В моей берлоге сыро и холодно. Коченеют ноги. Лежать неудобно, сидеть – просто не могу. Если не грохнут и все же доеду до санчасти, новая порция чиряков во всю сраку каждый – обеспечена. Спальник и куски брезента особо не спасают. С массети – все еще капает, хотя морозец крепчает. Без дураков – ниже нуля. И снег!

Боже, как я на это надеялся – до последнего, до сегодняшней ночи, отказывался верить благоприятным прогнозам. Свершилось! Главная моя надежда беспрестанно летит с неба. Туч не видно, но они есть. Их не может – не быть! Все эти дни непроглядная синюшно-серая муть висела над самой головой, выдавливая из себя морось и крупу. Сейчас же, пусть не валит, но сыпет, как надо. Утром все будет белым-бело, ни одного следа.

– Командир! – Спецназовец Костя с полуночи весел и разговорчив. Волнуется, наверное, но вида подать – боится. Правильно – бойся! Какая хрень со связью случиться, ты у меня, сынок, не так испугаешься. Думаешь, если вы ребятки – россияне, хотя все и кивают согласно – "резерв Главнокомандующего", то вас это спасет? Тут вам не – "геологоразведка". Никого не волнует – откуда вы.

Повернул голову в сторону их спаренной ниши под единой сетью КП.

– Ну?

– Сеть бы еще подпереть да подложить. Столько снега не выдержит – просядет.

– Давай. Только с командного уже не выходи. Всё – проехали гульки.

– Та, то понятно. Мне бы от тебя – от тот кусок тента. Две свои плащ-палатки по углам пустим… – послать бы, конечно, куда подальше, но прав, что поделать. Такое количество снега, опасаясь сглазить, не предусмотрел.

– Забирай. Только аккуратно. Что навалило – не сбросьте.

– Сделаем…

– Жук! Помоги мужикам.

Оставил Педалика у себя за связного. Все толковые – на позициях. Этот… зато – шустрый. Стовбура на ГАЗон пока посадил. Больше кандидатов на перебежки под огнем у меня нет.

Народ засопел, зашурудел добрыми домовыми. Через пару минут наш полуовражек превратился в форменную землянку. Только очень сырую и холодную.

– Командир, не замерзнешь?

– Нормально…

– Как нервишки?

– Мне-то чего? Это вам, спецуре – связь обеспечивать. Вот вы – и волнуйтесь, а я присну, пока.

В темноте шевельнулся намек на тень…

– Послушай, Деркулов. Я вот смотрю на тебя эти дни и думаю: а за что ты спецназ ненавидишь?

– Ты чё – бредишь, Костик? Вы-то, с какого боку в этой каше?

– Я не про нашу группу. Я про войска специально назначения, в целом…

– О! Еще один… Ты там не с Жихарем спелся, часом?

– А что Жихарь? Нормальный мужик. Наш человек.

– Да уж. На всю голову…

Помолчали. Даже проваливаться в дрёму начал. Но Костя, видно, поймав правильную нить, заинтересовался всерьез. Не унимается…

– Кирилл Аркадьич!

– Ну?

– Ты не сопи. Ответь! Тебе жалко – что-ли?

– Что ты хочешь услышать?

– За что – не любишь. Ты же сам – спецназовец!

– Кто – я?! Ты – прикалываешься?! Сравнил – с пальцем! Я – партизан, полевик. Вот – комбатант! Нас теперь – так матюгать стали. От ваших рембов я, обычно, бегаю. Причем, до усрачки, – быстро. Если время позволяет – минирую отход. Ну, иногда отстреливаюсь. Любой спецназёр, догнав, с наслаждением отрежет мне голову – по плечи и, удовлетворившись, еще и насрёт в грудную клетку. Нашел себе, блядь, спецназовца…

– Не! Тут – понятно. Задачи-то у тебя – самого, ведь чисто спецназовские?

– Чисто партизанские, ты хотел сказать.

– Какая разница?

– Большая. Спецназ, в первую очередь, герои. Дух победителя! Крылатые демоны войны! Супермены из кремния и стали! Потом все остальное… А мы – пехота из говна и соломы, что нам с вами ровняться?

– Да ладно! Ты – расскажешь. Скажи еще – обидно!

– Да нет! Ты не понял, Костя. Не в родах и названиях суть. В духе. Понимаешь? Вас изначально затачивают на подвиг. Вы – легенда, еще из учебки не выйдя. Сам факт наличия берета – как нимб. Само слово – вслушайся: "спецназ!" Каково?! – чуть помолчал, в углу не протестовали… – У меня, брат, уже была одна война, давно. Сейчас вторая… Полгода людей, один за одним теряю. Знаешь, что понял?

– Что? – голос глухой, но без обиды…

– Единственный подвиг здесь – достойно сдохнуть. Лег, не облажавшись, не подставив пацанов – герой! Остальное – пакость одна… Понимаешь, о чем – я?

– Да. У меня – пятая командировка…

– Четыре первые – где?

– Бывший Союз и Чечня, в основном.

– С Жихарем поговори. Он тоже – с тех краев.

– Говорил… Я тебе так скажу, командир. Мы – не герои, поверь. Дело свое – знаем. Служим – честно. И умирать – не собираемся. Однозначно – не герои, Аркадьич.

– Ну, и славно… Самое главное.

– А я – домой хочу… – Негромкий голос Педалика рванул в нашей импровизированной землянке какой-то старательно удушенной болью, с мясом вырванного, забытого мира. Нет, ну – каково! Ты мне, сученок, заплачь еще сейчас!

– Жук! На лирику потянуло?!

– Нет, Кирилл Аркадьевич. Домой хочу. У меня там мама, сестренка малая. Они боятся за меня… И я – боюсь…

Он говорил тихо, с каким-то пугающим спокойствием и умиротворенностью. Есть такая хрень, не знаю, как назвать – бывает человек заранее умирает. Потом, в первом же бою, его любая пуля – попутно приберет, походя. Вариантов лечения – два. Бить смертным боем: сразу с порога – нос набок и зубы долой, чтобы реле в балде переключить. Или, наоборот, успокоить. Только, вот, попробуй – утешь его сейчас – за пару часов до начала долгожданной, большой мясорубки!

– Ты когда дома последний раз был?

– Не помню, уже…

– Слышь, Педаля – мозг включи!

– Ну, когда вы Стовбура на склады посылали. Еще на Трехизбенке.

– Слышь, чудо! Это было месяц назад! – Он несколько мгновений молчал. Потом дрогнувший голос выдал: – Я боюсь, Кирилл Аркадьевич. Страшно…

Связисты упорно молчали. Молодцы! Лучшее, что они могли бы сейчас сделать.

– Виталик, послушай. Сколько ты с нами?

– Как Сергей Сергеича сожгли… – это он о Серёге Трофимове, сгоревшем в БМП в памятном бою под Белогоровкой.

– Так вот, скажи – сколько раз за эти полгода я тебя обманул?

– Не было такого, зачем вы говорите?

– Сюда – слушай! Не было и не предвидится. Делай так, как я тебе говорю. Тогда будет у тебя все нормально. Завтра после боя, поедешь домой вместе с Женькой. Захочешь – оставайся. Он – машину заберет. Отдохнешь – вернешься. Обещаю! Понял меня?

– Понял… – веры и уверенности в тоне не было и в помине. Пару раз потянул носом. Ну, начинается…

Что еще сказать ему сейчас – не знаю. Сто двадцать мужиков мерзнут в ледяных гробах. Завтра многие лягут в них навечно. В бою – сиднем не отсиживаясь на командном пункте – с граниками в руках умирать будут. Этот же щегол мне сейчас истерику закатывает – сопли ему подтирай. Нельзя мне сейчас ни прибить тебя, ни жалость показать – столько сейчас всего на мне.

– Не понял, а "так точно!", боец. Все нормально будет – не ссы, главное. Врубаешься?

– Так точно… – а голос, будто из него уже душу вынули.

– Да, командир! – подал голос противоположный угол… – Нормально всё будет. Связь мы тебе точно обеспечим, ну и – на подхвате если, что – надо будет. Понятно, в общем… – реально связист прошел свои пять горячих точек – без фантиков, с полуслова в тему въехал.

– Спасибо, Костя!

– Замётано, командир! Пусть пацанёнок отдохнет. Мы пока сами за дорогой присмотрим.

Без нескольких минут шесть послышались первые отдаленные выстрелы. В семь пятьдесят на подступах к шахте полоснули алые трассы автоматических пушек СОРа. Сигнал Василь Степанычу. В десятикратной стереотрубе видно, как он, лихо дав длинную из КПВТ, на всех парах рванул от развилки – вверх по бугру. Стремно, конечно – один точный снаряд, или ПТУР и замануха превратилась бы в пылающий гроб на колесиках. Но и показать, что дорога живая, не минированная и больше не охраняется – тоже надо.

За ночь навалило сантиметров пять. Отпечатанная в снегу колея убедительней любой видео он-лайн съемки с беспилотника. Ребятушки собственными глазками, без всяких электронных помех, воочию видят – никто не топтался по склонам подъема – нет и не было тут никого. Опять же – жизнь вокруг, первозданная краса и благодать, а то затаились, понимаешь!

В восемь двадцать мимо террикона "XIX партсъезда" продефилировала голова основной колонны. На окраинах выезда шел ленивый пристрелочный бой с бригадой. Пока – запнулся дозор разведки. Как раз, напротив шахтоуправления, машины начали перестраиваться в несколько боевых и походных порядков – сортироваться прямо на трассе. Видимость на таком расстоянии совсем никудышная, так – больше по очертаниям. Туман да морось непонятная с неба, то ли снег, то ли дождь. Нам – на руку! Точно по пословице про "дом и стены".

Еще через пятнадцать минут первая броня вступила на Родаковского дорогу. Честно сказать, даже испугался немного, что они и дальше рванут вот так – резво.

Впереди, у обочин, уступом шли два больших минных трала, а за ними танк. Настоящий немецкий "Леопард"! Не иначе дойчленды передали часть своего бронепарка СОРу. Или страны-участники коалиции закрома свои "младоевропейские" тряхнули. Видать, старая советская бронетехника на исходе. Ничего, камрады, мы вам и новые игрушки попалим – не переживайте.

Танк – картинка! Необычно камуфлированный, чистенький, с заметными крестами – как положено. Да, давненько такого не видели. Очень хорошо! Повезет – Катьку вызову. Пусть девочка снимет да во все СМИ – пульнёт. Даже за изнасилованных ею по ходу дела спецкоров – бурчать не стану. С сорок третьего не было тут угловатых катафалков под шестьдесят тонн веса с крестами на пузе. Вот это взрослый пиар будет, я представляю!

Следом шли остальные машины. Когда нитка тормознула у взорванного мостка, я только сейчас прочувствовал – сколько их. Впору бабулю вспомнить и, всплеснув себя по ляжкам, охнуть: "матушки-батюшки!". Так глазками высчитывал, конечно, способное выстроиться здесь количество техники, но "представить" и "увидеть" – две большие разницы. Тихий ужас! Покажи мне эту панораму тогда, в штабе – отказался бы, без всяких разговоров.

И пехоты! Кто тогда говорил – "батальон"? Надо будет мне точно вспомнить – кто именно! В кузовах бортовых скотовозов – строевой полк, минимум. И почти на каждом БТРе озаренные светом исторической миссии, высокоидейные рожи в дорогом НАТОвском камуфляже. Вопрос – кто? А я – знаю! ЦУРюкам такая экипировочка по сроку службы не положена – молоды ещё, из чмырей пока не выпростались. Старшие товарищи по былому Варшавскому договору, по-быстрячку, сменившие государственную ориентацию верхом не ездят. Им, как-то, внутри удобнее. Значит – наши. Правда – тоже бывшие. Ясно! так и запишем: плюс парочка добровольческих отрядов – несколько полновесных рот.

Теперь понятно, чего уступом тралы так широко шли – машины сдвинулись и пропустили вперед танковый мостоукладчик. Как все быстро…

– Вызывать, командир? – Костик сидел рядом и держал в руках трубу обычного полевого телефона. Как они там колдовали, что за чудесный "электро-баян" к которому все подключены и где остальные люди их группы, я не знаю. Мне, по промоинам, протащили каждому из командиров секторов и отделений свои линии. С моей трубы могу говорить со всеми вместе, или по отдельности да еще и в Родаково – звякнуть, по надобности.

– Нет. Пусть сначала пойдут.

Буквально через пару минут гахнули первые мины. Увидели. Никто и не прятался – вон они, коровьими лепешками, лежат на виду. Под снежком, конечно, но – сверху же. Ненадолго тормозят "восемьдесят девятые" ребятишек. Ну, ничего – посмотрим, как под огнем вы те же задачи решать будете.

Мостоукладчик, фалангой задрав передние лапы, развернул в воздухе ножницы раскладушки наводимой переправы. Перевалив речку и построившись, обычным порядком, впереди, пошли два трала. Под катками беспомощно хлопали "бабочки". Метрах в полутора-двух перед корпусами машин взбухали темные облака разрывов. Это мы уже выучили – спасибо Передерию и Петренко: персональный ужас бесконтактных мин – электромагнитные навесные тралы. Доедете, уважаемые, до команды "огонь", мы вас, как особо отличившихся, без очереди пристроим в солидоловый рай ветеранов инженерной техники. Интересно, у них ещё, в хвосте построения, есть такая хрень? Нашему минному полю, судя по скорости продвижения, в одиночку долго не продержаться.

Ну, вот и дома, считай – оба минных разградителя и "Леопард" встали на грунтовке в двадцати метрах от начала развилки и подъема. Сзади, ощетинившись ежом авиационных пушек, пулеметных и гранатометных стволов, пусковыми ракет и дымов, приармянилась "Лёля". Эти двое – первые кандидаты на праздничный костер. Такой сладкой парочки, при другом раскладе, на весь мой отряд хватило бы с головой. Пикнуть бы не дали.

– Сканируют подъем. Заметят – ввалят по полной программе.

– Твоя правда, Костя. "Мама!" сказать не успеем. Ты меньше зыркай – здоровее будешь.

– А ты и правда – не колотишься, Деркулов… Свихнуться с тобой можно! Тут такое дело, а ты, того гляди, ещё отвалишься на пяток минут подремать.

Можно, конечно, и возгордиться от его восторга. Но, действительно, что-то щелкнуло во мне сегодняшней ночью, словно некий загадочный датчик сработал. Пришла совершенно четкая, внутренняя уверенность, что всё срастется – они не заметят и войдут в мешок. Не знаю, каким макаром, но я это не просто чувствовал, а определенно, совершенно точно – знал.

И волноваться мне теперь уже не о чем. Достаточно первого залпа. Люди свою задачу не только выучили, но и осознали. Залп решает все. Решает главную дилемму – жить нам, или нет. После него – можно спокойно уходить с перевала. Тут уже не проедешь, даже без нас. Никак.

Судьба, естественно! свою жатву снимет – упираться придется. Без команды Буслаева никто с места не двинется. И кому суждено навсегда остаться в снежном месиве траншей – сегодня уйдут, это – без вопросов. Но сама задача будет выполнена, по-любому. Уверен!

Ровно в девять ноль-ноль (они, что – по часам проводку колонн делают?), одна машина разграждения отвалила в сторону и, прополыхав хлопушками противопехоток, встала в полутора десятках метров от заснеженной кормы монумента. Головной отряд двинулся вперед.

Впереди – трал, за ним немецкий красавец и машина прикрытия танков. С начальственным видом тронулась импортная КШМ с коронованным петухом на борту. Следом, поочередно, три грузовика с пехотой и три БТРа с опознавательными "вилами". На бронетранспортерах сидело по шесть-семь человек. Культовые "мазепинки" на головах свидетельствовали лучше любых транспарантов – "сичови стрильци". Замыкали колонну – AMVшка, с задранными вверх угловатыми трубами спаренного миномета, чешская штабная машина и, серьезно обвешанная защитными элементами, "Тварына".

Попал Степаныч, шо кур – во щи. Считай, три навороченных танка, три броника, минометная самоходка, рота пехоты и отдельный взвод эсэсовской разведки. Предполагали, конечно, что может быть усиленный дозор, но не до такой же степени.

Внизу, в километре от развилки и метрах в двухстах от вытянувшейся по дороге бронегруппы, прямо посреди поля, стала разворачиваться батарея САУшек. Судя по колесному шасси – "Зюзи". Ясно, что за вторая КШМка поперла прицепом с разведкой. Теперь Колодию – только держись! Стоит артнаводке доехать до места, эти шесть дур всю станцию – в гравий перемолотят.

"Леопард", проехав метров двадцать, внезапно остановился, повел длинным стволом вверх и вправо и вдруг оглушительно плюнул из дула, большим, ярко оранжевым огненным шаром, как показалось в окуляр, прямо мне в морду.

Все трое, прислушиваясь в полумраке КП, развернули лица друг к другу. Над головой мощно громыхнуло. Еще не начал вертеть трубой, как позади танка зашлась в истеричном визге "Лёля". Густая и стремительная пара пунктиров, словно бегущий карьерный заряд, смели взрывами деревья, по левую сторону от дороги, на вершине бугра. Где-то в этом секторе наблюдательный пост Пети Штейнберга. Как хреново, со старта…

Добровольческий взвод, не слезая с брони, длинными веерами зачастил по промоинам, по обе стороны верха дороги. Два БТР, вторя хору, затукали крупнокалиберными. Коротко и страшно захлопал в ладоши миномет…

Боковым зрением заметил, как по-деловому: тихо, быстро и обильно – конкретно, одним словом – обоссался, сидевший в углу у входа, Виталик. Закушенный зубами рукав ватника и переполненные безумием глаза. Если он сейчас вскочит и побежит – произойдет катастрофа. Давать распоряжения – нет времени да и глупо. Сместился на шаг, цепко ухватил его пятерней за шиворот, рванув на себя зацепил второй за ремень и, что мусорный мешок, зашвырнул пацаненка на спальник в нишу. Жук придушено заскулил, но орать не стал. Спасибо и на этом.

Связисты молча ждали моей команды. Зря я вчера погнал на спецов. Эти-то – настоящие. Ни тени растерянности – напряжены и готовы. Волки!

– Присмотрите. Чуть не сорвался, гаденыш…

Докрутив, кинул в стереотрубу взгляд на место разрыва. Холм на нашей, правой стороне, у самого верха. Воронка метров на сто ниже и шагов на двести правее засады Жихаря и Денатуратыча. Позиции их группы сектора "С" еще ближе к брусчатке. В месте, куда ударил танк, никого из наших быть не могло.

Как обстрел начался, так внезапно и прекратился. Трал, как ни в чём не бывало, закашлял дизелем вверх по склону. Следом двинулись остальная техника дозора.

– Вызывай "Террикон"! – пришла, Костя, твоя пора.

– Есть "Террикон"!

– "Террикон"! я – "Дубрава-Один"!

Насколько, оказывается, непривычно связь держать по телефону, а не по родным "сто сорок восьмым"!

В трубе, чугунными ядрами, зарокотали знакомые басы Богданыча.

– Шо у тэбэ за стрилянына, сынку?

– Цэ клятым москалям нэрвы, та стийкисть шлунку на обсирон – пэрэвырялы.

– И як?

– Та нэма тут никого, батько.

– Гарно.

– Надо выйти и встретить, хлопцев… – ну, сейчас Колода заартачится! Я его, конечно, понимаю, но вот только Кобеняку самому с такой элитной ордой не управиться. Ничего! Для тебя, Богданыч, есть волшебное словечко. Сейчас ты у меня ужом завьешься.

– Поглянэмо…

– Нечего глядеть. Без тебя – свадьбы не будет. Внизу шесть "зюзек" разворачиваются. Один твой шафер – с буссолью.

– Нэхай им кожного ранку сто хрякив у рота сэруть! От бисова сволота на мою печинку! В тэбэ – всэ?

– Всё… Встретишь?

– Так! Зустрину… Шо там – ще?

– Балалайка, два краба, одни "подштанники", три коробочки, полторы сотни духов, три жестянки.

– Гаразд!

– Отбой связи!

Через пять минут, после прохождения машинами дозора Родаковского перевала, плотной колонной, на счет развернув "ёлочкой" вправо-влево пушки по обе стороны дороги, тронулись остальные машины. Построение – унифицировано. Впереди ударная группа. "Леопарды", правда, кончились – у трассы еще стоит парочка, но ко мне они, кажется, не собираются – нам и так мало не показалось и без них. Первым пополз минный трал, за ним дуэт из "Тварыны" и "Лёли", КШМ и три оседланных пехотой БТРа – управление, не иначе. Следом, на малой дистанции, танк, минометная самоходка, поротно – по три грузовика – пехота, четыре облепленные добровольцами бронетранспортера, несколько разнородных машин ремонта и обеспечения. Новая группа, опять – танк, миномет, три бортовые машины, бронетранспортеры или БМП и – так далее, в едином ритме.

Повернулся к Костику.

– "Общую"!

– Есть "Общая"!

– "Дубрава-Один" – проверка связи!

– "Второй" – на связи! – Жихарь, по голосу слышно, готов к пиршеству. Зря кто-то надумал в Крыму пустить татар первым тараном. Ой, зря…

– "Третий" – на связи! – голос, как "Таволга". Толстый, спокойный и с виду неказистый. Ну правильно – на кой Салимуллину нервы?! Вон – у брата, считай кровного, Юры Жихарева – на двоих хватит.

– "Четвертый" – на связи! – Гирман тоже с нервишками нормально управляется. Кто бы сомневался!

– "Пятый" – на связи! – ну, что, Борёк? Как ты, пехотура Кундузская? Да знаю! знаю, что готов… Куда ты у меня денешься, родной?!

– "Шестой" – на связи! С тобой, Василь Степаныч, чуток попозже переговорим.

– "Седьмой" – на связи! – Фу-у-у… Товарищ Петерс – на месте. Пронесло! Правильно, не валиться же истуканом наследнику тевтонов от первой же слепой стрелянины какой-то шляхетской тарахтушки!

– "Дубрава-Один" – всем! "Нарыв – лопнул!" Повторяю! "Нарыв – лоп-нул!"

Дорога почти до самого верха забита техникой. Еще пару минут и доползет наш железный кулак до точки "эх, понеслась!". Судя по всему, на Родаковское направление двинули больше чем один, усиленный пехотой, бронекавалеристский батальон. Сейчас полностью втянулось первое подразделение. Не считая звеньев управления, ремонта и обеспечения, у них четыре группы по девять машин. Всего порядка пятидесяти единиц. Следом пошла следующая рота – на подъем втянулось КШМ с тяжелым прикрытием и пара групп. Не ошибся Шурпалыч, всё точно по его раскладке. От нас да самой трассы дорога запружена бронёй. Ну и начнется тут вскорости…

Можно прикинуть с чем в "итого" придется иметь дело и куда сразу бросать ПТУРы. Цели у нас изначально разбиты по приоритетам.

Номер первый – "Лоара". Без счёту проклятая пехотой всей Конфедерации адская балалайка. Мудрый ход пшеки сделали – ни придраться. Не можешь защитить танк от гранатомета – защити от самих гранатометчиков. Не хватает ума придумать своё "как?" – сдери идею у "русских пся-кревичей" – они еще в Афгане весьма неслабо применяли "Шилку" против духов. Машины разные, а принцип один: помноженная на огневую мощь – сумасшедшая скорострельность, плюс возможность подавлять несколько целей одновременно. Пока в зоне ответственности этих зараз – три штуки. Надеюсь, Передерию хватит везения таким образом голову колонны на фугасы поставить, чтобы и нашей голосистой приме – перепало. Ещё одна "Лёля" прикрывает танк и управление, выползающего на брусчатку, второго бронекавалеристского "пидроздилу". Третья окажется где-то за триста метров до начала подъема. Приговорить суку – вопрос нашей чести и долг памяти по пацанам. Вот ее, дорогушу, и отдам Дэну на первый выстрел.

Приоритет номер два – танки. Семь-восемь штук на брусчатке. Парочка подпирает снизу. Круто… Никогда бы не подумал, что решусь на такую авантюру. Остается надеяться, что двенадцать троек Салимуллина, четыре пары Гирмана и восемь троек Никольского в первом перекрестном залпе не забудут, что танк, всегда – танк. И пусть "Тварды" не навороченный на всю голову "Леопард", но что может эта машина – народ знает. В противном случае, внуки четырех танкистов и их собаки быстро растолкуют нам, как надо по уму управляться с тяжелым вооружением.

Третий клиент из подрасстрельного списка "ви-ай-пи" – самоходные минометы, из-за торчащих из башенки двух угловатых стволов, прозванные у нас "подштанниками". Как по мне, сегодня опаснее этой машины нет. Единственная надежда, что БТР – не танк, и бить в упор неподвижные AMVешки из любого тяжелого гранатомета, все одно, что жаканом из двустволки – домашних кроликов в клетках.

Последняя головная боль – пехота. У нас, в каждой тройке, специально для собратьев по цеху есть третий номер. У него – спарка "Шмеля". Во время залпа каждый огнемётчик делает сразу по два выстрела в грузовики своего сектора. Надеюсь, сорок выстрелов на неполные два десятка машин в первые три-четыре секунды боя в состоянии, особо не мучая, переправить коллег по несчастью из говенной действительности – в лучший из миров. С добровольцами, однозначно, придется повозиться. Ну, никто, вообще-то, не обещал, что будет легко…

– Костя! "Пятерку" давай!

– Есть "Пятерка"!

– "Пятый"! Дэну – "балалайка" за переправой. Малюта – "подстрахуем" на танки, по плану. Как понял?

– Есть!

Осталось дождаться сигнала Передерия.

– Давай, Константин "Второго", не долго осталось – финишируем.

– Есть "Второй"!

– "Первый" – на связи!

В трубке раздался придушенный голос Передирия:

– Еще пару минут, "Первый".

– Ждем…

Связист припал к своему перископу и, прижав наушник от общего аппарата к уху, не отрываясь смотрел на дорогу. Его напарник стоял на одном колене над их "органом" и откинув предохранительный колпачок, держал палец на, светившей зловещим тормозным сигналом, пластиковой кнопке. Вторая половинка наушника была на резинке притянута к уху. Из ниши тянуло, смешанной со стыдом, вонью страха.

Трубку держал я. С каждым выдохом Ивана Григорьевича во мне поднимался уровень адреналина. Дед, ну, как можно так сопеть?!

В голове цветными роями проносились картинки. Словно отдельным, редко включаемым чувством, каким-то ирреальным видением, просто отчетливо видел своих ребят. Сидят, напряженно, на краю ниш укрытий – трубы вдоль траншей, предохранители сняты, прицелы – разложены. По дну промоин протянуты телефонные нитки. Представляю, что у каждого в душе сейчас творится.

В трубе, зажав в последнем спазме дыхание, прошелестело.

– "Первый". Готовность! Начинаю отсчет!

– Есть отсчет!

Всё, камрады! Дед сейчас на Луну вас отправит…

– Пять… – глянул на Костю. Он заметил и твердо кивнул в ответ.

– Четыре… – спокойный молчун-связист, уперся взглядом внутрь себя.

– Три… – несчастный Педаля, забившись в нишу, старательно выполняет шипящую команду связистов "носа – не кажи!".

– Два… – в голове веер: от "не сработает сигнал", до "сейчас заметят и вмажут первыми; со всех своих стволов – залпом".

– Один…

Ну… Давай… Давай! Да-ва-й-й-й!

Три голоса – один в трубе и два на КППП – сливаются в единый, заглушенный страшным разрывом, крик:

– Огонь!!!

Ну, понеслась, твою мать! Даешь Сутоган, сука!!!

Когда над створом вершины выросли дымные фонтаны и на колонну обрушился грохот трех мощных зарядов – впереди, и пяти послабее – сзади, первое, что сделали все механики-водители – синхронно нажали на тормоз. Вот, что значит реальный боевой опыт: прошедшие Афган, в таких случаях, что есть дури, давят на газ. Кинув операторов-наводчиков лбом на прицелы, а потом, не менее быстро, отдачей швырнув назад в обратку – техника вкопано встала. За мгновения потери видимости и ориентации – произошло многое. Для большинства находящихся внутри машин – всё…

Тридцать семь труб Салимуллина, двадцать пять Никольского и шестнадцать гранатометов Гирмана – громыхнув единой фугой, обрушивают на колонну стремительный огненный рой. Каждая граната, сверкнув малиновым выхлопом, разрывается в скоплении машин. Пяток, как мне показалось, бьет ниже целей, но ни одна не пролетает сквозняком или выше!

В этот же миг, с наизнанку выворачивающим нутро воем, на замершую в шоке брусчатку, сверху обрушивается беспрерывный чугунный шквал из минометов Штейнберга.

С обеих сторон дороги, секунду погодя, еще раз ухает двадцать огнеметов. Следом, с минимальным разрывом, повторяют удар вторые номера – новые два десятка "Таволг" рвутся к своим избранникам. Синхронно с ними, далеко в хвост построения, уходит первый ПТУР.

За первые четыре-пять секунд боя бронегруппа ловит почти сто двадцать тяжелых гранатометных и огнеметных зарядов, не сделав в ответ ни одного прицельного выстрела. Могу только представить весь тот ужас, который успели прочувствовать выжившие. Остается прибавить, что вместе с грохотом атаки в шлемофоны всех спецов влетел дикий скрежет, свист и шорох – результаты нажатия волшебной кнопочки на "органе" нашего Костика. Понятно, что сама "глушилка" находилась где-то на вершинах Родаковского плато, но команда-то пошла из нашего командного пункта в самый подходящий момент, и связи у них не стало, именно сейчас – когда она им нужна, как воздух.

Результат залпа оказался не менее впечатляющ. Каждый танк схлопотал от двух до четырех "чемоданов" из "двадцать девятых" и "двадцать седьмых". "Лёля", как заслуженный ветеран солдатской ненависти, отгребла целых пять "тандемок". В ней, как и еще в трех танках и шести самоходных минометах, сдетонировал боекомплект. Выпотрошенной грудой металлических коров, ещё минуту назад – такие пугающие и опасные, эти монстровидные чудовища теперь беспомощно подпирают нависшее небо чадными столбами праздничного аутодафе.

Из бортовых грузовиков с ЦУРовской пехотой – от "Шмелей" спаслось двое, но и они, сразу попали под минометы. Итоги примерно одинаковые – кузовы разметало в щепу, тенты – в клочья, кабины разнесло, грузовики запылали. С пассажирами – совсем плохо. Хоть и противник, но точно по присказке: врагу не пожелаешь. Кого выбросило взрывами – тлеют бушлатами по обочинам. Оставшиеся внутри – горят заживо в братских могилах. Не лучшая участь для солдата, что тут скажешь.

На брусчатке не уцелело ни одного "подштанника". Самоходки минометов, среди первых, порвали тяжелыми зарядами "Вампиров" и "Таволг". Большинство выхватило по два раза кряду.

Относительно повезло БТРам, БМП и транспорту обеспечения. Единственные, кто тотально не попал под гранатометную раздачу первого залпа. Не считая нескольких, прицепом сожженных, "коробочек", остальная броня пока имело дело только с Петиными минами. Там – тоже, что три с половиной килограмма – с "Подноса", что, без малого, пуд – с "Полкового": на крыше рванёт – мало не покажется. Тем не менее бронетранспортеров сохранилось более тридцати штук и они первыми лихорадочно открыли ответный огонь. Следом за ними стали включаться машины низа колонны. Тяжелый дымный вал не так быстро, как хотелось бы, но весьма уверено разрастаясь вверх искусственным грязно белым облаком и огромными завитушками бигуди катясь в ширину, послойно отсекал технику основного построения от пылающего огнем перевала.

Насколько все изменилось за четверть века! Какое счастье, что в наше время повстанцы не обладали таким огневым потенциалом. Представляю – пяток "Вампиров" и парочку "Корнетов" на Каракамарском серпантине! Было бы все это изобретено и массово производилось тогда, то войны во Вьетнаме и в Афганистане выглядели бы совсем-совсем иначе. Какой – там… Партизанщина – форэва!

Мазепанцы вначале занимались не столько боем, сколько выживанием. Меж "коробочками" воплотилась в миру настоящая преисподняя. Те, кто успел выпрыгнуть и залечь, первое время пытались укрыться за броней. Да только двенадцать минометов да из них три автоматических – слишком много на неполные семьсот метров узенькой нитки дорожного полотна. Когда, выйдя на свои огневые, в полном составе включились расчеты АГСов и крупнокалиберных пулеметов – меж машинами стало совсем не кисло. Ну и тройка Ильясовых ПК тоже – не в носу ковырялись.

На седьмой секунде схватки, ближе к вершине перевала, похоронным аккордом, резко прозвучал танковый выстрел. На позициях группы Салимуллина выросла черная тень разрыва.

Вот теперь начинается как заказывали

Дед умница – знает, что делает: из трех фугасов двое отработали по полной программе. Пропустив минный разградитель, Григорьич, ориентируясь по оставленным загодя меткам на дороге (он их упорно называет "мишенями"), дождался главного – правильного вхождения техники на закладки. Первый заряд наповал разворотил корму головного танка, второй – убийственно рванул под днищем "Лёлиного" передка – в аккурат под топливными баками. Последний, взорвавшись в паре метров по курсу, оглушил не успевшую к раздаче слонов КШМку.

Вскочив, мои красавцы, по плану, кинулись в разные стороны. Передерий – командовать своими двумя расчетами: "Утес" да АГС, в посадке над стороной Салимуллина. Юра с Мыколой – "мочить козлов" – на холм с нашей стороны.

Первым на праздник "козлодрания" угодил минный разградитель, причем, без офицерского участия – пока двое тащили собранный крупнокалиберный, третий номер, не раздумывая, вмазал в моторный отсек из персональной "Мухи". Легкобронированному тягачу и "восемнадцатого" оказалось – с головой: чуток протарахтев неуправляемыми гусеницами, машина уперлась в склон и, нехотя разгораясь, мирно завоняла себе черным и желто-зеленым в так и непробитой им последней сотне метров до вершины.

Взводный-один выскочил на холмик у обочины как раз к танковому выстрелу. На ходу оценив ситуацию, он сверху, со ста шагов, влупил из своей "Таволги" в боковую проекцию башни. Но все равно не успел – сидевший на подхвате первого залпа Малюта, на секунду раньше, ударил ПТУРом точно в центр танкового борта. Два мощных взрыва наконец-то угомонили, выдержавший до этого несколько гранатометных попаданий, с перебором экранированный "Оплот".

Развернув вместе с Бугаем позицию "двадцать девятого", Жихарь оказался единственной фронтальной точкой работы тяжелого гранатомета. Ко всему прочему, ведя бой по обе стороны дороги, ошалевшие операторы-наводчики СОРа его просто не видели да и, к тому же, он бил прямо из самой головы колонны вдоль ее хребта.

Расчеты, распределенные по схеме "мальчик-девочка", открыли отсекающий огонь с обеих сторон дороги. АГС и "Утес" – за Юрой, и вторая пара – в посадке у Передерия, в считанные секунды потушили КШМ, парочку БТРов и смахнули остатки пехоты с дороги. Вторые и третьи номера дружно, сверху-вниз, упороли одноразовыми граниками по бронетехнике своего сектора "куница".

Один из бронетранспортеров в полутора сотне метров от группы Жихарева решился на беспримерный шаг. Ударив полыхающий остов впередистоящего грузовика и просунув его на пару метров вверх, он резко сдал назад и сбил подпиравшего собрата поперек дороги. После чего дал газ и, успев разогнаться, обвалил рельс ограждения, перескочил через стальные тросы перил и ринулся вниз. Пролетев по насыпи с пяток метров, БТР все же не удержался и, почти опрокинувшись, уткнулся острым носом в ливневую канаву. Ждать пока машина оттуда выберется никто не стал – только этого не хватало! Юра – сверху и кто-то из ребят Никольского – сбоку, разом гахнули тяжелыми "чемоданами". "Коробочка" вспыхнула и жарко задымила. Экипаж быстро разгоравшуюся броню не покинул. Вот она – конкретная картинка для отдельных любителей молоть языками насчет смелости, желания и умения окров воевать всерьез. Когда припечет – только успевай гранаты подносить!

Бой вошел в активную, самую опасную для нас, фазу. Дымовая завеса еще не полностью отрезала позиции отряда от основной колонны. Эффект первого залпа – массированный удар и шок на несколько секунд – использован на всю катушку и пройден. Моим бойцам надо сменить позиции, перезарядить "Вампиры", достать из боковых ниш остатки "Таволг" и навешать на себя запас "Мух".

Еще два танка подают признаки жизни. Вначале "Тварды" у самой грунтовки, врезал в угол холма, прямо по позициям Гирмана. Причем, ударив из пушки, поляк щедро добавляет с обоих пулеметов. В ту же минуту, на сектор выше, начинает движение "Оплот" – хорошо, хотя бы, что еще не стреляет. Причем, оба танка, не сговариваясь, включают дымовые завесы. Правильно, что тут думать! Вся живая броня на брусчатке уже несколько секунд, как поливает со всех своих дымогенераторов да еще, совместно с пехотой, расцвечивает небо сумасшедшим сумбуром сигнальной пиротехники. Мешают дымы больше им самим, нежели нам, но решение понятно – у народа уже просто нет никаких иных вариантов и свежих идей – только бы выжить. Легкий ветерок стягивает в долину рваные черные хлопья призрачной защиты, чадную вонь горящей техники, резины и человеческих тел.

– "Пятерку"!

– Есть "Пятый"! – в трубе густо трещит и скребется. Словно через ватную стену, откуда-то из шумного подвала доносится голос Никольского. Он что-то докладывает, а я – ни слова разобрать не могу! Вот угораздило моих пацанов – связаться с глухим командиром.

– Костя, Хоть что-то разбираешь?

– У него – четверо "трехсотых". Три "Таволги" – в "НЗ". Больше пятидесяти гранат к "Вампиру". Восемь ПТУРсов.

– Понял. Переводи дальше… – и в трубу: – Боря, блядь – куда смотришь?! Оба "Корнета" залпом – по САУ! Два расчета "двадцать девятых" – по танкам! Все остальные – по колонне. Раненых – по возможности – на третьи номера! – трубка нечленораздельно булькнула в ответ. Вопросительно глянул на Костю, тот кивает, мол, "там – принято".

Это я и так сразу увидел: все, кто имеет доступ к связи – услышали команду. ПТУР спаренно рванулись со своих позиций из-за прикрывающих расчеты от основной колонны противника холмов. Опертые на поддомкраченные боковые опоры, не предназначенные для резвых маневров, "Зюзи" обрекали свои экипажи на жертвенный подвиг во имя чужих интересов. Там ракеты заметили. Наверное, на самоходках стояла аппаратура, реагирующая на облучение установок лазерным лучом наведения. На артпозициях заметались крошечные фигурки, машины разом включили генераторы дымовых завес. Поздно…

С низу нитки – как ждали! Три танка хвоста открыли огонь по позициям ПТУР. Забухало несколько минометов. Это – значительно хуже. От прямого орудийного выстрела мои ракетчики уйдут за скаты своих холмов. От навесного огня тяжелых минометов – не спрятаться нигде, даже в нишах.

– "Семерку"!

– Есть "Седьмой"!

– "Седьмой"! Что у тебя? – в трубе сквозь свист и шипение прорывались обрывки Петиных матюгов.

– Говорит: "По плану"! – как Костя что-то разбирает в этой какофонии?

– В жопу план! Три полковых – на САУ! По десятке фугасов на каждый "самовар". Три остальных "сто двадцатых" и все "Васильки" на колонну – от грунтовки до трассы. "Подносы" остаются на брусчатке. Давай! – и, развернувшись, к связисту: – "Четверку"!

– Есть "Четвертый"!

– "Четвертый", что у тебя! – на удивление, в каком-то провале шумов, сам расслышал голос Гирмана:

– Стоим!

– Стой, дорогой, стой! Потери?!

– Есть потери. Справляемся! – вот мужик, а?! – "Четвертый", допаливай свой сектор и дай десяток – по направлению колонны вглубь дымовухи… – ответа уже не услышал, но Костя опять утвердительно опускает подбородок.

Теоретически Гирман мог примерно бить по длине нитки. Не так, как Штейнберг, у которого каждый сантиметр дороги цифирями в блокнотик записан, но – все же. Гирмановский отряд сидел за своим холмиком ниже и на полсотни шагов ближе к брусчатке, чем все остальные. Кроме того при подготовке такой сценарий отрабатывался. Результатов, понятно, особо никаких от беспокоящего огня ждать не приходится, но чуть сбить спеси СОРовцам – дело нужное. Пусть и там маленько подергаются, не на учениях, поди.

Минометы свою часть работы уже делают. На позициях САУ загрохотали разрывы и через секунды – первый результат: рванула, или машина с боеприпасами, или выложенные на грунт снарядные ящики. Можно было потешить себя мечтой, что с перепугу перед кумулятивными "Корнетами" артиллеристы открыли свои люки и туда угодила тяжелая минометная мина. Ресурс везения на сегодня нами исчерпан сполна, и такую возможность я даже в расчет не беру. Тем паче, что главного добились – две "Зюзи" схлопотали по ПТУРу, правда, с неясными результатами – из-за дымовухи не разобрать, но остальные – голоса не подают.

Петя оперативно переключился и на основную нитку посыпались пудовые осколочно-фугасные болванки уже с шести полковых минометов. Туда же поочередно нырнула пара "Корнетов". И правильно – незачем было Дэна с Малютой орудийным огнем драконить, позиции заставлять менять – поди, поползай с их тяжеловесным добром по грязи промоин! Парочку жертвенных бычков, раз сразу не накрыли расчеты, теперь – на кострище!

Техника, не дожидаясь очередных сюрпризов, с началом боя пришла в движение – машины стали разворачиваться во всю ширину. Некоторые двинули назад – к трассе. Многие врубили дымовые завесы. Молодцы! По бутылке – каждому! Я и мечтать не мог о такой помощи. Успевшая перевалить мосток Белой часть брони оказалась взаперти. Там, наверняка, пытались развернуться или еще как-то сманеврировать, но "восемьдесят девятая" штука жестокая – рассчитана на танк. Представляю, что она с легким транспортером или тягачом сделает, не говоря уж за бортовуху. Пехоте вообще туго – сиди под минометным огнем и крестись – шаг вправо-влево и уже молиться будешь – без ног.

Основной дымовой вал стремительно набирал объем и плотность. Теперь только броня у самой трассы могла относительно четко видеть вершины бугра и то временно: сейчас Петя туда еще из "сто двадцатых" чуток дымовых мин положит – для полного комплекта. Единое непросматриваемое облако разлеглось на пару сотен метров вширь, и лишь чуть меньше – ввысь. Если к позициям Гирмана дым только подбирался белесыми щупальцами, то в низине, перевалив за мост, плотно накрыл всех.

Отлично! Все, что нужно для стрельбы, можно рассмотреть в РЛС, только попробуй, сидя в башне, отличи, с двух-трех километров – своих от чужих, если все основные участники жертвенного причастия расположены на полосе в триста метров шириной.

Насколько смогли разобрать мои по жизни контуженые уши, за грунтовкой все же сработали, как минимум, пара противотанковых мин. Скорее всего там пытались либо объехать затор, либо развернуться и нарвались. Можно считать, что свою роль минное поле исполнило на "пять с плюсом". Слава Тебе Господи, что еще одного трала под рукой не оказалось, или не сообразили танкисты в горячке боя. Сейчас, пригнувши экранированные лбы, выползла бы парочка красавцев да врезала вдоль промоин – сами не знали бы, куда деваться.

И связь – великое дело. Нет связи – нет ничего. Такая армада, настолько мощная и грозная техника, какое неисчислимое преимущество! И, что слепые котята – либо бестолково тычутся в дыму да на мины напарываются, либо, бросив своих товарищей на растерзание "федерастам", вообще тупо стоят – что наш "монумент" на въезде.

То – знак вам был, камрады, а вы – не поняли…

Мои пацаны добивают бронетранспортеры. Тоже – отработано заранее. Тут Василь Степанычу – земной поклон. Третьи номера гранатометных расчетов занимаются личной охотой – обвешавшись "Мухами", коротко выглядывая на мгновение, курсируют по своим секторам промоин вверх-вниз и, засекая "живые" машины, лупят на поражение вне зависимости – стреляет та или нет. Они же и отвлекают уцелевшую броню от основной нашей "артиллерии".

У этих – все чинно, серьезно и размеренно. Второй номер – подносит гранаты и вычисляет цель. Первый, изготовившись, подбирает момент переноса огня противника – подальше. Потом спокойно лупит наверняка. Тандемка "Вампира", при попадании в любую точку корпуса или башни, валит все наименования легкой бронетехники с одного раза – наповал и без шансов.

Вдобавок два "Утеса" группы Жихаря, один Никольского и пять "Кончаров" снайперского отделения Антоши – может не так эффективно, но зато очень быстро – дырявят крупным калибром противопульную броню БТР и БМП.

К концу второй пятиминутки боя выжившие экипажи, трезво оценив шансы, под прикрытием дымов – покидают машины. Пехота, спустившись с насыпи, пытается окапываться с нашей стороны – по правую руку от брусчатки. К Саламу полезли единицы. Чего-то, как психолог, я все же – стою. Там – гладкое поле. Тут – все в буграх и холмах, а впереди – заманчиво блестит змеиными кольцами объездная. Первый залп опять же – почти сорок плюх вылетело разом от Ильяса – хочешь, не хочешь, а призадумаешься.

Добровольцам – совсем туго. Два АГСа Жихаря и один Борюсика – не вырубаются ни на секунду. Причем, не сплошняком поливают шестьсот метров обочины, а прицельно бьют по любому движению. Три "подноса" товарища Петерса – методично, раз за разом, как костыли в шпалы, всаживают под тридцать мин в минуту – причем прицельно – именно туда, куда сичовикам меньше всего хотелось бы. Уже не тот первоначальный кошмар залповой работы всей батареи, но "мазепанцы" выкашиваются с очевидной последовательностью.

Тут еще третьи номера, израсходовав весь запас "восемнадцатых" и оставшись без работы, нашли себе новое занятие – шлепают с подствольников. Пристрелявшись, со ста пятидесяти, получается – плюс-минус метр, максимум. Считается, что наши ВОГи, по осколочному действию на цель – превосходят автоматическую пушку БМП. Правда, сейчас зима, все в ватниках и толку от них… но, чтобы служба мёдом не казалась, пусть долбят.

Ни в начале, ни сейчас "мазепанцам" так и не удалось выполнить своей главной миссии – завязаться с нами и тем самым прикрыть свою технику. Постреливают, конечно, но ни о каком сосредоточенном огне, или подавлении огневых точек и речи не идет. Их броня тоже своей роли не отработала – не прикрыла пехоту. Теперь всем миром – тушите свет. Труба эсэсовцам – никакой надежды. Добьем всех – без вариантов.

Осознали. Пошли какие-то крики, сбивчивые, истеричные команды. Костя вопросительно глянул: "что – такое?".

– Последняя атака самураев, видать. "Пятого" – давай!

– Есть "Пятый"!

– Борёк! Сейчас сичовики в атаку рванут. Ты гранатометчиков посади на дно – пусть с подствольников навесными пробивают. Под пули не лезьте. Кончарам, "Утесу" и АГС – приготовиться! – увидев утвердительный кивок связиста, добавил: – "Второго!"

– Есть "Второй"!

– "Второй"! Быстро – перекинь АГС на мою сторону!

Внизу раздался нестройный рёв: "Сла-ва-а-а!!!" – около ста добровольцев, пригибаясь, ринулись от брусчатки к спасительному разрезу первой промоины. Многие, если не большинство, ранены – кто хромал, кто придерживал руку, большая часть "мазепанцев" не бежала, а шла. С пяток пулеметов ударило с импровизированных окопов и рытвин, в которых они до этого отсиживались – оставшиеся прикрывают последнюю атаку братьев по оружию. Нет, что не говори – сильно. Мужики – не отнять…

Мои пацаны, словно не слыша команды, высунулись и, как скаженные, дружно рубанули со всех стволов. На дороге ожили две бронемашины. Наши – присели. Сичовики, почувствовав поддержку, вновь завопили про "Славу Украине" и прибавили хода. Юра не успевал с автоматическим гранатометом. Два АГСа не могли в один заход накрыть во фронт редкую, растянутую на полкилометра, цепь.

Внезапно для наступающих, под ногами стали вырастать красные паровые шары. Такое впечатление, как будто кто-то, сидящий в земле, прыскал оттуда, снизу-вверх, из мощного краскопульта. Почти неслышно, на фоне общего грохота, прозвучали первые хлопки "бабочек". Если внимательно смотреть в оптику, то заметен небольшой фиолетовый комок подрыва. Пол стопы мгновенно превращалось в тот самый красный пар. Народ стал валиться с ног. Когда сообразили – было поздно.

Некоторые зашли вглубь минного поля до пяти-семи метров. Пока разворачивались, начали выползать – остались единицы. Хромавшие сзади – притормозили. Последних выкосили прицельным пулеметным и автоматным огнем да объединившейся, наконец, тройкой АГСов. Все закончилось очень быстро.

Под сотню трупов растянулось на пол пути к первой промоине. Возродившиеся было пулеметные точки – потонули в темных всполохах минометных разрывов. На брусчатке, вместо имитационных шашек, еще две брони заполыхали взаправдашними факелами.

Из одной AMVшки пытался вылезти оператор-наводчик. Полз из башни, полз, но последнего пути так и не осилил. Словно в документальном фильме, подпираемый яростно разгорающимся костром и повиснув на полкорпуса вниз остался догорать в люке.

Рук никто так и не поднял. Ни один. Мы – в плен, понятно, не брали бы, не в том дело… Сам – факт.

Неполные двадцать минут и бою – конец? Поверить не могу!

Пора дергать Степаныча и Колодия. Гул взрывов в направлении Сухой балки я слышал совсем недавно, но что делает оставшаяся за спиной неслабая группа головного дозора – понятия не имею. В любом случае, отсюда надо валить! И чем быстрее – тем лучше.

– Давай "Общую"!

– Есть "Общая"!

– "Дубрава-Один" – внимание! Всем группам – "отход на рубеж обороны". Повторяю! Всем группам – "отход на рубеж обороны". "Шестой" и "Седьмой" – на месте! Доложить, как поняли!

– "Четвертый" – есть. "Шестой" и "Седьмой" – есть. "Второй" – есть. "Пятый" – есть. "Третий"… понял. Комплект, командир! "Третий" просит людей – помочь с ранеными… – просто машина, а не Костя. Вот где боец в своей стихии.

– "Второй" помоги подняться "Третьему"! – самое время Юре с Ильясом отношения налаживать; мне только татарской вендетты у себя не хватает для полного счастья…

– Принято.

– "Дубрава-Один" – внимание! Всем группам – доложить потери и остаток боекомплекта!

Тут – плохо… Двое убитых у Гирмана и один – у Никольского. Пятеро – у Салимуллина. Раненых восемь на нашей стороне, один – у Жихаря и одиннадцать "трехсотых" – у Ильяса. Да уж досталось зоне "Дэ" в первые минуты боя, считай – половина группы.

С боекомплектом – норма. "НЗ" почти не тронули.

– Ну, брат связной – с Богом! Давай "Белку".

Это оказалось не так быстро, но желаемое я получил.

– "Белка", я "Дубрава"! Разрешите отход…

– Докладывай, "Дубрава"! – Рёв Буслаева уверено перекрывает любые помехи. Танкист, что тут скажешь…

– Задача – выполнена.

– Ну вы дали, сука, джазу! Видел! Молодцы, ребята! Молодцы!!!

– "Белка"! Разрешите отход на базу. Есть потери. Мы скованы.

– Давай потери!

– Восемь – "двухсотых", двадцать – "трехсотых".

– Понял. Отходи на "Дубрава-Шесть". "Террикон" уполовинил делегацию, но надо гостей проводить достойно. Разберешься – в распоряжение "Террикона". Сам притормози на пять минут. Тебе связь – кино покажет. Как понял, "Дубрава"?

– Вас понял! Выполняю! – и развернувшись к Костику… – Какое еще, нахрен, "кино"?!

– Сейчас командир… – с хитрой рожей связист глянул на часы… – Наш пьяный киномеханик свет в зале тушит.

– На будущее: со мной темни меньше – здоровее будешь. Давай "Шестого"!

– Даже и не сомневаюсь! – у самого в глазах смешинки бесятся… – Есть "Шестой"!

– "Шестой", доложи обстановку! – как подслушанная через валенок, пьянка с портовыми шлюхами в радиорубке, честное слово! Ну и связь…

– Степаныч говорит, что информацией не располагает. Было три взрыва на подступах к "Террикону". Сами – готовы. Гостей – нет.

– Общую!

– Есть "Общая"!

– Всем – внимание! "Второй"! По подъему скомплектовать маневренную группу из пяти "чемоданных" пар. Забрать на расчеты весь "НЗ" "двадцать седьмых". Отделение Антоши – с вами. Тройка Дэна – с вами. Выдвинуться броском на "Дубрава-Шесть". Как понял? – увидев кивок связиста, продолжил. – "Третий"! – Костя отрицательно мотнул головой: "Тоже ранен"! Блядь! – "Пятый"! Возглавляешь отряд. Собрать людей, пересчитать, забрать все вооружение и выдвигаться к точке "Дубрава-Шесть". Как понял?

– Выполняю! – сквозь трескотню дикого шабаша в трубке прорезалось подтверждение Никольского.

– Собирайтесь! – повернулся к нише с прижухшим Педаликом… – Бегом, басота, хватит дрыхнуть! И мои шмотки не забудь, военный! – тот, озаботившись хоть каким-то делом, шустро стал паковать спальники и плащ-палатки. Ну, правильно! Не слушая никаких оправданий, Стовбур тебе за них, как пить дать, кое-что порвет. – И морду не делай такую виноватую, впрямь, целка выискалась! – ладно, не буду задирать щегла. Крыша не поехала, не тупит – уже хорошо.

– Давай, Костя, – показывай кино свое, обещанное…

– Нам собираться, что той прапорщиковой жене: рот закрыла да пошла. А до сеанса совсем чуточку подождать надо. Покурим?

– Ясное дело… Вам что – "Князя Владимира" в доппайке дают или – как?

– Связь на провокации не поддается… Смотри, командир.

Мы стояли у открытого края овражка КП. Внизу бушевал дымный океан. Смешиваясь с чёрным смрадом, грязно-серые облака подперли подъем выше середины и, растянувшись на километр вширь, уверенно катились к трассе Е40. У самой магистрали выросла еще одна, маленькая, но стена – поставленная, на последок, завеса Штейнберга.

Тяжелый, насыщенный влагой воздух, как-будто растворял, впитывал в себя копоть. Чуток распогодилось, но казалось – вот-вот и из нависшего над головой неба прямо сейчас повалит пепельный снег и хлынет мутная, прогорклая от гари вода.

На брусчатке, куда хватает видимости, подсвечивая сквозь грязную мглу нитку дороги, как взлетку в зимнюю непогоду, бушуют костры хорошо разгоревшейся техники. Все оттенки черного, в смеси с бурым, желто-коричневым и серо-зеленым, перемешиваясь, давали, как и положено в станковой живописи, темную грязь. Представляю, какая там вонь стоит – соляра, резина, всякие пластмассы, гора тряпья, ватина и очень, очень много сырого мяса.

Осязаемый всеми чувствами одновременно – как нечто единое, самый настоящий кромешный ад.

По промоинам быстро поднимались группы и одиночные бойцы нашего отряда. Вдруг – замерли. Вначале по земле, словно по тихому озеру, пробежала невидимая рябь. Какая-то вибрация или даже очень низкий гул. Почва под ногами вполне конкретно задрожала. На полотне магистрали быстро замелькали, видимые даже сквозь дымовое заграждение, вспышки. Потом пришли раскаты нескончаемых громовых ударов. Как салют – сплошные серии мощных взрывов.

В восьмикратный бинокль очень неясно видны, катящиеся прямо по трассе, валы повторяющихся разрывов. Причем, действительно, подобно морским волнам – начинаются сразу в нескольких местах и прут все в одну сторону. Заметил или, может, показалось, что небо над дорогой прочеркнули вытянутые темные карандаши.

За двадцать секунд огневой налет окончился. От въезда до выезда – по всей длине отрезка дороги – столбом стояла пыль и гарь. Где в сплошном чаду на мгновения открывались окна – светились зарева кострищ. Боже, такого погрома СОР не знали никогда. Тут и война может кончиться – с такими-то потерями!

– "Грады"?!

Костик расплылся в совершенно счастливой улыбке, словно он сам, собственноручно спалил всю бронекавалерию младоевропейцев.

– Обижаешь, командир! "Ураганы"!

У нас нет ни того, ни другого. Неизвестно когда у дончан, по слухам, моталось несколько старых "Градов" да только их сразу попалили в самом начале боевых действий.

– Подожди, подожди… Россия – вошла?

– Нет! Ты чего? – Костя по-моему даже испугался такого радостно-лобового варианта.

– Так откуда "Ураганы"?

– Это – к твоим командирам… – ну, понятно, зараза такая. Ни слова – сверх отпущенного лимита.

– Придем на место, возьму "болгарку" – зубы тебе подравняю. Вот тогда, братишка, ты сразу вспомнишь – откуда.

– Я как ее увижу, первый всё расскажу, Аркадьевич! – и еще ржет, коняка! И правда, чего я до мужика домахался?! Это у меня – партизанская вольница, а у него – служба. Ляпнул лишнего и уже – никто, и звать – "Никаком". В лучшем случае.

Кинул последний взгляд на пожарища. Ну и наворотили делов…

– Ладно, двинули народ догонять, секретный ты наш.

Майор Колодий, услышав о наличии в головном дозоре артнаводки, рисковать не стал – и секунды не медля, выслал навстречу засадную группу.

УАЗик двух расчетов "Корнета" проскочил по параллельной основной дороге грунтовке и встал в полутора километрах от Родаковской базы. Место совсем не простое – заранее подготовленная позиция: еще пятьсот метров в сторону перевала и развилка на Лотиково. Тут они гостей и ждали.

С полотна ни тропу – в восьмистах метрах, ни распадка – по которому приехали бойцы Богданыча, ни самой "таблетки" производства Ульяновского автозавода – не видно. Вокруг – пашня. Слева – редкая, как старая расческа, посадка на три скорёженных в ширину деревца. Справа – обзор до горизонта.

Когда рванули сюрпризы Сутоганского бугра и начался бой, головной дозор прошел половину пути и даже успел чуток потупить на Лотиковском повороте. С первым взрывом и потерей связи – машины притормозили в какой-то сотне метров от одного из дорожных столбиков с нарисованной киноварью на обратной стороне большой восьмеркой.

Стояли долго. Как потом выразился командир засады: "Никак не могли отдуплиться". Не имея ни связи, ни информации извне, совершенно ослепнув и оглохнув, камрады все же решили продолжать движение. Предположить, что идущая следом элита бронекавалерии может попасть под разгром на голом подъеме, могла только золотая голова Шурпалыча. Ну, на то он и стратегический гений Восточной Малороссии.

Двинулись с максимальной осторожностью. Пехота спешилась и развернулась в две колонны по обе стороны машин. Типа – щит!

Когда вертикаль середины башни непотопляемого "Леопарда" совпала с ярко красной восьмеркой придорожного столбика – один из наших нажал кнопку подрывной машинки. Под днищем танка оглушительно ухнул фугас капитана Петренко. Оказавшуюся поблизости пехоту просто смыло взрывной волной. В тот же миг два ПТУРа ринулись к своим целям.

Оглушенная "Лоара" встречала неминуемую кончину вполне безучастно, а вот замыкающий "Тварды", напротив, продемонстрировал недюжинную сноровку и готовность сражаться до последнего. Среагировав на облучение лазером, танк вначале неожиданно резко для своих габаритов, крутнулся на месте и, изменив угол – буквально прыгнул вперед: успел на четверть развернуть корпус, задел ЦУРовский грузовик, но спрятаться за ним полностью не успел. Правда, шансов-то и было – сущий мизер! Система наведения "Корнетом" по лучу не дает увернуться; самая мощная из всего партизанского арсенала тандемная боевая часть преодолевает любые экраны и броню, а наведение в геометрический центр цели – в обитаемую зону танка – делает совсем призрачными надежды экипажа на выживание.

Чудом, но механик-водитель своих товарищей спас. Два рывка "Тварыны" и засунутая за бортовуху морда привели к попаданию в моторный отсек. По утверждению нашего расчета, сичовики вытаскивали танкистов живыми. Наверняка, поляков спасли открытые люки. Танк еще какое-то время безуспешно пытались потушить. Контуженых и раненую пехоту быстро загрузили в грузовик и уже там оказывали им первую помощь.

В "Лёле" и в наследнике Королевских Тигров сразу сдетонировали боекомплекты. Там экипажи не извлекать надо, а отпевать.

Сразу после атаки, все три БТР развернулись и, на ходу открыв пушечно-пулеметный огонь по позициям ПТУРов, запетляли галсами по полю. Бойцы Колодия тоже – гав не ловили – прыгнули в УАЗик и, с чувством честно исполненного долга, по грунтовочке, быстренько умчались под крыло Богданыча. Когда броня преодолела восемьсот метров раскисшей грязи – таблетки и след прослыл. Всех трофеев – два отработанных транспортно-пусковых ракетных контейнера, задранные концы контактных проводов да размашисто начертанное пальцем по снегу краткое нецензурное ругательство или, по желанию адресата, тире, кулинарный рецепт.

Перестроившись, головной дозор разделился. Пехота ЦУРа, грузовики, машина артиллеристов и минный трал, чуть сдвинувшись назад, остались невдалеке от горящей техники. Добровольцы, польская КШМ и три вернувшиеся ни с чем БТРа, помчались назад к основной колонне. Жаловаться, наверное…

Они подошли ко входу в Сухую балку ровно через пять минут после прибытия на подкрепление к Кобеняку, вспаренной от бега, группы Жихаря.

Потерявшие связь и всерьез напуганные складывающейся ситуацией, СОРовцы решили действовать максимально осторожно. Сичовики заняли позиции между КШМ и бронетранспортером на самом краю растянутой в длину и вширь балки, второй БТР с десантом на броне пополз на разведку, а третий, также облепленный пехотой, опасливо двинулся за ними на дистанции прямой видимости.

Для Василь Степаныча вражеские мотострелки всю армейскую карьеру являлись целью традиционной и, в бесчисленном количестве учений, сотни раз отработанной. Посему, он поступил расчетливо и экономно. Людей Жихаря посадил отдыхать, дабы под ногами не путались – своих хватает. Самого взводного послал на бугор вместе с расчетом Дэна – ПТУРов у "Шестого" не было. Туда же отправил и снайперов Кузнецова.

Когда обе машины углубились в балку, по ним синхронно ударили два расчета "двадцать девятых" и пара огнеметных труб. Оглушенных взрывами добровольцев перебили мгновенно. Те даже не упирались – просто легли под автоматными очередями разом со всех засадных точек.

Дэн, без каких либо проблем, уделал, рванувший было назад, БТР прикрытия. Причем – в задницу! Так догнал, в бензобаки, что тот, как в дешевом голливудском блокбастере, еще метров тридцать, пылая бензиновым факелом, катился назад с горы. Семь "мазепанцев", попытавшихся было ответить, в секунды порубили "Кончары". Также, из крупнокалиберных винтовок, успели зацепить, кинувшуюся наутек штабную машину – единственная, кому удалось вырваться из засады. Но и Степанычу с Жихарем – не принципиально. Задача – очистить путь для подхода наших машин с АТП и возвращение всего отряда к Колодию – выполнена. Что там – безоружная КШМ.

Сразу по отбою огня, Кобеняка дал в воздух три зеленых ракеты. С АТП вышла микро колонна – единственный бронетранспортер под командованием Прокопа и два грузовика – "Жуковский" ГАЗ-66, с Женькой Стовбуром за рулем да КАМАЗ – старого, но крепкого, как холодильник ЗИМ, бывшего карьерного самосвальщика Дяди Михася.

Оставшаяся у горящих танков, пехота ЦУРа, заслышав похоронные раскаты короткого и жестокого боя, а потом по двум густым пулеметным очередям трезво оценив Серёгино настроение, долго не думала: бросив союзников, свалила по ближайшей дороге на Лотиково.

Замешкавшийся минный разградитель, выскочив, с перепугу, в чисто поле – поймал свою барабанную дробь по корпусу палочками калибра "четырнадцать и пять" и, удивительно как не загоревшись и не взорвавшись, скромно встал посреди пашни. Заговоренная КШМка и здесь успела протащить своего "педрилу в короне" буквально перед самым Серёгиным носом, схлопотав в корму, "на дорожку", свою порцию ускорителей из КПВТ.

Потом, я слышал отдаленные слухи, что колону из трех грузовиков с "крипаками" и командирской машиной, походя, обстрелял один из подтягиваемых назад к станции взводов второго батальона. Но, кажется, без особых последствий.

Вот уж – загадка Судьбы. Машина, при любом ином раскладе, первая бы попавшая под раздачу – прошла через Родаковский перевал! Как минимум, два раза была бита в засадах и – выжила!

Когда мы своей четверкой добрались до позиций Кобеняка, народ грузил убитых и раненых – готовились выдвигаться на базу. Машины Штейнберга я встретил на дороге десять минут назад, там же, где успел переговорить с самим Петей. Вот-вот он двинет вслед за нами.

У края Сухой балки компактным табором сгрудилось четырнадцать человек в различной форме и знаках отличия контингентов СОР. Многие со свежими перевязками сидели и лежали прямо на мокром снегу. Один часовой – подстелив под задницу трофейный ранец, сверху-вниз с невысокого склона, лениво поплевывал на своих подопечных. Пленные?! Твою мать! Вот только этого мне сейчас не хватало…

– Жихарев, Кобеняка! Это что, блядь, такое? Смерти моей хотите?!

Юрец лишь зло зыркает в мою сторону. Степаныч, скроив виноватую рожу, на ходу разводит руками. Отмахнувшись, направляюсь к раненым.

Ильяс с каменным лицом, прислонившись спиной к колесу грузовика, курит вдаль. Бинты с правой стороны головы быстро напитываются кровью. Бордовая капель сворачиваясь на глазах, набухает над скулой и готова вновь сорваться тонкой струйкой по щеке и шее. Присел рядышком.

– Ты – как, братишка?

Явно прочтя по губам, кивает:

– Да мне, что – нормально. Пацанам – досталось…

В глазах застыла снежная пустошь. Не отмороженная прострация, конечно, но мужик еще там – в своем секторе, по левую сторону от подъема.

Подошел Жихарь. Не дожидаясь вопросов, докладывает о состоянии взводного-два.

– Пол уха снесло и скальп надвое развалило. Шкуру примотали. Черепуха, кажись, цела, но, по-любому, надо срочно везти – приглушило конкретно.

– Ходит?

– Да. Вышел сам, только два раза стошнило, пока доползли.

– Что с остальными?

– Хуже, чем думали. Двоих можем не довезти. Еще четверо под вопросом – тяжелые. Остальные, более-менее, в норме.

– Как закончишь, давай – строй народ и броском на базу.

Юра кивает и уходит подгонять бойцов.

Ильяс крепко жмет руку и, мотнув головой, показывает – мол: "Иди"! Спокойный и отстраненный: да, делов-то?! пол башки разворотило – подумаешь…

Подошел к Гирману. Боря уже отдышался. О недавней горячке боя свидетельствует лишь чумазое, закопченное лицо, сбившийся свитер да потемневший бинт вместо срезанного с предплечья рукава. Обнялись. Пытаюсь улыбнуться – сколько знакомы, никак не могу привыкнуть к его оскалу. Он ловит взгляд и, как бы между делом, подтягивает горловину до глаз. В группе у него осталось пять человек. Двух убитых уже погрузили в одной плащ-палатке – гранатометный расчет порвало в фарш прямым танковым попаданием. Обдолбленный промедолом раненый сидит прямо на земле, ждет пока домотают культю – все, что осталось от левой ноги.

Рядом Никольский. Тоже, что демон преисподни – весь в грязи, в какой-то гари, да, сверх того, чужой кровью перепачкан. Рожа дикая, злая, орет на народ – еще одно подгоняло в пару к первому взводному.

– Брат! Хорошо выглядишь!

Борюсик, на мгновение зависает, потом втыкается и, растянувшись в улыбке, переключает огонь на меня.

– Какой, нах, "хорошо", Аркадьич?! В голове, ётать, до сих пор салюты бахают! – голос не свой, слишком громкий, точно контужен – сам себя не слышит.

Прижал к себе и чуть не в ухо кричу:

– На морде трупных пятен нет, значит хорошо! – Боря смеется. Сейчас для него война закончилась. Причем – невиданной победой. Что будет через пол часа – побоку.

Подтянулись остальные командиры – закончили с погрузкой. Заодно разобрался с пленными.

Часть "шпакив" подцепили, выходившие первыми, новобранцы из крупнокалиберных расчетов – сняли экипаж с подбитого минного трала в голове колонны. Обрадовались, невзирая на свежие бинты, нагрузили на тормозяускасав железо и пинками погнали к месту сбора. Жихарь, понятное дело, этого не видел. Знал бы – бойцы сами свои "Утесы" потащил бы, а мне на четверых ослов – меньше головняка. Как пить дать!

Десяток подцепил Прокоп – выпросил у Степаныча отдельную ходку БТРом и свистнул желающих прокатиться за "евроидами". Те же, бараны, перевязав раненых, сгурьбились толпой подле подбитой чешской КШМ и даже не подумали дать драпака. Ну, что за идиоты! Прокопенко потом всю дорогу, под радостное улюлюканье рассевшейся на броне пехоты, тупо гнал их, вместе с носилками, перед броней пёхом. Четыре чеха, четверо пшеков и еще двое прибалтов пополнили интервент-национальный коллектив.

Пока Костик настраивал свой баян, я отправил Жихаря с остатками отряда и всем гамузом. Пора было двигать и автомобильной колонне.

– Кобеняка! Пока чисто, под прикрытием "бэтэра" дуй по Бахмутке в город. Да! И забери отсюда Педалю – пусть на джип садится. Живо-живо, Василь Степанович…

Переговоры с командованием каким-то запредельным откровением, понятно, не стали. Это у меня сверхзадача решена – хоть сию секунду Звезду Героя шпиль на сиськи, а вот у старших товарищей – движняк в самом разгаре. По поводу не отличавшегося изысканным остроумием вопроса "что делать с пленными" Колодий, не паря голову, отрубил:

– Мэни – по сараю, сам дрочися…

Зато у Буслаева я, как потомственный везунчик, залетел именно под ту самую руку – там меня только и ждали…

– Какие "шпаки", "Дубрава"?! Здрахуйте, родные! Издеваешься?!

– Без вариантов, "Белка" – виноват. Мои действия?

– Ты – знаешь! Повторить открытой связью?

– Понял, "Белка"…

– Когда выходишь на "Террикон"?

– Мои уже выдвинулись. Сейчас подойдут машины "Седьмого" – с ними доеду.

– А твой транспорт?

– Отправил с "Шестым" – целее будет.

– Добро, "Дубрава".

Жихарь встречал меня у ворот АТП – заканчивали выгрузку тяжелого вооружения. Заодно помогли с "подносами" Штейнбергу. Скромный "эн-зэ" 82-мм мин складирован на базе заблаговременно. Тяжелые полковые минометы и "Васильки" с большинством своих людей Петя отправил следом за колонной Степаныча – на пузе это добро не потаскаешь, а любую технику СОРовцы вычислят мгновенно и, ясен-красен, безжалостно попалят.

Группы бойцов потянулись на территорию "Родаковоресурсы" – занимать закрепленные позиции. На АТП осталось полтора десятка человек, в основном сержанты, офицеры и мои афганцы.

У бокса шиномонтажа в углу сидели пленные. Чистые, невинные глаза: противоестественная смесь удивления и спокойствия. Есть и оглушенность, конечно, и растерянность, но видно же: их внутреннее состояние – совершенно неадекватно реальной обстановке.

Насколько все же мы не похожи. Во всем! Поменяйся сейчас любой из них одеждой с Никольским, или еще с кем из моих замызганных пацанов, один хрен – за версту видно: это – наш, а это – "шпак". Даже не в узнаваемом мордолитете, нет! дело в отражаемом во взгляде восприятии мира. СОРовцы – из игрушечного бытия раскрашенных картонных городов и целлулоидной природы. Мои мужики – из пропахших горем подвалов скотобойни. Это, как посадить рядом королевского пуделя с гламурной выставки и туркменского алабая из калмыцкой степи. Одни – из сладенькой мечты. Другие – из беспощадной реальности.

Они вообще, чего ждут? Переговоров с обменом военнопленными, госпиталя для своих раненых – чего? Может, горячей еды и по двести грамм теплого красного вина со специями, а ля глинтвейн – в пасть? Что там еще по конвенциям положено? На – рыло! Тут вам не куртуазный "театр военных действий" – со шпагами, штандартами и надушенными офицерами в кружевах! Здесь – осатанелое рубилово заточками в подворотне. И нам, в принципе, – глубоко насрать на ваше гуманитарное право!

Нет – даже не так… Мир изменился сам и, автоматом, изменились правила взрослых игр. Человечество, наконец, нашло в себе силы открыто провозгласить, что оно больше не играет по прописям, составленными сильными. Кто сказал, что, кровь из носу, надо делать только так, как это делает вечный победитель? Почему все должны наплевать на суть и соблюдать лишь форму?! Грохнуть здание можно высокоточной ракетой, а можно и самопальным фугасом. При этом, уже канон: одно – "антитеррористическая спецоперация", а второе – "подлое вероломство". Может лишь потому, что у слабого нет крылатой ракеты? Но подрывают-то и те, и те – суть не меняется!

И почему ваших пленных завтра вернут в строй, а нашим – вырежут яички? Чего ради, одни – поедут домой героями, а других, в лучшем случае! – закопают на окраинах "перемешняка", а, скорее, зароют бульдозером в общем рву? Какого хрена, тот, кто бил прямой наводкой по жилым кварталам – защитник конституционного строя, а выживший после этих бомбежек и взявший в руки оружие – международный преступник, террорист и бандит?

Дорогие наши высоколобые и жуть какие цивилизованные ребята: а не пошли бы вы на хер вместе со своими правилами!

Посмотрел на Жихаря. Он, не пророня ни звука, ответил взглядом. И правда: слова – зачем?

– Всех военнопленных – в термобудку. Личные номера собрать…

– Есть…

Те, по-моему, так и не поняли с какого рожна их вдруг погнали в стоявший поодаль на кирпичах короб с облупившейся белой трафареткой на боку "Продукты". Взводный-один, вернувшись, отдал мне пачку цепочек с жетонами. Никак у пендосов в кино подсмотрели – поголовно этими цацками обвешаны, впрямь зеленые береты, мать вашу! Сунул побрякухи в карман, скинул "калаш" с плеча и, скользя берцами по наваренным плашмя на наклонной швеллера пруткам арматуры, полез на стоявшую в десяти шагах от термобудки эстакаду.

Никого звать не буду – западло силком гнать в палачи. Кто придет – тот придет…

Остаться в одиночестве не довелось. Вначале присоединился Юрец. Потом Гирман, два раза качнув головой к плечам – как бы потягивая мышцы шеи – поднялся, подцепил за ручку стоявший под ногами трофейный Мини и двинул за нами. Въехав в тему, поднялся Денатуратыч. Следом, остальные, в полном молчании, выстроились рядом и на направляющих подъемника. Даже, не отстающий от Передерия ни на шаг, Бугай и тот, как показалось, не вполне понимая куда это народ ломанул, пристроился за Дедом. Внизу остался лишь Костя со станцией и своими спецами.

Говорить не о чем и ни к чему. Я поднял автомат и очередью на весь магазин перерезал короб вдоль. Рядом, подхватив ритм, загрохотал десяток стволов.

В первые мгновения термобудка подавилась криком и потом лишь трещала рвущейся жестью, фанерной щепой и шрапнелью дробленного пенопласта. Десяток секунд и повисла тягостная тишина. Только тяжелые красные капли еле слышно хрустели пробивая снег под днищем распотрошенного кузова.

– Ну, все – труба! Считай – лоб в зеленке. На кой тебе это надо было?!

– Ты о чем, Костик?

– Дуру не включай – о чем, о чем… О – ком! О СОРовцах! Взять и все обосрать! – связист, сощурившись на расположившихся с противоположного конца залитого смолой бетона гавриков Антоши Кузнецова и Дэна, зло отвернулся и швырнул окурок в зияющий провал.

С высоты остова цеха N 16 открывался обзор на прилегающие окрестности: от Сухой балки – по левую руку, до железнодорожной станции и Большого Родаково – справа. Перспективу, ровно посередине, разрезал уходивший ввысь угрюмый столб едкого черного дыма. Это в углу АТП полыхала, заваленная сотнями старых самосвальных покрышек, железнодорожными шпалами и рассохшимися бухтами битума, изрешеченная термобудка. Кто-то из наших умников успел, зачеркнув мелом "Продукты", жирно написать на ней "Мясо".

Как огневой позиции, руинам бывшего метизного цеха, разумеется, грош цена: так, на пару выстрелов и сразу – ноги, зато в качестве наблюдательного пункта – идеальное место. Для экстренной эвакуации, на ограждение предусмотрительно навязали пяток тросов и кабелей, тянувшихся с уцелевших островков крыши на противоположную, от зоны наблюдения, сторону склада.

Сидели второй час…

– Да, какая разница, брат. Мне все одно – вилы.

– Большая! Понимаешь? Большая! Замочить из засады – совсем не пленных порешить.

– ЦУРовцам – расскажи…

– Да, ладно! Официально, они военнопленных – не валят.

– Угу…

– Теперь всех с говном смешают. Поименно! Вот тебе и "угу"!

– Куда уж – дальше смешивать…

– Да понятно! Тебе, Деркулов, не иначе, еще в Афгане – каску снесло… Но Буслаев?! Не понимаю!!!

– Все, Костя – закончились играшки. Привыкай. Только так теперь и будет…

Мой связист поклацал кнопками, раздраженно поднял и снова бросил трубу. Каждый остался при своем – классика. Народ весь в наблюдении, но ни слова мимо не пропускает. Ну, и как теперь обрубить на полуслове?…

– Брат, а ты слышал про ситуевину с моей кликухой?

– Да. В общих чертах: "Кошмарный Дракулов и его зверинец".

– Во-во! Подробности знаешь?

– Перебасенками с третьих рук, не считая звиздежа по телеку и в газетах…

– Ясно. Ну, тогда слушай, правильный ты наш… – нагло потянул сигарету из торчавшей из Костиковой разгрузки пачки "Владимира", выразительно глянул на своих бойцов, дескать "чего уши распиздячили", и, подкурив, продолжил… – Во время Часов-Ярского противостояния фашики, кстати, при поддержке бронегруппы вот этих самых, за которых ты распинаешься – носителей общечеловеческих ценностей – придумали какой-то голимый повод и ночью, нагло положив на перемирие, вломились в Червонопоповку. Не абы какой поселок, к слову, – ворота на Кременную и, далее, на Северодонецкий узел. Само собой, зачистили – как положено, покуражились – от души, и свалили назад. Типа: "даже не трахнули – только за жопу подержались"! На рыночной площади – трое посаженых на кол. По гайдамацки, как положено: у одного, острие почти через рот вышло – глотку продрало. Вокруг столбов – еще пятеро самооборонщиков с содранной кожей и бутылками в брюшной полости, забитых через задницы. Команданте приехал, посмотрел и напрямую связался с Военсоветом. Естественно! Кого отправить – тему раздувать, как не бывшего начальника отдела контрпропаганды, сидящего ныне с ударной группой как раз в этих местах?! В автобусе с остальными журналистами приехал и Адам Пшевлоцький – рафинированный свидомый выблядок, причем, заметь! с настоящей аккредитацией от очень солидной Краковской газеты. И вот этот дрищ через пару дней запуливает в эфир и в печать тот самый репортаж – наверняка ты видел – где я, крупным планом, указываю рукой на столб с казненным и текстом под кадром: "Так будет с каждым украинцем! Командир отряда сепаратистов Дракула Деркулов".

– Видел, конечно… На эту липу, потом, была тысяча опровержений и это тебе – не выставят, в отличие от сегодняшнего расстрела.

– Да ну, на хер, Костя! Ты, вообще, с кем – разговариваешь?! Нашел кого лечить… Где – опровергли?! По "Москаль Ти-Ви"? В русскоязычных СМИ? У нас в Малороссии? На Западе полноценное опровержение прозвучало только в Белградской "Политике", а в остальных местах – крошечная заметка в подвале на предпоследней странице, между инструкцией "как правильно дрочить" и анекдотами, про тех, кто дрочить не умеет. Да, ладно – а телевидение? Сюжет Пшевлоцького прошел по всем мировым новостийным каналам! Он карьеру легендарного фронтового журналиста на мне сделал… Животное! Кто об этой пакости слышал до погрома трижды несчастной, в рот дранной, Красножоповки? Мразь…

– Кирилл, то, что они – уроды, не обсуждается. Самим опускаться не надо… Эта хрень когда-то по любому кончится – придется мириться.

– Не ко мне – люди столько не живут.

– Не скажи… Встречаются же наши фронтовики с немцами, пьют, общаются, прощаясь – целуются.

– Ага! Щаз-з-з! Намажу писюн губной помадой – поцелуемся.

– Ладно. Время рассудит…

– Кто ж спорит?! Адамчика – в национальные герои, меня – на кол.

Ближе к вечеру механизированная разведка СОРа прошла по Лотиковскому шоссе, повернула на Сутоган и встала дозорами в Сухой балке. Сюда пока не лезли. У нас, что-то шло не так, но что именно – непонятно. Связь есть только с "Терриконом". Если выходим наверх, то Буслаев и меня, и Богданыча, либо мягко посылает, либо просто не соединяется.

К ночи не слезавший с эфира Костик поднял ошарашенные глаза и, еще раз вслушавшись к гарнитуру, вдруг выдал:

– Главнокомандующий убит…

– В смысле?

– Ну… Скудельников!

– Ты че? Как?!!!

– Насколько я понял, его машина с беспилотника атакована ПТУРом.

– Откуда они взялись?

– Как, после реактивного удара сняли глушение, так "биплы" и поднялись.

– Здесь – не было…

– Так ты снова – "никто".

– Теперь и штурмовая авиация появится?

– Нет…

– Почему?

– К командованию…

– Ну, не парь, а?!

– Под Антрацитом развернут дивизион С-300. Воздух перекрыт зонтиком над всей Восточной Малороссией и подконтрольным войскам Конфедерации территориях Республики Донбасс. Они уже поработали сегодня. Но я тебе этого – не говорил.

– Ни хрена себе! Откуда?

– Ты ж куришь с Военсоветом? К ним!

– А-а-а, ладно! Давай Колоду.

– Есть, "Террикон"…

Богданыч о произошедшем знал ровно столько же, сколько и я. Условились пока действовать по обстоятельствам. Моя группа остается на базе и прикрывает правый фланг поселка и станции.

Ночь прошла спокойно. Связаться со Стасом не получалось. Якобы, понаехало шишек и, при представительном посредничестве, шли переговоры высоких сторон. На фронте, традиционно, все эти дипломатические потуги откровенно презирали, тем паче, что любые их пункты и сами договоренности, в целом, использовались лишь как технические паузы и, при первой необходимости, немилосердно нарушались и фашиками, и нами.

СОРовцы пока активности не проявляли. Помимо выдвинутых секретов мы перекрылись минами – за ночь Передерий поколдовал на нескольких стрёмных участках. Двинутся – услышим. Под утро перехватил возвратившегося Деда.

– Григорьич, дорогой. На АТП походный крематорий дотлевает… Ты можешь вокруг него сюрпризов натыкать, так, аккуратненько, чтоб реально отбить желание в кострище покопаться – "Охоты" там, пару комплектов, например?

– Как два пальца, обоссать, Аркадьич. Сделаю…

– Юр! Сходи с Дедом. – Жихарь мотнул головой присевшим было архаровцам: "Пошли"!

Костя, дождавшись пока народ отошел на приличное расстояние, прокомментировал:

– У моей, дома, кошка… так та – тоже, как насрет – закапывает. Возле своей ванночки, прямо по чистому кафелю елозит. Гребля академическая! Только толку-то?

Начинается вторая серия… Ну, за что мне – это?!

– Костик, я не то, чтобы – прячу… Время бы оттянуть – не более того.

– Смысл?

– По СМИ массировано освещается разгром под Сутоганом. Пусть – это переварят. И – запомнят! А про наши художества и так трубят сутки напролет. Эпизодом больше – делов…

– Хе… Ты, Деркулов, смотрю, по-прежнему своей пропагандой мыслишь.

– Как ты – Уставом! Вторая кожа, однако.

– Да не скажи. Не… я – все, налазился. Достало. Вернусь: рапорт, пенсион – "честь имею"!

– Ага, поверил…

– Серьезно, Кирилл Аркадьевич! Мне уж годков – вдруг засмеялся, оттаял не иначе… – Не так, как тебе, но и дальше – край. Знаешь ведь, как бывает: снял портупею – рассыпался!

– Да-да… – просто смешно от святой уверенности моей спецуры… – Так, брат и будет – крест на пузе, два на лбу! Какая, говоришь, у тебя командировка – пятая? Тоды запомни… Война, не эта – а любая – она девка с перцем, с характером: капризная и ревнивая до беспамятства. И, что самое обидное: у нее Судьба – в сводных сестрах ходит. Понимаешь? Кого война привечает, кто с ней сжился – в сердце принял, тех она уже никогда не отпустит. Самым непостижимым образом извернется, переиграет всю жизнь твою по-своему, но, один черт, к себе приберет. Грубо говоря – баба она! Памятливая и преданная. И как ты не гонорись и не брыкайся, а коль полюбили вы друг дружку, то еще встретитесь непременно. Поверь мне. Никуда ты, паря, от стези своей не денешься! Доля у тебя такая. Потому, что прет тебя – от войны. И не дури себя, лады?

С рассветом со стороны Лотиковского направления послышался гул тяжелой техники. Вскоре Колодий засек беспилотники. К полудню посыпались первые снаряды: быстренько расколошматив АТП, гаубицы принялись утюжить нас – срыли остатки зданий и принялись методично перепахивать территорию.

Минометы Штейнберга, вкупе с командой Гирмана, я еще по потемкам вывел за поселок. Мы же, разделившись остатками отряда надвое, отсиживались на самых дальних окраинах базы – в бункерах растворобетонного узла и ливневках нижней железнодорожной насыпи.

Молотили долго. Наконец, угомонившись, без малейшего передыху, переключились на Родаково. Начали, понятно, со станции. Это чем же им снаряды подвозят, неужто отдельную жэ-дэ ветку проложили?

Погода окончательно испортилась и к непрерывной, изменчивой мороси – то дождь, то крупа – добавился непроглядный туман. И хорошо, и плохо. Втихаря могут и вырезать, к едрени-фени, но и встретить можно, как давеча нам удалось – мало не покажется. По затишью, я снова выдвинули вперед секреты – за гостями присматривать да вот только никто пока не появляется.

Связь за этот день теряли раз несколько. Костик со своими абреками, казалось, больше боялся промокнуть, чем попасть под снаряд. Вот уж где кони безбашенные.

К вечеру, перевалив через Луганку, моторизированная группа СОРа встала у микроскопического Суходола – перекрыли нам выход на Бахмутку. Зимогорье, получается, или – сдан, или – отрезан. Со стороны Штейнберга, тоже движение. По учебнику охватывают. Да только мы не боимся…

Дорог здесь нет. Уходить нам на северо-восток можно под любым углом. Рельеф местности тут такой, что нужно каждые сто метров блокпост ставить. Ночью – через десять. Плюс, мы ведь не беглые урки с переточенным напильником в носке. То, что они выдвинули за Родаково, мои красавцы, по нужде, и без поддержки "Террикона" – на "ура" в лобовую сметут.

В полночь поступила кодировка: пощупать камрадов за вымя и сразу отходить на Сабовку. Приказ совершенно неожиданный – мы, вообще-то, к упорной обороне готовились. В разговоре с Богданычем прозвучало, что якобы на переговорах до чего-то договорились. Вроде, как СОРу дают разобрать свое кладбище на Сутоганском подъеме. Ну, и, не для прессы, настойчивое пожелание Буслаева, под шумок – пока перемирие не подписано – сжечь при отходе несколько единиц техники – дабы "евроиды" булки не расслабляли да нас в тонусе поддержать: "не бежим, а планово маневрируем".

Состыковали с Колодием время. Штейнберга я перебросил еще на пару километров в сторону Луганска, почти к самому Замостью, а Гирмана усилил Антошей с тройкой "Кончаров" и еще одним расчетом "двадцать девятого" с ночником.

Ровно в четыре ноль пять Богданыч с нескольких точек ударил тяжелыми чемоданами по Суходольскому блоку. СОРовцы ответили: буквально сразу, на фронт атаки Колодия рухнула вся неизрасходованная ярость самоходных батарей Лотиковской дороги. Это вообще – увлекательное зрелище, когда с десяток супернавороченных артсистем ведет беглый огонь по сектору вражеского наступления. При этом вся мощь атакующего противника представлена тремя-четырьмя гранатометчиками, давно бросившими отстрелянные тубусы и пережидающих гнев богов в заранее приготовленных, отрытых внутри домовых подвалов, укрытиях.

Пока САУшки вымещали вчерашний позор на ни в чем неповинных поселковых окраинах, Боря степной гадюкой вышел по петляющей низинке на дистанцию прямого выстрела. Как условлено, выждав до четырех двадцати пяти – занавесу артналета на Родаково и психологического рубежа "фу, пронесло!" – влупил с трех "Вампиров" по центральному танку блокады нашего участка. Команда Кузнецова, синхронно с залпом по два раза рубанула в "коробочки" дозора и, управившись, за все про все, в неполные пять секунд – нырнула, следом за людьми Гирмана, в свой овражек.

Танк не горел, но и не стрелял, зато остальная броня, напротив, просто впала в бешенство. В то время, как они дружно срезали вершины покинутого группой овражка и вырубали посадку, точно "як у мериканьском кине" – остальной отряд, зайдя в тыл камрадам со стороны железнодорожной остановки "61 километр", парной атакой расчетов Дэна и Малюты, приговорил Гирмановского подранка (чтобы мозги не парить: "подбит – не подбит", тоже мне еще "малоросская рулетка", бля, выискалась). Хорошо бы с граников добавить да далековато. В виде "бувайтэ здорови" – с двух "Кончаров" похлопали пару раз по попке легкую броню да Петя, от щедрот, десяток-полтора мин им на головы положил – попрощались, все же.

Свое алаверды СОРовцы тоже зачитали. От тяжелой артиллерии мы, благодаря пацанам Колодия, увернулись да вот на пути к станции попали под, неизвестно откуда выскочившую нам наперерез, моторизированную группу. Можно сказать, разошлись с ничейным счетом. Явно, один БТР основательно зацепили с "Таволги", но конкретно – не спалили. У самих – несколько бойцов задето осколками. Сильнее всего – командир отряда…

Когда перед глазами сверкнули трассеры автоматической пушки, я, успев боковым зрением срисовать дугой захлестывающую огненную плеть, уже почти залег… да только вот не так быстро, как следовало – слева, в пару шагах от зажмурившейся морды, рвануло два снаряда.

Меня, с оттягом, словно черенком лопаты, крепко хрястнуло в основание шеи. Даже не понял поначалу, что это? Выскочив из-под обстрела, первое время держался нормально и адекватно, даже, помню, выматерил с задержкой присоединившегося к нам Петю. Но потом, ближе к станции, поплыл: моторчик колотится – воздуха не хватает, ноги чугуном налились, автомат руки обрывает да в глазах – дурная свистопляска из темных кругов и зеленых зайчиков.

Встали… Очутился в добрых руках Жихаря. Юра выкинул, засунутый мною под ватник, перевязочный пакет и, как мог, перебинтовал; потом заставил выпить до дна флягу сладкого чая, чуть ли не силком влил в глотку непередаваемо разящего сивухой чемера и, "на закусь", скормил с ладошки, россыпь анальгетиков, валерьянки и еще какой-то хрени из своей аптечки.

У самой Сабовки Костя передал приказ двигаться дальше – до Александровска. Я уже потухал. Воспоминания о том, как добрались до городка и как меня тащили в недостроенную школу – теперешний полевой лазарет – остались достаточно сумеречными и фрагментарными. Не столько событиями, сколько ощущениями. Помню, уже на месте, вышла заминка: истошные крики насчет "местов нема" и "проходь! проходь!", ответный матерный рев взводного-один и Костика. Следом – смачный, ни с чем не сравнимый, луськ двух звонких оплеух. Кто-то упал. Остановившиеся было носилки, вновь мягко поплыли по коридору…

Сверху, закрывая слепящие блюдца, нависла квадратная ражая детина со странными для таких габаритов несмываемыми следами былого "ботанства" в мигавших из-за слоеных линз неправдоподобно больших зрачках. Копаясь в моем плече и под одеревенелой ключицей сияющей болью нержавейкой, он, заодно, методично выговаривал присевшему у дальней стены Жихарю. Юра, перевязывая, недосмотрел одну дыру в шкуре, через которую настолько неслабо сочилось, что за час с небольшим у меня насквозь пропитало свитер и залило всего до самих берцев. Но, по любому, – повезло. Бушлат спас: добрая русская вата тормознула осколки. Случись летом – до легких бы проширнуло.

Через прозрачные трубы в обе руки по капле в меня снова вливалась жизнь. Плюс кольнули чего-то, из серии – "мультики форэва". Почти хорошо да вот только промерз насквозь, околел уже от холода.

Под занавес, когда выносили, наш добрый Айболит, дыхнув спиртово-коньячным антидепрессантом, выдал:

– Да! И с таким хуйком больше не приносите. У меня медсестры в Победу перестают верить!

Мудак! Поползал бы ты с моё – по грязи и лужам, а потом в мороз, повалялся б часок на железном столе голышом – на твой бы посмотрел!