Черный Эхенуфер отодвинул засов каменных дверей и с поклоном вошел в комнату.

— Божественный фараон зовет Нефертити! — почтительно произнес он.

Мария резко обернулась. Это еще что такое?

— Божественный фараон зовет Нефертити! — с подчеркнутой настойчивостью повторил слуга. Спорить не имело смысла. Мария повиновалась.

Они плутали коридорами, миновали залы, поднимались по лестницам. Наконец солнечные лучи ослепили Марию. Она оказалась на дне глубокого просторного колодца. Рядом вглубь уходило отверстие, где сидел ее брат, привязанный за кисти рук веревкой.

— Крум!

— Мария!

Она рванулась к нему. Но стражи схватили ее и оттащили к стене.

— Чего они хотят от тебя? — тревожно спросил Крум.

— Их главарь, называющий себя фараоном, хочет, чтобы я развела для него насекомых, которые бы заразили вирусом Белой гибели растительность на всей территории страны.

Она не успела договорить, как Кенатон прокричал у нее над головой:

— Грядет божественный фараон, сын Атона, царь Верхнего и Нижнего Египта и Красной южной земли. Падите ниц!

Из темного проема появился Эхнатон, суровый и надменный, в золототканой одежде, со скипетром в руке и золотым уреем на лбу. Рабы поставили трон, и фараон, ни на кого не глядя, строго спросил:

— О чем вы беседовали?

Они разговаривали по-болгарски. Мария язвительно ответила:

— Фараон ведь всеведущ!

Он сделал вид, что не расслышал, и взмахнул рукой.

— Брат твой в моей власти. Разве ты не хочешь спасти его и помочь в моем Великом благодеянии?

— Я же сказала — нет! — почти прокричала Мария. — И освободите моего брата! Он не имел ничего общего с этим.

Эхнатон продолжил бесстрастным голосом:

— Я спрашиваю еще раз. Если ты откажешь, посмотри, что ожидает твоего брата.

Стражи подвели ее к краю колодца. В глубине извивался чудовищный клубок тайпанов — ядовитых змей пострашнее королевской наи в Индии и черной мамбы в Африке.

Мария рванулась к стоявшему ближе всех стражу, вырвала у него из рук копье и метнула в фараона, как на соревнованиях в колледже. Однако телохранители оказались проворнее. Четыре бронзовых щита заслонили повелителя.

Оставаясь по-прежнему равнодушным к происходящему, Эхнатон глухо проговорил:

— Нефертити, смири свой гнев! Повторяю — хочешь ли ты помочь Эхнатону избавить все живущее от мучений и страданий?

— Нет! — прокричала Мария, пытаясь вырваться из рук стражников.

— Тогда смотри!

Палач немного ослабил веревку. Тело Крума опустилось на метр вниз. Змеи зашевелились, подняли головы, их тонкие шеи закачались, глаза засверкали угрожающе. Язычки заметались, словно жгутики пламени.

— Ты согласна, Нефертити? — глухо спросил Эхнатон.

Она молчала, скованная ужасом.

Тогда Крум крикнул ей по-болгарски:

— Чего ты раздумываешь? Не видишь, что это сумасшедший? Потом решим, как надеть на него смирительную рубашку.

Эхнатон повысил голос. Непонятный язык раздражал его.

— Отвечай, Нефертити!

Она тяжело перевела дух:

— Хорошо! Но знайте, что я постараюсь вырваться на свободу!

В глазах фараона мелькнула насмешка.

— Попробуй! Отсюда есть только один выход, никем не охраняемый, но никто не вышел через него живым.

Он сделал знак, и палач подтянул на веревке свою жертву, воины подхватили Крума и увели.

— Где тебя держат? — успела спросить Мария.

— В нижнем этаже.

— А Бурамару?

— Не знаю.

Носильщики подняли фараона и внесли его в темный проход в стене. Попугай подлетел и сел на плечо Марии.

— Милый попугайчик!

Тронутая единственным проявлением доброты, Мария погладила птицу.

— Милый попугайчик! Милый попугайчик!

Четыре черных раба поднесли другой позолоченный трон. Она изумленно посмотрела на них. Эхенуфер с поклоном обратился к ней:

— Нефертити, воссядь на трон! Божественный фараон ожидает тебя для важного разговора.

— Перестаньте называть меня Нефертити!

Но, увидев решительное выражение его глаз, она уступила и села на трон. Рабы прошли через каменные ворота, опустили ее в храме рядом с ожидающим фараоном и удалились. Мария осталась наедине с фараоном среди скопища каменных богов.

— Нефертити! — начал он. — То, что я прочту тебе сейчас, очень важно.

Она гневно выпрямилась:

— Договоримся сразу! Никакая я не Нефертити, а Мария Димова! Для вас же — мисс Димова!

Он, казалось, не слушал девушку, защищенный броней высокомерия, упоенный сознанием собственного величия.

— Взгляни на обратную сторону пьедестала, с которого на тебя смотрит царица Нефертити! Там высечены другие иероглифы, уже не торжественные, а слова отчаяния, вопли перед гибелью. Ты должна услышать их!

Он вновь прикрыл глаза, наизусть читая высеченный на камне текст:

— «Сердце мое, сердце моей матери, мое пребывание на земле! Не восставай против меня, защити перед лицом Осириса! Этими словами, записанными на драгоценном скарабее, которого жрецы кладут в мумию вместо сердца, чтобы свидетельствовать перед Владыкой загробного мира, все взвешивающим на весах добра и зла, я обращаюсь к тем, кто будет существовать после меня. Обращаюсь я, Ахмес, пятый фараон из колена божественной Нефертити, потому что не знаю, найдется ли кто-нибудь, чтобы забальзамировать мое тело после смерти и подготовить тройственную мою сущность «Рен-Ка-Ба» к путешествию в страну мертвых, к обитающим на западе. Рен — это имя человека. Кто помянет меня в своих молитвах, когда все жерцы уйдут на запад? Ка — это двойник человека, который ведет его в загробный мир. Кто напишет заклинания для Ка, чтобы предохранить меня от жестоких испытаний в стране мертвых? Ба — это душа. Где будет скитаться она, оставшись без имени и без двойника?

Бог Ра, правый глаз которого — солнце, а левый — луна, создал людей из своих слез. Не потому ли он и обрек их на слезы и страдания?»

К ногам Марии подбежала колючая ящерица. Молох — самое страшное внешне из всех пресмыкающихся, усеянное бесчисленными шипами, крючками и рогами, но и самое безвредное. Молох интересен не только своими колючками. На шипах его конденсируется влага из воздуха. И он поглощает эту росу прямо своей кожей.

Эхнатон подождал, пока не скрылась уродливая тварь, и его речитатив зазвучал снова:

— «В году сто семьдесят седьмом со времени прибытия Нефертити на Красную южную землю, на восьмой день четвертого месяца периода шему на небосводе появилась звезда с хвостом, заметная даже среди белого дня. Жрецы-звездочеты предрекли бедствие. Многие не поверили жрецам, привыкнув к изобилию бесчисленных рек и озер, бескрайних лесов и полей.

С небес опустилась ладья. В ней было двое мертвых. Жрецы забальзамировали их, как богоравных, из ладьи извлекли сосуд с неизвестными семенами. И сказал жрец Кенамон (Да будет проклято в веках его имя!):

— Осирис, который научил людей земледелию и который приказал Нилу разливать свою благодать, посылает нам свои небесные семена. Засей их, чтобы твоя земля дала тройной урожай, чтобы умножился твой народ, чтобы возросла мощь твоего царства!

И я — о, почему не оглохли мои уши! — золотой сохой взрыхлил почву, бросил в землю семена и вместе с моим народом стал ожидать первых всходов.

Но семена сгнили, а вокруг все травы и посевы посерели, листья и ветви побелели, как белеет от времени папирус…»

Мария не смогла сдержать возгласа удивления.

— Белая гибель! Ахлорофиллоз!

Торжествующим, зычным голосом Эхнатон продолжил:

— «И стало ясно всем, что не Осирис послал нам эти зерна, а Сет — ненавистный братоубийца. Что Кенамон был жрецом не добра, а зла. И тогда поднялись толпы и побили каменьями своего первого жреца».

Потрясенная девушка уже не слушала повествования.

— Значит, это началось еще в те времена? — прошептала она, словно в забытьи. — Три тысячи лет назад! Где же прятался этот ненавистный вирус?

Эхнатон продложал, не останавливаясь:

— «Проклятье Сета распространилось по всей Красной стране, как ядовитый туман. Там, где вчера еще зеленели поля и леса, текли реки, бродили стада животных, сегодня простиралась пустыня. Люди, обезумев от голода, убивали друг друга из-за зернышка пшеницы. Рабы восстали, разрушили дворцы своих господ, предавая их смерти. Никто не признавал ни власти, ни закона, ни бога.

И тогда я, Ахмас Последний, фараон Красной южной земли, приказал…»

Голос Эхнатона оборвался внезапно.

— Это все! — прошептал он. — Каменщик не успел записать то, что приказал фараон. Ахмас, летописец самого страшного бедствия, обрушившегося на землю…

Мария облизала пересохшие губы.

— Это действительно все?

— Так говорит холодный камень! — произнес Эхнатон. — Я перерыл подземелья, самые укромные тайники моих прадедов. И нашел урну с небесными семенами. Они похожи на зерна кукурузы. И я посадил их посреди плодородной поляны…

— И что же?

— Они не проросли. Но на седьмой день травы вокруг побелели…

Он умолк.

Мария сидела, до боли стиснув подлокотники трона, пораженная тем, что услышала. Что означала эта «небесная ладья»? Может, речь шла о космической ракете, прилетевшей из незнакомых миров? Или же о каком-нибудь другом корабле, напоминающем формой ладью Осириса? Или о пришельцах из Южной Америки, которые привезли с собой зараженные зерна кукурузы?

Все это было так неправдоподобно и, в то же время, чудовищно убедительно. Ведь появилось объяснение множеству проблем: гибели египетской цивилизации в этом районе, которая не смогла возродиться на обезлюдевшем континенте; распространению пустынь, занявших большую часть его; исчезновению многих видов древних животных… Но как же сумел сохраниться до наших дней коварный вирус? Может быть, как и сказал Эхнатон, в урне с семенами? Или же таился в каком-нибудь диком растении в виде невинной мозаики, как ждали своего часа колорадский жук, кролики и чумные бациллы?..

Эхнатон резко прервал ее размышления:

— Нефертити, сейчас ты знаешь все! Ты обещала помочь мне в осуществлении моей Великой цели. Стань царицей моего царства! Эхнатон Последний и Нефертити Последняя!

Мария метнула на него такой презрительный, полный гордости и ненависти взгляд, что фараон потерял самообладание.

— Теперь я вижу, — прохрипел он, — тебе противен черный фараон! Но кто ты такая? У тебя только и всего, что белая кожа. А я всемогущ. Я — Осирис и Сет в одном лице. Я — Атон, бог любви…

Неожиданно он сполз с трона и разрыдался у нее в ногах:

— Нефертити, я страдаю! Нефертити, страдаешь и ты! Страдает и твой брат. И Эхенуфер. Помоги мне положить конец страданиям!

Она невольно отпрянула.

— Так вот как вы избавляетесь от страданий — силой заставляете меня разводить вредных насекомых, угрожая бросить брата змеям, держа связанным Бурамару?

— Но как же мне это сделать по-другому, Нефертити?

Мария засомневалась. Она никогда об этом всерьез не думала. Она всегда была в движении, не случайно мать ласково называла ее «девчонкой по ошибке». Поэтому она неуверенно начала говорить первое, что пришло в голову, стараясь не вызывать новых вспышек его злобы:

— Я верю в добро. Верю в миссию человека. Мне кажется, он не напрасно существует на земле… — Ей подумалось что сказал бы сейчас Крум, если бы услышал. Вместо того, чтобы с ковбоями наравне объезжать жеребцов на родео, Мария философствует, решает проблемы бытия.

— Это невозможно, Нефертити!

— Люди должны жить в согласии! — живо возразила она. — Лишь тридакна поглощает поселившиеся в ней водоросли.

Эхнатон вздохнул.

— Я все это знаю, Нефертити! Человек призван исправить ошибки своего создателя, Не логичнее ли вместо того, чтобы устранять многочисленные причины страданий, уничтожить самого страждущего?

Мария отшатнулась от него, закусив губы.

— Вы и в самом деле сумасшедший!

— Ха-ха-ха! — надменно засмеялся Эхнатон.

— Вы — чудовище!

Он горделиво выпятил грудь.

— Нет! Я — бог! Я могущественнее бога. Потому что бог не смог истребить человеческий род. А я истреблю его вместе со всей жизнью, сотру эту плесень, покрывающую землю. Всю жизнь во мне боролись Осирис и Сет, но в конце концов я убедился, что прав Сет.

Фараон вздрогнул. Затем опустился на трон, скорее рухнул на него. Он стал тереть лоб, словно стараясь освободиться от невидимых тисков, сжимающих голову.

— Нет! — почти простонал он. — Я люблю их. Длинноносый считается благодетелем только за то, что дал человечеству знания, приносящие мучения. Я избавлю их от всех страданий. Из любви к ним я их уничтожу…

Мария почувствовала дрожь. Она была не из трусливых. Но то, что происходило, леденило душу. Ока чувствовала, что, продолжая слушать этот безумный бред, сама потеряет рассудок.

Опьяненный своим всесилием, ничего не слушая, кроме собственных слов, Эхнатон приближал к ней свое лицо, словно тайпан, готовящийся нанести смертельный удар.

— И ты мне поможешь, Нефертити! Вдвоем с тобой мы станем величайшими благодетелями человечества!

— Нет! — закричала она. — Это сатанинское дело!

— Ты обещала, Нефертити! Помни о брате. Когда мы убедимся, что Великое дело свершилось, я взорву подземелья…

— Неужели у вас есть и порох? — воскликнула она в замешательстве.

— Мы называем его «магическим порошком фараонов». Могучими были владыки Древнего Египта, Черной земли Кемет. Они обладали знаниями во всех видах магии. Когда полчища критских царей вторглись в Благословенную землю, фараон приказал заполнить магическим порошком, доставленным множеством кораблей, бездонную пещеру на перешейке, и воспламенить его. Страшный взрыв потряс землю. Воды Великого западного моря хлынули во Внутреннее море и затопили царство критян.

Мария в удивлении молчала. В каждой легенде есть зерно истины, Не шла ли речь об оседании Гибралтарского пролива, о гибели критской цивилизации, когда воды Атлантического океана хлынули в Средиземное море, уровень которого до этого был на сто метров ниже уровня океана? Не таким ли образом возникли легенды о всемирном потопе и гибели Атлантиды?

— Я знаю все, — продолжал Эхнатон. — Потому что фараон есть живой бог. Ваш древний властелин Александр когда-то осадил в Индии город. И тогда из стен города вырвались молнии, которые разметали его войско. Другой полководец — Ганнибал — одержал победу над римлянами после того, как потряс землю. От иерихонских труб иудеев рушились крепости. А все это делал магический порошок фараонов. И когда придет время, этот храм, все эти статуи, склады и сокровищницы вместе с нами взлетят а воздух…

Мария лихорадочно соображала. Этот человек, одержимый стихией уничтожения, должен быть обезврежен, как сказал Крум.

И она решилась.

— Я вам не верю! — дерзко сказала она. — Ни единому слову из того, что вы мне наговорили. У вас нет ни семян, ни пороха.

Тело его напряглось от едва сдерживаемой злобы.

— Фараон лжет? — почти прокричал он. — Да слышишь ли ты, что говоришь, несчастная?

И он вскочил, забыв о своем царственном величии.

— Пойдем со мной!

Она бежала за ним, едва поспевая. Они миновали несколько темных залов, спустились по узкой лестнице, пошли по коридору, перегороженному каменной плитой.

Мария тревожно оглянулась. За ними никто не следовал.

Эхнатон привел в движение механизм в стене, и каменная плита отошла в сторону. Просторное помещение, выдолбленное в скале, было заполнено странной серой массой. Может быть, действительно порохом.

Мария не мешкала. Резко толкнула фараона в порох, отскочила, нажала кнопку механизма. Плита закрыла вход в кладовую.

Сумасшедший обезврежен!

Сейчас ей оставалось одно — найти в этом лабиринте камеру брата, освободить его, отыскать Бурамару. А потом…

В это мгновение несколько черных теней, скрывавшихся в нишах, бросились на нее.