29.06.16

Вадим стоял около открытой машины. Кира никогда и не видела таких, ну, в кино, да, но там смотрела больше на актеров, те смеются, а ветер ворошит волосы. Женщины в тонких косынках, повязанных не затем, чтоб чистить картошку или работать на огороде, поняла она тогда, а чтоб ветер не перепутал волосы напрочь. Совсем чужая жизнь. С чужими приметами.

— Нравится? — рука легла на глянец борта, погладила нежно. Странный цвет, розовато-желтый. Наверное, персиковый, подумала Кира, тоже трогая пальцем глянцевую прохладу.

— Очень.

Оглянулась, стараясь привыкнуть к мысли, что это она — Кира, стоит на повороте горной дороги, в ярчайшем сиянии летнего дня. И рядом с ней — Мичи, в рубашке светло-голубого коттона, в белых джинсах. С уже загорелым лицом, глаза скрыты ртутными каплями модных очков, а светлые волосы стали еще светлее, отливают бледным золотым блеском. Сам как в кино. И еще эта машина.

— Моя красавица, — он обращал слова к машине, поглаживал выпуклый борт, потом снял очки, цепляя за пуговицу рубашки, с юмором нахмурился, присматриваясь к потертой обивке кожаных сидений.

— Не с нуля, конечно. Но еще побегает. И нас покатает. Садись?

Вадим открыл дверцу, и Кира села, утопая в мягкой пружинистой коже, светлой, бежевой. Ей казалось, она тут совсем лишняя, в своих вручную ушитых тонких джинсах, в белой рубашке, купленной в магазине детской одежды. В потрепанных полукедах и с обычной спортивной сумкой через плечо.

Он тоже сел, повернулся, кладя руку на спинку ее сиденья.

— Никак не могу привыкнуть. Какая ты стала.

— Не нравится? — Кира поправила пепельные кудряшки, совсем короткие. Немножко криво улыбнулась, готовая расстроиться.

— Что ты. Очень нравится. Такая — взрослая и одновременно девочка, трогательная. Очень сексуально. Ну, поехали?

Мотор мягко заворчал, вибрация передалась через пружинистое сиденье, Кира поежилась от всего — жары, взгляда Вадима, открытости машины, бликующей высоким ветровым стеклом.

— Куда?

— А, — довольно сказал Вадим, трогаясь, — увидишь, очень скоро. Раньше, чем доедем.

«Мне это снилось». Кира у монитора резко вспомнила сон, кусками, там была эта дорога, а еще сосны и позади море, синее совершенно. И впереди…

— Дом! Смотри, какой! — Кира в машине забыла о неловкости, очарованная тем, что открывалось за поворотом.

Дорога петляла, пряталась за темными соснами и яркой листвой, показывалась снова, уже выше. И вдалеке вверху, на склоне, почти висел над серыми скалами белый дом строгих и одновременно прихотливых очертаний. Сверкал большими стеклами множества окон. Казался кристаллом, который ветер и море вытащили на поверхность, очищая от наслоений, выжаривая светом и промывая ливнями. И все лишнее ушло, оставив два ассиметрично вписанных в склон этажа под косой плоскостью крыши.

На восклицание Киры Вадим улыбнулся, так широко и довольно, что она ахнула, боясь поверить.

— Мы… мы туда едем? Да, Мичи? Туда?

— Я обещал сюрприз? Вот.

Кира молчала, ошарашенная размерами счастья.

В ту ночь, когда Мичи нарушил свое обещание, они после всего сели рядышком, когда нацеловались до полной усталости, и наговорились, успокаивая друг друга. Да, и Кира успокаивала его, потому что винился, опуская голову и потом глядя ей в глаза, как влюбленный мальчишка, снова и снова повторяя свое «не смог, прости, не смог удержаться».

Чтоб успокоить, смеялась, потом потребовала чаю. Или кофе. Сидя с чашкой, уютно подобрав ноги, и до плеч укрытая прохладной простыней, внимательно слушала о том, что ждет их в июне.

— Почти месяц, — сказал он ей, сидя рядом, голый, с углом простыни, брошенным на бедра, — с пятого числа, и до июля, а потом мне нужно уехать, ненадолго, потом работа. Я хочу, Кира, чтоб мы провели этот месяц вместе. Ты сможешь отпроситься, ну к примеру, в летний лагерь? Мы будем не так далеко, под Судаком, я покупаю там дачу. Заберу тебя на автовокзале в Судаке. Или в Коктебеле. Потом снова посажу на автобус. Целый месяц будем вместе. Море, горы, и мы с тобой. Нравится?

Она только кивнула, крепче сжимая в пальцах чашку. Это было невероятным каким-то счастьем. Конечно, ей нравилось. И предвидя связанные с внезапным приглашением трудности, Кира мысленно поклялась, что она все их преодолеет.

Сейчас, сидя в открытой машине, она была ошеломлена. Он говорил «дача». И Кира думала, ну, домик, среди множества таких же, забор, соседи, улица, полная пляжного народу. Хорошо бы сад, где можно загорать, тогда не нужно и на море, главное, Мичи рядом.

Конечно, она видела всякие прекрасные дома, проезжая мимо, и привыкла считать их частью пейзажа. Странным было подумать, что в этих дворцах живут люди, а если и так, то конечно, нигде с такими Кира не повстречается.

Дом сверкал белыми стенами, нависая над скальными изгибами и шапками деревьев. И Кира, вспоминая тот разговор, спохватилась.

— Подожди. Ты же говорил, покупаешь. Дачу. То есть, этот дом, он твой?

Вадим засмеялся.

— Надо бы эдак, со скукой. Что у меня таких домов — завались. Но чего мне перед тобой выпендриваться. Мой, королева Кира, пока со мной моя удача, мой. Я и сам не очень-то верю. Что хмуришься? Волнуешься, заставлю полы мыть и пыль стирать?

Он смеялся, а Кире вдруг стало зябко на радостном летнем ветерке. Как-то это все было слишком, и чересчур. Но деваться некуда, обратно не повернуть, так уверенно идет в гору иностранный автомобиль, везя двоих, и Кира согласилась, столько всего уже наворотив там, в недалеком прошлом.

Маме пришлось наврать не три, а тридцать коробов. Маясь стыдом, Кира продумала ложь до самых мелких подробностей. Ведь нельзя подвести Мичи. Летний спортивный лагерь, случайная путевка, от подруги из другой школы, «ну помнишь, мам, Ира, Пушкова, с которой мы были в Камыше, после пятого класса!». Путевку нужно выкупить срочно, она дешевая, потому что платит местком на работе у мамы Иры. Где работает мама? Ой, это в Феодосии, контора гидротехников, кажется. А сам лагерь в горах, и сразу же походы с палатками, и жить в лесных пансионатах. Поэтому туда даже позвонить нельзя. Но я пришлю открытку, через две недели. Ну, хочешь, первую сразу пришлю. Или позвоню, что я добралась. Ты же отпускала меня в поход, на целую неделю, после седьмого!

На счастье Киры, сотрудницы маминого отдела кадров поуходили в отпуска, ей пришлось работать почти без выходных, в надежде, что в августе отпустят в отпуск, и может получится поехать вместе с Кирой к отцу, с которым отношения стремительно расползались. Работы свалилось много, наводить справки о выдуманной подружке и выдуманном месткоме тоже не получалось. Так что, главное, было вырваться, собрав сумку с вещами, и маме потом пришлось бы только ждать весточек от дочери, потому что куда звонить или ехать, разыскивать палатки на туристических переходах горного Крыма?

Кира сумела. И вот она тут, в своем намечтанном счастье. Которое вырастает, громоздясь белоснежным облаком, таким огромным, что горы под ним кажутся игрушечными. Немного страшно, вдруг облако превратится в тучу. Именно из-за своей величины. Бесплатный сыр, поучительно говорила мама, он только в мышеловке.

— Так…

Машина плавно съехала на обочину, вплотную к низкому барьеру, за которым — пропасть.

— Кира. Мне не нравится твое настроение. Откуда печаль? Что за мысли?

Спохватясь, Кира старательно улыбнулась. Но Вадим смотрел строго, как на уроке. Побарабанил пальцами по лакированному дереву рулевого колеса.

— Так, — сказал снова, — если я верно понял, сидишь и казнишься, что маленькой средненькой Кире такие сюрпризы чересчур хороши. То есть, когда я говорю — королева Кира, ты считаешь это чисто ласковым сюсю. Хотя я сюсюкать не расположен. Характер не тот. Я хочу, чтоб ты знала.

Он говорил, нажимая голосом на каждое слово, и Кира вздрагивала, будто ее отчитывают.

— Чтоб. Ты. Знала. Я ничего и никогда не говорю просто так. И не делаю просто так. Хотел бы девочку-припевочку, пригласил бы Хельку. Или обеих. Но мне нужна ты. Потому что именно ты достойна моей удачи. Ты ее часть. И ты помогла мне ее добиться. Ясно тебе?

В ответ на молчаливый кивок засмеялся с легким раздражением.

— Ну что с тобой делать. Не веришь. Ни одному слову не поверила. А обещала! Что будешь верить. Прости, что я рассердился. Но как мне еще доказать тебе, что ты достойна? Всего этого!

— И тебя?

Он замолчал, от неожиданности вопроса. А потом расхохотался.

— Вот, ты шутишь. Отлично. А то я почти опечалился тоже. Ехали бы вместе с постными лицами. Теперь немедленно придумай королевскую причину для своей печали и двигаем дальше.

Немедленно, испугалась Кира, он сказал немедленно. Ну…

— Платье. И вообще, всякое такое. А то я в кедах, как пацан.

Вадим кивнул. И они поехали дальше. Выше. Все ближе к прекрасному дому.

— Вот это я понимаю. Ты именно королева. Сразу поняла, сразу сориентировалась. И приказала.

— Я не приказывала!

— Не суть. Сказала чистую правду, а против правды не попрешь. Будет исполнено, королева Кира. Платье будет, и туфельки, и всякие цацки. Хотя…

Мужская рука легла на ее руку, погладила запястье.

— Самый королевский у тебя вид, когда нет никаких одежд. Я хочу, чтоб мы с тобой там вообще не одевались. Будем бегать голые. По дому и саду. И в бассейне.

— Там есть бассейн? — поразилась Кира.

Вадим гордо кивнул. И улыбнулся с мальчишеской радостью.

30.06.16

Бассейн не был виден с дороги, а после первый этаж загородили высокие ворота, к ним и подъехали, и Кира от волнения плохо различала, что находится в полумраке густой зелени, обступившей площадку перед глухим забором. Вдруг пришла мысль, о том, что дом большой, а если там еще люди, ну как в тех фильмах, всякие дворецкие и горничные. Она с испугом посмотрела на своего спутника, ожидая — начнет сигналить, кричать, смеясь. Но Вадим вышел сам, погромыхал у врезанной калитки ключами. С усилием распахнул тяжелые створки, и машина медленно въехала в небольшой дворик с квадратами земли в плитчатом белом полу, в них росли всякие пальмы и олеандры. Металлические круглые столбы подпирали этаж. Вадим загнал машину в глубину, под нависающую террасу. Открывая дверцу Кире, склонился в веселом поклоне.

— Вылезай.

Голос прозвучал гулко. И Кира снова оглянулась, боясь, вдруг на него кто придет. Самой ей хотелось говорить шепотом, как где-нибудь в концертном зале после третьего звонка.

— Пойдем на солнышко. В гараж ставить не буду, все равно ворота закроем сейчас. Сегодня совсем наш день, Кира.

Он вывел ее снова во дворик, обнимая за плечи и мимоходом целуя в макушку.

— Не бойся, тут никого. Пока что. Парочка дней у меня совершенно свободных, потом придется сгонять по делам, но ненадолго, ты еще спать будешь, а я уже вернусь. Если проснешься раньше, будешь царить без меня. Только не открывай комнату Синей Бороды! Тем более, я и сам не все комнаты открывал тут.

— Не буду, — послушно сказала Кира.

Они уже поднимались по внутренней лестнице, на втором витке та вывела их на широкую террасу первого этажа. Бассейн был не такой уж большой, но очень красивый. С лазурной водой, полной золотых солнечных сеток.

01.07.16

Держась за руку Вадима, Кира медленно шла вокруг, не успевая смотреть. На воду, на расставленные вдоль белого края шезлонги под цветными зонтиками, подняла голову — выше была терраса второго этажа, огороженная легким никелем перил. Ей вдруг показалось, там, бледно-прозрачные, уже стоят двое, освещенные солнцем, мужская рука лежит поверх тонкой руки девочки, а другая держит розу на длинном стебле, положив ее на круглую трубку перил.

— Там наша спальня, — шепнул он в горящее ухо, — пойдем.

Она послушно двинулась следом, сначала в тень террасы, потом по легким ступеням витой лестницы, шепотно отмечающей шаги. И ахнула, входя в просторную комнату, полную каких-то бликов и сияния. В полумраке по левую ее руку раскинулась большая кровать (хотя слово совсем не подходило к бескрайней плоскости, накрытой матовым покрывалом), какие-то кресла и низкие столики, высокий зеркальный шкаф во всю стену. Справа от входа белели двери, украшенные врезанными изгибами дымчатого стекла в тонких золоченых рамочках.

— Туалет, душ, ванная, — перечислил Вадим, ведя ее дальше, туда, где через огромное стекло балконных дверей комнату заливал солнечный свет. Путался в узких листьях растений в кадках, бежал по низким столикам с вазами и пепельницами, уютно устраивался на пухлых подушках низкого дивана, цветом таких же, как в персиковой машине.

По пути на балкон Вадим подхватил из вазы яблоко, сунул его Кире, она опустила руку с прохладной тяжестью, стесняясь кусать.

— Тут жалюзи, Лорка не закрыла, коза, теперь жарко. Сейчас откроем двери.

Широкое стекло уехало в сторону, выпуская их на гладкий пол, ограниченный никелем перилец. И через пару мгновений Кира, обеспокоенная названным женским именем, стояла так, как привиделось ей снизу, а еще, во сне, невнятно вспомнила она, кажется, мы тут стояли. Вместе. И — роза. Там, во сне, было почему-то страшно.

Но сейчас волновало совсем другое. Она искоса посмотрела на загорелый профиль. Вадим повернулся, улыбаясь.

— Ты насчет Лорки? Это старая знакомая, она тут у бывших хозяев работала, ну как сказать, вела хозяйство, в общем. Она мне и сосватала дом, когда его стали продавать. А чтоб все не развалилось, я ее попросил остаться. Видишь, цветы всякие, и пыль надо стирать, и прочее, по мелочи. Опять же, потом уедем, нужно, чтоб кто-то был, в сторожах. Да ты ревнуешь, что ли?

Он засмеялся.

— Когда увидишь, перестанешь. Ей уже сороковник, Лорке. Она свое отгуляла. Не баба — сержант в юбке.

— Не хочу я ее увидывать, — расстроилась Кира, — ты же говорил, только мы. Без никого.

— Не хочешь, не увидишь, — кивнул Вадим, — пошли, покажу кухню и бар, будешь сама на хозяйстве.

В кухню вела дверь, спрятанная за зеркалами шкафа, там было мало места, но очень уютно. Холодильник, белая плита, стол с высокими барными табуретками, над которым висели перевернутые капли стеклянных фужеров.

— Там внизу есть большая. А эта так, если посреди ночи вдруг захочется перекусить. Телевизор вон, на стене. Пульт в ящике с ложками.

Он вольно сел, вытягивая ногу и ставя другую на подножку табурета.

— Ну, маленькая хозяйка большого дома, давай, налей своему мужчине сока. Посмотрю, как управляешься. Нет, подожди. Пойдем, сделаем еще одну вещь.

Они снова ушли в спальню. Вадим поднял сумку Киры, которую поставил в кресло. Открыл зеркальную дверцу, за которой почти пустые полки.

— Сумку сюда. Теперь давай свои вещички. Ну? И я тоже.

Он расстегивал рубашку, кидая ее на кресло, стащил джинсы, потом носки и трусы. Взял большое полотенце.

Кира неловко оглянулась на проем, ведущий к лестнице.

— Стесняешься? Да перестань. Все, что за этим забором, считай, наша с тобой комната, зачем в ней тыща дверей? Пошли в душ, а то пыльные, с дороги.

Раздеваясь под шум воды и возгласы Вадима из душа, Кира вздохнула, набираясь решимости. В самом деле, какого черта она дергается? Поверила? Да. Что-то разве случилось плохое? Нет! И вообще надоело ежиться, ожидая непонятно чего. Мичи оказался богатым мужчиной, бывают такие. Вон Хелька рассказывала про двоюродную сестру, у которой роман с капитаном дальнего плавания. Тот ее в Прибалтику возил, жили на побережье, она говорила, с придыханием, такой дом, ой девочки, та-акой дом. Если Мичи хотел прекрасно провести отпуск, и ему для этого нужна Кира, а Кира любит его, так почему же нельзя порадовать любимого, и порадоваться самой?

— Залезай! — он обнял ее мокрыми руками, вталкивая под веер теплой свежей воды, — ты мой дельфин, иди сюда, будем целоваться.

Они целовались в душе, потом, топчась на плетеном коврике, потом на чистых простынях, вытащенных из шкафа и кое-как брошенных на бескрайнюю постель. А потом время встало, уйдя к балконным стеклам, там делало что-то со светом и солнцем, не мешая им лежать, двигаться, замирать, и снова двигаться, в нежном ритме, который мужчина задавал, внимательно глядя на запрокинутое лицо, выгнутую спину, ноги, покрытые легким загаром раннего лета.

Иногда он говорил. Шептал ласковые смешные прозвища, или спрашивал:

— Не больно? А так?

— Нет, — шепотом отвечала Кира, чутко слушая его руки и подчиняясь им, — нет. И так нет.

Потом лежали молча, мокрые, уже в почти полной темноте, в открытую дверь балкона влетал ветерок, за ним светили крупные точки звезд. Кира хотела есть, сильно, поняла это только сейчас, после всего. И еще…

— В туалет не хочешь?

— Хочу.

— Беги. Потом перекусим, что там у нас.

Она села на постели, потом встала, зная, он смотрит в полумраке, закинув руки за голову. Оглянулась на кресло, куда сложила одежду.

— Так беги. Все равно темно.

Мужская рука протянулась в сторону, и после щелчка в комнату полилась тихая музыка. Кира благодарно улыбнулась, уходя в белые двери с дымчатым рисунком. Услышав еще слова, остановилась.

— Что?

— Я говорю, а жаль. Что темно. Хочу на тебя смотреть.

Потом они сидели в кухоньке, голые, кинув на табуретки полотенца. Вадим быстро сделал омлет, Кира налила в два высоких стакана томатного сока. Болтали о всяких пустяках. И она совершенно влюблялась в Мичи, еще и еще сильнее, благодарная за нежность там, где мучил ее небольшой страх, который она была полна решимости преодолеть. Не пришлось. Все было именно так, как нужно, наверное, как нужно, поправилась Кира, ставя холодный стакан, я не знаю, как нужно, просто все было чудесно, сказочно. Невероятно.

— Да ты совсем спишь! Допивай, пора укладываться.

Она сидела на постели, моргала сонно. И послушно кивала, улыбаясь, когда он, голый, красивый, собрал ее вещички — джинсы с рубашкой, старые полукеды — сунул на полку шкафа к спортивной сумке и, закрывая створку, щелкнул, показал ей блеснувший в пальцах маленький ключик:

— До самого июля пусть там лежит. Все, что нужно, все у тебя будет, королева Кира. А теперь, спать-спать.

Глубокой ночью она проснулась, тихонько села, полная внезапного страха. Нет его, она осталась совсем одна, в чужом дивном доме. Но на расстоянии протянутой руки лежал мужчина, мерно дыша во сне и уткнув лицо в согнутый локоть. Кира тихо коснулась светлых волос, замерла, боясь — разбудит. И встала, прошла в туалет мимо смутного отражения в большом зеркале шкафа. После, в ванной комнате, стараясь не шуметь, почистила зубы новенькой розовой щеткой, разглядывая в зеркале свое горящее лицо с большими сонными глазами, и переводя взгляд на всякие прекрасные мелочи. Флаконы с иностранными надписями, какие-то губки и щеточки, вешалку с махровыми полотенцами. Этот дом, подумалось ей, он сам как иностранный флакон с шампунем, такой же весь белый с персиковым и голубым, в изящных изгибах.

Выйдя из ванной, помедлила, и прошла к открытой в ночь стеклянной двери. Плиточный пол холодил босые ноги, а за перилами мерцал, переливаясь бирюзой, бассейн. И вообще было вокруг восхитительно пусто, он так и сказал, все, что за этим забором, все — наше, одна большая комната, в которой не нужны лишние двери.

В темноте у постели она не сумела найти ничего, потому взяла в ванной большое полотенце, завернулась в него и спустилась, чутко прислушиваясь, не проснулся ли Мичи.

Вода в бассейне была ласковой и теплой, будто ее подогрели. Кира поплыла, потом нырнула, касаясь пальцами расчерченного квадратами дна. Вынырнула, встряхивая головой. И засмеялась, немного виновато. Мичи стоял наверху, в свете луны, перемешанном с голубыми бликами бассейна. Помахал ей и повернулся, исчезая. Но через полминуты вышел от лестницы, разбежался, и с возгласом прыгнул, окатывая смеющуюся Киру фонтаном брызг.

Наверх унес ее на руках, подметая ступени свешенным углом полотенца. Уложил, целуя в губы и в глаза. Когда заснула, осторожно разжал ее пальцы на своей руке. И встал, беря с низкого столика пачку сигарет. Вышел на балкон снова, прикуривая, отошел к дальнему краю, у самой стены, облокотился на легкие перильца. Сказал вполголоса в пустоту:

— Ну?

После паузы, в которой огонек сигареты разгорался и тускнел, из темноты, где пряталась еще одна узкая дверь, раздался ответ, тоже негромкий:

— У тебя там такие кобылки были. Фактурные. А эта…

Мичи пожал блестящими в лунном свете плечами.

— Да как хочешь.

Из темноты хмыкнули, перебивая. И снова наступила тишина, с далекими голосами редких ночных птиц.

— Ладно, — сказал голос после паузы. Огонек тускнел, снова становился ярким, опять почти исчезал, — когда? Завтра?

— Я же сказал. Две недели. Потом бери.

В темноте заворочалось, хмыкая и посмеиваясь.

— Да ты романтик, Димон. Ладно. Балуйся. Маякнешь.

Мичи молча кивнул, стряхивая пепел в прихваченную тяжелую пепельницу. За дверями удалялись тихие грузные шаги. Через паузу чуть слышно зарокотал мотор, метнулся свет фар, осветив вершины сосен, и упал, исчез в нижней темноте.

В сумраке спальни мужчина прислушался к тихому дыханию, лег, вытягиваясь и напрягая руки, потом, до сладкой дрожи, все тело. Закрыл глаза.

— Мичи?

— Да, моя королева Кира?

— Кто-то приезжал? Я слышала машину.

— Этот мимо. Наверху турбаза, за горой. Туда едут. Спи, маленькая.

Он нащупал ее плечо, тронул шею, пробежал пальцами по скуле. Кира, толком не проснувшись, поцеловала теплую ладонь, поворачиваясь на бок. И снова задышала мерно, совсем тихо.

Мужчина лежал рядом, улыбался, не открывая в темноту глаз. Тоже мне, ценитель нашелся. Фактура ему нужна. Вот сам пусть и кадрит своих фактурных. А Мичи нужна только эта. С ее преданностью, ее беззаветностью.

Он и сам не совсем понимал, почему именно она, вернее, конечно, он мог себе это объяснить, забыв о том, как однажды был разбужен, специально для важного дела, в котором самое важное — девочка с длинной косой и задумчивыми глазами. Которая не должна вырасти в то, во что она может вырасти. Но сбить ее с пути очень нелегко, понял, наблюдая и протягивая нити общения. Особенной Кире нужны особенные методы. А это его конек, и его фишка.

Выходит, все же романтик, спросил он себя, улыбаясь стремительно мелькающим картинкам будущего, которое приготовил маленькой любящей Кире через две коротких недели счастья. И согласился, засыпая, довольный собой и нынешней своей жизнью. Романтик. Кира получит свое счастье, в полном объеме, с горой и через верх, потому что он честен с жертвами. И потому что она его заслуживает. В той же мере, в какой заслуживает уничтожения.

* * *

Взрослая Кира, отделенная от спящей на любовной постели девочки тремя десятками лет и краской, изменившей лицо, не могла слышать тихой беседы, потому что маленькая Кира тоже не слышала ее. Но увиденное в воспоминаниях окрашивалось тоской и предчувствием беды, а еще ужасным было то, что все попытки достучаться до прошлого оказывались бесплодными. Кира была слишком увлечена новыми впечатлениями, и своими переживаниями в них, чтобы следить за тем, что возможно мелькнуло там, в сумеречном небе над острыми щетками сосен по склонам. Слишком рано, поняла Кира, уходя в свою комнату, бесцельно листая вкладки на ноуте, после выбираясь в кухню, машинально поставить чай, и снова уйти в коридор, встать у двери, прислушиваясь, не зазвучат ли мужские шаги. И еще непонятно, от чего именно предостеречь влюбленную девочку. Нет никаких фактов, если они были, то не всплывут, пока не вспомнятся. Да и поверит ли Кира рассказу о чем угодно, пока рядом с ней великолепный Мичи, такой нежный, такой бережный. Нужны прожитые годы, чтоб научиться верить маленьким знакам — взгляду, интонации, случайному слову. И не просто прожитые, понимала Кира, думая о знакомых людях, наступающих на одни и те же грабли, всю жизнь, а прожитые как-то по-особому. Из увиденного что насторожило ее саму? Конечно, то, как Вадим говорил о незнакомой Лорке, которая «отгуляла свое», а еще этот шкаф, куда легли запертые на ключ вещи Киры, оставляя ее одну в новом месте. И еще мягкие, почти незаметные нарушения обещанного. Он говорил ей — будем вместе, месяц. А потом сказал мимоходом, я буду уезжать по делам. Конечно, логично, дела — такой дом на пустом месте не появляется, но было слово «вместе», и вот от него остается лишь часть. Взрослая Кира понимала, что так и отодвигается нарисованное Мичи заманчивое будущее. Маленькими шажками, по чуточке.

Но зачем он делает это? Да и делает ли, вдруг спросила она себя, остановившись в прихожей и разглядывая расписанное лицо. Вдруг все это паника, Кира? Тебя обуяла тоска, потому что ты — не помнишь. И уверена, что вспомненное обязательно ужасно. И обязательно связано с Мичи. А вдруг вовсе нет?

И задавая себе вопросы, все ответы на которые лежали в области предположений, резко устала. Так сильно, что ослабели ноги, показалось — не сумеет дойти до дивана, упадет прямо тут, в коридоре.

На полке лежал забытый мобильный, Кира вцепилась в него вялой рукой, ткнула, отчаянно желая услышать голос Ильи, такой совсем живой, настоящий, без всех этих прослоек и переплетений. Пусть будет связь, взмолилась, прижимая телефон к уху, ну пусть будет. А не это — абонент находится вне…

Телефон послушно загудел, отсчитывая звонки. Кира оперлась рукой о полку, с облегчением сторожа. Вот щелчок, вот сейчас он скажет…

— Солнце. Кот-перекот, я…

— Доброй ночи, королева Кира.

Она резко отняла телефон от уха, всмотрелась в экран. Осторожно поднесла снова, нахмурилась.

— Олег? Извините, я набрала не тот номер. Вы сказали, королева Кира?

— Я сказал? — изумился в трубке мужской голос, — что вы, Кира. Я сказал, очень рад, дорогая Кира. Хотел сказать, вашему звонку рад, да вы стали говорить. Обидно-то как.

— Что?

— Я говорю, обидно, что вы всего лишь ошиблись. Я обрадовался. Мы тут сидим, под виноградом. Такая чудесная ночь. И ваш звонок.

— Извините, — отрывисто повторила Кира.

— Я уезжаю. Через три дня. Ужасно жалко, что вы так и не смогли приехать. Или есть надежда?

— Я не знаю. Вряд ли.

— У Валерия Никитовича дивное вино. Вы меня простите. Я немного выпил. А то не решился бы. Кира вы знаете, что вы очень красивая женщина?

— Вы меня видели на фотографии только.

В трубке раздался смех. Хороший такой мужской смех, приятный.

— На четырнадцати фотографиях. Ровно столько вы публиковали в сети за несколько лет. Я собрал их все. Лежат в отдельной папке. Она так и называется…

Целую секунду Кира была уверена, он скажет «королева Кира».

— Называется «Кира прекрасная». Иногда я их листаю. В чем ваша тайна, Кира?

— Что?

— Почему от вашего лица становится спокойно? Уверенно. Будто вы за руку держите. Это не просто красота. Тут еще что-то.

— Олег, спасибо вам. За комплименты.

В дверях загремел ключ, Кира еще договаривала, а они распахнулись, явив громоздкую фигуру Ильи, с набитым пакетом и рюкзаком на одном плече.

— Мне пора. Спокойной ночи.

— А ну! — Илья внезапно ловко перехватил телефон, рявкнул в трубку, — эй ты, козлина! Чего вякаешь там!

— Отдай! — Кира кинулась, пытаясь вытащить телефон из кулака.

Тот взлетел вверх, почти под потолок, крепко схваченный пальцами. Илья подозрительно осмотрел платье с обнаженной спиной, раскрыл глаза на возмущенное лицо в бронзово-черной раскраске.

— Я не понял. Ты тут чего? На карнавал собралась? Да стой. Не дам!

— Дай телефон! Это по работе!

— Ага! Слышал я про работу. Комплименты! Я щас ему перезвоню, козлу этому!

— Не смей!

Кира отступила, обжигая Илью ненавидящим взглядом. Сдавленным от злости голосом пообещала:

— В последний раз тогда пришел, понял? Я не шучу.

— Та на тебе, — Илья кинул телефон на полку, ушел в комнату, не разуваясь. И загремел там чем-то, бормоча себе под нос всякое.