Очнувшись от задумчивости, он обернулся к соседнему столику и бросил с хмурой усмешкой:

— Ну, теперь в Вашингтоне начнется сущий ад!

Человека, прервавшего тягостное молчание, хорошо знали не только здесь, в офицерском клубе «Арми Редстоун арсенал», — имя его гремело по обе стороны Атлантики. К его мнению прислушивались государственные деятели США, как когда-то заправилы нацистской Германии. Но сейчас эта известность тяготила его; ему было явно не по себе, как и в те тревожные дни, когда там, в Баварии, в охотничьем замке своего брата Магнуса, он скрывался от любопытных глаз, от друзей и недругов, каждую минуту ожидая, что его разыщут ищейки из специальных отрядов СС.

Разыщут и уничтожат, дабы столь ценный трофей не попал в руки победоносно наступающих союзников…

Ускользнув из-под обломков гибнущего рейха и очутившись в стане бывших врагов, он считал, что сделал беспроигрышную ставку. Щедрые субсидии дяди Сэма, пригревшего под своим крылышком немецких ракетчиков. Блистательная карьера.

Безоблачные горизонты. И вдруг как гром средь ясного неба:

— Советы запустили спутник!

Это произошло всего через два с половиной месяца после того, как «Нью-Йорк таймс» заявила:

«Советский Союз значительно отстает от Соединенных Штатов в создании межконтинентальной баллистической ракеты». А газета «Нью-Йорк геральд трибюн» не менее самонадеянно успокаивала своих читателей: мол, Советский Союз никогда не опередит Соединенные Штаты в ракетостроении, ибо в области науки и образования он безнадежно, отстал от «цивилизованных наций»…

Да, директор оперативного отдела армейского управления США по баллистическим снарядам доктор Вернер фон Браун оказался прав, предположив, что в Вашингтоне — да только ли там? — начнется «сущий ад».

Переполох в американской столице достиг таких масштабов, что некоторые сенаторы настойчиво потребовали созвать чрезвычайную сессию конгресса.

«Многие либо вообще отказывались верить случившемуся, либо изощрялись в леденящих кровь пророчествах, — описывает создавшуюся атмосферу научно-политический обозреватель Ю. Н. Листвинов в книге „Лунный мираж над Потомаком“. — Предсказывалось даже, что, если русские захотят, Нью-Йорк может оказаться разрушенным в ближайшие же дни. На бирже началось падение акций».

Вскоре корреспонденции о всевозможных курьезах, явившихся реакцией на запуск советского спутника, уступили место серьезным размышлениям.

«Нью-Йорк таймс» признавалась: «Такой подвиг мог быть совершен лишь страной, располагающей первоклассными научно-техническими кадрами и условиями работы в математике, физике, химии и металлургии, если назвать лишь самые важные области».

«Апологеты всего американского, — язвил обозреватель Дрю Пирсон, — печально оправдываются, что мы отстали в области ракетостроения потому, что русские начали первыми… Но в Пентагоне, как в какой-то огромной гробнице, хранятся документы, говорящие совсем о другом».

Да, история сохранила немало свидетельств о битве за космос. И они хранятся не только в сейфах Пентагона. О чем же они говорят?

 

Великое противостояние

30 мая 1924 года. У Политехнического музея людно как никогда. Еще бы: сегодня лекция о полетах в космос! И приписка в афише: «Весь сбор пойдет в фонд Общества, межпланетных сообщений».

— Товарищи, билеты распроданы. Большая аудитория заполнена до отказа. Приходите как-нибудь в другой раз!

Это администрация увещевает тех, кому не удалось попасть внутрь. Куда там! Людской напор не ослабевает. Вконец растерянные сотрудники музея решаются на отчаянный шаг: срочно вызывают наряд конной милиции, чтобы удержать расходившуюся публику.

Пока милиция наводит порядок, давайте заглянем внутрь и послушаем, о чем говорит докладчик — профессор М. Я. Лапиров-Скобло.

…Трепетный язычок пламени едва теплится над фитилем. Он не в силах рассеять полумрак, притаившийся по углам серой коробки каземата. Зато каким фосфорическим блеском зажигает он глаза человека, склонившегося над тесным квадратом стола! Резкие тени упали на бледное, исхудавшее лицо, обрамленное темно-русой бородой. Тревожную тишину нарушают лишь скрип пера да гулкие шаги тюремщика за дверью. Человек в арестантском халате изредка отрывается от бумаг и, застыв, подолгу смотрит в пространство перед собой. Он не видит ни толстых каменных стен, покрытых плесенью, ни заиндевевшего оконца, забранного массивной решеткой, — мысли заключенного далеко.

Через неделю — казнь. А еще так много не сделано!

«Если моя идея… будет признана осуществимой, я буду счастлив тем, что окажу услугу родине. Я спокойно тогда встречу смерть, зная, что моя идея не погибнет вместе со мною, а будет существовать среди человечества, для которого я готов был пожертвовать своею жизнью…»

А на дворе весна 1881 года. Лишь через много лет в воздух поднимутся первые самолеты. Еще диковинкой кажутся немногие чихающие тихоходные экипажи, что приводятся в движение бензиновыми моторами. «Век пара» — гордо называют свою эпоху современники Кибальчича. Более смелые добавляют: «И электричества».

В холодном, сыром каземате русский революционер и изобретатель создает проект небывалого летательного аппарата, который, по оценке современной науки, в принципе способен летать в космическом пространстве.

Проект отважного народовольца был подшит к делу о покушении на Александра II и, похороненный в секретных архивах жандармского управления, пролежал там три с половиной десятилетия.

Разыскать и опубликовать его удалось лишь после революции. Он появился в апрельском выпуске журнала «Былое» за 1918 год. Но мог ли он привлечь заслуженное внимание в ту бурную пору? Рассказ о нем 30 мая 1924 года в Политехническом музее для большинства слушателей прозвучал как откровение. Тем более что это была чуть ли не первая в России публичная лекция о межпланетных путешествиях.

После Октября началась активная просветительская, организационная и творческая деятельность энтузиастов заатмосферных полетов.

В 1926 году было выпущено второе, дополненное издание основополагающей работы К. Э. Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами», ставшее библиографической редкостью сразу же после выхода в 1903 году. Она снова увидела свет, хотя в стране не хватало бумаги, металла для шрифтов, типографской краски.

Незадолго до этого, в октябре 1923 года, одна из газет поместила краткую аннотацию книги немецкого ученого Германа Оберта «Ракета в межпланетное пространство», только что изданной в Мюнхене.

«Неужели не утопия?» — риторически вопрошал автор заметки, незнакомый, очевидно, со статьей Циолковского, ровно 20 лет назад научно обосновавшей возможность преодолеть земное тяготение и подняться за пределы атмосферы с помощью ракеты.

Получив из России неказистую брошюрку, отпечатанную кое-как, на дешевой бумаге, профессор Оберт убедился, что многие идеи, изложенные в аккуратном мюнхенском издании его собственной книги, уже давно высказаны в работе Циолковского.

Между Константином Эдуардовичем и его немецким коллегой завязалась дружеская переписка. В Музее Циолковского в Калуге хранится письмо Оберта, где автор признает приоритет русского ученого во многих принципиальных проблемах ракетной техники.

«Знай я раньше Ваши превосходные работы, — обращался немецкий профессор к Константину Эдуардовичу, — я, наверное, продвинулся бы гораздо дальше в моих собственных и обошелся бы без многих напрасных трудов. Вы зажгли свет, и мы будем работать, пока величайшая мечта человечества не осуществится».

В 1960 году в Нью-Йорке вышел капитальный труд Крафта Эрике «Космический полет». В нем говорится: «Первым шагом у Оберта, как и у Циолковского, была высотная ракета, которую он надеялся позже переделать в трансатлантическую почтовую ракету. Эта ракета должна была работать на спирте и жидком кислороде… Следовательно, Оберт пришел почти к тем же выводам, что и Циолковский».

Английский журнал «Полет во вселенную» поместил статью Томпсона «Циолковский — основоположник астронавтики», где сказано, что некоторые технические решения калужского ученого «в настоящее время вошли в обычную практику конструирования управляемых снарядов».

Цитированные авторы далеко не исчерпывают собой список всех зарубежных специалистов, из уст которых мы слышим несколько запоздалое признание вклада, внесенного советским ученым в науку о космосе. Здесь нет описки: именно и прежде всего советским. Ибо только после революции идеи Циолковского получили подлинное признание и поддержку. Это вынужден констатировать Вилли Лей, автор книги «Ракеты и полеты в космос»: «Русская революция не только не причинила им (Циолковскому и его сподвижникам. — Л. Б.) ущерба, но, напротив, оказала большую поддержку».

Публичная лекция Лапирова-Скобло также была популяризацией идей великого калужанина.

Докладчик не забыл воздать должное и достижениям зарубежных ученых. Например, американца Роберта Годдарда, который еще в 1919 году опубликовал в Вашингтоне работу о реактивных снарядах.

Долгие годы ничего не было слышно о деятельности профессора Годдарда, как вдруг западная пресса взорвалась очередной сенсацией: 4 июля 1924 года отправится первая ракета на Луну!

Циолковский, пламенный энтузиаст астронавтики, говорил: «Полет на Луну ракеты, хотя бы и без людей, пока вещь технически неосуществимая.

Во-первых, многие важные вопросы о ракете даже не затронуты теоретиками. Ракета же Годдарда так примитивна, что не только не попадет на Луну, но и не поднимется на 500 верст. И это было бы громадной радостью… Во-вторых, для осуществления межпланетных путешествий надо еще ждать значительного продвижения техники, новых металлов, сплавов и взрывчатых веществ».

Как и следовало ожидать, обещанный полет не состоялся. Лишь 16 марта 1926 года был предпринят первый запуск крохотной ракеты; полет ее продолжился две с половиной секунды. Ракета одолела 56 метров. Но и это было по тем временам немалым, если не сказать историческим, достижением.

…После лекции Лапирова-Скобло около 200 человек изъявило желание вступить в общество, в большинстве своем молодежь: студенты, рабочие, служащие. Среди записавшихся было более двух десятков ученых, инженеров, изобретателей. Это был успех, превзошедший все ожидания. Теперь — за дело!

Окрыленные радужными надеждами, энтузиасты межпланетного летания были готовы тотчас же, не медля ни минуты, приступить к постройке космической ракеты.

Они еще не ведали, какие тернии ждут их на пути к звездам…

 

Вначале было слово…

Мысль о создании такого общества, которое объединило бы разрозненные усилия изобретателей-одиночек и отдельных исследовательских групп, впервые высказал 20 января 1924 года талантливый инженер, самозабвенно преданный делу завоевания космоса, Фридрих Артурович Цандер. В апреле того же года при Академии Военно-Воздушного Флота имени Н. Е. Жуковского возникла Секция межпланетных сообщений. Она насчитывала 25 человек, главным образом слушателей академии.

В числе первых приветствовал начинание молодежи крупный специалист в области аэродинамики профессор Владимир Петрович Ветчинкин, ученик профессора Н. Е. Жуковского. Поддержка авторитетного ученого имела большое значение.

«В те годы, — пишет в своих воспоминаниях бывший председатель общества старый большевик Г. М. Крамаров, — было немало консервативно настроенных людей, тугодумов и просто невежд, считавших идею полета в космос фантастичной».

Так обстояло дело не только у нас. Оберта тоже не принимали всерьез… Годдард, хоть он и поставил себе более скромную задачу — создать небольшую высотную ракету с приборами, тем не менее постоянно нуждался в средствах, так что ему временами приходилось прерывать работу.

Стоит ли говорить, сколь важной была работа советских популяризаторов космонавтики!

«Фантазеры…» «Прожектеры…» «Мечтатели…» Сколько иронии, должно быть, вкладывали в эти слова чересчур трезвые, чересчур здравомыслящие люди, привыкшие оценивать любую затею по сиюминутным практическим результатам!

Фантазия… Как хорошо, как верно сказал о ней Ленин: «Напрасно думают, что она нужна только поэту. Это глупый предрассудок! Даже в математике она нужна, даже открытие дифференциального и интегрального исчислений невозможно было бы без фантазии. Фантазия есть качество величайшей ценности».

Этим драгоценным качеством в большей степени, чем кто-либо иной, был наделен английский писатель Герберт Уэллс. Но даже он, великий оракул грядущего в науке и технике, с нескрываемым недоверием встретил ленинский план электрификации России — отнюдь не такой уж и грандиозный, если подходить к нему с теперешними мерками. А тогда…

Потрясенный удручающей картиной послевоенной разрухи, Уэллс не без иронии назвал Владимира Ильича «кремлевским мечтателем», а электрификацию — «электрофикцией».

Где уж всемирно известному утописту было представить, что России по плечу освоение космического пространства!

А Циолковский и его последователи верили.

И не только верили, они делами своими приближали осуществление этой мечты. И правительство поддерживало энтузиастов — даже в трудные годы, когда дел хватало и на земле.

В 1921 году Совет Народных Комиссаров назначил К. Э. Циолковскому пожизненную пенсию — «ввиду особых заслуг ученого-изобретателя, специалиста авиации».

Под этим решением стояла подпись Ленина.

Да, он тоже был мечтателем, вождь нашей революции!

Созданное в 1924 году Общество изучения межпланетных сообщений явилось первой организацией подобного рода не только у нас в стране. Лишь в 1926 году в Австрии появилось Общество высотных исследований. А в Германии Общество космических полетов было основано и того позже — в 1927 году.

Застрельщикам, «первым забежчикам» ракетных исследований удалось всколыхнуть общественное мнение, увлечь людей заманчивыми и в то же время вполне реальными перспективами космонавтики.

Лед тронулся. Начинался этап больших работ: человечество приступало к практическому осуществлению идей Кибальчича и Циолковского.

 

Сердце… Это тоже двигатель

…Худое, чуть аскетическое лицо. И взгляд — неповторимый взгляд неистового мечтателя, неутомимого исследователя, одержимого одной большой идеей.

Таким его высек скульптор из оранжево-красного гранита, вдохнув в холодный грубый камень живой порыв человека, мягкого, скромного и в то же время упорного, энергичного.

Таким он запомнился друзьям, провожавшим его весной 1933 года на поезд в Кисловодск. Сотрудники едва убедили уставшего от хлопот, измотанного недосыпанием Цандера внять рекомендациям врачей.

И вот теперь лежит он, прикованный к больничной койке, бледный, осунувшийся, с холодной испариной на лбу.

А за окном — мартовское небо. Кибальчич тоже, должно быть, с тоскливой жадностью обреченного глядел и не мог наглядеться на мартовское небо, мечтая о заветной поре, когда бездонную голубизну прочертят белесые трассы ракет. Впрочем, что за странные аналогии? Ведь тот, узник, молодой, сильный, сознательно шел к неминуемой гибели. Его ждали отнюдь не врачи фешенебельного курорта. Его ждали палачи. Ибо любовь к жизни была в нем побеждена ненавистью ко всему, что эту жизнь отравляло, делало ее невыносимой. Та же ненависть одолела и другую его страстную любовь — к небу.

А ведь он был только на три года старше Циолковского. Кибальчичу было бы всего 63 года, доживи он до победы великого дела, за которое отдал жизнь.

Теперь и другая его мечта близка к осуществлению.

Не за горами время, когда первые ракеты понесутся к иным планетам. Конечно, работы еще непочатый край. Трудности на каждом шагу — большие и малые, научно-технические и сугубо материальные, денежные.

Впрочем, разве остановят они тех, кого Циолковский назвал «энтузиастами великих намерений»?

«Группа инженеров, работающих даром». Так в шутку расшифровывают эти парни название своей организации — ГИРД, Группы по изучению реактивного движения. Бескорыстные, самоотверженные, с такими людьми можно горы свернуть. Их уже многие десятки, в одной только Москве около 60 человек.

И это не просто энтузиасты. Среди них есть настоящие профессионалы, хотя дело, за которое они взялись, совсем еще новое, оно только-только начинает развиваться у нас и за рубежом. Вот, например, Сергей Королев. Молодой, но уже проявивший себя с наилучшей стороны, подающий большие надежды специалист. Конструктор высшего ранга.

Прирожденный организатор. А другие гирдовцы — разве мало среди них одаренных инженеров и ученых? М. К. Тихонравов, Ю. А. Победоносцев, А. И. Полярный, Е. С. Щетинков, В. С. Зуев, Л. С. Душкин, Е. К. Мошкин, Б. И. Черановский, М. С. Кисенко…

ГИРД создан и в Ленинграде. Н. А. Рынин, М. В. Гажала, В. В. Разумов, Е. Е. Чертовский, И. Н. Самарин, Я. П. Перельман… Коллектив, ровесник московского, родился в 1931 году, в том же городе, где ровно полвека назад бесстрашно встретил смерть Николай Кибальчич. Там же в 1928 году по инициативе Н. И. Тихомирова организована Газодинамическая лаборатория, где работают Б. С. Петропавловский, В. А. Артемьев, Г. Э. Лангемак, Л. Э. Шварц, В. И. Дудаков… А помощь крупных ученых, профессоров Н. А. Рынина, Б. С. Стечкина, В. П. Ветчинкина, А. В. Квасникова, Ф. И. Франкля, Б. Н. Юрьева, многих других?

Да, уже не отшельники-одиночки — когорта конструкторов, изобретателей, проектировщиков. Уже не абстрактные теоретические идеи, вернее, не только они одни питают умы — получены конкретные экспериментальные результаты. И государство по мере сил помогает. Осоавиахим выделяет средства.

Цандеру не суждено было подняться. 28 марта 1933 года его не стало. Но разве смерть могла унести в небытие дело неистового искателя?

17 августа 1933 года поднялась в небо первая советская ракета. Она была сконструирована М. К. Тихонравовым. Вот ее характеристики: длина — 2,4 метра, диаметр — 18 сантиметров, стартовый вес — 19 килограммов, полезный груз (приборы и парашют) — 6,2 килограмма, топливо — 5 килограммов.

Двигатель работал на жидком кислороде и «твердом», вернее, желеобразном бензине (в горючем была растворена канифоль). Действовал он 18 секунд, развивая тягу 52 килограмма.

Какими скромными кажутся эти цифры по сравнению с техническими данными современной космической ракеты! «Огромную ракету „Восток“, высотой в 38 метров, пришлось установить наклонно, иначе она помешала бы полетам над аэродромом», — делилась впечатлениями о советском экспонате на XXVII Международном салоне авиации и космонавтики в мае 1967 года французская газета «Орор».

«Нью-Йорк таймс» писала, что этот сложнейший агрегат, в котором 20 двигателей могут быть запущены одновременно и работать с изумительной точностью, развивая одинаковую тягу, произвел должное впечатление и на американцев, создавших, наконец, собственные могучие ракеты. 20 миллионов лошадиных сил в упряжке — такая мощность даже не умещается в сознании. Но великое начинается с малого…

25 ноября 1933 года бригада гирдовцев собралась на заснеженной лесной опушке под Москвой.

Узкое серебристое тело ракеты, установленное на пусковом станке, нацелено в зенит. Баки заправлены, люки задраены. Люди укрыты в блиндаже.

— Контакт!

Огненный поток газов опалил стылую землю.

Плавно скользнув по направляющим, ракета взмыла к облакам. «ГИРД-Х» — стояло на одном из крыльев ее оперения. Она весила 29,5 килограмма.

Двигатель ее работал на спирте и жидком кислороде.

И вот она замерла навеки в стремительном броске у того самого гранитного бюста, что стоит на Кисловодском кладбище над могилой Цандера.

«Вперед, товарищи, и только вперед! Поднимайте ракеты все выше, выше и выше, ближе к звездам», — звал Цандер гирдовцев, лежа на смертном одре.

 

Четырнадцать минут до старта

Крафт Эрике, специалист в области ракетной техники, прав: «Если бы первые экспериментаторы могли представить себе истинный объем работы в избранном ими направлении, то они, возможно, и не решились бы начать ее с теми ничтожными средствами, которые они имели».

— Вот обычная паяльная лампа. Ей ли решать космические проблемы? Впрочем, почему бы и нет?

Мало ли крупных открытий сделано физиками с помощью веревочек, проволочек, всевозможных деревяшек, жестянок и прочих «хитроумных» приспособлений?

И цепкий инженерный ум Цандера увидел в неказистом инвентаре медника нечто большее, чем просто паяльную горелку. «Опытный ракетный первый» (ОР-1) — так назвал он свой двигатель, построенный на основе паяльной лампы. «Двигатель»? Не громко ли сказано?

Справедливости ради следует заметить, что у паяльной лампы оказались заимствованными лишь бачок с насосом да подогреватель. Основной узел ОР-1, камеру сгорания, Цандер рассчитал, спроектировал и изготовил сам. По существу, это была трубка, окруженная металлическим кожухом. В нее из бачка через струйный распылитель впрыскивался бензин. Жидкий поначалу, он переводился в пар с помощью теплообменников. Навстречу ему через специальный штуцер сопла нагнетался под давлением воздух. Подача горючего и окислителя не в жидком, а в газообразном виде характеризует, по словам Е. К. Мошкина (одного из бывших гирдовцев), «перспективность взглядов Цандера».

Незатейливая с виду установка — уж куда проще! А она помогла проверить принципы работы ракетного двигателя. С ее помощью, как писал Фридрих

Артурович, «была доказана практическая возможность получения реактивной силы при вполне удовлетворительном коэффициенте полезного действия», выявлены «весьма важные температурные условия в ракете». Пятьдесят испытаний, проведенных с ОР-1, — и вот уже отработана методика экспериментов, явившихся этапом на пути к созданию более сложных, более мощных двигателей.

Следующим детищем конструкторских поисков Цандера стал ОР-2. Он развивал в десять раз большую тягу, чем его предшественник: уже не пять, а целых 50 килограммов (для сравнения можно упомянуть, что первый двигатель, с которого в 1930 году начинал свою карьеру Вернер фон Браун, всемирно известный конструктор ракеты «А-4» («Фау-2»), я тогда еще молодой студент, имел тягу семь килограммов). «Опытный ракетный второй» работал на жидком кислороде. Горючим избрали тот же бензин.

На первом же экзамене в 1933 году двигатель отказал: подвела камера сгорания.

«Бывали недели и даже месяцы, когда неудачи следовали одна за другой, — воскрешает события этих дней бывший гирдовец Л. К. Корнеев. — Особенно тяжело было при огневых испытаниях ракетных двигателей. Они вмиг прогорали, так как температура внутри камеры сгорания доходила до 3000 градусов и никто не знал, как и чем охладить двигатели.

Часто отказывала система подачи компонентов топлива.

Даже самые простые детали, как, например, арматура и редукционные клапаны, не работали при температуре жидкого кислорода. Не ладилось и с зажиганием».

Мучительными зигзагами, сквозь дебри сомнений и неожиданностей брела изобретательская мысль, хотя пунктир, намеченный теорией, казался таким прямым, таким ясным! Воистину теория без практики мертва. Не будь этого многотрудного поиска, этого дорогой ценой доставшегося опыта, любые теоретические расчеты так и остались бы лежать на столе недвижным ворохом бумаги с чертежами и формулами…

«Самой трудной проблемой в разработке ракетного двигателя было создание критической части реактивного сопла. Если ракетный двигатель прогорал, то почти неизменно в критической части. Станция Пенемюнде-восточная (именно здесь изготовлялись „Фау-2“. — Л. Б.) также не раз сталкивалась с этой трудностью, однако выход из положения оказался удивительно простым. Все заключалось в создании слоя относительно холодных паров спирта между раскаленной струей истекающих газов и стенкой сопла. Спиртовая пленка загоралась только тогда, когда выходила из сопла на открытый воздух». Это снова цитата из книги Вилли Лея, вышедшей в 1958 году.

А из отзыва профессора В. П. Ветчинкина (февраль 1927 года) явствует: Цандер «занимался конструктивным решением основных вопросов построения ракеты, например, расчетом сопла и его охлаждения, что является, по-видимому, главным препятствием к осуществлению ракетного полета». В одном из вариантов ракеты ГИРД-Х Цандер запроектировал не что иное, как пленочное охлаждение! Таким образом, эта идея родилась за несколько лет до начала работ в Пенемюнде (1936 год).

Особенность двигателя ОР-2, отработанного учениками Цандера, — наличие предкамеры, где подогревались и перемешивались составные части впрыскивавшегося туда топлива. Позже немецкие инженеры воспользовались тем же конструктивным решением.

Цандера неодолимо влекли к себе мощные двигатели, ведь только большие ракеты способны унести человека к иным планетам. С этой точки зрения ракета ГИРД-Х была оборудована довольно слабеньким мотором — с тягой в 70 килограммов. Полезный груз составлял всего 2 килограмма. И Цандер засел за эскизные проекты новых двигателей — сначала с тягой 600 килограммов, а затем 5 тонн. Но для них не годилась система подачи, осуществленная в небольшом двигателе ОР-2. Там компоненты топлива вытеснялись из баков в камеру сгорания давлением газа; баки приходилось делать толстостенными. Увеличение тяги и размеров двигателя повлекло бы за собой его чрезмерное утяжеление. Между тем уже были известны принципиальные схемы иной системы питания — с помощью насосов. В этом случае надобность в высоком давлении в баках отпадала, а потому они не нуждались более в особо прочных и массивных стенках. Понятно, почему Цандер предпочел второй вариант — центробежные насосы, приводимые в действие от газовой турбины. Турбину должны были вращать газы, продукты горения.

«Самой важной новинкой» называет В. Лей наличие турбонасосного агрегата для подачи топлива в ракете «Фау-2».

«Все крупные двигатели имеют теперь такую систему подачи, — читаем у доктора технических наук Е. К. Мошкина, — за исключением того, что современные турбины питаются не от основной, а от специальной дополнительной камеры, называемой газогенератором. Возможно, следующим шагом развития систем питания будет более точное освоение принципа, предложенного Цандером, то есть осуществление питания турбины непосредственно от основной камеры сгорания».

Список примеров можно продолжить.

Разумеется, конструированием ракетных двигателей занимались не только в Москве, не только гирдовцы. Наряду с ЛенГИРДом в Ленинграде многое сделала Газодинамическая лаборатория (ГДЛ).

Впоследствии она вместе с ГИРДом влилась в Реактивный научно-исследовательский институт, созданный в конце 1933 года и ставший первым в мире крупным исследовательским центром ракетостроения.

Именно в ГДЛ в 1930–1931 годах был изготовлен первый отечественный жидкостный реактивный двигатель — ОРМ-1 (опытный ракетный мотор один).

При испытаниях на стенде он развивал тягу до 20 килограммов. Запускался он нехитро: в камеру сгорания укладывалась вата, смоченная спиртом, а к ней через сопло подводился бикфордов шнур. Однако в том же году сотрудники ГДЛ разработали весьма эффективный способ зажигания. Роль запала отводилась особому реактиву. Введенный в камеры сгорания, он срабатывал, едва соприкоснувшись с горючим или окислителем. Химические воспламенители широко распространены в современной ракетной технике.

За несколько лет в ГДЛ было спроектировано целое семейство ракетных моторов. В 1933 году заработал ОРМ-52 с тягой 300 килограммов. В 1936 году успешно выдержал официальный экзамен один из самых совершенных жидкостных реактивных двигателей того времени, ОРМ-65. Его тяга достигала 175 килограммов.

С 1932 года до начала войны создатели ракетных двигателей располагали более чем сотней вполне отработанных отечественных конструкций.

Все уверенней становилась поступь советских ракетчиков. А давно ли, кажется, Цандер мастерил свой «Опытный ракетный первый» из обыкновенной паяльной лампы?

Дорога длиной в десятилетие… Не так уж она и долга, чтобы много спрашивать с этих людей. Тем более что начинали они фактически на голом месте.

Вот как характеризует известный нам Лей положение дел в Германии накануне работ над «Фау-2» (1929 год): «Не имелось практически ничего, чем можно было бы руководствоваться. Ни один технический институт в Германии не вел работу в области ракет, не занималась этим и промышленность».

Минуло 15 лет. И вот…

«Ахтунг! Дра-ай, цвай, айне… лос!!» — и вслед за резким гортанным выкриком тихий перекресток у окраины Амстердама огласился грохотом, напоминающим рев водопада и переходящим в оглушительный свист.

 

Где искать истоки Рио-Гранде

В тот вечер тревожно застрекотали телетайпы агентства Рейтер. В эфир понеслись шифровки военных радиостанций.

Одна за другой стартовали с голландского берега ракеты «Фау-2» и, опережая собственный звук, устремлялись через Ла-Манш, в сторону британской столицы. Боеголовка каждой ракеты была начинена тонной взрывчатки.

2511 убитых, 5869 тяжелораненых, сотни разрушенных зданий — таковы итоги ракетного обстрела одного лишь Лондона.

О таких ли ракетах мечтал Циолковский, горбясь бессонными ночами над рабочим столом? Могло ли пригрезиться такое Цандеру, когда он, умирая, писал свое завещание?

«Вперед, товарищи, и только вперед! Поднимайте ракеты все выше, выше и выше, ближе к звездам…»

К звездам! С приборами, с экипажем исследователей. А не со смертоносным зарядом в боеголовке, нацеленным на жилые кварталы…

Циолковский, Цандер, Королев и их сподвижники верили: межпланетный полет не за горами. Они знали: постройка мощной ракеты технически вполне осуществима, стоит только сконцентрировать на ней усилия ученых и инженеров в масштабе всего государства.

«Д-р Вернер фон Браун одним из первых понял, что частные усилия ни в коем случае не могут продвинуть дело дальше очень скромных успехов, — расшаркивается К. Эрике перед проницательностью бывшего германского, а ныне американского ракетных дел мастера, — что только большие промышленные или правительственные ресурсы могут дать необходимые средства, лаборатории, оборудование и профессиональные кадры в масштабах, соизмеримых с грандиозностью задачи».

Что ж, умозаключение вполне резонное. Правда, не вполне оригинальное. Еще Энгельс в свое время говорил, что, если у общества появляется техническая потребность, она продвигает науку вперед больше, чем десяток университетов. Была ли у германского общества такая потребность? Потребность как можно скорее приступить к завоеванию космоса?

Потребность, продиктованная чисто научными или иными мирными побуждениями? Нам поможет сам Эрике: «Конечно, подобная поддержка могла быть предоставлена только в случае, если бы цель, на которую ее предполагалось направить, была признана достойной теми, кто держит в руках все ресурсы.

Попытки заинтересовать финансистов-миллионеров или богатых промышленников ракетами для доставки почты в Америку или для полетов на Луну оказались безуспешными».

Нет, то, о чем мечтал Циолковский, не соблазняло воротил империалистического бизнеса. Зато их тотчас же пленило другое: «В 1929–1930 годах германское управление вооружения заинтересовалось возможностью развития систем оружия с ракетными двигателями… Правильно оценив перспективы, которые несла с собой милитаризация ракетной техники, Браун начал разработку большого управляемого снаряда».

Так ускоренными темпами, ценой огромного напряжения сил и средств немецкого народа германская военщина форсировала создание «большой ракеты».

27 марта 1945 года в 16 часов 45 минут по Гринвичу ракетное наступление немцев на Англию прекратилось. Но на этом не кончилась история «Фау-2».

В мае того же года младший брат Вернера фон Брауна Магнус явился к американскому командованию, чтобы узнать, кому мог бы официально сдаться персонал исследовательского ракетного центра.

«Одновременно, — протоколирует события Вилли Лей, — американские войска захватили подземный ракетный завод, расположенный близ Нидерзаксверфена, на территории, которая по соглашению должна была стать русской зоной оккупации. К тому времени, когда союзные офицеры приступили к исполнению необходимых формальностей, связанных с передачей завода русским, около 300 товарных вагонов, груженных оборудованием и деталями ракет „Фау-2“, находились уже на пути в западное полушарие. Ракеты, ревевшие когда-то над тихой рекой Пене, продолжали реветь, в другом месте — над водами Рио-Гранде».

Эшелоны с трофейными узлами прибыли на испытательный полигон Уайт Сэндз (США).

Странно, но факт: пройдет 12 лет, и американская пропаганда, не зная, как лучше оправдать перед всем миром «досадное недоразумение», что первый спутник запущен Советским Союзом, а не США, начнет твердить, будто русские ученые преуспели потому, что… похитили американские и немецкие рецепты! Но даже на Западе подобная версия не встретит сочувствия. «Если бы Советский Союз действительно выкрал указанные секреты, то в худшем, с американской точки зрения, случае он мог бы идти вровень с Соединенными Штатами, но никак не впереди них в развитии ракетной техники», — такую отповедь даст английская газета «Манчестер гардиан».

Едко высмеивая заявление президента Эйзенхауэра (генерала Эйзенхауэра!) о советском «импорте» немецких мозгов, обозреватель Дрю Пирсон напишет: «Можно подумать, что президент или не знал, или забыл, что делали в Германии американские войска.

Ведь именно по его тайным приказам была осуществлена тогда операция „Пейпер-клипс“, имевшая целью захват лучших немецких ученых. Все ракетчики Германии, почти до последнего человека, попали в руки к американцам».

25 июня 1954 года фон Браун заявил, что не позже, чем в ближайшие два-три года, можно запустить искусственный спутник (проект «Орбитер»).

Первой ступенью ракеты-носителя должна была служить «Редстоун» («Юпитер „А“»), обязанная своим рождением редстоунскому арсеналу, штат Алабама, где ее создали инженеры из Пенемюнде под руководством Вернера фон Брауна. Она походила на «Фау-2», как дитя на свою мать. Что же касается последующих ступеней («Локи»), то они представляли собой доработанный на американской земле вариант немецкой ракеты «Тайфун».

Но Эйзенхауэр утвердил проект, разработанный американским ракетным обществом, — «Авангард», что значит «передовой», «самый первый».

Белый дом прочил его в космические первенцы на удивление всему свету. Но случилось иначе.

 

И звезда с звездою говорит… по-русски

В октябре 1957 года в Вашингтоне проходила Международная конференция по управляемым ракетным снарядам и спутникам Земли. На ней демонстрировалась модель еще не запущенного спутника «Авангард».

Незадолго до конференции сам генерал Дорнбергер, бывший шеф ракетного центра Пенемюнде, безапелляционно заявил во всеуслышание: дескать, у русских нет «уменья, умственных способностей и возможностей», чтобы создать спутник раньше США.

…В зал неслышно вошел рассыльный и, лавируя между столами и стульями, добрался до представителей американской делегации. Один из них, Беркнер, прочитав переданную ему телеграмму, поднялся со своего места и звонко постучал по стакану.

Воцарилась тишина. «Я хочу сделать поразительное сообщение, — не без волнения произнес Беркнер, — о запуске Советским Союзом спутника Земли. Я поздравляю советских коллег с этим достижением…»

Дата 4 октября 1957 года навеки врезалась в память человечества, сверкая надписью на величественном монументе, воздвигнутом в Москве недалеко от ВДНХ.

А 3 ноября, накануне 40-й годовщины Октября, в небе закружился еще один посланец Страны Советов. Второй спутник имел полезный вес 508,3 килограмма, то есть в шесть раз больший, чем вес первого спутника. На борту находился первый космический пассажир — собака Лайка.

И тогда, словно в ответ на чванливое высказывание бравого немецкого генерала, бывший сослуживец Дорнбергера по Пенемюнде Вернер фон Браун выступил с запоздалым признанием: «Чтобы сравняться темпами с русскими, Соединенным Штатам потребуется по меньшей мере пять лет сосредоточенных трудов».

2 декабря 1957 года американцы решили, наконец, забросить в космос свой «сателлайт».

Размерами он был, как подтрунивала западноевропейская пресса, «чуть крупнее апельсина». На мыс Канаверал съехалось более 200 репортеров, радио — и телекомментаторов. Старт пришлось несколько раз переносить «из-за технических неполадок». Через четверо суток дежурный офицер нажал, наконец, кнопку пускового устройства. Ракета приподнялась на метр, наклонилась, затем, охваченная клубами дыма и языками пламени, рухнула на бетонную площадку космодрома. Не повезло; и на следующий раз — 5 февраля 1958 года. Проект «Авангард» явно не оправдывал своего горделивого наименования.

Между тем параллельно шла работа во исполнение другой программы, отодвинутой поначалу на задний план. Вот ей-то и суждено было осуществиться раньше: 1 февраля 1958 года второй советский спутник, еще остававшийся на орбите, радушно принял в свою компанию американского коллегу — «Эксплоурер-1» («Исследователь-1»). Новый околоземной скиталец весил восемь и одну треть килограмма.

Достигнуть вожделенной цели помог проект «Орбитер» — тот самый, что был предложен Вернером фон Брауном.

Лишь 17 марта 1958 года полуторакилограммовое детище проекта «Авангард» принесло запоздалое утешение его «крестным родителям». В отличие от «Эксплоурера» новоприбывший лилипут не имел никакой исследовательской аппаратуры.

Не прошло, однако, и двух месяцев, как в мае 1958 года советская ракета дала всему миру понять, что былые «фантазии» о космическом полете корабля с человеком на борту близки к осуществлению.

Она вытолкнула в невесомость целую тонну с «довеском» — 327 килограммами. Один этот довесок был в 50 с лишним раз тяжелее полезного груза, который несла первая советская ракета, запущенная 17 августа 1933 года.

Шесть с лишним килограммов, поднятые тогда на какие-нибудь 400 метров (даже облака ходят выше!). И 1327 килограммов на орбите, там, за плотной пеленой воздушного покрывала, в сотнях километров от земной поверхности. Какой разительный контраст! Дистанция же — четверть века.

Мизерная, если приложить масштабную линейку истории. Исполинская, если мерять вехами научных достижений, достававшихся зачастую такой дорогой ценой.

Тысячи проблем вставали перед конструкторами даже там, где, казалось бы, еще пионерами реактивного летания намечен четкий маршрут.

 

Крыльям нужна опора

Топливо… Проблема номер один. В книге «Жидкое топливо для реактивных двигателей» (1936 год) сказано: «Вопрос о рациональном топливе имеет первостепенную важность. Прежде чем приступить к разработке реактивного двигателя, необходимо произвести выбор наиболее подходящего топлива — окислителя и горючего. В зависимости от того, насколько будет удачен этот выбор, стоит качество разрабатываемого двигателя, а иногда и успех всей работы».

Еще в те времена, когда кругом были известны только слабосильные пороховые ракеты, Циолковский высказал идею, ставшую краеугольным камнем космонавтики: использовать для заатмосферных кораблей не твердое, а жидкое топливо — более удобное в эксплуатации (его подачу в камеру сгорания легче регулировать) и к тому же более выигрышное в энергетическом отношении. Скажем, водород — самый теплотворный элемент — с кислородом (сочетание, предложенное Циолковским) сегодня применяется в жидкостных двигателях, например на американских космических ракетах.

Много ценных предложений по композициям жидких топлив для ракет было высказано Циолковским, Кондратюком, Цандером.

И если исполинские ракеты теперь стартуют, не взрываясь, если они уверенно и плавно набирают огромную скорость, если космические корабли с высочайшей точностью могут замедлять или убыстрять свой полет, то здесь немалая заслуга принадлежит ученым, овладевшим тайнами Прометеева дара.

Теория горения и взрывов создана отечественной школой химической кинетики во главе с академиком Н. Н. Семеновым. Немалый вклад в науку о химических реакциях внесли коллективы ученых под руководством членов-корреспондентов АН СССР Л. Н. Хитрина, А. С. Предводителева и других.

Крупнейшим конструктором ракетной техники был лауреат Ленинской премии академик С. П. Королев. Под руководством Сергея Павловича разработаны сложные ракетно-космические системы. С их помощью впервые в мире выведены на орбиту искусственные спутники Земли, доставлен на Луну советский вымпел, автоматические межпланетные станции облетели вокруг нашего ночного светила, сфотографировали его тыловое, не видимое с Земли полушарие; наконец, Королев вместе со своими соратниками вложил огромный труд в создание пилотируемых кораблей типа «Восток» и «Восход».

Нет, не случайны победы советского ракетостроения. Не вдруг, не по чужим маршрутам, не по укатанному тракту, подготовленному иноземными пионерами, вышли советские люди к звездам. Своей, неторной тропой пробивались вперед наши первопроходцы.

Разумеется, скачок от тогдашних масс и расстояний, с которыми имели дело гирдовцы, к теперешним, воистину космическим, подготовила не только ракетная энергетика, хотя, безусловно, проблема топлив и двигателей имеет первостепенную важность в завоевании космического пространства. Немалую роль сыграли успехи ракетодинамики — без них просто немыслимо точное выведение спутников на заданную орбиту.

Силы, действующие на ракету в полете, отнюдь не остаются постоянными. Меняется тяга, сопротивление атмосферных слоев неодинаково на разных высотах. По мере выгорания топлива ракета «худеет»: ее масса уменьшается. Понятно, почему расчет становится куда более сложным, чем решение классических задач по внешней баллистике — для артиллерийских снарядов.

В 1897 году профессор И. В. Мещерский получил основное уравнение, описывающее движение материальной точки с изменяющейся массой; оно обобщало, делало частным случаем второй закон Ньютона, справедливый для материальной точки с постоянной массой. Примерно в те же годы К. Э. Циолковский вывел знаменитую формулу для движения ракеты в безвоздушном пространстве. Однако особенно широко математическое исследование реактивного движения развернулось после революции.

Успешно разрабатывали динамику баллистических ракет и реактивных самолетов Ф. А. Цандер и профессор В. П. Ветчинкин. В сборниках «Реактивное движение» и «Ракетная техника» гирдовцы не раз выступали с обзорами и оригинальными идеями.

Так, Л. С. Душкин опубликовал интересную статью «Основные положения теории реактивного движения», а В. С. Зуев — «О вертикальном полете ракеты». В 1934 году была выпущена книга С. П. Королева «Ракетный полет в стратосфере».

В 1929 году в Новосибирске вышла из печати книга Юрия Васильевича Кондратюка «Завоевание межпланетных пространств». Автор детально рассматривал задачу о выборе оптимальной траектории полета.

«Нужно взлететь верст на 50, — прикидывал он, — чтобы вредного влияния атмосферы избегнуть почти совершенно. Но атмосфера может оказаться и очень полезной при возвращении обратно как поглотитель развившейся скорости». Кондратюк проанализировал уравнение Циолковского и уточнил его применительно к многоступенчатым ракетам.

Ряд ракетодинамических задач разрешен А. А. Штернфельдом в его книге «Введение в космонавтику», изданной в 1937 году. Интересные работы по механике тел переменной массы выполнил профессор А. А. Космодемьянский.

Совершенствовались методы расчета траекторий.

Разрослась и обособилась в самостоятельную научную дисциплину газовая динамика. Она объединила в себе те разделы аэродинамики, где исследуется сопротивление воздуха при сверхвысоких скоростях.

Основоположником газодинамики считается Сергей Алексеевич Чаплыгин. Его классический труд «О газовых струях», вышедший в 1902 году, получил мировое признание. Но лишь с 30-х годов начался по-настоящему буйный расцвет этой науки. Появились работы академиков Н. Е. Кочина, М. В. Келдыша, Б. С. Стечкина, С. А. Христиановича, А. А. Дородницына, Г. И. Петрова, профессора Ф. И. Франкля, многих других. Советские ученые дали авиации и космонавтике методы, с помощью которых рассчитываются наивыгоднейшие траектории полета, аэродинамические формы самолетов и ракет, режимы работы и конструкции двигателей.

Плодотворными были усилия советских ученых и в смежных областях.

Наши химики, наши металлурги снабдили ракетчиков, сплавами и пластмассами с необходимой прочностью — механической, термической, коррозионной.

А приборостроители?

Выведение космических аппаратов на орбиту и получение от них необходимой информации требует высокоразвитой автоматики, телемеханики, радиоэлектроники. И здесь сказала свое слово русская инженерная мысль.

«Впервые принципы радиотелеметрии были использованы в приборах, поднятых на аэростате, примерно в 1925 году русским профессором Молчановым, — констатирует исторический факт Вилли Лей. — Талантливый ученый создал так называемый гребенчатый радиозонд, в котором регистрирующие перья приборов скользят по особым зубчатым металлическим гребенкам, являющимся электрическими контактами. Эта система была первой в своем роде».

Несколько уточнений: молчановский радиозонд, запущенный 30 января 1930 года в Павловске (под Ленинградом), достигнув 9-километровой высоты, исправно передал наземным «радиослушателям» все полученные им сведения.

Как недавно это случилось! И как далеко на глазах одного поколения шагнула советская техника дальней связи!

98 миллионов 363 тысячи километров — на таком расстоянии от Земли находилась автоматическая межпланетная станция «Марс-1», когда земные радиоуши настроились на ее позывные. Сеанс приема состоялся 16 марта 1963 года. Пять дней спустя история радиосвязи зарегистрировала мировой рекорд дальности — 106 миллионов километров.

А первый земной зонд к Венере отправился гораздо раньше — 12 февраля 1961 года. И опять-таки с советского космодрома. Сначала с наземного, потом с небесного.

Осуществилась еще одна идея Циолковского: заоблачной стартовой площадкой стал тяжелый спутник, выведенный на околоземную орбиту.

Старт с борта искусственного спутника, осуществленный впервые в мире при отправке межпланетного разведчика к Венере, был использован также при запуске автоматической межпланетной станции (АМС) «Марс-1», при высадке знаменитого десантника-робота, передавшего на землю «фотографию века» — пейзаж с лунным камнем, и в других случаях дальних межпланетных полетов.

 

Море Спокойствия или Океан Бурь?

Интересно: за 120 лет до межпланетной экспедиции русского фоторобота русский же (петербургский) журнал «Иллюстрация», поместив рисунок лунного лика, писал: «Мы видим вечно только одну сторону Луны и никогда не увидим другой».

Теперь на библиотечную полку рядом с журналом «Иллюстрация» лег «Атлас обратной стороны Луны», изданный Академией наук СССР. По первому лунному глобусу земляне могут изучать географию — нет, селенографию! — нашей чуточку обрусевшей космической соседки: Море Москвы, кратер Ломоносова, кратер Циолковского. И удивляться величию человеческого гения, пославшего электронных Колумбов к неземным «терра инкогнита»…

3 февраля 1966 года в 21 час 45 минут 30 секунд «Луна-9» опустилась на безводную и безмятежную твердь Океана Бурь. Крупный грушевидный предмет, упавший из черной пустоты космоса, раскрыл свои створки-лепестки и теперь лежал, как цветок, выделяясь среди хаотических всплесков каменистой зыби своими правильными геометрическими формами.

В 4 часа 50 минут по команде с Земли его телекамера вперилась в грунт, и на земных голубых экранах пядь за пядью стала возникать круговая панорама лунного ландшафта.

«Весьма о многом говорит уже сам факт посадки без сколько-нибудь значительного погружения в грунт, — считает сотрудник Государственного астрономического института имени П. К. Штернберга Ю. Н. Липский, который наряду с Н. П. Барабашовым, Н. А. Козыревым, Б. Ю. Левиным, А. В. Макаровым, Н. Н. Сытинской, В. В. Шароновым и другими принадлежит к когорте советских ученых, внесших наибольший вклад в селенофизику. — О прочности грунта можно судить и по многочисленным камням, лежащим близ места посадки, которые, кстати, вовсе не занесены космической пылью».

Мягкое одеяло космической пыли, на котором-де останутся следы первых лунопроходцев, — сколько о нем писалось! А не миф ли оно? По крайней мере на панораме Океана Бурь его не видно.

Не так давно совершили десант на Луне и американские аппараты. Советские ученые искренне рады большому успеху коллег из США. Но никогда не забудется первый цветок, раскинувший живые лепестки на мертвой зыби Океана Бурь. Как не забудутся первые дела и мечты «лунатиков» 20-х годов.

Сотни тонн драгоценного груза подняты в космос советскими ракетами.

Сотни томов еще более драгоценной информации получено из космоса взамен (да простят специалисты этот образ, кстати отнюдь не гиперболический!).

Но космические аппараты не только источники информации, не только «репортеры». Теперь они, подобно почтальонам, стали ее переносчиками.

В апреле и октябре 1965 года в Советском Союзе были запущены спутники связи «Молния».

Испытания показали, что новые обитатели заоблачных высот в состоянии обеспечить передачу программ черно-белого и цветного телевидения. Или многоканальную телефонно-телеграфную (в том числе фототелеграфную) связь между СССР и государствами северного полушария — от острова Свободы до Страны восходящего солнца. С мая 1961 года через «молниеносные» ретрансляторы ведется регулярный обмен телепередачами между Москвой и Владивостоком. С июля вступила в действие космическая телефонная связь.

Как видно, космическая информация не залеживается мертвым грузом на библиотечных полках. Она стала приносить явные экономические выгоды.

В Директивах XXIII съезда КПСС на пятилетку 1966–1970 годов предусмотрено дальнейшее изучение космического пространства и использование полученных результатов для совершенствования радиосвязи, радионавигации, телевидения, метеорологической службы и для иных земных надобностей.

«Космические полеты имеют не только большое научное, но и важное практическое значение, — подчеркивает академик А. А. Благонравов. — Они принесли нам новые важные данные об ионосфере, необходимые для знания законов распространения радиоволн. Изучение магнитного поля Земли, ее радиационных поясов, корпускулярных потоков, извергаемых Солнцем, позволит раскрыть тайну полярных сияний и магнитных бурь, нарушающих радиосвязь на Земле».

Академик упоминает радиационный пояс планеты. Речь идет о зонах сильного излучения, которые охватывают земную атмосферу примерно так, как камера, а за ней покрышка опоясывает обод автомобильного колеса. Исполинской ловушкой для заряженных частиц, ниагарами низвергающихся из глубин вселенной, служит сетка земных магнитных линий.

Прямое измерение излучений на больших высотах советским спутником привело к открытию внешней зоны радиационного пояса. Внутренняя открыта американскими спутниками. Измерения, проделанные космической станцией «Луна-2», внесли существенные поправки в прежние представления о том, какими частицами заполнен пояс.

Трудно переоценить значение этих исследований.

Попав в околоземное поле заряженных частиц, незащищенный космонавт меньше чем за час получил бы смертельную дозу радиации, засветилась бы пленка, могли бы пострадать приборы. К счастью, само расположение зон дает возможность миновать их наиболее опасные участки: для выхода во вселенную имеются просторные «отдушины». Все это обязаны учитывать те, кто конструирует космические корабли, рассчитывает для них траектории и запускает их.

Важно учитывать также периоды, когда солнечные вспышки поднимают фон космической радиации.

«Без специальных мер защиты межпланетные путешествия в это время невозможны», — предупреждает член-корреспондент АН СССР С. Н. Верное.

Нет, космос — это не море спокойствия! Скорее это океан бурь.

Вот, оказывается, сколько барьеров стоит на пути человека к звездам! О них даже и не подозревали ракетчики тридцатых годов.

Но первый и главный шлагбаум уже поднят.

 

По твоим стопам, Магеллан!

…Весной 1961 года афиши обещали одесситам спектакль «Королевский брадобрей», прощальную гастроль укротительницы тигров Маргариты Назаровой и прочие соблазны. А рядом висел яркий плакат, приглашавший на лекцию «Когда человек полетит в космос».

Лекция была назначена на 14 апреля. А 12 апреля чья-то рука уверенно поставила крест на словах «Когда человек полетит в космос» и вывела лихорадочной скорописью: «Уже! Ура! Полетел! Гагарин!»

Это не выдумка: снимок с перечеркнутой афишей воспроизведен в «Дневнике летчика-космонавта К.» (журнал «Авиация и космонавтика»). В «Дневнике», между прочим, говорилось: «Жюль Верн отправил во вселенную трех путешественников: англичанина, француза и американца. Русского парня среди его пассажиров не было. Известный своими смелыми прогнозами писатель не мог тогда даже предположить, что отсталая царская Россия сумеет сделать такой колоссальный рывок и занять ведущее место в мировой науке и технике».

Теперь наших парней знает вся планета. Десять парней, которые потрясли мир: Гагарин, Титов, Николаев, Попович, Быковский, Комаров, Феоктистов, Егоров, Беляев, Леонов. Десять мужчин и одна женщина, Валя Терешкова, первая и единственная в целом свете, которая своим мужеством не уступит никому из этих десяти героев-космонавтов, простых и славных советских парней. Как, впрочем, и никому из американских парней, побывавших в космосе.

Их было одиннадцать, советских людей, вошедших в когорту первопроходцев космоса. Их осталось девять; двое безвременно ушли от нас, ушли из жизни, честно и до последней минуты исполняя свой служебный долг. Но имена и дела этих двух героев переживут века.

12 октября 1964 года мощная ракета-носитель подняла в небеса многоместный корабль «Восход» — первую в мире орбитальную исследовательскую лабораторию. Экипаж корабля составляли: командир инженер-подполковник Владимир Комаров, научный сотрудник, кандидат технических наук Константин

Феоктистов и врач Борис Егоров. Впервые космонавты совершили полет без скафандров и без системы катапультирования. Для этого было необходимо обеспечить безупречную герметичность. Вот что рассказал В. М. Комаров по возвращении из полета:

— Работа не прекращалась ни на минуту. Когда кто-то один отдыхал, двое других продолжали собирать научную информацию. Еще одно преимущество перед «Востоком»: немедленный обмен мнениями помогал оценивать наблюдаемые явления более объективно.

В программе нашего полета не было ничего, что могло бы использоваться против человека, против цивилизации. Пусть поднимаются тысячи мирных ракет с исследователями космоса. И пусть не поднимается ни одна ракета со смертоносным военным грузом!

Подводя свой итог, «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт» с горечью констатировал, что Россия далеко обогнала Америку.

 

У двери в солнечную систему

27 января 1967 года астронавты Роджер Чаффи, Вирджил Гриссом и Эдвард Уайт разместились в кабине «Аполлона-1». За десять минут до имитированного запуска телеэкран, демонстрировавший внутренность капсулы, озарила яркая вспышка.

Раздались звуки лихорадочных движений, тревожные возгласы.

Техникам понадобилось пять минут, чтобы пробиться сквозь густой дым и открыть люк. Перед ними, скорчившись в неестественных позах, лежали обугленные трупы. Космическая капсула стала земным крематорием…

Кошмар катастрофы давно преследовал американских астронавтов. Техническое несовершенство ракет и капсул неоднократно ставило пилотов на грань жизни и смерти.

Доктор Бернард Ваннер из Нью-Йоркского медицинского колледжа, оценивая положение вещей, подчеркивал, что корабли «Восток» сто раз успешно обогнули Землю и вернули из космоса четверых собак, прежде чем стартовали с людьми на борту. Свою надежность советские машины продемонстрировали еще и тем, что они сделали свыше 1600 витков около нашей планеты. Между тем орбитальному полету американца Гленна предшествовало лишь три экспериментальных запуска одноместной капсулы «Меркурий», а общее число витков не превосходило сорока.

Немало беспокойства принесли американским космонавтам и неисправности, возникавшие в двухместных спутниках «Джемини». Например, при первом же пилотируемом полете, не успев очутиться на орбите, Гриссом уже докладывал о неисправностях в стабилизирующей системе. Вышли из строя усилители постоянного тока и регулятор подачи кислорода. При посадке раскрывшийся парашют так дернул капсулу, что астронавтов с силой швырнуло на стенку. В какой-то миг они подумали: уж не конец ли? Правда, тогда они отделались лишь ушибами.

Корабли «Джемини» не баловали своим безупречным поведением и других пилотов, В частности, Ширра и Стаффорд в соответствии с требованиями техники безопасности должны были еще на стартовой площадке катапультироваться, но, чтобы не срывать программу полета, они на свой страх и риск не нажали спасительную кнопку. Им повезло — взрыва не последовало.

А вот Гриссому, Чаффи и Уайту не повезло.

Мужественные покорители космоса, они погибли на Земле, не оторвавшись от нее ни на дюйм…

Гриссом, как, наверное, и его товарищи, мечтал первым ступить на Луну. Однако судьба распорядилась иначе.

Чуть раньше, накануне полета Гриссома вместе с Янгом, американская пресса раструбила «городу и миру», что вскоре один из граждан США впервые «встретится лицом к лицу с космосом», высунув на минуту голову сквозь люк капсулы «Джемини».

Предсказание не сбылось…

18 марта 1965 года. На орбите — «Восход-2».

В кабине двое: командир корабля Павел Беляев и второй пилот Алексей Леонов. Закончился первый виток. Начинается второй. Пора!

И человек шагнул в пустоту.

Около 500 звездных часов налетали наши космонавты. Но и десять минут Алексея Леонова, проведенные в открытом космосе, стоят целой эпохи.

«Он гуляет в космосе!» «Русский ходит пешком в пустоте!» «Пять шагов по Млечному Пути».

Экстренные выпуски последних известий зачитываются до дыр.

«Ничто, по сути дела, не могло столь наглядно и ощутимо доказать правоту социалистического строя, — заявил английский писатель Джеймс Олдридж. — Вы творите не только подлинную революцию, преобразуя общество, но и меняете коренным образом отношение человека к космосу. Об этом, наверно, мечтал в свое время Ленин, рисуя себе будущее своего народа. Вы умеете мечтать, вы мужественны, и вы хорошо делаете историю!»

«Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт» в 1966 году тяжело вздыхал: «СССР продолжает лидировать в гонке, цель которой — послать человека на Луну».

В 1966 году Советский Союз продолжал методично осуществлять широкую программу космических исследований. Вот ее важнейшие вехи:

— 1 марта 1966 года созданный руками человека аппарат впервые достиг планеты солнечной системы; АМС «Венера-3» доставила на поверхность «утренней звезды» вымпел с гербом СССР;

— 16 марта успешно закончился 22-суточный орбитальный полет «Космоса-110» с двумя пассажирами — собаками Ветерком и Угольком; выясняется, как действует на организм длительное пребывание в космических условиях;

— 3 апреля наш естественный спутник впервые обрел собственную «Луну»: ею стала автоматическая станция «Луна-10», 30 мая с ней проведен последний из 219 сеансов связи;

— 6 июля осуществлен запуск огромной летающей лаборатории «Протон-3» весом свыше 12 тонн для исследования космических лучей;

— 28 августа на селеноцентрическую орбиту вышла «Луна-11»; а вслед за ней, 25 октября, — «Луна-12»; получены фотографии нашего ночного светила, а также новые сведения о радиационной и метеорной обстановке;

— 24 декабря советская автоматическая станция «Луна-13», еще более совершенная, чем «Луна-9», мягко опустилась на поверхность ближайшего к нам небесного тела; измерена плотность лунного грунта, изучены другие его свойства, переданы на Землю его снимки с малого расстояния…

И вдруг…

24 апреля 1967 года при завершении испытательного полета на новом космическом корабле «Союз-1» трагически погиб летчик-космонавт Владимир Комаров…

«Сознанием понимаешь, что, когда идет завоевание вселенной, возможны жертвы, — писали в те траурные дни „Известия“. — Сердцем это понять тяжело… Природа сурова, всегда готова предъявить первопроходцам счет. Счет этот уже оплачен жизнями трех мужественных американских космонавтов. Они сгорели на Земле, и мы скорбели об этих смертях. Нынче погиб наш соотечественник — ему дано было насладиться последним полетом, — и вот погиб, возвращаясь домой, у самой Земли».

А в конце марта 1968 года… Поначалу не верилось: неужели это он?

С портрета, обрамленного траурной каймой, смотрело лицо космонавта номер один. До сих пор трудно свыкнуться с мыслью, что и его уже нет в живых…

«Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!»

Эти слова из горьковской «Песни о Соколе» прозвучали в речи Андрияна Николаева на траурном митинге 30 марта 1968 года, когда Москва провожала в последний путь Юрия Алексеевича Гагарина.

«Несмотря на смерть Гагарина, его место в истории вне всякой конкуренции, — писала английская газета „Сан“. — Он был первым человеком в космосе, первым, кто вернулся обратно и рассказал нам сказочную быль».

А из обычного тренировочного полета на реактивной крылатой машине он не вернулся. Вместе с ним погиб инженер-полковник Владимир Сергеевич Серегин — авиационная катастрофа оборвала и его жизнь.

И снова вспоминаются слова Циолковского: «Но мы, наученные историей, должны быть мужественней и не прекращать своей деятельности от неудач. Надо искать их причины и устранять их».

Нет, никакие временные неудачи не заставят покорителей космоса пасть духом и опустить руки.

Лаконичные газетные строки оповещают нас о новых и новых бросках во вселенную.

А 10 апреля 1968 года выведена на селеноцентрическую орбиту «Луна-14». Это новый источник селенофизической, геофизической и астрофизической информации.

Этот перечень удлиняется уже не с каждым годом, а почти с каждым месяцем. Придет день, когда в нем появится сообщение о благополучном возвращении первой межпланетной экспедиции — сначала с Луны, потом…

 

Космос обживается

12 июня 1967 года в космос ушла автоматическая межпланетная станция «Венера-4». 18 октября, в канун пятидесятилетия Великого Октября, она плавно опустилась на поверхность Венеры.

До последнего времени сведения о свойствах газовой оболочки, окутывающей ближайшую к нам планету солнечной системы, были весьма противоречивы. Например, оценки давления у поверхности Венеры расходились в десятки раз, колеблясь между 1 и 100 атмосферами. Теперь, после прямых измерений, проделанных советским десантником-автоматом, этот интервал сузился до 15–22 атмосфер. Оказалось, что верхний слой почвы отнюдь не проморожен до минус 40 градусов, но и не раскален до плюс 400, как полагали раньше; его температура составляет около 280 градусов. Уточнен также химический состав венерианской атмосферы.

«Русские сумели продемонстрировать свое превосходство, — писала „Вашингтон ивнинг стар“, — устроив сенсационную мягкую посадку станции „Венера-4“ всего за 36 часов до того, как американская станция „Маринер-5“ должна была закончить свою миссию, пролетев мимо Венеры на расстоянии 2500 миль (4000 километров) от нее».

А 22 октября в СССР вышел на околоземную орбиту очередной спутник связи «Молния-1».

Воспринимая сигналы Московского телецентра, космические ретрансляторы этой серии возвращают их на Землю усиленными в тысячи раз. Самые дальние уголки нашей страны получают возможность смотреть московские телепрограммы.

Недавно вступили в строй приемные станции «Орбита» в городах Сибири, Средней Азии и Дальнего Востока. К большой телевизионной сети страны, охватывающей территорию, где проживает около 120 миллионов человек, подключилось еще 20 миллионов телезрителей.

30 октября у нас был запущен спутник серии «Космос» — очередной, 188-й по счету. Выйдя на орбиту, он пошел на сближение со своим предшественником — «Космосом-186». Причалив друг к другу, оба аппарата жестко соединились в одно целое. Так впервые в истории осуществилась стыковка непилотируемых спутников. Через три с половиной часа совместного полета «Космос-188» и «Космос-186» по команде с Земли отделились друг от друга и перешли на разные орбиты.

Все эти сложные маневры проделывались автоматически, с помощью специальных радиотехнических средств и счетно-решающих устройств, установленных на борту. Изображение состыкованных аппаратов, переданное из космоса, появилось на экранах наземных телевизоров.

«Этот эксперимент, — заявил академик Г. И. Петров, — является более значительным, чем проведенный в США опыт соединения космического корабля „Джемини“ с корпусом ракеты-носителя с помощью экипажа».

А 15 апреля 1968 года была осуществлена автоматическая стыковка еще одной пары спутников — «Космос-212» и «Космос-213».

Успех сложнейшей космической операции открыл новые перспективы в завоевании межпланетного пространства. Он доказал: монтаж небесных конструкций из узлов, несущихся с огромными скоростями, вполне реален и без участия людей, находящихся рядом. С другой стороны, появилась возможность оказать скорую помощь экипажам космических кораблей — достаточно послать на выручку аппарат, который сам разыщет космонавтов, доставит им все необходимое и, если нужно, возьмет их на буксир.

Итальянская пресса, говоря о новом шаге вперед, предпринятом Советами, расценивала его как прелюдию к созданию на околоземной орбите огромных космических платформ, которые будут служить базой для полетов людей на Луну и другие планеты.

Аппараты «Молния», «Космос», «Луна», «Венера», «Марс»…

Что потом? Гадать трудно, но ясно одно: самые дерзновенные мечты Циолковского, Цандера, Кондратюка, Королева, их товарищей близки к своему осуществлению.

«Что могущественнее разума? Ему сила, власть и господство над всем космосом».

Так говорил Циолковский. Справедливость его слов подтверждается делами его соотечественников…

 

На чьих плечах держится небесный свод

…Сперва было слово. Был разум, растревоженный манящим блеском светил. Бессильный утолить жажду истины, он находил утешение в необузданных фантасмагориях. Были чудища с вставными глазами, которые пьют сгущенный воздух, питаются паром жареных лягушек, вынашивают младенцев, как кенгуру, в теплых карманах-набрюшниках, — именно таким увидел лунный мир Лукиан Самосатский, первым из фантастов ступивший на наше ночное светило в своей книге «Правдивая история.

Путешествие на Луну, Солнце и остров Светильников, лежащий между Плеядами и Гиадами» (II век нашей эры).

И еще была вера. Были боги, как две капли воды похожие на простых смертных и, как небо от земли, отличавшиеся от них своим безграничным могуществом. Хрупкая девушка в коротком хитоне, появляющаяся с колчаном за плечами, в сопровождении лани, — ей ли повелевать судьбами светил и людей?

Между тем ей трепетно поклонялись. Ибо юная красавица была богиней Луны, и звали ее Артемидой.

Чтобы ублаготворить ее, снискать у нее покровительство, жители Эфеса воздвигли огромный и прекрасный храм — Артемисион. Настолько огромный и прекрасный, что его единодушно причислили к одному из семи чудес света. Но искусные сооружения, хотя и построенные в честь богов, укрепляли веру в людей. В мастерство их рук, В могущество их разума.

А потом были дела. Были научные откровения, которым пядь за пядью уступали место наивные верования. Были стрелы, которыми повелевали не боги, но люди; и эти огненные стрелы поднимались «все выше, выше и выше, ближе к звездам».

А богов больше не было; их предполагаемое обиталище оказалось пустотой. Зато остались и пребудут в веках бессмертные творения человеческих рук.

В 356 году до нашей эры Греция была потрясена известием о гибели знаменитого храма. Житель Эфеса, некий Герострат, желая во что бы то ни стало увековечить свое имя, поджег Артемисион.

Преступление жалкого честолюбца вызвало всеобщее негодование. Храм был восстановлен и стал еще прекраснее.

В 1944 году нашей эры планета была потрясена известием о «роботблице». Ракеты, на которые столько надежд возлагало миролюбивое человечество, стали орудием смерти и разрушения. Новый поджигатель, Гитлер, возмечтал стяжать себе лавры Герострата.

Раздавив гитлеризм, став мощной ракетной державой, Советский Союз активно выступил за использование космического пространства только в мирных целях. Московский договор о запрещении ядерных испытаний на суше, воде и в воздухе, а также резолюция ООН о невыводе на орбиту объектов с ядерным оружием заложили основы правопорядка в освоении космоса. В 1966 году СССР проявил новую мирную инициативу, предложив заключить международный договор о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космического пространства, включая Луну и другие небесные тела.

22 апреля 1968 года в Москве подписано международное Соглашение о спасании космонавтов, одобренное в декабре 1967 года Генеральной Ассамблеей ООН. Оно предусматривает целый комплекс мероприятий, обеспечивающих всемерную помощь экипажам космических кораблей в случае аварии, бедствия или вынужденной посадки.

В 1965 году в Москве представители Болгарии, Венгрии, ГДР, Кубы, Монголии, Польши, Румынии, СССР и Чехословакии договорились о совместном создании и запуске исследовательских ракет, спутников, о разработке приборов для космических исследований. Исследовательская ракета Чехословакии уже стартовала в космос. Советский Союз помогает Индии в строительстве международного полигона для запуска геофизических ракет; с этой целью он передал ей безвозмездно вертолет, электронно-вычислительную машину и другое оборудование.

В 1966 году СССР и Объединенная Арабская Республика решили организовать при Хелуанской обсерватории специальную станцию для наблюдений за космическими объектами. Соглашение с Францией предусматривает запуск французского спутника с советского космодрома, СССР обменивается с Францией телепрограммами через спутник «Молния-1», с Соединенными Штатами — метеорологической информацией, поступающей со спутников — американских, входящих в космическую систему ЭССА, и советских, составляющих систему «Метеор», которая передает телеизображение не только освещенной земной половины, как американская, но и теневой (при этом разрешающая способность телеаппаратуры «Метеора» втрое выше, чем у ЭССА). Уже действует прямой канал круглосуточной связи по трассе Москва — Варшава — Берлин — Франкфурт-на-Майне — Лондон — Вашингтон.

Наша страна с готовностью сотрудничает с другими государствами в мирном завоевании космоса.

Но, памятуя о преступлениях фашизма, она вынуждена быть начеку. И ракетно-ядерный щит надежно ограждает нашу Родину от посягательств новых геростратов.

…Он не похож на храм, этот монумент, хотя, величественный и строгий, может поспорить совершенством с самим Артемисионом, И чудом света его никак не сочтешь, есть архитектурные и инженерные сооружения пограндиознее. Но разве не чуду посвящен он — подлинному научно-техническому чуду XX века?

В стремительном разбеге застыла космическая ракета. Там, на высоте птичьего полета, ее поддерживает сужающаяся кверху опора, покрытая сверкающими листами титана. Если смотреть на памятник сбоку, глаза невольно начинают скользить по плавному, математически изящному контуру, круто взмывающему ввысь. Динамика взлета, экспрессия движения, а рядом, внизу у пьедестала, в покойном кресле сидит усталый пожилой человек. Согбенные плечи. Натруженные руки. Лицо философа.

Задумчивый взор, устремленный вдаль. Но разве не его беспокойная, вечно ищущая мысль вдохнула жизнь в этот узкий серебристый корпус, нацеленный в небо?

У подножия памятника играют дети. Кое-кто из них уже умеет, правда не очень уверенно, читать по складам: «Циолковский». Кто-то из них уверенно напишет это имя на картах будущих звездных открытий.

А поодаль, у кинотеатра «Космос», идут улицы Ф. А. Цандера, Ю. В. Кондратюка, С. П. Королева.

Придет время, и таблички с этими именами прикрепят к стенам своих домов первые поселенцы марсианских кварталов.