Вижу, вижу, что отвлекся, но ничего, увы. не могу поделать, настолько объемным и нетронутым представляется мне материал, и чем ближе подхожу я к финалу, тем более от него отдаляюсь.

Моя последняя командировка в Анголе продлилась недолго, всего полтора года, но по яркости красок, остроте пережитого не уступила той, что состоялась десять лет назад. Мне посчастливилось увидеть восход и закат, и эта моя статья – не более чем пестрый коллаж на темы советской небывальщины в Анголе.

Отбыв два месяца в Менонге и Куито-Куанавале, я снова вернулся в столицу. Первым ощущением в нашей Луанде было то, что я попал в опрокинутый мир с искаженным преломлением отношений, ценностей и понятий, мир, где беспощадно торжествовала теория товарного фетишизма, мир, в который СВС засылались как бы для эксперимента по выживанию – без денег и документов И испытание это приносило самые непредсказуемые результаты.

Все же боюсь остаться непонятым, а потому детализирую. Загранпаспорт отбирался кадровиком или его подручным непосредственно в аэропорту, видимо, для того, чтобы кто-либо из вновь прибывших не надумал сигануть куда подальше, чем Ангола, причем взамен не выдавалось никакого юридического документа, подтверждавшего, так сказать, статус. Зато выдавалось ангольское военное обмундирование, а по прибытии на фронт – пистолет, автомат и патроны к ним. Теперь давайте вместе вспомним, как на языке международных конвенций называет иностранец, находящийся а чужой страна (да еще и в африканской!) без документов, но в военной форме и с оружием в руках. Не помните? Что же до денег, без которых, как известно, жизнь плохая, не годится никуда, то их просто не платили. Нет, не так, как кубинским воинам-интернационалистам. Это увольте. Зарплата в СКВ ежемесячно начислялась во Внешэкономбанке СССР А там, в Анголе, каждый был волен выбирать сам: или, если совсем убогий, менять доллары в финчасти на неконвертируемые кванзы, сохраняя, таким образом, шанс скопить к концу командировки на южнокорейский телевизор, или, поступившись принципами, вступать на путь товарно-денежных отношений. И вступали…

Оговорюсь. Пили при всем том не меньше, чем тогда, в 1981-м, при Петровском, когда в целях оздоровления коллектива урезали норму продажи водки до двух бутылок в неделю (на экзотические напитки типа виски, бренди, джина и т.д. лимит не распространялся), но как-то злее, с мордобоем без былой удали, беглой стрельбой из автоматического оружия или по крайности (в моей ангольской эпопее то был самый замечательный случай) с зачиткой смертного приговора ангольской охране. Утратили, одним словом, мои соотечественники душевность. Ушли в себя. Да и как не уйти, когда надломила коммерция, сделав их заложниками капитала.

Значит, так. В зависимости от высоты служебного положения, степени связей с местным деклассированным элементом и преступным миром, времени пребывания в стране и накопленного опыта, а также знания языка и прочих факторов советники, специалисты и переводчики могли посвятить себя либо бизнесу – большому и среднему, либо тривиальным, не сулившим больших доходов спекуляциям.

Про большой бизнес писать страшно. Им занимались большие люди, хотя и у них случались досадные срывы. Например, в начале 1990 года погорел по чистому недоразумению на контрабанде паркета из черного дерева главный замполит советской военной миссии. То есть он бы, конечно, ни за что не погорел, а продолжал бы и дальше служить, претворяя в жизнь идеи и помыслы КПСС, не вмешайся в это темное дело посол. Они, эти гражданские, вечно лезут куда не надо. Так что пришлось применить к бравому генералу высшую меру – отправить на Родину.

Я расскажу про средний. Итак, для начала нужно было создать стартовый капитал путем продажи добра, привезенного из Союза. (Я по возможности буду использовать устоявшуюся терминологию.) Лучше всего прочего – плиток, одеколона, часов и кипятильников и т.п. – покупался водяной электронасос «Малыш», за который местная сторона без колебаний отстегивала 500 тысяч кванз (указываемые цены существовали до денежной реформы в НРА в октябре 1990 г.). Далее следовало ехать на рынок с целью закупки большой партии пива и ждать того заветного дня, когда в одну из северных или восточных провинций полетит ИЛ–76. Затем товар привозился в аэропорт, грузился на транспорт и отправлялся к месту назначения, где груз встречал посредник из наших, продававший пиво уже вдвое, а то и втрое дороже, оставляя себе определенный процент. Если за дело брались люди серьезные, то сделка происходила без посредничества и намного быстрее. Груз сопровождался тертым переводчиком-экспедитором, который сдавал пиво в тот же день и возвращался в Луанду обратным рейсом.

Пивной бизнес считался в коллективе СВС элитарным. Далеко не все имели в своем распоряжении транспорт, выход на провинции, не говоря уже о достаточных начальных накоплениях Высокая прибыль, получаемая с пивных дел, позволяла, в свою очередь, скупать доллары на черном рынке, что делало этот вид коммерции выгодным абсолютно. Доллары как бы материализовались из воздуха. Наряду с этим существовали и другие способы наживы, такие, как спекуляция большими партиями кофе и рыбы, однако для основной массы СВС они были труднодоступны и хлопотны.

Печальным же уделом остальных было продавать электроприборы, бакалею, предметы быта, повседневного и личного туалета, а равно и ворованное ангольское имущество. Хотя ненасытность советского человека поистине беспредельна: иная жена подпольного миллионера не могла удержаться от того, чтобы не впарить за гроши перед отъездом в Союз свой потрепанный бюстгальтер местной бомжихе.

И вся эта купля-торговля, это гнуснейшее унижение, этот советский рай происходили под палящим солнцем, в чадящем дыму и нестерпимой вони луандских рынков, напоминавших свалку великой цивилизации. Вот роется в едкой пыли среди кучи шмоток, свезенных в Анголу с лучших европейских помоек, жена полковника Н. Она выбирает себе покупку где дешевле. А напротив сам полковник Н, мокрый и толстый, в вышитой рубахе навыпуск и сандалиях «прощай, молодость» на босу ногу, растягивает, словно ухарь-коробейник, пестрый ситчик перед сморщившимся от брезгливости перекупщиком. Должно быть, Н. получил накануне из Союза с нарочным партию мануфактуры. Дальше слева заирские ряды, где наши с гиком и матом, навалившись на капоты ихних «ситроенов», скупают оптом контрабандный товар числом поболее, ценою подешевле. А вон вчерашний командир полка в майке, длинных трусах с надписью «О, Бразил» и мягких домашних тапочках решает вопрос, что сегодня пить. Тут все очень сложно. Все эти «белые лошади», «грансы», «хейги», «Джони волкер» (в 1979-м переводилось как «Гуляй, Вася»)…

– Сергей, ты у нее спроси, а скоко будет градусов? Шо, выски, они же, Сергей, як буряковый самохон. Не, хуже буряковой. А водки нема?

Довольно. Можно было бы продолжать и продолжать, но, опасаясь окончательно заблудиться в путаных лабиринтах советской Луанды 1988-1991 годов, я предпочитаю подвести черту.