Станция Тешка
На маленькой станции Тешка всегда ночь и всегда зима.
Поезд приходил в Тешку в два часа ночи, а первая электричка отправлялась на Мариуполь в половине седьмого утра.
А летом ехать до станции Тешка не было нужды, потому что быстрее доехать в жарком автобусе до побережья и оттуда до Мариуполя - морем, в кресле "Кометы", всего несколько часов, подпрыгивая, когда металлические крылья срезают макушки волн.
Но то летом. К зиме навигация прекращалась и два города, стоящие на одном море, прятали руки за спину, да ещё и отворачивались.
Из сонного поезда, где почти все спали в город Мелитополь, только полдесятка человек забирали свои сны из надышанного тепла и, спрятав их под пальто и куртками, уносили в белую, под чёрно-синим небом, безмолвную, всю застланную волнистой нетронутой пеленой станцию Тешку.
За несколько лет зимних поездок Лада не могла припомнить ни одного местного жителя, что появился бы на перроне или в зале ожидания. Может, и был кто-то, кто встречал и провожал поезд, семафоря флажками, но, видно, уходили раньше, чем она успевала проснуться, таща сумку в островерхий домик с жёлтыми окнами.
В зале было тихо и чисто. Языкастые кресла светили фанерным глянцем, отражая в себе шарики плафонов. Люди рассаживались, устраивали рядом вещи, как неуклюжих детей, и становились похожими на зрителей особо длинного фильма. За чёрными арками окон показывали спящую Тешку.
Электричество в зальчике тоже дремало, и снег на улице светил ярко, потому сон Тешки был виден сквозь черноту стекол. Съезжая по круглому языку фанерного кресла, Лада все ждала: вдруг покажут метель с частыми нитями поперек, или нервный ветер начнет скидывать с веток разновеликие комья. А то - стаю черных птиц, чтоб они исчиркали лапами пухлые подоконники. Или - худую собаку, которая из кукольного скверика за правым окном протянет за собой строчку следов и вдруг с экрана войдет прямо в зал, превращая следы в постук когтей. Понюхает руку спящего дядечки, который пытался-пытался устроиться длинным телом да так и заснул, уперев подбородок в грудь и съехав расставленными ногами.
Но собака не пришла, не появились птицы, и ничто не менялось.
Тогда Лада, дождавшись, когда все уснут, вышла в двустворчатую, как в обычном деревенском доме, дверь и сделала всё сама, совсем одна в спящей тишине станции Тешка: оставила на площади цепочки следов, покачала чёрные, в густом мехе иголок, ветки сосны, глядя, как летят медленные горсти снега и разбиваются беззвучно о такой же снег внизу. Нарисовала застывшим пальцем на подоконнике звёздочки и круги. Вошла в спящий зал, постукивая каблуками зимних сапожек. Только нюхать дядькину руку не стала.
Села рядом со своей сумкой, нащупывая во внутреннем кармане шубки кошелек - на месте - и задремала, успокоенная. Уплывая в сон, увидела: на экранах пошел снег хлопьями крупными, как розы. Обрадовалась красоте и тому, что мягкий полёт не нарушает сюжета.
И заснула. На пять лет своей первой жизни.
Она тогда была - Ладка, Ладочек, невеста, ехавшая замуж. По дороге она заедет в Мариуполь, где на стылом вокзале отдаст тетке наготовленные мамой подарки. И - дальше, скорым.
Лада спала на середине пути между степным поселком, где мама, бабушка перед цветным телевизором, приходящий с подарками отец, и - Москвой, куда позавчера прилетел из Испании самолёт и привёз её почти уже мужа, с зарплатой в валюте, разговорами о деньгах разных стран и способах, как провезти через таможню запчасти для автомобиля.
Хлопья, большие и маленькие, сыпались на экранах окон и были - годы, что предстоит ей пройти до себя настоящей.