Сцена представляет собой захламлённую комнату в типичной ленинградской квартире. Её не убирали уже лет двадцать, а до этого – ещё сорок. Слева – пыльные окна, вокруг – поломанная мебель вперемешку с подрамниками, пустыми бутылками и раздавленными тюбиками красок. Справа стоит мольберт с неумелым наброском женской фигуры зеленовато-кишечных тонов. В центре находится двуспальная кровать, на которой возлежит парочка. Это – Алёша и Элеонора, оба в чём мать родила. Целомудренные зрительницы могут набросить на них лёгкую накидку. Входят Германцев и Бобышев.
Хвостенко (лёжа). Добро пожаловать! Я Алёша Хвостенко. Но можете называть меня просто Хвост.
Элеонора (лёжа). А меня – просто Дунька. Хи-хи! (Прикрывает ладонью выбитый зуб.)
Германцев (дипломатично). Мы тут шли мимо, решили заглянуть.
Гости осторожно садятся на ломаные стулья.
Хвостенко. Пожалуйста, глядите. (Указывает на мольберт.) Вот моя последняя работа метафизического плана. В ней поднимается тема: из чего сделана женщина? Ответ: из дерьма.
Элеонора (прикрываясь ладонью): Хи-хи!
Хвостенко. Дунька, молчи! А вам нравится?
Бобышев. Нет.
Германцев. А по-моему, клёво.
Хвостенко (не обидевшись). Ну, ничего. Я прочитаю вам «Вторую священную книгу Верпы». Первой книги вообще не существует, я начал прямо со второй. Верпа – это персонаж наподобие Заратустры. (Камлает). Ну как, понравилось?
Бобышев. Нет.
Германцев. А, по-моему, так гениально, старик!
Хвостенко (озабоченно). Ну, и правильно. Мы лучше споём вам частушки. Дунька, запевай!
(Поют дуэтом на мотив «Калинка-малинка».)
Занавес.