ГЛАВА 1

Утро вечера мудренее!

Симон Шустер вздрогнул. Он только сел завтракать, как со своей утренней велосипедной прогулки вернулась Клаудиа. Если она ночевала в доме отца, то по утрам всегда отправлялась в парк Грюневальд. Голова Симона гудела после вчерашнего, и громкие звуки голоса дочери вонзились в мозг, словно тысячи раскаленных иголок. Разумеется, виски, которое он решил попробовать, проводив гостей, было лишним. Поэтому сегодня он с большим удовольствием оставался бы в постели вместо того, чтобы выслушивать двусмысленные приветствия будущего этнографа.

Клаудиа поцеловала отца и уселась за накрытый стол. Она уже успела переодеться после прогулки в застиранные до безобразия джинсы и умопомрачительный красный топик. Черные волосы были мокрыми после душа.

— Ты выглядишь так, будто вчера обкурился сигар, — прокомментировала она вид отца.

— Дочке сейчас лучше помолчать, — буркнул в ответ Симон, не удостоив ее взглядом, и отправился в соседнюю комнату, чтобы пролистать утренние газеты.

Завтрак, приготовленный Джулией для Симона, явно был призван сгладить последствия мучившего его похмелья: свежие огурчики, яичница с беконом, колбаски, селедочка, бульон, зеленый чай и свежевыжатый апельсиновый сок. Просматривая статью о завершившемся вчера конгрессе этнографов, Клаудиа старалась не шуршать газетными страницами, чтобы не мешать отцу. Она прекрасно знала: если тот начинал разговаривать с ней в третьем лице, следовало быть очень осторожной. Невольно ей в голову пришла цитата из Элиаса Ганетти: «Там люди читают газеты два раза в год: когда заболевают и когда выздоравливают». Она не знала, знаком ли этот пассаж отцу, но вслух процитировать классика не решилась.

Симон не успел побриться и причесаться, волосы его выглядели словно стог сена, разметанный летней непогодой. Этот удручающий пейзаж тем не менее не испортил девушке воскресного настроения. Единственное, что не очень радовало, — установившаяся этим летом жара. На часах не было еще и десяти, а от ночной прохлады не осталось и следа. Солнце палило нещадно. Клаудиа прикрыла глаза и поудобнее устроилась в плетеном кресле. Она наслаждалась тишиной, царившей вокруг, с неудовольствием думая лишь о том, что сегодня, как и каждое первое воскресенье месяца, в их доме состоится собрание клуба Фонтане. Симон, конечно, приведет себя к этому времени в порядок, и Клаудиа уже представляла, как отец, опираясь на трость из черного дерева, приветствует в холле гостей, убедительно давая понять каждому, что особенно рад видеть именно его.

Симон едва ли был выше среднего роста. Многие дамы, приходившие в дни собраний клуба в их дом, были выше его. Но весь его внешний вид, зоркие темные глаза, привлекательное лицо с четко обозначенными чертами, ненавязчивая элегантность, а также умение располагать к себе людей, все, что Клаудиа со смешанным чувством иронии и восхищения именовала «мистерия великой гармонии», позволяло ему почти повсюду быть в центре внимания. Тем более у себя дома, когда он выступал в роли гостеприимного хозяина.

Буркнув что-то по поводу того, что не мешало бы привести себя в порядок, Симон поднялся и направился в ванную. Клаудиа не слушала его, погрузившись в размышления об удивительном манускрипте, прочитанном ею недавно. Она думала о том, что надо непременно показать отцу этот раритет… но не сейчас, а чуть позже, когда отец приведет себя в порядок и вновь займет свое место за столом, чтобы выкурить обязательную утреннюю сигару. Воскресные утренние часы, которые Симон посвящал ей одной, были самыми любимыми. Можно было поболтать ни о чем, обсудить прочитанные книги, не отказывая себе в удовольствии немного поспорить. Сегодня Клаудиа намеревалась сообщить отцу нечто особенное.

Симон старался не смотреть на себя в зеркало, пока не побрился и не принял душ. Отражение собственного лица, помятого и заспанного, всегда вызывало в нем чувство отторжения. Когда же, приведя себя в порядок, Симон наконец подошел к зеркалу, он не мог не улыбнуться. Пятьдесят четыре прожитых года не оставили на не тронутом морщинами лице почти никаких следов. Симон прошел в спальню, чтобы переодеться. Одежда уже была приготовлена. Это была одна из привычек, выработанных еще с детства. Как бы поздно ни приходилось ложиться спать накануне и сколько бы ни было накануне выпито, костюм на утро готовился всегда с вечера. В детстве у них с братьями и сестрами не было своего шкафа, и вся одежда хранилась в комнате родителей. Дети всегда забирали свои костюмчики перед сном и аккуратно складывали в коридоре. Одевшись, Симон прошел наверх в библиотеку. На сервировочном столике, называемом в доме «алтарем», где выстроились бутылки с разными сортами виски, стояла коробка с сигарами. Симон выбрал одну и, с наслаждением закурив, второй раз за это утро спустился на первый этаж.

В гостиной все было подготовлено к сегодняшнему собранию. Джулия — вот уже более десяти лет она была его неизменным помощником в торговле антиквариатом — занималась и ведением домашнего хозяйства. Ее муж Фердинанд трудился у Симона экспедитором в книжном салоне на Кнезебекштрассе. К своим обязанностям супруги относились очень ответственно. Симон принял Фердинанда к себе на работу, когда тот освободился из тюрьмы и никто в Грюневальде не хотел иметь дела с бывшим уголовником. Поначалу сомнения были и у Симона. Но он отважился на этот эксперимент и никогда впоследствии не жалел об этом.

Некоторое время спустя отец и дочь снова сидели на террасе. Клаудиа держала в руках книгу. Он тотчас узнал ее по необычному переплету.

— Расскажи мне, пожалуйста, об этом издании.

— Ты взяла ее в библиотеке наверху? — проворчал он. Его всегда раздражало, когда дочь без разрешения брала книги. Клаудиа лишь нетерпеливо пожала плечами вместо ответа.

— Ну ладно. — Симон перевернул несколько страниц. — Это «Остров Фельзенбург» Иоганна Готфрида Шнабеля. — Он удостоверился в правоте своих слов, после чего продолжал: — Седьмое издание, 1751 года, в самом богатом, самом лучшем исполнении.

Клаудиа вопросительно посмотрела на отца.

— Это издание действительно ценится только из-за переплета. Работа переплетчика просто восхитительна. Голубая кожа и весьма оригинальный экслибрис. Мода на такие экслибрисы была в то время очень распространена в Европе. Здесь нет непосредственного указания на владельца книги, а лишь несколько знаков, его характеризующих. В данном случае ослиная голова, колода карт и игральные кости. Этакий гротеск. Так что заинтересовало тебя в этом экземпляре?

Клаудиа взяла книгу в руки и открыла.

— Прочти вот здесь. — Девушка провела пальцем по одному из абзацев.

Симон начал читать вслух:

— «В одной из пещер на восточном склоне оборудована уютная сторожка. Вместе с тремя установленными там орудиями домик был тщательно осмотрен нами. Особенно мы порадовались при этом обилию дичи, которая водится в окрестных лесах. Только шут может разгадать это. Ключ скрыт у КВД и в моей славе. Копать следует глубоко, отмерив 200 шагов от аллеи под номером 57. Найдутся три вещи: ларцы, Библия и сборник псалмов, а также другие подарки, которым очень обрадовалась молодежь. В назначенное время отправились мы в обратный путь на Альбертс-Бург».

— Достаточно, — прервала его Клаудиа. — Что ты скажешь на это?

Симон еще раз неторопливо перечитал этот пассаж и, немного помолчав, произнес:

— Последнее предложение совершенно бессмысленно. — Он взглянул на дочь. — Но я книгоиздатель и антиквар, германистика не мой профиль. Не знаю, что бы это могло означать.

Клаудиа протянула ему какую-то ксерокопию:

— Прочти для сравнения.

Симон снова начал читать вслух:

— «В одной из пещер на восточном склоне оборудована уютная сторожка. Вместе с тремя установленными там орудиями домик был тщательно осмотрен нами. Особенно мы порадовались при этом обилию дичи, которая водится в окрестных лесах. После чего в родовом имении Робертсонов было подано изысканное угощение, но только когда солдаты принесли в каждый дом Библию и сборник псалмов, а также другие подарки, которым очень обрадовалась молодежь. В назначенное время отправились мы в обратный путь на Альбертс-Бург».

Симон вновь открыл книгу и сравнил оба отрывка:

— Здесь часть текста отсутствует. Отрывок на копии имеет смысл. В самой же книге бессмыслица. Странно.

— То-то и оно. В твоем издании напечатано: «Только шут может разгадать это. Ключ скрыт у КВД и в моей славе. Копать следует глубоко, отмерив 200 шагов от аллеи под номером 57. Найдутся три вещи: ларцы…» Этого текста нет ни в одном другом издании «Острова»… Копия же взята из книги, которая хранится в Государственной библиотеке. Мне стоило большого труда получить эту копию. Я проверила еще пять изданий, вплоть до издания 1979 года. Ни в одном из них этого отрывка нет. Твой том уникален.

Клаудиа торжествующе откинулась на спинку кресла. Ей редко удавалось чем-либо озадачить отца. Сегодня, кажется, это получилось.

— Ты уверена?

— Я все проверила.

Симон посмотрел страницу на свет, провел пальцем по переплету.

— Без сомнения, отрывок в моем экземпляре набран тем же шрифтом, что и вся книга. Первый издатель должен был заметить измененный текст и заменить оригинальным. Либо выпустить весь тираж в той форме, которая представлена здесь. Однако он почему-то не сделал этого. Но тебе-то это все зачем? И вообще, как ты наткнулась на этот отрывок? Насколько мне известно, «Остров Фельзенбург» не входит в твой учебный план?

— Не совсем так. В рамках курсовой работы на тему «Европейская действительность и утопизм в робинзонадах XVIII века»…

Симон сделал рукой защитный жест.

— О'кей. Так или иначе, для курсовой мне нужно было проработать некоторые отрывки «Острова», в число которых попала и эта страница. Вероятно, ты помнишь, что в прошлое воскресенье я кое-что читала здесь у тебя. Хотелось поскорее закончить анализ, а я забыла книгу в университете. Так что… поднялась в твою библиотеку и взяла это издание… Я совершенно точно помнила, что в университетской книге нет этих предложений. Тогда любопытства ради я и сравнила тексты. Результат перед тобой.

Симон недоверчиво покачал головой.

— Уже неделю я ломаю голову, что бы это могло значить, — продолжала Клаудиа. — Пока ясно одно: речь идет о зашифрованном указании на три закопанных ларца. Скорее всего это текстуальный план. Именно тот, кто вставил в книгу этот отрывок, и закопал эти сундуки. Но обычно так прячут либо то, что очень ценно, либо сильно обременяет, либо не знаю что еще…

— Клаудиа! — Симон засмеялся, взял сигару и не спеша раскурил. — Хочешь сказать, что всерьез рассматриваешь это как план, где спрятаны какие-то сокровища?

— Так далеко я еще не зашла, но исключать этого нельзя. Во всяком случае, такой вариант тоже стоит продумать.

Симон снова покачал головой.

— «Стоит продумать!» У нас нет ни одной зацепки, никакой географической привязки, только отрывочные данные. Где мы будем искать?

— У нас есть книга, — спокойно возразила Клаудиа. Симон задумчиво пускал кольца дыма. Конечно, было бы неплохо еще раз все проверить. Но почему Клаудиа должна ошибаться? Она достаточно щепетильный во всех вопросах человек. Однако затея по-прежнему казалась нелепой. Тем не менее Симон очень хорошо знал свою дочь. Если девочка что-то вбила себе в голову… Впрочем, заняться этим делом было бы неплохо еще по одной причине. Можно будет побольше узнать о первом владельце этой книги.

— Я тебе никогда не рассказывал о Томе? Томе Моргане?

Клаудиа отрицательно покачала головой.

— Том — мой старинный приятель. Когда-то, очень давно, мы познакомились в Лондоне. Он сотрудник Британского музея. Именно там хранится самая большая коллекция книжных экслибрисов в мире, более ста тысяч экспонатов. Сними-ка копию с этого экслибриса. Она мне понадобится в любом случае. Попробую уговорить Тома узнать о владельце экслибриса побольше. А там посмотрим. — Симон взглянул на часы. — Черт! Вот-вот должна прийти эта новая стипендиатка. Помоги Джулии и отнеси книгу в библиотеку. Хотя нет. Просто положи на мой рабочий стол…

Клаудиа улыбнулась. Внешне Симон оставался спокойным. Однако она чувствовала, что в голове отца начинает раскручиваться какая-то идея, стимулируемая табачным дымом и любопытством. Пока Симон предавался раздумьям, его взгляд упал на стены террасы. Он тут же рассердился. Оштукатуренные стены требовали срочного ремонта. После каждой зимы на них появлялись свежие трещины. Маленькая каменная лестница, которая вела в сад, не соответствовала никаким нормам строительства. И с крышей маленькой домашней мастерской вот-вот могло что-то случиться. Задумавшись обо всем этом, Симон припомнил, что вот уже более десяти лет дом не ремонтировался. Это никого особенно не волновало, но некоторые из членов клуба Фонтане, приходя к Симону, давали понять, что интерьер мог бы быть и получше.

— Господин Шустер, — между делом заметила как-то одна из дам, весьма обеспеченная вдова бывшего руководителя патентного бюро. — Я только что полностью отремонтировала свой дом силами польских рабочих. Представляете, с меня запросили всего каких-то десять марок за час работы…

Симон докурил сигару. В этот момент Клаудиа ввела на террасу гостью, стипендиатку клуба этого года Франциску Райнике.

— Добро пожаловать в Берлин. Вы привезли нам прекрасную погоду.

Такими словами приветствовал Симон молодую писательницу. Ей предстояло прожить в Берлине целый год. Он предложил гостье присесть, а Клаудиа осведомилась, что та хотела бы выпить. Пока шел обмен любезностями, Симон разглядывал молодую женщину. 32 года, он знал об этом из резюме. Свежее, ухоженное лицо выгодно отличалось от невзрачного фото на документах. Она была блондинка, короткая стрижка украшала милую головку. Легкое летнее платье не показалось Симону коротким, но тем не менее позволяло оценить стройные ноги. Голубые глаза Франциски спокойно и внимательно наблюдали за происходящим вокруг. Слегка полноватые губы как бы оттеняли изящный носик. Молодая женщина была родом из Мейсена и трудилась в качестве свободного литературного критика. До сих пор был выпущен только один сборник ее работ. Однако целью ее приезда в Берлин должно было стать издание первого романа.

— Вы прямо с вокзала?

— Мой багаж доставили раньше, так что я совсем налегке.

— Я еще позавчера распорядился отвезти багаж хозяину квартиры, в которой вы остановитесь. Вы будете жить у доктора Хартвига Мальца, бывшего директора банка — он на пенсии, — в его сказочных по красоте владениях. Дом находится в нескольких кварталах от нашего. Позже я представлю вас.

Франциска осмотрелась и сказала Симону:

— Ваши владения, — она подчеркнула эти слова, — тоже недурны. Я слышала, у вас издательство. В наше время этот вид деятельности все еще приносит хороший доход?

— Именно эту тему мы обсудим сегодня вечером. Об экономическом положении издательства, коль скоро эта тема интересует вас, следует говорить в спокойной обстановке. Но на замечание относительно этого особняка я, пожалуй, отвечу. Дом принадлежит попечительскому совету клуба, председателем которого я являюсь. Собственно говоря, ваша стажировка здесь, в Берлине, — тоже заслуга клуба Фонтане. — Симон бросил взгляд на часы. — Поэтому за то время, которое у нас есть в запасе, позвольте ввести вас в курс дела. Вот уже почти шестьдесят пять лет члены клуба Фонтане собираются в этом доме каждое первое воскресенье месяца. Клуб был основан Шарлоттой фон Фалькенберг как объединение людей, интересующихся литературой и постоянно проживающих здесь, в Грюневальде. Первоначально темой встреч было творчество Теодора Фонтане, но теперь это в прошлом. Госпожа Фалькенберг была замужем за известным этнографом, профессором. Господин фон Фалькенберг не поддержал идеи нацизма в годы третьего рейха и оказался не у дел. Вскоре после войны он скончался. Госпожа Фалькенберг и ее муж были постоянными покупателями в книжном салоне моих родителей. Позже магазин перешел мне по наследству. С семейством Фалькенбергов я имел честь познакомиться, когда начал трудиться у родителей помощником. Фалькенберги очень хорошо относились ко мне, а их начитанность просто очаровала меня. У Фалькенбергов не было ни детей, ни близких родственников. Свой дом и имущество госпожа Фалькенберг завещала фонду клуба Фонтане. А меня объявила председателем клуба и владельцем дома после ее смерти. Я унаследовал и маленькое издательство. Оно, правда, не выпускало ничего, кроме основанного профессором Фалькенбергом журнала «Дойче цайтшрифт фюр фолькскунде». Я изменил название журнала на более современное: «Берлинер блэттер фюр ойропеише этнографи». Делами издательства и журналом теперь занимается моя дочь Клаудиа, студентка факультета фольклористики, или, как сейчас принято говорить, этнографии. Офис издательства расположен здесь же, на втором этаже. Незадолго до смерти госпожи фон Фалькенберг мы официально зарегистрировали клуб Фонтане как добровольное общество и ввели стипендии. Я хотел чем-то помочь начинающим авторам, и члены клуба загорелись этой идеей. Благодаря личным контактам госпожи фон Фалькенберг с тогдашним сенатором по вопросам культуры удалось узаконить и правила выбора стипендиатов. Так называемый комитет, состоящий из четырех членов клуба, ежегодно выбирает стипендиата из числа молодых авторов, которому со стороны министерства культуры гарантируется ежемесячная стипендия. А клуб Фонтане доплачивает к этим деньгам еще некоторую сумму и предоставляет стипендиату кров на год.

Симон вновь взглянул на часы, отодвинул свой стул от стола и поднялся.

— Сейчас покажу вам дом.

Франциска поставила на стол бокал и взяла сумочку.

— Мы с Клаудией представим вас членам клуба и сегодняшним гостям. Уже упоминавшийся комитет имеет право пригласить на каждое собрание клуба до пятнадцати человек гостей, так что обычно собирается от 45 до 50 человек, включая постоянных членов клуба. Для этих встреч мы используем первый этаж дома и сад.

Симон вел гостью по дому. Три большие комнаты с видом на сад соединялись широкими дверями, которые были сейчас открыты.

— Среднюю гостиную мы называем салоном. Сюда можно пройти прямо из прихожей. А здесь, справа, — Симон направился дальше, — игровая комната. Здесь играют в бридж или блэкджек. Ставки небольшие…

Потом Симон провел Франциску в библиотеку первого этажа. В то время как стены гостиной и игровой комнаты украшали полотна XVIII и XIX веков, библиотека от пола до потолка была заставлена стеллажами с книгами. В дальнем правом углу комнаты стояла небольшая конторка, а перед ней полукругом в несколько рядов — стулья.

— Здесь сегодня вечером вам предстоит читать. Как мы уже договорились по телефону, я коротко представлю вас. В вашем распоряжении будет тридцать минут. Вполне вероятно, после выступления возникнет обмен мнениями, который я в следующие полчаса прерву: некоторые более пожилые члены клуба после вашего выступления, очевидно, пожелают пойти домой. Но не захотят быть настолько невежливыми, чтобы сделать это во время дискуссии. Так что отнеситесь с пониманием к тому, что позднее, уже в более узком кругу, к вам снова будут обращаться с вопросами.

В этот момент в дверях появилась Джулия.

— Симон, вам пора. Прибыли первые гости.

— Спасибо, Джулия. — Он повернулся к Франциске: — Держитесь рядом с Клаудией. Она позаботится о вас.

Франциска и Клаудиа последовали за Симоном в салон и расположились у окна.

— Ваш отец говорил, что позже в игровой комнате можно будет сыграть в блэкджек на небольшую, как он сказал, сумму. О каких деньгах идет речь?

— Точно не знаю. Никогда не играла. Но еще ни разу не было, чтобы кто-то много выиграл или проигрался. Я думаю, ставка составляет одну-две марки на кон. У вас есть желание поиграть?

— Почему нет? Разве я не такой же гость, как остальные?

— Разумеется, такой же. Но я еще ни разу не видела, чтобы стипендиат играл в карты с членами клуба. Вы не подумали о том, что можно проиграть свою стипендию или разорить вашего спонсора?

Франциска рассмеялась.

— Пожалуй, вы правы.

Большинство членов клуба были, как всегда, пунктуальны. Поэтому обязанность приветствовать гостей, возложенная на Симона, была не из легких. Он считал необходимым персонально подойти к каждому вновь прибывшему и сказать ему несколько слов. На одного гостя Симон отводил полминуты, иначе церемония приветствия грозила затянуться до конца вечера. Зимой и в межсезонье все было проще. Пальто и шляпы у гостей надо было принять. Хозяину обычно помогала Джулия. При этом члены клуба невольно вступали между собой в беседы, и у Симона было достаточно времени обойти всех. Но сейчас, летом, все было сложнее и одновременно проще. Симон наслаждался игрой: вспоминал состоявшийся недавно телефонный разговор, справлялся о детях, о собаках или о том, насколько удачным оказался для гостя последний визит в его книжный магазин, передавал приветы или просил «одну минуточку», чтобы перейти к следующему гостю. Нужно было позаботиться, чтобы его вопросы или приветствия не привели к затяжному обмену мнениями. А ответы были быстрыми и беглыми, чтобы успеть перейти к другим приглашенным. В этой игре Симон был непревзойденным мастером.

— Привет, Симон. — Доктор Хартвиг Мальц дружески похлопал его по плечу. — Мне не хватало тебя в минувшее воскресенье на ипподроме в Хоппегартене. Скачки были великолепны. Результаты оказались непредсказуемы.

Господин Мальц, бывший председатель правления ипотечного банка «Берлин-Дрезден», был среднего роста и довольно полный. Его густые, абсолютно седые волосы были подстрижены, по обыкновению, несколько длинно, особенно для банковского чиновника на пенсии. А плохо сшитый костюм весьма низкого качества едва ли указывал на его былую принадлежность к числу крупных банкиров. Мало кто, глядя на этого человека, смог бы предположить, что он до своей отставки затеял и довел до конца сенсационную по масштабам акцию по слиянию двух ипотечных банков Берлина и Дрездена. Мальц выглядел как финансовый клерк на пенсии. Но за скромной внешностью скрывалась натура опытнейшего стратега, чьи личные контакты были налажены во всех сферах и который по-прежнему играл не последнюю роль в закулисной жизни делового мира. Они дружили, хотя Симона и злила порой грубая самоуверенность доктора Мальца. Бывший банкир был членом правления клуба любителей скачек в Хоппегартене и постоянно играл на тотализаторе. Симон разделял любовь доктора Мальца к скачкам и тоже был частым гостем ипподрома. Только в прошедшее воскресенье он не смог найти времени для этого.

— Ты ведь знаешь, как я расстраиваюсь, если не удается выбраться на ипподром. Потом все расскажешь, в спокойной обстановке. Между прочим, — Симон все еще держал Мальца за руку и отвел его на несколько шагов в сторону, — можешь познакомиться с нашей новой стипендиаткой, она поселится в твоем флигеле для гостей на целый год. Ее зовут Франциска Райнике, она сидит вон там, рядом с Клаудией. Дочь представит вас друг другу.

И Симон направился к очередному члену клуба. Вечер пролетел незаметно, последние гости покинули дом чуть позже полуночи. Отец и дочь сидели на террасе. Столбик уличного термометра по-прежнему не опускался ниже плюс двадцати. На столе стояла бутылка любимого вина Симона.

— «Макаллен», 22 года, бочковая выдержка. — Клаудиа рассматривала этикетку. — Какой ты, однако, сноб!

Симон взял бутылку, наполнил два бокала и добавил воды, чтобы слегка разбавить крепкий напиток. Он игнорировал замечание дочери, чтобы избежать угрозы возникновения дискуссии о вкусах. Она наверняка перешла бы потом в область обсуждения сигар и скачек, то есть всех тех вопросов, по которым их мнения расходились. А стоило Клаудии немного выпить, желание спорить возникало у нее непременно.

— Как, собственно, Франциске Райнике пришло в голову сесть за карточный стол и начать играть? — Симон предпочел сменить тему. — Такого у нас еще не случалось.

— Твой друг, доктор Мальц, пригласил ее. Или она подкинула ему эту идею. Во всяком случае, Франциска ему очень приглянулась. Она, кстати, выиграла сто пятьдесят марок и с гордостью сообщила мне об этом. А как тебе Франциска? — В голосе девушки послышались язвительные нотки.

— В твоем вопросе мне слышится издевка.

— Ну, по крайней мере о ее ногах ты должен был составить какое-то мнение. Весь вечер ты разглядывал исключительно эту часть ее тела.

— Не болтай чепухи! Франциска годится мне в дочери!

— Мужчинам в твоей жизненной фазе разница в возрасте никогда не мешала!

— Сейчас я хотел бы вернуться к нашему утреннему разговору, а не обсуждать ноги новой стипендиатки.

Клаудиа улыбнулась, однако любопытство одолевало ее, и она приняла новую тему разговора. Симон продолжал:

— Если речь здесь действительно идет о чем-то ценном или даже о сокровищах, в чем я сильно сомневаюсь, потребуется кое-какая информация. Я полагаю, на этот счет даже есть закон и…

Клаудиа прервала отца:

— Все вопросы, так или иначе связанные с подобными делами, регулирует закон об охране памятников, принимаемый в каждой федеральной земле. Брошюра, где сведены воедино законы всех земель, лежит наверху на моем письменном столе. Наиболее важные моменты выделены желтым маркером. При чтении ты сможешь ограничиться этими выдержками.

— Какие еще будут указания? — довольно раздраженно отозвался Симон.

— Ну, утром у меня не было времени, чтобы рассказать тебе еще что-то, по понятной причине. Обдумай все спокойно. У меня пока все.

— Уже хорошо. Ты поедешь к себе?

Клаудиа получила в наследство от матери маленькую квартирку в многоэтажном доме в Вильмерсдорфе, но никогда не отказывалась денек-другой пожить в доме отца. Здесь у нее была своя комната.

— Да, сейчас вызову такси. Я сделала копию с экслибриса. Она тоже лежит на столе. Завтра ты можешь послать ее своему другу по факсу.

Еще несколько минут Симон сидел в одиночестве. С тех пор как он переехал в этот дом, каждое первое воскресенье месяца едва ли ожидалось с нетерпением. Да, он был горд своими обязанностями председателя клуба Фонтане, но… все чаще думал о том, как бы избавить себя от обязанности принимать гостей. Однако выхода пока не находил. Многие члены клуба просто надоели ему. Их самолюбование, ритуализированный ангажемент в вопросах культуры, пустая болтовня, которую ему приходилось слушать… Порой хотелось послать все куда-нибудь подальше.

Однако эти люди были его лучшими клиентами в книготорговле и антикварной торговле. Он и клуб Фонтане были единым организмом, разрушить который, не навредив себе, он едва ли смог бы. Симон налил себе еще виски.

 

ГЛАВА 2

Одна из дверей в прихожей дома Симона вела в антикварный магазин. Собственно говоря, это был не совсем магазин, а что-то наподобие хранилища и офиса, откуда владелец управлял распределением и рассылкой товаров клиентам. Приходили сюда только постоянные покупатели, да и то строго по предварительной договоренности с самим хозяином. Симон же занимался здесь составлением баз данных, отслеживал движение товаров, выписывал счета, распределял заказы, которые Джулия затем упаковывала, а Фердинанд отвозил на почту. Антикварные вещи, главным образом книги, можно было увидеть в доме повсюду. Целых две комнаты в доме Симона на первом и втором этажах были отведены под литературу для продажи. Личная библиотека, если уместно говорить о таком понятии применительно к дому, где живет букинист, размещалась в спальне и рабочем кабинете хозяина на втором этаже. Больше всего Симон любил проводить время именно в тех комнатах, где хранились книги на продажу. Заниматься делами издательства ему приходилось от случая к случаю. Главная роль в этих вопросах отводилась Клаудии и профессору кафедры европейской этнографии Университета им. Гумбольдта Фридриху Клаге, который был по совместительству редактором выходившего в издательстве журнала и к тому же вел один из учебных курсов дочери Симона. Число подписчиков в последние годы немного сократилось, но оставалось все еще достаточным для того, чтобы, умело используя доходы от рекламы на страницах журнала, сохранять все предприятие в целом прибыльным.

Один из недавних рекламных проектов позволил Клаудии и Симону, которые официально были совладельцами предприятия, закупить новые компьютеры. Симон проводил в издательстве — офис был расположен на Кнезебек-штрассе — едва ли половину своего рабочего времени.

До августовского собрания членов клуба Фонтане оставалось еще целых два дня, и у Симона было достаточно времени, чтобы заняться составлением нового каталога изданий, который он намеревался разослать своим клиентам в преддверии открывающейся во Франкфурте-на-Майне ежегодной книжной ярмарки. Сегодня он как раз сортировал книги, связанные с темой табакокурения. Ему удалось собрать за последние три года более двухсот самых разнообразных работ на эту тему, выпущенных за последние три века. Специальный каталог, объединявший сведения об этих книгах, и был предметом трудов Симона. Запросы на такого рода литературу приходили все чаще — культ сигары, распространенный до сего времени главным образом в Америке, достиг наконец и Европы. Симону очень не хотелось прерывать свое увлекательное занятие, но именно в этот момент запищал факс. С первых строк послания стало ясно, что отправителем был не кто иной, как Том Морган.

«Дорогой Симон, как замечательно снова иметь возможность пообщаться с тобой. Жаль, что в марте нам не удалось пересечься на Лондонской книжной ярмарке, но не было никакой возможности прервать командировку. Может, в следующем году повезет больше.

Теперь коротко по твоему запросу. Большая удача, что коллекция экслибрисов существует теперь и в электронном виде. Мне достаточно было задать в различных вариантах параметры поиска: ослиная голова, игральные кости, колода карт — и через несколько минут справка была готова. Владельцем книги, личность которого ты пытаешься установить, был некто Иоганн Эрнст Шнеллер. Родился 14 апреля 1700 года в Берлине. В 1750 году он прибыл в Дрезден и был зачислен на службу ко двору курфюрста Фридриха Августа II Саксонского. 31 августа 1756 года, спасаясь от ареста по подозрению в государственной измене, покончил жизнь самоубийством.

За отведенное тобой на поиски время большего узнать мне не удалось, но ты можешь попытаться сделать это сам. Зачем тебе это нужно? Извини мое любопытство.

Горячий привет из Лондона.

Твой Том».

Итак, Дрезден. Вот дьявол! Всего неделю назад один из коллег предложил ему для букинистической коллекции около пятидесяти титульных листов книг и карт о Дрездене. Где же его координаты? Около пяти минут ушло на поиски нужного телефонного номера. Автоответчик на противоположном конце линии вежливо предложил оставить сообщение. Симон назвал себя и попросил коллегу перезвонить.

Затем спустился по лестнице и зашел в офис издательства. Судя по репликам Клаудии, говорившей по телефону, на другом конце был сам профессор Клаге. Симону ничего не оставалось, как устроиться на диване в углу комнаты и ждать, пока дочь закончит разговор. Несмотря на то что окна комнаты выходили на северо-восток, солнечные лучи проникали внутрь, и было очень жарко. На лбу у Симона выступила испарина. Температура была явно выше тридцати градусов. Метеосводки обещали на сегодня аж тридцать три! Наверху еще можно было дышать, здесь же жара казалась невыносимой. Клаудиа наконец положила трубку и села напротив отца.

— Клаге время от времени напоминает мне будильник. Каждый раз, когда я предлагаю новых авторов для нашего журнала, у него как будто кончается завод.

Симон молча протянул ей факс. Ему очень не хотелось вникать сейчас в суть очередного конфликта между профессором и дочерью. Он, конечно, не мог не замечать, что царившие до недавнего времени добрые деловые отношения между Клаге и Клаудией постепенно стали охладевать. Клаудиа стала взрослой, более самостоятельной, ей хотелось идти своим собственным путем. Если бы она была лишь студенткой, ничто не мешало бы ей так и сделать. Но приходилось считаться с делами издательства, а здесь голос профессора Клаге еще значил очень много. Невообразимое стечение обстоятельств: когда Симон стоял у руля издательства, Клаге был у него частым гостем. Здесь он и познакомился с Клаудией, которая была тогда совсем маленькой девочкой. Идея привлечь дочку, когда та уже стала студенткой, к работе в издательстве принадлежала Симону, однако он не думал, что ему скоро вновь придется вмешиваться в дела издательства, чтобы разрешить грозящий взрывом конфликт.

— С ума сойти! — Клаудиа радостно захлопала в ладоши. — Даже не ожидала, что мы сможем так скоро приступить к делу. Твой лондонский друг — просто сокровище! Ну, куда двинемся дальше?

— Я никогда не рассказывал тебе о Гансе Хильбрехте?

— Не могу вспомнить.

— Хильбрехт — юрист и профессор Технического университета Дрездена. Мы познакомились в Берлине спустя несколько недель после объединения Германии. Сейчас уже и не вспомню, кто нас свел. Ганс долгое время занимался историей Дрездена, и в нашу первую встречу он как раз имел при себе манускрипт по истории города. Он тогда просил меня помочь ему с публикацией рукописи в одном из западных издательств. Я предложил ему обратиться к моему старому приятелю Фрицу Бергу. Книгу выпустили, и она пользовалась большим успехом. В прошлом году вышло уже третье издание. Хильбрехт бывал у меня несколько раз, да и я к нему заглядывал, бывая в Дрездене. Итак, позвоню ему и попрошу о встрече. Он обязательно расскажет нам что-нибудь об этом Шнеллере. Я сразу дам тебе знать, как только договорюсь с Гансом.

Вернувшись к составлению каталога, Симон наткнулся на книгу, изданную в 1751 году: «Подробное описание разновидностей курительного и нюхательного табака, названия сортов, способы выращивания и химический состав. Применение в медицине и хирургии. О курении и злоупотреблении им. О никотиновой зависимости. Об употреблении нюхательного табака и вреде от него». Далее следовал еще подзаголовок. Симон усмехнулся. Заголовки книг эпохи позднего барокко ему очень нравились. Тут же пришла в голову мысль, что эта работа издана в том же году, что и его экземпляр «Острова Фельзенбург», и вполне могла быть частью домашней библиотеки Иоганна Эрнста Шнеллера. Оба тома имели одинаковый формат. Сразу возникла идея, как он объяснит Гансу Хильбрехту свой интерес к личности Шнеллера. Ибо г-н Хильбрехт непременно спросит его об этом. Идея казалась довольно плодотворной… Шустер позвонил переплетчику издательства и договорился, что подъедет завтра по неотложному делу.

Чуть позже позвонил молодой коллега относительно книг по истории Дрездена и карт города. К счастью, он еще не успел продать их. Поторговавшись, библиофилы сошлись в цене, и Симон приобрел сразу весь комплект. Коллега обещал прислать материалы на следующий день.

— Процесс пошел! — Симон удовлетворенно хмыкнул и откинулся на спинку кресла.

 

ГЛАВА 3

На следующий день Симон положил в свой портфель «Остров Фельзенбург» и книгу о табаке, не спеша позавтракал и вызвал такси. Едва оказавшись на улице, он почувствовал, что сегодняшний день обещает быть еще жарче, чем вчерашний. Даже тени от могучих каштанов не спасали от пекла.

Симон вышел из машины на Гольцштрассе, что в районе Шонеберг, и направился к парадному одного из старых, недавно отремонтированных домов. Внутри здания царила приятная прохлада. Переплетная мастерская находилась на четвертом этаже заднего корпуса. Здесь хозяйничал Вернер Шульц, высокий, почти двухметрового роста мужчина с огромными руками. В целях самосохранения Симон поприветствовал его, как обычно, не прибегая к рукопожатию. Они были знакомы еще со студенческой поры, когда оба начинали учиться в Свободном университете Берлина. Вернер, правда, скоро понял, что профессия философа не его дело, и занялся изучением переплетного ремесла. Мастерская, где он когда-то начинал учеником, стала теперь его собственностью. Главным источником его доходов была реставрация ценных старинных книг.

Именно благодаря Вернеру Симон смог спасти в свое время от тлена пару очень ценных изданий XVIII века, которые, как казалось, сохранить было невозможно. Симон знал, для Вернера высокая оценка его мастерства значит куда больше, чем щедрая оплата, поэтому никогда не скупился на добрые слова. Переборщить было невозможно, потому что Вернер действительно был профессионалом высочайшего класса.

— У меня к тебе большая просьба, — начал Симон, доставая принесенные тома.

Он позволил Вернеру спокойно рассмотреть книги, заранее предвидя, как удивится его друг.

— Зачем ты принес мне это чудо? Они совершенно не нуждаются в реставрации.

Для Вернера любой том, которым он занимался, становился пациентом, а он чувствовал себя врачом, который во что бы то ни стало должен помочь больному. Для Симона оставалось загадкой, откуда у Вернера появилась эта черта характера.

— Все так, если пользоваться книгами самому, — многозначительно произнес букинист, как бы намекая на причуду некоего неназванного оригинала. — Мне бы хотелось, чтобы ты отделил книжные блоки от переплетов, поменял их местами и снова собрал каждую книгу, но с переплетом от другой. Экслибрисы также надо поменять местами. Они хорошо сохранились и достаточно крупные, так что проблем возникнуть не должно. Это надо сделать аккуратно, по крайней мере чтобы неспециалист не смог заметить подмену. — Симон увидел, как вытянулось лицо Вернера, но тем не менее продолжал: — Оба тома нужны мне как можно скорее. Поверь, что причина, по которой я прошу тебя сделать эту работу, очень веская.

— Ты с ума сошел! Ты же все-таки антиквар! Как можно настолько безжалостно поступить с этими замечательными книгами? Ты же разрушаешь историю!

Симон предусмотрел такую реакцию. Вернер был очень чувствителен к подобным экспериментам.

— Вернер, я никогда не просил тебя ни о чем подобном. И не хуже тебя знаю, что преступно так поступать с книгами, тем более с такими. Но это действительно необходимо!

— Невозможно! — Переплетчик начал метаться по мастерской, как разъяренный зверь. Наконец он остановился перед окном. — Во-первых, я не могу взяться за работу, которая никому не нужна. А во-вторых, сделать ее за короткий срок — значит погубить оба экземпляра. Знаешь…

— Конечно, — перебил его Симон, — конечно, я понимаю, что тебе надо намного больше времени, не только рабочего, но и твоего личного времени. Нужно подготовить клей, бумагу, материалы. Но у меня нет этого времени. Книги нужны мне так быстро, как это только возможно. Во всяком случае, книга о табаке в сафьяновом переплете. Ты же не допустишь, чтобы я пошел с этим делом к Курпфушеру?

— Это шантаж!

— Понедельник?

Вернер отошел от окна и с грустью взял книги в руки. Симон добился того, чего желал.

— Ладно, понедельник.

Симон прогуливался по рынку на Винтерфельдплац. Он редко заходил сюда в последнее время. Когда-то давно, когда он жил поблизости, наведывался на рынок за продуктами каждую неделю. Сейчас он не смог вспомнить, когда был здесь последний раз. Сама прогулка по рынку, толчея в торговых рядах, голоса продавцов, запахи, доносившиеся с прилавков, доставляли ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Он с аппетитом проглотил колбаску в старой закусочной. Заведение располагалось на этом месте с незапамятных времен. Хозяйка была так же приветлива, как и много лет назад.

Именно здесь, на рынке, Симон Шустер когда-то познакомился со своей женой, Ханной. Вот уже пятнадцать лет, как ее не стало. Она погибла в автокатастрофе на Кантштрассе. Та трагедия унесла и его лучшего друга, Хуберта. Симон и Клаудиа тоже были в машине — на заднем сиденье — и остались живы. Колено, поврежденное в той аварии, до сих пор давало знать о себе, вынуждая его опираться при ходьбе на трость.

— Что-то долго вы к нам не заглядывали. — Голос хозяйки закусочной вернул его в сегодняшний день. — Все еще живете в Берлине?

— Да, в Вильмерсдорфе. Совсем нет времени выбраться.

Компания молодежи, ввалившаяся в кафе, явно туристы, прервала едва начавшийся диалог. Симон пообещал скоро заглянуть еще и поспешил попрощаться. Его путь лежал к станции метро «Ноллендорфплац».

Времени было еще достаточно. В магазине его не ждали так рано. Симон оставил запас времени на случай, если бы пришлось обедать с Вернером, не уговори он его выполнить свою просьбу так быстро. Впрочем, с Вернером он пообедал бы с удовольствием. Но как-нибудь в другой раз.

В метро Симон ездил редко, поэтому пришлось задержаться на минуту перед схемой подземки. Ему бросилось в глаза, что «Ноллендорфплац» находится всего лишь в трех перегонах от Потсдаммерплац. Он даже не знал, что эта линия снова работает.

Было около часа дня, когда Симон поднялся наверх на Потсдаммерплац. И оказался перед высотным зданием информационного комплекса с экспозицией плана развития города и смотровой площадкой. Он не был здесь ни разу с момента объединения Германии и с интересом осматривал сменяющие друг друга макеты зданий, новые кварталы, планы улиц и площадей. Так, переходя от экспоната к экспонату, Симон добрался до смотровой площадки. Открывшаяся панорама давала возможность представить, каковы будут изменения, которые он видел внизу на схемах и макетах. Но кое-что показалось ему странным. Архитекторы, похоже, совсем не стремились подчеркнуть величие старого города, который снова стал единым. Разглядывая окрестности, Симон вспомнил попавшуюся ему на глаза совсем недавно газетную статью. «Дух Востока, — говорилось там, — исчезнет сам собой, как только правительство переедет в возрожденный и отреставрированный Берлин. Возродится дух Западного Берлина». И никто не заметил, что вместе со Стеной было разрушено и многое из того, что составляло этот самый дух, а архитекторы, проектируя новый центр города, совершенно не задумывались над тем, чтобы новые постройки хоть как-то вписались в старую архитектуру. Новый город жил как бы своей, не связанной с прошлым жизнью.

Симон жестом подозвал такси и попросил отвезти его на Курфюрстендамм. По дороге он раздумывал о своем будущем, о будущем своего дела. В следующем году делу, основанному еще его дедом, исполнится семьдесят пять лет. А структура и принципы управления мало изменились с тех пор. Кроме того, в конце года истекал срок аренды помещения, которое занимал его магазин, и Симон не без тревоги задумывался о предстоящих переговорах. Старый дом был продан пять лет назад в счет уплаты наследственного долга одной крупной риэлтерской конторе. Его прежние соседи, арендовавшие помещение в этом здании, не выдержали кабальных условий, предложенных новыми хозяевами, и переехали. С новым арендатором Симон никак не мог наладить контакт, так как владелец фирмы был весьма занятым человеком, владел еще одним предприятием в Мюнхене и очень редко появлялся в Берлине. Помещение по соседству занимал итальянский ресторан, владелец которого, Гвидо, балагур и шутник, мало интересовал Симона как деловой партнер.

Он вышел из такси, свернул в переулок, подошел к парадному одного из доходных домов, история которого уходила в глубину веков. Табличка на входной двери указывала, что здесь расположен офис весьма известной в мире фирмы «Й. Хёфль & сыновья». Фирма занималась продажей рукописей великих людей со всего света. Симон нажал кнопку звонка. Из домофона раздался голос самого Иоахима Хёфля.

— Это Шустер, Симон Шустер, не потревожил?

— Шустер? Да, поднимайтесь.

Щелкнул электронный замок, и Симон оказался в огромном, ярко освещенном холле, стены и потолок которого были покрыты великолепной росписью. Он поднялся по широкой лестнице на второй этаж, где его поджидал хозяин. Хёфлю было чуть больше семидесяти лет. Он был одного роста с Симоном, носил длинные, почти до плеч, волосы, одевался просто, но удобно. Сегодня на нем были вельветовые брюки и белая рубашка. Костюм дополнял со вкусом подобранный жилет. Очки, закрепленные на тонкой серебряной цепочке, висели на шее. Хёфль и Шустер были, разумеется, довольно давно знакомы, но особых симпатий друг к другу не питали — каждый занимал свою нишу в антикварном бизнесе, а интересы их пересекались крайне редко.

Хёфль препроводил Симона в свой кабинет, указал на стул рядом с письменным столом и не спеша уселся сам.

— Что привело вас ко мне, Шустер?

Хёфль обращался к любому посетителю именно так, по фамилии, не более того.

— Меня интересуют рукописи некоего Иоганна Эрнста Шнеллера…

— Придворного шута? — прервал его Хёфль.

— Именно.

Иоахим Хёфль задумчиво посмотрел на гостя.

— Шустер, — начал он, — вы можете приобрести у меня письма Гёте или Карла Мая, или даже авторскую партитуру Пауля Дессау, очень ценные рукописи папы римского Урбана VIII, датированные 1643 годом, и другие документы Ватикана. Мой самый дорогой товар — письмо Рене Декарта, написанное им в 1641 году Томасу Гоббсу. Впрочем, это письмо дорогое, у вас вряд ли хватит денег, — добавил он насмешливо.

Улыбка исчезла с лица Хёфля так же резко, как и появилась.

— Насколько я знаю, вы не занимаетесь коллекционированием рукописей. На кой дьявол вам понадобились манускрипты Шнеллера?

— Так они у вас есть?

Хёфль отрицательно покачал головой.

— Послушайте, — Симон повысил голос, — меня это интересует не как коллекционера. У меня чисто личный интерес к этой исторической персоне. Я изучаю время, в которое он жил. Не более.

— Гм. Лет двадцать назад я продал одному человеку из Вены несколько записок Шнеллера. Не рукописи, а копии его дневниковых записей, причем уже отпечатанные. Это была только часть дневника. Товар весьма редкий и потому ценный. Больше никаких документов, связанных с этой личностью, через мои руки не проходило.

— Бумаги ушли в архив или в музей? — спросил Симон.

— В частный архив. Имя покупателя я, естественно, назвать не могу. Однако, дружище, я мог бы попросить его сделать для вас копию. Впрочем, это будет стоить недешево. Ведь речь идет, как уже было сказано, об уникальном документе.

Симон уже догадался, куда клонит Хёфль. Старик с ухмылкой пригладил волосы.

— Фейхтвангер, — только и произнес он.

Много лет назад Симон приобрел у известной писательницы Ингеборги Венд 23 подлинных письма самого Лиона Фейхтвангера. Переписка длилась всего два года и прервалась со смертью писателя в 1959 году. Но глубина и содержательный смысл этих писем были настолько велики, что редкий собиратель отказался бы иметь их в своей коллекции. Хёфлю стало известно, что письма оказались у Симона, и при каждой их встрече он донимал последнего просьбами продать их ему.

— Каким годом датированы дневниковые записи Шнеллера? — спросил Симон.

Хёфль встал и прошел в соседнюю комнату. Его не было десять минут. Он вернулся с каталогом аукциона, на котором были проданы записки шута. Открыв нужную страницу, показал ее Симону.

«Шнеллер, Иоганн Эрнст, 1700—1756, придворный шут курфюрста Фридриха Августа II Саксонского. Выдержки из дневника на немецком языке. (Оригинал (французский язык) утерян.) С предисловием переводчика. 62 машинописные страницы. Перевод 1939 года, сохранился лишь частично. Содержание: жизнеописание с 1754 по 1756 год (с пропусками). Незначительно пострадали во время пожара. Исключительно редкий экземпляр».

Цена была замазана.

— Не очень выгодная сделка. Двадцать три подлинных письма Фейхтвангера против шестидесяти двух ксерокопий непонятно чего.

Хёфль пожал плечами.

— Шустер, если вас действительно так заинтересовали эти бумаги, я посмотрю, по-моему, копии первых страниц дневника сохранились у меня. Тогда был еще один желающий купить эти записки, и пришлось сделать несколько копий для него. Он не хотел покупать товар, не ознакомившись хотя бы с несколькими страницами. В конце концов перед самым аукционом отказался от сделки и вернул мне копии… Попробую поискать.

— Если это вас не затруднит. — Симон с трудом сдерживал себя.

Хёфль ухмыльнулся и снова направился в архив. Симон слышал, как тот копошится в соседней комнате. Наконец старик вернулся.

— Вот они. Можете не торопиться, посмотрите внимательно.

Симон взял семь пожелтевших от времени листочков, сел за письменный стол и начал читать. Первые страницы сопровождались комментариями переводчика.

«Во второй половине дня 9 ноября 1938 года я готовился к лекциям, сидя в своей квартире на Гендель-штрассе. Неожиданно домой вернулся мой младший брат Ганс, с которым мы тогда жили вместе. Через некоторое время он вошел в мою комнату в своей форме и напомнил, что сегодня вечером запланирована очередная акция. Я ответил, что скорее всего не смогу принять в ней участие, так как планирую проработать до глубокой ночи.

Около девяти часов вечера Ганс позвонил и сообщил, что его отделение находится в доме профессора Соломона Г., еврея, и что все книги вынесены во двор и их вот-вот подожгут. Он знал, что я никогда не одобрял подобные акты вандализма, но в сложившейся ситуации поделать ничего не мог. Требовалось мое вмешательство, чтобы предотвратить уничтожение книг.

Частная библиотека профессора была известна далеко за пределами Дрездена. В ней хранилось очень много книг по истории города, ценные архивные материалы. Уточнив у брата фамилию командира их группы, я связался с гауляйтером. Тот пообещал немедленно позвонить на виллу профессора и прекратить вакханалию. Кроме того, за мной тотчас была отправлена машина, чтобы я мог приехать и лично проконтролировать ситуацию.

Около десяти часов вечера я прибыл в особняк. Картина, представившаяся моим глазам, была весьма удручающей. Дом серьезно не пострадал, но было сожжено большое количество книг, прежде чем гауляйтер дал приказ прекратить уничтожение. От имени гауляйтера я потребовал немедленно освободить и опечатать дом. Всю следующую неделю вместе с моими студентами мы перевозили документы и книги в институтскую библиотеку. Студенты время от времени интересовались у меня, насколько ценен был тот или иной документ. Так в моих руках оказался дневник придворного шута И. Шнеллера. Сразу стало ясно, что это лишь фрагменты рукописи, и я дал указание еще раз просмотреть весь привезенный материал, чтобы найти какие-то бумаги. Найти, к сожалению, больше ничего не удалось. Оставшиеся бумаги либо погибли в огне, либо были утрачены еще раньше. Самого профессора уже переправили, и узнать что-либо об истории рукописей было больше не у кого.

Сохранившийся текст начинается с записей, датированных ноябрем 1754 года. Многих страниц недостает. Последняя запись дневника датирована 31 августа 1756 года, днем, когда Шнеллер покончил с собой. Кроме выдержек из писем, все фрагменты собственноручно подписаны Шнеллером. Перевод с французского сделан с учетом особенностей современного немецкого языка. Я попытался тем не менее сохранить некоторые особенности языка того времени. Для лучшего понимания некоторые главы содержат мои пометки (в квадратных скобках).

Профессор, доктор фил. Фриц Рубен. Дрезден, 14 января 1939 г.».

— Этот Рубен отвратителен, вы не находите? — повернулся Симон к Хёфлю. — Как он о бедном еврейском профессоре: «…был переправлен». Словно вещь какая-то… Вы что-нибудь слышали об этом Рубене?

Хёфль покачал головой. Симон начал читать перевод, начинавшийся с середины одной из записей Шнеллера.

«…это было довольно смело. Уже забытый многими Бруст смог так организовать сбор налогов с извозчиков и почтовых станций, как никому еще не приходило в голову. Король наделил его полномочиями, о которых никто другой не мог и мечтать. Через пару лет в личных конюшнях Бруста было уже более сотни лошадей, а его состояние могло сравниться с богатством самых сильных аббатств королевства. Какой делец! И очень проницателен, как и я.

Его светлость похож на Генриха III. В некоторых вопросах ему тоже недостает прозорливости. Он живет несколько в ином мире, в мире искусства, в мире духовных ценностей. И я ничего не имею против. Плохо, что его интересы зачастую лишь этим и ограничиваются. Впрочем, может, это и неплохо. Все остальные дела он переложил на меня и еще на фон Брюля, с самого начала своего премьерства ставшего моим недругом. В вопросах торговли курфюрст следует моим советам, и это правильно, так как в этом деле я понимаю значительно больше, чем фон Брюль. Он советуется со мной и по интимным вопросам. Но не считаться с фон Брюлем нельзя. Он хитер как лис, имеет влияние на министров, членов тайного совета, епископат. Очень силен в вопросах государственной политики. Он занимается поставками культурных ценностей ко двору, близок с господином секретарем Карлом Генрихом фон Кайнекеном, человеком весьма сведущим в вопросах искусства. Его верные агенты Алгаротти и Росси скупают по всей Италии произведения искусства и везут их ко двору. За это курфюрст благоволит к фон Брюлю. В конце концов это может повредить мне.

Вот уже сорок лет я много путешествую. Мир за это время стал более доступным. На всех почтовых дорогах появились патрули, путешествовать стало намного безопаснее и быстрее. Раньше часто приходилось ночевать под открытым небом. Теперь к моим услугам множество постоялых дворов и почтовых станций. Развитие почты усложняет структуру двора и раздувает наш чиновничий аппарат. Это тоже дает дополнительные козыри фон Брюлю.

Тем не менее мое место по-прежнему подле моего курфюрста и господина. Но все чаще мои советы по вопросам налоговой политики и дипломатии высмеиваются в моем присутствии этим фон Брюлем. Только он, окруженный толпой министров и секретарей, оказывается, способен разбираться в этих вещах. Никому другому это не дано…

Его величество стал меньше советоваться со мной по вопросам политики. Это огорчает меня.

— Мой дорогой Иоганн, — сказал мой господин несколько дней назад, — позволь уж заниматься этим фон Брюлю. Мы хорошо управляем государством с нашим премьер-министром. — Он улыбнулся. — Ты же оставайся моим придворным фокусником, моим шутом, занимайся торговлей и будь моим доверенным лицом и другом в минуты печали и радости, раздумий и веселья. Дела оставим Брюлю.

На службе у фон Брюля восемь секретарей и несметное число лакеев. С их помощью он окутал моего господина сетью интриг и заговоров. Они следят за каждым его шагом. Никто не может попасть к курфюрсту, миновав шпионов премьер-министра. А его светлость смирился с этим, он не хочет ничего слышать о том, что фальшивомонетчик фон Брюль только и ищет способ, чтобы избавиться от моего влияния при дворе. Счастье еще, что фаворитка моего господина глупа как гусыня. Она как дурочка смеется над моими шутками и делает испуганно-удивленное личико, когда я показываю некоторые из моих не самых сложных фокусов. Она падает в обморок, когда с помощью спрятанного под столом магнита я начинаю двигать на столе монетки и другие мелкие вещички. Не Брюль, но я имею влияние на нее. Однако толку от этого мало. Вряд ли мой господин обсуждает с ней какие-нибудь важные вопросы. Она совсем необразованна для этого».

Симону нужен был, конечно, весь текст. Он посмотрел на Хёфля и понял: торговаться бессмысленно.

— Ладно, — произнес он с тяжелым сердцем, — вы получите письма Фейхтвангера.

— Сделаю все, что в моих силах, чтобы добыть для вас этот дневник, Шустер. Я свяжусь с вами.

Иоахим Хёфль не спеша вернулся в свой кабинет, достал старую записную книжку. Его сыновья уже давно сделали базу данных клиентов и поставщиков с адресами и телефонами, но он больше доверял своей голове и записной книжке. Отыскав нужный телефон, старик набрал номер в Вене. Похоже, Клаус Рубен держал руку на телефонной трубке, потому что снял ее после первого гудка. Хёфль изложил ему суть дела. Рубен недолго поразмыслил и согласился подготовить копию всего дневника. Ему были любопытны данные человека, который интересовался личностью Иоганна Шнеллера. О сумме вознаграждения договорились очень быстро. Положив трубку, Хёфль расхохотался. Он никогда еще не зарабатывал столько денег так легко, ибо сумма, запрошенная Рубеном, была чисто символической и скорее всего вообще не интересовала владельца копий.

Так оно и было. Деньги были совершенно не нужны Клаусу Рубену. В этот момент в его магазине не было покупателей. Рубен подошел к двери, запер ее, потом налил себе коньяку и залпом выпил. Он снова и снова спрашивал себя, правильно ли поступил.

Когда-то он получил в наследство чемодан, где лежали удивительные документы, относившиеся к личности Шнеллера. Не было там только дневников шута. Проследить их судьбу в неразберихе послевоенной Европы было невозможно. Потом судьба подарила ему то, что он так долго искал. Этой судьбой стал Иоахим Хёфль. Правда, ни одна из дневниковых записей так и не вывела его на след сокровищ, поискам которых он посвятил двадцать шесть лет своей жизни. И вот наконец нашелся некто, готовый заплатить за эти бумаги большие деньги. В том, что Хёфль не продешевил, Рубен не сомневался. Итак, Симон Шустер, книготорговец и библиофил из Берлина. Может, в его руках оказались какие-то другие источники, указывавшие на след сокровищ. Это следовало проверить.

Рубен просчитывал возможные варианты. После того как его отец неожиданно скончался летом семьдесят второго, Клаус, разбирая его вещи, наткнулся на чемодан с документами из библиотеки своего дяди Фрица. Профессор Фриц Рубен погиб во время одной из бомбежек 13 февраля 1945 года в Дрездене. Отец рассказывал Клаусу об этом, но никогда не упоминал о чемодане, который он прихватил с собой, убегая на Запад.

Целыми днями Клаус занимался тем, что изучал обнаруженные документы. Так он узнал об Иоганне Эрнсте Шнеллере и его сокровищах. Дядя, вероятно, наткнулся на эти архивы случайно, еще студентом, в 1926 году. Десятилетиями документы лежали в городском архиве Дрездена, и никто не обращал на них внимания. Дядя же, обнаружив их, начал планомерно собирать все, что имело хоть какое-то отношение к личности Шнеллера, и даже завел специальный реестр. Это не было прихотью. Это было поручением партии, национал-социалистской партии Германии, в ряды которой он вступил в середине двадцатых годов. Операция имела даже кодовое название — «Золотой след». После прихода нацистов к власти руки у Фрица Рубена были развязаны, и он мог спокойно вести поиски во всех архивах. Однако приблизиться к разгадке тайны ему не удалось. Сегодня все документы операции «Золотой след» хранились в банковской ячейке его племянника Клауса в одном из банков Вены. Интересно, сколько могли бы стоить все эти драгоценные камни, украшения, золотые монеты? Клаус Рубен, конечно, не мог определить точно. Но он почти наизусть помнил один из документов, а именно опись имущества, составленную бухгалтерией двора. Все финансовые операции Шнеллера были тогда очень тщательно реконструированы. Все покупки, сделки, контакты с ювелирами, все, что отчуждалось Шнеллером в чью-либо пользу… Клаус Рубен усмехнулся. Сегодня отследить финансовые махинации конкретного человека было бы не так просто. Счета в швейцарских банках, оффшорные зоны на Карибах, законы о тайне вкладов… Финансовые инспектора XVIII века, наделенные огромными полномочиями в отличие от своих нынешних коллег, могли работать быстро и эффективно. Когда Фридрих Великий захватил Саксонию, его людям удалось немного продвинуться в поисках — посчитать, сколько всего сумел спрятать Шнеллер. Сам же клад оставался ненайденным до сегодняшнего дня. Десять, пятнадцать миллионов марок? Именно так оценивал Клаус Рубен стоимость сокровищ в современных ценах. Конечно, официальная цена товара была в несколько раз выше. Но сбывать драгоценности все равно пришлось бы на черном рынке, а его законы Клаус Рубен, торговец антиквариатом, знал очень хорошо.

Допив коньяк, он еще раз подумал, что поступил очень правильно, согласившись на сделку с Хёфлем. Вполне возможно, дело наконец сдвинется с мертвой точки. Можно еще сегодня отправить в Берлин посылку с документами. Рубен подошел к телефону и позвонил в Дрезден своему старому школьному приятелю.

Симон неторопливо шагал в сторону своего магазина. Ему очень не хотелось отдавать письма Фейхтвангера Хёфлю, но он понимал, что иной возможности получить заветные дневники у него не будет. Симон проголодался и, дав знать в магазине, что задержится еще ненадолго, завернул в ресторанчик Гвидо. Впрочем, в магазине все равно было нечего делать. В такую жару это было неудивительно. Симона, однако, несколько тревожило отсутствие покупателей. Гвидо получил разрешение открыть на улице рядом со своим рестораном павильон.

— Самая страшная бюрократия в мире — немецкая, — так прокомментировал как-то при встрече Симон многомесячные потуги итальянца получить это разрешение.

— Есть бюрократия еще более страшная, — смеясь, откликнулся Гвидо, — итальянская.

Один из столиков в павильоне был постоянно зарезервирован для господина Шустера. Симону нравилось приходить сюда в послеполуденные часы. Посетителей почти не было, и брат хозяина, великолепный повар, имел возможность не спеша приготовить обед для Симона. Летняя пристройка была оборудована с большим вкусом. От уличной суеты посетителей отделял невысокий, увитый зеленью заборчик, а огромный голубой навес защищал от солнечных лучей и дождя.

На противоположной стороне улицы Юрген Клемм раскладывал на столиках перед витриной своего магазина новые книги. Обливаясь потом от усердия, он выкатывал одну за одной тележки с литературой. Сегодня вход в магазин украшала вывеска «Встреча с книгой». Еще пять лет назад над входом светились неоновые буквы «Книжный салон Гезины Клемм». Потом старая хозяйка умерла, и магазин перестал быть тем островком книготорговли, где царил дух преклонения перед красотой настоящей литературы. Сынок Гезины — Юрген — имел совершенно противоположные маменькиным взгляды на предназначение книги в жизни человека, и спустя очень короткое время полки магазина заполнили томики совсем иного содержания. Классическая, серьезная литература исчезла с прилавков. Вместе с ней исчезли и постоянные покупатели. Но это не отразилось на доходности предприятия, ибо спрос на бульварную литературу нарастал, издания раскупались значительно быстрее, чем в былые времена. Новый хозяин отлично чувствовал конъюнктуру. Он отремонтировал помещение и переоборудовал его так, чтобы максимально учесть интересы большей части покупателей. Сократив до минимума численность персонала, он еще больше увеличил прибыль и превратился в преуспевающего бизнесмена. Смена вывески, как, впрочем, и смена содержания бывшего книжного салона г-жи Клемм, мало отразилась на доходности предприятия самого Симона. Его магазин, расположенный по соседству, ничего не потерял, даже, наоборот, приобрел несколько новых клиентов, коими стали институтские библиотеки. Вопросы конкуренции с Юргеном мало волновали его. Гораздо страшнее, по его мнению, была та неприкрытая злоба, с которой молодой Клемм превратил дело жизни своей матери в груду мусора. Симон не мог этого понять. Как можно ориентироваться только на сиюминутную выгоду и интерес определенной части населения к книжонкам, которые принято называть бульварными? Сам Симон был совершенно уверен, что его делу такая участь не грозит. Слишком сильным противовесом выступал клуб Фонтане. Почти все члены клуба были клиентами Симона. Более того, они постоянно вкладывали в развитие книготорговли свои средства. Среди них были предприниматели и представители политической элиты, видные писатели и деятели искусства. Симон добился, что любой человек, вступая в их круг, фактически брал на себя обязательство покупать литературу только у него.

Симон перевел взгляд на фасад дома, где расположился магазин Клемма. На одном из балконов пятого этажа он заметил двух ребятишек. Сначала он не смог понять, как ему вообще удалось разглядеть таких малышей за высоким парапетом. Но скоро понял, в чем дело: дети то и дело забирались на стул, чтобы дотянуться до огромных деревянных ящиков с цветами, висевших с внешней стороны балкона. Малыши усердно поливали растения. Они по очереди приносили большие садовые лейки и старательно увлажняли землю в ящиках. «Как бы ребята не перестарались», — только и успел подумать Симон, как первые капли воды набухли на дне цветочного ящика. Через мгновение капли полетели вниз, прямо на только что расставленные Юргеном Клеммом столы с «шедеврами» бульварной литературы. Так как воды в ящики было вылито достаточно, скоро с балкона полился настоящий дождь, сопровождаемый комьями земли. Симон закрыл глаза.

— Эй, вы что, совсем одурели?

Голос Юргена вернул Симона к реальной жизни. Он открыл глаза и увидел, как Клемм, стоя перед дверью с искаженным от злобы лицом, орал на своих продавцов, лихорадочно пытавшихся спасти разложенные на лотках книги. Симон поднял глаза и увидел, что дети исчезли с балкона, видимо, осознав, что натворили. А служащие Клемма, выстроившись цепочкой, пытались спасти от воды то, что еще можно было спасти. Сам Клемм, красный как вареный рак, продолжал орать, как будто криком можно было хоть что-то исправить.

Пробуя первый кусочек принесенного официантом кролика, Симон с улыбкой подумал: «Вот уж действительно — кошке игрушки, мышке слезки».

Ровно в 16 часов Симон пригласил к себе в кабинет Регину Кляйн, коммерческого директора своего книжного магазина. Ей было тридцать восемь лет, и в свое время она была ученицей у его родителей, потом стала полноправным сотрудником фирмы. После смерти Ханны, жены Симона, у них с Региной случился короткий роман, который довольно быстро закончился. Эта любовная история никак не отразилась на их отношениях по службе. Регина была человеком весьма прагматичным и самостоятельным. В ее компетенции были вопросы закупок товара, распределение персонала по рабочим местам, организация презентаций, бухгалтерия и практически все текущие вопросы. Впрочем, Симон платил госпоже Кляйн весьма приличную зарплату. Та же прекрасно понимала, что ни у одного из сколько-нибудь серьезных книготорговцев Берлина она не сможет претендовать на тот статус, который имела в магазине Симона.

Сам Симон решал кадровые вопросы, определял финансовую политику, вел все дела с наиболее крупными клиентами и представителями городской администрации. В общем, позиции в деле у обоих были примерно равными, они прекрасно ладили и понимали друг друга.

Раз в месяц Симон и Регина запирались у него в кабинете на несколько часов. Это время они посвящали анализу развития бизнеса, обсуждали предстоящие сделки и все вопросы, требовавшие совместного решения. При этом выпивалось огромное количество зеленого чая, а напоследок деловые партнеры позволяли себе расслабиться, открыв бутылочку виски.

— Последний пункт. — Регина поставила галочку у себя в плане. — Чтения в следующий четверг. На сегодня получено сорок заявок на участие. Все они зарегистрированы.

— Значит, у нас снова будет полный дом гостей. В дверь постучали.

— Да!

В приоткрытую дверь просунулась голова Георга.

— Доктор Мальц просит принять его.

Симон вопросительно посмотрел на Регину:

— У нас все?

— Только один вопрос. Кому поручим приветствовать гостей на следующей неделе и кто представит госпожу Хансен?

— Может, ты? — Симон с надеждой посмотрел на Регину.

— Лучше не надо…

— Значит, снова я, — вздохнул Симон и кивнул Георгу, чтобы тот пригласил посетителя.

Хартвиг Мальц был давно знаком с Региной и крепко пожал ей руку. Однако, пока госпожа Кляйн не вышла из кабинета, он не позволил себе присесть.

— Господи, Симон, почему ты до сих пор живешь бобылем? Каждый день быть рядом с такой замечательной женщиной — и оставаться одному. Как ты это выносишь?

Симон предложил ему сигару.

— Ты же, старый сводник, в курсе всей нашей истории. Регина уже вне игры. Ладно. Что привело тебя ко мне? Надеюсь, ты явился сюда не для того, чтобы устраивать мою личную жизнь?

Доктор Мальц вежливо отказался от предложенной сигары, сославшись на то, что у него совершенно нет времени, что он просто шел мимо и заглянул всего на минутку.

— Если помнишь, на следующей неделе в Хоппегартене чемпионат Европы по скачкам. Я забыл спросить, придешь ли ты.

В календаре Симона этот день был обведен красными чернилами. Только очень важные даты господин Шустер отмечал таким образом. Скачки с призовым фондом четыреста тысяч марок были, пожалуй, самым значительным событием для всех завсегдатаев берлинского ипподрома.

— Естественно, я не могу пропустить это мероприятие.

— Буду очень рад, если ты составишь мне компанию. Моя жена не сможет прийти, у нее, как всегда, какие-то неотложные дела. Но в нашу компанию приглашен доктор Шнайдер, один из руководителей ипотечного банка «Берлин-Дрезден». Банк является главным спонсором чемпионата, и присутствие такого человека, естественно, необходимо. Кстати, вы знакомы?

Симон отрицательно покачал головой.

— Это ничего, я представлю вас друг другу. Он очень милый парень и должен тебе понравиться. К сожалению, в скачках ничего не смыслит. Если ты приедешь, сможешь немного приобщить его к правилам. Ты же у нас дока в этих вопросах, я не настолько компетентен.

Конечно, было бы слишком утверждать, что Хартвиг Мальц крупный специалист по скачкам, но все, кто бывал с ним на ипподроме, знали, какой это азартный болельщик и как способен завести всю компанию. Симон заверил своего друга, что непременно введет господина Шнайдера в курс дела и объяснит ему правила тотализатора.

— Вот и отлично. — Мальц поднялся с кресла. — Захватишь с собой Клаудиу, если у нее найдется время?

— Ты же знаешь мою дочь. Скачки ее не интересуют. Это было мягко сказано. Клаудиа именовала соревнования скакунов не иначе, как «изысканное живодерство».

— Может, хоть на этот раз тебе удастся ее уговорить. У меня есть один свободный билет. Ну ладно, мне действительно пора. Привет Клаудии.

Хартвиг Мальц исчез. Симон только сейчас вспомнил, что хотел справиться у него о Франциске. Ну ладно, время еще было. Он захватит с собой сигнальный экземпляр романа госпожи Хансен и на досуге познакомится с этим произведением подробнее. Надо было еще связаться с Клаудией. Симон уже протянул руку к телефону, но тут аппарат зазвонил.

— Шустер. Слушаю вас. Добрый день.

— Симон, дружище, это Ганс Хильбрехт из Дрездена. Как ваши дела?

— Вот так сюрприз! Спасибо, хорошо… А как у вас?

— Тоже неплохо. Симон, только что мне сообщили, что в следующий понедельник в Берлине состоится совещание ректоров высших учебных заведений страны и я должен участвовать.

— Так, значит, вас можно поздравить? Вас назначили ректором Технического университета Дрездена?

— Еще нет. Пока нет. Но наш ректор заболел, а из трех его заместителей только я в достаточной степени владею информацией, чтобы заменить его. Мы могли бы встретиться, если вы не против, даже у вас дома.

— Разумеется. Я попрошу Джулию приготовить нам что-нибудь вкусненькое.

— Великолепная мысль. Совещание продлится часов до шести вечера. Потом небольшой прием. Я мог бы подъехать часам к восьми, возможно, чуть позже.

— Договорились. Ганс, знаете, это очень удачное совпадение, что вы собрались в Берлин именно сейчас. Я даже хотел звонить вам по одному делу. Если позволит время в перерывах между подготовкой к совещанию, составьте мне, пожалуйста, маленькую справочку о личности некоего Иоганна Эрнста Шнеллера.

— Вы имеете в виду придворного шута Фридриха Августа II Саксонского?

— Именно.

— Я понял. Нет проблем. Особенно много готовиться мне не придется, да и времени скорее всего не будет. Но все, что знаю, расскажу.

— Отлично. Тогда до встречи в понедельник в двадцать ноль-ноль. Может, мне удастся познакомить вас с дочерью.

— Буду рад. И постараюсь не наедаться, чтобы прийти к вам голодным.

— Чудесная мысль. До встречи.

После этого разговора Симон позвонил наконец Клаудии и договорился поужинать с ней в ресторане Джанни. Он решил прогуляться до Фазаненплац, где жила его дочь, пешком. Хозяин ресторана как раз принимал заказ у одного из посетителей, но, заметив вошедшего господина Шустера, повернулся к нему.

— Клаудиа уже звонила! — крикнул он Симону и указал на один из свободных столиков. — Аперитив?

Симон кивнул, и тотчас возник официант с бокалом и бутылкой вина. Симон с наслаждением откинулся на спинку стула и наблюдал за происходящим на прилегающей к ресторану городской площади. По ее периметру росли огромные каштаны. Симон считал Фазаненплац одной из самых красивых площадей в Берлине. В сквере на аккуратно подстриженных газонах резвились дети и собаки, прогуливались мамаши с колясками и праздношатающийся люд. Шум от проезжавших мимо машин почему-то совершенно не тревожил Симона. Наоборот, слегка суетливая атмосфера пятничного вечера наполняла его каким-то умиротворением. Ему даже показалось на некоторое время, что он оказался в театре под открытым небом.

— Какие новости? Я просто сгораю от нетерпения. — Клаудиа вихрем ворвалась в ресторан, чмокнула отца в щеку и уселась за столик спиной к площади.

— Существует дневник шута. В нем кое-какие сведения о его жизни за последние два года до самоубийства. Начало этого дневника я уже читал.

— Что? И ты так спокойно говоришь об этом? Где тебе удалось его найти? И где эти бумаги?!

Официант принял у них заказ, и, пока они ждали, когда принесут блюда, Симон рассказал дочери о своем визите к Хёфлю, звонке Ганса Хильбрехта и о том, что он успел прочесть в бумагах, которые дал ему посмотреть Хёфль.

— Вот видишь, — радостно тараторила Клаудиа, — как далеко мы продвинулись. А еще в воскресенье ты был настроен так скептически!

— Я по-прежнему настроен скептически, — возразил Симон, — мы пока на стадии сбора информации. Что последует дальше, известно одному Богу.

— А, — махнула рукой девушка, — главное — есть прогресс.

Больше об этом деле они не говорили. Слишком хорош был вечер, чтобы им не наслаждаться.

 

ГЛАВА 4

— Дорогая госпожа Бертрам! Я не раз имел возможность оценить ваши кулинарные способности, но сегодня вы превзошли себя. За всю свою жизнь мне не доводилось есть ничего подобного. Ваши спагетти… Откуда у вас рецепт?

Джулия искренне радовалась тому, с каким аппетитом Симон, Клаудиа и Ганс Хильбрехт поглощали приготовленный ею ужин.

— Спасибо. Но вы ведь знаете, спагетти — национальное блюдо моей родины. А вообще все дело в соусе. Мы кладем туда черные оливки, каперсы, анчоусы, помидоры, чеснок и перец.

Экономка начала убирать со стола посуду. Симон поднялся, пригласил гостя в соседнюю комнату и предложил сигару. Хильбрехт устроился в большом кресле и с наслаждением перекатывал пальцами «Корону». Во время ужина в перерывах между блюдами он произнес небольшую речь, в которой «как старший по возрасту» предложил Симону перейти на ты. При этом гость подчеркнул, что «такая необходимость назрела очень давно».

Симону это не особенно понравилось, он предпочел бы соблюдать в отношениях с этим человеком определенную дистанцию, но сил противиться у него не было, да и ставить Хильбрехта в неловкое положение, тем более в присутствии Клаудии, ему не хотелось.

— Ганс, — фамильярность в общении с трудом давалась Симону, — мне совершенно точно известно, что ты корифей в вопросах, касающихся саксонской истории…

— Верно. Сегодня вечером, как и обещал, я расскажу вам все, что мне известно об Иоганне Эрнсте Шнеллере. Итак. Исторические источники довольно скудно освещают его жизненный путь. Некоторые факты биографии до сих пор покрыты мраком. Поэтому мое повествование будет содержать в себе как точно проверенные факты, так и ряд научных гипотез. — Он отхлебнул из своего бокала немного виски. — Шнеллер — фигура достаточно колоритная. Представьте высокого, светловолосого, абсолютно безусого человека, с мясистыми губами, носом с горбинкой и белозубой улыбкой. Такая белизна зубов была явлением для того времени достаточно редким, поэтому упоминается почти во всех хрониках. Современникам импонировала его интеллигентность. Однако они отмечают, что временами Шнеллер был вспыльчив и довольно злопамятен. Его взлет при дворе курфюрста Саксонии был стремителен. Но еще более стремительным было его падение. Поэтому я начну с рокового дня 31 августа 1756 года. Ранним утром некий человек, личность которого до сих пор не установлена, осведомился у слуги, дома ли его господин. Получив утвердительный ответ, посыльный показал письмо, которое надлежало незамедлительно вручить Шнеллеру. Впоследствии посыльный отметил в протоколе следователя, что вручил Шнеллеру послание в десять часов утра. Письмо не нашли, но в его содержании можно не сомневаться: Шнеллера предупреждали о возможном аресте незадолго до наступления темноты. В содержание письма придворный шут посвятил своего секретаря и шеф-повара, обоим он, несомненно, доверял. Они о чем-то посовещались в библиотеке. Около одиннадцати часов шеф-повар объявил прислуге, что господин не поедет кататься верхом, как это было заведено, а целый день будет дома. После этого двое слуг были посланы на рынок за продуктами. По их возвращении повар начал готовить роскошный обед. Шнеллер и его секретарь Август Пфайль несколько часов разбирали в кабинете шута его документы, большую часть из них сожгли в камине. Запах гари распространился по всему дому, несмотря на то что окна были раскрыты настежь, а двери плотно закрыты. В семнадцать часов подали первые блюда. Прислуга была удивлена — Шнеллер пригласил за стол не только Пфайля, но и шеф-повара. Около двадцати часов шеф-повар вышел из столовой, чтобы принести сыры и еще несколько бутылок вина. Прислугу отпустили. Шнеллер запер дверь в столовую. В доме все стихло. С наступлением темноты раздался стук в двери дома. Слуга, принимавший утром посыльного, открыл дверь и увидел драгун из свиты курфюрста. Они отстранили его и прошли в дом, потребовав немедленно проводить их к Шнеллеру. Однако дверь в столовую была заперта. На стук и крики никто не отзывался. Дверь в конце концов сломали. Картина, открывшаяся их глазам, напоминала поле битвы: огромное количество грязных тарелок, пустых бокалов, остатки закусок на серебряных блюдах, разбросанные повсюду пустые бутылки… Все трое — Шнеллер, Пфайль и повар — были мертвы.

— Яд? — Щеки Клаудии от волнения порозовели.

— Да. В одной из бутылок с вином был яд. До сих пор не ясно, отравились ли повар и секретарь добровольно или они ничего не подозревали и умерли, так ничего и не поняв. Впрочем, причин отравить их у Шнеллера было более чем достаточно: оба слишком много знали.

— Так они действительно владели какой-то информацией?

— Да. Всему городу было известно, что и повар, и Пфайль были доверенными лицами Шнеллера. Пфайль был в курсе всех сделок своего господина. Их бы наверняка пытали, и чем бы это закончилось — одному Богу ведомо.

— Ты рассказал конец этой истории. — Симон жаждал информации. — А при чем здесь государственная измена?

Клаудиа тоже беспокойно ерзала в кресле.

— Это главное во всей этой истории. Я начну несколько издалека. Шнеллер родился 14 апреля 1700 года в Берлине в семье коммерсанта. Семья жила довольно скромно. Иоганн был единственным ребенком. Когда мальчику исполнилось четырнадцать, семья переехала в Гамбург. Здесь у дяди Иоганна было свое неплохо налаженное дело: он торговал со многими партнерами в разных странах Европы. Дядюшка был тяжело болен, и отец Иоганна, вложив свой капитал в дело брата, смог серьезно укрепить финансовое положение фирмы. Иоганну не нравилось жить в Гамбурге. Кроме того, климат был не очень полезен для его здоровья. Молодого человека отправили учиться в Аугсбург и Нюрнберг. Обучался он искусству торговать. Его способности к коммерции вызывали восторженные отзывы учителей. Ему сулили блестящее будущее. Но вскоре сам Иоганн потерял интерес к ремеслу коммерсанта и решил попробовать свои силы в актерском ремесле, попросту говоря, подался в комедианты. Разрыв с отцом последовал незамедлительно. Об этом свидетельствуют сохранившиеся письма. Через некоторое время Шнеллер по непонятным причинам уехал за границу, и о последующих двадцати трех годах его жизни нам не известно ничего. Его восхождение на авансцену европейской истории состоялось в августе 1740 года. Фигура Шнеллера всплыла в окружении архиепископа Фридриха Карла фон Шенборна в Вюрцбурге. И числился он там как придворный шут и фокусник. Где и когда выучился он этому ремеслу, мы не знаем. Известно, что к тому времени он знал три языка — итальянский, французский и испанский. Вскоре он стал любимым шутом архиепископа. Однако в 1746 году Иоганн Шнеллер был вынужден покинуть своего благодетеля из-за любовной интриги. Спустя некоторое время Фридрих Карл скончался. Несколько лет Шнеллер остается в тени; его имя всплывает то там, то здесь, но деяния его не привлекали внимания историков. Его час пробил в 1750 году. Шнеллер узнал, что умер придворный шут Фридриха Августа II Саксонского. Через неделю после того, как пришла эта новость, Шнеллер уже был в Дрездене. Он почти сразу нашел возможность встретиться с Фридрихом и пришелся по душе курфюрсту. Шнеллер настолько быстро добился доверия господина, что уже в августе того же года был назначен его придворным шутом.

— Может, вы расскажете поподробнее, что это за должность такая — придворный шут, какие у него обязанности и зачем они вообще были нужны? — вмешалась девушка. Клаудиа явно была раздосадована. В свое время ей не удалось посетить семинар по этой теме, и ее представления были очень расплывчаты.

— Я подойду к этому чуть позже, — ответил Хильбрехт. — Без этого нам все равно не обойтись. Но сначала поговорим о делах амурных. В то время браки по любви среди высшего сословия были крайне редкими. При королевских дворах это вообще исключалось. Женились и выходили замуж, руководствуясь стратегическими интересами: ради того, чтобы, например, укрепить род, преодолеть многолетнюю вражду, укрепить политический или военный союз… Каждый правитель скрывал свои планы относительно государственного устройства от собственной супруги. Он не имел права доверять ей до конца, так как всегда была вероятность того, что интересы родительской семьи окажутся для нее превыше интересов мужа. Доверять придворным тоже было нельзя. Эти могли предать еще быстрее. Шуты, таким образом, оставались единственными в их окружении, у кого не было ни династических, ни карьерных, ни каких-либо иных интересов предавать своего хозяина. С конца семнадцатого века и особенно в веке восемнадцатом конкуренцию шутам стали составлять фавориты и фаворитки царствующих персон, представлявшие серьезную политическую силу. Их влияние при дворах Европы возросло многократно. Причиной тому было прежде всего ослабление церковных канонов. Фавориты и фаворитки, по сути своей обыкновенные любовники и любовницы царствующих особ, были попросту интегрированы в структуру почти каждого двора Европы с молчаливого благословения церкви. Как и придворные шуты, это… сословие получило право возражать своему господину, собственные деньги, право входить в покои королевской особы в любое время… Шуту приходилось делить свои привилегии с фавориткой курфюрста или короля, и это не могло закончиться миром. Фаворитизм возобладал в конце концов при большинстве дворов Европы к середине XVIII века. Впрочем, с победой Французской революции прошло и время фавориток…

— Простите, — Клаудиа вновь прервала Хильбрехта, — у меня возник вопрос после всего, о чем вы только что рассказали. Я всегда полагала, что шут — это что-то вроде паяца, комедианта при вельможе. Вы же утверждаете, что такой человек выполнял роль политического советника. Так было не всегда?

— Да, вы правы, Клаудиа. Я расскажу историю «должности шута», прежде чем перейду к освещению роли шутов в истории XVIII века. Шутовство уходит корнями в историю стран Востока. В прежние века сумасшедшие люди в этих странах не отторгались обществом, как в Европе, — наоборот, их окружали повышенным вниманием и заботой. Согласно господствовавшему тогда мировоззрению, сумасшедшие, или, если хотите, юродивые, обладали даром предсказания, а значит, могли заглянуть в будущее. Считалось, что они особо отмечены Богом. К таким людям относились со смешанным чувством страха и уважения, полагая, что они способны к колдовству. На Востоке монарха, властителя тоже полагают посланцем Господа. Поэтому между юродивыми и властями предержащими должна была существовать некая тайная связь. Эта божественная связь с правителем отличала юродивого от прочих придворных. В противовес всему остальному окружению монархической особы шут был наделен правом говорить что хочет и когда хочет, ибо его устами глаголил сам Господь Бог. Постепенно османские султаны стали не только вводить шутов в свое окружение, платить им жалованье и пенсию, но и ввели при дворах должность «придворный шут». В Европе мода на шутов появилась во времена крестовых походов. Уже в XIII веке придворные шуты были почти при всех европейских дворах. В 1316 году король Франции Филипп V платил своему шуту жалованье из государственной казны. Шутовство было возведено в ранг государственного института. Столетием позднее каждый уважающий себя дворянин имел в своем окружении одного или даже нескольких шутов. Впрочем, мистическая составляющая личности шута канула в Лету. Придворными шутами становились не юродивые; их выбирали среди бродячих артистов, фокусников, музыкантов. Шутовство распространилось повсеместно. В городах появились целые артели профессиональных шутов. Даже в армии были введены такие должности… Но шуты, о которых мы здесь говорим, — это сливки шутовского братства, так сказать, высшее сословие. Такой шут был мало похож на своего коллегу из древних веков. Он мог обращаться к своему господину на ты, высмеивать его в своей сатире. Он был постановщиком спектаклей при дворе и актером, клоуном и фокусником, певцом и композитором. Шут по определению дерзок и непослушен, груб и одновременно остроумен. Ему все время приходилось отстаивать свое положение при дворе, так как правовых гарантий у него не было никаких. Расцвет шутовства наступил с подлинным укреплением европейских монархий, когда все дворы обзавелись своими резиденциями, государственным аппаратом. Вот тогда наши герои были официально наделены правами и заняли свое место в иерархии двора.

Чтобы прояснить, что же это за материя такая — шут, воспользуемся карточной колодой. В любой колоде должен быть джокер, изображение которого весьма напоминает шута, не так ли? Отличительные символы шута — скипетр и колпак с бубенчиками — есть и на карте с джокером. Джокер всегда в игре. При этом в иерархии колоды он не имеет порядкового номера, просчитать его невозможно. Игра теряет всякую логику, когда появляется эта карта. Нельзя быть уверенным до конца в исходе игры, пока не сброшен джокер. Так и шут постоянно нарушал ритм жизни двора своим присутствием.

— Раз уж ты перешел к атрибутике, — прервал гостя Симон, — как получилось, что символами шута стали скипетр и колпак с бубенчиками?

— Вы хотите знать все и сразу, — рассмеялся Хильбрехт. — Ладно, еще одно маленькое отступление. Существенной составной частью костюма в Европе того времени были башлык, колпак или чепец. Эти головные уборы носили все — и простые крестьяне, и знать, и короли. Но в конце XIII века колпак уже вышел из моды и был скорее насмешкой, признаком, по которому шута отличали от прочих граждан. Жезл или скипетр шута — некое подобие королевского скипетра. Шут показывал высоту своего положения, особые отношения, которые связывают его с господином. Во французском языке скипетр шута обозначается словечком «marotte», что буквально означает «каприз», «причуда». Слово, впрочем, было заимствовано, уже давно прижилось в немецком языке. Одежда шута, как правило, шилась из зеленых и желтых тканей. Эти цвета символизировали слабоумие, сумасшествие. Колпак шута, а иногда и скипетр, да и весь костюм обязательно украшались бубенчиками. Это символ дисгармонии окружающего мира. Еще один атрибут шутовского костюма — трещотка. В стародавние времена с помощью таких трещоток население оповещали о надвигающихся болезнях, эпидемиях. Придворные, увидев трещотку, тоже должны были насторожиться. Однако оговоримся сразу: Шнеллер не носил шутовской костюм, он одевался согласно моде того времени. Закончим на этом наш исторический экскурс и вернемся к саксонскому двору, такому, каким его увидел наш герой в 1750 году. Каковы были его задачи? Выражаясь современным языком, активность Шнеллера проявлялась в следующих сферах: в политике, менеджменте и вопросах коммуникаций. Я намеренно использую сегодняшнюю терминологию, чтобы лишний раз подчеркнуть, насколько значительной фигурой был Шнеллер. Само собой, ему приходилось заниматься и увеселительными мероприятиями при дворе, в первую очередь организовывать досуг самого курфюрста. Общеизвестна любовь правителей того времени ко всякого рода представлениям, спектаклям, праздникам. Коронации, фейерверки, охота, прочие мероприятия превращались в грандиозные шоу. В центре каждого такого шоу был монарх, а в качестве церемониймейстера, режиссера обычно выступал придворный шут. Наш герой, впрочем, занимался постановками этих шоу лишь в свободное «от основной работы» время. Его весьма приличное образование, опыт работы, природная сноровка предопределили то, что он фактически стал главным коммерсантом при дворе Фридриха Августа II. Он снабжал двор, как мы выразились бы сегодня, продуктами питания, тканями, предметами искусства. Он улаживал вопросы денежно-кредитной политики с европейскими банками. Шнеллер практически был единственным человеком при дворе, кто занимался этими вопросами. Его умение вести переговоры позволило создать прекрасно налаженную деловую сеть, что не могло не вызывать раздражения многих коммерсантов того времени. Шнеллер был весьма обеспеченным по тем временам человеком. Мог позволить себе построить небольшой дворец на берегу Эльбы, покупал земельные наделы, коллекционировал предметы искусства и драгоценности. Три источника доходов было у шута его величества. Во-первых, жалованье, которое платил ему курфюрст. Во-вторых, он наживался на торговых сделках, которые проводил. И наконец, умело использовал свое положение при дворе. Шнеллер был одним из немногих, кто имел доступ к Фридриху в любое время. Поэтому те, кому что-либо было нужно от курфюрста, вынуждены были обращаться к Шнеллеру. Решить вопрос строительства чего-либо, получить разрешение вести торговые дела за границей, пристроить дочь или сына на службу ко двору… Самый быстрый путь к курфюрсту лежал через его шута. Естественно, услуги посредника были не бесплатными. Ко дню рождения Шнеллер получал неплохие подарки от вельмож, желавших поддерживать с ним добрые отношения. Уже через пару лет Шнеллер стал одним из самых влиятельных и богатых людей в Саксонии.

Симон налил еще виски. Хильбрехт посмотрел на часы:

— Совсем поздно. Утром я должен уехать в Дрезден первым поездом. Постараюсь быть кратким.

Симон переглянулся с Клаудией. Они узнали далеко не все, что хотели.

— Итак, Шнеллер добился высокого положения и грелся в лучах монаршей благосклонности. Теперь обратимся к тому, как наш герой выполнял свои функции при дворе и что послужило причиной его падения. Доверие, которым пользовался Шнеллер у Фридриха Августа II, было абсолютным. Шут принимал участие в самых секретных переговорах, консультировал курфюрста и даже сам вел переговоры от его имени. Перевозил секретнейшие документы, если ему было по пути к адресату. Торговая деятельность требовала частых поездок по Европе. Нередко Фридрих поручал ему дела дипломатические. Позиции Шнеллера при дворе в 1754 году, через четыре года после прибытия в Дрезден, казались очень прочными. Но где много света, там много теней. Врагов за эти годы он нажил себе достаточно. Пока, правда, никто не решался выступить против него открыто. Но подковерные игры уже велись. Вели их прежде всего люди премьер-министра графа фон Брюля и он сам. Премьер стремился усилить свое влияние на Фридриха, но для этого надо было ослабить позиции Шнеллера. В марте 1755 года такая возможность представилась: первому министру удалось ввести в окружение курфюрста новую фаворитку. В противоположность своей предшественнице эта дама была отнюдь не глупа и довольно тщеславна. Она была протеже самого фон Брюля, и ей удалось расшатать ту систему отношений при дворе, которая была выстроена Шнеллером. Последнему оставалось только наблюдать, как стремительно убывает его влияние на курфюрста. Позиции же фон Брюля укреплялись день ото дня.

— Позволь прервать тебя, Ганс, — произнес Симон. — Я не силен в истории Саксонии, но слышал, что курфюрст Фридрих Август II был намного целомудреннее своего отца, Августа Сильного. Для меня вообще стало откровением, что у него были фаворитки.

— Верно. Традиционно историки именно так трактуют жизненный путь этих монархов. Но это не совсем верно. Август Сильный был известный охотник за юбками. Сыну, конечно, было далеко до папаши. К тому же он был женат на дочери австрийского кайзера, отличавшейся глубокой религиозностью. Но интрижки он себе позволял… Впрочем, известно о них было далеко не всем, даже при дворе. Те, кто был в курсе происходящего, предпочитали помалкивать. У нас оказались в руках некоторые источники, широкой публике недоступные.

— Что это за источники? — заинтересовался Симон.

— Это долгая и запутанная история. — Хильбрехт ушел от ответа. — У меня очень мало времени. Давайте вернемся к фигуре Шнеллера. В сложившейся ситуации ему следовало бы просто уйти в тень, как только он почувствовал, что Фридрих перестал в нем нуждаться. Но наш герой был весьма злопамятен и мириться с крахом своей карьеры вот так просто не собирался. Весной 1756 года состоялось его последнее публичное выступление, лебединая песня. 14 апреля, в день своего рождения, он организовал возле городских ворот большой крестьянский праздник. Было построено множество павильонов, сценических площадок, ларьков. Была организована грандиозная ярмарка со скоморохами, дрессировщиками, фокусниками. Но и здесь не обошлось без интриг. Курфюрст сначала согласился приехать на праздник, но потом отказался. Для Шнеллера это был страшный удар. Он превратился в посмешище всего города. Желая отомстить, он начал шпионить в пользу Фридриха Великого и так превратился в государственного изменника. Его измена привела впоследствии к Семилетней войне. Финал этой истории известен всем. 29 августа 1756 года Фридрих II без объявления войны вторгся в пределы Саксонии. Как только стало известно об этом, по инициативе фон Брюля было предпринято тщательное расследование. Не нужно было копать очень глубоко, чтобы выйти на след Иоганна Шнеллера. О том, что случилось за этим, я рассказал в самом начале. Такова в общих чертах история взлета и падения Иоганна Эрнста Шнеллера, придворного шута Фридриха Августа II Саксонского.

Ганс Хильбрехт откинулся на спинку кресла и наслаждался тем впечатлением, которое произвел на слушателей его рассказ.

— А теперь откройте мне секрет, почему вас так заинтересовала история этого человека?

Симон встал, чтобы принести книгу в сафьяновом переплете, лежавшую под стопкой журналов в серванте. Краем глаза он увидел, как вытянулось от изумления лицо дочери.

— Собственно, причина моего любопытства вот в этой книге. — Он протянул том Гансу. — Я приобрел ее некоторое время назад, а сейчас решил продать. Поэтому и хотел узнать кое-что о человеке, которому, очевидно, когда-то принадлежала эта книга, то есть об Иоганне Шнеллере.

— Ты прав. — Хильбрехт узнал экслибрис. — Эта книга о табаке, судя по всему, из его весьма богатой библиотеки. Очень ценный экземпляр.

На лице у Клаудии застыл немой вопрос. Симон, конечно, ничего не рассказал дочери о своем визите к переплетчику.

— А что, собственно, стало с библиотекой Шнеллера? И вообще с его добром? Ты не упомянул, что Шнеллер был женат.

Симон задал свой вопрос как бы вскользь, наливая себе еще виски.

— Это одна из загадок Шнеллера, разгадать которую не удалось до сих пор. Сразу после самоубийства шута было дано указание конфисковать все его имущество. Но выяснилось, что конфисковать нечего. Не было найдено никаких денежных средств, несмотря на то что еще весной 1756 года Шнеллер продал одно из своих поместий, чтобы расплатиться с долгами, возникшими из-за привычки слишком красиво жить. Об этом знали почти все, как и о том, что долги он так и не вернул. Есть предположение, что ему удалось как-то спрятать свои сокровища. Многие исследователи считают даже, что существует клад, который не найден до сих пор. Все попытки обнаружить сокровища в наше время оказались безрезультатными. — Хильбрехт внимательно пролистал книгу. — Есть здесь что-то достойное внимания?

— Нет. — Симон забрал у него том и задумчиво провел рукой по переплету. — Просто очень редкая и хорошо сохранившаяся книга, к тому же из личной библиотеки такого человека. Теперь у меня есть все основания еще больше поднять цену.

Часы пробили час ночи. Ганс Хильбрехт поднялся:

— Простите, друзья мои, но мне все-таки пора. Иначе я не смогу завтра уехать первым поездом. Ты не вызовешь мне такси? — Он повернулся к Симону.

Клаудиа подошла к телефону и сделала заказ.

— Выкуришь сигару? — Девушка вошла в гостиную с книгой в одной руке и бокалом вина в другой.

Симон присел на диван рядом с дочерью и закурил.

— А где «Остров Фельзенбург»?

— Пока у Вернера. Я попросил его поменять местами переплеты и экслибрисы. Думаю, для нас будет лучше, если ничто не будет указывать на принадлежность «Острова» к библиотеке Шнеллера.

Они немного помолчали.

— То, что мы нашли в этой книге, — наверняка зашифрованное описание места, где зарыт клад.

На этот раз Симон склонен был согласиться с дочерью. Из того, что говорил Хильбрехт, тоже можно было сделать такой вывод. Симон рассказал Клаудии, что купил старые планы и описания Дрездена, их должны были доставить уже завтра.

— Хорошо бы подробнее изучить время, в которое жил Шнеллер, и подробнее познакомиться с его личностью, — заключил Симон.

— Я одного не могу понять, когда все-таки был издан «Остров». Наш экземпляр датирован 1751 годом. Но Шнеллер к тому времени всего год как служил у Фридриха Августа II. Не мог ведь он уже тогда планировать, где будет прятать сокровища?

— Разве я не сказал тебе об этом в прошлый раз? Раньше книги продавались в виде печатных листов, а покупатели сами оформляли и переплетали их по своему усмотрению. Шнеллер скорее всего купил это издание, вставил в него измененную страницу и отдал все в переплет.

— Еще одного не могу понять. Почему в тот день Шнеллер просто не сбежал из города?

— Надо было спросить об этом у Хильбрехта. Думаю, шут уже был под наблюдением и знал об этом. Ему бы просто не дали уйти. Как бы там ни было, сейчас у меня нет настроения решать эти головоломки. Я устал как собака. Ты останешься ночевать?

— Да. Завтракаем вместе?

— В десять. Оставь, пожалуйста, записку для Джулии.

 

ГЛАВА 5

Ганс Хильбрехт удобно устроился в мягком кресле вагона первого класса экспресса «Виндобона». Он оказался единственным пассажиром в этот ранний час. Именно в этом экспрессе несколько лет назад произошло его знакомство с Герхардом фон Зассеном.

Хильбрехт узнал тогда, что на пост статс-секретаря министерства культуры назначен новый человек, и решил во что бы то ни стало с ним познакомиться. Удобный случай представился именно здесь, в этом экспрессе, в переполненном вагоне-ресторане, пять лет назад. Они часто встречались потом и официально, и приватно. Два года назад Хильбрехт как бы случайно обмолвился о том, что неплохо бы ему занять пост ректора Технического университета Дрездена. Они тогда ужинали вдвоем в ресторане, и фон Зассен сам завел разговор о сокровищах Иоганна Эрнста Шнеллера. Он поведал Хильбрехту о своем старом школьном друге, которому удалось заполучить документы, дававшие представление о том, насколько велики были эти ценности, доказывавшие, что клад действительно существует, но ничего не говорившие о том, где его следовало искать. Хильбрехт воодушевился, так как его тоже интересовала личность Шнеллера. Господин статс-секретарь намекнул, что раскрытие тайны сокровищ может сыграть решающую роль для его собственной карьеры. И Хильбрехт предложил фон Зассену помощь. В ответ тот обещал подумать, как можно пересадить Хильбрехта в ректорское кресло. Фон Зассен передал ему копии документов, но их прочтение сначала не натолкнуло Хильбрехта ни на какие идеи.

Как только экспресс миновал пригороды Берлина, Хильбрехт достал свой мобильный телефон и набрал номер статс-секретаря. Это было время, когда последнего можно было застать на рабочем месте.

— Секретариат господина фон Зассена. У аппарата Мюллер. Добрый день.

Хильбрехт попросил срочно соединить его с фон Зассеном по важному делу.

— Господин статс-секретарь очень занят, но я попытаюсь что-нибудь сделать, господин профессор.

В трубке раздался сигнал переключения линии.

— Алло, Ганс, очень коротко. Я убегаю к министру.

— Речь идет об Иоганне. Я полагаю, ты был прав. Нам нужно увидеться.

— Что-то новое? — Фон Зассен явно сгорал от любопытства, но времени у него, похоже, действительно было в обрез.

— Да, возможно, совершенно новый след. — Хильбрехт старался говорить очень кратко. — Можем сегодня поужинать вместе. В семь?

— Да, подходит. Как обычно, в «Кернергартене»?

— Договорились.

Хильбрехт посмотрел на часы. В Дрездене он будет через полтора часа. Он устало прикрыл глаза. Хотелось думать, что от силы через полгода он станет-таки ректором Технического университета Дрездена.

Клаудиа и Симон расположились после завтрака на террасе и занимались анализом полученных только что старых планов, рисунков с видами Дрездена, исторических ссылок на наиболее выдающиеся события города. Клаудиа пыталась систематизировать накопленные сведения. Она раскрыла свой ноутбук и составляла базу данных. Перед ними медленно начинала вырисовываться картина царивших в эпоху Фридриха Августа II экономических, политических, культурных отношений.

Незадолго до обеда зазвонил телефон.

— Алло, Шустер, это Хёфль. У меня есть то, что вы просили. Как у вас со временем?

— Могу приехать прямо сейчас.

Клаудиа вопросительно подняла глаза. Симон прикрыл микрофон рукой.

— Это Хёфль.

— Не забудьте захватить письма Фейхтвангера.

— Я уже уложил их.

— Жду вас, Шустер.

Симон положил трубку.

— Дневник у него? — Клаудиа подняла глаза от монитора.

— Похоже на то.

— Я могу поехать с тобой.

— Лучше не надо. Хёфль довольно странный человек и в подобных делах очень печется о соблюдении конфиденциальности. Он будет недоволен, если я приду не один.

— Но ты же не будешь без меня читать дневники?

— Конечно, нет. Только я еще хотел бы заехать в магазин. Так что дома буду к ужину.

Симон вызвал такси, глубоко и с сожалением вздохнул, взял портфель с письмами Фейхтвангера и уехал.

— Как я уже рассказывал, — Хёфль церемонно налил в чашки чай и показал на лежавшую на его столе коричневую папку, — дневники попали ко мне около двадцати лет назад. Я внес этот товар в один из каталогов, и очень скоро нашелся покупатель.

— Вы позволите взглянуть на документы?

Хёфль величаво склонил голову в ответ.

— Это тот самый дневник. 62 страницы. В том виде, как я продал его. Все на месте. Ни один лист не пропал.

— А больше вы ничего не хотите мне сказать? Где, например, остальные фрагменты дневника?

— Больше ничего, к сожалению. Другие фрагменты, вероятно, сгорели. Оригинал перевода имел несколько обгоревших страниц. Думаю, в каталоге это отражено. Могу я наконец получить письма?

Симон достал папку и передал ее Хёфлю. Тот принялся изучать ее содержимое.

— Прекрасно, — произнес он спустя какое-то время. — С вами приятно иметь дело, Шустер. А теперь прошу извинить меня. Дела.

Симон попрощался. В первом попавшемся кафе он выпил чашку эспрессо. Он едва устоял перед соблазном заглянуть в коричневую папку.

Ганс Хильбрехт ждал своего собеседника в ресторане «Кернергартен». Этот ресторан славился великолепным видом на акваторию «Голубого чуда», как любовно называют в Саксонии Эльбу. Кухня здесь была очень незатейливой. Но панорама, открывавшаяся из зала, компенсировала все недостатки. Хильбрехт наслаждался видом на реку, слушал, как урчат моторы проплывающих мимо кораблей, но мыслями был далеко. Почти все время на протяжении последних дней он видел перед собой одну и ту же картину: он на трибуне университета произносит вступительную речь при назначении на пост ректора. Никакие иные мысли не услаждали его душу так, как эта. Появившийся фон Зассен прервал его мечты.

— У меня не много времени. Завтра прибывает японская делегация. Надо еще раз просмотреть приветственную речь министра.

Статс-секретарь присел рядом с Хильбрехтом. Темно-серый кашемировый костюм великолепно сидел на нем. Его дополняли голубая рубашка и пестрый галстук по моде последнего времени. Отличительной особенностью его лица были невообразимо густые черные брови и мясистый нос. Герхард был лысоват, остатки поседевших волос были коротко подстрижены. Для своих сорока девяти лет он выглядел отлично — широкоплечий, подтянутый и довольно высокий. Его карьера складывалась весьма удачно. Пять лет назад Зассен был переведен из Висбадена в Дрезден, и ему прочили место премьер-министра федеральной земли Саксония. Во всяком случае, его супруга по поводу и без повода намекала на это везде, где только можно. Даже когда муж однажды очень строго попросил ее больше не делать этого. Все еще было далеко не так ясно, как она пыталась представить. Марианна лишь пожала плечами. Ее отец, весьма крупный предприниматель из Гессена, умер десять лет назад, оставив ей приличное состояние, размер которого позволял даме самой определять в этой жизни, какие перед собой ставить цели и какими путями их достигать. Карьерный рост фон Зассена был обусловлен не только и даже не столько его собственными способностями, сколько связями его супруги в деловых кругах и среди верхушки партии, в которой состоял ее муж.

— Мы переезжаем в Дрезден не для того, чтобы ты закис там, оставшись сидеть в кресле статс-секретаря, — заявила она перед отъездом в столицу Саксонии. — Ты должен раскрыться, продемонстрировать все свои способности. Я позабочусь о том, чтобы с тобой считались, и обеспечу тебе спонсорскую поддержку.

Марианна до сих пор не бросала слов на ветер. Все свои обещания она выполняла. Так, уже на новом месте благодаря помощи ее знакомых из делового мира фон Зассену удалось протолкнуть несколько серьезных проектов по развитию музеев. Его ценили в правительстве не только за это. Герхард фон Зассен выгодно отличался от действующего министра манерой поведения, а его постоянно проявляемая забота о культурном и историческом наследии города способствовала созданию положительного имиджа в средствах массовой информации. Почти все журналисты, за исключением тех, которые были ангажированы другими партиями, предсказывали его скорый взлет на вершину политической пирамиды Саксонии.

После того как ужин был заказан, Хильбрехт рассказал о своем вчерашнем визите к книготорговцу из Берлина Симону Шустеру.

— По-твоему, это большая новость? — разочарованно произнес фон Зассен.

— Подумай сам. Симон Шустер хотел узнать что-либо о Шнеллере, причем максимально подробно. Они с дочерью слушали меня, боясь упустить хоть единое слово. Они буквально выпытывали у меня, что мне известно о сокровищах шута. У Симона есть книга из библиотеки Шнеллера. Я знаю историков, которые считают, что тайна клада зашифрована именно в одной из книг!

— Если эти сокровища вообще существуют. — Фон Зассен огляделся, испугавшись, что их могут подслушать.

— Конечно, существуют. Это однозначно следует из описи имущества и финансовых документов, которыми владеет твой засекреченный друг из Вены. Я еще раз все проверил. Шнеллер продал фактически всю свою недвижимость, а деньги вложил в золото, драгоценные камни, украшения. Это факт. Ни наследников, ни следов. И Шустер знает о сокровищах шута то, что мы пока не знаем, но обязаны узнать.

Какое-то время они молча ели, каждый был погружен в свои мысли.

— Итак, нам нужна книга. — Фон Зассен отложил в сторону вилку и нож.

— Или то, что в ней скрыто.

Дома Герхард фон Зассен сразу заперся у себя в кабинете. Его супруга была на очередном собрании очередного благотворительного фонда, где пыталась раздобыть какие-то деньги.

Он открыл бутылку красного вина, уселся за стол и еще раз вспомнил тот день, когда впервые узнал о сокровищах Шнеллера. Незадолго до этого произошла его встреча с Клаусом Рубеном, оба приехали на празднование столетия гимназии, где когда-то учились. Поначалу у фон Зассена не было особого желания возобновлять отношения с Рубеном — статс-секретарь знал, что последний замешан в каких-то сомнительных сделках с антиквариатом. Но когда тот некоторое время спустя рассказал ему о сокровищах Шнеллера… Фон Зассен тут же понял, какую роль может сыграть клад в его карьере, если будет найден. Потом он рассказал Рубену о Хильбрехте. Рубен поначалу наотрез отказался связаться с последним и тем более передать ему копии документов. Но фон Зассен дал однокашнику гарантии, что профессор не прикарманит ни одного листа. К тому же Хильбрехт — дока в истории Дрездена, а это очень важный фактор для успеха их дела. Рубену пришлось согласиться. Возможность разбогатеть, обнаружив клад, мало интересовала фон Зассена. Так же как и Хильбрехта, для которого мечтой всей жизни стало кресло ректора. Конечно, для Рубена деньги были куда важнее… Ну да ладно. Клауса он решил вывести из игры при первой возможности.

Симон задержался в магазине, улаживая вместе с Региной некоторые производственные вопросы. Домой он пришел чуть позже обещанного.

— Ну наконец! — Клаудиа выбежала встречать отца. — Принес дневники?

— Да. Но прежде чем мы начнем, можно, я поем?

Через полчаса они расположились в его кабинете. Симон достал бумаги из папки, просмотрел первые страницы и сказал:

— То, что здесь написано, я тебе уже рассказывал. Просмотришь эти записи потом. А сейчас, чтобы не терять время, начнем с того места, где я остановился. Хорошо?

21 ноября 1754 г.

Довольно неожиданно ко мне заглянул господин Карл Вильгельм Дассдорф, картограф. Этот выдающийся ученый всегда желанный гость в моем доме. Мы побеседовали о театре, посмеялись немного над профессором Готтшедом, известным философом из Лейпцига. Он считает разум высшей материей, пытается сделать театр институтом морали. Комедия, фарс, опера, по его мнению, не заслуживают того, чтобы считаться искусством. Но имел ли он возможность хотя бы раз в жизни наслаждаться мастерством великого Грифиуса или оценить блистательные комедии Гольдони? Мы едины с господином Дассдорфом в том, что профессор Готтшед не придется ко двору, ибо его взгляды на театр далеки от того, каким видит это искусство его величество.

Сейчас я у себя в кабинете. Мысли заняты тем, как лучше отметить день 3 февраля. Конечно, после банкета дадим новую комедию Гольдони. Здесь ее еще никто не видел. Думаю, перенос действия из Венеции сюда, на новую сцену, — это уже хороший щелчок фон Брюлю по носу. А когда все увидят представление в полном объеме, думаю, они просто помрут со смеху. Спектакль непременно понравится господину. Он уже спрашивал, как идет подготовка к новой постановке. Через пару дней я расскажу ему о своих идеях.

27 ноября 1754 г.

Сегодняшний день наполнен только хорошими событиями. Мне пришла в голову мысль ввести в спектакль еще одну сценку и два новых персонажа. Это по-прежнему будет комедия Гольдони, именно так мы ее и объявим. За обедом доложили, что пришел так долго ожидаемый мной груз из Кёльна. После небольших формальностей я получил его на таможне. И вот коллекция из более чем сотни курительных трубок разложена передо мной на большом столе. Это настоящие произведения искусства. Здесь есть трубки из дерева, искусно украшенные резьбой и покрытые дорогими лаками, трубки из фарфора и серебра, стеклянные трубки и трубки из слоновой кости, присланные из далекой Индии. Так, рассматривая одну за другой, я коротаю время после обеда.

Сразу вспоминаю итальянского аристократа Джакомо Казанову. Пару лет назад мне довелось познакомиться с ним, когда тот гостил в Дрездене у своей матери, переселившейся сюда актрисы Марии Жанетты Джованни. За время своего пребывания здесь Казанова написал небольшую пьесу, которую мы с успехом поставили во время карнавала 1753 года. Я пригласил его к себе вскоре после постановки. Во время визита показал ему свою коллекцию. Рассматривая экспонаты, Джакомо сказал:

— Сейчас, когда я рассматриваю эти великолепные экземпляры, мне вспоминается беседа со знаменитым турецким философом Юсуфом Али. Это было еще в 1745 году в Константинополе. Он поделился со мной некоторыми мыслями о курении табака: «Истинное наслаждение при курении состоит в созерцании дыма. Причем не того дыма, который поднимается из трубки, а того, что вы выпускаете изо рта. Слепому человеку не дано наслаждаться курением, потому что он не может видеть дым. Впрочем, вы сами можете в этом убедиться. Попробуйте покурить ночью, плотно закрыв шторы у себя в комнате. Вам даже не захочется скорее всего раскуривать трубку, и вы просто отложите ее». Мне ничего не оставалось, как согласиться с этими рассуждениями. Но больше всего меня поразили не сами мысли этого уже очень пожилого человека, а способность его подмечать в нашей жизни такие моменты. Поразительная наблюдательность и ясность мысли, не правда ли?

Новая коллекция просто бесценна. Сегодня обязательно покажу ее его величеству.

Уже глубокая ночь, но у меня в кабинете еще горит свет. Сегодня во время ужина его королевское величество заметил, когда я рассказал ему о трубках:

— Великолепно, милый Иоганн. Скажи, а ты уже слышал?.. Наконец доставили «Сикстинскую мадонну» Рафаэля. Господин фон Брюль приобрел ее для нас. Картина стоит двадцать тысяч дукатов. Мы уже полюбовались на нее. Невозможно оторвать глаз! Завтра днем приглашены все специалисты, чтобы дать свою оценку.

Когда он говорил это, его глаза светились от счастья. Мне стоило большого труда скрыть свое бешенство. Фон Брюль в это время о чем-то шутил с господином министром Хеннике, и было видно, что его распирает от гордости. Внимание всего двора было приковано к премьер-министру. Ведь это он добыл «Мадонну» для курфюрста. За столом рядом с фон Брюлем сидел Беллотто.

— Мастер, а каково твое мнение о новом экспонате нашей галереи?

— Могу только поздравить ваше величество с этим приобретением. Не многие произведения искусства могут сравниться с творением великого Рафаэля.

Польщенный курфюрст поднял бокал и предложил тост.

В моем доме полная тишина. Я отпустил слуг. Кто такой Беллотто? Когда-то он приехал в Дрезден в надежде стать придворным художником. Пару раз писал мой портрет и вид моего дома с моей персоной на ступенях. Но то же самое он делал и для фон Брюля. Так он втерся к нам в доверие, и каждый из нас замолвил в свое время за него слово перед курфюрстом. Он добился, чего хотел. Но надо отдать должное этому человеку. Он не зазнался, и я не обойду его своим вниманием и теперь. Как он должен чувствовать себя сейчас, когда все говорят только о Рафаэле?

29 ноября 1754 г.

После обеда получил записку от фаворитки его величества. Когда я вошел к ней, все уже было готово к чаю.

— Дорогой Шнеллер, — она глянула на меня своими коровьими глазами, — я так несчастна. Можно мне быть с тобой совсем откровенной? — Дама не стала дожидаться, пока я отвечу. — Я уже не уверена, что курфюрст испытывает ко мне хоть какую-то симпатию. Он почти не приходит ко мне, а когда появляется, то ведет себя так, словно я для него пустое место. Шнеллер, скажи, у него новая связь?

Я почувствовал, как под париком выступила испарина. Что это? Заблуждение? Курфюрст ничего не говорил мне об этом. Он очень занят сейчас делами государства. События в Польше требуют его пристального внимания. Впрочем, он не настолько загружен, чтобы не поделиться со мной. Для решения политических вопросов есть Брюль. А амурные дела господин никогда не скрывал от меня. Тем не менее я попытался успокоить ее:

— Не беспокойтесь, сударыня. Его величество очень занят сейчас некоторыми политическими вопросами. Думаю, только этим можно объяснить такое его поведение.

Не уверен, что смог убедить ее. Тревога все сильнее одолевает меня. Надо срочно встретиться с курфюрстом. Думаю, завтра утром будет подходящий момент.

30 ноября 1754г.

Господин граф фон Брюль пригласил всех и, конечно, его величество на праздник по случаю окончания строительства своего дворца. Надо признать, здание выглядит роскошно и импозантно. Фасад четырехэтажного особняка, выходящий на Августусштрассе, имеет двадцать три широких окна. С обратной стороны дворца к берегу Эльбы уступами спускается великолепный сад. Справа от главного здания — двухэтажная библиотека. На ее полках, говорят, разместились шестьдесят две тысячи томов. Я никогда не видел, чтобы фон Брюль читал книги. Ух уж мне эта страсть к коллекционированию! Ансамбль завершают великолепный зимний сад и картинная галерея.

Итак, Брюль представил гостям все это великолепие. В городе только и говорят об этом. Правда, то тут, то там раздаются вопросы, а откуда у господина премьер-министра деньги. Ходят слухи об огромных средствах из казны, вложенных в строительство. Но никто ничего не говорит открыто. Боятся королевского гнева.

На Августусштрассе царило оживление. Все палантины и конные экипажи двигались только в одном направлении. Кучера — в парадных ливреях. Придворные вырядились, как на большой праздник. Моросил дождь, и все экипажи подъезжали закрытыми. У входа в дом, где собралась огромная толпа гостей, мне в нос ударил отвратительный запах фиалковой пудры. Некоторые из придворных прелестниц совершенно лишены вкуса и не знают чувства меры. Парадная лестница позеленела от ливрей слуг. Словом, все было подготовлено, как и подобает такому случаю. В парадном зале был накрыт роскошный стол. Блюда красовались на мейсенском фарфоре. Прибыл курфюрст, и слуги начали подавать на стол. Пир продлился долго. Гости смогли попробовать очень редкие и дорогие блюда. Паштеты из Парижа и Страсбурга, устрицы, выловленные в экзотических морях, шоколад из Рима… Со всех концов стола раздавались восторженные голоса. Праздник должен был показать, как укрепилась власть премьер-министра, как выросло его влияние. Его следует опасаться. Известно, сколько людей оказалось по его приказу в Кёнигштайне. Во время трапезы я находился подле моего господина. Брюль поклонился мне, приветствуя. Взгляд у него при этом был волчий.

После ужина общество плавно переместилось к бильярдным, шахматным и карточным столам. Играли по-крупному. На тех, кто не хотел рисковать, смотрели как на нищих. Я искал жертву для своих фокусов, переходя от стола к столу. Показывать фокусы не доставляет мне особого удовольствия. Но мода на это развлечение пришла сюда именно вместе со мной. Придворным нравится смотреть, как я делаю это. Никто не обижается, став очередной жертвой, даже наоборот — многие гордятся тем, что испытали на себе ловкость моих рук. Сегодня моей жертвой стал господин советник по налогам. Я стянул у него золотые часы, а он даже не заметил как. Эти проделки приносят мне неплохой доход, потому что никто, как правило, не требует вернуть похищенное. Мой учитель, Бруск, написал однажды, что такое воровство в известном смысле можно считать искусством. Главное правило — никогда не покушаться на редкие или дорогие для человека вещи. Не нужно заставлять его страдать. Именно в этом и состоит трудность: понять человека, над которым ты проводишь эксперимент. Сами же трюки очень несложные. Мне удалось овладеть ими в Испании.

Те, кто не играл, развлекались светскими беседами, нюхали табак, слушали музыку. Во всех помещениях играла музыка. Несколько раз я столкнулся с шутом самого фон Брюля. Мы терпеть не могли друг друга, поэтому даже не удостоили друг друга приветствием.

Его величество наконец подозвал меня к себе. Он только закончил карточный кон с несколькими придворными дамами и хотел, чтобы я напел что-нибудь в перерывах между партиями. Наградив меня аплодисментами, они снова взялись за карты. Момент показался мне весьма удачным. Я встал позади курфюрста и, заглянув в его карты, негромко произнес:

— Одна из дам сердца могла бы принести его величеству удачу в игре.

Он оглянулся с удивлением, хотел что-то сказать, но внезапно все понял. Он рассмеялся так, что смолкли все разговоры вокруг. Карты выпали у него из рук, слезы выступили на глазах. Господин никак не мог успокоиться. Он все понял. Все вокруг все поняли и ждали, что он ответит.

— Мне не нужна дама сердца, — отчетливо, чтобы слышали все, произнес он наконец. — Какой от нее толк?

С этими словами курфюрст повернулся к своей супруге, сидевшей за соседним карточным столиком. Та ответила ему кроткой улыбкой. Теперь стало совершенно ясно: курфюрст отверг свою фаворитку. Новость разнеслась по дворцу фон Брюля с быстротой молнии. Да, день оказался очень богат на события!

2 декабря 1754 г.

Обнадеживающие новости из Вюрцбурга. Итальянская труппа, гастролирующая по немецким землям, дала первое представление пьесы Гольдони на немецком языке. Слух об успешной премьере быстро достиг нас. Как же хочется поставить пьесу здесь, в Дрездене! С моими маленькими изменениями. Наша местная труппа не годится для этого. Они слишком боятся фон Брюля. Курфюрст уже дал согласие на то, что представление состоится 3 февраля в Цвингере.

Я должен выехать в Вюрцбург. Расстояние от Дрездена до Вюрцбурга 42 мили. Пять, шесть миль в день — не проблема. Мне вряд ли понадобится больше восьми дней, чтобы добраться до цели. Если, конечно, в пути не будет никаких приключений. Лошадей можно будет менять на каждой почтовой станции. В экипаже путешествовать удобнее, но намного дольше. Да и кучер будет лишней обузой для меня. Поэтому я еду верхом, без слуг. Остановиться на ночлег можно во Фрайберге, Хемнице, Райхенбахе, Хофе, Кульмбахе, Бамберге и Швайнфурте. На восьмой день буду на месте. Заодно договорюсь с местными виноделами о новых поставках. Белые вина из виноградников местного епископа очень нравятся его величеству. Надо еще сегодня поговорить об отъезде с курфюрстом.

5 декабря 1754г.

Я отправился в путь в половине шестого утра. Погода мне благоприятствует. Скакать по хорошей дороге одно удовольствие. Ветер довольно холодный, но небо ясное, снега нет. До Фрайберга четыре с половиной мили. Я достиг первой точки на своем пути довольно быстро, почти не устал. В город меня пропустили тотчас. У меня сопроводительное письмо, подписанное курфюрстом. Остановился в гостинице при почтовой станции. Для меня приготовили отдельную комнату с запирающейся дверью, на ужин подали великолепное жаркое.

Курфюрст сразу согласился с моим предложением. То, что я рассказал об артистах из Вены, очень заинтересовало его. Кроме того, ему очень хочется попробовать новые вина из погребов епископа. Его величество привык к тому, что я путешествую верхом, и не стал навязывать мне ни сопровождения, ни кареты. Ему всегда нравится слушать мои рассказы о дорожных приключениях и впечатлениях.

6 декабря 1754г.

На завтрак мне подали только три яйца, хотя я заказывал пять. Правда, яйца были утиные. В пять часов утра я оседлал коня и отправился в путь. Перед Флоа, на пути в Хемниц, навстречу мне попался почтовый курьер, направлявшийся в Дрезден. Он рассказал, что, когда он выезжал из Плауена, шел сильный снег. На подъезде к Хемницу стоит виселица, на ней тела трех разбойников.

По дороге до саксонской границы постоянно встречаются конные разъезды численностью до восьми солдат. Так что на пути относительно спокойно. Повешенные перед Хемницем представляли жуткое зрелище. Их тела болтались на виселице уже несколько дней. На перекладинах примостились вороны. На постоялом дворе Хемница ко мне подошел человек из местной артели чулочников. Он узнал меня и попросил, чтобы я выслушал его жалобу на городской совет. По его словам, местные власти своими указами допустили возможность существования в городе большого числа мастеров-единоличников, не желавших вступать ни в одну из артелей. Доходы артелей резко сократились, они не выдерживали конкуренции. Я пообещал, что, когда вернусь в Дрезден, обязательно подниму этот вопрос при дворе. Правда, на мой взгляд, это вряд ли поможет. Артели уже давно утратили свое значение. Эта форма собственности изжила себя. Они тормозят развитие везде, где только можно. Век артелей уже недолог.

7 декабря 1754 г.

Потеплело. Из Хемница я выехал в половине шестого. В Цвиккау пообедал и сменил лошадь. На пути в Райхенбах мне попались конные солдаты. Они говорят, что путь совершенно безопасен. Дай-то Бог. Гостиница здесь, в Райхенбахе, очень простая. Ночевать придется в общей комнате, на большом соломенном матрасе. Надо спрятать подальше кошелек.

8 декабря 1754г.

Я в Хофе. Полпути осталось позади. Мои документы были обстоятельно изучены, прежде чем меня пропустили в город. Я нашел прекрасную гостиницу и попросил приготовить отдельную комнату.

9 декабря 1754 г.

Сегодня был самый длинный отрезок пути. Я проскакал через Франкенвальд, миновал Кульмбах и достиг Бамберга, оставив позади шесть с половиной миль. Дорога вымотала меня, а постоялый двор, где придется ночевать, оказался грязным.

11 декабря 1754 г.

На пути в Швайнфурт мне попалась маленькая, очень бедная деревня южнее Хасберга.

Погода улучшилась. Похолодало, но снег не идет. Швайнфурт я немного знаю. Мне доводилось бывать здесь. Гостиница при почте очень уютная. Хозяин узнал меня и тепло поприветствовал.

— Господин Шнеллер, вы очень кстати. Сегодня у нас праздник — помолвка дочери.

Я успел освежиться после долгой дороги и вечером участвовал в застолье, на которое были приглашены многие знатные персоны города. Играла музыка. Вдруг зазвучала мелодия, которая заставила затрепетать мое сердце. Когда-то, спасаясь бегством из Вюрцбурга, я сам пел эту песню в тот последний вечер в доме епископа.

Прости, прощай! Я должен удалиться… Покоя твоего я не нарушу. Тоска моя, которой вечно длиться, Страданием переполняет душу. Пусть носит траур сердце молодое, Прости меня, прощай, моя богиня! Любимая, да будет Бог с тобою, — Но мне, увы, пришлось тебя покинуть…

Я неподвижно сидел в своей комнате. Мелодия давно стихла, внизу продолжался праздник, а мне было не до веселья. Завтра я приеду в город, который покинул шесть лет назад. В этом городе я провел восемь лет. В имении епископа, конечно, будут удивлены, увидев меня, но примут с почтением. Они очень заинтересованы в деловых отношениях с двором, да и мое положение при дворе что-то значит для них. Но смогу ли я найти в себе силы увидеться с той, которая явилась причиной моего тогдашнего бегства, с той, о ком мне по сей день ничего не было известно? Я никогда никому не рассказывал, что произошло в 1746 году в Вюрцбурге и почему я должен был бежать. Даже моему господину я не доверил эту тайну, как он ни просил меня.

Я старался никогда не вспоминать о том, что со мной случилось. Похоронил эту боль глубоко в себе, как самое драгоценное сокровище. Но сегодня воспоминания захлестнули меня, я не в силах противостоять им.

В 1745 году епископ Вюрцбурга Фридрих Карл фон Шенборн, мой тогдашний господин, был еще полон сил, и никто не мог даже предположить, что всего через год его не станет.

Его сестра, София Магдалена, была аббатисой монастыря ордена цистерцианцев, находившегося недалеко от Вюрцбурга. Владения этого монастыря были огромны. Монастырь имел свое животноводческое хозяйство, монахи разводили рыбу, занимались виноделием. София Магдалена фон Шенборн управляла монастырем очень строго. Аскетизм был возведен в культ. Сама настоятельница появлялась в Вюрцбурге, в резиденции епископа, крайне редко, только в случае необходимости. Образ жизни, который вели придворные епископа, как и он сам, вызывал у нее отвращение. Она постоянно упрекала брата в невоздержанности, чревоугодии, разврате. Нас, придворных шутов, она особенно ненавидела. Аббатиса не раз обращала внимание брата на то, что во Франции институт шутов был искоренен еще в правление Людовика XIV. Правда, она забывала при этом, что последний из шутов Людовика был отправлен им в ссылку только после того, как позволил себе соблазнить фаворитку короля маркизу де Мантено. К счастью, епископ не особенно считался с причудами сестры и не позволял ей вмешиваться в свою жизнь. Мы только должны были остерегаться, чтобы не попасть настоятельнице под горячую руку, когда та приезжала в Вюрцбург.

В тот год практически друг за другом умерли Сабина и Клаус фон Хуттен, родственники епископа по материнской линии. На этом свете остался единственный наследник старинного рода, дочь Сабины и Клауса — Юта фон Хуттен. Аббатиса настояла на том, чтобы выдать девушку замуж за принца Мекленбургского, который считался истинным последователем цистерцианства. Правда, принц в то время путешествовал по Европе, и его турне должно было продлиться до 1747 года. На этот год и была запланирована свадьба.

После смерти родителей Юты между аббатисой и моим тогдашним господином разгорелся спор, кто будет заниматься воспитанием девушки. Речь шла, конечно, прежде всего о том, где она проведет два года до свадьбы: в монастыре либо в резиденции епископа. Она сама предпочла бы остаться в доме родителей, но ее мнения на этот счет никто не спрашивал. В конце концов было решено, что первый год она проведет в монастыре, затем переедет в резиденцию епископа. Так судьба свела меня в 1746 году с Ютой фон Хуттен. Никакого совращения девушки, как потом утверждала аббатиса, не было. Если кто кого и соблазнил, то не я ее, а она меня. Ибо сопротивляться ее чарам долго я не мог. Я ни в чем не виню ее; ни к одной другой женщине я не испытывал таких чувств, как к ней. Но счастье наше было недолгим. Всего несколько ночей подарила нам судьба. Мы не могли встречаться дальше, надо было остерегаться, чтобы никто не узнал о наших чувствах. Но Юта была очень неопытной, наивной и доверила тайну служанке, которую искренне считала подругой. Так наш секрет был открыт. Аббатиса потребовала мою голову. Епископ тоже был крайне раздражен. Именно слепая ярость аббатисы, как ни странно, помогла мне избежать смерти. Из чувства противоречия епископ не пошел на поводу у сестры, а просто приказан, чтобы я исчез из города. Наш последний с ним ужин закончился очень плохо. Я начал петь для него ту самую прощальную песню, которая прозвучала сегодня на помолвке дочери хозяина гостиницы. Но это так взбесило моего господина, что он велел мне убраться немедленно. Той же ночью епископ приказал открыть городские ворота, и я с позором бежал. Позднее, в Швайнфурте, я узнал, что Юту увезли в монастырь. Вскоре после этого епископ скончался. С тех пор я ничего не слышал о своей возлюбленной.

12 декабря 1754 г.

После полудня я добрался до Вюрцбурга. Погода испортилась — небо затянули облака, пошел небольшой снег. Мои сопроводительные документы проверили крайне небрежно. Сразу за воротами ко мне подошел слуга и предложил свои услуги. Он производил впечатление вполне надежного человека и попросил столь незначительную сумму за свои услуги, что я не раздумывая согласился.

Мы вместе добрались до гостиницы. Я послал его отвести лошадь в конюшню, потом направил его к портному и попросил по дороге занести мои парики к самому хорошему парикмахеру. Быстро нашелся и цирюльник для меня. Так что очень скоро я был свеж и бодр и чувствовал себя так, будто родился заново. Я с большим аппетитом пообедал в гостиничном трактире. Утром принесут мои парики и накрахмаленное платье. Можно будет приступать к визитам.

13 декабря 1754 г.

Весть о моем прибытии разнеслась по городу очень быстро. Все, кто должен был узнать об этом, были оповещены моим помощником почти сразу и были готовы принять меня. Во время завтрака хозяин принес мне три письма, доставленных в гостиницу рано утром. Откушав, я вернулся к себе в комнату. Костюмы и парики для сегодняшних визитов были уже подготовлены и лежали на кровати, а Ганс почтительно склонился, ожидая дальнейших указаний. Я вскрыл одно из писем. Оно было от первого секретаря епископа. В письме он выразил сожаление по поводу того, что мне пришлось остановиться в гостинице, и предложил немедленно переехать в апартаменты, приготовленные для меня в резиденции. Так-так! Придворный шут курфюрста Саксонии удостоился высокой чести быть приглашенным почивать в резиденции епископа.

Второе письмо пришло от господина Франца Карла Ингельхайма, управляющего местным винодельческим хозяйством. Он ждал меня с визитом так скоро, как это только возможно. Я написал ответы на оба письма и направил Ганса уладить все протокольные вопросы.

Только после этого я вскрыл третий конверт. Ее почерк я узнал, несмотря на то что прошло столько лет. Она очень хотела видеть меня. Если, как говорилось в письме, я тоже хочу встречи, достаточно дать знать об этом слуге, и тот немедленно все устроит. Вернулся Ганс, я потребовал объяснить, что все это значит. Мой помощник лишь загадочно улыбнулся и ответил, что после посещения резиденции епископа сможет проводить меня. Она жила неподалеку. Вскоре подали палантин, и я отправился к епископу.

Первый секретарь не сказал ничего нового. Этот господин сразу не понравился мне.

— Преемник епископа тоже недавно скончался, а его преемник господин Адам Фридрих фон Зейнсхейм согласно сложившейся традиции вступит в должность лишь в начале следующего года, — объявил он мне и добавил: — Господина фон Зейнсхейма сейчас нет в городе, но он, право, очень расстроится, если узнает, что господин Шнеллер не воспользовался предложенными апартаментами в его резиденции.

Первый секретарь замолчал и вопросительно посмотрел на меня. Мне надоело его раболепие, и, горя желанием как можно скорее избавиться от него, я пообещал, что слуга доставит багаж сегодня же.

Мой визит к виноделам прошел куда веселее. Управляющий размещался здесь же, в резиденции. Господин фон Ингельхайм, с которым я не был знаком в то время, когда жил в Вюрцбурге, принял меня с подобающей почтительностью, но без раболепия, как важного делового партнера. Впрочем, таковым я и был на самом деле. Мы обсудили с ним новые условия поставок спокойно и по-деловому. Но мысли мои были далеко. Я был искренне рад, как только представилась возможность попрощаться, не обидев моего собеседника, и поспешил в гостиницу. Перед парадным подъездом стоял великолепный экипаж, и кучер доложил, что карета подана для меня. Ганс сообщил, что меня уже ждут, и добавил, что экипаж доставит меня прямо к госпоже.

— Куда меня повезут? — только и оставалось мне спросить.

— Простите, мой господин, но госпожа просила не говорить вам об этом.

С этими словами камердинер вышел, предоставив мне возможность переодеться. Через несколько минут я спустился вниз и занял место в карете. Путь был совсем недолгим. Мы въехали в какие-то ворота и остановились перед входом во дворец, стоявший посреди великолепного парка. Кучер подошел к двери и постучал. Слуга принял у меня пальто и проводил во внутренние покои. Передо мной открылись высокие двери, и я вошел в роскошный салон, оформленный в турецком стиле.

Она сидела на диване и жестом пригласила меня подойти. Ее прекрасные волосы были зачесаны назад и собраны на затылке в большой пучок. Маленькая диадема украшала прическу. Великолепное шелковое платье расшито желтыми лентами. Его дополнял короткий жакет из бархата, украшенный жемчугом. Платье не выглядело вызывающе роскошным, на нем не было бантов, воланов, других украшений. Между тем во всем чувствовались прекрасный вкус и изящество. Я поцеловал ей руку и присел рядом с маленьким столиком. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Я потерял дар речи, очарованный ею.

— Вы ведь пьете только красное вино? — произнесла она и указала на графин, стоявший на столике.

Я не мог отвести глаз от ее прекрасного лица. Она налила вино в бокалы, подала мне один из них и промолвила:

— Все, что случилось, случилось очень давно. Выпьем за то, что было и что будет.

— Я безмерно удивлен, — сказал я, оглядывая великолепно обставленный зал. — Я слышал, что восемь лет назад, когда мне пришлось бежать из города, вас хотели сослать в монастырь.

Она ответила очень жестко, я никогда не слышал прежде в ее голосе подобных ноток.

— Да, аббатиса настаивала на этом. Но теперь ее уже нет в живых. И никто не скорбит о ее кончине. Я — меньше всех. Иоганн, друг мой, вы не замечали, что, стоит вам появиться где-нибудь, а потом уйти навсегда, смерть идет за вами следом? Как только вы бежали из города, скончался наш старый епископ, незадолго до вашего возвращения умер его преемник. Следующий епископ будет введен в должность через месяц. — Она засмеялась, на ее щеках обозначились ямочки. — Пожалуйста, позвольте ему пожить.

— Вы знаете, я всего лишь придворный шут…

— Я знаю о вас очень много, — прервала она меня, — а вы уже, должно быть, позабыли даже мое имя.

— Забыть вас выше моих сил! — горячо возразил я.

— Да, но вы знали фройляйн Юту фон Хуттен. Ее больше не существует. И конечно, вы ничего не могли слышать обо мне. Юта навсегда ушла из этой жизни, род фон Хуттенов предан забвению. Но хватит об этом. Времени у нас не много, вы должны скоро уйти.

— Все время вселенной для вас одной. Меня никто не ждет.

— Хорошо. Слушайте. После вашего бегства мир вокруг стал черным. Аббатиса пыталась заточить меня в монастырь. Ее брат, наш прежний епископ, сумел отстоять мое право жить на свободе, хотя о том, чтобы выйти замуж за принца, речь уже, конечно, не шла. Мне не долго пришлось жить спокойно. Мой благодетель скоро умер, а старуха снова принялась за свое. Однако мне удалось добиться, чтобы мою судьбу решал новый епископ. Чтобы не утомлять вас, скажу, что у меня была только единственная возможность не сгинуть в монастыре — стать ему необходимой. Мне понадобилось на это две недели. Вы понимаете, о чем я…

— Нет, — машинально ответил я, хотя понял все.

— Я стала его фавориткой.

Я оцепенел. Моя возлюбленная — любовница епископа. Я протянул ей руку:

— Простите. Это я виноват во всем. Если бы тогда…

Она оттолкнула мою руку.

— Иоганн, вы действительно всего лишь шут. — Ее глаза заблестели. — Оглядитесь же вокруг! Дворец, сад, слуги… Это далеко не все. Меня зовут теперь Юта фон Браунфельс. Таково было мое условие — новое имя. Браунфельс — чудное местечко недалеко отсюда. Плодороднейшие земли, великолепные виноградные плантации. Эта земля теперь принадлежит мне! Вас не удивил оказанный прием? Вам предоставили даже апартаменты в резиденции епископа. В доме, откуда вы с таким позором бежали! Уж не думаете ли вы, что такие почести оказывают придворному шуту? Нет, мой друг, все это сделано по моему приказу, слышите, по моему.

— Ганс?

— Мой слуга.

— Секретарь?

— Лакей. — Она с пренебрежением махнула рукой.

— Но откуда вы узнали, что я приеду?

Она рассмеялась.

— Меня оповестили уже несколько дней назад. Мало что происходит вокруг, о чем я не знаю. Удивлены? Посмотрите на то, что творится при любом европейском дворе. Во что превратились вы, шуты? Клоуны, паяцы на королевских пирушках. Конечно, вы умеете великолепно говорить, язык подвешен у вас как надо. Вы должны быть рядом со своими господами тут и там. Прикарманиваете деньги за то, что проводите нужных людей на прием к вашим господам. Про вас же конкретно мне известно, что вы получаете очень хорошие комиссионные от торговых сделок, которые ведете от имени курфюрста. Но не будьте же слепым! Первые головы уже полетели. В Париже, Вене… У вас еще есть политический вес? Уже нет! В Саксонии правит фон Брюль. И вы сами живы только потому, что все ценное, что есть у фаворитки вашего господина, находится у нее не в голове, а, простите, между ног…

— Курфюрст только что отверг свою фаворитку.

— Ах вот как. Для меня это новость. Но тогда вам следует вести себя еще осторожнее, милый мой Иоганн. Поверьте мне, фавориткам и фаворитам принадлежит будущее. Подложите своему господину новую любовницу. Возможно, он еще послушает именно вас. Пусть это будет ваш человек. Иначе вы погибнете…

Она налила еще вина. Ее щеки порозовели от возбуждения.

— Ваш курфюрст — очень скрытный человек. Свою новую связь он не станет афишировать, — задумчиво заметила она. — Все будут знать о том, что она есть, но открыто никто ничего не скажет. Его супруга — истинная католичка. Это очень плохо. Возвращайтесь скорее назад и подумайте по дороге о новой фаворитке для курфюрста. И ведите себя с ней почтительно. Больше мне нечего посоветовать вам.

Мы долго молчали.

— Я не хочу, чтобы вы погибли, — продолжила она и налила еще вина.

Потом поднялась с дивана.

— Подождите немного, мой друг.

Дама открыла потайную дверь в соседнюю комнату и скрылась. Через какое-то время она позвала меня оттуда. В комнате было темно, мои глаза не сразу привыкли к полумраку. Она лежала на кровати и ждала. Я присел на край. Горела одна-единственная свеча. Юта откинула одеяло, ее обнаженное тело было прекрасно. Я наклонился и начал осыпать поцелуями лицо, шею, грудь… Лаская меня, она помогла мне освободиться от одежды. Я лег рядом, и наши тела слились, не в силах больше противостоять страсти…

Мы лежали в объятиях друг друга, все еще тяжело дыша. Мне захотелось признаться, что я по-прежнему люблю ее, не хочу больше расставаться с ней. Но, прежде чем я открыл рот, Юта приложила к моим губам палец и сказала:

— А сейчас оденься и подожди меня в соседней комнате.

Чуть позже она вышла в зал и села рядом со мной.

— Прежний епископ был очень плох последние два года, но все, что касается преемника, он успел оформить еще при жизни. Меня он тоже не забыл. Жребий брошен. Я должна стать любовницей нового епископа.

Она печально посмотрела на меня.

— Не будь шутом, — сказала она. — У нас есть воспоминания о том, что было тогда, и будут воспоминания о том, что произошло сегодня. А теперь, пожалуйста, уходи.

Я в последний раз взял в ладони ее лицо и поцеловал.

22 декабря 1754 г.

Снег валил не переставая всю дорогу от Вюрцбурга до Дрездена. Но в Саксонии я требовал на каждой станции лучшую лошадь и добрался до дома на девятый день. Завтра курфюрст примет меня.

23 декабря 1754 г.

Его величество пребывал в прекрасном настроении.

— Ну, мой дорогой Иоганн, что ты мне расскажешь? Я поведал курфюрсту о повешенных разбойниках, о праздновании помолвки в Швайнфурте, о приеме, оказанном мне в Вюрцбурге, о переговорах с актерами, согласившимися дать спектакль в нашем оперном театре 3 февраля, и о впечатлениях, полученных на обратном пути. Только о Юте не сказал ни слова.

Симон положил бумаги на стол и начал тереть глаза.

— Поздно уже. Давай на этом прервемся, а то мне рано вставать. Завтра вечером продолжим.

— Но послушай, — возразила девушка. — Нельзя же вот так просто прерваться на полуслове!

— Клаудиа, прошу тебя! Я устал до смерти!

— Ладно. Тогда дай мне пока первую часть. Я перечитаю еще раз. Может, найду что-нибудь полезное. Или ты уже за что-то зацепился?

— Нет. Пока все соответствует тому, что рассказал Хильбрехт. Если хочешь, читай дневник дальше.

— Но мы ведь договорились читать вместе. Нет, лучше я просмотрю еще раз первую часть.

 

ГЛАВА 6

Симон пригласил трех студентов, чтобы разобраться с библиотекой умершего недавно председателя федерального суда. Вдова, казавшаяся по сравнению со скончавшимся супругом довольно молодой, угостила его чаем с печеньем. Она не производила впечатления женщины, сильно опечаленной кончиной любимого мужа, выглядела довольно свежо и привлекательно. Светлый костюм подчеркивал хорошенькую фигурку.

— Вы действительно хотите купить у меня все эти книги? — недоверчиво спросила дама Симона, показывая на огромную библиотеку мужа.

Симону пришлось в очередной раз объяснить, что его интересует только часть книг, но есть человек, который может заинтересоваться работами по юриспруденции, и он тоже хотел бы побывать здесь. Уладив формальности, они договорились о цене, и, когда сумма была согласована, Симон попросил у хозяйки разрешения посмотреть на одну книгу. Не встретив возражений, он прошелся вдоль стеллажей, выбрал то, что ему было нужно, согласовал время, когда можно будет забрать интересовавшие его издания, и отправился восвояси. Уже сидя в такси, он раскрыл взятый у вдовы том и начал читать. Автором книги был Герман Гюнтер Мейнерт, опубликовавший сие произведение под псевдонимом Янус в 1833 году. Книга называлась «Характерные черты города Дрездена, описанного в серых тонах; для каждого, кто хочет поселиться в этом городе или узнать о нем». Из беглого просмотра издания можно было заключить, что чтение обещает быть увлекательным и довольно познавательным. В книге рассказывалось о культурной жизни города с момента его основания, о литераторах, творивших в нем, об истории градостроительства, об итальянских кафе и бог знает о чем еще, но придворный шут курфюрста Саксонского Иоганн Эрнст Шнеллер не был упомянут ни единым словом.

Симон не хотел прерывать чтение начатой им главы о литературных салонах прошлого века и, придя домой, сразу отправился к себе в кабинет. Но не успел он устроиться за письменным столом, как по лестнице со второго этажа кубарем скатилась Клаудиа, размахивая каким-то полотном, словно только что завоеванным в бою трофеем. Девушка остановилась у стола в позе победителя и произнесла срывающимся от волнения голосом:

— Я нашла разгадку! Вот она.

Проскакала вокруг стола, сдвинула все, что на нем лежало, и развернула перед отцом старинный план Дрездена.

— Вот здесь. — Клаудиа ткнула пальцем в карту и отступила на шаг. — Смотри сам!

Симон ничего не ответил и попытался сосредоточиться на лежавшем перед ним плане 1750 года. Эту карту они уже изучали вчера. Это был кусок льняного полотна размером примерно 40x45 см. Называлось полотно «План королевской резиденции Саксонии в Дрездене». Черно-белая гравюра изображала, как располагались дворцовые постройки, городские кварталы к северу и югу от Эльбы, где находились оборонительные сооружения, а также пригородные районы Шенбрун, Алтона и Кляйн-Гамбург. Берега тогда связывал лишь один мост в излучине реки. Сегодня на этом месте был построен мост Августа. Масштаб карты был 1:10 000.

Симон не заметил ничего такого, что в совокупности с добытыми к сегодняшнему дню сведениями о Шнеллере могло пролить свет на разгадку тайны сокровищ шута. Он вопросительно посмотрел на дочь.

— Согласна, здесь все не так просто. — Клаудиа старалась казаться спокойной. — Но вспомни беседу Шнеллера с Карлом Вильгельмом Дассдорфом, о котором упоминает Шнеллер в своем дневнике.

Симон на секунду задумался.

— Ты имеешь в виду этого картографа, который ходил у Шнеллера в друзьях или хороших знакомых?

— Да, я говорю именно о нем. Этот план составлен Дассдорфом.

Симон внимательно изучил карту, но имени Дассдорфа нигде не нашел. Было вообще не понятно, кто проводил замеры, составлял план местности и изготовил гравюру.

— А с чего ты взяла, что план составлял именно Дассдорф?

— Об этом сказано в статье о составлении планов города в эпоху барокко.

— Но как это приближает нас к разгадке тайны?

— Ну вспомни, как было написано в книге!

Внезапно до Симона дошло, о каком отрывке из «Острова Фельзенбург» говорит дочь.

— «Ключ лежит у КВД и в моей славе». Ты, конечно, подумала, что КВД — это Карл Вильгельм Дассдорф?

— Само собой. А в книге дальше написано: «…копать следует глубоко, отмерив 200 шагов от аллеи под номером 57». Смотри, — Клаудиа указала на плане место за пределами городской стены, к юго-востоку от города, — номер 57 здесь. — И торжествующе посмотрела на отца. — А знаешь, что означает «моя слава»?

— Ну конечно! — Симон хлопнул себя по лбу. — Хильбрехт говорил, что Шнеллер собирался отпраздновать свой день рождения в 1756 году на этом самом месте, недалеко от городских ворот, где сегодня находится район Бюргервизе. Оборот «моя слава» должен означать ироническое преломление его озлобленности на курфюрста, который обещал быть на этом празднике, но так и не ответил на приглашение своего шута. Очень вероятно, что сокровища были зарыты где-то там…

— Ты тоже понял это! Уже в 1755 году ему пришла мысль об измене курфюрсту Саксонии. И чтобы обезопасить сокровища на случай внезапного побега, Шнеллер придумал этот праздник у городских ворот. Сцены, павильоны, торговые палатки были лишь ширмой, чтобы никто не заметил, что кто-то копал на этом месте. Смотри. Номер 57 — то место, где сегодня находится Бюргервизе. Точнее, угол Линденгассе. Двести шагов — это около ста пятидесяти метров. А на этом расстоянии находится парк. Именно здесь и организовал Шнеллер тот праздник.

Симон почувствовал нарастающее волнение. Все сходилось. Слишком много было совпадений в открытых ими фактах, чтобы еще можно было говорить о каких-то случайностях.

Статс-секретарь Герхард фон Зассен вдохновенно развивал идею «великого проекта» культурного развития Дрездена. Его слушателем и единственным оппонентом на сей раз был референт министерства по вопросам литературы Вернер Хальбе. Хальбе был весьма озадачен, что именно его пригласили для обсуждения этого вопроса. Ничего подобного за время его работы в министерстве не случалось. С фон Зассеном ему доводилось встречаться прежде лишь во время совещаний, на которые тот приглашал руководителей отделов министерства и референтов. Особенно его озадачил тот факт, что фон Зассен вдруг начал развивать идею организации в Дрездене «Литературного дома», идею, которую он, Вернер Хальбе, уже не раз безуспешно пытался предлагать министерству. «Мой дорогой Хальбе, в настоящее время перед нами стоят несколько иные задачи», — заключил статс-секретарь три месяца назад, и тема была снята с повестки дня. Откуда этот внезапный интерес к проблеме?

— Остается один вопрос. — Фон Зассен вытащил сигарету из пачки. — Кому поручить руководство обществом?

Статс-секретарь посмотрел оценивающим взглядом на своего референта по вопросам литературы. И снова Хальбе удивился. Ему предлагали принять участие в обсуждении этой кандидатуры? Он осторожно произнес:

— На этот вопрос можно ответить только после рассмотрения всех поступивших заявок.

— Дорогой Хальбе! Вы ведь уже довольно давно в аппарате министерства и должны знать, что подобные вещи нельзя пускать на самотек. Куда мы скатимся, если столь важный для города пост займет человек случайный? Конечно, формально следовало бы объявить конкурс, устроить голосование. Но принципиально вопрос должен быть решен уже теперь. Давайте не будем заниматься пустой болтовней. — Фон Зассен в упор посмотрел на Хальбе. — Думаю, этот участок работы мы поручим вам. — С этими словами статс-секретарь открыл лежавшее перед ним на столе личное дело Хальбе и пролистал несколько страниц. — По образованию вы литературовед, прекрасно разбираетесь в современной литературе, имеете опыт управленческой работы… Кому, как не вам, заняться этим вопросом.

Вернер Хальбе почувствовал, что покрывается испариной. Едва ли причиной тому была стоявшая на улице жара. В кабинете статс-секретаря было довольно прохладно. От внезапно вспотевших ладоней, которые чиновник поднял, чтобы поправить очки, на полированной поверхности стола остались следы. Это еще больше смутило его.

— Конечно, я мог бы заняться этим вопросом. У меня есть некоторые наработки. Может быть, вы помните о предложениях, которые я направлял вам некоторое время назад.

— Не будем углубляться в детали. То, что вы подготовили тогда, уже оформлено должным образом. Для нас же значительно важнее сейчас определить круг первоочередных вопросов. Я имею в виду финансирование, оснащение, текущие расходы, ну и так далее. Вы ведь неплохо разбираетесь в такого рода делах. Набросайте план работы. Сколько вам потребуется времени?

Сердце у Хальбе бешено забилось. Он может возглавить «Литературный дом»!

— М-м… Думаю, самое большее четыре недели…

— Тогда за дело! Вам следует отправиться в командировку в Берлин. Как вы знаете, там организован и вот уже много лет работает первый в Германии «Литературный дом». Посетите его, побеседуйте с руководством, познакомьтесь с их опытом работы. В Берлине есть другие литературные объединения, о которых мы знаем очень мало. Попробуйте поговорить с их учредителями. Можете заниматься этим столько времени, сколько считаете нужным. Здесь пока поработают наши юристы. Забронируйте себе в Берлине номер в гостинице поприличнее и не стесняйтесь в средствах.

Такое не могло пригрезиться Вернеру Хальбе даже в самых смелых мечтах. До сих пор, чтобы выбить командировку, он должен был неделями обивать пороги руководителей. Половина всех поездок была попросту вычеркнута из его плана. Теперь же ему говорили, что у него развязаны руки! Хальбе поднялся и собрался было уходить, но фон Зассен задержал его.

— Еще один момент, Хальбе. — Статс-секретарь взял со стола тонкую папку и протянул ему. — Я попросил бы вас уладить в Берлине одно дело. Никто не должен знать об этом поручении. Подробности вы сообщите только мне лично.

Вернер Хальбе уже устал удивляться. Что на этот раз?

— В Берлине нас интересует личность некоего Симона Шустера. Он занимается торговлей антиквариатом. Еще он руководит литературным артсалоном, который называется клуб Фонтане. Это объединение весьма влиятельных людей, серьезно интересующихся литературой. Большинство из них еще и меценаты. В этих бумагах все подробности. Прошу вас никому не передавать их.

— Я слышал о Симоне Шустере. Но лично, к сожалению, не знаком с ним.

— Тогда у вас есть возможность сделать это. Попросите руководителя «Литературного дома» в Берлине представить вас ему. Полезно было бы побывать на одном из заседаний клуба. Ближайшее состоится через три недели.

— Я, честно говоря, не очень понимаю…

— Господин Хальбе, — любезная улыбка исчезла с лица фон Зассена, — этот Симон Шустер интересуется всем, что происходило и происходит у нас в Саксонии. Больше я пока ничего не могу вам сказать. Но речь идет об интересах федеральной земли Саксония. Необходимо как можно больше узнать о нем. Обо всех его планах. Нам известно, что скоро он станет очень часто приезжать в Дрезден. Мы должны знать, в каком отеле он остановится, кто будет сопровождать его, с кем он будет встречаться. Меня интересует все!

— Надеюсь, мне не придется следить за ним?

— Конечно, нет. Вам надо просто познакомиться с Шустером, расспросить о его планах, договориться о встрече в Дрездене, когда он соберется сюда. Будьте осторожны и постарайтесь, чтобы он ничего не заподозрил. Сообщайте мне обо всем. Любая мелочь может оказаться важной. И поверьте, ваши старания будут должным образом оценены. Вы поняли, о чем я говорю…

Фон Зассен уверил Вернера Хальбе, что это поручение не очень сложное. Намекнул: чтобы заработать такие деньги на посту руководителя «Литературного дома», надо будет еще очень постараться. Хальбе взял папку и поднялся.

— И, Хальбе, никому об этом! Вы поняли? Никому!

Герхард фон Зассен мог не беспокоиться. Хальбе все было ясно. После ухода референта статс-секретарь пересел к своему письменному столу. Он вновь улыбнулся, но уже совсем по-другому. Еще один звонок — и Симон Шустер будет полностью под колпаком.

Герхард фон Зассен любил играть в шахматы. Слева от письменного стола стоял маленький шахматный столик с партией, которую он уже десятый день разыгрывал с одним из своих австралийских друзей. Они обменивались ходами по факсу. Фон Зассен извлек очередную сигарету и с наслаждением затянулся. Слон противника был под угрозой. Господин статс-секретарь снова улыбнулся своим мыслям. Во французском языке шахматный слон имел название «шут».

Вечером того же дня Симон и Клаудиа сидели на террасе своего дома, они все еще никак не могли прийти в себя от сделанного открытия. Раз за разом отец и дочь перечитывали отрывок из книги, сопоставляли его с имеющейся у них информацией и решили наконец, что вывод Клаудии был верен.

— Однако, — Симон налил в бокал виски, — Шнеллер не указывает абсолютно точно, где зарыт клад. Согласись, довольно сложно обследовать площадь в тысячи квадратных метров.

— Теоретически совсем не сложно. Я немного полазила по Интернету. Представляешь, в Германии есть объединение кладоискателей.

— Меня это мало удивляет. В Германии около двухсот сорока тысяч самых разных обществ, союзов, объединений, клубов… Любовь немцев к созданию подобных организаций стала притчей во языцех. Так отчего не может быть объединения кладоискателей?

— Ладно, речь не об этом. — Клаудиу в этот момент мало интересовала социология. — Так или иначе, я выяснила, что существуют приборы, позволяющие без особых проблем исследовать огромные площади и локализовать место, где может находиться клад. Принцип работы этих устройств состоит в…

— Избавь меня от необходимости вникать в физические принципы работы подобной техники, — прервал дочь Симон. Он питал отвращение практически к любым техническим вопросам, но у Клаудии была склонность копаться в абсурдных, на его взгляд, деталях.

— Хорошо. Забудем про физику. В наше время можно приобрести самые разные металлодетекторы. Будем исходить из того, что речь идет о довольно большой массе благородного металла, а не об отдельных золотых монетках. Далее можно предположить, что глубина залегания клада не более десяти метров…

— Клаудиа, прошу тебя. Оставь меня в покое с предисловиями. Я рад, что ты проработала вопрос досконально. Но меня интересует лишь практическое решение. Как оно должно выглядеть? Не будем же мы с металлоискателем в руках ходить по парку. И что мы скажем, если кто-нибудь увидит нас и спросит, что мы там делаем?

— Нам, по всей видимости, потребуется два прибора. — Клаудиа предупредила возражения отца: — Один укажет на скопление металла на глубине, второй позволит определить, что это за металл. В конце концов, мы же не хотим откопать бомбу!

— А возможно приобрести два детектора?

— Без проблем! Нужно две тысячи марок. Работать можно ночью. Можно поделить участок земли на квадраты и обследовать каждый квадрат на наличие большой партии металла на глубине до десяти метров. Затем отметить все подозрительные места и обследовать их с помощью второго детектора с целью обнаружения скопления благородного металла.

— Ну, а когда мы локализуем это место… Несколько дней назад я ознакомился с текстом закона об охране памятников, который ты сама дала мне. Так вот, там сказано, что для проведения раскопок необходимо получить у властей федеральной земли соответствующее разрешение. Это во-первых. Во-вторых, все, что будет обнаружено, является собственностью государства, точнее, федеральной земли Саксония, и должно быть немедленно передано представителям власти. Только потом можно требовать от властей вознаграждение. Но размер этого вознаграждения определяют сами власти.

— Гм… Все верно. Но ты же специалист в делах подобного рода. Тебе ведь не раз приходилось обходить закон. — Клаудиа улыбнулась отцу и продолжила: — Существуют три проблемы: найти сокровища, извлечь из земли, получить за них деньги.

— Тебе хорошо говорить, — отозвался Симон. — Отыскать место, где зарыт клад, допустим, можно, работая ночью, когда никто не видит. Но что делать потом? Просто копать на этом месте нам никто не позволит.

— Да, — вздохнула Клаудиа, — обнаружить клад куда проще, чем выкопать.

Симон взял сигару и закурил. Они долго молчали, размышляя каждый о своем.

— Может, продолжим чтение дневника? — прервала молчание Клаудиа. — Вдруг обнаружится еще что-то, что нам поможет.

— Сейчас, пожалуй, не стоит. Мне надо кое-что обдумать.

Через несколько минут отец заговорил, к удивлению Клаудии, совершенно о другом:

— Знаю, тебя не слишком интересуют скачки. Но если я скажу тебе, что это может помочь нам добраться до сокровищ?..

— Поясни, пожалуйста, что общего между скачками и нашим проектом?

— Мне пришла в голову одна идея, но сначала я должен навести кое-какие справки. И мне очень нужно, чтобы ты поехала со мной в воскресенье в Хоппегартен.

— Ты не мог бы выражаться яснее?

— Пока нет.

Клаудиа поняла, что у отца действительно вызревает какой-то план. На ее губах появилось подобие улыбки.

— Смотри же! Если это лишь ловкий трюк, чтобы вытащить меня на ипподром…

— Уверяю тебя, это не так. — Симон не был готов раскрыть свой план. — Единственное, о чем я попрошу тебя, — оденься подобающим образом. И не веди себя так, будто я смертельно обидел тебя, пригласив с собой на скачки.

— Видишь ли, у меня нет подходящего костюма. Это во-первых. А во-вторых… ты не можешь требовать от меня, чтобы я принимала участие в этой травле, изображая полный восторг!

— Ну что ж. Я очень давно не покупал тебе ничего из одежды. Завтра с утра прогуляемся по магазинам, присмотрим что-нибудь подходящее. В остальном… Постарайся хотя бы в воскресенье не перечить мне, а потом я объясню, ради чего тащу тебя в Хоппегартен.

— Мне нужно будет делать ставки?

— В самом деле, Клаудиа, ты ведь не погубишь ни одной лошади, если поставишь хоть в одном заезде.

— Ладно. Но только если это необходимо для успеха в поисках.

 

ГЛАВА 7

В воскресенье Симон проснулся рано. Клаудиа до поздней ночи работала над новым оформлением журнала и осталась ночевать в доме отца. Завтрак был уже готов, когда Симон появился на террасе. Он занял свое излюбленное место за столом, откуда хорошо был виден весь сад, и прикрыл глаза. Фердинанд уже полил газоны. Аромат мокрой травы будил воспоминания о детских годах, об их играх с братьями на мокрой после полива лужайке возле дома, о проказах, купании в бочке с водой… По-прежнему стояла невыносимая жара. На небе не было ни единого облачка. Столбик термометра не опускался ниже тридцати градусов. Симон надел легкие вельветовые брюки, белую рубашку и жилет: не совсем по погоде, но посещение ипподрома было своеобразным ритуалом, и одеваться следовало соответственно.

Вчера они с Клаудией прошли по магазинам и подобрали ей бордовый костюм и подходящую шляпку.

Девушка появилась на террасе полностью одетая, с аккуратно уложенными волосами. Лишь несколько непослушных локонов выбивались из-под узких полей шляпы. Юбка, правда, оказалась более короткой, чем приличествовало, но девушка выглядела в ней обворожительно.

— Думаю, в Хоппегартене мне все будут завидовать, — приветствовал дочь Симон, когда та подставила ему щеку для обязательного в таких случаях поцелуя.

— Я уже успела позавтракать, так что мы можем отправляться.

В поезде пассажиры с интересом и даже восхищением разглядывали броско одетую пару. Хоппегартен расположен чуть дальше восточной границы Берлина, путь туда занял не больше часа. Симон в общих чертах рассказал дочери о скачках и правилах тотализатора.

— Хорошо. Это все я поняла. Но объясни мне теперь, что общего между ипподромом в Хоппегартене и нашим делом.

Клаудиа предусмотрительно не стала уточнять, о каком «нашем» деле идет речь. До Хоппегартена было еще пять станций.

— Идея моя на первый взгляд безумная. Суть поездки в том, чтобы привлечь к делу одного нужного человека. Естественно, так, чтобы он сам не догадался об этом. Так что будь готова к неожиданностям и призови все свое терпение. Я не сразу открою наши карты. Впереди целый день. Кстати, там должен быть один человек, с которым я знаком пока только заочно: некто доктор Шнайдер, член правления ипотечного банка «Берлин-Дрезден». Надеюсь, что встреча с ним окажется весьма полезной.

Билеты для Симона были оставлены в кассе номер один. Купив программки, Симон и Клаудиа прошли к манежу, где шла разминка лошадей, участвующих в первом заезде. Полюбовавшись на них пару минут, они поднялись на клубную трибуну. Симон был здесь завсегдатаем, у них даже не спросили билеты. На одном из мониторов высветился прогноз предстоящего заезда на дистанцию 1800 метров. Фаворитами считались Лэндсутор и Шреддер. Симон подвел Клаудиу к окошку, где принимали ставки, и посоветовал ей поставить на жеребца по кличке Лэндсутор. Этому вороному коню было достаточно занять любое из трех первых мест, чтобы ставка сыграла. Сумма выигрыша была бы не очень большой, но это был самый надежный вариант.

— А ты, случайно, не знаешь, какая кличка у того коричневого коня, которого мы видели в манеже на разминке? Ну, с белым пятном на лбу.

Клаудии очень понравилось стройное, длинноногое животное. Симон заглянул в программку.

— Это, должно быть, Сентрал Парк. Но я не советовал бы тебе ставить на него. Животное очень нервничало, разве ты не заметила? Самое большее, на что он может претендовать, — прийти в основной группе.

Тем не менее Клаудиа решила рискнуть и поставила на «коричневого коня» десять марок. Симон сделал двойную ставку: на первое место он прочил Лэндсутора, а на второе Шреддера.

Наконец отец и дочь добрались до клубной трибуны. Доктор Хартвиг Мальц уже ждал их за столиком, специально зарезервированным для всей компании. Столик под номером семьдесят семь был в самом первом ряду. От солнца зрителей укрывал огромный тент. Мальц беседовал с высоким господином и заметил Шустеров, лишь когда они почти вплотную приблизились к краю трибуны. Рядом со столиком возле парапета Симон и Клаудиа увидели молодую женщину в светло-голубом платье. Она с интересом рассматривала происходящее на главной трибуне. Женщина обернулась, и Симон с удивлением узнал в ней новую стипендиатку клуба Фонтане Франциску Райнике. Доктор Мальц шагнул им навстречу, приветливо улыбаясь.

— Замечательно, что вы выбрались сюда, — проговорил Мальц, обращаясь к девушке.

Казалось, он не обратил никакого внимания на то удивление, которое отразилось на лице Симона при виде Франциски. Ее присутствие здесь было как бы само собой разумеющимся. Мальц представил своим гостям господина Шнайдера. Клаудиа прикинула его возраст. На ее взгляд, он был не старше тридцати пяти. Синий строгий костюм безукоризненно сидел на нем. Загар на лице позволял предположить, что мужчина совсем недавно вернулся из отпуска. Шнайдер излучал энергию и жизнелюбие, и это произвело впечатление на Клаудиу.

— Вы, оказывается, тоже не прочь поиграть на тотализаторе? — Симон задал вопрос с таким невинным видом, что Франциска даже не заметила подвоха.

— Когда-то я занималась конным спортом. Правда, на любительском уровне. Мой отец во времена ГДР был тренером в одной из государственных конноспортивных школ. А когда доктор Мальц сказал о сегодняшних скачках, я упросила его взять меня с собой.

— Таким образом, — произнес Мальц, обращаясь к Симону, — тебе уже не придется посвящать господина Шнайдера в тонкости правил скачек. Госпожа Райнике уже просветила его.

На ипподроме зазвучала музыка, предваряющая пробный галоп, и публика напряженно замерла в ожидании первого старта.

Стартовый сектор находился на противоположной стороне ипподрома, как раз напротив клубной трибуны. Симон приник к окулярам мощного полевого бинокля и внимательно наблюдал за началом скачек. Как и предполагалось, Лэндсутор захватил лидерство. Шреддер оказался где-то в середине группы, а Сентрал Парк после старта был замыкающим. Всадников разделяла дистанция менее четырех корпусов. Через полминуты лошади приблизились к дуге ипподрома. Раздался голос комментатора, пояснявшего ход гонки. Тон комментария был суховатым, голос звучал деловито и размеренно. Первым поворот прошел Лэндсутор, за ним кобыла по кличке Оупн Эйр. Сентрал Парк приближался к группе лидеров. Лошади проходили последний поворот, и от финиша их отделяло чуть более пятисот метров.

— Впереди по-прежнему Лэндсутор, — продолжал диктор, — Сентрал Парк с каждой секундой приближается к лидирующей группе. Оупн Эйр — вторая. До финиша четыреста метров. Сентрал Парк обходит жеребца по кличке Винтерцаубер и обгоняет Оупн Эйр. Лэндсутор опережает Оупн Эйр на один корпус.

На трибунах уже никто не сидел. Публика с ревом поддерживала жокеев и коней. Даже Клаудиа не усидела на месте. Девушка вскочила и, сжав от волнения кулаки, наблюдала за последними метрами дистанции. Все бинокли были отложены в сторону. Зрители хотели увидеть развязку своими глазами.

Голос комментатора срывался.

— Триста метров. Сентрал Парк обгоняет Оупн Эйри лишь на полкорпуса отстает от Лэндсутора. Двести метров. Сентрал Парк на голову впереди. Сто метров. Сентрал Парк или Лэндсутор? Лидер заезда пытается выйти вперед, но Сентрал Парк…

Рев трибун заглушил голос комментатора. Сентрал Парк первым пересек финишную черту, на полкорпуса опередив соперника.

Клаудиа ликовала. Даже она не удержалась и скандировала:

— Сентрал Парк! Сентрал Парк!

— Боже! Как это, оказывается, захватывает. — Она отпила глоток шампанского. — Сколько я выиграла? Ставка удвоится? Да?

Симон и доктор Мальц рассмеялись.

— Думаю, выигрыш будет немного больше. — Мальц поднял свой бокал. — Сентрал Парк считался аутсайдером. Однако придется подождать окончательного подсчета.

Все расселись по местам. Франциска с досадой порвала свой купон. Она, как и Симон, поставила на Лэндсутора. Клаудиа, удивляясь сама себе, никак не могла успокоиться. Прежде ей не приходило в голову, что скачки могут вывести ее из равновесия.

Раздался голос диктора:

— Выигрыш по ординарной ставке — 378 марок. Места 84, 12, 56. Двойная ставка — выигрыш 5893 марки. Тройная — 43 396.

— Новичкам всегда везет. — Доктор Мальц от души поздравил Клаудиу.

Сама девушка ничего не поняла и вопросительно взглянула на отца. Симон посмотрел ее купон. На первое место Клаудиа поставила Сентрал Парк.

— Ты выиграла триста семьдесят восемь марок.

— Сколько? — Клаудиа не могла поверить в такую удачу. — На свои десять марок?

— Именно. Потому что первым пришел аутсайдер гонки. Если бы ты распределила правильно все три первых места — это тройная ставка, — то получила бы сорок три тысячи. — И продолжил: — Двадцать пять процентов от дохода тотализатора идет ипподрому. Остальные три четверти распределяются между выигравшими. Таким образом, если сыграет большое количество ставок, то выигрыши будут невелики. Если правильных ставок мало, сумма выигрыша, естественно, возрастает. В этом заезде не многие смогли угадать лидера. Ты попала в число счастливчиков. Все очень просто.

— Господа. — Доктор Мальц посмотрел на присутствующих. — Я уже проголодался.

Никто не стал возражать, и он жестом подозвал официанта. После того как заказ был сделан, Симон наконец обратился к доктору Шнайдеру:

— Я навел кое-какие справки и выяснил, что ваш банк вкладывает большие средства в восстановление Фрауенкирхе в Дрездене и вы, господин Шнайдер, являетесь одним из наиболее активных участников этого проекта.

Доктор Шнайдер кивнул.

— В свое время ваш друг доктор Мальц обратился в наш банк с предложением поучаствовать в восстановлении этого памятника архитектуры. В том, что дело поставлено так хорошо, прежде всего его заслуга. Однако вы правы: с тех пор как господин Мальц отошел от дел, проектом занимаюсь в основном я. Мы рассчитываем закончить работы к 2006 году. За это время потребуется вложить еще очень много средств.

— Тогда у меня будет к вам одно предложение, — заявил Симон. — Вы могли бы уделить мне несколько минут?

Шнайдер согласно кивнул, но от его взгляда не укрылось то удивление, которое отразилось на лице доктора Мальца, когда Шустер вдруг упомянул о восстановлении храма. Прежде Симон не выказывал к этой проблеме совершенно никакого интереса.

— Видите ли, у меня сложились неплохие отношения со многими известными писателями. Я знаю, что несколько последних лет в Дрездене в пасхальные дни проводятся при вашей поддержке дни культуры, средства от которых отчисляются в фонд по восстановлению храма. Но ни разу в рамках этих дней культуры не организовывались литературные фестивали. У вас бывает чудесная программа: театральные премьеры, концерты, выставки. Почему же нет хотя бы литературных чтений? Это придало бы мероприятию еще большую привлекательность и позволило бы собрать дополнительные средства. И еще один момент. Вы используете Интернет для популяризации мероприятий дней культуры? Ну, хотя бы продаете билеты или еще что-то через сеть?

Шнайдер отрицательно покачал головой.

— Уже со следующего года можно было бы ввести и это новшество.

Официант принес заказ. Возникла вынужденная пауза, и Мальц со Шнайдером вопросительно переглянулись. В голове каждого появился вопрос: а почему, собственно, ни у кого не возникло столь очевидной идеи?

— Я мог бы составить программу литературного фестиваля, — предложил Симон. — А заодно и создать интернет-проект дней культуры. В моем книжном салоне работает молодой коллега. Он имеет достаточный опыт в такого рода делах. Во всяком случае, собственный сайт у нашего торгового дома уже есть.

— А где, по вашему мнению, мы могли бы провести литературный фестиваль?

— Я размышлял на эту тему по дороге сюда. Достаточно хорошо зная Дрезден, думаю, что лучшим местом мог бы стать Блюэрпарк.

Клаудиа поперхнулась от неожиданности и перехватила сочувственный взгляд Франциски.

— Разнообразные фестивальные площадки, литературные чтения, детская программа, диспуты, семейные мероприятия… И все это под открытым небом. Мне вообще по душе такие представления.

— А погода? — скептически спросил доктор Шнайдер.

— Для беспокойства нет оснований. Вполне можно поставить навесы, построить легкие павильоны или что-нибудь в этом духе. Там можно будет укрыться, если пойдет дождик.

Симон просчитал все очень точно. Было видно, что его идея заинтриговала Шнайдера. Некоторое время тот молча ел, обдумывая слова Шустера. Клаудиа перехватила взгляд Шнайдера и ободряюще улыбнулась.

Между тем подошло время следующего забега, и Хартвиг Мальц начал волноваться.

— Господа, позвольте прервать вашу беседу — через несколько минут будет разыгран Большой приз Берлина. Давайте вернемся на трибуну. А потом мы могли бы продолжить обсуждение.

Он попросил официанта принести счет. Симон тем временем предложил Шнайдеру встретиться на следующей неделе в Дрездене.

— Здесь нам все равно не дадут поговорить спокойно. Тем более что вот-вот начнется главный заезд. А затем еще заезды, которые спонсирует ваш банк. Через несколько дней мне так или иначе придется ехать в Дрезден по своим торговым делам. Мы с Клаудией могли бы навестить вас и показать уже подготовленную концепцию проведения фестиваля, где будут проработаны все организационные и финансовые вопросы.

Доктор Шнайдер кивнул, заглянул в свой ежедневник и пригласил Симона к себе в среду к пятнадцати часам.

— Прекрасно. Я проведу еще кое-какие переговоры, и мы сможем поговорить более предметно. Кроме того, мы могли бы остаться в Дрездене до пятницы. Пятница — день скачек на дрезденском ипподроме. Вы как?

Последние слова были адресованы и Клаудии тоже. Переговариваясь, они подошли к кругу, где шла разминка лошадей.

На обратном пути из Хоппегартена Клаудиа посчитала, сколько ей удалось выиграть денег. Получилась весьма внушительная сумма — целых четыреста двадцать пять марок. Симон же, напротив, потерял восемьдесят.

Отец и дочь с аппетитом поужинали и, как обычно в последнее время, устроились на террасе, чтобы обсудить свои дела.

— Ты сама подала мне идею, как достать сокровища, даже не заметив этого, — начал Симон.

— Не поняла!

— Позавчера вечером ты сказала: «Если бы можно было откопать сокровища так же легко, как Шнеллер закопал их». Я воспринял эти слова буквально и подумал: «А как Шнеллер закопал клад?» Мне пришло на ум, что незадолго до гибели он устроил празднование своего дня рождения, и не где-нибудь, а в Бюргервизе. И тогда я подумал: а почему бы не организовать на этом месте литературный фестиваль? Опыт организации таких мероприятий у нас есть. Затраты окупятся быстро. Содержательную часть обеспечит Регина. Георг сделает интернет-проект…

— До конца я все равно не поняла.

— Предположим, литературный фестиваль пройдет по моему плану. Предположим, доктор Шнайдер нам поможет деньгами. Тогда у нас будет достаточно времени, чтобы локализовать место, где шут зарыл сокровища. Здесь нам помогут твои детекторы. А во время фестиваля соорудим над местом, где зарыт клад, какую-нибудь постройку.

— Что это будет за сооружение?

— Ну, какой-нибудь павильон, сцена… Там решим. Главное — найти место, где спрятан клад. Если он вообще существует… Строить этот павильон или сцену следует так, чтобы, находясь там, можно было копать по ночам, не рискуя быть замеченными. Надо продумать, куда вывозить землю и тому подобное… Шнеллер закопал сокровища скорее всего примерно таким же способом.

— Итак, главная задача сейчас — достать металлоискатель.

— Точно. Поэтому предлагаю тебе завтра же отправиться за ним.

— Да, но ехать-то придется в Баварию. Это где-то недалеко от Аугсбурга.

— Так в чем проблема? Возьмешь напрокат машину и поедешь в Аугсбург. Нашу машину брать не стоит. Ты переночуешь в Аугсбурге или где тебе будет удобно, сделаешь закупки, а во вторник сможешь вернуться назад. В среду поедем в Дрезден. А дальше будем действовать по обстановке.

— Тогда мне нужны деньги. Утром вместе пойдем в банк. А сейчас продолжим читать дневник. Сегодня твоя очередь. И ни слова о Франциске Райнике?

Симон ожидал такого поворота в их разговоре, тем не менее несколько удивился тону, которым девушка задала вопрос.

— Что я должен сказать о госпоже Райнике?

— Ну, для начала о ее вероятной близости с твоим другом доктором Мальцем. А потом ты не мог не заметить, что она откровенно флиртовала с тобой.

— Мне это тоже бросилось в глаза. — Симон рассмеялся. — А ты что, ревнуешь?

— Она не по душе мне. Она немного… Я почему-то ее побаиваюсь.

— Не говори глупости. Я обещаю, что буду осторожен. Давай-ка лучше займемся дневником. И принеси мне, пожалуйста, сигару и виски.

Симон не спеша раскурил сигару. Клаудиа начала читать.

3 февраля 1755 г.

При дворе у меня много обязанностей. Наиболее приятная из них — написание сценариев для различных торжеств. Его величество попросил подготовить по случаю двадцать второй годовщины своей коронации скромное торжество. Оно должно продлиться всего один день.

Организовать настоящий праздник — все равно что написать хорошую картину. Место действия — не только дворец курфюрста. Праздничной ареной должен стать весь город, его окрестности, река и ее берега. Суть спектакля — прошедшие со дня коронации годы и курфюрст как центральная фигура этих лет. Его достоинства должны быть раскрыты в таком представлении в полном объеме, и привлечь для решения этой задачи нужно все и всех: двор и народ, город и страну, землю и воду, животных, день и ночь. Я решил эту задачу. Сегодня был мой день!

Снег перестал идти накануне. Можно было начать праздник, как и предусматривалось. С утра небо очистилось от облаков. Было довольно холодно, но уже с первыми лучами солнца мы выехали на пятидесяти санях за ворота Дрездена. Я находился возле курфюрста целый день. Я не мог отойти от него ни на шаг, так как он отдал в мои руки руководство всем праздником. Он радовался как ребенок всему, что затевалось. К счастью, на Эльбе не было льда, и после катания на санях мы погрузились в лодки и вышли на середину реки. Первым пунктом праздничной программы была охота на тюленей. Я специально велел доставить их накануне с Северного моря. После инструктажа началась охота. Она продолжалась до тех пор, пока последний зверь не был убит. Его величество лично поразил шестерых тюленей. Он прирожденный стрелок. Вернулись на берег. Здесь пили глинтвейн, закусывая икрой и холодным мясом птицы.

К нашему возвращению во дворец праздничный обед был готов. Сразу в нескольких залах дворца были накрыты огромные столы. Ели с серебряной посуды, только прибор его величества был из золота. Великолепие посуды и столовых приборов затмевало роскошь стола фон Брюля. И еще одна особенность отличала королевский стол: он стоял выше всех других, на специальном подиуме. Дворец был открыт, так что каждый житель города мог видеть, как пирует курфюрст. Желающих увидеть пиршество было много. Гвардейцам курфюрста пришлось постараться, чтобы обеспечить порядок. При каждой перемене блюд гремел салют и трубили трубы. Его королевское величество находился в прекрасном расположении духа. После того как подали десерт, пир закончился. Приглашенные направились к оперному театру в Цвингере. Настал мой звездный час.

Первые два действия были восприняты публикой очень хорошо. Начали давать третье действие, где в пятой сцене главный герой Лелио, неисправимый лгун, покидает дом своего отца Панталоне. Да простит мне великий Гольдони самоуправство, именно в эту сцену я ввел новых действующих лиц. Когда Лелио, убитый горем, изгнанный из родного дома, идет по городу, на сцену опускается декорация. Трудно не догадаться, что на ней изображен фасад нового дворца фон Брюля. Лелио останавливается перед входом во дворец, его лицо внезапно проясняется. Не успевает он позвонить в дверь, как она распахивается и некий господин, в котором трудно не узнать нашего первого министра, важно выходит на улицу в сопровождении своего шута. Публика уже хохочет во весь голос, хотя не сказано еще ни слова. Актерам пришлось импровизировать, пока зал не утих.

Лелио: Господин министр, вы мое спасение, вы поможете мне, вы дадите мне совет!

Министр: Лелио, друг мой, что с тобой? Ты ужасно выглядишь. Что я могу сделать для тебя? Но говори быстрее. Я тороплюсь к курфюрсту.

Лелио: Вы знаете, что меня повсюду называют Лжец. Никто не знает при этом, что искусству врать я выучился у вас. Вы непревзойденный мастер в этом деле. Умоляю, помогите мне в последний раз! Укажите мне путь из дебрей лжи, куда я сам себя завел. Иначе я пропал!

Министр внимательно оглядывается по сторонам, но, кроме них, на улице никого нет. Жестом он показывает Лелио, чтобы тот подошел поближе. Тот шепчет ему что-то на ухо. Потом отступает назад и выжидательно смотрит на министра.

Министр: Мой милый Лелио, теперь я вижу, что ты был скверным учеником. Нельзя лгать так грубо. А любовная интрижка не стоит того, чтобы использовать в ней великое искусство лжи. Кроме того, ты забыл, что я преподавал тебе когда-то. Любая выдумка должна быть остроумной.

Лелио {в зал): Это я говорил еще в первом акте.

Шут: Господин министр, нам надо торопиться. Его королевское величество ждет нас для решения важных государственных вопросов.

Министр: Жаль, Лелио, что я не могу взять тебя сегодня с собой. Ты получил бы неплохой урок. Искусство лгать должно использоваться только для высоких целей. Например, в государственных делах. Я все равно ничем не смогу помочь тебе сегодня. А ты скажи-ка мне быстро, что говорят обо мне люди?

Лелио: Вы имеете в виду народ?

Министр: Народ? При чем здесь народ? Я имею в виду знать и придворных, богему и крупных торговцев.

Лелио: Ну, много разных острот ходит среди людей. Только повторить их я не решусь.

Министр (со стоном): Снова ты солгал так неумело. Я же знаю, нет такого анекдота про меня, который ты не решился бы пересказать. Хватит кокетства, говори!

Лелио (себе под нос): Что верно, то верно. (Министру) Ну ладно. Короткий анекдот, вопрос — ответ. Вопрос: в чем разница между Фридрихом Великим и нашим премьер-министром?

Он замолкает.

Министр: Ну, а каков ответ?

Лелио: Ответ: король Фридрих — сам себе первый министр, а наш первый министр — сам себе король.

Шут (возмущенно): Ну, это слишком! Такая ложь!

Министр (долго смеется, потом шуту): Ты идиот. Где ты увидел здесь ложь? Ты уволен, бестолковый шут. (Идет, смеясь, вдоль улицы. Потом в зал) Это правда, истинная правда.

Все уходят.

В зале повисла гробовая тишина. Все смотрели на курфюрста, ожидая, как он отреагирует. Его величество повернулся ко мне:

— Шнеллер, если эту сцену написал Гольдони, то он окажется на виселице, как только пересечет границу Саксонии. Или это твои проделки? Отвечай!

Я был готов к такому повороту событий.

— Простите, ваше величество! Это единственная сцена в спектакле, которую написал я. Господин фон Брюль не умеет смеяться над собой. Но другие должны иметь на это право. Разве вы не придерживаетесь того же мнения?

— Моему шуту палец в рот не клади! — ответил курфюрст, рассмеявшись.

Он встал, продолжая улыбаться, и зааплодировал. Зал тут же взорвался аплодисментами. Это была овация, какой я еще не слышал. Когда актеры второй раз вышли на сцену, поднялся даже фон Брюль в своей ложе. И тоже захлопал. А что ему оставалось? Я выставил-таки его на посмешище. Ему надо было сохранить лицо.

Господин вновь занял свое место, повернулся ко мне и проговорил так, чтобы никто не слышал:

— Берегись теперь премьер-министра. Он никогда не простит тебе этого!

Итак, я попал в точку. Так уколоть фон Брюля. Да еще перед всем двором!

После спектакля все вышли на дворцовую площадь. Здесь уже вовсю развернулось праздничное гулянье. Гудела ярмарка. Торговцы и зазывалы, знахари и аптекари, фокусники и дрессировщики развлекали публику как мог ли. На торжество прибыло много людей. В гостиницах города не было свободных мест. Часовые на городских воротах насчитали больше десяти тысяч человек приезжих. Ужин, который сопровождался музыкой в исполнении королевской капеллы, был великолепен. Затем все переоделись для заключительного маскарада. В один из залов дворца был допущен народ что поприличнее. Придворные тоже на некоторое время задерживались в этом зале. Его величество, однако, сразу проследовал в парадный зал, где начинался королевский бал. Я заметил, что господин слегка нервничает, и, пытаясь отвлечь его от грустных мыслей, напомнил ему, что приготовил грандиозный фейерверк в его честь. Но курфюрст, казалось, даже не услышал моих слов. Через несколько минут после того, как курфюрст появился в зале, к нему неожиданно подошел генерал фон Фельдкирх. Рядом находилась некая молодая особа, которую я встречал раньше, но никогда не видел при дворе. Это насторожило меня. Но время удивиться еще сильнее пришло через минуту.

— Ваше величество, — произнес генерал, — имею честь представить вам фройляйн Элеонору Вильденхайн, с которой вы желали познакомиться.

Я окаменел. Дочь купца Вильденхайна при дворе! И мне ничего не известно об этом! Я огляделся. Все взгляды были направлены на нас. Курфюрст проводил даму к столу со сладостями. Коротким жестом он дал мне понять, чтобы я не подходил к ним, оставаясь в стороне. Я стоял, поджав хвост, как побитая собака. Фон Брюль улыбался так широко, что, казалось, он скалит зубы. Я вспомнил, что мне сказала Юта. Мне стало страшно. Потом мне рассказали, что весь этот спектакль был разыгран фон Брюлем.

Несколькими часами позже я одиноко стоял на улице, рассматривая огни фейерверка. Мне было очень плохо. Подойти этой ночью к курфюрсту мне больше не удалось.

8 февраля 1755 г.

Самое страшное все-таки произошло! Теперь я уже могу это утверждать. Сегодня во второй половине дня, вернувшись домой после верховой прогулки с золотых дел мастером — мы перекусили и выпили пару добрых бутылок вина, — я застал своего слугу в полной растерянности. Он доложил, что вот уже два часа в гостиной меня ожидает некто господин Герлах, один из секретарей фон Брюля. Он якобы имеет какое-то поручение относительно меня от самого премьер-министра, и выпроводить его из дома никак не удается. Я прошел на второй этаж, зашел в гостиную, но Герлаха там не обнаружил. В задумчивости я остановился посреди комнаты и тут же услышал какой-то шорох. Он явно доносился из моего рабочего кабинета. Я осторожно приоткрыл дверь в кабинет. Этот господин стоял рядом с письменным столом и листал мои бумаги. При этом я успел заметить, что секретный ящик стола был открыт. В этом ящике хранятся мои дневники и папка с секретными финансовыми документами. Я испугался. И дневник, и эта папка лежали на столе и были открыты. Медленно и осторожно я начал приближаться к нему, стараясь оставаться незамеченным. Но одна из половиц скрипнула. Герлах резко обернулся.

— Кто позволил вам копаться в моих бумагах? — спросил я, не скрывая ненависти. — Что вы здесь ищете?

Господин секретарь положил бумаги на место и с напускным спокойствием направился мне навстречу.

— Очень интересно было почитать ваши мемуары, господин придворный шут. Так вы утверждаете, что мне нечего здесь искать? Вы сильно заблуждаетесь. Первый министр должен знать все. У него везде должны быть глаза, чтобы видеть, кто и когда затевает что-то против его королевского величества. А ваше поведение говорит о том, что вы что-то замышляете. В этом я убедился еще раз, читая ваши бумаги. Теперь я обязательно доложу обо всем господину фон Брюлю.

Я в растерянности стоял посреди кабинета. Про Герлаха ходят слухи, что у него феноменальная память. Этот человек не забывает ни одной увиденной цифры или буквы. Если цифры в моих тайных счетах сравнить с документами, хранящимися в казначействе, то слишком многое станет явным. Я уже не говорю о непочтительных замечаниях в адрес фон Брюля и самого курфюрста, которые Герлах наверняка успел прочитать. А мои записи о встрече с Ютой! Все эти мысли с быстротой молнии пронеслись в моей голове, пока Герлах шел к дверям. Я следил за ним и не знал, что предпринять. Неожиданно мой взгляд упал на шутовской жезл, висевший возле двери. Я не раздумывал более ни секунды. Спокойным, но быстрым шагом я последовал за секретарем, который даже не подумал обернуться. У двери, ведущей в гостиную, я настиг его, схватил короткий дубовый жезл и ударил его по затылку золотым набалдашником. Герлах успел открыть дверь до удара и потому вывалился, шатаясь, в гостиную и лишь там рухнул на колени. Он стонал от боли, парик слетел с его головы и валялся на полу. Я встал у него за спиной и нанес новый удар. Кровь брызнула мне в лицо. Не издав больше ни звука, он, как подрубленное дерево, рухнул на пол и затих. Я прислушался. В доме стояла тишина. Я склонился над Герлахом. Тот еще дышал. Я взял жезл обеими руками и изо всех сил нанес еще один, последний удар по голове. Череп раскололся. Я протянул руку к его шее и убедился, что артерия не пульсирует. Герлах был мертв. Я бросился в кабинет, закрыл секретный ящик стола, кинул стопку не представлявшей ценности корреспонденции на пол, схватил другую стопку, выбежал в гостиную, разбросал бумаги и там. Потом подошел к дверям, взялся за ручки, закрыл глаза и что было сил ударил себя обеими створками по лицу, потом еще и еще раз. Я выл от боли, топал ногами, кричал, призывая на помощь. Потом начал терять сознание и повалился на пол. Наконец в гостиную вбежал слуга. Он тотчас вызвал врача, который констатировал смерть Герлаха и определил у меня перелом носа и множественные рваные раны на лице. Труп унесли. Пришел судебный пристав, допросил моего слугу, составил протокол.

Весть о происшествии разнеслась мгновенно. Весь Дрезден только об этом и говорит.

9 февраля 1755 г.

Боже мой, что я наделал! На дворе уже поздняя ночь. Я не могу спать. Сижу в комнате, где совершил убийство, с бутылкой вина и пишу. Мое лицо — сплошная рана. Но боли я почти не чувствую. Много сильнее физической боли боль душевная. Что же получается? Я — подлый убийца? Или я всего лишь защищал свою честь? Пытаюсь успокоить себя тем, что это последний случай. Вино немного смягчает боль и успокаивает нервы.

Юта сказала, что у шутов нет будущего. Будущее принадлежит фаворитам и фавориткам. Неужели ее слова сбудутся? Может, я вообще окажусь последним шутом Саксонии? Будут ли меня чтить так, как в Испании чтят Лопеса де Руду, которого даже похоронили в кафедральном соборе в Кордове?

Но сегодня ясно одно: я должен остерегаться всех, даже моего господина.

11февраля 1755 г.

Курфюрст вызвал к себе меня и премьер-министра. Фон Брюль негодовал. Я видел его в первый раз после смерти Герлаха. Фон Брюль обвинил меня в коварном убийстве высокопоставленного чиновника и требовал немедленного возмездия.

— Ну, Шнеллер, что ты имеешь сообщить по этому поводу?

(Интересно, почему Фридрих называет меня в последнее время Шнеллером, а не обращается как прежде — Иоганн?) Я держался спокойно и без раболепия.

— Ваше величество! Я не считаю себя виновным. Исследования, проведенные врачом, протокол, составленный приставом, свидетельские показания моих слуг полностью совпадают с моим докладом и подтверждают мою невиновность. Это был несчастный случай. Об убийстве не может быть и речи.

— Шнеллер, я хочу услышать, как все было, из твоих собственных уст!

— Ваше величество! Дело было так. Я прихожу к себе домой и узнаю, что в гостиной меня ждет господин секретарь Герлах. Но в гостиной его почему-то нет. Я обнаруживаю его в своем кабинете. Он роется в моих бумагах, вероятно, уже на протяжении нескольких часов. Я пытаюсь призвать его к ответу, но он не хочет со мной объясняться. Вместо этого он забирает часть моих бумаг и хочет уйти. Я пытаюсь задержать его, дело доходит до драки. Он начинает избивать меня. Вы знаете, что он много выше ростом и сильнее меня. Он бьет меня головой о дверной косяк. Я почти теряю сознание и падаю на пол. Он бросается на меня сверху. Мне удается увернуться и схватить мой жезл. Защищаясь, я бью его. Он внезапно падает и умирает. Несчастный случай.

Курфюрст задумчиво пролистал письменные донесения о происшествии.

— Кровь на дверях, разбросанные бумаги, сломанный нос… Граф фон Брюль, а что, собственно, было надо вашему секретарю от моего шута?

— Доставить сообщение.

— Какое сообщение, Брюль? Не заставляйте вытягивать из вас каждое слово.

— Как известно вашему величеству, выходка Шнеллера на праздновании годовщины вашей коронации не принесла мне особой радости. Я имею в виду ту безвкусную сцену, которую Шнеллер вставил в комедию Гольдони.

— Брюль, — прервал его курфюрст, — мне казалось, вы не настолько злопамятны.

— Как правило, нет. Именно поэтому я послал Герлаха к вашему придворному шуту. Как вы знаете, 16 апреля исполняется тридцать пять лет с тех пор, как я поступил на государственную службу при саксонском дворе. С вашего разрешения, я хотел бы отметить этот юбилей. Герлах должен был сообщить Шнеллеру, что я прощаю ему обиду, и попросить его от моего имени написать сценарий празднования моего юбилея.

Я потерял дар речи. Ах ты, лицемер! Да ты скорее дашь отрубить себе руки, чем обратишься ко мне с подобной просьбой.

— Теперь, однако, — продолжал фон Брюль, — опасаясь за жизнь своих подчиненных, я вряд ли пошлю кого-нибудь из них к Шнеллеру с подобной просьбой. Напротив, я вынужден настаивать на строгом наказании вашего придворного шута.

— Это все?

— Да, это все, мой государь.

— А как вы объясните, что Герлах копался в личной корреспонденции Шнеллера? Эти данные тщательно проверены, и оснований сомневаться в их достоверности нет.

— Ваше величество, этого я объяснить не могу. Надеюсь, вы не предполагаете, что он имел соответствующий приказ.

— Дорогой фон Брюль, я не желаю ничего предполагать. Я доверяю докладу своих людей и рассказу Шнеллера. Поэтому у меня нет оснований обвинять моего шута в чем-либо. Может, за исключением того, что он ударил Герлаха слишком сильно. Подводя итог сказанному: я согласен с судебным приставом. Во всем виноват ваш, фон Брюль, слишком усердный секретарь. Шнеллера я строго пожурю и оставлю в покое. А теперь идите. Стоп. Еще один момент. Об этом происшествии хотели дать информацию в газету. Так вот, я хочу, чтобы, кроме того, что здесь обсуждалось, ничего больше напечатано не было. Надеюсь, вы меня поняли?

Министр и я кивнули в знак согласия и удалились.

Дома я обсудил это дело с Пфайлем и Виммером. Они полагают, что все закончилось хорошо, мы должны быть довольны и благодарны курфюрсту.

15 марта 1755 г.

То, о чем говорила Юта, случилось. Элеонора Вильденхайн — новая фаворитка курфюрста. Как назло именно она! Не секрет, что все члены ее семейства с удовольствием видели бы меня на виселице. Или горящим в аду. Самое меньшее — как можно дальше от Саксонии. Я годами делал все от меня зависящее, чтобы меньше торговых сделок проходило через руки господина Вильденхайна. А теперь его симпатичная дочурка делит постель с курфюрстом. Возведение ее в дворянство, говорят, лишь вопрос времени. Его величество, как всегда, очень сдержан относительно своих амурных дел. Но при дворе все в курсе дела. Для меня же такой поворот событий означает полный крах.

2 апреля 1755 г.

Графиня Элеонора фон Вильденхайн удостоила мой дом своим посещением. Она прибыла в послеобеденное время в карете, запряженной четверкой лошадей. Я приветствовал ее с достоинством.

— Дорогой господин Шнеллер! — начала она, едва заняв предложенное ей кресло. — Представьте себе, я намерена сделать кое-какие нововведения. Я уже обсудила некоторые из них с курфюрстом и хотела бы ввести вас в курс дела. Я здесь еще и потому, что сам курфюрст просил меня об этом.

Ага, курфюрст решил сообщить мне о нововведениях при дворе через свою фаворитку. Я уже не достоин того, чтобы непосредственно общаться с господином. Я молча ждал продолжения.

— У нас есть мнение, что ваше регулярное присутствие во время ужина курфюрста не является теперь необходимым, кроме особых случаев, о которых мы соответствующим образом известим вас. — Она мило улыбнулась и тут же добавила: — Это никак не отразится на ваших доходах. Далее. Отныне и впредь вам не следует беспокоиться о решении вопросов торговли и финансирования двора. Тем более что задачи становятся все сложнее, и требуется опытный человек для этих целей. Мой отец, как вам известно, имеет богатый опыт в этих делах. Так, он уже провел переговоры с банкирами в Гамбурге, Данциге и Вене о предоставлении двору кредита под 5, 25 процента годовых. Ваши же последние переговоры закончились, если мне не изменяет память, на цифре 6 процентов. Вы ведь понимаете, что для бюджета в наши дни важна любая экономия. — Она продолжила тем же фальшивым тоном: — Я слышала, ваши собственные научные исследования отнимают очень много времени. Теперь оно у вас появится. Вы получите гораздо больше свободы, чем раньше, и я этому очень рада.

Закончив свою издевательскую речь, она грациозно взяла чашечку с чаем, отпила глоток и стала ждать, что я отвечу.

— Глубокоуважаемая графиня! Я крайне признателен за внимание, проявленное вами, за то, что вы нашли время посетить меня, за великодушие нашего курфюрста. В последнее время я серьезно занялся изучением истории шутовства при дворах Европы. И подумываю даже о том, чтобы написать сочинение об этой, так сказать, материи. Если, конечно, позволит его величество. Поэтому мне в недалеком будущем потребуется время для исторических исследований. Так что проявленная вами забота как нельзя кстати.

— Уверена, что курфюрсту придется по душе, если его придворный шут напишет такой трактат, и сама посодействую изданию вашей книги, — отозвалась она с притворным дружелюбием.

Мы поговорили еще немного о том о сем. Наконец она попрощалась. Да, она окончательно заняла мое место рядом с курфюрстом. А я стал лишь пешкой в окружении его величества. Теперь мое дело — заботиться о том, чтобы мои доходы сохранились, и удовлетвориться своей ненужностью и незначительностью.

Передо мной уже вторая бутылка вина. Пока я открывал ее, мне пришла в голову мысль, что мы, шуты, всегда были большими мастерами по части выпивки. Занимаясь историей шутовства, я постоянно нахожу этому подтверждения. Например, Шико, который был шутом при нескольких королях Франции, скончался не от боевых ран, а от алкоголизма и невоздержанности. Шут Фридриха Вильгельма I, озорник Тишрат Гундлинг, покинул этот мир из-за непомерных возлияний и был даже похоронен в гробу, по форме напоминающем винную бочку. Придворный шут саксонского двора Фридрих Таубманн по причине того же алкоголизма отошел в мир иной в возрасте сорока восьми лет. Вообще надо сказать, что саксонский двор был одной из немногих европейских монарших резиденций, где к шутам относились с большим почтением. Взять того же Таубманна. Его настолько высоко ценили при дворе, что даже назначили ректором университета. За то время, что он трудился на этом посту, число докторских степеней увеличилось неимоверно. Он не завалил ни одного соискателя. Правда, за каждую диссертацию или экзамен он получал небольшое вознаграждение в размере всего лишь четырнадцати гульденов.

16 апреля 1755 г.

Черный день для меня. В новом дворце фон Брюля идет праздник. Туда съехались все знатные вельможи, прибыл курфюрст, но меня не пригласили. Вчера я был у его величества.

— Глубокоуважаемый повелитель, — сказал я, — как могло случиться, что ваш придворный шут не приглашен на праздник к премьер-министру? Кто будет развлекать ваше величество? Как вы можете терпеть такое отношение ко мне? Какой позор на мою голову!

— Ты убил Герлаха, — ответил курфюрст, — и я вынужден считаться с мнением фон Брюля. Подумай сам. Разве может он допустить на свой праздник человека, убившего его секретаря? Что скажут другие подчиненные премьер-министра?

— До сих пор ваше величество мало интересовало, что скажут обо мне холуи фон Брюля, — осмелился ответить я.

— Позволь мне решать, чьи слова мне слушать, а чьи нет! — заорал курфюрст.

— Прошу прощения, ваше величество.

Я не мог больше возражать и вернулся домой. Иначе я совсем потеряю связь с курфюрстом.

20 октября 1755 г.

Курфюрст все реже приглашает меня присутствовать во дворце во время ужина. Да и то лишь в отсутствие графини. Когда же нам удается встретиться, все выглядит так, словно ничего не произошло. Курфюрст шутит со мной, смеется. Будто ничто не омрачает наш союз. Только и мне, и ему ясно, что все это обман.

— Государь, — обратился я к нему во время нашего последнего ужина. — Позвольте мне отпраздновать свой день рождения в Бюргервизе, у стен города. Я хотел бы организовать большой крестьянский праздник с ярмаркой, народными гуляньями. Думаю, это доставит людям большое удовольствие. И окажите мне честь своим присутствием.

Курфюрст дал свое разрешение и обещал обязательно посетить торжество. Я могу начинать подготовку.

25 октября 1755 г.

Я был занят изучением рукописей придворного шута Таубманна, когда слуга доложил мне, что ко мне посетитель, господин Вильгельм Хартлебен из Берлина. Я не мог поверить собственным ушам. Но не прошло и нескольких минут, как мой старинный друг уже сидел со мной за столом и наши бокалы были наполнены вином. Оказалось, что он знал о моей карьере и делах, которые я вершил при дворе. Это весьма польстило мне. Сам же он занимался поставками тканей для прусской армии. А сейчас направлялся в Баварию, где светит одно очень выгодное дельце. Курфюрст не пригласил меня к себе сегодня вечером, поэтому до глубокой ночи мы сидели с моим другом за столом, предавались воспоминаниям. Наконец он спросил, как мне живется сейчас, каковы мои отношения с курфюрстом. Меня, конечно, очень интересовало, что стоит за этим вопросом.

— Повсюду говорят, что новая фаворитка курфюрста прибрала все к рукам. Даже тебя изловчилась задвинуть на вторые роли. По-моему, это свидетельствует о том, что твой курфюрст оказался очень неблагодарным человеком, попросту наплевал тебе в душу.

Я ответил, что с другими шутами в подобных ситуациях обходились еще хуже и мне повезло, что все так обернулось. Но на душе было скверно, поэтому я не сдержался.

— Помнишь, — спросил я его, — как в детстве нам каждый вечер хотелось, чтобы ночь прошла как можно скорее, чтобы наступило утро и мы могли бы снова предаваться своим забавам и шалостям? Сегодня я едва могу дождаться, когда придет ночь. Спешу скорее забыться во сне, а утром совсем не хочу вставать…

— Иоганн, — прервал меня мой друг, — мы еще слишком молоды для таких мыслей, они превращают нас в стариков. Скажи, тебе не обидно, что после стольких лет верной службы тебя просто убрали с дороги, выбросили на обочину?

— Конечно, обидно. — Вино уже ударило мне в голову. — Но что я могу поделать? Ничего уже не изменить.

— Я занимаюсь поставкой сукна для прусской армии. Но с некоторых пор я поставляю уже пошитое обмундирование. Форму шьют в моих собственных мастерских. Некоторое время назад я был представлен королю Пруссии. Узнав его поближе, могу сказать тебе, что он никогда не отказывается от верных слуг, меняя их на каких-то бабенок. Прусский король ценит тех, кто верен ему, и сам умеет хранить верность.

Я позвал слугу и велел принести еще бутылку.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я могу быть с тобой откровенным?

— Разумеется.

— У меня есть к тебе предложение.

— От кого?

— От Фридриха Великого, короля Пруссии. Это он попросил меня заехать сюда и поговорить с тобой.

Я налил себе вина и выпил. Я потерял дар речи. Предложение от самого короля Пруссии! Я попросил Вильгельма объяснить все подробно. Он рассказал о предполагаемом тайном договоре альянса. Сведения об этом договоре были очень важны для Пруссии. И было бы весьма кстати, если бы я, пользуясь своими связями при дворе, добыл эти документы и любую другую информацию по этому вопросу.

— Иоганн, — заключил мой друг, — ты отслужил свое как придворный шут. Тебя вышвырнули на улицу. Не оставляй это без последствий. Будь горд! Встань на сторону прусского короля, и тебя оценят по достоинству. Ты снова обретешь влияние в этом мире.

— Где? — спросил я.

— Там, где сам захочешь. При дворе, в королевской опере, в академии… Для тебя везде найдется достойное место. Само собой, твой труд будет достойно оплачен.

Я долго молчал, обдумывая предложение моего друга. Наконец у меня возник план. Я посвятил в него Вильгельма. План пришелся ему по душе. Мы еще долго обсуждали всякие детали, курили, пили вино. Уже светало, когда мы пришли к соглашению.

Итак, я прусский шпион. Началась новая жизнь.

3 ноября 1755 г.

Свои дневники храню теперь в другом месте. Эти записи едва не погубили меня. Сейчас нельзя рисковать.

Сегодня я был приглашен на обед к господину Диглингеру. Я заказал ему несколько драгоценных камней без оправы. Чтобы их оплатить, продаю свое имение. Приступаю к выполнению своего плана.

21 декабря 1755 г.

Эту новость я ожидал давно. Наконец мне сообщили, что старший сын Менцеля завербован на службу в прусской армии. Еще в октябре я сообщил Хартлебену, где можно найти этого молодого человека. Склонить этого пьянчугу к сотрудничеству было совсем несложно. Еще несколько дней — и сам господин Менцель будет у нас в руках. Хартлебен позаботился, чтобы сын послал отцу соответствующее письмо. Менцель сам скоро упадет в мои руки, как спелое яблочко с дерева. Надеюсь, он будет сговорчивым собеседником.

18 января 1756г.

Слуга доложил, что господин Менцель, начальник канцелярии премьер-министра фон Брюля, просит принять его. Я приказал слуге провести его ко мне. Менцель прекрасно знает, что мое влияние при дворе уже не так велико, как прежде. Тем не менее он подобострастно склонился передо мной.

— Господин Шнеллер, недавно вы обмолвились, что могли бы дать взаймы денег, если возникнет нужда.

Я сделал вид, что никак не вспомню, о чем идет речь.

— Во время поездки в Пильниц, — подсказал он. — Мы плыли на одном корабле.

— Верно, — ответил я. — Но что случилось, что вы так быстро обратились ко мне?

— Будьте милосердны! Избавьте меня от необходимости вдаваться в подробности, но поверьте, мне действительно нужны деньги. Вы ведь обещали.

— Хорошо. — Я подошел к своему письменному столу, взял лист бумаги, быстро составил долговое обязательство. — Только внесите здесь необходимую сумму.

Он прочитал бумагу, согласно кивнул, взял перо и своей рукой написал сумму, которую хотел получить. Мы расписались. Я передал ему очень небольшие по моим понятиям деньги. Мендель заверил меня, что обязательно вернет долг, но сейчас ему необходимо уехать на несколько дней.

Я смотрел в окно, когда он проходил по мосту, и думал, о том, что, кроме самого премьер-министра и господина Хеннике, Мендель единственный человек, имеющий доступ к секретному архиву фон Брюля. Мендель еще не подозревает, что уже попал в расставленные мной сети. Боже! Храни нас от непослушных сыновей и сентиментальных отцов!

2 февраля 1756 г.

Подготовка к празднованию моего дня рождения отнимает много времени. Веду переписку с огромным числом агентов. Артисты, фокусники, укротители, музыканты из Баварии, Ганновера, Пруссии и других земель должны принять участие в проекте. Об актерах из Пруссии позаботится Хартлебен. Он послал своих представителей. Архитекторы заняты оборудованием площадок для праздника. Надо построить сцены, торговые павильоны. Заказал фейерверк. Согласовал встречи с поставщиками продуктов, пива и вина. Среди всех этих забот мне сообщили, что Мендель вернулся в Дрезден. Завтра пошлю за ним.

3 февраля 1756 г.

Начальник канцелярии премьер-министра встревоженный сидел передо мной. Его, несомненно, удивило мое приглашение. После обеда я попросил принести бутылку лучшего вина и предложил покурить.

— Как чувствует себя ваш сын? — спросил я, глядя ему прямо в глаза.

Господин Менцель покраснел и нервно заерзал в своем кресле.

— Мой сын? — ответил он вопросом на вопрос. — Здоров. Вообще он бездельник и разгильдяй. А вы разве знаете его?

Я спросил, не была ли связана его отлучка с проблемами, которые возникли у сына.

— Нет, — сказал он и заверил, что причины поездки в Берлин были совсем другие.

— На этот счет у меня иные сведения. — С этими словами я положил перед ним несколько бумаг.

Это было подписанное его сыном обязательство пять лет служить в прусской армии, заявление самого господина Менцеля, согласно которому он просил освободить сына от службы и обязался уплатить за это определенную сумму, и свидетельские показания с точными датами пребывания Менцеля в Берлине, названиями гостиниц, в которых он останавливался, и другими сведениями.

— У вас, наверное, есть особое разрешение на такие поездки? — мягко спросил я его. — По моим сведениям, надо иметь разрешение, чтобы так часто выезжать в Пруссию.

Менцель побледнел, потом из его глаз брызнули слезы. Он плакал как ребенок.

— Имейте же сострадание! — взмолился он. — Да, у меня нет разрешения. Я не смог получить его. Если бы я не выкупил сына, он стал бы в глазах господина Хеннике предателем. Я должен был это сделать, — поспешил он добавить. — Я брал у вас деньги для этой цели. Я верну долг, честное слово. — Он посмотрел на бумаги, лежавшие перед ним. — Откуда у вас эти документы? Зачем вы показываете их мне?

— Ну… Когда эти бумаги увидит Хеннике…

— Боже! Нет! Тогда мы оба пропали! Просите что хотите. Я верну вам деньги вдвойне, только не показывайте документы Хеннике.

— Вы можете вообще не возвращать мне деньги. Я прощу вам долг.

— Но что же вы тогда хотите?

— У вас есть ключи от секретного архива фон Брюля. Так?

— Да, — ответил он дрожащим голосом. — Кроме премьер-министра, только я и господин Хеннике имеем право входить в этот архив.

— Там хранятся переписка и договоры, копии с которых мне срочно нужны. Срочно, слышите!

— Но я не смогу этого сделать. — Господин начальник канцелярии потерял самообладание. — Это же государственная измена. Меня повесят!

— Только в том случае, если вас поймают, — возразил я. — А как вас могут поймать, если вы такой ловкач?

— Господин Шнеллер! Не вынуждайте меня делать это. Речь идет о моей чести.

— О вашей чести? — Я рассмеялся. — Для вас важнее ваша честь или жизнь? Ваша и вашего сына?

Менцель понял, что все очень серьезно, и замолчал. После долгой паузы он спросил, о каких бумагах идет речь. Я объяснил, что мне нужны копии всех договоров, заключенных в течение последних одиннадцати месяцев между Саксонией, Австрией, Францией и Россией, а также вся дипломатическая переписка между ними.

— Но на это мне потребуется несколько недель, — возразил Менцель.

— Время есть. Но ни одна бумага не должна быть пропущена, — предостерег я. — Вы слышите, я должен получить все.

— Зачем вам это?

— Это уже вас не касается. И учтите, все бумаги, которые я только что показал вам, немедленно попадут к Хеннике, если вы завтра же не приступите к делу.

Я налил еще вина.

— А если эти договоры и переписка попадут не в те руки? — Он скорее размышлял вслух, чем спрашивал меня.

— Точно так же произойдет и с бумагами о вашем отъезде в Берлин, — ответил я и ударил кулаком по столу.

Опираясь на край стола, Менцель медленно поднялся со своего места.

— Я начну завтра же, — сказал он и попрощался. Я наслаждался своей первой победой.

14 апреля 1756 г.

Мой день рождения удался на славу. Знатные вельможи оделись в народные костюмы различных земель. Я заранее снабдил всех портных Дрездена цветными эскизами, так что они смогли очень точно воссоздать эти костюмы. Конечно, материал был закуплен не такой грубый, как для настоящей крестьянской одежды. Множество палаток для торговли вином и пивом было установлено на площадке, где проходил праздник. Построена специальная сцена, чтобы люди могли танцевать. На праздник, конечно, приглашены достойные крестьяне. Они очень старались вести себя подобающим образом, благопристойно кушать, пить вино и даже танцевать. Смотреть на это было очень потешно.

Был приглашен дрессировщик с тремя большими бурыми медведями. Все они были на цепях, но никто не рисковал приблизиться к этим бестиям даже на шаг. Были организованы различные соревнования, пиво и вино лились рекой. Было забито много скотины, всюду жарилось мясо.

К вечеру все устали. После грандиозного фейерверка все погрузились в большие повозки и поехали в город.

Премьер-министр фон Брюль и сам курфюрст не почтили мой праздник своим присутствием, хотя и были приглашены. Я предчувствовал это. За моей спиной уже шепчутся. Но меня это не беспокоит. Актеров на праздник прислал Хартлебен. Я передал им копии документов, полученные от Менцеля. Через несколько дней они будут в руках прусского короля.

29 августа 1756 г.

Я предчувствовал это в глубине души. Фридриху стало известно, что в его окружении есть предатели. Я предвидел, что курфюрст узнает это, и тем не менее поступил так, как поступил. Зачем? Чтобы отомстить им всем? Всем, кто подорвал мой авторитет. Чтобы испортить жизнь тем, кто сверг меня с пьедестала? Может быть. Но и Юта была права. Мое время прошло. Эпоха шутов кончилась.

Сегодня пришло известие, что прусская армия без объявления войны перешла границы Саксонии. Король Пруссии проглотит Саксонию. Они не предупредили меня о начале войны, тем самым лишив возможности бежать из Дрездена. Теперь уже поздно. Город закрыт, и никто не покинет его без высочайшего разрешения.

Король Пруссии объявил, что у него есть документы, подтверждающие создание союза между Россией, Австрией и Францией. Союз этот направлен против Пруссии. В этот альянс вовлечена и Саксония. И это так же верно, как и то, что договоры о создании союза в руках у короля Пруссии. Я сам добыл эти документы для него.

Граф фон Брюль наверняка задает сейчас себе вопрос, как договоры оказались у прусского короля. Откуда они доставлены ему? Из Вены? Из Москвы? Из Парижа? Или… Теперь будет проведено расследование, и скоро фон Брюль выйдет на след Менцеля.

31 августа 1756 г.

Мне сообщили, что господин Менцель арестован. Этот трус очень быстро выложит все. Даже прежде, чем кто-то дотронется до него пальцем и начнет пытать. После полудня мы накроем стол и будем обедать вместе с моими верными Пфайлем и Виммером. Чтобы оградить своих от преследования и мучительных пыток, я заберу их с собой. Они еще ничего не подозревают. Но так будет лучше для них.

Когда я допишу эти строки, отнесу дневники тому, кому еще доверяю и кому пока не грозит опасность. Я дам ему задание передать дневники лично Юте в руки, как только обстоятельства позволят это сделать. Я хорошо заплачу ему за это. Будет ли Юта гордиться мной или проклянет меня? Думаю, она поймет меня.

— Не могу понять, — прервала Клаудиа долго длившееся молчание, — почему Шнеллер закопал сокровища? Почему он не дает Юте указание в дневнике, где их искать? Мне думается, сокровища предназначались ей.

— Я тоже подумал об этом. Юте сокровища скорее всего были не нужны. Она была достаточно богата, имела к тому времени значительно большее влияние, чем Шнеллер. А попадет ли дневник именно в ее руки — об этом шут не мог знать. Думаю, его целью было скрыть свое состояние от курфюрста. Закапывая сокровища, он, вероятно, рассчитывал, что сможет ими когда-нибудь воспользоваться. А может, это была его последняя шутка. Закопать клад и вставить в «Остров Фельзенбург» новую страницу. Вдруг кто-то не очень глупый и внимательный наткнется на это послание. Может, Шнеллер надеялся на случай. Кто знает… Это навсегда останется его тайной.

 

ГЛАВА 8

— День у нас сегодня будет очень насыщенный. Симон занял место рядом с водительским и пристегнулся ремнем. Клаудиа выбрала для поездки в Баварию «мерседес»-универсал, оформила прокат на неделю. Она посмотрела на отца:

— Сначала рассказывай ты, а потом я доложу, что мне удалось узнать.

Клаудиа вернулась в Берлин только вчера. Пришлось встретиться во Франкфурте-на-Майне с одним доцентом-фольклористом, который должен был подготовить статью для журнала. Профессор Клаге наверняка будет против публикации этой статьи, хотя работа была просто великолепна. Но не это сейчас занимало Клаудиу.

— В Дрездене, — начал свое повествование Симон, — я забронировал два номера в «Хилтоне». И место в гараже для нашей машины. Пока не забыл — позаботься, пожалуйста, чтобы парковочный талон был оформлен с правом выезда ночью. Это нам понадобится. Придется незаметно покидать отель. В пятнадцать часов у нас встреча с доктором Шнайдером. Я созвонился с Гансом Хильбрехтом. Он вдохновился нашей идеей провести литературный фестиваль и обещал обсудить это со статс-секретарем министерства культуры Саксонии Герхардом фон Зассеном. И представь себе, ровно через час он перезвонил мне и спросил, не можем ли мы после визита в банк наведаться в министерство культуры!

— К статс-секретарю?

— Да. Я ответил, что мы сможем быть у него не ранее семнадцати часов. После встречи в министерстве мы могли бы поужинать вместе с Гансом. Ты как?

— Пока не решила. Ну а чем же так заинтересовала господина статс-секретаря наша идея?

— Да мало ли. Может, он библиоман? Посмотрим на месте.

— Хорошо. Ты не послушал, какой прогноз погоды на эти дни?

— Разумеется, послушал. И взял с собой все необходимое, чтобы работать во время дождя. И обувь тоже.

С запада к Германии приближался атмосферный фронт. Он уже достиг территории Голландии и принес туда ослабление жары и ливни.

— Так. Теперь что у тебя?

— Много чего интересного. Недалеко от Аугсбурга живет некий господин Норден, литератор, кладоискатель, торговец радиопеленгаторами и металлодетекторами. Он также является председателем общества кладоискателей. Ну и так далее… Мне повезло: удалось встретиться с ним и поговорить. Он придерживается мнения, что раньше, особенно в восемнадцатом веке, сокровища глубоко не зарывали. Только в двадцатом веке клады стали закапывать глубоко. Причиной тому стало развитие средств эхолокации. Особенно в этом преуспели нацисты. Они закапывали награбленные за годы войны сокровища так глубоко, что обнаружить их очень сложно. Но мы ищем не сокровища, награбленные фашистами. Скорее всего наш клад зарыт где-то на глубине до трех метров. Это с учетом смещения пластов земли под воздействием грунтовых вод. Нам нужен металлоискатель, реагирующий только на наличие благородного металла и игнорирующий металлы тяжелые — железо, свинец и т.п. В принципе я нашла все это еще в Интернете. Но беседа с господином Норденом была полезна в том плане, что он посоветовал приобрести недорогой полупрофессиональный прибор, с хорошей мощностью излучения, простой в обращении и не очень тяжелый. В общем, такой аппарат я купила. Он обошелся в сумму чуть больше 3000 марок.

— А ты разберешься, как с ним обращаться?

— Господин Норден — хороший продавец. У него во дворе закопано много всякой всячины. Даже золотые монеты. И мы поупражнялись вместе с ним в поисках зарытых в его саду предметов. Он все очень доходчиво объяснил мне. Показал, как должен вести себя прибор при наличии большого количества благородного металла.

— Значит, сегодня ночью отправляемся искать клад. Клаудиа рассмеялась, выруливая на автостраду.

Ровно в пятнадцать часов они были в банке. Доктор Шнайдер провел их в гостевой холл. Вид, открывавшийся из окон офиса, назвать живописным было нельзя. Но внутри обстановка была подобрана с большим вкусом. Клаудиа переоделась еще в гостинице в элегантный льняной костюм зеленого цвета. Господин Шнайдер вежливо поинтересовался, как прошло путешествие. Клаудиа ответила, что поездка была довольно приятной, удалось избежать пробок на дорогах. Так они несколько минут разговаривали ни о чем, пока не перешли наконец к основной теме встречи.

— Как и обещал, я подготовил концепцию фестиваля в письменном виде. Основные положения этого документа готов изложить вам вкратце сейчас.

Симон открыл портфель и передал Шнайдеру толстую папку. Шнайдер не стал пока смотреть документы, отложил папку в сторону и приготовился внимательно слушать. Симон проговорил около пятнадцати минут, ни разу не заглянув в тезисы выступления. Речь шла о литературных чтениях и программе для детей, о семинарах для специалистов, о публичных диспутах, о презентациях различных издательств. Он умело вставлял в свою речь имена известных писателей и писательниц, участие которых предполагалось в фестивале. Наконец подошел к вопросу о разработке специального интернет-проекта для фестиваля и продаже билетов на мероприятия фестиваля через компьютерную сеть. В заключение он коротко остановился на бюджете праздника. По его расчетам, прибыль должна была составить как минимум сто тысяч марок. Основные источники доходов — выручка от продажи билетов, сдача в аренду помещений и реклама.

— Разумеется, все авторы, приглашенные на фестиваль, отказываются от гонораров, спонсоры обеспечивают транспортные расходы, затраты на размещение гостей и оплачивают затраты технического плана. Впрочем, опыт проведения подобных мероприятий у вашего банка большой, так что трудностей в этих вопросах быть не должно.

Шнайдер подтвердил, что соответствующие контакты с транспортниками и администрациями гостиниц уже налажены.

— Если нам удастся как следует раскрутить этот проект, мы обеспечим более высокую посещаемость других мероприятий дней культуры, а следовательно, увеличим выручку от продажи билетов. Но все мои предположения, разумеется, можно проверить только в ходе самого мероприятия.

Доктор Шнайдер углубился в расчеты Симона. Он смотрел на это глазами финансового директора крупного банка и не мог не согласиться, что концепция подготовлена достаточно профессионально. Еще когда Шустер излагал основные моменты своего проекта, Шнайдер дал понять, что тот затеял очень нужное дело. А пролистав документы, почувствовал уважение к своему собеседнику.

— Простите мне мою бестактность, но я не очень верю, что вами движет лишь любовь к литературе…

— Конечно, вы правы. Но пока это между нами. Через два года я хотел бы организовать подобный фестиваль в Берлине. И если я буду выступать при этом как организатор литературного фестиваля в Дрездене…

— Я понял вашу мысль, — с улыбкой прервал собеседника доктор Шнайдер. — Вы хотите сделать себе имя, чтобы потом в Берлине…

— Именно. Думаю, такой подход вполне допустим. Тем более что это не требует финансовых вложений. Впрочем, кое на чем я хотел бы настаивать. Во-первых, убедительно прошу вас не распространяться о моих планах относительно литературного фестиваля в Берлине. Во-вторых, реализацию интернет-проекта фестиваля я хотел бы взять на себя.

— Не вижу никаких проблем. Наоборот, нам так будет даже удобнее.

— Для более интенсивного воплощения интернет-проекта мне понадобится небольшой павильончик в Блюэрпарке, где, надеюсь, мы проведем наш фестиваль. Я должен постоянно быть в курсе событий. Поэтому было бы полезно, чтобы сбор и анализ информации о ходе мероприятий были сосредоточены в одном месте. Оттуда же мои сотрудники будут осуществлять продажу билетов. Таким образом, они смогут накопить необходимый опыт, который можно будет использовать для модернизации программного обеспечения и развития интернет-проекта.

— Мне и здесь нечего вам возразить.

— Хорошо. Но для сооружения павильона мне потребуются некоторые средства. У меня есть знакомый архитектор в Берлине, который возьмется за проект, но его работа так или иначе должна быть оплачена. В этот момент раздался сигнал селектора.

— Прошу прощения. Меня ожидает очередной посетитель. Мы непременно найдем решение, как поступить со строительством павильона. В следующий понедельник состоится заседание правления банка. Я предложу им на рассмотрение вашу концепцию. И позвоню вам относительно того, какое будет решение. Какие у вас еще планы на сегодняшний день?

Симон рассказал о предстоящей встрече с Герхардом фон Зассеном, с которым господин доктор Шнайдер, конечно же, знаком.

— А вечером я ужинаю в компании своего давнего приятеля. А что ты планируешь на сегодня? — Симон вопросительно посмотрел на дочь.

Клаудиа отреагировала на вопрос совершенно правильно.

— Пока не знаю. Во всяком случае, я наверняка буду мешать тебе и твоему приятелю, если захочу поужинать с вами. Поэтому скорее всего останусь в гостинице.

— Но фройляйн Шустер! — вмешался в разговор доктор Шнайдер. — Я не допущу, чтобы вы скучали в одиночестве. Позвольте, я заеду за вами часов в семь?

— Мы могли бы обменяться новыми познаниями в области изучения скачек, — рассмеялась девушка.

— Итак, решено. В семь. А сейчас, — Макс Шнайдер поднялся, — прошу меня извинить.

Небо было уже плотно затянуто облаками, когда Симон и Клаудиа вышли на улицу. Дул сильный порывистый ветер. В воздухе чувствовалось приближение грозы.

Они поторопились к машине. По дороге в министерство культуры Клаудиа, лукаво глянув на отца, поинтересовалась:

— Похоже, ты решил меня сосватать?

— Что за глупости! Я хочу только, чтобы сегодня вечером ты еще раз пообщалась со Шнайдером и провела с ним разъяснительную работу. Возможность как раз подходящая.

— Родной отец толкает меня…

— Дорогая доченька! Это именно деловое поручение. На большее у тебя все равно не будет времени. Самое позднее в полночь мы должны приступить к поискам.

— А ты не предполагаешь, что с семи до полуночи может произойти очень многое?

Симон пропустил последнее замечание мимо ушей.

— Металлоискатель настроен?

— Да.

В этот момент они подъехали к министерству культуры. Во времена ГДР здесь располагался педагогический институт. Отец и дочь вошли в недавно отремонтированное фойе, охранник указал им дорогу к кабинету статс-секретаря. В приемной их уже поджидал Хильбрехт. Дверь в кабинет открылась, и господин фон Зассен вышел к ним.

— Фройляйн Шустер! — Статс-секретарь с таким изяществом поцеловал руку Клаудии, что даже Симон не мог не восхититься его манерами. — Очень рад приветствовать вас. Мой старинный друг Ганс рассказал мне о прекрасном вечере, проведенном в доме вашего отца, и прежде всего, — тут он повернулся к Симону и протянул ему руку, — об удивительных блюдах, которые готовит ваша домохозяйка.

Симон почувствовал крепкое рукопожатие человека, привыкшего к тому, что мир вполне удовлетворяет его потребностям.

— Я благодарен, что вы нашли возможность уделить нам время.

Фон Зассен пропустил Клаудиу вперед себя и вошел за ней следом в кабинет. Симон не переставал удивляться своей дочери. Девушка приняла поцелуй руки так, словно ее постоянно приветствовали таким образом. Едва они устроились в кабинете, как на улице разразилась гроза. Яркие вспышки молнии, сопровождавшиеся громовыми раскатами, следовали одна за другой. При каждом раскате огромные стекла в окнах кабинета дрожали. Тяжелые капли застучали по подоконнику.

— У меня не очень много времени, — заметил господин фон Зассен.

Симон начал рассказывать о своей концепции второй раз за сегодняшний день. Статс-секретарь делал какие-то пометки у себя в блокноте. Время от времени он согласно кивал. Казалось, он принимает все, что говорит Симон. Однако глаза господина фон Зассена оставались странно холодными. Когда Симон закончил излагать свои идеи, статс-секретарь пообещал ему поддержку в переговорах с чиновниками городской администрации, «которые бывают порой несколько неповоротливы в таких проектах». Тут же он назвал ему имя своего помощника и литературного референта министерства Вернера Хальбе. Тот должен был оказывать Симону постоянную поддержку.

— Какое совпадение! — произнес фон Зассен. — Примерно неделю назад мы обсуждали с Хальбе идею создания в Дрездене «Литературного дома». Я попросил его познакомиться с опытом работы в этом направлении в Берлине. Может, вы поможете ему в этом деле?

— Разумеется. Мы хорошо знакомы с руководителем «Литературного дома». Здесь, — Симон протянул свою визитку, — мои телефоны. Господин Хальбе может связаться со мной, как только встанет вопрос о его командировке в Берлин. Я охотно поддержу его и познакомлю со многими нужными людьми.

— Прекрасно. Тогда все основные детали обсудите с господином Хальбе. Он будет регулярно докладывать мне, как идут дела. Вероятно, мы еще не раз встретимся с вами.

— Очень рад, что получил поддержку в вашем лице. Благодарю за помощь. Все дальнейшие действия непременно буду согласовывать с господином Хальбе.

Им пришлось минут десять ждать в фойе министерства, пока на улице не утихнет непогода. Клаудиа подогнала машину к подъезду. Симон и Ганс Хильбрехт решили перед едой немного выпить, а поужинать в ресторане гостиницы. Клаудиа довезла приятелей до отеля и сообщила Хильбрехту, что покинет их, так как на вечер у нее свои планы.

 

ГЛАВА 9

Он преодолел наконец последние ступени бесконечной каменной лестницы, ведущей наверх, открыл тяжелую деревянную дверь, сделал шаг вперед и отшатнулся: верхняя площадка колокольни была настолько мала в сравнении с гигантскими размерами собора, что, казалось, уместиться здесь просто невозможно. Трясясь от страха, он вступил внутрь. Свет сюда пробивался через крошечные оконца узкими лучами. Его едва хватало, чтобы различить контуры висевших колоколов. Пока глаза Симона привыкали к полумраку, раздался какой-то металлический шорох, и он заметил огромную тень. Симон напрягся в ожидании чего-то ужасного. Это пришел в движение большой колокол. Симон поднял глаза и увидел, что язык колокола висит совершенно неподвижно, но сам он раскачивается все сильнее и сильнее. Наконец они сошлись, и колокольня содрогнулась от звона. Звук был настолько мощным, что Симон испугался, как бы не лопнули барабанные перепонки, и зажал уши ладонями. Он снова с испугом глянул наверх и увидел, что весь купол колокольни заходил ходуном. Словно иголки, вонзались в его мозг удары малых колоколов. Каждый удар большого колокола повергал его в дрожь. Симон закрыл глаза и упал в изнеможении на колени. Боль, возникшая в голове, растекалась по всему телу.

Когда он снова открыл глаза, то понял, что лежит на кровати в своем номере отеля «Хилтон» в Дрездене. Еще несколько мгновений он был во власти кошмара, пока не проснулся окончательно и не понял, что телефон в номере разрывается уже несколько минут. Он, как за спасением, потянулся за телефонной трубкой.

— Что случилось? Мы ведь договорились позавтракать вместе в десять часов.

«Клаудиа», — пронеслась спасительная мысль в голове. Симон, выронив трубку, снова в изнеможении откинулся на подушку. При любой попытке пошевелиться голова начинала гудеть. Он был не в состоянии выдавить из себя ни единого слова. Из трубки, как из потустороннего мира, доносились какие-то голоса. Через несколько минут раздался стук в дверь. Симон собрал последние силы, накинул халат и пошел открывать. Клаудиа. Девушка распахнула дверь в номер, ворвалась внутрь и сразу направилась в комнату. Симон сидел на кровати, держа голову руками, пока она раздвинула шторы и распахнула настежь окно.

— Боже! — прошептала Клаудиа. — Ну и запах здесь…

Симон с наслаждением вдохнул свежий воздух. Он еще не проронил ни слова. Дочь достала из шкафа пустой полиэтиленовый пакет и вытряхнула туда содержимое пепельницы. За ним последовала пустая бутылка из-под виски. Она завязала пакет, поставила его перед дверью. На ручку двери с внешней стороны была вывешена табличка с просьбой не беспокоить. После этого последовал звонок в ресторан, и Клаудиа заказала завтрак в номер, попросив принести яичницу, хлеб, колбасу, холодное молоко, апельсиновый сок и чай. Закончив с этим, девушка присела на маленький пуф около телевизора.

— Как я поняла, поездка к песчаниковым горам отменяется?

Симон покачал головой, давая понять, что он-то точно никуда не поедет.

— Ты вообще помнишь хоть что-нибудь?

Симон повторил движение. В этот момент он не ответил бы даже, сколько ему лет.

Клаудиа наклонилась к нему и сердито прошипела:

— Вчера ночью шел дождь, в два часа ночи мы локализовали местоположение клада. Мы обозначили это место неприметным деревянным колышком. Мы вбили его в землю почти до самого конца. Теперь нужно только копать!

Симон кивнул головой, икнул, и Клаудиа поняла, что от отца ничего сегодня не добиться. Сегодня ему нужен был только покой.

— Ладно. Сейчас я одна поеду в горы, поднимусь на бастион, нагуляюсь и вернусь. Может, загляну после обеда. Но особенно на это не рассчитывай.

Принесли завтрак. Она поставила поднос с едой на стол и вышла.

Пока Симон боролся с похмельем у себя в номере, Клаудиа благополучно добралась до цели своего путешествия, насладилась прекрасными видами, нагулялась и, наконец, уютно устроилась в маленьком кафе не берегу Эльбы. Она успокоилась и в очередной раз перебирала в памяти события вчерашней ночи. Моросил дождь, когда они с отцом приехали в парк, настроили металлоискатель и приступили к обследованию территории. Было около часа ночи. Ни души вокруг. Зуммер детектора запищал только через час после начала поисков. Сомнений не было. Они нашли место, где была зарыта большая масса благородного металла. Золото, серебро на глубине примерно два-три метра. Сокровища Шнеллера! Клаудиа сладко потянулась за своим столиком и медленно допила кампари. Пора заняться делом и Симону. В конце концов, она сделала уже более чем достаточно. Нашла отрывок в книге с тайным посланием шута, расшифровала его, разработала план по локализации места раскопок и обнаружила это место. За эту часть операции можно быть спокойной. Но она знала своего отца. Если он за что-то взялся, обязательно доведет дело до конца.

— Так точно! Одежда совершенно мокрая. — Портье отеля «Хилтон» стоял навытяжку перед статс-секретарем министерства культуры. — Горничная доложила, что почти весь пол в прихожей номера фройляйн Шустер мокрый и заляпан грязью, словно она гуляла по лесу под дождем. При такой-то погоде, как вчера ночью!

Герхард фон Зассен слишком долго был знаком с портье, чтобы знать: тот не станет беспокоить его по пустякам. Поэтому сам приехал в отель, чтобы из первых рук получить всю информацию о Симоне и Клаудии.

— А в номере самого господина Шустера?

Портье сделал короткий звонок по телефону.

— Пока не ясно. Он еще не выходил, а его дочь сказала горничной, что номер убирать сегодня не нужно, потому что господин Шустер нездоров. В одиннадцать часов фройляйн Шустер заказала завтрак отцу в номер.

— Большое спасибо за информацию. Пожалуйста, и дальше не сводите глаз с этой парочки. Буду очень признателен вам за это.

Портье кивнул. Он был горд оказать услугу самому статс-секретарю министерства, а возможно, будущему премьер-министру федеральной земли. Он был горд, что господин фон Зассен пришел лично, чтобы навести справки. Господин статс-секретарь задумчиво пил кофе в баре гостиницы. Что могли искать эти двое ночью, в лесу, под дождем? Глупый вопрос. Что они искали, было совершенно ясно. Но где? И каковы результаты поисков? Господин статс-секретарь решил, что пора наконец разыграть свои главные козыри.

С Центрального вокзала Клаудиа позвонила Максу. Доктору Максимилиану Шнайдеру. Вчера после ужина они перешли на ты.

— Одну минуту, соединяю, — ответила секретарша, едва Клаудиа представилась. Значит, Макс ждал ее звонка.

— Алло, Клаудиа, как прошел день?

— На бастионе было великолепно. Но мне пришлось ехать туда одной. Отец не совсем здоров. Какие у нас планы на вечер?

Вчера вечером Макс пообещал заказать билеты в оперу.

— Мне так жаль, Клаудиа… Я выполнил свое обещание — три билета заказаны. Но сам я быть не смогу. Сегодня в девять вечера придет срочный факс из Нью-Йорка. Именно в это время там должно быть принято важное решение, касающееся меня. Я должен тотчас дать ответ. Билеты в кассе, они заказаны на твое имя. Можешь забрать только два билета, для себя и для отца. Третий купит еще кто-нибудь. Конечно, я сожалею…

— Ты будешь ждать факс в банке?

Клаудиу совершенно не устраивала перспектива идти в оперу одной. На отца, судя по всему, сегодня рассчитывать не приходилось.

— Нет, его должны прислать домой. А почему ты спрашиваешь?

— Я могу еще успеть купить что-нибудь поесть и приготовить тебе ужин. Или работа над факсом отнимет у тебя весь вечер?

— Нет. Мне нужно будет только позвонить в Нью-Йорк и сказать «да» или «нет». Я думаю, будет замечательно, если ты придешь ко мне.

Клаудиа записала адрес.

К вечеру Симон почувствовал себя лучше. Он достал из мини-бара последнюю бутылку колы и заказал в ресторане отеля бургер и салат. Потом позвонил в номер дочери. Но та не отвечала. Дежурный администратор сказала, что Клаудиа не оставляла для него никаких сообщений. «На нет и суда нет», — подумал Симон, получил свой ужин и запер дверь в номер изнутри. Он поел с большим аппетитом. После ужина он почувствовал, что пришло время выкурить первую сигару. В телевизионной программе он нашел «Убийство в Восточном экспрессе» по мотивам романа Агаты Кристи. Симон обрадовался возможности посмотреть этот замечательный фильм еще раз.

Через час после описанных событий в Берлине неподалеку от станции метро «Грюневальд» остановился оливковый «мерседес». Водитель и пассажир, одетые во все черное, остались сидеть на местах. Человек, сидевший рядом с водителем, курил одну сигарету за другой. В расположенных вокруг домах не светилось ни одно окно, должно быть, все спали. Никто из местных жителей не заметил незнакомой машины. Наконец водитель, с рыжей шевелюрой, вышел из машины и кивнул попутчику. Чистый ночной воздух дурманил голову. Издали доносился шум городских улиц, но в этом районе было тихо. Никем не замеченные, всего за несколько минут двое миновали квартал особняков и оказались у дома Симона Шустера. Они огляделись и быстро перелезли через невысокий забор. Лунный свет помогал ориентироваться в саду. Мужчины быстро прошли к дому, обошли его справа и спустились по каменным ступенькам к двери, которая вела в полуподвал. Рыжеволосый посветил фонариком на замок. Достал из кармана связку ключей. Минуты хватило, чтобы подобрать нужный ключ. Они открыли дверь, прошли по узкому коридору, потом поднялись по лестнице. Вошли в гостиную и увидели, что во флигеле с другой стороны дома свет тоже не горит.

В прихожей было совершенно темно. Пришлось снова включить фонарик. К счастью, все окна, выходившие на улицу, были закрыты металлическими жалюзи. Поэтому, добравшись до хранилища антиквариата, незваные гости смогли включить настольную лампу, не рискуя быть замеченными с улицы.

Ганс Хильбрехт чувствовал себя отвратительно. Сердце билось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Он, профессор права, занимался с другом господина статс-секретаря Герхарда фон Зассена тем, что на языке закона называется кражей со взломом. Клаус Рубен — а это был именно он — не спускал глаз с прихожей.

— Начинайте же наконец! У нас времени в обрез.

Несмотря на то что Рубен говорил шепотом, Хильбрехт отлично расслышал каждое слово. Он взял себя в руки. Все правильно. Рубен свою работу сделал. Теперь дело было за ним, Хильбрехтом. Только он мог найти в той массе документов, которые хранились в комнате, то, что им было нужно. Где-то должна быть книга Шнеллера. Куда Симон мог поставить ее? Представляла ли эта книга вообще какую-то ценность с точки зрения поиска клада? Что обнаружил в ней Симон? Шифр? Указание места? Вообще зачем они что-то ищут здесь? Целый день он ломал себе голову над этими вопросами, не находя ответа ни на один из них. Хильбрехт обошел стеллажи с книгами, поискал на полках, где лежали географические карты, пролистал стопки газет. Он был очень внимателен и аккуратен. Нельзя было нарушить порядок. Если ничего найти не удастся, Симон не должен заметить, что кто-то был в доме. Время шло очень быстро. Книги нигде не было. Хильбрехт понял, что просмотреть все документы они не успеют. Он снова занервничал и еще раз подошел к письменному столу, который осматривал в самом начале. Стопка счетов, каталоги антикварных товаров, газеты, папка с перепиской… Он внимательно просматривал документ за документом. Уже ни на что не рассчитывая, Ганс снова взялся за стопку счетов. Внезапно сердце его ёкнуло. Последней бумажкой оказался какой-то план или набросок карты. Он тихо застонал. Рубен насторожился и придвинулся ближе.

— Что-то нашли?

— Я пока не уверен. Но вот это очень похоже на план местности.

Рисунок был сделан на листе писчей бумаги с использованием чернил разного цвета. Хильбрехт присел на корточки. Его руки слегка дрожали. Он никак не мог узнать изображенный ландшафт, но что-то эта схема неуловимо напоминала ему. Голубая линия должна изображать реку, зелеными чернилами могли быть обозначены улицы, дома… А красная? Она была пунктиром начерчена вдоль реки, проходила мимо какого-то дома и оканчивалась… Но где? В лесном массиве? На столе стоял открытый органайзер с письменными принадлежностями. Внутри лежали авторучки с красным и зеленым стержнями.

— Карту определенно рисовал Симон, — пробормотал Хильбрехт, — вот его авторучки. Синюю он скорее всего забрал с собой.

Он снова углубился в изучение карты, пытаясь разгадать, что за местность изображена на ней. Клаус Рубен пристроился сзади, разглядывая план и слушая, что бормочет Ганс.

— Толщина линий не дает понять, какова ширина реки, это только набросок. Но если речь идет о Дрездене, то это может соответствовать только участку Эльбы после впадения Вайсерица.

Клаус Рубен решил, что достаточно заниматься изучением схемы. Было совершенно ясно — это именно то, что они искали. Можно сказать, они даже выяснили, какое место изображено на карте. Он огляделся. Момент был подходящий. С Хильбрехтом они познакомились только сегодня. Он посадил профессора в машину в условленном месте на Растплац, никто не видел их. Их вообще никто не должен был видеть вдвоем. Кроме того, пришло время разъяснить фон Зассену, что сокровищам Шнеллера место не в музее. Время ставить его перед свершившимся фактом.

В этот момент Рубен немного забеспокоился. «Мавр сделал свое дело. Мавр может уходить», — пришла ему на ум цитата из Шиллера. Клаус взял в правую руку небольшую бронзовую статуэтку, стоявшую на соседней полке. Она была довольно тяжелая и называлась «Дремлющая муза II». Была изготовлена Бранкузи и имела большую антикварную ценность. Но Клаус Рубен этого не знал. Иначе непременно улыбнулся бы в тот момент, когда со всего размаху обрушил этот шедевр на затылок Хильбрехта.

 

ГЛАВА 10

Дрезденский ипподром очень напоминал Хоппегартен в Берлине. Он также со всех сторон окружен парком, длина беговой дорожки составляла 1800 метров, и сама дорожка имела овальную форму. Главная трибуна, построенная еще в начале века, деревянная, представляла собой памятник архитектуры и была основательно отреставрирована незадолго до описываемых событий.

Симон и Клаудиа прокомпостировали свои билеты, сразу после входа повернули направо, чтобы посмотреть на разминку лошадей, затем поднялись на трибуну. У них были места в первом ряду. Уже прошло два заезда, вот-вот должен был начаться третий.

— Симон Шустер?

Это был скорее вопрос, чем констатация. Симон повернул голову налево.

— Бернд? Бернд Винтер! — Симон сразу узнал старого школьного друга. — Вот так сюрприз!

Их разделяло всего шесть мест на трибуне. В этот момент стартовал заезд, и, дав друг другу понять знаками, что обязательно надо поговорить, они устремили свои взгляды на беговую дорожку.

— Кто это? — спросила Клаудиа.

— Мы вместе учились в школе.

Симон сконцентрировал все внимание на поле. Фаворит, жеребец по кличке Мач Грум, опережал ближайшего соперника на пять корпусов, и все было предрешено. Симон узнал потом, что все, кто поставил на него, ничего не выиграли, получив назад лишь свои собственные ставки. После забега Бернд Винтер подошел к Симону. Старые друзья крепко обнялись.

— Моя дочь Клаудиа. Мой школьный друг Бернд Винтер.

Несколько минут мужчины рассказывали, кто из них чего добился в жизни. Бернд Винтер нашел себя в рекламном бизнесе и вот уже третий год являлся коммерческим директором фирмы «Дрезден-Вербунг унд туризм ГмбХ». Симон заметил, что жизнь богата случайностями. Винтер не понял этого замечания.

— Сейчас поясню. Судя по тому, что в середине дня в пятницу ты спокойно попиваешь ром на ипподроме, работа не требует от тебя полной самоотдачи.

— Не совсем так. Посещение ипподрома — тоже часть работы. Ипподром относится к числу мест, посещаемых туристами. Если я расскажу тебе, сколько город вложил в реконструкцию этой трибуны, ты поймешь, что я обязан бывать здесь регулярно. Мы встречаемся здесь с нужными людьми из мира бизнеса.

— Ладно, ладно, — произнес Симон примирительно. — Но, согласись, эта сфера твоей профессиональной деятельности весьма приятна.

Винтер, улыбнувшись, кивнул.

— У тебя есть немного времени? — спросил Симон. Они присели, Шустер заказал шампанского и стал рассказывать другу о своих планах относительно литературного фестиваля. Он упомянул почти всех своих контрагентов по этому делу и подвел некоторые предварительные итоги подготовки к празднику.

— Мы обязательно встретимся еще. Ты не сможешь пройти со своим проектом мимо нашей фирмы, а значит, и мимо меня.

— Да, это так, — сдержанно согласился Симон. — За успех!

Они выпили, и Симон продолжил:

— У меня есть только одна небольшая проблема. Но, надеюсь, именно ты поможешь мне с ней справиться.

Бернд Винтер, как и доктор Шнайдер, был немедленно посвящен в то, что организация литературного фестиваля в Дрездене лишь пробный шар. Главная цель Симона — фестиваль в Берлине через два года.

— Для меня было бы лучше, если бы никто не знал, что в качестве организатора праздника здесь, в Дрездене, выступаю я. Что скажешь, если мой павильон и интернет-проект фестиваля мы продекларируем как идею «Дрезден-Вербунг»? Тебе не придется вкладывать деньги в разработку программного обеспечения, и ты получишь права на павильон и авторское право на программный продукт. Павильон сможешь возить с собой на ярмарки, выставки и другие мероприятия.

— Разве он не понадобится тебе потом, в Берлине?

— Нет. Берлинский фестиваль я организую под крышей своего книжного салона. Потом конструкции павильона надо будет где-то хранить. У меня нет для этого площадей, и я не вижу смысла вкладывать деньги, чтобы их арендовать. Нет, павильон мне не нужен.

Бернд Винтер задумался, но ненадолго.

— Я не должен буду вкладывать деньги в проект, ты позволишь мне внести пару пожеланий относительно конструкции, чтобы я смог потом использовать его для своих целей. Если так, то я согласен, чтобы павильон использовался под вывеской «Дрезден-Вербунг». И никто не должен знать, что за этим проектом стоишь ты. Я правильно все понял?

Мужчины ударили по рукам. Клаудиа начала нетерпеливо поглядывать на часы. Ей уже хотелось домой.

— А где ты была вчера весь вечер? Я пытался тебе дозвониться.

Клаудиа бросила взгляд в зеркало заднего вида и обогнала двигавшийся впереди грузовик.

— Ужинала с господином Шнайдером. Собственно, мы собирались в театр, но не получилось.

Это была не вся правда. Впрочем, сказать, что Клаудиа солгала, тоже было нельзя. Да Симону вовсе не обязательно было знать, что последнюю ночь она провела у Макса.

— Отличная идея — разместить павильон под вывеской фирмы Бернда Винтера. — Клаудиа надеялась, что ей удастся отвлечь Симона от опасной темы.

— Да. Если он объявит, что это павильон «Дрезден-Вербунг», никто не будет знать, что мы обитаем в нем. Только Винтер и Шнайдер. В Бернде я уверен. Он будет молчать. Но… — Симон не договорил.

— Макс тоже! — выпалила Клаудиа и тут же прикусила губу, заметив в зеркале, как улыбнулся отец.

Симон понял сразу: что-то стряслось. Пока Клаудиа медленно вела машину по прилегающей к особняку улице в поисках места для парковки (собственного гаража в доме не было), он заметил, что весь дом по периметру опоясан бело-красными заградительными лентами. Он попросил притормозить на секунду перед калиткой и лишь потом двигаться дальше. Теперь и Клаудиа заметила, что заградительные полосы опоясали весь дом, оставляя свободным только проход к входной двери. Симон взял трость, вышел из машины и попросил дочь не задерживаться с парковкой.

Когда он открыл входную дверь, навстречу ему сразу бросилась Джулия. Лицо ее было мокрым от слез.

— Случилось что-то ужасное!

Из антикварного салона в прихожую вышел незнакомый мужчина.

— Господин Шустер?

Симон утвердительно кивнул.

— Что здесь произошло?

— Старший комиссар Шредер. Уголовный розыск. Отдел убийств.

И предъявил удостоверение. Симон почувствовал, как нарастает тревога.

— Что случилось? — повторил он.

Джулия подошла к хозяину, уткнулась в плечо и снова начала всхлипывать.

— В вашем доме вчера ночью совершено убийство.

— Отдел по расследованию убийств? — переспросил Симон.

— Двое злоумышленников проникли в ваш дом. Один из них был убит в вашем рабочем кабинете. Нам удалось опознать его. У него были документы. Вы должны знать его. Это господин Ганс Хильбрехт.

Шредер в упор разглядывал Симона своими серыми глазами. В этот момент раздался стук в дверь, и Джулия впустила в дом Клаудиу. Симон представил комиссару дочь и повторил ей то, что только что услышал от него. Клаудиа была поражена.

— Только позавчера мы встречались с ним в Дрездене, — пролепетала она.

— А я ужинал с ним тем вечером. Тело еще здесь? Шредер отрицательно покачал головой.

— Ваша домработница обнаружила убитого сегодня около одиннадцати часов утра и сообщила нам.

— Я сразу позвонила в отель, но мне сказали, что вы уже куда-то ушли.

— Мы были на ипподроме, — ответил Симон, обращаясь скорее всего к самому себе. — Мне надо сесть. Пойдемте в гостиную. Джулия, принесите что-нибудь попить, а мне, пожалуйста, виски.

Едва они расположились в гостиной, как приехал муж Джулии Фердинанд, а с ним еще один господин, который был представлен Шредером как его ассистент Лемкуль. Джулия принесла полицейским и Клаудии кофе, Симону виски, после чего комиссар попросил ее и Фердинанда покинуть гостиную.

— Итак, последние дни вы были в Дрездене. Расскажите, пожалуйста, желательно в хронологическом порядке, что и когда вы там делали, с кем встречались?

Симон и Клаудиа переглянулись, и девушка начала говорить. Она рассказала все, опустив лишь то, как они провели ночь в Блюэрпарке и следующую, когда она осталась у Макса.

— А что, — комиссар повернулся к Симону, — вы обсуждали с банкиром Шнайдером, статс-секретарем Герхардом фон Зассеном и профессором Хильбрехтом? Если можно, поподробнее.

Симон рассказал о днях культуры, о литературном фестивале, умолчав только об истории с павильоном. Задав пару вопросов, комиссар предложил Симону посмотреть, все ли в доме на месте. Симон и Клаудиа внимательно осмотрели сначала хранилище, потом остальные помещения. Осмотр производили отдельно друг от друга. Шредер и Лемкуль сопровождали каждого из них. Независимо друг от друга Симон и Клаудиа заявили, что ничего не пропало. Во всяком случае, на первый взгляд.

Только после процедуры осмотра дома Шредер вернулся к вопросу Симона и рассказал, как, по его представлениям, развивались события ночью. Изучение следов однозначно доказывало, что двое проникли в дом через дверь полуподвала. По мнению полицейского, один был профессиональным вором. Дверь, через которую проникли злоумышленники, не была повреждена. О точном времени проникновения в дом судить сложно. Джулия покинула особняк в восемь вечера, а смерть Хильбрехта наступила около двух ночи. Никто из соседей не заметил ничего подозрительного. Отпечатков пальцев не найдено, каких-либо следов тоже.

— Теперь вам известны факты, господин Шустер. Вы знали убитого и даже встречались с ним позавчера. Как бы вы объяснили все это?

— Не имею ни малейшего представления. Понимаю, что для вас это звучит странно, но этот… инцидент для меня совершенно необъясним. Кроме того, я потрясен тем, что здесь произошло. Сейчас я вряд ли смогу сказать больше.

— Господин Шустер? — Шредер полистал свои заметки. — Вы были в среду вечером вместе с профессором Хильбрехтом на приеме у статс-секретаря Герхарда фон Зассена в семнадцать часов. Потом отправились с Хильбрехтом в отель. Ваша дочь попрощалась там с вами, а вы остались ужинать в ресторане гостиницы и пробыли до двадцати трех часов.

Симон кивнул.

— Итак, вы спокойно сидели, выпивали, закусывали. Потом пришла ваша дочь и провела с вами еще какое-то время. Затем вы попрощались с Хильбрехтом и пошли в номер дочери. Для чего?

— Хотели еще выпить перед сном. Обслуживание в ресторане оставляло желать лучшего… А у Клаудии в номере кое-что было в мини-баре.

— И до какого времени вы оставались там?

— Не помню. Знаете ли, вернувшись к себе в номер, я выпил еще виски. Честно говоря, перебрал и на следующий день чувствовал себя препогано…

— Ну ладно. — Шредер захлопнул блокнот. — На сегодня все. Наверняка у нас появятся еще вопросы. Мы можем рассчитывать на вас?

— Я готов не выезжать из Берлина, если вы это имели в виду.

Шредер утвердительно кивнул и попрощался.

— Ты, наверное, хотел бы сейчас побыть один?

Симон неподвижно и молча сидел, словно не слышал вопроса дочери. Но через мгновение будто очнулся, устало кивнул. Прежде чем Клаудиа ушла, они сопоставили показания, которые давали отдельно друг от друга, и констатировали отсутствие противоречий.

— Тогда я поехала к себе. Не беспокойся, — упредила она вопрос по поводу ужина, — перехвачу что-нибудь в ресторане у Джанни. Мне заехать утром?

— Только не к завтраку. Лучше, если ты подъедешь сюда часам к двум дня. Я хотел бы с утра поработать с новой редакцией каталога.

— Чао, папуля! Не переживай. Что случилось, то случилось.

Сегодня у Симона не было сил препираться с дочерью. Но утром он собирался сказать ей, что это скорее всего лишь начало и случилось еще далеко не все.

 

ГЛАВА 11

Всю ночь Симона мучили кошмары. Он то и дело просыпался в холодном поту, чтобы через мгновение снова впасть в тревожное забытье. Он чувствовал растущее беспокойство. Что-то угрожающее ворвалось в его до сих пор относительно спокойную жизнь. Только утром ему удалось наконец расслабиться и заснуть нормальным крепким сном. Проснулся он, когда на часах было уже десять.

После завтрака прошел в хранилище антиквариата, разобрал накопившуюся за время его отсутствия почту, сделал пару звонков, в первую очередь Регине Кляйн, чтобы осведомиться, как идут дела с подготовкой к переезду магазина. Затем разобрал входящие заказы и уселся за компьютер, чтобы распечатать счета. Наконец заказы были рассортированы и разложены на специальной консоли у окна. На каждой стопке книг лежал счет для оплаты. Дальше начиналась работа Джулии.

Симон посмотрел на часы и удивился, как быстро пролетело время. Вот-вот должна была появиться Клаудиа. Он вышел на террасу и залюбовался садом. Этот вид всегда приводил его в умиротворенное состояние. Он любил природу, но абсолютно не имел терпения, чтобы заниматься садовыми работами. Это, конечно, не означало, что Симон не был расположен заниматься физическим трудом. Наоборот. Перетаскать, например, на себе целую библиотеку было для него едва ли не любимым занятием. В саду же ничего не получалось. Поэтому он был рад, что есть Джулия и Фердинанд, готовые работать в саду с утра до вечера.

В ожидании дочери Симон углубился в чтение свежей газеты. Клаудиа появилась на пороге слегка возбужденная и, налив себе кофе, уселась напротив отца.

— Слушай, — сказала она, — сегодня утром звонил доктор Шнайдер.

— Доктор Шнайдер? — Симон улыбнулся.

— Ну хорошо, хорошо. Звонил Макс. Он уже знает, что у нас здесь произошло, и считает, что все это может плохо отразиться на нашем проекте с фестивалем. Поползут слухи…

— Думаешь, нас будут подозревать?

— Нет, конечно, но сплетни…

— Так думает Макс?

— Да, так думает Макс.

Симон подозревал, что рано или поздно господин доктор Шнайдер станет для его дочери просто Максом, но совсем не опечалился по этому поводу.

— Почему бы тебе не сказать Максу, что после этого случая все стало даже проще. Мы, естественно, теперь не можем делать публичные заявления, но для нас это выгодно. Мы ведь сами хотели, чтобы о том, что за подготовкой этого фестиваля стоим мы, знало как можно меньше людей.

— Это ты обдумал уже вчера, да?

— Не все ли равно?

Девушка посмотрела на часы:

— Через два часа он будет здесь, в Берлине. Мне пора бежать. Мы условились о встрече на Фазаненплац.

Вот тут Симон все-таки удивился. Клаудиа поднялась и собралась уходить.

— Прежде чем уйти, послушай, что я тебе скажу.

То, каким тоном произнес это Симон, заставило Клаудиу снова сесть.

— Вчера я заявил полиции, что во время налета ничего не пропало.

Клаудиа кивнула. Она сама вчера осмотрела все помещения и ничего не заметила.

— Так вот, это была неправда. Когда я менял переплеты у книг, чтобы запутать возможных конкурентов и замести следы, я придумал одну маленькую ловушку, ложный след, по которому пойдет тот, кто пронюхает о нашем открытии.

— Что за ловушка?

— Я нарисовал схему с речкой, зданиями, особенностями местности. Нечто вроде географической карты. Без названий, но некоторые объекты на ней обозначены красным цветом. Это должно создавать впечатление, будто план содержит нечто важное.

— Боже! — всплеснула Клаудиа руками. — И она пропала?

Симон кивнул.

— Хочешь сказать, что Ганса Хильбрехта убили только из-за этого не имеющего никакой ценности листка бумаги?

— Я хочу сказать, что сокровища ищем не только мы. И мы имеем дело с людьми, которые ради достижения своих целей не остановятся даже перед убийством.

 

ГЛАВА 12

Клаудиа проснулась от звука каких-то голосов. Она не выспалась, но яркое утреннее солнце заставило подняться с постели. Надев наручные часы (подарок Симона, с которым она последнее время не расставалась), подошла к окну и отодвинула занавеску. Фазаненплац утопала в солнечных лучах, а птицы уже начали свой утренний концерт. Прямо под окнами ее квартиры собралась группа велосипедистов. Ребята сидели на скамеечке и обсуждали свой утренний маршрут. Их веселый смех и хорошее настроение вселили в девушку ощущение, что сегодня должно случиться что-то хорошее.

Она оглянулась. Тридцативосьмилетний финансовый директор ипотечного банка лежал, повернувшись спиной, и сладко посапывал в ее постели. «Четырнадцать лет разницы в возрасте», — почему-то подумалось ей. Но она предпочла не развивать эту мысль.

Вечером Клаудиа приготовила очень простой ужин — спагетти по-неаполитански по рецепту Джулии.

— Никогда не думал, что простые спагетти могут оказаться настолько вкусными.

Макс ел с большим аппетитом и попросил добавки. Затем они завели разговор о литературном фестивале. Обсудив все события последних дней, они пришли к выводу, что Симон был прав, приняв решение уйти на время в тень и не афишировать свое имя при подготовке к фестивалю.

— В понедельник, как мы договаривались, я представлю концепцию фестиваля на правлении банка, а там посмотрим, — резюмировал Макс.

Это была их вторая ночь вдвоем.

Клаудиа накрывала на стол, стараясь не греметь посудой. Потом налила себе чашку кофе, развернула газету, просмотрела статьи в литературном разделе. Поставив варить яйца, направилась в душ.

Ее удивляло, что до сих пор у них с Максом все складывалось так легко и естественно. Ей было хорошо рядом с этим мужчиной. Ей были приятны его ласки, приятно, что с самого первого вечера он не вел в ее присутствии разговоров о своей работе. Другие мужчины в подобных ситуациях без умолку болтали о непреходящем значении своей деятельности для общества.

Когда Клаудиа, приняв душ, заглянула в комнату, Макс уже не сопел, он лежал тихо, как ребенок. Она присела на край постели и хотела уже будить его, как он вдруг внезапно повернулся и ласково притянул ее к себе.

— Можно, я задам тебе несколько вопросов из области права? Ты ведь человек компетентный…

Макс с удивлением посмотрел на нее.

— В общем, да. Но смотря что ты хочешь знать… Клаудиа еще пила кофе, а он быстро собрал со стола посуду и сунул в посудомоечную машину.

— Ты, оказывается, любишь порядок! — заметила девушка.

Макс закончил с уборкой и снова присел к столу.

— Скажи, ведь допускается, что фирма может быть выставлена на конкурс ее кредитором?

— Такое случается, но очень редко. Кредитор должен сначала дать определенные юридические обязательства, именно он оплачивает проведение конкурса. И кредитор всегда очень хорошо подумает, прежде чем делать такой шаг. Так как в случае провала конкурса сотрудники фирмы имеют преимущества перед кредиторами, которым ничего не достанется. Зачем кредитору объявлять конкурс? Он не сможет вернуть даже свои собственные деньги.

— Ну, например, чтобы избавиться от конкурента.

— Пожалуй… Иногда конкурирующая фирма вступает в сговор с поставщиком конкурента, чтобы привести последнего к банкротству. Но почему тебя заинтересовал этот вопрос?

— Макс, помоги мне провернуть такую сделку. Хотелось бы убрать с пути нашего издательства одного конкурента.

— Я даже не знал, что ты владеешь издательством.

— Ты можешь мне помочь? — настаивала Клаудиа. — Тот, кто намерен объявить конкурс, является клиентом твоего банка.

Макс почувствовал себя немного неуютно. Ему редко приходилось обсуждать финансовые проблемы в одних трусах.

— Подожди минутку.

Он пошел в комнату, натянул брюки и рубашку и вернулся на кухню. Теперь даже выражение его лица приобрело оттенок деловитости.

— О чем речь?

— Много лет назад моему отцу досталось в наследство маленькое издательство, занимавшееся выпуском книг по тематике европейской этнографии. Наше издательство «Фалькенберг ферлаг» издает ежеквартальный бюллетень «Берлинер блэттер фюр ойропеише этнографи». После объединения в 1990 году один очень непорядочный человек, некто господин Хельмут Драйер из Западного Берлина, приобрел в собственность журнал подобной тематики, издававшийся ранее в ГДР. И выпускает его под названием «Берлинер хефте фюр фолькскунде». Вред от его деятельности весьма ощутимый. Он не выполняет обязательств перед сотрудниками журнала, но главное — неясна роль одного сомнительного агентства недвижимости. У Драйера куча долгов перед типографиями, в том числе и перед нашей. Кроме того, он либо вообще не платит своим авторам, либо выплачивает гонорары нерегулярно. Детали как-нибудь в другой раз… Если бы твой банк поддержал нас, мы могли бы подать заявку на конкурс.

— А ты думаешь, если дело дойдет до конкурса, вам удастся получить права на владение этим журналом?

— Естественно. В этом и состоит моя цель.

Макс задумался.

— А что по этому поводу говорит твой отец?

— Он пока ничего не знает. Скажу тогда, когда делу будет дан ход.

— Гм… Я не могу сам прямо вмешаться в это дело. Ты должна понимать, что такие вопросы немного… ну…

— Для тебя это мышиная возня, да?

— Извини, но это вряд ли оставит хорошее впечатление обо мне как о финансовом директоре. Но в нашем отделении здесь, в Берлине, работает один сотрудник, точнее, сотрудница, которую я могу попросить заняться этим вопросом. Это некая госпожа Шольц. Она специалист по конкурсным делам и знает в Берлине всех управляющих конкурсных комиссий, адвокатов и судей, которые работают с ними. В Берлине это не очень сложно.

— Почему?

— После объединения федеральный суд Шарлоттенбурга отвечает за проведение конкурсов и в восточной части города. Но несмотря на то что число конкурсов год от года увеличивается, в работе конкурсных комиссий по-прежнему участвуют лишь семь адвокатских контор бывшего Западного Берлина.

— Неужели дело настолько невыгодное?

— Прикинь сама.

— И ничего нельзя предпринять?

— Сенатор юстиции и адвокатская палата против подобной практики. Далеко не бесспорна независимость судей, кстати, гарантированная конституцией. И адвокаты должны делить ответственность. — Макс улыбнулся. — Зачем им такой «подарочек»? Ну ладно, оставим пока это дело. Если удастся провести конкурс, ты можешь рассчитывать на необходимую сумму.

— Не в деньгах дело. Владелец типографии не против того, чтобы потратиться. Для него главное, чтобы за дело взялись профессионалы. И была хоть какая-то перспектива. Я смогла убедить его, что, если мы выиграем права на издание «Берлинер хефте», инвестиции в типографию существенно возрастут, ведь мы сможем объединить журналы. Это придется по душе и подписчикам, ибо до сих пор они вынуждены были выписывать два журнала, что, согласись, не очень выгодно. Мы сможем увеличить тираж на сорок процентов. Это выгодно в первую очередь типографии.

Макс восхищенно посмотрел на девушку:

— Я и не подозревал, что у тебя такая деловая хватка. Ты опасная женщина.

Клаудиа лишь пожала плечами, но похвала из уст Макса была ей приятна.

— Это все от отца. В общем, госпожа Шольц может найти меня на следующей неделе в издательстве. Номер телефона у тебя есть. — Она сменила тему. — Тебе пора?

— Да. Хочу еще раз посмотреть концепцию фестиваля. В более спокойной обстановке. В следующее воскресенье я мог бы снова приехать в Берлин?

Это был даже не вопрос, а предложение, которое очень понравилось Клаудии.

— Было бы замечательно. Как раз на праздник, который организует клуб Фонтане каждый год в последнее воскресенье лета. У тебя есть желание присутствовать?

— Вообще-то я хотел побыть вдвоем с тобой. Но тебе же надо быть там?

Клаудиа кивнула.

— Итак, официальная встреча. Ладно. Лучше так, чем ничего! Поглядим, может, я смогу вырваться уже в субботу.

— Большей радости для меня не было бы, — промурлыкала Клаудиа.

 

ГЛАВА 13

Симон только закончил редактировать свой новый каталог. Он сидел за компьютером у себя в архиве. Еще раз проверив базу данных и убедившись, что все двести семнадцать изданий по теме «Табак» занесены туда, он скопировал каталог на дискету. Георг хотел забрать ее сегодня, чтобы сверстать материал уже в субботу. Через две недели каталог должен быть готов. Он уже предвкушал радость от рассылки книг. Каждый раз это выглядело примерно одинаково. Сначала сердце его обливалось кровью, когда он начинал доставать книги из своих запасников, чтобы подготовить их для продажи. Но когда каталог был готов, Симон никак не мог дождаться первых заказов.

Хлопнула входная дверь, и Симон с удивлением увидел Макса, входящего следом за Клаудией в архив.

— Вот так сюрприз! — Симон поднялся, чтобы поцеловать дочь и пожать руку банкиру. — Я ждал вас только завтра на праздник. Есть какие-нибудь новости?

Прежде чем Макс ответил, Симон извинился и поспешил пригласить гостя пройти в дом. Когда они расселись в гостиной, Макс рассказал, что заседание правления банка состоялось еще вчера.

— Председатель правления должен в понедельник быть в Нью-Йорке, поэтому заседание провели заранее. Клаудиа рассказала вам, что члены правления хотели бы еще обдумать положения концепции фестиваля?

Симон был уже в курсе дела.

— Чтобы быть кратким, — Макс немного выпрямился в кресле, — все единогласно «за». Ваша концепция настолько же содержательна, насколько убедительна в финансовом плане. Обо всех организационных вопросах позаботится наш отдел общественных связей. Мне поручена содержательная часть проекта.

— Есть ли какие-нибудь решения относительно строительства павильона?

— На правлении мы не обсуждали все так детально, но за общий план финансирования отвечаю я и могу гарантировать, что средства будут выделены в должном объеме.

— Вот это меня действительно радует. Только официально вы как бы поддерживаете не меня, а «Дрезден-Вербунг».

Клаудиа успела предупредить Макса.

— Конечно, — подтвердил тот. Симон поднялся:

— За это стоит выпить. Клаудиа, достань, пожалуйста, бокалы. Я открою бутылочку вина.

Симон прошел в кухню, открыл шкаф, выбрал вино и вернулся к гостям.

— Вы останетесь до завтра?

— Да, я…

— Макс переночует у меня, — вмешалась Клаудиа.

— Ты имеешь в виду свою квартиру?

— Естественно.

Клаудиа знала, что отец не очень любит, когда в его доме гостит кто-то из посторонних. За исключением ее самой.

— Ну, тогда, — Симон поднял бокал, — выпьем за фестиваль в Дрездене. Я думаю, однако, — добавил он быстро, — что у меня уже более чем достаточно оснований обращаться к вам, господин Шнайдер, на ты. Прежде всего как у отца Клаудии. Если, конечно, ты не против.

— Конечно, нет.

Макс слегка покраснел и тоже поднял свой бокал.

— Клаудиа, Макс, за успех!

Потом Симон рассказал Максу о положении дел с той частью работы, которой занимался он сам.

— Я говорил с Георгом, сотрудником моего книжного салона. Георг начал писать программу для интернет-сайта. Регина Кляйн, управляющая делами магазина, отвечает за официальные контакты с издательствами и литераторами. Согласованный со мной поименный список будет готов на следующей неделе. Тогда я переговорю со своим архитектором по поводу павильона. Мы уже созванивались.

В конце разговора Макс поинтересовался, как идет расследование.

— Комиссар Шредер был у меня еще раз в прошедшую среду, — сказал Симон. — Мотив убийства остается загадкой. По данным полиции, да и у меня не было на этот счет никаких сомнений, финансовые дела Хильбрехта шли вполне успешно. Таким образом, деньги вряд ли были причиной. Я немало поломал голову, думая над мотивами этого преступления. Но у меня, как и у Шредера, нет никаких идей, что и почему здесь произошло.

Пробило пять часов. Клаудиа перевела разговор в другое русло:

— Тебе не надо напоминать, кто такой Хельмут Драйер?

— Конечно. — Симон удивленно посмотрел на дочь. — Но как ты можешь в такой замечательный момент заводить разговор об этом люмпене? — Он повернулся к Максу. — Это один из типов, которым следует запретить заниматься нашей профессией.

— Я в курсе, — ответил Макс. Симон удивился.

— В последние дни я немного познакомилась с положениями конкурсного права. Макс и госпожа Шольц, сотрудница берлинского отделения банка, помогли мне в этом. И у нас возникла такая идея…

Клаудиа обстоятельно изложила свой план относительно «Берлинер хефте», который после беседы с госпожой Шольц в принципе не изменился. Были лишь конкретизированы некоторые детали. Симон слушал. Его разбирал смех, но лицо оставалось при этом абсолютно серьезным.

— Хозяин нашей типографии мог бы подать ходатайство о проведении конкурса и оплатить судебные издержки. Что ты на это скажешь?

Клаудиа с облегчением вздохнула, наконец выплеснув наружу так долго мучившую ее проблему. Симон церемонно раскуривал сигару. Клаудиа вопросительно посмотрела на Макса. Тот лишь беспокойно улыбался. Он знал, чего стоят такие паузы в деловых переговорах.

— Хорошо, — заключил Симон. — Не блестяще, но хорошо. Но ты уверен, что этот план сработает?

Вопрос был адресован Максу.

— Конечно, может и не сработать, если господин Драйер внезапно расплатится по долгам. Но, по мнению Клаудии, это нереально.

— Согласен. Когда собираетесь начать?

— В понедельник, — в один голос откликнулись Клаудиа и Макс.

Симон расположился в гостиной с книгой в руках, Джулия хлопотала на кухне. Часы показывали восемь вечера. В дверь кто-то позвонил.

— Уже иду! — крикнул Симон.

Он весьма удивился, кого принесло в такое время. Перед дверью стояла Франциска Райнике.

— Извините. Я, вероятно, помешала. Я…

— Нет. Входите. — Симон посторонился, пропуская ее. — Мы можем пройти на террасу.

На Франциске было облегающее темное платье, великолепно подчеркивавшее ее фигуру. Симон уловил нежный аромат духов.

— Незадолго до вашего прихода здесь была дочь. Мы пили вино. Я охотно продолжил бы это с вами…

— Но только один бокал.

Симон принес бутылку и наполнил бокалы.

— Вы уже… подождите… ровно четыре недели в Берлине. Как вам город?

Франциска отпила глоток и задумалась на секунду.

— Ответить сразу непросто. Вы же знаете, я приехала из Мейсена. По сравнению с моим городом Берлин огромен. Здесь шумно, суетливо как-то. Очень сложно ориентироваться. Масса впечатлений, которые устаешь перерабатывать. Но вот в прошлое воскресенье я выкроила время, чтобы прогуляться по центру после обеда. Прошлась по улочкам, пролегающим вблизи от Ку'дамм, и поняла, что Берлин может быть совсем другим, тихим и спокойным. Было довольно тепло. Я не переставала удивляться окружившей меня тишине. Не знаю, понимаете ли вы меня?

— О да! Подождите-ка минутку. — Симон прошел в библиотеку и вернулся с какой-то книгой в руках. Он сел, пролистал несколько страниц и начал читать: — «Летом в конце каждой недели наш город практически вымирает. И мы, берлинцы, выходим на улицы. Всю неделю эти улицы живут собственной, не касающейся нас жизнью. Мы делим их с миллионами других людей, для которых наш Берлин вообще не город, а лишь место, где они занимаются бизнесом. Но в пятницу вечером они покидают город, говоря при этом: „На природе лучше“. Им не суждено стать настоящими берлинцами. У них нет силы для этого. Их души очерствели бы, не имей они возможности выехать в зелень лесов, их глаза заболели бы, если бы им пришлось постоянно смотреть на серые стены домов, их ноги отнялись бы, не будь у них возможности побегать по зеленым лугам. Но мы, дети камней, истинные дети своего города, мы с улыбкой снисхождения позволяем этим чужакам покинуть стены нашего города. Наша улыбка по отношению к ним — это улыбка сострадания. Но для нас это радостная улыбка. Кто превозмог себя и остался в городе, тот его любимый ребенок, тому дарит город все свое волшебство».

— Сказано великолепно и полностью совпадает с моими ощущениями от той прогулки. Но вы-то читаете мне эти строки здесь, в сердце Грюневальда!

— Я не всегда жил в этом районе. Может, это всего лишь воспоминание о том времени, когда еще была Стена. Сегодня для меня возможность жить в зеленом уголке города, выезжать за его пределы на природу кажется естественной. Тем не менее по воскресеньям я часто отправляюсь побродить по центральным улицам и каждый раз попадаю в тот волшебный мир, о котором Вальтер Киаулен написал еще в 1938 году.

Они немного помолчали. Каждый думал о своем. Франциска — о последней воскресной прогулке. Симон — о годах своей молодости.

— Вы не могли бы показать мне второй этаж? — прервала молчание Франциска.

— Если вам это интересно.

Симон поднялся с кресла и провел ее через хранилище антиквариата. Оттуда вела дверь в маленький коридор, в конце которого находилась деревянная лестница на второй этаж. Из холла на втором этаже через широкую двустворчатую дверь они прошли в библиотеку. Обе двери, ведущие оттуда в соседние комнаты, были закрыты. Симон толкнул левую дверь и провел Франциску в офис издательства. Затем они снова вернулись в библиотеку и направились к другой двери, обойдя по дороге горку, на которую Франциска внимательно взглянула. Симон, чуть разволновавшись, открыл дверь в свою спальню.

— Можно?

Не дождавшись от него ответа, она прошла внутрь и уселась на кровать. Кровать была достаточно высокой, так что ноги девушки не касались пола. Франциска сбросила туфли и положила ногу на ногу. Поза позволяла увидеть очень многое из того, что не следовало бы так откровенно демонстрировать постороннему мужчине. Симон заставил себя унять пробежавшую по телу дрожь.

— Мне дадут здесь попробовать виски? — осведомилась она и, потянувшись, весьма недвусмысленно откинулась на подушки.

Грудь обозначилась под платьем еще более отчетливо, чем прежде. Симон продолжал стоять и спокойно смотрел на нее. Внезапно в памяти всплыли слова Клаудии: «…не хочу, чтобы она была рядом. Я боюсь ее». Он услышал сам себя как бы со стороны, произносящим слова, адресованные Франциске, о том, что ему сейчас значительно приятнее было бы пить виски внизу на террасе… При этом он указывал тростью на больную ногу. Шустер повернулся и вышел из спальни.

— Жаль, — произнесла Франциска вполголоса, но так, чтобы хозяин услышал.

Когда она вышла из спальни, Симон держал в руках бутылку «Макаллен». Уже когда они спустились на террасу, Франциска сказала, что устала и хотела бы попрощаться.

— Большое спасибо за вино и интересную беседу.

Поцеловала его в щеку и сказала, что найдет дорогу сама.

Симон погасил везде свет и, стоя на террасе, выкурил еще одну сигару. Небо было безоблачным и звездным. Когда Симон ложился спать, намного позже обычного, он почувствовал, что соображает совсем плохо.

 

ГЛАВА 14

Традиционный летний праздник, организуемый клубом Фонтане в последнее воскресенье августа, играл в общественной жизни Грюневальда весьма значительную роль. Эта традиция зародилась еще в конце XIX века. Тогда были построены первые особняки в этом районе Берлина. Наряду с постоянными членами клуба, а их было около пятидесяти человек, на ежегодную встречу приглашалось еще человек сто гостей. Это были представители политических кругов, делового мира, деятели культуры, спортсмены, руководители различных союзов и объединений. Главным условием было то, что все они были родом из Грюневальда. Симон прилагал в последние годы все усилия, чтобы, как он выражался, «разрушить провинциальный уклад клуба» и осторожно, не нарушая традиций, превратить летний праздник в мероприятие общегородского масштаба, однако консервативно настроенные члены клуба никак не давали ему сделать это. Как исключение, для «укрепления контактов», на праздник приглашали представителей прессы. Впрочем, всех письменно предупреждали о том, что выдавать в печать какие-либо отчеты об этом мероприятии крайне нежелательно. Считалось дурным тоном распространять сведения о том, кто посещал праздник и о чем там говорили. Много лет назад в одной из региональных газет все-таки был опубликован отчет о торжестве. С тех пор журналисты этой газеты не удостаивались приглашения на праздник. Устрашающий пример возымел действие. В прессе больше не появилось ни одной, даже маленькой, заметки на эту тему.

В саду под навесом расставили и накрыли столы. Погода все еще стояла очень жаркая, солнце палило нещадно. Такое лето выдавалось едва ли раз в столетие. Даже сегодня, в один из последних дней августа, термометр показывал тридцать четыре градуса в тени. Симон проверял, все ли подготовлено в баре, организованном во дворе, и как раз в этот момент к микрофону, установленному на ступенях террасы, подошел доктор Мальц. Он попросил у Симона разрешения произнести приветственную речь, однако умолчал, о чем намерен говорить. В динамиках раздалось легкое покашливание.

— Глубокоуважаемые дамы и господа! Позвольте мне ненадолго привлечь ваше внимание.

Гул голосов стих, и установилась полнейшая тишина. Симон не спеша направился к террасе, на ступенях которой стоял его друг.

— Сначала позвольте сердечно приветствовать вас от имени хозяина нашего праздника, Симона Шустера, и поблагодарить за то, что вы почтили нас своим присутствием. Вопреки всем традициям сегодня к вам обращается не хозяин этого дома, а совершенно посторонний человек, то есть я. И на то есть особые причины. Я процитирую афоризм Мари фон Эбнер-Эшенбах, чтобы пояснить свою мысль. Афоризм гласит: «Один из редчайших подарков, которые нам может преподнести жизнь, — это возможность совершить уместное благодеяние». Сегодня, дамы и господа, у вас есть такая возможность, мы дарим вам ее.

Несколько минут доктор Мальц рассказывал о проводимых в Дрездене днях культуры и целях этого мероприятия. Он, разумеется, не забыл упомянуть, что главным спонсором дней культуры является ипотечный банк «Берлин-Дрезден» и что сам он, доктор Хартвиг Мальц, — один из основателей группы по возрождению церкви Фрауенкирхе в Дрездене.

Потом он поведал гостям об идее Симона организовать в следующем году в рамках дней культуры литературный фестиваль и высказал мнение, что это не противоречит многолетним традициям клуба. В заключение доктор Мальц объявил, что по окончании его выступления каждый из присутствующих сможет на деле убедиться в правильности приведенной им цитаты и пожертвовать в фонд фестиваля некоторую сумму денег. С этой целью несколько членов клуба обойдут всех гостей с ведерками, в которых обычно охлаждают шампанское.

— Задумайтесь над тем, что каждый взнос — это реальная помощь для дела восстановления Фрауенкирхе. И позвольте напомнить вам: «Да не оскудеет рука дающего». Заранее благодарю вас за великодушие.

Когда доктор Мальц закончил свое выступление, раздались одобрительные аплодисменты, и Симон увидел, что гости потянулись к своим кошелькам. Откуда-то всплыл Макс и шепнул Симону на ухо, что сейчас они в момент насобирают денег на строительство павильона. Лицо Шустера так вытянулось от удивления, что Макс рассмеялся. Многие гости даже обернулись на этот смех.

Вернер Хальбе, референт министерства культуры Саксонии по вопросам литературы, стоял несколько в стороне от гостей, рядом с Франциской Райнике и одним берлинским писателем. Из всех присутствующих он знал только этих двоих и был рад, что хоть с кем-то можно поговорить. Симон заметил маленькую компанию, стоявшую отдельно ото всех, и направился к ним.

— Вы продвинулись в своих поисках?

За последнюю неделю Симон не только переслал Вернеру списки телефонных номеров и адресов литературных организаций Берлина, но даже отправил программы работы и данные о руководителях.

— О да. Спасибо огромное за информацию. Я только вчера приехал в Берлин, но уже успел договориться о встречах на следующую неделю по интересующим меня вопросам. Как вам пришло в голову организовать сбор пожертвований? Это ваша идея?

— К сожалению, нет, — рассмеялся Симон. — Все придумали доктор Мальц и доктор Шнайдер. До сих пор мы не организовывали ничего подобного во время летнего праздника. Но смотрите, идея принята на ура.

К ним с ведерком приблизился один из членов клуба. Симон вынул из бумажника несколько банкнот и положил в ведерко, которое было уже наполовину заполнено купюрами.

— Вот так будет хорошо.

Симон дал понять молодому человеку, сыну проживавшего по соседству адвоката, что тот может перейти к другим гостям, а взнос Симон сделал за всех, кто стоял с ним рядом.

Хальбе запротестовал.

— Прошу вас принять эту мелочь, — улыбнулся Симон. — У вас будет возможность еще много сделать для фестиваля. А Франциска и Генрих, конечно, поедут туда и будут участвовать в литературных чтениях.

Генрих одарил Симона благодарным взглядом. Он не всегда мог вовремя заплатить за квартиру, а в кошельке у него редко лежало больше пятидесяти марок.

— Господин Шустер! — Хальбе посмотрел на своих собеседников извиняющимся взглядом. — Могу я поговорить с вами с глазу на глаз?

— Конечно.

— Наши стаканы пусты, — заметила Франциска, и они с Генрихом отошли к бару.

— Для начала хотел бы передать вам сердечный привет от господина статс-секретаря, — произнес Хальбе и запнулся. — Мы не отказываемся, как и прежде, от поддержки литературного фестиваля, но… понимаете ли…

— Я догадываюсь, о чем вы, — вздохнул Симон. — Убийство, которое произошло у меня в доме, тревожит вас?

— Ну… Не совсем так…

Симон снова прервал его заикание:

— Само собой, нет. Но я уже все обсудил с доктором Шнайдером. Конечно, его банк совсем не заинтересован, чтобы из-за какой-то глупой случайности наш замысел пострадал. Да еще пресса. Поэтому мы пришли к соглашению: я официально выхожу из проекта. Но что значит официально? О том, что мы затеваем, почти никто не знает. Поэтому мое имя просто не будет нигде фигурировать.

Вернер Хальбе с облегчением вздохнул.

— Да, все эти события достойны сожаления. В конце концов, идея провести литературный фестиваль родилась именно у вас.

— Оставьте это. Меня больше беспокоит результат, а не то, как покрасоваться со своей идеей на публике.

— Но так или иначе, вы будете отвечать за подготовку литературной программы.

— Лишь отчасти. Я попросил своего коммерческого директора побеседовать с некоторыми пишущими авторами и издателями. Результаты переговоров будут направлены доктору Шнайдеру, который займется составлением договоров и решением организационных вопросов.

— Если вы позволите, я проинформирую об этом господина фон Зассена.

— Разумеется. И передайте ему привет от меня.

Симон хотел было идти к гостям.

— Еще только один момент. Могу я пригласить вас к себе, когда вы будете у нас в Дрездене? В ответ на ваше сегодняшнее гостеприимство. У вас уже есть какие-то планы насчет поездки?

— Пока нет. Но я благодарю за приглашение и обязательно дам вам знать, когда соберусь в Дрезден.

В этот момент Симон заметил, что Клаудиа подает ему какие-то знаки.

— Кажется, моей дочери что-то нужно от меня. Мы непременно увидимся чуть позже.

Как только Симон оказался на террасе, Хартвиг Мальц снова подошел к микрофону и, заговорщически подмигнув своему другу, произнес:

— Дамы и господа! Дорогие гости! Попрошу еще минуту тишины.

Разговоры вокруг стихли. Всем было интересно узнать, сколько денег собрано.

— Спасибо, спасибо. Еще несколько столетий назад Еврипид сказал: «Вряд ли на земле есть хоть один счастливый человек». Сегодня я не могу присоединиться к этому утверждению. И думаю, вы согласитесь со мной. Прежде чем я оглашу результаты нашей акции, позвольте от вашего имени поблагодарить клуб Фонтане и лично моего друга Симона Шустера за прекрасно организованный праздник, теплую обстановку, великолепный стол. Гром аплодисментов.

— Не стану вас томить. Сегодня здесь собралось чуть более ста пятидесяти человек. А сейчас — я благодарю всех вас! Вы положили в копилку тридцать одну тысячу девятьсот восемьдесят марок!

Крики «Браво!», гром аплодисментов.

— Простите привычку старого статистика считать все, что только можно, но это по двести тринадцать марок на каждого из присутствующих. Еще раз сердечное спасибо.

Гости начали живо обсуждать результаты. То там, то тут можно было услышать, что на хорошее дело денег не жалко. На столах зажгли свечи, огоньками переливалась стойка бара. Вечер был в самом разгаре. После десяти часов в саду оставалось еще больше половины гостей. Воздух стал свежим, и все наслаждались наступившей прохладой, не забывая дегустировать напитки по полной программе. Доктор Мальц вел «очень серьезную беседу» с Максом и еще несколькими одетыми в строгие черные костюмы господами. Вернер Хальбе освоился среди гостей, его первоначальная робость прошла. К тому же он выпил изрядное количество коктейлей и теперь с воодушевлением рассказывал нескольким гостям, представлявшим строительный бизнес, о своем почти состоявшемся назначении на пост руководителя «Литературного дома» Дрездена. Фамильярно улыбаясь, он вещал, как «статс-секретарь министерства культуры и, вполне вероятно, будущий премьер-министр земли Саксония» дал понять, что должность руководителя «Литературного дома» создана специально для него. Хальбе упивался своим грядущим взлетом и совсем не замечал, что его собеседники, имеющие большой опыт общения с такого рода «царевыми слугами», воспринимают его как очередного выскочку и нахлебника, живущего за счет налогов, которые они перечисляют в казну.

Симон поискал глазами Франциску и разочарованно вздохнул. Видимо, она уже ушла. Симон перемещался среди гостей, перекинулся парой фраз с одним, другому рассказал свежий анекдот, вмешался в какую-то политическую дискуссию и, наконец, около полуночи громко объявил, что колбаски уже готовы. Колбаски с горчицей и свежеиспеченным хлебом — это угощение традиционно завершало праздник.

Клаудиа и Макс ушли вместе с последними гостями. Симон поднялся наверх в библиотеку, чтобы не мешать убирать в саду. В виде исключения он раскурил трубку и немного раздраженно подумал, что дочь не осталась ночевать в его доме, как это бывало обычно после таких мероприятий. Но прежде всего он сердился на самого себя. «В конце концов, — думал Симон, — Клаудиа — взрослая женщина. К тому же она любит Макса. Разумеется, она охотнее проведет ночь в постели с любимым мужчиной, чем будет торчать весь вечер со мной на террасе». Он вспомнил, что в архиве лежит сегодняшняя газета с большой статьей о лондонских табачных лавках. Утром из-за суеты подготовки к празднику он не успел дочитать ее до конца. Симон спустился на первый этаж, включил свет и направился к маленькому приставному столику рядом с его письменным столом, где утром оставил газету. На полу лежал какой-то предмет, который здесь был явно лишним. Симон наклонился и поднял пуговицу. Желтую пуговицу. Когда утром он уходил из помещения, пуговицы на полу не было. Он был в этом уверен. «Потом я закрыл дверь, — вспоминал он. — И открыл ее только тогда, когда Хартвиг Мальц попросил меня принести ему виски». Симон присел к столу. Окно было закрыто. «Когда я поднимался наверх, я закрыл дверь, но не запер ее. Как долго я был наверху? Минут пять, не больше». Он задумчиво глянул на окно. «Конечно!» Симон быстро пришел к единственно правильному выводу, мгновенно протрезвев. Взяв трость, он направился на кухню.

Джулия и Фердинанд еще не ушли. Они сидели за столом. Перед ними стояли полупустая бутылка вина и бокалы.

— Что-то еще? — Джулия очень удивилась, потому что Симон обычно не спускался на кухню в такое время.

— Окно в архиве было открыто?

Вопрос был адресован Фердинанду. Симон просил его вечером принести ему сигары. Тот вспомнил практически сразу.

— Да. Я еще удивился, но потом забыл. Ты открывала окно?

Джулия покачала головой:

— Кажется, нет.

Симон сел за стол и кивнул, когда Джулия вопросительно посмотрела сначала на него, а потом на бутылку. Она достала из шкафа еще один бокал, Фердинанд налил вина.

— Когда я приносил вам сигары, я закрыл окно. Что-то не в порядке?

— Нет, нет. Я открыл окно сегодня перед обедом и совсем забыл об этом. Но я не был до конца уверен…

Фердинанд с тревогой посмотрел на Симона.

— С годами человек становится забывчивым.

— Это точно.

Симон допил вино и попрощался.

«Точно-то точно, но к сегодняшнему происшествию это не имеет отношения», — думал он, поднявшись наверх. Пуговицу он держал в правой руке. Желтая пуговица. Франциска была сегодня в желтом костюме… Симон закрыл глаза. Никто из гостей не приходил больше ему на ум. Он еще подумал, когда гости собрались в саду: «Канареечно-желтый»… Потом он снова прошел в архив и внимательно осмотрелся. Ничего необычного на первый взгляд. Тогда Симон поднялся наверх и зашел в офис издательства, чтобы проверить ящики письменного стола. И здесь, похоже, все лежало на своих местах. Его взгляд упал на пресс-папье. Несколько лет назад Симон привез Клаудии из Марокко плоский камень, на поверхности которого остались следы ископаемых насекомых. Эти следы расположились так причудливо, что, казалось, некий космический корабль путешествовал во Вселенной. Камень лежал не на своем обычном месте. Клаудиа была очень педантична во всем, что касалось офисной обстановки. Они даже ссорились зачастую из-за того, что Симон забывал убрать за собой письменный стол. У Клаудии же, наоборот, все лежало на своих местах, во всяком случае, в офисе издательства. И камень всегда лежал на папке с отработанной почтой так, что нос «космического корабля» был направлен в строго определенную сторону. И никак иначе. То, как он был положен сейчас, говорило о том, что это сделала не Клаудиа. Симон повернул «корабль» в правильную сторону и прошел в библиотеку.

Он был уверен: Франциска следила за ним и спряталась в маленькой прихожей на первом этаже, чтобы остаться внутри и спокойно все обыскать, когда хозяин удалится к гостям. А затем вылезти через окно и исчезнуть. Симон тут же вспомнил, что вечером искал Франциску среди гостей, но не обнаружил. Он разволновался.

«Франциска Райнике! Что ты задумала?»

 

ГЛАВА 15

Симон проснулся, разбуженный криками парочки дроздов, устроивших перепалку на цветочной клумбе прямо под окном его спальни. Было всего семь утра. Сегодня ему предстоял очень напряженный день. В плане стояло три встречи. В одиннадцать — разговор с Региной. Вчера пришел факс со списком авторов, которым организаторы предлагали выступить на литературном фестивале. Симон просмотрел его, несколько фамилий вычеркнул, кое-кого добавил и намеревался сегодня обсудить с Региной эти изменения.

Сразу после беседы с Региной Георг Верт покажет ему, что у него получается с интернет-проектом. Эту демонстрацию он ждал с особым нетерпением. Наконец, на тринадцать тридцать был запланирован обед с Францем. Двадцатисемилетний Франц Шуберт, еще будучи студентом архитектурного факультета, занимался проектированием объектов для ярмарок, выставок, фестивалей. Теперь, через три года после окончания института, он едва успевал выполнять заказы, которые поступали отовсюду. Немногим более тридцати человек его фирмы проектировали и сопровождали строительство выставочных помещений по всему свету. Франц коллекционировал антикварные книги по истории архитектуры и был одним из самых любимых клиентов Шустера.

Симон быстро позавтракал, просмотрел почту, разобрал заявки и поехал в свой книжный магазин.

Жара, стоявшая уже очень долго, не испортила ему настроение. Симон привык и не замечал ее. В магазине ждали двое постоянных клиентов, он поболтал с ними четверть часа и прошел к себе в офис.

Просматривая ежедневную почту, Симон обратил внимание на письмо, адресованное персонально ему. Обратного адреса на конверте не было. Адрес же получателя был написан аккуратным почерком черными чернилами. Внутри оказался лист бумаги ручной выделки. Симон с любопытством развернул послание.

«Грюневальд.

В саду слов множество гостей.

Разговоры ни о чем.

Внезапно смех твой…»

Ничего больше. Ни даты, ни подписи. Почерк тот же, что и на конверте, правильный, разборчивый. Симон не узнал этот почерк, но что-то он ему напомнил.

Раздался стук в дверь. Показалась Регина. Выражение ее лица было вопросительным. Одиннадцать часов.

— Входи.

Симон отложил письмо. В течение ближайшего часа предстояло обсуждение плана проведения фестиваля. Симон и Регина работали вместе настолько давно, что понимали друг друга с полуслова. Предложенные им изменения в списке участников литературной программы они обсудили быстро и четко. По большей части эти изменения были ею приняты. В конце разговора результат уже просматривался; в списке теперь значились имена не только маститых авторов, но и молодых писателей, стипендиатов различных литературных фондов, осевших в Берлине иностранных писателей, детских писателей.

Теперь Симон хотел познакомиться с интернет-проектом. Он попросил к себе Георга.

Молодому человеку недавно исполнилось двадцать восемь. Чуть больше десяти лет назад, еще будучи совсем мальчишкой, он впервые переступил порог магазина и попросил разрешения поговорить с хозяином. Его проводили к Симону. Он робко поинтересовался, нельзя ли принять его учеником. Юноша прямо сказал тогда, что у него неоконченное среднее образование, а ему известно: в книготорговле могут работать только окончившие специальное учебное заведение или студенты по специальности. Но тут же добавил, что многие из учеников специальных школ потом сразу поступают в институты и бросают работу. Он же хотел пройти все этапы в освоении своей профессии шаг за шагом.

Подчеркнув, что, помимо родного, неплохо владеет английским языком, молодой человек пообещал постоянно совершенствовать свои знания, знакомиться с новинками литературы и серьезно учиться ремеслу. В заключение он добавил, что его желание овладеть профессией не сиюминутный, а хорошо продуманный шаг и господин Шустер совершит большую ошибку, если не даст ему шанс. Речь Георга произвела на Симона такое впечатление, что он принял его на работу не раздумывая. Юноша блестяще, на полгода раньше срока, окончил специальную школу. Симон решил, что ему незачем терять эти полгода, их можно было посвятить более детальному изучению других разделов профессии. Симон устроил Георга в издательство, где тот работал некоторое время ассистентом в отделе рекламы и сбыта. Он и там пришелся ко двору, но рассматривал этот этап своей карьеры лишь как очередной шаг на пути освоения профессии, которой решил посвятить свою жизнь: книготорговля. Не только Симон, но и все коллеги в магазине радовались успехам Георга и гордились им.

Георг был рослый, довольно полный для своих лет, его лицо, как и всегда, излучало спокойствие и уверенность, когда он вошел в кабинет хозяина. Три недели назад он женился на секретарше издательства и, казалось, стал еще более спокойным и уравновешенным.

Он подошел к столу Симона, обошел его сзади, включил компьютер и стал ждать, пока машина загрузится. Щелкнув пару раз по клавише мыши, Георг вызвал на экран картинку с заставкой интернет-сайта фестиваля. Высветилась надпись «Фестиваль культуры в Дрездене».

— Мы пока еще не подключились, — комментировал он по ходу свои действия. И тут же добавил, поймав непонимающий взгляд Симона: — Мы не вошли в сеть, на экране лишь образ веб-страницы. Чтобы эту страницу можно было загружать из Интернета, необходимо кое-что доработать. На сегодня задача состоит в том, чтобы вы оценили внешний вид и сервисные возможности сайта.

Зная склонность Симона максимально упрощать все процедуры общения с компьютером, Георг не стал вдаваться в технические детали, а продолжил пояснять, что было на мониторе:

— Несколько ссылок на другие страницы расположены в нижней части экрана. Нажимая на эти зеленые кнопочки курсором мыши, можно попасть на страницы с интересующей пользователя информацией. Например, кнопка «сроки»: на экране появляется программа фестиваля в хронологическом порядке. Можно поискать то же самое по ссылкам «мероприятия» и «темы».

Он активизировал ссылку «темы», и на мониторе появилась новая страница, содержащая еще несколько заголовков: «литература», «музыка», «театр», «выставки», «для детей». Георг вернулся назад на главную страницу.

— Если вызвать страницу «деятели искусства», попадешь на список всех участников литературной программы, все равно, идет ли речь о литераторах, музыкантах, артистах. На самом нижнем уровне — информация конкретно о каждом мероприятии фестиваля. — Георг подвел курсор к кнопке «литературные чтения». — Здесь можно оставить заявку на билет. Посетитель должен лишь сообщить, хочет он выкупить билет у нас в павильоне, в кассе мероприятия или получить его на дом. Есть возможность использовать любую форму оплаты: кредитную карту, списание со счета и т.д.

— Великолепная работа.

— Еще один момент. — Георг снова вернулся на главную страницу. — Под кнопкой «туризм» — схема городского транспорта, адреса гостиниц, расписание движения поездов и самолетов. Теперь, по-моему, все. Если чего-то недостает…

— Нет, нет. Мне кажется, ты продумал все, что можно.

Симон дал указания относительно цветовой палитры главной страницы.

— Вот еще распечатка нового каталога. Если вы сверите корректуру, я могу уже завтра начать делать копии и запускать каталог в печать.

— Когда ты все успел? Говорят, что ты недавно женился?

— Ирэн сопровождала своего шефа на конференцию, так что у меня было много свободного времени в эти выходные.

В половине второго Симон отправился на встречу с Францем. Они условились пообедать в «Иль Конто». Симон уселся за свой любимый столик на террасе. Единственное, что раздражало его, так это вид на книжный магазин Юргена Клемма. Тот как раз вышел проверить, не попадают ли на лоток с книгами капли воды с карниза первого этажа. Симону ничего не оставалось делать, как приветствовать конкурента легким наклоном головы. Клемм кивнул в ответ.

— Привет, Симон. Извини за опоздание, но… да ты все знаешь. — Франц Шуберт сел за стол. — Что ты с таким презрением рассматриваешь? После дождя стало намного свежее. Не находишь?

Симон выразительно посмотрел в сторону книжного магазина. Франц проследил за направлением взгляда Симона и едва сдержал смех. Он знал, как относится Симон к Юргену Клемму.

— Ну ладно. — Он достал из портфеля тонкую папку. — Может, глядя на это, ты повеселеешь.

Первый лист перекочевал из папки на стол. Франц развернул чертежи перед Симоном.

— Я старался строго придерживаться твоих пожеланий, и, должен признаться, шедевра не получилось. — Он улыбнулся каким-то своим мыслям.

Симон кивнул и углубился в чертежи. Подошел Гвидо, чтобы принять заказ. Симон попросил принести ему все, как всегда. Франц присоединился к Шустеру.

Когда Гвидо скрылся на кухне, Симон поднял глаза и несколько разочарованно посмотрел на своего собеседника.

— Очень хорошо, но это практически мой проект, только слегка переделанный. Могут возникнуть проблемы вот с этой комнатой? — Симон указал на план.

— Нет. Звукоизоляция, отсутствие окон, принудительная вентиляция и легко разбираемый фальшпол. Никаких технических проблем…

— Но?

— Было бы неплохо знать… для каких целей ты будешь использовать это помещение.

Симон отрицательно покачал головой.

— Ну ладно. О своем проекте можешь забыть. — Франц развернул перед ним другой чертеж. — Это мой проект твоего павильона. Опорная площадка не прямоугольная, но ты не потеряешь ни единого квадратного сантиметра. Павильон сужается в западной части, как раз там, где находится эта твоя маленькая комната. Здесь, — Франц развернул другой лист, — внешний вид в цвете и с разных сторон.

Симон внимательно рассматривал все четыре проекции элегантного строения с огромными окнами, двумя дверьми, смоделированные с учетом привязки к рельефу местности. Делая заказ, он дал Францу фотографии места в парке, где намеревался поставить павильон. Благодаря изменениям, которые внес Франц, постройка приобрела не только внешнюю легкость и изящество. Вся архитектура павильона определяла его назначение именно как места, откуда должно было идти бесперебойное управление фестивалем. Ни один человек, увидевший этот проект, никогда бы не подумал, что в задней части постройки, за складом, кухней и туалетом, комнатой отдыха для участников, может находиться еще одно помещение.

— Фантастика! — Симон был очарован. — Я знал, что ты наш человек.

Гвидо принес бутылку вина, а его брат следом — заказанный обед: любимый чесночный суп Симона и закуски.

Примерно в это же время статс-секретарь министерства культуры в полной растерянности сидел в своем кабинете и разглядывал два листка бумаги, которые он только что вытащил из папки, лежавшей перед ним. Раз за разом фон Зассен перечитывал послание, подписанное шефом управления геодезии и картографии Саксонии.

«Глубокоуважаемый господин статс-секретарь, компьютерный анализ представленной Вами схемы местности показал, что это не географическая карта. Во всяком случае, ни один из ландшафтов федеральной земли Саксония не является местностью, изображенной на схеме.

Если принять, что масштаб изображенных на схеме рек, лесных массивов, городских кварталов примерно совпадает с картографическим, мы можем сделать вывод: изображенный ландшафт либо не существует вовсе, либо находится за пределами Саксонии.

Вы можете не сомневаться в истинности этого вывода.

Если у Вас появится желание, мы перешлем запрос в геодезические управления других федеральных земель.

Если Вас не заинтересовало это предложение и мы не получим от Вас ответ в ближайшее время, то будем считать, что в последующих исследованиях Вы не заинтересованы.

Были очень рады помочь Вам, примите наш дружеский привет».

Фон Зассен попросил секретаршу отменить оба совещания, назначенные на послеобеденное время, и ни с кем его не соединять. Закурив сигарету, он задумчиво рассматривал письмо. Что это? Трюк? Уловка? Фон Зассен скрестил руки на затылке, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Недокуренная сигарета дымилась в пепельнице. Многие историки полагали, что Шнеллер спрятал свои сокровища и клад должен был быть зарыт либо где-то в Дрездене, либо в окрестностях города. Ни один из специалистов, исследовавших характер и образ жизни Шнеллера, не сомневался в этом. Фон Зассен открыл глаза, затушил сигарету и тут же закурил новую. Он вспомнил рассказ Эдгара По «Украденное письмо». Как поступил Дюпин? Он представил себя на месте человека, прячущего письмо. Из чего исходил Симон, спрятав карту в своей ежедневной почте? Из того, что никто не станет искать такой документ среди сиюминутных бумаг? Или он, наоборот, стремился к тому, чтобы карту нашли? Чтобы выяснить, не следит ли кто-нибудь за ним. Тогда получается, что рисунок был просто уловкой… Герхард фон Зассен потянулся к трубке служебного телефона, но тотчас отдернул руку. Открыв портфель, он достал сотовый телефон и набрал венский номер Клауса Рубена. Пока в трубке один за другим раздавались длинные гудки, он посмотрел на шахматную доску. Его австралийский партнер играл совсем неплохо.

Сразу после десерта Франц Шуберт попрощался с Симоном. У него было назначено еще несколько встреч.

— Через неделю, — сказал он, прощаясь, — покажу тебе окончательный проект, а потом представлю смету.

— Под ключ, — напомнил Симон. — И мне нужна окончательная стоимость.

— Понял. Можешь быть уверен.

Вернувшись в магазин, Симон обнаружил там свою дочь, которая, стоя у кассы, о чем-то увлеченно разговаривала с Региной. Возле стеллажей с книгами Симон увидел Герберта. Тот тоже заметил Симона и направился к нему.

— Приветствую вас, господин Шустер! — Он протянул Симону руку. — Найдется минутка для меня?

Симон пожал ему руку, молча кивнул, приглашая Герберта и Клаудиу следовать за собой, и направился в кабинет. Герберт Шульц воспринимался всеми как неотъемлемая часть книжного салона. Однако никто, включая Симона, не помнил, чтобы этот человек хоть что-то купил. Он брал книги в долг, как правило, сигнальные экземпляры новых изданий, и никогда не покупал книги из тиража. Таким образом, он был как бы в курсе всех новинок и оставлял о себе впечатление как человек знающий, что происходит на книжном рынке. «Постоянный посетитель», про себя называл его Симон. Герберт появлялся в магазине практически ежедневно. Он писал стихи уже почти три десятка лет, но ни одно из его сочинений так и не было опубликовано. Ни один из издателей не решался напечатать его труды, куда вошло множество стихотворений, афоризмов, коротких историй. К счастью для себя, Герберт не возлагал особых надежд на публикацию своих трудов. Он жил на социальное пособие, а Симон от случая к случаю помогал ему деньгами. Вообще Герберт нравился Симону. По всей видимости, его жизнь была наполнена исключительно чтением и сочинением стихов. Он редко покидал район, где жил. Единственное исключение — поездки на метро от станции «Эрнст-Ройтер-плац» до «Галлешен-Тор», где была расположена библиотека «Америка-Геденк», читателем которой Шульц был долгие годы. «Воистину отделение социальной защиты населения», — подумал Симон о своем магазине, открывая дверь в кабинет и пропуская внутрь Клаудиу и Герберта.

— Как вы знаете, вот уже много лет я пытаюсь сформулировать фразу, с помощью которой можно было бы кратко описать историю развития человечества, — начал свое повествование Герберт.

Симон слышал об этом впервые, поэтому выжидательно молчал. Герберт многозначительно посмотрел на обоих.

— Ускорение, — наконец торжественно произнес он.

— То есть?

— Ускорение. Вот эта фраза. Долгие поиски закончены.

Герберт напоминал сейчас ребенка, которому удалось рассказать без подсказки рождественский стишок. Его словно прорвало.

— Рассмотрим только один пример. Ну, скажем, близкий тебе, Симон. Табак.

Шустер закурил сигару и удобнее устроился в кресле, предвидя, что доклад будет долгим.

— В одной из книг я прочитал, что «курительные трубки индейцев дымятся целый день». Вероятно, речь идет об одной из форм курения, предшествовавшей твоим сигарам. Сегодня же большинство людей знают только сигареты. Что это означает? Ускорение курения табака. Или возьмем историю человека, первым пробежавшего марафонскую дистанцию. Кем был этот человек по сути? Не кем иным, как живым передатчиком новостей. Сегодня у нас есть телефон. Ускорение. Следующая область — транспорт. Раньше товары из Азии в Европу везли месяцами. Сегодня — самолет. А развитие военной техники? Раньше воевали при помощи лука и стрел. Сегодня — ракеты. Что бы мы ни рассматривали, все становится быстрее. Ускорение — это феномен развития. А возьмем загрязнение окружающей среды, проблему перенаселения! А сокращение любых расстояний за счет применения транспорта и коммуникаций? А концентрация капитала в экономике? Все становится быстрее! Мода, музыка, вкусы — все меняется бешеными темпами.

Симон позволил себе заметить, что эти рассуждения не так уж и новы. Писатели, философы, деятели науки и экономисты уже давно дискутируют на эту тему.

— А выводы? — возмутился Герберт. — Мои выводы революционны по своей сути!

— Какие выводы? — не выдержала Клаудиа.

— Я возвращаюсь к природе.

Симон был озадачен.

— Месяц назад, — напомнил он, — ты подробно разъяснил мне понятие «vitalitaet» — «жизнеспособность», по-немецки это «Lebenskraft» — «жизненная сила», и сделал вывод, что неиссякаемым источником «жизненной силы» может быть только «мультикультурная светскость», возможность общения с как можно большим количеством людей, обмен опытом. Только это способствует «взрыву познания». А Берлин — это своего рода плац модернизма, и поэтому жизнь в этом городе — особенный шанс.

— Фальшь!

— Но это твои собственные слова. — Симон решил, что хватит слушать этот бред, и незаметно нажал кнопку селектора.

— Ты неправильно понял меня. Не нужно поддаваться ускорению. Надо создать позитивный противовес. В городе ускорение порабощает человека. В природе, напротив, царят размеренность и покой. Если…

В кабинет вошла Регина:

— Позвольте напомнить, что у вас запланирована встреча.

— О, спасибо, Регина. Я почти забыл об этом.

Герберт тотчас поднялся. Он старался никогда не быть никому в тягость.

— Гм, если мне не изменяет память, в Упанишадах говорится, что… ах да, сейчас уже нет времени. Но не мог бы я…

Симон смиренно кивнул. Регина пообещала Герберту, что он сможет прямо сейчас взять одно из новых поступлений при условии, что пользоваться книгой будет «образцово» (в этом Герберт был абсолютно надежен), и повела непризнанного поэта в магазин.

Герхард фон Зассен вызвал секретаршу. Она вошла в кабинет почти тотчас, держа наготове календарь с расписанием встреч и блокнот, и привычно уселась на стул перед столом шефа.

— Госпожа Мюллер, в календаре не стоит на завтра никаких важных встреч вне офиса. Верно?

Та бросила взгляд на календарь скорее по привычке (она держала распорядок всех встреч в голове) и кивнула.

— Тогда обсудим планы на завтра. По личным обстоятельствам я должен с утра уехать и появлюсь здесь только в четверг. Передайте, пожалуйста, в секретариат министерства.

— Разумеется, господин статс-секретарь. Заказать вам билет и номер в гостинице?

— В этом нет необходимости, благодарю.

Как только за ней закрылась дверь, фон Зассен снова взял мобильный телефон и позвонил в аэропорт. Без особых проблем он успевал на рейс в 17.45. Оставалось даже время, чтобы уладить кое-какие домашние дела. Он заказал билет и отправился домой. Уже из дома позвонил в пансион госпожи Дрошль. Хозяйка пансиона подошла к телефону сама. Ему повезло, одна из комнат была свободна.

Около восьми часов вечера Симон позвонил Франциске Райнике.

— Как хорошо, что я застал вас. Может, поужинаем вместе?

— Я уже поела, но с удовольствием выпью стакан вина, если вы пригласите меня к себе.

— Хорошо, но я еще в магазине. Давайте в девять?

— Подходит.

— Тогда… до скорого.

Дома Симон быстро поел салат с маленьким ломтиком хлеба и попросил Джулию, которая успела уже уйти к себе, ненадолго вернуться.

— Я пойду в библиотеку. Когда придет госпожа Райнике, проводите ее ко мне.

— Что-нибудь еще?

— Спасибо, думаю, мы справимся.

Перед ужином Симон откупорил бутылочку «Бароло» 1989 года. С бутылкой в одной руке и тростью в другой он поднялся в библиотеку. Из маленького серванта достал два бокала и поставил их на столик возле дивана. Туда же была поставлена откупоренная бутылка. Подойдя к «алтарю», он выбрал одну из бутылок «Макаллен», взял стаканы для виски и отнес все это в спальню, поставив на свой ночной столик. Свет торшера был убавлен, дверь оставлена чуть приоткрытой. В этот момент внизу раздался звонок. Симон выглянул в окно. Почти совсем стемнело.

Герхард фон Зассен вышел из пансиона чуть позже восьми. Официальный костюм он сменил на джинсы, пуловер и коричневую ветровку. Сразу напротив пансиона он свернул в один из переулков, прошел по Беккер-штрассе, где в это время суток было особенно много туристов, и оказался на площади Штубенринг. Слева находилось кафе, основанное еще в начале века. Заведение было отреставрировано и оформлено в стиле пятидесятых годов. Это почему-то привлекло внимание фон Зассена. В дальнем от входа углу зала, рядом с дверью, которая вела в игровые комнаты, за столиком сидел Клаус Рубен. Фон Зассен присел на стул рядом. Они пожали друг другу руки. Приятели не виделись уже больше года.

Перезванивались лишь изредка. Время и место встречи были выбраны Рубеном не случайно. Кафе не очень активно посещалось в эти часы, но число посетителей было тем не менее достаточным, чтобы Зассен и Рубен не привлекали к себе внимания и могли спокойно все обсудить.

Рубен выслушал, что сообщили статс-секретарю из управления геодезии. При этом его лицо не выражало никаких эмоций, он спокойно продолжал помешивать в чашке кофе.

— То, что ты натворил в Берлине, было совершенно бессмысленно, — не скрывая раздражения, закончил свою речь фон Зассен.

— В тот момент это был единственный оправданный шаг, — парировал Клаус. — Я давно говорил тебе, что профессор нам стал не нужен. Лишний свидетель и сообщник, от которого я избавил и тебя, и себя. Я видел его первый и последний раз, вместе мы нигде не появлялись. Я исходил из того, что мы получили необходимый нам документ. Да и в конце концов этот инцидент совсем не на руку Шустеру. — Рубен посмотрел фон Зассену прямо в глаза. — К тому же мы ведь связаны одним убийством. Пора привыкнуть.

Фон Зассен не хотел развивать эту тему.

— Что ты думаешь по поводу этой злополучной карты?

Рубен ответил после короткой паузы:

— Забудь про нее. Мы недооценили Шустера. План, по всей видимости, должен был отвлечь нас от чего-то более важного. Но главное — Симон Шустер знает, что кто-то идет за ним по следу. И это весьма печально. Ты не посылал никого больше следить за ним?

Герхард фон Зассен прикусил губу и тотчас пожалел, поняв, что Клаус это заметил. Приученный быть всегда начеку со своим окружением, в обществе пройдохи Рубена фон Зассен слегка расслабился. Кроме того, он чувствовал, что Рубен видит его насквозь. Пришлось выкручиваться.

— Хальбе, Вернера Хальбе. Моего референта.

— Рассказывай. — Клаус ухмыльнулся. Фон Зассен посвятил того в курс дела.

— Твой референт не сможет нам помочь. Чего доброго, еще где-нибудь сболтнет лишнее. Отзови его.

— А как это обосновать? Возникнут подозрения…

— Наплети что-нибудь. Скажи, что хотел проверить его лояльность или что дело уже улажено. Боже мой! Хальбе может все только испортить. Выведи его из игры, иначе мне самому придется убрать его. Еще есть кто-нибудь?

— Нет, — соврал фон Зассен.

Наконец подошел официант. Статс-секретарь заказал коктейль, Клаус — двойной коньяк. Рубен задумался ненадолго и начал говорить, не столько с собеседником, сколько рассуждая вслух:

— Я не могу попадаться Шустеру на глаза. Это слишком опасно. Надо подождать.

— Подождать! — с негодованием произнес фон Зассен. — Это все, что ты можешь сказать? Нам необходимо так или иначе наблюдать за ним.

— Нет. Ты ведь сам только что сказал, что Хальбе звонил тебе вчера, что он беседовал на празднике в доме Шустера с каким-то доктором Мальцем и тот очень удивлялся тому, с какой активностью Шустер включился в процесс восстановления Фрауенкирхе в Дрездене. Повтори еще раз, как это было.

— Хальбе сообщил, что он в присутствии доктора Мальца похвалил Шустера за вклад, который тот вносит в восстановление церкви. — Фон Зассен прервался, чтобы закурить. — Доктор Мальц ответил, что тоже восхищен вкладом Симона, однако его (доктора Мальца) не перестает удивлять, откуда у Шустера такой интерес к этому проекту. До недавнего времени Симон не интересовался подобными вещами.

— Значит, литературный фестиваль на следующую Пасху — всего лишь предлог. Прикрытие. Он собирается что-то предпринять именно в это время. Уже известно, где пройдет фестиваль?

— Я слышал, что в Блюэрпарке.

— Хорошо. Тогда скажи, министерство оказывает фестивалю только что-то типа шефской помощи, или ты можешь прямо влиять на события?

— Собственно говоря, мог бы, но надо кое-что обдумать.

— Все планы должны проходить через твои руки. Мы должны знать все о программе фестиваля, каждую деталь.

— Но Шустер официально как бы и не участвует в подготовке фестиваля. Сам понимаешь, по какой причине. Вся организация ложится на ипотечный банк «Берлин-Дрезден». Этот банк является главным спонсором.

— Кто занимается в банке этими вопросами?

— Доктор Макс Шнайдер, финансовый директор.

— Ты знаком с ним?

— Разумеется.

— Герхард, поверь мне, все случится во время фестиваля. Я не знаю, где и как, но мы должны это выяснить. Еще раз говорю тебе: сделай так, чтобы все документы шли через тебя. Доктор Шнайдер будет польщен, что сам статс-секретарь министерства культуры занимается этими вопросами. Он даст тебе любую информацию. Мы станем ежемесячно встречаться либо здесь, либо в Дрездене. Теперь мы намного ближе к разгадке тайны, чем были до этого.

— А если мы добудем сокровища? Наша договоренность остается в силе? Сами драгоценности будут отправлены в коллекцию культурного фонда, а ты один получишь причитающееся тебе вознаграждение…

— Ты сошел с ума! После смерти Хильбрехта об этом не может быть и речи. Симон Шустер наверняка понял, почему погиб профессор. Если мы найдем сокровища и объявим об этом, Шустер тут же свяжет воедино все события с кражей и убийством в его доме. Полиция получит новые сведения. Нет, Герхард, для твоей карьеры сокровища уже не сыграют роли. Но потому-то они тебе намного нужнее, чем прежде. Мы поделим миллионы между собой. Тогда ты наконец перестанешь зависеть от денег своей жены…

Когда Франциска вошла в библиотеку, Симон стоял возле дивана. Он повернулся, подождал, пока гостья пересечет комнату, и протянул ей руку.

— Хорошо, что вы пришли, Франциска.

Он первый раз за все время знакомства обратился к ней по имени, и это не ускользнуло от ее внимания. Она немного растерялась, но ответила тем не менее, что тоже рада его видеть. Симон предложил ей сесть и начал разливать вино по бокалам.

— Кажется, я получил это вино в подарок лет семь назад. Мне подарил его один итальянский друг, проездом бывший в Берлине и гостивший в моем доме. Тогда вино было совсем молодое. Но сегодня оно должно быть уже пригодно для употребления. Как вы считаете?

Франциска внимательно разглядывала этикетку. Потом поднесла бокал с темно-красной жидкостью к носу и понюхала.

— Вы скромничаете, — засмеялась она. — Вино определенно имеет фантастический вкус. Давайте выпьем!

Раздался звон бокалов.

— Абсолютно точно, — улыбнулся Симон, после того как они сделали по глотку. — Вкус не разочаровывает.

Он продолжал стоять и внезапно повернулся к окну. Сад освещали два матовых фонаря.

— Лето заканчивается… Подойдите сюда.

Франциска медленно приблизилась и встала рядом с ним, держа бокал в руке.

— Согласитесь, неплохой вид, — произнес Симон, продолжая смотреть в окно. — «Сад слов» и «разговоры ни о чем». И «смех твой…». Ты имела в виду мой смех?

Он взглянул на нее. Дрожа, она сделала маленький шаг, отделявший их друг от друга, и поцеловала его в губы. Он осторожно ответил на ее поцелуй.

— Да, но откуда ты…

Симон вернулся на диван, Франциска села рядом. И стала слушать его объяснения.

— Ты прислала свое резюме набранным на компьютере, но подписала своей рукой, ручкой с черными чернилами. Когда я…

Франциска прервала его:

— Ты помнишь мое резюме? Я уже давно забыла, что там было написано.

— В письме мне кое-что показалось очень знакомым. Особенно чернила. Не многие пишут черными чернилами. Потом я сравнил почерк, которым написано письмо, с подписью на резюме. Они совпали. Это не могло быть случайностью. Сегодня ты хочешь виски?

Франциска вопросительно взглянула на недопитую бутылку вина.

— Оно в спальне.

Она поняла и встала.

Герхард фон Зассен хоть и выпил достаточно в кафе с Рубеном, возвращаться в пансион не хотел. Что там делать? Было всего одиннадцать вечера. На противоположной стороне улицы он увидел кафе. Над дверью красовалась вывеска «Кофейня „Старая Вена“». Бросив короткий взгляд в помещение, он вспомнил о студенческих годах и вечеринках в таких вот забегаловках. Внутри от табачного дыма перехватило дыхание. Все стулья были заняты, многие гости стояли. Но слева от входа фон Зассен увидел свободный стул возле маленького грязного столика. В помещении было очень шумно, хотя музыка и не играла. Он присел к столу, за которым уже сидели пятеро молодых людей, не спрашивая у них разрешения. Те ничего не возразили. Едва он занял место, вся грязная посуда была тотчас убрана со стола. Герхард заказал стакан «Вельтлинера» и начал осваиваться в новой атмосфере. Огляделся. Стены от пола до потолка были оклеены пестрыми концертными афишами, плакатами выставок и рок-фестивалей. При более пристальном рассмотрении на стенах можно было также заметить несколько картин. Имена авторов, впрочем, ничего не говорили фон Зассену. Совершенно не понятно, почему многие участки стены оставались не закрыты. Все посетители кафе, казалось, принимали участие в одной общей дискуссии. Каждый что-то говорил, причем так горячо, будто завтра их могли лишить этого права. Официантка принесла вино. Опасаясь, что больше дозваться кого-либо он не сможет, фон Зассен на всякий случай сразу заказал еще стаканчик. Она одарила его непонимающим взглядом, но ничего не сказала. Постепенно он начал привыкать к шуму, дыму и освещению внутри кафе. Выпив залпом полстакана вина, Герхард закурил.

За столиком неподалеку начал разгораться спор. Посетители говорили все громче и все более возбужденно, почти переходя на крик. Но внезапно одна из дам сделала какое-то замечание, компания дружно расхохоталась, и они стали громко звать официантку.

Тут только фон Зассен заметил, что между делом осушил и второй стакан с вином. Официантка возникла как из тумана, подошла к соседнему столику и бросила взгляд на их столик тоже. Через короткое время перед Герхардом стоял третий стакан с вином. Кафе медленно пустело. Его соседи по столу тоже ушли. Он наслаждался внезапно наступившей тишиной. Заказав еще один стаканчик, почувствовал, что глаза начали слипаться.

Конечно, с самого начала надо было предвидеть, что Рубен захочет перевести сокровища в наличные. Да теперь ничего другого и не оставалось. Кроме того, он был замешан в убийстве. А еще этот литературный фестиваль… Новый след или тупик? Кто даст гарантию, что дружок не поступит с ним, как с Хильбрехтом? Герхард фон Зассен испугался. Что в действительности задумал Клаус? Голова упала на стол, он провалился в забытье.

Он очнулся оттого, что кто-то положил руку ему на плечо. Перед ним стояла официантка.

— Простите, я, должно быть, уснул…

— Сто семьдесят шиллингов, — сообщила она бесстрастно. — Мы закрываемся.

В кафе, кроме него, оставалось лишь несколько человек. Фон Зассен расплатился и вышел.

 

ГЛАВА 16

Симон сладко потянулся. Он лежал на широкой двуспальной кровати своего номера. Снова в Дрездене… Вчера, едва переступив порог номера, он завалился спать.

«Девять часов. Пора позавтракать», — подумал Шустер и, накинув халат, заказал завтрак в номер. Он не любил сразу после пробуждения проводить время в обществе незнакомых людей. Ему не хотелось завтракать в гостиничном ресторане, среди деловых людей, вечно озабоченных своим бизнесом, тем более, что они почему-то всегда пользовались одеколонами с тяжелым запахом. А оптимистический идиотизм, четко проступавший на их лицах, был непременным атрибутом в деловых поездках.

Для Симона было наслаждением, приняв утром ванну, спокойно позавтракать в одиночестве. И только потом оказаться в обществе людей.

Лежа в огромной ванне гостиничного номера, он еще раз продумал сегодняшние встречи. Все они, кроме одной, были назначены здесь, в гостинице, поэтому на этот свой визит в Дрезден он забронировал не простой номер, а апартаменты с окнами, выходившими на городской рынок. Номер состоял из одной очень большой комнаты, которую с помощью раздвижной перегородки можно было разделить на два помещения: спальню и гостиную. Последняя прекрасно подходила для деловых встреч. Номер был обустроен в стиле бидемайер; светлые, теплые тона доминировали. Симон не только с удовольствием провел здесь ночь, но рассчитывал, что и днем будет чувствовать себя в гостинице уютно. В зависимости от времени и настроения он мог пригласить партнеров по переговорам в ресторан или бар.

Ровно в одиннадцать раздался телефонный звонок.

— Господин Шустер, это администратор гостиницы. К вам господин Винтер. Вы спуститесь?

— Нет. Пригласите господина Винтера подняться ко мне. Заодно попросите, чтобы убрали посуду после завтрака.

— Разумеется, я пришлю кого-нибудь.

Спустя несколько минут в дверь постучали. Это была горничная. Она забрала поднос с посудой и поинтересовалась, не надо ли еще что-нибудь. Получив отрицательный ответ, девушка удалилась.

Бернд Винтер расположился на софе, и несколько минут они предавались воспоминаниям о школьных годах, учителях, общих друзьях, своих проделках, о девочках, за которыми ухаживали.

— Ну ладно, — наконец сказал Винтер. — Мы можем болтать об этом часами, но время поджимает. У меня сегодня еще одна встреча. И я пришел сюда обсуждать деловые вопросы. Или нет?

Симон кивнул, сожалея, что приходится прерывать такой приятный разговор. Он достал из портфеля листы с чертежами павильона, подготовленные Францем Шубертом, и протянул их Бернду. Тот углубился в изучение проекта.

— Смотрится великолепно. А план внутренних помещений?

Симон дал ему еще один чертеж.

— Здесь вход, помещение для продажи билетов со стойкой предварительной продажи и выдачи брони. Здесь рабочее место со всем необходимым для подключения компьютера и выхода в Интернет. Далее туалет, маленькая кухня, складское помещение и что-то вроде кают-компании или комнаты отдыха.

— Довольно просторное помещение. Для чего?

— Эта комната будет разделена еще одной перегородкой. Получится комната отдыха для персонала и комната, где смогут проводить свободное время участники программы.

— Ну да, ну да. Лучше не придумаешь. Это будет удобно и для решения моих задач. Я тоже смогу использовать это помещение во время выставок.

— Я старался все продумать. Ну как, договорились?

— Только один момент. Я уже слышал об этой жуткой истории в твоем доме с убийством профессора из Дрездена. Что говорят в полиции?

— Пока затрудняются утверждать что-либо однозначно. Я, впрочем, тоже. Все случилось ночью того дня, когда мы встречались с тобой здесь, в Дрездене. Очень неприятно. Во всяком случае, я договорился с банком, что официально мое имя нигде не будет фигурировать. Поэтому сейчас очень важно, чтобы факт моего участия в строительстве павильона также нигде не упоминался. Все должно оставаться между нами.

— Никаких проблем. Я полностью поддерживаю эту идею. А то, знаешь ли, пресса и так далее.

— Именно. Георг Верт, мой сотрудник, свяжется с тобой в ближайшие дни, чтобы обсудить финансовые и технические вопросы подключения к Интернету. В остальном можешь исходить из того, что строительство павильона уже профинансировано и после всех мероприятий он переходит в твое распоряжение. Снаружи павильон будет раскрашен в цвета города и украшен логотипом вашей фирмы. Права на использование программных продуктов ты получишь бесплатно. Все как договорились.

Они встали.

— Ни слова кому бы то ни было. Можешь на меня положиться.

Симон едва успел сделать кое-какие пометки, как снова зазвонил телефон. Администратор сообщил, что прибыл Макс Шнайдер.

— Передайте ему, чтобы он прошел в ресторан. Там на мое имя заказан столик. Я сейчас буду.

Макс сидел за столиком в атриуме гостиницы. Зал был оформлен в стиле прошлого века. Симон несколько удивился тому, что Макс был одет сегодня довольно свободно. Вместо строгого костюма — застиранные джинсы, синяя фланелевая рубашка и замшевый жилет. Симон же, напротив, оделся официально, чтобы сразу после встречи со Шнайдером отправиться в министерство культуры к фон Зассену.

— Я где-то читал, что у американской бизнес-элиты стало допустимо и даже модно по пятницам одеваться свободно, неофициально. Новшество докатилось и до вас? — Симон сел за столик рядом с Максом.

— Да нет. Но разве Клаудиа не говорила, что сразу после встречи с тобой я еду в Берлин?

— Об этом она почему-то умолчала. Ну, раз уж мы заговорили об этом, давай напрямую. Что у вас с ней? Решается вопрос устройства личной жизни?

— По-моему, да. — Первый раз Макс говорил с Симоном на эту тему. — Знаешь, мне кажется… в общем, я уже достаточно давно знаю твою дочь. У нас сложились удивительные отношения. Мы стали нужны друг другу. И, — Макс рассмеялся, — я просто по уши влюбился.

— А Клаудиа?

— Лучше спросить об этом у нее. Но дай мне, пожалуйста, знать, если ее взгляды на этот счет отличаются от моих.

— А как обстоят дела с конкурсом? — Симон сменил тему.

— Все идет по плану. К делу подключается один из конкурсных управляющих. Моя сотрудница в Берлине знает его и полагает, что с ним можно договориться. В понедельник у нас первая встреча в Берлине. Я тоже буду на этой встрече и только потом вернусь назад.

Они с аппетитом ели фрикасе из курицы. Симон позволил себе выпить белого вина. Макс ограничился минеральной водой. В Берлин он собирался ехать на машине.

После обеда Шнайдер рассказал, как решаются организационные вопросы фестиваля.

— У меня один вопрос, — прервал его Симон. — Могут ли подрядчики выписывать все документы на твое имя, чтобы нигде не всплывало мое?

Макс кивнул. Его удивляло, что Симон с таким постоянством поднимает этот вопрос. Но в конце концов это было дело Шустера.

— И последнее. Клаудиа уже, наверное, сообщила тебе, что по окончании фестиваля все права на павильон перейдут к «Дрезден-Вербунг», коммерческий директор которой мой старинный друг. Взамен он гарантировал нам рекламную раскрутку.

— Разве павильон не понадобится тебе в будущем?

— Думаю, вряд ли. А если понадобится, смогу взять его напрокат. По крайней мере я сэкономлю на хранении конструкции.

— Хорошо, и против этого я ничего не имею.

— Как уже не раз говорилось, мне весьма по душе ваша идея. — Герхард фон Зассен принимал Симона в своем кабинете в министерстве. — Даже очень по душе. Пока не забыл — большое спасибо за поддержку, которую вы оказываете нам в Берлине. — Симон показал жестом, что ничего особенного он не предпринимает. — Да, да, да. Хальбе очень серьезно продвинулся вперед, благодарить за это мы должны прежде всего вас. Но вернемся к нашим делам. Ужасно, что произошла эта история с Хильбрехтом. Хальбе доложил мне, что из-за этого вы вынуждены официально выйти из проекта, дабы избежать лишнего шума в прессе.

— Да, не следует из-за этих событий усложнять процесс подготовки. Собственно, я попросил у вас аудиенции, чтобы проинформировать о своем решении.

— Хорошо. — Фон Зассен взглянул на часы. — Полностью поддерживаю и благодарен вам за эту инициативу. Эти дни культуры теперь станут еще привлекательнее. Вот, наверное, и все на сегодня. А, да! Я слышал, доктор Шнайдер стал другом вашей семьи? — Его глаза как-то странно заблестели. Слишком заинтересованно.

— Вы хорошо информированы, господин статс-секретарь.

— Положение обязывает.

— Разумеется.

— А сейчас я вынужден проститься. Меня ждут референты.

Симон поднялся, поблагодарил за беседу и вышел. По дороге в гостиницу он пополнил свой запас сигар.

 

ГЛАВА 17

Прошло четыре недели. В один из дней Симон и Клаудиа отправились на книжную ярмарку во Франкфурте-на-Майне. Экспресс прибывал к месту назначения вечером, а сейчас отец и дочь удобно расположились в мягких креслах вагона первого класса, где, кроме них, находились всего два пассажира. Так как в отделении для курящих никого не было, Клаудиа, к удивлению Симона, предложила перейти туда.

После Потсдама Симон закурил. Он любил ездить по железной дороге. А возможность выкурить в пути сигару вообще приводила его в умиротворенное состояние. Симон раскрыл книгу об истории железных дорог и собрался углубиться в чтение.

— Сегодня мне звонила госпожа Шольц, — начала Клаудиа.

— Кто такая госпожа Шольц?

— Ну, сотрудница ипотечного банка в Берлине. По поводу конкурса.

— А, ну да. Ну?

— Мы получили права на «Берлинер хефте фюр фолькскунде». Конкурсный управляющий подписал бумаги.

— Поздравляю. И что будет дальше?

— Я бы предложила оставить название нашего журнала прежним, а в подзаголовке и в выходных данных указать: «Объединение с „Берлинер хефте фюр фолькс-кунде“». В дальнейшем можно будет создать что-то наподобие совета руководителей объединенных изданий, куда вошли бы профессор Винрих и я.

— Ты определенно поставила себе цель: избавиться от Клаге. — Симон догадывался, в каком направлении хочет действовать Клаудиа.

— Скажем так, я хочу, чтобы издательскими делами занимались компетентные люди.

— Ну а если профессор Клаге будет против?

— Тогда ему придется заняться прежней работой.

— Клаудиа! Клаге знает тебя с пеленок, он работает в журнале многие годы, он — душа журнала.

— Если мы не внесем свежую струю в издательский процесс, а под этим я понимаю некоторые типографские нововведения, против которых выступает профессор, то вся эта идея с получением прав на «Берлинер хефте» теряет смысл. Упущенные возможности. Именно теперь назрели перемены. Речь идет о сохранении и увеличении числа подписчиков. Я хочу наконец сделать журнал добротным изданием. Кроме того, давно необходим свой сайт в Интернете.

Симон затянулся сигарой и задумался. Конечно, дочь была права. Через год Клаге уйдет на пенсию. Тогда у него останется только работа в журнале. И изменить что-либо будет невозможно. Да, момент сейчас подходящий.

— Кто будет разговаривать с Клаге?

Клаудиа лишь улыбнулась ему улыбкой любимого ребенка.

— Так и быть. Я поговорю с ним, как только мы вернемся из Франкфурта. Если он согласится на эти изменения, он останется с нами.

— Теперь давай обсудим, кто поведет переговоры на ярмарке об организации экспозиции для журнала.

Симон не сопротивлялся, пусть этим займется Клаудиа. Вообще-то он не любил заранее расписывать свои действия в таких ситуациях и более полагался на случай. Однако Клаудии по душе было предварительное планирование. Через полчаса был составлен список издательств» которые они собрались посетить на ярмарке, с фамилиями их руководителей.

— Скажи, а ты не очень расстроишься, если я не пойду с тобой вечером к Фрицу? Макс смог отложить свои дела в Дрездене и встретит меня на вокзале. Мы хотели поужинать вместе.

Фриц был старинным другом Симона. Много лет назад вместе со своей женой он купил маленький домик на одном из островов Мюльканала. Они долго обустраивали его сами, не прибегая ни к чьей помощи. Каждый раз, приезжая на ярмарки во Франкфурт, Симон жил у Фрица. В первый день после открытия Фриц обычно устраивал вечеринку, право составления списка приглашенных передавалось Симону.

— Нет, — пробурчал он, желая наконец заняться чтением. — Я не против. Моя дочь получила всю интересующую ее информацию? Или…

— Прости, папочка, — мягко сказала Клаудиа и выудила из сумки свою книгу. Тон, которым Симон произнес последнюю фразу, давал понять — сейчас его лучше оставить в покое.

 

ГЛАВА 18

Симон терпеливо проталкивался среди потока посетителей на входе в павильон номер шесть. Издатели и персонал, специалисты по сбыту, лекторы, демонстраторы продукции, пресс-секретари издательств — вся эта публика на второй день после открытия ярмарки выглядела еще довольно свежо и деловито решала свои задачи. Через несколько дней все изменится. К понедельнику, пятому дню работы книжной ярмарки, большинство из этих людей будут выглядеть переутомленными, взвинченными, с покрасневшими от напряжения глазами. Они с нетерпением будут ждать двух часов пополудни, когда администратор возвестит об окончании мероприятия. Тогда прозвучат аплодисменты, хлопки открывающихся бутылок шампанского, а немного погодя все рассядутся на свои поезда и самолеты, чтобы снова встретиться во Франкфурте-на-Майне через год.

Неподалеку Симон увидел Эгона Венделя. Двухметрового роста, тот возвышался над толпой, так что не заметить его было сложно. Через пару минут Симон подошел к его экспозиции. Вендель сердечно приветствовал гостя.

— Я не был в Берлине бог знает сколько времени, — констатировал Вендель. — Расскажи хоть, как выглядит теперь Потсдаммерплац? В газетах писали много всякого после ее открытия.

— Это не так просто передать словами, — улыбнулся Симон. — Я и сам не решил, каково мое мнение по поводу площади. Но первое впечатление — площадь стала какой-то не родной, не берлинской, что ли.

— То есть?

— Для архитектуры Берлина всегда были характерны широкие улицы, богатая растительность, некое единообразие стиля. Потсдаммерплац после реконструкции стала какой-то узкой, почти без зелени, она окружена высотными зданиями. Мне не очень нравится, но выглядит импозантно. И люди под стать: толпами несутся куда-то, забегая по пути в магазины, кино, встречаются там… Впечатление такое, словно в сердце города возникло новое образование, никак не связанное с остальной его частью.

— Может, это просто уголок роскоши?

— Как раз нет. Это-то и удивляет. Аркады Потсдаммерплац — триумф посредственности на фоне высокой архитектуры.

— О, — прервал приятеля Вендель. — Я вижу, что прибыл мой очередной гость. Обещай, что мы еще увидимся.

Симон бесцельно бродил от одного стенда к другому, повсюду встречая знакомых, с кем-то вежливо раскланиваясь, с кем-то заводя деловые разговоры. Каждому из известных ему владельцев рекламных компаний он обязательно закидывал удочку насчет рекламы своего журнала. Вести какие-то серьезные переговоры во время ярмарки было бессмысленно. Большинство участников были напряженны, их глаза постоянно высматривали в толпе клиентов. Царила атмосфера состязательности. В этой системе выше котировался тот участник, которого чаще приветствовали посетители. Во время ярмарки поддерживалась особая форма общения, так называемый small talk (короткий разговор).

— Добрый день, Симон!

Он как раз остановился, чтобы, без особого, впрочем, интереса, познакомиться с новинками одного из издательств. Ее негромкий голос прозвучал откуда-то сзади. Шустер обернулся, Франциска протянула ему руку и спросила:

— Выпьем что-нибудь?

— Франциска! Я думал, ты не приедешь. Ты ведь сказала…

Она взяла его под руку и потащила куда-то.

— В конце этого прохода есть маленький ресторанчик, — пояснила она и прижалась к нему. — Но у меня, к сожалению, мало времени. Одна из журналисток с радиостанции ОРБ заболела, и меня попросили подготовить вместо нее репортаж о ярмарке.

Симон задумался. За последние недели они встречались несколько раз. Каждый раз Франциска оставалась ночевать у него. Ему было хорошо с ней, но та потерянная на празднике клуба пуговица не давала ему покоя. Они вошли в ресторан. Симон присмотрел свободный столик, а Франциска озаботилась покупкой шампанского.

— Как долго ты собираешься пробыть во Франкфурте? — спросил Симон.

— Скорее всего уеду уже завтра. Это решится вечером, когда я сдам репортаж. А ты?

— До послезавтра.

Они выпили по глотку.

— Симон, не знаю, удобно ли начинать этот разговор здесь. Мне кажется, несмотря на то что мы уже несколько раз были вместе, ты не просто так уступил мне тогда. Ты что-то скрываешь от меня?

Он не хотел отвечать ей. Что он мог сказать? Что считает ее воровкой и шпионкой? С другой стороны, можно было понять и Франциску. Их отношения зашли так далеко, что вокруг могли пойти разговоры. Шустеру не хотелось, чтобы она его подозревала…

— Ты права, — ответил он наконец. — Здесь не время и не место выяснять отношения.

— Снова уходишь от ответа. Я должна знать, на что мне рассчитывать в дальнейшем.

Последние слова она произнесла так громко, что многие гости в ресторане обернулись в их сторону. Симон не ответил. Он ненавидел подобные сцены. Франциска взяла себя в руки и устало прислонилась к спинке стула. Больше приставать к Симону с такими вопросами она не стала. Поменяла тактику.

— У тебя здесь дела. Но когда мы вернемся в Берлин, поговорим обо всем?

Он кивнул.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Тогда иди. Делай свои дела. Я посижу еще немного.

Когда Симон уходил, Франциска заметила, глядя ему в спину, как тяжело он опирается на трость. Боли в колене, должно быть, снова мучили его. Ее наполнило непонятное теплое чувство. Предстоящая встреча в Берлине радовала ее. Думая о Симоне, Франциска находила, что он — полная противоположность Герхарду фон Зассену. Странно, но Герхард для нее как бы не существовал сейчас. Она почти не вспоминала о нем те три недели, что они не виделись.

Поздно вечером Шустер устроился в баре гостиницы «Франкфуртер хоф». В дни ярмарки уровень шума здесь всегда превышал допустимые пределы. Больше ста человек издателей, агентов, книготорговцев, писателей выбрали это место для своих неформальных встреч. Симон договорился встретиться здесь с Клаудией и Максом, чтобы пропустить по стаканчику вина. Ребята поселились в этой гостинице. Он как лев защищал два свободных места за своим столиком. Наконец они явились.

— Макс только что узнал сногсшибательную новость, — выпалила Клаудиа, даже не успев присесть.

— Ах вот как! Ну тогда сразу к делу.

— Во время ужина я встретил одного знакомого банкира из Дрездена, — начал Макс. — У нас был повод обсудить личность господина фон Зассена. Что за повод, говорить здесь не имеет смысла. Но приятель рассказал мне, что у господина статс-секретаря есть любовница.

— В наше время эту новость вряд ли можно считать сногсшибательной, — заметил Симон.

— Ну да, тебя едва ли заинтересуют подробности этой связи. Но примечательно другое — имя этой дамы, — парировал Макс и откинулся на спинку стула, так как подошел официант, чтобы принять заказ.

— И кто же это?

— Франциска Райнике.

У Симона засосало под ложечкой. Итак, дело с пуговицей начинало проясняться. Франциска шпионила по поручению господина статс-секретаря! И поэтому ложилась с ним в постель где только можно.

— Кто бы мог подумать, — сказал Симон, разумеется, умолчав о своих умозаключениях.

Он, возможно, поделится с дочерью… чуть позже.

— Что у нас с фестивалем? — Он переменил тему.

Макс доложил, что календарный план утвержден, переговоры со спонсорами прошли весьма успешно, а на начало ноября запланирована пресс-конференция.

— Как твой павильон?

— Проект готов. Все идет по плану.

Клаудиа зевнула.

— Я хочу спать. Отец, ничего, что в Берлин ты поедешь один? Максу возвращаться в Дрезден только утром в понедельник. Мы бы съездили дня на три в Эльзас…

— Я не против. Почему бы вам от трудов праведных не отдохнуть пару деньков в Эльзасе. А я уж, так и быть, вернусь в Берлин один.

 

ГЛАВА 19

Франциска сердито зашипела на официанта, когда тот, подавая ей кофе, из-за резкого толчка поезда на скоростном перегоне пролил несколько капель на белоснежную скатерть, едва не залив ей юбку. Шипение было таким громким, что немногие посетители вагона-ресторана неодобрительно обернулись в ее сторону. Ей самой стало неловко.

— Пожалуйста, извините, я не хотел причинить вам неудобство, — жалобно улыбаясь, пролепетал официант и перешел к соседнему столику.

Франциска закрыла глаза. Она всегда делала так, пытаясь унять раздражение, возникавшее по какому-либо поводу. То, что произошло минуту назад, забылось почти сразу. Но она продолжала злиться на себя, не понимая почему. Итак, стажировку в Берлине можно было считать законченной. Не следовало ввязываться в эту авантюру с обыском дома Симона. Боже! Какой позор! Будто воровка, она бежала через окно в темноту ночи ничего к тому же и не обнаружив. Она вдруг отчетливо осознала, что ненавидит Герхарда. Уже за одно то, что он заставил ее шарить у Симона в доме. Она ненавидела и себя за то, что пошла на этот шаг. Но почему? Из любви к Герхарду, склонности к авантюрам, желания казаться значимой? Или ее вдохновила эта бредовая идея с сокровищами? Убийство Хильбрехта тоже наверняка было связано с этим кладом. Герхард уверял ее, что никакой связи нет, но это было неправдой. Дальше так не могло продолжаться. Франциска обхватила голову руками, не открывая глаз, и не заметила, что за столик кто-то присел.

— А не выпить ли нам по стаканчику?

Она посмотрела на Симона как на привидение. На ее лице отразился неподдельный испуг. Ей хотелось сказать Симону что-то простое, чтобы он понял, какие чувства наполняют ее. Но слова застряли в горле. Вместо этого Франциска разревелась. Все напряжение последних недель прорвалось наружу. Ей было наплевать, какое впечатление это производит на Симона, тем более на других пассажиров. Это была просто защитная реакция.

Официант с немым вопросом уставился на них. Симон пришел в себя, быстро достал носовой платок из кармана брюк и протянул Франциске, но та будто и не заметила этого. Он положил руку на стол, сжимая платок. Наконец Франциска начала успокаиваться. Она протянула руку за платком. Симон подал ей еще пару салфеток. Она поднялась:

— Извини, я сейчас.

Симон подозвал официанта.

— Пожалуйста, принесите бутылочку вина и два бокала.

Когда Франциска вернулась, вино стояло на столике.

— Выпьешь со мной? — Спокойный голос Симона слегка разрядил ситуацию.

— С удовольствием.

Только глаза Франциски Райнике, слегка опухшие и покрасневшие, напоминали, что произошло всего минуту назад. «Вот что может сделать с лицом небольшое количество пудры и помада», — подумал Симон. Франциска беспокойно осмотрелась и, убедившись, что никто не смотрит на них и не показывает пальцем, повернулась к Симону.

— Я не ожидала увидеть тебя здесь, — беспомощно произнесла она.

— Надо было передать объявление по всему поезду, — улыбнулся он в ответ.

Чуть поколебавшись, Франциска набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:

— Я солгала тебе.

Потом начала говорить. Симон выслушал, не перебивая, хотя за исключением мелких, малозначительных деталей в ее рассказе не было ничего, о чем он не знал бы или не догадывался.

— Как же мне быть дальше? — спросила она, закончив рассказ.

Экспресс прибыл в Магдебург. Времени на раздумья не было.

— У тебя есть какие-нибудь друзья, которых не знает фон Зассен и которые живут в Берлине, Дрездене, Мейсене — в других городах?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Пожалуйста, подумай.

— Да. Одна моя подруга — мы вместе учились — переехала в Гамбург. Я не видела ее почти два года, но мы регулярно переписываемся. Она живет вдвоем с маленькой дочерью.

— Она позволит тебе пожить некоторое время у нее? Там бы ты закончила свою книгу.

— Конечно. Когда я написала, что еду в Берлин на стажировку, она сразу предложила потом пожить и поработать у нее. Но почему ты спрашиваешь об этом?

— Что касается фон Зассена. Можешь порвать с ним немедленно, написать, что не хочешь больше видеть его?

— Разве не об этом я только что говорила? Но ты объяснишь наконец, что случилось?

— Ты вляпалась в очень опасную авантюру. Фон Зассен просто использует тебя. Ты должна тотчас исчезнуть из его поля зрения.

Франциска не могла ничего понять.

— Это связано с делом о сокровищах, да? И убийство Хильбрехта тоже?

— Франциска, лучше тебе не знать всего, поверь. Больше я не скажу ни слова, потому что очень боюсь потерять тебя.

Франциска закрыла глаза. Ничего не оставалось, как порвать с Герхардом. Собственно, она уже сделала это. Но почему необходимо скрываться, ехать в Гамбург? Она хотела остаться в Берлине, рядом с Симоном.

— А почему я не могу быть с тобой?

Шустер покачал головой:

— Не сейчас. Ты должна знать: все рассказанное тобой мне уже было известно. Во всяком случае, очень многое.

— То есть? — Франциска почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног. И не потому, что вагон покачивался. — Откуда?

— Ты не обратила внимания, что на твоем желтом костюме не хватает пуговицы? Она оторвалась, когда ты обыскивала мой архив.

Она начала вспоминать.

— Да, я… я надеялась, что потеряла ее в другом месте. Но Герхард ничего не знает об этом. Я не говорила ему.

— Я нашел пуговицу в хранилище. А кроме того… — Симон сделал глоток вина. — Ладно, оставим детали. Я знал о твоей связи с фон Зассеном.

Они помолчали. На Франциску медленно накатилась волна усталости. Ей хотелось спать. Только спать. И забыть, забыть все и всех, кроме Симона. Только на один вопрос она должна была получить ответ.

— Как долго?

— Ты имеешь в виду Гамбург? Минимум полгода.

— Полгода. — Ей стало нестерпимо больно. Как долго… — Мы совсем не сможем видеться?

— Я буду приезжать к тебе. В исключительных случаях и ты могла бы приехать в Берлин.

Франциска взглянула на скатерть. Пятна от кофе расплылись и потускнели. И такая ерунда ее волновала всего несколько минут назад! Она поднялась, взяла сумочку и покинула вагон-ресторан.

Симон попросил официанта принести новый стакан. Затем, вынув из кармана флягу с виски, протянул официанту десять марок. Тот, сделав вид, что ничего не происходит, улыбаясь, исчез. «Красное вино еще можно так или иначе пить, — подумал Симон, — но здешнее виски — увольте…»

Через десять минут Франциска вернулась и села на свое место.

— Я позвонила подруге. Утром уезжаю в Гамбург.

— Так будет лучше, — еще раз повторил Симон.

— Я могу сегодня остаться у тебя?

Симон поднял стакан с виски и выпил за ее здоровье. Такой ответ вполне устроил Франциску.

 

ГЛАВА 20

Симон приехал в Блюэрпарк ровно в полдень. Присев на скамеечку, он наслаждался прохладным весенним воздухом. Большие белые облака легко бежали по небу, и сквозь них то и дело проглядывало солнце.

Завтра начнется литературный фестиваль в рамках дней культуры. Они долго готовились к этому дню. Пора. Он внимательно смотрел на павильон с логотипом «Дрезден-Вербунг». Павильон стоял там, где должен был стоять. Рабочие как раз принесли рекламные щиты. Симон не находил никаких изъянов в том, что видел. Работы были проведены очень качественно. Сроки выдержаны. На дорожке, что вела от павильона к другим объектам фестиваля, были выстроены киоски для продажи закусок и пива. В меню было предусмотрено все — от тюрингских колбасок до устриц.

Прежде чем поехать в парк, Симон посетил еще два места, где должны были пройти мероприятия дней культуры: старый рынок и театр «Земперопера», где сегодня большим гала-концертом открывался праздник. Собственно, ему нечего было делать ни на одном из этих объектов; это был отвлекающий маневр, маскировка, часть игры, которую он вел уже два дня, с того момента, как приехал в Дрезден. Он постоянно просчитывал вероятность того, что существуют силы, способные помешать его планам.

Как только Симон приехал в Дрезден, ему сразу попался на глаза человек, которого он потом видел по меньшей мере еще трижды, причем в совершенно разных местах. Симон, конечно же, не мог знать, сколько народу приставлено следить за ним, но его это и не интересовало. Главное он понял: его опасения оправдались.

Как и на любом мероприятии такого рода, на фестивале была специальная закусочная для рабочих и строителей, готовивших площадки для праздника. Симон прогулялся до этой закусочной, долго изучал довольно скудный ассортимент блюд и наконец остановился на порции колбасок и пиве. Быстро перекусив, он прошел через парк к расположенному неподалеку музею гигиены и, присев на скамейку, достал мобильный телефон. Поблизости остановились двое мужчин, но они вряд ли могли услышать, что он говорил. Еще несколько месяцев назад Симон ни за что не взял бы в руки мобильный (он вообще проклинал их существование). Перспектива быть досягаемым везде и всегда приводила его в ужас. Однако сейчас этот аппаратик должен был сослужить ему добрую службу. Он набрал первый номер, внесенный в записную книжку телефона.

Фердинанд взял трубку после третьего гудка.

— Можете приезжать, только быстро.

— Уже едем, — ответил Фердинанд и отключился. Симон поднялся и на ходу набрал второй номер.

— Время.

— Мы спешим, — ответил на этот раз Георг и отключился.

Третий звонок был Клаудии.

— Пятнадцать часов, как условились.

— Поняла, — ответила дочь. — Буду вовремя.

Симон отправился в сторону гостиницы. Его маленькая армия была готова выступить. По дороге он не оглядывался. Преследователи, конечно, шли за ним по пятам. Симон подарил им совершенно безрезультатный день.

Регина и Георг добрались до парка быстрее Клаудии и Фердинанда. Рабочие в павильоне уже с нетерпением ждали их. Они бы уже покинули место, но получили от архитектора Франца Шуберта строгое указание дождаться Регину и Георга. Бригадир показал им все помещения, рассказал о технических тонкостях конструкции.

— Когда привезут оборудование? — поинтересовался бригадир. — Если до утра, то успеваете, а если нет…

— Оборудование в пути, — ответила Регина. — Думаю, транспорт будет здесь меньше чем через час.

— Ну, тогда успехов!

Рабочие ушли, а Регине и Георгу пришлось ждать еще полчаса, пока прибудет фургон. Фердинанд был там же с бригадой грузчиков, ничем не выделяясь среди них. Тотчас начали разгрузку. Почти вся мебель, компьютеры, расходные материалы были в фабричной упаковке. Впрочем, в некоторых коробках находились вещи, мягко говоря, странные для офиса, откуда шло управление фестивалем: металлоискатель, штыковые лопаты, пара маленьких походных кроватей, спальные мешки и целый набор мелочей, пригодных для работ совершенно иного рода. Эти коробки Фердинанд велел пока занести в помещение кают-компании. Он складывал их у стены, чтобы без помех можно было обставить комнатку мебелью, а через дверь их не было видно. Грузчики под руководством Регины расставляли столы, размещали осветительные приборы и стеллажи. Едва все было расставлено по местам, Георг подключил компьютеры, а Регина начала раскладывать по полкам отпечатанные к фестивалю программки и брошюры. Все делалось четко и слаженно, к приезду Клаудии все было готово.

В этом уголке парка не было никого. Рабочие ушли обедать, все основные работы были закончены, сцена для детской программы подготовлена, туалетные кабинки функционировали, а короткий ливень разогнал случайных посетителей. Скорее всего никто не обратил внимания на Клаудиу, мышкой проскользнувшую в павильон. Девушка прошла в комнату отдыха.

— Все в порядке?

— Вроде бы так, — ответил Фердинанд.

— Когда начинаем?

— Как договорились. Как только уйдут грузчики.

— Как они отреагировали?

— Кто?

— Ну грузчики. Они проглотили, что ты останешься здесь как доверенное лицо архитектора, чтобы наблюдать за ходом работ на объекте?

— Ну да. Все прошло как по маслу, без лишних вопросов.

Клаудиа огляделась. На несколько дней павильон становился ее тюрьмой. Покинуть его она сможет, только когда все закончится.

Симон и на этот раз забронировал для себя тот же номер с видом на площадь на пятом этаже отеля «Геванд-хаус», который так пришелся ему по душе в прошлый приезд в Дрезден. Оставшееся до вечера время он посвятил чтению. Читал не что-нибудь, а «Остров сокровищ» Стивенсона. Это могло показаться смешным, но он перечитывал эту детскую книгу с упоением. Симон уже переоделся, чтобы отправиться в театр «Земперопера», когда зазвонил мобильный. Мелодию звонка Симон выбирал очень долго. А остановился в конце концов на сигнале, пригодном больше для озвучивания набора номера. Но и к этой простой мелодии он никак не мог привыкнуть и каждый раз вздрагивал, когда в кармане куртки начинало что-то тренькать.

— Это Клаудиа, — раздалось в трубке. — Я только хотела сообщить, что все идет по плану. Мы уже начали.

— Где Регина и Георг?

— В гостинице. Приводят себя в порядок, собираются на концерт. Здесь больше никого. Все спокойно. Если произойдет что-то заслуживающее внимания, позвоню. Впрочем, сейчас я почти уверена, что те двое нас потеряли. И еще думаю, что ты оказался прав, посвятив в суть дела ребят. Без них нам ничего не удалось бы сделать.

— Я же говорил… Но пожалуйста, не звони во время концерта. Я забыл, как здесь отключить звонок. Удачи!

Сразу по окончании гала-представления артистов Берлинской филармонии главный спонсор — ипотечный банк — организовал прием в фойе «Земпероперы» по случаю открытия дней культуры.

— Как тебе концерт? — Макс Шнайдер подошел к Симону, устроившемуся вместе с Региной и Георгом за одним из столиков.

— Во всяком случае, существенно лучше, чем безликое выступление премьер-министра. После того, что я услышал, у меня возникло подозрение, — он предусмотрительно огляделся, — что фон Зассен специально подготовил ему такую скучную речь, чтобы скорее освободить себе премьерское кресло.

— Боюсь, ты не так уж и не прав. Во всяком случае, всюду почти открыто говорят об амбициях статс-секретаря. Тем более что сам премьер навострил лыжи в Брюссель. Очень жаль, что нет Клаудии. Она звонила мне вчера…

— Да. Печальная история, — прервал его Симон. — Ее тетка, сестра моей покойной жены, попала в аварию. Было бы очень некрасиво, если бы Клаудиа не позаботилась о ней.

— Странно. Клаудиа никогда об этой тетке не упоминала.

— Неудивительно. Наши отношения нельзя назвать хорошими, но в подобной ситуации… Посмотрим, может, девочке все-таки удастся выбраться.

Георг стоял напротив Симона. Коротким кивком головы он дал понять, чтобы Симон оглянулся. Премьер-министр и статс-секретарь приближались к их столику.

— Господин премьер-министр, позвольте представить вам господина Шустера из Берлина. Благодаря его идеям в программу дней культуры в этом году включен литературный фестиваль.

На лице фон Зассена застыла дежурная улыбка. После церемонии знакомства все подошли на некоторое время к столу.

— Ваше выступление было весьма содержательным, — вежливо заметил Симон, обращаясь к премьеру.

— Очень рад, что оно вам понравилось, — ответил тот. «Этого я как раз не говорил», — подумал Симон. Макс решил, что пора прекратить скользкий разговор, и начал объяснять государственным мужам, каковы главные мероприятия праздника и сколько предполагается собрать денег в ходе фестиваля на восстановление Фрауенкирхе. Несколько минут спустя премьер и статс-секретарь продолжили обход гостей. Макс сопровождал чиновников.

— Вы еще останетесь?

Регина и Георг пока не хотели уходить.

— А я, пожалуй, пойду.

Когда Симон покидал здание театра, за ним последовали те же мужчины, что и в парке. Но, заходя в гостиницу, он успел заметить, как господа шпионы с деланным безразличием прошли мимо.

Комната отдыха в павильоне Симона не имела окон. Симон сам обозначил ее как жилое помещение. Встроенный в один из углов кондиционер негромко жужжал. Обстановка состояла из темно-серого углового дивана и столика у стены. По правую руку от входа стоял низкий ящик для перевозки архивов, который легко было передвинуть вдвоем. За боковыми стенами комнаты было пустое пространство до внешней стены павильона, шириной около метра. Таким образом, общий объем пустот за стенами комнаты отдыха составлял примерно десять кубометров. Фальшпол у боковых стен разбирался очень быстро. После этого стеновые панели можно было сдвигать и фиксировать в разных положениях. В образовавшиеся ниши Клаудиа и Фердинанд могли помещать грунт, накапливавшийся при рытье ямы. Для этого были закуплены прочные матерчатые мешки, в которые ссыпали землю. Все принадлежности для проведения раскопок были сложены в потайной маленькой комнате. Там же хранились и спальные принадлежности. По плану Клаудиа и Фердинанд копали днем, ссыпали землю в мешки, а ночью перетаскивали мешки в жилую и прятали в ниши за стенами. Ночевали здесь же, принося кровати из маленькой. Утром им надо было успеть до прихода сотрудников убрать все принадлежности из жилой в маленькую и привести помещение в порядок.

Клаудии и Фердинанду понадобилось полдня, чтобы освоиться со всеми механизмами, разместить свои вещи, еще раз проверить, насколько быстро они могут уладить все дела утром и вечером. После этого они позволили себе перекусить.

В самом конце дня Клаудиа еще раз проверила недра под маленькой комнатой, которая между делом была переименована в сокровищницу. Сигнал металлоискателя не изменился. Он был по-прежнему устойчивым. Клад был под ними. До десяти вечера оставалось еще время, и Фердинанд начал копать.

 

ГЛАВА 21

Клаудиа проснулась. Было совсем темно. Только дежурное освещение пробивалось через дверь. Свет, однако, не давал возможности разглядеть даже контуры окружающих предметов. Кондиционер тихо жужжал. Она схватила свой будильник. Семь часов. Фердинанд спал, тихо похрапывая на своей походной кровати. Клаудиа поднялась, прошла на кухню, зажгла свет и заварила кофе.

Вернувшись, она нашла Фердинанда сидящим на кровати. Не переставая зевать, тот пожелал ей доброго утра.

— Всего одна ночь, а я уже горю желанием выломать дверь и вдоволь наглотаться свежего воздуха, — заявила Клаудиа.

Фердинанд еле заметно кивнул, все еще не в силах проснуться. Но, уловив доносившийся с кухни запах кофе, быстро согнал с себя остатки сна.

После скромного завтрака Клаудиа привела кухню в порядок и заварила кофе для Георга и Регины. Фердинанд тем временем упаковал все спальные принадлежности, которые нужно было спрятать до открытия павильона в сокровищнице. С наружной стороны не доносилось ни звука. Они закрыли дверь из жилой в сокровищницу, и Фердинанд начал копать. Он ссыпал землю в мешки, приготовленные Клаудией. Как только мешок наполнялся, она завязывала его и оттаскивала к стене. Приток воздуха через отверстие в крыше был достаточно сильным, но влажность в маленьком помещении была такой, что через короткое время пот лил с них ручьем. Но они лишь немного снизили темп, да и то потому, что пространство было очень маленьким, а грунт сырым и плотным.

— Боже! Как в тропиках, — простонала Клаудиа. Фердинанд вопросительно посмотрел на девушку.

— Не беспокойся. Все нормально, — успокоила она его. — Дай и мне немного покопать.

Он отдал ей лопату и взялся за мешок. «Что за мерзкая работа, — думала Клаудиа, монотонно, лопата за лопатой, приближаясь к цели. — И никакой оплаты за вредность».

Клаудиа и Фердинанд только решили, что пора немного отдохнуть, как из маленького динамика в сокровищнице раздался негромкий щелчок и голос Регины произнес:

— Доброе утро. Надеюсь, у вас все идет нормально. Может, увидимся прямо сейчас на кухне?

Они не ответили — Регина все равно не могла их слышать. Связь была односторонней. С сегодняшнего дня Регина, приходя утром в павильон, должна была включать маленький микрофон, чтобы Клаудиа и Фердинанд имели возможность слышать, что творится в помещениях павильона. Нелишняя предосторожность и одновременно возможность общаться с внешним миром.

— Я мигом. Туда и обратно.

Фердинанд помог Клаудии открыть потайную дверь из сокровищницы. Регина уже ждала.

— Спасибо за кофе. Хочешь еще чашечку?

Клаудиа устало кивнула.

— Какие перспективы? — спросила Регина.

— Продвигаемся очень медленно. Почва тяжелая, влажность высокая. А что у вас?

— Пока ничего срочного. Но еще только десять часов. А первые литературные чтения назначены на час дня. Георг сейчас просматривает электронную почту.

— Как было в «Земперопере»?

— Мне показалось, что концерт был великолепен. Симон же, как всегда, нашел к чему придраться. Я не поняла, что он хотел сказать… К тому же он быстро ушел.

— Отец зайдет сегодня?

— Думаю, нет. Хотя… Что он будет сегодня есть?

— Не представляю. Наверное, пиццу.

— Я дам вам знать, когда соберусь уходить. Клаудиа допила кофе и отправилась работать дальше.

К обеду парк оживился. Литературный фестиваль стартовал. Погода была прекрасная, небо безоблачное. Публика с любопытством обходила книжные стенды, подготовленные самыми разными торговыми домами. Детская программа началась кукольным спектаклем. Бойко шла торговля во всех закусочных.

Регина отлучилась лишь раз, чтобы проводить писательницу, которая должна была выступать первой, к главному павильону, где проводились литературные чтения. По указанию Симона рядом была построена гримерка, там выступавшие могли сосредоточиться перед выходом на сцену. Таким образом, Клаудиа и Фердинанд получили возможность копать, так как в комнате отдыха никого не было, а заходившие в офис посетители не могли помешать их работе.

Георг занимался с посетителем, рассказывая о предстоящей концертной программе. Неожиданно в офис вошел Симон. Как только клиент, нагруженный самыми разными материалами, покинул павильон, Симон пожал Георгу руку.

— Как там дела?

— По графику, — отозвался Георг, заговорщически подмигнув собеседнику.

Симон договорился с Региной и Георгом, что в торговом зале павильона никто не произнесет ни полслова о сокровищах и о Клаудии с Фердинандом. Никто не должен был ничего знать и слышать.

— Где Регина?

— В гримерке, у главной сцены. С Барбарой Ланг. — Георг посмотрел на часы. — Почти час дня. Идите туда. Регина должна сейчас объявить первое чтение.

Представив публике Барбару Ланг, Регина покинула сцену и направилась к одной из закусочных купить пиццу. Она извинилась перед писательницей, что вынуждена оставить ее одну, но дела в павильоне требовали ее присутствия.

В павильоне Георг только что снабдил справочными материалами группу молодых людей.

— Пицца, — объявила Регина Георгу, зная, что и Клаудиа с Фердинандом слышат ее слова.

Регина прошла в жилую, расставила на столе бумажные тарелки. Потом открыла потайную дверь, и голодные Клаудиа и Фердинанд накинулись на еду.

— Может, хотите попить?

Они закивали, не в силах произнести ни слова с набитыми ртами. Регина принесла из кухни минералку.

— Как глубоко вы продвинулись?

— Где-то на три четверти метра. Но чем глубже, тем сложнее копать. С мешками обращаться довольно сложно. До вечера углубимся на метр.

— А что регистрирует детектор?

— Пищит все веселее, — пошутил Фердинанд.

В главном шатре было двести мест. Симон прикинул, что на первое выступление пришло около ста пятидесяти человек. Так как погода позволяла, боковые стенки шатра подняли, зрители могли одновременно наслаждаться великолепной панорамой парка. Впрочем, открытые стены давали повод и для беспокойства: вокруг торговых точек, расположившихся рядом с шатром, царили оживление и толчея, и было довольно шумно. Но собравшейся публике это не мешало, все слушали очень внимательно. Вступительное слово Регины сыграло свою роль, да и сама Барбара читала очень выразительно.

Фердинанд и Клаудиа вернулись в сокровищницу и продолжили раскопки. Прошло всего несколько минут, когда лопата ударилась обо что-то твердое.

— Дерево, — сказал Фердинанд. — Думаю, я наткнулся на дерево.

Клаудиа предостерегающе приложила палец к губам. Глубина ямы была всего около метра. Девушка ненадолго задумалась.

— Где дерево? — спросила она.

Фердинанд воткнул лопату в землю и продолжил копать. Действительно, скоро показался кусок толстого корня. Они взяли маленькие лопатки, чтобы обойти корень со всех сторон. Он оказался довольно приличных размеров и представлял серьезное препятствие.

— Пилу мы, конечно, с собой не взяли, — констатировала Клаудиа.

— Нет, — ответил Фердинанд. — Совершенно не подумали, что могут быть корни.

— Тогда Георгу придется позаботиться о том, чтобы купить пилу.

Прекрасная погода, стоявшая в Дрездене, навела Симона на мысль о том, что неплохо бы отправиться на теплоходную экскурсию по Эльбе. «Заодно, — подумал он, — можно проверить уровень подготовки моего персонала в павильоне, заглянув туда еще раз». Как только закончились первые чтения, Шустер направился в сторону павильона. Регина была в офисном помещении одна.

— Где Георг?

— Кое-что понадобилось. Он вот-вот будет здесь.

— Все в порядке?

— Конечно, — заверила Регина. — Все как нельзя лучше.

— У вас есть расписание движения прогулочных теплоходов?

Регина приняла игру, дружелюбно, как клиенту, улыбнулась Симону и передала рекламный проспект. Шустер посмотрел на часы и констатировал, что успевает на экскурсию «Замок Пильница» в три часа, если поторопится к пристани. Он потолкался в очереди в кассу, купил билет и поднялся на теплоход. Отыскав местечко на солнечной стороне, Симон заказал вина и почувствовал себя отпускником. Шнеллер с его сокровищами отступил куда-то на второй план. Симон любовался живописными берегами Эльбы. Вверх по Эльбе до Пильница путешествие продлилось полтора часа. По прибытии он осмотрел древний замок и его постройки, купил маленькую брошюру и, листая ее, обнаружил, к своему удивлению, что этот замок, построенный в стиле ренессанс и позднее уничтоженный пожаром, как и все окрестные земли, были куплены братом Августа Сильного для своей фаворитки Зибелы фон Найтшюц. Август Сильный унаследовал владение и подарил его своей фаворитке, Грэфин Козел. Впрочем, после разрыва он отобрал у нее всю ее собственность. В конце концов имением завладел его сын. А тот уже осчастливил правом владения замком Элеонору Вильденхайн, ту самую, которая стала заклятым врагом Иоганна Эрнста Шнеллера, придворного шута саксонского курфюрста. Симон обрадовался, что за столь короткое время смог узнать столько нового, и, весьма довольный, вернулся в Дрезден. С пристани он сразу направился в отель. На преследователей он уже не обращал внимания. Ему было не до них. Симон просто очень проголодался.

— А чем занят Симон Шустер?

Герхард фон Зассен сидел в гостиничном номере Клауса Рубена. Тот выбрал второразрядный отель на берегу Эльбы — так ему было удобнее встречаться со своими помощниками, не привлекая особого внимания. Сам Клаус расположился на кровати. Второго стула в номере просто не было.

— Пива хочешь? — спросил Клаус.

Фон Зассен кивнул. Рубен достал из мини-бара две бутылки, одну протянул Герхарду и снова уселся на кровать.

— Ходит гулять.

— Что?!

— Он гуляет. Сегодня утром Шустер посетил городской музей. Затем побывал в Блюэрпарке на литературных чтениях. Потом сел на теплоход и поплыл в Пильниц. Осмотрел замок и вернулся назад. С пристани сразу отправился к себе в отель. Поужинал и уединился в номере. Сейчас он сидит там. Это выглядит так, будто все дела на сегодняшний день улажены. Так же все выглядело и в остальные дни.

— Но, — с удивлением воскликнул фон Зассен, — он же должен что-то предпринять!

— И я об этом тоже думал. В парке он дважды заходил в павильон «Дрезден-Вербунг». Вероятно, там справился о расписании теплоходов — из павильона он вышел с каким-то буклетом. Больше у нас ничего нет.

— А наблюдение постоянное? И днем и ночью?

— Вплоть до туалета. Без нашего присмотра он не делает ни шага.

— Он не пытался уйти от твоих людей?

— Никаких попыток.

— Может, мы ошиблись?

— Может, но маловероятно.

— А где же его дочка? Ведь тогда ночью они исчезли вдвоем…

— Понятия не имею. Во всяком случае, в Дрездене ее нет. Она не звонила в гостиницу ни ему, ни кому-то еще. Кроме того, мои люди знают, как она выглядит. Пока девица здесь не появлялась.

— Гм. Тогда остается просто ждать, что предпримет Шустер.

— Я тоже так думаю. — Клаус Рубен поднялся с кровати. — Буду держать тебя в курсе. Если что-то случится, позвоню.

Через десять минут после ухода фон Зассена у Рубена зазвонил телефон.

— Они все копают? — спросил он.

— Только что закончили и снова заняты перестановкой мебели.

— Как глубоко они опустились?

— Примерно на полтора метра.

— Значит, завтра или послезавтра они должны стать богатыми.

— Да, если мы все правильно поняли.

— Тем не менее не теряйте бдительности. Все может случиться несколько раньше.

При слове «раньше» Клаус улыбнулся. Он подошел к окну. Было девять вечера. Уже стемнело. Рубен покачал головой, удивляясь глупости фон Зассена. Они ведь знали, что целью Симона будет Блюэрпарк. Иначе зачем ему нужно было организовывать фестиваль именно там? Ко всему прочему Шустеру удалось устроить все так, что окончательные планы размещения объектов фестиваля попали к фон Зассену очень поздно. Вероятно, этот Макс Шнайдер был заодно с Шустером и поэтому так долго держал у себя документы, не передавая их в министерство. Во всяком случае, у Шнайдера что-то было с дочерью Шустера. Ну да ладно. Самим искать было поздно. Да и незачем. План Симона Шустера был сам по себе хорош. И пусть он претворяет его в жизнь. Пусть они сами выроют клад. Его люди появятся, когда все будет сделано. А фон Зассен пусть пребывает в уверенности, что ничего не происходит. Самодовольный статс-секретарь очнется, наверное, только тогда, когда Рубен уже исчезнет вместе с сокровищами.

Фон Зассену даже не пришло в голову задуматься, для чего может быть использован такой большой и, в общем, совершенно ненужный павильон, построенный под вывеской «Дрезден-Вербунг». Сам Рубен сразу догадался, где может быть место раскопок, как только увидел план павильона. Он даже понял, где спрятались Клаудиа Шустер и Фердинанд Бертрам. И теперь два маленьких передатчика, вмонтированных в стены павильона, постоянно информировали его людей о том, что происходит внутри. Удача, что удалось привлечь к делу Лопоухого. Он был весьма продвинут в технических вопросах.

 

ГЛАВА 22

— Добрый день, господин Винтер! — Георг вышел из-за стойки, чтобы приветствовать коммерческого директора «Дрезден-Вербунг». — Я ждал вас еще вчера.

— Я тоже надеялся попасть на открытие фестиваля, — засмеялся в ответ Бернд Винтер. — Но, как обычно, в последний момент возникла необходимость улаживать кое-какие проблемы. Ну как идут дела?

— Хорошо. Очень хорошо. Мы распределили все обязанности, продаем билеты, отвечаем на вопросы, раздаем программки. Результаты от использования в этих целях Интернета превзошли все ожидания.

Последнее утверждение, мягко говоря, было не совсем честным.

— Ах, прошу прощения. Разрешите представить вам Регину Кляйн. Регина, господин Винтер, коммерческий директор «Дрезден-Вербунг».

— Много слышала о вас. Очень приятно познакомиться.

Винтер окинул помещение офиса одобрительным взглядом.

— Павильон обустроен великолепно. Я хотел бы посмотреть другие помещения…

— Это не проблема, — ответил Георг. — Пойдемте, я все покажу.

Он надеялся, что Клаудиа и Фердинанд слышали диалог и последние слова, которые он произнес нарочито громко. Но от волнения все равно вспотел. Сначала он провел Винтера на кухню, потом на склад, потом в кают-компанию. Наконец они оказались у перегородки, за которой находилась жилая. Руки Георга дрожали, когда он открывал дверь, но, когда они вошли, из сокровищницы уже не доносилось ни звука.

— Очень хорошо, — озвучил Винтер свои впечатления, когда они вернулись в офис, где их ждала Регина. — Мне очень понравилось, очень.

Винтер посмотрел на часы.

— Вы удовлетворены посещаемостью?

— Более чем. И здесь, и на других площадках праздника. Очень велика роль вашей наружной рекламы, не только в Дрездене, но и в регионах.

— Ну да. — Винтер польщенно засмеялся. — Мы приложили некоторые усилия. А сейчас я должен идти.

— Еще один момент, — остановил его Георг. — Вам не показалось, что ваша компания недополучила печатные материалы о фестивале?

— Нет, но, откровенно говоря, я не особенно вникал в этот вопрос.

— Видите ли, в типографии ошибочно направили сюда часть материалов, предназначенных вам. Вы сами видели, что склад забит упаковками с программками. Я хотел вам сегодня звонить по этому поводу. Мы не сможем распространить такое количество материалов. Вы не могли бы прислать машину, чтобы забрать эти буклеты. Вы бы очень здорово нас разгрузили.

— Само собой. Машина нужна прямо сейчас?

— Нет, мне нужно будет немного разобраться. Я позвоню сегодня вечером или завтра утром. Номер вашего мобильного телефона у меня есть. Было бы хорошо сделать это как можно быстрее.

— Я распоряжусь тотчас после вашего звонка. Ну, теперь все? Тогда удачи!

Едва Винтер вышел из павильона, Регина и Георг переглянулись. Никто не произнес ни слова, но на лицах было облегчение.

Симон закончил завтрак, съел на десерт апельсин и переместился на диван. Он закрыл глаза и задумался. В сотый раз он прокручивал в голове план, который они разработали некоторое время назад у него дома вместе с Клаудией, Георгом, Региной и Фердинандом. План и возможные альтернативы. Симон вспомнил, как Фердинанд в самом конце задал вопрос, ставший решающим:

— За нами могут следить?

— Однозначно.

— Значит, нас могут подслушивать.

— Как это пришло вам в голову? — удивилась тогда Клаудиа.

— Тот, кто будет вести слежку, должен понимать, что от слежки будет толк только в том случае, если он будет слышать, о чем мы говорим. Значит, он должен установить прослушивающие устройства. При современном уровне развития микроэлектроники это совсем не сложно, поверьте мне. Я бы учел эту проблему.

Никто не нашелся что возразить, никто не переспросил, отчего Фердинанд так уверен в этом.

Симон встал, бросил халат на кровать и быстро оделся. До сих пор все шло хорошо. Он взял куртку и вышел из комнаты. Сегодня у него по плану был осмотр ювелирной экспозиции в музее «Грюне Гевёльбе».

К обеду в сокровищнице стало жарко. Весеннее солнце пригревало очень хорошо.

«Скоро у меня поедет крыша», — подумала Клаудиа, обливаясь потом. Но продолжала копать.

Она стояла на дне ямы глубиной два с половиной метра, края которой почти сровнялись со стенами комнатки. Мышцы нестерпимо болели, копать становилось все труднее. Да и края ямы постоянно осыпались, так что кладоискателям приходилось больше отгребать осыпавшуюся землю, чем копать.

— Снова камень, — пробурчала Клаудиа себе под нос, наткнувшись на что-то твердое.

Она начала медленно отгребать землю, но лопата внезапно зацепилась. Пришлось попросить Фердинанда подать маленькую лопатку. Когда девушка отгребла землю, перед ее глазами оказалась металлическая пластина шириной примерно пять сантиметров. Пластина была прикреплена к выступавшему из-под земли куску дерева. На сей раз это был не корень и не камень. Клаудиа подняла глаза наверх, приложила палец к губам и дала Фердинанду знак, чтобы тот спустился на дно ямы. С краев снова посыпалась земля, и им пришлось отгребать ее, на этот раз руками. Вне сомнений, то, что они увидели, могло быть частью сундука. Не говоря ни слова, только сопя, они принялись копать дальше. Фердинанд лопатой, Клаудиа голыми руками. Однако они мешали друг другу, в яме было слишком тесно. Девушка вскарабкалась наверх и бросила Фердинанду мешок. Он медленно освобождал сундук, сначала крышку, потом стенки, на которых обнаружились ручки. Клаудиа забыла о боли в спине, не обращала внимания на пот, который тек ручьем. Наконец Фердинанд обкопал сундук со всех сторон, взялся за ручки и вытянул его из углубления в дне ямы. Клаудиа заметила, как у него от напряжения вздулись на лбу вены. Они медленно вытянули ящик из ямы и поставили к стене. Площадью примерно шестьдесят на тридцать сантиметров и высотой тридцать сантиметров, сундучок был плотно окантован двумя металлическими лентами. Все еще не говоря ни слова, Клаудиа снова сползла вниз. В яме обозначилось еще одно углубление. Девушка отгребла землю вокруг и снова увидела кусок дерева. Второй сундук! Следующие двадцать минут они снова продолжали свою работу, не успевая перевести дух. На свет появились еще два сундука примерно такого же размера, как первый. Клаудиа взяла металлоискатель и обследовала дно ямы. Сигнала больше не было.

— На данный момент достаточно, — сказала она Фердинанду, который сидел на краю ямы, свесив вниз ноги. — Давай отдохнем.

— Согласен, — кивнул тот. — Я проголодался. Клаудиа взяла в руки телефон и набрала номер. Трубку взял Георг.

— Мы проголодались. Пожалуйста, два обеда.

— Что вам сегодня подать? — проговорил Георг в трубку, стоя в каких-то десяти метрах от нее.

— Все равно. Главное, побольше.

— Будет исполнено.

Когда Регина принесла им еду, Клаудиа, сияющими глазами глядя на нее, протянула записку. Регина прочла следующее:

«Мы нашли ящики. Открыть здесь не можем. Закрой дверь между складом и жилой и сообщи Симону. Сегодня вечером все будет готово. В остальном — как договаривались. Машину завтра до обеда».

Регина недоверчиво уставилась на Клаудиу. Клаудиа молча кивнула в сторону соседнего помещения. Три небольших сундучка стояли возле двери в сокровищницу.

Не говоря ни слова, Регина судорожно сглотнула и направилась в офис. Георг общался с двумя молодыми людьми. Регина вышла на улицу. В глухом уголке парка, оставшись одна, она набрала номер.

Симон уже больше часа с воодушевлением осматривал экспозицию. Когда он оказался в зале, называемом Красным, у него просто захватило дух. Ювелир Августа Сильного, Иоганн Фридрих Диглингер, воссоздал один из эпизодов жизни при дворе курфюрста. В зале, оформленном в стиле барокко, он разместил сто тридцать две отлитые из золота и раскрашенные фигуры придворных. Их позы, искусно выполненные костюмы полностью соответствовали духу того времени. Абсолютное чувство пространства, понимание культурных традиций того времени, мастерство, с которым были выполнены скульптуры, не могли оставить равнодушным ни одного подлинного ценителя искусства.

Наконец Шустер добрался до Желтого зала, в котором была представлена ювелирная коллекция, и остановился напротив одной из витрин, чтобы лучше рассмотреть продолговатый, искрящийся зелеными лучами бриллиант Зеленый дрезденский, образующий с несколькими бриллиантами меньшего размера своеобразный гарнитур из драгоценных камней. В этот момент зазвонил мобильный. Он, торопясь, достал аппарат, чтобы как можно быстрее начать и закончить такой неуместный в этой обстановке разговор.

— Да, — злобно прошипел он в трубку.

— Симон? — спросила Регина, так как не очень хорошо слышала его.

— Конечно. Кто же еще?

— Они нашли сокровища. Несколько минут назад. Три тяжелых сундука. Обшиты металлическими скобами. Здесь открыть нельзя…

Шустер почувствовал слабость в коленях…

— Алло. Симон, ты слушаешь?

— Да, — ответил он еле слышно. — Когда все будет готово?

— Сегодня вечером, как считает Клаудиа, все будет выглядеть как до раскопок. Я должна передать тебе, что машина придет завтра до обеда.

— С материалами все уладили?

— Да. Все идет по плану.

— Хорошо. Сегодня мы не должны больше видеться. Держитесь.

— Ты тоже.

Симон подошел еще раз к бриллианту, задумчиво улыбнулся и, окрыленный, покинул музей. Сегодня он увидел достаточно.

После обеда они убедились, что дверь на склад заперта, и начали выкладывать мешки с землей на пол жилой комнаты. Если кто-то войдет в павильон, они услышат это по громкой связи, а Регина станет искать ключи так долго, пока Клаудиа не скажет ей по сотовому телефону, что можно открывать.

Фердинанд выкладывал мешок за мешком и перетаскивал их в сокровищницу. Клаудиа вскрывала мешки и высыпала землю обратно в яму. Она делала это с помощью лопаты, чтобы тем, кто их прослушивал, — если их прослушивали, — казалось, что в павильоне продолжают копать.

Они работали пять часов, их никто не беспокоил. К концу дня сил не осталось вовсе. Вечером Регина принесла им колбасу, сыр и хлеб, а также купленную еще днем курицу-гриль. У них хватило сил только на то, чтобы установить кровати. Фердинанд и Клаудиа улеглись спать в девять и тотчас уснули. Георг, напротив, почти до полуночи просидел за компьютером. Нацепив наушники, он занимался тем, что с помощью специальной программы создавал из массы звуков, которые удалось записать во время раскопок, специальный звуковой ряд. Он смешивал звуки голосов, шорох выкапываемой земли, звуки перетаскивания мешков. Постоянно варьируя громкость и тембр сигнала, Георг добился желаемого результата. Он записал все на чистый компакт-диск. У него получилась пятичасовая хроника того, как Клаудиа и Фердинанд ведут раскопки сокровищ. Он еще раз прослушал получившееся произведение и, удовлетворенный проделанной работой, выключил компьютер. Только после этого молодой человек направился в гостиницу.

— Наконец, — простонал человек, уши которого опять оттопырились, едва он снял наушники. — Теперь до утра ничего не будет слышно.

Он был один в грузовом отсеке темно-синего фургончика без окон. Фургон стоял неподалеку от парка на Линденгассе. Предвкушая отдых, человек взглянул на свое походное ложе, установленное здесь же, открыл еще одну бутылку пива и взялся за телефон. Клаус Рубен ответил тотчас.

— Георг только что покинул павильон… Я не знаю, чем он занимался. Звуки были такие, словно работал компьютер… Нет, Клаудиа и Фердинанд спят уже с девяти часов. Да. Утром Ули будет здесь… Конечно, я никуда не уйду, только помочиться… Да, поставлю магнитофон на запись, как договорились… Взаимно, спокойной ночи.

Он медленно допил свое пиво и покачал головой. Это была довольно странная работа. Кроме него, никто не мог вступать в контакт с Рубеном. Для этой работы Клаус набрал только юнцов. Почему так, ему было неизвестно. Задача была записывать, как идут раскопки. Только это. Ну да какое ему дело? В конце концов, Рубен платил хорошие деньги.

Симон сидел в номере. Перед ним стояла бутылка любимого вина. Нераспечатанная. Утром операция вступит в решающую фазу. Нужно иметь ясную голову. Ясную, как никогда прежде. Еще до полуночи — а это было для него редкостью — Симон улегся в постель и быстро уснул.

 

ГЛАВА 23

Клаудиа и Фердинанд удовлетворенно огляделись. Почва в сокровищнице мало чем отличалась от той, что была снаружи павильона. И если особенно не приглядываться, вряд ли можно было заметить, что в этом месте производилась выемка грунта. Три сундука были упакованы в картонные коробки, очень похожие на такие же с материалами для «Дрезден-Вербунг». Здесь же стояли упакованные кровати и инструмент. Тем не менее все выглядело довольно забавно: прошло уже более часа, как они закончили свои сборы, а из динамиков в сокровищнице продолжали раздаваться звуки раскопок и перетаскивания земли вперемешку с их голосами. Георг великолепно сделал свою работу. Это были, конечно, звуки, отличавшиеся от реальных, но очень похожие… Да и Клаудии с Фердинандом было не до этого. «Узники» радовались, что наконец могут покинуть место своего заточения.

Им не пришлось долго ждать, когда офис наполнится людьми. Регина заглянула на склад и кивнула им. Клаудиа и Фердинанд вышли в переполненное помещение, смешались с публикой, взяли с полок несколько буклетов и с небольшим интервалом друг за другом покинули офис. Они пошли в разные стороны. Было маловероятно, что в суете фестиваля кто-то мог заметить их. Но на всякий случай они проверяли, нет ли слежки.

Как только Фердинанд покинул павильон, Георг позвонил:

— Алло. Господин Винтер! Пришлите прямо сейчас кого-нибудь, чтобы забрать коробки с материалами. Да, я все подготовил… Примерно через час? Прекрасно, большое спасибо.

Симон вышел из гостиницы в десять часов. В фойе сидел тип, которого он уже неоднократно видел. Это был один из следивших за ним последние дни.

«Ну, дружок, сегодня я тебя удивлю», — подумал Симон и двинулся к мосту Августусбрюкке. Проходя мимо рынка, он заказал по мобильному телефону такси на угол Риттерштрассе. Не спеша он шагал в направлении выбранного для побега места. Это была пешеходная зона. Пару раз он остановился, чтобы посмотреть в витрины магазинов. Немного не доходя до места, он увидел, что такси уже ждет его. Почти на самом углу улицы Симон внезапно обернулся. Брюнет, который его преследовал, находился на расстоянии примерно пятидесяти метров и сразу отвернулся, делая вид, что находится здесь случайно. В этот момент Симон подбежал к такси и запрыгнул в машину.

— Пожалуйста, к Центральному вокзалу, быстрее. Я опаздываю.

Автомобиль тронулся, Симон оглянулся и увидел искаженное от злобы лицо своего преследователя. Тот, видимо, понял, что поймать в пешеходной зоне такси просто нереально. На Центральном вокзале Симон купил газеты и взял другое такси до станции Радебойль. Там он сел в электричку, идущую в Мейсен. С Центрального вокзала в Мейсене дошел до рыночной площади, зашел в ресторан и заказал обед. Теперь придется несколько часов подождать.

Георг узнал фургон «Дрезден-Вербунг» сразу. Он встретил машину у входа в павильон и пожал руку водителю, пожилому, казавшемуся усталым человеку. Тот был предпенсионного возраста, ростом едва по плечо Георгу, носил темную кепку и явно был не в духе.

— Верт, Георг, — представился Верт. — Хорошо, что вы так быстро приехали. А то мы уж не знали, как нам перевезти эти коробки. У вас есть тележка?

Водитель пробормотал что-то, но прикатил тележку.

— Я помогу, так будет быстрее, вы слишком устали в эти дни.

Старик только кивнул. Он зашел вслед за Георгом на склад, увидел кучу коробок, стоявших там, и начал возмущаться:

— Столько коробок не должно быть. Их все надо забрать?

— Нет, только эти двенадцать, — успокаивающе заверил Георг.

— Только двенадцать коробок! — усмехнулся старик. — Я водитель, а не грузчик!

Георг достал из бумажника пятьдесят марок:

— Это за ваш труд. И само собой, я помогу.

Георг взял коробки, уложил их на тележку и повез к машине. Старик помог загрузить их, особо, впрочем, не напрягаясь. Через десять минут погрузка была окончена.

В темно-синем фургоне зазвонил телефон. Лопоухий взял трубку. Он был не в духе — выспаться ночью не удалось.

— Что?

— Из павильона вынесли несколько коробок.

Лопоухий заворчал. Он не очень хорошо относился к звонившему, но тот был прекрасный «топтун» и хорошо знал парк.

— Знаю, — ответил он. — Это проспекты и буклеты для «Дрезден-Вербунг». Их по ошибке завезли сюда.

— Смотри не проморгай момент.

— Очень хорошо, что ты такой внимательный. Все в порядке.

— Ну, если ты думаешь.

— Пока…

Человек в фургоне снова надел наушники.

— В конце концов, они ведь еще копают, — пробурчал он себе под нос. — Я же слышу, как они копают.

— Вы прямо в «Дрезден-Вербунг»? — спросил Георг мрачного старичка водителя.

— А вы думаете, я поеду кататься с коробками по городу?

— Да нет, — рассмеялся Георг, который весь взмок, пока грузил коробки, особенно последние три. — Большое спасибо. Вы очень помогли нам.

Дедок пробубнил что-то, сел за руль и выехал из парка на Блюэрпаркштрассе. Один из припаркованных фургонов тронулся за ним. Но старик не обратил на это внимания.

Через десять минут фургон «Дрезден-Вербунг» остановился у склада фирмы. На складе сегодня никто не дежурил. Значит, ему придется таскать тяжелые коробки самому… Водитель открыл боковую дверь фургона и выкатил тележку. Тут откуда-то сбоку раздался голос:

— Как хорошо, что я успел вас перехватить, прежде чем вы разгрузитесь.

Старик оглядел Фердинанда с ног до головы.

— Кто вы такой и что вам надо?

— Меня послал Георг Верт, молодой человек, у которого вы забирали коробки в парке.

— Ну и?.. — вызывающе спросил старик.

— Господин Верт загрузил по неосторожности на три коробки больше. Они не для «Дрезден-Вербунг». Мне приказано увезти их назад.

— Как я узнаю, какие надо везти назад? — Старик разозлился.

— Очень просто, — терпеливо ответил Фердинанд. — Эти три. Георг загрузил их последними. Видите, они не из типографии, здесь даже этикетки другие.

— Но я вас не знаю. Как я могу отдать коробки незнакомому человеку? — возразил шофер.

Фердинанд не стал спорить и достал мобильный телефон.

— Послушайте, я только хотел вам помочь. Все равно придется везти эти коробки назад, они очень нужны господину Верту. Если хотите, поговорите с ним сами.

Старик кивнул, и Фердинанд набрал номер. Потом отдал водителю трубку. Тот взял ее с опаской. Гудки показались старику зловещими. В газете он однажды прочитал, что эти трубки создают какое-то неизученное излучение, вредное для здоровья… Он вернул телефон Фердинанду.

— Пожалуй, вы правы. Забирайте.

— Хорошо. — Фердинанд пожал плечами.

Он быстро перегрузил коробки, пожелал старику удачи и поехал к условленному месту. Клаудиа уже ждала его.

— Все на месте?

— Да, — только и ответил Фердинанд. Они тронулись в сторону Мейсена.

Георг был в панике. На какой-то момент он просто потерял контроль над собой. Но быстро взял себя в руки. Он подошел к компьютеру и стал думать, что могло случиться. Ошибки допустить он не мог. Оставалось только одно. «Материнская плата», — понял он. Но было поздно. Звуки раскопок больше не раздавались из павильона. В сокровищнице воцарилась тишина.

Человек с оттопыренными ушами постучал по наушнику. «Что-то случилось», — подумал он.

— Ули, что-то не так.

Напарник вопросительно посмотрел на него.

— Я не слышу больше вообще никаких звуков. Уже пару секунд царит мертвая тишина.

Ули бросил оценивающий взгляд на аппаратуру.

— С техникой все в порядке?

— Вообще ничего не в порядке. Я ничего не слышу. Иди проверь микрофоны и возьми с собой новые на всякий случай.

Через десять минут они поняли все. Техника была ни при чем. Там просто никого не было. Лопоухий набрал номер Рубена.

Клаус Рубен отключил телефон и недоверчиво покачал головой. Он лег на кровать и задумался. Похоже, Симон Шустер провел его. Но как? Шум в тайной комнате прервался внезапно, за одну секунду. Без перехода, без звука открывающейся двери, без единого слова, как будто… Да, как будто просто отключили магнитофон… Сегодня утром Шустер ушел от наблюдения. На такси. Все выглядело как хорошо запланированный шаг. Впрочем, могла быть и случайность… Но сейчас? Все взаимосвязано. И отправленные в «Дрезден-Вербунг» коробки в то время, когда в павильоне еще якобы копали и даже разговаривали.

Клаус Рубен встал, достал из мини-бара пиво.

Да, проклятие! Так опростоволоситься. Их не было в павильоне. Звуки издавал магнитофон, нет, скорее, компьютер. Конечно! Но почему шум прервался внезапно? Они могли бы доиграть до конца… Отключение электричества, ошибка в программе, отказ системного блока? Могло быть много разных причин.

Все равно. Но что теперь делать? Проникнуть ночью в павильон и все выяснить? Слишком опасно. Охрана может заметить. Кроме того, совершенно бессмысленно. Они с самого начала предполагали, что за ними будут следить. Клаудиа и Фердинанд смылись уже утром. В коробках были сокровища, во всяком случае, в некоторых. А мы думали, что они еще копают. Нас вынудили так думать. А теперь они далеко. Где? В Берлине?

Рубен расхаживал по своему номеру. Все планы коту под хвост! Надо было начинать все сначала. Он еще никогда не был так близок к цели. И такой провал!

Через два часа он рассчитал Лопоухого. Ему удалось взять себя в руки. Клаус продумывал новый план. Больше он не будет ни на кого полагаться. Это была его главная ошибка. До сих пор он не вступал в контакт с Симоном, каждый из них шел своим путем. Теперь избежать встречи не удастся.

Он вспомнил про Герхарда фон Зассена. Этому господину совершенно не следовало знать, что случилось. Клаус подошел к окну, облокотился на подоконник. Главное — не форсировать события. Действовать планомерно, шаг за шагом. И только самостоятельно. Так у него всегда получалось лучше. Он заказал в номер бутылку вина. Завтра он сможет наконец выспаться.

Они расположились в гостиной и плотно задернули шторы. Три старинных сундука стояли посреди комнаты на паркетном полу. Симон нервно теребил ворот рубашки. Клаудиа не отрываясь смотрела на клад. Джулии казалось, что ее сердце вот-вот выпрыгнет. Наконец пришел Фердинанд с инструментами. Как по команде все встали со своих мест и подошли к сундукам.

— С какого начнем? — Фердинанд посмотрел на Симона.

Шустер нерешительно показал на тот, что стоял слева от него. Фердинанд взял в руки большие ножницы по металлу и быстро перекусил проржавевшие полоски металла, окантовывавшие сундук. Тем не менее крышка не открылась. Фердинанд взял стамеску и велел Симону и Джулии придержать сундук. Но прежде чем Джулия сдвинулась с места, Клаудиа уже держала сундук, встав на колени. Симон всем своим весом помогал ей. Фердинанд тем временем вставил стамеску в щель между крышкой и боковой стенкой сундука и мощными ударами начал сбивать металлические ленты, удерживавшие крышку. Наконец крышка отскочила, и все склонились над сундуком. Внутри лежали продолговатые кожаные мешочки. Никто не произнес ни слова. Клаудиа осторожно дотронулась до одного из мешков. Он показался ей каким-то сырым. Она взяла его в руки. Все остальные не отрываясь смотрели на нее. Девушка развязала кожаный шнурок, закрыла глаза и перевернула мешочек вверх дном, вытряхивая содержимое прямо на пол. Посыпались кольца, раскатились по полу и остались лежать, поблескивая в разных углах комнаты. Клаудиа открыла глаза и взяла в руки одно из колец. Оно выделялось среди остальных — в него был вправлен огромный, невероятной чистоты бриллиант, имевший форму капли. Множество колец с гранатами, мелкими диамантами и другими известными и неизвестными камнями валялись под ногами. Все по-прежнему молчали. Симон взял второй мешок и развязал. Блеснули золотые монеты разной величины. Следующий мешок был с ограненными и неограненными камнями, потом с браслетами, серьгами, брошками…

Лишь изучив все содержимое первого сундука, кладоискатели дали волю своим чувствам.

Все бросились обниматься. Клаудиа смеялась, Джулия закрывала лицо руками, Симон приплясывал, как дервиш, у Фердинанда глаза стали какими-то бешеными. Да, не зря было потрачено столько сил!

— Вина! Вина! — крикнул Симон.

Джулия тотчас поспешила на кухню. Ей вообще казалось, что она не имеет права прикасаться к сокровищам. Когда она вернулась с подносом, ее муж открыл второй сундук. В нем оказались столовые приборы и табакерки. Каждая вещь была уникальной, великолепной работы и украшена драгоценными камнями или жемчугом.

Они наполнили бокалы и громко чокнулись.

— За шута! — воскликнул Симон, и все выпили. Первая бутылка опустела быстро. Открыли вторую.

Они пили лучшее вино, которое было в доме. Дошла очередь и до третьего сундука. Цепочки, жемчуг, золотые ножи, эфесы шпаг, украшенные драгоценными камнями, и огромное количество золотых монет…

Долго, очень долго они сидели, не говоря ни слова и глядя на рассыпанные перед ними сокровища. Фердинанд встал и сдвинул сундуки и мешки в сторону. Драгоценности, освобожденные от тары, в которой пролежали века, были разбросаны на полу, и отблески этого великолепия озаряли комнату. Наконец Симон пришел в себя, откупорил бутылку с лучшим виски и закурил сигару. Он совсем успокоился и заговорил:

— Несмотря на то что это может показаться вам нудным, мы сейчас снова все рассортируем и упакуем. Каждую вещицу, каждую мелочь, — подчеркнул он, — следует положить в свой мешочек.

Все неохотно принялись за работу. Через полтора часа восемнадцать кожаных мешочков стояли в ряд на полу. Все снова расселись, и Симон дал следующее указание.

— Завтра с утра, — произнес он, — вы погрузите все в наш фургон и поедете в три банковских филиала, которые я уже называл тебе, Клаудиа. Здесь, — он достал из кармана маленький листок, — для верности адреса и другие данные.

Клаудиа кивнула.

— Но прежде, — продолжал Симон, — купите три большие дорожные сумки. Туда вы уложите мешки. Банковские ячейки достаточно велики, и сумки поместятся в них. В каждую ячейку вы уложите по одной сумке. И смотрите, чтобы кто-нибудь постоянно находился в машине. Я утром поеду в Дрезден. Я позвонил в отель и дал там знать, что проведу ночь у своих друзей. Как только все будет готово, ты, Клаудиа, вернешься в Дрезден на поезде. Фердинанд, вам лучше остаться здесь и быть предельно внимательным. Мне не хотелось бы, чтобы Джулия оставалась в доме одна.

Они поговорили несколько минут, выпили еще вина и разошлись спать. Клаудиа устроилась на диване в гостиной настолько удобно, насколько это было вообще возможно. Она не могла оставить сокровища без присмотра ни на минуту.

 

ГЛАВА 24

Еще раз ехать в Дрезден Симону очень не хотелось. Делать там было совершенно нечего. Но к семнадцати ноль-ноль все спонсоры и участники дней культуры были приглашены в офис ипотечного банка, и отказать Максу было непозволительно. Время и день приема, по мнению Симона, были выбраны крайне неудачно, но на следующий день председатель правления банка куда-то улетал, а другой возможности выступить с речью перед участниками фестиваля у главного спонсора не предвиделось. «Да и потом, — думал Симон, — Регина и Георг имеют полное право знать, что было в сундуках». Обсуждать эту тему по телефону Симон не хотел.

Еще из поезда он позвонил Регине, сказал, что они удовлетворены, и договорился поужинать вместе у него в гостинице. Он прикинул, как это сделать поспокойнее, позвонил в отель и попросил накрыть в его номере стол для ужина на четыре персоны, а в ресторане сделал заказ на двадцать ноль-ноль.

До гостиницы от вокзала он дошел пешком. Убедился, что стол в номере стоит, и позволил себе пару часов поспать. В последние дни отдыхать приходилось очень мало.

Он проснулся минут за десять до звонка будильника, освежился, и сразу раздался звонок от Клаудии.

— Ты где? — спросил он дочь.

— На вокзале. Только что приехала. Мне зайти за тобой в отель, чтобы вместе идти на прием?

— Вы все устроили? — ответил он вопросом на вопрос.

— Да, конечно.

— Хорошо. Я уже почти готов. Жду тебя в номере. Через двадцать минут они направлялись в банк.

— Все прошло гладко, — сообщила Клаудиа. — Мы купили сумки, упаковали туда мешки и поехали по отделениям банков. Ты ведь все продумал. У нас не было никаких проблем.

— Ключи?

— Лежат в оговоренном месте.

— Пароли?

— Подтверждены. Все как договорились.

— Прекрасно. Остается только надеяться, что ни один из банков не будет ограблен. Помнишь ограбление в Целендорфе?

Несколько лет назад в Берлине был довольно дерзко ограблен один из небольших банковских филиалов. Гангстеры прорыли тоннель до сейфовой комнаты и унесли все содержимое.

Клаудиа засмеялась.

— Будем надеяться. Но если такое случится, говорить о возмещении ущерба мы все равно не сможем.

— К сожалению, нет, — буркнул Симон.

Герхард фон Зассен крепко пожал руку Симону и официально улыбнулся. Шустер стоял в группе специалистов по маркетингу одной из пивоваренных компаний, также являвшейся спонсором дней культуры. Он познакомился с этими ребятами на открытии праздника.

— Вы выглядите удовлетворенным, господин Шустер. Видимо, литературный фестиваль имел хороший резонанс. — Несмотря на свою улыбку, господин статс-секретарь держался довольно напряженно.

— Можно сказать и так. Идеи лучше, чем эта, никогда не приходили мне в голову, — весело ответил Симон.

— У вас нашлось время хоть немного ознакомиться с нашими культурными ценностями?

— О да, господин статс-секретарь. Особенно меня поразил музей «Грюне Гевёльбе». Выдающаяся ювелирная коллекция.

Глаза фон Зассена вспыхнули. Этот Симон Шустер оказался не только хитрым, но и невероятно дерзким.

— Осенью состоится конгресс вашей партии по выдвижению кандидатов на выборы, — вмешался один из членов правления пивоваренной компании. — Я слышал, есть возможность выдвинуть единого кандидата на пост премьер-министра.

— Дорогой господин Вальтер. — Фон Зассен глубоко вздохнул. — До этого еще шесть месяцев. И в том случае, я подчеркиваю, в случае, если будет несколько кандидатов, вести такие разговоры сейчас в корне неправильно. Вам ведь известно, как это отражается на потенциальных кандидатах.

— Да. Но…

Симон вежливо кивнул обоим, пробормотал слова прощания и отвел Клаудиу в сторону.

— Ты уже договорилась с Максом?

Шнайдер стоял поодаль с несколькими гостями.

— Да, а что?

— Я совсем забыл тебе сказать, что пригласил сегодня Регину и Георга на ужин в гостиницу, чтобы отпраздновать наш успех. Думаю, тебе следует быть там.

— Гм, — Клаудиа задумалась, — ты не мог предупредить раньше?

— Не мог. Эта идея пришла мне в голову только в поезде.

— Ну а если я перенесу наш с ним вечер часиков на десять, одиннадцать?

— Лучше на одиннадцать.

— Ладно. Подожди, я поговорю с Максом.

— У тебя есть время. Не спеши. Мы встречаемся у меня в номере в восемь часов.

— В твоем номере?

— Да. Там можно поговорить без помех.

— Порядок. — Она поцеловала отца в щеку.

— Пока.

Симону показалось, что официант переусердствовал, сервируя стол в его номере. Цветочный орнамент, свечи, мейсенский фарфор, столовые приборы из серебра. Еда уже была приготовлена и расставлена на письменном столе, накрытом по этому случаю белоснежной скатертью. Стрелки часов приближались к восьми. Симон, голодный, стоял возле накрытого стола и изучал меню. Среди закусок были филе форели, семга и окорок по-пармски с кусочками дыни; в супнице оказался грибной суп, а в качестве горячего блюда предлагалось филе ягненка. К нему подавались гарнир из овощей и различные салаты. Завершали весь этот набор тарелки со сладостями и сыры.

В дверь постучали.

— Недурно, — промолвил Георг, осмотрев номер и закуски.

Регина сразу прошла к столу.

— Мы можем наконец выпить вина?

— Конечно! Я сам изнываю от жажды.

Симон разлил вино в бокалы, и только они собрались чокнуться, как в дверь снова постучали. Это была Клаудиа. Симон сразу налил и ей, и все выпили.

— Итак, — произнес Симон. — Не буду долго пересказывать подробности; все прошло как по маслу. Фердинанд без проблем перехватил наши ящики, затем они с Клаудией забрали меня в Мейсене, и мы помчались в Берлин с такой скоростью, какую только можно было развить. После того как Фердинанд открыл первый сундук…

И Симон наперебой с Клаудией принялись рассказывать о кладе. Они в деталях описали, какие кольца, драгоценные камни, золотые монеты лежали в каждом сундуке. Регина и Георг не хотели верить услышанному.

Симон долго убеждал их, что все именно так и было и что стоимость всего этого добра во много раз превосходит то, на что они рассчитывали даже в самых смелых мечтах.

— А теперь, — прервал Симон общее веселье, — пора к столу. Я жутко проголодался, да и вы, думаю, тоже.

Во время ужина Георг прикинул, какой может быть его доля, и даже начал строить планы.

Когда все наелись, Симон достал бутылку виски, налил себе и закурил сигару.

— Обсудим теперь то, что касается вашей доли. Ибо без вашего участия нам не удалось бы провернуть это дело. Вы работали просто блестяще. Я не могу пока точно сказать, сколько будет составлять доля каждого из вас в денежном эквиваленте, но думаю, что в процентном отношении это будет не менее пяти — каждому, включая Фердинанда и Джулию. Эти деньги на выходе нашего дела составят весьма приличную шестизначную сумму. Только об одном хочу предупредить вас: пройдет очень много времени, прежде чем сокровища обратятся в деньги. Сейчас нам надо затаиться и переждать. Где-то через полгода я осторожно начну узнавать, как можно обналичить драгоценности. Так что не рассчитывайте на деньги по меньшей мере в течение года. И ни в коем случае не вздумайте в счет своей доли начинать какие-либо проекты, брать кредиты, строить планы. Это может сразу броситься в глаза. Надеюсь, мы поняли друг друга?

Регина и Георг несколько загрустили, но кивнули, согласившись с доводами Симона. Он был уверен — на обоих можно положиться.

Клаудии было пора идти, Регина с Георгом тоже засобирались.

— Ты зайдешь утром в павильон? — спросила Симона Регина.

— Нет. — Шустер покачал головой. — Я, как и планировал, уеду рано утром. Во вторник увидимся в магазине. Павильон демонтируете сами. Вы не против?

— Конечно, нет, — ответил Георг. — Так или иначе, это наша работа.

Симон проводил всех до выхода из отеля, попросил администратора прислать кого-нибудь убрать стол и устроился в баре. На свете не было в этот момент человека, более довольного жизнью, чем он.

 

ГЛАВА 25

Герхард фон Зассен сидел среди зрителей, собравшихся послушать выступление неизвестного ему писателя из Берлина. Сам он едва ли что-то слышал. Он искал следы, указывавшие на то, что Шустер занимался здесь поисками сокровищ. И не находил ничего. Совсем ничего. Это приводило его в отчаяние. Он предусмотрительно выбрал крайнее место в последнем ряду. Через какое-то время, не дослушав выступление до конца, поднялся и направился к одной из закусочных, чтобы выпить пива. Три часа дня. До закрытия фестиваля всего несколько часов. А потом? Шустер уже нашел клад? Этого не могло быть! Все последние дни они с Рубеном были на ногах и не смогли заметить ничего, что указывало бы на попытку добыть сокровища! Да и нанятые Рубеном «частные детективы», о профессионализме которых фон Зассен мог только догадываться, но которые тем не менее непрерывно наблюдали за Симоном, твердили изо дня в день: «Никаких особых происшествий». Фон Зассен пил пиво и наблюдал за сценой. Он дал указание строительному ведомству незаметно проверить сцену. Никаких следов. Герхард фон Зассен не знал, что и думать.

— Добрый день, господин статс-секретарь.

Фон Зассен обернулся:

— Добрый день, господин…

— Винтер. Бернд Винтер. «Дрезден-Вербунг».

— Точно. Извините, я…

— Что вы, господин статс-секретарь. Мы виделись всего пару раз. Да к тому же вокруг всегда было много других людей. — Винтер обернулся к стойке закусочной. — Мне, пожалуйста, тоже пива.

Особого восторга от встречи с директором рекламной фирмы Герхард фон Зассен не испытывал. Люди такого типа, вступавшие с ним в разговоры, всегда раздражали статс-секретаря. Сейчас он начнет рассказывать о проблемах фирмы, о городских проблемах, а эти разговоры, от которых веяло «провинциальностью», тяготили высокопоставленного чиновника. Внезапно его взгляд упал на павильон с рекламой «Дрезден-Вербунг», и он почувствовал некоторое облегчение: тема для разговора была найдена.

— Город постоянно сетует, что мы выделяем мало денег на подобные мероприятия. — Такое начало разговора было отработано годами и всегда ставило собеседника на место. — А я при этом вижу, что вы открыли новый павильон, который, впрочем, очень даже неплох в архитектурном плане и хорошо смотрится на этом месте. Ваша идея?

— Видите ли, господин статс-секретарь…

— Да бросьте вы это «господин статс-секретарь», — дружелюбно прервал Винтера фон Зассен. — Вы же знаете, как меня зовут.

— Конечно, господин фон Зассен. Спасибо. Мы в своем рекламном агентстве всегда как раз думаем о том, чтобы экономить средства городской казны.

«Все так говорят», — с тоской подумал фон Зассен. Это он слышал каждый день.

— Здесь, рядом с этим павильоном, я могу ответственно заявить, что этот проект не стоил городу ни копейки.

Бернд Винтер светился от гордости. Вот он, счастливый случай проявить себя в глазах руководителя такого ранга в самом выгодном свете.

— То есть, — удивился фон Зассен, — как это понимать?

— Очень просто. Мы ничего не платили за павильон, а после окончания фестиваля получим его в собственность. Мы можем использовать его на выставках и для рекламы в интересах города. На нас лежат только расходы на складирование, транспортировку, монтаж и демонтаж павильона. Очень выгодная сделка и для города и, — добавил он гордо, — для федеральной земли.

— Да. Но кто же был так щедр и оплатил проект павильона? — Герхард фон Зассен почувствовал нарастающее беспокойство.

— Один деловой человек из Берлина, который опробовал здесь свой интернет-проект. Как я слышал, не без успеха. Представьте себе, мы получили после фестиваля все права на использование специально созданных под это дело компьютерных программ. Здесь мы хорошо заработали, даже в сравнении со старыми федеральными землями. И еще, — Винтер тараторил, не замечая, что статс-секретарь хочет что-то спросить, — мы не должны нести и частные расходы! Здесь работают сотрудники этого человека. Их задача — набраться опыта проведения подобных мероприятий. Как говорится, все к взаимному удовольствию и с выгодой для нас.

— Имя!

— Простите?

— Как зовут этого вашего делового партнера?

Бернд Винтер вспомнил, что обещал Симону сохранить это в тайне, но было поздно увиливать.

— Я думаю, вы даже знаете его. Симон Шустер, книготорговец из Берлина.

— Да, — ответил фон Зассен. — Я познакомился с ним в прошлом году. Очень интересный человек.

Он ничем не выдал своего потрясения. Наоборот, улыбался Винтеру, которого с удовольствием сейчас прибил бы на месте.

Симон Шустер! Павильон! Боже! Как он упустил это из виду? Фон Зассен едва не задохнулся от гнева.

— Кстати, я ни разу не был внутри. Может, проведете меня туда?

— Ну конечно, господин статс-секретарь, простите, господин фон Зассен. — Винтер отставил свое пиво. Что за чудный день. — Я покажу вам все!

Георг и Регина сидели на своих рабочих местах.

— Добрый день, друзья мои! Позвольте представить вас господину статс-секретарю.

Он познакомил их с Герхардом фон Зассеном.

— Господин статс-секретарь, простите, господин фон Зассен, что конкретно вас интересует?

— По существу, архитектурные решения, использованные при строительстве павильона. Нечто подобное мы планируем использовать в интересах правительства. Может, ваш опыт пригодится. — Он улыбнулся, хоть это далось ему и нелегко, и осмотрелся. — Очень хорошо. Это помещение для обслуживания посетителей. А могу я осмотреть вспомогательные помещения?

— Конечно. Проходите, пожалуйста, — пригласила Регина.

Она показала ему кают-компанию, склад, жилую комнату.

— Хороший проект, — прокомментировал фон Зассен. — Думаю, кое-что можно перенять. Когда вы демонтируете павильон?

— Завтра утром, — ответил Георг.

— Ах да. А где же сам господин Шустер?

— Уехал домой еще вчера.

— Ну да, ну да. Ладно. Извините, теперь я должен идти.

Из машины он позвонил Рубену.

— Утром я осмотрю место, где стоит павильон, — сказал Клаус, когда фон Зассен закончил свой рассказ. — Умен этот Шустер! Ох умен! Так ловко водил нас за нос!

— Между прочим, он уже в Берлине.

— Знаю, — ответил Рубен. — Уехал вчера, поездом.

— Ну и что будем делать?

— Становиться богатыми. Он выиграл один этап, но не всю гонку.

— Сообщишь о новостях?

— Не беспокойся. Я позвоню.

Рубена разозлило лишь то, что фон Зассен явно был в курсе происходящего. Но помешать Клаусу статс-секретарь уже не мог.

 

ГЛАВА 26

На следующий день ровно в девятнадцать часов в Дрезден из Будапешта прибыл экспресс «Венгрия». Вместе с другими пассажирами из поезда вышел высокий стройный мужчина, одетый, как и большинство путешествующих поездом бизнесменов, в добротный темно-серый костюм, светлую рубашку с галстуком. Его багаж состоял из одного портфеля с набором необходимых в таких случаях мелочей на один-два дня. Человек из Будапешта не носил бороды, имел короткие черные волосы и ничем не выделялся среди окружающих. Он направился в ближайший к вокзалу отель. Назвал администратору свое имя, на которое был забронирован номер, и администратор вручил ему вместе с ключами небольшой конверт. Уже в номере человек вскрыл письмо, прочитал и постарался запомнить содержание. Потом он уничтожил письмо. После этого он лег на кровать и принялся терпеливо ждать.

— Алло, — коротко ответил он, когда зазвонил его мобильный.

Прослушав инструкции и не проронив в ответ ни слова, он отключился. Подошел к мини-бару, достал бутылку красного вина и включил телевизор. Посмотрев какой-то американский боевик, принял душ и лег спать.

 

ГЛАВА 27

Звонок мобильного телефона прервал размышления Герхарда фон Зассена. Он нервно схватил трубку. Рубен. Наконец!

— Куда ты пропал? Ты же обещал позвонить! Я пытаюсь дозвониться до тебя, но твой…

— Мы можем встретиться сегодня вечером? — прервал его тираду Рубен. — Это срочно.

— Не получится. В восемь у меня доклад в клубе Лиона. Может, чуть раньше?

— Нет. Слушай, речь идет об Иоганне, и это очень срочно. Завтра утром меня уже не будет в Дрездене.

Статс-секретарь застонал.

— Хорошо. Я пошлю туда кого-нибудь.

Они договорились встретиться в Блюэрпарке в половине девятого вечера. В это время там почти никого не бывает. Можно было поговорить без помех.

Фон Зассен вызвал к себе Вернера Хальбе. Потом удрученно взглянул на гору документов, работать над которыми ему вообще не хотелось. Он постоянно думал о сокровищах, которые, вероятно, уже были в Берлине, и не мог сосредоточиться на работе. Он больше не владел ситуацией. В дверь постучали.

— Войдите!

Референт вошел, присел на стул рядом с рабочим столом. Фон Зассен протянул ему рукопись своей речи.

— К сожалению, сегодня вечером я не могу сделать этот доклад в клубе Лиона. Не могли бы вы сделать его вместо меня?

Хальбе от радости даже зарделся.

— Конечно, господин статс-секретарь. Это большая честь для меня. Я…

— Ну и хорошо, — прервал его фон Зассен. — Утром жду вас с сообщением, как все прошло.

— Будет исполнено.

Референт встал и, попрощавшись, вышел.

Человек из Будапешта посмотрел на часы. Близилось назначенное время. Он заплатил за номер и покинул отель. Свой портфель он нес в правой руке. По Прагер-штрассе прошел мимо старого рынка, пересек мост Августусбрюкке. Дальше прямо, пересек площадь Альберт-плац и, наконец, свернул в боковую улочку. Темнело. Улочка была пуста. Человек из Будапешта выбрал оливковый «фольксваген». Ему потребовалось меньше минуты, чтобы бесшумно вскрыть машину. Чтобы завести ее — и того меньше. Он был докой в таких делах. Он поехал в район Лошвиц, припарковал автомобиль в одном из проулков. Теперь оставалось только ждать.

Рубен уже сидел на скамейке, когда фон Зассен зашел в парк. Статс-секретарь молча сел рядом с Рубеном. Еще вчера неподалеку от места, где они сейчас сидели, стоял павильон «Дрезден-Вербунг», и здесь из земли были вырыты сокровища придворного шута Иоганна Эрнста Шнеллера. Каждый из них сейчас думал об этом.

— Завтра утром я еду в Берлин, чтобы посетить нашего друга, Симона Шустера, — произнес наконец Клаус.

— И что ты намерен там делать? — с иронией спросил Герхард. — Просить его отдать тебе сокровища?

— Лучше, если ты не будешь знать ничего конкретно. — Выражение лица Рубена не изменилось. — Но вероятно, с Симоном Шустером что-нибудь случится.

— Не делай глупостей, Клаус! Тебе мало Хильбрехта?

Клаус Рубен холодно посмотрел на своего собеседника, а потом снова уставился на газон парка, трава на котором все еще была примята, а на том месте, где была потайная комната, выделялся характерный бугорок.

— Это должно произойти, — ответил Рубен. — Если мне удастся завладеть сокровищами, пройдет по меньшей мере два-три месяца, пока я смогу получить за них деньги. До тех пор я перестану существовать для тебя. Я всплыву только после того, как получу деньги. Тогда позвоню тебе и скажу: «Привет от Иоганна!» Если ты ответишь: «Спасибо», то через какое-то время курьер доставит в твой офис письмо. Там будет ключ от одной из ячеек камеры хранения на Центральном вокзале. Ты заберешь оттуда чемодан в тот же день. Если что-то не так, то ответишь просто: «Я не понимаю». Тогда я позвоню еще раз через день. Понятно?

— Да, но кто даст мне гарантии, что ты вообще поделишься со мной? Может, ты заберешь все себе? — Фон Зассен закурил.

— Ты должен мне доверять. — Клаус посмотрел старому знакомцу прямо в глаза и внезапно рассмеялся. — Чушь! Кто сегодня доверяет кому-либо? — Он снова посмотрел Герхарду в глаза. — Ты знаешь мое имя и мой адрес в Вене. Будь я на твоем месте и не получи никаких известий от Клауса Рубена, просто донес бы на него.

Герхард фон Зассен удивился.

— Ну да. Позвонил бы в полицию и рассказал всю историю. Ну, почти всю. Тебе же ничто не грозит, Герхард. Ведь Хильбрехт и, возможно, Шустер будут на моей совести, у меня найдут деньги. Что мое слово против твоего? Мне никто не поверит. Нет, Герхард, не поделиться с тобой будет глупостью с моей стороны.

Фон Зассен начал замерзать.

— Сейчас ты думаешь о том, а не надую ли я тебя с причитающейся тебе суммой?

Статс-секретарь вновь почувствовал, что Клаус читает его мысли.

— Я бы мог. Может, так и поступлю. Ты же никогда не узнаешь, честно ли я разделил деньги, будешь все время подозревать. Еще долгие годы подозрения не покинут тебя. — Рубен поднялся. — Но придет день, когда ты устыдишься своих подозрений. Дай мне сигарету.

Он прикурил, глубоко затянулся и продолжил, говоря как бы сам с собой:

— Должно быть справедливое возмещение того, что твои руки останутся чистыми. — Рубен еще раз взглянул на Герхарда. — Ну, ты готов мне доверять? Ладно, не отвечай, — быстро добавил он. — Будь здоров. — Он протянул Герхарду руку. — Мы больше не увидимся.

Герхард фон Зассен остался неподвижно сидеть на скамейке. Он смотрел вслед Клаусу, пока тот не исчез в густых зарослях парка.

Прямо перед домом оставалось свободное место для парковки. Фон Зассен вышел из машины, погруженный в свои мысли, захлопнул дверцу. Было совсем темно. Моросил дождь. Свет уличных фонарей был слишком слабым, чтобы как следует осветить тротуар в этом районе Дрездена. Поэтому Герхард фон Зассен испуганно вздрогнул, когда откуда-то из темноты внезапно появился человек.

Статс-секретарь министерства культуры Саксонии был убит мгновенно, профессионально и почти бесшумно. Он еще успел увидеть, как неизвестный поднял пистолет с глушителем, но времени испугаться уже не было. Жестокая боль пронзила его грудь. Фон Зассен рухнул на мокрый асфальт. Человек из Будапешта склонился над его телом, забрал визитку и бумажник и пошел к своей машине. «Фольксваген» он бросил в городе, а сам поспешил на вокзал.

Убийца статс-секретаря никогда не будет найден.

Клаус Рубен направлялся в Вену на своей машине, когда раздался телефонный звонок. Клаус включил громкую связь, чтобы не занимать руки.

— Сделано. — Голос из динамика был с ярко выраженным восточноевропейским акцентом.

— Хорошо. Остаток получите, как было условлено. Он отключился. Вообще выключил телефон. Он не хотел, чтобы ему мешали. Он забыл о человеке из Будапешта. Они даже не были знакомы. Операция была продумана до мелочей. Ничто не могло вывести на его след. Он собирался хорошо подготовить свою поездку в Берлин. На это нужно было несколько дней. Но сейчас не стоит ничего форсировать, думал он. Внезапно Рубен вспомнил один американский фильм, который смотрел не так давно во второй раз. «Все идет к одному», — процитировал Клаус название картины. Так и будет.

 

ГЛАВА 28

Рубен закончил все приготовления и решил, что пришло время «собирать урожай». Он долго ждал этого момента. Слишком долго.

Клаус вызвал такси и поехал на Южный вокзал. Экспресс отправлялся из Вены ровно в одиннадцать. Паспортный контроль на границе он прошел, ничего не опасаясь. Его документы были фальшивыми, но изготовлены блестяще. Сразу после семи вечера экспресс остановился в Дрездене. Это была последняя остановка перед Берлином. Он сошел с поезда и направился в отель, где накануне забронировал номер. Документы и ключи от машины, оформленной им напрокат, лежали у администратора гостиницы. Неброский темно-синий «форд» стоял на стоянке. Автомобиль он заказал из телефона-автомата в Вене, настояв, чтобы на бортах не было рекламы фирмы, занимающейся прокатом автомобилей, и кузов был определенного типа. Осмотрев машину, Клаус остался доволен. Все его требования были выполнены.

Он прошел в свой номер. Ужинать не стал: он успел перекусить в поезде. Он не включал телевизор. Ему не нужны были развлечения. Просто лег на кровать и принялся ждать. Ждать, когда наступит утро.

 

ГЛАВА 29

Рубен проснулся в шесть. Позавтракать решил в дороге. Он взял свой багаж, оплатил счет за номер и через несколько минут уже мчался по шоссе в сторону Берлина. Отъехав несколько километров от Дрездена, он свернул с главной дороги, пару раз поменял направление движения и наконец оказался на проселке, который привел его в маленькую рощицу. Здесь остановил машину и огляделся. Вокруг никого не было. Рубен подождал минут пять и вышел из машины. Почва под ногами была влажная. Ни души кругом. Он открыл багажник, достал дорожную сумку и вынул из нее автомобильные номера, указывавшие, что машина зарегистрирована в Гамбурге.

Прикрепил их вместо настоящих. Это заняло совсем немного времени. Снятые номерные знаки он обернул платком и положил в сумку. Вновь огляделся. По-прежнему никого не было видно. Он сел на водительское сиденье, старательно протер гладкие подошвы своих ботинок, чтобы не занести внутрь машины ни единой песчинки. И только после этого поставил ноги на педали. Прежде чем выехать обратно, он спрятал документы на машину, выданные прокатной конторой, под коврик. У него были совсем другие документы, соответствовавшие гамбургским номерам. Даже если его остановят для проверки, никто не заподозрит подмену. Потом «форд» снова вернулся на шоссе и влился в поток машин. В девять часов Рубен остановился, чтобы позавтракать, и поискал глазами телефон.

Симон еще раз просмотрел список гостей, приглашенных на вечеринку клуба Фонтане в следующее воскресенье. В глубине души он все еще продолжал спорить с доктором Мальцем, озвучившим на днях идею пригласить на очередное заседание клуба несколько человек, внесших существенный вклад в проведение литературного фестиваля в Дрездене. Идею, впрочем, поддержали все члены комитета. Возражения Симона были встречены в штыки. И он смирился.

Зазвонил телефон, и Симон устало снял трубку:

— Шустер.

— Добрый день, господин Шустер. Моя фамилия Шрайнер. Я не ошибся номером? Это действительно антикварный салон Симона Шустера?

— Да. Это так. Что привело вас ко мне?

— У меня есть несколько древних книг. Это инкунабулы. Мне очень нужно их продать. Может, эти книги заинтересуют вас?

Симон насторожился. Если речь действительно шла об инкунабулах, книгах зари первопечатания, то есть XV столетия, то это были раритеты. Но Шустер не специализировался на такого рода изданиях. Этим занимались двое его коллег, также живших в Берлине.

— Какого века эти книги?

— Все — пятнадцатого века. Всего восемь томов.

— Гм. Извините мое любопытство, но как получилось так, что вы обращаетесь именно ко мне? Инкунабулы — не моя сфера.

— Один знакомый рекомендовал вас мне.

— Его имя.

Господин Шрайнер рассмеялся.

— Его имя ничего не скажет вам. Он не ваш клиент. Это доктор Вильмс, он узнал о вас от одного из клиентов, но его имени я не знаю.

Симон задумался. Все выглядело очень странно.

— Ну а взглянуть на книги я могу? — Симон посмотрел на дисплей нового телефонного аппарата. — Вы звоните из Берлина?

— Нет, из Гамбурга. Но книги хранятся у одного знакомого в Берлине, и я отправляюсь туда сейчас. Я мог бы заехать к вам еще сегодня. Или вы зайдете ко мне в гостиницу.

Симон записал номер телефона, высветившегося на дисплее. (03542)27632587. Это был звонок не из Гамбурга!

— Я не смогу приехать к вам в гостиницу. Я сегодня один и жду кое-каких важных звонков. Будет лучше, если вы сами придете ко мне. Здесь нам тоже никто не помешает.

— Согласен. Появлюсь у вас часа через четыре, то есть около часа дня. Дайте, пожалуйста, ваш адрес.

Симон продиктовал.

— Жду вас, — сказал он, прежде чем положить трубку. С тех пор, как Клаудиа установила в доме систему ISDN с определителем номера, Симон сразу получал информацию о том, откуда поступил звонок. Он снял трубку и набрал (03542)27632580.

— Автостоянка Люббенау, моя фамилия Вагнер. Чем могу помочь?

— У вас есть общественный телефон, на который можно позвонить?

— Конечно. В конце наберите вместо ноля семерку.

— Большое спасибо.

Как же вовремя Клаудиа поставила новый телефон! Симон встал и поднялся на второй этаж в офис издательства.

Рубен удовлетворенно сплюнул. Итак, Шустер будет ждать его около часа дня. Он же доберется до Берлина меньше чем за два часа. Сможет обследовать окрестности дома Симона, не выходя из машины.

Он даже не мог рассчитывать, что Шустер пригласит его в дом, он думал, что они встретятся в отеле. Но если тот и впрямь дома один… Лучшего и желать было нечего.

— Ты уверен?

Симон рассказал дочери о странном разговоре.

— Да, теперь да. — Он стоял перед ее письменным столом, опираясь на трость. — Герхард фон Зассен не был жертвой ограбления. Это еще один игрок. Возможно — убийца Хильбрехта. Эти трое работали вместе. И наш мистер Икс с самого начала не хотел ни с кем делиться. Он знает, что сокровища у нас, и хочет их забрать.

— Отец, мне страшно. Если то, что ты говоришь, верно, надо звонить в полицию.

— А если за этим звонком ничего не стоит? Если это обычная сделка? Тогда мы окажемся в идиотском положении.

— Но ты сам сказал…

— Я не уверен на сто процентов. Кроме того, если мы заявим в полицию, все вернется на круги своя. Судебное разбирательство, публичный скандал… Мы будем выглядеть очень неприглядно. А нам надо прежде всего продать сокровища.

— Что ты хочешь делать?

— Говорить с этим человеком.

— А если это тот самый мистер Икс?

— Тогда я буду склонять его к переговорам.

— Что ты будешь делать? — Клаудиа не верила своим ушам.

— Договариваться.

— Вести переговоры с убийцей?

— Наш министр иностранных дел каждую неделю ведет переговоры с людьми, которые виновны в убийствах сотен тысяч людей.

— Но это абсурд.

— Это, дорогая моя доченька, политика.

— Ладно. Что ты намерен делать конкретно?

— Фердинанд будет стоять за дверью, ведущей из хранилища на лестницу. Без страховки предпринимать что-либо, мне кажется, опасно. Через замочную скважину он сможет наблюдать, что творится в помещении. Ты возьмешь радиотелефон и пойдешь в мою ванную комнату. Оттуда будешь наблюдать за улицей. Если появится машина с гамбургскими номерами, позвонишь мне в хранилище по внутренней линии.

— Но машина может быть и с другими номерами, — усомнилась Клаудиа.

— Будешь сообщать о любой машине, которая появится на улице, даже если это будет машина наших соседей. Когда в дверь позвонят, я соединю наш номер телефона с твоим мобильным и положу аппарат на стол, так что ты сможешь слышать через радиотрубку все, что творится в комнате…

— Но что это даст тебе?

— Я буду чувствовать себя спокойнее.

— А что ты намерен ему предложить?

— Половину.

— Половину от чего?

— Половину одного сундука. Содержимое каждого из сундуков лежит в своем банке. Ему вряд ли известно, что их три.

— А если он не захочет делиться?

— Если я начну с ним переговоры, думаю, захочет, — засмеялся Симон.

— Мне это не по душе. Мне страшно.

— У тебя есть другие предложения?

Клаудиа покачала головой. Симон подошел к дивану и сел.

— Итак, Фердинанд сейчас у себя. Позвони ему. Пусть немедленно придет.

Через пять минут Фердинанд входил в дом. Симон попросил его сесть.

— Когда вернется Джулия?

— Около десяти вечера. Она хотела еще сходить в кино. Ужин уже приготовлен.

— Хорошо. Но я не об ужине. Фердинанд, через три часа придет человек, возможно, очень опасный человек…

И Симон рассказал ему о звонке, своих подозрениях и попросил о помощи.

— Можете на меня положиться, — ответил Фердинанд.

Симон посмотрел на часы.

— Хорошо. Господин Шрайнер может быть около дома уже через полчаса. До времени нашей встречи в доме должна быть тишина. Он должен быть уверен, что я в доме один.

Клаус Рубен медленно ехал в машине по уже знакомой ему улице в Грюневальде, подыскивая место для парковки. Он остановил «форд» на углу улицы, откуда до дома Симона оставалось метров сто пятьдесят. Заглушил мотор и остался сидеть в машине.

Было около половины двенадцатого. Через час он выйдет из машины и войдет в дом Симона.

«Шрайнер, — мысленно ухмыльнулся Клаус. — Но как говорится: „Лес рубят — щепки летят!“».

Он еще раз проверил содержимое своего портфеля. Он ничего не забыл. Холщовая сумка с книгами лежала на заднем сиденье. Хорошо, что он не продал их тогда сразу. На маленькой улочке не происходило ничего особенного. Какой-то старичок выгуливал свою собаку. Позади дома Симона две женщины беседовали в маленьком скверике. Больше никого не было видно.

Клаудиа, устроившись на какой-то коробке, пыталась разглядеть через маленькое окошко ванной комнаты, что происходит на улице. Гардины были задернуты, так что некоторые детали трудно было разглядеть. Но общая картина вырисовывалась отчетливо. Саму девушку не было видно с улицы. Как только темно-синий «форд» вырулил на угол, Клаудиа поднесла бинокль к глазам. Машина была с гамбургскими номерами. Клаудиа позвонила Симону:

— Он здесь.

— Где?

— Припарковал машину сразу за углом. Стекла тонированные, поэтому мне не удалось разобрать, сколько человек в машине.

— Я уверен, он один. Как только он что-нибудь предпримет, сразу звони.

Симон старался говорить спокойно. Нельзя было терять самообладание. Если его напряжение вырвется наружу, что будет с Клаудией и Фердинандом? Они должны действовать, имея ясную голову. Присутствие Фердинанда успокаивало его. Тот был высокого роста и довольно силен. Это могло понадобиться.

— Он здесь! — крикнул Симон в сторону двери, за которой прятался Фердинанд. — Припарковал машину за углом.

— Понял, — донеслось из-за двери.

— Он вышел из машины и идет к дому.

Симон почувствовал напряжение в голосе дочери.

— Успокойся. Отключи телефон, я наберу номер. — Он взял сотовый телефон и набрал домашний. — Так. Теперь я кладу трубку, и ты можешь слышать все, что происходит здесь.

С сумкой в одной руке и портфелем в другой Клаус Рубен подходил к дому Симона. Кнопка звонка находилась рядом с калиткой.

Симон открыл дверь дома.

— Господин Шрайнер?

Клаус кивнул.

— Входите. Калитка открыта.

На ступеньках дома мужчины пожали друг другу руки. Симон прошел в прихожую, потом сразу в хранилище антиквариата. Сел за свой рабочий стол, а Шрайнеру указал на стоявший напротив стул. Мебель была расставлена так, что Фердинанд мог держать их обоих в поле зрения.

— Вы принесли книги?

— Конечно, — ответил Рубен и достал книги из сумки. Шустер неторопливо рассмотрел каждую, обратил внимание на год издания, проверил состояние переплета. Потом быстро составил ориентировочную смету. Едва он закончил осмотр, раздался звонок по второй линии городского телефона. «Как по заказу», — подумал Симон и снял трубку. Звонил доктор Мальц. Они договорились об очередной поездке на ипподром. Уже после того как Мальц отключился, Симон продолжал говорить в трубку:

— Нет, с Клаудией ты поговорить сейчас не сможешь. Она будет только вечером. Я сейчас дома совсем один. Фердинанд и Джулия уехали в Ганновер на семейное торжество. Да, да, — засмеялся Симон. — И еду я себе сегодня готовлю сам. Пока…

Он снова повернулся к своему гостю.

— Я не отношусь к числу антикваров, которые долго торгуются. В данном случае речь идет о действительно ценных книгах. К тому же в прекрасном состоянии. Но вы знаете все это не хуже меня. Я уже упомянул в телефонной беседе, что жду важных звонков. Не хочу показаться невежливым, но мое время весьма ограниченно. Так что назовите вашу сумму. Я решу, как быть дальше. Клаус Рубен откашлялся.

— Знаете ли, это не так просто. Я рассчитывал на меновую сделку. Позволю себе предложить вам обменять книги на драгоценности, украшения, золотые монеты.

— Тут какое-то недоразумение. Я не торгую названными вами предметами.

В следующую секунду Клаус Рубен выхватил пистолет и направил его Симону в грудь. Глушитель был уже привинчен. Клаус встал, положил портфель на стол перед Симоном и тихо, с угрозой проговорил:

— Дорогой господин Шустер, мое время тоже ограниченно. Давайте перейдем к сути нашего разговора. Но прежде, — он вынул из портфеля наручники, — попрошу вас положить медленно руки на стол.

Симону никогда еще не доводилось стоять под дулом пистолета. На короткий момент сознание покинуло его.

— Я не очень понимаю, что означает пистолет? — Он сказал это только для того, чтобы Клаудиа оценила ситуацию. Фердинанд и так видел, что происходит.

— Пожалуйста, господин Шустер! — Рубен положил палец на спусковой крючок.

Симон поднял руки и положил их на стол. Его словно парализовало. Как он мог быть таким наивным, не подумать, что Шрайнер придет на дело с оружием! Но сейчас некогда было раздумывать над этим.

Рубен застегнул на каждой руке по паре наручников. Взял левую руку Шустера и резким движением защелкнул второе кольцо на одной из металлических стоек стеллажа, стоявшего слева от стола. Затем приказал Симону подняться и пристегнул вторую руку к стойке другого стеллажа. У антиквара не осталось никаких шансов сопротивляться. Рубен не думал, что Симон может оказать ему достойное сопротивление, но тем не менее не рисковал. Симон стоял словно распятый. Еще одной парой наручников Рубен зафиксировал ноги Симона. Все происходило в полнейшей тишине. Под конец Рубен достал из сумки рулон со скотчем.

— Ни слова, — злобно прошипел он и заклеил Симону рот.

Сделав все это, подошел к окну, опустил жалюзи. Положил пистолет на сервировочный столик. Потом включил верхний свет, снова подошел к Симону и вытащил из кармана брюк нож. Раздался короткий щелчок, и длинное лезвие выскочило наружу.

— Этот ножик очень острый, — сказал Клаус.

Он поднес лезвие к предплечью Симона, провел по коже и сделал длинный, но не очень глубокий порез. Шустер застонал.

— Это лишь маленькая преамбула. Демонстрация правил игры, которая сейчас начнется. Я буду задавать вопросы. Вы будете либо кивать головой в знак согласия, либо отрицательно качать ею. Таким образом мы сможем правильно понимать друг друга. Если вы киваете, значит «да». Если отрицательно качаете, значит «нет». Понятно?

Симон кивнул.

— Хорошо. Дальше. В определенной степени — дружеский жест с моей стороны. Много лет я искал сокровища Шнеллера и собрал большое количество документов, о которых вы знаете. Поэтому я так же хорошо информирован о сокровищах, как и вы. Если попытаетесь соврать, я сразу догадаюсь. И последнее. Если вы не захотите найти со мной общий язык, эта минута станет последней в вашей жизни. И не стоит думать, что я не убью вас только потому, что после вашей смерти не смогу узнать тайну. Останется ваша дочь. Я знаю о ней так же много. Она будет следующей. Ну, после этого лирического вступления перейдем к допросу.

Клаудиа, словно окаменев, сидела на своей коробке. Она не испугалась, нет. Ее буквально парализовало. Девушка была не в силах сдвинуться с места, не в силах думать. Просто сидела, словно слушая радиоспектакль. Каждое слово.

— Сокровища у вас?

Симон кивнул.

— Вы спрятали их здесь, в доме?

Симон отрицательно покачал головой.

— Вы арендовали банковские ячейки?

Симона затрясло. Тут же лезвие ножа прошло по его второму предплечью. Выражение лица Рубена не изменилось. Симон очнулся и снова кивнул. Боль растекалась по всему телу. Ему стало плохо. Шустер испугался, что его стошнит и он захлебнется собственной рвотой. Закрыв глаза, он попытался успокоиться.

— Это не очень хорошая смерть — захлебнуться в своей рвоте, — заметил Клаус Рубен. — Сокровища разложены по нескольким ячейкам?

На этот раз Симон кивнул мгновенно.

— Сколько ячеек? Кивните столько раз, сколько их на самом деле.

Симон честно кивнул три раза.

— Ключи находятся здесь, в доме?

Кивок.

— Здесь, в комнате?

Снова кивок.

— Хорошо. А теперь будьте внимательны, переходим к самым важным вопросам. — Рубен еще раз запустил руку в портфель и извлек оттуда маленькую ампулу. — Если вы ответите на следующие вопросы, вы выпьете это здесь. Потом мы вместе пойдем к моей машине. Вы быстро уснете. Если после этого мне удастся открыть ячейки и забрать их содержимое, вы проснетесь завтра в моей машине. Если возникнут трудности, то… нет. И тогда я займусь вашей дочерью, Клаудией. Понятно?

Кивок.

— Хорошо. Я догадываюсь, что, кроме ключей, должен быть пароль для допуска к ячейкам. Так?

Симон снова кивнул.

Клаудиа слышала все слова, но они проходили как бы мимо ее сознания. Она не понимала, что происходит. Тихий голос Рубена словно гипнотизировал, вводил в транс.

— Все проще, чем я думал. Вы очень сговорчивы. — Клаус Рубен не скрывал удовлетворения. — Сейчас вы скажете мне, где находятся ключи.

Симон кивнул головой в сторону полки, висевшей рядом с окном.

— Вы спрятали их в одной из книг?

Шустер кивнул.

— Хорошо. — Клаус положил нож на стол, подошел к окну и, немного поразмыслив, произнес: — Я заклеил вам рот, чтобы вы не могли кричать. Поэтому дирижируйте головой.

Это выглядело достаточно забавно. Напоминало детскую игру «Холодно — горячо». Только вместо слов Симон кивал или мотал головой из стороны в сторону, пока Рубен приближался к цели.

Фердинанд не поверил в историю со снотворным. Шрайнер, или как его там, убьет Симона, как только окажется у цели. И Фердинанд принял решение действовать. Момент был подходящий. У противника не было в руках оружия. Нож лежал на письменном столе, пистолет — на сервировочном. Фердинанд проигрывал только за счет того, что дверь в хранилище открывалась не внутрь помещения, а, наоборот, к лестнице. Поэтому он упускал драгоценные секунды. Плохо было также, что, открывая дверь, он терял Шрайнера из виду. Фердинанду надо было сначала определить направление броска, а лишь потом действовать. Сейчас Фердинанд не видел Шрайнера, только слышал, как тот ищет книгу. Но через несколько мгновений он найдет ее и вернется к столу. Ему нужно будет пересечь комнату. Фердинанд бросится в атаку, когда Шрайнер покажется справа в поле его зрения. Он не боялся борьбы. Он был выше и тяжелее Шрайнера. Это, правда, ничего не значило. Но рискнуть стоило.

— Это она?

Симон кивнул, свирепея. Он не мог больше терпеть боль. Рубен взял книгу с полки.

— Классика, — проговорил он одобрительно. Ключи лежали в специальной нише, вырезанной в страницах тома. Клаус шагнул с книгой в руках в направлении письменного стола.

— Теперь пароли и адреса банков. Тогда можно будет закончить дело.

Клаус Рубен успел лишь вздрогнуть, когда внезапно открылась дверь и какой-то человек с диким криком кинулся на него. Но он мгновенно собрался, бросил книгу и, когда последовал удар, даже не стал пытаться удержаться на ногах. Наоборот, упал на пол, следя лишь за тем, чтобы не удариться головой, одновременно схватив противника за рубашку и увлекая за собой. Фердинанд, нацеленный на удар, не ожидал этого и по инерции полетел вслед за противником. Рубен к тому же подставил лоб так, что Фердинанд разбил губы. Он закричал от боли, почувствовав, как из разбитых губ потекла кровь. На мгновение он потерял ориентацию. Этого Рубену хватило, чтобы вскочить и нанести противнику удар коленом в голову. Фердинанд упал, и Рубен нанес еще один удар подошвой ботинка ему по горлу. Тот начал задыхаться. Рубен бросился на него сверху, схватил за волосы и принялся бить затылком об пол. После третьего удара Фердинанд потерял сознание.

Рубен схватил противника за горло, навалился на него всей тяжестью тела и стал душить. Его мышцы дрожали от напряжения, он покрылся липким потом, уже зная, что все кончено.

Клаудиа очнулась от оцепенения, в котором пребывала несколько последних минут. Дикие крики, звуки борьбы и удары подняли ее с места. «Фердинанд», — подумала она и бросилась вниз по лестнице. Осторожно заглянув в комнату, она увидела ноги Фердинанда. Тот уже бился в конвульсиях. Рубен лежал на нем, подставив спину. Она смотрела на Симона, не зная, что делать. Симон кивнул головой в сторону сервировочного столика. Она проследила за движением его головы и увидела пистолет. Это было небезопасно. Оба противника находились в метре от стола. Но Рубен так увлекся борьбой, что не заметил, как девушка скользнула к столику, схватила пистолет и быстро отскочила назад, к двери. Рубен не успел среагировать, хоть и уловил движение в комнате.

— Прекратить! — не своим голосом заорала Клаудиа. — Руки вверх!

Она не имела понятия, заряжен ли пистолет, как им пользоваться, стоит ли он на боевом взводе, но спросить было не у кого. Трясущимися руками она направила пистолет на Рубена. Сцена была фантастическая, как в каком-нибудь американском боевике. Она начала бы дико смеяться, увидев себя со стороны.

Рубен почувствовал, что его противник без сознания. Не мертв, но уже не опасен. Он медленно повернулся. «Свиньи, — подумал он. — Снова провели меня как идиота». Он попытался сосредоточиться. Ему потребовалась всего секунда. Его пульс стал реже. «Это всего лишь его дочь, — пришло ему в голову. — Только три шага». И он метнулся к ней.

Клаудиа не раздумывала. Когда негодяй рванулся к ней, она нажала на спусковой крючок. Клаудиа удивилась, не услышав выстрела. Она вообще не поняла, был ли выстрел. Только когда Рубен замер, не дойдя до нее полшага, нажала на спусковой крючок еще раз, сама не понимая зачем. Рубен рухнул на пол рядом с Фердинандом и затих.

В хранилище воцарилась тишина. Девушка почувствовала, как бешено бьется сердце. Ноги дрожали и подкашивались, но руки по-прежнему крепко сжимали пистолет.

— Что мне делать? — внезапно дико заорала она. Словно стремясь ответить на этот вопрос, Фердинанд начал шевелиться. Хрипя и держась за горло, он поднялся на колени. Он не сразу понял, кто перед ним лежит. Фердинанд приложил руку к горлу Рубена. Тот был мертв. Только теперь он заметил Клаудиу, все еще целившуюся в Клауса.

— Клаудиа, опусти пистолет, — прохрипел он. — Или лучше отдай мне.

Когда Фердинанд освободил Симона от скотча и наручников, Клаудиа спрятала ключи обратно в книгу и поставила том на место. Симон сложил вещи Рубена в его портфель. Потом все вместе принялись убирать следы борьбы. Инкунабулы остались лежать на столе. Все происходило в полнейшей тишине. Когда порядок был восстановлен, Симон попросил принести ему виски. Фердинанд поднялся на второй этаж, принес бутылку и три стакана. Все трое выпили, и Симон отправил Клаудиу за врачом.

Фердинанд осторожно ощупал горло.

 

ГЛАВА 30

— Симон, давай наконец выпьем!

Доктор Хартвиг Мальц подозвал Шустера, который только что поприветствовал последних гостей клуба Фонтане и поднялся на террасу. Шустер оглядел сад, и его взору представилась картина, которую можно было бы назвать «День победы». Гости и члены клуба, обычно достаточно сдержанные в первые минуты таких мероприятий, вовсю закладывали за воротник. Симон был вынужден, хоть и с опозданием, признать, что идея пригласить гостей из Дрездена была не так уж и плоха. Макс организовал для них специальный автобус.

Хартвиг Мальц стоял в компании с Берндом Винтером, Максом и Клаудией. Симон взял бокал с вином и присоединился к этой маленькой группе.

— Тост в честь инициатора литературного фестиваля. — Мальц поднял бокал. — Без тебя, дорогой Симон, ничего бы не состоялось!

Они сдвинули бокалы. Лицо Хартвига на глазах становилось пунцовым.

— Симон, — он обнял друга за плечи, — я думал, ты не переносишь запах ландышей. В прошлом году у меня в гостях тебя очень сильно напрягал запах этих маленьких цветочков, когда мы выходили в сад. И что я вижу сейчас? — Он показал рукой в сторону флигеля, где жили Фердинанд и Джулия. — Целый цветник ландышей! Причем недавно посаженный. Как ты дошел до этого?

Клаудиа крепко вцепилась в Макса.

— Видишь ли, Джулии несколько дней назад исполнилось сорок лет. И когда я спросил, какой подарок она хочет получить на свой юбилей, она попросила маленький цветник из ландышей рядом с их домиком.

Все посмотрели на цветник. Он был не очень большой, где-то полтора на два метра, и представлял собой бело-зеленый ковер. Листья легко шевелились под ласковым весенним ветром.

— Потрясающе! — Мальц был очарован. Он очень любил ландыши. — Великолепный подарок на день рождения! Я не ожидал, что ты способен на такое.

— Ну да. Юбилей. Да еще у Джулии! Как можно было отказать?

Симон вопросительно посмотрел на Клаудиу и Макса.

— Что с вами, дети мои? — Он только проводил последнего из гостей. — Почему вы не уходите? Уже полпервого ночи.

— Ты так хочешь скорее избавиться от нас? — спросила Клаудиа.

— Нет, конечно. Но мне показалось… Давайте-ка еще выпьем.

— Садись, я принесу еще бутылку. — Клаудиа отправилась на кухню.

Джулия и Фердинанд только закончили мыть посуду.

— Нужно еще что-то? — спросила Джулия.

— Бутылку шампанского, — заплетающимся языком отозвалась Клаудиа. Она уже заметно опьянела. — Спасибо, я справлюсь сама.

Достав из шкафа бутылку, Клаудиа поспешила назад в гостиную.

— Кто открывает?

Симон открыл бутылку, разлил шампанское в бокалы.

— Удачный день. Вы не находите?

Клаудиа завалилась на софу, дрыгая ногами, как ребенок. Симон погасил верхний свет, приглушил свет торшера. Джулия и Фердинанд зашли в гостиную, пожелали всем спокойной ночи и отправились к себе. Симон опустился в кресло. Клаудиа продолжала кататься по дивану туда-сюда.

— Что с тобой?

Она не ответила, сбросила туфли и подобрала ноги. Симон ничего не мог понять.

— В банковском деле обычно заняты очень серьезные и принципиальные люди, — начал Макс. — В Германии это правило.

— Да, да. — Симон совсем не понимал, куда клонит Шнайдер. — Если не принимать во внимание некоторые очевидные промахи…

— Конечно. Но вот в Южной Америке я знаю пару банкиров, которые имеют неплохие связи на Карибах.

— Ну? — Симон по-прежнему не понимал Макса.

— Ну так вот. Там крутится много денег. Не всегда чистых денег.

— Это для меня не ново.

— Правильно. А я имею в виду средневековые украшения, драгоценные камни, золотые монеты… все это можно там выгодно продать, даже очень выгодно. Если вещи не пропадут…

— Что-то я не пойму никак. — Симон посмотрел на Клаудиу.

— Я уже готова, — пробормотала она заплетающимся языком, опустошила свой бокал и снова протянула его Максу. Тот налил ей еще шампанского.

— Я очень быстро смекнул, что с твоим литературным фестивалем все обстоит не так просто, — продолжал Макс. — Потом внезапный интерес к Фрауенкирхе. Я поговорил с доктором Мальцем. Он тоже очень удивился твоему спонтанному рвению. Потом история с павильоном, интернет-проектом, внимание к Блюэрпарку, несмотря на то что в Дрездене нашлись бы места и поинтереснее. И наконец, загадочное убийство Хильбрехта у тебя в доме. Заслуженный профессор права — взломщик! Что-то стояло за всем этим. В конце концов я не выдержал и спросил Клаудиу. Сначала она молчала. Но потом… извини, Симон, я немного надавил на нее.

— Когда?

— Несколько дней назад, — глупо хихикнула Клаудиа. Ее стакан снова был пуст.

— Макс знает все?

— Все, включая историю с клумбой, если ты это имеешь в виду.

Несколько минут все молчали. Симон понимал, что с Максом у Клаудии был совершенно другой разговор, чем с отцом. Следовало учитывать их чувства друг к другу.

— Ну и?.. — спросил Шустер.

— Как говорится, у меня налажены там кое-какие контакты, — улыбнулся Макс. — Благодаря этим контактам все сокровища можно сбыть разом. Я уже кое-кому звонил по этому поводу. Уверяю, ты не найдешь ничего надежнее. Вам самим не следует лезть в это дело.

— А как все будет происходить?

— Очень просто. Приедет некто из Южной Америки. Осмотрит все и назовет цену. Если вы согласитесь, на некий счет упадут деньги. Как только перевод денег будет подтвержден банком, товар заберут.

— Куда будут переведены деньги?

— Лучше всего в один из трехсот банков, имеющих свои филиалы на Каймановых островах, дабы избежать налогов.

— Макс, не пойми меня неправильно. Но что ты хочешь иметь с этого?

Макс засмеялся.

— Ничего.

Клаудиа уже была пьяна и глупо хихикала в углу на диване.

— Подожди, — сказал Симон Максу. — Я сейчас вернусь.

Он поднялся наверх, чтобы взять еще бутылку виски. Стоя перед «алтарем», подумал о Франциске. Пора бы ей позвонить. Пожалуй, завтра утром. Потом снова спустился вниз.

— Здесь еще достаточно. Будешь?

Макс не возражал. Симон наполнил бокалы.

— Южная Америка. — Симон рассуждал вслух. — Надо думать, некоторая сумма от выручки за сокровища осядет на чьем-то счету в виде комиссионных?

— Не без этого. Но я думаю, тебе совсем не хочется, чтобы возник еще кто-то, кому захотелось бы отнять у тебя клад. Нет? Наверное, достаточно Хильбрехта, фон Зассена… Да и человека под ландышевой клумбой…

Симон и сам был того же мнения.

— Я, конечно, не уверен на сто процентов, но за тем типом, что покоится теперь под клумбой, похоже, никого нет. Поэтому я думаю…

Макс решил сменить тему:

— А что поделывает Франциска?

— Откуда ты знаешь об этом? Тоже от Клаудии?

Макс кивнул.

— Франциска? — По лицу Симона пробежала тень улыбки. — Собирает свои вещи в Гамбурге. Через несколько дней надеюсь увидеть ее в Берлине.

— Здесь, у тебя в доме?

— На какое-то время, — уклончиво ответил Шустер.

— Гм. И… — Макс взглянул на Клаудиу, которая наконец уснула и тихо посапывала. — Я еще хотел спросить… Что вы сделали с машиной, на которой приехал господин, что лежит под клумбой?

— Фердинанд отогнал ее в центр города и оставил в одном из переулков.

Несколько минут мужчины молчали.

— Клаудиа… у меня возникло ощущение, что она хотела мне еще что-то сказать. — Симон вопросительно взглянул на Макса.

— Да… она хотела… это… — Макс нервно заерзал. «Нет, — подумал Симон. — Только не это».

— Она беременна.

— Мне, конечно, не следует вмешиваться, — произнес Симон, переваривая новость. — Но вы уже подумали, как назвать малыша?

Макс покачал головой.

— Иоганн или Иоганна. По-моему, неплохо, — засмеялся Симон. — Значит, нам следует поторопиться с сокровищами, чтобы у моего внука или внучки с самого начала жизни не возникало никаких финансовых проблем.