— Итак, — сказала Крис, намазывая маслом тонкий ломтик сладкой булки, — сегодня никаких котов и никаких увиливаний. Я взяла отгулы. Консерватория. Билеты заказаны, приедем, выкупим в кассе. Платье наденешь? Нет? Валяй тогда в штанах, нам главное, к музыке припасть.

Шанелька покивала, гладя белого котенка у себя на коленках. Он уже набегался по комнате, погонял в коридоре конфетный фантик, три раза перекусил, ворча на принца, бросающего негодующие взгляды через прутья клетки, за которые он держался розовыми, совсем человеческими кулачками. И теперь мурлыкал, меняя тональность всякий раз, как Шанелька поглаживала блестящую спинку или щекотала за острым ушком.

— А что мы будем слушать?

— Равелевское «Болеро», — Крис подвинула к ней сковородку с омлетом.

— О, — Шанелька жевала, восхищаясь лицом, — прекрасно, у меня винил дома был, я его заездила, еще когда проигрыватель. Школьница была, а прониклась, аж собой горжусь.

— Что-то ты вся светишься? Выспалась?

— Нет. Сказку написала. Про Раскозяя.

— Про Диму, что ли?

— Нет. Оказалось, это совсем не он, хотя началось все с него. Знаешь, я рада, что вместо ругни и обзывательств вышла сказка. Еще смешно, там девочку зовут Оля. И это совсем не та Оля, про которую я думала с досадой. А все же интересно, что за дела у него — с Олей. Неужели роман? Она его на двадцать с лишним лет моложе, прикинь!

Они снова ушли пить кофе в комнату, сели вольно и лениво, наслаждаясь золотым светом, проницающим тонкие ажурные занавески, чистотой и уютом, цветными подушками. И смеясь шумной возне безымянного котика, которого безымянность ничуть не смущала.

Интересно, думала Шанелька в паузах, беря из тарелки вкусные и полезные цукаты из всяких тропических фруктов, неужели Азанчеев для Крис просто так вот — друг? Прекрасно иметь такого друга. Но как-то по южной провинциальной привычке в такую гетеросексуальную дружбу не слишком ей верилось. Нравы в Керчи весьма просты, и отнюдь не патриархальны, улыбнулась мыслям Шанелька, вспоминая самые разные эпизоды из разного времени. И если женщина и мужчина дружат, то или они притворяются, или у кого-то из пары явно что-то не так. А еще есть понятие динамо. Вот уж где ярко виден контраст между женским восприятием мира и мужским. Южная жительница Шанель давно знала, если кто из приезжих начинает расточать комплименты, предлагает какое-то совместное времяпровождение, это всего лишь танцы, предваряющие главное — уложить в койку, получив дежурное летнее развлечение. А отказывает жертва, ну ее — найдется другая.

— Ты чего на меня так смотришь? — Крис прервала рассказ о любимой музыке и джазовом фестивале.

— Алекзандер твой, мне все кажется, что тебе с ним скучно будет. Ой…

Она выпалила мысль, не успев сначала подумать и с раскаянием теперь смотрела в пустую кофейную чашку.

— Извини. Я не это хотела. Я другое. Он положительный такой. Это хорошо…

— Да ладно тебе, — Крис махнула узкой рукой, звякнули серебряные браслеты на смуглом запястье, — как раз сказала, что хотела, а то деликатничала бы. У меня большая любовь уже была. Огромная, прямо таки вселенская. До сих пор вспоминать тошно. А теперь я хочу семью. Думаю, Сашка как раз для семейной жизни.

— Угу. Как мой бывший Валентин.

— Ну… Примерно так. Ты это как возражение сказала?

— Не знаю. Правда, не знаю. Но я другое знаю, — она подняла на подругу глаза, — никто не знает всего, что между двумя происходит. Со стороны бывает кажется, ужас и кошмар, но если долго вместе, значит что-то связывает! Тайное что-то. Постель, секс, какие-то мелочи для двоих. Так? Я не про вас сейчас, я в общем. Ну и про вас. Отвлеченно.

— Так.

— Но! — Шанелька подняла палец и на него тут же кинулся с дивана котей, она отдала ему руку и прихватила за теплый живот.

— Но! Зато двое не видят со стороны каких-то тоже важных вещей. Помнишь, я еще влюблена была в Черепа по самые уши, а ты мне пыталась сказать, про нас с ним. А я не верила, потому что…

— Влюблена была по самые уши, — смеясь, закончила Крис, и встала, — чашку давай, я на кухню. Заодно принцу насыплю вкусняшек.

— Не только, — Шанелька зашлепала следом, шаркая тапками по солнечному линолеуму и держа на руках кота, — мы с ним слишком были близко, лицом к лицу, как в пословице. Ну вот я сейчас поэтому. Ляпнула. А мне хочется, Криси, чтоб у тебя — аххх, и в небо! Но я эгоистка, конечно. Было у тебя уже. И в небо и обратно. Так что, конечно, тебе думать и выбирать.

После полудня, завершив свой исключительно поздний завтрак, они закрыли котенка в передней, с наспех сделанными игрушечками, с горшком, полным опилок, миской, полной корма и еще одной — до краев налитой свежей водой, а сами отправились в столицу.

За окнами плыла и мелькала придорожная городская жизнь, временами прячась за множеством деревьев или отступая за скучные промышленные массивы. Шанелька думала о законченной сказке, думала как-то странно, будто нащупывала ее в темноте пальцами, чтоб повертеть в руках, обдумать внимательнее, но не могла почему-то. Написанное ускользало, не плохо, а по-хорошему, не давалось, как будто оно менялось там, за решетками и столбиками выстроенных слов. А с ней, когда не было возможности его перечитать, оставалось лишь (тут Шанелька незаметно пошевелила пальцами, глядя в окно и не видя, куда смотрит, пытаясь словами определить ощущение), да — ощущение. И оно было хорошим. Нет, «хорошее» — слово-оценка. «Славное». Вот подходящее слово, но «славное», не потому что увенчанное, а славное в смысле «милое». Но не совсем милое, как обычно милое…

Тут она рассмеялась и стала думать о музыке, вернее, о том пришедшем к ней начале другой сказки, еще не написанной. И, тут Шанелька вздохнула, совершенно непонятно, о чем она будет. Если будет. Судя по тому, что проговорилось в голове, это нечто, стилизованное под европейские сказки о всяких мейстерах, королях и охотниках. Страшновато повторить уже тысячи раз рассказанное, но стараться заранее — не повторить, тоже получается ерунда.

— Не было бабе хлопот, купила баба порося, — резюмировала свои страхи Шанелька, идя рядом с Крис ко входу в метро.

А та шла молча, и ехала тоже молча, думая о чем-то своем. И Шанелька старалась подруге не мешать. В этом случае можно и нужно именно стараться, знала она — стараться не мешать.

В одном из гулких шумных переходов картинка из начала ненаписанной сказки упала на нее, так внезапно, что Шанелька замедлила шаги, и через мгновение поняла, связав воспоминание с реальностью.

— Музыка. Слышишь? Как вчера.

Крис посмотрела на экран мобильного.

— Хочешь послушать? У нас есть времени немножко.

— Да, — Шанелька шла на тонкое колыхание мелодии, будто нашла кончик невидимой нитки и сматывала ее в прозрачный клубок. Чтоб после сплести из добытого что-то свое, новое.

— Сашка не просто так уехал, — сказала вдруг Крис, когда они свернули и оказались в длинной гулкой нише, странно пустой, а музыка обрезалась углом стены и была почти не слышна. Тут пахло опрятной влажной пылью, видимо, недавно мыты полы и стены, и близко, внизу, отдаваясь в стороны, звучали их шаги, а за спинами медленным мерным прибоем накатывал шум поездов.

— Мы с ним решили пару-тройку месяцев пожить сами по себе. Из деревни он уедет в свою Гатчину, там у него комната в общаге и целый полк благородных дворянских родственников, можно полгода навещать дядек-тетушек-племянниц. Малая родина, не кот начихал.

Угол стены приближался, и нежная музыка стала слышнее. Шанелька совсем замедлила шаги, встала, оберегая маленькую тишину, позволяющую слушать внимательно, ловя все оттенки голоса. Крис тоже остановилась.

Несмотря на шутливые слова, насмешки или досады в голосе не было, и Шанельку это немного успокоило.

— Точно не опечалилась? — уточнила она у подруги.

Та покачала головой, поправляя воротник клетчатого плащика.

— Представь себе, нет. Да я ему сама и предложила. Поссорились как-то, ну обычная такая дрязга, практически семейная. А я подумала, что-то меня это не умиляет. Знаешь, когда обоих умиляют дубовые такие вещи. Ах, ты в халате и бигудях. Ах, ты в майке на диване валяешься, прям риал хазбенд. Это значит, какое-то время будет таки мед. А потом уже непонятно как. А тут я подумала, если мы еще не вместе по-настоящему, а ругаться уже умеем занудно и без всякого умиления, а что дальше-то будет?

Она снова вытащила телефон.

— Да, — заторопилась Шанелька, — пойдем, да. Все равно не тема это для подземного перехода. Если захочешь, потом поболтаем. Главное, ты не печалишься, это вот самое главное. Ты точно не печалишься?

Она сбоку смотрела в безмятежное лицо подруги, и сама себе мысленно отвечала, успокаиваясь, точно, она точно не в печалях, чего ей притворяться-то.

За углом развернулось большое пространство, широкий туннель, полный людей, и Шанелька отодвинула важные мысли в сторону, пока что.

У стены серого мрамора стояли музыканты, два парня и маленькая невзрачная девушка, с острым личиком под шапкой русых спутанных волос. Кончики прядей были убраны в яркие наконечники, напоминающие толстые короткие карандаши и, когда девушка встряхивала головой, мерно тряся толстую трубку флейты дождя, карандаши пересыпались, сверкая в неоновом белом свете потолочных ламп. Еще на ней была кожаная короткая куртка с неровно обрезанными выше локтя рукавами, так что казалось, на свитер надета грубая черная рубаха с карманами. И синие джинсы на тонких ногах в больших ярких кроссовках.

Парни располагались чуть сзади, у самой стены и потому Шанелька стала разглядывать их во вторую очередь. Вернее, сперва удивилась странному сочетанию, у одного была скрипка, у другого — гитара. Скрипач, уложив на круглый край выдвинутый подбородок, проводил смычком, извлекая те самые тонкие звуки, которые кажется, размывались в холодной мраморном свете. А внешности его Шанелька не разглядела, потому что как раз, когда они подошли ближе, протискиваясь в просвет между толстым дядечкой в сером плаще и девчонкой в балетной пачке поверх драных джинсов, второй парень шагнул вперед, оказываясь вплотную к слушателям. И, перебрав струны на блестящей гитаре (она отозвалась стройным аккордом из маленьких колонок на полу), речитативом сказал-спел несколько строк.

Шанелька открыла рот, не зная, смотреть или слушать. Певец был отчаянно красив. Может, потому что поет, попробовала быть справедливой и беспристрастной Шанелька, но махнула рукой на попытку и уставилась в восхищении на высокую перегибистую фигуру, длинные руки с красиво поставленными пальцами. И — лицо. Откуда берется красота в лицах, если кажется, все в них такое же? Как у всех. У поющего был ровный нос, щеки в светлой щетине, яркие серые глаза с синим бликом в них. И облако коротких дредов на солнечно-русых волосах.

Проговорив куплет, вернее, строфу, парень опустил голову, внимательно слушая свои пальцы, а те двигались по струнам, вынимая откуда-то из них и из-под них томные, медленные и быстрые ноты, которые сами вынимали душу из слушателей, опутывали, и вдруг резко рвались, прерываемые движениями пальцев. В мелодию трех инструментов снова и снова вплетался четвертый — сильный, хороший глуховатый голос, и после вовремя стихал, выжидая, когда вступить снова.

Разок он посмотрел прямо на Шанельку, усмехнулся именно ей, и она отметила четкие, красивой формы губы, того самого правильного цвета, не слишком яркого, н и не бледного. Опустила взгляд, боясь, что выглядит, как деревенская дурочка, стоит, хлопая глазами, раскрывши рот. Увидела под обтрепанной штаниной белый носок импортного кеда, отбивающий мелодию.

А дальше уже просто слушала, тоже притопывая сапожком и шепотом про себя повторяя слова припева.

Девочка в куртке пошла вдоль зрителей, продолжая мерно встряхивать одной рукой свою флейту, а в другой держала истрепанную, когда-то шелковую шляпу-котелок, с насыпанными в нее монетками и купюрами.

Шанелька глянула в сторону Крис, она не взяла своего кошелька, сложив все деньги в бумажник подруги. И выражению лица подруги удивилась сильнее, чем внезапной красоте бродячего музыканта.

Девочка коротко присела, благодаря Крис за купюру. И пошла дальше, встряхивая флейту, быстро говоря благодарности и расточая дежурные улыбки.

Песня кончилась, после хлопков и восклицаний началась другая. Шанелька снова глянула на подругу. А та застыла, держа на губах вежливую улыбку и на лице — безмятежное спокойное выражение. Но за ним, поняла Шанелька, сейчас что-то есть, что-то совсем не безмятежное. Знает она его, что ли? Но не обменялись ни взглядами, ни улыбками. Она вспомнила о времени. И снова удивилась, на этот раз тому, что не Крис, а она забеспокоилась. Аккуратная и обязательная Крис не терпела опозданий, но вот — стоят.

— Криси, — шепотом позвала она, трогая рукав плащика, — нам, наверное…

— О, конечно, — ответила Крис.

И осталась стоять. Новая песня кончалась, Шанелька затаила дыхание, приготовясь. Сейчас он подойдет, заговорит, улыбнется. Или сама Крис окликнет его, напоминая о какой-то где-то встрече.

Но Крис положила в шляпу еще одну бумажку и повернулась к дальнему выходу.

Вокруг снова было шумно, потому шли молча, быстро, и вылетев из стеклянных дверей вестибюля, попали в новый шум, уличный. Шанелька сгорала от любопытства, но перекрикивать машины было не с руки. И только когда вошли в скверик перед роскошным зданием, она остановилась на перекрестке аллей, где потише. Собралась спросить, но Крис сказала первая.

— Ты не узнала?

— Его? Блондин который?

— Стихи.

— Хорошие стихи, — согласилась Шанелька, — я бы сказала, прекрасные стихи. Но я…

— Это мои стихи.

Шанелька умолкла, не договорив. Первая мысль была у нее — ах, как неловко, Криси обидится, что я не помню, я же люблю ее стихи, правда, люблю… Но продолжила разговор она сразу со второй:

— Погоди. Так он. И ты. Ты ему? Я что-то…

— Хотя, не могла ты их читать, да. Я публиковала до тебя еще. До нас, в смысле. И быстро закрыла. Я думала, их вообще никто не видел.

— Так ты знакома с красавчиком? Или нет? А я вижу, ты его глазами ешь, подумала, может, приглянулся. Или приятель какой. А тут авторские дела!

— Ну… — Крис посмотрела на часы, — вот черт, опаздываем!

Они бросились почти бегом, огибая гуляющих и щурясь от вспышек фотокамер и телефонов. Шанелька держалась чуть позади, а Крис быстро шла, через вестибюль, полный нарядных людей, направляясь к стене с кассами. Почему-то оглядывалась, будто искала кого-то.

— Подожди, — Шанелька схватила ее за руку, — да стой же! Ну, опоздаем на три минутки, я ж умру и слушать не смогу. Доскажи коротко совсем. Ты его точно не знаешь?

Их обошли, церемонно извинившись, и Крис шагнула ближе к стене.

— Не знаю, знаю или нет. В-общем, я, когда повесила стихи эти. Там серия была, короткие, странные такие. Пришел какой-то. Пару комментариев анонимно мне кинул. Странные. Я ему так и ответила, странно пишете. А он мне — какое послание, такие и мысли. И сходу — подарите мне пару стихотворений? А я как раз поссорилась, ну ты знаешь, с кем. Паршиво было, сил нет. Написала ему, сердце не дарят. Глупость, конечно. Утром смотрю, ответил. Тогда я сам беру ваше сердце. Я что-то психанула, и все стихи убрала. Всего-то день и повисели. И вот…

— Думаешь, это он? — у Шанельки заблестели глаза и приоткрылся рот.

А в голове уже разворачивалась история о сердце, которое кто-то пришел и забрал, сам. Вообще без ведома хозяйки. Не так, как привычно галантно говорят, ах, он украл мое сердце, а просто просыпаешься утром, без сердца, вместо него — записка, облачными прядями через полнеба. Верну, ищи… а как без сердца искать свое сердце? Та еще проблема…

Но она одернула себя. Теперь вокруг не мир, а какой-то супермаркет с полками, успела подумать слегка сердито, но все же радуясь. Про это и говорят, оказывается, «каждое лыко в строку». Так, ты опять? И Шанелька нахмурила светлые брови.

— Не могу сказать, — Крис снимала плащ, укладывая его на стойку гардероба, — это было пять лет тому, шесть даже. А сколько красавчику? Похоже, лет двадцать пять? Не верю я, что в двадцать он способен был писать такие странные вещи.

— Ну. Не скажи. Но ладно, я думаю, все равно объяснение какое найдется. И надо подождать. Иногда подождать — самое верное.

С мудрым видом произнеся сентенцию, она уложила куртку поверх плаща и повернулась, разыскивая зеркало.

— Еще он мне приснился, — будничным тоном сказала Крис, подвигая вещи суровой даме в кружевном воротничке поверх серого халата с бейджем, — тогда же. Такой, как сегодня. Эй!

Шанелька уже тащила вещи обратно, извинительно кивая гардеробщице.

— Ты что?

— Мухой побежали обратно! Одевай свой редингот.

— Тренчкот, — оскорбилась за плащ Крис, криво суя руки в рукава, — куда обратно-то?

— Под землю. Они там наверняка стоят еще.

— У нас билеты!

— Вон толпа. Нормально их купят. Без нас.

— Их же купят! — попыталась аргументировать Крис, теперь уже торопясь за Шанелькой следом, — а как же культур? И мультур как же? Сама сказала, надо подождать! Сказала — иногда самое верное!

— Я? — изумилась Шанелька, стуча каблуками по тротуару, — ах да. Значит, иногда бывают не те «иногда». Скорее! А может, успеем еще. Кругом.

Спускаясь по лестнице, она разворачивала план:

— Мы просто познакомимся. Ну, скажем, к примеру. А, ну да. Скажем, что мы журналисты. Пишем репортаж про свободных музыкантов.

— О-о, да. Для журнала «Эсквайр»!

— А что? У меня даже бейджик в косметичке валяется. Талисман. На счастье. А потом…

— И что потом? Нож к горлу, верни мне мои четыре строфы, мать-перемать!

— Припев еще, — напомнила Шанелька, аккуратно сходя с эскалатора.

— Припев это не я, — открестилась Крис, — он сам, наверное.

— Талантище! Особенно ему «ша-ла-ла» удалась. И это вот, «оу-оу-ыыы» перед концом. Не будем мы его стыдить. Мы тихонечко возьмем телефон, адрес, имя-фамилие. И вернемся слушать «Болеро». Куда теперь?

— Туда, — махнула рукой Крис.

— Тем более я же слушала это ваше «Болеро»…

— Сосед с пятого этажа наиграл? На губной гармошке?

— Винил, я тебе говорила. Я про то, что пока там доедет оркестр до катарсиса, ну как он там, в музыке зовется…

— Скерцо, — предположила Крис на ходу.

— Так мы сто раз успеем взять телефон и вернуться.

— Ты, можно сказать, попираешь. Святыни. Уже попрала! Ладно, давай. Десять минут и мухой обратно. Мухами.