Василину и Тинку привез Митя, темнея в раскрытом окне иномарки круглой стриженой головой, выставлял локоть, осторожно выворачивая машину. И когда барышни вышли, ахая, щебеча и раскрывая навстречу Нике руки с болтающимися на локотке сумочками, вылез сам, встал, неловко и независимо оглядываясь. Повел мощной шеей в вороте запыленной белой рубашки. И с одобрением уставился на Никины загорелые ноги, еле прикрытые короткими джинсовыми шортами.

— Куся, — докладывала Василина, чмокая воздух около щеки жирно накрашенными губами, — такая жара, слу-у-ушай, у меня дезик выдохся весь, ну хорошо, Митя вспотел еще больше, так мы окошки пооткрывали и ехали, Куся мимо коров и там еще свалка! А коровы, они ели пакеты.

Мусорные. Рвали зубами прям. Ты мне скажи, а как же это вот — молочко прям из-под коровки? Оно же, наверное, пластмассовое совсем? Ника церемонно кивнула Мите и, таща Василину на локте, поманила его за собой. Тина шла рядом, поправляя рыжие волосы, забранные японскими деревянными шпильками.

— Да ты когда молоко пила в последний раз? В детсаду, наверное!

— Я волнуюсь глобально, — строптиво возразила Василина, спотыкаясь и подворачивая каблуки, — а в саду я не была, у меня домашнее воспитание. Митя брел за ними, таща в руках два баула.

— Так ты теперь не будущая Криничка, — шепотом поддела подругу Ника, — или это твоя тайная страсть? Васька помрачнела. Прижалась к локтю Ники маленькой грудью.

— Ты прикинь, ведь ты была права, когда говорила… не ты говорила? Ну, кто-то же мне говорил. Этот типчик, который Криничка, оказывается, он с бандюками заодно! Оказывается, он им звонил, когда везет девок! А я-то дура, дура! Как хорошо, что я еще до того как узнала, влюбилась в Митю. И даже страдала, как же ему скажу. А не пришлось. Такое было, ой такое! Даже в газете писали, в «Южноморском рабочем». Куся, он теперь — уголовный элемент. А я была бы — жена уголовного элемента. А у Мити фамилие, между прочим, графское.

Левицкий Дмитрий.

— Вась, потише.

— Да что ж он, — вытаращила синие очи Василина, — фамилии своей, что ли, не знает? Тина фыркнула, аккуратно обходя скамейку.

— Вам номер-то один нужен? — Ника ткнулась в маленькое васькино ухо.

— Троим? — Васька остановилась, — нет, ну ты что. Тина будет отдельно.

— Тьфу ты. Ладно, я поняла.

Василина оглянулась и замахала рукой, указывая Мите, куда на веранде поставить баулы.

— Мы переоденемся и сразу на пляж. Кусинька, ты побудешь с нами? А Нина Петровна, надо хоть поздороваться же! Митя, вот дверь, иди, иди внутрь, ключик я сейчас принесу. Но Митя, сбросив баулы, повернулся и, уставившись на гору аквалангов, сваленных у стены дома, обрел голос.

— А мне тоже можно? Понырять. Из-за угла вышел Пашка, коричневый, тощий, на голову выше гостя.

Сказал, важничая:

— Только с инструктором. Если нет допуска. Митя кашлянул, краснея круглым лицом. И неловко пожал бугристыми плечами:

— Да откуда ж. А ты что ли, инструктор? Пашка гордо кивнул. Митя с готовностью протянул ему ладонь, похожу на совковую лопату. И вместе они пошли за угол, что-то уже обсуждая.

Василина растерянно глядела вслед.

— Ну, все, Вася, — вполголоса сказала Тина, усаживаясь на скамейку в теньке и вынимая пачку сигарет, — пропал твой Дмитрий Левицкий, для совместного отдыха пропал.

— Ну и ладно, — гордо ответила Василина, — зато у меня новый купальник. Пойдем, Куся, дай скорее ключ, я зайду и запрусь в номере, и буду переодеваться медленно…

— И сексуально, — подсказала Тина, чиркая зажигалкой.

— Да! А он будет биться, грудью, а я не пущу. Скажу, иди к своим водолазам! Ника плюхнулась рядом с Тиной и отвела рукой подсунутую пачку.

— Васинька, боюсь, тебе придется ну очень медленно переодеваться.

Его теперь от Пашки за уши не оттащишь.

Так оно и вышло. В корпусе уже поселились гости — две семьи, в одной девочка-подросток, в другой малышня погодки — пяти и шести лет. Их торжественно взял под крылышко Женька, отвел к детской площадке, где сдал трепещущей от волнения и ответственности бабушке Нине, а сам сбежал «к мужикам». И целыми днями ходил за Пашкой, который ворочал снаряжение, наводя последний лоск перед июньским открытием сезона. Митю плавно привлекли к делу. Раздели, облачили в плавки и пиратскую бандану, призвали Ваську, чтоб намазала кремом белые бицепсы и трицепсы и ласково отправили обратно, как выразился Пашка, «в курятник». «В курятник» благоговейно повторял Женька, запоминая полезную мудрость. И целую неделю девочки мирно валялись на песке, наблюдая, как на сверкании прибоя Пашка обучает Митю облачаться в снаряжение, заходить в воду, пятясь и шлепая ластами. И ныряет рядом, мелькая черными пятками и блестящей тюленьей задницей тонкой гидрухи. Изредка к девочкам присоединялся Фотий, быстро выкупавшись, слушал женскую болтовню, валялся рядом с Никой, обсыхая. И после, извинительно разводя длинные руки, впрыгивал в шорты и садился за руль запыленной «Нивы», уезжая по многочисленным уже летним делам.

Нужно было закупать свежие продукты, привозить электрика и сантехника, заказывать цистерну пресной воды, ехать встречать отдыхающих или бронировать обратные билеты. Ника в эти медленные и спокойные для нее дни видела его в основном издалека, приподнимаясь, следила глазами за высокой коричневой фигурой, иногда путая с Пашкой, а после снова укладывалась рядом с Тиной, набрасывая на лицо потертую бейсболку. Тина понимающе смеялась и декламировала что-то поэтическое, всякий раз в тему. Однажды, лениво рассказывая что-то про общих знакомых, Тина вдруг хлопнула себя по лбу изящной ладонью:

— Слушай, а я же про этого твоего Токая забыла рассказать новости!

— Да не мой он, — открестилась Ника, укладываясь удобнее и заинтересованно глядя на подругу, — говори, не томи.

— Видела я его в ресторане. В «Каравеллу» мы ходили с, ну, неважно, с одним хорошим приятелем. И там Токай, с молодой, говорят, женой. Отмечали переезд, короче квартиру в Южноморске он продал и сваливал в Симф.

— Прям, королевская особа, — со злостью прокомментировала Ника, — как еще в хрониках не отметили, наш героический горожанин покидает родные пенаты. Подожди. Как это жена? Он женился?

— Не королевская, но его же все знают. Бандюки нынче лезут во власть, ты не поверишь, чьи фотки в газетах печатают, вот, мол, кандидаты в депутаты. А еще пять лет тому, чуть ли не их разыскивает милиция. Женился, вроде. А ты чего ошарашилась? Насколько я знаю, это то ли третья, то ли четвертая дурочка у него. Как раз приятель и просветил, пока мы из уголка скромно на их банкет смотрели. Ах, Никуся, там и черная икра и красная, и всякие импортные бутылки, и чуть ли не лебедей с петрушкой в зубах выносили. Чего загрустила? Тина отвернула край широкой соломенной шляпы, чтоб лучше видеть мрачное Никино лицо.

— Э-э, да неужели…

— Нет. Не то. А жена новая, она какая? За лебедями ты ее рассмотрела? Тина пожала загорелыми плечами и снова приладила шляпу, чтоб укрыть от солнца облезающий нос.

— Мелкая, черненькая. Глаза большие, эдакая трепетная лань с тонкой шеечкой. Не скажу, что прям красотка, нынче крутые все больше блондинок выбирают, да чтоб с сиськами, да кучерявых. Но что-то в девочке есть. Может, просто молодость? Я так прикинула, на вид ей лет чуть не шестнадцать, ну, не больше двадцати точно. А он из моих ровесников, уж к сороковнику подбирается. Ника села, обняла колени, укладывая на них подбородок. Вот тут их фотографировали, приезжие, Пашка подныривал, вырывался из воды, а на плечах хохочущая Марьяна. Гикая, прыгал, подбрасывая. И она, сложившись пружинкой, выпрямлялась, улетая вверх и после ласточкой наискосок в воду. И все это — в непрерывном сверкании радостных брызг. Очень здорово было на них смотреть. Но с другой стороны — Пашка в обтрепанных шортах и резиновых шлепанцах. И великолепный Макс Токай — с парой машин, квартирой в Симфе, кандидат ешкин кот в депутаты.

— Ника… — напомнила о себе Тина. И Ника, кашлянув, кое-что ей рассказала. Вернее, уточнила детали того, что немножко рассказывала раньше. Конечно, о приключениях в доме Беляша она не говорила, и о том, как нашла там Марьяну. Но кто такая очередная Токая жена — сказала. И пока Тина всплескивала руками, проникаясь горячим сочувствием к ныряющему вдалеке Пашке, Ника вспомнила и еще кое-что. Тоже из неприятного.

— Тинка, раз уж мы про уродов. А в городе насчет мутных дел с молодыми девчонками, ничего не болтали? Вроде бы взяли там кого-то. Я краем уха слышала, про шантаж. Правда то поселковые сплетни, ты ж понимаешь, какое оно сюда кривенькое доходит.

— Точно! — Тина переползла к Нике на покрывало. Поодаль по прибою прохаживалась Василина, выгуливая новый купальник, сверкающий россыпью стразов. Изредка помахивала подругам рукой.

— Было. Одну фирмочку прикрыли, где фотки печатают и пленки проявляют. Пришли с обыском, а там — пачками порнушка, и вся — с молодыми девахами, городскими. Прикинь! Арестовали парня, который на печати стоял, ну и хозяина тоже. Хозяин вышел, а пацан сейчас под следствием. Вроде он сам этой фигней занимался. Приглашал барышень, фоткал их, на свиданках. О, а началось-то как! Одна из девчонок оказалась дочкой городского какого-то босса. Парниша и не знал, ну, пацанка, в кабаке ее снял, пригласил на хату. А она безбашенная совсем, когда стал пугать, фоточки показывать, она сразу к папе рванула, пожаловалась. Папе ее выручать не в первый раз. Так и взяли его. Вот все, что знаю. Еще знаю, вроде бы, на гаражи он их увозил, или куда на дачи, не в городе значит.

— Один, выходит, — мрачно сказала Ника, — один приглашал, один снимал и после шантажировал. Многостаночник какой. И чего требовал с дурочек? Тина пожала плечами:

— Наверное, денег. Ну, может, спали с ним. Такой вот козел.

Хорошо, что его накрыли. Васька догуляла до сложенных на песке аквалангов и встала над ними в соблазнительной позе, ожидая, когда Митя поднимет голову. Ника думала. Скользкий Беляш, выкрутился, и Ласочка тоже. Попался, значит, только исполнитель, к которому они пленки возили. Как тогда она подслушала — дождешься сам, сказал один колинька другому, чтоб все чисто и не как в тот раз. Может и Токай отмазал дружка, негоже молодую жену светить в порноснимках. Для Марьяны это неплохо, ей и так досталось, а тут еще всей милицией будут по ней глазами елозить да вопросы задавать и записывать. Но, если, в общем, подумать — снова эти уроды сухими из воды вышли, такое вот свинство.

— Смутное время, Никуся, — вполголоса ответила на ее мысли Тина, — не повезло нам жить в смутное время. Как говорили старые мудрые китайцы, когда проклинали «чтоб ты жил в эпоху перемен», вот и мы так попали и живем. Зато как интересно. Я тебе там пару журналов привезла, в сумке и валяются. Писатель Довлатов, а еще Лимонов.

Раньше такого не напечатали бы. Почитаешь.

— Да. Конечно, почитаю, спасибо. Заслоняя солнце, над ними встала Василина, и подняла палец, озаряясь идеей.

— Хватит валяться! Станете толстые, как тюлени. А лучше мы с вами накрутим парадные парео и двинем в поселок! Там наверняка есть какие-то бары, а Куся? Чтоб коктейль, с зонтиком, и мороженое. И мы такие сидим, втроем, вва-ва-ва, как в заграничном кино!

— А вокруг коровы, — подхватила Тина, — зубами пакеты мусорные так и рвут, копытом придерживая.

— Фу, какие вы неромантичные. Мы отвернемся, от коров.

Ночью Нике приснился Токай и голубая вода в квадратном бассейне.

Сама она сидела, повесив голову с мокрыми волосами, смотрела, как рисует вода нежные равнодушные арабески и от этого все внутри мутится и качается. Снова и снова железные руки хватали ее плечо, швыряя в полную людей комнату, и мужской безжалостный голос повторял одно и то же:

— Да забирай! Фотий разбудил, поворачивая к лунному свету ее мокрое от слез лицо. Но она сказала, что забыла, какой кошмар снился. И послушно легла рядом, держа его руку, задышала мерно, слушая, как он снова засыпает. Долго смотрела в смутные узоры старого коврика на стене.

Боялась заснуть и услышать опять.

— Да забирай!