Густой плотный туман и полное отсутствие ветра, который мог бы этот туман разогнать, спутали все планы. Штурм замка должен был начаться больше часа назад, однако из-за пришедшей с туманом практически нулевой видимости воевода приказал отсрочить приступ до того времени, пока не станут различимы предметы хотя бы на расстоянии полета стрелы.

– Какой тут, к черту, полет стрелы, – недовольно пробурчал стоящий в шеренге перед Глебом лучник, – я и стоящих в первом ряду копейщиков-то не вижу!

– Да уж, – поддержал говорившего один из бойцов Глеба, также стоящий впереди него, только чуть правее, – я вообще не понимаю, подумаешь, туман? Что мы, теперь мимо замка промахнемся? Вон наверху шпили его башен и сейчас видно!

– А ну заглохните там, умники! – сердито огрызнулся на недовольных опытный и бывалый воин из шеренги арбалетчиков. – Какой прок нам на приступ идти, если обороняющихся на стенах не видно и прицельный огонь вести невозможно? А если те, что в замке, нам навстречу выступят? Такой туман как темная ночь, попробуй тут разбери, где свои воины, а где чужие! Запросто можно своих вместо чужих рубить начать, а чужих за своих принять!

После сурового разъяснения бывалого воина больше никто вслух высказываться не осмелился. Все стояли в полной тишине, и лишь иногда кое-где раздавался негромкий шепот.

Глеб, как и положено пращнику, находился в самом последнем ряду выстроенного шеренгами войска. Впереди него находились две шеренги лучников, затем шеренга, состоящая из ряда арбалетчиков, а впереди арбалетчиков – целых три ряда копейщиков. При этом у самой первой шеренги копейщиков были наиболее массивные щиты.

Сам Глеб ничего в построении вооруженного холодным оружием войска не понимал, но слышал от воеводы, что такое распределение воинов почти полностью копирует стандартное ассирийское построение и является наиболее эффективным как для атаки, так и для обороны.

Только вот отсутствие на данный момент как первой, так и второй начинало утомлять, да и туман этот все больше действовал на нервы. Так что бывший капитан мысленно был вполне солидарен с роптщущими по соседству воинами, хотя и понимал, что все делается правильно.

С каждой минутой ожидания мысли Глеба утекали все дальше от происходящего. И как он ни пытался максимально собраться и сосредоточиться перед боем, ничего не получалось.

С тех пор как чудесным образом бывший капитан очутился в этих землях, он многое узнал, многому научился, но, как это часто бывает, чем больше ты узнаешь, тем больше у тебя возникает вопросов.

Например, предстоящая новая война с местным драконоголовым племенем. А ведь штурм замка на болоте – это и есть начало самой настоящей войны. Вряд ли драконоголовые, особенно если приступ и осада закончатся победой русичей, стерпят подобную агрессию. Хотя чего они хотели? Они ведь не думали, когда предавали Чародея и преданных ему русских витязей, что это сойдет им с рук.

А началось все, как рассказал Глебу сам Евпатий, с появления в замке лесного волшебника самых настоящих амазонок. Каким-то образом Чародею удалось призвать к себе дев-воительниц, да еще и не единожды это повторить.

Дело в том, что никому из магов, несмотря на то что история земли знает немало примеров проявления женской отваги и принятия женщинами участия во многих сражениях и битвах наравне с мужчинами, никогда не удавалось переместить в эти земли хоть одну представительницу женского пола.

Сами маги вряд ли переживали по этому поводу, да и у Чародея призыв амазонок стал скорее всего случайностью. Как и другие, он вполне обходился воинами-мужчинами, способными служить ему верой и правдой.

Само устройство этого мира было таково, что человеческая жизнь не рождалась здесь естественным для людей образом. Все представленное сплошь одними мужчинами население появлялось путем магии и призвания людей с земли. Тех людей, которые на земле должны были погибнуть. В основном это были воины различных эпох; попав сюда они не старели а потому не умирали по естественным причинам. Магам даже, скорее всего, было на руку, что их воины не обременены семьями, – женами и потомством. Но когда очередной артефакт Чародея вдруг явил в этот мир первую пятерку женщин, пусть даже это были девы-воительницы, настроение воинов стало предсказуемым образом меняться. За обращение на себя внимания амазонки и обладание ею лучшие воины и даже лучшие друзья были готовы перерезать друг другу глотки.

Отчасти спасало лишь то, что сами амазонки мужчин, мягко говоря, недолюбливали и подпускать к себе никого не желали. Правда и здесь не обошлось без проблем и кровопролития. Многие мужчины, не воспринимающие всерьез дев-воительниц как воинов и не способные удерживать собственную похоть, жестоко за это поплатились. Не раз амазонками была пролита кровь особо несдержанных и самоуверенных воинов.

Все эти обстоятельства, безусловно, в восторг Чародея не приводили, и хотя лесной волшебник максимально изолировал дев-воительниц от остальных своих воинов, проблемы до конца не ушли. Неожиданно для мага навести порядок среди соперничающих за внимание дев-воительниц воинов, а также ослабить ненависть самих амазонок к мужчинам помог его ученик Евпатий.

Он сумел сначала подружиться с самой королевой амазонок, а потом и вовсе у них возникло обоюдное друг к другу чувство, называемое в земном мире людей любовью.

Далеко не все амазонки были в восторге от отношений и чувств, возникших у их королевы и ученика Чародея, однако потом большинство дев-воительниц смирились, а со временем многие из них и сами стали заглядываться на соплеменников Евпатия. Ведь именно их благодаря своему ученику Чародей ограждал от общения с девами-воительницами меньше других.

Так и сложилось, что большинство русских воинов вместе с девами-воительницами стали одними из самых приближенных воинов лесного волшебника. Больше них маг Чародей доверял только союзному с ним местному племени, называющему себя детьми драконов. Что впрочем, было совершенно оправданно: люди приходили и уходили, а древняя, начавшаяся еще до времен великой войны магов дружба Чародея и всех местных существ и народов, была известна всем.

Давно служил Чародею и человек, известный сейчас Глебу как воевода всего русского лагеря. Человек, который сам по себе воином не являлся, но знал о воинах разных эпох и народов, их обычаях и способах ведения боя столько, что, как сказал бы сам Глеб, был просто ходячей энциклопедией.

Говорили, все дело в артефакте воеводы, который и давал своему хозяину необходимые на данный момент знания и сведения. Так или иначе, а пожилой, отнюдь не богатырского телосложения человек давно пользовался у воинов большим почетом и уважением. Не перечесть сколько раз благодаря его знаниям и мудрому совету были выиграны битвы, сражения и просто стычки, не говоря уже о сохраненных жизнях.

Однажды, когда симпатия и дружба амазонок с русскими воинами уже стала обычным делом и крепла день ото дня, к Чародею посланником от русичей, и пришел воевода и произнес такие слова:

– Давно уже русские воины служат тебе, маг, верой и правдой. Служат не из страха и не по принуждению, а по доброй воле и с благодарностью. Для каждого из нас твои владения стали как родной дом, но все же есть то, что мешает нам чувствовать себя в этом мире как когда-то в мире земном…

– Чего же вам не хватает? – удивился маг.

– До тех пор, пока тобою не были призваны девы воительницы, нам казалось, что всего хватает, – уклончиво отвечал воевода.

– Что же изменилось?

– То, что теперь мы могли бы не просто чувствовать себя в этом мире как дома, а по-настоящему создать себе здесь новый дом, такой же, как там, на земле.

– Говори яснее, – начал раздражаться маг тем обстоятельством, что амазонки снова влекут за собой неясности и противоречия, а его собеседник темнит и недоговаривает, – чего ты хочешь?

– Не один я, – уточнил воевода, – все мы, те, кто был призван сюда с земель русских, и кто, благодаря твоему ученику Евпатию сумел растопить сердца амазонок, все мы хотим одного: чтобы у нас были семьи, а в этих семьях рождались дети, – воевода, явно волнуясь, резко осекся, а затем, сглотнув подступивший к горлу комок, тихо добавил: – Отпусти нас, маг…

От неожиданности Чародей даже не сразу нашелся, что ответить посланнику его русского войска, а сам воевода, собравшись с духом и заполняя паузу, быстро продолжил:

– Мы ни в коем случае не собираемся предавать тебя маг, нас не влекут ни другие маги, ни свободные земли наемников. Если позволишь, то мы бы хотели поселиться в твоем лесу просто как добрые соседи и союзники, готовые в любую трудную минуту прийти друг к другу на выручку.

– Я не понимаю, – искренне возмутился Чародей, – почему вам нельзя остаться у меня? Войн, за исключением редких мелких стычек, сейчас нет, а даже если бы и были, то ты сам знаешь, что я не сторонник, как другие маги, единолично господствовать и царствовать в этих омываемых Непресекаемыми морями землях. Даже во время великой войны магов, я не губил свое войско ради борьбы за власть, а просто мирно переждал. Власть и единоличное господство мне не нужны, меня интересуют лишь знания, что были утеряны под действием времени и в результате войн между магами. Так почему же, спрашиваю я тебя еще раз, вы не хотите больше оставаться со мной?

– Все, что ты сказал, мы, безусловно, знаем, – кивнул воевода, – но остаться в пределах твоего замка не можем. Это будет вредно как для тебя, так и для нас. Твои другие многочисленные воины и так из-за амазонок относятся к нам, русским, с некоторой завистью, что же будет, когда мы обзаведемся полноценными семьями и детьми, то есть тем, чего другим в этом мире иметь не дано?

В ответ Чародей лишь нахмурился, обдумывая сказанное воеводой, а тот продолжал:

– Все живое вокруг имеет возможность оставлять после себя потомство. Даже цветы, кусты, деревья и болотные травы всегда бросают в землю семена, дающие новую жизнь. Теперь и у нас появился такой шанс, мы тоже хотим просто жить, просто пахать землю и ходить на охоту, а возвращаясь домой, слышать радостный детский смех и согреваться у поддерживаемых нашими женами домашних очагов. Отпусти нас, маг.

– Дети… – задумываясь о чем-то своем, вздохнул Чародей. – Может, стоит подождать, пока появится хоть один человеческий детеныш? Этот мир, этот омываемый Непресекаемыми морями огромный остров настолько загадочен даже для нас, магов, что кто знает, способны ли у людей, которые здесь не стареют и своей смертью не умирают, вообще рождаться дети?

– Способны, – кратко и очень уверенно отвечал воевода.

– Что ты хочешь этим сказать? – подался вперед маг.

– Королева амазонок, у нее уже двухнедельная задержка женского цикла. Она и Евпатий… кажется, у них будет ребенок.

– Так вот почему просить за вас всех пришел не он, а ты?

– Да, – кивнул воевода, – твой ученик разрывается между тобой и чувствами к своей возлюбленной.

– И его выбор, – грустно подытожил маг, – оказался явно не на моей стороне.

– Пойми, – отвечал воевода, – иметь потомство для него – это как для тебя иметь ученика, а может, даже и больше.

– Я понимаю, – после небольшой паузы, искренне отвечал маг, – и я вас отпускаю, – коротко и неожиданно добавил он…

Спустя час во внутреннем дворе замка лесного волшебника собрались все девы-воительницы и собравшиеся уйти вместе с ними русичи. Был среди собравшихся и Евпатий, напротив них всех стоял Чародей.

– Как сказал выбранный вами воевода, – начал свою прощальную речь лесной волшебник, – даже растения бросают в почву свои семена – семена от которых начнется новая жизнь, новое растение. Я уверен, что те семена, которые взрастите вы – ваши будущие дети, положат начало совершенно новой эры – эры, с которой людей в этих землях уже не будут считать призванными из другого мира чужаками. И они по праву рождения будут считать этот мир своей родиной.

Я надеюсь, что когда они станут взрослыми, то просто будут жить так, как научите их вы. А именно, сохраняя гармонию и мирные намерения к окружающему миру, равно как и ко всем другим обитателям этих земель. Так, как всегда старался это делать я.

А чтобы никто из возможных врагов не мешал вам в вашей мирной жизни, я помогу вам создать на месте вашего поселения магическую защиту, аналогичную той, что окружает мой собственный замок и прилегающие к нему земли. А поскольку ваш воевода уверил меня, что мы всегда будем добрыми и верными союзниками, то, значит, и дружественные мне лесные духи будут помогать вам, путая и переставляя тропинки ищущих вас неприятелей.

После последних слов мага по толпе амазонок и русичей прокатился радостный и одобрительный гул. Чародей давал им даже больше, чем они надеялись. Маг не просто отпускал их, он проявлял о них заботу как о собственных детях.

Из собравшейся перед магом толпы вперед вышел человек, это был Евпатий. Он подошел к лесному волшебнику, припал на одно колено и склонил голову.

Все разом затихли, а ученик Чародея, с трудом сдерживая волнение, обратился к своему наставнику:

– Прости меня, учитель, за то что так получилось и я вынужден тебя покинуть. Теперь ты возьмешь себе другого ученика, а мне останется лишь добрая память да многие умения, которым я успел у тебя научиться.

– Другого ученика? – с несколько напускным недовольством переспросил маг. – До сих пор мне всегда хватало одного, того самого, что сейчас стоит передо мной, преклонив колено, и несет какую-то чушь!

– Но… – оторопело поднял глаза на Чародея Евпатий, – я ведь должен уйти.

– Конечно, должен! – подтвердил маг. – Но не в другой же мир ты собрался? Что, скажи, помешает тебе регулярно навещать своего наставника для продолжения обучения?

В ответ Евпатий сначала быстро заморгал, а затем, не в силах сдержать чувства благодарности, бросился к своему учителю и заключил того в свои богатырские объятья.

– Я думал, – быстро заговорил ученик Чародея, – что раз ухожу, то ты не захочешь больше меня учить.

– Ворона тоже, когда каркала, думала, что поет, – многозначительно ответил маг, высвобождаясь из объятий своего ученика. – Ну хватит уже, от твоих ручищ дышать тяжело.

Евпатий благодарно улыбнулся и, расцепив объятия, отступил на шаг от своего учителя.

– Спасибо тебе, Чародей, что уже во второй раз удостаиваешь меня чести быть твоим учеником, – с чувством произнес он.

Быть учеником мага действительно было огромной честью. И хотя Евпатий знал, что настоящим магом ему никогда не стать, быть избранным мага дорогого стоило.

Все в этом мире знали, что у истинного мага не должно быть имени или его никто не должен знать. Вот почему трое выживших после великой войны магов носили просто своего рода названия: Колдун, Некромант и Чародей. Их настоящих имен никто не знал, и все были уверены, что именно поэтому они смогли выжить в великой войне.

– Слава великому магу и волшебнику Чародею! – выкрикнул кто-то из собравшейся во дворе лесного замка толпы.

– Слава Чародею! Слава Чародею! Слава Чародею! – тут же хором подхватили все остальные.

Теперь уже настала очередь самого мага благодарно поклониться своим, до этого дня верным воинам, а теперь искренне любящим и чуть ли не боготворящим союзникам и соседям.

– Вам пора идти, – заключил он. – Когда выберете место для поселения, лесные духи сообщат мне об этом и я помогу вам, как и обещал. Пусть лечебная сила дев-воительниц бережет вас и ваших будущих детей. А сейчас мне пора, – маг резко развернулся и направился внутрь замка. Было видно, что ему все же тяжело расставаться, пусть даже и не насовсем.

– Остановись, маг! – вдруг раздался с противоположного от волшебника конца двора резкий окрик. – Так поступать нельзя, и ты это знаешь!

Все находившиеся внутри двора удивленно обернулись и увидели, что позади них стоят несколько предводительниц местного племени детей драконов со своими воинами. Как давно они там появились, никто не заметил, но удивительно было другое: окрикнувшей мага была не кто иная, как сама владычица драконоголовых, и ее тон был уж слишком резким и непочтительным.

Уже собравшийся уходить лесной волшебник сурово обернулся и, кажется, не очень удивившись реплике владычицы, ответил:

– Я уже все решил. А то, что в моем замке есть несколько входов в ваши подземелья, не дает тебе права вот так являться сюда и лезть не в свое дело!

На высказывание мага владычица ничего не ответила; она решительно, в окружении своих элитных телохранителей направилась к волшебнику через расступающуюся и ничего не понимающую толпу.

Следующий разговор владычицы и Чародея был слышен лишь невольно оказавшемуся рядом Евпатию. Даже телохранители главы племени детей драконов отступили по ее приказу.

– Ты же знаешь, что оракул… – начала остановившаяся возле мага владычица.

– Что оракул? – перебил ее волшебник. – Надоел он мне, ваш оракул! В конце концов, он ваш, а не мой!

– Но ты же не можешь… ты же знаешь…

– Вот в том-то все и дело, что ничего я не знаю! – снова перебил говорившую Чародей. – А точнее, не помню! И хватит уже об этом! Решение принято, пусть идут.

– Но ведь все не так! Не могут они уйти!

– Это, интересно, почему не могут? – маг пристально и в упор посмотрел на владычицу. В его взгляде была нескрываемая угроза. Как будто еще одно слово поперек его решению – и он за себя не ручается.

Владычица ничего не ответила, а маг, показывая, что разговор окончен, резко развернулся и быстро зашагал в сторону своих покоев.

Однако владычица так просто сдаваться не желала, она зашагала следом за магом, крича ему вслед:

– Не уходи от разговора, Чародей! Выслушай меня еще раз!

– Хватит, наслушался уже! – бросил через плечо маг, уже шагая по холлу внутри замка.

– Тогда вспомни хотя бы, с чьей помощью тебе удалось призвать к себе дев-воительниц! Разве не оракул помог тебе в этом?

Волшебник не отвечал, он быстрыми шагами удалялся прочь, а владычица так и продолжала спешить за ним, пытаясь на ходу что-то объяснить и доказать неуступчивому магу.

Видя, что их повелительница уходит из поля зрения, все ее элитные телохранители незамедлительно последовали за ней. Чуя неладное, следом пошел и Евпатий.

Уже возле покоев Чародея его ученик увидел, как маг снова сурово взглянул на предводительницу и что-то ей сказал, указывая в сторону Евпатия. Что именно, ученик мага с расстояния, отделявшего его от мага и предводительницы, услышать не мог. Но затем Евпатий увидел, как его учитель делает характерное движение пальцами, сплетая в заклинание магические нити; мгновенно мага от остальных отделила непроходимая стена выросших прямо из пола деревьев. Стволы переплетаются между собой так плотно, что даже самому маленькому муравью невозможно бы было пролезть между ними.

Раздосадованная таким поворотом событий владычица детей драконов в сердцах бьет кулаком по крепким стволам деревьев, а затем резко разворачивается и, пройдя мимо Евпатия, словно его и нет, быстро направляется обратно во внутренний двор. Ее могучие, постоянно пробующие раздвоенными языками воздух телохранители идут следом.

Так до сих пор ничего не понимающий Евпатий несколько секунд стоял как вкопанный, а затем, приблизился к созданной Чародеем стене из деревьев, и положил на нее руку.

– Хм, за такой преградой не только не смогут потревожить тебя, но и ты сам ничего не видишь и не слышишь, – тихо пробубнил себе под нос ученик Чародея. – Ни одна магическая нить не выходит из этого леса наружу…

Поняв, что Чародея в данный момент никак не дозваться, Евпатий так же быстро, как перед этим дети драконов, поспешил обратно во внутренний двор замка.

Он вышел на улицу как раз в тот момент, когда вышедшая чуть раньше него владычица высоко подняла вверх левую руку и громко произнесла:

– Несу слово! Я несу его девам-воительницам!

Такого поворота никто не ожидал. Ведь так обычно поступают враждующие стороны, а сейчас глава союзного и дружественного племени детей драконов вдруг несет слово амазонкам, словно они могут быть ее врагами.

Похоже было, что даже для самих детей драконов – как для невозмутимых телохранителей, так и для остальных – по-прежнему стоящих во дворе предводительниц и их воинов – заявление владычицы было полной неожиданностью. На их нечеловеческих драконьих лицах читались напряжение и тревога.

А взоры всех находящихся во внутреннем дворе тем временем устремились на королеву амазонок. Ведь именно она как глава дев-воительниц должна была отвергнуть или принять слово.

Медленно, с тревогой, пытаясь понять, что все это значит, королева амазонок подняла вверх правую руку и ответила:

– Твое слово, владычица племени детей драконов, принято! И потрудись нам всем объяснить, что происходит?

– Я объясню, – кивнула владычица, – но только не всем. А слово я произнесла, чтобы вы не убежали от разговора, как до этого сделал наш волшебник. Позволь мне увести тебя, королева, и всех твоих дев-воительниц в другой зал, где мы сможем без лишних ушей продолжить наши переговоры.

Не зная, что ответить, королева амазонок переглянулась сначала со своим возлюбленным, Евпатием, а затем с другими амазонками. В конце концов она приняла решение и тихо молвила:

– Ладно, пойдем поговорим.

Все дети драконов и амазонки тут же направились в один из залов замка, где находился колодец, ведущий в подземелья местного племени. Обескураженные русичи во главе с воеводой и Евпатием остались ожидать во внутреннем дворе замка Чародея.

Спустя четверть часа не находящий себе места ученик лесного волшебника не выдержал и сказал:

– Что-то у меня предчувствие нехорошее, пойду посмотрю, – с тревогой произнес он и направился в зал, куда удалились девы-воительницы и местные.

Дверь в зал была плотно прикрыта. Евпатий постоял, прислушиваясь к происходящему внутри, но смог лишь определить, что за дверью идет какой-то оживленный спор. Не в силах больше себя контролировать, он широко распахнул ведущую в зал дверь.

Оказалось, что между собой спорили сами амазонки, они как будто разделились на два лагеря, пытаясь склонить на свою сторону другую половину. Евпатий успел заметить, что те воительницы, что были в шедшем споре на стороне королевы, в основном имели возлюбленных среди русичей, а остальные были из числа тех, что по-прежнему мужчин к себе близко не подпускали, а решили уйти в новое поселение просто потому, что так решило большинство и их королева.

Дети драконов в спор не вмешивались, а лишь окружали дев-воительниц плотным полукругом, молча ожидая конца спора.

Так и не поняв, о чем спор, Евпатий перешагнул порог зала и сделал попытку приблизиться к детям драконов и спорящим амазонкам, однако к нему тут же направилась владычица и ее верная элита телохранителей.

– Больше ни шагу! – приказным тоном велела Евпатию владычица племени детей драконов. – То, что здесь происходит, для твоих ушей не предназначено.

– Чего, чего? – гневно впился взглядом русский богатырь в главную самку драконоголовых. – Ты меня случайно со своими элитными холуями не спутала? По какому праву смеешь ты мне приказывать?

– По праву знаний, данных мне моим оракулом! – резко, не терпящим возражений тоном бросила в ответ владычица.

– Да чего ты ее слушаешь? – вступил в разговор один из появившихся на пороге русичей из числа тех, кому тоже надоело ожидать во дворе замка и кто пошел вслед за Евпатием. – Забираем наших бабонек да пойдем! Чародей свое добро дал, чего нам еще надо?

– Орития! – полностью согласный с мнением русича, позвал королеву амазонок Евпатий. – Бросьте уже ваши бабьи споры, не до них сейчас! В дорогу пора! После договорите!

Евпатий кричал через плотно стоящих перед ним телохранителей во главе с владычицей. Развивать собственный спор с главой детей драконов он не хотел. Обстановка и так была тревожной, а главное, непонятной. Но сейчас важнее было увести дев воительниц и свою беременную королеву.

– С чего ты взял, что она и мы все с вами пойдем?! – вдруг дерзко и неожиданно ответила за королеву одна из дев-воительниц. – Вы, мужчины, как всегда, слишком самонадеянны!

Изумленный Евпатий взглянул на свою возлюбленную, ожидая, что она сейчас заткнет дерзкую выскочку, но увидел лишь, что Орития смотрит на него глазами, полными слез, и молчит.

– Да что же здесь, черт возьми, происходит? А ну, прочь с дороги! – сказал богатырь и решительным жестом попытался отодвинуть со своего пути владычицу драконоголовых.

Его тут же перехватил за запястье один из ее элитных телохранителей и, приподняв верхнюю губу, недвусмысленно зарычал. Стало ясно, что ни пройти, ни хоть пальцем коснуться владычицы, этот драконоголовый, впрочем, как и остальные не даст.

– Ах ты, мерзкая тварь! – не на шутку разозлился Евпатий, с трудом освобождаясь от железного захвата драконоголового и хватаясь за свой заткнутый за пояс шестопер. – Сейчас я тебе башку-то раскрою!

Однако и здесь телохранитель владычицы оказался быстрее и проворнее русского богатыря. Он резко выбросил пяткой вперед правую ногу, и не успевший даже замахнуться Евпатий, получив мощный удар в живот, кубарем отлетел на несколько шагов.

Телохранитель было дернулся преследовать ученика Чародея и дальше, однако в его голове раздался четкий мысленный приказ своей владычицы:

– Остановись, Крагх! Иначе мы зайдем слишком далеко.

Крагх послушно отступил, а владычица только было собралась как-то смягчить обстановку, но было уже поздно.

Один из стоявших в дверях русичей стремглав побежал обратно во внутренний двор, громко крича:

– Наших бьют! Драконоголовые напали на Евпатия!

Они сошли с ума!

– К оружию! – тут же раздалось во дворе, и толпа русичей ринулась выручать ученика Чародея.

Сам Евпатий к этому времени уже вскочил на ноги и, глядя исподлобья на детей драконов, собрался сплести страшное заклинание волны огня. Пока его останавливало лишь то, что за драконоголовыми находятся девы-воительницы и его возлюбленная. Руки ученика Чародея сильно тряслись от распирающей злобы, обиды и понимания, что без магии ему драконоголовых не одолеть.

В этот момент в зал ворвалась неистовствующая толпа вооруженных русичей, немедленно атаковавшая детей драконов.

– Уводите амазонок! – быстро крикнула владычица подчиненным, и сразу же, подчиняясь мысленным приказам своих предводительниц, самцы детей драконов стали в охапку хватать дев-воительниц и прыгать с ними в свой заполненный водой колодец.

Амазонки дико визжали и звали на помощь. В этот момент они совсем не были похожи на грозных воительниц. Не в силах вырваться из железных объятий, они трепыхаясь под мышками и на плечах драконоголовых воинов словно маленькие, попавшие в беду девочки, пытались кусаться и царапаться, не желая захлебнуться в водяном туннеле.

Кто-то бросил Евпатию острый меч, и богатырь, схватив его одной рукой, а в другой сжимая шестопер, бросился вместе с другими русичами на помощь амазонкам.

Завязалась кровавая бойня, прекрасно знающие особенности драконоголовых русичи атаковали копьями, мечами и другим колюще-режущим оружием головы драконоголовых, а кистенями, булавами и другим дробящим оружием били по их телам.

Сам Евпатий, раздробив шестопером руку очередному драконоголовому, бешено прорывался к самой владычице, а заодно и к своей королеве, находящейся рядом с ней.

Ему навстречу бросились несколько, защищающих свою владычицу телохранителей. Сам не понимая как, богатырь мгновенно разделался с двумя из них, хотя каждый превосходил его и в силе, и в ловкости. Третьим был тот самый, что ранее опрокинул Евпатия ударом ноги на землю и которого владычица назвала Крагхом. Но с ним ученик чародея вступить в бой не успел.

Отчего-то не мысленно, а во весь голос владычица крикнула своему воину:

– Крагх, ты последний из рожденных! Назад! – в голосе предводительницы как будто был страх. – Хватай королеву и уходи за остальными!

Послушный воин тут же развернулся и, взвалив королеву амазонок себе на плечо, словно мешок, устремился к колодцу.

Евпатий лишь успел увидеть, как любимая протянула к нему руки и скрылась вместе с драконоголовым воином под водой.

– Нееет! – дико закричал ученик Чародея, понимая, что произошло непоправимое.

Русичи тем временем, хоть и потеряли много своих товарищей, все вернее теснили заметно поредевшие ряды драконоголовых. Но те, кажется, уже просто отступали к колодцу, чтобы уйти в свои подземелья.

Поняв это и желая не упустить владычицу, Евпатий громко крикнул:

– Русичи, назад! Кто не отступит, сгорит!

По голосу Евпатия было ясно, что богатырь два раза повторять не станет, и русские воины тут же отбежали к противоположному от колодца концу зала, за спину ученика Чародея. А тот, обрушивая на ставших врагами драконоголовых весь свой гнев, сплел магические нити страшного заклинания, и на драконоголовых устремилось всепоглощающее пламя.

Вообще-то Чародей предупреждал своего ученика об опасности такого сплетения магических нитей, запросто способного уничтожить самого плетущего заклинание, но сейчас Евпатию было уже плевать, выживет он или нет. Теряя сознание, богатырь лишь с сожалением успел увидеть, что сжигающая огненная волна добраться до владычицы не успела, глава драконоголовых, в отличие от многих других, успела нырнуть в спасительный колодец.

Очнулся Евпатий лишь на десятый день после случившегося. Во всем теле была такая слабость, что даже для простого открывания и закрывания глаз требовалось усилие. Веки потяжелели, словно от налитого в них свинца.

Евпатий, не в силах повернуть голову, просто поводил глазами из стороны в сторону. Он лежал на спине, комната была знакомой, это была его комната, та самая, где они последнее время жили вместе с Оритией.

Воспоминание об Оритии принесло сильную внутреннюю боль, ученик Чародея понял, что жив, а жить ему теперь совсем не хотелось. Без своей королевы, которая должна была дать жизнь их ребенку, смысла в дальнейшем существовании не было.

– А в тебе силы даже больше, чем я ожидал, – послышался у изголовья знакомый голос, – в очередной раз убеждаюсь в своем правильном выборе. Иметь такого сильного и способного ученика – для мага большая честь. Евпатий ничего не ответил. Не потому, что ему нечего было сказать своему учителю, а потому, что нижняя челюсть совсем не слушалась, рот не размыкался, языком было не пошевелить, а губы будто слиплись между собой.

– Я знаю, – снова заговорил лесной волшебник, – огонь вытянул из тебя почти все силы. Ну ничего, силы мы вернем.

После последних слов Чародей приподнял за затылок голову своего ученика, слегка надавил на челюсть, чтобы открыть рот, и влил в Евпатия тягучую, но совершенно безвкусную жидкость.

С трудом проглотив напиток, богатырь увидел, что его учитель быстро сплел нужным образом магические нити, после чего Евпатий сразу же снова отключился.

Он пребывал в глубоком сне целых три дня, хотя ему самому это время показалось парой часов. Проснулся Евпатий полным сил и жизненной энергии, словно просто хорошо выспался после трудного дня. Во всем теле чувствовалась прежняя сила, только на душе было мерзко и больно.

– Я смог вернуть силу твоему телу, – проговорил будто и не отходивший все это время от изголовья своего ученика Чародей, – а вот излечивать душу тебе придется самому.

– Ничего, – садясь на своем ложе, отвечал Евпатий, – мне не впервой.

Зная, что Евпатий имеет в виду свою прошлую жизнь на земле, маг понимающе кивнул и, протягивая ученику небольшой холщовый мешочек, сказал:

– Вот, это для вашего поселения.

– Какого поселения? – недоуменно переспросил Евпатий, машинально принимая из рук мага мешочек.

– Поселения русичей конечно, какого же еще? – как ни в чем не бывало, ответил лесной волшебник. – Все ушли еще неделю назад. Где точно обосновались, пока не скажу, не отследил, слишком был занят хлопотанием над тобой, но ты ведь и сам их без труда отыщешь, правда?

Богатырь, продолжая держать мешочек, недоуменно уставился на мага. Где-то далеко мелькнула надежда, что, быть может, произошедшее с племенем детей драконов и амазонками – это всего лишь его собственный бред или дурной сон.

– Ну, чего вытаращился на меня, как баран на новые ворота? Сунешь, как я тебя учил, руку поглубже в лесной мох да по простирающейся по всему лесу грибнице, переплетающейся с корнями всех лесных растений, поймешь, где большое скопление людей валит лес и строит дома, – по своему расценив молчание Евпатия, продолжил волшебник.

– Но ведь Орития… девы-воительницы… эти местные, дети драконов? – все еще плохо соображая, залепетал ученик Чародея.

– Ну да, – пожимая плечами, с грустью отвечал маг, – многие поначалу решили, что раз амазонок больше нет, то и уходить нет смысла. Большинство из ваших впало в отчаяние, но благодаря воеводе, сумевшему поднять дух русским воинам и убедить в том, что основать собственное поселение все же необходимо, русичи приняли решение уйти на тех же условиях, что нами были оговорены ранее. Вот здесь, – Чародей кивнул на мешочек, – обработанные и ограненные особым образом осколки известных тебе кристаллов. Их хватило бы, чтобы на несколько лет нанять сразу всех наемников, но я тебе их даю, конечно, не для этого. Это, – волшебник протянул Евпатию скрученный в трубку свиток, – схема, как кристаллы должны быть расположены над вашим лагерем, или, если угодно, поселением. Вам следует построить согласно схеме специальные вышки как по периметру, так и внутри поселения и поместить в каждую вышку осколок находящегося внутри мешочка кристалла. Как только это будет сделано, тебе следует подняться на центральную башню и сплести магические нити покрывала невидимости. Те самые, что я научил тебя плести, когда надо затаиться и быть незамеченным. Кристаллы передадут твое волшебство друг другу, многократно его усилят, что позволит всем вам спокойно жить и заниматься своими делами внутри магического покрывала, а весь ваш лагерь станет невидимым и недоступным для любого чужака.

– Я понял, – коротко кивнул на объяснения учителя Евпатий. – Но все же, скажи мне, как воеводе удалось, не смотря на произошедшее, убедить всех русичей уйти?

– Месть.

– Месть?

– Ну да, – кивнул маг, – самая обычная человеческая месть. Ты ведь при жизни на земле, когда кочевники убили твоих близких, разве не жил одной лишь местью?

– Жил, – тяжко вздохнул Евпатий. – Значит, они собираются мстить драконоголовым?

– Именно так, – подтвердил слова богатыря Чародей. – А еще я обещал воеводе, что любого русского, неважно из какого времени он будет призван, я буду отправлять в ваше поселение для пополнения.

– Ну, что же, – встал со своего места Евпатий, – тогда мне, наверное, пора собираться к своим?

– Думаю, что да, – утвердительно кивнул Чародей, зная, что ученик не покидает его насовсем.

Вот так, поближе к болотам, где были водяные проходы в подземелья детей драконов, и возникло больше похожее на военный лагерь поселение русичей. С момента его основания русские воины каждый день ходили как можно дальше в болотные топи. Там они подстерегали и безжалостно уничтожали любого, посмевшего выйти на поверхность местного.

Так длилось до тех пор, пока однажды, один из отрядов русских витязей не наткнулся в казалось бы уже хорошо знакомых и изученных болотах на самый настоящий замок, возвышающийся на высоком холме, непонятным образом возникшем среди топей. А охранялся этот замок не кем иным, как местным племенем драконоголовых.

Все были в большом замешательстве и недоумевали, зачем всегда живущим в своих недоступных для других подземельях детям драконов понадобилось возводить среди болот такое основательное укрепление. Даже волшебник Чародей, узнав от своего ученика о болотном замке и месте его расположения, уверенно заявил, что ни высокого холма, ни тем более замка там раньше никогда не было. Уж кто-кто, а он то свой лес знает.

Было предпринято множество попыток, в том числе и магических, узнать, зачем местным понадобился замок среди болот и что он в себе скрывает. Однако стойкие к чужой магии местные свою тайну так и не раскрыли. А взятые живьем пленные упорно молчали.

Тогда было принято решение произвести разведку боем. Собрав значительные силы, русичи предприняли попытку взять болотный замок штурмом. Несколько дней они подтягивали по трясинам и топям свою армию, чтобы взять заветный холм в плотное кольцо. И это было их первой ошибкой, так как за это время местные тоже успели подтянуть в замок значительные силы. Причем их заполненные водой проходы были скорее всего, как когда-то в замке Чародея, выведены прямо внутрь болотного замка. Так что численность своих войск они могли пополнять без особого труда.

Но больше всего без труда отброшенных от стен замка русичей, поразило то обстоятельство что, плечом к плечу с местными со стен их обстреливали амазонки! Живые и невредимые, они посылали стрелы и проклятья в сторону атакующих их воинов, гневно требуя убираться прочь!

Они не вступали в переговоры, игнорировали попытки Евпатия и других нести им слово, а когда слово было принято, то в переговоры вступили только местные драконоголовые. На все вопросы русичей: как амазонки остались живы и почему они сражаются на стороне детей драконов, зачем здесь этот замок – предводительницы местных лишь качали головами и сообщали, что ждут решения совета сестер и владычицы, тогда, возможно, они откроют русичам свои тайны.

Русским воинам не осталось ничего другого, как временно остановить свои попытки штурмовать стоящий на высоком холме замок, а расположившись вокруг него, ждать решения совета сестер и владычицы драконоголовых. Это была их вторая роковая ошибка.

Скорее всего, местные даже не помышляли раскрывать русичам свои планы, они просто тянули время.

Пока войско воеводы ожидало у подножья холма, драконоголовые сами взяли всех русских в кольцо, подтянув по болотам новые силы. Когда русичи распознали подвох, было уже поздно, они были промеж двух огней.

А снова вступившие в переговоры предводительницы местных надменно заявили, что не они начали эту войну, но совет сестер и владычица проявляют милосердие, и если русские оставят все свое оружие и броню, то племя детей драконов отпустит их на все четыре стороны.

Это был позор, позор, альтернативой которому было все же вступить с местными в последний, смертельный бой.

– Если бы не девы-воительницы, – стучал Евпатий по столу кулаком, когда рассказывал Глебу эту историю, – то мы, несомненно, все равно вступили бы в бой! А там авось бы прорвались. Пусть не все и не в болотный замок, но до своего поселения или, в крайнем случае, до замка Чародея мы бы добрались. Ну ничего, будет нам урок! Зато теперь мы так подготовимся, что каждый драконоголовый, защищающий болотный замок, пожалеет, что родился на этот свет! А те магические нити, которыми местные опутали разум дев воительниц, мы с моим учителем снять сумеем! Ну а то, что здесь замешана магия, я не сомневаюсь! По-другому и быть не может, так ведь?

Так или не так, Глеб не знал до сих пор. Но то, что сражение предстоит нешуточное, можно было не сомневаться. Уж слишком тщательно готовился к нему воевода, да и все русичи.

Сам воевода не раз любил повторять, что взять болотный замок для него – это как для великого русского полководца Суворова, взять Измаил. Турецкая крепость считалась неприступной и не раз выдерживала осады, оставляя ни с чем своих врагов. Но и она пала перед гением русской армии.

Глеб поежился от начинающего пробирать холода и сырости, проникающих из-за длительного неподвижного стояния в этом плотном тумане, и снова ушел в свои мысли.

Теперь ему вспомнился плененный монгол, с которым воевода на удивление быстро нашел общий язык и уговорил добровольно служить в русском лагере. Только один момент сильно расстроил предводителя русского войска: оказалось, что на изготовление хорошего монгольского лука уходит не меньше года. А столько времени у русских не было.

Но здесь уже помог Евпатий, а точнее, его учитель, маг Чародей. Волшебник сплел магические нити так, что время, которое необходимо для доведения до кондиции составляющих монгольского лука, сократилось из месяцев в дни, так что производство мощных дальнобойных луков и обучение стрельбе из них войска воеводы быстро набрало обороты.

– Ты ничего не слышишь? – неожиданно толчком в бок, вывел Глеба из своих мыслей стоящий рядом с ним в шеренге воин. – Кажется, какой-то шорох или даже шелест?

Глеб прислушался. Действительно, что-то похожее на далекий шорох донеслось до его ушей.

– Да это, наверно, долгожданный ветерок срывает с деревьев последнюю листву. Глядишь, сейчас и туман развеется, – высказал свое предположение другой стоящий рядом с Глебом витязь.

Собственных мыслей по поводу далекого шороха Глеб высказать не успел. В тумане громко и тревожно раздался звук сигнального рога, трубящего перестроение. Не просто перестроения, а смену линии атаки на противоположную и готовность к бою.

В считанные секунды месяцами отрабатывавшие подобные перемещения воины поменялись друг с другом местами, и теперь там, где стояли пращники, оказались щитоносцы первой шеренги, а их места, наоборот, заняли камнеметатели.

– Неужели в тумане сзади обойти умудрились? – ни к кому конкретно не обращаясь, осведомился сосед Глеба. – Или и того хуже – окружили?

Ответом ему, да и всем остальным, было резкое, как сорванное одеяло, исчезновение тумана и топот многочисленной, стремительно приближающейся вражеской конницы.

– Вот тебе и шорох, – облизывая пересохшие от волнения губы, вслух пробормотал Глеб. – Казалось, что показалось, а оказалось, не показалось.

– Пики в землю! Держать строй! – что есть мочи заорали, повторяя друг за другом, старшины рядов копейщиков. Но воины уже и без них поставили свои длинные копья под сорок пять градусов, направив острия в сторону врага и вверх, а задние концы уперев в землю. Так можно было остановить несущуюся во весь опор конницу.

И копьеносцам это удалось, тем более что враг, который надеялся атаковать сзади и посеять переполох, при виде ощетинившихся копий и успевших перестроиться воинов заметно сбавил темп.

Вражеские конники, пытаясь отвести в сторону или обрубить выставленные против их лошадей копья, сшиблись с первыми рядами копейщиков. Строй ощутимо дрогнул, покачнулся, но выдержал.

Тяжелой коннице не удалось прорвать пеший строй с первого наскока, и завязался тяжелый бой. Ряды копейщиков, как один слаженный механизм, бесперебойно били своими копьями по налетевшему врагу.

Конечно, тяжелее всего было первому ряду щитоносцев, но и воины в этом ряду были самые сильные и бывалые. Они, крепко держа щиты, били врага своими копьями по дуге, от бедра, снизу вверх. У каждого воина первого ряда в большом щите имелась специальная прорезь, через которую и наносился удар копьем.

Второй ряд копейщиков тоже не отставал, они орудовали по врагу своими копьями от плеча, поверх щитов впереди стоящих товарищей, поражая все напирающих и напирающих лошадей противника.

Третий ряд копейщиков бил тоже от плеча, но уже снизу вверх, так чтобы достать рубящегося верхом на коне всадника и свалить его на землю.

Не давали передыху врагу и остальные ряды: арбалетчики, лучники и пращники, не останавливаясь, осыпали напавших с тыла врагов своими болтами, стрелами и камнями.

Но несмотря на все это, враг от своих намерений прорвать строй не отступал. Его конники были хорошо вооружены, а главное, как лошади, так и всадники имели крепкую тяжелую броню.

Много всадников уже было повержено, но и строй копейщиков-щитоносцев редел с каждой минутой. Было ясно, что победа конницы над пешим строем – это лишь вопрос времени.

– Уррагх! Уррагх! Уррагх! – вдруг раздался откуда-то сбоку монгольский боевой клич; это на выручку застигнутому врасплох засадному полку, уже почти сломленному вражескими всадниками, спешила конница Гемябека.

Гемябек лично отбирал себе каждого всадника, и выбор его, что вполне закономерно, останавливался в основном на представителях русского казачества. Он по достоинству оценил умение казаков превосходно держаться в седле, рубиться шашкой так, что каждый из них мог разрубить одним ударом своего врага от плеча до седла, а то, что из дальнобойного оружия они владели в основном только огнестрельным, так это, по словам Гемябека, было даже хорошо.

Татарин любил повторять, что научить не сложно, сложно переучивать. А стрелять из лука таких славных и отважных наездников, настоящих нукеров, он научит. И научит это делать не так, как это принято у большинства народов, привыкших стрелять из лука в пешем строю или со стен крепостей, нет, он научит их стрелять из монгольских луков по-монгольски, на полном скаку, не сбавляя скорости своих коней.

А хитрость монгольской стрельбы заключалась в том, что стрелок не выставлял вперед одну руку, другой натягивая тетиву, прицеливаясь и выпуская стрелу. Нет, у монголов все было наоборот: во время бешеной скачки тяжело сохранить точный прицел на вытянутой руке, поэтому Гемябек учил казаков держать лук перед выстрелом плотно прижатым к груди, а в момент выстрела резко, почти как удар кулака, выбрасывать сжимающую лук руку вперед, а ту, что держит тетиву оставлять неподвижной, лишь успевая спустить тетиву в момент ее максимального натяжения совпадающего с выпрямлением выбрасываемой вперед руки.

Появление ведомых Гемябеком казаков заметно придало сил обороняющимся пехотинцам, и сильно озадачило находящихся в шаге от победы тяжелых всадников врага. Те явно были в замешательстве, что им делать дальше: то ли продолжать попытки прорвать пеший строй, то ли перераспределиться для сшибки с несущимися во весь опор, залихватски насвистывающими и улюлюкающими казаками.

Не желая оказаться между двух огней, вражеский командир отдал приказ немедленно отступить от пешего строя и сгруппироваться для сшибки с более легкими всадниками Гемябека.

Но сам Гемябек идти на сшибку вовсе не желал, он прекрасно понимал, что более тяжелая и бронированная кавалерия врага в ближнем бою опасна его казачьему отряду, так что хитрый татарин прибег к обычной тактике монгольских воинов. Он, как только его всадники приблизились к врагу на расстояние полета монгольской стрелы, приказал своим воинам выпустить по противнику залп особых пугающих стрел. Эти стрелы были сделаны таким образом, чтобы в полете издавать жуткий свист и гудение, словно на врага стремительно несется рой неведомых, страшно рассерженных, огромных диких пчел.

Даже людям, понимавшим, что это жужжат и свистят по-особенному сделанные стрелы, становилось не по себе от их приближения, а уж про животных и говорить нечего. Всадники врага, сидящие верхом на своих хорошо защищенных лошадях, зарядили арбалеты, надежно укрылись от вражеских стрел за своими щитами и выжидали, когда появившиеся на выручку своим всадники сблизятся на расстояние поражающего выстрела из арбалета. Они были уверены, что от свистящих стрел ни им, ни их лошадям большого урона не будет, что броня и щиты должны легко выдержать эту атаку.

Враг ошибся: пугающие стрелы свое дело сделали, среди лошадей врага началась такая паника, какая бывает, когда мирно пасущееся стадо обнаруживает охотящихся на них свирепых хищников.

Кони начали дико ржать и вставать на дыбы, брыкаться и крутиться, совершенно не слушаясь сидящих на спинах всадников и даже норовя их сбросить, чтобы ускакать подальше от падающего сверху, жутко свистящего ужаса.

Конечно, в такой обстановке тяжелая, не привыкшая к подобным фокусам конница врага потеряла всякий строй, а всадники не могли вести прицельный огонь из своих арбалетов и надежно укрываться от стрел за плотными щитами.

Зато казаки Гемябека, не прекращая залихватски насвистывать и улюлюкать, уверенно обстреливали своего врага. Они широкой дугой проскакивали мимо врагов, пытающихся привести в порядок свой строй, и, так и не сближаясь для рубки, залп за залпом выпускали губительные стрелы.

Видя успех Гемябека, командир засадного полка тоже решил наказать дерзнувшую атаковать их с тыла тяжелую конницу. Прозвучал громкий сигнал рога, и ряды пехотинцев, ощетинившись выставленными копьями, тяжелой поступью двинулись на врага.

Как единое целое двигались пешие воины в сторону обстреливаемой Гемябеком конницы врага, ряды пращников, лучников и арбалетчиков уже готовили свои снаряды, чтобы до того, как в дело вступят копейщики, обстрелять наглого, но теперь уже терпящего фиаско врага.

Поняв, что чаша весов победы явно клонится не в его сторону, командир вражеской конницы принял единственно правильное для себя решение в данной ситуации: как можно скорее спасаться бегством, уводя свою конницу от полного уничтожения. Прозвучал приказ, которого уже давно втайне ждал каждый всадник врага, и без всякого порядка и строя остатки тяжелой кавалерии пустились наутек.

Возликовавшие при виде улепетывающих всадников ряды пехотинцев остановились и, подняв вверх свое оружие, огласили округу радостными криками.

Радовавшийся вместе с остальными Глеб, поддавшись азарту, попытался выпустить из своей пращи еще пару снарядов по вражеским всадникам, но испуганные кони последних неслись так быстро, словно и не были закованы в броню и утомлены прошедшим сражением. Догнать вражескую конницу теперь при желании могли только всадники Гемябека.

Было у них такое желание или нет, выяснить не удалось, так как не успела броситься наутек вражеская тяжелая конница, как сразу же тревожный сигнал раздался со стороны расположенного на высоком холме замка. Штурмовавшая его одновременно в нескольких местах армия была отброшена обороняющимися, не сумев завладеть ни одной из стен с первого наскока.

Защитники замка умело прикрывались женскими фигурами, по которым войскам воеводы вести огонь было запрещено. При этом самим воинам на стенах вести прицельный огонь, опрокидывать штурмовые лестницы и швырять огромные бревна, которые с легкостью катились вниз по холму, сбивая с ног атакующих, ничего не мешало.

После первой неудачной попытки воевода решил сгруппировать большинство сил в одном месте, чтобы единой массой кинуться на одну из стен. Но сгруппировать войска никак не получалось, этому мешали ведущие бесперебойную стрельбу и расположенные на площадках замковых башен катапульты. Они швыряли к подножию холма свои тяжелые снаряды, разбрасывая пытавшихся собраться вместе людей. Вот тут-то и раздался сигнал, призывающий на помощь мобильную конницу Гемябека.

Татарин не заставил себя долго ждать; отдав приказ приготовить для атаки другие, специальные стрелы с серповидными наконечниками, он бросил своих казаков к холму и расположенному на нем замку.

Поразить катапультами быстро передвигающуюся конницу Гемябека было значительно труднее, чем более медленных пеших воинов. Раз за разом снаряды, летящие по всадникам, били в пустое пространство, а всадники, в свою очередь, специально передвигаясь зигзагами и волнами, не сбавляя темпа, обстреливали своими особенными стрелами вражеские орудия.

И тонко отточенные серповидные наконечники стрел свое дело сделали. Будто острые ножи, они сумели обрезать и повредить канаты пусковых механизмов катапульт врага, что дало наконец возможность армии воеводы собраться в один кулак.

– Вперед! В атаку! – прозвучала команда, и сотни воинов вновь бросились вверх по холму, штурмовать неприступные стены замка.

– Эх, были бы ворота, – бросил на ходу один воин другому, – мы бы их давно орудиями или тараном пробили да взяли эту чертову цитадель.

– Были бы у пса крылья, он бы за котом полетел, а не под деревом гавкал, – ответил своему товарищу бегущий рядом витязь. – Тут уж ничего не попишешь, не можем мы, как они, под землей в крепость попасть! Да и крыльев у нас тоже нема.

– А я вот слышал, – вмешался в разговор третий, – что в болотном замке не ворота, а особая лестница есть, по ней тоже можно внутрь попасть.

Ему ничего не ответили, все трое, как и множество других, уже достигли стен замка, и было не до разговоров. Воины, всячески укрываясь и уворачиваясь от атак сверху, начали быстро устанавливать штурмовые лестницы и забрасывать на стены крючья.

В этот раз дело пошло лучше, защитники не успевали отбиваться от нахлынувшего в одном месте большого количества людей, и многие из атакующих уже были на стенах. Их количество становилось все больше, они яростно сражались с защитниками замка и уже почти полностью взяли под контроль одну из стен и две башни.

В это самое время, когда штурмующие уже были готовы к мысли, что победа у них в руках, одна из стен замка, кажущаяся единым монолитным целым, вдруг начала двигаться, меняя свою структуру. Под действием расположенных внутри замка механизмов часть стены превратилась в широкую многоступенчатую лестницу, по которой с воинственными криками бросились вниз ее защитники. Они, как нож в масло, вклинились в собравшуюся у соседней стены толпу своих врагов, и завязалась тяжелая рубка.

Как только это случилось, прозвучал сигнал, и засадный полк, в котором находился Глеб, немедленно бросился в сторону чудесным образом появившихся ступеней. Но не успели спешащие проникнуть в замок воины добежать до их подножия, как на самом верху лестницы показались несколько заранее приготовленных тяжелых орудий, готовых угостить нападавших встречным огнем.

– Ложись, рассыпаться! – громко крикнул командир засадного полка, как только увидел, что их готовы расстрелять почти в упор.

– Воздух! – неожиданно для самого себя добавил за командиром Глеб.

Воины немедленно бросились в стороны и залегли, плотно прижавшись к земле, прикрывая руками и щитами головы и располагаясь ногами к торчащим дулам орудий.

Однако выстрелов не последовало, так как бросившиеся до этого вниз защитники замка, значительно уступающие в количестве нападавшим, терпели поражение и сами были вынуждены отступить и бежать обратно вверх по ступеням.

Увидев такое положение дел и поняв, что крепостные пушки, чтобы не попасть по своим, стрелять не будут, командир засадного полка снова поднял своих воинов с призывом бросится в логово врага. Его примеру последовали и другие командиры, штурмующие до этого соседнюю стену замка.

Но прорваться внутрь снова не удалось: одна за другой механические ступени стали уходить обратно в стену как только их покидали ноги отступавших защитников. Штурмующие замок воины воеводы неуклюже падали вниз, ударяясь о землю и валясь друг на друга в кучу.

– Вот гады! – с чувством ударил Глеб рукояткой своего обнаженного для рубки ятагана себе по щиту. До лестницы он добежать не успел и избежал участи неуклюже барахтаться, как другие, более быстрые воины, на том месте, где она только что была. – Ну как их тут возьмешь?!

– Держим стену!

– Держим стену!

– Держим стену! – вдруг раздались сверху крики воинов, которые ранее успели взобраться на соседнюю стену по штурмовым лестницам и выбить с этого участка защищавшегося врага.

Тут же прозвучал новый сигнал, и со стороны леса быстро выехали несколько запряженных лошадьми подвод, спрятанных до этого от врага. На подводах были установлены тяжелые пушечные орудия, специально предназначенные для пробивания толстых крепостных стен и ворот замков. Ранее их не пустили в ход только потому, что среди защитников на стенах было множество женских фигур, которые могли погибнуть при обрушении стены.

Крепкие и сильные лошадки русичей довольно быстро подвезли пушки на нужное расстояние и стали разворачивать дула орудий в сторону замка.

– Как тачанки, – задумчиво протянул Глеб, наблюдавший за перемещением тяжелой артиллерии, – только вместо пулеметов пушки.

– Сейчас лошадок распрягут, колеса подопрут и как жахнут! – весело ответил Глебу один из воинов, тоже глядевший на перемещение орудий.

– Чего рты разинули?! – гаркнул на них и других воинов, невольно превратившихся после неудачной попытки штурмовать исчезающую лестницу в обычных зевак, один из старшин. – А ну-ка, в строй! Бой еще не закончен, вашу мать!

Словно подтверждая его слова, на поле боя вдруг снова неожиданно появился отряд тяжелой конницы врага, которая ранее внезапно атаковала засадный полк и была откинута казаками Гемябека.

Тяжелые всадники напролом бросились к устанавливаемым орудиям и благодаря внезапности и напору быстро смогли пробиться к своей цели. Возле подвод завязался тяжелый бой, многие из закованных в броню конников врага были повержены сопровождавшими подводы ратниками и подоспевшими им на выручку воинами, но и воинов воеводы тоже полегло немало. А главное, тяжелым всадникам удалось с наскока разрушить, повредить и опрокинуть почти половину подвод с пушками.

Воинам, которым до этого удалось освободить стену, тоже приходилось несладко, враг всеми силами пытался их оттуда сбросить, чтобы снова взять под контроль данный участок. Все новым воинам воеводы приходилось карабкаться по веревкам и штурмовым лестницам наверх для поддержки сражающихся товарищей.

– Вот уж не думал, что так скоро свидимся, я даже соскучиться не успел, – сквозь зубы цедил Глеб, подставляя под удары вражеского всадника свой щит и без конца бросая в голове на шестерки игральные кости, чтобы и ему и его бойцам сопутствовала удача.

– Любой ценой сберечь оставшиеся орудия! Любой ценой! – кричал сражавшийся наравне со всеми командир засадного полка.

Но у командира тяжелой конницы врага, похоже, была совершенно противоположная цель, а именно – любой ценой эти самые орудия уничтожить. И надо сказать, что ближе к своей цели был именно враг.

Гемябека на этот раз ждать на выручку было бесполезно, он со своей, уже утомившейся, но боеспособной легкой кавалерией продолжал кружить вокруг замка, ведя бесперебойный обстрел и не давая защитникам починить катапульты, которые без труда могли бы накрыть своим огнем орудия и армию воеводы.

Во всей этой сумятице спокойным, казалось, оставался лишь сам воевода, наблюдавший за ходом битвы со своего командного пункта. Его волнение выдавалось лишь непрекращающимся почесыванием подбородка и перетаптыванием с ноги на ногу.

– Может, уже пора? – обратился к нему с вопросом один из старшин помощников. – Сомнут ведь наших эти треклятые конники, уничтожат орудия.

– Погоди, – не сводя взгляда с поля боя, сказал воевода, – пусть сильнее увязнут, нельзя, чтобы они снова отступили и собрались для нового удара!

– Да куда уж сильнее?! Орудий уже не больше трети осталось! Как тогда замок брать будем?

– Ничего, – успокоил своего собеседника воевода, – орудий и четверти хватит, на то и расчет был.

Оба замолкли, но ненадолго, уже спустя несколько минут воевода решительно махнул рукой и кратко произнес:

– Давай!

Тут же раздался новый долгожданный сигнал, и из леса, с каждым шагом набирая ход, появился еще один засадный полк воеводы. Это были уже не пешие воины, а похожая на вражескую тяжелая конница, которая незамедлительно бросилась на выручку орудиям в тыл вражеской кавалерии. Первым же ударом своих свежих сил засадная конница нанесла заметный ущерб уставшему врагу и отрезала ему путь к отступлению. Теперь победа над тяжелыми вражескими всадниками была лишь вопросом времени.

Оставшиеся тяжелые орудия воеводы, которые теперь оказались в безопасности, наконец были в нужном порядке расставлены и приготовились сделать первый залп по цели.

– Вниз! Все вниз! – раздались крики на той самой стене, за которую велась отчаянная борьба. Это те, кто на ней был, увидели сигнал от пушкарей, что сейчас будет залп.

Все как один воины воеводы по штурмовым лестницам и веревкам устремились сначала вниз, а потом, вместе с другими, прочь от стены.

В это время в замке одновременно на нескольких площадках для катапульт началось какое-то движение и вдруг все расположенные на них катапульты были с грохотом сброшены вниз самими защитниками. А еще через пару мгновений на их местах появились пушки.

– Хитер, зараза! – наблюдая за изменениями в замке, сказал воевода. – Понял, что под стрелами казаков катапульты им уже не наладить!..

Не успел воевода высказаться, как установленные на места сброшенных катапульт пушки начали прицельный огонь по тому месту, где сосредоточились тяжелые орудия наступающих. Первые снаряды в цель не попали, требовалось время на пристрелку, но зато оказавшиеся под обстрелом пушкари запаниковали, начали торопиться, и их первый залп оказался тоже далеко не идеален. Вместо того чтобы выстрелить всем разом по одному месту, они разрядили свои орудия с небольшой задержкой друг от друга, отчего единого удара в стену замка не получилось, и она выстояла.

– Идиоты! – впервые за все время штурма вышел из себя воевода. Он вскочил со своего места, топнул ногой и, размахивая руками в сторону пушкарей, отчаянно закричал: – Один залп, всего один точный залп! Неужели нельзя сосредоточиться для одного залпа?! Их же сейчас всех положат пушками из замка! Да и время, время на исходе!..

– Во разошелся! – вслух сказал сам себе Глеб, который минуту назад получил сильную контузию одновременно правой руки и ноги, из-за чего был вынужден выйти из сражения и теперь скакал на здоровой ноге к палатке знахаря, которая располагалась совсем недалеко от ставки воеводы. – Как будто любимая команда гол не забила, – продолжал комментировать крики воеводы Глеб. – Хотя его понять можно, второго тайма, чтобы отыграться, здесь не будет, и дополнительное время никто не даст.

Пушкари тем временем, хотя и не могли слышать воеводиных негодований, сумели собраться и, несмотря на все ближе разрывающиеся вражеские снаряды, одним разом выплюнули из своих пушек мощные ядра, которые единым целым ударили по нужному месту.

Стена дрогнула, по ней как рисунки маленьких паутинок пошли многочисленные трещины, а потом крепкая каменная кладка разом обвалилась, образовав огромную брешь. Проход внутрь замка был открыт.

– Есть! – радостно крикнул воевода, подняв вверх правый кулак, словно действительно его любимая команда на последних минутах смогла забить решающий мяч.

– Гол! – не смог удержаться от выкрика вслух все еще не добравшийся до знахаря Глеб.

– Вперед! В атаку! – перекрыли своими криками как Глеба, так и воеводу командиры и старшины штурмующих крепость воинов. А те, в свою очередь, тоже громко и радостно вопя, не заставили себя долго ждать и дружно устремились к образовавшемуся проходу.

Вот-вот уже были готовы первые ряды атакующих с дикими криками ворваться через обрушенную стену в замок, но тут вдруг над замком, холмом, на котором он расположен, да и всеми окрестностями раздался новый, не похожий ни на один предыдущий, сигнал. Его звучание не было слишком громким и резким, призывающим к атаке, перестроению или отступлению, звук скорее походил на некую мелодию, по окончании которой все воины, и атакующие, и защищавшиеся, разом затихли и повалились на землю прямо там, где стояли. Перестали с обеих сторон лететь стрелы, затихли пушки, и над всем полем боя повисла такая тишина, что, казалось, ее можно было потрогать руками.

В это же время в проходе сломанной стены со стороны замка показалась могучая фигура Евпатия. Богатырь, размеренно переступая и обходя особо большие обломки, бывшие некогда стеной, миновал проход и, прямо через лежащих и сидящих на земле воинов направился к ставке воеводы.

Никто из еще минуту назад с яростными криками штурмующих замок людей внимания на ученика Чародея почти не обращал. Все расположившиеся прямо на земле воины тяжело дышали, многие сняли шлемы, открыв вспотевшие и запыленные лица, у кого были, достали фляги и жадно пили воду, не забыв поделиться с товарищами.

Навстречу Евпатию, поднявшись со своего места, направился и воевода. Лицо его снова было спокойно, хотя и чувствовалась некая неудовлетворенность и задумчивость.

Они встретились с Евпатием как раз недалеко от того места, где совсем недавно шел ожесточенный бой за тяжелую артиллерию войск воеводы. Сейчас и пушкари, и сопровождавшие подводы ратники, а также другие воины воеводы, так отчаянно сопротивлявшиеся прорыву тяжелой конницы врага, отдыхали рядом со спешившимися конниками врага и тяжелыми всадниками засадного полка.

Командир бывшей вражеской тяжелой конницы Ульвэ в отличие от большинства стоял на ногах, но и он, судя по всему, заметно устал. Ноги рыцаря были широко расставлены, а сам он опирался положенными одна на другую ладонями о рукоять большого двуручного меча. Меч был точной деревянной копией того, что находился сейчас у бывшего представителя ливонского ордена за спиной. Рядом с Ульвэ были его верные друзья: Трувор, Михас и Генрих. Все они оживленно беседовали с командиром тяжелой конницы воеводы и несколькими пешими ратниками.

– Еще чуток, – говорил один из ратников, – и наши были бы в замке!

– Еще чуток, – пробасил ему в ответ Трувор, – и мы прорвались бы к остаткам ваших тяжелых пушек, не дав им сделать залп!

– Не-а, – многозначительно покачал головой командир тяжелой конницы воеводы, – не прорвались бы. А вот если бы команда вас атаковать последовала бы для нас чуток раньше, то и вообще не видать бы вам пушек как своих ушей!

– Да чего вы заладили – чуток да чуток? – передразнивая говоривших, устало вставил свое слово Ульвэ. – Сами же знаете, что чуток не считается.

Евпатий и воевода на говоривших, как и на остальных воинов, внимания не обращали. Они молча протянули друг другу открытые ладони и скрепили свою встречу крепким рукопожатием. Несколько секунд могучего телосложения Евпатий и невысокого роста седой и сухопарый воевода не расцепляли рук и смотрели друг другу прямо в глаза. Наконец оба они дружелюбно улыбнулись, и Евпатий заговорил:

– На этот раз ты был как никогда близок к цели.

– Положа руку на сердце, – уверенно отвечал воевода, – я считаю, что на этот раз замок я взял.

– Но ведь ты не успел до сигнала!

– Сигнал – это лишь наш примерный расчет времени до того, когда к драконоголовым со стороны болот может прийти подкрепление. А если бы не этот туман, то мы вообще начали бы гораздо раньше… Признавайся, туман – это ведь твоих рук дело?

– Моих, – утвердительно кивнул ученик Чародея. – В это время года сплести магические нити для образования плотного тумана очень легко. Конечно, местные подобными магическими техниками не владеют, но нельзя исключать, что в день штурма туман может быть самый настоящий.

– Настоящий туман ты легко прогонишь с помощью сплетенного ветра, – не согласился воевода, – так что можно считать, что ты сегодня играл не совсем честно.

– Вот это да! – искренне удивился Евпатий. – А как же твои сыгравшие решающую роль тяжелые пушки? Это честно? Сам ведь знаешь, что мы хоть и смогли частично осушить болота и обозначить дорогу к болотному замку, но лошади-тяжеловозы, да еще и с груженными тяжелыми орудиями подводами, по ней уж точно не пройдут! В лучшем случае легкая кавалерия проскочит!

– Если сплетешь заклинание облегчения, – хитро улыбнулся воевода, – то пройдут! Причем даже без тяжеловозов, а с обычными лошадками наших казаков. А вот твои напавшие из тумана тяжелые всадники мне тоже неясны. Драконоголовые – они ведь вроде верхом не ездят, так?

– Так, – совершенно не сконфузившись, ответил Евпатий. – Но зато вполне могут ездить амазонки, да и про наемников забывать не стоит.

– Наемников? – переспросил воевода. – Ну ты загнул! Откуда же возле болотного замка наемникам взяться? Даже если драконоголовые пошлют к ним гонца сразу, как только мы будем в пределах видимости холма, на котором стоит замок, то поспеют они никак не раньше подкрепления самих местных!

– Отчего же, – не унимался Евпатий, – если с ними договорятся заранее, то вполне возможно, что они будут у замка еще раньше нас! Может даже, они уже сейчас там.

– Да ну, скажешь тоже, – недоверчиво махнул рукой воевода. – Откуда местным знать о предстоящем штурме? Да и драконоголовые последнее время дальше своих болот нос крайне редко высовывают. Не говоря уже о том, чтобы добраться до лагеря наемников.

– Вот тут не согласен, – тяжело вздохнул ученик Чародея. – Ведь уже не раз приходили слухи, что наемников и местных видели в одном строю. Некоторые даже болтают, будто у драконоголовых настолько все плохо, что их воины покидают родное племя и идут на службу к Черному Барту.

– Чушь, – махнул рукой воевода.

– Я тоже так думаю, – согласился богатырь, – но слухи из пустоты не берутся. Впрочем, главное не это, а то, что, несмотря на всю нашу скрытность, осушение части болот и вот такие тренировки с точной копией болотного замка… в общем, нет гарантий, что врагу это неизвестно.

– Ты имеешь в виду все более частые разговоры о предателе? – тревожно уточнил воевода.

– Мне бы очень хотелось, чтобы это были только разговоры, – тяжело вздохнул богатырь. – Но уж больно часто последнее время недалеко от нашего лагеря то драконоголовый мелькнет, то летучая мышь среди бела дня пролетит. Сам знаешь, чужому к нашему лагерю близко не подойти, значит, кто-то из своих проводит.

– Кого-то подозреваешь?

– Были конкретные подозрения, – уклончиво отвечал богатырь, – но они пока не подтвердились.

– Ладно, – ставя точку в разговоре, вздохнул воевода, – поживем – увидим. Всего все равно не предусмотришь, хотя пытаться, конечно, надо.

Он еще раз внимательным взглядом осмотрел бывшее поле боя, как будто прикидывая, кто же в этом скоплении людей может служить врагу, но увидел лишь переводящих дух и уставших воинов.

Воины уже слегка отдохнули и начали собираться по своим отрядам. Несмотря на то что бой был учебным, все оружие – не настоящим боевым, а деревянным или затупленным металлическим, и даже снаряды, как большие, так и малые, были лишь пустотелыми глиняными, многие воины получили серьезные травмы и повреждения. Некоторых даже несли к палатке лекаря на носилках.

– Ничего, – тихо сам себе проговорил воевода, – как говорил Суворов: тяжело в учении, легко в бою, – он остановил свой взгляд на точной копии болотного замка. Много сил и времени ушло на его строительство, проходившее в полной секретности и даже под завесой магического тумана, до поры скрывающего, что там идет стройка даже от своих.

Замок был точной копией настоящего, даже холм, на котором стоит замок, был насыпан той же величины, что и его оригинал, правда, копией только внешней, как замок был устроен внутри, никто не знал. Но это русичей не останавливало, лишь бы суметь отбить у драконоголовых амазонок, а потом, пусть даже силой, вернуть их себе, дальше будет видно. Если их заколдовали какой-то магией, повернувшей их против своих, то поможет маг Чародей, а другого варианта никто рассматривать и не хотел.

– Три дня, – уже поворачиваясь, чтобы уходить, бросил воевода Евпатию, – три дня на отдых, а дальше выступаем. Хватит уже учений и репетиций, думаю, мы готовы.

– Я в этом уверен, – нисколько не сомневаясь в своих словах, твердо заявил ученик Чародея. – Пришло время местным вернуть то, что им не принадлежит, и ответить за то, что они сделали.

Воевода согласно, но несколько задумчиво закивал и направился обратно в сторону своей ставки, за которой была лечебная палатка. Надо было навестить и приободрить раненых.

Несмотря на множество помощников, с наплывом раненых знахарь справляться не успевал, и к нему выстроилась целая очередь. Стоял в этой очереди и Глеб, который на одной ноге с поднятым коленом другой, был похож на ловящую лягушек цаплю.

– Эх, девоньки наши девоньки, – причитал хлопочущий возле раненых лекарь, – вас бы сюда, мигом бы все излечились.

Несмотря на то, что все знали, что лекарь имеет в виду амазонок, обладающих артефактами и способностями ускорять процессы восстановления и лечения, Глеб не выдержал и громко произнес:

– Ну да, чем твою горькую кислятину пить да вонючими мазями натираться, я бы тоже лучше с девоньками побыл.

Все находящиеся вокруг раненые воины дружно захохотали. Даже те, кто, казалось, был оглушен и лежал неподвижно на носилках, приподнялись и гоготали вместе с остальными.

Улыбнулся шутке Глеба и подошедший воевода, он знал, что Глеб за свое недолгое пребывание в русском лагере-поселении сумел прийтись по душе большинству его обитателей. Его открытый, честный, но в то же время упорный и смелый нрав нравился и воеводе.

Невольно главе русского лагеря пришли в голову мысли о том, что, так или иначе, а настоящий штурм болотного замка не пройдет без реальных смертей и потерь. Там бой будет не на жизнь, а на смерть, и многим ни лекарь, ни даже, при хорошем раскладе, девы-воительницы, уже не помогут. Думать об этом было тяжело и совсем не хотелось.

Как и было условлено, после трехдневного отдыха отведенного на восстановление, почти все воины русского лагеря стройными рядами двинулись к болотному замку. В поселении осталась лишь небольшая обязательная стража, воины которой откровенно печалились тому обстоятельству, что им не придется участвовать в предстоящем сражении.

– Ничего, – подбадривали их уходящие, – стерегите наш общий дом, а мы скоро в него с девичьими песнями да веселыми плясками вернемся!

Провожающие воины ничего не отвечали; уже через час поселение так опустело, что им казалось, будто они охраняют самих себя.

Когда основное войско покинуло лагерь и всего немного углубилось в лес, многими были замечены сразу две вспорхнувшие летучие мыши.

– Сбейте, сбейте их во что бы то ни стало! – тревожно крикнул наблюдавший за полетом крылатых тварей Евпатий.

В воздух тут же были выпущены десятки стрел, и даже грянуло несколько ружейных выстрелов, но цели они не достигли. Мешали густо расположенные ветки деревьев, да и сами мыши набрали высоту и устремились прочь так стремительно, что ни пулей, ни стрелой их, казалось, уже не настигнуть.

Очередной раз собственную удачу решил испытать и Глеб: когда маленькие летуны уже практически скрылись за ветками деревьев, он быстро крутанул свою пращу и, казалось наугад, швырнул камень.

– Попал? – устремил на него свой взор ученик Чародея.

– Да откуда же я знаю, – пожал плечами Глеб, – во всяком случае, я старался. Зажигалка при мне, кубики, как обычно, легли на шестерки.

– Есть! – вдруг донесся из глубины леса радостный крик кого-то из воинов, и меньше чем через минуту в руках Евпатия было уже мертвое, но еще теплое маленькое крылатое существо.

– Бьешь ты, конечно, метко, – разочарованно сообщил Евпатий Глебу, – но уж больно сильно. Какой теперь от нее, мертвой, толк? Поди теперь разбери, посланник это к Некроманту или обычная, не наделенная магией мышь.

На самом деле Евпатий не был уверен и в том, что ему удалось бы нащупать или разгадать содержащуюся в летучей мыши магию, даже если бы она осталась жива. Гораздо больше его беспокоило то, что второй крылатой твари, потенциально являющейся посыльной к Некроманту, удалось уйти.

– Кто видел, откуда взлетели твари? – обратился с вопросом ученик Чародея к окружавшим его воинам.

Сразу несколько конных и пеших ратников указали в одном направлении. Не задумываясь, Евпатий быстро покинул седло своего коня, и, продираясь сквозь лесные заросли, как можно быстрее направился к указанному месту.

Через какое-то время, он неожиданно почти нос к носу столкнулся со следопытом Прошкой.

– А ты что здесь делаешь? – нахмурив брови, сурово спросил богатырь.

– То же, что и ты, – пожал плечами Прохор, присаживаясь на корточки и рассматривая ближайшую к нему обросшую мхом кочку, – пытаюсь найти, кто мог выпустить летучих мышей.

Евпатий еще раз сурово и недоверчиво взглянул на следопыта, а потом посмотрел на то место, которое изучал Прошка. На мху виднелся чуть заметный отпечаток чьей-то ноги, но чьей – Евпатий определить не мог. Одно было точно: отпечаток был явно меньше подошвы обуви, которая была на следопыте.

– Куда же он делся? – вслух проговорил Прохор, осматривая землю вокруг. – По деревьям, что ли дальше побежал?

Вместо ответа Евпатий присел на корточки, сунул руку как можно глубже в мох, прикрыл глаза и сосредоточился. Почти сразу от переплетающихся корней пошла информация о большом количестве направляющихся в одну сторону человеческих и лошадиных ног – это были ноги и копыта идущих на штурм болотного замка русичей.

Разочарованный ученик Чародея еще немного просидел на корточках, прислушиваясь к своим ощущениям, но это было все равно что пытаться услышать писк комара среди грохочущей канонады орудий.

Евпатий уже собрался прекратить свои попытки, как вдруг от корней совсем недалеко расположенного дерева пошла информация, заметно отличающаяся от других. Рядом с деревом, а возможно, и на нем кто-то был. Кто-то, гораздо больший, чем птица или лесной зверек. Да, сомнений не было, на дереве сидел человек.

Евпатий быстро выпрямился, рванул меч из ножен и устремился к высокой сосне. Вслед за ним бросился и следопыт Прошка, сразу уяснивший, что Евпатий что-то почувствовал.

Сначала богатырь в густой кроне сосны ничего разглядеть не смог, но потом он увидел, что одна ветка как будто толще и темнее других. Приглядевшись, Евпатий понял, что ветку пытался изобразить прячущийся на дереве человек.

– А ну слазь! – грозно крикнул снизу Евпатий. – Слазь, и возможно, мы сохраним тебе жизнь!

Вместо ответа то, что было до этого веткой, словно черная тень, резко метнулось за ствол, уходя из поля зрения следопыта и ученика Чародея.

– А ну не балуй! Некогда нам тут в прятки играть! – зло крикнул снизу Евпатий, обходя дерево и пытаясь увидеть место, куда переметнулся одетый в темное человек. Вместе с богатырем обошел дерево и Прохор.

Вместо ответа следопыт и Евпатий вдруг отчетливо увидели среди веток смотрящую на них морду драконоголового, а еще через секунду что-то упало к их ногам, раздался громкий хлопок, и все заволокло едким непроглядным дымом.

Когда дым рассеялся, а Прохор и Евпатий откашлялись, на дереве уже никого не было, да и вокруг тоже. Тщетно ученик Чародея пытался снова и снова засовывать в землю пальцы и нащупывать тонкие нити грибниц и корни растений – ничего необычного он так больше и не заметил.

– Ерунда какая-то, – зло сплюнул себе под ноги Евпатий, когда они с Прохором ни с чем возвращались к продолжавшим свое движение русичам, – никогда раньше не видел, чтобы местные по деревьям, да еще так ловко, скакали. Да и мыши эти… ну не могут же быть драконоголовые заодно с Некромантом. Хотя…

Ученик Чародея замолчал, они с Прохором быстро нагнали и присоединились к остальным русичам, заняв каждый свое место среди идущих на штурм воинов. Вся армия воеводы старалась продвигаться как можно быстрее и тише, чтобы застать обитателей замка на болоте врасплох. Все шло, как было задумано, никаких лишних задержек или непредвиденных проволочек. Так что точно в заранее определенное время первые ряды конных воинов авангарда, состоящие в основном из казаков Гемябека, встретились с первыми постами несущих здесь постоянное дежурство русичей.

С тех самых пор, когда впервые был обнаружен появившийся чудесным образом среди болотистого леса холм и стоящий на нем замок, русские воины не переставали нести вокруг холма скрытую стражу и вести постоянное наблюдение.

– Все тихо? – спросил один из казаков у появившихся из густого кустарника дозорных воинов.

– Тихо, – кивком головы подтвердил старший. – Дозорные по стенам ходят, да в башнях иногда кто мелькнет. Ничего особенного, все как всегда.

– Ну и хорошо. – удовлетворенно кивнул казак, – Иван, Степка, давайте мухами к Гемябеку и воеводе, доложите, что все путем, местные пока ничего не подозревают. Казаки в ответ дружно кивнули, развернули лошадок и мигом поскакали обратно к основным силам войска. Пока скакали, с неба неожиданно, сначала маленькими снежинками, а потом густыми белыми хлопьями начал падать снег.

– Смотри-ка, – уворачиваясь на скаку от веток лесных деревьев, обратился Степан к Ивану, – вот и первые белые мухи полетели.

– Так зима же на носу, Степка! А снежок – это даже хорошо, бой-то предстоит жаркий, хоть снежком маленько охладимся! – весело и задорно, как будто впереди не смертельная кровопролитная битва, а очередные учения, крикнул казак Иван.

Когда подъехали к основным войскам, снег уже валил так, что на головах и плечах воинов образовались небольшие холмики, а усы, бороды и брови воинов стали белыми.

– Прямо армия дедов морозов, – ежась от наступившего холода, выпуская пар изо рта и оглядываясь по сторонам, изрек стоящий в строю Глеб. – Скорее бы уже тылы подтянулись, а то снегурочки в замке заждались небось.

Пока подходил слегка отставший арьергард, старшины и командиры во главе с воеводой еще раз оговаривали план атаки и действия в случае возникновения тех или иных ситуаций. Известие казаков о том, что в болотном замке все спокойно, восприняли сдержанно, но с радостью. Один лишь Евпатий был чем-то не на шутку встревожен, постоянно ловил в ладони падающие снежинки, смотрел, как они тают, а потом ловил новые. Последних наставлений воеводы о предстоящей атаке он практически не слышал.

– Евпатий! Евпатий! Да ты что, оглох, что ли? – повысил голос воевода на рассматривающего очередную снежинку ученика Чародея.

– А? Чего? – встрепенулся богатырь, как будто его только что неожиданно разбудили. – Да нет, это я так, задумался что-то.

– Я говорю, – продолжил воевода, – облегчающие заклинания перестают действовать. Тебе надо срочно обойти всех, кто везет и несет разобранные катапульты и орудия, чтобы сплести новые. Нельзя, чтобы была задержка во время их сборки.

– Да, да, конечно, я все сделаю, – как-то отрешенно закивал Евпатий. – В нужный момент, они будут готовы, чтобы подняться выше по холму и обстрелять стоящий на вершине замок.

– Ну и славно, – думая, что некая растерянность ученика Чародея – это волнение за предстоящую битву и ожидание, что принесет за собой освобождение амазонок от местных, сказал воевода. – Давайте все по местам. Как там, тылы уже подошли?

– Да, подошли! – дружно ответили воеводе сразу несколько голосов. – Уже даже озябнуть успели!

– Тогда начинаем! – приказал воевода, и его приказ мигом разнесли по всему войску.

Армия тут же разделилась пополам, и словно две людские реки, воины двинулись по лесу в разные стороны, чтобы взять холм со стоящим на нем замком в плотное кольцо. Когда все старшины отправились к своим отрядам и воевода остался один, к нему подошел Евпатий и тихо, чтобы никто не услышал и не была посеяна паника, произнес:

– Этот снег, с ним что-то не так.

– Говори прямо, – воевода нахмурил брови, – что ты почувствовал?

– Я почувствовал в нем магию.

– Магию?

– Ну да, помнишь, как тот мой туман во время последнего учебного боя, он ведь был не сам по себе, это я его сплел. Здесь что-то очень похожее, этот снег и холод – их кто-то создал.

Воевода нахмурился еще больше, тяжело вздохнул, а потом стал прохаживаться взад-вперед. Снег, о котором шла речь и который успел нападать уже по щиколотку, словно издеваясь, постоянно поскрипывал под подошвами воеводы на усиливающемся морозе.

– Ладно, – спустя минуту наконец изрек глава всего войска русичей, – размышлять сейчас, что за магией смогли овладеть местные или какие магические силы пришли им на помощь, – бесполезно. Только время зря потеряем. Давай-ка лучше прикинем, чем нашей армии может грозить это внезапное похолодание и снег.

– Да я уже поразмышлял, – пожал плечами Евпатий. – Кроме того, что с такими темпами снегопада, через несколько часов могут образоваться труднопроходимые сугробы, мне ничего на ум не пришло. Ты у нас голова, тебе и решать.

Воевода снова нахмурив брови стал прохаживаться из стороны в сторону. Но как он ни старался, и ему никакая угроза от снегопада и легкого мороза в голову не приходила.

– Ну значит, нам надо поторопиться! – наконец произнес он. – Трубите немедленную атаку! Никуда они от нас не денутся!

Как обычные воины, так и их командиры были сильно удивлены, что сигнал к штурму прозвучал задолго то того, как холм был взят в плотное кольцо. Русичи успели образовать в окружающем холм лесу лишь что-то вроде подковы, но приказ есть приказ, начальству видней.

Оглашая окрестности единым, неистовым, все нарастающим ревом, армия воеводы покинула лес и устремилась к замку. После многочисленных тренировок все действовали очень слаженно и быстро. Воины помнили: от скорости их действий зависит успех так долго и тщательно готовящейся операции.

Но не успели первые русичи показаться из леса, как от замка, вниз по холму, вдруг прокатилась волна влажного ледяного ветра. Каждому воину в лицо ударили маленькие ледяные иголочки и обдало влажным холодным воздухом. Ощущение было такое, словно кто-то огромный дыхнул на них своим ледяным дыханием.

– Не робей, ребята, быстрей добежим, быстрей согреемся!

– Вперед! Устроим драконьим мордам жаркую встречу!

– А ну, кто первый сбросит местного со стены?! Подбадриваемые собственными криками, русичи побежали вверх по холму, неся с собой осадные лестницы и штурмовые крючья. Однако не успели они миновать подножие холма, как ощутили, что буквально не могут устоять на ногах. Последний холодный и влажный порыв ледяного ветра превратил высокий холм в большую ледяную горку. Ее словно заранее облили немалым количеством воды, замерзшей на сильном морозе.

Подъем на холм был достаточно крутым, и мало кому из воинов удавалось достичь хотя бы его середины. Все они, рано или поздно, поскальзывались и катились вниз, увлекая за собой и карабкающихся снизу товарищей.

Лед был настолько плотным и крепким, что даже попытки уцепиться за него штурмовыми крючьями к успеху не приводили. А старания взобраться на холм с наскока и верхом, под углом к склону, также привели к фиаско. Копыта лошадей не могли зацепиться за гладкий скользкий лед, и они вместе с всадниками кубарем летели вниз.

Наблюдая за развернувшейся картиной, воевода держался за голову: такого ни он, ни кто-либо из старшин предположить до штурма не мог. А время меж тем неумолимо шло, а значит, к замку снова могло успеть подкрепление местных, а русским снова не суждено будет взять болотный замок.

Единственным утешением было пока то, что со стен замка за неуклюже барахтающимися внизу воинами, только наблюдали. Никто не пытался вести обстрел ни орудиями, ни катапультами, ни стрелами, хотя высота замка вполне позволяла безнаказанно расстрелять тех, кто осмелился вновь бросить вызов местным и находящимся у них девам-воительницам.

Спустя четверть часа, когда запыхавшиеся от бесполезного занятия воины уже все с меньшим азартом пытались подняться на холм и по-прежнему кубарем скатывались вниз в наваливший к подножию снег, со стен замка прозвучал привлекающий всеобщее внимание громкий сигнал. Воины невольно остановились и посмотрели вверх: на вершине одной из башен стояла женская фигура с высоко поднятой вверх левой рукой.

– Несем слово! – громко крикнула она, а отразившееся от леса эхо несколько раз добавило: – Ово, ово, ово!

Командирам русичей был заранее отдан приказ воеводы: ни в коем случае не вступать в переговоры с драконоголовыми. Это неминуемо приведет к потере времени, а значит, и к проигрышу. Но сейчас, когда все пошло совсем не так, как ожидалось, да и в переговоры пытались вступить не местные, а девы-воительницы, все ждали, какое решение будет принято воеводой.

Воевода тяжело вздохнул, но понял, что другого выхода, кроме как вступить в переговоры, у него сейчас нет. Он вышел из леса на открытое место, поднял высоко вверх правую ладонь и громко крикнул:

– Мы принимаем ваше слово!

По рядам русского войска тут же прокатился характерный ропот. У кого-то, считавшего, что преодолеть снежную гору все-таки можно, это был ропот негодования, а у кого-то, в основном у тех, кто уже не раз кубарем скатился вниз, – ропот облегчения и одобрения. Так или иначе, но воевода свой выбор сделал, и теперь оставалось лишь наблюдать, что будет дальше.

А дальше одна из стен болотного замка чудесным образом трансформировалась, из нее выдвинулись ступени, ведущие от самого верха и до земли, а на вершине стены показалась смешанная группа местных и дев-воительниц. Всего их было одиннадцать – шестеро драконоголовых во главе с самкой предводительницей и пятеро амазонок. Все они начали спускаться вниз по ступеням, чтобы вступить в переговоры с русичами.

– Интересно, – как обычно в моменты сильного волнения, начал бормотать себе под нос Глеб, – а они вниз с горки на собственных попах поедут? А то я что-то не вижу, чтобы у них санки или лыжи были с собой прихвачены.

Глеб, словно маленький ребенок, вытягивал шею и вставал на цыпочки, чтобы сквозь плотные ряды воинов хоть одним глазком разглядеть легендарных дев-воительниц, из-за которых был затеян весь этот сыр-бор. Но уловить знакомые с детства образы молодых, полуобнаженных, прекрасных девушек с ниспадающими на плечи волосами и волнующей походкой, он так и не сумел. А рассмотрел он вот что.

Совершенно спокойно, будто и не было никакого гладкого и скользкого льда, в сопровождении драконоголовых вниз спускались самые обычные воины. На них были самые обычные кольчуги и шлемы, наручни и поножи, в руках они несли похожие на полумесяцы щиты и короткие копья. За поясом каждой амазонки можно было разглядеть небольшой боевой топорик на длинной рукояти. У одних этот топорик был с двумя, расположенными с разных сторон лезвиями, у других – с одним узким и длинным, но имеющим обух в виде удлиненного четырехгранного или круглого молотка. При каждой воительнице были лук и туго набитый стрелами колчан.

Единственное, чем спускающиеся амазонки отличались от воинов-мужчин, это заметно, особенно на фоне могучих и крепко сложенных местных, более низким ростом и узостью в плечах. В их движениях и манерах совершенно не было ничего сексуального или отличительно женственного. При ходьбе они вовсе не пытались, словно модели на подиуме, ставить одну ногу перед другой, а наоборот, шагали широко и слегка растопырив наружу колени. Последнее обстоятельство ясно свидетельствовало о том, что девы-воительницы много времени проводят в седле.

Увидев все это, Глеб даже немного разочаровался, но факт оставался фактом: вместе с драконоголовыми к подножию холма спускались действительно воительницы, а не вышедшие привлечь внимание мужских глаз красотки.

Когда делегация из болотного замка спустилась вниз, русичи смогли разглядеть на всех ее участниках прикрепленные ремнями к подошвам ботинок дополнительные пластины с металлическими шипами. Именно эти шипы и позволяли драконоголовым и амазонкам так спокойно двигаться по гладкому льду.

– Смотри-ка, – с особой злобой и враждебностью взирая со своего коня на драконоголовых, заговорил Ульвэ, – а они про наступление быстрой зимы и гололед, похоже, знали заранее.

– Это точно, – согласился с ним Трувор, – знали и подготовились. Если бы не сила слова, я бы с удовольствием сейчас разул всю их компанию, ну конечно. кроме дам, а их мерзкие головы отделил от тел и надел на свое копье! Заметьте, что вон ту, без конца лижущую воздух самку, я дамой вовсе не считаю. Она ответила бы мне за смерть нашего Виктора и мой сломанный позвоночник, как и любой другой из их мерзкого племени!

Злобные улыбки находящихся рядом с Трувором Ульвэ, Михаса и Генриха дали понять, что они полностью согласны с его словами и думают точно так же. Любой из них испытывал ненависть к драконоголовым не меньше, чем оставшиеся без дев-воительниц и своих возлюбленных русичи. А то, что их верного друга убили не те местные, что шли на переговоры, рыцарей вовсе не волновало, они просто жаждали расправы и мести.

Как и остальные, наблюдал за шествием делегации болотного замка и Евпатий, но в отличие от рыцарей его внимание было больше приковано к девам – воительницам, чем к местным. Ученик Чародея очень надеялся, что среди амазонок участвовать в переговорах будет их королева и его возлюбленная Орития. Сам Евпатий все еще находился не на открытом месте, а на границе леса, где оставался скрытым от глаз вместе с пушкарями, их тяжелыми орудиями, а также уже собранными и готовыми к бою катапультами.

Когда ученик Чародея окончательно убедился, что его возлюбленной среди амазонок нет, то сосредоточился на том, чтобы суметь обнаружить магические нити, которыми, как он считал, должны были быть заворожены девы воительницы. Но как ни старался Евпатий, никакого присутствия чужеродной магии у амазонок он не обнаружил.

Тем временем несущие слово местные и амазонки уже спустились к подножию холма и, минуя расступающиеся ряды русских воинов, подошли к воеводе.

– Нам нужен ученик Чародея, – коротко и ясно, без лишних предысторий произнесла вышедшая вперед самка драконоголовых.

– Я здесь, – тут же громко отозвался выходящий из-за деревьев Евпатий, не дав воеводе даже подумать, что ответить драконоголовым. Богатырь, не переставая пытаться нащупать заворожившие дев-воительниц нити, подошел ближе к делегации. – Что вам нужно? – добавил он, глядя на амазонок, хотя переговоры вела предводительница местных.

– Нужно это скорее вам, а не нам, – надменно заметила драконоголовая.

– Неужели? – тут же с явной издевкой в голосе подхватил Евпатий и в упор посмотрел на предводительницу. – Почему же тогда не мы, а вы несете сейчас слово и вместо того, чтобы честно сражаться, вступаете в переговоры?

– Ну, видимо, потому, что мы знаем то, чего не знаете вы, – спокойно начала отвечать предводительница местных. – А сражаться нам пока не с кем, подумаешь, нескольким тысячам воинов вздумалось побарахтаться у подножия холма, – уже с иронией продолжила она, – нам-то с этого, что за беда?

После последних слов на скулах Евпатия от злости заиграли желваки, а ладони сжались в крепкие кулаки. Сейчас он тоже жалел о силе слова – слова, которое принял воевода, а значит, и все русское войско. Но богатырь заставил себя успокоиться, не хватало еще доставлять удовольствие врагу тем, что он взбешен от собственного бессилия и бессилия войска русичей.

– Говори по делу, – кратко бросил он. – Или вы сюда явились, чтобы снова потянуть время? Ждете подхода подкрепления?

– Нет. Совсем нет. Мы явились сюда вовсе не для этого, – коротко отчеканила самка драконоголовых.

Она сделала знак одному из своих воинов, и тот тут же снял со своих ног усеянные небольшими шипами гибкие металлические пластины. Предводительница, забрав пластины у своего воина, протянула их Евпатию и сказала:

– Совет сестер и владычица приглашают тебя посетить замок, но только тебя одного.

– Зачем? – первое, что нашелся сказать искренне удивленный Евпатий.

– Ну, видимо, затем, – наконец-то вступил в разговор молчавший до этого воевода, – чтобы лишить нас поддержки пусть не полноценного мага, но хотя бы его ученика. Вы нас что, совсем за идиотов держите?

– Не держим, – без всякого пафоса парировала драконоголовая, – но ваши сомнения вполне понятны, и мы были к ним готовы, – она кивнула головой в сторону безучастно и спокойно стоящих на своем месте амазонок. – Покажите им печать.

Одна из дев-воительниц тут же достала из-за пазухи небольшой продолговатый кожаный футляр, извлекла из него скрученный в трубку лист бумаги и протянула стоящим рядом Евпатию и воеводе. Ученик Чародея и глава войска русичей переглянулись, взглянули на молча державшую в вытянутой руке свиток амазонку и взяли бумагу.

Свиток был прошит суровой нитью и скреплен печатью из застывшего воска. Увидев оттиск печати, Евпатий невольно заволновался: на нем было изображение двух вытянутых рук с развернутыми вверх ладонями, а на каждой ладони сидела маленькая птичка. Богатырь знал, что на правой ладони изображен соловей, на левой – журавленок. Обе эти птички были символом амазонок, а подобный оттиск печати мог быть сделан только с медальона, который всегда висел на шее Оритии.

– И что сие означает? – Евпатий поднял глаза и вопросительно уставился на давшую ему опечатанный сверток амазонку. Та ничего не ответила, но вместо нее в разговор снова вступила предводительница местных:

– Сорви печать, разверни свиток, и все поймешь, – сказала она.

Евпатий чуть помедлил, а потом решительно сорвал восковую печать и развернул бумагу. Стоявший рядом с ним воевода сразу склонился ближе к богатырю, и они оба принялись читать написанное внутри послание.

Текст был следующий: «Данная грамота выдана мной, королевой амазонок Оритией, для ведения переговоров с русичами и любыми их союзниками. Предъявительница сего документа может говорить от имени всех амазонок, так как будто это говорю я, королева амазонок Орития».

Больше на бумаге ничего не было, а как только воевода и Евпатий оторвали глаза от текста, та самая амазонка, что ранее его передала, вскинула вверх левую руку и громко отчеканила:

– Несу слово! Я несу слово от имени всех амазонок ученику Чародея Евпатию и заверяю его в том, что если он примет слово и согласится пройти в замок, то ни один волос не упадет с его головы и он покинет замок целым и невредимым. Приняв слово, Евпатий тем самым клянется, что все то, что он увидит и узнает в замке, не будет им рассказано, написано или каким другим образом передано по собственной воле кому-либо другому, – амазонка внезапно прервала свою речь, но руку оставила поднятой высоко вверх, ожидая, примет ли слово Евпатий.

– Как по написанному шпарит! – сказал после быстрой речи амазонки воевода и на всякий случай, крепко ухватил богатыря за правое запястье. – Ты только, Евпатий, соглашаться не спеши, давай-ка вместе подумаем. Одна голова, как известно, хорошо, но две-то лучше.

Богатырь, который при желании с легкостью освободился бы от руки воеводы, нахмурил брови и еще раз внимательно посмотрел на текст грамоты. Сомнений не было, каждое слово было написано рукой его возлюбленной, но все равно что-то здесь было не так.

– Сам посмотри, – добавлял неопределенности воевода, – под текстом ни даты, ни указания, кому эта грамота конкретно выдана. А бумага на предъявителя – это как-то все очень странно. Да и почему сама королева не изволила явиться?

– Но почерк-то ее… – еще раз осматривая грамоту, сказал Евпатий. – Да и печать, печать тоже сделана с ее медальона и, кстати, артефакта.

– Как будто ты не знаешь, что медальон можно и украсть или даже снять с мертвого тела! А почерк при желании и подделать нетрудно, – скептически заметил воевода, а потом, наклонившись к уху Евпатия отчетливо прошептал:

– Не принимай слово! Лучше снова отступим, подготовимся еще лучше, а потом без всяких переговоров возьмем наконец этот замок, поквитаемся с местными и освободим амазонок! Когда-то мы лишились дев-воительниц, не хватало еще, чтобы теперь мы потеряли тебя, а Чародей – своего ученика!

Евпатий снова нахмурился, заиграл скулами и, опустив голову, не мигая, уставился в белый снег у себя под ногами. Воевода был прав, и он это понимал. Амазонка, а тем более амазонка, связанная магическими нитями, пусть он их так и не почувствовал, вполне сейчас могла приносить себя в жертву и, неся слово, уже его нарушать. Нарушать тем, что не имела она на самом деле никакого права нести слово от имени всех амазонок, а значит, скоро ей не миновать быстрой смерти от старости. Но это только в том случае, если грамота действительно была фальшивкой.

Ученик Чародея поднял глаза и снова внимательно осмотрел дев-воительниц. Как-то вот именно их он почему-то почти не помнил. Возможно, что они были из числа тех, кто не очень-то хотел объединяться с русичами в семьи и жить в одном поселении, а потому всегда держались особняком. Да, кажется, вот именно эта, которая сейчас несла слово, и была у них своеобразным лидером. Может, Орития и правда мертва? Тогда кто королева? Вот эта, несущая сейчас слово и вовсе, стало быть, не рискующая умереть от старости?

Богатырь вдруг понял, что размышления и предположения лишь еще сильнее его путают и добавляют нерешительности. А решать было надо – либо принимать слово и идти в замок, либо отвергнуть и возвращаться в безопасный лагерь-поселение. Он напоминал себе сейчас маленького мальчика, стоящего на берегу лесного озера, раздираемого желанием искупаться, но боящегося коварных русалок, водяного и просто утонуть. А купаться так хотелось! Вот и в замок ему тоже хотелось, хотелось до безумия!

Он устремил взгляд на его высокие и неприступные стены, потом обвел как будто бы прощальным взглядом воеводу, ждавших его решения воинов, лес, в котором еще скрывалась часть войска русичей, а в неприступных дебрях бродили болотные великаны и шныряли болотные крысы. В этом же лесу был скрыт лагерь русичей, владения Чародея, а в самых трясинах и топях были водяные проходы в недоступные для людей подземелья драконоголовых.

«Ладно, – сам себе мысленно сказал богатырь, – бог не выдаст, свинья не съест. А жалеть лучше о том, что сделал, чем о том, что сделать побоялся». Так Евпатий не раз еще до попадания в этот мир наставлял своих воинов.

– Я принимаю слово! – подняв вверх правую ладонь, громко сказал он. – Пошли в замок?

– Нет, – покачала головой на его предложение предводительница местных, – в замок ты пойдешь сам. Там тебя давно ждут и сразу впустят. А мы останемся здесь до твоего возвращения, будем кем-то вроде заложников, пусть даже, по вашему мнению, и недостаточно весомых за самого ученика Чародея.

Евпатий вдруг резко шагнул к драконоголовой, сузил глаза и, взяв ее за грудки, не своим голосом произнес:

– Запомни, самка, если я не узнаю там чего-то такого, что заставит меня любыми способами убедить воеводу и остальных бросить нашу затею, то ты будешь первой, кому я лично вырву ваш раздвоенный язык!

Богатырь перевел суровый взгляд на дернувшихся для защиты своей предводительницы самцов племени детей драконов и, отпустив самку, добавил:

– А вы будете следующими после нее! Чтобы остальным никогда больше не хотелось вести себя надменно с учеником Чародея и продолжать скалить морды, когда и так уже все решено!

Впервые за все время переговоров в глазах местных на долю секунды мелькнуло что-то очень похожее на испуг, но Евпатия это уже не интересовало. Он молча прикрепил к подошвам своей обуви пластины с шипами и, не оглядываясь, стал подниматься по обледенелому холму к замку.

По мере приближения к каменным стенам все сильнее ощущалось присутствие некой могучей и непонятной силы. Ученик Чародея несколько раз нагибался, трогал пальцами лед, который вроде и был настоящим, но возник явно при вмешательстве магии. И отчего-то все отчетливей приходило осознание и чувство того, что сила, создавшая снег, лед и всю эту слишком быстро наступившую зиму, сама к магии очень устойчива и невосприимчива. Так же, как почти невосприимчивы к чужой магии и сами драконоголовые, но намного сильнее. Что ж, возможно, скоро он узнает, что это за сила.

За подъемом Евпатия на холм молча и с тревогой наблюдали все участники неудавшегося пока штурма. Они видели, как богатырь подошел к стенам, поднялся на них с помощью выдвигающихся ступеней, а потом и вовсе исчез из поля зрения. Потянулись тяжелые минуты ожидания.

Уже через четверть часа особо решительно и враждебно настроенные по отношению к драконоголовым воины стали поглядывать на них с явной угрозой. Многие из них шли сюда готовые умереть за правое дело, так что им было вовсе не страшно нарушить слово и убить местных – даже ценой быстрого превращения в дряхлых стариков и смерти.

Сами же драконоголовые были весьма спокойны и лишь, как обычно, без конца высовывали наружу свои раздвоенные языки. От их горячего дыхания в морозном воздухе образовывались клубы пара, окутывающие их нечеловеческие морды.

Амазонки тоже были по-прежнему безучастны, по-прежнему ни на кого не обращали внимания и хранили полное молчание. Весь их вид являл собой образец самоуверенности, граничащей с пренебрежительностью по отношению к любому из войска воеводы.

Через полчаса к воеводе подошел вышедший из леса командир всей артиллерии русичей:

– Мы можем разбить лед нашими пушками, – тихо, чтобы больше никто не слышал, прошептал он, – я также распорядился, чтобы накопали как можно больше земли из-под снега. Разобьем лед, землю зарядим в катапульты и разметаем по холму, тогда наши воины перестанут скользить и без труда приступят к штурму.

Воевода одобрительно кивнул, удивляясь, как ему самому не пришел в голову столь простой план, но вслух сказал:

– Пока подождем, а вот когда вернется Евпатий, вы уже должны быть готовы.

Довольный командир артиллерии хитро улыбнулся, кивнул и быстро зашагал обратно к лесу, чтобы поторопить воинов и успеть заготовить достаточное количество земли. Не успел он скрыться, как под облегченные вздохи и радостные крики показался спускающийся вниз по ледяному холму Евпатий. Богатырь шел не спеша и, казалось, был еще более задумчив, чем когда шел в замок.

Спустившись вниз, он даже не взглянул на драконоголовых и амазонок, а молча остановился в шаге перед воеводой, снял с ног шипастые пластины и, не глядя, бросил их в сторону местных. После этого богатырь так и остался стоять на месте, потупив взор, словно сильно в чем-то провинился или принес такую страшную весть, сказать которую было нелегко.

– Думаю, переговоры можно считать законченными, а значит, нам здесь больше делать нечего, – произнесла в повисшей тишине предводительница местных, подождала, пока ее воин наденет одолженные Евпатию пластины с шипами, после чего вся делегация болотного замка спокойно зашагала обратно вверх по холму.

Никто почти не обращал на них внимания, все были сосредоточены на так и стоявшем молча ученике Чародея.

– Ну что там, Евпатий?

– Говори, не томи.

– Одолеем местных, или совсем плохи наши дела?

Воины, забыв субординацию, все плотнее обступали стоящих напротив друг друга ученика Чародея и воеводу. Командиры их не осекали, им самим было невтерпеж узнать, что скажет Евпатий.

А богатырь вдруг наклонился и сгреб ладонью снег у себя под ногами:

– Смотри-ка, потеплело, – лепя снежок, неожиданно произнес он.

Снег и правда стал очень липким, что свидетельствовало об оттепели. Исчез кусающий за щеки и нос морозец, а бороды и брови русичей, обледенелые от пара собственного дыхания, быстро оттаяли.

Долепив снежок, Евпатий широко размахнулся и бросил снежный комок в сторону ближайшей сосны. Тот с характерным хлопком ударился о самый центр коричневого ствола и разлетелся снежными брызгами, оставив на дереве лишь небольшой налипший след. Таким образом богатырь словно избавился от терзающих его душу мыслей, отбрасывая их, как этот снежный комок.

– Ты был прав, – наконец обратился Евпатий к воеводе, – нам надо уходить. Сейчас к сражению с драконоголовыми мы не готовы.

По рядам русского войска побежали возгласы негодования и разочарования. Столько трудов – и опять все напрасно?

– Погоди, – отвечал воевода, кладя на плечо богатырю свою ладонь, – пока тебя не было, у нас кое-что изменилось. Есть весьма неплохой план, да и оттепель эта весьма кстати! Снег, ты сам говорил, магией создан, а любая магия, как известно, срок имеет. Стало быть, расплелись магические нити, с холма вот-вот ручейки побегут. Но нам отступления преждевременной зимы теперь можно и не ждать, уверен, что к штурму замка мы все же готовы. Понимаю, ты не можешь рассказать нам то, что узнал в замке, но прежде чем так однозначно решать, что мы не готовы к бою, выслушай, что придумал командир артиллерии.

Евпатий в ответ лишь взглянул на воеводу, как на человека собирающегося рассказать что-то настолько скучное, бесполезное и даже глупое, что даже жалко тратить на это время. Он хотел было махнуть рукой и покачать головой, мол, не стоит себя утруждать, но его опередил донесшийся откуда-то сзади крик:

– Воевода! Воевода! – кричал продиравшийся сквозь толпу воинов человек. – Срочно пропустите меня к воеводе!

Наконец воины дали проход, и к воеводе подбежал сильно запыхавшийся человек. Это был посыльный одного из тех отрядов наблюдения, что всегда несли службу недалеко от болотного замка.

– Войско, – еле переводя дух, начал посыльный; было видно, что бежал он изо всех сил и немало, – сюда идет огромное войско Некроманта. Оно намного превосходит наше. Там все – и люди, и ходячие мертвецы, и ведущие их привидения, и даже личная гвардия хозяина Каэр Морта скелеты, наездники боевых вепрей!

В первую секунду воевода подумал, уж не об этом ли узнал в болотном замке Евпатий, то есть о том, что местные вступили в союз с Некромантом и теперь его войска спешат на помощь к драконоголовым. Однако, взглянув на ученика Чародея, воевода понял, что тот поражен принесенной вестью не меньше его самого. Да и не успела бы армия Каэр Морта, тем более обремененная медлительными ходячими мертвецами, так быстро прийти на помощь. Не успела бы, если бы только Некромант заранее не знал о предстоящем штурме и не успел подтянуть войска…

– Ты абсолютно уверен во всем, что нам сейчас рассказал? Там действительно огромное войско? Они действительно идут сюда? И действительно там присутствуют даже скелеты? – сыпал воевода вопросами на воина, принесшего дурные вести.

– Все именно так, – посыльный все еще не до конца отдышался и говорил немного глотая слова, – не думай, что я увидел пару зомби и, испугавшись, побежал сюда. Это не какой-нибудь рыщущий в поисках отголосков великой войны магов отряд, там действительно целая армия! И они действительно идут сюда!

– Подожди! – оборвал посыльного Евпатий. – Вы пробовали нести слово, вступить в переговоры?

– Конечно, пробовали! – быстро выпалил воин. – Не сразу, правда, сначала мы отправились посмотреть, что за нарастающий шум доносится до нас из-за деревьев, а когда подкрались ближе, то все и увидели.

Много, очень много воинов стягивалось в одно место и строилось в плотные боевые ряды, а потом верхом на огромных вепрях подъехали и скелеты. Почти каждый оседланный скелетом вепрь был запряжен в небольшой закрытый фургон. Они вывезли фургоны впереди войска, а потом из фургонов стали выгружать сложенных, словно дрова, живых мертвецов.

Мертвецы встали стеной перед войском и, ведомые привидениями, своим обычным замедленным шагом двинулись в нашу сторону. Остальное войско тоже двинулось следом.

Мы испугались, очень сильно испугались, но наш командир вышел из-за дерева, чтобы нести слово. Он кричал громко, очень громко, чтобы его могли услышать люди войска Каэр Морта. Мертвецам-то, сами знаете, нести слово бесполезно…

– Да не тяни ты! – перебил говорившего воевода. – На вас напали или приняли слово?

– Ни то и ни другое, – покачал головой посыльный. – Они просто продолжали двигаться вперед, как будто впереди вовсе никого и нет. Наверно, продолжают двигаться и сейчас, я не знаю, командир велел мне бежать к вам.

Посыльный замолчал, стоявшие вокруг воины начали тревожно и взволнованно перешептываться и переглядываться, воевода нахмурился и, пытаясь принять быстрое и правильное решение, задумался, обхватив ладонью собственный подбородок.

– Ты можешь прощупать землю? – наконец обратился воевода к Евпатию. – Узнать, насколько верно все то, что рассказал нам посыльный?

– Это бесполезно, – уверенно ответил ученик Чародея, – так же бесполезно, как, стоя возле грохочущего водопада, пытаться услышать шум дождя. Слишком много здесь наших воинов, да и не наших тоже, – богатырь кивнул в сторону замка и хотел добавить что-то еще, но его перебил воевода:

– Я понял, – быстрым, не терпящим возражений тоном, проговорил глава русского войска, – можешь не продолжать, мы отступаем. Незачем людей напрасно губить!

Не успел он произнести последние слова, как со стороны замка вдруг донеслась новая волна холода. Она, опять похожая на чье-то ледяное дыхание, ударила резким порывом пронизывающего ветра с замерзшими ледяными капельками по всей округе, заставляя русичей опустить головы, зажмуриться и слегка попятиться.

Недавно наступившая оттепель исчезла, как будто ее и не было. Только-только начавший подтаивать снег застыл плотной ледяной коркой, а в воздухе почувствовался еще более крепкий мороз, чем был ранее.

– Ну, чего не шевелитесь?! – рассерженно и даже нервно прикрикнул воевода, что было ему не свойственно. – Немедленно всем трубить отход! Евпатий, живо к пушкам и катапультам, плети свои нити облегчения, нам нельзя здесь больше задерживаться!

Евпатий не обиделся на слишком резкий тон этого человека, с виду невзрачного, но не раз своими знаниями спасавшего многих воинов от гибели. Тем более что богатырь сейчас знал лучше любого другого, насколько правильным было решение воеводы немедленно отступать. Знал он, правда, и то, что плести нити облегчения, как и любую другую магию, сейчас будет не так-то просто, слишком сильно будет мешать сила, спрятанная в болотном замке…

Облетевшая все войско весть, что к ним направляется целая армия Некроманта, не то чтобы посеяла панику, но заставила воинов значительно поторопиться. Они быстро перестроились для отступления, мигом разобрали тяжелые орудия и скорым шагом двинулись обратно в свой лагерь. Скрытый, как и замок Чародея, от посторонних, он внушал уверенность в безопасности и полной недоступности для врага.

Не успели спины русичей скрыться за стволами припорошенных снегом деревьев, как с противоположной стороны холма медленно и несколько неуклюже, как будто только недавно научились ходить, показались первые ряды живых мертвецов, а над ними – полупрозрачные и плавно парящие в воздухе призраки.

Это начало выходить из леса самое большое со времен великой войны магов войско Некроманта. И войско это, хоть и не возглавлялось лично хозяином Каэр Морта, было предназначено для начала его новой, в чем не сомневался сам Некромант, победоносной военной кампании.