— Ну, значит пришла пора и мне чудо являть! — раздался позади знакомый ласковый голос.

И вот она, золотоволосая красавица, стоит, улыбается. На пресветлой Ладе, следуя греко-византийской моде, было надето простое платье до пола без бус и вышивки, только гладкая алая материя играла огнем и обвивала ладин стройный и гордый стан. Даже изящные белые ножки были разуты. Незаплетенные волосы струились, падали по спине пшеничным потоком.

— Вот и молодцы, что на колени не падаете! — весело заявила богиня любви, потому что мужики все разинули рты и застыли столбами при виде ее неземной красоты. Однако, было заметно, что такое любование было ей милее коленопреклонений.

— Эй! Бестолково село! — позвала Лада, когда ей надоело молча красоваться. — Не пора ли вам рты закрыть, а то как бы ворона не залетела?

Березовцы послушно закрыли рты, но в следующую секунду снова их разинули и радостно закричали:

— Лада! Лада!

— Она самая! — согласилась, улыбаясь, богиня. — Показалось мне, что нужна вам моя помощь — вот и пришла.

— Да как же ты нам поможешь? Мы войной на чудище поганое собираемся, это дело не женское, — сказали мужики. — Разве ты можешь дунуть, как удалой Стрибог, чтобы Змей полетел вверх тормашками?

— Дунуть? — с насмешкой переспросила красавица. — Вот еще! Может, мне в него еще и плюнуть?!

— А молнией по макушке долбануть, как могучий Перун, ты не можешь? — спросили на всякий случай мужики. — Или сжечь небесным светом, как солнечный Даждьбог? А звериный Велес голыми руками змея задушил бы…

— И что это вы мне все какие-то безобразия предлагаете?! — возмутилась Лада. — Хороша была бы богиня любви: кому — по макушке долбануть, кого — голыми руками задушить!

— Так как же ты хочешь со змеем справиться? — удивились мужики.

— Поговорю с ним, — обронила Лада через плечо, а сама уже направлялась по зеленому лугу к логовищу.

— Стой! Не ходи, светлая, съест он тебя! — закричали березовцы.

— Я с тобой! — крикнул Веприк, догоняя красавицу.

— А на что ты мне нужен? — насмешливо поинтересовалась она. — Разве ты меня защитить сможешь?

— А вот, когда чудище есть тебя станет, я скажу: ешь лучше меня! — упрямо проговорил маленький охотник и насупился.

— Это ты что же думаешь, что ты, козявка, вкуснее меня, пресветлой Ладушки?! — возмутилась богиня, а у самой веселые искорки закружились в синих глазах. — Ладно, защитник, пойдем со мной. Только чур уговор: змея не ругай, не обижай, душить его голыми руками не лезь, дай нам поговорить по-человечески.

Она обняла мальчика правой рукой за плечи и бесстрашно повела к хрустальному дворцу, а по их следу расцветали дорожкой васильки и незабудки. Чудесный луг приветливо звенел кузнечиками, ласковое солнышко грело траву, цветы, букашек и отважных путешественников. Казалось, не могло быть нигде места прекраснее, чем вчерашняя гиблая черная яма.

Чем ближе, тем удивительнее становился сказочный дворец. Сквозь прозрачные стены видны были светлые комнаты, наполненные диковинными и прекрасными вещами: резными столиками, словно сплетенными из листьев, разноцветными подушками, коврами, занавесками, зеркалами, драгоценными ларцами, золотыми клетками с хвостатыми птицами. Самая высокая башня хрустального замка была опоясана балконом, который снизу казался просто очень большим, а на самом деле был так велик, что три телеги могли бы проехать там в ряд. На балконе находился сам хозяин дома — от удивления при виде гостей свесивший все три головы через перила. Поудивлявшись, он спрыгнул вниз, но вместо того, чтобы приземлиться, пронесся низко над головами Лады и Веприка, оглядывая их вытаращенными глазами. Мальчику показалось, что змей опасается его спутницы.

Змей сделал в воздухе полукруг и понесся обратно. Гости остановились, без тени страха ожидая встречи.

— Ладушка! — прошипел Горыныч, садясь перед пришельцами. — Будь здорова, красавица.

— Здравствуй, Горыня. Давно мы с тобой не виделись, — спокойно ответила Лада.

— Да, давненько… А это еще кто такой?!

— Что ж ты не помнишь, как в гости звал?! — срывающимся от волнения голосом выкрикнул мальчик. — Вот я и пришел! Отдавай мою маманюшку!

— Так это же богатырь из лесной деревеньки! — вспомнил Горыныч. — Кто бы мог подумать! Явился — не запылился!

Он в изумлении закрутил головами и захохотал. Веприк показал ему кулак, а нахальный гад в ответ — три толстых раздвоенных языка.

— Люди сказывают, ты разбойником стал? Крадешь матерей и милых жен? — строго сказала Лада.

— Люди! — с презрением повторил Змей. — Кто их слушает, глупых, мелких? Что они могут понимать?!

— Разбой есть разбой, Горыня, его нельзя допускать, — серьезно сказала богиня.

— Уж не ты ли мне помешаешь?! — загрохотал Змей, вздымая над Ладушкой свои страшные пасти. Из них неслось горячее злобное дыхание.

Вслед за этим из всех шести горынычевых глаз полились слезы и пасти, перестав скалиться, захлопнулись и униженно пригнулись.

— Не надо, Ладушка, — тихо попросило чудище, сморкаясь носами и всхлипывая.

— Я внушила ему щемящую любовь, — пояснила Лада для Веприка. — Не хотела я тебя мучить, Горынюшка, прости, — она махнула рукой и наваждение рассеялось.

— Устал я, — пожаловался Змей, шлепнув на землю уродливую среднюю голову.

— Тетя Лада, что это с ним? — зашептал Веприк, теребя спутницу за платье.

— Любовь он ищет, — тоже шепотом ответила Лада. — Хочет настоящую любовь отыскать, да, видишь, не везет ему никак.

— А он себя хотя бы в воде болотной когда-нибудь видел? — опешил юный березовец. — Он знает, что он — змея поганая, а не человек? Кто ж его с тремя-то головами да с чешуей на брюхе полюбит?!

— Да! — нервно взвизгнул Змей Горыныч, подслушав разговор. — И с тремя головами и с брюхом! И с сердцем моим отважным! И с музыкальным образованием, между прочим! И со знанием греческой поэзии и арабской математики! И с моей начитанностью в разных областях мировой науки! И с навыками врачевания и оказания первой помощи! И еще петь на три голоса умею! Да, я мечтаю найти ту единственную, которая полюбит меня не за могучее тело, а за нежную душу! Чтобы понимала меня-я-я… Гы-ы-ы!..

Все три головы в тоске шлепнулись на землю и ненасытное чудище разревелось самым чистосердечным образом. — Ладушка, что мне делать, помоги! — всхлипывал Горыныч.

У прекрасной богини у самой в зеленых глазах стояли слезы. Она положила ласковую руку на один из змеевых лбов и с сочувствием проговорила:

— Горынюшка, да ведь ищешь ты родную душу, а выбираешь за красивые глаза да за кудрявые волосы!

— Нет! Они хорошие! — начал заступаться за своих пленниц Змей Горыныч. — Есть и добрые, и песни поют, и читать умеют, и крестиком вышивают… Вот только меня никто не лю-ю-юбит… — он снова захныкал. — Украл недавно одну — такая умница. На арфе мне играла, стихи наизусть рассказывала по-французски. Я думал уже — вот она, моя единственная… А оказалось: не она, а он! Сидит теперь день-деньской в библиотеке, мои книжки читает! — с обидой крикнул змей и с удовольствием наябедничал, кивая на Веприка: — Из их деревни, между прочим! Не деревня, а сплошной кошмар. Унес оттуда тетку, думал, будет подружка Смеянушке — и тетка тоже мужиком оказалась! Да каким вредным! Я бороду уже потом разглядел.

— Это наш староста, Пелгусий, — сказал мальчик.

— Ах, я бедный-несчастный, — продолжал ныть Горыныч. — …голодный! — поразмыслив, добавил он.

— Конечно, — согласилась Ладушка. — Ты столько несчастья вокруг себя натворил, что самому давно уже пора несчастным стать.

Она повела правой рукой и из травы в этом месте поднялся нежный росток с голубым бутоном. Богиня повела левой рукой и из-под нее поднялся другой, такой же росток. Лада некоторое время наблюдала, как удивительные цветы растут, раскрывают шире свои небесные чашечки и радуются теплому свету, а потом вдруг сорвала один из них и протянула Горынычу. Змей залюбовался подарком, но тот завял у него на глазах: стебелек поник и безжизненно свесился, лепестки почернели. Между тем второе растеньице цвело все роскошнее.

— Посмотри, что твоя любовь делает, — тихо сказала Лада, выпуская из руки засохший цветок, минуту назад еще бывший таким живым и прекрасным.

— Пусть одна меня полюбит, я тогда всех отпущу! Честное слово! — ответил змей.

Богиня рассмеялась, но не по-доброму звучал этот смех, не распустились от него нигде ни цветы, ни ягоды.

— Ты крадешь самых красивых человеческих дочерей, вырываешь их из земли, лишаешь родного света и тепла — и ждешь, когда тебя полюбят?! Насильно мил не будешь, Горыня!

Несчастный вид змея даже Веприку внушал сочувствие.

— Горыня-Горыня! — продолжала Лада, укоризненно качая головой. — Ты прав: в душе таятся несметные сокровища, только их искать надо, заслужить, чтобы открылись они тебе — а не хватать жадными лапами! Посмотри на себя Горыня: как сверху ты чудище поганое, таким ты и внутри стал!

— Это неправда! — рявкнул Змей.

— Правда! — крикнул мальчик, шагнув вперед. — Злодей ты! Бедоносец!

— Разбой творить перестань, — велела Лада. — От людей не прячься. Раскрой свое сердце навстречу людям! Покажи, чем ты богат — тогда и клады заветные, сокровища душевные повсюду обнаружишь, — богиня обращалась уже не к одному виноватому чудовищу. Веприку тоже полезно было послушать все ее слова. И не только Веприку, — и мне, и всем, и тебе тоже.

Богиня шевельнула пальчиком, но волшебство на этот раз у нее не получилось — так показалось маленькому русу. Всего-то выросла у ног неприглядная травка с серой метелочкой, вроде тимофеевки. И тут от ладушкиной стройной фигуры заструился понемногу золотистый свет. Сияние делалось все ярче — и вот уже Лада вся горит и сверкает и даже алое платье богини стало золотым.

«Да ведь этот дивный свет — он и есть любовь!» — с восторгом понял мальчик, когда Лада повернула к нему свое ласковое лицо.

А неприглядная травка, согретая волшебным огнем, начала виться, расти и цвести. Длинные золотистые лепестки сплелись в прекрасный, отсвечивающий изнутри розовой зарей, венчик такого несравненного изящества, что померк даже пышный небесный цветок.

Окруженный волшебными лучами, Веприк ощутил, как прекрасен и добр весь мир вокруг него, и даже Змей вздыхал, опустив головы. Средняя из них любовалась золотистым цветком, правая — преданно глядела на Ладу, а левая — озирала с большим дружелюбием маленького охотника.

— Ты храбрый мальчик, — наконец признался Змей Горыныч. — И очень надоедливый, — справедливости ради добавил он себе под нос. — Забирай свою маму да вези ее домой!

Змей обернулся и, повинуясь хозяйскому взгляду, в хрустальной стене растворились вдруг невидимые ворота. Боясь, как бы они не закрылись, Веприк бросился бежать во дворец. Он стремглав миновал стеклянные комнаты и коридоры и неожиданно оказался в зеленом саду, занимавшем всю среднюю часть дворца.

В саду, словно диковинные птицы, гуляли повсюду несказанные красавицы из разных земель — в богатых одеждах и браслетах, но невеселые. Мальчик заметался по цветным дорожкам, обнаруживая, как велик сад.

— Мама! — крикнул в отчаянии он и сто прекрасных женщин вздрогнули и прижали руки к сердцу, гадая, не их ли зовет родной голос. И вдруг совсем рядом, в кружевной беседке из висячих зеленых ветвей, мальчик увидел Смеяну. Она, не понимая еще, что происходит, говорила подруге:

— … наверно, на санках сейчас катаются. Только бы Тетеря не забывал их у печки сушить. У вас во Франции печки есть?

— Маманя! Родненькая! — завопил Веприк.

Смеяна вскочила с места.

— Сыночек! — только смогла проговорить она и залилась слезами.

— Не плачь, мама!.. — воскликнул мальчик, но больше не успел сказать ничего, потому что сам расплакался, кидаясь в материнские объятья.

— Вепрюшка! — плакала Смеяна, осыпая сына поцелуями. — А батянька твой где? А Дуняшка?

— С батянькой все хорошо, — успокоил маму юный охотник, вытирая рукавом опухший от слез нос. — Он в подвале у князя сидит.

Тут же нашлась и Дуняшка: остальные участники отважного отряда входили в сад — и пресветлая Лада, и Горыныч тоже с ними.

— Мама! — уверенно и радостно сказала Дунька, увидев мать.

Такого счастья Смеяна не вынесла, она пошатнулась и упала в обморок.

Дунька побежала к маме, но ее внимание отвлекла огромная желтая груша, свисавшая над ступеньками. Дунька присела около лежащей на дорожке Смеяны и, протягивая спелый плод, посоветовала:

— Ам! Кусна! Мама, ам!

— Не охотница, — проворчал Веприк, косясь на сестренку. — Очень уж болтлива!

Убедившись, что мама грушу не хочет, Дуняшка уселась поудобнее и съела ее сама.