На следующий день отряду пришлось перевалить через цепь невысоких гор. Они долго поднимались по дороге, вытоптанной торговыми караванами сквозь непривычный низкорослый лес, полный острых колючек, которые люди ругали последними словами, а верблюды — откусывали и ели.

В конце концов они выбрались на высокое место, с которого виден уже был морской берег, широкой вмятиной расположившийся по ту сторону холмов.

— А-а-а! — в страхе закричал Чудород: ему показалось, что небо загнулось назад и ползет теперь на них.

И правда было похоже — сероватое небо уходило за горизонт, а оттуда стлалось сине-серое, неспокойное, никогда доселе не виданное чудо чудное. Море! Про него и «огромное» сказать нельзя, оно было размером с весь белый свет: наверху все — небо, внизу все — море.

Море волновалось. Из него выплескивали такие высокие волны, что, казалось, одной бы хватило, чтобы снести и утащить все домики, жавшиеся к берегу. Домики все-таки оставались стоять на месте, а волны вздымались и скатывались назад одна за другой, плюясь на берег клочьями белой пены.

— Врут люди, что по морю можно плавать, — проговорил с убеждением Чудя, наблюдая за бушующей водой. — Плавать надо по речкам.

— И по лужам, — съязвил Добило.

— А еще лучше дома сидеть, — вздохнул Чудя.

— Нам без моря до Африки никак не добраться, — возразил Веприк. — Греки сказывали…

— Много они знают твои греки! — огрызнулся Чудород. — Пешком, небось, еще быстрее получится.

— А вон — корабли! Плавают, значит, люди-то! — маленький охотник, прищурившись, ткнул пальцем вперед.

В небольшом отдалении от воды высились, словно готовы были плыть по суху, несколько больших кораблей. Берег за ними был занят квадратными белыми и серыми домиками с красными крышами. Направо по холмам вилась приземистая каменная стена: городские укрепления. Темные коричневые камни, из которых она была сложена, придавали стене мрачный вид. «Вот же, — подумали русские зрители. — Наши крепости деревянные, тоже не для забавы выстроены, а все-таки не в пример веселее смотрят!»

Не прошло и часа, а березовский отряд уже вступал на главную улицу города Сурожа. Закончился небывалый зимний переход от Киева, русской столицы, до Черного моря — через бескрайние дикие степи.

Вблизи стало понятно, что маленькие домики на берегу и на холмах были совсем не маленькими — красиво сложенные из мягкого камня, с колоннами и резными полосками вдоль крыши, они были покрыты глиняными черепками. Окна были на удивление большими и от этого жилища сурожцев выглядели светлыми и легкими. Улицу выстилали плоские булыжники — вокруг было столько же камня, сколько в Киеве — дерева. Наряды местных жителей поражали взгляды березовцев: плащи, накидки, платки, покрывала, халаты, удивительного вида рубахи, звериные шкуры, просто куски ткани, намотанные вокруг туловища.

В веприковой деревне вообще кроме рубах, можно сказать, ничего не носили: у баб — подлиннее, у мужиков — покороче. Сверху женщины еще накидывали юбку или фартук, а мужики, конечно, под рубахой имели штаны… вот и вся одежда. Свитки еще зимой одевали — та же рубашка, только из меха и внизу пошире. Ни платьев, ни кафтанов, ни халатов, ни жилеток простые русские люди в те времена не видывали и не знали. Чтобы придать нарядный вид, одежду красили: свеклой — в малиновый цвет, черникой — в лиловый, луковой шелухой — в солнечный густо-желтый, ольховой корой — в серый, березовыми листьями — в разные оттенки желтого и зеленого, — загляденье да и только. Такие природные краски давали мягкие, ласковые цвета — не то что у сурожцев, от красных и полосатых плащей которых слезы на глаза наворачивались.

Березовцы слезли с верблюдов, принялись кланяться и останавливать прохожих, не смущаясь тем, что их мало кто понимал: Креонт дал им с собой письма к знакомым купцам, греческим и русским. Зная, что читать отважные путешественники не умеют, он заставил Веприка выучить имена наизусть и теперь березовцы выкрикивали:

— Мефодий Старший из Константинополя! Дормидонт из Афин! Мирослав по прозванию Непоседа из Чернигова!

Наконец им показали, где живет Дормидонт из Афин. Тот, толстый и важный, замотанный в узорчатое покрывало, прочитал письмо и, покачав головой, ответил:

— Я буду рад сослужить службу моим русским друзьям. Но первый из моих кораблей отправится из Сурожа только весной.

Березовцев как будто холодной водой облили.

— Да как же так?! — вскричали они. — Мы сюда по лесам, по степям торопимся, не пьем, не спим…

— Плова не едим!.. — вставил Чудя.

— А ты нас до весны держать тут хочешь!

— Мешаешься на пути нашем многотрудном!

— Никак не возможно! — поднял Дормидонт указательный палец и сообщил: — Сейчас на море пора штормов, зимних бурь.

Он отвел их к Мефодию Старшему, и они оба еще раз объяснили, что сейчас по морю плавать нельзя. Потом все вместе пошли к Мирославу из Чернигова и там березовцам пришлось в третий раз послушать про опасности плавания в зимнее время.

— Не будет кораблей до весны, не будет! — твердили купцы.

— А нельзя ли отдельный корабль снарядить? — спросил Добрило. — Мы дорого заплатим!

— Ни за какую цену не найти вам корабля, ни за какую цену не найти вам капитана! Сумасбродство! Безумие! Верная погибель.

— Вот тебе и море, — сказали березовцы. — вот тебе и поплавали.

Следуя обычаю гостеприимства, распространенному в древние времена, Мирослав Непоседа оставил березовских путешественников ночевать у себя. В его каменном красивом доме было отдельное банное помещение с бассейном — по греческому образцу. Так же, как в русских банях, здесь плескали водой на раскаленные камни, от камней валил горячий пар, в котором приятно было греться, но на Руси было положено потом выскакивать голышом на улицу и с воплями валяться в снегу, а у Непоседы мужики важно лежали в тепловатом бассейне и вели разговоры.

— Живите у меня хоть до лета, — говорил Непоседа.

— Спасибо, — радовался Чудя.

— Какое там «спасибо»! Нам до лета много куда еще успеть надо. В аль-Сахару, к примеру.

— Ах да, я и забыл, — Чудя повесил нос.

— Арабский народ, что живет в этой Сахаре, к битвам исключительно подготовлен, — сообщил Мирослав. — Афры воинственны и мужественны, подчинили себе много племен. Скачут они не на конях, а на верблюдах…

— Прямо, как мы! Ты бы нам лучше корабль дал.

— Не могу, братцы, не просите. И корабль мне свой жалко, и мореходов с вами на погибель посылать не стану, и вас самих не пущу.

— А что же корабли у моря?

— Зимуют, — ответил Мирослав. — И вам того же желают… Расскажите-ка мне лучше еще раз, как грозный Перун — слава ему! — от печенегов вас защитил.

— Так ты ж нам не веришь!

— А вы все равно расскажите! Уж больно я сказки люблю.

— Я теперь у печенегов шайтан! — похвалился Чудя. — Любят они меня.

— Печенеги шайтана любят? — удивился Непоседа. — Нечистого духа?

— Ах они, безобразники! — закричал Чудород. — Я-то думал «шайтан» — это как царь или князь!

— Нет, — ухмыльнулся купец. — Это, лучше сказать, вроде нашей кикиморы.

Посмеявшись над Чудей, собеседники разошлись по спальням и хозяин пожелал новым знакомым спокойного отдыха после долгой дороги.

Веприк сначала не мог заснуть: все придумывал, как бы ему через три моря перебраться, а потом увидел маманю. «Вырос-то как, — сказала она с любовью вглядываясь в сыновье обветренное лицо. — Приедешь и не узнаю…» Он хотел прижаться к маманюшке, уж больно давно ее не видел, но почувствовал, что должен немедленно проснуться.

Через минуту Веприк уже тряс купца Мирослава за плечо:

— Проснись, дядя Мирослав!

— Ну уж дудки, — отвечал купец, не открывая глаз. — Так хорошо мне спится, а тут — «проснись»!

— Дядя Мирослав, продай мне корабль! — Веприк с ожиданием уставился на Непоседу.

— Не проснусь и корабля не продам, — упрямо буркнул купец, с головой накрываясь покрывалом.

— А где у вас корабль купить можно? Чтобы самому им владеть и командовать?

— Сходи утром на пристань, только отстань от меня Перуна ради, — донеслось из-под покрывала. — Что за гость пошел — маленький такой, а вредный… хр-р-р…