Приведя вечером Дуняшку к сестре, Тетеря незаметно сунул Чернаве берестяной кулек с малиной. Чернава вытащила горсть ягод и принялась с аппетитом жевать. Тетеря погрозил сестре кулаком и показал, что малиной следует задобрить Дуньку, чтобы не плакала без татки. Дунька обрадовалась и переселение к тете тут же одобрила.

Бабушка покричала, поругалась, стукнула один раз Веприка по лбу и один раз — Тетерю по уху, а потом принялась хлопотать, собирать им еду в дорогу.

Обычно в деревнях раньше осени не охотничали, поэтому у Тетерева в запасе меха было немного: по дюжине шкурок куницы, рыжей лисы, чернобурки да горностая. В те времена ценный мех служил людям вместо денег и Тетеря оставил себе на всякий случай.

В одиночку он мог добыть за зиму до тысячи шкурок мелких зверьков и еще, сколько получится, рысей и лосей. Медведя Тетеря старался обходить стороной, хотя его шкуру и мясо выгодно можно было продать и обменять. Не к лицу было охотнику наживаться на хозяине леса. Да и опасно.

Путешественники погрузили мех, еду и золотой клад на батины охотничьи санки, поклонились бабушке и, не дожидаясь, пока встанет солнышко, двинулись в дорогу. Тетеря уже бывал в Киеве не раз, когда ходил с товарищами менять меха на полезные и красивые вещи: стальные ножи, гребешки, иголки, стеклянные бусины, ленты шелковые, железный ларец с узорами, павье цветное перо Дуняшке на забаву. Путь в Киев лежал через березовую рощу, по знакомым деревням, а потом — пару дней чащей, до наезженной и нахоженной дороги, идти по которой было легко и которая за неделю приводила пешего путника прямо к стенам столицы.

В лесу и на полянах царило большое оживление. Звери были заняты тем же, чем люди: хлопотали, запасали земную благодать на зиму. Белки с деревьев сердито свистели на пешеходов, явившихся забрать у них орехи и шишки, заготовленные на зиму. Конечно, такие хорошие орехи, каждый норовит стащить для себя, вон — даже санки не поленились взять. Идите мимо, долговязые, и без вас грабителей хватает: дятлы, сороки, чужие белки… Проходи мимо, борода, а то вот я тебя! Небось шишкой в макушку не хочешь? Глупые, синекрылые сойки сновали, как хозяйки в большой семье, прятали запасы под кору, в ямки между корней, под камушки: там семечку, тут орешек, украденный из белкиного клада. Засунет и забудет. Лесные мыши таскали зернышки, наполняли подземные кладовочки. Далеко за оврагом, на соседнем холме стоял треск — медведь тоже делал запасы в малиннике, все — себе в брюхо. Нагуляет жир и ляжет спать до весны. Все звери ели до отвала, старались встретить зиму растолстевшими, чтобы не страдать от холода.

Радостно было смотреть на живую кутерьму, такую беспорядочную с виду, но для лесных обитателей не менее важную, чем для людей их великие заботы.

Благодаря теплой осени деревья не все еще переменили летний наряд. Клены, по своему обычаю переодевшиеся раньше остальных, уже алели резными верхушками, а каштаны беззаботно растопыривали совершенно зеленые листья. Березки еще только примеряли желтенькие наряды: стояли наполовину в зелени, наполовину — в золоте. Коренастые дубы, лесные князья, шелестели подсохшей, молочно-коричневой, словно выкованной из меди, листвой. Рябинки вдоль оврагов сияли всеми оттенками пламени: кто насколько успел покраснеть, от цыплячьего, бледненького, до густо-малинового. Будто облитые свежим медом, стояли группки осин в темно-желтом облачении и повсюду залихватски рыжели сохнущие папоротники. Мохнатые ели, не принимающие участия в ежегодном карнавале, угрюмо темнели черно-зеленым мехом, зато под ними светились семейки лисичек и разноцветных сыроежек.

Мелкие дождики мыли и полировали всю эту лесную красоту, так что, когда в ясную минутку, бросишь взгляд на листву над головой, каждый листик горит насквозь, как редкий драгоценный камень: алые рубины, золотой и медовый янтарь с северных морей, зеленые изумруды всевозможных оттенков… Радостное, обильное, богато украшенное ладушкино царство!

Веприк засмотрелся на солнце сквозь сияющие листья: батяня подкрался, тряхнул ветку и в лицо мальчику посыпался водопад холодной мелкой росы!

— Вон сороки полетели, смеются, — ворчал Веприк, утирая лицо рукавом. — Говорят, мальчик такой умный в лес пришел, а батя у него хуже дитяти.

Под ногами пружинил нарядный цветной ковер. Тетеря шел в одной рубахе, русские тогда вообще осень за холодное время не считали. Дождик иногда мочил его легкую одежду насквозь, зато потом солнышко быстро сушило. Веприк отнесся к путешествию посерьезнее: надел кожаную рубашку с меховым краем, в которой ему очень скоро стало жарко. Тогда он тоже надел простую холщовую рубаху, а на нее для тепла — еще одну такую же. Тетеря, выбирая дорогу, тащил свои саночки овражками и звериными тропками, а Веприк топал сзади налегке, рыскал по кустам и в конце концов объелся ягодами так, что ойкал при каждом шаге. Ночевали в ложбинках, на ночь клад закапывали, а ложились с большим удобством на санки, поверх роскошных мехов. Накрывались медвежьей шкурой.

В одном месте батя поднял руку и указал глазами на сосновую ветку, дрогнувшую впереди. Веприк, имевший привычку всегда следить за тем, что делает батяня, немедленно остановился и, напрягая изо всех сил глаза, вгляделся в густую хвою. Через некоторое время он обнаружил, что сосновые иголки едва прикрывают большую рысь, припавшую к ветке, и удивился, как он сам не заметил зверя. Рысь, не отрываясь, глядела в намеченную точку под собой — туда, где должны пройти путешественники и где удобно будет упасть на шею одному из них. Конечно, рыси намного меньше тигров, но эти коренастые кошки очень тяжелы и в прыжке способны сломать шею лосю.

Прошла минута. Рысь удивилась, что никто не идет и вздернула вверх морду с круглыми, шальными глазами. Обнаружив зрителей, она растерянно моргнула и, толкнувшись толстыми могучими лапами, перелетела на ствол сосны и исчезла в лесу. Она убежала в самую чащу и от стыда до вечера не показывала оттуда носа.

Идти стало легче, но малина Веприку больше не попадалась, а только объеденные кусты и деревья с содранной корой. Наконец он сообразил, что батяня ведет его по тропе, расчищенной недавно прошедшим здесь стадом лосей.

— Так я без ягод совсем останусь, — раскапризничался Веприк. — Не можешь, что ли, в другом месте дорогу выбрать?

— Спасибо, сынок, — обиженно сказал Тетеря, останавливаясь и утирая лоб. — Татка санки тяжелые волочет, а ему малинку подавай.

— Ну, батянюшка, — принялся подлизываться сынок. — Ты санки где хочешь, протащишь, а малина-то скоро сойдет совсем… не наемся!

— Обжора! — с удовольствием сделал заключение отец. — Сразу видно: мое дитятко, родненькое. Дуньку бы еще сюда…

— Дитятко родненькое, а голодом мори-и-шь…

— Голодом?! Медвежатину копченую ел? Пирог сладкий ел? Репку ел? Мою репку, которую из-под носа у батянюшки стянул, ел?..

— Малинки бы еще… Ну хоть ежевички… — тянул Веприк. — Чернички… Клюковки…

— Мухоморчиков, — передразнивал батяня. — Вкусных, сладеньких!.. Вон, видишь, просвет за деревьями? Это уже дорога.

Конечно, по дороге хорошо и идти и санки везти. Но плоха дорога тем, что подстерегают на ней путника разбойники в надежде отобрать чужое добро. Зато Тетеря хорош тем, что разбойников, как и опасных зверей, за версту слышит и чует: вот не вовремя верхушка у елки закачалась, вот сова угукнула средь бела дня, вот ветер донес тепло живого существа, сидящего в дальних кустах. Тогда Тетеря с сыном заранее сворачивали с дороги и обходили недоброе место лесом.

Чем ближе к Киеву, тем больше народа встречалось в пути. Березовские охотники перестали прятаться, иногда даже вступали в случайные разговоры. Веприк смотрел во все глаза, такие люди, как на киевской дороге, даже в сказках ему не встречались: среди простого деревенского люда, двигавшегося пешком и в телегах, шли гусляры и бродячие скоморохи в цветных лохмотьях, прошла цепочка нищих слепцов, проехал караван купеческих телег, окруженный охраной с мечами, купцов обогнал богатырь в кольчуге и шлеме…

Пока мальчик вертел головой, дорога вылилась на равнину и, приблизившись к берегу реки, распахнула справа и слева осенние, оранжевые, поросшие ковылем просторы. А впереди, за плавно катившим холодные воды Днепром, на правом его берегу возлег град Киев, мать городов русских. Столько домов стояло вдоль по реке, что непонятно было Веприку, откуда на всем белом свете сыщется народ, чтобы все эти избы заселить. А выше всех, выше гор, вознеслись за домами высоченные земляные валы с неприступными бревенчатыми стенами на них — киевский кремль. Пройдет еще двести лет и в далеких восточных лесах построят Москву, будущую новую столицу Руси, но никогда не будет у Москвы таких высоких стен и никогда река, на которой она стоит, не сравнится с могучим Днепром.

Отец с сыном присели на высоком берегу и долго смотрели на столицу, молча любуясь и удивляясь.