Знаки, следы, указания  

Тема, затронутая в этой главе, обсуждалась настолько часто, что очередной рассказ о знаках, указывающих на след сокровищ, покажется, по меньшей мере, плагиатом. Однако мы вынуждены повториться. В конце концов, существуют пергамента с их странным, удивительным содержанием, которое, если верить расшифровке, таит в себе некие указания. Существует история о том, как, получив некое послание от знаменитого художника, изобразившего в «Пастухах Аркадии» окрестности Ренна, королевский сюринтендант стал сказочно богат. Его ждала печальная участь: королевского министра посадили в тюрьму, в то время как его король окружил себя сказочной пышностью. Наконец, сохранилась церковь, построенная в позапрошлом веке внезапно разбогатевшим кюре. По мнению специалистов, в ее интерьере можно найти девяносто отклонений от церковной нормы. Около двадцати авторов считают, что они нашли в храме некие знаки, которые могут указать на место, где зарыто баснословное сокровище или хранится ключ к тайне аббата. Некоторые из них расшифровали все… и не нашли ничего. Но они твердо уверены в том, что открытие не за горами!

Итак, «знаки» существуют. Чтобы понять их тайный смысл, нам придется вновь посетить церковь — правда, не ради того, чтобы искать милосердия Божьего.

Еще на пути к храму мы вспоминаем о первом «знаке»: церковь посвящена Св. Магдалине. Однако стоит ли из-за этого, оставив все дела, бросаться с киркой и лопатой к источнику Магдалины в надежде на то, что в «имени» храма зашифровано указание географического объекта? Это будет пустой тратой времени. Историческая справка, приведенная нами, уменьшит значимость этого «знака»: церковь Св. Магдалины существует с 1231 года. В Реде было два храма, один из которых был посвящен Св. Петру, а другой — Марии Магдалине.

Слева, перед портиком храма, находится самая обычная статуя Девы, напоминающая Богоматерь Лурдскую. Наш взгляд останавливается на надписи, начертанной на основании: «Покайтесь, покайтесь!» Эти слова приписывали Деве Марии, явившейся в 1846 году в Ла-Салетте. Некоторые из серьезных исследователей утверждают даже, что Богоматерь, установленная Соньером на «вестготской» колонне, похожа на некую мадмуазель де ла Мерлиер, родственницу уже известной нам Эммы Кальве. Что побудило Соньера к такому «святотатству»: скептическое отношение к «явлениям» Девы Марии? Отрицание любых догм?

Тем же внимательным взглядом окинем основание этой статуи: перед нами колонна времен вестготов (или Каролингов), внутри которой Соньер нашел пергаменты. Разумеется, на колонне начертан крест — и этот крест перевернут: 

Маловероятно, чтобы подобный знак мог появиться из-за рассеянности каменщиков, случайно перевернувших опору во время ее установки. В таком случае придется предположить, что священник не заметил, что при входе в его церковь красуется перевернутый крест. Однако нельзя ли считать этот крест знаком, свидетельствующим о неких колдовских ритуалах? Дело в том, что в некоторых обрядах деревенских колдуний можно найти следы религиозных ритуалов, производимых в обратной последовательности. Однако такая трактовка чрезмерно упрощает вопрос… На опоре есть еще одна, на первый взгляд безобидная, надпись: «Миссия 1891». О какой миссии идет речь? Мы уже упоминали, что это слово обретает иной смысл, если разбить его надвое: «mis Sion», то есть «основанный Приоратом Сиона». Итак, сведущий в этом вопросе исследователь с легкостью обнаружит на опоре Девы три указания: «поддельная» Дева, перевернутый крест, Приорат Сиона — знаки, свидетельствующие об отступничестве от христианства и принадлежности к оккультному ордену. Мы ограничимся лишь осторожным замечанием: все это выглядит так, словно создатели этого маленького шедевра бросили тем самым вызов Ватикану — знаки, обнаруженные в храме, понятны верхушке Католической церкви, однако простой христианин не видит в них никакого смысла.

Мы находимся у входа в храм. Две надписи на перекрытии предупреждают входящего: «Terribilis est locus iste» и «Domus mea domum orationis vocatur». «Сие ужасно место»… заложен ли в этом изречении философский смысл — или же таится намек на некое тайное место? Вторая цитата взята из канонического Евангелия: «дом Мой домом молитвы наречется для всех народов» — эти слова произнес Иисус, изгнавший торговцев из храма. Однако стоит вспомнить и то, что сказал Иисус далее: «…а вы сделали его вертепом разбойников». Во французском варианте этой цитаты слово «вертеп», обозначенное лексемой «caverne», может иметь еще одно значение: пещера, подземелье, в то время как «разбойник» («voleur») может означать и вора… Тогда, быть может, «место сие ужасно» из-за «воров»? Грабителей в этой истории предостаточно: это и вестготы, похитившие священные сокровища при взятии Рима, и сами римляне, разграбившие храм Соломона при взятии Иерусалима. Следовательно, тайна Ренн-ле-Шато — это похищенные священные сокровища… Что ж, загадка разгадана с первой попытки? Увы: простота подобного предположения несколько смущает исследователя.

Помимо надписей, на перекрытии можно увидеть два герба: один — епископа Каркассона, монсеньора Бийара, другой — папы Льва XIII. Второй из них, высеченный на замке свода, снабжен девизом: «Lumen in coelo» («Свет небесный»). О чем идет речь? Скорее всего, ответ следует искать в довольно сомнительном произведении «Предсказание о римских папах». Принято считать, что «Предсказание…» было написано приблизительно в 1140 году св. Малахией, примасом Ирландии и другом св. Бернарда. Рукопись представляет собой список пап, которые в дальнейшем появятся на Святом престоле: к каждому из будущих избранников Малахия прилагает краткое витиеватое определение-характеристику. Предсказания Малахии довольно точны: определения, данные им понтификам, прекрасно соотносятся с теми или иными их качествами (однако заметим, что на Григории XIV, избранного в 1590 году, в системе предсказаний происходит сбой). Итак, поместив два герба над входом в храм, Соньер воздал дань уважения своему епископу и папе: что ж, это честная борьба! Однако мы можем заметить, что священник тем самым проявил вкус к оккультизму, поскольку «Предсказание о римских папах» не содержит в себе ни догматов римской веры, ни чего-либо похожего на то.

Наконец, мы обращаем внимание на надпись, имеющую двоякое прочтение. Центральная статуя снабжена девизом, высеченным над крестом с расширяющимися концами: «Сим знамением ты его победишь». В цитате допущена ошибка: «In hoc signo vinces» означает «Сим победиши» («Сим знамением победишь»), однако в ее французском эквиваленте, найденном в церкви, появляется артикль «1е». Такой «извод» надписи подталкивает либо к поиску сокровищ, либо к философскому рассуждению, либо к вопросам, касающимся религии.

Разумеется, на первом месте оказывается поиск сокровищ: об этом красноречиво свидетельствует тот факт, что предметами первой необходимости в деревушке Ренн-ле-Шато стали масштабные карты, линейки и карандаши. А поскольку «его» (то есть сокровище) победить можно лишь «крестным знамением», кладоискатели спешно осваивают чертежное дело: вычерчивают на карте местности уйму всевозможных крестов, отыскивая тем самым место, которое окажется в центре такого креста или в одной из его перекладин, и отправляются на поиски сокровищ. Что лишь на руку торговцам картами и продавцам спортивной обуви.

Однако прежде чем кидаться на поиски, стоило бы немного поразмышлять над значением этой фразы. Если местоимение «lе» означает беса, поддерживающего кропильницу, то в данном выражении нет ничего сверхъестественного: действительно, могущество, порожденное крестом, то есть верой в Бога, дает человеку возможность противостоять дьяволу. Подобная фраза не вызвала бы нареканий в какой-либо другой церкви, поэтому не стоит возбуждать дело против Соньера из-за каждой надписи, найденной в храме.

Наконец, если мы оставим в стороне философские размышления и вспомним историю, то «In hoc signo vinces» напомнит нам об одном военном эпизоде, произошедшем во времена Константина Великого. Константин I готовился дать сражение Максенцию, и исход схватки решал, кому из них будет суждено главенствовать над Римской империей. Победил Константин. Перед боем ему и его армии было знамение: в небе появился крест с надписью «Сим победиши».

В следующей главе мы расскажем и о другой, не менее важной битве Константина Великого. Разбив войска Максенция при помощи «крестного знамения», император решил навести порядок как в организации Христианской церкви, так и в ее догматах. В 325 году он созвал знаменитый Никейский собор, на котором были обвинены в ереси около 84% епископов. Их интересы отстаивал священнослужитель Арий, так же, как и они, отрицающий первый догмат веры, предложенный в Никее.

Вестготы оставались преданными последователями христианской веры… или были обращены в ересь Арием. Эти две формулировки в принципе обозначают одно и то же, поэтому каждый волен выбрать высказывание, более ему подходящее.

Итак, можно ли считать слова Константина Великого (этого акушера христианства с акушерскими щипцами для неохристианизма), помещенные в храме, своеобразным официальным уведомлением Соньера: «Я знаю о вероломстве, сопровождавшем разработку римско-католических догматов; я не их принимаю»? Дерзкая гипотеза, скажете вы? Однако если вспомнить, что у храма нас встречает перевернутый крест, то такая постановка вопроса не кажется такой уж абсурдной.

Взглянем на дьявола, поджидающего нас на портике храма. Многие уверены, что это Асмодей, хромой бес, которому было поручено охранять сокровища царя Соломона. Как не усмотреть в этом намек на сокровища храма Иерусалимского, стражем которых стал уродливый бес на портике? Однако действительно ли это Асмодей? Дьявол держит кропильницу: нельзя ли усмотреть в этом еретический намек? Согласно христианской теологии, мир — это арена действия двух первопричин, двух начал: добра (духа) и зла (материи). Подобное мировоззрение было свойственно также манихейству, богомильству и религии катаров. В ходе развития теологических идей можно усмотреть две тенденции: тяготение как к радикальному дуализму, так и к дуализму умеренному. В первом случае добро и зло становились непримиримыми противниками. Во втором случае зло могло стать ступенькой к добру; без противостояния в человеке двух начал невозможно было бы его становление, созревание его свободной воли. Для умеренных дуалистов дьявол был частью божественного замысла, противостояние двух начал к концу человеческой жизни должно было завершиться его поражением. Так нельзя ли увидеть в соединении дьявола и кропильницы намек на катаризм?

В этой невероятной шахматной партии дьявол обрел достойного противника — Иисуса Христа. Дьявол с кропильницей, устроившийся на портике, устремил взгляд к купели, возле которой установлены статуи Христа и Иоанна Крестителя, совершающего обряд крещения Иисуса. Из века в век длится поединок между двумя сыновьями Бога: не будь этой игры — не существовало бы и «шахматной доски», мироздания… Подобная двойственность лишь усиливает впечатление, произведенное странным сочетанием дьявола и кропильницы в стенах дома Божьего.

Наш взгляд бесцельно бродит по стенам храма — и останавливается на большой фреске, расположенной над исповедальней: Иисус утешает страждущих. Любопытная особенность: земля под его ногами усеяна розами; эти же цветы внимательный посетитель обнаружит и в тимпане церкви. На первый взгляд намек достаточно ясен: это знак принадлежности Соньера и его знакомых к ордену розенкрейцеров… или же попытка замести следы?

В церкви насчитывают семьдесят глифов с выбитыми на них буквами М. S. Потрясающая находка: это же инициалы Св. Магдалины, покровительницы храма! Однако поспешим разочаровать читателя: «М. S.» может означать все, что угодно, но не «Магдалину, Святую». Дело в том, что на глифе святого инициал «S» не мог иметь подобного значения. Вернемся к тому, о чем мы уже упоминали в ходе нашего расследования: к Нотр-Дам на горе Сион. Действительно ли жизнь Приората Сиона («Mis Sion»), подающего о себе весть даже в наше время, ни разу не прерывалась со времен своего основания? Семь веков непрерывного существования ордена, зародившегося в эпоху тамплиеров, — или же возрождение из пепла во времена Соньера?

Подойдя к алтарю, мы очутимся лицом к лицу с восхитительными статуями Иосифа и Марии, установленными, как и множество других скульптур в храме, по инициативе самого священника. Иосиф держит на руках своего приемного сына, вверенного ему Святым Духом. Мария не отстает от Иосифа: в ее объятиях мы тоже видим божественное дитя! В одной церкви, у алтаря, друг против друга, — два младенца Иисуса… есть от чего прийти в замешательство! Подобное упущение заставляет поднять вопрос о том, насколько тщательно выбирал Соньер столь многозначительные символы. Мы не станем ссылаться на философский дуализм катаров: им было бы трудно признать в Люцифере сына Божьего, доверенного Марии и Иосифу. В таком случае перед нами два спасителя, два младенца Иисуса? Когда мы вновь вернемся к этому вопросу, мы узнаем, что в одном из этих младенцев признавали брата Христа, чуть ли не его близнеца… появившегося на свет приблизительно за 1800 лет до Иисуса.

Однако до сего момента мы не обращали внимания на те знаки, которые, как принято говорить, указывают путь к сокровищам. Анализируя изменения, внесенные священником в интерьер храма, мы старались понять самого Соньера. Что нам удалось открыть? То, что наш аббат, вероятно, был членом некоего оккультного ордена. Вряд ли обычный кюре, строго придерживающийся католических догм, поместил бы перевернутый крест у входа в храм Божий или сделал бы дьявола помощником самого Бога… Священник, поклонявшийся двум младенцам Иисусам, скорее всего, был не в ладах с ортодоксальной христианской верой.

Стоит ли понапрасну клеветать на безупречного священника? На кюре, виноватого лишь в незаконных махинациях с мессами? На ни в чем не повинного строителя обычного храма… простите, двух храмов!

Для дальнейшего разъяснения лучше всего ненадолго покинуть храм и отправиться в лавочку «Дом искусств», где нас встретит ее хозяин, господин Ален Фераль. Не будучи уроженцем этих мест, о себе господин Фераль рассказывает крайне мало. Иногда он вспоминает о Жане Кокто, которого считает своим учителем. Не имея своей позиции в интересующем нас деле, Ален Фераль, тем не менее, не остался полностью в стороне: его руками сделан восхитительный макет церкви, окружающих ее улиц и двух садов, один из которых расположен у дома священника, а другой — у кальвера. Если обратиться к этой модели, а затем сверить ее показания с истинным положением вещей, то окажется, что рядом с деревенской церковью можно обнаружить второй, симметричный ей храм. Дело в том, что за шесть лет до начала реконструкции церкви, в 1891 году, Соньер расположил за ее пределами целый архитектурный ансамбль, настоящий «храм-двойник». Однако элементы этого целого соотносятся с церковным ансамблем по принципу зеркального отражения. Рассмотрим этот вопрос подробнее.

План Алена Фераля

1 — Бельведер; 2 — парк: 3 — башня Магдала; 4 — лестница и проход; 5 — проход; 6 — кладбище; 7 — оссуарий; 8- колокольня; 9 — церковь; 10 — дом священника; 11 — сад при дворе; 12 — вилла Вифания; 13 — веранда; 14 — грот; 15 — сад при кальвере; 16 — кальвер; 17 — сад у колонны.

Для этого следует взять за ось симметрии линию, параллельную храму и проходящую в метре от него: этот метровый сдвиг будет соответствовать толщине воображаемой стены, отделяющей церковь от ее наружного «двойника». В таком случае окажется, что исповедальня расположена симметрично опоре, на которой установлена статуя Девы. Эта колонна когда-то была перевернута, о чем свидетельствует уже описанный нами крест. Центральная дорога в саду параллельна нефу храма. Кальвер, установленный аббатом, идеально симметричен алтарю. Заметим, что в этом месте, у кальвера, когда-то располагалась плита, обнаруженная Соньером в церкви. Долгое время она служила подножием алтаря, пока в ходе работ аббат не велел переместить ее. Перевернув плиту и установив ее у кальвера, Соньер вернул ей ее истинное положение: ее гравированная сторона стала видна (речь идет о «Плите рыцарей», которая впоследствии стала достоянием музея). Относительно новой ризницы можно сказать, что она симметрична колокольне, но осью симметрии в этом случае становится ее восточная стена.

Исповедальня, алтарь, колонна со статуей Девы и кальвер образуют идеальный квадрат.

Каждый из этих элементов занимает то же положение, что и ладья в шахматах.

Симметрично друг другу расположены и кресты: один находится под алтарным сводом, другой можно обнаружить на фундаменте кальвера.

Можно было бы привести еще немало примеров симметрии, однако мы обратимся к двум интересующим нас точкам, в которых, как кажется, можно увидеть определенный символический смысл.

Снаружи, между колонной (симметричной исповедальне) и кальвером (симметричным алтарю) Соньер расположил бесполезную на первый взгляд дверь: она наглухо закрыта, у нее нет ни замков, ни петель. Можно ли в таком случае предположить, что в настоящей церкви путь из исповедальни к алтарю невозможен? Другими словами, что Господь Бог не внемлет кающемуся человеку?

В имении Соньера есть и другие симметричные элементы. Согласно плану господина Фераля, сад священника был квадратной формы (за исключением одного закругленного угла); в углах этого квадрата были расположены две башни — Магдала и симметричная ей оранжерея (башня из стекла, укрепленная простой металлической арматурой).

Итак, во время нашего очередного визита в церковь мы в еще большей степени уверились в вероотступничестве Соньера. На это указывают и невидимая церковь, симметричная храму Святой Магдалины, и непреодолимый барьер между покаянием и прощением Господа… Завзятые спорщики могут упрямо стоять на своем, однако их спору не будет конца, если они вздумают утверждать, что Соньер был прилежным богобоязненным кюре, свято верующим в религиозные догмы! Тем не менее господин Фераль убежден в том, что Соньер никогда не порывал с «иным христианством», более того, он не отрекался ни от веры, ни от своего звания. Насколько мы помним, Беранже Соньер упорно боролся за право быть священником, всеми силами пытаясь избежать запрета на отправление обязанностей священника, который ему грозил. Однако что за «иное христианство» имел в виду Ален Фераль?

Занимаясь реставрацией своего места службы, Соньер изменил или вовсе заменил витражи. Так, он велел отпилить мешавший брус с таким расчетом, чтобы солнечные лучи, проходя сквозь витраж без помех, могли освещать алтарь. Фактически, начиная со дня весеннего равноденствия, священник, находившийся рядом с алтарем, не видел солнца уже с половины одиннадцатого утра. Что открылось взгляду, когда Соньер расширил витраж?

Витраж, установленный Соньером, посвящен одной из христианских тем: воскрешению Лазаря. Правда, заметим, что тема эта не только христианская: во всех религиях таинств и гностических учениях найдется упоминание о неизбежной смерти «человека старого» и рождении «человека нового», который будет допущен в Царствие Небесное. Роль символа этого изменения довольно часто играла Пасха. Однако стоит упомянуть, что в различных верованиях ее дата варьируется. Немного обобщая, можно сказать, что существуют два типа верований: религии, основанные на лунном символизме, и религии солярные. В первом случае дата Пасхи будет подвижной; во втором случае она совпадет с днем весеннего равноденствия. Согласно этой классификации, христианство представляет смешанный тип: в нем есть как лунный символизм (религия Старого Завета), так и солярный (разве не является Сын Божий солярным героем?).

Известно, что в эпоху предполагаемого рождения Христа существовала философская школа: ессеи — таинственное, эзотерическое и элитистское общество. Был ли Иисус принят в секту ессеев, познал ли он их учение? На этот вопрос пока что нет единого ответа. Во всяком случае, у ессеев был великий духовный наставник, «Учитель праведности», передавший свое послание миру за пятьдесят или восемьдесят лет до нашей эры. Религия ессеев зиждилась на «поиске» более существенном, нежели поиск «избранного народа» или же тот, к которому впоследствии пришло христианство.

Дата Пасхи ессеев была скользящей, в соответствии с пятнадцатым днем нисана, месяца цветов. Принимая во внимание сдвиги, из века в век увеличивавшие разницу между календарным годом и солнечным, мы можем смело предположить, что весенний праздник ессеев и дата весеннего равноденствия совпадали. Напомним, что в один из годов XVII века папе Григорию XIII пришлось вычеркнуть из календаря десять дней, для того чтобы уравнять григорианское и юлианское летоисчисления. Однако подобная мера не была принята в отношении еврейского календаря. Поэтому, если мы соотнесем «15 нисана» с днем весеннего равноденствия, мы должны учитывать и недельное отклонение.

Что же происходило в Ренн-ле-Шато в ту неделю, которая предшествовала равноденствию? С 11 по 17 марта, в момент истинного полдня (11.58–12.02, принимая во внимание сдвиг между солнечным и общепринятым временем), солнечные лучи, проходя сквозь витраж, расширенный Соньером, проецировали его на алтарный камень. Таким образом, в определенное время суток на алтаре появлялось изображение голубых яблок, присутствовавших в витражной картине. Это восхитительное зрелище удалось снять Алену Фералю.

Мы еще вернемся к голубым яблокам, поскольку они упоминаются в одном из расшифрованных пергаментов. Однако какое тайное значение вложено в цвет, столь неподходящий для яблок? Фераль не дает нам ответа на этот вопрос. Остается лишь выдвинуть несколько гипотез. Возможно, что в витраже фигурируют яблоки грехопадения; им придан небесно-голубой цвет, для того чтобы передать идею искупления грехов. С другой стороны, в изображении голубых плодов может таиться намек на царскую, «голубую» кровь. Вопрос пока что остается открытым.

Однако господин Фераль может прояснить другой факт: в «пятнадцатом дне нисана» он видит разгадку того, какой веры придерживался Соньер. «Иное христианство», по словам Фераля, — это христианство, возвращенное к своим источникам, к традициям ессеев и даже митраистов.

От себя добавим, что Митра считался солнечным божеством. У нас еще будет возможность оценить его значимость в этом деле. Отметим и то, что катары праздновали свой праздник весны в день равноденствия. Культ Митры, учение ессеев и религия катаров походят друг на друга тем, что их можно считать «солярными религиями», даже несмотря на то, что катары и ессеи, эти спиритуалисты высокого уровня, вовсе не поклонялись солнцу…

Не прибегая к эрудиции Алена Фераля, можно предположить, что строители этой церкви, датируемой XI веком, стремились создать солнечное «оконно-алтарное» устройство, действующее в равноденствие, основываясь при этом на юлианском летоисчислении, то есть на календаре с недельным отклонением от нынешнего времени.

Вплоть до этого момента наши изыскания были направлены на то, чтобы понять самого священника, его философские или религиозные приоритеты. Однако для большинства исследователей Соньер более интересен тем, что он зашифровал в своей церкви множество посланий, указывающих дорогу к сокровищу. Поэтому мы вновь возвращаемся в храм — на этот раз для того, чтобы сосредоточить наше внимание на таинственных «дорожных указателях».

Все кладоискатели сходятся в одном: аббат обнаружил сказочное сокровище, некие ценности светского или духовного характера. Потратив на свои нужды лишь незначительную часть найденного, он не прикоснулся к тому, что являлось сокровищем сакральным, — следовательно, у нас и поныне есть шанс его отыскать. Великодушный кюре постарался превратить свою церковь в настоящий ребус, разгадка которого приведет сообразительного искателя к баснословному богатству. Рвение и усилия исследователей зависят от степени сложности, приписываемой ими ребусу аббата: одному из них будет достаточно наведаться в предполагаемые места тайника, другой примется за угломерные вычисления, третий начнет описывать круги вокруг креста и так далее. Систем расшифровок множество — столько же, сколько и самих пользователей!

Однако среди кладоискателей нет единого мнения насчет природы сокровищ. Лидируют в списке предполагаемых сокровищ Соньера реликвии храма Иерусалимского: это, вне всякого сомнения, Семисвечник и Ковчег Завета. Впрочем, одно из библейских сказаний разрушает эту гипотезу: согласно Второй книге Маккавейской, Иеремия спрятал ковчег, скинию и кадильный жертвенник в горе, «с которой Моисей, взойдя, видел наследие Божие». Недавние исследования (Дж. Нанкок. «В поисках Ковчега Завета») говорят, что эта реликвия, вероятно, исчезла в 598 году до н. э., до вторжения в Иудею Навуходоносора и вавилонского пленения; скорее всего, ее могли перевезти в Эфиопию. По мнению некоторых специалистов, об этом чуде было известно и тамплиерам: из уст одного докладчика я, к своему большому изумлению, узнал, что храмовники, оказывается, не только нашли Ковчег Завета, но и четыре раза его перепрятывали!

Сторонники «светского сокровища», то есть чистого золота, упорно придерживаются другого мнения: согласно их исследованиям, в давние времена царица Савская направила к Соломону обоз, полный золота. Мы ни на секунду не усомнимся в этом, поскольку подобное золото действительно найдено неподалеку Ренн-ле-Шато.

Семисвечник, Ковчег Завета, золото. Мы не покинем храм до тех пор, пока не убедимся в том, что в нем действительно есть указания на тайник! И вновь мы обращаемся к бесстрашному Асмодею: этот посланец ада сидит на невидимом пьедестале — быть может, в этом скрыт намек на скалу под названием «Кресло дьявола»? Пятью пальцами бес опирается о свое колено. Эксперты по части загадок Ренн-ле-Шато лишь улыбнутся: подсказка спрятана в созвучии французского слова «колено» («genou») и имени Св. Жну. 17 января, праздник Св. Жну, — долгожданный день для торговцев зимним снаряжением: в Ренн-ле-Шато стекается множество кладоискателей, уверенных в том, что Семисвечник и Ковчег Завета дадут о себе знать именно 17 января. Что, впрочем, не мешает им заниматься поисками во все оставшиеся дни года.

Щедрый на выдумки и указания Асмодей двумя пальцами очерчивает круг — в здешних краях есть Круглый источник. Грудь дьявола мало соответствует и физическим параметрам, и нормам искусства — однако в окрестностях есть место, названное «Дьяволова Грудь». Одно из ребер этого живописного хранителя кажется плоским — неподалеку от Ренн-ле-Шато раскинулось плоскогорье Пла де ла Кост. Да, этот милый дьявол, по всей видимости, озабочен не столько охраной сокровищ, сколько здоровьем тех, кто их ищет: он вынуждает их совершить сразу три «оздоровительные» прогулки в любое время — или же принять участие в крупномасштабном марафоне 17 января! Помимо всего прочего, на кропильнице выведены две буквы: Б. С. Беранже Соньер? Или же указание на слияние двух местных рек — Бланки и Сальсы?

В ходе времени появляются новые поисковые методы, в то время как старые способы понемногу совершенствуются. Однако вновь и вновь искатели сокровищ берутся за инструменты: проводят триангуляцию местности, чертят линии и ищут точки пересечений, обобщая их в получившиеся фигуры. Не спорим, это может быть увлекательнейшим занятием, способным разогнать сон и скуку в долгие зимние вечера, но к чему такое страстное увлечение? Подобно ищейке, мы выискиваем следы сокровищ, но кто бы просветил нас, в чем оно заключается! Посредниками, готовыми нас просветить, наш добрый приятель аббат почему-то выбрал людей, сведущих в кабалистике.

Фраза «Сим знамением ты его победишь», возможно, не имеет отношения к истории, связанной с императором Константином. Приглядимся к ней более внимательно: «In hoc signo vinces» в основном переводится «Сим знамением победишь», но в предложение добавлен артикль «lе». Вместе с артиклем во французском варианте этой цитаты можно насчитать двадцать две буквы. Мы уже знаем, что над портиком находится надпись «Terribilis est locus iste» — опять двадцать две буквы. Напомним о надписи, уничтоженной священником. Его предшественник, аббат Бигу, выгравировал на могильном камне маркизы де Бланшфор эпитафию, которая впоследствии, до того как ее соскоблил Соньер, была открыта специалистами. «Reddis regis cellis arctis»… Эпитафия, вызвавшая множество толкований, вновь насчитывает двадцать две буквы. Заметим, что подобная особенность есть и у древнееврейского алфавита, что часто заставляет удвоить пыл искателей сокровищ храма Иерусалимского.

Есть еще множество деталей, о которых мы не упомянули: они, безусловно, усложнят головоломку, предложенную Соньером, однако не изменят ее сути. Итак, какие выводы можно сделать на данном этапе нашего исследования церкви?

Нам удалось установить следующее: по непонятной для нас причине Соньер захотел обнародовать свое почтительное отношение к Ватикану. Также он дал понять, что в деле замешано сокровище храма Иерусалимского, и сумел заставить кладоискателей провести поиски на местности. «Еретическая» надпись была расшифрована при помощи достаточно простого анализа. Расшифровкой каббалистических намеков занялись специалисты в области Каббалы и нумерологии. Однако все выглядит так, словно аббат стремился внушить всем и каждому, что сокровища существуют и их необходимо найти, словно все это было сделано исключительно ради толпы кладоискателей или горсти прозорливых и хитрых эзотериков.

На этом мы завершим визит в церковь: дадим себе время разобраться в наших первых впечатлениях. Однако мы останемся в Ренн-ле-Шато до тех пор, пока не найдем в храме большую часть из девяноста аномалий, о которых говорил искусствовед Жан-Клод Дани.

На большом полотне поверх исповедальни Иисус утешает скорбящих и страждущих. Впрочем, пейзаж на картине ничем не напоминает Святую землю: Сын Божий обращается со словами утешения и поддержки к пастве… в самом сердце Верхнего Разе. Иисус идет по цветущему лугу в местности, хорошо знакомой каждому жителю Ренн-ле-Шато. С одной стороны открывается вид на руины замка Бланшфоров, а также на скалы «Бродяги» неподалеку от Пла де ла Рок, о которых мы уже упоминали. С другой стороны виднеется скала, напоминающая Де в Сербайру, и развалины, воскрешающие в памяти Кустоссу. В холме, оказавшемся на переднем плане, видно углубление в форме дырявого кошелька. Итак, в картине зашифрован ключ к сокровищам: Соньер отсылает нас к гроту с драгоценностями, расположенному в цветущей, скалистой и заросшей кустарником местности. Есть еще один аргумент, основанный на игре слов: возможно, грот с сокровищами нужно искать во владениях семейства де Флери.

Обновляя интерьер храма, Соньер порой и сам брался за кисть. Так, его рукой был сделан набросок картины: Мария Магдалина, молящаяся в гроте. Руки коленопреклоненной девы сложены так, что переплетенные пальцы принимают форму странной решетки. Если обратить внимание на то, что изображено за пределами грота, то можно заметить, что в его проеме виднеется скала, напоминающая утес Бланшфор. Надпись, сделанная на латыни, содержит сразу четыре ошибки: надстрочные знаки над тремя «е» и точка над «i». Таким образом, оказываются выделенными четыре слога: Je, De, Ne, Ni. «Je» может служить указанием на местный рудник, в котором добывали гагат («jais»). «De», как полагают, заключает в себе намек на скалу неподалеку от Ренн-ле-Шато, имеющую форму огромной игральной кости («dft»). «Ne» может означать скалу в форме головы с большим носом («nez»), которую можно увидеть в окрестностях Пейроля (кстати, эта же скала изображена на картине, расположенной поверх исповедальни). И наконец, под «Ni» подразумевают «Nid d'aigle» («Орлиное гнездо»), название, применимое и к пику Карду, и к горному массиву Бюгараш. Однако у нас нет достаточных аргументов в пользу подобных толкований.

Еще одно возможное указание — статуя Св. Антония Отшельника. В 356 году этот святой окончил свой путь в ущельях Галамуса, в пятидесяти километрах от Ренна, уйдя из жизни в возрасте ста пяти лет. На ум приходит и «Грот отшельника», еще одна достопримечательность неподалеку от Ренн-ле-Шато. Наблюдение, значимое для нашего расследования: лучи солнца, проходя сквозь витраж на противоположной стороне церкви, достигают статуи святого 17 января, в день Св. Жну, уже упомянутого нами.

Внимательное рассмотрение крестного пути может выявить некоторые подробности, о которых мы не найдем ни малейшего упоминания в Евангелии. Например:

На первой картине Пилат сидит на невидимом для нас троне; один из его прислужников показывает пальцем на тяжелый красный занавес. Рядом с невидимым троном, у ног негра, расположился золотой крылатый грифон. За спиной центуриона, толкающего Христа, можно увидеть очертания форта. Во всем этом можно усмотреть отсылку к Роко Негро (Черной Скале), к «Креслу дьявола» и к некоему укреплению, которое будет еле заметно с того места, куда приведут эти указания. Все три условия соответствуют месту, уже нами описанному: Круглому источнику.

На третьей картине опустившийся на колени Иисус передвигает огромный камень. Для того, кто стремится найти здесь и далее указания на сокровище, будет очевидно, что в том месте, о котором мы уже сказали, будет препятствие, скорее всего, глыба, которую придется передвинуть.

На пятой картине Симон несет крест, облегчая тем самым страдания Христа. Два центуриона несут каждый по одной сандалии, перетянутой шнурками. Ценой невероятного мозгового штурма Франк Мари догадался, что разгадка кроется в игре слов: зашнурованные сандалии приобрели в его толковании значение «две извилистые дороги»…

Таким образом, почти на всех картинах, изображающих этапы крестного пути, есть место инородным элементам, не входящим в библейский рассказ. Некоторые из них, как кажется, имеют отношение к местным реалиям; другие наводят на мысль о каких-то подземных проходах, водопадах и даже ущельях… При виде второй картины у кого-то мелькнет мысль о схожести изображенного пейзажа с Пик де Лавальдье; на восьмой виднеется мельница, когда-то находившаяся у ручья Кулер; третья возвращает нас к источнику Магдалины, неподалеку от слияния Бланки и Сальсы. От картины к картине меняется оттенок местности; второстепенные персонажи держатся кто прямо, кто криво… Неужели аббат оставил нам столько топографических указаний? Пожалуй, этим мы ограничимся.

Итак, мы рассмотрели немногие из тех знаков, которые можно обнаружить в храме: описывать каждую деталь значило бы увеличить объем книги на сотню страниц. К тому же у любителей «дела Ренн-ле-Шато» всегда есть возможность обратиться к исследованиям специалистов, посвятивших себя этой теме. Однако читатель может поверить нам на слово: те детали, о которых мы не упомянули, лишь подтверждают общее впечатление от храма… Мы же, отказываясь от подробного их перечня, преследуем одну цель: оставить время и место для размышлений. Итак, каково наше заключение?

Не может быть и речи о том, что «храм Соньера» подобен множеству других святилищ: в нем можно обнаружить не один десяток странных деталей, умышленно привнесенных в его интерьер Соньером. Возможно также, что подобные изменения были внесены той группой людей, к которым принадлежал священник. Отрицать наличие аномалий могут либо люди, находящиеся во власти предвзятого мнения (в таком случае хотелось бы узнать, каково оно), либо попросту люди неосведомленные. По завершении осмотра необычных деталей напрашивается очень простой вопрос: что было истинной целью аббата, для чего он создавал столь загадочный храм, наполненный многочисленными «знаками»? Или же никакой особенной цели и не было? Последнее маловероятно.

Исследователи, убежденные в том, что клад Соньера все еще хранится в одном или нескольких тайниках, мечтают о том, чтобы аббат оставил им хоть какой-либо знак, годный на то, чтобы сделать фантастическое открытие. Мы в свою очередь призовем на помощь спокойное здравомыслие и попытаемся проникнуть в психологию человека, оставившего после себя «храм-загадку».

Итак, напомним о двух гипотезах. Первая из них основана на том, что сокровище существует, и аббат знает, где оно ждет своего первооткрывателя. Вторая опровергает существование сокровища или же отрицает то, что аббат знал о нем (что в общем-то на данном этапе исследования одно и то же).

Обратимся к первому предположению, к которому следует добавить еще один тезис: сокровище аббата имеет исключительно материальный характер. В таком случае наш первый вопрос будет сформулирован следующим образом: возможно ли, что обладатель невероятного богатства приложил все усилия к тому, чтобы его тайник обнаружил какой-нибудь пройдоха-кладоискатель? Ведь во времена реконструкции своего храма Соньер вступил в возраст зрелости, впереди у него было двадцать, а то и тридцать лет жизни. Неужели аббат мечтал о том, чтобы в один прекрасный день ватага сообразительных молодчиков, прибывших в Ренн-ле-Шато, увела у него из-под носа его же богатство? Подобная гипотеза, разделяемая многими людьми, кажется нам немного чудаковатой. Конечно, аббат мог печься о том, чтобы сокровище не пропало после его смерти (или после смерти его подруги Мари). Однако насколько проще было бы воспользоваться одним из надежных, проверенных временем способов: завещанием или хотя бы письмом, которое вскрывают лишь после смерти отправителя… Есть ли более худший способ сохранить свое богатство, нежели тот, которым решил воспользоваться аббат? Поставить вопрос — значит ответить на него. Если допустить, что указания Соньера направлены на то, чтобы раскрыть его секрет, то можно заметить, что век спустя задумка аббата потерпела крах: ключ к тайне так и не найден. Тот способ, что избрал аббат, может привести лишь к провалу: это поиск наудачу. Мыслимо ли такое?

Однако, возразят нам, такой довод убедителен, если речь идет о золоте, то есть о сокровище «светского» характера… А что если аббат утаил некое «сакральное» сокровище? Например, реликвии храма Иерусалимского, Семисвечник, Ковчег Завета или еще какие-либо сакральные предметы? Вдруг эти авторитетные святейшие реликвии находятся в Ренн-ле-Шато, в двух шагах от нас?

Если бы католический священник XIX века нашел подобные реликвии, он, скорее всего, обнародовал бы такую находку. Хотя кто знает… возможно, он рассудил иначе: считая, что он не вправе влиять на ход истории, аббат не рискнул рассказать миру о своем грандиозном открытии. Однако возможна и другая версия. Священник решил пойти на такой шаг: разве не потратил он недели и месяцы на то, чтобы задумать и воплотить с известной долей риска свою головоломку? Возможно, дело обстояло следующим образом: преданный и послушный кюре сообщил о находке своему епископу. Были ли в том деле посредники? Прибыв в Ватикан, он попросил аудиенции у папы. А может, его целью было вернуть священное сокровище «избранному народу», поэтому более охотно его выслушал не папа, а главный раввин Франции. Священник вступил в ряды эзотерического общества, значащего для него больше, чем Римско-католическая церковь, и обратился к его великому магистру. Однако в таком случае шансы нынешних кладоискателей уменьшаются: вряд ли Соньер стал бы делиться сакральным секретом с той же легкостью, с какой он указал бы на сокровище светского характера.

Но если предположить, что наша догадка верна, то немедленно возникает вопрос: зачем аббату была нужна такая инсценировка, такое обилие «говорящих» деталей? Беспричинный поступок? Желание подразнить толпу одураченных простаков? Все это, как нам кажется, маловероятно. На самом деле волнующий нас вопрос звучит иначе: что именно могли извлечь из подобных действий Соньер и его возможные друзья? Ответов и предположений на подобный вопрос, разумеется, множество, но нам следует выбрать лишь одно, по возможности адекватное логике изобретателей этих тайн.

Прежде всего, нам кажется, что Соньер сознательно стремился свести все предположения относительно его богатства к одному: находке сокровищ. Вплоть до 1970 года у гипотезы в поддержку сокровищ был лишь один сильный противник: обвинение аббата в симонии и в махинациях с суммами, полученными за мессы. Практически ни один автор не выдвинул в качестве возможного объяснения гипотезу о том, что Соньер знал и использовал по назначению некий секрет, связанный с генеалогией знатных родов или ставящий под угрозу религиозные устои.

Предъявив компетентным наблюдателям церковь со всеми ее особенностями, Соньер тем самым подтвердил, что он обладает секретом духовного плана; то же самое можно сказать и об ордене, к которому, возможно, принадлежал священник. Однако не будем забывать, что подобные секреты могли вызвать сильный политический резонанс. Опыт показывает, что Ренн превратился в центр экстраординарных мистико-политических действий, нашедших выход в «еретической» христианской литературе, а также в попытке реставрации монархии, подкрепленной меровингской генеалогией. Что если Соньер и его друзья решили сделать первые шаги в направлении того, что мы наблюдаем сегодня?

Разумеется, европейская политика не стоит на месте. Призрак реставрации монархического строя уже давно оттеснен на периферию политических устремлений Республики, однако что мы наблюдаем и по сей день? Мы стали свидетелями настойчивых действий некоторых группировок, решивших сделать Ренн-ле-Шато «местом священного культа». Пользуясь сомнительной историей бывших сеньоров Ренна, а также антирелигиозными предпосылками, они задались целью восстановить монархический строй во главе с потомком Меровингов. Далее мы увидим, какие аргументы они для этого использовали, после чего их конечная цель станет очевидной.

Однако пора отвлечься от храма. Мы переходим к рассмотрению таинственных документов, к знаменитым пергаментам, найденным аббатом во время работ в церкви. Читатель не раз мог ознакомиться с их содержанием благодаря многочисленным работам исследователей, увлеченных «делом Ренн-ле-Шато». Мы не упустим возможности предложить свою версию, но поступим вопреки знаменитому правилу детективного романа: мы проведем расследование с конца, начав его с вопроса, от которого либо отмахиваются, либо не знают, что на него ответить: можно ли быть уверенным в подлинности этих документов?

В 1967 году копии пергаментов предъявил читающей публике Жерар де Сед, опубликовав их в работе «Проклятое золото Ренн-ле-Шато». Он поведал нам, что документы он получил после многочисленных уловок и уверток со стороны информатора, который уверил его в том, что пергаменты содержат сведения о самом странном деле в истории. Возможно, мы не ошибемся, если скажем, что был прекрасный ход, чтобы заманить Жерара де Седа в ловушку. «Он» (имя информатора нам неизвестно) прекрасно понимал, что Жерар де Сед посвятит этому книгу: в конце концов, «он» доверил документы не кому-нибудь, а журналисту и писателю!

Новоиспеченный обладатель секретных документов передал два из них эксперту, господину Дебану, дипломированному выпускнику Национальной школы Хартий. Специалист дал свое заключение: документы не очень древние; их автор сведущ в палеографии и средневековой эпиграфике; в этом случае вряд ли стоит говорить о злостной подделке; различные ошибки и аномалии, встречающиеся в документе, сделаны, скорее всего, специально, чтобы привлечь внимание специалистов.

Таким образом, неизвестные доселе документы, предположительно найденные Соньером, были опубликованы в 1967 году. Однако упомянем о странном совпадении в этом деле: в книге «Ренн-ле-Шато: критический очерк», написанной Франком Мари, автор воспроизвел документ, почти полностью совпадающий с одним из пергаментов Жерара де Седа. Господин Мари нашел его в личном архиве аббата Мазьера (надо сказать, что исследование Мари вышло еще при жизни этого достойного служителя Церкви). Автор прекрасно знал, насколько обманчивым может быть документ, содержащий сведения о сокровищах, поэтому выдвинул две гипотезы. Первая: история, изложенная в документах, достоверна; цель авторов пергаментов — дать указания, помогающие ускорить поиски. Вторая: история выдумана; авторы заставили окружающих поддерживать идеи, служащие их личным замыслам и устремлениям. Помимо этого, есть еще одна гипотеза: розыгрыш. Однако череда вызывающих подозрение смертей, внезапно разбогатевший аббат, странный интерес к этому делу со стороны монархистов и религиозных деятелей… Многовато необычных фактов для обычной мистификации.

Остаются нерешенными два щекотливых вопроса: кто же все-таки был информатором Жерара де Седа перед выходом в свет «Проклятого золота Ренн-ле-Шато»? Кто являлся фальсификатором, составившим эти пергаменты или изменившим существующий текст? Жерар де Сед мог бы ответить на первый вопрос, но он не сделал этого. Впрочем, с известной долей вероятности мы можем сделать это за него: в том деле участвовал Приорат Сиона и, в частности, его великий магистр, господин Пьер Плантар де Сен-Клер вкупе со своим непосредственным окружением.

В ответ на второй вопрос Жерар де Сед предположил, что автором пергаментов мог быть аббат Бигу, исповедник маркизы Мари де Негри д'Абль. Если это действительно так, то пергаменты следует пристально изучить, предварительно проверив, не являются ли они мистификацией: в них вполне могут оказаться следы, способные привести нас к тайне Бланшфоров. Дополнительное указание, приходящее на ум в этом случае: Соньер попытался уничтожить эпитафию, начертанную — предположительно — Бигу на могиле маркизы; тем самым Соньер подтвердил a contrario важность этой информации.

Ознакомимся с текстами пергаментов, известных под именем «Малый манускрипт» и «Большой манускрипт». В нашем распоряжении имеются две редакции: одну предложил Жерар де Сед, получивший ее от лиц, чьих имен он не разглашает; вторая принадлежит Франку Мари, обнаружившему документ в архивах аббата Мазьера. Мы обратимся ко второй версии, поскольку она немного отличается от первой: в ней обнаружены инициалы P. S. При первом прочтении может показаться, что речь идет о Приорате Сиона, однако данная подпись может иметь различное толкование.

Документ из частной коллекции аббата Мазьера, опубликованный в произведении Франка Мари «Ренн-ле-Шато: критический очерк»

Документ, помещенный Жераром де Седом в книге «Проклятое золото Ренн-ле-Шато». Знак P. S. в этой редакции отсутствует. Примечательно то, что в редакции Франка Мари инициалы P. S. кажутся более яркими по сравнению со всем текстом, отчего возникает ощущение, что подпись добавлена позднее 

Обратимся к «Малому манускрипту». В верхней части страницы виднеется таинственная идеограмма, но тайное станет явным в том случае, если ее перевернуть: это альфа и омега, символ, используемый в христианстве. Однако напомним, что в нашей истории были и необъяснимые случаи инверсии: невидимый храм, симметричный церкви Соньера. Нельзя ли усмотреть в этом некую аналогию?

В тексте документа выделены три буквы «OST», неизвестный автор немного уменьшил их по сравнению с основным рядом. Само слово «ost» («войско») могло быть средневековым термином, означавшим вооруженный отряд, но сам термин появился в результате искажения латинского «hostis», имевшего другое значение: противник, враг.

В тексте можно найти и увеличенные буквы. Не стоит ломать голову над тем, каково их предназначение, поскольку в целом они образуют довольно ясное предложение, дословно звучащее следующим образом: «Дагоберта II и Сиона есть этот дар (сокровище) и он есть смерть». В предложении отсутствуют какие-либо знаки препинания, поэтому расчленить фразу можно двояко. А поскольку в ней нет и диакритических знаков, артикль «lа» перед словом «смерть» можно перевести наречием места, «lа» («там»). В таком случае предложение приобретает двойной смысл:

1. «Дагоберту II и Сиону принадлежит этот дар, и он почил в мире».

2. «Дагоберту II и Сиону принадлежит этот дар, и он почил там, в мире».

Для любого верующего смерть является даром, поскольку она открывает врата к вечному блаженству; однако мы не думаем, что автор криптограммы потратил столь много усилий, чтобы зашифровать банальную истину. Вторая гипотеза либо водит нас за нос, будучи чистейшей мистификацией, либо погружает нас в таинственный мир Меровингов и Бланшфоров, владевших неким секретом.

Кого имел в виду аноним, употребив местоимение «он»: Дагоберта II или «дар», сокровище? И где находится этот «он»?

Франк Мари заметил, что в тексте есть греческие буквы, а также греческие кресты с равными концами. Проведя триангуляцию, прочертив линии и спроектировав полученный чертеж на местность, он открыл, что автор манускрипта таким образом зашифровал точные координаты пяти географических точек: Ренн-ле-Шато; Ренн-ле-Бен; местность, расположенную в десяти километрах от Лавальдье; карстовый провал Лагасту; ферму Гавинье. Однако доказательная база Франка Мари довольно слаба. К тому же любому, кто пожелал бы увидеть в этих топографических указаниях намек на местоположение сокровищ, противоречит мнение самого Франка Мари: «…немыслимо сделать сокровище доступным для большого количества людей… история ложна, скорее всего, она была вымышлена… перед нами то, что обычно называют дезинформацией».

Завершая наш краткий обзор «Малого манускрипта», мы решили предложить читателю весь текст памятника. Быть может, ему удастся извлечь что-либо новое из этого перевода латинского текста, снабженного греческими буквами и зашифрованным дополнительным смыслом. Документ представляет собой отрывок из Евангелия от Луки, притчу о пшеничных колосьях, собранных в день субботнего отдыха.

«В Субботу, первую по втором дне Пасхи, случилось Ему проходить засеянными полями, и ученики Его срывали колосья и ели, растирая руками. Некоторые же из фарисеев сказали им: зачем вы делаете то, чего не должно делать в субботы? Иисус сказал им в ответ: разве вы не читали, что сделал Давид, когда взалкал сам и бывшие с ним? Как он вошел в дом Божий, взял хлебы предложения, которых не должно было есть никому, кроме одних священников, и ел, и дал бывшим с ним? И сказал им: Сын Человеческий есть господин и субботы».

В «Большом манускрипте» содержится библейский рассказ, взятый из Евангелия от Иоанна (12.1–11). Читателю, пожелавшему ознакомиться с ним, мы предлагаем обратиться к первоисточнику. Как и в версии Франка Мари, в редакции Жерара де Седа есть неразборчивые знаки, нарочитые ошибки и лишние буквы. Франк Мари, отнесшийся к делу со всей серьезностью, проявил невиданную настойчивость и упорство, подбирая подходящий ключ к данному шифру. Представлять здесь его метод значило бы заниматься плагиатом, поэтому мы лишь выразим ему свое восхищение и ознакомимся с плодами его сложной работы. Зашифрованное послание, по его мнению, звучит так: «Пастух, не искушение. Пусть Пуссен и Теньер хранят ключ. Pax. DLLLXXXI. Крестом и сим конем Господа я завершаю этого дьявола-охранника. В полдень. Голубые яблоки».

Поскольку в полученном тексте упомянуты живописцы, о которых мы уже говорили, можно допустить, что речь, вполне возможно, идет о сокровищах. Однако текст по-прежнему неясен, а следовательно, нуждается в дальнейшей расшифровке. Напомним, что эксперт, изучавший этот документ по просьбе Жерара де Седа, утверждал, что «Большой» и «Малый» манускрипты принадлежат одному и тому же автору. Возможно, им был аббат Бигу. Однако в XX веке этот почтенный духовник неожиданно стал предметом горячих споров. Его авторское право оспорил некий шансонье: он во всеуслышание заявил, что загадочный документ был составлен не почившим в бозе монахом, а им самим по просьбе респектабельного роялиста, обладавшего знатным титулом. Имя этого шансонье — Франциск Бланш, а имя и титул его респектабельного заказчика — маркиз де Шеризе. Впрочем, впоследствии эта «информация» была опровергнута кем следует.

БОЛЬШОЙ МАНУСКРИПТ

Версия, опубликованная Жераром де Седом в «Проклятом золоте Ренн-ле-Шато»

Однако существует еще один документ, в котором, полагают, можно найти указание на место, где находится тайник. Его автор не вызывает споров и пререканий: триста десять интересующих нас страниц принадлежат руке аббата Анри Буде, кюре из Ренн-ле-Бен. Сочинение аббата по праву может считаться книгой с эпизодами, мало связанными с основным сюжетом. Это произведение, озаглавленное «Истинный кельтский язык, или кромлех Ренн-ле-Бен», возведено некоторыми исследователями в ранг библии… разумеется, зашифрованной, таящей в себе ключ к сокровищам. Мы знакомы, по меньшей мере, с дюжиной авторов, якобы нашедших место, где лежат сокровища, при помощи этой книги. Нас смущает лишь одно обстоятельство: почему-то до сих пор никто из них эти сокровища не выкопал… Но это пустяки, всего лишь незначительное недопонимание текста: завтра же ими будет найдено новое звено в цепи измышлений. Таким образом, произведение аббата таит в себе ту же проблему, что и послание, помещенное в церкви Соньера.

Итак, обратимся к кромлеху Ренн-ле-Бен. Да, пожалуй, аббат выбрал довольно странный объект для своего исследования: на самом деле ни в Ренн-ле-Бен, ни где-либо поблизости не существует никакого кромлеха. Однако не будем обескуражены столь ничтожной мелочью: лучше предоставим аббату возможность доказать нам, что языки, появившиеся, согласно Библии, в результате строительства Вавилонской башни, произошли от английского наречия, который один сохранил свой первоначальный вид. Разумеется, расшифровка этой книги приведет нас к сокровищу, как утверждают толкователи аббата (правда, ничего подобного не утверждает сам автор «кромлеха»).

Если книга аббата Буде попадет в руки любителя, делающего лишь первые шаги в изучении «дела Ренн-ле-Шато», тот безжалостно причислит автора к когорте литературных безумцев или крайне неуравновешенных оригиналов. Однако те, кто уже проникся идеей сокровищ Ренна, отнесутся к ней с подобающим вниманием.

Аббат Буде намерен доказать нам, что английский язык является праязыком, или, если воспользоваться его же выражением, «истинным кельтским языком». В доказательство своей теории аббат приводит фонетические соответствия между некоторыми французскими, английскими, окситанскими лексемами… Каждый, кто решил бы проделать подобное, скажем, с немецким языком, пришел бы к похожему результату, однако попутно оценил бы грандиозность работы, произведенной аббатом. Анри Буде намного облегчил бы себе задачу, если бы воспользовался латынью в качестве отправной точки сравнения.

Чтобы подкрепить свою теорию фактами, аббат излагает (на свой лад, разумеется) некоторые эпизоды, взятые из мировой истории, попутно приглашая навестить его любимый Верхний Разе. Оглавление этой книги раскроет ее содержание гораздо лучше, нежели наш пространный рассказ. Знакомясь с ним, не забудем, что каждая глава служит доказательством лингвистических теорий аббата.

Глава первая. Кельтский язык: краткий рассказ о первых поселениях в Галлии. — Кельтский язык: тектосаги и наречие «ок». — Лангедокский диалект и истинный кельтский язык.

Глава вторая. Древнееврейский язык: имена, данные Богом. — Первые люди: от Адама до Ноя. — Ной и его сыновья. — Авраам и патриархи. — Моисей и исход евреев: странствование в пустыне. — Избавитель Иисус. — Давид и Голиаф.

Глава третья. Пунический язык: африканцы, пунийцы, нумидийцы и мавры. — Военачальники Карфагена. — Нумидийские короли. — Кабильский язык.

Глава гетвертая. Семья Иафета: потомки Гомера, Ту-бол и иберы, наречие басков. — Кантабры и иберы. — Гасконь, Окситания, Аквитания и их племена, Ош, Бордо.

Глава пятая. Кельтский язык: племена Арморики. — Редоны, памятники кельтской культуры. — Друиды, карнуты.

Глава шестая. Вольки тектосаги и Лангедок. — Вольки тектосаги и Арморика. — Белги. — Гаронна. — Тулуза. — Жиронда.

Глава седьмая. Кромлех Ренн-ле-Бенн: описание Друнеметона, кромлеха редонов в южной части Галлии. — Менгиры, дольмены, скалы-«бродяги» и качающиеся скалы. — Сакральное предназначение кромлеха, менгира, дольмена и скал-«бродяг». — Человеческие жертвоприношения в Галлии. — Второе назначение менгира. — Искусство войны у друидов. — Минеральные, термальные источники Ренн-ле-Бен. — Холодные железистые источники кромлеха. — Водоем в Нотр-Дам-де-Марсель, соленая река, ископаемые, священная омела.

Глава восьмая. Поселение кельтов в Ренн-ле-Бен: кельтские жители, дорога для телег. — Еда и питье кельтов. — Охота на кабанов. — Римляне и королевский термальный источник. — Крест на кромлехе редонов.

Довольно разностороннее, если не сказать эклектичное, исследование. Завершает книгу карта кромлеха, подписанная Эдмоном Буде: это, если верить знающим людям, старший брат аббата. Северной границей предполагаемого кромлеха (формой напоминающего прямоугольник) можно считать дорогу из Куизы в Арк; южной границей будет местечко Ла-Феррьер; таким образом, его протяженность составляет пять-шесть километров с севера на юг и три километра с запада на восток. Карта, составленная братом аббата, содержит в себе гораздо больше сведений и подробностей, нежели масштабные карты этого края. Однако, несмотря на обилие деталей, в ней все же не хватает некоторых географических объектов, в то время как другие указаны неточно. Снова указания на путь к «золотому источнику Соньера»? Конечно, ничто не мешает обвинить составителя карты в недобросовестности, но в таком случае покажется странным то, что аббат настойчиво приглашает посетить эти края и при этом дает их неверное описание… Предположим, что некое таинственное место все же существует. В таком случае, согласно зашифрованным указаниям аббата, до него можно добраться лишь в определенное время года; оно находится на большой высоте, там, где берет начало источник, питающий местные поля; вход в грот можно будет отыскать, пробравшись через сифон. Того, кто сумеет преодолеть эти препятствия не сломав ног, встретит зрелище настолько ужасающее, что из грота отважный искатель вернется седым. В конце этого пути его ожидает удача, однако он должен будет молчать о своем открытии. Или же выражаться притчами. Как аббат Буде, например.

Не вдаваясь в утомительные и порой сомнительные подробности, заметим, что система аббата Буде основана на простых и точных геометрических построениях: зашифрованные детали призваны помочь выявить линии, которые, в свою очередь, пересекаются в точках, соответствующих неким значимым объектам на местности. Правда, с вычислениями аббата Буде не всегда была согласна природа-мать, но это не помешало священнику внести коррективы… отнюдь не в показания карты — в сам ландшафт! В наши дни найдено множество доказательств того, что в одном месте аббат установил крест, в другом передвинул каменную глыбу, в третьем… распилил менгир. Все это происходило при участии неизвестных помощников, не принадлежавших к его пастве.

Произведение аббата Буде настолько необычно, что порой побуждает исследователя искать ответ в орфографических ошибках, умышленно допущенных этим ученым. Что подтолкнуло эрудированного священника изменять правописание некоторых слов? Так, более всего не повезло менгиру. Аббат умудрился не только распилить один из них, но и уничтожить одну из букв в его написании: «menirs». Зачем? Не был ли призван «укороченный» на одну букву менгир каким-либо образом указывать дорогу к сокровищам?

Об истинных целях аббата могли знать лишь его близкие друзья. Действительно, что он намеревался сказать? Священник, нашедший и проложивший путь к столь невероятному секрету, мог испытывать непреодолимую потребность рассказать о своем открытии… или же попросту водить читателя за нос. Таким образом, мы вновь приходим к вопросу, уже прозвучавшему при осмотре храма Ренн-ле-Шато: вправе ли мы заключить, что книга аббата Буде, как и «храм-указатель» Соньера, — всего лишь фикция, вымысел, мистификация? Мы, конечно, можем вновь пересмотреть извечные аргументы в пользу этого дела, однако заметим, что странная книга Буде все же достигла определенного результата: несмотря на то что поиски не увенчались успехом, Верхний Разе стал землей обетованной для политико-мистических и эзотерических группировок, а также для всевозможных мечтателей и фантазеров. Увлечение тайной обрело размах и привлекло к этому делу исследователей-непрофессионалов. Так не достиг ли своей цели аббат Буде? Быть может, найдется исследователь, который опровергнет гипотезу о мистификации тем, что сумеет, наконец, найти что-либо. Однако расшифровка документа пока что не приносит конкретных результатов; будем надеяться на то, что, возможно, в будущем кто-нибудь, в конце концов, поймет, что же хотел донести до нас аббат Буде.

«Осквернять подобными подозрениями церковь, полную тайн, и книгу, скрывающую в себе ключ? Ставить под сомнение произведения двух духовных лиц? Черт, черт и еще раз черт, так вот с чьей колокольни слышен погребальный звон по нашим надеждам!» — могут воскликнуть некоторые читатели. Не стоит гневить ангелов столь усердным воззванием к нечистому: на самом деле мы еще не рассмотрели знаки, помещенные на уже знакомой нам надгробной плите. Действительно, разве не странно, что Соньер, столь охотно раздающий указания на то, где спрятаны сокровища, все же поостерегся обнародовать одно из них? Напротив, он сделал все возможное, чтобы его уничтожить (правда, как выяснилось, не преуспел в этом): разумеется, речь идет, о могильной плите «знатной дамы Мари де Негри д'Абль».

Отношения между старшей в роду Бланшфоров и ее тремя дочерьми были отнюдь не дружественными: одна из них общалась с матерью не иначе как в присутствии судебных исполнителей. Мари д'Отпуль-Феллин, озабоченная упадком родового владения, обратилась в органы юстиции ради того, чтобы заставить старую маркизу поддерживать имение в нормальном состоянии. Известно, что Бланшфоры пронесли сквозь века некий секрет, передававшийся от предков к потомкам, обязанным следить за тем, чтобы его знание не было утеряно. Единственный наследник мужского пола, сын маркизы де Негри д'Абль, умер в раннем возрасте; дочери знатной дамы не испытывали никакого доверия к матери… Смерть маркизы была быстрой, поэтому вполне возможно, что маркиза доверилась своему духовнику, аббату Бигу, не на исповеди. При условии, конечно, что вся история с секретом не является плодом воображения.

Итак, маркиза покинула этот мир. Принято считать, что аббат Бигу велел поместить на ее могильной плите эпитафию, состоящую из нескольких довольно странных надписей. Прошел век. Можно ли предположить, что эта надпись была найдена и расшифрована до Соньера? Быть может, те, кто понял ее тайный смысл, впоследствии стали партнерами аббата — или же ключ к тайне был у священника?

Соньер приложил все усилия к тому, чтобы соскрести надпись с плиты. Сделано это было под предлогом сооружения из плит (в том числе и могильного камня Бланшфоров) оссуария для покоящихся на кладбище Ренн-ле-Шато: таким образом освобождалось место для новых могил. Специалист, ищущий следы сокровищ, не оставит историю с плитой без внимания. Возможно, аббата Бигу можно обвинить в том же, в чем и Соньера: они беспечно «сорили» знанием, которое следовало бы упрятать подальше от глаз людских. Но не противоречим ли мы самим себе, нашей основной идее, касающейся знаков и указаний? Что общего может быть между хитрым и солидным кюре Соньером и маркизой, передавшей не по назначению столь важный секрет возрастом в двадцать поколений? Какова в этом роль аббата Бигу? Был ли он попросту душеприказчиком маркизы — или же инициатором механизма махинаций? Аббат Бигу жил в непростое время; быть может, он не мог дередать секрет каким-либо иным способом. Однако признаем, что между действиями Бигу и причинами, которые a priopi должны были вдохновить его на это, существует некое противоречие.

Надгробная плита маркизы (опубликовано Жераром де Седом в книге «Проклятое золото Ренн-ле-Шато»)

Вторая надгробная плита, содержавшая возможное послание, которое хотел уничтожить Соньер (опубликовано Жераром де Седом)

Надпись на плите, вне всякого сомнения, необычна. Нет ли в том вины каменотеса, которому была поручена эта работа? В подобном случае он рисковал быстро растерять свою клиентуру. Объясним почему.

В слове «NOBLe» (первая строчка) буква «е» по сравнению с другими знаками уменьшена. Инициал Мари «М» почему-то вынесен за поля, хотя логичнее было бы переместить его в следующий ряд. Некоторые отмечают, что возможна ошибка и в части фамилии (конец второй строчки): мы видим написание «NEGRE», однако во времена маркизы было принято писать «Negri». В третьей строке появляется «DARLES» вместо «сГAbies». В четвертой строке нас поджидают две аномалии или даже три. Вместо «d'Haupoul» или возможного варианта «d'Hautpoul» появляется «DHAUPOUL» с отсутствующим апострофом. Что касается пропущенной «t» в «d'Hautpoul», это можно не считать ошибкой: орфография фамилии в ходе веков менялась. В конце строчки виднеется еще одна уменьшенная «е» в частице «De». Пятая строчка полностью занята фамилией «BLANCHEFORT». На этот счет нам сказать нечего (разве только то, что фамилия занимает на плите самое видное место). В шестой строчке появляется цезура после «X» в слове «SOIXANTE» (возможно, каменотесу попросту не хватило места). В седьмой строчке — странный минускул «р» в слове «SEpT». Восьмая строчка обращает на себя внимание датой: «17 января» — дата, довольно часто мелькающая в нашем деле. Дай бог, чтобы слово «CATIN» (шлюха), появившееся в одиннадцатой строчке, вышло непроизвольно, без злого умысла аббата или каменотеса… Пусть маркиза покоится с миром. Последняя погрешность, неожиданно превращающая почтенную маркизу в девицу легкого поведения, как забавляет, так и ставит в затруднительное положение.

Разгадать тайну плиты пробовали множество раз. Франк Мари, применивший тысячу способов для ее расшифровки, на основании анализа минускула и других аномалий предположил, что в надписи кроется анаграмма «Mortepee». Опираясь в своем исследовании на работы господина Пума, опубликованные в «Le Charivari», он разработал сложнейшую систему, в основе которой лежит разбивка на части предполагаемого ключа и особый способ подсчета букв. Несмотря на то что подобный труд криптолога вызывает значительный интерес, его предположения все же сложно принять безоговорочно. Все тонкости своей работы господин Мари описал в книге «Ренн-ле-Шато: критический очерк», поэтому мы приведем лишь основные результаты его расшифровки. Он предположил, что в эпитафии зашифровано следующее: «Здесь, в Ренне, покоится Овен тамплиеров». Уточним, что указание на «Овна тамплиеров» появилось благодаря слову «arie» (производному от латинского «aries», «овца»). Тамплиеры питали особую любовь к ягнятам (будущим овцам); в окружении ягнят часто изображали Иоанна Крестителя. Помимо этого, «arie» может означать и кропильницу. Что же касается «catin», образованного от латинского «catinus», перевести его следует как «алтарь, стол для церемоний».

На плите, расположенной около надгробного камня маркизы, выбиты инициалы P. S. (Приорат Сиона?) и «Prae cum», что в Средние века могло означать «Молитесь за него» или «Я помолюсь за тебя».

Итак, нам остается лишь объяснить латинские слова, поставленные в тот или иной падеж: REDDIS, REGIS, CELLIS, ARCIS. Полученное «предложение» выглядит следующим образом: «Реде, короля (королевский), в подземелье, в крепости». Предпоследнее слово может также означать «в храме». Указание на королевское золото, спрятанное в подземельях (или в храме) крепости Ренна?

Рамки нашего исследования не позволяют рассказать нам еще о десятке гравированных камней, найденных в округе Ренн-ле-Шато (попутно заметим, что надписи на некоторых из них были сделаны нашим старым знакомым, аббатом Буде). Начав рассказ об этих достопримечательностях, мы, разумеется, не обойдем стороной тему сокровищ: в знаках на камнях можно усмотреть намеки на королевские сокровища, на тайник тамплиеров и на реликвии Иерусалимского храма. К счастью, одна плита не имеет к аббату Буде никакого отношения: это уже упоминавшаяся нами «Плита рыцарей», найденная Соньером в старом храме, где она долгое время служила алтарем. На ней можно разглядеть ребенка на рыцарском коне. Скорее всего, нам припишут дурные манеры, если мы не найдем в столь лаконичном сюжете намек на спасение сына Дагоберта и Гизелы из Реде. Дагоберт II (св. Дагоберт) был убит 23 декабря 679 года неподалеку от Стене (ныне местечко в департаменте Маас, в Бельгии). Его сын, якобы чудом избежавший смерти, стал продолжателем рода Меровингов, о котором столь часто упоминается в «деле Ренн-ле-Шато». От Меровингов, само собой, тянется нить к сокровищам. Для тех, кто видит в «деле Ренн-ле-Шато» исключительно «меровинг-ский секрет», эта аллюзия первостепенной важности.

Мавзолей Реде. Реконструкция г-н Сипра, сделанная на основе данных аэрофотосъемки (взято из книги Жана-Алена Сипра «Город повозок»)

Последний знак, на котором мы остановим внимание, более не имеет никакого отношения к хитрым замыслам священников. Более никаких церквей с их девяноста аномалиями, никаких плит с надписями, требующими расшифровки, никаких произведений, предлагающих пересмотреть все наши лингвистические концепции и отправиться на поиск сокровищ, которые якобы сделают из нас миллиардеров! Пощадим свои волосы, которые, по предсказанию аббата Буде, могут поседеть от какого-то ужасающего зрелища.

Пора обрести твердую почву под ногами. Что мы и делаем… отправляясь в путешествие по воздуху в сопровождении военного инженера в отставке, приветливого, здравомыслящего человека. Наконец-то мы почувствовали себя в безопасности: наш спутник, Жан-Ален Сипра, не собирается представлять нам очередную разгадку надписей или указывать на погрешности в храме. Он берет нас в полет для того, чтобы подсказать, в каком направлении можно вести подземные исследования окрестностей Ренна. Теория, изложенная им, проста и понятна.

Питая глубокий интерес к прошлому стран и народов, Жан-Ален Сипра решил отделить правду от вымысла в истории вестготского Реде, согласно некоторым авторам, четвертого по значимости европейского города или же будущего оплота вестготов, согласно другим. К сожалению, надежные документы, повествующие об истории этого края в интересующий его период, крайне малочисленны. Помимо этого, Жана-Алена Сипра интересуют различные персонажи той эпохи, их жизнь и деяния. Так, он полагает, что сын Дагоберта и Гизелы из Реде вряд ли мог находиться подле отца в день покушения, унесшего жизнь Дагоберта: как могло произойти подобное, если его матери никогда не существовало? Если бы удалось организовать дебаты между Жаном-Аленом Сипра и Луи Базаром, талантливым автором книги «Краткий курс истории Франции: правители и короли Франции» и ревностным сторонником неомеровингов… каким бы захватывающим был диалог!

Вернемся к нашим баранам, точнее, к нашим развалинам. В поисках возможных следов древнего города Реде господин Сипра тщательно исследовал местность, сосредоточив поиски на ограниченном пространстве в форме треугольника. Северная вершина этого «треугольника» — деревня Ренн-ле-Шато. Восточная вершина — крутой утес Бальс, неприступный барьер, созданный природой и не нуждающийся в дополнительных защитных укреплениях. На этом мысу господин Сипра приметил множество углублений, внимательное изучение которых позволило ему исключить версию о том, что речь идет о кавернах естественного происхождения. По его мнению, такое углубление могло быть результатом горизонтального бурения. Глубина ям, находившихся десятью метрами ниже склока вершины, варьируется от 2,5 до 4 метров. Каверны расположены в ограниченной тридцатиметровой зоне утеса, субстрат которого, по-видимому, однороден. Скорее всего, утес впоследствии обрушится в зону, где находятся обнаруженные углубления. Все вышеизложенное говорит в пользу того, что все эти ямы были сделаны руками человека. Наконец, западная вершина «треугольника» — останки проселочной дороги, ведущей в Эсперазу. Можно лишь дивиться тому, насколько причудливо ее проложили: витки и повороты дороги кажутся нам бессмысленными (ведь она не огибает естественные препятствия). Действительно, замечено, что в основном проселочные дороги повторяют очертания ландшафта, «приноравливаясь» к рельефу той или иной местности, однако этот случай — исключение из правил. Столь причудливое расположение древней дороги может говорить о том, что в прошлом она могла тянуться вдоль укреплений. Автор предполагает, что существовали и другие оборонительные рубежи, созданные самой природой; они могут дополнить тот возможный ансамбль, который восстановил исследователь.

Сохранились ли какие-либо останки укреплений? Лишь малая часть: большая осыпь непосредственно под деревней, а также заросшие или ушедшие в землю части стен. В другом месте можно обнаружить еще одну осыпь: возможно, это останки башни. Однако действительно ли это вестготские укрепления?

Жан-Ален Сипра выказал удивительную находчивость, решив воспользоваться фотографиями этой местности, сделанными при помощи аэрофотосъемки в 1986 году. В тот год неподалеку от Ренн-ле-Шато (спуск с холма в направлении Лавальдье) не была засеяна обширная территория. Поскольку поля не успели зарасти люцерной, почва была практически обнажена. Любой специалист прекрасно знает, что в таких условиях остатки растительности идут на перегной, а грунт приобретает иной оттенок, что позволяет увидеть очертания построек, покрытых тонким слоем земли. Так было и в этом случае. Жан-Ален Сипра решил, что он нашел неопровержимые доказательства того, что на этом месте когда-то располагался классический вестготский мавзолей. Каждый, кто изучит эти фотографии, охотно согласится с его доводами: Реде мог быть вестготским городом первой значимости.

Однако Жану-Алену Сипра не удалось добиться того, чтобы был произведен хотя бы начальный этап раскопок, который мог бы подтвердить его теорию. Вполне возможно, что, предприняв серьезные работы в этой местности, ученые открыли бы мавзолей, построенный полторы тысячи лет назад. Почему на предложение Сипра ответили отказом? Нерадивость чиновников? Желание утаить секрет? Умышленное сопротивление лиц, прекрасно знающих о существовании мавзолея, но решивших оставить все в тайне до скончания лет? В окрестностях Ренн-ле-Шато проводилось множество раскопок, довольно часто поиск велся в таких местах, где не было ни намека на возможность открытия, но в данном случае перед нашими глазами достоверное свидетельство, подлинный ориентир для поисков! Некоторые спорят с доводами Сипра, некоторые попросту придираются к мелочам; однако вместо того чтобы громоздить горы контрдоводов, не проще ли было бы взглянуть на следы мавзолея собственными глазами?

Какой предварительный вывод можно сделать к концу этой главы, посвященной различного рода указаниям?

Традиция, превратившая край Ренн-ле-Шато в некий остров сокровищ, охватывает множество столетий. В этих местах неожиданно разбогател незаметный священник. Он построил своеобразный «храм-ребус», служащий для того, чтобы отправлять в соседние окрестности толпы людей, жаждущих отыскать сокровище. По соседству с «храмом-ребусом» этот же священник создал тайный «храм-перевертыш», красноречиво намекающий на вероотступничество его создателя. Эта догадка не раз подтверждается и в самом не слишком «ортодоксальном» храме. Другой священник, аббат Буде, написал книгу, желая навязать идею о том, что существует некий секрет, связанный, очевидно, с сокровищами.

Анализируя причины и следствия этого дела, можно предположить, что Соньер и Буде занимались распространением дезинформации ради того, чтобы отвлечь искателей от настоящего объекта поисков. Так, оба священника изображали из себя хранителей некоего секрета, относящегося и к политике, и к религии одновременно.

«Дело Ренн-ле-Шато», как и многие моменты в его долгой истории, неизбежно окутано «туманом ересей». В этом краю когда-то процветало арианство, исповедуемое вестготами; впоследствии в Верхнем Разе появились тамплиеры, чья вера к концу их длительной эпопеи заметно отличалась от христианских догм, принятых Римско-католической церковью.

«Ересь». Из века в век, от самых истоков христианства, «еретиков», отказавшихся от общепринятой догмы, волновал один и тот же вопрос: какова природа человеческая. Можно придерживаться разных точек зрения по поводу того, что есть ересь. Кто-то всеми силами отстаивает неприкосновенность догматов и с высоты этого неколебимого пьедестала пытается понять, в чем ересь расходится с нормой: это довольно безопасный метод изучения, Но можно обратиться к истокам, к тому моменту, когда ересь отделилась от основного учения и стала отдельной его ветвью. Такая позиция куда более сложная, но при этом более объективная.