Как и положено к концу лета, дни все еще стояли достаточно теплые, а вот по ночам было значительно холоднее. Того и гляди, через пару недель ударят первые ночные заморозки.

За прошедшие почти полгода, с того момента, как Глеб оказался со своими бойцами в русском лагере, он многому научился. Ежедневная практика с лучшими мастерами давала постоянный рост результатов, и вот наконец, с одобрения Евпатия и по приказу воеводы, его отряд был взят на настоящую, что называется, боевую операцию.

Воеводе кровь из носа понадобился целым и невредимым настоящий монгольский лучник. По сведениям русичей, такого можно было раздобыть в отрядах Колдуна. И вот теперь для взятия пленника была отправлена группа под командованием самого Евпатия.

Кроме Глеба и его воинов в группе были также крестоносцы Ульвэ и следопыт Прошка, который, взяв с собой пару бойцов Глеба, держался далеко впереди.

Ехали в Ничейные горы. Так здесь называли скалистую местность, расположенную на нейтральной территории недалеко от свободных земель и поселений наемников. Именно там последнее время была замечена особая активность отрядов Колдуна. Так что вполне был шанс взять там в плен монгольского воина.

Несмотря на то что дело предстояло по-настоящему сложное и опасное, Глеб на своей гнедой кобыле ехал с нескрываемой блуждающе-мечтательной улыбкой, словно его наконец-то взяли на давно обещанный аттракцион. Он представлял себя в роли какого-нибудь древнерусского богатыря, едущего показать проклятым басурманам, почем фунт лиха.

Евпатию такой настрой Глеба не нравился, ведь богатырь не понаслышке знал всю опасность, жестокость и коварство татаро-монгольских воинов. Вот Ульвэ со своими крестоносцами – другое дело. Пусть с азиатами они еще ни разу и не встречались, но во всем было видно старых, побывавших не в одной переделке бойцов. И хотя они тоже обрадовались оказанному доверию и предстоящему делу, но совсем не как юнцы, которых наконец-то берут с собой на что-то важное взрослые, а как опытные воины, которые давно заскучали без настоящих ратных дел.

– Ну и как тебе, – обратился Евпатий к покачивающемуся рядом с ним в седле Глебу, – на кобыле не хуже, чем на жеребце, едется?

– Да ладно вам, товарищ богатырь, – в своей излюбленной полушутливой манере отвечал Глеб. – Я же хлопец-то городской, откуда мне знать, что жеребец в самый ненужный момент заржать может и нас всех выдать. Просто очень уж хотелось, как настоящему добру молодцу, на лихом коне прокатиться. А так-то, конечно, не хуже, лошадка добрая, умная, – и Глеб ласково потрепал свою кобылу за ухо.

Евпатий, неопределенно цокнув, отвернулся от собеседника и снова углубился в свои мысли. Для него это задание было втройне более тяжелым, чем для остальных. И это было не только потому, что вся ответственность как на командире была именно на нем.

Мало того что татарина следовало взять и доставить в лагерь живым и невредимым, так еще и сделать это надо было не с верными, не раз проверенными боевыми товарищами, а с отрядом желторотых юнцов и со все еще сомнительно настроенными крестоносцами. А ну как рыцари специально притворились, что готовы вместе, плечом к плечу, сражаться против врагов русских воинов? Вдруг они только и ждут момента, чтобы переметнуться к наемникам или магу, у которого служит большинство других крестоносцев? С чего вдруг они будут рисковать жизнями за народ, воины которого убили так много их боевых товарищей? Нет, все же надо было их к Чародею определить, а русский лагерь пусть русским бы и остался. Тем более что создан он для той великой цели, за которую неистово будет сражаться тот, кто ее разделяет. А как может ее разделять тот, кто ее даже не знает?

Евпатий невольно обернулся и посмотрел на ехавшего чуть сзади Ульвэ. Тот был спокоен и ничем подозрения Евпатия не подтвердил. Рыцарь, встретившись взглядом с русичем, лишь слегка кивнул, как бы давая понять, что все в порядке и спокойно следовал дальше.

Повернул опять свой взгляд на дорогу и Евпатий. Ладно, время покажет, все равно большинство отрядов занято заканчивающимся строительством под руководством самого воеводы и патрулированием недалеко от границ их военного поселения. Так что особого выбора, кого взять для поимки пленного, не было. Да и в любом случае что крестоносцев, что бойцов Глеба давно следовало проверить на настоящем боевом задании.

Вспомнив про патрули, Евпатий невольно нахмурился: за последнее время их количество пришлось увеличить чуть ли не втрое. Уж больно часто недалеко от лагеря стали встречаться все время ускользающие местные. И главное, никак не удавалось схватить хоть одного из этой драконоголовой породы предателей. Уж и засады делали, и против ветра старались держаться, чтобы местные не учуяли их своими языками, а все без толку. Мелькнет меж деревьев узнаваемая морда с раздвоенным языком, а через секунду уж и нет никого. Все это сильно настораживало. Нельзя было, чтобы в болотном замке раньше времени пронюхали задуманное русичами. Их лагерь, конечно, умело скрыт чародейством и помощью лесных духов, но создавалось впечатление, что драконоголовые тщательно стараются его отыскать.

А еще патрули уже не раз средь бела дня видели летучих мышей. Это тоже был знак весьма настораживающий. Эти крылатые твари частенько служат Некроманту, так что вполне возможно, что и маг Каэр Морта что-то вынюхивает.

Впереди показался всадник, едущий им навстречу. Это был Прошка.

Вот, казалось бы, кому Евпатий мог доверять как самому себе. Со следопытом Прохором они не в одной переделке побывали и не раз друг друга из беды выручали. Только вот и с Прохором последнее время как-то не заладилось.

С того самого дня, когда Евпатий не счел нужным взять Прошку на испытание Глеба и Ульвэ болотным великаном, тот отдалялся от него все дальше. Даром что Евпатий не стал тому пенять, что следопыт все равно тайком туда пошел (это было ясно по характерной грязи на обуви), так Прохор сам до сих пор ни в чем не признался.

Вообще, чем дальше, тем больше Прошка проводил времени с мастером Кешкой, что, с одной стороны, было, конечно, неплохо, а с другой, за следопытом все чаще стали замечать какие-то странности и нарастающую замкнутость и отчужденность.

Вот не далее как вчера вечером погода была, хуже некуда. Небо заволокло тучами, шел сильный дождь, и дул пронизывающий сильный ветер. Так что все не занятые на дежурствах воины сидели по домам да казармам и нос на улицу лишний раз не совали.

Евпатию необходимо было зайти к воеводе, чтобы с глазу на глаз обсудить предстоящую вылазку за пленным.

И вот когда он уже подходил к нужному терему, впереди как будто мелькнул знакомый силуэт следопыта, но когда богатырь его окликнул, тот скрылся из виду, словно не слышал или это был не он.

С воеводой говорили достаточно долго. Пока сидели за столом, дождь за окном забарабанил в два раза сильнее. А когда Евпатий, уже довольно поздно, вышел из терема, то вроде как снова мелькнул знакомый силуэт.

«Чего ему в такую погоду дома не сидится?» – подумал тогда Евпатий, но снова окликать Прохора не стал. Зато, обернувшись, увидел на улице, прямо под окном, рядом с которым они беседовали с воеводой, странную конструкцию: на тонких, расположенных кругом металлических спицах была натянута хорошо выделанная кожа, к которой была прикреплена воткнутая в землю деревянная палка. Падающие с неба и крыши терема капли дождя барабанили по конструкции, словно маленькие колотушки монгольских шаманов по своим бубнам.

«Видимо, очередная выдумка воеводы», – решил тогда Евпатий и пошел к себе, чтобы хорошенько выспаться перед утренним выездом.

– У тебя чего, крыша дома прохудилась и все пожитки подтопило? – с подвохом спросил утром богатырь Прошку, заметив на том явно влажную одежду.

– Да нет, – как будто смущаясь, протянул тот. – Это я вчера перед дорогой постираться решил, надеялся, что к утру все высохнет, да так уснул, что начавшийся ливень прозевал. Сам же знаешь Евпатий как хорошо в дождик спится. Только вот теперь в мокром придется ехать. Ну ничего, на мне еще быстрее высохнет!

На правдивую ложь следопыта богатырь промолчал. Кто его знает, может, это и не ложь вовсе. Темно ведь было, толком не разглядеть. Да и зачем Прошке врать? Только вот помимо влажной одежды вид у следопыта был явно не выспавшийся.

– Там впереди, – отвлек меж тем Евпатия от раздумий подъехавший Прохор, – хороший овраг. Можно даже в темноте костер, не привлекая лишнего внимания, развести. А наверху, по краям оврага, дозорных удобно выставить, оттуда видимость хорошая. Его бойцы, – Прохор кивнул на Глеба, – как раз там нас и ждут.

– Значит, так и сделаем, – сухо ответил Евпатий, – заночуем в овраге, а чуть рассвет, двинемся дальше. Как раз к исходу следующего дня должны к Ничейным горам добраться.

Удовлетворившись ответом, Прохор развернул свою лошадку и скорой рысью снова направился далеко вперед. Проводив следопыта взглядом, Евпатий вернулся к своим мыслям. Помимо всего прочего, у него как ученика Чародея, было еще и задание от своего мага. Он должен был как можно подробнее выяснить, чего это воины Колдуна так зачастили в Ничейные горы? Может быть, там остатки какого-то древнего магического замка, в котором обитал погибший в великой войне магов волшебник? Или найдены осколки магических кристаллов? А может, и то и другое плюс записанные знания и секреты древнего мага? Возможно, на эти и многие другие вопросы ответит плененный татарин. Только вот взять его в плен еще только предстояло.

Ночлег в овраге и весь путь следующего дня прошли спокойно и без происшествий. Как и было намечено, ближе к вечеру показались вершины Ничейных гор.

Подъехав чуть ближе, Евпатий приказал всем спешиться и дальше двигаться максимально скрытно и осторожно. Разведка, руководимая следопытом, дала свои результаты:

– Прохор просил передать, – немного тяжело дыша от быстрого бега, спешно заговорил посланный следопытом боец Глеба, – что следов пребывания в горах людей Колдуна действительно много, но ни одного воина не видно. Возможно, патрули и часовые скрыты магией, так что Прохор залег перед ущельем и ждет Евпатия.

– Я понял, – нахмурился в ответ богатырь и крепко задумался. Раз опытный следопыт и разведчик боится идти дальше, то наверняка чувствует, что враг совсем рядом.

– Так, может, разведка боем? – вставил свое предложение Глеб.

– Уймись, – грубо одернул выскочку Евпатий. – Значит, слушаем меня внимательно, – голос ученика чародея был тверд и суров как никогда. – Что бы ни случилось, наша главная задача – захватить в плен татарского лучника, а не сразить наибольшее количество врагов. Поэтому, если нам удастся взять живьем басурмана, сразу максимально быстро уходим.

– Брать живьем, – вставил свой вопрос Ульвэ, – можно любого татаро-монгольского воина или как я слышал, нам нужен именно лучник?

– Любого. – без колебаний ответил богатырь. – Каждый татарин чуть ли не с пеленок обучается искусству стрельбы из лука. А луки у них самые мощные и дальнобойные. Для того воеводе и понадобился в нашем лагере такой воин, чтобы наших ратников их искусству научить.

– То есть сильно его не бить? – снова лез со своими шутками Глеб. – А то обидится еще, и учить не захочет.

– Если сшибемся с татарами, – не обращая внимания на Глеба, продолжал Евпатий, – не вздумайте, думая, что они бегут, их преследовать. Они будут держаться на безопасном расстоянии, заманивать вас в ловушку и осыпать своими дальнобойными стрелами. И еще, в войске Колдуна может быть много других узкоглазых кочевников, те же половцы например. Учтите, нам нужен именно монгольский воин! Татарина я ни с кем другим не перепутаю, уж поверьте мне на слово. Так что брать будем, на кого я укажу!

– Хорошо, – согласно кивнул Ульвэ. – Все ясно. Идем?

– Нет. Как раз ты со своими рыцарями останетесь здесь, чтобы прикрыть наш тыл.

Ульвэ, недовольный отведенной ему и его воинам ролью, слегка поморщился, но промолчал. Пусть будет так, как считает нужным старший.

Евпатий, удовлетворенный, что крестоносец не стал спорить, дал ему последние наставления:

– Заляжете между этих кустов и деревьев. Отсюда хорошо просматриваются и наш возможный отход, и оставленные в перелеске лошадки. Я сотку для вас магическое покрывало, так что пока будете лежать смирно, вас не увидят. Крестоносцы по указу Ульвэ послушно улеглись в указанное место и проводили взглядом остальной, уходящий дальше отряд.

Довольно быстро боец Глеба привел Евпатия и других воинов к залегшему в укрытии следопыту, который не сводил глаз с видневшегося впереди ущелья. Рядом, распластавшись и осматриваясь, лежал еще один бывший солдат российской армии.

– Есть новости? – шепотом спросил располагающийся рядом с Прохором Евпатий.

– Тишина, – покачал головой тот. – Но ущелье сильно исхожено, и даже виднеются следы повозок. Может, попробуешь магическими нитями прощупать? Уж больно неохота туда наобум соваться.

Слышавший разговор Глеб, которому не раз приходилось вести боевые действия в горах, высказал свое предположение:

– Так, может, поверху, через горы попробовать пробраться?

– Товарищ капитан, – неожиданно обратился один из бойцов к своему командиру, – так мы же не альпинисты, гляньте, какие стены отвесные. Зашибемся.

– Ждите здесь, я сейчас, – заканчивая прения, приказал Евпатий и ползком направился к отвесным стенам.

Достигнув их, ученик чародея прижал ладонь к твердому камню и, прикрыв глаза, сосредоточился. Ему надо было проверить пришедшую в голову идею, а точнее, догадку.

Ждать пришлось недолго. Буквально через пару секунд по ладони пошла теплая дрожь, и он четко определил присутствие в камнях чужого разума.

Чтобы не обнаружили его самого, Евпатий резко отдернул ладонь и пополз обратно к укрывшемуся отряду.

– Каменный страж, возможно, не один. – скупо сообщил он по возвращению.

– Тогда понятно, почему никого не видно, – ответил Прошка, – Со скалой слился, гад.

Глеб только хотел выяснить, про кого говорят Евпатий и следопыт, как один из залегших бойцов ткнул его локтем в бок и показал на ущелье. Оттуда начал медленно выезжать верховой отряд воинов, которые были как две капли воды похожи на оставленных обеспечивать охрану тыла крестоносцев.

– Ничего себе, – как обычно в моменты волнения, вслух зашептал Глеб. – Наших рыцарей и там и здесь показывают.

– Тихо, ты! – зажимая Глебу рот, зашипел Евпатий.

Глеб, извиняясь, часто заморгал и продолжил вместе с остальными внимательно наблюдать за отрядом.

Тем временем крестоносцы остановились и стали настороженно осматриваться. Только теперь Глеб разглядел, что это были немного другие воины, чем знакомые ему рыцари Ульвэ.

В первую очередь среди них не было воина без щита и с большим двуручным мечом. Да и кони были не налегке, как у их отряда, а полностью покрыты специальными доспехами. Но, как и у воинов Ульвэ, у вышедших из ущелья, на туниках и щитах были большие изображения крестов. Лица воинов были скрыты за крепкими стальными шлемами.

Удовлетворившись осмотром, вышедший из ущелья отряд неспешно двинулся дальше, а один из их воинов, видимо командир, достал рог и несильно протрубил.

Почти сразу из ущелья показалось несколько груженых телег, которые также сопровождались хорошо вооруженными людьми. Замыкал колонну отряд легких всадников с кривыми саблями и длинными луками.

При виде последних Евпатий и Прошка многозначительно переглянулись. И тот и другой явно углядели в едущих сзади колонны тех, одного из которых следует доставить в русский лагерь.

Когда вся процессия немного удалилась, Евпатий быстро заговорил:

– Ты, – он указал на Прошку, – быстро и незаметно обгоняй обоз, чтобы раньше их авангарда добраться до Ульвэ и его воинов. Уводи рыцарей и наших лошадок дальше от дороги. Да так, чтобы ни вы воинов колонны, ни они вас видеть бы не смогли.

– Я понял – кивнул Прохор. – Опасаешься, что наши крестоносцы, увидев своих собратьев, могут переметнуться?

– Неважно, – отрезал Евпатий. – Делай, что говорят. А когда услышишь мой сигнал, срочно скачите обратно к месту, где сейчас в засаде наши рыцари. Там мы стремительно атакуем хвост колонны, возьмем живьем татарина, но для быстрого ухода нам нужна будет ваша поддержка и лошади. Следопыт, явно обиженный на то, что его осекли и оставили без ответа, исподлобья взглянул на Евпатия, но, ничего не сказав, покинул отряд для выполнения приказа. Чтобы быть на месте раньше передового авангарда из рыцарей Колдуна, ему следовало поспешить. Все же, хоть колонна двигалась осторожно и не торопливо, но воины были при лошадях, а Прошка бежал на своих двоих. Да и чтобы не быть замеченным противником, ему приходилось делать крюк.

Арьергард из монголов к этому времени уже скрылся за поворотом, и прятавшиеся до этого Евпатий, Глеб и остальные бойцы вышли из-за укрытия, чтобы начать незаметное преследование.

Но не успели они сделать и нескольких шагов, как за их спинами, со стороны ущелья, послышался грохот, очень напоминающий камнепад. Раздавшийся шум, отражаемый горным эхом, разнесся далеко по окрестностям.

– Бес меня задери! – схватился за голову Евпатий. – Как же я мог забыть?!

Еще не осознав, что имеет в виду богатырь, Глеб и его бойцы обернулись на раздавшийся грохот и увидели стоящего рядом с ущельем большого каменного великана.

Не успевший далеко уйти Прошка тоже замер на своем месте, понимая, что весь их план рухнул и теперь надо действовать по обстоятельствам.

На раздавшийся грохот, который на самом деле был сигналом каменного стража, что он обнаружил чужаков, быстро прискакал монгольский отряд. Увидев застывших недалеко от ущелья чужаков, они прямо на скаку пустили залп стрел, быстро развернулись и с громким улюлюканьем пустились обратно.

То ли подействовал артефакт Глеба, то ли лучники сделали все впопыхах, но ни одна из стрел в цель не попала. Все они пролетели мимо, и лишь одна воткнулась в выставленный щит Евпатия.

– За ними! – громко крикнул Евпатий и первым сорвался на быстрый бег.

Глеб, его бойцы и не успевший далеко уйти Прохор быстро побежали за своим предводителем.

– Послушай, Евпатий, – с трудом успевая за богатырем, бросил на ходу Глеб, – но ты же сам велел ни в коем случае татар не преследовать?

– Если хочешь, – не сбивая темпа, крикнул богатырь, – можешь вернуться и пообщаться с каменным стражем.

Такого желания у Глеба не было, поэтому он, не задавая больше вопросов, продолжал бежать вместе с отрядом. Только вот ощущение было очень неясное: то ли они убегают от каменного стража, то ли преследуют монгольских всадников. И то и другое казалось занятием совершенно бессмысленным: пешим конников не догнать, а каменный страж, при своих размерах, сможет их настигнуть в несколько прыжков. Но то ли у каменного стража было указание не покидать пределов ущелья, то ли еще по какой причине, а каменный исполин вслед за ними не бросился.

Вскоре Евпатий и остальные выбежали на место, откуда был хорошо виден весь обоз и сопровождавшие его воины Колдуна.

Конечно, обоз и охранявшие его воины могли легко уйти от небольшого пешего отряда, но они приняли другое решение. По команде одного из рыцарей, по всей видимости командира, обоз остановился, а его сопровождающие приготовились дать бой, чтобы быстро уничтожить дерзкий отряд Евпатия.

– Плотный строй! Сомкнуть щиты! – громко скомандовал Евпатий, видя, что враг готовится к атаке.

Первыми снова атаковали татаро-монголы. Они на своих легких лошадках начали кружить вокруг сбившихся вместе русских воинов и обстреливать тех из своих страшных луков. Глеб был напряжен больше остальных. Он лихорадочно крутил в голове воображаемые игральные кости, каждый раз выкладывая их на шестерки. Таким образом он держал связь с артефактом, чтобы тот нес удачу ему и его бойцам.

Пока что это срабатывало.

Что же касается Евпатия и Прошки, то они так умело скрывались за щитами, что и их пока миновали смертоносные стрелы татар.

Худшим для кучки оборонявшихся было то, что их собственные луки были не столь дальнобойными, поэтому отстреливаться они не могли.

– Уж можно было для такого дела хотя бы одно ружьишко на всех выделить! – сквозь зубы ругался Глеб. – Я бы сейчас быстро поснимал с седел этих нукеров или как они там у них обзываются?!

И тут бывший капитан российской армии словно опомнился и уверенно достал свою пращу.

– А ну, подвинься чуток, – сказал он ближайшему к нему воину и уверенно вложил в свое оружие гладкий свинцовый шарик.

Все было сделано как учили: короткий взмах от бедра, несколько витков над головой, и вот уже снаряд летит в намеченную цель. А для пущей уверенности Глеб еще мысленно кубик в голове на шесть точек бросил.

Сработано было мастерски. Стальной шарик ударил точно в висок одному из монголов, и тот кубарем полетел со своей лошади.

– Один есть! – со злорадной ухмылкой изрек Глеб и тут же метнул следующий снаряд, который вынес из седла и заставил упасть замертво еще одного татарина.

Со стороны вражеских рыцарей тут же раздалась команда, возвращающая обратно монгольских всадников. Оставив двух своих товарищей лежать на земле с окровавленными разбитыми черепами, они незамедлительно вернулись к повозкам за выстроившихся в ряд бронированных конников.

По отмашке своего командира крестоносцы, все убыстряя шаг своих защищенных специальными доспехами коней, плотным строем двинулись на обреченно стоящих на месте людей.

– Это тебе не татары, – горько выдохнул следопыт Прошка, – кружить не станут. Сейчас врежутся в нас с разгону и размажут по земле, как жуков. Прощайте, братцы, видимо, настал наш час.

– Евпатий! – резко и не без паники обратился к богатырю Глеб. – Ну ты же ученик мага?! Сам почти что волшебник! Неужели нельзя там землетрясение какоенибудь наворожить, чтоб они провалились все к чертям собачьим? Или еще какое страшное колдовство сотворить?

Евпатий отрицательно покачал головой и, туже натягивая шлем, впился исподлобья на уже обнаживших свое оружие врагов.

И тут вдруг со стороны первой телеги обоза раздался мощный, больше похожий на рык крик:

– Бей!

Мгновенно словно из-под земли рядом с обозом выросли фигуры воинов Ульвэ. Ведь именно рядом с их засадой остановилась первая телега воинов Колдуна.

Как и было условленно, они, несмотря ни на что, тихо лежали, скрытые магическим покрывалом, в ожидании сигнала от Евпатия. Но когда Ульвэ увидел, что Глебу, Евпатию и остальным грозит смерть, то решил больше не ждать. С бешеным ревом Трувор, Михас, Генрих и Ульвэ набросились на ближних к ним всадников – тех, которые остались возле обоза, не готовясь атаковать Глеба, Евпатия и остальных. Моментально четверо застигнутых врасплох всадников были повержены и сброшены со своих бронированных лошадей, а рыцари Ульвэ заняли их места в кожаных седлах.

Видя такой неожиданный поворот событий, командир вражеских рыцарей развернул обратно своих всадников, готовящихся растоптать горстку врагов, и вырываясь вперед, поднял вверх левую ладонь.

– Несу слово! – громко крикнул он, обращаясь к Ульвэ и его воинам.

Ульвэ немного поколебался, но поскольку никаких указаний от Евпатия на этот счет не поступало, а силы, несмотря на успех внезапной атаки, были далеко не равны, то он, немного выждав, ответил:

– Я принимаю твое слово! – и, как и положено, протянул вверх правую ладонь.

Вражеский командир подъехал ближе и, сняв шлем, внимательно осмотрел Ульвэ и его воинов. В нем сразу угадывался опытный, бесстрашный и умелый воин. Лицо его было испещрено несколькими шрамами, в волосах виднелась седина, а серые, как будто выцветшие глаза смотрели прямо и глубоко.

– Я понимаю, что у наемников не принято отказываться от взятых на себя обязательств, – громко, но спокойно заговорил командир конвоя, – но сами рассудите, зачем нам, братьям по вере, проливать кровь друг друга? Пускай мы тамплиеры, а вы тевтонцы, но на наших мантиях и щитах почти одинаковые символы в виде крестов, разве не указывают они, что мы должны биться на одной стороне? – говоривший, не сводя взгляда с Ульвэ, сделал выжидательную паузу.

Уверенно держась в седле вражеского бронированного жеребца, Ульвэ слегка небрежно ответил:

– Это вопрос или предложение?

– Вот, сразу видно делового человека и настоящего воина! – лицо тамплиера расплылось в широкой улыбке. – Ну конечно, предложение! Переходите на нашу сторону, в войске Колдуна всегда найдется место истинным рыцарям! Конечно, этим вы нарушите кодекс наемника, и не сможете больше вернуться в ряды так называемых свободных воинов, но зато будете жить! Какой вам толк умирать вместе с воинами трусливого, никогда не покидающего лесных чащ Чародея?

– Интересно излагаешь, – небрежно почесывая подбородок и понимая, что их приняли за других, ответил Ульвэ.

– Так вот и я о том же! – закрепляя собственный успех, еще больше расплылся в улыбке глава тамплиеров. – Посмотрите, насколько вас меньше, чем нас. Зачем зря гробить свои, сохраненные чудесным образом для этого мира жизни? Нам, конечно, жаль тех воинов, что вы успели убить, но если вы займете их место в наших рядах, то это окупится с лихвой. Вы согласны, братья рыцари?

Наблюдавшие за всем происходящим и слышавшие каждое слово Евпатий, Прохор и Глеб со своими бойцами, напряженно ждали, что ответит тамплиеру их – пока еще – союзник. Речи командующего конвоем были весьма обольстительны и не лишены здравого смысла. Каждый, кому дорога его собственная шкура и кто не хочет губить себя и своих воинов, мог бы поддаться искушению.

– Ты прав… – после томительного раздумья изрек наконец Ульвэ.

– Вот сука! Продал! – не выдержав, процедил сквозь зубы Глеб.

– Но прав лишь в том, – продолжал крестоносец, – что нам незачем проливать кровь и следовало бы сражаться на одной стороне, – речь Ульвэ вдруг стала не просто спокойной, а чрезмерно самоуверенной и даже наглой. – Все же остальное, – продолжал он, – попросту выдает вашу неуверенность в собственных силах, трусость и боязнь за ценный груз, который вы сопровождаете! Если бы вы были уверены в собственном превосходстве, то давно бы нас уничтожили, не тратя времени на переговоры.

Но ты как командир все сделал правильно. Еще несколько минут назад ты был уверен, что тебе противостоят лишь они, – Ульвэ указал на остающихся на своем месте русских воинов во главе с Евпатием, – а тут вдруг появились мы. Но кроме нас за тобой и твоими людьми наблюдают и другие, скрытые от постороннего глаза, наши отряды. После последних слов вражеский командир невольно огляделся по сторонам, пытаясь рассмотреть спрятанные отряды.

– Не утруждай понапрасну свои глаза, – надменно отреагировал на действия тамплиера Ульвэ. – Ты не заметил нас, так что не заметишь и их. Больше того, наши отряды – лишь передовой авангард. Я уже, когда началась стычка, послал своего человека предупредить основные силы, которые вот-вот будут здесь.

– Во чешет! – уже совершенно беззлобно, а больше с восхищенным удивлением громко прошептал в кругу своих воинов Глеб. – Хороший понт дороже денег!

На Глеба тут же цыкнули Евпатий и Прошка, так что ему пришлось мгновенно замолчать.

А самоуверенный Ульвэ, не моргнув и глазом, продолжал свою браваду:

– Я предлагаю тебе следующее, брат тамплиер: ты вместе со своими людьми складываешь оружие и, подобру-поздорову убираешься восвояси хоть к своему Колдуну, а хоть куда глаза глядят. Даю слово, что мы вас не тронем. Но это касается только тебя и остальных тамплиеров. Эти же, – Ульвэ махнул рукой в сторону монголов, – отправятся с нами, твои телеги и груз мы, естественно, тоже заберем. Раздумывать некогда, так что не теряй времени и соглашайся, отступать вам все равно уже некуда.

Вражеский командир еще раз напряженно огляделся по сторонам, взглянул на своих начинавших терять уверенность воинов, а потом остановил свой суровый взгляд на вальяжно рассевшемся в седле Ульвэ. Вид у Ульвэ был такой, словно за его спиной и в самом деле ждет команды целая армия. Он настолько вошел в роль, что даже, наклонившись к земле со спины еще недавно принадлежащего врагу жеребца, сорвал травинку и, сунув ее в рот, стал небрежно гонять маленький стебелек из одного уголка рта в другой.

– Ты обвинил меня в нерешительности и трусости, – заявил меж тем вражеский командир, – надеюсь, судьба еще сведет нас, для того чтобы я поквитался с тобой за эти слова. Но сейчас у меня есть более важное дело! Я отвечаю тебе, что не принимаю твоих условий и наши переговоры закончены. Я забираю слово!

Закончив последнюю фразу, тамплиер тут же скомандовал воинам вокруг обоза плотнее сомкнуть ряды, а сам достал большой рог и громко в него протрубил особым образом.

Ульвэ, поняв, что нельзя терять ни секунды, решил обрушить всю свою мощь на вражеского командира. Приведя в действие свой меч-артефакт, он молниеносно обрушился на того, с кем только что беседовал. Его воины, которые также питались магической силой страшного клинка, тоже ринулись в атаку.

Но произошло неожиданное. Вместо того чтобы двигаться быстро и молниеносно, воины Ульвэ, как и он сам, наоборот, вдруг стали тяжелы и медлительны. Это свою магическую атаку применил командир вражеского конвоя. У него тоже был собственный артефакт, сила которого заключалась в том, что он вплетался своими магическими нитями в артефакт противника, меняя его действие на противоположное. Вот почему Ульвэ со своими воинами вдруг стал медлителен и нерасторопен.

Казалось, это был наилучший момент для расправы над четырьмя рыцарями ливонского ордена, однако воины Колдуна и не подумали им воспользоваться. По приказу своего командира они быстро развернули весь обоз, и не теряя времени, двинулись обратно к ущелью, захватив по пути тела бездыханных монголов. А навстречу им, повинуясь протрубившему рогу и покинув свой пост, двинулся каменный страж. Сияя фиолетовыми зрачками, он явно вознамерился прикрыть отступление воинов Колдуна.

Евпатий, Прошка и Глеб с бойцами оказались словно между двух створок быстро сжимающихся железных тисков. Одной створкой были обоз и его воины, спешащие обратно в ущелье, а другой – воинственный каменный великан.

– Быстро всем в сторону! – крикнул своим Евпатий. – Прочь, прочь с дороги!

Повинуясь приказу своего вовремя сообразившего, что делать, командира, русские воины мигом отскочили в сторону, пропуская набиравший скорость обоз и его конвой.

Отбежав подальше, они остановились, чтобы убедиться, что никто из врагов даже и не подумал их преследовать. Видимо, блеф Ульвэ оказался настолько убедительным, а груз таким ценным, что воины Колдуна решили побыстрее убраться восвояси.

Но вот у каменного стража была явно другая задача. Пропустив мимо себя спешащий обоз, он решительно направился в сторону Евпатия и остальных.

– Надо его отвлечь! – крикнул своим русский богатырь. – Рассыпьтесь в стороны, держитесь по одному и не приближайтесь друг к другу!

Второй раз повторять не пришлось. Все тут же кинулись врассыпную, а страж ненадолго остановился, в замешательстве вертя головой и выбирая, за кем ему погнаться.

Долго выбирать не пришлось. Один воин, тот, который командовал, отчего-то замешкался на месте, и страж направился прямиком к нему.

– Евпатий, берегись! – отчаянно крикнул обернувшийся Глеб, видя, что богатырь, опустив голову и не следя за окружающим, роется в своей дорожной сумке.

– Не лезь! – громко предупредил Глеба ближе остальных находившийся к нему Прошка. – Евпатий знает, что делает! Лучше стража отвлекай! – и сразу после своих слов Прохор стал пускать одну за другой стрелы в голову великану.

Последовав его примеру, остальные начали делать то же самое. А Глеб даже умудрился попасть из своей пращи прямо в фиолетовый зрачок. Но даже и это меткое попадание никакого вреда каменному стражу не нанесло.

Но зато за те секунды, на которые великан отвлекся на стреляющих по нему воинов, Евпатий успел достать и положить на ладонь два высушенных лепестка одному ему известного цветка. Ученик мага быстро растер ладонями лепестки в порошок и, взяв в каждый кулак по половине получившейся массы, резко выбросил руки вверх.

Из разжатых кулаков частички лепестков взмыли в воздух, а Евпатий сделал особое движение пальцами, сплетая магические нити и присоединяя их к брошенным растертым лепесткам.

В воздухе тут же образовались два крошечных облачка, которые начали быстро подниматься вверх и увеличиваться в размерах. Когда они поднялись выше каменного стража, то это были уже два приличных размеров облака. А взмыв еще выше в небо, облака вдруг стали наливаться темным и превращаться в две большие тучи.

Решительно настроенный до этого момента каменный страж вдруг отступил и панически завертел своей каменной головой. Он уже не высматривал, на кого бы ему наброситься первым, а словно искал укрытие, где можно будет спрятаться от надвигающейся грозы.

Тем временем так и не сошедший со своего места Евпатий снова вскинул руки вверх и, будто схватив в воздухе что-то невидимое, плотно сжал кулаки. Затем он, продолжая держать руки над головой, быстро двинул свои кулаки навстречу друг другу, с силой ударив их один об другой.

В ту же секунду зависшие над каменным стражем две черные тучи, будто привязанные к кулакам ученика мага, сдвинулись друг к дружке, и в небесах сверкнула ослепительная молния.

Выбрав голову каменного стража как наибольшее возвышение, молния ударила прямиком в нее. А спустя несколько мгновений раздался оглушающий грохот раскатистого грома.

Когда все пришли в себя, то первым услышали то ли шутящего, то ли, как это частенько бывало, рассуждающего вслух Глеба:

– Ну я так понял, что дождичка уже не будет? – сказал он, осматривая чистейшие небеса, на которых не было и намека на только что находившиеся там тучи.

Остальные, как по указке, тоже глянули вверх, а потом на землю, где вместо грозного каменного стража лежала большая груда камней.

Наконец двинулся со своего места и ученик мага. Евпатий медленно подошел к тому, что еще совсем недавно грозило ему смертельной опасностью, и неожиданно преклонил колено. Богатырь, словно скорбя о погибшем товарище, положил ладонь на один из камней, снял шлем, наклонил голову и что-то тихо зашептал.

– Чего это он? – в недоумении поинтересовался Глеб у подошедшего Прохора.

– Говорят, – спокойно начал объяснять тот, – что Колдун заключает в каменных стражей души и силу не до конца убитых болотных великанов. Те мучаются в своем новом обличье, но вынуждены подчиняться воле мага. Однажды Евпатий спас целое семейство этих зеленых местных от облавы, устроенной Колдуном. После чего эти независимые великаны, желающие жить сами по себе и открыто недолюбливающие людей, относятся к нашему богатырю как к брату. Они и сами, бывало, выручали Евпатия. Евпатий искренне считает их своими верными товарищами. Вот почему наш командир, скорбит об убитом каменном страже, как о потере друга.

Пока следопыт говорил, подъехали вышедшие из-под воздействия магии крестоносцы. Подошел и выполнивший свою миссию Евпатий. Он крепко пожал руку спешившемуся Ульвэ и с чувством произнес:

– Честно говоря, я до последнего момента в тебе сомневался… Прошу за это прощения и не суди меня строго. Спасибо тебе.

– Да ладно, – Ульвэ расплылся в широкой улыбке, – я все понимаю.

– Да, брат, – вставил свое слово Глеб, – ну ты и заливать! В покер с тобой лучше не играть!

– Во что не играть? – спросил следопыт Прошка.

– В покер. – еще раз повторил Глеб. – Ну это игра такая, на специальных карточках. Ну типа верю – не верю. Поверил, что у противника больше чем у тебя, сбросил свои карты, а он тебя на самом деле чистым блефом взял.

– Блефом? – снова переспросил Прошка.

– Ну да, блефом. Это вранье такое, только красивое и с выгодой. Разновидность обмана, понимаешь?

– Ну хватит уже! – прервал дискуссию Евпатий. – Не до игр нам сейчас, – голос богатыря, несмотря на удачный исход событий, был суров и нерадостен. – То, что животы сберегли, это, конечно, хорошо, а вот монгола нам пленить так и не удалось. Так что теперь наш путь к Великому озеру лежит, где Каэр Конан, замок Колдуна, посреди острова стоит. Границы озера степные кочевники контролируют, среди них и монголы вполне могут быть. А отсюда надо убираться поскорей. Да и путь у нас не из коротких.

Мешкать не стали. Коней, что отбили у конвоя, пришлось оставить. Лишние им были ни к чему, а свои без брони – быстрее и легче.

Поначалу ехали, все время оживленно обсуждая недавно произошедшую стычку. Особенно все восторгались смелостью Ульвэ, Трувора, Генриха и Михаса. Не меньше восторженных возгласов было и в сторону Евпатия, который с помощью магического искусства поверг, казалось бы, неуязвимого каменного стража.

Затем страсти поутихли. Разговоры сошли на нет. И весь отряд молча продвигался по намеченному многодневному пути. А Евпатий с сожалением думал о том, что ему так и не удалось распознать, что же было в так тщательно охраняемом обозе. Самое интересное, что никаких, даже малейших признаков присутствия магии в телегах не было. Что же тогда так тщательно скрывает и добывает в Ничейных горах Колдун?

Но, как говорится, нет худа без добра. Хотя мероприятие с пленением татарина непредсказуемо затягивалось, но зато теперь Евпатий был уверен и в рыцарях Ульвэ, и в бойцах Глеба. И те и другие показали себя более чем надежно.

Гемябек лениво пошевелил палочкой угольки костра и широко зевнул. Шаманы не обманули, после смерти он переродился в мире, который был идентичен земному. Правда, один из местных ханов, попросту называемый Колдуном, уверял, что Гемябек вовсе не умер, а спасся и переместился сюда именно благодаря его, Колдуна, усилиям, но это было очень сомнительно.

Вообще, если бы Гемябека убили бескровно, как это принято по монгольским обычаям, то он снова возродился бы в земном мире и стал воином. Конечно, когда тебе ломают хребет, притягивая пятки к затылку, а потом бросают в степи, приятного мало. Ты можешь лишь лежать, смотреть в небо да слышать, как возле тебя собираются птицы и дикие звери, предвкушающие легкую добычу и пиршество. Но зато есть надежда на следующую земную жизнь.

Кипчаки убили его совсем не так, как принято по монгольским обычаям. Они привязали его ноги к двум лошадям, которые рванулись в стороны, разрывая тысячника на две части. Была пролита кровь, поэтому и оказался воин Чингисхана здесь.

Служить хану Колдуну было просто, но скучно. Сидеть на одном месте Гемябек не привык. Ему никогда не были понятны те народы, что так отчаянно держатся за насиженные места и земли. Зачем? Земли ведь много, чего за нее держаться? Земля и дом степняка там, куда он перегонит свои стада и поставит юрту. И это правильно.

Все те, кто сидел, запершись, в собственных городах, были покорены непобедимым монгольским войском. Если же у жителей таких городов хватало ума не сопротивляться и они успевали сдаться до первого полета боевой стрелы, то они вполне могли присоединиться к непобедимым кочевникам. Надо было лишь вовремя платить дань, которая составляла десятую часть от всего, что у них есть, да по первому требованию предоставлять союзное войско.

Войско переходило в полное подчинение полководцам Чингисхана и было устроено по монгольскому принципу. Десять тысяч человек назывались туменом, который делился на десять частей по тысяче воинов. Каждой такой тысячей управлял тысячник, в подчинении у которого было десять сотников. Сотники командовали десятниками, у каждого из которых было в подчинении по десять воинов. Все слушались своих военачальников беспрекословно, ибо за ослушание наказание одно – смерть. И это было правильно.

Смерть также ждала воина, если даже не он сам, а любой из его десятки струсит или не выполнит приказ. Один из десяти не бросился с остальными рьяно в атаку? Всем десяти – смерть! Кого-то из десятка пленили, а остальные не бросились его выручать? Всем десяти – смерть! А если вдруг, например, побежит с поля боя десяток, то всей сотне – смерть!

Пощады не было никому. Ни своим, ни чужим. Ибо, как говорил великий хан всех монголов Чингисхан: «Плод пощады – сожаление».

Напрасно те народы, что не сдавались сразу и задумывали сопротивление, надеялись договориться после. Их имущество и они сами были обречены.

Брать их города-крепости было совсем не сложно. Надо было лишь обложить город со всех сторон и бесперебойно атаковать, не давая покоя защитникам ни днем, ни ночью. Своих же воинов разделить, и когда одни атакуют, другие отдыхают.

Если город стоит на реке, то роются каналы, меняющие направление ее течения. Жители остаются без воды и быстро изнемогают.

Можно сделать и наоборот – повернуть русла рек таким образом, что те затопят город вместе с жителями.

Гемябек невольно усмехнулся, вспоминая, как отчаявшиеся защитники посылали к ним своих послов для переговоров. Хитрые монголы согласно кивали, уверяя, что и сами утомлены долгой осадой. Они обещали, что оставят всех сдавшихся в живых, надо только, чтобы жители города вышли наружу, воины Чингисхана, согласно своему обычаю, их пересчитают и отпустят.

Конечно же, никого не отпускали. В живых оставляли лишь тех, кто мог быть полезен своими знаниями или умениями, остальные беспощадно уничтожались. Из их тел вытапливали жир, которым впоследствии забрасывали другие непокорные города, чтобы те лучше горели.

Каждый такой город подлежал полному разграблению и уничтожению.

Гемябек скосил глаза в сторону, заметив, что к нему приблизился один из его нынешних подчиненных. Воин остановился невдалеке, ожидая, когда его командир подаст сигнал, разрешающий приблизиться.

«Пусть подождет, – подумал бывший тысячник монгольского войска. – Не хватало еще, чтобы я тут же обращал внимание на каждую кипчакскую собаку!»

Ожидающий воин действительно был кипчаком. Или, как их называли русичи, половцем. Он прекрасно понимал, что его давно заметили, но без сигнала ближе подойти и заговорить не смел. Слишком сильным и не стираемым даже в этом мире был его страх перед любым татарином.

Много лет кипчакский народ пытался сбежать от мести монголов, уходя все дальше на запад. В конце концов они обосновались в Венгрии, где жили мадьяры, повелитель которых и дал кипчакам право жить в его стране.

Но то, что не свершилось при Чингисхане, довершил его внук, хан Бату. Он прошел далеко на запад от родных земель, покорив русичей, настигнув кипчаков и уничтожив как их, так и давших им кров. Мадьяры дорого заплатили за приютившихся на их землях кипчакских кочевников.

Здесь у Колдуна на службе было много разных кочевых племен. Зная страх кипчаков перед монголами, маг всегда, если была такая возможность, ставил во главе половецкого отряда татарского воина.

Устав стоять, кипчак, не сводя глаз с командира, сел на траву для дальнейшего ожидания.

Гемябек не торопился. Ожидавший воин невольно напомнил бывшему тысячнику его последний поход.

После сокрушения Хорезма, который считался непобедимым и сильнейшим государством, Чингисхан направил двух своих лучших полководцев, Джебэ-нойона и Субедейбагатура, в погоню за хорезмшахом Мухаммедом. Этот глупый пес посмел в свое время не просто не принять предложение могущественного Чингисхана о союзе и присоединении, а еще и приказал убить монгольских послов! Мало того, когда не знающий поражений Субедей-багатур настиг и уничтожил презренных меркитов, до этого считавших себя непобедимыми, Хорезмшах, наблюдавший за битвой, решил воспользоваться моментом и напал на ослабленное войско Субедея.

Но хитрый барс Субедей-багатур не стал тогда сражаться с войсками Хорезма. Он увел своих воинов под покровом ночи, а глупый шах Хорезма возомнил себе, будто монголы испугались его силы и бежали. Нет, монголы никогда не бегут с поля боя. Ведь за бегство наказание одно – смерть. Они могут лишь отступить, чтобы рано или поздно вернуться и наказать того, кто возомнил себя выше их.

Гемябек поиграл скулами и, презрительно прищурившись, взглянул на ожидающего в стороне кипчака.

Тот с надеждой подался вперед, но бывший тысячник надменно отвернулся и продолжал думать о своем.

Он не знал, действительно ли Чингисхану так требовалось уничтожить бывшего правителя уничтоженного монголами и более не существующего Хорезма или это был только хороший предлог для разведки западных направлений. В любом случае, когда обессиленный от погони и раньше ее настигшей его болезни Мухаммед скончался на острове посреди моря, тумены Джебэ-нойона и Субедейбагатура назад к Чингисхану не повернули.

Как тысячнику, Гемябеку вовсе не обязательно было знать, какой приказ у Джебэ и Субедея от великого хана всех монголов. Это их дело. А он должен лишь беспрекословно выполнять приказы и следить за своими воинами. И Гемябек делал это исправно. Он мог в любой момент построить любой десяток или даже сотню и лично проверить каждого воина на наличие обязательного снаряжения.

В первую очередь как основное оружие монгольского воина в снаряжении должен был присутствовать добротный исправный лук с тремя туго набитыми колчанами смертельных стрел. Допускалось, кроме одного лука, если он не очень хорош, иметь один или два запасных. У каждого воина обязательно должен был быть топор и веревки, чтобы тащить осадные и метательные орудия. Вот, собственно, и все нехитрое снаряжение, которое обязательно должно было присутствовать у каждого.

Но после многочисленных побед и походов большинство воинов значительно разбогатело, они обзавелись острыми, заточенными с одной стороны, слегка загнутыми мечами и трофейными кольчугами. Многие также имели специальные копья снабженные крюками. Это для того, чтобы стаскивать с коней всадников.

В подчиненных Гемябеку сотнях всегда был порядок. Лошади специально подбирались одной масти, а воины были одеты в одежду одинаковых цветов. Так было проще управлять ими и распознавать их.

Уставший от ожидания кипчак вдруг набрался смелости и негромко кашлянул. В ответ Гемябек наградил его таким суровым взглядом, что тот тут же пожалел о своей неслыханной наглости. Не знай он точно, что командир специально медлит, то уже наверное бы удалился, оставив свой доклад на потом. Но теперь этого уже сделать было ни в коем случае нельзя.

А специально заставляющий своего подчиненного ждать Гемябек снова углубился в воспоминания. Вспомнил, как непривычно было кочевникам идти через кавказские горы. Привыкшие к просторам широких степей тумены Субедея и Джебэ были вынуждены сбиваться в плотные колонны. Ни люди ни кони не были привычны к узким проходам среди горных вершин.

Таким положением монгольского войска решили воспользоваться горделивые и любящие кичиться своей силой горные народы.

Гемябек снова невольно усмехнулся, вспоминая, чем закончилась глупость горцев, возомнивших себе, что среди родных вершин, утесов и ущелий они с легкостью одолеют непрошеных монголов.

А ведь никто не собирался завоевывать, разрушать и грабить. Субедей-багатур и Джебэ-нойон лишь искали проход среди гор, чтобы их тумены спокойно прошли дальше в западные земли.

Но горцы решили по-другому. Подчинив и покорив до этого большинство соседей, они собрали армию, во много раз превосходящую численностью незвано пришедших монголов. К тому же полководцы и правители горных народов заручились союзом и поддержкой тех самых кипчаков, один из которых сейчас был вынужден ожидать, когда Гемябек соизволит обратить на него внимание.

Однако неустрашимые полководцы Чингисхана, выполнявшие волю последнего, и не думали уклоняться от значительно превосходящего их врага. Для начала они тайно встретились с вождями союзных горцам кипчаков и сумели их убедить, чтобы те не ввязывались в бой, а, покинув чуждое для них войско жителей гор, увели своих людей обратно в половецкие степи.

Кто знает, возможно, уже тогда, одаривая кипчакских князей и уверяя, что они монголам чуть ли не родственники, и Субедей-багатур, и Джебэ-нойон, на самом деле твердо вознамерились наказать половецких кочевников. Этого Гемябек не знал. Но в одном он был уверен точно: даже сама попытка вступить в союз против монголов была для кипчаков непоправимой ошибкой.

Лишившись предавших их союзников, полководцы горцев не умерили свой пыл и решили, что даже без кипчаков легко одолеют монгольское войско. Еще бы, ведь их армия, даже без степняков, все равно в несколько раз превосходила силы монголов.

Горцы не отказались от мысли показать, кто хозяин в этих горах, и приготовились встретить Джебэ-нойона и Субедей-багатура у горного ущелья. Там привыкшей действовать на просторе монгольской коннице не будет места для маневра и обширных атак.

Все воины жителей гор были пешими ратниками, а у монголов, наоборот, пеших, впрочем, как и всегда, не было вовсе.

Среди высоких гор на плотные ряды горного воинства могли одновременно напасть не более сотни конников. Но и этого оказалось вполне достаточно для таких опытных полководцев, как Субедей и Джебэ.

Все началось согласно обычной тактике воинов Чингисхана. Сотня конных нукеров вихрем неслась к недвижимо стоящей вражеской армаде и, осыпав врага несколькими залпами стрел, воины мчались обратно. Так продолжалось до тех пор, пока горцам это не надоело и они не решили одним мощным броском всего своего войска уничтожить трусливых, по их мнению, дикарей.

Огромная лавина вооруженных людей устремилась за ускользающими и избегающими рубки монголами.

Никто из горцев никогда раньше не имел дело с метательными машинами китайских мастеров-инженеров. Так что горные воины нисколько не насторожились, когда увидели впереди непонятные деревянные конструкции. И совершенно напрасно.

Как только увлекаемая отступающей конницей людская масса неустрашимых горцев приблизилась на расстояние выстрела метательных машин, китайским мастерам был отдан приказ разрядить свое страшное оружие.

Начиненные порохом огненные снаряды, сея ужас и панику, со страшным грохотом обрушились на головы затеявших сражение жителей гор. Люди, давя друг друга в этой сумятице, метались из стороны в сторону, не зная, куда им укрыться от несущих смерть снарядов. Задние воины давили на передних, передние, пытаясь бежать, на задних, а китайские мастера все пускали свои разрывающие на части и поджигающие заживо бомбы.

Таким образом было уничтожено великое горное воинство. Те из горцев, кто избежал смерти под обстрелом катапульт, совершенно потеряли боевой дух, и были без труда добиты тяжелой монгольской конницей.

Трупов оказалось так много, что для дальнейшего продвижения туменов Джебэ-нойона и Субедей-багатура, тела пришлось растаскивать специальными крючьями. Иначе конница увязла бы в них по колено.

Пройдя через горы и уничтожив по пути еще много селений, монголы наконец достигли хоть и не родных, но привычных и коням, и людям степей.

Вспомнив те степи, Гемябек невольно покосился на ожидающего кипчака. Ведь те степи принадлежали именно его племени. И именно там эти собаки совершили свою вторую непоправимую ошибку.

Когда шедший первым тумен Субедея был атакован напавшими сзади кипчакскими войсками, видимо уверенными, что это арьергард всего монгольского войска, хитрый барс Субедей-багатур незамедлительно послал вестника к Джебэнойону.

Получилось, что глупые кипчаки сами устроили себе ловушку. Они, как клещами, были раздавлены развернувшим свое войско Субедеем и подоспевшим сзади Джебэнойоном.

Те, кому удалось бежать, рассказывали, что это не они напали на монгольское воинство, а сами монголы нарушили данное в горах обещание ид оговор о мире. Но Гемябек-то знал, что кипчаки просто переоценили свои силы, решив показать, кто на самом деле хозяин этих степей.

Дальнейшие воспоминания вызвали довольную блуждающую улыбку на лице бывшего тысячника монгольского войска. Гемябек находился под командованием туменного Джебэ-нойона, поэтому когда тот, разделившись с Субедеем, повел свое войско в Крым, Гемябек, конечно же, последовал за ним.

В Крыму было великолепно. За исключением взятия половецкого Судака, монголы жили в нем мирно. Жившие на полуострове греки спокойно отнеслись к незвано явившимся монгольским воинам. Они не пытались показать чужакам, что эти земли принадлежат им и пришлым кочевникам здесь делать нечего. Места на полуострове для всех было достаточно. Раз пришли, пусть живут.

Сам Гемябек не раз бывал в Херсонесе, бродил по рынкам и площадям. Греки относились к татарам с интересом и удивлением, но без вражды. Еще бы, ведь много греческих купцов да и просто торговцев, нажили за счет пришлых кочевников неплохой капитал. К тому времени монголами было завоевано и разграблено столько народов, что любой из них был просто неслыханным богачом.

Основанное монголами селение было настоящим городом-садом и не зря было названо Бахчисараем. Оттуда до греческого Херсонеса путь лежал совсем недалекий. Вот почему тысячник монгольского войска Гемябек вместе с другими так часто навещал соседних греков.

Разве мог он, казалось, еще совсем недавно предположить, что мягкий желтый металл из которого ничего толкового-то и не сделаешь, и цветные камни дают такую власть над людьми? И что на эти, вроде как совсем бесполезные вещицы можно купить себе все, что угодно.

В родных монгольских кочевьях всегда ценились шкуры и мясо животных, поголовья скота, изделия из твердых металлов и многое другое, что можно было есть, носить или использовать с выгодой. А оказалось, что несъедобные, не согревающие в холод, не помогающие добыть зверя вещи тоже могут быть полезны и весьма дорого стоить.

Как же, по правде сказать, Гемябеку хотелось остаться в солнечном Крыму. Он даже, хоть и не подавал вида, немного завидовал тем счастливчикам, которые были оставлены на полуострове, дабы заложить в нем основу для крымского ханства.

Но повинуясь воле своего военачальника, тысячник последовал за ним обратно в половецкие степи, где был пленен вставшими на сторону кипчаков урусами. А те уже передали его для расправы своим степным союзникам.

При последних воспоминаниях Гемябек снова покосился в сторону замершего в ожидании подчиненного.

– Ну чего тебе?! – рявкнул он вдруг так неожиданно, что чуть было не задремавший в ожидании кипчак подскочил на своем месте и первые секунды стоял, глупо вытаращив глаза и открыв рот. Так, словно и забыл, зачем пришел.

– Ты что, онемел? Или язык откусил от счастья, что я на тебя взор обратил?

Половец быстро замотал из стороны в сторону головой, и наконец произнес:

– Те силки, что мы ставили в ближайшем пролеске, в один из них попал заяц. Он все еще жив. Ты ведь велел без тебя добычу не трогать.

Ничего не ответив, Гемябек поднялся со своего места и, не удостоив кипчака больше ни словом, ни взглядом, пошел к тому самому пролеску, где ждала его пойманная добыча.

Кипчак, когда мимо него проходил командир, уткнулся лбом в землю и не смел поднять взора, пока Гемябек не удалился. Половец тоже не верил, что Колдун просто переместил татарина из мира земного в этот. Ведь он сам был свидетелем того, как монгольскому тысячнику делали размычку с помощью двух лошадей. А еще он видел, как отрезанная голова Гемябека болталась привязанная к седлу одного из их предводителей. Разве можно оживить, пусть и в другом мире, человека, которого сначала разорвали, а потом еще и отрезали голову?

И пусть волшебник, которому они служат, уверяет, что на земле остаются только замененные копии тел тех, кто переместился сюда, он в это не верит. Ведь он-то точно видел, что тело Гемябека было его собственным, а не замененным! Скорее уж можно вообразить, что все эти монголы двуличные дьяволы! Вот и этот никогда не упустит случая, чтобы оскорбить или отвесить лишнего тумака. Даже удивительно, что сейчас он просто прошел мимо, а не пнул по дороге.

Тем временем Гемябек уже подошел к заветному пролеску. По законам ясы, зверю, пойманному для еды, ни в коем случае нельзя было перерезать горло. Его следовало распять за лапы вниз головой, еще живому вспороть брюхо и вырвать рукой еще бьющееся сердце. Кипчаки могли все испортить, вот почему Гемябек приказал им даже не приближаться к пойманной добыче.

Наконец бывший тысячник приметил запутавшегося в петле серого зайчишку. Эх, это конечно не та славная охота, когда монголы большими силами собираются вместе, а затем, окружив насколько возможно большую территорию, постепенно сужают кольцо. Таким образом весь попавший внутрь людского окружения зверь сбивается в кучу и расстреливается из луков. Так же происходит и на войне, чтобы могло сбежать как можно меньше врагов.

Гемябек, потирая от предвкушения руки, приблизился к зайцу. И тут неожиданно, словно бросившаяся змея, в воздухе метнулась серая тень. На плечи бывшему тысячнику монгольского войска упал аркан из прочной веревки и мигом затянулся.

Ошарашенный таким неожиданным поворотом событий Гемябек только и успел, что посмотреть в ту сторону, откуда была брошена тугая петля. Его глазам представились два русича при полном вооружении, один постарше, но зато более высокий и широкоплечий, другой помоложе. Тот, что помоложе, и держал в руках затянувшуюся на плечах бывшего тысячника веревку.

– Валим! – полушепотом крикнул молодой, и от сильного рывка Гемябек ничком свалился на землю.

– Ты вяжи его сразу, а я рот заткну, чтобы не орал! – добавил тот, что постарше.

И тут Гемябек, взвыв, словно дикий зверь, изловчился и, согнувшись к ногам, выхватил из-за голенища острый нож. Затем он, все еще не поднявшись с земли, мигом обрезал натянутую веревку, скинул аркан, а затем и наказал оказавшегося более быстрым молодого русича.

Тот уже было намеревался навалиться сверху, но Гемябек, чуть приподнявшись и целя так, чтобы перерезать сухожилия, чиркнул молодого ножом по ногам.

Пока тот, скорчившись от боли, падал вниз, бывший тысячник уже сгреб свободной рукой горсть земли и, приподнявшись на одном колене, швырнул землю в глаза второму подбегающему русичу. Тот инстинктивно отпрянул, а Гемябек тут же что было мочи пнул его ногой в живот.

Не задерживаясь больше в пролеске, монгол, так, что аж пятки засверкали, рванул обратно к своему дозорному отряду. Все его тело била противная дрожь, а на спине выступил мерзкий холодный пот. Уж чего-чего, а снова, пусть и в этом мире, попасть в плен к русичам он не хотел.

Не переставая бежать и не оглядываясь, Гемябек громко кричал:

– Урус! Урус! Урууус!

Выбежав на открытое пространство, он увидел как ему наперерез из пролеска выбегают еще несколько русичей.

Всполошенные поднятым шумом и громкими криками своего командира кипчаки, быстро вскочив на коней, метнулись в сторону пытавшихся настигнуть монгола русских. Но не успев преодолеть и нескольких метров, они увидели, как теперь уже наперерез им самим выехали из-за ближайшего холма другие конные воины. Это были уже не русичи. Но действовали они явно заодно.

Увидев, как при появлении воинов, про которых Гемябек слышал, что они называют себя воинами господа, его подчиненные заметались в нерешительности, бывший тысячник гневно закричал:

– Чего вы остановились, как трусливые псы?! Коня мне! Скорее коня!

Но кипчаки и не подумали выполнять приказ. Бросив взгляд на быстро приближающихся конных рыцарей, затем на русичей, они, переглянувшись, решительно развернули коней и поскакали прочь.

– Стоять! Стоять, собаки! – срывая голос, чуть ли не заверещал Гемябек. Но ответом ему была лишь обернувшаяся и многозначительно ухмыльнувшаяся физиономия того самого воина, который сообщил ему о попавшем в силки зайце. Напоследок этот воин еще и проскакал мимо коня Гемябека и с силой хлестнул того плетью. Конь громко заржал и тоже рванул прочь.

Скрежеща зубами от злости и бессилия, бывший тысячник решительно схватился за свой лук.

Первым порывом было пустить стрелу в спину удаляющимся предателям, но, совладав с собой, Гемябек развернулся в сторону русичей.

Конные рыцари, проскакав немного за удаляющимися кипчаками, остановились на месте. Видимо, они опасались, что те еще могут вернуться, поэтому контролировали пространство между беглецами и их попавшим в ловушку командиром.

Гемябек, выбрав своей мишенью центрального воина из того отряда, что бросился ему наперерез, быстро спустил тугую тетиву. Уже через мгновенье стрела должна была пронзить горло врагу.

Но, откуда ни возьмись, налетел порыв ветра, который сбил стрелу с намеченной траектории, и она пролетела между двумя русскими воинами.

Монгол быстро вложил в тетиву следующую стрелу и снова прицелился. Он на секунду засомневался, брать ли ему упреждение на ветер. С одной стороны, ветра вроде не было, а с другой, ведь взялся откуда-то предыдущий порыв. Пока Гемябек размышлял, держа натянутым свой тугой лук, прочная тетива, издав предательский звон, неожиданно лопнула.

Не веря своим глазам и не понимая, отчего ему вдруг так не везет, бывший тысячник уставился на ставший сейчас бесполезным лук.

В это время тот воин, которого только что намеревался сразить монгол, что-то резко крутанул возле своего бедра.

– Татарин нужен живым! – услышал Гемябек громкий выкрик со стороны пролеска. Это из него показался тот самый широкий в кости русич, что был с молодым.

В ответ воин, которого спас порыв ветра и лопнувшая тетива, понимающе кивнул и быстро взметнул свое оружие над головой. Сделав им там несколько витков, он разжал кулак, и спустя мгновенье в грудь Гемябеку ударил тяжелый камень.

Снаряд угодил прямиком в солнечное сплетение. Туда, где под рубашкой из грубого шелка висела китайская монета с изображением дракона и квадратной дырочкой посередине. Монета была срезана с шеи пленного, который утверждал, будто она уберегает своего обладателя от смертельных ран. А рубашки из грубого шелка Чингисхан после завоевания Китая приказал носить всем своим воинам. Грубый плотный шелк не пробивался наконечниками пущенных стрел, а просто вбивался в рану. Потянув за края ткани, такой наконечник было несложно извлечь.

Но бывшему тысячнику было сейчас не до этого. Попавший точно в сплетение нервных окончаний камень будто пригвоздил его грудную клетку к позвоночнику. Гемябек словно рыба открывал рот, но не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Подбежали русичи, и быстро опрокинув и обезоружив монгола, стали вязать его по рукам и ногам. Пока вязали, к Гемябеку вернулась способность дышать и говорить.

– Проклятые урусы! – извиваясь, брызгая слюной и пытаясь отбрыкиваться, шипел пленник. – Чтоб вы все сгнили заживо, а в ваших головах завелись черви! Чтоб вы питались только собачьим дерьмом! Чтоб в ваши тела вселились кровососущие демоны, не дающие покоя вашим проклятым душам ни днем ни ночью! Чтоб вас заживо сожрали дикие звери!

– Ты чего это так разошелся, родной? – ставя Гемябека в вертикальное положение, спросил его тот самый воин, который сразил его камнем. – Мы вроде как первый раз встречаемся, а ты ругаешься так, словно всю жизнь на нас зло держал, а сейчас наконец-то тебе выговориться удобный случай выпал.

Находившиеся рядом русские воины на сказанную реплику весело засмеялись, а Гемябек, злобно выпучив глаза и сложив губы трубочкой, подался к говорившему и метко плюнул ему в лицо.

– Ах ты, морда татарская! – не на шутку разозлился воин, сжал кулак и широко размахнулся для сильного удара. Гемябек, приготовившись к зуботычине, зажмурился, но удара не последовало. Приоткрыв глаза, он увидел, что удар воина остановил тот самый русич, что был с молодым в пролеске.

– Не горячись, Глеб, – сказал он, словно тисками удерживая запястье того, что хотел ударить. – Понимаю, обидно, но придется стерпеть. Надеюсь, слюна у него не ядовитая, так что, кроме обиды, другого ущерба тебе не будет. Потом с него извинения возьмешь.

– Да кто его, Евпатий, знает, – высвобождая руку, но успокоившись, ответил Глеб, – очень даже может и ядовитая у него слюна. Он прям весь как будто злобой и ядом пропитан. Вон какие эпитеты в нашу сторону выдавал. Я даже думаю, что он собственной слюной наконечники своих стрел смазывает, чтоб уж наверняка врага убить.

– Ну вот и хорошо, что к тебе вернулась обычная шутливость, – улыбнулся на ответ Глеба Евпатий. – А рот мы ему, пожалуй, заткнем. Нет, не для того, конечно, чтобы он больше не плевался, а чтобы не шумел. Нам лишний шум совсем ни к чему, – и взяв стальными пальцами Гемябека за нижнюю челюсть, русский богатырь, слегка надавив, моментально разжал пленнику рот и запихал в него большой кусок тряпки.

– Евпатий, да ты ему, кажись, до самой утробы кляп засунул. Не задохнется?

– Интересный ты человек, Глеб, – для надежности повязывая поверх кляпа веревку и затягивая ее на затылке пленного, ответил Евпатий, – только что убить его за плевок готов был, а теперь волнуешься, переживаешь. Ничего ему не будет. Сопит вон в две дырочки.

Дальше Гемябек увидел, что из пролеска, уже верхом, выехал раненный им молодой русич. Одна нога у него была плотно забинтована собственной, порванной для этой цели рубахой.

– Сильно он тебя? – поинтересовался у подъехавшего раненого Евпатий.

– До лагеря дотяну, – не особо воодушевленно ответил тот. – Но только верхом.

– Так и мы верхом! – находясь явно в приподнятом расположении духа от успешного захвата пленника, ответил богатырь. – А ногу твою знахарь вылечит! Будешь еще скакать не хуже прежнего. Давайте-ка все остальные тоже за лошадьми. Этому, – Евпатий кивнул на татарина, – мешок на голову надеть не забудьте. И Ульвэ со своими пусть возвращается. Пора нам отсюда побыстрее, а то, не ровен час, удравшие половцы еще подмогу приведут.

Гемябеку, как и было приказано Евпатием, надели на голову мешок, взвалили его поперек седла одного из наездников, и повезли в неизвестном для него направлении.

И один только серый зайчишка остался в полном одиночестве в своей ловушке.