Наблюдать откуда-то сверху себя самого, а точнее, собственное распростертое на полу тело было совсем не страшно, а скорее просто любопытно и необычно. Вокруг тела суетилось множество людей, одни расшнуровывали доспехи, другие прижимались ухом к груди, слушая, бьется ли еще сердце, а третьи лили на лицо и голову холодную воду.

Вот невысокий сухопарый старик крикнул, чтобы немедля послали за лекарем. Затем все тот же старик повернулся к богатырского телосложения воину и, размахивая руками, стал громко на того кричать. Богатырь был как минимум в два раза больше отчитывающего его старика, но стоял перед тем, словно провинившийся подросток, низко опустив голову на грудь, не произнося ни слова в ответ.

Затем вбежал лекарь, отогнал всех прочь от распростертого тела и прямо на полу стал раскладывать какие-то баночки и травы. Он тоже какое-то время, стоя на коленях, суетился возле безжизненного тела, прижимался ухом к груди, склонялся над лицом, внимательно всматриваясь в потухшие и безжизненные глаза, подносил к носу поверженного маленькую тряпочку, натирал виски какой-то мазью, давил толчками на грудь и даже пытался вдувать воздух в рот никак не реагирующего на происходящее тела. После всех этих бесполезных попыток, лекарь поднялся с колен, развел руками и медленно покачал головой из стороны в сторону.

После этого жеста лекаря сухопарый старик стал кричать на стоявшего с опущенной головой богатыря пуще прежнего, а тот вдруг быстро развернулся и бросился куда-то в сторону. Богатырь скрылся в небольшом коридоре, откуда вернулся через пару мгновений, неся в руках огромный двуручный меч. Взяв обе руки распростертого на полу воина, богатырь вложил в них рукоять двуручного меча и сильно прижал их сверху собственными ладонями, нашептывая при этом что-то себе под нос. Смотреть на это было забавно и интересно.

Но тут вдруг с такой силой потянуло вниз, что наблюдать сверху за происходящим стало совершенно невозможно. Резко навалившаяся тяжесть притягивала к земле, к тому месту, где лежало собственное тело. Вокруг внезапно наступила непроницаемая тишина, а руки почувствовали, как их прижимают к чему-то твердому и жизненно необходимому. Вот уже пальцы сами вцепились в заветную рукоять, но на большее сил совершенно не было.

– Смотрите-ка! Неужто очухался?

– Да, точно, оживает, кажись.

– Ну да, задышал вон, и веки дрожат!

Доносившиеся со всех сторон голоса начали переходить в негромкий ободряющий гул, и Ульвэ попытался открыть глаза. Но, видимо, это было слишком тяжело для его только что побывавшего в гостях у смерти рассудка, и он опять отключился.

Очнулся Ульвэ уже когда вокруг никого не было. Рыцарь слегка приподнялся и огляделся вокруг. Он находился все в том же просторном тереме воеводы, на улице за окном был уже вечер, а сам воевода сидел за столом и что-то писал.

– Очнулся наконец? – оторвался от своих записей воевода. – Я специально попросил тебя у себя оставить, даже вон на кушетку тебя переложили.

Ульвэ медленно, поставив ноги на пол, сел на своем ложе и вместо ответа, стал таращиться по сторонам. Наконец его взгляд снова остановился на сидевшем за столом старике, который выжидательно и спокойно смотрел на рыцаря. Только сейчас Ульвэ заметил, что сбоку стола воеводы был прислонен грозный двуручный меч крестоносца.

Перехвативший взгляд Ульвэ воевода отодвинул в сторону свои бумаги, словно они могли ему помешать исполнить задуманное, и посмотрел на рыцаря долгим и очень серьезным взглядом.

– Сначала, – заговорил воевода тихим, но твердым голосом, – я расскажу тебе твою историю, а затем кратко изложу нашу, и ты должен будешь принять правильное для себя решение.

Воевода сделал небольшую паузу, как бы выжидая, что ответит ему рыцарь. Ульвэ, однако, то ли еще до конца в себя не пришел, то ли не знал, что ответить, но ни согласия, ни отрицания не высказывал. Он просто продолжал сидеть и смотреть в проницательные глаза начальника русичей.

– Ну, – наконец прервал затянувшуюся паузу воевода, – будем считать твое молчание согласием. Итак, – продолжал он, – ты со своими братьями рыцарями являетесь членами тевтонского ордена. Но только двое из вас являются истинными тевтонцами, другие двое, включая тебя, принадлежат к ордену меченосцев, который был вынужден из-за собственных неудач объединиться с тевтонцами, образовав тем самым ливонское рыцарское братство.

Воевода снова сделал паузу в своей речи. Но и на этот раз рыцарь никак не отреагировал на слова старика. Ульвэ прекрасно понимал, что принадлежность их к тевтонцам и меченосцам, читалась по символике на одеждах рыцарей. А то, что тевтонский орден присоединил к себе рыцарей меча, вообще ни для кого не было тайной. Да и не было в близлежащих землях других орденов крестоносцев, кроме указанного ливонского.

– Я не знаю, как давно и каким образом к тебе попал этот меч, – неожиданно сменил тему разговора воевода. – Возможно, он достался тебе по наследству от твоих предков или ты добыл его в бою, все это не так уж важно. Важно то, что именно этот меч стал твоим незаменимым товарищем, без которого ты себя уже больше не представлял.

Воевода встал из-за стола и начал медленно прохаживаться из стороны в сторону как раз рядом с двуручным мечом рыцаря, о котором шла речь.

– Ты всегда точно знал, – продолжал он, – что пока с тобой – неважно, в ножнах за поясом или обнаженный в руках – твой верный спутник, – воевода указал на меч, – тебе не страшен ни один враг. Наверняка даже были моменты, когда ты верил в свой клинок даже больше, чем в самого себя. Ведь он придавал тебе силы в самом прямом смысле этого сова.

Вот теперь слушавший воеводу крестоносец уже не был столь равнодушен к его речам. Рыцарь заметно напрягся и даже немного сконфузился, словно подросток, о заветной тайне которого вдруг узнал чужой взрослый дяденька.

– Так было до тех пор, – невозмутимо продолжал воевода, – пока ты вместе с теми самыми рыцарями, что находятся сейчас в нашем лагере, не попали уж в совсем безвыходную и смертельную ситуацию. Смею предположить, что произошло это скорее всего на русских землях.

Воевода вопросительно посмотрел на Ульвэ, и хотя тот продолжал молчать, но по всему было видно, что говоривший очень близок к истине. Воевода сам себе утвердительно кивнул и, продолжая прохаживаться взад-вперед рядом с заветным мечом, уверенно продолжал:

– Когда смерть уже было накрыла ваш отряд своим покрывалом, все вы увидели что-то вроде очень яркой вспышки, словно в глаза вам ударила молния. После потери сознания вы пришли в себя совсем не там, где были до этого. Лишь заветный двуручный меч, к огромному твоему облегчению, был по-прежнему с тобой. Ну а дальше вы, сразившись предварительно с местными, в конце концов попали к нам.

Снова замолчав, воевода остановился и внимательно взглянул на так и не проронившего ни слова крестоносца.

Ульвэ уже не смотрел прямо на воеводу, а, слегка наклонив голову, утвердительно и задумчиво кивал, соглашаясь с каждым словом этого седого старика.

Не дожидаясь, пока рыцарь вернется из своих мыслей, воевода продолжил свой монолог.

– А теперь я, как и было условленно, расскажу тебе о нас. Начнем с того, что это не просто другие земли, а совсем другой мир! Все живущие здесь люди – из разных эпох, но одного мира – попали сюда тем же способом, что и ты со своими крестоносцами. То есть у каждого отряда был человек, имеющий при себе что-то наподобие твоего меча, не обязательно оружие, но какой-то ценный артефакт, талисман или оберег. Эти вещи несут в себе частицу магической силы, которая помогает своему владельцу при жизни в мире людей, а в случае неминуемой гибели переносит владеющего артефактом человека и его ближайших соратников сюда, в мир, который принадлежит магам.

Именно маги и делают подобные волшебные предметы, чтобы призывать на свою сторону как можно больше умелых воинов из мира людей.

Все воины нашего поселения находятся под защитой одного из таких магов, именуемого Чародеем. Тебе и твоим воинам придется сделать выбор: остаться ли с нами или искать счастья на службе у других волшебников, а может, даже среди вольных наемников.

Скажу честно, что, учитывая, насколько умелыми и выносливыми воинами являются крестоносцы, нас бы больше устроил первый вариант, пусть даже вы совсем не русских кровей.

Во время последних слов воеводы Ульвэ невольно недобро прищурился, что не могло остаться незамеченным.

– Ну да, конечно, – поспешил поправить себя воевода, – нелюбовь воина к народу, с которым он так долго воевал, вполне понятна. Только пойми, рыцарь, это совсем другой мир, – воевода сделал особое ударение на слове «другой», – мир в котором никогда не жили не Иисус Христос, ни дева Мария, ни Будда, ни пророк Мухаммед. Здесь нет тех ценностей, во имя или под видом которых завоевывались новые земли, народы и города. Здесь нет земель ни новгородских, ни псковских, ни ливонских! Неизменно здесь лишь одно: приходится много и часто воевать, отстаивая свое право на существование. И поверь мне, делать это в рядах нашего войска далеко не самая худшая участь! Ведь Чародей, волшебник, которому мы служим, не жаждет абсолютной власти, а потому не бросает своих воинов в бессмысленные смертельные стычки. Он желает лишь спокойно жить в своем лесном замке, но только это не всем по нутру! Чародей вынужден иметь свое войско для защиты от агрессии других магов, но он практически позволяет нам жить вольной жизнью! Ах, если бы еще не эти предатели местные…

На последних словах воевода осекся, подошел к столу, глотнул из кружки, чтобы смочить пересохшее от длинных речей горло, и, неожиданно скомкав свою речь, снова обратился к крестоносцу.

– Ладно, рыцарь, время уже позднее, а у меня еще много дел незаконченных. Сейчас возвращайся к своим, тем более что там тебя приятный сюрприз ожидает, – воевода еще раз глотнул из кружки и продолжил: – Завтрашний день вам на принятие решения, вечером сообщите, что решили-остаетесь с нами или другой дорогой пойдете. Да, вот еще, меч свой не забудь.

В голове Ульвэ из-за услышанного от воеводы творился полный беспорядок. За все время он так ни разу не проронил ни одного слова, а лишь внимательно слушал, хотя понимал и верил далеко не во все.

На рыцаря, как волна, накатились воспоминания последних дней. Сначала пробуждение в непонятном лесу и стычка с ужасными существами, у которых были тела людей, а головы ящеров-демонов из преисподней, встреча с русичами и дорога до их лагеря, поход за травами и бегство от болотного великана, а после смертельный поединок с Евпатием. И в конце концов наблюдение откуда-то сверху за манипуляциями над собственным телом.

Во всех этих воспоминаниях одним из главных действующих лиц был русский богатырь, умеющий делать странные вещи. То он разжигает погребальный костер теплом от собственных ладоней, то делает почти невесомыми носилки, на которых несут раненых рыцарей. А там, в лесу, когда собирали травы, Евпатий вел себя странно, он словно уснул прямо стоя незадолго до встречи с огромным болотным великаном. Да и здесь, после поединка, именно Евпатий вернул к жизни поверженного Ульвэ.

Крестоносец задумчиво поднялся со своего места, медленно подошел к столу, возле которого находился его меч и посмотрел на воеводу. Старик не обращая больше никакого внимания на рыцаря, углубился в свои записи.

Ульвэ помялся с ноги на ногу, явно не решаясь о чем-то спросить, но потом, словно передумав, молча забрал свой меч и вложил его в ножны. Развернувшись к выходу, Ульвэ, все еще перебирая в голове нахлынувшие бесконечным потоком мысли, медленно зашагал прочь. Остановившись на пороге, крестоносец обернулся и, словно набравшись смелости, задал наконец воеводе мучивший его вопрос.

– Скажи мне, воевода, а Евпатий – он и есть этот ваш Чародей?

Воевода оторвался от своих записей и в первый раз широко и искренне улыбнулся.

– Евпатий? Ну что ты, конечно же, нет! – продолжая весело смотреть на рыцаря, сказал воевода. Затем улыбка исчезла с его лица, взгляд стал серьезным и он продолжил: – Евпатий его ученик.

Ульвэ совершенно один брел по русскому лагерю. Караульные возле терема воеводы подсказали ему дорогу и больше не обращали на него никакого внимания. Это было очень необычно – все последние дни находиться под неусыпной стражей и чувствовать себя пленником, а теперь словно оказаться никому не нужным.

На полпути навстречу ему попался отряд тех самых воинов в пятнистой одежде, что содержались в соседней избе. Первым шел Глеб.

– Какие люди! – радостно воскликнул он, едва заметив крестоносца.

Ульвэ на всякий случай оглянулся, но никаких людей рядом с собой не обнаружил.

– Так, значит, – не переставая широко улыбаться, бесшабашно продолжал недавний попутчик в походе за травами, – принесли его домой, оказался он живой?

– Кого принесли? – обезоруженный искренней радостью Глеба, решил уточнить крестоносец.

– Кого-кого, – беззлобно передразнил Глеб, – зайчика, конечно, кого же еще. Пиф-паф, ой-ой-ой, ну и так далее.

– Чего? Какой еще пиф-паф? – нахмурился Ульвэ, пока еще не определившись сердиться ему на этого добродушного паренька или обождать.

– Ай, ладно, понятно, другие у вас сказки, наверное, – махнул рукой Глеб, а затем, заключив крестоносца в широкие объятия, продолжил: – Жив ты, говорю, а это здорово! А нас вот в казармы переводят. Ты извини, мне уже бежать пора, своих догонять, потом поболтаем, ладно? Не дожидаясь ответа, Глеб хлопнул рыцаря по плечу и побежал догонять свой удаляющийся отряд. А Ульвэ, посмотрев вслед бывшему соседу, пожал плечами и побрел дальше к забору, за которым виднелась знакомая изба.

Стражников возле калитки и крыльца дома, где их держали последние дни, больше не было, а из-за приоткрытых ставней избы, доносился дружный и громкий хохот.

На улице уже почти стемнело, и Ульвэ отчетливо разглядел, как в хорошо освещенной свечами и лучинами комнате все трое его боевых товарищей сидели за столом, слушали очередные байки Трувора, скорее всего про его победы над женским полом, и дружно хохотали. Даже набожный Михас держался от смеха за живот, когда всегда немногословный Генрих отпускал пошлые шуточки в адрес похождений Трувора. Все выглядело так, словно рыцари сидели в какой-нибудь мирной таверне, не обремененные заботами о завтрашнем дне, сытые и довольные жизнью. А самое главное, что все они были абсолютно здоровы, без каких бы то ни было признаков былых тяжелых увечий. Трувор и Михас, один из которых еще с утра был без сознания, а другой едва мог пошевелиться, выглядели так, словно месяц отдыхали на какой-нибудь зажиточной крестьянской ферме. Видимо, это и был тот приятный сюрприз, о котором говорил воевода.

Стоящий за окном Ульвэ еще раз окинул взглядом веселящуюся и не замечающую его компанию, о чем-то ненадолго задумался и заходить в избу передумал. Он решительно развернулся и вышел обратно за калитку. В душе его была полная пустота, а в голове смятение.

Говорят, что человек полноценно живет до тех пор, пока у него есть враг. А если вдруг врага не остается, то жизнь теряет всякий смысл. Враг этот не обязательно должен быть конкретным человеком или живым существом. Человеку необходима сама борьба. Борьба и преодоление трудностей, побеждая которые ты становишься сильнее.

Для Ульвэ главным врагом всегда были те, кто противится воле ливонского ордена крестоносцев. И так получилось, что последние годы это были в основном непокорные русские, ставшие для рыцаря главным и непримиримым врагом. Но если все, что рассказал воевода, правда, то смысла в этой враждебной ненависти больше не было. Как не было и ливонского ордена, во славу которого сражался рыцарь. Все это пустой тоской и тяжелыми мыслями давило на Ульвэ.

– Послушай, – обратился крестоносец к проходившему мимо калитки прохожему, – а Евпатия где можно найти?

– Новенький? – больше утвердительно, чем вопросительно, отозвался остановившийся в вечерних сумерках человек, а затем беззаботно объяснил: – Пройдешь четыре двора в эту сторону, – прохожий указал рукой направление, – а затем направо свернешь. Третий двор и будет изба Евпатия.

Показав дорогу, человек, более не задерживаясь, быстро зашагал дальше по своим делам.

Темнело быстро, и пока Ульвэ нашел нужный ему двор, на улице уже стало хоть глаз коли, почти ничего не видать.

На стук Ульвэ дверь открыл сам Евпатий. Крестоносец впервые видел русича без доспехов, а в простой домашней одежде, с непокрытой головой.

Богатырь, держащий в руках восковую свечку, внимательно посмотрел на позднего гостя и в конце концов молвил:

– Ну заходи, коли пришел. Мне все равно сегодня долго еще не спаться будет, – богатырь жестом пригласил гостя в избу.

Зашли внутрь. Евпатий, предварительно усадив гостя за стол, зажег еще несколько свечей, а затем выкатил откуда-то из угла небольшой деревянный бочонок.

– Бражничать будем, – утвердительно заявил русич, расставляя на столе большие деревянные кружки и наполняя их ароматным содержимым бочонка. – Будь здоров! – Евпатий ударил краем своей деревянной кружки о стоящий напротив Ульвэ такой же деревянный сосуд, после чего осушил свою кружку несколькими большими глотками.

Не оставаясь в долгу, крестоносец, недолго думая, поднес к губам свою кружку, ощутил сладкий пьянящий аромат и тоже осушил свой сосуд в одно мгновение. Сладковатый на вкус хмель был с радостью воспринят его желудком, и рыцарь почувствовал, как спадает напряжение всего тела, а хаотично мечущиеся в голове мысли успокаиваются и уходят прочь.

– Добрая медовуха получилась! – удовлетворительно крякнул Евпатий и снова разлил по кружкам ароматный и хмельной напиток с приятным сладким привкусом.

Однако сразу опрокидывать по второй воины не стали, оба прекрасно понимали, что сидят здесь не для обоюдной молчаливой попойки.

– Ну что, рыцарь, может, все же поведаешь, с чем пожаловал? Или тебе от моего доброго меда так сладко сделалось, что язык к нёбу прилип? – попробовал пошутить Евпатий, но, поняв, что рыцарю не до шуток, продолжил уже более серьезно: – Тебя если какие вопросы мучают, так ты задавай, не стесняйся. На какие смогу – отвечу с радостью, а если нет, то уж не обессудь.

Некоторое время подумав, с чего начать, Ульвэ в итоге задал совсем не тот вопрос, который хотелось.

– А у тебя тоже есть магический артефакт? – спросил он.

– Был, – утвердительно кивнул Евпатий, – но мне пришлось оставить свой, хранимый с детства оберег, чтобы он не мешал мне осваивать искусство управления магическими нитями.

Оба воина сделали по небольшому глотку из своих кружек, после чего разговор продолжился.

– А что имеется в виду под магическими нитями? – спросил Ульвэ.

– Весь этот мир, – поучительно заговорил русич, – все живое и неживое пронизано тончайшими, невидимыми простому глазу, неощутимыми и невесомыми нитями магической энергии. Умение присоединяться к этим нитям и сплетать в нужные формы называется магическим искусством.

– А как мешают сплетению нитей артефакты? – вставил новый вопрос крестоносец.

– Артефакты способны связывать только те нити, которые были заложены в них с помощью частиц волшебных кристаллов создавшим артефакт магом. Для обычного человека это хорошо, но если у тебя есть способность к магическому искусству, то заложенная кем-то другим в артефакт сила будет не давать тебе раскрыть свой талант.

Разговор воинов протекал так размеренно и спокойно, словно несколько часов назад это вовсе не они бились друг с другом в смертельном поединке. Словно не было оскорбительных замечаний со стороны одного и ненавистного желания убить со стороны другого.

– Твой меч, – продолжил Евпатий, – артефакт очень сильный, теперь ты и твои братья рыцари связаны с ним магическими нитями; когда сможешь научиться ими управлять, твой отряд обретет еще большую силу, будет еще более неуязвим и опасен.

– Кто может меня этому научить – создавший меч маг? – предположил Ульвэ.

– Нет, – улыбнулся наивности крестоносца русский богатырь, – создавшего твой меч мага уничтожили во время великой войны магов, иначе ваш отряд перенесся бы в этот мир в один из трех уцелевших на острове замков, а не в глухой лес.

– Уцелевших на острове замков? – переспросил Ульвэ. – Ты хочешь сказать, что мы находимся на острове?

– Да, на острове, – подтвердил русич. – Эти земли, хоть и очень обширные, но все же со всех сторон омываются водами Непресекаемых морей, поэтому это остров. А что касается обучения владению артефактом, – вернулся к заданному вопросу Евпатий, – то, например, у нас в лагере этим обучением занимаюсь я.

– Живущие на острове маги, – снова заговорил Ульвэ, – ты сказал, что их осталось трое, кто они? Овладевшие магическим искусством люди?

– Они не совсем люди, – покачал головой Евпатий, – точнее сказать, они, может, и люди, но не из нашего мира. Где-то за Непресекаемыми морями есть континент, откуда магов в свое время изгнали, выслав всех их на этот остров. Здесь ими были найдены магические кристаллы, с помощью которых они научились призывать сюда воинов из нашего мира. А точнее тех, кто должен был в нашем мире погибнуть.

Со временем маги начали ссориться и враждовать друг с другом, пока все это не переросло в великую войну, в которой и было уничтожено большинство волшебников. Оставшиеся трое – самые сильные и могущественные из них.

– Можешь рассказать мне про оставшихся на острове магов подробнее? – спросил Ульвэ, не забыв сделать глоток доброй медовухи.

– Конечно, могу, – кивнул Евпатий. – Волшебник, которому служим мы, зовется Чародеем. Он единственный не участвовал в великой войне, считая ее бессмысленной, а предпочел окутать свой замок, Каэр Лир, магическими завесами и переждать. Когда на острове затихли последние отголоски сражений, а оставшиеся в живых два мага были вынуждены заключить перемирие, то они с удивлением обнаружили, что магов осталось не два, а три. Потрепанные и истощенные великой войной, заключившие перемирие маги были вынуждены с этим смириться.

Чародей живет в своем лесном замке, который невозможно обнаружить, если только маг сам этого не пожелает. Он любит изучать старинные рукописи, владеет искусством использования сил живой природы и никогда не нарушает гармонии окружающего его лесного мира.

Другой маг зовется Некромантом и является полной противоположностью Чародею. Он мастер во всем, что касается не живого, а мертвого. Его армия хоть и имеет много призванных людей, но большинство ее составляют ужасные ходячие мертвяки, или, по-другому, зомби. А самые сильные его воины – это тысяча непобедимых скелетов, составляющих его личную гвардию.

Помнишь, я поспешил сжечь труп вашего убитого собрата? Так вот, если этого не делать, слуги Некроманта могут обнаружить труп и доставить его своему господину, а тот сделает из него живого ходячего мертвеца!

Последние слова Евпатий произнес с особым ожесточением и даже ударил по столу кулаком.

– Однажды, – отхлебнув из кружки, продолжил богатырь, – мне пришлось вступить в бой с бывшими верными товарищами, которых убили накануне; оставшиеся тогда в живых воины, включая меня, были вынуждены в спешке отступить и оставить мертвые тела, чем и воспользовался хозяин замка Каэр Морт.

– Ты имеешь в виду Некроманта? – уточнил Ульвэ.

– Конечно, больше оживлять убитых никто не умеет! – снова ударил по столу кулаком богатырь. – И поверь мне, это очень жутко и даже страшно – сражаться с теми, кто уже мертв. А если это твои бывшие собратья по оружию, то страшно вдвойне.

– А третий маг? Он кто? – не давал уйти от темы очень заинтересованный рассказами Евпатия крестоносец.

– Третий? Хм, третий зовется Колдуном. Большой знаток различных хитроумных механизмов и приспособлений. Умело совмещает их с магическим искусством, отчего пользуется большим авторитетом среди своих воинов. Вот, например, отрубят воину Колдуна руку в бою, а тот не очень-то и расстраивается, ведь хозяин ему новую, железную приделает. Такой рукой воин даже удары меча парировать сможет, а работает она не хуже старой, той, что из костей, плоти и крови была. Главное – смазывать ее вовремя и ржаветь не давать.

– А еще, – захватывающе продолжал Евпатий, – Колдун может вместо руки оружие разное приделывать, ну там, самострел, например, или даже ружье.

– Ружье? – не поняв, о чем ведет речь Евпатий, переспросил крестоносец.

– Ну да, ружье, – утвердительно кивнул русский богатырь. – Это такая железная трубка, которая маленькими железными снарядами стреляет, практически любой доспех пробивает. Но ружье – это редкость, пороха не хватает.

– Чего не хватает? – не понял рыцарь.

– Пороха, это порошок такой, заставляет ружья и пушки метать с огромной силой свои смертельные снаряды. Только вот здесь его делать не умеют, а точнее, не из чего его в этом мире делать, трав нужных нет. Для пушек еще научились с помощью пыли магических кристаллов заряды делать, но для ружей они не подходят, слишком мощные, ружья разрываются, а воин – хорошо, если жив останется.

Сидящий напротив Евпатия Ульвэ чувствовал себя маленьким ребенком, которому взрослый объясняет какие-то загадочные и непонятные вещи. Только вот от этих объяснений вопросов не убавлялось, а еще больше накапливалось.

– А пушки – это тоже… как ружья? – осторожно, боясь показаться уж совсем дураком, поинтересовался крестоносец.

– Ну как тебе сказать, – ухмыльнулся Евпатий, – не то чтобы совсем как ружья, но… А! Так ты ж пушку-то видел! Это та большая труба, ядром из которой одному твоему товарищу голову снесло, а другого в грудь контузило.

Ульвэ вспомнил страшное, извергающее огонь орудие и утвердительно кивнул. Тот громоподобный грохот и пронесшееся рядом ядро навсегда впечатались в его память.

– Значит, – решил подытожить Ульвэ, – три мага, о которых ты рассказал, являются тремя основными столпами силы на этих землях? И каждый призванный воин должен обязательно присоединиться к одному из них?

– Нет, – покачал головой Евпатий, – не совсем так. Есть еще наемники, это те, кто не захотел служить ни одному из магов и в то же время служат всем трем.

– Это как? – удивился Ульвэ.

– Да очень просто, – ответил богатырь. – Живут они обособленно, своим собственным поселением, и готовы, за вознаграждение, служить кому угодно. Сегодня могут биться в войсках Колдуна или Чародея, а завтра сражаться бок о бок со скелетами или мертвяками Некроманта. Причем даже против своих товарищей, которых наняла противоборствующая сторона.

– Хм, интересно, – протянул рыцарь.

– Да ничего интересного, – не согласился богатырь. – Ужасно гордятся своей якобы независимостью и самозабвенно чтут свой неписаный кодекс, – с нескрываемой неприязнью добавил русич.

Какое-то время воины сидели молча, лишь изредка прихлебывая из своих кружек. Ульвэ пытался переварить все услышанное, а Евпатий попросту ему не мешал. Наконец, потирая подбородок, крестоносец задал свой очередной вопрос.

– Ну а просто жители на острове есть? Я имею в виду не профессиональных воинов различных эпох нашего мира, а обычных крестьян, купцов, ремесленников?

– Да, конечно, – Евпатий утвердительно закивал, – правда, все они, так или иначе, тоже связаны с военным ремеслом, а точнее, с военными действиями, произошедшими в нашем мире. Ведь даже обычные крестьяне периодически вынуждены защищать свои земли от какихнибудь варваров или просто других племен. А нападение на купцов грабителями и разбойниками – вообще обычное дело. Вот и переносятся в этот мир те из них, кому посчастливилось иметь заветный артефакт, захватив с собой нескольких своих товарищей.

Такие вновь прибывшие, если, конечно, им улыбнется удача, поселяются, как правило, в мирных торговых городках, рыбацких поселениях, крестьянских деревнях. Все они платят за охрану наемникам, но зато могут вести мирную жизнь и заниматься своими привычными делами, выращивать хлеб, ловить рыбу, охотиться, заниматься ремеслами и торговлей.

– Но получается, что все, о ком ты говоришь, все равно прибыли из нашего мира, а что местных жителей здесь совсем нет?

На слове «местных» Евпатий сильно, так что побелели костяшки пальцев, сжал свою кружку, но сразу же взял себя в руки и совершенно спокойно ответил на вопрос крестоносца.

– Говорят, что до появления здесь большого количества изгнанных магов и начавшейся потом великой войны остров был населен немалым количеством сказочных существ, мирно живших между собой и представляющих разные удивительные народы, – Евпатий говорил с явным сарказмом, отчетливо давая понять, что не очень во все это верит. – Когда началась великая война, – продолжал он, – большинство этих народов бесследно исчезло, остались только драконоголовые, которых здесь сейчас как раз местными и величают, да болотные великаны. И тех и других ты уже видел.

Последние слова Евпатия сильной болью отозвались в душе рыцаря. Еще бы, ведь драконоголовые убили одного из его верных товарищей, а встреча с болотным великаном привела к позорным и печальным последствиям. Однако Ульвэ держал себя в руках и сначала даже сделал вид, что его интересует другой описанный русичем факт.

– Исчезли целые народы, которыми раньше был населен остров? – деланно удивился он, хотя это его сейчас интересовало не в первую очередь.

– Ага, – кивнул Евпатий, – так говорят. А правда это или вымысел – каждый решает сам.

– Ну хорошо, а те, что остались, можешь поведать о них подробней? – попросил Ульвэ, явно заинтересованный болотными великанами и особенно драконоголовыми.

– Болотные великаны, – начал Евпатий, – они всегда сами по себе. Главное, чтобы их никто не трогал, тогда и они никого не трогают. Живут в своих лесных болотных дебрях, ни во что не вмешиваясь. Чародею удается с ними мирно соседствовать, но не более того. Тот, на которого мы нарвались в лесу, просто решил, что мы посягнули на его территорию, вот и обозлился. Короче говоря, сами виноваты.

Крестоносец видел, что русич явно чего-то недоговаривает, однако с расспросами не лез, тем более, что намного больше его интересовали местные драконоголовые. Вот о ком стоит расспросить Евпатия поподробней.

– Ну хорошо, бог с ними, с этими болотными великанами, – махнул рукой рыцарь, – а что по поводу тех тварей, которых вы именуете драконоголовые?

Евпатий, собираясь с мыслями, пригубил немного медовухи, а затем, тяжело вздохнув, начал, не останавливаясь:

– Это племя когда-то было лучшим союзником Чародея, а значит, и нашим. Не раз нам приходилось бок о бок сражаться с общими врагами, и, надо сказать, весьма успешно. Ведь, как ни крути, а воины драконоголовые отменные. Их тела внешне не отличаются от человеческих, но это иллюзия. Я прекрасно помню, как ты во время стычки пытался вспороть брюхо одному из них. Будь ты тогда поопытней, то целил бы своим мечом им в глотки, а не в тела. То, что они не носят доспехов, совсем не случайно: во время боя, когда их предводительницы-самки сплетают нужное заклятье, все тело драконоголовых словно покрывается мелкими чешуйками. Эти чешуйки лучше любой брони защищают их от острого оружия. Поэтому когда встречаешься с таким противником, знай, что для острого лезвия уязвимы лишь их головы, а по телам надо бить чем-то тупым, например дубинкой или обухом топора. Говорят, что их гениталии тоже не могут противостоять острому оружию, но они так плотно замотаны в кольчужные юбки, что пытаться их туда ранить практически бесполезно.

Главными у этих тварей всегда самки, только они владеют искусством сплетения магических нитей и могут присоединять к своей магии самцов племени. Самцы же, в свою очередь, берегут своих предводительниц зачастую ценой собственной жизни. Они очень сильны и выносливы, сильнее и выносливей любого из рода людей, а учитывая, что их никогда не обременяют тяжелые доспехи, то драконоголовые, плюс ко всему, еще и очень ловки.

Окружающий мир они воспринимают на вкус, ну вот как мы с тобой сейчас чувствуем вкус этой доброй медовухи, так же они чувствуют на вкус абсолютно все, без конца, словно ящерицы или змеи, высовывая свой раздвоенный язык.

Только вот, – Евпатий нахмурил брови, – теперь это подлое племя наш самый злейший враг и, можешь поверить мне на слово, они свое получат.

Богатырь внезапно завершил свое подробное описание драконоголовых, давая понять, что больше не желает вести о них беседу.

Однако Ульвэ все же предпринял попытку разговорить русича очередным вопросом.

– Ну ты хоть можешь в двух словах намекнуть, что послужило причиной вашей лютой ненависти к бывшим собратьям по оружию?

Евпатий, явно затягивая с ответом, неспеша подлил себе и крестоносцу из изрядно полегчавшего бочонка, а затем, немного отхлебнув, ударил наполненной кружкой по столу так, что расплескалась добрая половина ее содержимого.

– Предали они нас! – коротко изрек богатырь. – Предали, и точка! Хватит уже об этом! Я тебе сразу сказал, что ответов на все твои вопросы не будет.

– Ну не будет, так не будет, – поспешил согласиться Ульвэ, а затем, немного подумав изрек: – Тогда, после схватки с местными, ты настоял на том, чтобы я, подняв правую руку, сказал, что принимаю твое слово, зачем?

– Здесь так принято, – внимательно глядя в глаза крестоносца, ответил Евпатий, – нарушившего слово, неважно, несешь ты его или принимаешь, ждет смерть!

– Да что ты говоришь! – решил съязвить Ульвэ. – А если нет, то вечная жизнь? Или просто вечная память?

– Зря ты ухмыляешься, рыцарь! – не оценив шутки, сурово ответил богатырь. – В этом мире свои законы. И совершенно не важно, попал ты сюда пять минут назад или находишься здесь уже тысячу лет, нарушил закон – получи наказание.

– Ну и кто бы, интересно, меня наказал, – развел руки крестоносец, – если бы я вдруг сказал, что слово принято, а сам, подпустив тебя поближе, снес бы твою голову с плеч одним взмахом своего меча? Нет, я, конечно, понимаю, ты был не один, а с отрядом. Ну а если мне бы удалось от них оторваться и пристроиться на службе у какого-нибудь там Колдуна или Некроманта? Что тогда? Как бы меня настигло ваше наказание?

– Однажды, – спокойно отпив из кружки, начал Евпатий, – мне довелось видеть человека, нарушившего принятое слово. Уже на следующий день после этого он начал тяжело болеть, через пару недель из молодого воина превратился в сгорбленного старика, а через месяц умер от старости. И это при том, что люди в этих магических землях, хоть и гибнут очень часто на полях сражений, но практически не болеют и старению не подвержены. Так что, вместо того чтобы здесь зубоскалить, больше прислушивайся да на ус мотай.

– Совсем, что ли не стареют? – недоверчиво уточнил крестоносец.

– Совсем, не совсем, – пожал плечами Евпатий, – а за те больше чем полсотни лет, что я здесь живу, никто из всех, кто мне известен, включая меня самого, нисколько не изменились. Разве что шрамов маленько прибавилось.

Обескураженный Ульвэ с недоверием осмотрел Евпатия, но все же поверил, что богатырю врать незачем и тот говорит правду.

– Ну а почему тогда, – спустя какое-то время изрек рыцарь, – сам ты, неся слово, поднимал левую руку, а меня заставил поднять правую?

– Я же сказал, так заведено! Почему – не знаю! Знаю только, что если ты откажешься вступить в переговоры и мое слово отвергнешь, то выхватить меч правой рукой, мне намного сподручней, чем поднятой левой.

– Ну да, – согласился крестоносец, – а если я поднял в ответ правую, то, значит, готов принять слово, а не схватиться этой рукой за оружие. Только ведь немало воинов, кто и левой не хуже правой орудует, а некоторые даже лучше. Но раз заведено, значит, заведено, – изрек в конце концов Ульвэ, и, немного подумав, продолжил: – Но ты мне сказал, что из коренного населения остались только драконоголовые и болотные великаны, а я ведь еще кое-кого, явно не человека и не зверя, видел! Вполне даже возможно, что одного из тех исчезнувших местных, о которых ты мне толковал, – хитро заявил крестоносец.

– Неужели? – искренне, но слегка недоверчиво удивился Евпатий. – И кто же это был?

Далее Ульвэ рассказал русичу, как после бесполезных попыток вернуться в русский лагерь, чтобы поведать о нападении болотного великана и позвать помощь, ему явился непонятный одноногий старик очень жуткого вида. Крестоносец так красочно все описывал, что даже сам поднялся из-за стола, встал на одну ногу, попытался вывернуть ее пяткой вперед и, скорчив, как ему казалось, жуткую физиономию, не моргая, уставился на русского богатыря.

От такого представления Евпатий сначала поднял брови и даже приоткрыл рот, а потом неожиданно расхохотался так, что чуть не упал со своего стула. При этом русич стучал от веселья ладонью по столу, а другой рукой держался за живот.

– Ой, сядь уже, пожалуйста! – задыхаясь от хохота, сказал он. – Значит, не зверь и не человек говоришь? Ахха-ха! Ну уморил! Да это же дух лесной был! Он-то на пути у тебя тропинки и путал, специально, чтобы в наше поселение не пустить!

– Лесной дух? – усаживаясь обратно за стол, сконфуженно переспросил крестоносец.

– Ну конечно! – уверенно подтвердил русич. – Леший, по-нашему. Они, эти лесные духи, наш лагерь от чужих глаз оберегать помогают, ну чтоб ты вокруг да около плутал, но на нас не вышел. Это Чародей постарался, он со всеми духами природы дружен, вот они ему и помогают. Видимый облик они, конечно, крайне редко принимают, но, видать, тебе повезло, а скорее всего леший сам тебя получше рассмотреть хотел, вот и обернулся.

– То есть, – неуверенно протянул Ульвэ, – эти ваши лешие и другие духи к исчезнувшим местным никакого отношения не имеют?

– Ну конечно нет! – все еще веселясь, сказал Евпатий. – Духи они на то и духи, чтобы незримо всегда в природе и рядом с людьми присутствовать. Будешь с ними дружен – будут тебе помогать, а если решишь, что ты самый самый, – жди беды.

Воины сделали еще по паре глотков медовухи. Напиток, хоть и пили они его не спеша, свое дело делал. Мысли в головах начинали путаться, движения становились все более размашистыми, а речи все более громкими. В конце концов оба поняли, что пора заканчивать. Тем более, что время давно перевалило за полночь, а здоровый сон никто не отменял.

Много еще вопросов было у крестоносца, но он понимал, что сразу на все ответов не бывает. Поэтому, поблагодарив русича за оказанный прием, он, слегка пошатываясь, удалился восвояси.

Идя в темноте мимо изгородей и заборов, Ульвэ чувствовал полное умиротворение. У него снова был враг, а значит, и смысл пребывания в этих волшебных землях. В суете последних событий он словно забыл о своем павшем от рук драконоголовых товарище. А ведь именно эти мерзкие твари, а вовсе не еще совсем недавно ненавистные русичи, безо всяких причин и объяснений атаковали ничего не понимающих рыцарей! Нет, не русичи, а местные чуть было не отправили на тот свет его самого и остальных братьев! Вот кто должен за все ответить, когда придет время! Что же касается русичей, то, как говорится, враг моего врага – мой друг! А раз драконоголовые враги русским воинам, значит, нам с русичами по пути!

И раз уж свела судьба отряд крестоносцев именно с воинами Чародея, значит, так тому и быть.

С этими мыслями Ульвэ открыл дверь избы, где из темноты доносился мирный храп Генриха, Трувора и Михаса, и вошел внутрь.