Рев моторов, лязг гусениц и стоящая столбом пыль нарушали тишину покой и красоту горного пейзажа. Под палящим солнцем двигалась военная колонна. На небе было не облачка, и лишь парящая в вышине свободная птица, разрезала его синеву. Пот катил градом с уставших, обветренных, и загорелых лиц военнослужащих.

Глеб сидел на горячей броне замыкающего колонну танка, а рядом с ним устроились молодые, еще не обстрелянные контрактники. Для своего первого боевого выезда, они были достаточно спокойны. Лишь бегающие глаза выдавали их напряжение и волнение.

Начальство, сумевшее уговорами и обещаниями склонить этих, только вчера закончивших учебку юнцов подписать бумаги о желании проходить дальнейшую военную службу по контракту, успешно отрапортовало наверх, получило свои премиальные и навсегда забыло об этих солдатах. Не они первые, не они последние. Главное, что по бумагам все чисто и законно. А то, что, кроме вшей да отметки в военном билете, ничего они за свою службу не заработают, дело десятое.

Сам Глеб был потомственным военным, его предки сражались еще под командованием Багратиона и Кутузова, а дед прошел до конца Вторую мировую, дойдя до самого Берлина. Поэтому, когда после окончания школы наступил момент определения дальнейшего жизненного пути, выбор был очевиден – военное училище. Уже там Глеб понял, что та армия, про которую пишут в книжках и показывают в кино, совсем не похожа на реальные солдатские будни. Особенно его раздражали занятия по строевой подготовке.

Нет, конечно, на параде шагающие под звуки оркестра военные смотрятся красиво, но какой от этого толк в реальных боевых условиях? Солдатскую муштру высмеивал еще сам Суворов, не раз, правда, находившийся за свое мнение в опале перед царской властью. Но при этом навсегда оставшийся великим, не знающим поражений полководцем.

Глеб был готов днями напролет заниматься физической подготовкой, армейским рукопашным боем, прикладными занятиями по тактике, стрельбами и другими правильными, как он их называл, военными науками. Но маршировать часами на плацу, а потом умирать и засыпать от скуки в учебных классах было невыносимо.

Однако Глеб благополучно и даже с отличием доучился до последнего курса, по окончании которого написал рапорт о распределении его в горячую точку. Прозябать с солдатами в казармах он не хотел. Считал, что раз военный, то должен воевать. Надеялся, что хоть в реальных боевых условиях получит то, о чем мечтал с самого детства. А именно, в суровых военных условиях с честью и доблестью бороться за правое дело, беспрекословно выполнять приказы отцов-командиров и, может даже, прославиться, совершив какой-нибудь подвиг.

Но и здесь суровая действительность сильно отличалась от придуманной романтики. Воевать приходилось там, где жили люди с совсем другими понятиями и обычаями, чем те, к которым он привык. А главное, люди эти совершенно не были рады присутствию на их земле чужаков, так что было непонятно, ради чего вся эта война.

Со временем Глеб адаптировался, перестал обращать внимание на бессмысленные, а порой даже глупые и нелогичные приказы командования. Просто выполнял их по долгу службы, и все. А сам мечтал поскорее уже уйти на гражданку, завести наконец семью и растить детей, которых он уже вряд ли отправит по военным стопам своих предков. Ведь предкам было намного проще, они точно знали, что вон там враг, который хочет нас завоевать, а допустить этого никак нельзя.

Танк, на котором сидел Глеб, качнулся сильнее обычного на ухабистой дороге, так что сидящие на нем воины еле удержались от падения.

– Эй, там, внизу, поаккуратней! А то личный состав вдоль дороги растеряем! – крикнул Глеб, стуча кулаком по горячей от жары броне.

Тем временем колонна военной техники начала въезжать в горное ущелье. Глеб достал из кармана зажигалку в металлическом корпусе с откидной крышкой, покрытую сильно истершимся слоем темной краски. На дне зажигалки английскими буквами было выгравировано ее название и слово patent с длинным рядом цифр. Зажигалка была старая, в антикварном магазине за нее бы дали хорошую цену. Досталась она Глебу от деда. Дед уверял, что зажигалка приносит удачу, главное, не давать ее в чужие руки.

Такое суеверие было продиктовано обстоятельствами, при которых зажигалка попала в руки дошедшему до Берлина бойцу красной армии. Там на исходе Второй мировой дед Глеба повстречал одного американца, который хвастливо демонстрировал все прелести и достоинства своей маленькой железной коробочки. Он чиркал по колесику, которое добывало искру и воспламеняло небольшой фитиль, потом демонстративно сильно дул на пламя и весело показывал, что огонь не гаснет.

Тогда еще молодой боец советской армии, дед Глеба уже видел подобные зажигалки у других солдат союзников. И как заядлый курильщик давно мечтал себе такую заполучить.

– Давай меняться? Понимаешь, нет? Меняться, говорю, давай, я тебе, ты мне, – обратился предок Глеба к американцу, развязывая свой вещмешок.

Американец, естественно, не понимающий русской речи, вопросительно уставился на советского солдата, который начал доставать из своей поклажи разные трофейные безделушки, жестами предлагая обмен. Однако никакие ценности, таящиеся в вещмешке советского солдата, американца не прельстили.

– No, no! Impossible! This is my talisman. This is my talisman. Understand? – широко улыбаясь, тараторил американский солдат.

– Вот заладил, жмот нерусский! – не унимался дед Глеба. – Талисман, талисман! Да у вас, почитай, у каждого солдата такая зажигалка есть. Давай меняться, я тебе говорю!

Однако американец уверенно стоял на своем и ни при каких условиях отдавать свою драгоценность не собирался.

– Ну и ладно, хрен с тобой! – смирился дед Глеба с неуступчивым союзником. – Прикурить-то хоть дашь? – добавил он, доставая из кармана самокрутку.

– Прикурить? – с сильным акцентом переспросил американец. – Oh, of course! Прикурить можно!

– Гляди-ка, по-нашему забалакал, жадина! – проворчал недовольный дед Глеба.

Американец тем временем откинул крышку зажигалки и приготовился чиркнуть по колесику, чтобы дать прикурить советскому воину.

– Да ладно тебе, я и сам не маленький. Сейчас верну, не боись, нам чужого не надо, – с этими словами дед Глеба бесцеремонно взял из рук союзника заветный предмет и, добыв огонь, поднес горящий фитиль к своей самокрутке В ту же секунду откуда-то сзади раздался характерный звук выстрела и висок бойца красной армии обожгло жгучей болью. А американец неестественно качнулся назад и упал навзничь.

Снайпера потом довольно быстро нашли и обезвредили. Тело американца забрали сослуживцы. А зажигалка, как и шрам на правом виске от прошедшей в миллиметре от мозга пули, так навсегда и остались у деда Глеба.

Дед всегда с большим трепетом относился к своему трофею. Уверял, что американец погиб как раз потому, что на секунду выпустил зажигалку из рук. А фашистский снайпер на самом деле целил именно в деда. Дед даже уверял, что в тот миг, когда снайперская пуля обжигала его висок, покрашенная темной краской зажигалка вдруг стала ослепительно белой. Но в эти байки старого ветерана уже мало кто верил.

Хотя, по правде сказать, вполне возможно, что зажигалка действительно имела некое мистическое влияние на своего хозяина. Так, например, дед практически никогда не проигрывал в нарды. А в карты ему везло так, что его не могли обставить даже профессиональные каталы и шулера.

Да что там говорить, если даже однажды, когда деда везли на вокзал, чтобы отправить подлечиться в санаторий, в дороге сломалась машина. Ее, конечно, через какое-то время починили, но время было потеряно, и все уже были готовы поворачивать назад. Однако дед настоял на том, чтобы его все равно отвезли на вокзал, даже несмотря на то, что на поезд уже было явно не успеть.

Каково же было всеобщее изумление, когда оказалось, что отправление поезда задержано по техническим причинам как раз на то время, что было потеряно из-за поломки автомобиля. Лишь дед тогда воспринял это как должное, без лишней скромности и горделивости прикурив папиросу от своей зажигалки.

Сам Глеб никогда не курил, но доставшимся по наследству от деда трофеем очень дорожил и всегда носил с собой. Тем более что и ему иногда казалось, будто зажигалка прямо-таки волшебная. На экзаменах, после того как она у него оказалась, стали попадаться только выученные билеты. На рыбалке, на зависть остальным, – самые крупные экземпляры рыбы. А на отдыхе – только погожие денечки.

– Товарищ капитан, вы вот не курите, а зажигалка всегда с собой… – это один из молодых контрактников обратился к своему задумавшемуся командиру.

– Ах это, – Глеб посмотрел на зажатый в руке металлический предмет. – Память от деда, можно сказать, мой талисман.

– Долго нам еще так трястись, не знаете?

– Да вроде не очень, – Глеб посмотрел на возвышающиеся над ущельем вершины. – К ужину должны поспеть. На душе у Глеба вдруг стало очень беспокойно. Тяжелое предчувствие опасности, а главное, не покидающее ощущение того, что все это с ним уже когда-то происходило, никак его не отпускали. Он упорно силился вспомнить, что же будет дальше. Звучит это, конечно, странно, ведь вспоминают обычно то, что было, а не то, что будет. Но сейчас с Глебом было как раз так, как вроде бы быть не должно. Он упорно вглядывался в отвесы скал, выискивая там опасность.

В голову начали лезть дурацкие сомнения, что, может, лучше было все же ехать внутри бронетранспортера, а не сидеть здесь на броне замыкающего колонну танка? Но париться в такую жару внутри этой железной коробки было не менее опасно. Если вдруг в бэтээр угодит снаряд, то погибнуть могут сразу все. А на броне хоть какой-то шанс. Во всяком случае, выбираться из горящей машины не придется. И даже если в ущелье засел снайпер, то есть шанс, что он выберет не тебя.

– Товарищ капитан, да не волнуйтесь вы так, – это снова один из контрактников попытался отвлечь командира от тяжелых мыслей. – Вы вон зажигалку свою так стиснули, словно раздавить хотите. Может, лучше дадите прикурить? – с этими словами молодой парень достал из кармана пачку сигарет и раздал по одной своим товарищам. Бойцы благодарно размяли пальцами набитые табаком цилиндрики, и все четверо склонились к зажигалке своего командира.

Глеб откинул металлическую крышку, крутанул большим пальцем маленькое колесико и поднес добытый огонь к зажатым в губах своих бойцов сигаретам. Все разом затянулись, и одновременно с этим в голове военной колонны прогремел оглушительный взрыв. Горное эхо гулкими перекатами несколько раз повторило звук разрывающегося снаряда, а вся военная колонна была вынуждена остановиться. Дорогу преградил подорванный танк.

В этот момент Глебу словно вернули стертую память. Ну да, конечно, как же он мог забыть?! Стандартная тактика в узких местах против военной колонны. Подрываются первая и последняя единица боевой техники, после чего вся колонна спокойно расстреливается, так как деваться ей некуда. Мешают горящие спереди и сзади искореженные обломки боевой техники.

– Назад! – заорал, стуча кулаком по броне танка, не помнящий себя Глеб, но было уже поздно.

Бабах! Это в их замыкающую колонну боевую единицу техники угодил второй направленный снаряд.

Дальше время потекло очень тягуче и медленно, словно весь мир вокруг внезапно накрыло густым прозрачным киселем. Страха не было. Глеб точно знал, что это вовсе еще не конец. Он, отброшенный взрывной волной, медленно летел вверх тормашками, наблюдая за удаляющимся подбитым танком. Сейчас зажатая в кулаке зажигалка ослепительно вспыхнет, все вокруг озарится ярчайшим белым светом и он со своими контрактниками окажется совсем в другом месте, другом времени, другом мире. Там их встретит человек называющий себя волшебником Чародеем, объяснениям которого почему-то поверится легко и без всяких сомнений. Он заберет их оружие, сказав, что оно слишком ценно, чтобы просто так здесь с ним расхаживать. После чего отправит в военное поселение, куда их сопроводят одетые в броню и кольчугу, вооруженные мечами и копьями, словно отбившиеся от дружины Александра Невского, воины.

Однако плавный полет вверх уже сменился на все убыстряющееся падение вниз, а ожидаемой белой вспышки все не было. Глеб, кувыркаясь в воздухе, изо всех сил сжимал заветную металлическую коробочку, но результатов это не давало. Он даже попытался потереть зажигалку пальцами, словно пытался разбудить спящего в ней джинна, но и это было безрезультатно.

Бросив взгляд вниз, Глеб увидел, что летит прямо на дуло искореженного взрывом танка. И самым плачевным было то, что летит он на это дуло широко расставленными ногами, то есть вот-вот приземлится на него верхом самым что ни на есть интимным местом. Как-то повлиять на полет было совершенно невозможно, и Глеб, до боли сжав в кулаке зажигалку и крепко зажмурившись, приготовился принять страшный удар.

Прошли доли секунды, но вместо ожидаемой сильной боли от неудачного приземления Глеб почувствовал между ног прохладу и непонятное шевеление.

Он открыл глаза и с удивлением обнаружил, что находится не на дуле подбитого в горном ущелье танка, а лежит на кровати в просторной деревянной избе.

– Да, здорово тебя мастер Кешка приложил. Ну ничего, скоро пройдет, – это, поправляя подложенный под интимное место Глеба компресс, говорил сидящий в его ногах знахарь. – Ты артефакт-то свой так не тискай, никто его у тебя не отнимет.

Глеб разжал кулак с зажигалкой. На ладони отпечатались грани от ее твердых краев. Теперь Глеб понял, что ему просто приснилось недавно пережитое прошлое, а вот причину нахождения в лазарете вспоминать не хотелось.

Накануне Глеба с его бойцами перевели в общие казармы, где поместили к новобранцам. Старшина, под командование которого их назначили, произвел впечатление неприятное и крайне предвзятое. Появившись рано утром следующего дня, он, не утруждая себя приветствием, прямо с порога изрек:

– Время, откуда вы прибыли, для нас крайне бесполезное. Толку от приобретенного вами там жизненного опыта абсолютно никакого, но, начав все с нуля в нашем лагере, у вас есть шанс не сдохнуть на первом же боевом задании. Контрактники Глеба на этот выпад никак не отреагировали, поскольку за последние полгода привыкли к подобному обращению старших по званию. А вот не раз бывавший в смертельных переделках Глеб, хоть и тоже промолчал, но воспринял слова старшины как личную обиду.

– Начнем, как всегда, с безоружного боя, – как ни в чем не бывало, продолжал тот. – Следуйте за мной и учтите, мастер, к которому я вас поведу, в нашем лагере один из самых почитаемых и уважаемых. Имейте это в виду.

– А прежде чем иметь, – уже на ходу не удержался от саркастического замечания Глеб, – можно хотя бы предварительно чуть подробнее об этом вашем великом мастере узнать? А то как-то неудобно к такому большому человеку ничего о нем не ведая являться.

Старшина, прекрасно поняв, что Глеб его провоцирует, строго взглянув из-под бровей, спокойно ответил:

– Зовем мы его мастером хитрости или попросту Кешка.

– Хм, прямо как кошака. Был у моих соседей кот с таким именем, – перебил говорившего, Глеб.

– И кроме того, что он является лучшим бойцом без оружия, – невозмутимо продолжил начатое старшина, – почти каждому в нашем лагере он помог каким-нибудь важным советом или подсказкой. Будьте ко всему, что он говорит, почтительны и внимательны…

– Ага, – снова не удержался Глеб, – и будет нам тогда великое счастье!

Старшина больше ничего говорить не стал, а Глеб, поняв, что уже начал перегибать с остротами, тоже решил замолчать. Да и перед своими бойцами стало не совсем ловко, вроде сам недавно учил, как себя не надо вести, а сейчас сам вел себя именно так.

Вскоре они пришли в один из дворов, где их встретил невысокого роста, аккуратно одетый, узкоглазый человек.

– Здравствуйте! – слегка поклонившись, заговорил он. – Меня зовут Кишико Такеши, но всем здесь удобнее называть меня просто мастер Кешка. Я не против, если так меня будете называть и вы.

«Да это же чистокровный японец, – подумал Глеб. – Вот тебе и русский лагерь».

– Сначала, – продолжал меж тем мастер хитрости, – я научу вас расслаблять свои тела и успокаивать мысли. Лишнее напряжение и беспорядок в голове будут мешать вам быстрее и правильнее освоить новые искусства. Пройдемте со мной.

Все послушно прошли с японцем во двор, где посредине было приготовлено воткнутое в землю копье. Усадив Глеба и его бойцов полукругом рядом с копьем, мастер хитрости начал свой первый урок. Он уверял, что научит их видеть, слышать и чувствовать то, что раньше было скрыто от них за суетой повседневности.

Только вот на Глеба все эти упражнения обещанного волшебного эффекта вовсе не произвели. Ну и что, если мы видим конкретно только то, на что смотрим? Так для этого и существует зрение направленное и зрение периферийное. Когда надо, включается то одно, то другое. Сколько раз так бывало: ведешь ты, например, автомобиль и смотришь непосредственно на дорогу, но в нужный момент всегда уловишь боковым зрением выскакивающего на дорогу пешехода или опасный маневр едущего рядом авто. Просто мозг сам знает, на чем в данную секунду нужно сосредоточиться.

То же самое со слухом. Да ведь это умом можно тронуться, если всегда пытаться вслушиваться в окружающее. Как раз наоборот, умение отключиться от лишних звуков, будь то уличный гул или просто шум работающего холодильника, позволяет полностью сосредоточиться на нужном деле. А если все время в это вслушиваться, то и оглохнуть недолго.

Ну а чувствовать, как на каждый отдельно взятый палец ноги давят складки ботинка или швы рубашки трутся о тело, – вообще бред.

– Я смотрю, вам как командиру не терпится заняться чем-то более динамичным? – неожиданно обратился в конце упражнения к Глебу проницательный японец.

– Честно говоря, я был бы не против, – быстро ответил Глеб, которого уже начинала раздражать вся эта медитативная тягомотина.

– Не против, если я проверю ваши навыки боя без оружия?

– Совсем нет, скорее, наоборот, с удовольствием бы размял затекшие конечности.

– Хорошо, – улыбнулся японец, – тогда, когда будете готовы, дайте знать.

Так называемый мастер хитрости разговаривал очень учтиво и вежливо, но как раз это и бесило Глеба больше всего. Нет, совсем не потому, что учтивость и вежливость была какой-то особенной или чересчур ярко выраженной. Глеб и сам не мог себе точно объяснить, чем ему так не понравился этот всеми восхваляемый и почитаемый мастер. Может, как раз вызываемые этим человеком исключительно положительные эмоции и настораживали. Создавалось четкое ощущение, что где-то здесь должен крыться подвох. Словно мастер хитрости был очень умелым и профессиональным жуликом, умеющим и понравиться, и впечатление произвести, но только для того, чтобы в нужный момент облапошить и оставить в дураках.

– Думаю, я готов, – слегка размявшись заявил Глеб.

– Думаете или уверены? – уточнил японец.

– Уверен!

Глеб занял классическую стойку для рукопашного боя: одна нога впереди другой, колени чуть согнуты, вес тела распределен в большей степени на сзади стоящую ногу, руки на уровне подбородка и слегка сжаты в кулаки.

Боевыми единоборствами Глеб занимался с детства. Сначала это было самбо, а потом, насмотревшись азиатских и западных фильмов, где один великий мастер толпами гоняет плохих парней и разношерстных негодяев на любой вкус и цвет, всерьез увлекся еще и каратэ. Тогда узкоглазые мастера казались ему чуть ли не небожителями. Он, с группой таких же фанатичных друзей, все свободное время отдавал тренировкам, чтобы хоть чуточку приблизиться к секретному мастерству Востока. Но на первых же серьезных международных соревнованиях его ждали сначала триумф и восторг, а потом чувство глубокого разочарования.

Оказалось, что великие азиатские бойцы не так уж и велики. Они так же пропускают удары и проигрывают поединки, а их соперники не валятся на татами от сверхсекретных и тайных ударов. Получалось, что азиаты – самые обычные люди, с двумя руками, двумя ногами и головой.

Вот и сейчас Глеб совершенно не волновался и не трепетал перед низкорослым, откликающимся на кошачью кличку японцем. Руки и ноги у азиата короче, так что можно будет запросто держать его на расстоянии ударами. Ну а если мастер хитрости все же сократит дистанцию и войдет в клинч, то навыки борьбы Глеб тоже не забыл. В партере он всегда был одним из лучших, главное, на землю противника завалить.

Они начали сближаться. Глеб все в той же классической стойке, а мастер хитрости – почесывая подбородок и теребя складку на одежде внизу живота, словно еще в чем-то сомневаясь.

Когда дистанция между противниками сократилась настолько, что уже можно было наносить удары, Глеб начал первым. Он, не мудрствуя лукаво, решил начать разведку боем и выстрелил один за другим свои кулаки в центр подбородка мастера хитрости. Но традиционная двоечка, мягко говоря, не прошла. Не успел еще второй кулак Глеба догнать первый, как японец, слегка качнувшись назад, нанес молниеносный удар носком ноги прямо в незащищенный пах Глеба. Такой жуткой, до потемнения в глазах и пронизывающей иглами боли испытывать ему еще не приходилось. Удар был настолько сильным, что организм бывшего командира спецподразделения отказался переносить ужасную боль и потерял сознание.

Поэтому что было дальше – Глеб не помнил, а когда очнулся, над его интимным хозяйством уже вовсю колдовал лекарь.

– Ну, чего разлегся? Вставай уже, время не терпит! – это в помещение зашел находившийся явно в хорошем расположении духа Евпатий. – Да ты не боись, идти недалеко, а твоей широкой походкой и вовсе рядом!

Намек на широкую походку явно указывал не на широкие шаги Глеба, а на то, что ему теперь, словно бывалому кавалеристу, ноги при ходьбе слегка шире обычного расставлять придется. И понятное дело, вовсе не потому, что он привык коня под собой чувствовать.

– А куда пойдем? – не разделяя веселость Евпатия, спросил Глеб.

– Куда, куда, дальше тренироваться! – Евпатий широко улыбнулся. – Да не бойся ты! У тебя же где болит? Правильно, между больших пальцев ног. А мы всего-навсего в кости с тобой на щелбаны играть будем. Лоб-то у тебя вроде целый?

– Да вроде целый, – неуверенно ответил Глеб, все еще соображая, что находится между больших пальцев ног.

– Ну вот и славно, шагай за мной!

Идти действительно оказалось недолго. Уже через пару дворов Евпатий привел Глеба на небольшую, но просторную полянку, где их уже ждали бойцы-контрактники. На краю поляны стоял длинный стол со скамейками.

На другом краю поляны Глеб увидел сидящих прямо на земле рыцарей, среди которых был и Ульвэ. Напротив рыцарей сидели русские дружинники и, кажется, играли с крестоносцами в старую детскую забаву, называемую то ли ладушки, то ли ладошки. Суть игры заключалась в том, чтобы успеть накрыть, а точнее, ударить своей ладонью находящуюся сверху ладонь оппонента до того, как тот успеет ее отдернуть. В глаза бросалось то, что русские дружинники находились явно в лучших, по сравнению с крестоносцами, условиях. Когда была очередь рыцарей бить по ладоням русичей, то пальцы играющих едва соприкасались, наложенные друг на дружку лишь первыми фалангами. А когда сверху ладоней русичей лежали ладони Ульвэ и его воинов, то они касались пальцами аж запястий. Плюс ко всему прочему у каждого крестоносца на руках были тяжелые кованые браслеты, которые явно замедляли их движения.

– А чем это они заняты? – поинтересовался обескураженный таким, вовсе не воинским занятием Глеб.

– Понятно дело, – охотно отвечал Евпатий, – Ульвэ пытается сделать своих воинов такими же быстрыми, как и он сам. Ну то есть так же стремительно владеть своим оружием.

– Неужели? – недоверчиво покосился на Евпатия Глеб. – Что-то я у них оружия не наблюдаю.

– Ну так не все же сразу. Оружие-то в руках держится, вот сначала их и тренируем. Всему свой черед.

Глеб, конечно, все равно мало что понял, но задать новый вопрос не успел. Среди играющих в ладушки наступило явное оживление, после которого Ульвэ поднялся с земли и принял характерную позу. Он, досадливо цокая и ругая самого себя, встал задом к дружинникам и сильно наклонился. Под веселый гогот своих товарищей командир крестоносцев получил по довольно чувствительному пинку от каждого из русичей и, недовольный, сел на свое место.

Евпатий слегка посмеялся над проигравшим, а потом обратился к раскрывшему рот Глебу:

– Ну хватит уже пялиться, у нас свое дело есть. Рассаживайтесь давайте.

Глеб со своими бойцами уселись на лавку по одну сторону стола, Евпатий занял противоположную. Взяв заранее приготовленный деревянный стакан и два кубика, русский богатырь начал объяснять нехитрые правила игры.

– Ничего сложного здесь нет, – начал он, – кладем кубики в стакан, трясем, опрокидываем, смотрим, сколько выпало точек. Играть сначала будем вдвоем, – Евпатий указал на Глеба, – кто больше выкинет, тот выиграл. Выигравший бьет проигравшему столько щелбанов, на сколько точек было больше на кубиках.

Все вроде было доходчиво и понятно. Неясно только зачем все это затевалось, но от вопросов все воздержались.

Глеб без особого азарта опрокидывал на стол стакан с кубиками, периодически подставляя под щелчки свой лоб, а иногда сам щелкал по лбу Евпатия. Так продолжалось до тех пор, пока русский богатырь не высказал своего недовольства:

– Что-то совсем не действует, – непонятно что конкретно имея в виду, заметил Евпатий. – Ладно, придется тебе, друг сердечный, пару раз с горчичкой да хреном щелкнуть.

Евпатий потряс стаканом и бросил кубики на стол. Выпали тройка и пятерка. Глеб в свою очередь выбросил шестерку и единицу.

– Ну ничего, – ухмыльнулся богатырь, – тебе и одного мало не покажется.

С этими словами Евпатий шумно дыхнул в кулак, и закатил по лбу Глеба таким щелбаном, что у того создалось ощущение, будто его со всего размаху огрели половником. Он потер ладонью горящий лоб, и не удержался, чтобы не произнести вслух слова из знакомой с детства сказки:

– С первого щелчка прыгнул поп до потолка…

На следующий раз оба выкинули одинаково. А вот затем Глеб выбросил меньше на целых четыре очка, чем немедленно воспользовался его оппонент.

– Это тебе еще раз с хреном, – Евпатий снова дунул в кулак, после чего раздался звонкий щелчок, – это с горчичкой! – последовал еще один звонкий щелбан. – А это два с перцем да чесноком!

Потирая сильно ноющий от «сдобренных приправой» щелбанов лоб, Глеб сам не заметил, как достал из кармана свою зажигалку. Не выпуская ее из рук, он сгреб со стола кубики в стакан, несколько раз тряхнул и, перевернув кверху дном, с силой и злостью опустил стакан на стол. Чуть помедлив, Глеб резко поднял стакан, чтобы открыть кубики. На костяных гранях были две шестерки.

Евпатий довольно прищурился и улыбнулся уголками рта, словно удача улыбнулась не сопернику по игре, а ему самому. Взяв стакан с кубиками, он сделал свой бросок. На обоих кубиках выпали тройки.

Глеб с удовольствием закатил Евпатию шесть щелбанов, для чего даже привстал со своего места. Но как он ни старался, их сила даже вполовину не была такой же, как у богатыря. Это было очень досадно, так как лоб изрядно гудел, а чувство мстительного удовлетворения так и не пришло.

Соперники еще несколько раз бросали кубики на стол, и Глебу неизменно выпадали две шестерки.

– Отлично! – изрек наконец непонятно чем довольный Евпатий. – А теперь положи свое огниво в карман, но при этом не теряй с ним связь. Как будто оно по-прежнему у тебя в руке.

Начали играть снова. Сначала у Глеба, как выразился Евпатий, держать связь получалось не особо. Но когда его лоб снова несколько раз затрещал от железных пальцев противника, стало получаться. И тогда после серии удачных бросков богатырь снова поменял правила.

– Ну что ж, – одобрительно начал он, – кажется, пусть пока немного неуверенно, но все же ты научился произвольно связываться со своим артефактом. Однако этого мало. Теперь ты должен научиться присоединять магическими нитями своих бойцов. Попав в этот мир, они неразрывно связаны с тобой и твоим артефактом. И отвечать, как ты понимаешь, за все придется именно тебе.

– Час от часу не легче, – ответил, привычным движением потирая свой лоб, Глеб.

– Да не переживай ты так! Это же всего-навсего игра в кости. Зато когда научишься, то не раз спасешь жизнь себе и своим бойцам. А сейчас выбери любого своего воина себе в напарники, и мы продолжим. Кидать буду сначала я, а потом вы по очереди. Но даже если у твоего напарника сумма костей будет меньше моей, ты получаешь разницу этой суммы в свой лоб.

Глебу ничего не оставалось, как согласиться.

И опять, словно детская погремушка, стакан с кубиками издавал характерный звук бьющихся о его грани костей, кубики опрокидывались на стол, и подсчитывались очки. Глеб примерно в восьми случаях из десяти продолжал выбрасывать шестерочные дубли, а вот его солдат пока такими же успехами похвастаться не мог, за что его командир регулярно расплачивался собственным лбом. Но понемногу, следуя советам и указаниям Евпатия, Глеб научился влиять и на удачу своего бойца. Когда это стало происходить более-менее стабильно, Евпатий снова усложнил задачу и в игру вступил еще один боец.

Но здесь, как ни трещал лоб Глеба, как ни напрягался он, пытаясь присоединить к себе сразу двоих, ничего не выходило.

– Попробуй по-другому, – посоветовал Евпатий, – не надо пока пытаться удерживать присоединенными магическими нитями обоих своих воинов. В дальнейшем, конечно, должно быть именно так, но пока они бросают кубики по очереди, и ты присоединяйся к тому из них, чей сейчас бросок.

Глеб удивился, как такая простая мысль не пришла на ум ему самому, и последовал совету богатыря. Дело сразу же пошло как по накатанной. Свой лоб под щелчки подставлял в основном только Евпатий, а Глеб радовался своему успеху, точно ребенок.

– Хорошо, – вставая из-за стола, подвел через какое-то время итог богатырь, – остановимся пока на достигнутом. Много хорошо – тоже плохо. Но пока не научишься присоединять к себе одновременно всех своих бойцов, можешь на отдых для своего лба не рассчитывать. Каждый день теперь в кубики играть будем.

На этом Глеб с Евпатием расстались. Первый пошел обратно в лазарет, чтобы долечивать свое распухшее хозяйство, а второй забрал остальных бойцов и увел их, как он выразился, определиться с выбором оружия.