Тоненько скрипнув, закрылась дверь за директором, и ребята остались с Пал Палычем — так все они стали называть между собой нового учителя.

Он уже не покашливал смущенно, будто извиняясь за что-то. Глаза поверх очков смотрели пристально и не-много насмешливо. Они будто просвечивали насквозь каждого, кто сидел в этом классе: ну-ка, голубчик, покажи, что ты за человек?

— Ну, дорогие мои друзья, кто из вас не готов отвечать? — выждав длинную паузу, сказал учитель.

Ребята притихли. Можно было услышать, как шелестят страницы и как тяжело вздыхает на последней парте Коля Быховский. Тот самый Коля, который всю жизнь завидовал спортивной славе Льва Яшина.

— Все готовы к уроку? Что ж, прекрасно.

Длинный Пал Палычев нос склонился над журналом и забороздил по колонке фамилий.

— Бородич… Быховский… Бубликов… Гм, Бубликов, — ласково повторил он. — Давайте-ка я с вами познакомлюсь. Расскажите нам, Бубликов, в чем сходство и различие в строении головного мозга лягушки и рыбы?

Сева тяжело поднялся из-за парты. Трудно было оторваться от скамейки. Она притягивала к себе как магнит. Сева почувствовал, что веснушки у него на носу стали морковными и мысли запрыгали в голове, как пылинки в солнечном луче, растянувшемся от подоконника до двери.

— Головной мозг лягушки… — запинаясь, начал он, — головной мозг лягушки… Ага, вспомнил! Он выше.

В классе послышалось хихиканье.

— Выше головы?

Ехидный голос Веры Шутько окончательно лишил Севу дара речи. Он переступил с правой ноги на левую, тяжело вздохнул и уныло закончил:

— В общем, он выше…

Ребята засмеялись. И самое обидное, что громче всех хохотал Васька Калошкин.

Васька откидывался на спинку скамейки и хватался за живот, будто у него начались колики. Рыжий хо-холок на его голове предательски целился в потолок, несмотря на то, что хозяин этой головы целую ночь проспал в мамином платке.

— Ой-ей… — тихонько постанывал Васька, — ой-ей… — И вихрастая макушка покачивалась в такт причитаниям.

Сева зло глянул на Калошкина. В эту минуту он ненавидел его. Кто-кто, а ведь Васька-то знал, что вчера Севе ну никак невозможно было заниматься уроками, не говоря уже о зоологии, потому что весь вечер он переделывал обыкновенный будильник в шахматные часы.

Пал Палыч терпеливо ждал, а Сева уже пятый раз обводил карандашом сучок на парте. Голова стала такой тяжелой, что ее нельзя было установить прямо. Она то упиралась подбородком в пуговицы рубашки, то запрокидывалась вверх, и тогда Сева мог увидеть за окном дерущихся котов на крыше детского сада.

— Плохо, Бубликов. Вам что, трудно дается зоология? — в голосе Пал Палыча послышалось сочувствие.

— Д-д-д-да нет. Не очень…

Сева опять переступил с ноги на ногу и вдруг со страхом почувствовал, что ему нестерпимо хочется зевнуть.

— Вы проходите сейчас один из интереснейших и важнейших разделов науки, — словно откуда-то издалека долетал до него голос Пал Палыча, но Сева уже ничего не слышал.

Потому что на крыше детсада продолжался бой. Серый кот, распушив дымчатый хвост, бил своего врага лапой по морде, нервно отдергивая ее после каждого удара. Черный только крутил головой, а потом, подпрыгнув, как мячик, вскочил серому на спину, куснул за ухо и взлетел на трубу.

«Влип, — подумалось Севе. — Сейчас двойку вкатит».

— Ну что ж, давайте дневник и садитесь, — как бы в подтверждение своим мыслям услышал он.

Учитель вздохнул так, словно двойку нужно было ставить себе, а не Севе, и достал авторучку. — Давайте послушаем Калошкина. Что вы можете сказать по этому вопросу?

Пал Палыч согнулся над столом и стал похож на вопросительный знак.

Васька вскочил из-за парты. Ему тут же расхотелось смеяться. Дело в том, что вчера над будильником он «колдовал» вместе с Севой.

— Я… я… — заныл Васька, — не выучил про лягушек. У меня дедушка… то есть бабушка заболела.

— Вот как? — прищурился Пал Палыч. — И чем же она заболела?

— Корь у нее. Точно, корь… А может, коклюш?..

Пал Палыч разогнулся и подошел к окну, хоть Сева мог поклясться, что в эту самую минуту в стекло не только не стучался никто, но даже не царапнулся ни разу. Котов на крыше тоже не было, лишь за низеньким зеленым забором валялась забытая кем-то кукла.

— Та-а-ак… Очень грустно, Калошкин. Можете сесть.

Пал Палыч повернулся к классу.

— Этот материал я спрошу у вас на следующем уроке. А сейчас придется, видимо, рассказать вам о земноводных, которых вы почему-то не очень любите.

Он побарабанил пальцами по столу и вдруг усмехнулся.

— Знаете ли вы, что в природе существует лягушка-бык, которую промышляют удочками или сетями?

— Ух ты, — не удержался Быховский. Лицо его вытянулось как баклажан, а глаза стали похожи на две коричневые пуговицы.

— Весом лягушка-бык достигает шестисот граммов, живет в Северной Америке, — продолжал Пал Палыч. — Но это еще не все. Самой крупной в мире лягушкой считается жаба-ага. Вес ее доходит до килограмма. На Гавайских островах одно время этот вид земноводных использовали для охраны сахарных плантаций от вредных насекомых. Сторожа отлично справлялись со своими обязанностями.

Все вы, наверно, читали сказку о лягушке-путешественнице. Помните, как она мечтала научиться летать? Оказывается, в Азии водятся ее подруги, которые и впрямь летают, как птицы. Это большие животные с удлиненными пальцами, соединенными широкой перепонкой. Когда такие лягушки перескакивают с дерева на дерево, — а они, как птицы, живут на деревьях, — то растопыривают пальцы так, что перепонки натягиваются, и можно, мягко планируя, пролетать довольно большие расстояния.

А как разнообразна расцветка лягушек! Пожалуй, это — единственные животные, которые могут соперничать расцветкой с тропическими птицами. Бывают лягушки красные, зеленые, золотистые, синие, желтые, черные — всех цветов радуги. Зачастую они украшены такими нарядными узорами, что их перерисовывают художники-декораторы.

— Вот это да! — восхищенно пробормотал Игорь Бородич, но на него со всех сторон зашикали: помолчи, дай послушать!

Пал Палыч усмехнулся и медленно протер стекла очков.

— Посмотрели бы вы, как заботятся лягушки о своем потомстве! Есть древесные лягушки, которые делают гнезда. Они склеивают вместе два листка, а когда в такую «чашу» наберется вода, мечут туда икру. Другие свивают на верхушках деревьев гнездышки из пены. Получаются настоящие маленькие инкубаторы. Европейская жаба-повитуха наматывает икру на задние лапы и ходит так, пока икра не созреет, а жаба-пипа носит икринки в углублениях кожи на спине — в своеобразных маленьких карманчиках.

Все вы видели головастиков. Они сначала бывают маленькие, потом подрастают и превращаются в лягушек. А есть жаба — ее называют парадоксальная водяная жаба, — так у нее выводятся огромные, толщиной с куриное яйцо, головастики, а затем они не растут, а уменьшаются, пока не превращаются в обычных, среднего размера, лягушат.

В классе было тихо-тихо, словно Пал Палыч рассказывал не про лягушек, а про таинственных пиратов или разбойников древности. Только Калошкин вертелся на парте, ужасно радуясь, что двойку ему не поставили.

Наконец он не вытерпел:

— Пал Палыч, можно спросить? — Васькина рука взлетела к потолку, словно он выпустил на волю птицу. — А есть лягушки меньше наших? Ну, совсем малюсенькие? А то все большие, большие…

Пал Палыч заложил руки за спину, молча прошелся по классу.

— Есть и такие. На Кубе в 1910 году найдена карликовая лягушка филлобатус. Она смогла бы поместиться на кончике твоего мизинца.

Васька посмотрел на свой мизинец, с которого круглый год не успевают смываться чернила, и, вздохнув, сел на место.

— Какие маленькие! — умилилась Вера. — Как божьи коровки, наверно.

— Сама ты божья коровка, — не удержался Сева.

— Пал Палыч! — взвилась Шутько над партой. — А Бубликов обзывается!