Ника сидела на крылечке, раскинув ноги и опустив вялые руки.

Напротив, через слепящее белое солнечное пространство в короткой тени у веранд переминался с ноги на ногу полноватый мужчина в панамке и шортах. Стеснительно оглянувшись на Нику, медленно побрел вверх по железным гулким ступеням и, вытирая пот со лба, постучал к двери крайнего номера.

— Надежда Васильевна? Наденька, вы спите? Из-за двери что-то невнятно пробормотали. Мужчина потоптался еще и воздел руку с потрепанной книжкой.

— Я к вам с вопросом, Наденька. Нет-нет, не выходите, а давайте я лучше к вам… Замер, напряженно прислушиваясь. И прижимая к груди книгу, встрепенулся — двери открылись, вздувая белую занавеску. Благодарно клекоча, мужчина нырнул внутрь, занавеска втянулась за ним. И наступила тишина. Зашлепали позади Ники босые шаги. Пашка плюхнулся рядом, отер ладонью мокрое лицо. Заморгал сонными, налитыми кровью глазами. Кожа вокруг глаз до самых бровей была красной от маски, будто Пашка надел какие-то страхолюдные очки.

— Ну и палит. Что тут у нас?

— У нас тихий час, — ответила Ника, и медленно поднимая руки, закрутила волосы в рыхлый узел, — а Сергей Романыч все же пробился в номер с кондишеном.

— К Надежде, что ли?

— К ней. Какие же вы мужчины все-таки расчетливые. Она его неделю обхаживала, а как стукнуло, — Ника задрала голову и прищурилась на прибитый к столбу термометр, — ого, сорок три в тени! Стукнуло сорок три, и сразу она ему стала любимица. Теперь до ночи будет полоскать ей мозги своими книжками.

— Чего это расчетливые, — обиделся Пашка, валясь спиной на ступени, — он вполне себе расплотится. Собственным телом.

— Ах, бедный. А вдруг увильнет? Там у них бодрящая температура в двадцать пять. Может, он бегает по номеру, прикрываясь томиком Пушкина? И декламирует.

— Далеко не убежит. Надежда его загонит к холодильнику и там. Ну, это. Он приподнялся на локтях, прислушиваясь.

— О, батя едет. Не один. Еще тачка. Ника вздохнула. За лето накопилась усталость, а народ все еще подъезжает, хотя такого столпотворения как в июле уже нет. Оно бы и ладно, если бы не жуткая жара. Как всегда, деревенские таращат глаза, качают головами и божатся — сто лет не было такой жары. Сто не сто, но такой Ника не помнит.

— Богатая машина? — спросила просто так. Пашка встал и пошлепал в коридор, закричал из кухни, хлопая дверцей холодильника:

— Не видел. Не успел. Та скоро будут. Вышел и снова сел, прижимая к голой груди кувшин с ледяной водой.

— А-а-а, кайф…

— Простынешь, дай сюда, — Ника отобрала кувшин и прижала к себе, зажмуриваясь от удовольствия, — и не ори, Женьку разбудишь. Пусть еще поспит, они после обеда поедут. За воротами зарычал, приближаясь, сдвоенный звук мотора. Пашка встал, потягиваясь. Ника подала ему кувшин, и он гулко напился, вытер щеки ладонью. Отправился открывать ворота. Вода была вкусная, и в ней плавали тонкие ледышки. Ника глотала, ловя их языком и раскусывая. От холода немел язык и щекотало горло.

А дальше все было пылающим, будто сидела на сковородке. В духовке, поправила себя Ника. Машина Фотия въехала во двор и встала. Он вылез, помахал Нике рукой.

— Встречай гостей, Вероника! Поставив кувшин, Ника поднялась. Вторая машина во дворе въезжать не стала. И Ника пошла, шлепая старыми вьетнамками по раскаленным плиткам дорожки.

— Кусинька! — внезапная Василина засуетилась у низкого белого мерседеса, отряхивая помятый подол светлого платьица, — иди, иди скорее сюда, мпы-пы-пы, о, как я соскучилась же! Митя, скорее доставай подарки, ну как где? Я же тебе давала. Не давала? А в багажнике? Кусинька, я тебе везла набор, такой замечательный, там дезик, лак для ногтей, еще масло для ресниц…

— Васька! А чего вы как засватанные, давайте внутрь. Какие ногти, о чем ты? Дезик ладно, а лак оставь себе, и масло тоже.

— Я и оставила, — Васька отпустила Никины плечи, оглядывая темно-золотой загар и пепельно-каштановые волосы, — да ты и так хороша, обойдешься. Но я честно хотела!

— Спасибо, — засмеялась Ника, — да заходите, чего топчетесь. Митя, загоняй своего красавца.

— Мы ненадолго, — прогудел Митя, размахивая краями расстегнутой рубашки, — фух, ну и погибель. Мы в поселок щас. Васька подцепила Нику под локоть и потащила к крыльцу, упала на ступеньки, вытягивая ноги.

— Ну и жара! По телику сказали — сто лет такой не было.

— Вася, давай лучше по антарктиду, — Ника села рядом и снова схватила кувшин, присосалась к краю, пока Василина скребла по донышку, пытаясь деликатно отобрать, — на, допивай, там еще стоит, принесу сейчас.

— Про какую антарктиду тебе?

— Где лед, — мечтательно ответила Ника, — еще бураны, снега и сту-уужа. Хорошо в-общем.

— Не волнуйся. Еще полгодика и будет тебе стужа, прям на дому.

Митенька! Иди сюда, в тенечек! Но Митя с Пашкой уже скрылись в глубине ангара и гудели оттуда невнятно, пересмеиваясь.

— Так вот, — сказала Василина, тоже закручивая темные волосы и убирая их за спину, — фу, жара какая. У меня сто новостей. Я тебе быстро их перескажу и мы поедем. Ты вечером не хочешь с нами, в город?

— Не. Работать надо. Вы Женьку возьмите, и маму. Вот это будет отлично, Фотий бензин сэкономит. Василина кивнула, улыбаясь, толкнула Нику острым локотком:

— И спать тебе не одной, так? Возьмем, конечно, к семи пусть соберутся. А мы еще часок с вами посидим, вина выпьем. Митя не будет, он же спортсмен и за рулем.

— Новости, Вась, — напомнила Ника. Та кивнула, трогая кончик носа, заговорила негромко:

— Они такие все, какие-то связанные, вместе. Во-первых, ты, наверное, знаешь, да, что Беляш, дом у него отобрали.

— Да ты что? — ахнула Ника, — я знаю, был там скандал, разборки какие-то, чуть не со стрельбой. И Ласочка после этого пропала. Его я не видела давно, он же по Низовому не ходит, бабки говорили, вроде переехал в Южноморск, со всей своей компанией.

— Ага, переехал. В пекло он переехал. Задолжал кому-то очень много. Убить хотели. Во-от… Это мне Митя рассказал. Он сказал, тебе, Василина, много знать не надо, только это вот — для спокойствия.

— Хорошее спокойствие, — удивилась Ника, — славно успокоил.

— Не, ты не в курсе, он прав. Потому что Митя в Низовом теперь домик покупает. Чтоб сделать бар. Свой. Чтоб не вышибала, значит, а сам по себе. Ника обхватила голые плечи вдруг заледеневшими руками, поежилась.

Уточнила глухо, отгоняя картинку с голубой водой в подсвеченном бассейне:

— Беляша, что ли, дом покупает?

— Что ты, — испугалась Васька, — откуда у него на такую домину? Я ж говорю — ма-а-аленький, до-омик! А про козла этого почему сказал — пока он тут королювал, пришлось бы ему бабки отстегивать. А теперь в поселке другие хозяева. Они с Митей хорошо. Понимаешь?

— Васинька. Так это что? Ты теперь что ли будешь хозяйка таверны?

Барменша?

— Барменш там не будет. Там будут только парни, я Мите сказала — если хочешь, чтоб расписаться, то никаких девочек-припевочек. А хозяйка, ну если потяну, буду. Это ж дело серьезное, не шаляй-валяй. Худое личико было непривычно серьезным, губы сжаты и синие глаза смотрели перед собой, в черную тень от высокого дома, где среди кустиков и елочек высился большой трон из корявых камней с вытертым до блеска сиденьем.

— Василина! Ты что? Вы с ним что? Ты замуж собралась? Ника отстранилась, чтоб лучше видеть подругу. Та кивнула и, кусая губу, рассмеялась. А потом вдруг всхлипнула, закрывая глаза рукой.

— Ну, Васинька, ты что? Ну чего ты плачешь? Мне кажется, он тебя любит, всерьез. И ты наверное его? Да?

— Кусик, он же совсем пацан. Слышишь, о! Бу-бу-бу, целует там свои акваланги, не лучше Женьки твоего, Пашке в глаза заглядывает. Я его старше… щас посчитаю… На шесть лет! Куся, он ведь меня бросит, через десять лет бросит! И я останусь с двумя детьми, ну и что что квартира машина и бар, а как я без него буду? Ника обхватила скорбно поднятые острые плечики и захохотала в голос, нервно встряхивая головой.

— Ой, Васька, ну каждый раз, когда я думаю, ты уже ничего не отмочишь, ты вот берешь и отмачиваешь… ты значит, посчитала сразу все? И разницу и детей и что отсудишь, и даже когда уйдет?

— Я уже взрослая и должна смотреть вперед, — оскорбилась Василина.

— Не до такой же степени! Васенька, мир вам да любовь. Женитесь и плодитесь, сколько ты там запланировала? Двоих? А Митя в курсе?

— Про свадьбу только. Ну, то он сам же. Так ты советуешь жениться? Ника решительно кивнула, обнимая ее.

— Настоятельно рекомендую. Только если он не станет лезть в бандитские боссы.

— Ты что! Он как раз наоборот. Он вообще хотел из города уехать, чтоб тут огород и помидоры. Но Куся, как же уехать, совсем уехать? Я что жена декабриста? Куда меня в огород? Мы поговорили, и представь, все вместе как-то решили. Ну, я потом тебе скажу. А сегодня вот домик посмотрим, вернемся и тогда уже сядем. И будет эта, помолвка, да?

— Да, Васинька. Сядем и выпьем, все будет чудесно! Я ужасно за тебя рада!

— И мне не надо расстраиваться? Что бросит?

— Нет. Десять лет поживешь, а там посмотрите. Друг на друга. И еще сто лет будет вместе.

— Ну, сто. За сто он мне, может, надоест совсем, — с сомнением отозвалась Василина. Поцеловала Нику в горячую щеку, встала, поправляя глубокий вырез.

И расцвела, навстречу выходящему на свет Мите. Тот, таща в руке ласты, тоже заулыбался, смущенно поглядывая на Нику. Поднял ласты повыше.

— А мне вот! Мне Паша подарил! Вася, поехали?

— Свадебный подарок, — вполголоса сказала Ника подружке, — ой, я не могу, ну точно, второй Женька. Вассалы Пашки великолепного!

Заревев, мерседес развернулся и, поднимая клубы белой пыли, попрыгал к поселку. А место Василины сразу занял Фотий, откинулся, как до него сын, и принял поданный Никой ледяной кувшин, примостил на грудь. Открыл рот, и Ника, которая следила за мужем, успела.

— Ну и жара, — сказали хором. Фотий рассмеялся. Напившись, поставил кувшин рядом. В ангаре гремел Пашка, насвистывая.

— Новости с Северного полюса, — доложила Ника, — Василина женится на Мите, ну наоборот, ты понял. Женька сотоварищи все утро спасали рыб, вытаскивали их из луж на песке и выпускали обратно в море. А за бухтой, у выхода в степь, представь, пересох родник. Все камыши пожелтели.

— Тростник, — поправил Фотий. И сел, уставился на жену.

— Как пересох? Совсем? Ника пожала плечами.

— Так сказали, в магазине. Сказали, первый раз такое. Там бочажина, туда коров не гоняют, потому что мокрая трава вредная какая-то…

— Я знаю. Дальше. Ника насупилась, слегка обижаясь. Но договорила:

— Зато дальше, вокруг, всегда зелено, даже в жару. Так вот, сейчас все там сухое. И камыши, ну тростники, все высохли.

— Плохо, — Фотий снова лег, протягивая руку, обнял ее за талию, — не обижайся.

— Может, просто вода ушла ниже, — предположила Ника, — да чего ты расстроился? Там никто не пользует ее. Осенью будут дожди, вернется.

А ты знаешь, что Беляш удрал? Вот здорово, да?

— Никуся, ты не ходи одна. Далеко не забирайся. И не ходи к дому в степи, хорошо?

— Хорошо. А что там? Я видела, вечером как-то, там костер горел, с другой стороны. Может, хиппи какие?

— Не подходи к нему, ладно? Обещаешь? Ника, улыбаясь, взъерошила короткие выгоревшие волосы.

— Обещаю. Мне нужно картошку чистить. Алене помочь. Ты иди поспи, еще пару часов все будет мертвое, такая жара.

— Один? — ужаснулся Фотий и накрыл лицо рукой, демонстрируя отчаяние.

— Один, — непреклонно сказала Ника, — ибо нефиг, у меня скоро сын встанет, а мы там, будем с тобой, гм, спать. Я уж лучше к Алене. От греха.

Ночью Нике приснилось, что Васька привезла ей в подарок новые простыни — из чистого гипса. И теперь они с Фотием лежат скованные мокрым тяжелым подарком, она пытается пошевелить рукой, но не может ее поднять и вдохнуть не может, и даже на глазах лежит толстая жаркая пленка. Пугаясь, Ника замычала, и с трудом втягивая тяжелый воздух, открыла глаза. На стене мерно тикали старые часы. По виску бежала щекотная струйка теплого пота. Тяжело дыша, она смотрела в потолок. Шевельнула рукой — отбросить влажную от пота простыню, но та давно уже валялась на полу. Фотий сказал, зимой обязательно поставим кондишен в маленьком доме. Но то, если будут деньги, а это еще бабушка надвое… Медленно поворачиваясь, увидела рядом с собой пустое пространство.

Мужа не было. Ника прикрыла глаза и задышала мерно, стараясь заснуть. С самого утра полно работы, надо выспаться. Сейчас он вернется и тихо ляжет к стене, перекидывая через нее большое тело, стараясь не тронуть, чтоб не добавлять жара. Ей казалось, всего минуту провела в полудреме, но когда снова открыла глаза, за окном неярко подступал к распахнутым стеклам свет, еще еле заметный. А Фотия не было. Ника медленно села, оглядываясь. Предутренняя тишина от сонного чириканья птиц казалась еще более полной. Только начали. Еще какое-то время будут вскрикивать и замолкать, чтоб потом зайтись в утреннем гомоне. А после — выйдет солнце. В тихом дворе послышались шаги. Скрипнула дверь. Слушая, как шаги приближаются, Ника легла и закрыла глаза, недоумевая. Наверное, надо просто спросить. Но он так тихо вошел, не хочет будить ее. Или не хочет, чтоб знала — его не было почти всю ночь? После недолгой тишины подался матрас, рука коснулась ее плеча, теплый воздух поплыл и снова замер. Поворочавшись, Фотий еле слышно кашлянул, сдерживаясь.

— Ты где был? — вполголоса спросила Ника, глядя в потолок.

— Ворота проверил. Спи.

— Тебя долго не было. Очень. Затаив дыхание ждала ответа. И после паузы он сказал:

— Да я два раза выходил. Ночью в туалет. Ты спала.

— Мне показалось, да? Он провел рукой по ее голому бедру. Рука была горячая и сухая.

Убрал, вздохнул, устраиваясь удобнее.

— Спи, моя Ника. Утро скоро. Спи. Но сон к ней не вернулся. Шея ныла, и немного болела спина, как всегда бывает, когда надо лежать тихо, а сна нет. Куда он уходил? И когда ее перестанут мучить дурацкие подозрения? Он ее любит. Ну да, а его копия сын Пашка любит Марьяну. И это не мешает ему ночами скакать в окна к отдыхающим дамочкам. Такой летний бонус — им ничего не надо кроме секса, они не станут бегать с просьбами взять их замуж. Они уже замужем. Потому быстрое ночное приключение — так приятно. И так секретно. Фу, сказала мысленно, совсем расстроившись, фу, дурацкие какие ночные мысли. Ведь сама будет смеяться завтра, когда увидит, как он смотрит. Хотя в последние пару недель не так уж и смотрит. Ника сердито сдвинула брови и стала перебирать отдыхающих дам, примеряя их на роль ночных охотниц. Нельзя сказать, что в Ястребинке было много кандидаток нынче. Но что стоит Фотию пробежаться по прибою до поселка — двадцать минут быстрого хода. Тем более, что самые кандидатки, они как раз себя не светят. Ужасно хотелось мужа растолкать и учинить допрос. Или хотя бы пусть поцелует… Но он спал и, совсем расстроившись, Ника заснула тоже.