Золотой пляж в предместьях Феодосии был последним местом летнего Крыма, куда Шанелька мечтала бы приехать, чтоб отдаться ленивому отдыху… Каждый год по несколько раз случалось ей проезжать мимо и каждый год она поражалась тому, как можно потратить драгоценный отпускной месяц на житие в густой толпе пляжников, которые регулярно перемещались из слепленных боками пансионатиков, отельчиков, домишечек, через слепленные боками ресторанчики, закусочные, биллиардные и шашлычные, — к истоптанному песку, утыканному зонтиками, навесами, прокатами и лодочными станциями. Сам пляж был хорош. Когда-то, наверное, в эпоху динозавров, думала Шанелька, разглядывая цветное — белое, красное, полосатое, шиферное, фанерное, полотняное, скрывающее широкую желтую полосу, за которой сверкала бескрайняя синяя. Да нет, чего далеко в прошлое ходить, уже в сентябре пляж хорош, все уезжают. Но фанерные домишки и спасательные скворечники остаются, возразила сама себе справедливая Шанелька, скользя глазами по надписям и рекламам.

Очень хотелось не искать нужное, а вообразить, как на песок из воды вылезает огромный, блестящий мокрыми боками, с маленькой глупой головой на длинной резиновой шее… Топает, проминая сыпучий песок. И нагибается, рассмотреть поближе маленькую Шанельку, держащую за руку офигевшего от восторга пятилетнего Тимку. Ну да, как раз пять ему было, когда мама поведала, какие выходили из моря — большие, огромные…

— Что?

— Я говорю, в сети вычитала, про челленджеров?

— А…

Шанелька оживила планшет, открыла нужную вкладку.

— Автоквесты еще называется оно. Написано, как и сказал этот Дима, что в августе проходит в Береговом, сбор… ага, вот. Сбор напротив отеля «Розовый фламинго». Фуршет, костер, танцы до упаду. Утром старт.

— Иди ты, — восхитилась Крис, — розовый фламинго, дитя заката…

— Розовый фламингоу, м-м-м, слов я не помню-ю-ю… Ой. Я его вижу!

Вместо воображаемых динозавров с правой стороны среди цветных крыш вырвались вверх псевдовосточные башенки, балконы с ажурными перильцами, увешанные мокрыми купальниками и трусами. И на фасаде — огромная кованая птица, выкрашенная в ярчайший розовый цвет. Для зоологически неграмотных полукруглая надпись огромными, в полбалкона каждая, буквами сообщала, да, «Розовый фламинго».

— Ну, что же, — Крис свернула на боковую аллейку, украшенную рукодельными пальмами с кронами из охапок желтого тростника, — поглядим, что за фламинго, почем нынче фламинги и какие удобствия под сенью ихних крыл цвета бедра испуганной нимфы. У нас полтора часа до времени Ч.

Внутренность «Фламинго» отвлекла Шанельку от испуганных мыслей о множестве незнакомых людей и ситуации, в которую они кинулись так внезапно. Заселившись в номер бокового крыла, с балкончиком, на котором стояли два белых пластмассовых кресла, дамы уже устали радоваться безумным розовым стенам, пластмассовым горшкам с пластмассовыми цветами и чучелам птичек, натыканных в любом свободном месте холла, коридоров, лестничных площадок и уголков отдыха. В номере ждал их печальный орел, распростерший крылья с платяного шкафа, и стайка синичек на листьях пластмассового подсолнуха выше человеческого роста. Слабая от смеха Шанелька попыталась синичек с куста обобрать, чтоб временно сложить на кухонный подоконник, но птички оказались намертво приклеенными. Тогда девочки унесли в кухоньку все птичье дерево целиком.

— Прекрасно, — сказала Крис, оглядывая чучелок на жирно-блестящей листве, и переселенного сюда же орла, который теперь сидел в углу на полу, растопырив косматые крылья, — прекрасно, аппетит они нам отобьют гарантированно, чего и требовалось. Шанелька, ты в душ иди осторожнее, поняла? Вдруг там пеликан. Или альбатрос какой.

— Цапля, — радостно закричала та через шум воды, — вышитая, в рамочке! А перья, кажись, настоящие.

— Тьфу на них, — расстроилась Крис, выкладывая на стол пахлаву и другие припасы, — зеленых нет на этих розовых.

Через полчаса девочки валялись на простынях, сплошь разрисованных розовыми фламингами, скинув покрывала, тоже украшенные птичками, и болтали, разглядывая окна, обои с цаплями в камышах, шкаф с открытыми дверцами и привинченный к стене телевизор. Кондишен исправно гнал в комнату прохладу, и Крис вертела в руках пульт.

— Включить телек? А вдруг там тоже птиц показывают?

— Не надо. Так поваляемся.

Крис повернулась на бок, уставив локоть в пузо нарисованной цапли.

— Нелька, короче так. Ты свои на сегодня замашки робинзонские брось, ясно? Никаких убегов по песку вдаль, никаких одиноких сидений у прибоя. В самую гущу, и улыбайся почаще. Фотик на пузо повесь, я тебе объектив навинчу самый длинный. Шорты чтоб надела.

— А комары.

— А крем есть.

— А инструкция?

— К крему, чтоль?

— К фотику.

Шанелька села, промакивая полотенцем длинные мокрые волосы. Ну не виновата же она, что любит одиночество. И гулять любит там, где вообще никого нет, совершенно. Очень мало в этом мире людей, с которыми ей легко, вот Криси, еще, конечно, Тимка, но вырос уже, у него своя компания. С девушкой встречается. Костик еще и этим ее взял, когда начали вместе жить, вернее, еще до того, как начали, несколько раз уходили совсем далеко, вдвоем, с бутербродами в рюкзаке. Шли медленно, говорили…

Шанелька усмехнулась, кладя полотенце на голые колени. Сейчас отсюда, вспоминает другое. Он говорил. А она чаще молчала. Слушала, кивала, а он разливался, пел соловьем. Думала — родственные души. А, наверное, ему все равно, кто слушает, лишь бы рот раскрыт и глаза хлопают.

— Пора, — Крис уселась, суя ногу в джинсовую шортину.

— Инструкция, — взмолилась Шанелька, — десять минут, а? Ты же знаешь, я умею быстро.

Крис бросила ей толстую брошюрку.

— Умей. Я сама ее не открывала еще. У него авторежим хороший, все что угодно сам снимет.

И пока она передвигалась от шкафа к зеркалу, выходила, шумела водой в душе, звякала чем-то в маленькой кухоньке, Шанелька поспешно листала книжечку, чувствуя под ложечкой холодок и одновременно злясь на себя. Ну, какие страхи, просто весело отдыхаем. И еще злилась на то, что отдохнуть хотела все же по-другому. И не верила в прекрасных принцев, которых нужно обязательно улавливать, трудясь вместо отдыха.

— Ты мне это прекрати, — засмеялась уже одетая Крис, поправляя на груди бейдж, приколотый к сиреневой безрукавой блузочке, — вижу, о чем думаешь, так вот, принцы в глухих углах на песке не валяются. Там, где ты полюбляешь скитаться.

— А в народе, там не только принцы, Крис, — там еще и принцессы, двадцатилетние, между прочим. Без всякого целлюлита, и без этих вот, — она прижала пальцами уголки губ с продольными морщинками от улыбок, — и без этого, — переместила кончики пальцев к уголкам глаз, — притворяйся сколько угодно девицей-молодицей, можно стать похожей на двадцать, но все равно ведь — не двадцать!

Крис хотела сказать уверенным голосом, мол, глупости. Но поняла, слова будут лишь для того, чтоб отмахнуться, а разве хотела она отмахиваться. Нет и нет. Время идет в одну сторону, мысли Шанельки приходят в голову и к ней, а еще она понимает, что сама следует следом, и через пять лет ей будет столько, сколько подруге сейчас. Не имеет она права отмахиваться, потому что сама в таком возрасте еще не была. Женское. У каждой. Из юности с комплексами и прыщами, через молодость, в которой не обязательно красота, но все же свежесть и природой запланированная востребованность. — К женской зрелости, в которой уже есть ум, опыт и знание, как быть в этом мире. И одновременно, с точки зрения этого же мира — начало увядания. Но для них ли?

— Если бы у тебя вместо головы одни были твои белокурые кудри, Шанель, я бы сказала, ой, глупости, да ты ого-го… Но ты сама по себе существо уникальное. Мне кажется, тебе любой возраст будет к лицу. И нынешний тоже. Наплюй ты на девачек, а? Пусть ты будешь такая, какая есть. Но!

Она подняла палец и засмеялась, когда Шанелькины глаза послушно последовали за его движениями:

— Но чтоб это была именно ты. А не нещасная женчина, брошенная творческой натурой Черепом.

— Я постараюсь, — неуверенно сказала Шанелька, натягивая свои шорты, — трудно это. Но я…

— Придумала! А хочешь, устроим торжественное утопление той, которая с Черепом жила и которую он почти сожрал? А ты останешься. Как вот птица феникс.

— Тогда уже как фламингоу, — рассудила Шанелька, цепляя бейдж и бережно устраивая на боку кофр с зеркалкой, — если утопим, какой феникс, пусть ужо водоплавающее будет. Тем более тоже на Фэ.

Они затоптались в дверях, проверяя сумочки, кошельки и прочие мелочи. Щелкнул замок, тени от двух фигур, сбегающих по ступеням, замелькали в блестящих глазах-горошинах натыканных за перилами птиц.

— А если тебе еще невмоготу с кем знакомиться, Нель, вот как раз и проверка будет. Ты ему не ври, этому Диме. И вообще всем. Про возраст. Если спросит, скажи, сколько. И поглядим на результат.

— Отлично, — кивнула Шанелька, — сразу и отвалится, и никаких больше хлопот. Но сама я орать на каждом перекрестке не буду. Если спросит, да? Спросят. Они. Все.

— Да. А ты им всем, с размаху и разбегу, сплеча. Навскидку.

— Вприглядку. Пыльным мешком. В прыжке. С переворотом.

Солнце встретило их предвечерней медью, укладывая тяжелый уже свет на две головы — гладкую черноволосую и растрепанную светлую. Провожая дальше, дальше, среди ленивых после жаркого дня людей, под смешными сушеными пальмами, между рядами магазинчиков и летних ресторанов. Через шоссе, к песку, на котором — стадо цветных машин, несколько плакатов с надписями «Автоквест», «В погоне за синей птицей», «Крым. Стрит-челлендж. Лето».