Молодой и неутомимый козопас Али, наверно, всю ночь не спал, готовя поход в сердце великой пустыни. Когда березовцев снова вывели во двор, в небе еще сияли утренние звезды, а путешественников ожидали оседланные верблюды и вооруженные саблями стражники из числа местных пастухов. Арабские мужчины действительно все были настоящими воинами: они жили в суровом мире и им часто приходилось защищать свои стада и семьи от хищных зверей и воинственных соседей. Верблюды, составлявшие караван, конечно, ни в какое сравнение не шли с чудесными велесовыми животными, на которых березовцы прибыли в Сурож: они были меньше и желтая шерсть их была гораздо беднее, а в некоторых местах даже заметно вытерлась. Однако со временем путешественники убедились, что африканские верблюды тоже отличаются выносливостью, умом и преданностью своим хозяевам. У этих верблюдов было только по одному горбу, поэтому сидеть приходилось не между горбами, а сверху, на специально устроенной площадке.
Чудорода с Веприком поставили спина к спине и крепко привязали друг к другу, обмотав обоих веревкой. Маленький охотник был бледен, как полотно. С самого момента вчерашнего пленения он шептал молитвы родным богам, но ответа не было.
Потом молодой пастух, командовавший отрядом, с опаской поглядел на Добрилу и подозвал одного из товарищей, огромного краснолицего толстяка, видимо, деревенского силача. Толстяк ответил старшине что-то невежливое и подойти отказался. Али начал его стыдить и уговаривать — и все остальные тоже, и наконец толстого упрямца, красного и сердитого, за руки притащили к Добриле, словно застенчивую невесту к жениху. Их тоже связали спина к спине и оба силача встали посреди двора, насупившись и выпятив нижнюю губу. К ним подвели верблюда — и тут насупился верблюд, потому что он никак не ожидал тащить на себе такой двойной груз. Верблюд упрямо фыркнул и отошел в сторону. Привязанный к Добриле стражник сделал за ним шаг, а Добрило в ответ дернул стражника на себя — и они дружно свалились на землю арабом вниз.
Привязанные друг к дружке богатыри, потные, растрепанные, сердитые, — пихались в пыли пока своими стараниями не повалили на себя еще трех стражников и одного верблюда. Участники похода долго бы еще ползали друг по другу, споря и толкаясь, но умное животное неожиданно встало, подняв на спине обоих противников. Им поневоле пришлось устроиться там, подобрав ноги — медоход лицом вперед, а араб — назад. Чудю с Веприком посадили на другого верблюда, а Дуньку просто сунули в мешок и повесили сбоку.
Еще четыре верховых стражника охраняли караван. Их обветренные лица снизу были завешены концами головных платков для защиты от жары и песка. Во главе встал козопас Али, а замыкали отряд три привязанные друг за другом верблюда с грузом воды для джиннов.
Али махнул рукой и отряд пустился в путь. Миновав зеленый пятачок родного селения и деревенские поля, они очень скоро попали в могучие объятия Сахары.
Как ни велико было отчаяние Веприка, великая пустыня захватила его внимание. Сухой прозрачный воздух позволял видеть далеко вокруг себя, до самого края земли, засыпанного, как и поверхность под ногами, мелким желтым песком. Песчаные холмы — барханы — сменялись каменистыми долинами, потом — скалами, россыпями серой соли и снова — желтыми барханами. Песок струился, стекал с холмов струйками, волнами, пластами и неожиданно застывал, образуя причудливые картины. Спустя какое-то время картины снова оживали, переливались, текли дальше и снова застывали. С высокой спины верблюда эти песчаные узоры казались то морями, то скоплениями гор, то великолепными городами… Березовцы совсем бы залюбовались и заснули, если бы у них животы не урчали от голода.
— Э-э-э… — гудел толстый стражник, привязанный к Добриле. — Э-э-э… А-а-а… Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э…
Его скучный одинаковый напев длился час за часом. Бортник наконец не выдержал и ущипнул соседа за мягкое место.
— …э-э… Ай-яй-яй! — вскричал стражник, поерзал и снова задудел: — …э-э-э-э-э-…
Им попалось одно из деревьев с облезлым волосатым стволом, какие березовцы уже видели на побережье. Оно одиноко торчало из песка, засыпанное до середины.
— Шаджара-а-а, — затянул толстяк. — Шаджа-а-а-ара-а-а-а…
Он еще долго повторял «шаджара «на разные лады, а потом опять принялся за «э-э-э».
— Э-э-э-э-э… — заныл Добрило, передразнивая надоедливого соседа. — Ме-е-е-е-е…
Чудород хихикнул.
— Ша-аджа-а-ара-а-а-а-а, — снова начал толстяк, завидев новое дерево.
— Ме-е-е-е… Лысый ве-е-еник… — поддержал его бортник. — Ве-е-е-е-еник!
— Э-э-э-э-э… — тянул стражник.
— Ме-е-е… У моего соседа пузо толстое-е-е-е!..
На закате, когда оранжевое солнце покрасило небо и песок в золотой цвет, караван остановился среди барханов. Арабы, стоя на коленях, приложили ухо к земле, переглянувшись, начали разрывать песок и обнаружили развалины старой стены и укрытый каменной крышкой колодец. Для отдыха натянули навесы из темной шерстяной материи. Пастухи, сняв с головы повязки, обрамляющие платок, спутали ими ноги верблюдам, чтобы те не ушли далеко.
Никто в мире кроме арабских пастухов не способен был найти нужное место в пустыне, которая занимала места больше, чем могучая Византийская империя. Так же, как для русского человека родной лес был отцом, для арабов пустыня была матерью — строгой, но любящей. Великую Сахару пересекали несколько тайных путей, прозванных «дорогами колесниц», которые шли мимо укрытых колодцев и одиноких пальмовых рощ. Только местные жители могли определять правильный путь по знакам: скалам, рисункам и буквам, выбитым на камнях, а иногда и костям неудачливых путешественников, застигнутых песчаной бурей. Слушая голос жаркого ветра, поющий из глубины пустыни, пастухи уводили березовцев все дальше от моря — в золотое безмолвное царство, так далеко, как и сами они до этого не ступали.
Три раза в день к русским пленникам с поклонами и извинениями приближался стражник и выворачивал каждому на голову ведро воды. Не слушая извинений, березовцы кричали и ругались, а громче всех — добрилин толстяк, которому доставалось ни за что. Дуняшка, наоборот, смеялась и прыгала: ей нравилось купаться. Благодаря таким предосторожностям березовцы, как и следовало ожидать, не могли дышать огнем, зато все время чихали. Видно было, что стражники своих пленников опасаются, но кормить их они все равно отказывались.
После старого колодца отдыхали в маленьком оазисе — пучке пальм и кустиков, образовавшемся в песках вокруг пары ладошек мокрого песка: под землей в этом месте пробивался родничок, слишком слабый, чтобы добраться до поверхности. Потом нашли еще один колодец и еще два оазиса. В одном из оазисов путешественники встретили двух черных людей — таких, о которых рассказывал Свен: блестящих, огромных, губастых и почти совсем раздетых — если не считать пестрых юбочек и платков, замотанных на головах. Арабы и черные люди покивали друг другу головами и разошлись.
Караван пересекал золотистые барханные поля, пробирался между коричневых скал, шел по краю песчаных впадин, проходил мимо руин задушенных пустыней древних городов, мимо логовищ полосатых змей и ящериц, мимо уродливых приземистых деревьев — под солнцем и под звездами двигался в неведомую даль. Березовцы с удивлением оглядывали друг друга: в платках на голове, с лицами, обветренными и загорелыми за время долгой дороги, они стали точь-в-точь походить на местных жителей.
Арабский пастух, дитя пустыни, тянул свою нескончаемую песню и русский бортник прилежно вторил ему:
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а…
— У меня затекла нога-а-а-а-а…А теперь затекла друга-а-а-а!..
— Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э…
— Ох, я одно место отсидел себе-е-е-е-е-е!..
Для Веприка дорога слилась в тягучий безнадежный сон: равнодушно глядел он на слепящие глаза пески, качавшиеся под ногами верблюда. Иногда снилась мама: говорила что-то ласковое, утешала. Без еды мальчик слабел с каждым днем, но ни его ни товарищей голод больше не мучил, так они привыкли к нему. О надежде на благополучный исход путешествия к Змею Горынычу больше не вспоминали. Да и какая разница? Все равно ничего бы у них не получилось…
Во время отдыха пастух Али проверил, крепко ли держатся веревки на пленниках, и остановился напротив Дуняшки. Похудевшая, в обтрепавшейся рубашонке, с опухшими от слез глазками, девочка выглядела жалким подобием нарядной березовской толстушки. Пользуясь минутой, когда товарищи не смотрели, Али сунул девочке лепешку и ломоть дыни. Дунька ухватила подарок обеими руками и принялась, не жуя, запихивать в рот, а ее товарищи почесали голодные животы.
Вылив последние капли воды из кожаных мешков, составлявших груз одного из верблюдов, Али шлепнул его по короткошерстному боку и приказал:
— Ила-льбайт! Байт! Байт!
Верблюд, выпятив нижнюю губу, внимательно посмотрел на человека — хорошо ли ты подумал? не пожалеешь ли потом — без такого хорошего верблюда останешься? — повернулся и широким шагом направился в ту сторону, откуда караван пришел. Из всех животных на свете голуби и верблюды лучше всех знают дорогу домой. Говорят, они даже умеют находить путь по звездам. Верблюд не заблудится и не погибнет без воды и корма в просторах бескрайней пустыни…
— А-а-а-… Э-э-э-э-э-э-э…
— Чтоб провалиться тебе-е-е… Ме-е-е-е-е-е-е… О! Опять дерево. Сейчас спою! Гхм!.. Ве-е-е-еник!.. Обле-е-е-е-е-езлый… Эх, хоть бы березку одну сюда! Или кустик смородиновый — с ягодками!.. Или гуся жареного…