СВЯТИТЕЛЬ

Слово, произнесенное на всенощной под праздник святителя Петра Московского 5 сентября 1972 г. в храме святителя Николая, что в Кузнецах (Москва)

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Кто такой святитель? Святитель, в первую очередь, это человек, которого Господь призвал благословлять Его именем и освящать все земное силой и благодатью и словом Самого Живого Бога. Это освящение начинается с момента, когда человек сам себя отдает Богу, приносит себя, как жертву живую, с тем чтобы принадлежать Богу безраздельно, до конца. Самый великий образ такого человека мы находим в лице Иоанна Предтечи, о котором Евангелие говорит, повторяя слова пророка Исаии, что он был гласом  вопиющим в пустыне, это был уже не человек, произносивший слова Божии,— это был громовой Божий глас, звучащий устами человека. Бог говорил им; Бог так овладел Иоанном, что тот стал только гласом Божиим, только силой Божией, только Божиим делом.

И так случается со всяким человеком, который до конца, безраздельно, без оглядки, подвигом, иногда нас устрашающим, отдаст себя Богу, принесет себя в живую жертву, скажет Богу: Я Твой! Делай со мной все, что Ты только захочешь, только бы во мне, вокруг меня, через меня совершилась на земле Твоя преображающая, освящающая воля!..

Таким был митрополит Петр, память которого мы сейчас празднуем. Отдавая себя Богу безраздельно, он от Него, от Бога нашего, научился любить такой любовью, которая могла преображать жизнь и людей вокруг него. Любовь действительно преображает. Часто нам думается: если бы окружающие нас люди были лучше, как легко было бы их любить!.. Да; но это было бы тогда не творческим и преображающим подвигом любви, это было бы только отзывчивой радостью на чужую святость, на чужую доброту, на душевную красоту других людей. Любовь начинается тогда, когда нам дано видеть людей так, как их видит Господь: одних видеть в их славе и великой духовной красоте, и ликовать о них, и благодарить Бога за это видение; а других видеть в их мраке, помраченных, раненых грехом, изуродованных злом — и этих полюбить сострадательной, жалостливой, ласковой любовью. Каждый раз, когда мы умеем кого-либо так полюбить, мы кладем начало его преображению; нельзя стать лучше без того, чтобы кто-нибудь нас не полюбил и не поверил, что все возможно, что мы не обязательно погибнем в нашем грехе; что мы не обязательно останемся изуродованными злом и страданием; что мы можем ожить и встать во всей красоте и славе, к которой нас призвал Господь.

Святые отцы Церкви нашей умели так любить: умели любить, забывая себя, умели любить, проходя мимо зла и видя только ужас и страдание тех, кто это зло совершает... Святитель Петр умел освятить вокруг себя жизнь, потому что умел любить людей; он умел вглядеться в жизнь и прозреть в ней все то, что способно стать частью Царствия Божия, вглядеться в жизнь и в события и включить их в тайну Божьего домостроительства. Он умел большой любовью человека и бездонной любовью Бога одарить людей вокруг себя; и кроме того, он освящал людей не только своей преображенной любовью, но и тайнами Церкви.

Тайны Церкви: крещение, причащение Святых Тайн, миропомазание, кладущее на нас печать дара Святого Духа, брак, священство, покаяние — все это действия Божии, которые совершаются в среде церковной, среди народа Божия, силой Господа Духа Святого; но это возможно, только если человек имеет в себе и веру, и любовь. Если бы мы понимали, что происходит с тварью, когда совершаются таинства Церкви!

Вот, церковные люди собрались. Один из них, Богом поставленный и освященный, возносит молитвы Церкви к Богу, и Дух Святой сходит на воды крещения, на хлеб и на вино предложения, и они уже — преображенная тварь. Это уже не обыкновенные воды, это уже не просто хлеб и вино. Эти воды полны силы и действия и присутствия Святого Духа; они уже исполнены ангельской силы, они уже могут преображать и претворять нас, людей, в новые существа. Этот хлеб и это вино уже стали Телом и Кровью Христа. Какое дивное чудо! И чудотворным образом, по жалости, которую святитель делит с Богом, по состраданию Божию, которое живет и пламенеет в его душе, по любви к людям, святитель дает; и даром, который он приносит от Живого Бога (благодаря тому, что он тоже сумел полюбить и отдал себя в руки Божий) святитель преображает нас. И тут сказывается любовь Божия, бесконечная любовь, любовь безбрежная, которая охватит и добрых и злых, и всех зовет ко спасению. Как это дивно!

И еще последнее, о чем я хочу упомянуть. Есть присловье на Афоне, на святой горе, что никто не может отречься от мира, если не увидит в глазах, на лице хоть одного человека сияние вечной жизни. И вот святые, которыми так богата наша Церковь, действительно были присутствием этого животворного, преображающего, радующего душу сияния вечной жизни. Это были люди, которые уже на земле жили вечностью, которые действительно, верой и любовью, стали как бы частицами Тела Христова, ломимого ради спасения мира. Это были люди, которые стали по обетованию Ветхого и Нового Завета местом селения Духа Святого. Они приобщились, по слову апостола Петра, самой Божественной природе; они своим бытием были как бы присутствием тайны Божией среди нас, присутствием вечности. Глядя на них, можно хоть сколько-то предугадать славу человеческую, которая откроется в конце времен, так же как видя пречистое Тело и Кровь, так же как взирая на воды крещения, мы видим тварь уже преображенную; мы видим, что будет с миром, когда Бог будет все во всем.

Разве не дивно, разве не радость, что нам дано иметь такой сонм святых Церкви нашей? Разве не счастье, что мы могли сегодня вечером собраться и ликовать вместе, одним сердцем, одной мыслью, одной торжествующей радостью о том, что наша русская земля принесла Богу такой плод? Святитель Петр — один из нас, мы — плоть от его плоти, кость от костей его. Он наш, родной, и он нам показывает, чтo может с человеком сделать любовь Божия, если человек ей отдастся беззаветно; и чтo эта Божественная любовь, охватившая человека, как пожар, может сделать вокруг себя.

Господь всех нас зовет к тому же: так приобщиться к Его любви, так стать едиными с Ним, так раскрыться действию живоносного Духа, всесозидающего Господа, чтобы через нас и в нас то же самое случалось. Посмотрите, как дивны наши святые! Неужели нам не жалко и себя, и других людей вокруг себя? Неужели мы не забудем себя по любви к Богу и по любви к другим? А если мы только захотим того — Господь пожаром любви и нам дарует гореть так, чтобы мы светили миру и согревали мир вокруг себя. Почитать святого — значит не только о нем ликовать, это значит вдохновиться его примером. Вот вдохновимся сегодня. Посмотрим новыми глазами друг на друга, на тех, кто нам не дорог, на тех, кто нам безразличен, как будто чужд — и подумаем о том, что их любит Господь, и что нам Он поручил друг друга так любить, чтобы среди нас было Царство Божие. Станем же, как говорит апостол, друг друга тяготы носить, и так исполним закон Христов. А если кто сомневается, что хватит сил, вспомните, что Господь ответил апостолу Павлу, который просил о силе: Довольно тебе благодати Моей, — сила Моя в немощи совершается... И Павел продолжает, говоря: И потому буду радоваться только на мою немощь, потому что все мне возможно в укрепляющем меня Господе Иисусе Христе!

Аминь.

 

СИЛА БОЖИЯ В НЕМОЩИ СОВЕРШАЕТСЯ

Слово, произнесенное на литургии в день памяти святителя Петра Московского, 6 сентября 1972 г., в храме святителя Николая, что в Кузнецах, Москва

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Как беспомощно мы себя чувствуем перед жизнью, перед самой простой человеческой жизнью и ее трагедией и сложностью и перед жизнью нашей с Богом. И как может нас вдохновить и обрадовать и утешить слово апостольское, которое я вчера упоминал, о том, что довольно нам благодати Господней, ибо сила Божия в немощи совершается. Если бы не так, то ни за какое дело нельзя было бы взяться. Все казалось — да и было бы, вероятно — слишком для нас тяжело и трудно.

Приступает священник к Божественной литургии. Как мог бы он дерзнуть говорить такие святые слова, как мог бы он надеяться на какие-то свои силы, чтобы совершилось чудо, и освятились Дары, и хлеб стал Телом Господним, а вино — Кровью Христовой?.. Не своей силой совершает он это, а силой Господней. В начале Божественной литургии, когда все готово к совершению таинства, когда и священники помолились, и народ собрался, когда хлеб и вино приготовлены и, казалось бы, теперь время священнику действовать, дьякон подходит к нему и говорит: Время сотворити Господеви! В греческом тексте это звучит выразительнее; в греческом тексте это ясно значит: "а теперь приспело Самому Богудействовать..."

И действительно — что может человек? Как может он освятить эти дары? Как может он низвести Святого Животворящего Духа в среду верующих? Неужели его словами, его молитвами Дух Святой нас осенит и дары станут Телом и Кровью Господними? Нет; но с нами Бог. Он — посреди нас; каким-то непостижимым чудом через крещение мы делаемся частицей тайны Христовой, каким-то чудом в миропомазании мы делаемся храмом, местом вселения Святого Духа. Как это дивно и непостижимо!..

И вот мы празднуем сегодня память Петра, митрополита Московского. Он сумел так раскрыться благодати Божией, что сила Божия беспрепятственно совершалась в нем. Любовь Божия охватила его душу, и он любил, умел любить не только простой, живой, трогательной человеческой любовью, но той великой, порой страшной нам любовью Господней, которая Живого Бога низвела с небес на землю, ради которой Слово Божие стало человеком, Сын Божий вошел в ряды человеческие. И полюбив Божественной любовью, он смог раздавать нам дары Божественной благодати; но опять же, благодаря тому, что сила Божия в немощи совершается.

Но, скажете: неужели достаточно быть немощным, быть слабым, бессильным, беспомощным, чтобы в нас совершилась сила Божия? Нет — если мы только слабы, если мы только беспомощны, тогда нас жизнь гнет и ломит, тогда грех берет верх и побеждает. Не об этой слабости просто человеческого бессилия говорит апостол. Он говорит о той слабости, которая рождается, когда человек отдает себя, как ребенок, в руки Божий, когда он делается гибким, послушным, когда он дает Богу действовать, не напрягая своих сил в надежде, будто человеческими силами он сможет делать дело Божие, а отдается Богу и дает Богу действовать свободно. Можно пояснить это примерами.

Вот растет ребенок; приходит ему время учиться писать. Мать дает ему в руку карандаш, и ручку детскую берет в свою руку и водит ею. И пока ребенок не знает, чего от него ожидают, только с изумлением чувствует, что его рука свободно движется и так красиво выводит линии — все хорошо; он тогда гибкий, он свободный, он отдался. Но в какой-то момент ребенку кажется, будто он понял, будто он теперь знает, чего от него ожидают, и он своими силенками начинает помогать, дергать карандашом туда-сюда — и уже ничего не выходит. Он приложил свою человеческую малюсенькую силу там, где он должен был отдаться... Так бывает и на море. Парусная лодка идет, — что может быть более хрупким на этой лодке, чем парус? И вместе с этим, потому именно, что он такой хрупкий, гибкий, отдающийся, если его верно направить, в него вольется струя ветра и понесет корабль к цели; а замени этот парус сильной, крепкой доской — ничего не выйдет. Тут то же самое чувствуется: от хрупкости, которая себя свободно отдает, зависит, чтобы сила Божия, словно мощным ветром, дыханием то бурным, то тихим, заполнила Духом Святым этот парус и повела к цели. Вот о какой немощи, о какой слабости говорит апостол. Этого нелегко достигнуть. Просто быть бессильным, просто быть беспомощным — не так уж трудно: жизнь достаточно тяжела, чтобы нас сломить. Но сломлен ты или нет, отдаться в руку Божию не всякий сумеет. Для этого надо учиться изо дня в день; учиться просто прислушиваться к тому, что говорит Господь тебе; прислушиваться так, чтобы как можно лучше понять, и потом как можно проще, как можно более честно это исполнить. И постепенно наша жесткость, наша кажущаяся сила начинает делаться гибкой. Христова Церковь не призвана к тому, чтобы быть мощной и победоносной внешне. Христос сравнивает нас и Свое учение, Свою Церковь с солью, с дрожжами. Что может быть более хрупким? Вот бросили соль — она растаяла, ее больше как будто и нет,— а вместе с этим весь вкус пищи изменился. Бросили дрожжи в тесто,— как будто их не стало; а все тесто сквашено, все переменилось.

Такими призваны быть в жизни и мы. Утверждать себя, быть сильными, защищенными — не наше дело. Наше дело — отдаться в руку Божию с тем, чтобы Он нас сеял, как пшеницу; а вы помните образ, который Христос дает: если не умрет зерно, оно останется одно, если умрет, то принесет богатый плод. Здесь речь идет не о том, чтобы телесно умереть, чтобы быть убитым, уничтоженным, а о таком соединении с той средой, в которую мы брошены, чтобы уже самих себя не помнить, самих себя не утверждать: только быть и приносить плод.

Так умели жить святые: отдавать себя людям и Богу. И Христос нам дал пример, когда говорит, что Свою жизнь Он отдает Сам, никто у Него ее не отнимает. Свободной, вольной волей Он отдал Себя, прошел ужас Гефсиманского сада, через внутреннее борение (потому что умирал-то Он не Своей смертью, а нашей), умер на самом деле на кресте, оставленный людьми и как будто таинственно, промыслительно забытый Богом. Не Он ли воскликнул: Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил?.. Всего Себя отдал; всего Себя сделал послушным воле Отчей, стал жертвой произвола людей — и победил, потому что любовь,  как смерть,  крепка:  она, только она может сразиться со смертью и победить. И воскресил Его Отец, Который послал Его свидетельствовать: Его слово настолько истинно, настолько важно, что стоит не только жить, но и умереть за него...

И нас Он так же посылает в жизнь: как пшеницу, сеет, как дрожжи, кидает в тесто, как соль, прибавляет туда, где без соли было бы гниение. Неужели мы, после того как нас так возлюбил Господь, откажемся Его полюбить ответной любовью, и Его любовью, царствующей в нас, полюбить и нашего ближнего, всякого ближнего, каждого ближнего — не только тех, которые нам дороги, а тех, которые нуждаются в любви, чтобы воскреснуть? Вот к чему мы призваны: быть теми людьми, которым Бог вместе со Своим Единородным Сыном поручил заботу о других людях, которых послал жизнь свою отдавать. Иногда жить труднее, чем умирать. Нам надо научиться жить — любовью, немощью, но той немощью, которая крепка непобедимой силой Господней, как святые, как Петр Московский, память которого нас сегодня собрала не потому, что он умер, а потому, что он жил и показал нам образ, как можно жить Христовым учеником.

Аминь.

 

ГОСПОДЬ С НАМИ

Слово, произнесенное на всенощной под праздник Владимирской иконы Божией Матери и святых мучеников Адриана и Наталии, 7 сентября 1972 г., в храме св. Иоанна Предтечи, что в Ивановском (Москва)

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Если бы только мы умели ощутить до самых глубин души, всей живой силой сердца, в какой славе мы теперь предстоим перед Богом, в какой славе совершается служба церковная! В Ветхом Завете говорится, что когда освятил Моисей скинию, исполнилась она, наполнилась до края славой Божией. И каждый раз, когда освящается храм, каждый раз, когда некое малое место на земле отдается Богу в нераздельное владение, слава Божия осеняет это место и пребывает на нем.

Около сорока лет тому назад приезжал в наш маленький, убогий храм в Париже один из великих святителей Русской Церкви, митрополит Литовский и Виленский Елевферий. Священник встречал его словами, что ему стыдно принимать митрополита в таком убожестве (а убожество было велико), и Владыка его остановил: Не говори,— сказал он,— об убожестве храма Божия: место селения Самого Бога шире и глубже небес!..

И вот теперь, предстоя перед Богом здесь, как те, которые предстоят перед Ним в величайшем убожестве или кажущейся славе человеческой, мы находимся там, где пребывает Господь; а где Он — там глубина и высота и ширина бездонного, вечного Его пребывания. И как полна благодати Церковь Божия! Если бы, опять-таки, мы умели сердечным чутьем, чистотой сердец, которая дает нам видеть Бога, осознать: вот сейчас с нами пребывает Господь!.. Среди нас Господь, обещавший, что где двое или трое соберутся в Его имя, Он будет с ними, Он тут; нам незачем искать Его где-то на небесах,— Он тут, среди нас, Живой и действующий, и творящий чудеса.

Недавно пришел ко мне в Лондоне, где я совершаю большую часть своего служения, человек, который до сорока с лишним лет был неверующим, и стал проситься в Православную Церковь. Он англичанин, по всему нам чужой, и я его спросил: что его привлекло к нам, что побудило его принять такое решение? И он ответил, что с того дня, как он вступил в наш храм, он почувствовал, что в нем живет Бог; а затем,— сказал он,— продолжая посещать храм, я вдруг обнаружил, что Бог не только в нем покоится, но что Он действует, претворяя и преображая жизнь и людей...

В таком храме находимся и мы сейчас. Бог Живой, Бог действуяй, о Котором говорится в молитве святой Пятидесятницы,— ОН среди нас, мощно, властно, торжествующе и вместе с этим с каким неописуемым смирением и тишиной! Не напрасно в канун Своего распятия Он говорил Своим ученикам: Я среди вас, как служащий... Да, среди нас, как служащий, незаметный, тихий, утешающий без слов, укрепляющий даром Своей непостижимой силы, радующий сердца — Господь наш Бог. И с Ним здесь всегда, но сегодня, может быть, как-то особенно явственно — Пречистая Дева Богородица, праздник Которой мы совершаем, и святые Адриан и Наталья, и много, много других святых, которые любовью, молитвой осеняют этот храм и народ, молящийся в нем; и ангелы наши хранители, молящиеся о всех нас. Какая слава, какое чудо; какая глубина богатства! Чего же мы страшимся в жизни? С нами Бог, разумейте языцы, и покоряйтеся, ибо с нами  Бог!  Да, — но Бог тихий, Тот Бог, Который пришел на землю, приняв зрак (т. е. образ) раба для того, чтобы быть слугой всех, для того, чтобы приобщиться всему горю и всему ужасу земли и поднять их на Своих мощных Божественных плечах и на своих хрупких человеческих плечах. Живой Бог...

И вот мы молимся. Молимся о всех, потому что нам дано Богом быть — вместе со Христом, вместе с Матерью Божией, с ангелами нашими хранителями, со святыми — предстателями, печальниками, заступниками горького, холодного, трагического мира. Этот мир не только тогда трагичен, когда в нем совершается зло, когда разражается война, когда льется кровь, когда ужас до глубин пронизывает и души и сердца, и также тело и плоть человеческую. Наш мир трагичен своей оторванностью от Бога; это — основной ужас земли, это — основная трагедия.

А нам дано знать Бога, дано Его любить, даром Пятидесятницы дано быть народом Божиим, плоть от плоти Его воплощенной, дух от Его Духа. Нам дано предстоять перед Богом за весь мир, и храмостроительство наше тоже есть и свидетельство, и предстояние. Предательством человеческим весь мир отдан во власть князя мира сего, и верой человеческой какие-то, порой маленькие, как будто ничтожные части мира изымаются из этой власти и возвращаются Богу. Храм — такое место. На нашей грешной, опороченной, оскверненной кровью и злом, земле, храм — место, которое принадлежит безраздельно Богу. Здесь Он, отвергнутый порой везде, — у Себя дома. Есть образ в книге Откровения Иоанна Богослова, где он говорит, повторяя слова Спасителя: Я стою у двери твоей и стучу... Господь, как странник, ходит по земле, стучась в двери каждого сердца и каждого ума, в двери каждого дома: не откроют ли Ему? И часто дверь остается закрытой, и Он уходит на пути земли; а здесь, в храме, у Него есть дом. Вера людская, вера наших русских предков создала храмы, приют для бездомного нашего Бога. Царь неба и земли захотел быть с нами, бездомный на земле, как мы грехом и изменой делаемся бездомными на небе. Среди нас Господь. Мы здесь Ему даем приют — любовью и верой и лаской, и радостью и молитвой; Ему здесь есть, где главу преклонить. Какое счастье для нас, что нам дано так послужить Богу, Который пришел нам послужить жизнью и смертью, и гефсиманским ужасом, и голгофской богооставленностью!

Поэтому будем ходить сюда из недели в неделю, из года в год. Помните, где вы находитесь, помните, чтo здесь происходит, помните, какое чудо Божия присутствия нам дано, и прислушивайтесь к тем величайшим словам, которые звучат в этом храме. Одного такого слова для тысяч людей было бы достаточно, чтобы ожить. Мы к ним привыкли... Как страшно привыкать к самым большим вещам!

Выходит священник и говорит: Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога и Отца, и причастие Святого Духа да будет со всеми вами... Разве мы не понимаем, чтo это значит? Благодать Христа, и вселение Святого Духа, и всех объемлющая любовь Отчая... Разве это уже не вечная жизнь нам дается? Разве с этого жить нельзя? И творить нельзя? И жизнь ради этого нельзя отдать? Как это дивно и как это велико!.. Будем, поэтому, молиться из недр души, из всех сил души открываться немощью нашей всей победоносной силе Божией, и в нас совершится то, что во святых совершается: загорится любовь, вырастет несокрушимое мужество, родится и смирение; и тогда, послушные воле Божией, прислушиваясь к ней, творя ее радостью, мы будем благословением для земли; люди будут говорить: "С нами Бог, потому что среди нас есть христианин; не оставил землю Свою Господь,— среди нас есть Христов народ".

И порой это так явно бывает. Я закончу примером, чтобы вы почувствовали, что это может значить. Во время войны была взята в концентрационный лагерь в Германию женщина, русская монахиня; после некоторого времени пребывания там пришли в какой-то день звать по списку женщин на смерть. Среди них была молодая девушка; она хотела жить, она билась и плакала. Мать Мария к ней подошла и сказала: "Не плачь, конец всему — не смерть, а жизнь". И так как та еще колебалась душой, она ее обняла и сказала: "Не бойся,— я с тобой пойду". И не призванная никем, она пошла на смерть рядом с ней, вместе, свободной вольной волей,— как Христос Себя отдал на нашу смерть, чтобы мы могли жить Его жизнью. Свидетельницы этого разговора, оставшиеся в живых, рассказывают, как водворилась небывалая тишина, как стало тихо и глубоко; они почувствовали, что Бог среди них, и что Бог хрупкой плотью этой женщины идет на смерть с тем, чтобы не было страшно другим умирать.

Как это дивно! Женщина была простая, такая же хрупкая, как все мы, но она услышала влечение любящего сердца и веры своей. Конечно, не всем нам под силу такой подвиг любви и такая вера. Но взирая на эти примеры, на сонмы святых, на Адриана и Наталью, на тех святых, имена которых мы знаем и любим, станем учиться раньше всего — любить. А когда научимся любить, то и жизнь свою отдадим, потому что тогда никто у нас ее отнять не сможет, мы ее дадим радостью и любовью, чтобы нашей жизнью и смертью другие могли жить, не прозябать,— жить полнотой той жизни, о которой говорит святое, животворное Евангелие Христа.

Аминь.

 

ТАЙНА ПРИОБЩЕННОСТИ КО ХРИСТУ

Слово произнесенное на литургии, в день памяти свв. Адриана и Наталии, 8 сентября 1972 г. в храме св. Иоанна Предтечи, что в Ивановском (Москва)

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

За каждой Божественной литургией мы слышим слова Спасителя Христа: Творите сие в Мое воспоминание... И нам думается — и справедливо — что Он нас призвал вновь и вновь собираться на единственную, неповторимую Тайную вечерю, когда Он преломил хлеб, освятил, и дал Своим ученикам, когда Он роздал им, разделил чашу Крови Своей.

Но не только это обозначают слова Спасителевы. Когда Он совершал Тайную вечерю, она не особняком стояла как церковный, религиозный, культовый обряд, она означала собой всю тайну нашего спасения: тайну Воплощения, когда этот хлеб и это вино приобщаются тайне воплощенного Сына Божия, делаются Телом и Кровью Его, тайну распятия Христова, когда это Тело бывает ломимо и Кровь проливаема за спасение всех. И вместе с тем присутствием живого Христа,— любовью, верой, Божеством победившего Христа — раскрывается и тайна Воскресения и тайна вечного неизменного седения Его одесную Бога и Отца, которое в истории, через несколько дней совершится телесно, реально в вознесении Господнем.

И когда мы причащаемся Тайн Господних, мы должны помнить, что путем этого приобщения мы делаемся участниками всей этой бесконечно-глубинной тайны воплощения Сына Божия и всего того, что она значит для нас, верующих, и для истории всего мира; ибо Христос, как несколько раз говорится в Евангелии, пришел не судить мир, а спасти мир.Он пришел душу Свою, жизнь отдать за людей; и это Он делает, веря, что не напрасна будет эта жертва, возлагая на нас живую надежду, что мы откликнемся и что в нас тоже оживет, процветёт, загорится ярким пламенем эта Божественная любовь, которая Сына Божия сделала сыном человеческим.

И вот в жизни святых Адриана и Наталии мы видим осуществление этой тайны приобщенности ко Христу. Они были супругами; они сумели друг друга полюбить такой целостной, такой глубокой и светлой любовью, чтобы стать одно и через это единство между собой во Христе и Духе осуществить уже на земле Царство Божие. В одном из английских городов хранится древняя рукопись евангельская; там есть несколько слов, не находящихся в нашем обычном евангельском тексте; вот что они гласят. Спросили Христа: когда придет Царство Божие? И Он ответил: Царство Божие уже пришло там, где двое — уже не двое, а одно... Своей любовью целомудренной и вместе с этим до конца отдающейся другому святые Адриан и Наталья осуществили, явили Царство Божие и жили им и в нем уже на земле. В этом отношении они были во Христе и Духе; и потому что они были таксовершенно Христовыми, Господь им дал пройти весь и страшный и дивный путь ученичества. Адриан и Наталья возлюбили Христа нераздельным сердцем, такой любовью, которая и их взаимную любовь сделала более глубокой, более чистой, более светлой и совершенной. Они прожили крестной жизнью, если крестом назвать тот подвиг, благодаря которому вымирает в человеке все смертное, все неспособное стать частью вечности; они распяли на кресте чистой и совершенной любви плоть со страстьми и похотьми, и осталась в них любовь — светлая, греющая и освещающая лаской; и Христос их позвал вслед Себе, и они пошли, соединенные любовью и с Богом и друг со другом.

Мы собраны здесь, торжествуя их смерть и ликуя о их победе, ибо не смертью кончился их путь, а вечной жизнью, которая уже была их уделом на земле, потому что сумели они подлинно и истинно любить. Они вошли в вечную жизнь, и мы вспоминаем их не врозь, а вместе, как супружескую пару, потому что они соединены были на земле и любовью земной, и подвигом христианским и вместе царствуют со Христом во веки. Как это дивно! Как дивно думать, что все наши человеческие отношения могут так освятиться, так быть пронизаны Божественной силой, присутствием Святого Духа, что все они делаются частью тайны Христа, частью тайны вечности, и что Бог соединяет вовеки с Собой и в Себе то, что соединено было чистотой и любовью на земле.

Последняя победа за жизнью, не за смертью. Когда-то люди боялись смерти, потому что, безнадежно отдаленные от Бога в смерти, они уходили туда, где Бога нет. Ад, описываемый в Ветхом Завете, именно тем так страшен, что это место, где нет Бога. Но вот пришел на землю Христос, приобщился всей нашей жизни, стал с нами единым, кроме греха, умер нашей смертью, чтобы мы могли жить Его жизнью, сошел в ад, потому что и Он прошел земную смерть и земную богооставленность; и войдя в ад, Он заполнил его до края Божественным Своим присутствием. Смерть, понимаемая как безнадежная, мрачная, отчаянная разлука, для нас, верующих, прошла. Смерть тела мы называем успением, а ранние христиане, которые горели духом, из которых многие лично знали Христа, которые ждали Его возвращения и тосковали от разлуки с Ним, смерть называли рождением жизни вечной.

Нет среди нас никого, кто не потерял бы дорогого ему человека, и так часто нам кажется, что между нами и усопшими легла пропасть. Не чуем мы их присутствия, горюем мы о своем сиротстве, и иногда — даже часто — делаем роковую ошибку, думая о них, о наших отношениях, о нашей любви только в прошлом: это когда-то было... Неправда! Это не только было, это сейчас есть. Бог не есть Бог мертвых, Он — Бог живых, все живы для Него, все живы в Нем. И если между нами и любимыми, дорогими нам людьми лежала какая бы то ни было тень на земле, нам незачем видеть в ней непроходимую стену: это было прошлое; а теперь — они со Христом, теперь они познали и глубину и простор жизни, они многое поняли, что на земле оставалось им непонятно. Теперь мы можем к ним обратиться и сказать: ты ведь понимаешь, что я тебя любил, что я любила тебя, хоть не долюбил, хоть не долюбила. Дай мне прощение, дай мне мир, дай мне уверенную радость о том, что мы неразлучно, навсегда связаны Самим Богом нерасторжимой тайной жизни и любви... И не будем сетовать, будто мы не верим в Бога, будто мы не верим в жизнь, будто мы не верим, что родной, дорогой нам человек может подарить нам вечное прощение и вечную жизнь.

Так мы приходим к Адриану и Наталье. Они жили, они умерли, но теперь они соединились к этому войску неубываемому, к этому сонму вечно растущему святых мучеников и подвижников; и они вместе со Христом на своих хрупких плечах силой Божией несут судьбы мира. Непобедим Господь, непобедима жизнь, непобедима любовь! Будем жить этим, и тогда и мы будем непобедимы вовеки.

Аминь.

 

 Слово в день усекновения главы святог

о Иоа

нна Предтечи

СЛОВО, произнесенное в день усекновения главы святого Иоанна Предтечи, 11 сентября 1972 г. (Тульская епархия)

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Хочу сказать всего несколько слов.

Есть праздники, когда рука не поднимется на работу, потому что сердце переполнено ликованием и радостью; Пасха — такой праздник, Благовещение — такой праздник. А есть другие праздники, когда руки опускаются, когда кровь холодеет, когда делается так тяжело и так страшно, что мысли нет о чем бы то ни было, кроме как о воспоминаемом событии. И таков день усекновения святого Иоанна Предтечи.

Самый великий человек, рожденный на земле, умер от удара меча, погубленный завистью, ненавистью, — был погублен напрасно, как будто. Перед смертью его охватил какой-то ужас; он послал двух своих учеников ко Христу спросить: Ты ли тот, или ожидать нам другого?.. И в этом вопросе целый мир ужаса и надежды. Если Христос на самом деле Тот, Которым Его проповедовал Иоанн, то стоило жить и стоило умирать; но если Христос не тот, то напрасно Иоанн жил жестокой жизнью, и напрасно стоит он теперь перед смертью. И Спаситель Христос ответа ему не дал; Он его отослал к древним пророкам: Скажите Иоанну, что слепые прозревают, что хромые ходят, что нищие благовествуют... Пусть верит он до конца; пусть не соблазняется; пусть верой живет и верой умирает.

Этот подвиг чистой веры делает Иоанна таким несравнимо великим. Именно поэтому ко дню его усекновения Церковь приурочила память всех тех, которые положили свою жизнь за других: на войне ли, или спасая кого — умерли. Не знали и они, не напрасно ли умирают. Знали только одно: что они не могли не отдать своей жизни по любви к своему ближнему; просто отдать; отдать, потому что иначе нельзя.

Таковы все подвижники, которые по учению Христа свою жизнь положили за ближних, за друзей, за чужих. Ведь чужих у Бога нет и у Церкви нет. Поэтому, ублажая сегодня святого Иоанна, будем вспоминать и его, и подвиг всех тех, которые, подобно ему, сумели полюбить, жить и умирать, не зная, чтo будет,— зная только, что так надо. Этот праздник — праздник радости, а не только ужаса, потому что когда видишь такую любовь, знаешь, что Священное Писание не ошиблось, говоря, что любовь, как смерть, крепка. Любовь крепче смерти, потому что Бог есть любовь, и победа, в конце концов, за любовью, за жизнью, за Богом,— то есть за нами, если только мы сумеем так любить, как нас учит Господь. Пусть будет на это благословение Господне на вас, укрепляющее, просвещающее, радующее сердца, вдохновляющее нас жить так, как жили великие подвижники и в первых — самый великий из всех, кто родился от человеческого, естественного рождения — святой Иоанн Предтеча.

Аминь.

 

О ПОКАЯНИИ

Слово, произнесенное в сентябре 1972 г. в Тульской епархии

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Хочу сказать несколько слов о святом Иоанне Предтече и о самом основном, что было в его проповеди. Он назван в церковных книгах "учителем покаяния". В чем же покаяние, что оно такое?

Когда мы поступаем нехорошо, когда говорим не должное, когда темные мысли роятся у нас в голове или сходит на сердце помрачение, мы, если хоть немножко просветимся, начинаем чувствовать угрызения совести. Но угрызения совести это еще не покаяние; можно всю жизнь упрекать себя в дурных поступках и в злом слове, и в темных чувствах и мыслях — и не исправиться. Угрызение совести действительно может из нашей земной жизни сделать сплошной ад, но угрызение совести не открывает нам Царствия Небесного; к нему должно прибавиться нечто другое: то, что составляет самую сердцевину покаяния, а именно — обращение к Богу с надеждой, с уверенностью, что у Бога хватит и любви к нам, чтобы простить, и силы, чтобы нас изменить. Покаяние — это тот поворот жизни, оборот мыслей, перемена сердца, который нас обращает лицом к Богу в радостной и трепетной надежде, в уверенности, что хотя мы не заслуживаем милости Божией, но Господь пришел на землю не судить, а спасти, пришел на землю не к праведным, а к грешным.

Но обратиться лицом к Богу с надеждой, призывать Его на помощь — еще не все, потому что многое в нашей жизни зависит от нас самих. Как часто мы говорим: "Господи, помоги! Господи, дай мне терпение, дай мне целомудрие, дай мне чистоту сердца, дай мне слово правдивое!". А когда представится возможность поступить согласно нашей собственной молитве, по влечению нашего собственного сердца, у нас не хватает мужества, не хватает решимости на деле приступить к тому, о чем мы просим Бога. И тогда наше покаяние, наш взлет души остается бесплодным. Покаяние должно начаться именно с этой надежды на любовь Божию и вместе — подвигом, мужественным подвигом, когда мы себя самих принуждаем жить так, как надо, а не так, как мы жили до сих пор. Без этого и Бог нас не спасет; потому что, как говорит Христос, не всякий говорящий "Господи, Господи", войдет в Царство Божие, а тот, кто принесет плод его. А плоды эти мы знаем: мир, радость, любовь, терпение, кротость, воздержание, смирение — все эти дивные плоды, которые могли бы нашу землю уже теперь превратить в рай, если бы только, как древо плодоносное, мы могли их принести...

Таким образом, покаяние начинается с того, что вдруг в душу нас ударит, заговорит совесть, окликнет нас Бог и скажет: Куда идешь? К смерти? Того ли ты хочешь?.. И когда мы ответим: Нет, Господи,— прости, помилуй, спаси!— и обратимся к Нему, Христос нам говорит: Я тебя прощаю! А ты — из благодарности за такую любовь, не по страху, не ради того, чтобы себя избавить от муки, а потому что в ответ на Мою любовь ты способен на любовь, начни жить иначе...

И что же дальше? Первое, чему мы должны научиться, это принимать всю нашу жизнь: все ее обстоятельства, всех людей, которые в нее вошли — иногда так мучительно — принять, а не отвергнуть. Пока мы не примем нашу жизнь, все без остатка ее содержание, как от руки Божией, мы не сможем освободиться от внутренней тревоги, от внутреннего плена и от внутреннего протеста. Как бы мы ни говорили Господу: Боже, я хочу творить Твою волю! — из глубин наших будет подниматься крик: Но не в этом! Не в том!.. Да, я готов принять ближнего моего,— но не этого ближнего! Я готов принять все, что Ты мне пошлешь — но не то, что Ты на самом деле мне посылаешь... Как часто в минуты какого-то просветления мы говорим: Господи, я теперь все понимаю! Спаси меня, любой ценой меня спаси!.. Если бы в этот момент перед нами вдруг предстал Спаситель или послал ангела Своего или святого, который грозным словом нас окликнул, который требовал бы от нас покаяния и изменения жизни, мы это, может, и приняли бы. Но когда вместо ангела, вместо святого, вместо того, чтобы Самому прийти, Христос посылает нам ближнего нашего, причем такого, кого мы не уважаем, не любим, и который нас испытывает, который ставит нам уже жизненно вопрос: а твое покаяние — на словах или на деле? — мы забываем свои слова, мы забываем свои чувства, мы забываем свое покаяние и говорим: Прочь от меня! Не от тебя мне получать наказание Божие или наставление, не ты мне откроешь новую жизнь... И проходим мимо и того случая, и того человека, которого нам послал Господь, чтобы нас исцелить, чтобы мы смирением вошли в Царство Божие, понесли бы последствия нашей греховности с терпением и готовностью все (как мы сами говорили) принять от руки Божией.

Если мы не примем нашей жизни от Божией руки, если все, что в ней, мы не примем как от Самого Бога, тогда жизнь не будет нам путем к вечности; мы все время будем искать другого пути, тогда как единственный путь — Господь Иисус Христос.

Но этого еще недостаточно. Мы окружены людьми, с которыми отношения наши порой бывают тяжки. Как часто мы ждем, чтобы другой пришел каяться, просил прощения, унизил себя перед нами. Может быть, мы простили бы, если бы почувствовали, что он себя так унизил, что нам легко его простить. Но прощать надо не того, кто заслуживает прощения,— разве мы от Бога можем ожидать прощения заслуженного. Разве, когда мы к Богу идем и говорим: Господи, спаси! Господи, прости! Господи, помилуй! — мы можем прибавить: "потому что я этого заслуживаю!?" Никогда! Мы ожидаем от Бога прощения по чистой, жертвенной, крестной Христовой любви... Этого же и от нас ожидает Господь по отношению к каждому нашему ближнему; не потому надо прощать ближнего, что он заслуживает прощения, а потому, что мы — Христовы, потому, что нам дано именем Самого Живого Бога и распятого Христа — прощать.

Но часто кажется: вот, если бы только можно было забыть обиду, тогда бы я простил, но я забыть не могу,— Господи, дай мне забвение!.. Это не прощение; забыть не значит простить. Простить означает посмотреть на человека, как он есть, в его грехе, в его невыносимости, какой он есть для нас тяжестью в жизни, и сказать: я тебя понесу, как крест; я тебя донесу до Царствия Божия, хочешь ли того или нет. Добрый ты или злой — возьму я тебя на свои плечи и принесу к Господу и скажу: Господи, я этого человека нес всю жизнь, потому что мне было жалко — как бы он не погиб! Теперь Ты его прости, ради моего прощения!.. Как было бы хорошо, если бы мы могли так друг друга тяготы носить, если бы мы могли друг друга нести и поддерживать; не стараться забыть, а наоборот — помнить. Помнить, у кого какая слабость, у кого какой грех, в ком что-то неладно, и не искушать его этим, оберегать его, чтобы он не был подвергнут соблазну в том именно, что может его погубить... Если бы мы так могли относиться друг ко другу! Если бы, когда человек слаб, мы его окружали заботливой, ласковой любовью, сколько людей опомнились, сколько людей стали бы достойны прощения, которое им дано даром...

Вот это путь покаяния: войти в себя, встать перед Богом, увидеть себя осужденным, не заслуживающим ни прощения, ни милости, и вместо того, чтобы, как Каин, бежать от лица Бога, обернуться к Нему и сказать: верую, Господи, в Твою любовь, верую в Крест Сына Твоего,— верую, помоги моему неверию!.. И затем идти путем Христовым, как я теперь говорил: все принять от руки Божией, из всего принести плод покаяния и плод любви, и первым делом брата нашего простить, брата нашего, не ожидая его исправления, понести, как крест, распяться, если нужно, на нем, чтобы иметь власть, подобно Христу, сказать: Прости им, Отче, они не знают, что творят... И тогда Сам Господь, Который сказал нам: Какой мерой вы мерите, и вам возмерится.., прощайте, как Отец ваш Небесный прощает, — в долгу не останется: Он простит, исправит, спасет и уже на земле, как святым, даст нам радость небесную.

Пусть будет так, пусть начнется в жизни каждого из нас сегодня, сейчас хоть немножечко этот путь покаяния, потому что это уже начало Царствия Божия.

Аминь.

 

О ЖИЗНИ ХРИСТИАНСКОЙ

Слово, произнесенное в Туле в сентябре 1972 г.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Хочу поблагодарить всех вас, с кем мне было дано сегодня вместе здесь молиться и совершать Божественную литургию. Везде, где совершается она, присутствует Христос, веет Своим мощным дыханием Святой Дух, везде Бог творчески, властно, чудодейственно меняет наши сердца и преображает нашу жизнь. Мы с вами были здесь, хоть на короткое время,— в Царстве Небесном. Мы были подобны ученикам Христа, когда вместе с Ним они оказались, не понимая сначала, а потом потрясенные увиденным и пережитым, на Фаворской горе, на горе Преображения. Подобно им, мы, верно, могли бы сказать Спасителю: нам здесь хорошо!.. И не хочется уходить, хочется навсегда остаться с Господом нашим.

Однако после славы, после тишины и радости Фаворского видения, Преображения Господня, Спаситель с высокой горы прославления, из сердцевины как бы самого Царства Божия, увлек Своих учеников в долину, где они встретили человеческую нужду, человеческое горе, смятение душ, ужас жизни. Не хотелось ученикам покидать священную гору, но Христос, Который пришел в мир спасти тех, кто нуждается в помощи, не дал им остаться навсегда в этой радости.

С нами повторяется то же самое. Мы сейчас были в Царстве Божием, мы пережили нечто не земное, а поистине небесное,— мы пережили присутствие Живого Бога. Наши молитвы обращались к Богу и Отцу нашему, вместе с Иисусом Христом, движимые, вдохновленные Святым Духом; и кроме того, (и это тоже часть этого основного опыта Царства Небесного) мы пережили взаимную близость, мы — как братья, как сестры, как родные здесь стояли. Люди, друг другу незнакомые, знали, что они принадлежат той же вере и той же Церкви, несут тот же крест, радуются той же радостью, знали, что они друг другу, может быть, более близкие, родные, чем единокровные бывают, потому что здесь мы по-иному единокровны и родны друг другу. Мы единокровны, потому что причащаемся Тела и Крови Господних, мы с Ним делаемся одним существом, одним естеством, и вместе делаемся дочерьми, сыновьями, детьми Живого Бога.

Как было бы дивно, если бы мы умели это сохранить в наших сердцах не только теперь, когда мы стоим плечо о плечо, но и когда мы выйдем в мир, в жизнь, просто на улицу. Как вокруг нас начал бы меняться мир, если бы мы умели узнавать друг друга как братьев и сестер; и не здесь только, а везде, все время относиться друг ко другу как к родным!.. Люди часто говорят: "Где Бог? Мир — как сирота. В холоде, одиночестве, порой такой жестокий, мучительный мир лежит вокруг нас; где же Бог?" Если бы только мы были действительно Христовыми, никто этого вопроса не ставил бы, не найдя сразу же и ответ: Бог среди нас! Смотри: христианин стоит; в его глазах — свет вечной жизни; на его лице — отблеск фаворской горы; в его словах — чистота и правда; в его действиях — любовь, причем какая! Христова любовь, та любовь, которую нам, как никому, заповедал Христос: чтобы мы любили друг друга, чтобы и жизнь друг за друга готовы были отдать.

А отдавать жизнь вовсе не значит умирать; это значит жить. И порой жить труднее, чем умереть. Порой легче мгновенно перейти от этого жития в иное; а жить из года в год свидетелями Божией любви, свидетелями того, что любовь крепче ненависти, что жизнь — не земная, вечная жизнь — сильнее смерти, что ничто не может нас отделить от любви Христовой,— так жить нелегко. Нелегко жить, когда тебя окружает безразличие; нелегко жить, когда окружает ненависть, отчуждение; нелегко жить, когда в тебя глубоко внедрилась болезнь, когда час за часом твое тело болит и хочется сказать: Боже! Освободи меня наконец от этого тела тления... Так говорил апостол Павел; как же нам минутами этого не сказать? А надо жить; жить, чтобы остались у Господа живые торжествующие, ликующие свидетели того, что любовь побеждает все, что любовь загорелась в наших сердцах, что она просветила наши умы таким пониманием жизни и людей и взаимных отношений, какого нет ни у кого другого.

И это бывает, бывает! В ранние годы христианства язычники с изумлением смотрели на Христову общину и говорили: Почему эти люди друг друга так любят? В чем тайна этой любви? Откуда она берется? Почему никто иной так не может любить, так не умеет любить, как ученики Христовы, христиане?.. Этот вопрос перед ними стоял все время. Жизнь вокруг была холодная, жесткая, порой жестокая и бесчеловечная; христиане подвергались со всех сторон преследованию и мучению — и они шли на муку с сияющими лицами, и с любовью молились о тех, которые их распинали и гнали. Люди смотрели и изумлялись; и вдруг касалось их душ что-то из того мира, из мира вечной жизни, жизни Господней. Как часто мы читаем в житиях святых, что самые мучители, видя ликующее терпение христиан, обращались к Богу; что мучители поворачивались к судьям и говорили: "Я тоже христианин!". Не потому что их научили каким-то истинам, которые можно постичь114 ненавидящих, не за праведников, а за грешников, за тех, которым нужно было спасение... И когда ученики Спасителевы недоумевали, какова будет их судьба, Он им сказал: Разделите со Мной Мою земную участь! — и молчанием как бы прибавил: а Я в долгу не останусь, Я — верен, Я вас не покину... Это случилось в ответ на просьбу Иоанна и Иакова сесть по правую и левую руку от Него, когда Он придет во славе. Христос их спросил: А вы готовы пить чашу, которую Я буду пить? Погрузиться в тот ужас, в который Я буду погружен?.. Они ответили: Да, готовы... И когда они засвидетельствовали свою любовь к Нему, Он им сказал: Это вам будет дано; что же касается седения по правую и левую руку от Меня — это кому Отец Мой определит... Не значит ли это: О чем вы тревожитесь? Если вы способны Меня любить такой любовью — неужели вы думаете, что Я, ваш Бог, не сумею вас полюбить до конца той любовью, которая будет для вас вечной жизнью?

Вот что нам дает Господь. Мы — Христовы: возлюбим же друг друга новой любовью: Божией, не только тем человеческим чувством, которое нам позволяет друг друга любить, когда мы нравимся один другому, а той любовью, которая жизнь свою льет, чтобы другие нашли жизнь. И тогда будет у нас радость. Тогда будет и у Господа радость, что не напрасно Он человеком стал, не напрасно жил, не напрасно учил, не напрасно и умирал. Один из писателей Древней Церкви сказал: Слава Божия — это человек, когда он до конца станет человеком... Станем же настоящими людьми по образу Христа, будем жить Его жизнью и войдем в этот мир во имя Христово. И без слов иногда можно проповедовать с силой и властью. Иногда наши слова слишком громки; люди, видя нашу жизнь, сомневаются в их правде. Будем проповедовать жизнью, любовью, чистотой, правдой, трезвостью, будем проповедовать сиянием наших глаз...

/.../

 

О БЛАГОДАРНОСТИ

Слово, произнесенное на литургии в день памяти святого Александра Невского, 12 сентября 1972 г., в храме святителя Николая, что в Хамовниках, (Москва)

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Бывают в жизни моменты, мгновения, когда в сердце вдруг загорится благодарность, и если бы мы умели благодарность хранить, то постепенно, изо дня в день, от случая к случаю, она могла бы вырасти в большую, глубокую христианскую радость. Но мы свою благодарность и радость не умеем уберечь от холода жизни, от боли и от вещей гораздо менее достойных, чем страдание: от раздражения, от горечи и, наконец, просто от забывчивости. И получается, что в нашей памяти остается очень много горького и больного, а радость блеснет и потухнет...

С этим нам надо бороться изо всех сил, потому что плод жизни, в конечном итоге, радость и благодарность; но благодарность, которая в свою очередь должна принести плод. Для этого надо уметь жить внимательно. Мы столько вещей в жизни принимаем, как должное: естественно иметь здоровое, крепкое тело, естественно, чтобы жизнь текла и приносила свои радости... Это не естественно, это сплошное чудо, возобновляющееся из часа в час. Это так хорошо знают, например, люди, которые долго болеют, и для кого какие-то моменты, какие-то проблески кажутся небывалым чудом: вдруг отпустила боль; вдруг отошла бессонница; вдруг движения, казалось бы, навсегда заказанные, стали возможными... И воспринимаешь это, как чудо, и благодаришь, и умиляешься. А потом забываешь. И забываешь чаще всего не потому, что вновь возвращается скорбь или боль или страдание, а потому что к хорошему привыкаешь.

И потому Христос краеугольным камнем нашего вступления в Царствие Божие ставит нищету. Не вещественную нищету,— можно быть вещественно очень бедным и все равно не быть нищим духом. Нищета духовная заключается в том, чтобы осознать, что ничего у нас нет своего, ничего нет такого, что мы могли бы присвоить, назвать своим. Тело — от Бога нам дано, с его здоровьем или его болезнью. Чувства? Иногда хотелось бы сердцем отозваться на человеческую радость или горе, а сердце наше лежит в груди, словно камень: не возбудишь, не проснется оно. Ум? Хотелось бы найти добрую мысль, которой утешить, поддержать человека в нужде — и ни одна мысль не приходит; пустыня и холод... И все так — и с друзьями, и с обстоятельствами жизни. Нет у нас ничего, что зависело бы от нас, что мы могли бы удержать или отказаться отдать. Богу отдадим душу, земле — тело; обстоятельства жизни нас могут или одарить или обеднить до конца.

И если бы все ограничивалось этим, была бы только тоска и грусть, и печаль, и чувство неуверенности. Но это не все, потому что хотя ничто нам в собственность не принадлежит — мы так богаты. Мы богаты жизнью, которая нам дана в подарок, богаты телом, душой, дружбами, родными... — столько у нас всего есть; и все это — знак любви Божией и человеческой. Если мы могли бы что-либо присвоить, назвать своим до конца, так, чтобы оно не зависело ни от Бога, ни от людей, мы вошли бы не в Царство радости и жизни, а в какое-то жуткое царство, где больше не осталось любви. Все, что мое, было бы тогда отнято от чуда, что Бог мне дал непосредственно или через человека, человеческой любовью. И поэтому нищенство духовное и есть первая печать Царства Божия, то есть Царства Любви. Если только мы осознаем, что ничто из того, что мы называем своим, нам не принадлежит, и одновременно поймем, что это нам ДАНО Богом и людьми,— вокруг нас начинает водворяться Божие Царство. Наш сосед, наш ближний — уже не чужой; он — вестник от Бога, он может одарить нас добрым словом, улыбкой, куском хлеба, кровом, поддержать рукой или поддержать духом своим. Если мы были бы действительно внимательны к тому, что происходит в жизни, мы из всего могли бы собрать, как пчела собирает мед, благодарность. Благодарность за каждое движение, за дыхание свободное, за небо открытое, за все человеческие отношения... И тогда жизнь делалась бы все богаче и богаче, по мере того, как мы будто беднели бы все больше и больше. Потому что когда у человека больше ничего нет, и он осознает, что все в жизни — милость и любовь, он уже вошел в Царство Божие.

Плод жизни — благодарность, но благодарность сама должна принести плод. В одном западном произведении, в лютеранском катехизисе, первая часть посвящена Богу; а вторая часть, посвященная человеку, вся собрана под заглавием "О благодарности". И автор объясняет, почему: если ты понял, Кто — Бог, если ты понял, кто твой ближний, тогда из одной радости и благодарности можно жить; можно жить целесообразно, жертвенно, крестно,— и жить вместе с тем жизнью воскресения и будущего века уже теперь. Благодарность — и только она — может побудить нас к предельному подвигу любви по отношению к Богу, по отношению к людям. Чувство долга, обязательств, может, не найдет в себе силы, чтобы совершить последний подвиг жизни, жертвы и любви. Но благодарность — найдет.

И вот сегодня мы все благодарили Господа о том, что Он нас здесь собрал на праздник святого Александра Невского — одного из самых светлых, живых, мужественных святых Русской земли. Он жил в гуще жизни, он никуда не уходил от нее, но он сумел, как государственный деятель, как человек, любить творческой и жертвенной любовью. Он умел, когда нужно, подставить свое тело там, где оно могло быть ранено и убито, чтобы заслонить собой Землю Русскую от нашествий, он умел пойти на предельное унижение, когда ходил молить о Земле Русской в Орду; он умел творчески, внимательно, с громадной простотой любить русский свой народ, защищая, вразумляя, просвещая всех. Какой это нам пример; и какая радость, что из нашего народа и из нашей земли вырос такой цвет святости, целомудрия, красоты, мужества, любви...

Мы благодарны? Хорошо! Тогда давайте возблагодарим Бога не словами, а тем, что вчитаемся, вдумаемся в личность Александра Невского. Никто из нас не находится на таком высоком посту, как он; но нет человека, который в какой-то момент жизни не мог бы другого заслонить телом от удара, не мог бы посетить его — больного, поддержать — голодного, приютить — бездомного. Нет среди нас человека, который на каждом шагу не встречает людей изголодавшихся по доброму слову, по приветливому ласковому слову, и по слову твердому, которое строит душу и строит жизнь. Мы все можем пойти на предельное унижение для того, чтобы вызволить из горя другого человека; мы можем многое сделать наподобие святого Александра.

Будем молиться ему, будем его спрашивать, как в нашей простой жизни, которой, вероятно, мир и не заметит, но которую Бог видит и любит и хранит и бережет,— как в нашей такой жизни осуществить, подобно ему, заповедь любви, творческой, умной, жертвенной, радостной, благодарной любви. И если так мы начнем чтить святых — не словами, не пением церковным только, но самой жизнью, тогда вокруг нас, действительно, как церковные книги говорят, пустыня процветет, Царство Божие придет. Люди не будут говорить: где искать Бога? — они оглянутся и скажут: здесь, среди нас — христиане; в их среде — Царство Божие; в их лицах и в глазах — сияние вечной жизни; в их сердцах — любовь: с нами Бог!.. И тогда можно будет жить.

Аминь.