Позднее утро Шанельки началось со звонка в дверь квартиры. Моргая, она прошлепала в прихожую и, припав к глазку, нахмурилась. За выпуклой линзочкой снова маячили черные пуговицы на сером драпе. Под ногами путался Марьяччо и Шанелька отпихнула его легонько, раздумывая, как быть. Хоть бы отошел подальше, думала сердито, а то в третий раз вижу одно пальто, а что в нем за конь — непонятно совершенно. И что этому коню нужно. Пару минут они стояли, будто пытаясь переупрямить друг друга: Шанелька у самой двери и серое пальто почти вплотную к глазку. Над головой снова пропел звонок и Шанелька подскочила от ожидаемой внезапности. Нахмурилась и, погремев замком, дверь открыла, одновременно одергивая бока сбитой тишотки, в которой спала.

Пальто, тоже видимо, растерявшись от внезапного успеха, шагнуло, пятясь. И оказалось большим стариком в каракулевой шапке пирожком, какие в давние времена носили члены президиума. Под шапкой кучерявились седые брови, будто еще лоскуты каракуля, только другого цвета, дубленые щеки в морщинах пылали темным румянцем.

— Да? — звонко сказала Шанелька, с вызовом уставясь в маленькие, затененные бровями глаза.

Старик открыл рот и вдруг, хлопнув себя по бокам, растопырил руки, пытаясь повернуться на одной ноге, по-балетному.

— Ой! — Шанелька выскочила на лестничную площадку, не отпуская двери и с испугом глядя на лестницу, по которой вниз весело прыгал Марьяччо, мелькая светлым пятном уже за прутьями перил нижнего пролета.

— Мнэ, — густо пророкотал пенсионер, становясь основательнее, — это кот ваш, да?

— Наш! — Шанелька рванулась из квартиры, нашаривая босыми ногами спадающие тапки.

Толкая неповоротливого мужчину к дверям, поскакала по ступенькам, с криком:

— Стойте там, а то захлопнется же!

Этажом ниже Марьяччо присел, наспех вылизывая лапу, увидев хозяйку, мяукнул, и снова рванул вниз. Шанелька шлепала следом, крича очень сладким, как ей думалось, голосом:

— Марьяччо! Иди сюда, мой хороший! Иди, лапушка! Стой, чучело помоешное!

Далеко внизу запищал домофон, с оттяжкой хлопнула дверь, и под смех, двойной, мужской и женский, смачно лайнула собака, судя по низкому рыку — очень большая.

— Марьяччо! — отчаянно закричала Шанелька.

А кот уже несся обратно, проскочил между растопыренных рук и пропал выше, мелькнув над головой Шанельки пепельным хвостом.

Старик, держась за полуоткрытую дверь, проводил взглядом кота, потом мелькающие голые колени и белый подол тишотки. И насупив брови, стал ждать, не отпуская дверной ручки.

Сглатывая пересохшим горлом, Шанелька бежала, умильно кыская и с ужасом слушая, как в стене рокочет лифт. А вдруг Марьяччо проникнет туда, и уедет, прячась в ногах соседей? И где его искать, и как? Не додумав, остановилась, тяжело дыша и поднимая лицо. Кот сидел, выбрав самое неудобное с точки зрения Шанельки место, усатая мордочка торчала между черных прутьев. Чтобы поймать его, нужно подняться еще на десяток ступеней, а он за это время может спокойно спрыгнуть на предыдущий пролет и снова побежит вниз.

— Марьяччо, — ласково попросила она, не отводя от котика глаз и наощупь ставя ногу на ступеньку, — ты мой хороший, котик мой…

Кот внимательно смотрел, уже приподнимаясь для прыжка. И собрав себя в комок, прыгнул, пролетев перед носом взбешенной Шанельки изящной светлой молнией. Она развернулась и помчалась снова вниз, крича уже совсем не ласковые вещи. Замолчала на полуслове, теряя тапочек на бетонных ступенях. Пониже ее, залитый по каракулю светом из пыльной фрамуги, стоял посетитель, прижимая к пальто пойманного кота. Марьяччо крутился, топыря лапы.

— А ну, — густо сказал старик и вторая рука легла на кошачью башку, закрывая ее целиком.

— Не трогай! Те! — завопила Шанелька, кидаясь орлицей.

Старик поспешно убрал руку, кот повис, дергая хвостом.

— Дверь, — ахнула Шанелька, выкручивая кота из драповых объятий, — ну что вы, как я теперь? Без ключа!

С Маряччо под мышкой она побежала вниз, с ужасом представляя, как останется торчать на лестнице, до самого вечера, ведь даже мобильный остался внутри, теперь, пока сама Крис не забеспокоится, что подруга не отвечает на звонки…

Дверь стояла приоткрытая, и подойдя ближе, Шанелька удивленно прищурилась, потом поглядела назад, где, пыхтя, спускался по лестнице странный гость в шапке пирожком. И — в одном тупоносом зимнем ботинке. Вторая нога под широкой брючиной сверкала грубым вязаным носком, в зеленые, синие и белые полоски. А ботинок, сунутый в проем, не давал двери захлопнуться.

— О! — сказала Шанелька, прижимая к себе кота.

Мужчина нагнулся, вернул себе обувку, держась за перила, сунул в ботинок ногу.

— Спасибо, — сказала Шанелька, — за кота спасибо. И за двери. До свиданья.

Дверь хлопнула. Мужчина, выпрямляясь от ботинка, вздел клочкастые брови, и вдруг захохотал. Отсмеявшись, снова решительно придавил кнопку звонка.

— Что? — Шанелька распахнула двери, все еще прижимая Марьяччо к животу, — да скорее, он же царапается.

— Можно? Или нет, я вас тут. Подожду. На минуту выйдите.

Она унесла кота в комнату, влезла в джинсы и поправила перед зеркалом растрепанные волосы. И что ему надо? Схватила мобильник и не решаясь звонить, вдруг у Криси там какая романтика, стала быстро тыкать в кнопки набирая смску.

«Тут серое пальто с претензиями член в каракуле. Я разберусь кот убежал поймала».

На площадке она независимо посмотрела на большое лицо и растрепанные седые волосы. Пирожок мужчина снял, держа в руке.

— Протечка, — сообщил густым басом, — от вас.

— Где? — не поверила Шанелька, пугаясь.

— Пойдемте.

Сжимая в руке мобильник и ключ, Шанелька спустилась следом за серой спиной, помявшись, ступила в раскрытые двери нижней квартиры. Мужчина скинул пальто, вешая его на крючок и ворочаясь, как большой медведь в тесной прихожей. Сунул ноги в огромные шлепанцы. И поманил ее в ванную. Шанелька оглянулась на закрытые двери, такие, несколько странные, с бронзовыми гвоздями по старой кожаной обивке. Зашла следом и тоже подняла голову к белому потолку. Совершенно сухому.

— Нет ничего.

— Нет, — согласился мужчина, толкая ее обратно, — а было.

— Я пойду, — нервно сказала гостья, — у меня кот там. Один дома.

Хотела добавить про крыс, в количестве девяти малышей и одного принца Мориеси, но вовремя спохватилась, кто знает, как этот зануда относится к домашним крысам.

— Сейчас, — широкая спина в клетчатой рубахе удалилась в сторону кухни, — у меня тут… Список у меня.

— Что, извините?

— Погодь.

Темный против света силуэт склонился над столом. Зашуршал бумажный листок под толстым пальцем.

— Окурки. Ночью. И еще — шум.

— Быть не может, — на всякий случай с жаром удивилась Шанелька, припоминая, не улетал ли вниз случайный окурок, ну да, пепел стряхивала, наверное, просыпался на его пенсионерские труселя на балконной веревке. И болтали с Крис по ночам, хохотали в голос. Вот невезение, с противным соседом.

— Сейчас, — старик протиснулся мимо Шанельки и ушел в комнату, прикрывая за собой матово-стеклянную дверь.

Она подумала, не сбежать ли, но ведь снова явится, начнет трезвонить. Прислушиваясь, чем он там гремит, снова набрала смску.

«Нижний. Показал протечку не увидела сказал шумим козел старый. Я разберусь».

— Вот, — козел старый возник на пороге комнаты, вручая Шанельке тяжелый неудобный предмет, — берите.

— Это что? — Шанелька приняла в руки прохладную чашу с какими-то сбоку болтами.

— Пепельница. Сам делал. Видите, — нажал на выступ, и чаша захлопнулась выпуклой медной крышкой, — чтоб не воняло. Это с парохода медяшка. Сувенир.

— Не надо.

— Бери уже!

— Спасибо, — Шанелька растерянно приняла подарок.

Минуту молча стояли, не придумав, о чем говорить. На клетчатой груди болтались старые очки, привязанные черным шнурком.

— Вот еще, — вспомнил мужчина и снова проследовал в кухню.

Шанелька подвела глаза, вздохнув.

— У вас там целый список? И все про нашу квартиру?

— Что? А…

Он протянул ей холодный, каплющий испариной сверток.

— Коту вашему. Ко мне вчера Колька приходил, с Наяды, приволок от ребят. А мне куда столько. Это хорошая рыба, белая. Список? Да, список.

Шанелька молча приняла сверток, пытаясь удержать в руках телефон, пепельницу, рыбу и ключ. Отступила на шаг, волнуясь, что по списку получит еще и комплект труб в ванную комнату.

— Это дочка моя. Анна. Она к мужу уехала, а я теперь тут, — маленькие глаза под густыми бровями смотрели в лицо Шанельке, — велела разобраться, с вами. Вот написала. Протечка там, шум, окурки. То еще летом было, давно.

— Так что ж вы только сейчас, — удивилась Шанелька, — ждали, когда высохнет все? И пришли?

— Так вас не бывает же, — удивился в ответ старик, — как все, утром в Москву, заполночь обратно. Только щас вот, я слышу, болтаете. Смеетесь. Ну курите на балконе, я тоже курю. Бессонница.

— Список, — саркастически усмехнулась Шанелька, — ничего себе, прям список.

— Та еще стерва выросла, — согласился старик, — вы идите, а то потает рыба. Можете и себе пожарить, вкусная. У меня чай есть, может зайдете как-нибудь? Желтый китайский, сын привез. Достойный чай, только варить его надо знать, как. Я сейчас…

Дверь в комнату снова приоткрылась, Шанелька вытянула шею, пытаясь что-то за матовым стеклом и широкой спиной разглядеть. Увидела край странного ковра во всю стену, желтого, с серыми и черными тонкими линиями. И вежливо отвела глаза, когда хозяин вернулся, протягивая маленькую глянцевую шкатулку.

— Да что вы. Не надо, спасибо.

— Берите-берите!

— У меня руки кончились, — засмеялась Шанелька.

— Провожу сейчас.

Они снова поднялись этажом выше, Шанелька сгрузила странному соседу дареную пепельницу и сверток с рыбой, открыла двери, за которыми истошно мяукал Марьяччо.

— Спасибо еще раз.

— Список, — вспомнил старик, — та вы не обижайтесь. Я б и не стал, но Анна звонит, запилила, обещал сходить. Ну и потом…

Он вдруг замолчал. Шанелька внимательно посмотрела на краснеющее лицо в тяжелых морщинах и нахмуренные брови.

— Вас как зовут? Меня — Неля, а еще — Шанелька. Мою подругу — Кристина.

— А еще — Крис, — кивнул сосед, — я слышал, вы разговаривали, на балконе. Извините уж. Меня звать Иван Данилович. Деряба фамилия. Крис — это такой малайский нож, знаете?

— Я слышала, да.

— Я вам покажу. Настоящий. А Деряба — то птица такая, дрозд. Еще трава болотная.

— А Шанель — это такие духи, — засмеялась Шанелька, подхватывая на руки Марьяччо, — только у меня их нет. Спасибо, Иван Данилович. Было очень интересно.

— Да, — сказал тот, кивая. Протянул руку и пальцем погладил маленькую кошачью башку. Марьяччо обвис, запрокидывая мордочку и заурчал трактором.

— Знатный какой кот. Прямо царской масти. Ну вы, как соберетесь, я сделаю чай. Да?

Шанелька кивнула, улыбаясь. И закрыла двери. Опуская кота, рванула в туалет и там, сидя с просветлевшим лицом, снова стала нажимать кнопки на мобильном.

«Порядок. Деряба подарил рыбу и медяшку. Зовет на чай».

Отправила. И перечитав, поспешно отправила следом еще одну, из одного слова.

«Сосед».

Телефон зазвонил, когда она управлялась в кухне, протискиваясь меж двух клеток и отпихивая к миске голодного кота.

— Шанелька, ты что мне понаписувала? Какие-то каракули-члены, дерябы с рыбой.

— Ты на работе, — расстроилась Шанелька, суя в раковину стопку мисочек, — а я думала, у вас там сплошной романтик лямур тужур. С пирсингами.

— Совещание у нас, перекур, сейчас уже обратно в конференц-зал. Ну?

— Такой у тебя классный сосед, Крис. Кажется, старый моряк. У него Колька на «Наяде», думаю, это буксир, или какой пароход. Ой, я поняла, там не ковер, это же карта! Ничего себе, во всю стену карта! А еще он угостил Марьяччо рыбой. Сказала мы тоже можем себе, сказал вкусная. И пепельница.

— Так…

— Криси, я потом расскажу. Ты иди совещайся, а то слишком много всего.

— Уже поняла. Я тебе билет заказала. На завтра, на вечер. Поездом. Двое суток будешь путешествовать. А сегодня давай к восьми в центр, я напишу, где. Сходим в кабак, сделаем отвальную.

— Вдвоем?

— Что?

— Или Валера Аксенович тоже будет?

— А. Не знаю еще. Чего ты там бормочешь?

— Ну-ну, говорю.

— Я ушла. Форма одежды парадная. Или какая хочешь.

Шанелька ушла в комнату и легла на диван, устроила на животе нетбук. Поколебалась и тыкнула пальцем в папку с фотографиями. Вечером будет не до того, так что сейчас можно, нет, нужно, посмотреть и может быть, снова обидеться, опечалиться, и даже поплакать, пока никого, кроме зверей и даже Деряба не придет, мешать. Окунуться в заброшенность и женское одиночество. Если уж звонить по приблизительным номерам она не решилась, да и времени никак не выбрать. Но все равно скоро домой, и там уж можно вдумчиво все проверить. Или дождаться, вдруг позвонит сам, на домашний.

Листая снимки, на которых попеременно то она, смеется, то Дима Валеев, тоже с улыбкой во весь рот, и изредка, как правило, с заваленным горизонтом (ставили фотик, куда придется) — они вместе, обнимаются, глядя в камеру.

— Дурак ты, Дима Фуриозо, — печально обругала фотографии, — из-за тебя я одна. Одинешенька.

Конечно, понимала она, с ней Крис, но у нее вдруг Азанчеев, хотя он давно уже был, но по голосу подруги услышала, все же что-то изменилось у них. И это прекрасно, наверное. Но из-за этого еще больше ощущается тоска. Завтра двое суток ехать, возвращаться туда, где все неизменно, мама, коты и сын, а чудесные перемены, связанные с Димой, не состоялись, и их ссора забрала даже те радости, к которым Шанелька успела привыкнуть. Звонки, долгие ночные беседы, встречи и поездки, веселый домашний отдых с просмотром комедий, и споры в время всяких домашних ремонтов. Теперь ничего этого вдруг не будет? Но погружаясь в жалость к самой себе, она вспомнила, как тяжело покраснел старик Иван Деряба, заговорив о дочери. И о том, что воспользовался списком, когда Крис и ее гостья стали чаще бывать дома, смеялись и болтали на балконе.

Он же совершенно один, поняла Шанелька. Иногда приезжает сын, и этот Колька с «Наяды». Приносит рыбу. Но каждое утро нужно проснуться, прожить день. Гулять в парке с пенсионерами? Сидеть в очередях в местной поликлинике? Если он снял ботинок и бегал по этажам в одном носке, какая ему поликлиника-то. Он совсем другой дядька.

Через несколько часов, подкрашенная и правильно причесанная Шанелька, в красивом тонком свитерке и черных джинсах в обтяжку, накинула курточку и спустилась, постукивая каблуками. Решительно нажала пальцем кнопку. Сказала строго:

— Марьяччо, не возись, сиди смирно.

Кот повис под ее рукой, царапая лапой донце запасного горшка, прижатого локтем.

— Иван Данилович? Это я.

Двери открылись. Деряба опустил книжку, снимая свои очки на шнурке.

— Мне уехать надо. А он боится, один. Я думала, может вы…

— Давай, — кот перешел в большие темные руки, прижался к клетчатой рубашке, мотая хвостом и нюхая очки и пуговицы.

— Тут горшок, а в мешке опилки. И на всякий случай, еды немножко. Кошачьей. Ему нашу нельзя, там соль.

Большое лицо осветилось улыбкой. Старик закивал, подхватывая кошачье приданое.

— Разберемся. Как скажешь, конечно. Нельзя так нельзя. А рыбу можно?

— Немного, — строго сказала Шанелька, — вареную, без соли. И не потеряйте. Он быстрый.

— Это я видел. Если поздно приедете, не волнуйтесь, утром зайдете. Пусть побудет.

— Пусть, — подумав, кивнула Шанелька, — ну как? Я хорошо выгляжу?

Старик очень серьезно посмотрел, как она повернулась, переступая вишневыми полусапожками, поправила пышные волосы. Кивнул.

— Хоть в кино. Дурак он, твой Дима. Как приедет, передай, чисто дурак.

— Приедет? — у Шанельки дрогнул голос, — правда?

— Конечно, — удивился Деряба, — ты вон какая.

И совершенно понимая, что старик просто хочет ее утешить, расцвела неудержимым румянцем, смеясь и сердито-стеснительно хмуря светлые брови:

— Спасибо вам, Иван Данилович. Я пойду?

— Подруге приветы. Веселитесь там.

— Да, — спохватилась Шанелька, свешиваясь через перила, — можно спросить? У вас там карта? Это карта чего? На стене.

— А, — сосед ступил на площадку, предусмотрительно прижимая кота к рубашке, — на стенке которая? Карта снов.

— Что? — в голове у Шанельки возникло легкое головокружение, как бывает, когда ступаешь думая ровно, а под ногой вдруг пустота.

— Мира. Только с историей она. Ну, как на чай прибежите, я покажу.

Мира, повторяла Шанелька, сидя в автобусе, за окном которого плыли привычные то дома, то деревья, то дома вперемешку с деревьями, мосты, станции, остановки, рабица и цинковые заборы вокруг строек, и дальше-дальше — парки и кварталы высоток, развязки железной дороги и автомобильные перекрестки. Мира, он сказал, но перед этим — снов. Карта снов. Или — мира? Вечно мне причудится что-то из сказки. Конечно, потому что про такую карту я и думаю последние пару дней.

— Нет, — сказала она шепотом, еле шевеля губами, чтоб не напугать дремлющую на соседнем сиденье тетку, всю в авоськах, — все верно. Карта мира снов. Так правильно.

Маленький автобус ехал, встряхиваясь на колдобинах, тормозя перед светофорами, проползая короткие пробки и набирая скорости на свободных участках.

А в квартире, где всю стену занимала пожелтевшая огромная карта размером с хороший ковер, вся в тонких линиях, коричневых, серых и черных, усеянная буковками на разных языках, и изрисованная множеством мелких картинок, которые нужно было рассматривать в большую лупу (лупа висела рядом, привязанная за ручку витым корабельным шнуром), на старом диване, полном набросанных бархатных и гобеленовых подушек, сидели двое. Большой старик, с очками на крупном носу, и рядом с ним — маленький кот с жемчужно-серой мордой и таким же хвостом. В углу, полузакрытый шторой, мигал безмолвный телевизор, вещая истерические новости о курсах валют, схватках политиков и повышениях цен.

Старик читал вслух, густо выделяя голосом нужные, самые важные вещи. А кот, намывая поставленную торчком заднюю лапу, внимательно слушал, иногда замирая с высунутым кончиком розового языка.

«Весьма много содействовал возникновению такого мнения недостаток гаваней в Египте, а также тот факт, что даже существующая гавань у Фароса была недоступна; она охранялась пастухами-разбойниками, которые нападали на корабли, бросавшие здесь якорь».

Он прервался, сурово посмотрев на кота и покачал большой головой. Марьяччо с наслаждением вгрызся в свой пушистый бок.

«Карфагеняне, прибавляет Эратосфен, даже топили в море корабли всех чужеземцев, которые проплывали мимо их страны в Сардинию или к Геракловым Столпам, поэтому большая часть рассказов о западных странах не заслуживает доверия; и персы, говорит он, вероломно возили послов окольными дорогами и по труднодоступным местностям».

— Ты понял, какие черти? А?