Коляду отмечали всегда очень шумно: переодевались в разных зверей, балагурили, пели по дворам песни. Провожали старый, одряхлевший и потемневший, год и приветствовали рождение нового года, которого представляли в виде младенчика. Первый день праздника, самый короткий день в году, считается в народе даждьбожьим днем, то есть принадлежащим богу солнца.
— Ну кто кроме русских мог придумать такое? — ворчал Фукидид. — Дни солнца они празднуют посреди зимы!
Добрило достал облезлую козлиную шкуру, примерил ее на себя и начал трясти головой и сердито повторять: «Топы-топы ногами, заколю тебя рогами!» Он немного попугал своих многочисленных внучат, но внучата не испугались, а обрадовались: повалили деда в снег и оторвали «козе» одно ухо. Потерпев неудачу с малышней, бортник решил пугнуть жену: мекнул на нее из-за сарая и мотнул привязанными на голове рогами. С женой у него получилось гораздо лучше: Светлана испугалась, завизжала и со страху выплеснула прямо на Добрилу горшок горячего борща. Добрило взревел, как дикий бык и, раскидывая вокруг себя вареную свеклу, бросился бежать во двор. Теперь и внучата испугались: когда из-за угла вылетело, завывая, ярко-красное взлохмаченное чудище с выпученными глазами. При этом ни один добрилин внук не побежал, а наоборот — все, как один, встали на защиту родного двора: в одно мгновенье каждый слепил по большому твердому снежку и запустил им во врага. Враг, получив в лоб сразу десяток снежных комьев, упал на месте и больше не шевелился. Дети закричали от радости.
Старший добрилин сын Бобр, увидев, что малыши убили деда, со всех ног бросился к нему. Первое, что увидел Добрило, открыв глаза — это лицо Бобра (совсем черное, перемазанное сажей из печки, потому что Бобр наряжался черным котом). Добрило решил, что он уже умер, попал на тот свет и на него смотрит бес — с такой-то черной рожей, кто ж еще? Когда Бобр, увидев отца живым, засмеялся от радости, Добрило злобно забормотал:
— Что, бес затащил меня к себе и веселишься? Сейчас я тебе повеселюсь, наклонись только поближе!
— Чего говоришь? Поближе наклониться? — простодушно спросил Бобр и действительно наклонился.
«Чпок!» — Добрило вмазал тому, кого принял за беса, по уху. Бобр повалился рядом с ним. Детишки, узнавшие уже в малиновом чудище родного дедушку, радостно попрыгали на них сверху, оторвали второе козье ухо и порвали Бобру штаны.
— Вот, я же тебе говорил, что Коляда у нас — очень веселый праздник! — сказал Веприк Фукидиду, наблюдая за кутерьмой на бортниковском дворе.
Бобрец на палке нес соломенную журавлиную голову, дедушка Любимыч вывернул свою свитку шиворот-навыворот и стал пятнистой овцой, Бобр приладил сзади котиный хвост из коры, закрывавший прореху на штанах, если не шагать широко. Чуде пришлось быть козоводом, потому что коза была главной фигурой на празднике, ее нужно было водить по дворам и выпрашивать вкусные подарки. Оставалось только уговорить Фукидида переодеться в женщину, иначе вся затея с драконом провалилась бы.
— Почему опять я козу вожу? — притворно возмутился Чудород. — Обещали ведь отрезать мне бороду и сделать Весной-красной!
— Не твоя очередь! — ответил Пятак Любимыч. — Я Весной-красной давно не был.
Любопытный Фукидид завертел головой.
— У нас на Коляду обычай такой — мужчина наряжается в юбку и все вокруг него пляшут и поют, — объяснил греку Добрило.
— А зачем? — спросил Фукидид.
— Ну… зачем? Весело! — сказал Добрило. — Главный хоровод на празднике. Ребята, а вот Фудя хочет Весной-красной быть! Он-то ни разу не был.
— Я не уверен, прилично ли одеваться мужчине в женское платье? — с сомнением сказал Фукидид, которому на самом деле очень захотелось быть на празднике на самом виду.
— Ну, конечно, прилично! Одевай, не сомневайся, — поторопил его Веприк, открывая сундук с маманиной одеждой. — У нас все мужики очень любят в женские юбки наряжаться!
— Неужели? — удивился грек. — Какой удивительный обычай!
— Да, — поддержали Веприка мужики. — Если бы могли, мы бы только в юбках бы и ходили! У нас, как жена за одеждой своей не уследит — так пожалуйста, муж уже по деревне в юбке бегает.
— А соседские мужики ему все завидуют! — добавил Бобрец.
— А бабы наши, представляешь, вредные какие? — не дают нам юбок! Сами носят! — пожаловались хором бортники.
Грека заставили побрить бороду, которую он отрастил за время жизни в русской деревне, одели на него самую длинную, васильковую, юбку — прямо поверх меховой рубахи, повязали шелковый яркий платок, сверху надели блестящий обруч, а в него воткнули дунькино павье перо. Щеки и губы обвели малиновым свекольным соком, брови — черной сажей из печки.
— Ах ты, красавица моя ненаглядная! — умилился дед Любимыч, закончив малевать греку щеки и облизывая свекольный палец. — Ну где еще такую отыщешь?
Фукидид и правда преобразился — на глазах превратился в носатую, краснощекую, черноглазую молодую бабу, по виду — изрядную нахалку и щеголиху.
Из домов уже выбегали другие ряженые — бараны, коты, петухи, — кудахтали, мяукали, дразнили друг друга, а потом пошли всей толпой по деревне из конца в конец, вслед за малиновой облезлой козой и Чудей, тянувшим ее на веревочке.
Добрило мекал, брыкался и часто на потеху зрителям валил с ног щуплого Чудорода, а Чудя ловил непослушную «козу» и для виду кормил ее соломой. Участники колядок сыпали вокруг себя и друг другу на голову зерна и семечки.
Ряженых уже ждали во дворах хозяйки, приготовившие печенье и сладости, чтобы угощать гостей и выслушивать от них хорошие пожелания. Этим пожеланиям верили, считалось, что они будут в силе весь год, поэтому каждая старалась угостить получше.
— Идет коза рогата! — кричал Чудя. — Идет коза бодата!
— Топы-топы ногами! — вторил ему Добрило. — Заколю рогами, затопчу ногами! Скачу-поскачу — пирогов хочу! Ножками туп-туп, глазками луп-луп! Ме-е-е!
Иногда он вместо «ме-е-е» говорил «му-у-у» и все вокруг покатывались от смеха.
— Дома ли хозяева? — кричали ряженые на каждом дворе, хотя и знали, что их везде ждут. — Глядите, какие к вам страшилки пришли! А пускай хозяюшка тащит караваюшко! А пусть несет хозяин …
— …лапоть жарен! — вставлял Чудя.
— Пускай хозяин несет…
— Яичко пускай снесет! А хозяюшка высидит!
— Ха-ха-ха!
— Эх, да все, что есть в печи к нам в мешки мечи!
— Кто дал каравай — две коровы в сарай!
— Козе — пирожок, девке — милый дружок!
— Ай! Ай! Мало не давай!
— Спасибо этому дому, а мы пошли к другому!
Чудя нарочно путал пожелания и всех смешил: мужчинам желал родить ребеночка, женщинам — иметь силушку богатырскую, маленьким детям — жениться, старикам — поскорее подрастать и к работе привыкать.
— Мяв! Мяв! С голоду помирав! — дурачился Бобр.
— Курлы! Зовите гостей за столы! — требовал журавль-Бобрец, тряся головой на палке.
Набрав угощения, березовцы устроили большой праздник, закончившийся катанием на санках и валянием в снегу. Парни выкатили большое колесо от телеги, намазали его салом, подожгли и пустили катиться с горки с криками «Катись, с весной воротись!»
В эту минуту на пригорке у рощи высоко взметнулись два костра, а между ними бортники грянули свою любимую:
Вторя песне, у костров кружился раскрашенный Фукидид с пером на голове. «Прилетает, значит, к праздничным кострам и ворует самых красивых девушек, — повторял про себя Веприк. — Ну-ка посмотрим, как он к нам прилетит…» Мальчик не стал наряжаться, только повесил на шею плетеную коробочку, прикрытую платком.
— Эй! — закричали плясунам у костров. — Чего вы там одни пляшете? Идите со всеми колесо катать и на кулаках драться!
— Нам и тут хорошо! — крикнули в ответ бортники и образовав, маленький, но упрямый хоровод, взялись за руки, скомандовали сами себе «и, ребята, дружно!» и важно пошли вокруг грека, делая вид, что им очень весело одним на горке. Остальные березовцы были немного удивлены такой самостоятельностью.
— Хватит дурака валять! — закричали они снизу. — Вас что, пчела что ли в голову укусила?
— Чего это на нас так сердито смотрят? — полюбопытствовал Фукидид.
— А это у нас народный праздничный обычай такой, — поспешил успокоить его Бобрец. — Собраться в кучу и рожи злые корчить.
— Спускайтесь сей же час и веселитесь со всеми! А то сейчас драться будем! — крикнули снизу.
— Милости просим! Поднимайтесь и мы вам по шее надаем! — пригласил Добрило.
— Ну и бес с вами! Сидите там, как ворона на заборе! Фудя, бросай этих дураков, иди к нам!
— Иду! — крикнул Фукидид.
Заговорщики растерялись.
— Не ходи, Фудя! — велел Бобр.
— Почему не ходить? — удивился грек.
— А мы тебя не выпустим! — находчиво сообщил Пятак Любимыч, показывая товарищам, чтобы покрепче сомкнули хоровод. — Это игра такая!
Фукидид почесал нос и попробовал пролезть между Добрилой и Бобром, но словно на каменную стену наткнулся. Несколько раз пытался он выскочить из круга, но у него ничего не получалось: хороводники стояли насмерть. Потом хитрый грек сделал вид, что и думать забыл куда-то убегать. Он поплясал и покружился для отвода глаз и вдруг, собрав все силы, ринулся на самое слабое звено — Чудю с Веприком. Веприк устоял, а трусоватый Чудя выдернул свои ладони из рук соседей и сам пустился наутек, а за ним, вниз по склону, с радостными воплями, — и Фукидид. Добрило бросился вдогонку за беглецом, настиг, ухватил за юбку, повалил в снег, поднял его к себе на плечо и притащил обратно. Поставив его снова в середине круга, Добрило скомандовал товарищам «и, ребята, дружно!», мужики снова взялись за руки и пошли вокруг грека.
— Пустите! — потребовал греческий гость. — Так не честно! Я хочу с горки кататься!
— Нет! Мы не наигрались! — упорствовали мужики.
— Ребята! — раздались веселые крики. — Глядите: грека мучают! Не робей, Фудя, мы тебя освободим!
— Ах, мучители, что придумали: поймали человека и хоровод вокруг него водят!
— Ха-ха-ха!
— Наших бьют!
— Вообще-то, наши грека бьют, — поправил кто-то, — но это ничего, мы этим нашим все равно сейчас покажем где раки зимуют!
— Ага! Защитим, ребятушки, землю грецкую!
— Надо говорить «греческую»! — крикнул Фукидид, подпрыгивая вверх, чтобы его было видно в хороводе. — Грецкие только орехи бывают.
— Во-во! Встанем на защиту народа греческого!
— А Добриле дадим на грецкие орехи!
— Ха-ха-ха!
— Снежками их, ребята!
Град снежных комьев обрушился на бортников и заодно на Фукидида и они принялись отбиваться, кидаясь снегом и спихивая вниз каждого, кто влезал к ним на горку. Битва разгорелась не на шутку. Бобрецу сломали его палку, а журавлиной головой он кинул в кого-то вместо снежка. Дедушка Любимыч получил снежком в глаз и на этом месте у него начал набухать здоровенный синяк. Веприку натолкали снега за шиворот. Фукидиду заехали по носу, а Матрену скатили на врагов с горки, как бревно. Хохот и крики стояли такие, что кроме них ничего не было слышно.
— Вепря, гляди, летит кто-то, говорю! — в который раз закричал Веприку Добрило.
«Кто еще там летит? — с раздражением подумал мальчик. — Чего он ко мне пристал?.. Где же Горыныч? Появится ли?.. Как летит?! Где?!»
Уже некоторые березовцы задирали головы, пытаясь разглядеть длинную тень вдали на белесом зимнем небе, которая летела в их сторону, противно извиваясь. В меркнущем свете самого короткого дня в году березовцам стал виден давний их враг — Змей Горыныч, который летает по всему свету и крадет красных девиц, а у самого в глазу камень Маргарит, куда глянет — все огнем горит. Длинный и противный, как гадюка, он хлопал серыми неимоверными крыльями, а его черное туловище отливало темной синевой. Три гладкие змеиные головы рыскали жадными глазами по сторонам. Еще змей имел две когтистые лапы, которые во время полета поджимал под себя, а за ними плескался в воздухе бесконечный хвост. Таким увидели змея березовцы, пока он парил вдалеке, потому что вблизи рассмотреть целиком его было невозможно из-за огромного размера.
— Змей! — завопили наконец люди и в панике побежали кто куда. — Опять летит чудище поганое!
— Что-то часто он к нам. Может, мимо?
Но летучий гад приближался и уже можно было рассмотреть костяные хохолки на каждой голове.
— Боги! — вскричал Фукидид. — Дракон летит! Бежим!
Бортники, не сговариваясь, дружно ухватили грека за руки, не дав и шагу ступить. С высоты Горынычу открылось такое зрелище, что он чуть на землю не свалился от удивления: на опустевшем пригорке осталась разряженная девица, видимо та самая, о которой пелось в песне, трепыхаясь в мускулистых руках растрепанной красной козы без ушей и кота с дырой на заднем месте. Юная красавица крутилась, кусалась и била мучителей ногами.
— А! Коварные дикари! — вопил Фукидид. — Вот он, ваш ужасный план! О, я добрый наивный грек в безжалостных руках русских злодеев!
— Прости меня, дяденька Фукидид, — кричал Веприк со слезами, пытаясь обнять своего никейского друга. — Это я придумал на тебя змея приманить!
Грек, рванувшись с негреческой силой, вывалился из рук русских злодеев, стряхнул с себя Веприка и бегом бросился прочь. За ним вдогонку понесся весь хоровод, а по воздуху их нагонял Змей Горыныч. Он выпустил вперед страшные лапы и хотел уже схватить грека, но хитрый Фукидид с разгона бросился плашмя на землю и змеевы когти пронеслись над ним, задев и повалив нескольких преследователей.
— Что ж ты делаешь, Фудя?! — обиженно крикнул Добрило, поднимаясь с земли, охая и потирая ушибленный бок.
— Что я делаю?! — возмутился грек возобновляя свой неистовый бег. — Вы меня хотите змею отдать — и на меня же еще и обижаетесь?!
Промахнувшийся Горыныч совершал в воздухе поворот, заново прицеливаясь к своей жертве. Его крылья гоняли воздух с такой силой, что под ним поднялся целый снежный буран. Хвост чудовища то и дело касался земли, оставляя в снегу темные грязные борозды, так низко зверь летел. Не успел он сомкнуть на Фукидиде когти, как тот нырнул животом на чьи-то санки и унесся вниз с горы, правя к березовой роще. Змей ткнулся головами в снег и чуть не сломал одну шею. Разгневанный, он поднялся повыше и выпустил длинную струю огня в сторону рощи, так что некоторые деревья запылали. Неожиданно из рощи на пригорок хлынула толпа народа, прятавшегося там от чудовища. Фукидид замешался в этой толпе и исчез.
Змей с размаху приземлился перед березовцами и, злобно таращась на них шестью круглыми глазами, сипло потребовал:
— Отдайте красу-девицу, тогда никого не трону.
Его мерзкие головы качались над людьми, как вершины деревьев, и каждая шея была толщиной с деревенский священный дуб. Березовцы с недоумением стали оглядывать друг друга в поисках красы-девицы. Сначала тихонько, а затем все смелее зазвучали голоса протеста:
— С ума вы что ли все посходили? Вот и парни соседские все пристают: красавица да красавица! Ты ж красавицу нашу, Смеянушку, украл уже, забыл что ли?! Кого тебе еще?!
Фукидид в это время скромно стоял на четвереньках в самой гуще толпы. Увидев Веприка он решительно заявил:
— Не смей даже подходить ко мне, коварный маленький дикарь, которого я считал своим другом!
— Дядя Фукидид, — зашептал мальчик, размазывая по лицу снег и слезы. — Я хотел, как лучше! Мы хотели узнать, где дракон живет. Мы сначала думали его сюда заманить и убить, а потом решили послать кого-нибудь в нору змеиную, чтобы весточку оттуда прислал — куда змея его затащит и как туда лететь. Ты же один на мисочках писать умеешь!
— Молчи, злодей! — оборвал его грек.
— Я буду есть вас по одному… нет, лучше — по трое, — пообещал Змей Горыныч. — Пока не доберусь до своей красы-девицы.
— Какой дурак ему сказал, что тут какая-то еще краса-девица живет? — сердито спрашивали в толпе. Добрило с Веприком виновато переглянулись.
— Как бы я вам весточку послал, если летать не умею? — злобно прошептал грек.
— Вот, я голубку принес, если выпустить ее на волю, она сразу домой полетит. Даже из змеиной берлоги дорогу найдет, — и Веприк протянул свою коробочку. — И кору березовую воском натер.
Грек долго смотрел своему маленькому приятелю в лицо и хмурил брови.
— Если вы нас всех потом не спасете, — наконец шепотом сказал он, выхватывая коробочку с голубем, — я тебе оторву твои подлые уши. И брошу на съеденье диким белкам.
Грек повесил себе на шею коробок, сделал шаг вперед, но опять обернулся к Веприку.
— Пойдешь в Киеве на греческий двор, — сказал он. — Найдешь там Креонта. Запомнил?
— Ну так как?! — спросил змей и топнул лапой.
В толпе народа произошло волнение и вперед выступила черноглазая молодая особа с плетеным коробочком на шее, обсыпанная снегом с ног до головы, зато с радужным павлиньим пером, криво торчащим у нее за ухом.
— Э-э-э-эт я! К-красивиссс здешний, — у Фукидида от страха зуб на зуб не попадал, к тому же у него никак не получалось говорить о самом себе в женском роде да еще и писклявым голосом.
— Чего?! — не понял змей. — Я что-то ничего понять не могу, что ты там бормочешь.
— С-с-с… с-с-сись… С-с-сисьняюсь осень, — признался грек.
— То не зоренька ясная? — уточнил змей.
— Я-я-я. Я с-с-самый и ес-с-сть!
— Что ж ты за красавица, если ни одного слова выговорить нормально не можешь? — немного удивленно произнес змей.
— Такая вот красависа! — обиделся Фукидид. — Я тебе на ночь сказки читать не нанимался… лась! Я красавица, на меня любоваться надо! — и он прикрыл платком подбородок, который без бороды у него с непривычки мерз.
— Да на что тут любоваться?! — возмутился Горыныч. — Нос, как огурец!
— На себя посмотри! — посоветовал Фукидид, основательно разозлившись. — А в девушке главное не нос какой-то там, а изящные манеры и умение поддержать разговор!
— Парле ву франсе? — спросила левая голова.
— Уи, месье! — отвечал грек, гордо подбоченившись. — Я говорю на пяти языках и играю на арфе!
— Ого! Берем! — хором воскликнул змей.
Он подпрыгнул в воздух и быстро подхватил в когти несчастного грека. Толкнувшись от поверхности другой ногой и ударив крыльями, дракон взмыл в небо, осыпая на прощание всех зрителей горячими искрами.
— Стой! — что было силы закричал, очнувшись, Веприк. — Где моя мама? Ты украл Смеяну!
— Смеянушка, синеглазая красавица, она больше не ваша забота! — зашипел сверху змей.
Веприк, не помня себя, погрозил чудовищу тощим детским кулачком.
— Мы еще поговорим с тобой, змея поганая! — сказал он.
Горыныч развеселился, все три его головы завертелись от злорадного сиплого смеха, а Фукидид в лапе беспомощно заболтал ногами.
— Ага! — сказал змей. — Поговорим. Приходи, богатырь, и поговорим!
Сказав так, он набрал высоту и поволок Фукидида в свое логово.