1. Пустоземье. (3736–3738)

Ох и хороша была госпожа Этаван! Вздумай кто описать ее словами — вышло бы у него сбивчивое перечисление. Дескать, и волосы мягкого рыжего оттенка, и глаза лучистые, синими звездами, и улыбка добрая — как нежаркое лето — и руки белые, и голос ласковый, что уж там о походке! А все равно представить госпожу Этаван по такому описанию никто бы не смог.

Нравилась госпожа Этаван и себе самой. Вчера только услыхала за спиной обрывок разговора; еще и кожа на шее не вспыхнула — а уже почуяла, что речь о ней. Говорили стрелки, нанятые ее отцом охранять караван; сперва ничего в приглушенном бормотании разобрать не вышло. Потом один голос чуть откашлялся и уронил коротко, тоскливо:

— … Вот ради такой не жаль воевать два года!

Покраснела Тайад до корней волос, спрятала счастливую улыбку в капюшон пыльника. Отчего не радоваться красоте, пока она есть? Что там в глазах блестит: ум или склочность — разве ж будет присматриваться кто? А вот красота всем понятна и видна далеко, далеко! Тайад повела глазами по степи: нет преград! Справа лес, но он у самого горизонта темной полоской; а во все иные стороны только сереберисто-зеленая трава, да ветер, да солнце… Воля!

Оттого и не шла Тайад замуж, что волю берегла. Правда, что и отец ее избаловал. Берт Этаван торговал книгами, и не зря поговаривали в гильдии, что товар сильно испортил ему характер. С другой стороны, в твердости купеческого слова Этаванов гильдия не сомневалась. А богатство… Разными путями оно приходит. Берт Этаван семь лет водил на ЛаакХаар караваны с едой, одеждой, дорогими винами… а больше всего, все-таки с книгами — выискивал старые тома по рудному делу, работе с металлом. Дорого скупал книги со всякими кузнечными да шахтными хитростями. И ни разу не прогадал: в Железном Городе даже за список со старой инкунабулы платили стальным товаром. Подлинные же фолианты покупали так: на одну чашку весов клали том; на вторую тонкой струйкой сыпали золотой песок.

ЛаакХаар громоздился у подножия Грозовых Гор. Были вокруг города и пашни, и сенокосы — только урожай давали небольшой. В хороший год на прокорм хватало; в неурожай оставалось надеяться на Южный Тракт. По Тракту сплошным потоком тянулись торговцы, доставляли зерно и мясо, а на север увозили синие отливки, связки подков, пачки стального прута — ЛаакХаар славился железом отменного качества. Лучшего металла не знали ни на Северных Равнинах, ни в далеком Урскуне, ни в ТопТауне — как ни пытался Великий Князь наладить добычу в своих владениях, а дело не шло. Только «медвежья сталь» из Финтьена еще могла равняться с товаром Железного Города. Но Финтьен неимоверно далеко на запад, прямых путей к нему нет, а окольные потому и окольные, что тяжелому обозу стоят слишком дорого. Берт Этаван возил железо только из ЛаакХаара — как это делали все купцы ГадГорода почти пятьсот лет. И все эти пятьсот лет Тракт замирал на время осенней Охоты: волчьи стаи не давали проезда ни пешему, ни конному; ни малой дружине, ни большому поезду из сотен телег. Очень уж много зверья выплескивал лес на исходе лета. Может, городское ополчение и провело бы каравандругой, но что в том прибыли? Больше охраны — меньше дохода! Так что купцы терпеливо ждали плохой погоды: с первым дождем волки покидали Тракт.

Позапрошлой осенью вековой порядок рухнул. Берт Этаван в первый раз рискнул. Может быть, вспомнил лихую молодость. Может, напротив, глянул на заневестившуюся дочку, и подумал о приданом. Может, похвалился перед кем сгоряча — а потом стыдно стало пятиться. Никто уже не знает, о чем думал Берт, когда ударил по рукам с высоким громкоголосым брюнетом. Неслав брался без урона довести десять телег Этавана и всех его домочадцев до самого Железного Города. Этаван за то обещал ему двенадцатую долю прибыли, которую рассчитывал взять на ЛаакХаарском торгу.

И караван покатился широкой степью, в самое неурочное и опасное время — четыре восьмидневки волчьей Охоты. Четыре октаго сухой погоды, когда дорога еще вьется белой лентой, и не превратилась в грязные чавкающие колеи…

* * *

— Колея убьет меня.

Звездочет внимательно осмотрел собеседника. Отметил разворот плеч и окрепшую спину. Ограничился коротким замечанием:

— Ты растешь… Волки хвалят твое искусство езды.

Польщенный Спарк все же возразил:

— А в круг пока не зовут!

— В круг и меня давно уж не зовут, — старик светло улыбнулся. — Мое время было, а твое еще будет. И вот какое оно будет… Ты не хочешь жить в стае. Нас это печалит. Но теперь ты есть Тэмр… мы принадлежим тебе, а ты нам.

Спарк вскинул голову, однако смолчал. Обвел взглядом привычный шатер: все было, как год назад. Нер и Терсит сосредоточенно завтракали, прислушиваясь к беседе. За полотняными стенами разгоралось утро, желтое солнце светило сквозь ткань. Знакомо перекликались волки-часовые на курганах. Вернулся кислый запах волчьей шерсти; под ягодицами привычно кололась кошма…

Только сам Спарк стал другим. В новом языке он уже почти не встречал незнакомых слов. Волки не пугали его. Не было и беспокойства: что делать. Ясно теперь, что делать! Маги не смогли перенести его к Иринке. Великий Скорастадир из Академии Магов — и тот себе руки обжег на этом деле… причем, обжег в самом прямом смысле. Так что — в будущее своим ходом, как невесело пошутил однажды мастер Лотан… Ведь и Лотан был теперь в его жизни! И граненая черная Башня; и вынутая из петли Скарша плакала на плече… и страшная рубка с мастером лезвия… и тонкая наука выделки настоящих боевых луков, и золотой грифон в синеве, и звонкий привет планеты в ущелье Минча, и…

Всего только год прошел!

— Я не хочу быть в колее… — повторил Спарк. — Сейчас уже не хочу. Раньше — у меня выбора не было, ты помнишь ту осень.

Глант кивнул:

— Понимаю! А что же ты хочешь делать?

Спарк замялся было, потом пересилил стеснение:

— Хотим попробовать водить караваны через степь. Насколько я понял, стаям хватает еды и без купцов. А режут людей именно потому, что те хватаются сразу за оружие…

— Первого Закона не знают, — старый волчий пастух утвердительно наклонил голову.

— Ну так вот, получается, если за две октаго в одну сторону, положим, два каравана на сезон Охоты… Тэмр меня и так не тронут. Волки Аар и Хэир подчинятся Примара Кодо… Даже «хмурые» иногда ему подчиняются!

— Дорога до ЛаакХаара нигде не пересекает земель «хмурых»… — прибавил звездочет.

Нер поднялся:

— Ты меняешь мир. Уже несколько столетий никто не суется в степь во время Охоты. Мыслей людских тебе не переломить. Тебе просто не поверят, даже если ты во всем откроешься. Торговцы сочтут тебя обычным бандитом: дескать, доведет до леса, а там дружки его налетят, караван разграбят, людей собаками порвут — вот тебе и волчья Охота! А если ты и докажешь власть над волками — немногим лучше. Сочтут колдуном, потянут на костер…

— В Башне Лотана со мной учился Неслав, он сам из ГадГорода. Говорил, имеет знакомых в гильдиях. Он позаботится, чтобы поверили. И мы про колдовство не заикнемся даже. Так, ватажка наемников, знающая путь и земли.

— Не верится! — мотнул головой вождь. — Я сам, и то сомневаюсь. А я-то твердо знаю, что тебя не тронут. Как же тебе поверят купцы? — Нер задумчиво прошел по шатру, придержал хлопнувший полог. Обернулся к Спарку:

— Тебе нужно правильно выбрать первого купца. Пусть окажется не богач, но репутация должна быть чище неба. И то, если ты его проведешь удачно…

— Знаешь что? — внезапно сообразил Глант, — Ты купцу осторожно намекни, что знаешь слово тайное, или там оберег какой от волков имеешь. Ты-де сам не колдун, а достал случайно… нашел, купил, выменял… соври, что хочешь. А не признаешься, чтоб на костер не потащили. Тогда он и сам бояться перестанет, и позаботится прикрыть тебя от купеческой старшины. Те-то хитрые, копать будут, пока не дознаются: отчего это сотни лет никто пройти не мог, а в нынешнюю осень вдруг да сыскался путь чист! Так пусть же они откопают колдовскую побрякушку — и успокоятся. Если же узнают, что ты эль Тэмр… Вот о чем думать боюсь: такой клубок завертится!

Нер повторил со вздохом:

— Ты меняешь мир. Но я не вижу здесь плохого. Пусть будет как ты хочешь. Твой Неслав где ждет тебя?

— Мы уговорились, что я сам найду его в городе. Трактир «Серебряное брюхо».

* * *

«Серебряное брюхо» гудело на всю Ковровую улицу. Давний приятель Берта — оружейный купец Ситар Иргалов — объявил о помолвке старшей дочери с лучшим своим компаньоном. Ну, и Берта позвали на пир по такому случаю. Круговерть праздника Неслав счел удобной, чтобы поговорить с Этаваном. Если кто чего в толчее и увидит — мало ли, кого судьба сведет пьяными за столом, всегда отовраться можно… лучше всего прятаться у всех на виду.

А прятался Неслав оттого, что хотел нарушить сразу три закона. Во-первых строжайшее запрещение купцам ГадГорода связываться с колдовством и Лесом. Во-вторых, такое же запрещение гильдии наемной охраны: не водить караванов на юг в сезон Охоты. В-третьих, Неслав нарушал закон о собственном своем изгании из ГадГорода. Как сказал бы уличный судья: «по совокупному весу на костер хватит».

О двух последних нарушениях Берт Этаван знал. Но отец Неслава был Этавану друг, и связаться с изганником купец не стыдился. Изгнали-то Твердислава Шерага не за убийство, не за разбой — всего лишь за обман порубежной стражи. И даже не родного города, а Великого Князя ТопТаунского. Твердислав провез сколькото там товара без княжеской печати, уже почти и с рук сбыл. Да свет не без добрых людей: свои же и донесли. Привычный риск купеческий обернулся кровью: чтобы с князем не воевать, ГадГород просто выдал хитреца головой… Старший сын, Неслав, из-под стражи сбежал: не идти же покорно на расправу! Скитался где-то несколько лет. Теперь вот объявился, да не с пустыми руками, целую ватагу обещает.

Понадеявшись на Неславовых ватажников, с наемной охраной Берт не стал и договариваться. Следовательно, Мечной улице ущерб выходил только косвенный. Да и то еще: как судья посмотрит, что свидетели скажут… если вообще таковые сыщутся. При удаче откроется Южный Тракт на лучший, самый сухой сезон — такая победа все спишет. При неудаче же тащить на суд будет некого: волки позаботятся.

Так что Берт Этаван нарушить закон не боялся. Смотрел он на высокого черноволосого парня, и качал головой: тот, да не тот! Давно ли голубей у соседа переманивал… а теперь уж и меч на поясе, и вымахал — почти на голову выше. Сговорить, что ли дочку за него? Опасно! Стукнет кто в Ратушу, тут и тестя за воротник: изгнанников укрываешь? Нет, пожалуй, придется девочке еще поскучать… Берт понурился, вспомнив умершую жену. С ее смерти уже два года, и все это время Тайад с отцом ездит. Оставить у родичей боязно. Вдруг донесут, что поехал Берт к югу, без охраны, и тем дважды закон нарушил как тут его доченька одна оправдается?

— Договор! — тяжело кивнул купец. — Выйдем из северных ворот, а круг сделаем вдоль самого Леса, развернемся на юг. Там и жди нас, на границе городских земель и степи. До того места мои деревенские проводят, а оттуда уже и ваши. Они? — ладонь ткнулась мимо Неслава в дальний угол шумного зала.

— Они, — согласился Неслав, не оборачиваясь. — Как догадался, дядя Берт?

Дядя Берт загибал жесткие волосатые пальцы:

— По одежде мастеровые, а спины у всех ровные, как палки — привычны к броне. Раз. Блюда на столе отменные, а они едят, не смакуя. Жуют быстро, не чувствуя вкуса, потому что каждый миг могут подскочить по тревоге… Смотри, вон длинный с краю. Уронил кусок, и даже не поморщился: ему плевать, сколько стоит еда. Два. Ну, плечи там, руки мощные — оно само по себе не редкость, но чтобы у шестерых сразу, за одним столом? Три.

Неслав осторожно улыбнулся:

— Умен ты, дядя.

Берт Этаван вздохнул. Умен-то умен, а хитрости хватит ли? Неслав встрепенулся. Стрельнул глазами на дверь. Купец насторожился также. Но с улицы не розыскная стража ворвалась, и не писаная красавица вплыла — вошел только среднего роста парень в буром пыльнике, с надвинутым капюшоном. Капюшон повернулся влево, потом вправо: пришелец явно кого-то выискивал. Неслав поднялся и замахал вошедшему обеими руками. Берт посмотрел удивленно. Пока незнакомец пробирался к ним между столами, Неслав сел на место. Заметил удивление Этавана, пояснил:

— Он.

— Кто «он»?

— Проводник.

* * *

Проводник свое дело знал. На четвертый день от помолвки пароконные упряжки Этавана пересекли мелкую пограничную речушку. Родственники Берта помахали руками, удивляясь про себя купеческой лихой жадности, и поскорей подались на север. Охота только-только начиналась, погода стояла великолепная. Как в ясный день можно провести обоз мимо зоркого зверья на курганах?

Но миновал рассвет, а потом еще один и еще — телеги с усыпляющим поскрипыванием катились по самой обычной дороге. Ничего не происходило. Четыре личных охранника семьи Этаванов сперва косились на Неславовых ватажников, ожидая подвоха. Правду сказать, дружину Неслав подобрал еще ту: высоченный светловолосый Арьен, за все три дня не сказавший ни слова; в противовес ему, низкий плотный и темный, как грач, Сэдди Салех: «Ваша милость, я, безусловно, Салех. Кто же еще?» — тарахтевший без умолку. Молодой парень по имени Ярмат — как все мгновенно догадались, беглый крестьянин из Великого Княжества — того самого, где сгинул отец Неслава. Синеглазый Ярмат отменно управлялся с лошадьми. Он первый заметил, что левая из второй упряжки хромает. Он же нашел и отпавшую подкову, не поленившись пробежать по дороге добрых два перестрела. К мечу Ярмат не привык: то ножнами ударит соседа, то сам под коленки получит. Но кони слушались его без капризов.

Для перековки живо поставили телеги в круг. Личная охрана и сам Этаван насторожились: ловушки часто начинаются с невинной просьбы подержать-приглядеть. Однако ватажники управились довольно быстро. Четвертый человек, кряжистый бородач Ингольм, оказался кузнецом, у него и инструмент весь был при себе. В его дорожном сундуке сыскалась даже маленькая наковальня — помнится, слуги при погрузке сунудка чуть руки не оторвали. Ингольм живо приколотил отпавшую подкову, а еще две болтавшиеся оторвал и перековал наново. Ярмат скоро запряг, тряхнул золотыми волосами, улыбнулся во все веснушки — и караван покатился дальше.

С последней телеги поднялись две одинаковые заспанные головы: Ульф и Таберг, лесные охотники. Похожи были, словно братья: оба темноволосые, глаза зеленые и чуть раскосые. Оба везли с собой большие луки и по два колчана стрел.

— Что случилось? — вяло спросил Ульф. Кинул мутным взглядом, не обнаружил боевой суматохи, и с тем повалился обратно на сено: его очередь сторожить наступала ночью.

Кроме близнецов-стрелков, на последней телеге ехал старый Тиль, взятый ради лекарской помощи. Каждое утро старик тщательно мыл руки, и долго расчесывал мышиные волосы. И все равно караванщики его сторонились: скрюченный лекарь неизменно напоминал хорька.

Пеструю ватагу собрал Неслав. Рядом с ней люди Этавана выглядели как брус масла перед хлебными крошками: все рослые, сытые, и лицом схожие. Мечи за Бертом носили четыре племянника: Тик, Самар, Горелик и Кан — все такие же зеленоглазые крепыши, как сам купец. У всех русые волосы перехвачены одинаковыми белыми повязками с родовым узором. Пожилой, но еще крепкий, Галь Этайн работал конюхом. Его громадный рост служил поводом для бесконечных шуток: то на телегу кто лишнюю доску положит, «чтобы Галь поместился», то «дедушка Галь, достань птичку, а?» Его сын Первень умел готовить что угодно почти из чего хочешь, и ездил вслед за отцом кашеварить. Седьмой, Тальд — приказчик по железу, кудлатый громила с черной разбойничьей бородищей. Берт знал, что Тальд начитан и вовсе неглуп — это было хорошо. А что Тальд влюбился по уши в дочку Берта, это уже было плохо. Плохо, потому что происходил бородатый приказчик из семьи водоносов. Не за голодранца же отдавать любимое сокровище! Конечно, Тальд не дурак. Лет за пять накопит на вступление в гильдию. Но к этому времени Тайад Этаван наверняка замужем будет.

Впрочем, Берт далеко вперед не загадывал. Его умница дочка держалась со всеми ровно, обходилась вежливыми словами и никого без нужды не горячила пустыми надеждами. Зато Брас — шестнадцатилетняя служанка госпожи Тайад — хохотала и улыбалась за двоих. Вот и сейчас она о чемто выпытывала проводника. Конечно, девкам до всего дело есть! Но сегодня Берт и сам был непрочь проводника как следует расспросить. Только случая все не выпадало. Проводник оставался главной загадкой для книжно-железного купца. Все его поступки, слова — да даже походка и жесты! — отдавали чем-то неуловимо чужим. Этаван очень долго приглядывался к незнакомцу — пока, наконец, не сообразил: проводник сравнивает. Вот хлеб режут — у вас так, а у нас, стало быть, этак. Вот коня запрягают — знакомо, но не по-нашенски. Вот одежда: а это что? А этот крюк для чего? Ах, ножик привешивать, смотри-ка ты… виноватая улыбка по губам: у нас иначе.

Только где же это — «у нас»? Неслав что-то говорил о загадочном городе под Седой Вершиной. Но, по словам самого же Неслава, проводник и там был пришельцем. Нет, пожалуй, Неслав не продаст: как уж там вчерашние крестьяне да кривоглазые лекари — а надеется Неслав только на проводника. Верит ему… Берт удовлетворенно потер руки.

И увидел волков.

Два десятка громадных серых зверей молча поднялись из травы с левой стороны каравана. Племянники схватились за мечи слитным четвероруким движением. Неслав побелел, но заорал совсем не то, что Берт ожидал услышать:

— Убрать оружие! Руки от мечей, все! Живо!

Кони задергались. С задней телеги громко упало ведро. Купец растерянно посмотрел вперед: проводник спокойно сидел на первой повозке, зачем-то оглаживая воротник — словно ничего не происходило. Берт перевел взгляд на волков. Звери глянули на него. Повернулись разом, как по команде, и лениво потрусили в степь, от дороги — как будто вовсе не интересуясь сытыми лошадьми в упряжках.

Неслав выдохнул:

— Счастье наше, что волки догадались зайти с подветра. Учуяли б их кони — разнесли бы все по досочке, путь ухабистый…

— Сам знаю! — огрызнулся Берт. И упустил какую-то очень важную мысль.

* * *

Мысли Тайад текли ровно, в такт покачиванию повозки. Появление волков девушка проспала. Брас живо описала громадных зверей: «из-под земли выросли!» Чуткая девчонка сидела тогда рядом с проводником, и потому заметила то, чего не мог заметить Берт Этаван: проводник опасался вовсе не волков.

Тайад вздохнула. Отец никогда не говорил, за кого отдаст ее замуж. Но, вернее всего, это будет Тальд. Чернобородый уже сейчас удачно торгует. Знатный вышел бы купец, еще бы ему семья побогаче… Лет за семь наверстает… Будь он сейчас богат — не дал бы ей отец «волю беречь». Как до важного дойдет, с батюшкой поспорь попробуй! Тайад рассеяно погладила переплет раскрытой книги. Отложила. В книгах она разбиралась, как никто. Именно она сообразила, что самые старые тома писаны вовсе не руками — а словно бы кто печатку прикладывал к бумаге. На одинаковых буквах попадаются удивительно одинаковые помарки. Тайад составила список таких примет-неточностей, и теперь безошибочно отбрасывала подделки. Впрочем, эта книга, пожалуй, настоящая. Надо сказать отцу…

Если не волков, то чего проводник боится? Предательства в караване? Разве только в его ватаге. Родичам зачем предавать своих? Положим, разбойники. Так ведь Охота же! Никакой грабитель в степь сейчас не сунется, опять же — волки. Тайад бы и сама пересела на первую телегу, порасспрашивала загадочного парня. Да ведь Тальд взбесится от ревности. Не сделал бы чего по дури, на Тракте любая мелочь может кончиться плохо. Придется положиться на Брас — хохотушка что-нибудь да выведает. И хорошо бы, чтобы все неясности разрешились поскорее. Поездка длинная, да и опасная, пожалуй. Неустойчиво все. Могут чужие напасть. А могут и свои рассориться в самое неподходящее время. Ох, мужики!

* * *

— Мужики говорят, дело плохо. — Неслав прожевал и сплюнул травинку. — Этой сволочи человек тридцать, все конные. Счастлив наш род, что телеги успели завернуть в круг…

Ульф хмыкнул:

— А высоко поднялся Тракт. Две, что ли? Ну да, две осени назад. Этот самый купец у нас первым был, помнишь?

Таберг невесело улыбнулся:

— Да, его синеглазая доченька все про Спарка выпытывала: кто, откуда, да есть ли родня… Девкам только бы замуж! Сама высокая, хоть и стройная. Мужа найти трудно. Рядом с ней кто хошь поганкой смотрится… Из наших ей разве что Арьен по мерке.

Арьен выдвинул меч на ладонь, щелкнул ногтем по лезвию, быстро глянул на Спарка, и промолчал. Сверху, с телеги, отозвался Салех, наблюдавший за округой:

— А помнишь, как потом лекарь с его кошельком сбежал? У самой Ледянки, паскуда, деньги выгреб, и смылся! Ладно еще, что одного Ари нагрел, а ну как общую казну? А как тогда…

… - Тогда мы не то, что разбойников — ни живого духа не встретили. Ехали, колотились от страха, каждого куста шарахались — и никого… А сегодня уже целая ватага на Тракте. — Закончил Ульф, не позволяя увести разговор в сторону.

— Было б их тридцать, уже б кинулись… — Ингольм вертел в руках подкову. — Их примерно, сколько и нас: три-четыре руки. Пока телеги в кругу, они приступать боятся. Только у нас через два дня вода кончится. И-эх! — Кузнец злобно размахнулся, подкова полетела в ночную степь. Далекодалеко звякнула о камень. Ингольм перевел взгляд на проводника.

— Прорываться — спину подставим, — прибавил Таберг. — Перебьют, как гусиный выводок.

— Откупаться — нам позор, да и никто больше не возьмет нас в охрану… Скажут, сговорились… Неслав угрюмо свесил голову. Убрал в подшлемник выбившиеся волосы, обратился к Спарку:

— Давай, чего уж теперь хвостом вилять. Зови! И так все наши давно догадались.

Проводник молча пересыпал холодный песок между пальцами. Он надеялся, что вот сейчас Неслав вытащит из рукава очередной козырь… и все пойдет как прежде. В ответ на молчание посреди табора отвесно упала тяжелая стрела, до половины уйдя в сухую землю. Спарк уныло посмотрел на дрожащее оперение. Перекатился ближе к крайней телеге. Подергал наблюдателя за сапог:

— Сэдди и Ярмат, глядите в оба. Неслав, предупреди торговцев, мне надо будет подняться в рост и немного так постоять. И пусть не пугаются, если чего услышат.

— Сейчас! — Неслав отполз к приказчикам, что-то объяснил им. Те согласно кивнули, поднялись на колени, затем в несколько рывков сняли три тележных борта. Купец смотрел на это с непонятным выражением лица. Спарк посочувствовал: им, кроме смерти, ничего, а Берт за дочку переживает… Гдето там красавица, спрятана за толстыми досками повозок. Разбойники плотно обложили курган, и стреляют точно. Длинный повар только чуть показался над фургоном — руку проткнуло во мгновение ока. А самое обидное — до Волчьего Ручья всего-то полдня пути осталось… Проводник поднял взгляд на Виглу — белый спутник равнодушно плыл в ночном небе. Спарк прикинул на пальцах дни. По времени выходила точно середина Охоты. Махнул рукой Неславу:

— Давай!

Кряжистые Бертовы ребята — Горелик и Самар, вспомнил проводник по прошлому разу — воздвигли небольшую загородку из тележных досок. Спарк поднялся между деревянными щитами. Вдох. Выдох. Продувка промежуточная… Продувка главная… «Сила должна в голос идти, а не в живот», говорил когда-то Терсит… «И-а-эх, где б он там сейчас ни был, а только бы услышал!» — подумал Спарк, скручивая мышцы в выдохе. «Главное, чтобы получился выдох, звук получится сам собой» — это уже, сдается, Глант…

Звук получился лучше всяких похвал. Кони, привязанные к повозке в середине лагеря, чуть не разнесли ее по досочке. Берт Этаван ударился головой о телегу, под которой прятался. Приказчики от неожиданности уронили досчатые щиты; кажется, Самару попало по ноге. Даже Неслав, вроде бы и предупрежденный, выкатил глаза.

Разбойники спохватились первыми. Они же первыми и поняли, что из окруженного табора раздался призыв о помощи. А раз так, надо нападать, пока помощь не подошла. Не успел Спарк вдохнуть после Зова, часовые разом прокричали тревогу; Ульф расчехлил свой громадный лук; мечи с шорохом выскочили под молочный свет здешней луны.

Жидкая цепочка разбойников бросилась на холм сразу со всех сторон. Пожалуй, в самом деле десятка два… Спарк потянулся к ножу на поясе. Неслав спросил в самое ухо:

— Ты позвал их? Они придут? Спарк, они точно придут? Когда?!

Открыв рот для ответа, Спарк закашлялся, упал на колени. Две стрелы жикнули верхом. Неслав оставил его, вспрыгнул на повозку. Выхватил меч, заорал отчаянно, на испуг:

— Жирного ловите! Я узнал его! Он клад знает! Жирного брать, остальных руби!

Самый плотный разбойник заколебался буквально на миг, на полступни укоротил шаг. Охотникам этого хватило: две длинные стрелы прошили бедра, бандит выругался и рухнул. Следующие стрелы положили его соседей, но этих уже насмерть. Ярмат схватился с ближайшим разбойником, получил мечом по руке, взвыл, осунулся на сено. Арьен рубанул сверху — бандит умело присел, и Салех ткнул его в живот, прямо с повозки.

— Правильно, в живот пори… — громко и спокойно распорядился купец. — Крику больше, ужасу больше…

Ульф не подвел: забыв про бегущих прямо к нему щитоносцев, выцелил укрытого позади всех главаря. Тетива сухо треснула по рукавичке, свистнула стрела — атаман запрокинулся, с визгом покатился в траву. Разбойники обернулись на звук — и, как по команде подались в отступ. Ингольм крутанул над головой обычный топорик, швырнул — попал убегавшему ниже затылка. От хруста Спарка вновь едва не стошнило. В другой стороне лагеря Тик и Самар зарубили двух смельчаков, запрыгнувших на телеги раньше всех; Таберг навскидку прострелил живот еще одному, тот заорал позвериному, кувыркнулся в треснувшие стебли. Уцелевшие бандиты не выдержали, зигзагами поскакали обратно. Тальд азартно кинулся следом, но Кан и Горелик оттащили его под фургон.

— Ложись! — распорядился Неслав, — Сейчас опомнятся, стрелы кидать начнут!

Ульф и Таберг выстрелили еще по разу, с колена. Ульф скривился — видно, промазал. Второй стрелок промолчал. Арьен перевязывал разрубленную руку Ярмата. Беловолосый ругался сквозь зубы. На склонах хрипели и выли раненые разбойники. Скатившись с повозки, Берт приподнялся на локте, спросил, отдуваясь после каждой фразы:

— Что ж они дуром так: пешие, да без прикрытия? На конях-то мигом… Мы бы опомниться не успели. Их стрелки, опять же… Пока мы лежали, те стреляли. А как побежали, так ни одной стрелы… Что-то тут не то!

Спарк криво улыбнулся. Его все еще тошнило. В живот неудобно упирался камень. Открыл рот — и опять закашлялся. Перевернулся на бок, продышался, и все-таки объяснил:

— Если у них стрелки конные, как здесь принято… Стояли позади всех, лошадей стерегли… То после Зова, они, скорее, всего, покотом лежат. Или коней ловят — это кто сразу из седла не выпал.

Неслав кивнул:

— Запросто. Наши кони вон чуть деда не зашибли, ихние точно перепуганы… И потом, они же теперь не уверены. Они будут все время нашей подмоги со спины ждать. Опять же, Ульф атамана убил…

— Ранил, — поправил чернобородый приказчик, злой от того, что не пришлось окровавить оружия и тем проявить храбрость перед девушкой.

Неслав и Берт вместе пренебрежительно фыркнули. Затем купец пояснил:

— В живот — считай, насмерть. Даже лекарь в храме не спасет, не что посреди поля. Думаю, его прирезали уже. Ты Спарк, сможешь еще повыть? Если они все же конными навалятся?

Спарк пожал плечами:

— Куда ж я денусь, все в одном мешке сидим…

Переждав особенно громкий вопль из-за телег, Неслав вернулся к главному вопросу:

— Думаешь, тебя услышали?

Проводник наклонил голову:

— Уверен.

— А придут?

Спарк вспомнил, как и о чем договаривался со Стаей в позапрошлом году. Подумал, и решил, что лучше ему опять закашляться. Тогда не придется врать.

* * *

— Да не вранье это, — раздраженно повторил Глант. — Точно говорю, кто-то перебил купцов на Тракте, два дня пути южнее пограничной реки. Немного к северу от того холма, где Спарк появился. Я сам ездил, смотрел. Люди порубаны, телеги сгорели. Это не могут быть волки.

— Шустрые… — внезапно улыбнулся Нер, — Ты, Спарк, всего шесть октаго назад открыл Тракт. А вот уже и разбойники… Нас не боятся.

— Но ведь я только один караван и провел, — Спарк смущенно опустил глаза.

Звездочет постучал веточкой по закопченому котлу:

— Люди быстро приспосабливаются. Ты привел караван точно к ярмарке. Не знаю, много ли тебе перепало, а вот купец на этом поднял четыре цены. Мне говорил Хиин из ЛаакХаара.

— Тот, что Терсита учил магии Ветра?

Глант утвердительно наклонил голову. Нер хлопнул ладонью по кошме, требуя внимания. Все послушно повернулись к вождю.

— Здесь все-таки земля Тэмр. Караваны — одно. Но ведь люди всегда обживают дороги. Появились разбойники — появятся и крепости на переправах. Затем хутора и пашни. Нас понемногу выживут отсюда. А не для того мы воевали с Болотным Королем, чтобы отдать степь Хадхорду… И ведь еще Лес может вмешаться! Ночуешь сегодня здесь, — приказал вождь. — Завтра Круг соберем, и придумаем что-нибудь, чтобы разделить людей и Тэмр без крови.

Старик и парень согласно наклонили головы, после чего разошлись. Глант направился к стае, оповестить о завтрашнем Круге. Спарк просто гулял по вечерней степи. Долго смотрел на небо, синее лицо в звездных веснушках, с двумя белыми глазами: Спади и Виглой. Вигла на исходе, Спади открыт… Оба непривычно-грубых очертаний, словно обкусанные.

На другой вечер под такими же точно звездами стая Тэмр держала совет. Спарк сразу вспомнил праздник своего посвящения, «фесто эльпрово». Но сегодня не жгли костер, не рокотала музыка, не пробирало мурашками по коже. Парень даже вздохнул: мирные семейные посиделки. Собрались в круг… триста волков да четверо людей, ерунда какая… поговорили. Выпили воды — ее было труднее хранить, чем вино или мед, и потому свежая вода на походе считалась роскошью.

Потом Нер коротко изложил дело: известный нам всем Спарк взялся водить караваны. Один провел удачно. Но на другой обоз напали разбойники, и потом свалили все на волков. То есть, на Тэмр, потому как нападение совершено в наших землях.

Волчьи морды искривились в сотнях разных улыбок: уж мы-то людишек каждую Охоту треплем, подумаешь, приписали нам караваном больше! Что с того?

Поднялся Спарк, и объяснил — что. Волки приумолкли. Общее мнение выражал Хонар, которому Спарк помогал зашивать бок год назад:

— Ты есть Тэмр. Если ты не наш, нам все равно. Однако ты есть наш. Если тебе плохо, когда режут людей, то мы не будем резать людей. Если они не будут нападать сами. Мы будем делать Охоту на пол-таго пути от Тракта.

На такой щедрый подарок Спарк даже надеяться не мог. Оставалось благодарить и кланяться. Утром он сказал Гланту:

— Косматые легко согласились уступить Тракт. Что за этим стоит?

Дед ехидно улыбнулся:

— Думай, голова есть… — но потом сжалился:

— Безопасный Тракт — много купцов, так? Обозы, стоянки… Много людей в степи, так? Значит, охотников тоже много! Охотник думает что? Он думает: дорога теперь безопасна. Про договор наш он не знает. Про Примара Кодо тоже не знает. Для него дорога безопасна потому, что зверей стало меньше. Еще охотник думает: волк есть зверь, волк есть шуба. А что волк есть Тэмр, кто же думает? У нас будет не меньше добычи, а больше! — старик оскалился истинно волчьей улыбкой. Обычно молчаливый Терсит добавил:

— Лучше, Спарк, сообрази: зачем теперь купцам нужен ты? По Тракту ездят летом, весной, даже иногда зимой на санях. Дорога и удобные места стоянок всем известны. Все быстро поймут, что теперь Тракт и без тебя безопасен круглый год. Кто же тебе станет платить?

— Я уже прикинул… — парень повел плечами, потом быстро начертил прутиком на остывшей золе очага:

— Вот Тракт. Он длинный. Нер вчера говорил правильно: люди начнут обживаться. Так почему бы мне их не опередить? Ведь на Тракте сейчас вообще никто не живет. Следовательно, кто первый, тот и прав. Построим вот тут укрепленный хутор… Примерно посередине самого опасного перегона — между Ледянкой и северной пограничной рекой. И удобней ночевать будет, и от тех же разбойников безопасней.

— Хутор… — неслышно подошедший Нер задумчиво прикусил сорванную травинку. — Что у тебя денег хватит, я не сомневаюсь. Лес рядом, рубить несложно, возить недалеко. Так что оплатить придется только плотников. Что твой Неслав сумеет управиться с ватагой, тоже уверен. Но звери будут держаться очень далеко от жилья. Они, пожалуй, уйдут дальше, чем слышно Зов. А только голос связывает одиночек в стаю. Я вижу, ты все-таки предпочитаешь жить с людьми. Женщину не взял себе?

От такой прямоты Спарк вздрогнул. Полюбил, завоевал, соблазнил, обольстил… Но взял? Взял — положи обратно… Он только помотал головой. Нер скривился:

— Может быть, тебе надо сходить с нами в Лес. Туда, где мы живем постоянно. Наши девушки ничуть не хуже горожанок. А то мы каждую осень видимся только на Охоте, на Тракте. Ты еще, пожалуй, начнешь думать, что мы размножаемся отростками. Как деревья.

Глант и Терсит улыбнулись сдержано. Спарк — неуверенно.

— Десять лет — это много. — Вождь неодобрительно покачал головой. — Ты, может, зелье какое пьешь? От магов, чтобы женщину не хотелось. Нет? А к волчицам не тянет?

Спарк поперхнулся, покраснел и вскочил, не зная, как реагировать. Но ни Глант, ни Терсит не смеялись. Ничего себе экзотика!

— … Вижу, что не тянет. — Нер качнул головой. — Не будь дураком. Ходи хотя бы к городским вендебла, иначе я перестану тебе помогать. Если долго не кушать, тебя купят куском мяса. Мне не нужно, чтобы однажды тебя купили женщиной.

— При чем тут хутор? — красный от смущения Спарк попытался сменить тему.

— Если ты хочешь строить тут дом, ты хочешь поселиться здесь надолго, — Нер выплюнул травинку. — А мне не нужен голодный, недовольный сосед. Мне нужен сосед сильный, уверенный в себе и смелый. Как знать, вдруг тебе или мне понадобиться однажды позвать на помощь?

* * *

— Помощь будет… — выдохнул Спарк, убедившись, что затянувшийся кашель никого не отвлек от главного. — Но не знаю, когда, — признался он. «Если зов вообще услышан», — подумали все одновременно, и каждый постарался спрятать эту мысль от товарищей.

Небо с восточной стороны светлело: приближался рассвет. Неслав велел разобраться по парам и приготовить оружие: в тумане разбойники могли попробовать еще раз. Арьен перемахнул через повозки, ужом скользнул по мокрой траве. Скоро оборвались истошные вопли бандита, которому Салех пропорол брюхо. Затем на другой стороне перестал стонать подстреленный Табергом. А «жирного», который «знает клад», Арьен приволок на вершину холма, и без видимого усилия перебросил через телеги внутрь табора. Бухнувшись оземь, тот пришел в сознание: скорее всего, от боли в простреленных ногах. Неслав молча поднес к горлу пленника отточенный нож. Разбойник не страдал ни излишней храбростью, ни глупостью, и спокойно рассказал, что в банде было пять рук всадников. Среди них нашлось шесть умелых стрелков из лука, но ни одного, скольконибудь опытного в военном деле. Потому и кинулись на холм, не дожидаясь, пока стрелки успокоят коней и смогут поддержать нападение. Потому и откатились после первых же потерь — хотя, прояви решимость, вполне могли задавить караванщиков числом. Банды даже теперь хватит на приступ — если найдется вождь, и если на помощь окруженным не подоспеет конница из Волчьего Ручья.

Услышав про Волчий Ручей, Спарк с Неславом только хмыкнули. Какая там конница! Хоть бы стены удержать хватило. Пока Спарк припоминал оставшихся на хуторе, вожак быстро сунул нож за ухо пленному — тот и хрипнуть не успел. Проводник содрогнулся. Неслав вздохнул, скривившись от его непонятливости:

— Представь, нас побили, девушек живыми взяли? Что с ними сделают? А ты мразь жалеешь!

Арьен богатырским разворотом вышвырнул труп за повозки. Девушки показались в сырой мгле — словно услышали, что о них прошептал Неслав. Стычку Тайад со служанкой просидели за дощатыми бортами фургона, а теперь, должно быть, не вытерпели. «Правда ли, будто рыжая по мне вздыхала три года назад, в самом первом караване?» — подумал Спарк, — «И оттого бородатый здоровила приказчик на нас злится аж до сегодня? Или Сэдди это все придумал ради смеха? Он ведь, сорока, сболтнет — недорого возьмет… Но и правда — хороша собой. С Иринкой, конечно, не сравнить… Все равно: красива госпожа Тайад Этаван!»

* * *

Госпожа Тайад Этаван, несмотря на всю свою красоту, дурой не была. Что воля ее только до вступления Тальда в гильдию, после чего отец живо наладит свадьбу — со временем стало ясно даже и ежу. Ну что ж, мужики все одинаковы, а чернобородый и хорош собой, и не дурак, и не нищий. И еще богаче будет. И здоров, как бык. Чем не счастье?

Только тревожил проводник девичье сердце загадочностью. К тому же, умение разгадывать книжные секреты — вкупе с обычным любопытством — подзуживало проследить и эту нить до конца. В тот, самый первый раз, толком поговорить не вышло. И ничего о Спарке не рассказали даже его собственные люди. Арьен молчал, как вобла об стол. Ярмат больше беспокоился, чтоб никто не узнал в нем беглого крепостного. Ингольм ни на что не обращал внимания, кроме своих железяк. Хоть бы сесть молодой особе предложил, угрюмая морда! Буркнул и отвернулся, ровно медведь. Впрочем, обычно обходительный и болтливый Салех — и тот уныло развел руками. Сожалел, что нашлось на белом свете нечто этакое, о чем он, Сэдди, ничего не может сказать. Да что Сэдди! Неслав, с которым все детство бок о бок… кошку из колодца вынимала… которого целоваться учила… И тот лишь плечами пожимает: ну, пришел откуда-то с запада, чуть ли даже не из Финтьена. Ну знает здешние края лучше местных… Что ж, разве мало старинных карт запрятано до сей поры в земле? Нашел, должно быть, тайное слово. Или — оберег какой от волков. Если оберег, тогда понятно, отчего из родных мест сбежал. С колдунами везде разговор короткий: ровно столько, сколько костру гореть. Нам-то что? По Тракту живы прошли, и счастлив наш род. А что именно нас уберегло, про то богам лучше знать.

Выгодно расторговавшись в ЛаакХааре, Этаван заплатил охране двенадцатую долю, и с тех пор Тайад проводника не видела целых два года. Хотя за железом ее отец ездил каждую осень. Уже со второго раза к Берту набивались в попутчики. Дескать, ты, Этаван, удачно прошел, так и нам помоги. Берт не отказывал: ссориться себе дороже. Но с крупными конвоями из трех-четырех караванов проводник почему-то не связывался. Тайад с ним ни разу и не встретилась. Ходили теперь в охране обычные горожане с Мечной улицы. А волков вдоль дороги с тех пор вообще не встречали ни разу.

На деньги от первой же проводки Неславова ватага поставила хуторок в Пустоземье. Хуторок назывался Волчий Ручей, и располагался очень удобно. Ватажники заняли и укрепили холм точно посередине самого опасного участка пути. С вершины холма степь просматривалась во все стороны. Неподалеку отыскалось большое озеро, с водой для часто проходящих караванов. В общем, Неслав тоже хорошо себя проявил. Да ведь не отдаст батюшка — изгнанник сам Неслав, и весь род его. Хотя и широко развернулся, людей к нему много пришло, и место для хутора выбрал бойкое, с хорошим будущим.

А проводник опять отступил в тень. Как Тайад ни расспрашивала, даже его собственная ватага за все прошедшее время ничего не прибавила. Ингольм, правда, одобрительно буркнул: «парень койчего в железе понима-ат, то-очно говорю». Охотники, переглянувшись, сказали хором: пожалуй, раньше Спарку приходилось держать в руках лук. Так ведь: держать — одно, стрелять — другое, а хорошо стрелять — вовсе третье! Но пара раскосых полесовщиков ничего не добавила. Обычно неугомонный, Сэдди задумчиво почесал затылок:

— Ну, на мечах биться хлопец умеет, видел я их как-то с Неславом в паре. Выучка одна у них. Да это не тайна. Неслав говорит, они и познакомились в доме учителя.

Белобрысый Ярмат смущенно потер веснушчатый нос:

— Он мало знает коней. Ездит еще так-сяк, а вот чистить, седлать, ковать — плохо… Непонятно. Где бы он там ни вырос, уж коня оседлать — чего проще? Разве, горы какие, где коней вообще нет? Только, госпожа…

— Ну? — поторопила его заинтересованная до невозможности Тайад.

— … Мы друг другу в прошлое не лезем. — и парень совсем смутился, закрыл лицо ладонью, потом зачем-то принялся теребить подол коричневой рубахи, наконец, повернулся и убежал.

«И ты в наше прошлое не лезь,» — продолжила купеческая дочь недосказанное. Что ж! Пришлось ей свернуть ковер своего нетерпения и уложить его в сундук ожидания. А вытерпеть неизвестность любопытной молодой особе ой как непросто! Не знала госпожа Тайад, что ее сомнения разрешатся от горлышка до донышка, и уже очень скоро. Еще до полудня. Да что там — даже еще до рассвета!

* * *

За миг до рассвета разбойники бросились на приступ. В этот раз дело повели умнее: стрелки исправно осыпали колючим дождем кольцо повозок. Шестерка пеших со щитами бодрой рысью кинулась на холм с востока. А шестеро оставшихся тихонько ползли в туманной траве с противоположной стороны, ожидая, пока защитники отвлекутся — отражать первую шестерку. Но ни доползти, ни добежать никто не успел. Одновременно с краешком солнца, над степью поднялся точно такой же волчий вой, который ночью выжал из себя проводник. Обе стороны поняли: призыв услышан, и помощь будет. Бандиты прибавили ходу: пан или туман! Авось прорвемся к добыче раньше, чем нам на спину сядут…

Услышав Зов, Спарк живо натянул потрепанную хауто. Выпрямился во весь рост, пренебрегая вражескими стрелками. Пока те протирали глаза, соображая, не мерещится ли им такая громадная собака, и с чего вдруг она поднялась на задние лапы? — Спарк успел выдать просьбу о помощи. Опомнившись, разбойники вскинули луки — но тут кони под ними прянули кто куда. Трое стрелков бухнулись под копыта. Волки Тэмр мигом загрызли упавших, затем разделились. Хонар повел своих за усидевшими в седлах. Те сменили лук на плетку, яростно погоняя лошадей на север, к далекому ГадГороду. Двух всадников волки настигли, сдернули на землю и разорвали в клочья. Ушел только маленький и легкий Шеффер Дальт, который ухитрился срезать вьюки, седло и стремена, сбросить тяжелые доспехи, сапоги, и даже одежду — все это на спине бешено скачущего коня, за то время, пока обычный человек выпивает большую кружку воды. Потом в неистовом галопе коротышка стер ноги до кровавой язвы — но выжил, и даже коня не загнал!

Вторая десятка Тэмр села на спину щитоносцам. Неслав сразу же рыкнул:

— Вперед! Волки за нас! — и, пока племянники Этавана привыкали к дикой новости, ватажники во главе с Арьеном вылетели на склон. Громила приказчик увязался следом. Разом обрушились на шестерых бандитов, которые неудачно пытались зайти с тыла. Дорвавшись, наконец, до подвигов, Тальд первым же ударом разрубил своего противника почти пополам. Арьен положил одного и напал на второго, а когда тот повернулся отбить, Сэдди свалил бандита любимым колющим: всем телом, с разворота — насквозь просадив заклепанную кольчугу. Ярмат, злой от раны и собственной неуклюжести, бросил левой рукой дротик — только раз, зато точно в неприкрытую железом ступню. Разбойник споткнулся. Ингольм тотчас вклепал ему молотом по голове, да так, что купол шлема прогнулся внутрь. Неслав сделал два финта коротким мечом, и третьим движением убил своего противника. Последнего хладнокровно застрелил Таберг — чуть ли не с десяти шагов, стрела едва успела набрать силу. Бой закончился, и ватага перешла к сбору добычи.

Тайад на все это не смотрела. Ее интересовал проводник. Страха он не проявил, но и в сечу не полез. Спарк вышел навстречу волкам, сделал несколько жестов. Серое зверье послушно рассеялось по склонам, принялось стаскивать убитых в одно место. Берт и Самар смущенно отирали лбы: стыдились, что не успели в бой. Тик, Горелик и Кан помогали длинному дедушке Галю успокаивать лошадей. Обычно спокойные, ломовики ржали, взбрыкивали и вертелись, видя вокруг себя серую смерть, чуя густой и страшный звериный запах. Вот гнедой попал копытом в котел, звонко стукнула подкова… Брас и подраненый вчера кашевар в три дрожащие руки пытались развязать мешок с крупой, не замечая, что припас вытекает снизу, через дырку от стрелы. Тайад хотела приказать, чтобы взяли другой куль. Но повернула голову, и забыла: до каши ли тут?

Взлетело кровавое солнце. Проявились из предрассветной сумрачной мглы — серебристо-зеленая степь, перепутанные пряди ковыля, темные пятна и полосы, где лежали и волокли тела; серо-желтые повозки; фургоны, истыканные стрелами, и оттого похожие на громадных щетинистых кабанов… Все цвета резкие и грязные: словно просыпаешься от кошмара — а окружающий мир кажется продолжением сонного ужаса.

Неслав и Арьен, натужась, откатывали самую легкую телегу. Тальд застрял где-то, сдирая доспехи с убитых. Сэдди уже нагреб поясов и ножей, с прибаутками выкладывал их на траву, готовил к дележке. Опомнившийся купец пошел снаружи вокруг табора, выдергивая стрелы из полотняных фургонов, и грязно ругаясь при виде пробитых мешков, просыпанного на землю зерна, расколотых стеклянных чаш, за которые уже не возмешь втридорога. Все что-то делали, только проводник стоял столбом, повернувшись на запад, к черной полосе леса.

Послышался дробный топот. Неслав свистнул — ватажники оставили добычу, с ворчаньем и вразнобой вынули мечи. Тревога оказалась напрасной: десятка Хонара пригнала разбойничьих лошадей.

— Лошади — это хорошо! — Берт радостно стукнул кулаком в ладонь. — У нас половина хромых… Здорово! Неслав, кони чьи будут?

— Спарка спроси, — поняв, что воевать не нужно, Неслав вернулся разбирать взятое добро. Берт обратился к проводнику:

— Коней…

— Забирай, — просипел Спарк, — на ярмарке сочтемся… Не первый раз вместе ездим… Волков не бойся, не тронут.

— Вели своим побыстрей собираться, хозяин, — подошедший Ульф озабоченно глянул из-под ладони на северо-восток:

— Боюсь, пыльная буря подходит. Хорошо, что нам ехать в другую сторону. До хутора где-то полдня. Ну, кони у нас плохи, да мы все устали… Так хоть заполдень дойти. А каши пусть не варят, всухомятку поедим. Главное, убраться отсюда поскорее.

Берт согласно кивнул головой и пошел распоряжаться. Спарк опять накинул капюшон. Забрался на сено в фургоне, кивнул проходящему мимо Арьену:

— В полдень разбуди! — и заснул, нисколько не заботясь уже, что подумают о его куртке, Зове и способности разговаривать с волками.

* * *

Приснился Игнату дом. И так ему легко стало во сне, до того хорошо и спокойно… Проснувшись на ухабе, Спарк едва не расплакался, видя вокруг надоевший фургон, а за полотняными стенками угадывая все ту же пыльную сухую степь.

Причина, по которой бесстрашный и загадочный проводник не пустил слезу, сидела в изголовье, тихонько напевая колыбельную. Звали причину Брас, было ей восемнадцать лет, и служила она у госпожи Тайад Этаван — все, как в позапрошлом году. Плакать при ней Спарк постыдился. Едва парень открыл глаза, Брас выпалила:

— Так ты, значит, оборотень?!

Спарк улыбнулся, вспомнив, как сам при первой встрече принял за оборотней Гланта и Терсита — а те ведь были в обычных пыльниках с капюшонами. Сам он нынче ночью влез в хауто да Тэмр, щеголял зубастым капюшоном и хвостом. Выл, как не всякий пес может. С волками поутру только что не обнимался. Да еще и глаза карие, нездешние. Теперь чего удивляться: назвался вервольфом, полезай в… Ну, куда они там полезают? Проводник пожал плечами:

— Не спрашивай, а я врать не стану. Потом, меньше знаешь — крепче спишь. У вас, я слышал, колдунов на костре жгут.

Девушка ойкнула, распахнула серые глаза до невообразимой величины, потом крутнулась, выскочила из фургона, толкнув возницу — по тягучему недовольному ворчанию Спарк узнал Ингольма — и пропала из виду. Проводник выдохнул, перевернулся на другой бок. «Можно иметь волчьи зубы, и скалить их только девкам в кабаке. А можно иметь волчью природу, и радоваться пролитой крови», — так однажды объяснил ему Глант. Парень посмотрел на примятое сено, где только что сидела Брас. Девчонка тоже ничего… Что они все привязались: возьми себе женщину, да возьми… Если бы он хоть сразу не сказал, что ищет именно Иринку! Теперь как-то стыдно получается: искать одну, заглядываться на другую, под юбку лезть к третьей… И чтобы все остались довольны, и никто не жаловался? Мужики от начала времен такие вопросы щелкали, как семечки: мол, чего она не знает, ей не повредит. Значит, лови момент, чего блудомыслию предаваться? Скарша говорила, десять лет все равно не выдержишь — так кто ж спорит! Нер настойчиво посылает к шлюхам. Ну, в ЛаакХааре их навалом, но как-то оно непривычно… «Взял — положи на место». Черт, что же делатьто?

Так ничего и не решив, Спарк соскользнул в мутный, тяжелый сон. Только дом ему уже не снился. Снились прожитые у Висенны годы. Живым огнем полыхнуло яркое, памятное и цельное начало; потом обступила тоска — плоская и зябкая, продутая ветром, как степь вокруг. Одно слово — Пустоземье! Ни людей, ни селений, колодцы редки, как удача, а звери, конечно же, стараются не попадаться на глаза. Лишь изредка потянет за душу волчий вой, да вид оживится картинами Охоты. А к исходу сна опять вернулась память о начале. Точно так и Берт Этаван: с него ведь проводки начались, его караван стал первой удачей. Вот и снова он подвернулся…

Проснувшись, Спарк мотнул головой, косолапо выбрался из фургона, отшагнул на обочину, уступая следующим упряжкам. Зевнул, долго вытряхивал солому из волос, чувствуя, как с мусором по кусочку улетает ночная тревога. Поднял глаза к небу: скоро ли полдень? И спохватился: а ведь поместилось в прожитые года такое, чем любой тоскливый морок подавится. Именно — Волчий Ручей.

* * *

— Волчий Ручей уже видно, госпожа…

— Говоришь, оборотень? — девушка думала о своем, и ответила невпопад. — Вот, значит, почему он волков не боится… Опасно.

— Но ведь теперь волки нас не тронут! А разбойников те же волки и порвут. Чем опасно?

— Глупышка, — Тайад погрозила пальцем. — Мало ли доносчиков в городе? У отца хватило смелости связаться с этими… волкогавами. Если бы я тогда знала! Думала же — просто сорвиголовы, мало ли наемников в городе! Тальду я не позволю, как поженимся.

— Значит, все-таки Тальд? А я думала…

Госпожа Тайад Этаван ничего не ответила. Скрипели телеги. Фыркали все еще испуганные кони. Через откинутый полог заглядывал ветер, шевелил листки книги, холодил изящную белую руку Тайад. Бесконечной лентой завивался ковыль. Далеко-далеко в выгоревшем голубом небе звенела невидимая птица. Так же было вчера, то же будет и завтра. Брас потянулась. Оборотень он там, или не оборотень, а городок поставил правильно. Можно будет хоть сегодня переночевать на перине, не опасаясь разбойников. Во-он уже первые золотистые домики выбегают к дороге; вон длинный забор вокруг постоялого двора, наклоненый наружу, чтобы зверь не перескочил. А вон на вершине холма открывается и сама крепость. Оплывшая насыпь, поверх нее бревенчатые стены, привычные острые крыши под лемехом — деревянными пластинками. Крепость и двор успели потемнеть, а домики свежие, не позже месяца поставлены, из трех только один перекрыт. Строительный лес рядом, вода близко, пашни можно пахать прямо за околицей — хутор быстро превращается в городок. Как бы Тайад не прогадала с осторожностью! Растет поселение, Неслав силу набирает. Через пару весен, глядишь, воеводой назовется…

Фургон обмахнуло темное сырое крыло: въехали в ворота гостиницы. С далекой стены кто-то громко поздоровался с Табергом. Берт зычно объявил свое имя. Встречать караван вышел новый человек, прошлой осенью Брас его тут не видела. Точно, прибывают люди. Ох, не обсчиталась бы Тайад!

— Добро пожаловать! — оскалился в улыбке новый стражник. — Добро пожаловать на Волчий Ручей!

 

2. Волчий ручей. (3736–3738)

— Вот где хорошо бы построиться: холм удобный… — Спарк осторожно повертел головой. В конском седле после волчьего было с отвычки высоко и боязно. Неслав с Ингольмом молча переглянулись. Ярмат почесался, хмыкнул, собрался говорить, но Ульф его опередил:

— Воды нет поблизости. Колодец искать? Инг, ты что скажешь?

— Я могу выкопать и раскрепить, а искать — этого дела я не знаю, — хмуро возразил кузнец.

Неслав добавил:

— По Тракту не только осенью ездят. Давно уже известны и места стоянок, и дороги, и родники.

Спарк смутился. В самом деле, пыжился так, будто первый человек в этом краю. А Пустоземье, если по совести, пустое только во время Охоты. Зато пустое на совесть: безлюдье и страх первого осеннего месяца помнят весь год. Так ведь и ездят почти весь год, тут Неслав сказал истинную правду. Начинают весной, как просыхает земля, в середине здешнего апреля. Как раз кончается время Солнца и Снега, но еще не началось время Молний. Караваны ходят все лето, от Васильков и Вишен до самого Золотого Ветра. Снаряжают обозы и после Охоты, во Время Теней и Туманов. Знаменитая Железная Ярмарка в ЛаакХааре как раз и открывается первым осенним караваном с севера.

Вернее, ярмарка открывалась первым караваном Теней и Туманов. Так было. Однако, не далее, как этой осенью, Берт Этаван нахально доехал до ЛаакХаара в самый разгар Золотого Ветра, когда ярмарку только начинали готовить. Купец так умело использовал свое преимущество, что даже двенадцатая доля прибыли сразила ватажников наповал.

— Столько проедать жалко… — нерешительно сказал Ингольм. Как ни странно, первым его поддержал Ярмат:

— Землю купим, двор поставим… Тут хватит, если не раструсим на каждого.

Сидели тогда ватажники в комнатушке на верхнем этаже гостиницы. Арьен сторожил у дверей, Сэдди на всякий случай приглядывал за окном. Осеннее солнце щедро освещало внушительную горку золота на столе. Тогда-то Спарк и подумал: а зачем покупать, если вдоль Тракта земли навалом? Потом был договор со стаей Тэмр; еще позже — долгий спор, когда Сэдди и Неслав доказывали Ярмату с Ингольмом преимущество вольного хутора перед затиснутым в стенах городским подворьем. Арьен и охотники держались в стороне от спора. Спарк наблюдал, с трудом удерживая себя в руках. В конце концов, выиграли те, кто хотел жить на Тракте. Но все это случилось позже. Начало Волчьего Ручья Спарк отсчитывал именно с того осеннего солнца и горки блестящих кругляшей на шатком столе.

Нынешний день солнцем похвастаться не мог. Из степи тянул знобкий сырой ветер, обещая скорый дождь. Копыта то и дело хлюпали по лужицам, сажая на одежду все новые и новые брызги. Руки противно выстуживал утренний холод, а серые тучи давили глухой тоской. И все-таки Спарк привел ватагу к тому самому холму, где надеялся встретить Иринку… да, уже через девять лет. «Из армии, и то уже уволился бы!» — мимоходом подумал Спарк, разбирая поводья.

— Отъедем южнее, — предложил Таберг, — Я знаю там хорошее озеро.

Конь под Неславом протяжно заржал, и подался с Тракта. Со стороны далекого черного леса долетел странный шум: то ли треск, то ли рев большого существа. Ярмат быстро и точно опустил руку на меч. Прочие ватажники не подали виду, что беспокоятся или боятся, но кони недовольно зафыркали.

— Тут… Волки — одно, а кроме волков тоже ведь зверья хватает… — Ярмат управился с конем раньше всех. — Перед весной, на бескормицу, выйдут звери под стены — отобьемся ли?

Таберг презрительно скривился:

— Дай мне вдоволь хороших стрел и теплую вышку — ни одна собака стены не обгадит. Людей опасаюсь!

Арьен хмуро кивнул. Ингольм добавил:

— Сэдди в городе остался, плотников нанимать. Он бы тебе сейчас рассказа-ал, точно говорю.

— Ага, Сэдди может, — согласился Ульф. — Рассказать.

— Так, может, в лесу построимся, невдалеке от опушки? А на Тракт выходить только для проводки обозов? — Неслав озабоченно почесал подбородок. Спарк тронул коня, обернулся и отрезал:

— Нет!

Ватажники не стали ни переспрашивать, ни возмущаться. Для них Спарк служил живым пропуском через дикие земли. В том, что касалось степи, проводнику предпочитали верить на слово.

Отъехав к повороту, проводник натянул поводья. Поглядел назад: всадники пока что не двигались с места. Думали. Рванул особенно холодный ветер. Несмотря на утро, потемнело еще сильнее. Тучи почти скребли по земле. Спарк и сам был бы непрочь укрыться от непогоды: в лесу всегда теплее, чем на открытом месте. Только… Сердце тянуло его к холму, к памятным двум деревьям. Стой! Ведь в том сне, где он самый первый раз видел Иринку, не было никакой крепости на холме! Игната прошиб холодный пот. Вот построили б тут форт — и конец причинно-следственной связи… Проводник решительно развернул коня, подскакал к своим:

— Неслав прав! Тут нельзя строиться. Но надо недалеко. Таб, до озера сколько ходу?

— Два пальца конно, — ответил стрелок, разумея расстояние, которое солнце проходит по небу, и отмеряемое таким образом время.

— Я знаю это место! — повеселевший Неслав выпрямился, отряхивая с капюшона серебристую морось, — Там бугор не хуже… Двигаем, тут что-то кони неспокойны…

Ватага согласно повернула лошадей вслед Табергу. Неслав придержал буланого, чтобы оказаться рядом со Спарком, наклонился, встревоженно прошептал на ухо:

— Ты ж с нами живи, не уходи в Лес на лето. Сам пойми: потеряешь связь с ватагой, может плохо быть.

Проводник кивнул, понимая, как важно думать и чувствовать «в одно ухо» с товарищами. Особенно — посреди степи, в диких местах, где часто жизнь всех зависит от того, не уснул ли на страже часовой; не прозевал ли появление зверей, разбойников, степного пожара.

— Отъехал ты, будто обиделся, — пояснил Неслав. — А такие вещи лучше сразу решать.

— Мне отец то же самое говорил! — вздохнул Спарк, — Почему я отъехал — тоска укусила, дом вспомнил.

Неслав сплюнул:

— Что говорить! Мои — не знаю, где и кости лежат. Если бы Ратуша простила хоть меня — из рода я один выжил. Детям чистое имя передать бы…

Проводник глянул на рослого атамана снизу вверх. Подумал, что дальнейшие расспросы вряд ли его порадуют, и смолчал. Неслав тоже ушел в себя, ослабил поводья. Буланый под ним только того и ждал. Глядя, как резко и далеко летят плюхи из-под копыт, Спарк порадовался, что сейчас не лето. Хорошо хоть, пыль глотать не придется.

* * *

— Ладно еще, что сейчас не лето! — Айр Болл огладил бороду, выпущенную поверх парадного синего кафтана, и цветом схожую с лисьим мехом отделки этого самого кафтана. Его племянник и вечный противник, Айр Бласт, ехидно прижмурил набрякшие веки:

— Ужели душно спалось вашему степенству? Опять полночи думалось, на одеяло бороду класть, или под? А может, на скалку намотать, чтоб в пузо не кололась?

— Стыдись, Айр! — укорил высокий и строгий дедушка, главный сегодня в комнате. Звали дедушку Рапонт Лованов, и носил он на шее серебряную цепь с золотым солнышком — знак посадника. И собрал «дедушка Лован» четвертников ГадГорода, чтобы поговорить о серьезном деле. А они вон, детские обиды вспоминают, бородами меряются… Нет, князь великий ТопТаунский своих в ежовые кулаки зажал, так, видно, и прав! Потому и идет от победы к победе.

Тут комнату заполнили слуги в клетчатых желто-зеленых накидках и таких же штанах. Мигом застелили большой стол дорогой скатертью с тканым узором. Расставили золотые блюда с заедками: орехи, сушеный мелкий рак, вареные овощи. Подали «первый мед», по обычаю — в стекляных, хитрого литья, бутылках. Засуетились с приборами, ложками.

Посадник и четвертники отошли к окошкам, не сговариваясь, глянули вниз. Площадь перед Ратушей оставалась спокойна, и все, тоже не сговариваясь, облегченно вздохнули. Давеча, как прослышали на улицах, что северяне недовольны, и чуть ли не войной на ГадГород идут — что творилось! Ставни резные сорвали, решетки кованые из окон вывернули… песьи дети, ведь теперь, как решетки назад в кладку ни заделывай, уже и вид не тот, и крепость не прежняя! Стекла дорогого, белого, привезли с Юнграда — и хоть бы кусочек где уцелел! Дедушка Рапонт сокрушенно качнул головой. Его серебряная цепь тихо звякнула по расшитому серебром же кафтану. Посадник любил красивую одежду, и снова не удержался, взялся сравнивать себя с городскими старшинами. От «мокрого края» Айр Болл — этот прост. Синий кафтан, рыжая опушка, синие штаны, рыжие сапоги… Волосы у него рыжие, вот жена и подгадала в цвет. Айр сколько раз говорил: ему-де все равно, что снаружи, ему бы главное, что внутри… Что жена велит, то и наденет. Ну, его племянник Айр Бласт — на двадцать лет моложе, хоть и самому давно за сорок, а в старшине все за мальчика держат. Он и обижается, и пыжится… В город на люди — так уж обвешается золотыми пряжками, пальцы самоцветами усадит… единственный раз Болл его словом уязвил: приметил большой рубин в перстне, спросил вежливо: подтираться не мешает ли? Посадник улыбнулся. Без Айр Бласта скучно станет в Ратуше. Вот и нынче: кафтан коричневый, шнуровка красная, штаны и сапоги бурые, с красным же узором. Где-то выискал пестрый смешной наряд — что твой тетерев на опушке.

— Готово, господин, благоволи пожаловать! — чашник согнулся в поклоне, чуть не доставая лбом белые, тщательно отскобленные доски пола.

Посадник молча показал рукой за стол. Дескать, сперва угостимся, о деле потом, на замиренный желудок, на добрую голову. Гости, по обычаю, коротко поклонились. Не спеша двинулись занимать места. Айр Бласт представлял северную четверть, «Солянку». Западную четверть — «Горки» — представлял Пол Ковник. Этот был щеголь самому посаднику на зависть. И телом вышел, и лицом, любая одежда хорошо сидела на его крепких плечах. Седьмой десяток когда отпраздновал! А что борода целоваться мешает, мог и сейчас сказать по опыту, не по памяти. Одевался Ковник точно. Когда надо — богато и вычурно. Когда надо — скромно и неброско. Сегодня — просто и внушительно. «Мы-ста, среди своих-ста. Что пыль в глаза пускать, вы ли меня не знаете?» — вот что говорил Пол своим светло-зеленым нарядом, с бело-золотой вышивкой по воротнику. Даже сапоги зеленые, ради полноты впечатления.

Рядом с этими холеными, выглаженными, вычищенными людьми, выборный от «Степны» смотрелся беглецом из долговой ямы. Ну, чисто одет — а все равно, словно бы с чужого плеча его светло-серый плащ. Если и есть какие украшения — спрятаны на внутренней стороне воротника, от пыли так полагается, по степному обычаю. Имя тоже чужое: Корней Тиреннолл. И не глядя в его желтокрасные, восточные глаза, всякий мог бы сказать, что лаакхаарец. Лаакхаарцы, как всем известно, обожают звуки в именах удваивать. А еще лаакхаарцы живут голодно, хоть и богаты железом, да всяким горным добром. И потому выходцы из Железного Города разбегаются на чужбину, ровно мыши из опустевшего амбара, берутся за любое дело, готовы на что угодно. Корней вот ухитрился всплыть в городскую старшину. Не будь умен, разве б пустили наверх чужака? Тут у своих чубы трещат, только держись…

Дед Рапонт тоскливо вздохнул. Его собственный, синий с серебром наряд — девки шесть октаго с вышивкой возились — вдруг перестал радовать. До одежки ли тут! Сейчас все откушают, он новость объявит… Свирепеет на севере Великий Князь ТопТаунский. Вести от него одна другой беспокойнее. Айр Бласт, да «Солянка» за ним князя боятся: сосед. Напакостить может в любой день. Айр Болл, как всегда, в сторону вильнет: его южная четверть с князем не граничит. Князь, пожалуй, на «Усянку» и не позарится: лес да болота. Ни пахотной земли, ни мастеровых дворов, только угля древесного выше головы. Все кузницы в городе тем углем держатся. Если бы не уголь, на что и возиться с южной окраиной? Там ведь лес… Зимой такие звери, бывает, выходят… Поверишь всему, что болтают, так и поседеть недолго. Посадник еще раз вздохнул, подтащил блюдо поближе, примерился к ракам. Раки с закатной четверти. Оттуда Ковник выборным. Он княжеский стяг держит почти в открытую. Хоть и объясняет всем, что у князя-де порядок, а у нас все через пень-колоду делается, но причина в другом. Ковнику выгоднее железо из Финтьена возить, кабы с князем мир. На этом Пол и Корней враждуют смертно. Пусти Финтьенское железо в город, так ЛаакХаару хоть ложись да помирай: лучше финтьенской «медвежьей стали» у всей Висенны нет. Откажутся замочники с кузнецами от Железного Города, кто ж туда за слитками поедет? Кто зерно и мясо повезет, вот что главное? ЛаакХаару приходится гладить своего земляка по шерстке, только бы западникам не уступил. Мало с Князем мороки, еще этих двух склочников вечно разнимай.

Рапонт решительно отставил чарку. Виляй, не виляй, начинать надо. Он поднялся, подождал, пока стихнет звяканье посуды, и огласил ту самую новость.

* * *

Новости до Волчьего Ручья доходили долго. Как-никак, почти октаго езды от пограничной речушки. Гонцов в Пустоземье приходится нанимать по трое: не те земли, чтобы в одиночку ездить. Значит, и плата втридорога. Так что о событиях в ГадГороде люди Неслава узнавали только с очередным караваном. Поселенцы заказывали много кирпича — для печей — и еду, которую запасали на зиму. Еды требовалось не просто много, а очень много. Потому, что работало на Волчьем Ручье более полусотни одних строителей, не считая самих ватажников.

Спарк уже прочувствовал разницу между сильным ударом по врагу — куда ни попади, дела не испортишь — и промахом по бревну. Один неудачный удар может испоганить всю врубку. Но волчий пастух полагал, что опыта и сил ватаге хватит. Ведь даже он, недавний новичок в здешней жизни, делал настоящие боевые щиты. Кроме того, он все ж таки бывший строитель, хоть и недоучка. Знал, как из норвежского лафета Норвежский лафет — бревно эллиптического сечения, выпускается специально для рубленых деревянных домиков «под старину», также для бань. бани с финскими домиками складывают. Опираясь на прошлый опыт, Спарк по наивности полагал, что не надо будет и людей нанимать. Дескать, срубим да сложим, неужели ввосьмером не управимся? Увидел бревна — быстро понял, насколько оказался неправ. Конечно, будь там привычный оцилиндрованный брус… Но, добравшись до пущи, Ингольм распорядился валить столь громадные деревья, что на упавшие стволы приходилось залезать в два приема. Из веток исполинов — и то получались вполне приличные бревна. А сами громадные кряжи выволакивали на катках, запрягая по двенадцать ломовых лошадей. Дюжину коней нужно было чистить, выпасать на остатках травы, подкармливать зерном ради тяжелой работы. Люди каждый день съедали три больших котла каши, дочиста обгладывали всю дичь, приносимую из леса Ульфом и Табергом… Спарк даже както сказал Неславу:

— Много я читал… Ну, там, где я жил раньше. Вот, про битвы и подвиги чего только не сказано! И про настоящие, и про вымышленные. И как коня седлать, и как меч точить, и каким строем двигаться, и в каком порядке лагерь разбивать… А дом построить, видишь, не знаю, как.

Неслав ответил устало:

— Пусть у тебя о твоих волках голова болит. — После чего перевернулся на другой бок и захрапел. Мгновением позже Спарк тоже провалился в сон, и спал без перерывов до самого утра — сырого и ветренного, как всегда во время Теней и Туманов. Утром пришел очередной обоз: с зерном, кирпичом, даже оконным стеклом и готовыми оконными рамами. Ни окна, ни двери нельзя было делать из сырого леса, приходилось заказывать в городе уже выдержанные. Большой расход на стекло неожиданно поддержал Неслав. Ему казалось важным, чтобы Волчий Ручей был не только крепок в обороне, но и выглядел богато. Он даже предлагал брать с караванов за проводку камнями, чтобы сложить потом из них настоящий замок. Однако, необходимое количество камней таким образом можно было накопить разве что лет за десять. А времени до снега уже почти не оставалось. Не уболтай Сэдди полусотню толковых плотников, неизвестно, как бы и зимовали. После первого дипломатического успеха, Сэдди стали посылать в город за едой и нужными материалами. Он же привозил и новости.

Новости на сей раз оказались настолько важными, что Неслав собрал ватагу, не дожидаясь обеда, и велел Салеху рассказывать все подробно. Сэдди поведал, что месяц назад ГадГород выслал войско на запад, к отрогам Седой Вершины, и провел несколько стычек с таким же ополчением Финтьена. Причиной спора был торговый путь по реке Лесной — единственный безопасный способ достичь города Ключ на Хрустальном море. Стычки вроде бы закончились вничью, по крайней мере, не было слухов ни о поражении, ни о громкой уверенной победе. Когда же известия достигли Князя ТопТаунского, тот, нимало не медля, пал на спорщиков ястребом, и так потрепал обе враждующие армии, что те в ужасе чуть было не объединились. А союз ГадГорода с Финтьеном сулил неизбежное разорение ЛаакХаара — и запустение Тракта, что касалось уже непосредственно Волчьего Ручья. Ватажники разошлись, почесывая затылки. Делать в тот день ничего не хотелось: мешали мрачные мысли о будущем. Если Тракт опустеет, кому он нужен станет, укрепленный холм?

— Брось плакать! — пренебрежительно отмахнулся старший плотник Да Бучар, с которым Спарк поделился тревогой. Почесав щетину на горле, мастер снизошел до объяснения:

— ГадГородские купцы уйдут, так из ЛаакХаара станут ездить, им-то некуда деваться: и свое вывозить надо, и хлеб покупать. Ты главное, нам не задолжай, не то обидимся. У тебя тут работы на полгода, а хочешь за три октаго, до снега, сделать.

Спарк задумался. Много работы? Обычный хутор, каких он навидался по степной окраине к северу от Пустоземья. Двухэтажная подкова, открытой стороной на юг, чтобы солнце прогревало внутренний двор. Туда же, во двор, выходят все окна. Точно так решили строить и Волчий Ручей. Вершину холма в меру сил подровняли, засыпали ямки. Разметили П-образный большой дом. Добавили на углах четыре высокие башни под шатрами — для часовых и стрелков. По крышам между башнями — боевые галереи, тоже под навесами. Первый этаж снаружи обсыпали землей: и для тепла, и для большей защиты. Южную сторону подковы перегородили воротами из толстенных колотых досок. Направо от входа, в восточном крыле, первый этаж заняли конюшней, а второй под жилье. Все крыло разгородили на десять комнат, каждая с окном во внутренний двор. Коридор проходил вдоль наружной стены. В стене прорезали узкие бойницы с заслонками — если по тревоге до крыши или до башни добежать не успеешь, так просто из двери вышел — и уже готов отбиваться. Думали сперва поместить по нескольку человек в комнате, но Неслав потребовал, чтобы жилье было свое у каждого, и не отступал, пока ватага не согласилась — хотя это обошлось почти на тридцать золотых дороже, как потом подсчитал Спарк.

— Подумаешь, тридцать желтяков! — презрительно отмахнулся Неслав, после чего пояснил уже серьезным голосом:

— За деньги люди всего лишь работают. За честь — бывает, что и на смерть идут. Кто из наших в избе свою лавку имел? Кто стекло в окне видел? Спали кучей вповалку, в синее небо сквозь бычий пузырь смотрели. Вот, пусть сразу себя чувствуют на ступеньку выше, чем жили. Это им будет душу греть. И еще: нам тут зиму зимовать, всем в одном комке. Надо, чтоб каждый мог уйти от чужих глаз хоть ненадолго…

Игнат вспомнил, что даже космонавты на орбитальной станции имеют личные каюты. Пусть и маленькие. Потом Спарк подумал: пожалуй, для местных построить одинокий хутор так далеко в степи — все равно, что землянину в космос выйти. Среда враждебная, все припасы надо доставлять и хранить. Соседей на помощь не позовешь, если вдруг что. На севере степь осваивали мелкими шажками, строились так, чтобы видеть соседский дом хотя бы с вышки. Единственное отличие — северные посселенцы рубили свои подковообразные домики из леса, бывшего под рукой, а не из матерых кряжей. И заботились больше о пахотной земле, сенокосах и родниках, чем о защите хутора.

Именно для защиты проезжающих, гостевое жилье и конюшни поначалу отвели в западном крыле форта. Среднее здание Волчьего Ручья, закрывающее подкову от северных ветров, сделали чуть повыше прочих. В нем выгородили амбары, зерновые ямы, вверху оставили комнаты для вещей и припасов, которые нельзя было хранить в сырости. Спарк заикнулся было, что зерно надо пересыпать от упревания. Ярмат объяснил ему: как обживемся, построим у подножия холма большой двор. Там сделаем и правильный амбар с сушильной решеткой, и гостевые покои туда же вынесем. А одну-две зимы пересидеть, хватит и зерновых ям. Больше проводник вопросов не задавал — чтобы не позориться… Так что там плотник говорит — много работы? Мастер прав: с большими бревнами нелегко. Будь это обычный хутор, полсотни здоровых мужиков за восемь дней, пожалуй, управились бы. Зато кряжи тарана не боятся, и зажигательными стрелами их не вдруг запалишь. Спарк подумал: появятся деньги, можно будет заказать в городе черепицы, тогда и навесной обстрел не страшен. Видел он дома-черепахи в Истоке, когда у Лотана учился. Вспомнив Исток, Спарк вспомнил и Скаршу. А оттуда мысли его перешли на тренировки в Башне, после которых все тело гудело от усталости — точьв-точь как сейчас. И, наконец, Спарк вспомнил мастера лезвия.

* * *

Мастер Лезвия Лотан вернулся из Академии Магов хмурый и молчаливый. Ходил мечник к Дилину — спрашивал, что лучший предсказатель Леса видел на восточной окраине. А спрашивал Лотан потому, что Майс начал свое путешествие за опытом именно с востока. Уехал он вместе со Спарком и Неславом, но до сих пор не прислал о себе известий.

Дилин беспокойства мечника не разделял:

— Не могу понять, откуда возьмется угроза. Северо-восток — это очень далеко. Может быть, просто вести не дошли. Погода нелетная, писем не везут. На весну повернет, все наладится, увидишь.

Мастер ушел, не успокоившись. Ежик-предсказатель, немного посопев острым носом, собрал со стола бумаги и направился в гости к госпоже Вийви. Порадовался, что ведьма живет не в городе: над Истоком стояла лютая зима. Прокапываться под снегом Дилину совсем не хотелось, а идти людскими путями мешал малый рост.

Вийви любила холод, но гостей уважала. Закрыла ставни, предложила согретого меда… Еж рассеяно кивал и благодарил, устраиваясь на свом любимом коврике возле очага. Ведьма смотрела на гостя спокойно — ни от чего не отвлек и ничего не нарушил. Дилин глотнул горячего, повеселел, и спросил:

— Помнишь, прошлой зимой Ахен летал на восток? К прорыву?

Ведьма прикрыла веки: помню.

— … Вот, мы с Мерилаасом нашли способ это все описать, — ежик постучал мягкой лапкой по принесенным с собой листам. Вийви нетерпеливо бормотнула заклинание. Стопка бумаги прыгнула ей на колени. Женщина быстро пробежала глазами три листа, сложила в прежнем порядке и обратилась к гостю:

— Ты ведь не за этим пришел. Вы с Мерилаасом уже разработали магический язык до такой степени, что даже я могу понять некоторые выкладки без пояснений.

— Не прибедняйся! — фыркнул зверек. Ведьма изобразила возмущение и попыталась тоже фыркнуть, отчего весь ее серебристый наряд пошел волнами, а в глазах заплясали озорные огоньки.

— Для правильного фырка у тебя нос короток! — хихикнул еж. Госпожа Вийви улыбнулась. Но вопрос продолжила:

— Ты опять видел «красный сон»?

Дилин встопорщил все иглы и подскочил на четырех лапах:

— Нет! Лотан приходил, — объяснил еж, успокаиваясь, и вновь сворачиваясь на коврике спиной к огню. Добавил:

— Беспокоился о своем ученике. Кстати, тот молодой человек направился тоже на восток, куда и Спарк… Знаешь что? — Дилин опять соскочил с подстилки и пробежался вдоль комнаты. Маленькие коготки вразнобой цокали по вытертым плиткам. Вийви следила за ним из-под прикрытых век. Немного успокоившись, Дилин продолжил:

— Мы со Спарком ни разу не поговорили толком. Мне как-то сегодня подумалось, что все наши встречи были очень… сухие, да? Мы, по сути, вообще не говорили, а обменивались сведениями. Спарк почти ничего не рассказал о себе…

Вийви удивленно распахнула глаза:

— А ведь ты попал в самую точку! Сколько раз я себя ловила на том же! Как будто нашими устами говорили два мира. А мы сами в это время прятались где-то в глубине памяти.

Ежик вздохнул:

— Спарк говорил, что в его мире люди прячутся от неприятностей, уходят, например в книги. Может, он говорил именно о себе. Вот, когда кто-то говорит твоим языком, и делает твоими руками — где ты сам? Но книги! Представляешь, Вий? Он же прочитал столько книг, сколько у нас, наверное во всей библиотеке нет! Что у нас? Сто томов «Хроник»… Так ведь это отражение событий, а не души… Да несколько восьмерок уцелевших рукописей и найденных потом древних изданий. Все остальное — комментарии, комментарии к комментариям, описания, обобщения… И мы с ним так и не поговорили об этом! Сухое все, как… Ну, как «Хроника». Прилетел, пожил, встречался с тем-то, беседовал с темито… прочел столько-то лекций, оказал влияние на развитие языка магии… Тьфу, я тоже заговорил, как Доврефьель на Совете.

— Не огорчайся, — Вийви ласково улыбнулась, подошла к шкафу. Открыла темнокоричневую гладкую дверцу. Нашарила горшок с медом. Взяла у ежика опустевшую чашку, налила заново и поставила греться на решетку возле огня. Вернулась к креслу, облокотилась правой рукой на стол. Вытянула ноги, покачала носками туфель. Ежик посчитал блеснувшие жемчужины, дошел до двадцати трех, сбился.

— Как ты думаешь, Доврефьель смеется? — неожиданно жалобным тоном спросил Дилин. — Ну, хоть иногда?

Вийви не ответила, заговорив о другом:

— Знаешь, когда я познакомилась со Скором… Ну то есть, когда он пару раз побеседовал со мной не только о делах… Тогда мне стало понятно, что можно понимать людей двумя способами. Первое, это когда ты рассматриваешь подробно трех-четырех человек, например, семью… Охотничью или мастеровую артель… Мага с учениками… Твоего мастера Лотана с его Башней, и всеми, кто в ней живет. Тут своя игра сил, свои ловушки, свои ходы и победы. Тут можно одной улыбкой, вовремя поданой, примирить наследственных врагов. Или, напротив, неловкий жест может рассорить на века. А второе… — Вийви ловко наклонилась, сняла с решетки нагретую чашку, поставила перед гостем, вернулась за стол… — Когда ты смотришь как бы на Лес в целом. И тогда сразу видно, что все мы — пальцы одной руки. И уже не так важно, что именно и с какими лицами мы говорим друг другу при встрече, если главное в том, что эта встреча случилась вообще. Понимаешь, тут чувствуется нечто — за поступками людей. Нечто большее. Цветное как мозаика, разнообразное во всех частях, и все равно связное… Ну, как наш Лес. Может быть, это он и есть?

Ежик-предсказатель молчал. Вийви вздохнула, и добавила:

— У меня такое чувство, что Спарк прошел рядом с нами именно вторым способом. Может, я ошибаюсь… Но, думаю, Висенна будет его вести так всю жизнь. Важен будет не голос и выражение лица, а что и кому он скажет.

Дилин по-прежнему ничего не ответил. Ведьма тоже умолкла. Вошедший Скорастадир некоторое время присматривался, пытаясь определить, задумчивы или огорчены его друзья. Но мужчины хуже читают по лицам, чем звери и женщины. Пришлось Рыжему Магу обратить на себя внимание осторожным кашлем.

— Ох прости! — спохватилась Вийви, — Мы тебя напугали! Ничего страшного, просто задумались. Дилин завел разговор о проколе на восточной окраине, — ведьма кивнула в сторону бумаг предсказателя. Пока Скорастадир их просматривал, ежик допил вторую чашку меда. Хозяйка накрыла ужин полностью: поставила вяленое мясо, нарезала белый овечий сыр, облила водой и пропарила в закрытом горшке три желтые лепешки — отчего те превратились в пухлые мягкие пышки. Люди придвинули стулья, а Дилин покинул свое место у огня и влез на стол. Вийви брякнула рядом с ним три вилки, и некоторое время после этого все молчали. Наконец, Скорастадир вытер усы тыльной стороной ладони:

— Спасибо… Здорово, когда хоть что-то можно не делать самому.

Ежик опять промолчал, а ведьма поинтересовалась:

— Что было сегодня?

— Та самая восточная окраина, не поверите. Доврефьель заставил всех расписать, что будет, если Болотный Король двинет войска не прямо на запад, в Бессонные Земли, как до сих пор. А пойдет, примером, на север, в ЛаакХаар.

— И что же? — живо переспросил очнувшийся от размышлений Дилин. Вийви молча собирала посуду. Скор уныло опустил плечи:

— Будет плохо. Город сам может и не устоять. А мы из Леса не дотянемся: ни помочь с защитой… Кстати, еще придется объяснять горожанам, кто мы такие… Ни отбить город потом, если его все-таки захватят. Очень далеко на восток, у самых Грозовых Гор. Нам придется гонять войска и таскать припасы через степь, вдоль северного края Болот. Владыке Грязи легко будет перекрыть этот путь, или в любой момент ударить на север, нам в правый бок… Ректора беспокоят твои «красные сны», вот он и заставляет нас каждый день расписывать всякие возможные случаи, — пояснил маг в ответ на вопросительный взгляд ежа. И продолжил:

— Потом обсудили опять Берег Сосен. Там немного полегчало. Город уже в состоянии отбиваться от пиратов, но пока не может распространить свою власть на приличный кусок побережья. Но оттуда есть просто восхитительная новость! — Скорастадир весело посмотрел на друзей. Вийви легонько хлопнула его полотенцем по спине:

— Не томи!

— Бобры… — сделал страшные глаза Скорастадир, — Договорились… С китами!

Ежик икнул и упал со стола. Вийви еще раз огрела приятеля полотенцем:

— Шутник, туман тебе в уши! Что наделал!

— Да я серьезно! Действительно, с китами договорились! Бобры, камышовые коты, вся речная дельта…

Дилин поднялся и опять влез на стол:

— Ну, если ты только не врешь! Ведь тогда можно опять вести плоты по Лесной, торговля откроется, как до Войны Берегов! И Фаластон, кстати. Мы тогда пиратов раскатаем до залива! До самого Ключа! Ох, там сейчас завертится!

Маг и ведьма переглянулись. «Видишь», — словно бы сказал Скор, — «Лес большой. Хватит дел и без восточной окраины. Пусть отвлечется хоть немного». Вийви согласно наклонила голову. Она знала, что ежик все равно будет просыпаться с криком, и потом до утра выматывать себя в фехтовальном зале, усаживая иглами одну за другой восьмерки мишеней.

* * *

Мишень дрогнула и раскололась. Неслав хмыкнул. Арьен улыбнулся. Ярмат восхищенно стукнул кулаком в ладонь:

— Силен!

— Хорошо, — медленно произнес Спарк, — есть ли у кого возражения? Молчите? Тогда берем. Тебя зовут Остр…

— Остромов, — подсказал русоволосый толстяк, направляясь к разбитой мишени за топором.

— Впиши его, Спарк, в долевую грамоту. — сказал Неслав. — Покажи место, где спать. Потом приходи, будем еще двоих пробовать.

На том, чтобы всех новичков непременно испытывать, настояли Спарк и Неслав. Ватага, впрочем, возражала недолго: хутор в степи, на октаго пути во все стороны ни жилого духа. Кого попало брать? На первый месяц к каждому новичку думали приставлять кого-нибудь из своих, не так для обучения — народ набрался тертый — как для присмотра. Чтоб не напакостили. Но желающих послужить на Волчьем Ручье оказалось неожиданно много. Едва возвели стены, Сэдди с очередным караваном привез первую тройку: «А чего? Нам люди надо, караул ведь по двое нести положено. Один никогда в себе не уверен. Или разбудит попусту, или, хуже — заснет, прохлопает. Да и — больше ватага, больший караван можем вести, трех-четырех купцов провожать». Новоприбывшие звались Хлопи, Крейн и Парай. Высокий, светловолосый Крейн явился с длинным луком, и потому испытывали его Таберг и Ульф. Парай, среднего роста, с вечно хмурым лицом, сказался мечником. Неслав погонял его по мерзлой траве, кивнул: годится. Крепкий несуетливый Хлопи, как и Ярмат, вышел из Княжества. Говорил, что охотник, и в доказательство расколол мишень тяжелой рогатиной — не хуже, чем Остромов своей двуострой секирой.

Через октаго выпал снег. По раскишему Тракту Сэдди привел последний обоз. Как раз плотники довершили высокие крыши над угловыми срубами-восьмериками, выпили положенное на прощальном пиру, пересчитали деньги и собрались уезжать. А Сэдди представил новых людей: хитроглазого болтливого толстяка Остромова; высокого Олауса Рикарда — все запомнили его длинные усы до середины груди; пару лесовиков — тонкого худющего Йолля Исхата, и маленького шустрого Далена Кони, который все время что-нибудь напевал или бормотал про себя. Тогда же приехали Некст и Огер — здоровенные крестьянские сыновья, которых обошли наследством. Двух последних Неслав хотел сперва завернуть: ничего-де не умеют, зря кормить? И так уже комнат на всех не хватает. Но Спарк атамана отговорил:

— Я сам выучился владеть оружием на твоих глазах. Ярмат первое время в мече путался, а сейчас против него без щита не выйдешь. Что же до комнат, то пока гостевое крыло все равно пустует. Весной внизу срубим пару клетушек, изгородь поставим. Купцам переночевать хватит, до сих пор под возами обходились, и ничего. Потом, Ярмат с лошадьми волшебник. А эти двое говорят, что крестьяне. Наверное, пахоту знают, и когда чего сажать. Ты же сам хотел двор держать и сеять.

Неслав кинул взгляд на бескрайнюю степь, полную ничейной земли — согласился. И долевую грамоту сказал пока не закрывать: Сэдди наверняка по городу слух пустил, что Волчий Ручей набирает стражу. До крепких морозов, которые закроют тракт, ктонибудь обязательно явится.

Атаман как в воду глядел. Через пять дней Спарк сторожил на северо-восточной вышке, а на юго-западной в то же время мерз Таберг. Всадника оба заметили одновременно. Таберг заливисто свистнул. Большая часть обитателей форта возилась под средним зданием, в подвале которого Ингольм замыслил глубокий колодец. На свист часового выскочили Неслав с Даленом. Пока они поднимались, всадник доскакал до самого холма, спешился. Вынул из седельной сумки стальной костыль с кольцом, попробовал каблуком забить его в землю — мерзлый грунт не поддался. Тогда пришелец кинул поводья на тропинку, прикатил ближний валун и попробовал придавить им.

— Надо там коновязи сделать, — пробормотал Неслав. Гость тем временем развел в стороны пустые руки и направился к воротам, медленно шагая по крутому въезду. Неслав кивнул Далену, тот ссыпался по ступеням, вызвал из подвала Арьена с Остромовом. Арьен отворил тяжелую калитку. Крепкий высокий парень без боязни ступил в немощеный двор. Аккуратно, мелким кошачьим шагом, обошел лужицу. Тут Спарк вспомнил, что надо наблюдать за округой, и уже не видел, как Неслав разговаривал с вновь прибывшим. Вечером, после смены, Спарк узнал, что гостя звать Ратин, и что меч на боку тот таскает с совершеннолетия. Неслав после пробного боя ушел в восхищении и тревоге: на мечах пришелец, пожалуй, был лучше любого ватажника. Ратин сказал, что ему приходилось раньше служить в замках, и потому-то он захотел наняться именно в Волчий Ручей. Но и проводка караванов тоже его не пугает. Ингольм, Ульф и Таберг, осмотрев гостя, полезли чесать затылки. Ратин, конечно, был знатный боец, и отличный наездник. Он не просто мог словом или жестом успокоить коня, как тот же Ярмат. Гость прекрасно умел поставить коня на дыбы, чтобы усилить удар меча. Умел завертеть жеребца в «серый ветер», когда лошадь переступает на задних ногах, молотя врага передними. Мог заставить коня прыгнуть вбок; мог внезапно остановить, и при этом не вылететь из седла; даже на пробу проехал задом половину перестрела. Причем конь у него был собственный. Ратин прибыл наниматься на могучем пятилетнем жеребце вороной масти. А не «пешком с вилами», как Спарк написал в долевой грамоте про Некста и Огера. Словом, несмотря на молодость, Ратин был мастер глубокой выучки. Но именно это напугало Неслава: не вздумает ли лучший боец перетянуть власть в ватаге на себя?

— Не думаю, — первым отозвался Сэдди, когда атаман поделился своей заботой. — Если б он чего умыслил, то свои умения показывал бы в последнюю очередь. И потом, по грамоте ты главный. А за нарушение уговора сам знаешь, что бывает.

Вслед за Салехом кивками и междометиями согласились все остальные.

— Ну, так тому и быть! — решил, наконец, Неслав. — Спарк, вноси его в грамоту, да и закрывай ее, пожалуй. Таберг с вышки сегодня видел буран на юге. Значит, по Тракту до весны никто не двинется. Завтра поутру грамоту приноси в общий зал, все подпишем.

— Кстати, сколько нас? — спросил Салех. Спарк пробежал список непривычных, ломких на языке, имен: Неслав, Арьен, Сэдди, Ульф, Таберг, Ингольм, Ярмат, Остромов, Рикард, Крейн, Хлопи, Парай, Некст, Огер, Кони, Йолль, Ратин… Вместе с ним самим — восемнадцать. Или, по-здешнему, две восьмерки и два. Хватит ли еды в подвалах? Заготавливали хоть и с запасом, а собралось уже довольно много людей.

* * *

— Много людей. Такого крупного поселения тут еще не бывало. — Глант плотнее запахнулся в хауто, и глубже надвинул пасть-капюшон. Спарк поежился, сильнее прижался спиной к бугристому стволу. Здесь, на опушке леса, ветер был лишь чуть-чуть слабее чем в поле. Звездочет продолжил:

— Охотники и лесорубы живут артелями, по восемь-шестнадцать человек. От них беспокойства почти не бывает. А твой Волчий Ручей, если удержится хотя бы год — вокруг построятся один-два постоялых двора, к ним, конечно же, хозяева потянутся, чтоб сеять и коней выпасать — места очень благодатные.

— Что ж раньше никто не позарился? — скривил замерзшие губы Спарк.

— Опасались. Нас опасались, да и сами себя люди всегда боятся. Отчего, думаешь, на севере, в Степне, нападения не очень частые? Там все застроено плотно. Одно подворье пока возьмешь, со всей округи соседи сбегутся, и отходить будет некуда. Забьют оглоблями прямо на пожарище. Здесь же… Опасно, Спарк! Пока люди нас боятся, еще туда-сюда. Осмелеют — только держись. Тебе надо хотя бы полусотню. А вообще, сам понимаешь, силы много не бывает.

Спарк потер ладони, и вновь упрятал их в одежду:

— Нечем кормить. Негде селить. На постройку Ручья все золото ушло. Как Тракт откроется, проведем еще пару обозов — тогда расширимся.

— Во! — дед выставил из рукава крепкий коричневый палец. — Охотники и лесорубы думают не про то, как тут жить. Они думают: хватануть и ноги унести. А Волчий Ручей пойдет в рост. Нер тогда правильно сказал: надо договариваться. Сразу делить людей и Тэмр.

Спарк вздохнул. Здорово, когда можно поделить спорную вещь вот так спокойно, без криков и ругани, как сейчас с Глантом.

— Добро! — выговорив это, Игнат сразу почувствовал себя тороватым купцом, снаряжающим лодьи за море Варяжское. Потупился: теперь на Земле его сверстники, наверное, крутят собственный бизнес, (уж Сергей-то наверняка!) растут карьерой (это, скорее, Гришка: его исполнительность умиляла всех преподавателей)… да просто живут (ну, Николай опять с новой девчонкой…). А он тут с дикими зверями делит голую степь на сферы влияния. Спарк вдруг осознал, что волнуется прежде всего о здешних делах. Хватит ли зерна до весны? Как поладит Ратин с Неславом? Где взять еще людей? Куда их поселить? Как управлять большим отрядом?

Глант терпеливо ждал продолжения. Вспомнив о собеседнике, парень неловко потер застывающие ладони, переступил с ноги на ногу. Наконец, предложил:

— Давай встретимся на этом месте через три дня на четвертый, считая сегодняшний день, как первый. Я поговорю с ватагой, ты со стаей. Насколько мне кажется, выгоды от нашего поселения вам должно быть больше, а не меньше. Помнишь, волки на прошлом собрании сказали: больше людей в степи, больше добычи?

Волчий пастух кивнул. Повернулся, собираясь уходить, но потом обернулся к проводнику:

— Спарк!

— А?

— Почему Волчий Ручей? У вас же там рядом озеро, а где ручей?

В этот раз холод улыбку не испортил. Спарк махнул рукой на юго-запад:

— Недалеко в чаще есть ложбина, по ней протекает ручей. Очень чистый. Потом уходит к югу, мы до конца его не добрались. Ну, а почему волчий… сам понимаешь, если стая Тэмр простудится, чихать придется всему Тракту.

Глант еще раз склонил пасть-капюшон, махнул рукой на прощание. Повернулся спиной, отчего снова стал выглядеть волком на задних лапах. Ступил несколько шагов, и пропал в заиндевевшем подлеске. Спарк, тоже одетый в хауто, и так же похожий на оборотня, пошагал по своему следу обратно в поле, где невозмутимый Арьен ждал его с лошадьми. Ехать до хутора было недалеко, но снег уже выпал всерьез. Кони переступали шагом, недовольным ржанием отмечая каждую рытвину. Погода держалась ясная — иначе Спарк вовсе за ворота бы не вылез. С метелью шутки плохи. Потянешь ногу, или конь захромает, или заблудишься — и конец. Найдут весной, в двух шагах от Тракта… то-то обидно будет.

Но сегодня день выдался до того хорош, что Ульф и Крейн даже запросились на охоту. Неслав нехотя согласился: каша из лежалого зерна всем надоела, дичь пришлась бы как раз к месту. Стрелки радостно достали лыжи, смазали их звериным жиром, и убежали. Ватажники, свободные от караулов и работ по кухне, понемногу вылезли за стены. Атаман не препятствовал, но запретил ходить поодиночке. Ярмат, Некст и Огер ушли с пешней и сетью на озеро. Спарк же попросил Арьена проводить его на край леса, где они с Глантом уговорились оставлять друг другу сообщения. Вышло удачно: Глант тоже проверял почту. Вместо обмена записками состоялся целый разговор. Возвращаясь, проводник еще раз обдумал свою линию для будущих переговоров со стаей. И внезапно поймал себя на том, что ему все это нравится.

Именно так! Нравится прикидывать ходы здешней нехитрой дипломатии; нравится обсуждать с Неславом и Ингольмом новый колодец, а потом с Арьеном и Остромовом ворочать для него же толстые бревна. Наполняться радостью по самую макушку, видя, как мир изменяется в ту сторону, в которую хочешь. Все-таки за первый год он поставил на уши Академию Магов. Во второй год — выстроил Волчий Ручей. Ну да, Неслав набрал людей, Неслав вожак на походе, Неслав управляющий в доме, и Спарк ему подчиняется… Но ведь Спарк подал саму идею водить караваны. Замысел построить хутор посреди Тракта — тоже его! Дома, на Земле, он бы за два года только окончил институт и обивал бы пороги всяких проектных контор: возьми-ите меня на работу… «Ум типовой, один килограмм»… Спарк почувствовал какую-то неверную ноту в своем рассуждении, но тут лошади подошли к въезду. Пришлось спешиться: подъем к воротам нарочно сделали неудобный для всадника. Из ворот вышел Неслав. Помог завести коней, расседлать, подал щетку. Чистить Спарк уже немного научился, да и коня ему нарочно назначили спокойного. Атаман, не чинясь, принялся выгребать и менять подстилку. Некоторое время в конюшне царил мир и покой, не возмущаемый даже ядреным конским запахом. «Так бы и жить на Волчьем Ручье, зачем вообще обратно рваться?» — пискнул внутренний голос. Прежде, чем Спарк успел осмыслить ответ, заговорил Неслав:

— Думаю, Сэдди широко раззвонил о нас в ГадГороде. Опять же, артель плотников оттуда. Припасы, кирпич, стекло мы у них купили во множестве. А в ЛаакХааре купили кованые изделия. Как там разбойники, не знаю. От мелкой шайки отобьемся. Тем более, Ингольм скоро свой колодец докопает до водяной жилы — тогда нас и осадой не взять. Но, ежели за нас примется городская стража, еще и двух городов разом… Тут — кто его знает?

Арьен и Спарк разом вздохнули. Говорить было нечего.

* * *

— Нечего зря копаться в росписях! Не могло туда попасть то, чего до сих пор не было в мире явном! — Дед Рапонт стукнул костяшками пальцев по толстой обложке фолианта и недовольно отпихнул его на середину стола, к нагромождению графинов и поставцов.

— Ул-летел, сука поднебесная!

— Чего?

Айр Бласт смущенно вытаскивал руку из оконного переплета:

— Ворон, тварь! Клювом через решетку так долбанул, аж по сию пору болит…

— Бороду расти, родич! — Айр Болл своего не упустил. — Будешь перед важным делом бороду оглаживать, а не девок, на стенах нарисованных. Никакой ворон не клюнет… Что — застрял?

Четвертники прыснули. Посадник, как старший по возрасту и должности, крепился дольше всех. Зато, когда прорвало, расхохотался гулко и весело:

— Вот вредоносный человек! Теперь что ж, кузнеца звать, кованый узор пилить?

Младший четвертник, покрасневший от стыда и натуги, выдернул, наконец, запястье из окна, оставив на решетке клочки щегольской коричневой одежды.

— Так значит, в росписях об этом хуторе ничего нет. Возник из ничего, ровно сказочный мост… Пол Ковник вернулся к столу, задумчиво развернул «Чертеж ГадГорода и к нему прилежащих четвертных земель».

— Его и на чертеже не может быть, — пояснил Корней Тиреннолл. — Степна дальше всех заходит на восток. Но на юг — вот здесь, по реке мы еще иногда ездим. Джейгака бьем, как жир нагуляет. А южнее реки — Тракт. Там уже никто никаких поселений сотни лет не ставит. Опасно. Осенью — и то от зверья не отобьешься. А уж зимой, как голодные стаи выходят овец резать… Не могу даже представить, чтобы кто-нибудь без колдовства осмелился там жить.

— Надо послать кого-нибудь на дознание, — веско предложил посадник, и все согласно склонили головы.

— Снег сойдет, земля просохнет… С обозом мимохожим, — пробормотал Рапонт.

Айр Бласт кривясь, растирал пострадавшую руку. Но все же выговорил:

— Колдун он там, или не колдун, а хорошо бы его под Город взять. Все ж таки Тракт — наш единственный путь на юг.

Тиреннолл открыл рот возразить, но Пол его опередил:

— На юг наш путь — река Лесная. Она сквозь весь этот громадный лес свободно льется, и нам только водой безопасный ход до самого города Ключ!

Посадник стукнул уже ладонью по столу:

— Хватит спорить, ровно малолетки! На юг по Лесной — это мы к Хрустальному морю попадаем. А на юг по Тракту — к Грозовым Горам и тамошнему железу. Хоть Финтьен и лучшее железо дает, но далеко возить, и накладно. А железо сбываем на север, на хлебные равнины, к соседу нашему, князюшке… — Рапонт прожевал неприятное слово, опамятовался и продолжил спокойней:

— Что я тут буду напоминать вам, что всякий малец знает на улицах! Еще раз впустую сцепитесь, пеня два бобра с каждого… Черкани там! — посадник властно махнул рукой писарю.

Айр Болл прокашлялся:

— Вот еще что. Легко поссориться с Волчьим Ручьем. А дальше? Ну, пусть ихний атаман знает какое слово от волков, ну пусть там у них заклятье есть… Выгодно ж нам, что Тракт открыт на самую сухую пору. До сего времени только грязью ездили. То и повозниками убыток; и кони костоеду всякий раз подхватят; и нескорый оборот: обозы аж к снегу возвращаются. Нынче первая осень, как никого на Тракте морозом не прихватило. И вот это все порушить? Пошлем войско на них, станут примучивать — ну, как сожгут крепость или что они там понастроили? Плотников ты опросил, Корней? Что у них там за хоромы?

— Говорят, как обычный хутор, только вышки под навесами, да стены с верхним боем, да стоит крепко: на верхушке холма. А воду возили из озерка неподалеку, так можно осадой взять, если вдруг что…

— А поручишься, что сами крепость не спалят из гордости? «Если вдруг что!» — передразнил угрюмый Айр Бласт. — Посадник дело говорит, надо сперва на разведку послать толкового парня, хорошего бойца, чтоб те сами зазвали его в ватагу. Караваны охранять. Уж если нашелся смельчак, чтоб городок поставить, так и разбойники скоро на Тракте будут, помяни мое слово!

* * *

Слова Айр Бласта никто на Волчьем Ручье услыхать не мог. Но в их справедливости хуторяне убедились быстро. Сразу после открытия Тракта произошло нападение бандитов на караван. То самое, которое Глант пересказывал на самом первом совете Спарка со Стаей. В городе его восприняли без удивления. Скорее, злорадно: ах, вы вековые установления нарушать? Так вот вам и волки! Только Пол Ковник долго чесал затылок. Восемь лет назад он пошел на немалый расход, и кроме обычной уличной стражи, завел в своей четверти тайную, розыскную. Теперь тайницкие донесли, что часть товаров из погибшего каравана недавно появилась на рынке Косака.

Косак был малым поселением к юговостоку от ГадГорода, немного в стороне от Тракта, на главном притоке реки Лесной. От Косака начинался речной путь к Хрустальному морю. Некоторое время — пока река была тихой и безопасной — Косак торговал чуть ли не шире соседа. А как прогремела Война Берегов, да потом памятные дождливые года — путь сразу стал куда опаснее. Косак захирел, и теперь поневоле довольствовался ролью младшего товарища. До сих пор городишко вел себя тише воды, ниже травы… охотно принимая всех, кому в ГадГороде не нашлось места. И столь же охотно скупая краденое: по реке плавают мало, а жить на что-то надо. Ковник потому и пролез в начальство, что на всяком собрании своей четверти повторял: удавить Косак! Разбойник — половина горя, как некуда станет сбывать награбленное, так и грабить станет невыгодно. Только тогда купец на тракте вздохнет с облегчением.

Все так, но волки-то до сих пор не торговали из-под полы взятыми товарами. Либо звери научились считать золото, либо… либо злосчастный обоз разграбили вовсе не волки. Таким извилистым путем Ковник пришел к выводам Гланта. Но что теперь делать с выводами, четвертник не знал. У него-то не было под рукой трех сотен серых бойцов. ГадГород не повелевал степью. Даже знал о ней — и то очень мало. Возможно, выборный от Степны, Корней Тиреннолл, знал больше. И четверть его граничит со степью, и сам он из ЛаакХаара… То-то и оно, что из ЛаакХаара! Идти на поклон к сопернику по торговле? Уж лучше сразу сложить с себя должность: Горки такого не простят. Объединиться с кем другим из Ратуши? Ни «мокрой четверти», ни Солянке до востока дела нет. Там каждому свои сверчки в уши жужжат… Так ничего и не придумав, Ковник решил отложить дело до первых новостей от засланного в Волчий Ручей разведчика.

Миновала зима. Весной Неслав опять появился в ГадГороде. Розыскная стража его приметила, но останавливать не стала: не велели. Атаман спокойно подрядился к очередному купцу, и обычным порядком повел телеги на юг. Через три октаго явился с обратным караваном, и в тот же день ушел снова: желающих ехать по сухому всегда хватало. Правда, летом везти в ЛаакХаар особо нечего, урожайто еще не собран, а рудокопам нужнее всего хлеб. А хлеб соберут, Тракт закрыт… Был закрыт: пришла осень, а неславовы ватажники все также мотались туда-обратно с обозами. Словно страшная Охота, столетиями наводившая ужас на Тракт, развеялась дымом. Глядя на него, Мечная улица решила и себе подзашибить деньгу: по городу ходили слухи, что Неслав разбогател немеряно, требуя пятнадцатую, двенадцатую, иногда даже десятую долю. Но городскому ополчению не повезло: только снарядили они свой караван вслед за Неславом, как пять дней спустя на хромой запаленной лошаденке прискакал единственный из него уцелевший. Был не так перепуган, как изумлен: стража все сделала должным образом: лишь заметив волков, выхватила мечи… доблестно сражалась… но зверья оказалось не в подъем. Сотник успел отправить троих гонцов. Вот, один из них добрался живым.

Купечество почесало затылки, потеребило бороды — и пошло нанимать Неслава. А тот упорно не брал больше шестнадцати телег сразу: большой-де караван спрятать труднее… и знай себе, заламывал цену. К исходу Охоты Неслав и его парни заработали столько, что решили даже часть схоронить на черный день.

Торжественный день закапывания клада выдался хмурым и дождливым — точь-в-точь, как день выбора места для крепости. Только на этот раз восьмерка конных не моталась в промозглой степи, а нырнула в лес, где скоро пришлось спешиться. Вели Ульф и Таберг, замыкал сам Неслав. С мешками на плечах пыхтели Спарк, Остромов и Огер. Еще двое — Арьен с Ингольмом — хрустя и ругаясь, прокладывали ложный след, старательно выдавая его за наспех потертый настоящий. Они взяли всех лошадей, повернули совсем в другую сторону, и скоро Спарк перестал их слышать.

Спарк был уже не тот, что в первый день. За два года лишний жир с него стек неведомо куда, кожа обветрилась, тело привыкло и к холоду, и к парной духоте. Парень не нарастил особенных мускулов, но мешок со звонкой монетой нес не меньший, чем здоровяк Остромов. И не просто нес: имел даже время и желание смотреть по сторонам.

А посмотреть очень скоро стало на что. Быстро миновали опушку, поросшую кленами, березами и молодыми дубами, устланную их опавшей листвой. Чуть дольше шли по светлолесью: высокий кустарник, с котого Время Теней и Туманов уже оборвало листья, и уложило под ноги, тщательно укутав предательские ямки, узлы корней, опавшие ветки. Из кустарника возносились могучие деревья, стройные, как мачтовая сосна, но покрытые густейшей, даже сейчас темно-зеленой, шубой, подобно кипарисам или лаврам. Спарк долго напрягал память: он же читал об этих деревьях несколько зим назад, в «Хрониках», когда жил под Седой Вершиной — но так и не вспомнил их правильного имени. Ватажники называли зеленых богатырей «абисмо». Именно из них сложили крепкие стены Волчьего Ручья. Спарк вспомнил запах древесины абисмо: среднее между грецким орехом и калганом. Вспомнил, как на вырубке, повалив, наконец, очередной ствол, обрубали самые тонкие, сеголетние ветки. Заостряли концы обрубков, и втыкали прутья в свежий пень — частоколом, между древесиной и лубом, в ту узкую полоску, которая вечно растет, добавляя годовые кольца. Глупо мощным корням пропадать зря. Вот и прививают на срубленное дерево его же верхушку. Спарк хотел бы глянуть — принялась ли хоть какая-нибудь из прошлогодних прививок. Но вырубка пока что оставалась далеко слева. Место для клада охотники отыскали гораздо севернее, и теперь уверенно шагали прямо к нему. За полесовщиками ритмично сопели три носильщика с мешками. Позади шел Неслав. Он отставал все больше: то и дело прислушивался, высматривал, не увязался ли за ними какой любопытный гость.

Примерно через полчаса лес вокруг потемнел. В просветах крон замелькали темные пятна, наконец, слившиеся в сплошной полог. Спарк пролетал над лесом верхом на грифоне. Видел живой океан в осеннем золоте, с верхних площадок Башен Пути. Несколько раз даже ночевал на полянах — там, далеко к западу, в сердце Излучины. Но в настоящей зеленой бездне, «верда сенбордо», оказался первый раз. Пасмурный день стал еще темнее — однако на душе, вопреки обыкновению, воцарилось странное спокойствие, точнее всего сравнимое с ожиданием важного события или боя. Все показалось вдруг решенным и известным, простым, насквозь очевидным и легким. Нужно было только идти и выполнять замысел. Шагать стало нетрудно и радостно. Спарк повернул голову: на месте ли добыча? Тяжелый мешок не исчез, однако спина распрямлялась с каждым шагом. Ветер продолжал свирепствовать где-то позади — в степи и предлесье. А здесь — над головой и вокруг, сколько хватало взгляда — в неизменном ритме, спокойно и вечно шелестели неимоверно громадные деревья, настолько же превышавшие абисмо, насколько трехвековая ель превышает малиновый куст.

Сквозь сгустившийся зеленый сумрак Спарк разобрал, как Ульф с Табергом становятся на колени, быстро кланяются, касаясь лбом неохватного ствола у самой земли. Подойдя к тому же месту, он сбросил мешок на черный мох. Вспомнил ущелье Минча, синее небо в черных скалах… Тут было иначе, но присутствие Висенны ощущалось не менее ясно. Спарк поклонился, отошел, вновь закинул мешок на спину. Повернул голову к ведущим: куда теперь?

Ульф молча указал влево, и носильщики свернули в незаметную до сих пор ложбинку. По дну ямки протекал маленький ручеек, совсем не похожий на звонкий нахальный Волчий.

— Здесь можно говорить, только негромко, — предупредил Таберг.

Остромов скинул звякнувший мешок, несколько раз махнул руками, расправил плечи. Огер поставил ношу у самой воды, опустился на колени. Сложил ладони ковшиком, зачерпнул воду, умылся. Потом просто опустил лицо в ручей и пил долго — успел подойти отставший Неслав. Ульф размотал веревку на связке лопат. Спарк положил мешок поодаль, с удовольствием вытянулся на толстом моховом ковре. Разлеживаться на холодной земле проводник не собирался: осень уже перешла за половину. Но вытянуть ноги и распрямить натруженную спину было очень приятно. Глядя, как растворяются во мгле лесовики, Спарк понял, отчего те одеваются в темно-зеленое и коричнево-бурое: вокруг все состояло только из этих цветов.

Некоторое время ватажники отдыхали. Наконец, Неслав поднялся и взмахом руки указал место в склоне овражка, под стволом гигантского дерева. Ствол был так широк, что воспринимался черной бугристой стеной, зданием неведомой работы, башней великанской кладки. Спарк измерил диаметр: примерно двадцать его шагов, по три четверти метра. Пятнадцать метров, получается? Хорошо, что Ингольм не велел рубить такое. Хотя, Ингольм как раз и не велел бы. Не из-за трудности предприятия — а просто такое дерево нельзя воспринимать источником дров, строительных кряжей, или заготовок для посуды. Сколько же тысяч лет оно здесь стоит? И вокруг ни подлеска, ни подроста — одни уходящие в густо-зеленый потолок колонны да вечный полумрак… вот только нет почему-то ни угнетения, ни страха, как должно быть в столь бессветном месте. Здесь остановится даже лесной пожар: прочие деревья перед этим — спички. Спичкой исполинов не поджечь. А больше тут гореть нечему.

Спарк взял свою лопату, встряхнул руками — вгрызся в склон крайним слева. Посреди копал Остромов, справа орудовали Неслав и Огер. Охотники стояли на страже — где-то поодаль, неразличимые в бурой мгле. Проводник подумал: в ватаге сошлись очень разные люди. От молчаливоспокойных до нахальных и утомительных. От опытных одиночек до тех, которые раньше полагались на чужую заботу и обслугу, и теперь с трудом привыкали содержать в порядке хотя бы собственную клетушку. Но и Неслав в первой вербовке, и Сэдди в ту осень, когда строили Волчий Ручей, отобрали только таких людей, которым не нужно было много объяснять. Например, никто не спорил, когда Ингольм приказал выкопать и пересадить все деревца вокруг форта — а мог бы попросту вырубить или выжечь, создавая защитную полосу. Так всегда делалось при постройке крепостей, и никто бы не возразил — на Земле. Здесь, у Висенны, все выглядело чуточку, неуловимо — но иначе. Поведение каждого диктовалось не добротой, которую, по желанию, можно проявить или нет — а четким пониманием взаимной зависимости всех от всех. Спарку на миг представилась сеть зеленых ниточек, соединяющая стволы гигантов, шестерых ватажников, пролетающую высоко неведомую и невидимую птицу… Понимание взаимосвязи выглядело не книжным, не заученным — выстраданным. Как будто все хоть раз пробовали нарушить вечный закон… и каждому пришлось пожалеть.

Скоро лопаты стукнулись о корни дерева-дома. Землекопы прошли еще чуть в глубину, потом свернули правее, под широкий, почти прямоугольный отросток. Здесь, под защитой от капающей сверху влаги, разместили все три мешка. Зарыли и утоптали яму. Спарк с Остромовом нарезали черного мха, укутали потревоженный склон. Еще передохнули, поели вяленого мяса, вдоволь напились воды — чистой и прозрачной до невидимости.

Возвращались другой дорогой, южнее, через ту самую вырубку, где год назад брали бревна. Спарк с удовольствием погладил прижившиеся ветки, и грустно вздохнул над парой неудачных, умерших навсегда, деревьев. Неслав сдержанно улыбнулся. Ульф и Таберг обрадовались: если деревья живут, Лес на них не в обиде. Зверь не откочует в другие места, можно не бояться, что на ночлеге придавит упавшей веткой или выворотнем… Огер и Остромов непонимающе хлопали глазами, однако вежливо промолчали. За вырубкой пошли другие деревья: сами по себе не такие уж маленькие, но после памятных исполинов — почти игрушечные. Березы, клены, редкие рябины, дубы — чуть почаще, и все равно негусто — точьвточь, как на Земле. Вот кончилась и опушка. После лесного полумрака степь резанула по глазам светом, а по телам холодным ветром.

Пока ватажники привыкали, слева, с ближайшего холма, к ним помчался табун лошадей, которых подгоняли Ингольм и Арьен. Их дело кончилось намного раньше, чем главный отряд даже добрался до безымянного ручья. Проложив ложный след, кузнец и воин вернулись к оставленному табуну, отогнали его на курган, где и дождались возвращения остальных.

Шестерка кладокопателей разобралась по седлам. Кони сперва взяли рысью, но никто не захотел трудить усталые спины. Скоро все понеслись галопом, и совсем уже скоро проводник увидел холм, и на его вершине черную нахлобучку — хутор Волчий Ручей.

* * *

Волчий Ручей показался сразу после обеденного часа. С каждым пройденным перестрелом Спарк словно бы выплывал из воспоминаний. Три года назад он впервые появился в степи. Два года назад — вернулся в Пустоземье и провел первый обоз. Прошлой осенью — закапывал свой первый клад. Вот только всплывало это все не порядку, а как попало… Наконец, нынешняя осень, третья по счету, если с открытия Тракта… Купец — тот же Берт Этаван, что и в самый первый раз.

Только Тракт уже не тот. Посреди длинного безлюдного пути вырос жилой островок. На холме крепостца, под холмом один постоялый двор, и два крестьянских. И вот еще какие-то три семьи пришли, избушки ставят.

Купеческие фургоны повернули к огороженному выгону. Охранники каравана попрыгали с телег, нестройной цепочкой потянулись наверх, ко входу в форт. Ратин выглянул с галереи, крикнул:

— Та-абе-ерг! Здо-оро-ово-о!

Стрелок в ответ вяло махнул рукой. Снизу, от гостиницы долетел зычный рев Этавана: купец требовал сена, воды, комнат и полотенец. Уставшая ватага втекла в ворота, и шум каравана остался за стенами. Скоро оружие лежало на лавке, а люди умывались в большом долбленом корыте. Спарк который раз подумал, не завести ли душ. Пожалуй, Ингольм бы сумел. Водоподъемник, по крайней мере, у него получился точно такой, как было задумано. Спарк улыбнулся. Колодец они старательно рыли до подножия холма. Раскрепляли короткими бревнами, чем глубже — тем толще. Лестниц сделали аж четыре — по всем сторонам сруба. Возились всю зиму: даже в бесснежье земля промерзает только на несколько метров, ниже ее вполне можно копать. Сверху-то, над колодцем, было отапливаемое здание, а не голая степь. Так что жечь костры для оттаивания земли не пришлось. Колодец довели до пласта, питавшего озеро. Ингольм даже привозного кирпича на дно отжалел: не так скоро заилится. А заилится, так чистить будет проще. Ну, а после того, как раскопали шахту, глубиной мало уступающую минскому метро, сделать из нее подземный ход на дальний склон показалось вообще ребячьей забавой.

Вдохновясь успехом, Спарк предложил сделать «горячий» водоподъемник. Печки приходилось топить сутками напролет, что и натолкнуло его на мысль. Конструкцию Игнат позаимствовал у своего соседа по даче. В соседском исполнении водоподъемник был обычной двухсотлитровой бочкой из-под солярки, завареной наглухо. Впрочем, не совсем наглухо: имелись еще два патрубка с кранами. К нижнему присоединялся шланг, который сосед просто кидал с обрыва в речку. Кран закрывался. Второй патрубок смотрел в небо, и на нем кран поначалу открывали. Потом под бочкой разводили огонь. Нагретый воздух весело свистал через открытый кран, послушно увеличиваясь в объеме. Подождав так с полчаса, сосед гасил огонь, резко закрывал верхний кран, и отворачивал нижний. Остывая, воздух в бочке сжимался. Но, поскольку часть его при нагревании улетучилась, давление в бочке становилось ниже атмосферного. И атмосфера послушно заполняла освободившееся место, вдавливая туда воду из реки — через шланг и нижний кран. Система требовала времени, дров, чутья и терпения — но работала, освобождая соседа от беготни с ведрами по восьмиметровому склону… Любой электрический насос дал бы ей сто очков форы — но в поселке первый сезон вообще электричества не было, да и потом часто случались перебои.

Доказать Ингольму жизнеспособность подъемника было непросто. Пришлось пожертвовать оловяной кружкой, из которой сделали модель. Вместо шланга Ульф предложил чисто вымытый кровеносный сосуд толщиной с палец — вырезал из добытого зверя. Модель могла только поднимать воду с пола на стол, но ватага пришла в полное изумление. Ингольм загорелся. Железа на большую бочку не хватило. Выпросив у Неслава доспешный запас, кузнец частью сварил, частью склепал узкий цилиндр. Из-за этого цилиндра готовый подъемник выглядел жуткой помесью ракеты с ветряной мельницей. Ветряк приспособили для поочередного открывания нужных кранов. Безветрия в степи никто не помнил, поэтому порча из-за остановки системе не угрожала. Впрочем, истопники все равно проверяли вмазанный в топку цилиндр — как и все печки в доме. Водяной рукав попросту сшили из шкур — Ульф с Табергом за зиму натаскали их достаточно. Сперва вода поднималась невысоко, булькая где-то посередине высоты колодца. Спарк полагал, что не хватает объема нагревательного цилиндра. Выкладывать его из кирпича не следовало: от постоянного расширения-сжатия керамика потрескается куда скорее железа. Но вот, наконец, Ингольм подобрал нужный ритм нагрева-остывания. Из кожаного рукава показались первые капли, а там потекло и струей. За ночь воды набегало достаточно. Устройство пришлось настолько к месту, что «водяную печку» топили даже летом. Ингольм с первых же денег заказал еще лист железа, и переделал котел на самый больший размер, который сумел…

Вспоминать удачу всегда приятно, но памятью сыт не будешь. Рано или поздно приходится жить дальше. Следующим утром караван вновь покатился к югу. Неслав, Сэдди, Арьен, Ингольм, раненый Ярмат и оба стрелка остались в стенах. Вместо Неслава поехал Ратин. Вместо Салеха и прочих — Рикард, Остромов, Крейн, Огер и Несхат. Дальт с Параем ушли охотиться, а Нексту атаман велел пока никуда не ездить: одного новичка в поле достаточно. Тем более, если разбойники так осмелели.

Неслав был бы рад отрядить побольше народу. Но людей-то как раз и не было. В первое же лето ватажники принялись зазывать к себе друзей, знакомых, искать родичей… И все очень удивились, когда званые наотрез отказались. Неслав, поклонившись кому следует подарком, быстро выяснил причину. Еще зимой Ратуша пустила искусно состряпаный слух: якобы, все, нанимающиеся служить на Волчий Ручей, кровью клянутся забыть прежнюю жизнь, присягу, город и род. Как ни объясняли ватажники, что все неправда, как ни уговаривали — добились лишь, что несколько безземельных хлебопашцев робко попросили наделы под Ручьем. Плюнув, Неслав согласился: пусть хотя бы поселок растет.

Проклятый слух сделал свое дело: на Волчий Ручей запросились люди, в самом деле давно позабывшие свой город и род. Наемники, ловцы удачи, готовые дать клятву кому угодно… и запросто нарушить ее в любой момент. Не то, чтобы первые ватажники славились какой-нибудь особенной верностью или благородством. Лекарь, помнится, в первую же ездку с чужим кошельком удрал… Но первые пришли тогда, когда в успехе еще никто не был уверен, и нанимались больше от безысходности, чем ожидая богатой прибыли. И теперь, конечно же, не горели желанием делить с новичками трудно доставшийся форт. Так, пожалуй, на самом деле придется по двое в комнатах жить!

Первое время все деньги уходили на достройку Волчьего Ручья и поддержку дворов тех смелых семейств, что все же поставили дома под холмом. Потом изрядную часть дохода закопали на черный день. Правду говоря, и подумать о будущем особо некогда было. Наконец, этой осенью Неслав уперся: пора расширять ватагу! Ратин, Ингольм и Спарк поддержали атамана, чем убедили всех остальных. Решили начать осенью, но не этой — она уже кончалась — а следующей. За лето еще подкопить денег, все тщательно обдумать: кого искать, как держать в руках своенравных. Где пристроить к форту новые стены, кого выдвинуть десятниками. Ингольм было заикнулся, что за зиму новичков можно было бы поучить и испытать, но сам же себя и опроверг. Если новичок не подойдет, куда его девать? Выгнать зимой на Тракт — все равно, что сразу убить… А не выгонять — жить с ним рядом, да еще и кормить его все время.

Пока Неслав ломал голову над управленческими заковыками, Спарк спокойно спал на той же самой телеге, двигаясь с караваном к югу. Проводника сменять было некому, и ездил он постоянно — от пограничной речушки на севере, до Ледянки на юге.

Доехали за десять дней. Днем проводник отсыпался, ночью шатался вокруг лагеря, настороженно вглядываясь в темноту. Ратин каждый день рассылал конные дозоры вперед и по сторонам. Дозорным строгонастрого запретили подымать оружие на волков, удаляться от каравана дальше прямой видимости… Вообще, запретили делать что бы то ни было, кроме как смотреть и слушать.

Однажды ночью к Спарку явились волки. После стычки на холме, Нер тоже разослал поисковые десятки по всей земле Охоты. Одна из таких десяток вышла прямо на Спарка, уныло слонявшегося вокруг фургонов. Спарк постарался хорошенько расспросить вожака — насколько вообще можно расспросить волка. Проводнику удалось понять, что десятка никого не встретила: ни врагов, ни других обозов. Спарк обрадовался: во-первых, можно не ждать нового боя. Вовторых, если бы даже волки и выследили кого — как бы он обосновал свое знание перед Ратином?

Тут проводник сплюнул, и мысленно обругал себя последними словами. Теперь-то уж все! Вылезло шило из мешка. Бертовы домочадцы не то, чтобы косятся, а прямо-таки шарахаются. Девчонка эта, рыжая, где ни заметит — сразу отворачивается. Если Сэдди с ее стороны какой интерес наблюдал позапрошлой осенью, так теперь уж точно все горшки вдребезги. Чего теперь обосновывать? Ну, полежит тайна месяц-другой. На каждый роток где взять и платок? Рано или поздно кто-нибудь проболтается: «Волчий Ручей с оборотнями дружбу завел! Ату его! Имущество отобрать! Колдуна сжечь!» Тогда уже придется оправдываться не перед купцом… Разве что на самого Этавана положиться: авось удержит своих от лишних слов. Авось? Хутор и семнадцать ватажников на авось подвесить? Не пойдет!

Утром Спарк отозвал купца в сторону и постарался обрисовать поживописнее, что случится, если кто из людей Этавана заикнется в городе о волках. Ну, Волчьему Ручью конец. Понятно, что горожанам не жаль ни людей, ни хоромов с клетушками, ни придорожного холма на семи ветрах. Но не жалко ли им безопасного пути через степь, и проистекающей из того выгоды?

Берт удалился думать, собрав бороду в кулак. В обед он разбудил проводника и выложил свой замысел:

— Что было, не замажешь. Рты не позашиваю. Даже пытаться не стану. Лучше пущу слух, что это не волки были, а ваши же собаки, с хутора. На волков похожи — примесь лесной крови. Вы-де весной собак в лесу привязываете, чтоб от них щенки злей рождались. А все эти куртки ваши из волчьих шкур — для страха. Чтоб боялись вас… Теперь, если кто и услышит про оборотней, сразу подумает: «А, знаю! Это хитрюги с Волчьего Ручья, с ихней псарней под колдунов подделываются…» Намекну, чтоб не болтали, но и особых кар за слова не назначу. А если тайне особого веса не придавать, ее скоро забывают. И то нам всем будет лучшая защита, чем любые строгости.

У проводника прямо камень с души спал. Прав был Глант: купец всегда найдет способ уберечь свою прибыль. Спарк радостно поблагодарил Берта, повернулся на другой бок, и мирно проспал до первой звезды. Ночь в карауле тоже прошла тихо и бестревожно. Даже дождя не случилось.

А на другой день впереди блеснуло светлое лезвие: Ледянка. Холодная серая река собирала родники и потоки Грозовых Гор, кратчайшим путем пробегала степь с востока на запад, долго струилась сквозь зеленый океан — и, наконец, впадала в Лесную неподалеку от Моста Леммингов. Тракт пересекал реку в относительно узком месте, где по обоим берегам имелись удобные для фургонов отлогие спуски. За Ледянкой лес заметно отступал к западу. Тракт, напротив, понемногу забирал к востоку, под Грозовые Горы. Скоро лес уходил за пределы видимости, а Тракт прямо поворачивал встречь солнцу. Тут, на северной окраине Великих Болот, стаи охотились крайне редко, и даже если попадались — проезжие не спешили доставать мечи. Потому и волки нападали нечасто. Что лишь укрепляло мнение: тут-де безопасно, а вот к северу, за Ледянкой — ужас, ужас, ужас!

Для ватаги имело значение только то, что за реку караваны не провожали. Путь укорачивался вдвое, если не больше. До ворот Железного Города дошли единожды: с тем самым первым караваном, который от частого упоминания уже превратился в легенду. Первая проводка убедила купечество, что Неславу можно верить и платить вперед — а ватажники Волчьего Ручья больше не соглашались терять две октаго, таскаясь до самых гор. Обычно ватага прощалась перед паромом, где получала уговоренную плату. Разбивала лагерь, дожидалась первого подходящего каравана с юга, к которому нанималась на обратный путь.

В этот раз от обычая не отошли. Пока искали пригодный паром, подновляли его, спускали на воду, пока выпрягали лошадей, устилали мостками мокрый песок — Берт Этаван передал Спарку мешочек с золотом. Обнял за плечи:

— Здоровья вам и удачи. Да хранят вас боги, что не выдали меня на том кургане… Построились бы вы тут, а? Ведь холм ваш еще миновать можно, хотя и далеко в степь надо залезать. А узость речная со спокойным течением тут одна на всю округу. Я не слыхал, чтобы где-нибудь еще можно было фургонами к воде съехать. А уж переправиться — про то и в песнях не поется.

Спарк вздохнул, убирая деньги. Оно конечно. Место удобное. И воду не пришлось бы таскать. Вот, если бы под холмом протекала река…

Город-мост! Волчий пастух даже содрогнулся: так четко представились ему массивные опоры, цепочка арок от берега до берега… Но как строить? Впрочем, иранские мастера, столетии этак в восьмом, очень даже строили… Игнат вспомнил картинку из учебника. Каменная арка — это кладка по деревянным кружалам, все равно как в опалубке. И народу на такую стройку надо уйма… Даже ГадГород, (волчьи пастухи именовали его Хадхордом, по обычаю, смягчая звуки) несмотря на все свое купечество и богачество… даже на пару с ЛаакХааром — нет, не под силу.

Берт Этаван все еще что-то говорил. Проводник заставил себя оторваться от мечтаний, вслушался.

— Не бойся, — тихо и серьезно шепнул купец, — Мои не станут болтать. Себе не враги… Прощай.

Махнул рукой, и пошел на паром.

Спарк осмотрелся. В обе стороны берега высокие и крутые, въезд только здесь. Ну ладно, мосту важно не берег — кручи выгладить можно — а надежное дно, лучше всего каменистое. Но и песок сойдет, лишь бы ровный да плотный… Парень наскоро прикинул в уме объем опоры, вес камня, площадь и давление под подошвой. Надо же, за столько лет не разучился! И формулу арочного распора не позабыл — хотя применять ни разу не пришлось.

Спарк вернулся к своей котомке, разыскал тонкую пачку жесткой сероватой бумаги. Отделил лист. Поискал, что подстелить — рука привычно нащупала ближайший щит. Вот и костер, отлично… Парень обуглил на огне прутик, и принялся чертить им, обжигая заново всякий раз, когда уголек переставал рисовать.

Если мы хотим мост-город… По здешним меркам, тысяча или две жителей уже вполне себе городок. Может прокормить полусотню солдат. А, учитывая мостовое и повозное с каждого обоза, прокормит и больше… Делаем три больших вытянутых острова… Между островами и берегом — подъемные мосты. Пролет арок — не больше десяти метров… Бетон! Ведь можно применить бетон! Тут известен цемент, в Истоке Ветров маги рассказывали. Арматура не понадобится: арка работает только на сжатие, а сжатие бетон и сам по себе неплохо держит. И без каменщиков можно выкрутиться. Сколотить опалубку, а там ставь кого попало, бетон мешать и укладывать большого ума не требуется… Ага, щебень придется дробить. Тут нету камней… Ерунда, вниз по течению спустим, из Грозовых Гор… Спарк безостановочно и быстро водил углем по бумаге, не замечая, как Ратин над его плечом задумчиво щурится, вглядываясь в рисунок. Наконец, заместитель атамана спросил:

— Тебе щит еще нужен?

Спарк с усилием оторвался от чертежей.

— Бери. Все равно бумага кончилась… — он разложил листы перед собой двумя рядами. Когда успел шесть штук исчеркать?

— Что это?

— Думаю, хорошо бы тут город на мосту поставить… — проводник мечтательно улыбнулся.

Ратин ошеломленно закашлялся, потом спросил:

— Да кто ж его строить будет? И как? Нигде о таком не слышал даже!

Проводник собрал бумаги, осторожно уложил в котомку. Выпрямился, подал Ратину щит:

— Возьми… Может, и никто не будет. По крайней мере, ближайшие сто лет. Но место очень выгодное. Купец прав: Волчий Ручей еще можно стороной обойти, а переправу — нет.

Подошли Остромов с Рикардом — прочие несли караул на прибрежных холмах, заодно высматривая через реку обратный обоз. Остромов глянул непонимающе:

— Что, не заплатили? Драться будем?

Спарк отмахнулся:

— Заплатили! Это ж сам Берт, я его третью осень знаю.

Ватажники успокоенно разошлись. Ратин при этом несколько раз оглядывался, удивленно почесывая затылок, отчего Спарк поначалу чувствовал неловкость. И подумал: а не слишком ли ты резво берешься мир менять? Вон, в Древнем Риме паровую машину могли изобрести. И, возможно, изобрели. Но металл для цилиндров, шатунов, поршней и прочего было добывать намного дороже, чем запрячь сколько-то сотен рабов…

«Почему бы не попробовать?» — возразил Игнат сам себе. — «Те же книги: какую ни возьми, все именно за тем с Земли и бегут в иные миры — хоть параллельные, хоть перпендикулярные, хоть касательные. Могли бы дома свои способности проявить, небось, не бежали бы. При Иване Грозном: дома беда, так сбились в кучу, и айда встречь солнцу, Сибирь воевать…»

И тотчас сообразил: а ведь действительно, заезженная мыслишка, если в каждой книге встречается. Ну сбежал ты удачно, ну погулял на воле…

Дальше-то что?

Проводник вздохнул, не находя ответа. Последний паром величаво пересекал реку. Ледянка холодна во всякое время года… Интересно, почему?

Спарк встряхнулся, решительно хлопнул в ладоши. Как там говорил Глант в самом начале их знакомства? Либо ты веришь в тот мир, где находишься, либо ищи способ проснуться. А если веришь, так и живи сообразно. Влезай в седло и давай шпоры — а не трать силы на пустой спор: из чего та кобыла сделана!

* * *

— Сделано все столь великолепно и тщательно… — Доврефьель покачал на ладони толстую рукопись, — Что просто невозможно не отметить усердие и старание наших достойнейших собратьев… Великий Маг мягко опустил бумаги на стол и замолчал в вежливом ожидании.

Беседа происходила в личных покоях ректора Академии. За овальным столом, выложив локти и лапы на мозаику из разноцветных кусочков дерева, собрались оба Великих Мага, два медведя — огромный Ньонбибилиотекарь, низкий пушистый кастелян Барат-Дая. С кастеляном его верный помощник, черноволосый южанин Мерилаас. Рядом — ежик-предсказатель Дилин, госпожа Вийви, а из учеников присутствовал только Ахен.

Дилин представил язык магии, над которым трудился уже больше двух лет. Глянув, как Великий Доврефьель откладывает пухлую книгу, еж решил еще раз подчеркнуть:

— Что я полагаю в нем главным — ясность выкладок, которая позволяет легко решать споры.

Рыжий Маг добавил:

— Кроме того, еще здорово помогает учить. Теперь мы можем брать учеников, и прямо за зиму… ну, пусть полгода… давать им столько, сколько они в силах съесть. После чего, кто может, пусть идет учиться дальше, а кто не хочет, тем хватит усвоенного.

— А мы не получим так множество кичливых недоучек? — осторожно спросил Барат.

Доврефьель поднял голову, Скор остановил его вежливым жестом:

— Позволь, я объясню. На Берегу Сосен я был бы счастлив иметь десяток таких «недоучек». Дилин создал до того емкий язык, что почти всю нашу магию можно изложить на нем. И объем этого изложения как раз позволит изучить волшебство за те самые полгода. Ты вот назвал их «недоучками», а они, может, и больше смогут, чем сегодняшние выпускники…

Ректор нахмурился. Скорастадир сказал хорошо, но все же не упомянул главного. Пожалуй, пора вмешаться.

— Думаю, что Великий Скорастадир прав… — Доврефьель немного помедлил. Сплел пальцы, продолжил:

— Язык описания магии очень сильно изменит прежде всего наши представления о собственном искусстве. Некоторые вещи больше не являются тем, что мы о них думали. Учеников можно учить за полгода, хотя раньше это казалось невообразимо сложным. А все потому, что Дилин сумел выразить на своем языке именно общие правила, главные законы магии. Если бы он скатился до перечисления всяких советов на разные там случаи, мы бы никогда не всплыли из мелочей. Но язык Дилина, Dilingvo, как я хочу его назвать, применим не только для натаскивания новичков. Первый случай его использования — когда мы отчаянно пытались закинуть Спарка в будущее… помните? Тогда Барат с Мерилаасом, просто записав задачу на Dilingvo, нашли объяснение. Что прекратило целый ряд тяжелых бесполезных опытов…

Скорастадир опустил глаза, вспомнив свои обожженные руки и глупо умерших грифонов. Вийви ободряюще погладила его по плечу — маг даже не заметил. Ведьме пришлось крепко хлопнуть рыжего по шее, чтобы вырвать из тягостных воспоминаний. Тем временем Доврефьель бормотнул заклинание, и на столе перед собранием появился большой лист бумаги. Маги быстро разглядели на нем знакомую каждому карту Леса. Ректор откашлялся, передвинул толстый лист к середине стола. Посерьезнел:

— Теперь я хочу привести собственный пример, который приготовил к сегодняшнему собранию. В языке Дилина есть понятие «связь», когда к одной величине привязывается другая. У него же есть понятие связи с двумя или тремя источниками. Спарк еще когда-то показывал изображение такой зависимости на рисунке, вспоминайте. От одного источника — линия. От двух — поверхность. От трех — тело, некий условный объем. От четырех источников — тот же объем, но движущийся, четвертым источником условно выступает время. Все это хорошо, однако, недостаточно. Ведь мы, как всем известно, работаем с шестью стихиями. И тогда мы с Мерилаасом и Баратом попробовали обозначить на этой карте… разную напряженность Земли, например, разной формой лица…

Жест — карта покрылась слабо светящимися кружками, овалами, даже грушевидными фигурками. Пока собрание ошеломленно моргало, Доврефьель продолжил:

— Силу стихии Воды мы показали видом губ… — и опять прищелкнул пальцами. Внутри кружков появились маленькие синие улыбки, ухмылки, оскалы.

— Воздух будет показан прической, Огонь — выражением глаз. Логос — высотой лба, а Жизнь — толщиной щек. — Говоря все это, ректор проявлял на карте новые детали маленьких лиц. Наконец, карта покрылась смеющимися, хмурыми, худыми, пухлыми, прищуренными, встрепанными, прилизанными, низколобыми, бородатыми, усатыми, бритыми, оскаленными, благостными… сотни видов лиц!

Маги закричали все разом:

— Вот одинаковые головы! Целая окраина!

— Смотри, Сеть прослеживается! — ежик в возбуждении подскочил над столом, да так и остался левитировать, чтобы лучше видеть карту.

Доврефьель пережидал разноголосицу. Маги упоенно водили по карте когтями и указками, отмечая группки лиц с похожими выражениями, сталкиваясь локтями и лбами. Наконец, все насмотрелись и восхищенно повернулись к ректору. Общее мнение радостно высказал Ньонбиблиотекарь:

— Да, это инструмент! Одним взглядом можно оценить. Как мы до сих пор обходились?! Копались в сообщениях, хоть у нас и есть Сеть.

Ректор молча наслаждался триумфом. Высокая магия, не ярмарочные фокусы. Вытянул ладонь над разноликим Лесом:

— Возьмется ли кто из вас сделать по этой карте какое-либо предположение?

Повисла внимательно-напряженная тишина. Маги переглядывались. Наконец, Вийви и Мерилаас с обеих сторон двинули локтями Скорастадира: давай, Великий! Поняв намек, Рыжий Маг осторожно провел пальцем над северо-восточной окраиной:

— Вот тут цепочка одинаковых лиц, уходит вверх. Я знаю точно, это не нить Сети: нити выделяются парой залысин. И к тому же, у нас нет нитей вдоль окраин… А вот тут, прямо от Истока Ветров, еще цепочка похожих лиц… смотрите, губы и глаза… и уходит тоже вот сюда, на север… продолжим линии… они пересекутся вот здесь… стола не хватает. Вий?

Ведьма живо подложила еще один листок, заклинанием придав ему необходимую жесткость. Скорастадир продлил обе линии, и в месте их пересечения поставил светящуюся точку.

— Далеко на север. Очень далеко. — Доврефьель потер подбородок. Спросил:

— Ахен, как там Панталер поживает? Вы у нас нынче самые ловкие — по розыску приключений на свою голову.

Ученик улыбнулся, тряхнул светлыми волосами:

— Хорошо было бы там побывать. По всему выходит: тугой узел Силы. Но уж больно от Леса неблизко. Думаю, я нескоро доберусь туда на одном грифоне… Вот эти встрепанные волосы показывают стихию Воздуха?

Ректор кивнул.

— Белая Река, — печально сказал Ахен. — Против ее течения ни один грифон без посадки не вытянет. А садиться опасаюсь. Ведь неизвестно даже, чьи земли. Вот это, самое ближнее к цели, на обрезе карты — что за поселение?

Маленький лохматый мишка-кастелян скосил глаза и прочел без запинки:

— ГадГород какой-то. Жаль, я те края совсем не знаю. Город хоть большой? Про него есть чтонибудь в «Хрониках»?

* * *

— Хроника твоя, учено выражаясь, тухлая. Так-то, ахтишка.

— Ты, ахтан, рычи, да не охрипни! — задиристый коротышка подскочил с обляпаной пивом лавки.

— Тихо! — вмешался третий, — Пусть ахт продолжает… Люди вокруг, а вы вопите, как свиньи на бойне. Что, не нашли трактира почище?

Широкоплечий бородач оправил черные рукава. Блеснула золотая вышивка. Прогудел спокойно:

— Шабаш, ахтела. Будет пырхать.

За кривоногим тяжелым столом он был четвертым, и последним собеседником. Его соседи по лавке терялись в липком кабацком сумраке. Сидевший напротив коротышка нетерпеливо заерзал:

— Так я все сказал. Обделались мы по самые уши. Вокруг холма вожжались до той поры, пока хуторяне не открыли псарню. А мне верный человек в ЛаакХааре разведал, что нету никаких оборотней. Просто те хуторяне с Волчьего Ручья новую породу собак вывели: лайка с волком пополам. Вот те собаки нас и порвали. Стоило бы нам тому купчишке сразу путь открыть, пусть бы решил, что можно удрать. Мы б его в спину на раз-два… И не тянуть там, не разлеживаться. Не вышел первый приступ, сразу тикать…

— Ладно, Шеф! — мрачно поставил точку бородатый главарь. — Гуляй. Ахтва думать будет. Нас не ищи. Как двинем на этот твой Волчий Ручей, сами тебя найдем…

Шеффер Дальт, икая, отставил кружку. Дармовой ужин — он и за туманом дармовой. Денег мало осталось, когда еще выпадет случай пояс распустить. Осень и зиму его все больше приходится подтягивать. Как тогда удрал от волков… Ну, то есть, говорят, что собак, но уж так похожи! И кинулись ведь молча, не как свора, с гавканьем да звоном… Словом, выжил — и тем свою удачу исчерпал. Хотя, Ильич силен. Глядишь, возьмет на дело какое. Кошельки резать — тут наглости мало, умение нужно. Дальт все больше с луком управлялся. Ну, или с ножом.

Разбойник вышел на зимнюю улицу. Мимо степенно проехал десяток верховых, потом сытые ухоженные кони протащили крытый возок на полозьях. Вот где кошельков! Шеффер снова икнул, потом ошалело помотал головой. А ведь это посольство из ТопТауна. На знамени памятный медведь с алебардой. «Что-то часто они стали тут ездить, сукины дети!» — подумал коротышка, ныряя в знакомый проулок. Осильнело Княжество. ТопТаун подмял и Северную и Южную равнины. Отбросил к западу Финтьен, Хоград и Рохфин, бывшие главными соперниками ГадГорода во времена Дальтова деда. Во времена Дальтова отца, Великий Князь — дядя нынешнего — тоже иногда воевал, но больше возился в собственных пределах, усмиряя и упорядочивая приобретения предков. Княжество разрослось. На равнинах много сеяли хлеба, разводили прекрасных «ветротекучих» лошадей. В городах и поселках хватало умелых рук, способных превратить в украшения любой металл: хоть золото, хоть обычное железо. Вот только самого железа не хватало. Опоздало Княжество к разделу мира. Южную торговлю прочно держал ГадГород. Западные горы не желал уступать Финтьен. На востоке сперва везло: в низких предгорьях отбили Урскун, попробовали поискать месторождения. Но гряда оказалась скудна на земную кровь. Почти все металлы Княжество ввозило с юга — из ЛаакХаара через ГадГород — и с запада, из Финтьена. Пыталось ли Княжество продвигаться на север, в ГадГороде не знали.

Дальт в ранней юности даже подумывал наняться в конницу ТопТауна. Но, с вокняжением теперешнего правителя, замысел свой оставил. «Нынешний князь свиреп, отец его куда тише был,» — думал Дальт. — «Не радуют и деньги, если каждый год война. Что ни теплое время, то знай, подставляй голову. Прошлый год Князь повоевал финтьенцев, нынче летом на востоке кого-то шарпал… К нам бы сюда не полез… Как есть, всю ахтву похватают. Повесят городскую накидку на спину, в руки копье — и айда, клади голову для выгод Ратуши…» Что касалось выгоды, то Шеффер Дальт был согласен рисковать головой только за один ее вид — именно, за свою собственную.

* * *

Собственная выгода тревожила не только разбойника, но и его давешних противников из Волчьего Ручья. Двумя днями позже солнцеворота, когда допели праздничные песни, доели мясо и допили положенные напитки, Неслав опять запечатал погреб с хмельным. Вернулся к себе — тут Ратин позвал атамана вместе со Спарком в свою клетушку. Усадив гостей на единственную лавку, лучший боец ватаги предложил:

— Нам бы пора извлекать из городка большую выгоду, чем просто проводка. Вокруг полно земли. Объявим Волчий Ручей владением по «лисьему праву». Дружину наберем, выучим. Я сам готов ей заниматься и отвечать за нее. Долевую грамоту перепишем, чтобы каждый получал часть доходов от владения в целом, а не только от проводки караванов. Получим право собирать налог с торговцев, трактирщиков. А главное, что слух этот сволочной победим. Так хотя бы народ к нам уже не побоится идти. Ведь порядок набора людей в порубежные владения давно отлажен, и никого не пугает.

Неслав и Спарк переглянулись. «Затягивает меня в здешние дела все глубже…» — подумал Спарк. А Неслав подумал: «Сдается, парень служит кому-то из Ратуши». И взял проводника за рукав:

— Отойдем на пару слов…

Ратин, прекрасно понимая, о чем пойдет речь, вежливо сказал:

— На сколько надо. Я подожду.

Неслав отвел собеседника к себе. Тщательно закрыл дверь. Сдвинул с лавки на пол бумаги:

— Садись! Понял, чего он хочет?

— Подмять нас. Сначала дай ему войско, вроде как обоснованая просьба. Он же не просто рубака, видно, что и внутреннюю службу по крепости знает… А у кого войско, у того и власть.

— Ну, не думает же он, что мы не догадались.

— Значит, он ждет нашего отказа. Тогда он пустит слух, что мы-де не хотим обсуждать новые прибыли, и с этим нас на сходке опрокинет. И тогда ватага точно в его руках.

Неслав хитро прищурился:

— Конечно, мы согласимся. Незачем ссориться с таким знающим человеком. Видно же, что он обучен многому. Спорю на что хочешь: набор и ученье дружины, оборону замков, конскую выездку и тому подобное, Ратин знает от горлышка до донышка. Держать его в руках — способы наверняка есть. Выучка выдает в нем знатного человека из Княжества. Либо — обнищавший род, либо — вообще беглый. Пригрелся в Ратуше, когда дед нынешнего Князя мелкие владения под себя греб. Узнать, кто именно — и мы возьмем его за то самое место, за которое Ратуша его руками хочет взять нас… Знаешь, что? Пусть-ка следующее лето он все время походит с тобой в караванах. Так он не сможет однажды закрыть перед нами ворота крепости, если вдруг что. И людей на свою сторону ему будет труднее склонять в поле, чем тех, которые с тоски воют в четырех стенах.

Спарк кивнул:

— А раз мы договорились между собой, то пойдем к нему и послушаем дальше.

Вернулись к Ратину. Если тот и удивился согласию, то виду не подал. Остаток вечера трое парней спорили, кто первый захочет прибрать Волчий Ручей под державную руку, если хутор объявит себя владением. ЛаакХаар решили сразу исключить: больно уж далеко. Вот если в самом деле построить город-мост на Ледянке, из Железного Города начальники первыми примчатся. А сюда с юга далековато. ГадГород ближе, он первый и будет. Это понятно. Но пошлет ли войска, или иным чем прижмет?

Спарк подумал про Лес, магов из Седой Вершины… Тем бы тоже хватило власти и силы направить в Пустоземье войска и строителей всего Леса. Только — много это или мало? Государство Лес оставалось для Спарка попрежнему загадкой, хотя и прожил он у Висенны уже изрядно, и «Описания земель» читал в свое время, и с волчьими пастухами не раз беседовал об истории Пустоземья.

Неслав же задумался о волках, мир с которыми держался большей частью на Спарке. Такое положение атаман считал неустойчивым: а ну, подрезали бы проводника там, на холме? Или проще: конь попал ногой в заячью норку, всадник кувыркнулся из седла, сломал шею. И опять серое зверье перекроет Тракт?

О чем думал Ратин, осталось неизвестным. Спарк и Неслав тоже не озвучили никаких посторонних размышлений. Говорили только о вероятных поползновениях ГадГорода, и о том, что хуторок мог бы в таком случае предпринять. В конце концов, молодые люди устали спорить. Сошлись на том, что, кто бы ни ставил палки в колеса, а ехать все-таки надо. Дело либо растет, либо чахнет. На месте стоять никак невозможно. Тут Спарк в очередной раз подумал: если некоторые вещи во всех мирах одинаковы, стало быть, все же есть законы тоньше, объемнее и обширнее физических? И самые физические законы есть отражения сил высшего плана в зеркале пространства Римана-Эйнштейна. А если так, то всякий достойный физик должен хорошо изучить именно глубинный этаж Мироздания — как знать, может быть, именно это подарит людям сверхсветовые скорости, антигравитацию, и прочие блага, ожидаемые от развития науки…

Ратин прервал его философские рассуждения:

— Так, значит, и порешим. Грамоту лучше Неслава никто не сделает. Спарк дом начертит, чтобы все поместились. Посчитает, чего надо. Я подберу десятников. А на осень откладывать не стоит. Начинаем сразу, как снег сойдет. Весной.

 

3. Черная весна. (3739)

Говорят, перед смертью человек припоминает все свои дни. Жизнь пестрой лентой проносится перед внутренним взором, вызывая то улыбку, то горькую ухмылку… Ярмат чаще хмурился, чем улыбался. Невеселая у него получилась судьба.

Родился Яр далеко на севере, на равнинах Великого Княжества ТопТаунского. Только от княжеского величия родная деревня Ярмата стоном стонала. Князь воспретил переезды от хозяина к хозяину; велел ловить по дорогам всех, кто без подорожной, а пойманных либо забирали в войско, либо попросту вешали; наконец, приказал переписать дворы и земли — словом, сделал все возможное, чтобы крестьяне, живущие с земли, вечно оставались на своем клочке. Едва лишь уйти стало некуда и невозможно — хозяева перестали бояться, что хлебопашцы разбегутся от излишней строгости. И нажали так, что юшка брызнула.

Ярмат и без нового тягла нелегко жил: зарабатывал свой двор. Небольшой. Зато собственный. По старому обычаю, если кто расчищал неудобье, то половину земли получал в наследуемое владение. Заманчиво. Да только — расчистку словами не опишешь. На родовой земле за день наломаешься, спина не гнется… а и вечер не спасает: идешь к своему неудобью, тянешь топор из-за плеча: здравствуй, пень! Это я, твой последний день… Хотя иные пни за октаго только и обрубишь, до того корни разлаписты. А на корчевку все равно родичей звать. Их же потом отдаривать — чем? И хорошо, у кого лопата железная. Ярмату дед отжалел лишь деревянную, окованную по краю. Не столько копаешь, сколько новые лопасти вытесываешь, да перековываешь. Ярмат и не заметил, как юность свистнула — где там до девок! Будет своя земля, вот тут уж, красавицы, улыбайтесь: хозяин идет, не так себе! Землю можно ведь и вовсе выкупить. Потом, как денег насобираешь…

Пока жил старый владетель, жила и надежда. А его потомки уж больно хорошо освоились с новым указом. Раз подвладному бежать некуда — запрягай его всячески. Жить захочет — выкрутится!

Покрутилось село весну и лето, а к зиме посчитало остатки в амбарах — и дружно воткнулись лопаты в земляные полы. Сын тайком от родителей закапывал жалкую горсть серебра. Отец от детей прятал женины украшения: молодо-зелено, продадут за долги, ну, а потом? И тянули бы голодную зиму чем придется, и пахали бы весной на коровах — но тут дед Ярмата нежданно-негадано отыскал клад. Прятал пять монет, а раскопал двенадцать мечей. И еще кольчугу, пластинчатый доспех (ремешки напрочь сгнили), три ржавых шлема. Железо очень дорого стоило в Княжестве. Даже проданная по весу, находка могла бы прокормить село.

Только дед решил иначе. Раздал оружие самым сильным и ловким, велел чистить ржавчину и смазывать. Ярмат меча брать не хотел: понимал, что деревня против Княжества не выстоит, смешно надеяться. Но слушал его мало кто. Мечи радостно расхватали братья и племянники. Шлемы достались отцу, деду и дяде. Прочие повернули косы на древках. Обтесали, как смогли, оглобли. Обожгли полученные колья в костре. Тут уж Ярмат от своих откалываться не мог. И ночью бросились на владетельский двор волчьей стаей: быстро, бесшумно и безжалостно. Ни живого дыхания не пожалели.

Наутро из города вернулся господский приказчик. Издали разглядел сгоревшую усадьбу, завернул коня — дозорные его не догнали. Стоило бы тотчас и разбежаться по лесам, но в споре зря потеряли время. К вечеру село окружили всадники: выдайте вожака, а не то — сами знаете, что будет! Для пущей угрозы хорунжий приказал сжечь крайний дом — тот самый, который Ярмат только весной, наконец, поставил на своей половине вырубки. «Вот видишь!» — зло сказал отец, — «А ты меча не хотел брать!»

Больше он ничего сказать не успел: конница влетела в деревню, и началась жаркая бессмысленная свалка. И пришлось Ярмату все-таки взять меч — из чьих-то уже остывших ладоней. Тут ему раз в жизни повезло: успел запрыгнуть на оседланного коня и скрыться в ночном лесу. На этом удача кончилась: конь скоро захромал, пришлось вести в поводу. Запасная одежда во вьюках оказалась коротка и тесна; по ней Ярмата опознала дорожная застава. Пришлось прыгать в реку, и опять неудачно: руками долбанулся о корягу. Не сломал, но пальцы на правой долго не гнулись. Хорошо хоть, не головой — но ушел голый и босый. Сидел в придорожных кустах, воя от бессилия.

Заметили его, конечно, мимоезжие купцы. Тотчас схватили, сунули в рабский ошейник и приставили к лошадям. Все бы ничего, да в холопах Ярмат уже нажировался. Надоело. Сбежал, как только дошли до ГадГорода.

Тут его подобрал Ильич — видная шишка в местной воровской жизни. Ошейник снял. Накормил. Думал вытесать из простоватого паренька сильного подручного. Уж, казалось, бы, жизнью обижен досыта — стало быть, и озлоблен. Обогреть, обласкать недорого… Направить злобу в нужную сторону…

И быть бы Ярмату очередным сборщиком рыночной дани, ненавидимым всеми, кроме шлюх. Да только совершенно случайно зашел Ярмат в «Серебрянное брюхо» — Ильич велел ему идти в другой трактир, где собиралось городское ворье, но деревенский парень попросту заплутал в городе и попал на Ковровую улицу.

А в «серебрюшке» Неслав как раз беседовал с Арьеном и Сэдди. Долго Ярмат комкал подаренную вором шапку. Не сгори его хата, может, и поверил бы в доброту Ильича. А так, пока выбирался из Княжества, насмотрелся всякого. Сколь вор ни нагребет, а уважения не украсть. Все равно изгой. Решил Ярмат: лучше уж с ватагой голову подставлять, чем стать всему городу врагом! Но как осмелиться подойти? И ведь не возьмут вчерашнего хлебопашца: разве он меч держать умеет?

Наконец, Ярмат бросил подарок в ноги, и для пущей решимости наступил. Выбрал себе другую жизнь — как сумел. Казалось, начало везти понемногу. Правда, вояка из него не вышел: в первой же стычке руку пропороли. Но зато никто не смотрел исподлобья. И доля была обещана та же, что и всем… И жил на Волчьем Ручье так, как в его родной деревне не жил даже староста — собственную комнату отвели…

Говорят также, что счастье долгим не бывает. Пожил Ярмат, пообтерся, поездил с караванами. А все равно не стал воином. Не почуял, чем обернется простое желание глоток молока попросить. Сунулся Ярмат в дверь одной из трех новых избушек. Схватили его под белы руки, вытащили из-за пояса нож, несколько раз ударили по бокам. Потом подняли и поставили перед чернобородым мужиком, вольготно рассевшимся на лавке. Бородач поковырял ножом в зубах, спросил:

— Не узнаешь?

— Ильич, паскуда?

— Дайте-ка ему еще! Забыл, гниденыш, кто с тебя ошейник снял?

— Перед тем, как коня забить, его тоже из ярма выпрягают… — прохрипел Ярмат.

Разбойники швырнули взятого на белые доски.

— Не попорти вид ему! — распорядился Ильич. — Наши готовы все?

Нож! До ножа бы дотянуться! Вот же он, под лавкой… Да только смотрят наверняка… Сразу не убили, значит, хотят чего-то. Ну, тут догадаться нетрудно…

— Откроешь нам вход в крепость… — Ильич наматывал на толстый палец бороду колечками. Двое его подручных вздернули пленника на ноги и приставили сзади острые спицы. Спица не нож, в складках одежды не так просто заметить. А убивает надежно.

… - Понял?

— Вас слишком мало! — Ярмат выдавил улыбку, — Еще во дворе вас голыми руками передушат!

— Десять восьмерок это ему мало… — проворчал левый бандит. И главарь тотчас ударил его прямо в лоб топориком из-за пояса, зарычал надсадно:

— Урод!!! Ублюдок!! Туманная падаль! Я что, неясно говорил?! Ни одного слова при нем!

Незадачливого грабителя бросили тут же под лавкой. На его место немедля встал другой. Пленника осмотрели: нет ли красных брызг.

— Вино!

На голову и воротник полилось вино. Понятно: поведут, словно бы пьяного. Тут и перекошенная рожа, и глаза шалые — все будет объяснено.

— А то, может, глотни? Напоследок-то? — гыгыкнул правый бандит, — Пей, пока мы добрые!

Главарь приблизил лицо к лицу бывшего крестьянина:

— Поможешь нам — равную долю получишь. Без обмана. Не поможешь — там и останешься, на склоне. А хутор все равно наш. Раз уж ты слышал, сколько нас.

Ярмат содрогнулся всем телом. Десять восьмерок! А в стенах одна полная восьмерка будет ли? Ведь Спарк и Ратин ушли с караваном! Первый весенний караван, открытие пути… Йолль на охоте, Дален с ним тоже.

Пленника повели на улицу, с обеих сторон придерживая под руки. Тут-то и понеслась перед глазами Ярмата вся его неказистая жизнь. Обидно: смерть ведь не лучше будет! Либо своих предать, либо погибнуть дуром, ни разу мечом не махнув в отместку…

Ильич хмуро посмотрел вслед, обернулся внутрь дома:

— Думаешь, не продаст своих?

Показавшийся из полутьмы Шеффер Дальт дернул тонкими губами:

— Зря ты позволил жителей в хатах перебить. За их бы спинами, крепость бы нам сама открыла ворота.

Главарь поморщился:

— У меня не войско. Хотели ахтаны позабавиться — ну так пусть. Мы холм все равно возьмем. Ты же точно указал? Этот у них самый невезучий, верно?

Коротышка кивнул и добавил:

— Как раз ему тогда руку порезали. А тот, который умеет собак натравливать, ушел с караваном.

* * *

Караван неспешно катился по сырой весенней степи. Еще пара октаго — изо всех щелей рванет к небу зелень. Мокрая морось холодна только для людей. Промерзлую землю она, наоборот, согревает. Самая холодная вода теплее самого теплого снега — вот и тают белые пятна… Пять-шесть солнечных деньков — и все, округу не узнать.

Спарк не знал, в какие страшные тиски угодил Ярмат. Зевал от скуки, глядя на пятнистую степь. Думал: «Гроза собирается над Волчьим Ручьем». Видел тучи по всему северному горизонту, вспоминал прошлогодний Месяц Молний: на земле еще снег, а над головой ветвистые огненные деревья, зарево в полнеба…

И все же, хотя Волчий Ручей не боялся ни ветра, ни ливня, Проводник то и дело беспокойно хватался за боевой нож. Наконец, Ратин тоже это заметил. Подошел, спросил:

— Чуешь что нехорошее, Спарк?

Проводник кивнул.

— Дозоры бы разослать, так некого… И кони на мокрой глине только оскальзываться будут… — Атаман потер небритый подбородок. Указал вперед:

— Там тучи, видишь?

— Дорогу наверняка размыло, — опять угрюмо кивнул Спарк.

Ратин пожал плечами. Хотел сказать: «Ничего страшного!» — что-то удержало. Ограничился коротким хмурым замечанием:

— В хутор войдем завтра.

* * *

Завтрашнего дня не будет, думал Ярмат. Вору слово держать или не держать — игрушки. Как повернется. А зачем Ильичу с ним делиться, если убить проще?

Выбор небогат. Либо попросить, чтобы открыли калитку… Предать. Либо… Либо что? Гордо крикнуть? Так не поверят: видно же, что пьян в дугу.

А смерть одна.

Какая могла бы получиться судьба!

Если бы не князь со своим указом. Если бы хоть потом повезло больше. Хотя бы Неслава встретить раньше, чем этого ублюдка бородатого… «Если» да «если»!

Ну, и чего же делать теперь? Вон уже Таберга на башне видно. Если бы ему знак подать! Да какой? И опять же: поверит ли? Подумает: пьяный…

— Пьяный? — Таберг удивленно прищурился.

— Ярмат — пьяный? — насторожился Ульф. — Он же капли в рот не брал…

Стрелки, не сговариваясь, глянули вниз: троица уже топталась перед входом. Ярмата хлопали по щекам, наверное, приводя в чувство.

Таберг наклонил голову. Ульф помчался за Неславом, прыгая через три ступеньки. Оставшийся на вышке полесовщик принялся внимательно осматривать поселок, выискивая признаки близкого штурма. «Могло получиться» — думал он. — «Очень даже могло. Одного из нас взять. Привести, вроде как пьяного. Вот только Ярмат зелена вина в рот не берет. Как и красного. Рассказывал, что зарекся. Только брага, и только по праздникам… А жив он хотя бы там?»

— Живой, собака!.. — правый бандит сильнее прижал спицу, шепнул в ухо:

— Давай, кричи, чтоб открывали!

Ярмат издал невнятное бульканье.

— Смотри, обделается со страху… — вполголоса фыркнул левый. Правый улыбнулся. Сказал громко:

— Эй, на вышке! Тут ваш один немного выпил! Так мы его привели, чтобы не того… Так откройте, что ли?

И обратился уже к Ярмату, встряхнув его за плечи:

— Ну, скажи своим что-нибудь!

Ярмат поднял лицо. И с ужасом увидел, как в сплошной стене появляется щель: кто-то изнутри отворял добротную калитку Волчьего Ручья! Вот показалось лицо: Неслав…

…Какая могла бы получиться жизнь! Построил двор, выкупил бы землю…

— Десять восьмерок!! Неслав!! Их де… сять…

Левый и правый вогнали спицы одновременно. Из поселка с воем ринулась банда. Ярмат скорчился перед калиткой, а приведшие его бандиты прыгнули на Неслава с обеих сторон, выпутывая клинки из-под рубах.

Умерли оба: Неслав оказался быстрее. Левого бесхитростно полоснул от плеча до пояса, и тотчас вогнал меч правому — из-под руки в горло. Потом атаман нагнулся за Ярматом, втащил его в калитку, захлопнул ее и принялся накладывать засовы.

С вышки доносилось лихорадочное щелканье: Таберг опустошал колчан. Самые умные разбойники несли перед собой лавки, снятые двери, корзины. Но им приходилось смотреть под ноги, и вперед на дорогу. А подъем к воротам нарочно сузили: только-только разминуться паре всадников. По сторонам глубокие канавы-щели, за канавами склоны утыканы кольями… Да еще и въезд извивается, то направо, то налево. Поневоле будешь выглядывать из-за прикрытия: куда там дальше ногу поставить? Угадывая движения скородельных щитов, стрелок прикидывал, где может показаться незакрытое тело. Туда и бил. Ульф делал то же самое с боковой вышки, нарочно поставленной для обстрела въезда. Очень скоро на склон повалилось четыре трупа. Выжившие отхлынули.

К бойницам поднялся Неслав.

— Многовато их там! — Таберг вытирал пот.

— А наших сколько?

Ульф загибал пальцы:

— Дален с Исхатом на охоте, прочие при караване… Остались Хлопи, Парай, Крейн, Ингольм, мы с Таби, ты… семеро. С Ярматом было бы восемь.

— Он хорошо умер, — буркнул Неслав, — Вот только правда ли за стенами десять восьмерок? Ингольм! — крикнул атаман, перегнувшись через перила во внутренний двор.

Кузнец вопросительно поднял голову.

— Подожги сигнальный костер! Чтоб наши знали, что мы в осаде!

— Снаружи может, и больше, я насчитал полсотни, потом сбился, — Таберг фыркнул, покрутил головой: — Для простой банды что-то многовато. Может, Ратуша решила, наконец, за нас взяться? Сперва должны ведь разбойники появиться, правильно? А потом нас от них спасать придут, и под этим предлогом отнимут землю.

— Не мог Ратин предать нас? — тихо проговорил Ульф, и сам же себе ответил: — Нет, глупость. Зачем тогда Ярмата убивать? Через пару дней караваны все равно вернутся, Ратин сам мог бы впустить кого угодно…

Появились Ингольм и Хлопи — в чешуйчатых доспехах, остроконечных шлемах. Принесли доспех для Неслава. Тот отошел в угол вышки, сбросил куртку, штаны, принялся облачаться. Крейн и Парай показались на двух других башнях. Крейн потащил из чехла лук. Парай положил рядом с ним связку стрел, звякая кольчугой, пошел вниз за еще одной. Ингольм вполголоса послал Хлопи за тяжелыми копьями, и долго бормотал под нос ругательства, сокрушаясь, что не успел доделать стеновой самострел: луки доставали поселок на излете. Два десятка стрелков могли бы помешать бандитам равномерным и постоянным «дождем», а стрелы Ульфа — даже вместе с Крейном и Табергом — погоды не сделают.

— Костер не поможет, тучи очень низко над землей, — внезапно сказал Таберг. — Дым идет по гребням холмов, все равно, что нету. Надо кому-то лезть через колодец, и бежать навстречу, предупредить караван… И все-таки — откуда их столько? Гляди, ворота сняли, глиной обкладывают. Теперь «кабаном» пойдут, по-умному.

В самом деле, разбойники становились неким подобием колонны, закрывшись сверху половинками ворот, а с боков — все теми же снятыми дверями. Не так уж много нашлось дверей в поселке: там и было-то всего пять домиков, да гостиный двор. Обычные срубы, крытые где соломой, где дранкой. Тащили корзины, наскоро расплетая бортики, чтобы осталось только круглое дно. Двое выволокли свежесодранную коровью шкуру, начали было приспосабливать на такой хворостяной щит. Из-за крайнего дома показался начальственной повадки человек, рыкнул что-то, за дальностью неразборчивое — двое бросили шкуру, потянулись в хвост колонны-многоножки. Бесполезно было гадать, как разбойники пролезли в дома: наверное, прибывали по нескольку человек и прятались в избушках, с самого начала весны. Может быть, вообще ночью лесом подошли.

— Парай! — крикнул Неслав, решившись. Мечник подбежал, топоча коваными сапогами.

— Видишь, дым по земле несет? Костер не дает знака. — Неслав сжал губы.

Парай угрюмо наклонил голову:

— Я понял. Наши ведь идут с полудня, так?

Атаман кивнул.

— Пожелайте мне удачи, — пересохшими губами попросил мечник. Неслав и оба стрелка поочередно хлопнули его по облитому кольчугой плечу:

— Везения тебе!

— Счастливо оставаться! — Парай спустился во двор, завернул на поварню, прихватил небольшой мешок с едой. Потом исчез в среднем здании, чтобы воспользоваться колодцем и подземным ходом из него, выходящим недалеко от озера. Вместо мечника на башню поднялся Ингольм. Долго плевался: дым сигнального костра ел глаза.

— Залить бы его, стрелять мешает!

— Не стоит. Сейчас ветер потянет в поле… — рассеяно отозвался Неслав. Добавил:

— Пошли-ка масло принесем. И смолу: котел в одни руки не взять.

Бандиты все никак не могли построиться. «Боятся,» — наконец, сообразил Таберг, — «Что ж, может и удержимся…» Разбойники встали сперва по четыре, потом спохватились, что на узком въезде не развернутся. Стали по трое — не удержали половинки ворот над головами. В конце концов, выстроили два крайних ряда, с досчатыми и плетеными щитами. А половинки ворот просто поделили надвое, перерубив поперечины, выкинув лишние доски. Только после этого их кое-как воздвигли на плечи среднему ряду.

Наконец, нестройно заорав, бандиты мелкими шагами побежали к въезду. На стену вскочили Неслав и кузнец, принялись метать в бегущих горшки. Горшки безвредно раскалывались о качающиеся щиты, масло брызгало на одежду, щедро текло по доскам… Ульф сообразил первым:

— Хлопи, огня!

Хлопи уже совал в костер тяжелое копье, обернутое ветошью. Подал его наверх, прямо в руки Ингольму. Бросок, гулкий удар, истошный вопль — деревянный щит вспыхнул, воющий от ужаса разбойник выронил его… Россыпь сухих щелчков: Ульф и Таберг успели всадить в брешь три или даже четыре стрелы, и теперь в середине колонны корчились упавшие, разрушая оборонительное построение изнутри. А вот кто-то неосторожно высунулся под струйку масла…

— Вперед, сволочь!! — ревел откуда-то из глубины невидимый главарь, — Вперед!! Вперед, рубите ворота!!

Воющая от ужаса многоножка сделала еще несколько шагов. Хлопи едва успевал подавать копья. Упавших бандиты добили или затоптали. Обмазанная глиной, крыша над атакующими не горела. Зато боковые деревяшки с левой стороны полыхали все. Стиснув зубы, банда взбиралась на холм по узкому неудобному подъему, надеясь выломать ворота раньше, чем горящие щиты придется бросить.

И тут откуда-то из поселка донесся истошный звериный визг:

— Уходи-и-ит!!! Лови гонца!

Визжал Шеффер Дальт. Коротышка благоразумно не полез в драку, оставшись сторожить лошадей. Парай, выбравшись из подземного хода, без труда добрался до табуна, отвязал себе двух жеребцов получше… Тут-то разбойник его и заметил. Вскинул лук — но Парай успел швырнуть в противника что под руку попало; судьбе оказалось угодно, чтобы попал боевой нож. Дальт получил лезвием выше правого локтя, от боли разжал кисть… выпущенная тетива тотчас ожгла пальцы левой руки. Бандит взвыл вторично. Парай взвился в седло, схватил повод заводного, и ускакал в дым. Дальт, не тратя времени, кинулся за своим мешком, прыгнул на коня, тоже взял заводного, и тоже ускакал. Но за вестником не погнался. Шеффер прекрасно помнил, чем кончился прошлый раз, когда окруженные успели позвать на помощь. Поэтому Дальт, не теряя лишних мгновений, направился к северу, в ГадГород.

Ильич, затиснутый в середине штурмующей колонны, ничего этого не видел. Ему сказали только, что проводник сбежал. Ильич завязал на памяти узелок — разобраться с предателем после возвращения в ГадГород — и вновь заорал:

— Вперед, вперед, падаль туманная!! Топорники, позасыпали, псы вонючие!! Вперед, что путаетесь в ногах!!

Двое бандитов в хвосте перемигнулись, отшвырнули плетенки и кинулись наутек. Первый пробежал три шага, второй немногим больше: Ульф и Крейн не промахнулись.

— Вот что будет с трусами!! — крикнул Ильич, — Шевелись, трусливая срань!! Вся казна в крепости!!

Наконец, первые ряды достигли калитки. Особо выделенные топорники размахнулись… Калитка открылась, и три тяжелых копья в упор положили четверых: Ингольм ударил так сильно, что первого просадил насквозь, а второму вспорол живот. Кузнец сделал излишне глубокий выпад, и пятый топорник, взвыв от ужаса, опустил секиру на его острый шлем, откуда она со скрежетом и искрами скользнула на левое плечо. Ингольм рухнул.

— Инг!! — отчаянно вскричали за воротами. Упавшего втащили. Кто-то из бандитов подставил копье, чтобы калитка не захлопнулась. Из калитки вылетел еще горшок с маслом, разбился прямиком о чей-то лоб. Не успели разбойники собраться с духом, и подобрать топоры упавших, как очередное горящее копье подожгло только что разлитое масло. С воплями и ревом бандиты подались по сторонам; стрелки опять положили двоих неосторожных. Третий в левом ряду бросил прогоревший щит, взмахнул обожженными кистями, издал короткий хрип — покатился под горку, ломая длинное оперенное древко в боку.

— Вперед! Вперед, ублюдки!! — Ильич уже хрипел, — Рубите дверь!

— Руби сам, воитель херов! — огрызнулся передовой.

Крайние заголосили. Щиты падали с обеих сторон. Позабыв обо всем, бандиты зайцами поскакали под горку. Это Таберг опрокинул на многоножку перед воротами котел кипящей смолы: наконец-то она достаточно согрелась. Смола затекла под крышу, обварила крайние ряды, и те не устояли. А средние в одиночку не удержали над головами тяжелые доски, вдобавок, обмазанные от огня глиной. Беглецов провожало лихорадочное щелканье тетив: стрелки орудовали вовсю.

Тут из-за крайних домов показались еще разбойники. Три, четыре, пять…

— Еще шесть рук! — Таберг витиевато выругался, — Теперь точно десять восьмерок. Что с Ингольмом?

— Он хорошо умер, — Неслав плюнул. Глянул на поселок, и выругался не хуже стрелка. Крикнул:

— Да откуда у них все новые и новые берутся?

На вышке собрались все живые защитники Волчьего Ручья: Крейн, Таберг и Ульф с луками, Неслав с любимым коротким мечом, Хлопи с короткими тяжелыми копьями в обеих руках. Копий Ингольм наготовил уйму, собираясь заряжать ими так и не доделанный самострел.

— Не устоим! — Таберг мрачно поглядел в костер под стенами: горели разбойничьи щиты, брошенные беглецами. На окраине поселка бородатый главарь восстанавливал порядок в своем войске, отвешивая плюхи и удары направо-налево.

— Хорошо бы им там всем и передраться, — вздохнул Неслав. — Кто-нибудь видел, Парай ушел?

— Тебе тоже надо уходить, — Таберг не поднимал глаз. — Мы холм не удержим. А ты сможешь начать все заново. Ты да Спарк — всему голова. Замысел ведь был ваш!

— Прохлопали мы, когда дружину надо было увеличивать! — Атаман стукнул по бревенчатой стене кулаком.

— Теперь об этом говорить поздно… — Ульф деловито перебирал стрелы, — Полезайте все в колодец. Они еще не сейчас пойдут на приступ, солнце пройдет пару пальцев. Завалим ворота наглухо, у нас во дворе бревна для того и приготовлены.

— Коней надо выпустить, — пересохшими губами вставил Хлопи. — Хоть их всего двое и осталось, а чего зверям гибнуть зря! Останемся целы — наживем.

— Тогда живо! — велел Неслав. — Ульф, следи. Остальные вниз!

Отдав это распоряжение, атаман схватился за лопату. Таберг и Крейн уже волокли первое бревно. Хлопи откатил воротину, вывел лошадей, хлестнул по крупам. Те испуганно заржали, но все-таки убрались с холма. Разбойники не погнались за парой. Ульф понял, что новый приступ не заставит себя ждать, и потому никто не отвлекается. Только теперь банда могла сколько угодно таранить или рубить ворота: за ними успели нагромоздить завал. Поставили приготовленные рогатки, вырыли канавку по колено, уперли в нее концы бревен…

— Пошли! — крикнул Ульф, — Опять кабаном идут!

Защитники вновь собрались на башне. Переговаривались:

— Стрелков у них нет. Не то уже закидали бы огненными стрелами.

— Думают наши сокровища взять, берегут кром.

— Ну, так у нас все в лесу… И не каждый знает, где.

— Ратину хватит ума дозор выслать. А вот устоят ли они впятером, в кругу…

— Проси Госпожу Висенну, чтобы не встретились.

— Тихо! — Неслав поднял руку. — Таберг, ты говоришь, надо уходить?

Таберг кивнул:

— Мы с Ульфом их тут подержим, сколько выйдет. А вы уходите. Чего всем пропадать попусту! Постарайтесь соединиться с нашими в поле. Просите Спарка, пусть волков на помощь зовет…

— Дело говоришь. — Крейн хмуро кивнул. — Иди, атаман, и вот парня возьми с собой.

Хлопи не поднял глаз.

— Будем тут еще спорить! — рассердился Неслав, — Крейн и Хлопи, вы идете сейчас, я — чуть погодя. Ульф с Табергом — десять стрел разрешаю каждому бросить, потом уходите, это мой приказ. В лесу собираемся у Волчьего ручья. За кем погонятся, бегите на север, чтобы по вашим следам на караван не вышли. Все! Удачи нам всем!

Трое поочередно исчезли в среднем здании. Полесовщики переглянулись.

— Десять так десять, — пожал плечами Ульф, но продолжить не успел: из приблизившейся многоножки выбежала пара бандитов. Размахнулись, метнули что-то в стены крепости. Таберг натянул лук и свалил правого, но опоздал. Непонятные предметы коснулись бревен — те мгновенно полыхнули, словно были не толще лучины.

— Ненавижу магиков! — сквозь зубы ругнулся Ульф. — Сколько труда мы положили на эти стены, какой могучий лес ради них рубили! Пришли два ублюдка, пыхнули своей пырхалкой, и на тебе!

— Чего же они раньше их в дело не пустили?

— Сперва думали, Ярмат калитку откроет. Потом — не знали, как мы будем обороняться… Уходим?

Таберг помолчал. Потом выдохнул:

— Устал я. Они поймут, что мы ушли, рассеются по округе, искать начнут. Надо все-таки хоть десять стрел выпустить. И не просто ради показа, сам понимаешь.

Ульф ничего не ответил. Поправил наруч на левой руке. Сплюнул. По обеим сторонам башни крепость заполыхала вовсю. Из-под щитов выбежали еще двое. На этот раз повезло Ульфу: его цель даже замахнуться не успела. То, что разбойник собирался бросить, вспыхнуло под ним же. Таберг опять положил правого, и опять поздно: новая вспышка охватила ворота. Больше из рядов нападающих никто не выбегал. То ли огненная магия кончилась, то ли сочли, что главное сделано: ворота прогорят, да и стены ведь уже пылают…

Ульф подтащил куртку Неслава: атаман бросил ее, когда переодевался в доспехи, еще перед первым штурмом. Теперь стрелок несуетливо порезал ткань на полоски. Обмотал стрелу, сходил поджечь к горящей стене — и по огромной дуге запустил в поселок.

— Зачем?

— Чтобы им, ублюдкам, хоть ночевать негде было! — и добавил, глядя под ноги:

— Навряд ли там хоть один поселенец уцелел…

Соломенная крыша вспыхнула быстро. Занятые крепостью, разбойники сперва не заметили костра за спиной. Только, когда испуганно заметались кони, кто-то побежал, попытался растаскивать горящие стрехи. Как и следовало ожидать, ничего не вышло. Хаты загорелись не хуже крепости. Таберг пошатнулся, стал на колени: жар забивал дыхание.

— Ульф?

— Да?

— Я был городским стражником в Косаке.

«К чему это — теперь?» — подумал Ульф. Но сказал иначе:

— Никогда я не любил вашу породу. Собачья служба!

Таберг слабо улыбнулся:

— Потому я и ушел…

С высоким снопом искр обвалилась левая стена. Колдовской огонь пожирал дерево втрое быстрее обычного. Разбойники радостно заорали. Кто-то из них выставил голову над щитом. Последняя стрела Ульфа пробила доску в двух пальцах от головы крикуна.

Потом пламя взвилось так высоко и ярко, что и башни, и стены Волчьего Ручья, и даже верхушка холма — все потонуло в оранжевом море. На испуганную банду падали крупные, почти как кленовые листья, черно-серые хлопья пепла.

* * *

Пепел покрывал холм. Второе черное пятно расплешивилось на месте поселка. Караван остановился к югу от пожарища, телеги стояли в кругу. Некст и Огер, ежась от сырости, стискивали мечи, беспокойно шаря глазами по округе. Хозяин каравана — плотный невысокий хлеботорговец — тоскливо глядел в землю, теребя синий шерстяной плащ на груди.

Спарк сказал ему:

— Безопаснее всего повернуть обратно. Случайная шайка не могла взять эти стены.

Купец согласился:

— Если ГадГород начал войну… — махнул крепкой коричневой кистью:

— И-эх, всего ничего, три лета добром пожили… Назад не поведешь нас?

Проводник отрицательно покачал головой:

— Обратный путь безопасен. Мы лучше тут останемся. Заслоном между полночью, и тем куском тракта, где пока еще тихо. Если успеем, пришлем вам вестника.

От леса скакали высланные на разведку Рикард и Остромов. Ратин, верхом на своем вороном, камнем застыл у самой верхушки сожженного холма, глядел на север.

Арьен и Сэдди Салех уныло бродили по пепелищу. Длинными палками ворочали трупы разбойников. Искали своих. Парай, успевший-таки предупредить караван, спал на телеге. Он прискакал глухой ночью, переполошил всех страшными известиями. Ватажники спешно вооружились, натянули доспехи, погасили костры. Решили утром послать на север пару дозорных, а повозки гнать на юг, подальше от боя. Но, когда оказалось, что на холме и вокруг никого нет, караван все-таки протянулся полперехода к хутору, надеясь неизвестно на что. И с утренним светом понял, что надеялся зря. Волчьего Ручья больше не было: ни крепости, ни поселка…

Спарк хмуро посмотрел на купца. Тот переступил с ноги на ногу. Постучал бурыми сапогами один о другой, сбивая грязь. Отряхнул заляпанные штаны, бывшие когда-то темно-зелеными.

— А деньги? — наконец, решился он.

Пришлось проводнику отвязать от пояса кошелек с задатком:

— Мы уговаривались на долю в прибыли. Но прибыли в этот раз никому не будет. Возьми.

Купец пожал плечами. Подумал: не оставить ли хоть задаток? Все-таки полпути довели честно. Им сейчас деньги понадобятся. Одернул себя: теперь каждому деньги — позарез. Ведь Тракт закрыт!

* * *

— Тракт мы закрыли! — Ильич стукнул кулаком по попоне.

— Толку с этого! — огрызнулся один из десятка бандитов, расположившихся вокруг костерка на опушке, — Закрыли, и что? Где все ихнее богачество? Гонца прощелкали! Проводник сбежал. Ради чего три руки ахтвы угробились под стенами?

— Чтобы магическим огнем всю добычу пожечь, так, што ли? — угрожающе поднялся кто-то поодаль, в вечернем полумраке похожий на медведя: рыком и ростом.

— Надо тут и закрепиться, — подали голос из-за спины. — Караваны-то вышли в степь, из купцов еще никто не знает, что Волчьего Ручья нет. Будем их перенимать и обдирать… Должно ж нам хоть штонибудь полезное выпасть с етого пожара!

От других костров сходились люди. Скоро Ильич видел на светлом небе две черные стены: лес справа, и волнующееся многорукое нечто слева. Главарь поднялся, громко обратился ко всем:

— Раз все пришли, тогда решайте: тут станем проходящие караваны обдирать, или к северу двинем? Кто хочет на север, отходи к полночи от меня. Кто хочет остаться, отходи к полудню.

Шумно переговариваясь, банда черным облаком заклубилась в темноте. Кто-то ругался из-за оттоптанных ног; кто-то басом гудел: «А где тут ета полночь, тумана ей в уши?» Кто-то, зная о своей неразличимости, приглушенным голосом вещал: «Не слушайте Ильича, он нас всех Ратуше продал! Его Ковник подрядил Ручей пожечь, штоб Тиренноллу насолить и его Степне. Ильич от Ратуши золото возьмет, а нам что?» «Ет-т-туман, ногу пропорол, какая сука нож уронила?» «Живее, чего копаешься!» и еще ругань, и обещания, и вопросы, и опасения, сливающиеся в неразборчивый гул.

Наконец, по левую руку главаря, к северу, собралось четыре десятка желающих уйти, признать поход неудавшимся, и не рисковать больше в землях Охоты. Справа угрюмо скучились три руки отчаянных — не то задолжали всем, кому можно, не то уступили жадности.

— Поделимся? — спросил Ильич, — Или пойдем все вместе?

— Вместе! — крикнули полуночники. — Ничего ж не взяли, что делить?

Правая кучка молчала. Наконец, оттуда раздалось:

— Делимся! Вы себе идите, мы себе.

Слева возмущенно загомонили. Ильич рявкнул:

— Мыл-лча-ить!! Пусть себе идут. Проводник наш не зря ноги сделал. Мы уходим к северу, какой караван на пути встретим, то и наш. А эти пусть ждут с неба дождичка… — повернулся к отступникам:

— Пойдете следом, пожалеете, что родились на свет. Хотели тут оставаться — валите к югу.

Опять обратился к своей неполной полусотне:

— Нечего ждать. Раз решено, гони смотровых вперед, и снимаемся!

Темные силуэты рассыпались по опушке. Ржали кони. Громко ругался неудачник: сунулся помочиться в костер и прижег сапоги. Звякало разбираемое оружие, подковы и пряжки. Скоро две банды на рысях разбегались в разные стороны по одной и той же дороге.

* * *

По дороге двигались две черные точки. Ратин заметил их первым. Поглядел с седла на Спарка: тот перебирал грязный пепел, сидя на треснувшем валуне — примерно рядом с бывшим колодцем. Молчал. Атаман решил отложить разговор на потом. Свистнул в два пальца. Снизу, у подножия холма, выпрямились в седлах Арьен, Рикард, Сэдди и Остромов — все при доспехах, остроконечных шлемах с наушами и затыльниками. Ратин махнул рукой к северу. Кавалькада сорвалась в галоп, встречать неизвестных гостей.

Игнат ничего не замечал. В горле словно вертелся ерш для мойки посуды. Мертвая грязь противно чавкала под тонкими кожаными подошвами. Вот, значит, как это выглядит: «Я их всех привел сюда…» Неважно, откуда. Важно, что привел на смерть. Тебе поверили, а ты завел в болото. Пусть не нарочно, так ведь замысел был твой! Не так давно хвастался: я придумал! Я построил!

«Ну да!» — угрюмо возразил волчий пастух, — «Я придумал. Мы построили. Чего ждешь — что плакать буду? Изображать чувства, которых не испытываю? Скорбь вселенскую по убитым? Мне их не то, чтобы не жалко. Сочувствую. Только ведь, все знали, на что шли. Я за их спины не прятался, и сейчас не прячусь».

Но ведь это же люди!

«Классическая легендарная биография» — волчий пастух смотрел в огонь, и лицо у него было, как у Гланта, Терсита и Нера сразу. Игнат не сразу понял, что беседует с самим собой, и что картинку рисует воображение. Либо ты веришь в происходящее, либо ищешь способ проснуться… Глубинаглубина, пошла на…

Парень вскочил, сделал резкий вдох, выдох. Не помогло. Справа все так же нерушимо маячил в седле Ратин. Под ногами хлюпала пепельная каша. А перед внутренним взором сидел у огня некий абстрактный волчий пастух, которого зовут… Ну конечно же! Спарком его и зовут! Часть личности, выросшая здесь. У Висенны.

Игнат вновь опустился на холодный камень. Образ-Спарк помешивал мясо в котле. Неторопливо продолжал повествование, как будто сказку сказывал непогожим вечером, в мирном шатре, у теплого очага: «Жил-был герой… Убили у него всех родных…»

Только вот родных у меня тут не было. Только я вовсе не герой, хотя в меня старательно запихивали все премудрости: как держать меч, как закрыться, как ударить… Мастер тысячу раз был прав: этому вот — никто не может научить. Или встретишь, или жизнь твоя пройдет тихой и теплой стороной, как проходит косой дождь.

«И сожгли его дом… И пошел он героически мстить…»

Да на кой черт мне легендарная биография? Я не хочу быть героем. Не хочу мстить. Я же просто жду свою девушку. Как будто мы договорились встретиться на остановке под рекламой. В шесть часов вечера после войны.

Боже мой, как все обычно! Просто пришли, просто убили всех, кто сопротивлялся, просто спалили все, что могло гореть… Во все времена, во всех мирах хватало. И я пытаюсь тут изображать ошеломление, или что-то еще, подходящее к случаю… а кто сказал, что именно эти чувства приличны здесь? Перед кем я буду играть? Эту жидкую грязь противно набирать в кисет и вешать на шею; этот пепел не будет стучать в мое сердце… Что изменится?

Изменюсь я.

Я не хочу быть героем. Я всего лишь жду Ирку — как троллейбус на остановке. Рано или поздно появится. О чем ссориться? С кем? Что делить? Я не хотел завоевывать; я построил дом — дом на тракте, стоянку для караванов. Комуто уже и это встало поперек глотки…

Что мне делать — теперь?

— Спустимся, Спарк! Там, на тракте, Хлопи и Крейн. Они тоже спаслись.

Волчий пастух оторвался от холодного камня, устало выпрямил спину. Запахнул хауто да тэмр, надвинул глубже пасть-капюшон. Поглядел на Ратина:

— Двое только?

Атаман молча кивнул.

— Вот сучьи потроха, туманная мразь! Хоть в сказочном мире хотел пожить по-человечески, что ж вы и сюда свой бандитский петербург тащите?

Всадник недоуменно поднял брови. Спарк отвернулся, зашагал вниз по склону, нащупывая тропку под грязно-серой осклизлой чешуей. Вороной конь осторожно ступал следом. Проводник слышал совсем рядом его недовольное фырканье. О чем думает Ратин? Как жаль, что не успели выполнить его совет, завести свое войско. Может, и хрен бы с ней, с этой властью над ватагой — зато все бы живы остались? Не потому ли сказано, что худой мир лучше доброй ссоры?

Раз не получилось просто жить, надо стать достаточно сильным, чтобы охранять место, куда уже скоро… да, через шесть лет… прибудет Ирка. И вот, помнится, сокрушался, что дома, на Земле, все зарегулировано до ушей — а зато там безопаснее. Однако же, хотя оно и безопаснее, но все равно есть какая-то неправильность в сытом рабстве, не зря ж золоченой клеткой называют… Вон Ярмат убегал трижды. От своего барона, от купцов, что взяли его на тракте, от воров… И вырастил себе судьбу. Кто теперь скажет, сожалел ли?

Ратин и проводник сошли к подножию холма. Обнялись с Крейном и Хлопи. Те рассказали, что Таберг с Ульфом стреляли до последнего, уже когда крепость горела. Оставалось найти атамана. Крейн добавил, что место встречи — сам Волчий ручеек, струйка воды в полудневном переходе к западу. Может быть, Неслав уже там?

Ватага отошла южнее, к шатру на опушке, где убивали время Парай, Некст и Огер. Шатер свернули. Взяли под уздцы семь сохранившихся лошадей и вновь углубились в лес.

Лес не изменился ничуть. Знакомые тропинки, еле видные затески на стволах… Шли орешником, ныряя под коричневые арки, почки на которых были готовы покрыть лес нежно-зеленой дымкой. Свернули чуть к северу и ниже, пересекли светлый березняк. Долго шагали между толстых сосен, утопая по щиколотку в зеленом мху, и морщась, когда наступали на отломанную ветку. Наконец, встретили первого великана-абисмо. Снова запахло калганом и грецким орехом — точно так же первые два года пахли комнаты и переходы Волчьего Ручья! Спарк едва не прослезился. Да и прочие заметно пригорюнились. Уже смеркалось, когда достигли широкого яра с отлогими склонами и влажным дном, окруженного дубовым редколесьем. Парай, Спарк и Арьен занялись шатром, Сэдди высекал огонь, Крейн пошел дозором вокруг стоянки, Хлопи — за дровами. Ратин свел коней в ложбину, к говорливому веселому ручейку. Три года назад по ручейку решили назвать хутор. Помнится, Спарк увидел в этом хороший символ: хутор на свету, а место силы укрыто от лишних глаз. Недавно закопали здесь же еще один клад — не такой большой, как первый, но тоже весомый. Кто мог знать, что ложбине и в самом деле придется послужить тайным убежищем!

В шатер от ночной сырости и утренней росы сложили уцелевшие пожитки. В основном, что унесли на себе: шлемы, чешуйчатые доспехи, кольчуги Крейна и Парая, наручи, две пары поножей. Толстые стеганые поддевки под железо, и стеганые же штаны из двух половин, которые шнуруются к особому поясу. Кто-то спас темно-бурую шерстяную рубашку; кто-то пару белых, нательных. Пара обуви имелась у каждого — так же, как ножи и оружие. Хозяйственный Некст сберег даже запасные сапоги. Крейн и Хлопи прихватили три связки запасных стрел. Пришедшие с караваном сберегли немного денег в кошельках и на поясах, сам шатер, котел, семерых лошадей, уздечки и седла, вещи во вьюках. Приличный мешок зерна. Сохранилось, наверное, и еще кое-что, по мелочи. Однако, рядом с потерей людей, крепости и поселка все казалось неважным.

Спарк, наконец, закончил со своими растяжками. Подсел к огню, возле которого Сэдди пристраивал котел. Подумал: теперь обе части его личности, земная и здешняя, слились в один внутренний образ: парень в волчьей куртке, но с совершенно земной улыбкой и глазами… Пока Игнат думал, какими словами описать разницу между земной и здешней улыбками, из темноты вынырнул Крейн, следом устало шагали Дален Кони и Йолль Исхат — полесовщики, отпущенные три дня назад Неславом на охоту. На ручей они вышли, думая переночевать возле воды, а утром двигать к хутору. Несли на носилках внушительную лосиную тушу; Дален привычно мурлыкал под нос песенку.

Ватага собралась почти вся. Не хватало четверых погибших: Ярмата, Ингольма, Таберга, Ульфа — и пропавшего без вести атамана. Куда подевался Неслав, никто не мог сказать. Уходил он позже Крейна, мог застрять в колодце, когда обрушились прогоревшие стены. Мог просто попасть на глаза разбойникам, а там уж — сбежал, не сбежал, поди узнай! От таких новостей Дален даже перестал напевать.

Прочие тоже понуро молчали весь вечер. Спарк хлебал ужин вместе с ватагой, не чувствуя вкуса. От усталости и горечи пламя костра казалось ему темным.

 

4. Темное пламя. (3739)

Костерок в ложбине почти угас. Дрова прогорели и осыпались. Лениво потрескивали угли. Печально шумели над головами невидимые кроны; изредка в невообразимой выси сверкала звезда.

«Совсем, как наша жизнь» — думал Спарк. — «Тьма, невнятное движение на зыбкий свет придуманного самим собой маяка… Гонишься за одним огоньком, потом за другим… Мечта о покое прогорела, как те дрова в костре. Теперь…»

— Теперь надо мстить! — угрюмо сказал Ингольм в темноте. Да нет, какой Ингольм! Ингольм ведь убит. Это у Остромова, оказывается, такой же низкий тяжелый голос, как у бывшего кузнеца…

Черный силуэт воздвигся по правую руку, зашуршали листья — человек дошел до грязно-серого шатра, исчез внутри. Долго рылся там в уцелевших вьюках, звякая металлом. Наконец, вернулся к огню; осветились устало опущенные губы, нехорошо поджатые уголки глаз… Ратин. В левой руке атаман держал белую посудину — широкую серебрянную чашу на столь же широкой ножке.

— На месть долевой грамоты недостаточно, — спокойно пояснил Ратин. — Думаю, надо всем кровь смешать. Чтобы мы теперь уже не ватага, а братство.

— Братство Волчьего Ручья! — подал голос Сэдди, невидимый за пламенем.

— Крейн вокруг сторожит, — Йолль Исхат протянул руку к свету, стряхнул с рукава невидимые соринки, Нам не помешают.

— Не ждал, что так плохо будет… — тускло пробормотал Рикард.

— Вынь усищи из огня, — попросил Спарк, отстраняя мрачные мысли, — А то еще хуже станет…

Против воли, ватажники улыбнулись. Проводник с удивлением почувствовал, как разгибается спина.

— Слез наших эти туманные выродки не увидят! — Парай выразил овладевшее всеми настроение.

Ратин надрезал правое предплечье. Серебро прочеркнуло первой темной струйкой. Братина поплыла из рук в руки, по ходу солнца. Спарк волновался: не знал, ни где резать, ни как. Посмотрел на Далена, сидевшего справа, и сделал, как он: царапнул мякоть у самого локтя. Ничего, накапал не меньше прочих. Пока посудина обошла полный круг, кто-то позвал Крейна, чтобы и тот принял участие. Еще кто-то уже принес воды в чашке, влил. Ратин размешал питье острием ножа. Пригубил. Задержал в руках:

— Положено брать тайные имена. Но я не хочу. Зовите меня, как и прежде. Только знайте, что на самом деле я Ратин, сын Ратри Длинного.

Некст и Огер разом подскочили:

— Это ж наш боярин!..

— Был…

— Ну, отец рассказывал! — заговорили он наперебой.

Ратин остановил их взмахом ладони:

— Что было, того нет больше. Теперь я — Ратин с Волчьего Ручья! — и передал чашу влево от себя, в руки Параю.

— Я жил в ГадГороде. Но я туда не вернусь. Парай с Волчьего Ручья.

— …Крейн с Волчьего Ручья!

— …Арьен.

— … Сэдди Салех с Волчьего Ручья, к вашим услугам и к услугам ваших родственников.

— Ну, я это… Беглый, в общем. Был. Теперь я Некст с Волчьего Ручья.

— Я тоже. То есть, мы вместе бежали. Зовите меня Огер с Волчьего Ручья.

— … Рикард Олаус, бывшая Кузнечная улица ГадГорода. Сегодня — Волчий Ручей.

— Остромов, Волчий Ручей.

— Дален Кони ап Райс. Был лесником, выгнали: не устерег. Теперь Дален с Волчьего.

— Йолль Исхат Ниеннах. А я садовником был. На чем с Даленом и дружим. Зовите Йолль с Волчьего Ручья.

— Хлопи сын Бобреныша. Из Щурков. Я не беглый. Я так, свободно ушел. Не хочу на земле сидеть. Сердце не принимает. Братьям оставил, что было. Теперь — Хлопи с Волчьего Ручья.

— Неслава нет, — пожалел Сэдди.

— Найдется, примем. — успокоил Ратин. — Спарк, ты один остался.

Нагретое двумя десятками ладоней, серебро ткнулось в руки проводника. Тот бережно принял братину.

— Там осталось что? — вполголоса поинтересовался атаман. Проводник утвердительно кивнул. Тогда Ратин распорядился:

— Последний пьет до дна!

Спарк поднял голову:

— Знайте и вы, что я — Спарк эль Тэмр. Волчью куртку я не добыл на охоте и не купил. Получил от вождя в дар. Я принадлежу Тэмр, а Тэмр принадлежит мне!

И картинно опрокинул чашу в горло — сразу, чтоб не распробовать. Боялся — стошнит, испортит обряд. Обошлось.

Ратин принял опустевшую посудину, протер тряпочкой. Крейн молча растворился в темноте, возвращаясь к дозору. Тогда только Сэдди, наконец, сообразил:

— Еж-ж-жики в тумане! Это, выходит, мы на твоей земле? Ну, то есть, тут же волчья земля, земля Охоты?

Спарк кивнул:

— Тэмр меня тронуть не может: я один из них. А другие стаи не тронут, потому что не будут ссориться с Нером. Так что волки помогут нам отомстить… — выговорил, и спохватился: о чем это он? Какая месть? Куда он лезет, супермен недоделанный! Он же просто хотел дождаться Ирку, забрать ее и вернуться на Землю… И все! А получается?

— Получается не так уж и плохо. — Атаман пожал крепкими плечами. — Волки нам уже один раз помогли. Прошлой осенью. Я тогда еще подумал, ты просто колдовство какое на них знаешь…

Поднялся, отряхнул иголки с коленей, и направился в шатер — прятать дорогую серебряную братину. Проводник почесал затылок. Внутренний образ-Спарк удивленно вскинул брови: «Иринка Иринкой, но как же я теперь своих брошу? Ведь это моя идея была — строить Волчий Ручей, а не прятаться в лесу!»

* * *

— В лесу отночевали, утром взяли две повозки. Ткань там, вино всякое… — рассказчик пьяно икнул и повалился лицом в стол, не обращая внимания на колючие нестроганные доски. Стол качнулся. Сидевшая за ним шестерка бандитов молниеносно переглянулась. Общее мнение выразил крайний справа, высоченный и широкоплечий:

— Сейчас в степи шесть или даже семь караванов без охраны, которым на Волчий Ручей надеяться нечего! Ну Ильич, ну хва-ат! Мог бы про одного себя подумать, а подумал про всю ахтву!

— Собираемся! — подскочили двое.

Третий и четвертый поднялись молча. Пятый забрал подбородок в горсть, опасливо снизил глаза:

— Может, не ходить? Ильич хитер. Он, наверное, уже золота за Ручей от Пол Ковника взял. Думаю, все-таки взял. Уж больно Горкам выгодно, что Степну пощипали. А тут ведь сам знаешь: четверти дерутся, улицы плачут!

Вожак легонько ткнул его носком сапога в лодыжку:

— Вставай! Ты еще расскажи, что Ильич на этом вес зарабатывает!

— И зарабатывает, — хмуро огрызнулся недоверчивый. Поднялся, почесал немытую грудь через распахнутый ворот длинного кафтана. — Вон, сам ты про него говоришь: Ильич-де, про всех думает! Завтра скажут: давай-ка, пусть он нами и правит… Мы что ж, для того волю выбрали, чтобы теперь под Ильичем ходить, как прежде под…

Атаман молча огрел его по уху. Разбойник вывернулся, толкнул уснувшего пьяницу-рассказчика. Поднялся.

— Попомнишь! — сказал без злобы.

Вожак молча повернулся и вышел в дверь. За дверью начинался город Косак — младший, вредный и завистливый брат ГадГорода. А над Косаком раскинула черные крылья холодная, влажная и тоскливая — но все-таки уже весенняя, а не зимняя — ночь.

* * *

Ночь кончалась, когда волки, наконец-то, услышали Зов и подали ответ. Спарк утомленно запахнул хауто да Тэмр, прислонился к стволу. Зевнул. Сел, зевнул еще раз… Проснулся от того, что волк сунул мокрый холодный нос прямо в лицо проводнику.

Спарк разлепил глаза и мигом поднялся в рост: перед ним стояли Нер, Терсит и Глант. Вождь хмурился. Терсит слабо, словно извиняясь, улыбался. Лицо Гланта в рассветном полумраке казалось вырезанным из бурого ольхового бруса.

— Я уже знаю, что случилось с Ручьем, — начал вождь. Глант дернулся что-то сказать, вспомнил про старшинство, сдержался. Нер не подал виду, что заметил его движение, и продолжил:

— Это нарушение Равновесия, несомненно. Ты ведь хотел просить помощи у стаи?

Волчий пастух проглотил зевок и кивнул. Глант, наконец, смог вставить свое слово:

— Говорил же тебе, живи с нами! Что тебя тянет к людям этим? Одно неудобство от них!

Спарк стряхнул последние остатки сна, выпрямился. Ответил:

— Я все-таки хочу продолжать делать то, что делал, и отстроить заново Волчий Ручей. Как только смогу. И мой отец в том мире, и вы в этом учили одному и тому же: не отступать.

Нер хмыкнул. Глант понурился. Лекарь развел руками, но улыбнулся уже открыто и хорошо. В стремительно светлеющем воздухе прорисовались голые весеннние ветки, серо-коричневые подушки опавших листьев, ровные стволы и под ними змеиные сплетения корней. Проводник вновь проглотил зевок. Глянул в желтые глаза вождя:

— Прошу помощи Тэмр. Наверное, по такому случаю надо собирать Круг?

Нер молчал. Ответил Терсит пожимая плечами:

— Круг — это когда неясно, что делать. А тут все ясно. Ты есть Тэмр. Ущерб тебе — обида нам. Косматые сами это поняли, не надо и законы вспоминать…

— Мы не нарушим Равновесие, — добавил Нер, строго поглядев на Гланта. Спарк догадался, что вождь и звездочет успели, скорее всего, поспорить. Нер тем временем продолжал:

— Волки охотно послужат тебе глазами и перевезут твоих людей, куда скажешь. Но они не будут ввязываться в стычки до тех пор, пока силы равны. Если хочешь выигрывать числом, набирай опять людей. В этом самом твоем «Серебряном брюхе»!

* * *

«Серебряное брюхо» гудело на всю Ковровую улицу. Вообще-то для пристойного трактира это состояние обычное. Город большой, что ни день, то пир. У кого праздник, у кого поминанье, у кого, напротив, свадьба. Или вот помолвка, как сегодня. Разбогатевший на опасном пути из ГадГорода в ЛаакХаар, купец книжный и железный, Берт Этаван обручил любимую красавицу-дочь. С собственным приказчиком, чернобородым громилой Тальдом, которого еще два года назад презрительно называли «Тальд-водонос».

Сегодня бывшего водоноса никто бы не узнал. Мощную грудь обтягивал дорогой юнградский бархат чистейшего синего цвета. Золотая расшивка по воротнику, рукавам, вплетеные золотые нитки в угольно-черных волосах… Тканый пояс всех цветов радуги. Синие бархатные шаровары неимоверной ширины — пусть все видят, что у Тальда теперь достаточно денег на ткань. Черные сапоги со щегольскими позолочеными шпорами. Оковка ножен тоже золоченая. А ножны длинные: от пола и до пояса. Зачем бы это боевой тяжеленный клинок на собственную помолвку брать? Вот и лицо у жениха хмурое. Смотрит на занавеску, за которой верная хохотушка Брас укладывает волосы своей госпоже. Укладывает по-особому: нету больше воли у Тайад Этаван. Сговорена. Лето пройдет, и опять загудит «Серебряное брюхо»: свадьбу будут играть. На свадьбу опять особую укладку сделают. И платье, конечно же, сошьют новое. Где же это видано, чтобы приличная девушка в одном и том же платье явилась на помолвку и свадьбу? Да еще на собственную!

Только ведь красоту Тайад Этаван никаким платьем не испортишь. Недолго бывшему водоносу осталось. Вот сейчас явится суженая в дверях — ахнут все. Берт, стоящий у самого входа в трактир, и тот еще не видел дочь в обновке…

— Все невесты — красавицы, — печально сказал кто-то у самого уха. Берт Этаван отпрянул, едва не разбив макушку о косяк.

— … У всех женихов — глупые лица, — продолжил высокий черноволосый незнакомец. Незнакомец? Одет дорого, но грязен… и словно побитый.

— Не узнал меня, дядя Берт?

— Неслав! Ты ж в изгнании… А, туман поглоти! Что у тебя все важные вести к помолвке приходятся?!

Купец подхватил неожиданного гостя под локоть. Повлек на ближайшее свободное место, махнув рукой слугам. Те послушно принесли блюда, тарелки, стаканы и кувшины. Неслав ел жадно, и хмурился куда больше, чем жених. Поначалу Берт даже опасался, что гость мрачен от ревности. Ведь в юности ухаживал за Тайад как-то. Не за тем ли явился, чтобы помолвку испортить?

Но вот пришелец заглушил первый голод. Между глотками стали проскакивать слова: горькая повесть о гибели Волчьего Ручья. Тут уже сам «дядя Берт» помрачнел страшнее Неслава и Тальда, вместе взятых.

— Тракт ведь закрыт теперь, ночевать-отдыхать негде… — буркнул купец. — Я-то пень старый, кошелек по столу раскатил весь. Свадьбы-помолвки, девичники всякие… Думал, опять возьму на осеннем пути… С чего мне жить теперь?

Неслав продолжал есть. Берт тяжело вздохнул, оперся мощными руками о стол, намереваясь встать. Гость отложил вилку. Взял купца за вышитый рукав:

— Не спеши плакать, дядя Берт. Вы с моим отцом друзья были. Ты меня тогда спас, я тебе нынче отплачу. Есть способ твоему горю помочь… — беглец подмигнул, дернул страшной обветренной щекой, и Берт, уже поднявшийся было с лавки, почти против воли упал обратно. Неслав налил очередной стакан, проглотил залпом. Стукнул об стол, вытер губы рукой, а руку краем скатерти. Подмигнул купцу еще раз:

— Ты мне только обеспечь, чтобы в Ратуше мое изгнание отменили!

* * *

Отменять или перерешать времени не хватило. Небольшую кавалькаду заметили тотчас, чуть отъехав от серой опушки. Насчитали не меньше пятнадцати разбойников, все верховые, многие в доспехах — под утренним солнцем то и дело взблескивало железо. Почему разбойников, а не охрану, предположим, какого-нибудь каравана? Да потому, что пятнадцать всадников, едва различив людей у опушки, выдернули из ножен все острое и блестящее, подняли коней в галоп, и свистя, воя, крутя над головами оружием, понеслись прямо на Братство Ручья.

Еще вчера ватажники отступили бы в лес, чтобы легче обороняться от конницы. После разгрома у Братства сохранилось всего семь лошадей. Выходило, враг имел двойной перевес. Но сегодня утро выдалось жуткое. Сырое, ветренное и ясное. Северный ветер слезил глаза, пробивал ознобом все тело, заставлял злиться на себя за трусость и возможную простуду. А небо сверкало свежайшей легкой синевой, обещая великолепный день… В такой день не то, что пятиться стыдно — жаль растратить хорошую погоду на позорное дело. Никто не опустил глаз. Напротив, сощурились все одинаково, и единым движением потащили на головы шлемы. Затем Ратин двинул вороного рысью; Арьен, Сэдди и Парай развернулись от него справа. Рикард, Остромов и Крейн — слева. Пешие неторопливой трусцой побежали следом за лошадьми. Отставали только Дален с Исхатом: они шагали медленно, успевая прикладываться и пускать стрелы. Кому из стрелков повезло первому, осталось неизвестным. Два разбойника рухнули на всем скаку; кони жалобно заржали, но из строя не вышли… Ратин выдернул клинок, что-то прорычал неразборчиво — но все и без него знали, что делать. Никто уже не думал ни о численном перевесе, ни о собственной безопасности. Кони сделали громадный прыжок — пешие мгновенно отстали — и всадники Ручья обрушились на правый край с такой злобой, что кто-то из бандитов даже испуганно завизжал.

Через миг звуки слились в неразборчивый рев, а над свалкой повисла мелкая пыль, полетели во все стороны содранные чешуйки, выбитые кольца, искры и ругань. Ратина встретили двое. Атаман отвернулся к правому. А левого атаманский вороной ошарашил молниеносным укусом в ляжку. Спарк и не предполагал, что толстенная конская шея может так быстро вытягиваться. Бандит отчаянно заорал, покачнулся… Ратин, успевший закрыться от первого удара, мигом обернулся к нему, и отсек голову. Вернулся к первому, опять отбился, закрыл коня… Жеребец прыгнул, навалился плечом на гнедую лошадь под противником Ратина — бандит, конечно же, зашатался в седле, не сумел прикрыться — и тотчас получил от Ратина удар такой силы, что под копыта сполз уже труп. Потом схватка окончательно утонула во взбитой пыли.

Из буро-желтого облака проявились трое, решившие погонять пехоту. Только ничего у них не вышло: подоспевший Исхат мигом прострелил левого насквозь. Дален по своему промахнулся, но Некст ловко ударил древком под колени лошади — повалилась вместе со всадником. Огер был уже наготове: его рогатина не дала бандиту подняться. Третий замахнулся было по Хлопи — ватажник покатился, уходя низом. Спарк с подшага послал тяжелое копье вверх и вправо. Угодил точно в шитый бляшками пояс. Не пробил, но из седла врага вынесло. Бандит оправился мгновенно, вскочил. Пинком вышиб копье, которое проводник не успел прибрать после выпада. Рванул меч. Волчий пастух крутнулся на пятке, локтем ткнул противника в кисть — того повело влево. Спарк завершил движение боевым ножом, загнав его точно под ремешок остроконечного шлема.

И внезапно остановился, поражаясь налетевшей тишине.

То есть, звуки были. Истошно выл разбойник, получивший копьем в живот. Храпели, визжали и лязгали уздечками кони убитых. Скрежетал по шлему клинок. Спарк различал даже звон колечек, выбитых из чьей-то брони молодецким ударом. Но все это доносилось словно из соседней комнаты. А рядом с ним кто-то говорил спокойным, слегка подсевшим голосом. Говорил что-то важное. Но Спарк так и не разобрал что.

Бой закончился. То ли ярость Братства оказалась сильнее разбойничьей, то ли везло им очень уж исключительно — а обошлось все раненым конем Парая, тремя синяками на руках и ногах Сэдди, разбитым лбом у Остромова. Да Рикарда судьба сберегла: отделался выбитыми зубами.

Ватажники ловили вражеских лошадей. Стягивали с убитых доспехи, раскладывали наскоро, что получше, что похуже. Спарк бессмысленно улыбался: а ведь смог! Не струсил, не сбежал, сразился неплохо. Победил!

«А тебе пока и не положено проигрывать,» — испортил торжество ехидный внутренний голос. — «Ты сначала должен Ирку найти, спасти… Ну, почти. И, в самый последний момент, закрыть ее от чегонибудь неотвратимого. Ну, или там пожертвовать ради нее своим шансом на возвращение».

— Спарк!

— Да, Ратин?

— Чего с железом сделаем? И тут еще у них во вьюках золотых монет не меньше горсти. Этого до самой Охоты нам всем на прожитье хватит.

— В туман прожитье! — хрипнул Сэдди, лязгавший поодаль добытым оружием. — Месть надо мстить!

Волчий пастух утвердительно кивнул:

— Деньги тут на опушке зароем, мало ли. Знаком нашим отметь, вдруг Неслав сюда выйдет, ему пригодится. Доспехи тоже зароем: у нас есть и получше, а лишний вес коням ни к чему. Но железо лучше к северу закопать: его много, а там я знаю удобный овраг.

— Поедем по тракту?

Спарк поглядел на солнце, стоявшее над горизонтом уже выше ладони. Согласился:

— Волки, которых я утром просил собрать вести, наверное, успели выйти в степь. Значит, по тракту можем ехать, хоть и с опаской. Надеюсь, волки нас предупредят о засаде. А от небольшой банды как-нибудь отобьемся.

* * *

— Отобьешься от него, как же!

— Что злой такой, господин Корней?

— А! Берт! Здорово, купец. Проходи вот сюда. Садись. Сейчас подадут пива. Дочку, стало быть, просватал? Думал зайти к тебе в «серебрюшко», да все дела эти, туманом их покрой под все коряги их кривым тростником в каждую кочку!

Этаван примирительно выставил ладони:

— Не кипятись так, господин. От кого там отбиваться опять собрались? Разве князь ТопТаунский уже войной на нас идет?

Корней Тиреннолл устало прикрыл глаза. Берт использовал паузу, чтобы осмотреться. Говорили, Тиреннолл недавно по-новой приемную перекрасил. Юнградским мастерам заказал, сделать роспись по сырой штукатурке. И нет, чтобы праздник Середины Лета — русалочий хоровод там, девушки красивые с распущенными косами. Ну, или хоть событие какое важное, вот как прием в Ратуше… Посадник в расшитом кафтане… воротник меховой; четвертники каждый в своем, цепи золотые, посохи резные с камнями в навершиях… Народ, одетый чисто и празднично, яркий город вокруг. Да вот хоть эту площадь, что видна за кованым переплетом! Вон дом конеторговца Гаррисона — каменная резьба неописуемой искусности. Тут тебе и цветы вырезаны, и глазурь, и кирпич фигурный, и лошадиные головы на водостоках, а железное узорочье оконных окладов да по свесам крыш…

Так нет же! Степняк. ЛаакХаарец. Ну добро, пусть бы велел изобразить родной город. Бывал Этаван в Железном Городе. Там тоже есть на что поглядеть. Мощные угрюмые стены богатырской выделки — от шва до шва больше человеческого роста. За обручем стен — скупая, темная и грозная красота улиц. Линии прямые, а цвета каменные: никакой краски. Но зато уж камней этих! Тут тебе лиловый блеск, там солнечный. Вон малахитовый, а вон — глубоко-синий… Каменная черепица. Узоров стеновой кладки в домах — не перечесть. Вот тебе елочка, вот тебе «крест», а тут вовсе «октаго» положили, когда каждый девятый камень колется пополам, и вся стена прошита звездочками сколов… Не надо и красок. Идешь, головой вертишь. Красив Железный Город — хоть и совсем не поздешнему.

Нет же, и этого Тиреннолл не захотел. Нарисовали ему серо-зеленую степь. То ли начало лета, то ли ранняя осень. Ковыль волной. Небо белое с синим. Солнце пылающее. И три, не то четыре, деревца далеко на окоеме.

А по степи прет табун. Пыль, ошметки летят. Кони, как живые. Ноздри шире Бертовых глаз. Пасти оскалены. Копыта в каждом махе полтуловища загребают…

Купец «книжный и железный» почесал затылок. И неожиданно поймал себя на том, что ему картина нравится. Третий вид красоты. Не торговая, не горная — вольная.

— Потому и злюсь, что волю терять не хочу! — нарушил молчание хозяин комнаты, прекрасно угадавший Берта. Поскреб щетину на горле. Глотнул принесенного пива. Жестом отослал кравчего. Посмотрел на гостя: тот молчал. Тогда Тиреннолл продолжил:

— Ты вон свою дочку просватал. А у нас нынче опять послы от Князя ТопТаунского. Княжеской дочки портрет привезли. Хотят ее за кого-нибудь из местного дворянства пристроить, и тем купить себе руку в городе. Как, наверное, Ковник прыгает, локти кусает, что женат! А? — четвертник от Степны усмехнулся грустно. Берт Этаван, в противовес ему, усмехнулся ехидно:

— Так где же у нас дворянство?

— Князь не дурак, может кому и пожаловать… Вот, хотя бы, Айр Бласту за посольство. Или как подарок. Кто ж от чести такой в здравом уме откажется? Это ведь потом его князюшка приберет к рукам: дескать, жалованую грамоту мою взял? Ну, теперь подставляй ж… шею!.. Ладно! Ты-то зачем пришел?

Берт вздохнул, собираясь с силами. Начал медленно, осторожно, словно по болоту: чтобы успеть остановиться вовремя.

— Раз князь на севере свиреп, так нам бы на юге укрепиться… А тут как раз городок сожгли… Взялся мальчонка один… Да не потянул… Вот ежели бы город взялся…

— Ты ведь про Волчий Ручей? — Корней мигом посерьезнел, наклонился близко к лицу говорящего:

— Хочешь построить там укрепление второй раз?

* * *

Второй раз оказался совсем не похож на первый. И начался бой не вдруг — ближе к полудню заметили дюжину бандитов далеко в поле, обошли с солнечной стороны, по всем правилам. И врагов было меньше. Но и везение ватажников, по всей видимости, закончилось. Потому что дрались эти разбойники мало чем хуже Ратина. Конные схватки — мгновение. Один-два удара успеешь сделать, потом кони пробегут мимо, и бойцов разнесет. Тут кто быстрее сообразит, кто угадает — куда пойдет первый удар.

Хлопи не угадал. Взмах — и полетела голова под копыта, а тело осунулось, повисло на стременах; испуганный конь размашисто помчался в степь. Мгновением позже убийцу Хлопи свалил Парай — и принял бой сразу с тремя. Исхат кинулся на выручку, дважды удачно выстрелил с седла: одного положил, второго спешил… Тут кто-то метнул в него копье, и высокий лесовик грянулся об землю с тоскливым воем; лук захрустел под копытами.

Спарку сперва везло: его противник все время оглядывался, косил глазом на Арьена. Спарк мог отражать его удары — враг не вкладывался в движение полностью, оставляя запас: вдруг кто сзади подберется. Но вот на Арьена насели еще двое, богатырь принялся подгонять лошадь из свалки наружу — там хоть отскакивать можно — и противник Спарка занялся им всерьез. Два удара Спарк даже успел отбить. Третий опасно взвизгнул по шлему; видя врага оглушенным, разбойник замахнулся, привстал на стременах… Захрипел и рухнул: из груди торчало копье. Волчий пастух так и не узнал, кто его спас.

А потом вдруг понял, что Братство проигрывает. Разбойники медленно, но уверенно, теснили дружину к редколесью. Хотя по численности всадники Ручья их даже немного превосходили. Но рубились бандиты ощутимо лучше. Вот Некст зажал ладонью порез на бедре, рот распахнут в крике… Не слышно: лязг, грохот и скрежет. Вот Ратин сдерживает двоих, но ведь он в дружине единственный мастер боя. Прочие едва могут справляться с бандитами кучей… Спарк вспотел от страха: еще чуть-чуть, и дружина кинется спасаться. А тогда начнется рубка бегущих. И все пойдет прахом. Проводник дико заорал, вырвал копье из убитого, двинул коня пятками. Жеребец послушно и бесстрашно взял галопом прямо на свалку. Повезло: конь бы мог и заартачиться. А так ближний разбойник отвлекся — Крейн ловко полоснул его по груди. И сразу же получил в правый наплечник — едва усидел на коне. Тем не менее, бандиты отхлынули. В седлах их осталось семеро. Среди Братства Спарк не заметил Парая. Некст корчился, пытаясь наскоро перевязать ногу. Арьен маячил рядом с ним — прикрывал. Сэдди… Где Сэдди?

Передышка кончалась. Разбойники строились небольшим клином. Тактика их была понятна: оторвать от группы одного, прикончить. Потом второго, третьего и так далее. Ратин пытался выстроить свой клин, но очевидно опаздывал: ватажники управлялись с лошадьми не так быстро. Отчаяние клубилось над полем, слепило глаза не хуже полуденного солнца.

Поэтому волков никто даже не заметил. Десятка Аварга грязно-бурой молнией пересекла пустошь между опушкой и двумя группами всадников. Без единого звука взвилась в воздух — и обрушилась на семерку бандитов со спины, в лучших традициях стаи. Неистово завизжали насмерть перепуганные кони. Прянули на дружину — те едва успели убраться с дороги. Ратин и тут отличился: успел рубануть пронесшегося мимо бандита. Тот с диким ревом упал. Волк рванул его за горло; красные струи шлепнули в конское брюхо.

Тем схватка и завершилась. Кого не порвали волки, тех догнали и забили ватажники: по двоетрое на одного. И то еще чуть было не потеряли Огера: разбойничий конь лягнул его буланого. Пока парень восстанавливал равновесие, бандит успел замахнуться. Но ватажник уклонился от первого удара, а второго разбойнику не дал сделать Сэдди.

Долго приходили в себя. Оглаживали лошадей, успокаивали. Как ни болела у Спарка спина, как ни звенело в голове — пришлось слезать и тащиться подальше от стоянки, чтобы без помех поговорить с Аваргом. Этого десятника волчий пастух знал слабо. Аварг был из стариков — лет двадцать, или даже еще старше. Для насыщенной и тяжелой жизни Тэмр двадцать лет весили очень много. Спарк порадовался: уж если опытный Аварг решил вмешаться, значит, вождь не придерется, что волки нарушили Равновесие.

Новости Аварг принес плохие. Во-первых, в степи уже замечено три шайки, человек по десятьдвенадцать. Или банда, взявшая Волчий Ручей, разделилась, чтобы удобней прочесать Тракт в поисках караванов — или успели набежать другие желающие. Во втором случае хуже. Тогда, значит, еще где-то есть пока не обнаруженная банда человек в шестьдесят — те «десять восьмерок», о которых перед смертью успел крикнуть Ярмат, минус неизбежные потери при штурме… Как ни крути, необходимо еще где-то найти людей! И ведь уже не сунешься в «Серебряное брюхо»: далеко и долго. Люди нужны тотчас и здесь… Печально почесывая затылок, волчий пастух вернулся к стоянке, где его ждало множество тяжелых дел.

Ватажники расседлывали и чистили лошадей, распутывая кровавые шерстяные сосульки на брюхе. Копали три могилы: для Йоля, Парая и Хлопи. Опять волокли снятые с убитых доспехи и оружие — эти разбойники к войне относились не в пример лучше тех, первых. Брони у всех с толстенными поддевками; все шлемы на ременной подвеске с прочными наглазниками, на каждом затыльник и кольчужная бармица чуть не до середины груди…

— Если бы не волки, тут бы нам всем и конец! — выразил общее мнение Огер.

Перевязали Некста, обильно покрыв порез прохладной коричневой мазью, которую Спарк утром выпросил у Терсита с разными другими лекарствами. Промыли и перетянули другие раны — у кого что болело. Пустили по кругу прощальную чашу над свежими холмиками. Добили и отдали волкам смертельно раненого коня.

Но от мести не отказались. К вечеру, кое-как управившись, навьючили здоровых лошадей увеличившейся добычей, упорно выступили на север. Сперва до того оврага, где Спарк хотел прятать взятые доспехи. Потом… Ну, там будет видно.

Дружина неспешным шагом двигалась прямо по Тракту. Волки несли дозор со всех сторон, и они же первыми заметили двух человек, бредущих им навстречу. Атаман кивнул Арьену:

— Возьми Сэдди. Посмотрите, кто такие. Да и, пожалуй, пора становиться на ночлег. Нечего Нексту рану бередить, пусть хоть немного затянется… — тут Ратин повернулся к проводнику:

— Волки сказали тебе, что к югу, за нами, никаких ублюдков нет?

— Волки сказали, что их там не замечено, — уточнил Спарк, все еще переживавший ужас второго боя. Ведь на волоске висели! Еще одна такая умелая банда — и в самом деле, конец дружине.

Свернули влево, к опушке. Дален вспомнил, что видел неподалеку ручеек. Одного его атаман не пустил, послал с ним еще и Крейна. Некст рухнул, едва спешившись: раненая нога не держала. Огер взялся помогать другу. Шатер Спарку пришлось растягивать в одиночку: Ратин и Остромов стояли на страже, а Рикард возился с лошадьми, и помог только выставить центральный столб.

Молчун и говорун вернулись с прибылью. Двое на тракте оказались охранниками из разбитого в полдень каравана. По их словам, бандитов было десятка полтора. Вооружение у нападавших оказалось не так, чтобы очень уж хорошее, и дрались они тоже не ахти. Просто всей охраны в караване было шестеро, а поставить телеги в круг не успели. Все кончилось быстро. Каас Майо притворился убитым, и уполз к лесу, не дожидаясь, пока начнут добивать раненых. Скуруп Велед ускакал из свалки, но подраненая лошадь скоро пала.

Узнав, что Спарк преследует шайки, оба тотчас предложили свою помощь. Спарк согласился. Ратин тоже кивнул, однако, отозвал проводника в сторону и посоветовал:

— Пусть они тебе лично присягнут, а ты бы им оружие дал и коней. У нас теперь коней больше, чем людей. Если кто оружие из твоих рук возьмет, так это теперь будет твой человек — с потрохами.

Волчий пастух внимательно посмотрел на атамана, но в полумраке выражения лица было не разобрать. Действительно ли Ратин хотел получить власть над дружиной Волчьего Ручья? А потом передать хутор ГадГороду? За что сражается Ратин? И важно ли это сейчас?

— Хороший совет, — наконец, выдавил Спарк. — А что я должен делать?

— Ничего особенного. Даешь им мечи, они признают себя твоими людьми — вслух. Потом свидетели называют свои имена и подтверджают, что все слышали и видели своими глазами…

— Ну, тогда помоги мне, пожалуйста. Принеси из сегодняшней добычи два лучших меча. А то я в здешнем оружии не очень понимаю.

Арьен, стоявший рядом, тронул Спарка за левый рукав. Тот удивленно повернулся. Арьен, чуть ли не впервые за все время знакомства, подал голос! И не просто подал, а заговорил первым:

— Ратину стоит доверять. И еще. Не надо закапывать добытое оружие и доспехи.

«Может, еще кого подберем на Тракте, вот добыча и пригодится,» — без труда докончил мысль волчий пастух. От души хлопнул Арьена по плечу:

— Здорово придумал! Пошли. И позови еще кого-нибудь, пусть свидетелей наберется хотя бы четверо.

* * *

— Четверо высказались против… — Тиреннолл, завернутый с ног до головы в свой легендарный серый балахон, медленно расхаживал по горнице взад-вперед. Берт Этаван и Неслав внимательно следили за ним, то и дело оправляя парадные синие рубахи влажными от волнения руками. Сегодняшний разговор происходил дома у купца, в гостевых покоях. Выборный от Степны не погнушался зайти в гости. Для всех — поздравить Тайад с обручением, принести подарок. Для Берта — дать ответ на его вчерашнюю просьбу, из-за которой Ратуша собирала особый совет. Что на совете говорилось, и к чему пришло дело, Корней Тиреннолл решил сообщить лично.

По такому случаю Берт распорядился украсить гостевой покой. Деревянные рубленые стены завесили «ткаными картинами» с охотами, битвами и пирами. Пол выскоблили добела, на стол бросили лучшую скатерть в сине-красную клетку. К рыжим потолочным балкам подвесили букетики первоцветов. Даже в оконные ниши положили богатые мягкие ковры, откуда те живописными алыми и розовыми волнами стекали на медово-золотые пристенные лавки. На левой лавке стоял подарок: окованный «медвежьей сталью», защищенный хитрым замком, сосновый ларец. Поднятая крышка открывала горку синих самоцветов. Тайад ушла со служанкой на рынок, и еще не видела, что ей принесли. Хороший убор можно будет сделать на свадьбу. Ах ты, совсем забыл! Ведь теперь Тракт закрыт, придется поджиматься в расходах… Берт вздохнул, и вернулся к речи гостя.

— …Но мы их живо уломали. — Корней улыбнулся слабо и устало. — Все ж таки боятся князюшку. Боязно Ратуше все яйца в одну корзинку складывать. Поглядывают и в твою сторону, парень, — Тиреннолл благосклонно кивнул Неславу. Продолжил:

— Зимой начнем. Чтобы северяне чего не пронюхали.

— С каких это пор северяне нам указ? — насторожился купец. Четвертник ответил угрюмо и неохотно:

— ТопТаун силу набрал… Это ты все на юг смотришь. А у нас ведь и на севере соседи, и на западе Финтьен нам соперник, и на востоке в Грозовых Горах заваривается чего-то вовсе уж непонятное…

* * *

«Непонятно», — размышлял Спарк, мерно колыхаясь в седле. Лошади шли шагом. Дружина ждала вестей от высланного вперед дозора: Рикард и Остромов. Волкам пришлось уйти на пересменку. Новая десятка должна была присоединиться к ватаге после полудня, а до тех пор оставалось надеяться на разведчиков. Так что ехали медленно, сторожко, часто вовсе останавливались и слушали: кто воздух, кто вовсе спешивался, чтобы приложить ухо к земле. Опять пускали лошадей шагом. Времени на раздумья, к сожалению, хватало. К сожалению — потому что раздумья были очень уж невеселые. «Тебе Ирка важнее, или веселая жизнь с приключениями?» — допытывался внутренний голос. «А если бы мы не устояли? Кто бы ей помогал тогда?»

Впереди Тракт слегка подавался к лесу. Дозор скрылся за поворотом; ватажники опять остановились. Волчий пастух хмуро перебирал разные ветки судьбы. Спрятаться и отсиживаться в лесу? А караваны? Это ведь — признать, что Волчьего Ручья в самом деле больше нет, и купцам надеяться не на что. Не годится! Караваны — это будущее. Это доход, возможность делать то, что тебе надо, а не выкручиваться с тем, что получается…

Из-за поворота вылетела пара конных, замахала руками: чисто! Подъезжайте! Ватага тронулась вновь, и опять — шагом. Добро, не рысью.

…Хорошо, поставим новый городок в потайном месте, в лесу. А Тракт прочесывать вооруженными отрядами? Это какой же отряд должен быть, чтобы управиться с дюжиной тех, вчерашних? И где, опять же, купцам ночевать?

Город на мосту построить, наконец? Как тогда мечтал… Да ведь тут денег нужно будет тоннами! Лет за десять только и накопишь — и то, если удастся все эти десять лет удачно охранять тракт, отбивать тех самых разбойников…

Слева проплывало невысокое редколесье. Рябины, без привычных красных гроздей, почти неотличимые от темноствольных грабов. Молодые дубки кое-где. Чуть подальше серо-сиреневые сосны в четыре обхвата, набирающие свой знаменитый медный цвет только к середине ствола — приходилось задирать голову. Спарк посмотрел вверх, потом вниз: что-то изменилось. Арьен как-то странно поворачивался в седле…

А из его шеи торчала длинная, черная до половины, оперенная полосатыми перьями, двузубая разбойничья стрела.

— Арьен!! — Сэдди ударил коня. Еще стрела вылетела справа. Почему справа? Лес же подходит к дороге слева! И не мог Рикард прохлопать такое очевидное место для засады! Разбойники вскочили на ноги, и Спарк сразу все понял. Бандиты буквально закопались в землю, оставив снаружи только покрытые травой плащи. И лежали все в неглубокой ложбинке, на полевой стороне дороги, правильно рассчитав, что дозор, конечно же, обшарит подходящий к повороту перелесок. А в поле, если даже и кинет взгляд, то вряд ли пристальный.

Дружина спешно поворачивала коней. Ратин заставлял вороного делать высокие прыжки то влево, то вправо, уходить от стрелка — к счастью, тот оказался единственным. Впрочем, Арьену хватило. Восемь пеших разбойников неровной цепочкой набегали со стороны поля. А далеко впереди Рикард и Остромов пытались оторваться от примерно такого же числа конных. Из Братства только Ратин успел надеть шлем. Вражеский стрелок, закрытый парой щитоносцев, усердно выцеливал его вороного, верно угадав в Ратине атамана. Спарк и Огер бросились на стрелка с двух сторон. Пешие пронзительно закричали, но щитов не выронили; наспех перенацеленная стрела звякнула по броне и куда-то ушла… повезло! Огер был уже рядом, встал на стременах и молодецким взмахом развалил шлем вместе с головой правому щитовику. Левый отшвырнул тяжелое прикрытие, двуручным топором ударил серого коня.

— Ублюдок!.. Коня пожалел бы!! — вскричал Огер, обрушиваясь в клубах пыли.

— На и тебе! — ощерился бандит, замахиваясь второй раз. Не ударил: Спарк дотянулся таки, подрезал ему правый локоть. Враг повернулся, ожег взглядом… Огер, не вставая, ткнул его мечом в пах:

— Сдохни, гнида!

Разбойник взвыл, согнулся. Спарк от души рубанул его по загривку, и тело утонуло в пыли. Коротко, отчаянно крикнул побратим. Волчий пастух пнул коня. Поздно! Из желто-бурого облака выступила высокая фигура — вражеский стрелок убирал длинный кинжал. Спарк сцепил зубы, левой рванул поводья так, что конь завизжал. Потом все же поднялся на дыбы. Бандит невозмутимо вскинул лук…

Спарк думал, что бояться он уже разучился. А тут руки стали словно ватными. Спина взмокла. Точно, как пишут в книгах. Стрела смотрела в голову; добротный шлем болтался справа за седлом… Опять поздно! Себя не помня, ученик Лотана выхватил прощальный подарок мастера. Лицо разбойника изменилось: дрогнули брови; глаза из округлых лужиц ненависти превращались в узкие щели. Сейчас отпустит тетиву!

Отчаянный вопль послал жеребца вперед. Боевой нож ненамного опередил кованые копыта. Лук хрустнул. Хрипнул и подскочил конь, получивший по брюху лопнувшей тетивой. Пробежал немного и встал. Спарк свесился с седла: его рвало от пережитого ужаса. Сколько это длилось, он не заметил; опамятовавшись, глянул через плечо. Вышло, что недолго: еще дрались. Непослушными руками волчий пастух развернул лошадь, спешился. Выдернул из затоптанного бандита боевой нож. Только с третьего раза забрался в седло. И понял, что боится снова идти в драку. Ладно бы еще, в первом бою! Но в третьем?

«Все боятся,» — заметил внутренний голос. — «Сколько бы боев ни было». Спарк вздохнул, ненавидя себя за бездействие: Братство сражалось. Даже пойманная в засаду, даже разделенная бандитами на две части, дружина превосходила врага настолько же, насколько вчерашняя дюжина умелых вояк превосходила Братство. Сэдди даже извернулся влезть в шлем — вон, солнце ярко сверкнуло на отчищенной стали.

К горлу опять подкатил комок. «Ну, долго стоять будем?» — Спарк сжал зубы. Не за этим ли ты в клуб пришел? Не за этим на бугурты ездил, на Белые Замки, да в Новогрудки всякие?…

Ярче солнца вспыхнули зеленые глаза мастера Лотана. Помнишь Башню, первый бой? Помнишь? Надо же вспоминать хоть что-нибудь! И опять нечто твердое, вколоченное в том бою мастером лезвия, помешало Спарку позорно согнуться. Каблуки в бок — храпящий жеребец прыгает с места. На миру и смерть красна. Сам погибай, а товарища выручай…

Боже, как страшно!

Первый удар провалился: бандит увернулся не хуже Ратина. Конь умница: толкнул вражьего, всаднику пришлось скособочиться. Молодецкий замах, свист — лязг и скрежет, а правая рука словно отнялась. У него доспех под накидкой! Вон, пластины показались в прорехе. Справа рев, искры: Крейн кого-то обрадовал. Когда успели вломиться в лес? Листья в морду — вас еще не хватало. Кто-то справа: не наш! Спарк от всей души ткнул мечом под ржавый купол шлема, успел порадоваться попаданию… А потом вдруг сообразил, что его конь валится на бок. Проводник завертелся, выискивая причину. В двух шагах левее рослый здоровяк заносил над головой двуручную секиру-гизавру. Волчий пастух отчаянно рванул ногу из стремени, понимая, что вновь не успевает… Набрал воздуха крикнуть — и вдруг раздумал. Сам себе удивляясь, точно и плавно покинул седло. Вот конь падает налево, а бандит в коричневой драной кожанке обходит с головы, перемещается вправо… Снова перехватывает тяжеленную секиру, заносит… Толчок — Спарк отпрыгивает вверх и назад. Гизавра свистит перед грудью, но далеко. Разбойник подшагивает — и проводник изо всех сил обрушивает клинок на сальные волосы, укрытые грязнозеленой повязкой…

Труп отлетел под рябину. Справа подъехал Крейн, слева Некст, несмотря на рану, продержавшийся в седле весь бой. Даже исхитрился рубануть какого-то зеваку: с клинка в опущенной руке падали темные капли, бурыми звездочками пятнали прошлогодние листья.

— Все! — далеко-далеко на опушке прорычал атаман. — Все! Мы их перебили! Выходи, Братство! Считаться будем!

— …Его так! — хрипло выдохнул Крейн, дергая повод, — Ведь полтора десятка напластовали! Когда ж они кончатся, в туман их до самой задницы?

Сэдди снимал шлем, не выходило: мешал промятый наносник. Салех злобно бурчал чтото, изпод железного горшка неразборчивое. Рикард и Остромов, прохлопавшие засаду, понуро чесали затылки. Атаман ограничил их наказание только одной работой, зато донельзя поганой: велел собрать и похоронить всех своих. Теперь, чуть не плача от стыда и огорчения, здоровяк копал на опушке первую могилу, а Рикард ездил по полю, высматривая, где кто лежит.

Далена отправили вокруг ближним дозором: мало ли, еще какая сволочь рядом окажется. Перед этим стрелок скинул вьюки с самого здорового коня, переседлал: его гнедой получил мечом по крупу… Спарк подумал: надо бы обработать Терситовой мазью. Подумал и тотчас забыл, схватившись за голову.

Арьен.

Огер.

Вчерашний новичок… как там его?

— Каас Майо, — тихо подсказал Ратин. — И второй тоже. Скуруп Велед который. Четверых потеряли. Повезло.

Спарк сел, где стоял, привалившись спиной к тонкой березке. Потный подкольчужник противно скользнул по шее. Хотелось заплакать. Ратин медленно слез с коня, тяжело опустился рядом, захрустев кольчугой.

— Ни хрена себе повезло… — проводник закашлялся. Замотал головой, отфыркиваясь от набившейся в рот пыли.

— Повезло, конечно! — слева остановился Крейн. — Я же их только что пересчитал: как есть, пятнадцать лежит. Ну, может, кто сбежал — так мы бы видели. В степи далеко видно… На четверо больше, чем нас… Было. И засаду умно сделали. И дозорных сразу в клещи взяли. Усатый с толстым елееле отбились. И стрелка догадались щитами прикрыть. Чуть-чуть бы им удачи — нам конец.

Спарк молчал. Чувства его как будто затягивало первым осенним льдом. Все равно завтра Братство пойдет на север. Найдет еще одну банду — или она его. Будет следующий бой. Дрожи или не дрожи — решение принято, решение будет выполняться.

Но так терять людей: осталось всего лишь семеро! Некст ранен. Прочие измотаны. Полно синяков и порезов. Ноги натерты седлами, а спины — железом. Самый неумелый противник шапками закидает…

И все равно завтра Братство пойдет на север.

Спарк поднялся. Долго откашливался, выплевывал пыль. Молча заковылял к убитому коню: снять седло и сумки. Ратин обменялся с Крейном горькими улыбками. Месть сжигает. Вот уже меньше половины ватаги осталось — а от гибели Ручья всего октаго прошло. Жалкие восемь дней. Волки доносят, в степи еще не меньше трех шаек. Может, даже и больше. Подумать только, во что превратилось Пустоземье, еще пять лет назад — тихая безлюдная лесная окраина!

* * *

— Тихой безлюдной окраиной оно было сто лет назад… — ведьма пропустила ткань сквозь тонкие пальцы. Голубой платок прохладным ручьем стек на гладкий ореховый стол. Великий Маг Скорастадир, именуемый за цвет волос Рыжим Магом, подхватил голубую ленту и продолжил:

— Тогда Владыка Грязи пытался удержаться в Бессонных Землях. Сам тракт проходил намного западнее, там сейчас уже Лес шумит. Эти деревья тогда еще только вырастали. Дорога петляла в редколесье. Мне рассказывали волки. На ЛаакХаар в те времена ездили очень редко, с большой опаской, и боялись не столько волков, сколько мархнусов… Потому-то и вынесли дорогу из леса в степь: чтобы труднее было засады делать. Ты мархнусов во сне тоже видел?

Ежик-предсказатель, цокавший коготками туда-сюда по широкому каменному подоконнику, остановился и угрюмо кивнул. Выговорил:

— Боюсь, скоро мои сны начнут сбываться.

— А что за мархнусы еще? — недовольно спросила госпожа Вийви.

Дилин отмолчался. Кроме ежа, ведьмы и мага в комнате Вийви никого не было. Собирались только для разговора, и на небольшом овальном столике не было ни чашки, ни ложки, ни книги — словом, никакого предмета, которым можно было бы играть, держа паузу. Рыжий Маг не вытерпел:

— Ладно, я расскажу. Значит, Владыка Грязи — еще давно, до Войны Берегов — решил создать себе самых лучших в мире воинов. Все эти… — Скорастадир волнообразно повертел руками в воздухе — …Рогатые, хвостатые и многоголовые уродцы, которых так много на рубеже Бессонных Земель и Болот — все потомки его неудачных попыток.

— Ничего себе, неудачных! — Вийви распахнула синие глаза. — Отец как-то рассказал, соседняя заимка нарвалась в лесу на рукокрыла. Еле живы остались, и то — сытый был зверь. Ушли…

— Однако же, лучше всего у Болотного Короля получились обычные черепахи, — грустно улыбнулся Рыжий Маг. Со звонким хлопком на столе возникла маленькая мерцающая фигурка. Черепаха на задних лапах. С топором в правой и овальным щитом в левой, похожая и непохожая на толстого крепкого человека.

— Хорошо, что ему не хватило ума добавить этой твари лишнюю пару ног или там рук! — внезапно подал голос Дилин.

— А! — махнул ладонью Рыжий Маг, — Привычка, знаешь ли, страшное дело. Все маги человекоподобных лепят. Хотя, сколько живых видов в Лесу… А сколько разумных… Одних промедов взять…

— Ты «Комментарии к Разуму» еще не читал? — оживилась Вийви, — Вот уж где Доврефьель расчехвостил школу Тинрана…

Скорастадир поднял ладонь:

— Так вот, значит, о разуме. Мархнусы, знаешь ли, разумны.

Вийви прижала руку к губам. Ежик шепотом выругался.

— В этом-то их сволочная сущность и заключается, — печально закончил Рыжий Маг. — Все эти рукокрылы и рогоноги многохвостые, они, знаешь ли, звери. А мархнусы — разумная мразь.

— Потому я и жду новостей с таким содроганием. — Ежик потер тонкие лапки. — Кстати, на вчерашнем совете ничего нового не было?

Вийви пожала плечами:

— Все говорят о Фаластоне. Берег Сосен, киты, пираты… — видя, как ежик опускает колючую голову, ведьма прибавила:

— Не огорчайся! Ученик твоего Лотана — Майс — помнишь? Он был у нас зимой. И как раз на северо-восток выправился с месяц назад. К осени собирался вернуться. Вот тогда и узнаем из первых рук.

Дилин устало выдохнул:

— Ну, если так, тогда уговорили. Ладно!

* * *

Ладно же, думал Спарк. Больше никаких мыслей, больше не заикнусь даже: «Я мол, не хотел! Я только — Ирку дождаться…» Может, и не хотел. Только ведь судят по делам, а не по словам. А по делам получается так, что и захотел бы, вряд ли выйдет крепче!

Игнат вдруг понял, что самое страшное даже не это. Самое страшное будет потом — когда он вернется на Землю. Если ему вообще суждено вернуться. Он ведь до конца жизни теперь будет терзаться: а настоящий ли мир вокруг него? Верить взывшему троллейбусу, кислому тепловозному дыму, новогодней рекламе тамперсов, или искать способ проснуться? «Ну, его поставили к стенке и разбудили!» — горько ухмыльнулся внутренний образ-Спарк. И добавил ехидно: «Все проблемы давно решены, парень. Твое дело — общее решение приложить к личному, частно-приватному случаю. А ежели вдруг да не приложится — мало ли, спинка кривовата, или там руки растут не как у всех… Бывает! — Ну, так общество посредством своего мнения или там общественного подсознания тебе живо чего надо выпрямит и вправит».

Вправо от тропинки, далеко между деревьями блеснул огонек. В вечернем сумраке костер заметен очень издали… И кто это не стережется нынче в Пустоземье?

Атаман думал так же. С его молчаливого одобрения, Спарк наклонился к бегущему перед конем волку:

— Некер!

— Ррэй?

— Что там? — рука указала на рыжий платочек за черным частоколом сосен. Дружина настороженно остановила коней. Наученные горьким опытом, нырнули в клепаные шлемы. Скрипнули тетивы: Крейн и Дален спешились, изготовили луки.

Наконец, вернулась разведка.

— Пять лесовиков, — рыкнул десятник. — Тревожатся. Нас почуяли. Хотели стрелять. Хорошие охотники. Большие луки. У всех.

— Лесовики? — заинтересовался Дален. — Дай-ка, я к ним схожу. Если это те, о ком я думаю, может, они еще и помогут.

— Стрелки? С коня из большого лука не стреляют… — Ратин повертел головой.

— Люди нужны! — возразил Спарк. — У нас даже полной восьмерки нет. А оружие мы им дадим, какое захотят.

— Верно, — угрюмо подтвердил Олаус, злобно дергая знаменитые усы, — Оружия немеряно. Даже два коня под седло еще есть. Люди нужны. Надо хоть спросить. Пусть Дален сходит поговорит. Ничего не потеряем.

— Поможете ему, если что не так пойдет, — распорядился Спарк, свесившись с седла к волкам. Десятка беззвучно исчезла в темноте. Следом, глухо топоча, поскакал Дален. Братство настороженно ожидало, ежась в быстро холодеющем воздухе. Солнце исчезло за лесом, и во всем мире остался только клочок света вправо за тропой — тот самый, бесшабашно не прикрытый от недоброго ока, костер.

Конь под Спарком захрапел и попятился.

— Некер, ты?

— Ррэй! — ответила темнота.

— Что там?

— Дален зовет. Всех к огню. Безопасно.

Дружина спешилась. Зазвякали уздечки.

— Там поляна хоть есть — лошадей поставить?

— Есть поляна. Пятьдесят шагов. Туда.

— Куда — туда?

— Дай повод. В зубы. Сам отведу.

— Тебя кони боятся.

— Почему?

Волчий пастух бы поклялся, что серый десятник ехидно улыбается, но в темноте никто ничего не видел. Наконец, Спарк нащупал волчий загривок, а повод взял в другую руку. За ним цепочкой двинулись прочие. Отвели лошадей на поляну и там оставили под охраной Некста — ходил он все еще с палкой, но уже очевидно выздоравливал, расхваливая всем и каждому чудесный бальзам Терсита. Еще остался толстяк Остромов, до сих пор переживающий утренний промах. Братство двинулось к огню, а волки широким дозорным кольцом рассеялись по округе.

У костра сидели пять охотников — три одинаково лохматых брата, невысокие, но крепенькие, как боровички. По старшинству: Бестуж, Котам и Годвин. Тощий, как рукоятка лопаты, Геллер Гренхат. И толстый Ласе, похожий сразу на Остромова животом и шириной могучих плеч, на Рикарда — длиннющими усами до пряжки, на Сэдди Салеха — незакрывающимся ртом.

Когда в круг света вышел Спарк, Ласе как раз сообщал Далену плохую новость: банда вырезала охоничью заимку неподалеку. Забрала добытую пушнину — все, что наловили и настреляли за зиму — и растаяла в степи. Дален, с которым все встреченные полесовщики оказались шапочно знакомы, хмуро качал головой и упрекал: а вы-де после этого еще и костер не прикрыли! Видно вас как бы не от Южного Моря!

Тут Дален замолчал, глянув на проводника. Спарк назвался. Поглядел в поднявшиеся к нему пять пар глаз. Неверный пляшущий свет не позволял разглядеть ни цвет, ни чистоту белков. Волчий пастух вдохнул поглубже, и без затей предложил:

— А пошли утром с нами? Надерем хвост ублюдкам! Оружия у нас полно какого хочешь. Есть брони, шлемы, все, что надо. Мы уже три такие шайки покрошили. Даже кони под седло есть!

Долетевшее ржание удачно подтвердило его слова. Лесовики переглянулись и надолго замолчали. Поняв, что им надо время на обдумывание, Спарк и Ратин разослали своих готовить ночлег. Сами вежливо присели поодаль на упавший ствол, но уходить даже не собирались: слишком много для них значил ответ. Поняв это, охотники отсовещались быстро. Три брата и болтливый толстяк согласились присоединиться, но без присяги: лишь до тех пор, пока не будет совершена месть за Волчий Ручей. Тощий Геллер Гренхат отозвал Спарка в сторону:

— Тут вот что… Боюсь я. Не храбр. А дело ты затеял правильное. Я могу вот что сделать: пойти по соседним заимкам и позвать там добровольцев. Я же вижу, вы все побитые. Да и мало вас семерых. На той заимке, судя по следам, было больше десятка…

«Елки-палки, опять пятнадцать рыл окажется!» — проводник прикусил губу. Четыре лесовика, конечно, прибавляются. Но они же не бойцы. Стрелки — да, отменные. Только ведь не во всяком случае успеешь выстрелить… Однако, дареному коню — и то в зубы не смотрят. А тут люди соглашаются вместе с тобой голову подставить… Ага, именно что голову подставить. Стоит ли их вести на смерть — они-то в рубке неопытны?

Гренхат понял затянувшееся молчание проводника по-своему.

— Ну не могу я, пойми! Меня колотит всего!

Спарк вспомнил, как сам сегодня утром от страха заблевал пол-степи. А я, значит, могу? Решился:

— Ты когда пойдешь собирать своих?

Гренхат выдохнул:

— Могу сейчас! Вот леса не боюсь нисколько, хоть днем, хоть ночью.

Спарк помедлил. Повертел перед внутренним взором Тракт, отыскивая нужный ориентир. Сказал так:

— Мы движемся на север. Завтра к полудню думаем быть где-то перед Круглым Камнем. Ну, или недалеко от него. Если нас там не найдете, ждите вестника, но сами не высовывайтесь. И еще. Ни под каким видом не поднимать оружия на волков. Ясно?…

Геллер, ошарашенным последним приказом, молча кивнул. Проводник вернулся к Ратину, пересказал ему разговор и пошел устраиваться спать. Откуда ему было знать, что утром десятка Аварга приведет еще пятерых человек!

* * *

Пять человек оказались охранниками очередного каравана, пойманного и разбитого бандой немного севернее. Прикинув в уме время и место схватки, Ратин хмыкнул:

— Эту мразь мы вполне сможем отловить еще до полудня. Если их в самом деле только две восьмерки, так нам сил хватит. Но сперва разберемся, кого привели.

Трое из пришедших — Дален Харам, Местр и Мерил — охотно взяли предложенное Спарком оружие. Но присягу давать не захотели. Волчий пастух договорился, что они смогут уйти, когда будут переловлены все банды на Тракте. Или, в любом случае, не позже Времени Лепестков и Листьев, с которого у Висенны начиналось лето.

А двое новичков оказались совсем плохи. Их несли на носилках, причем до встречи с волками приходилось нести цепочкой: двое израненых — между тремя, способными двигаться. Рослый парень со смешным именем Керсти Кольморден уже не открывал глаз. Имя второго никто назвать не смог, и сам он лежал — бревно бревном. Спарк полез за волшебной Терситовой мазью. Морщась от ужаса и отвращения, они с Даленом (первым, который Кони-лесовик), промыли и перевязали, что смогли. Пока возились с безымянным, Керсти умер. Пришлось задержаться: хоронили Кольмордена. Воспользовавшись заминкой, Ратин осмотрел оружие и доспехи каждого. Отчитал Сэдди, заставил выправить вмятину на шлеме. Раздал мечи и кольчуги вчерашним лесовикам. Отправил Рикарда и Остромова в дозор: смывать вчерашнюю ошибку. Впрочем, сегодня их задача облегчилась, потому как тройка присоединившихся утром охранников подробно описала и свой путь, и место, где их ждала банда, и куда шайка удалилась потом.

За хлопотами Спарк сам не заметил, как разгорелось настоящее утро. Степь просыпалась. Лес, на опушке которого суетилось Братство, вдруг выбросил листья. Нежно-зеленая дымка охватила всю окраину, сколько хватало глаз. Пахло влажной землей, со всех сторон долетали короткие деловитые приказы и такие же спокойные ответы… Даже кони ржали весело, а не от боли и гнева, как вчера наслушался волчий пастух.

Задержка оказалась благоприятной. Геллер Гренхат свое обещание выполнил. Еще доедали завтрак, когда дозорные со стороны леса привели целых пять стрелков с громадными ростовыми луками. Все хмурые, широкоплечие и бородатые; все в зеленых истрепаных плащах, полосатых штанах, темных рубахах. Все в высоких сапогах — мягких и рыжих. Впрочем, братья Бестужа и толстяк Ласе одевались точно так же. Просто Спарк вчера не разглядел в темноте. В противовес болтуну Ласе, прибышие говорили мало. То есть, кроме своих имен, не сказали почти ничего. И даже имена у них оказались короткие: Велед, Изам, Красен, Говор и Крен.

Ратин крякнул:

— Восемь стрелков! Не, даже одиннадцать! Ведь еще Далена и Крейна надо присчитать.

— Мечников меньше, — задумался Спарк: — Нас двое, да Сэдди, Рикард и Остромов. Некст?… Нет, ему и так спасибо, что сам в седле держится, а не тащить его, как того безымянного. Хотя, еще ж три охранника: Дален-второй, Местр и Мерил…

И вдруг сообразил:

— Ратин! Нам ведь лошадей не хватит! Нас уже два десятка, а лошадей всего четырнадцать, и то — шесть хромых да поцарапанных. Надо мне снова стаю звать!

Атаман нахмурился:

— Опять задержка! Плохо… Хотя… Давай, зови. Далеко не уйдут, ублюдки. А мы тут рану Нексту подлечим. Заодно посмотрю, кто чего стоит из собравшихся.

Так вот и вышло, что с делами Братство управилось к полудню. Волки охотно присоединились еще тремя десятками, и привезли столько же седел. Спарк только сейчас сообразил, что система счета волков не была восьмеричной, как у всех остальных. Но думать об истоках здешней математики времени не хватило. И так сильно задержались, приучая лесовиков — да и Братство тоже — к волчьим седлам и к управлению голосом. Ратин долго не хотел расставаться с вороным. Но конь уж очень боялся волчьей стаи, и пришлось отвести его в табун, на поляну.

Табун, безымянного раненого охранника, лишние доспехи и шатер, оставляли на месте под присмотром Некста. С ним же оставалась отдыхать десятка Некера. В случае появления сильного противника, Некст бы уходил, плюнув на вещи, спасая только лошадей. А слабую шайку волки надеялись отбить.

Вернулся дозор. Выслушав Рикарда, атаман недовольно покрутил головой: выслеженная банда галопом уходила на север, и догнать ее получалось не раньше завтрашнего дня. И то, если разбойники встанут на ночлег, а не продолжат путь под парой лун. Вигла и Спади нынешней ночью ожидались полные, света бы вполне хватило.

— Нечего больше медлить! — скомандовал Ратин. — Спарк, отправляй дозорных, и пошли за ними!

Волки приветствовали приказ дружным воем. Еще бы: им выпала внеурочная Охота. Серый клин взял с места легко, словно подхваченный ветром. Спарк смотрел, как дружинники поджимают ноги: в волчьем седле с непривычки кажется, что вот-вот вспашешь землю коленями… Проводник давно приспособился к низкой посадке. Он беспокоился о другом.

* * *

— В другой раз! Я сказал, в другой раз, ясно? Теперь ты в степь не пойдешь! Понял?!

Берт Этаван насторожился: за его спиной спорили уж больно яростно. А, когда сидишь в «Южной стене», в городке Косак, лучше поостеречься. Это тебе не «Серебрянное брюхо» в родном ГадГороде. Местные могут чужака и ножом в бок… Не будь Тракт закрыт, Берт бы вовсе сюда не сунулся. А вот пришлось поднимать старые знакомства среди речников. Переводить торговлю с сухого пути на водный. За тем книжный купец в Косак и прибыл.

И услышал крайне любопытный спор. Не поворачиваясь, чтобы не показывать интереса, Берт насторожил уши. Быстро сообразил, что спорят местные бандиты. Как они себя называют, «ахтва». Некто с густым низким басом упрямо доказывал:

— Нету же Волчьего Ручья! Вон, от Ильича Шеффер Дальт прискакал. Говорит, пожгли городок. Все! Купец на Тракте голый и босый!

Басовитому возражал чистый спокойный тенор:

— Смотри, Колинча когда еще в степь ушел! Да и не один, собрал две восьмерки. Хвалился позавчера еще вернуться с хабаром…

— Ладно там хвалился, — встрял третий. — Он же перекупщику зуб давал, что будет в срок. И не пришел. Там знаешь, что было?

— Ага! — подхватил тенор. — Во как… Понял, да? Да кто ж перекупщика осмелится кинуть? Ну, где Колинча? Нету. А почему? Или вот, вчера только от Сигарсона прибежал мальчонка… именно, что прибежал: коня загнал. Он как раз обратное говорит: в степи тела Раката и всей его дюжины. А ведь сильные бойцы, не нам равняться. И снарядились хорошо. Одних шлемов было — не меньше, чем на шесть золотых! И все полегли. Никакая ахтва с ними бы не справилась, нет. Да наши бы с Ракатом не стали бы даже связываться. Нет, Раката Волчий Ручей вырезал! Именно!

Бухнули кулаки в стол. Басовитый, видимо, вскочил: голос раздался сверху:

— А я говорю, брешет твой сопляк! Нету Волчьего Ручья, все, конец!

Теперь уже не только Берт, весь трактир обернулся к темной фигуре, ростом под самую потолочную балку. Слева и справа от здоровяка качались тусклые масляные фонари; бандит нетерпеливо отстранил их лопатообразными ладонями, рявкнул:

— Говорю тебе, надо сейчас двигать. А то нам ничего не достанется!

— Утихни, придурок! — вошедший кутался в пыльник, Берт его не узнал. Зато местные, как выясняется, знали прекрасно. Все разом уткнулись в тарелки, словно бы громкого спора не существовало. «Веселое место» — подумал Берт — «Уйти, что ли, пока не вляпался? Неслава порадовать, что его ватага жива еще». Но потом купец вспомнил, что свадьба-то назначена. Расходы уже немаленькие. И еще вырастут. Стиснул зубы, и решил все-таки дождаться ладейщика.

* * *

— Ладейщиком батя мой был. Семья у нас вся на реке Лесной. И вот он как-то раз… — доносился от соседнего костра веселый голос Ласе. Толстяк опять рассказывал что-то смешное. Даже Сэдди трудно было с ним тягаться.

На светлом еще закатном небе, поверх горбатого кургана, прорисовался черный силуэт дозорного волка. Запрокинул голову к небу. Взвыл. Немного подождал — долетел ответный вой.

Спарк не хотел смотреть в огонь. Банду они сегодня так и не догнали, бой отодвинулся на завтра. Но, удивительное дело, страх как будто бы тоже перегорел. Братство растянулось вокруг огня, прямо на земле — осталось так мало людей, что все легко поместились вокруг костровой ямки. Попоны под тело, седла под голову. Ужин съели. Спать пока не тянуло.

— Что будем дальше делать? — первым спросил Крейн.

— Гнаться! — сжав зубы, отрезал Салех. — Мстить.

— Ага, — согласился Крейн. — Только я не про то. Потом чего: уже после мести?

Салех пожал плечами:

— Мне-то и так неплохо было. Ну, там драться приходиться порой… Так на то и меч. Я ничего такого, особенного не хочу.

— Я тоже на высоту не лезу, — здоровяк Остромов щелкнул ногтем по лезвию секиры. Раздался тихий-тихий звон, слышный Спарку лишь потому, что лезвие оказалось рядом. Потом его покрыл треск углей в костре. Ветер принес запах весенней степи: трава, мокрая земля. Вдобавок, что-то неощутимое и неописуемое, что не позволяло спутать аромат степи и леса. Запах простора, что ли? Но ведь небо не пахнет? Или это совсем не запах — какое-то особое чувство, которое мозг просто выражает запахом, не находя иного способа?

— … Мне проще выполнять приказы. — Толстяк печально опустил голову. — По молодости пробовал торговать — не потянул. Нету во мне сердца к этому делу.

Шумно перевернулся на другой бок Рикард. Прижал усы, заворчал, выдергивая их из-под брюха.

— Отрежь ты их в туман! — поморщился Крейн.

— Не могу, родовой обычай, — серьезно пояснил Олаус. — Мы, Рикарды, кузнечная семья. Всю жизнь в ГадГороде, на Кузнечной улице. Пока отца не разорили перекупщики. Остромов прав: в торговле надо знать, когда кому поклониться, когда и подарочек поднести. Батя мой умеет только наковальне кланяться… Ну ладно, отбежали мы в деревню… Тот купец-книжник, Берт… Ну, дочка еще у него…

Сэдди кивнул:

— Тайад Этаван. Как уж там купца, а дочку-то наши еще долго не забудут! Смелая девка: с отцом повсюду ездить. Сколько живу, первый раз вижу.

— Во! Так он из той самой деревни родом. Там что ни дом, то ему племянник, деверь, брат, сват… Им как раз кузнец нужен был. Берт за нас замолвил слово у старосты. Батька поставил двор, кузницу. Дядья пошли на юг: заимки в степи отстраивать. А нас пятеро сыновей, я средний. Кузница старшему, хозяйство второму… троим что делать? Вот, отковал нам отец эти игрушки… — Олаус с шорохом выгнал на свет длинный клинок. Ратин сразу протянул руку:

— Дай-ка глянуть!

Принял, взвесил. Оглядел, близко поднося к огню. Даже обнюхал. Подышал на лезвие. Протер рукавом, вернул.

— Зачем на лезвие дышать? — спросил Дален.

— Если пятно от дыхания округлое и по всей окружности сходит равномерно, без языков или там клиньев, — ответил Ратин — значит, сталь прогревается и остывает по всему объему одинаково.

— И что с того? — лесовик почесал затылок.

— Хорошо перемешана, когда варилась. Прокована отлично. Нету каверн, нету внутренних трещин. Клинок прочный.

Рикард поглядел на атамана с искренним уважением:

— Все-то ты знаешь! А как изгибом пробовать, слышал?

Ратин кивнул:

— Отец саблю «медвежьей стали» не пожалел: сломал, когда показывал. Здешние и северные клинки можно отогнуть не более, как на одну восьмую длины. А «медвежью сталь» только на тринадцатую часть. Отогнутый и отпущенный, клинок должен вернуться в прежнее состояние, точно, как был. А по доске плашмя хлопать — «медвежью сталь» вовсе нельзя, из-за хрупкости. Здешний же клинок должен давать чистый звук, без дребезга. Ладно, я тебя перебил. Говори дальше: отковал вам отец мечи, и потом?

— Так ведь чего больше рассказывать? В первую ватагу к Берту, когда еще сам Неслав набирал, я просто опоздал. Ну, а потом уже, когда Сэдди на хутор людей звал… При Ингольме я кузнецом не назывался, против него я щенок. Вот мастер был! — Олаус привычно подергал ус, и опять шумно перекатился на другой бок. Вздохнул:

— По правде говоря, и не лежит душа на месте сидеть. Моя бы воля, наняться с караваном далекодалеко на север, за Княжество. До самого Юнграда. Или на запад, за Финтьен сходить. Да хоть бы и на юг, к Хрустальному морю! Мир посмотреть.

— Нет, мне бы в лесу жить… — Дален Кони опустил плечи: — Там тихо. Птицы только. Ветер иногда. Ну, кабан рыкнет. Медведи сами тишину любят, я их и не видел никогда. А ведь с шестнадцати лет лук ношу.

Тут все вспомнили привычку Далена напевать под нос, и заухмылялись: еще бы, медведи тишину любят! Потом Братство заворочалось, устраиваясь на ночь. Спарк посмотрел на звезды, не очень хорошо понимая, что можно сказать. И мир повидать неплохо было бы. И в лесу пожить: тут лес хороший… Обычные мечты у ватажников. А его мечта: дождаться Ирку и убраться восвояси. Все.

— Хорошая у тебя мечта, проводник.

Спарк вздрогнул и открыл глаза. Ратин сидел перед костром, насаживая на прутик небольшой ломоть сушеного мяса.

— А, не спишь? — атаман пристроил прутик у огня, мясо повисло над углями.

— Подгорит… — лениво заметил волчий пастух.

— Плевать. Хорошая у тебя, Спарк, мечта: город на Ледянке. Я потому от Ратуши и ушел, что они столько лет живут рядом со степью, и до сих пор с ней не сговорились. А ведь можно было ее застраивать, пока Охоты нет. Уж купцам бы хватило денег, не сомневайся… Знаешь что? — атаман вытер пальцы и полез в мешок за следующим куском. — Когда я был маленький, у меня даже была книжка. Ага, настоящая, не удивляйся…

Спарк вспомнил подвалы Ньона-библиотекаря. Книжные полки Усатого-Полосатого — там, давно и далеко, на Земле. Улыбнулся легонько.

— В книжке был нарисован грифон. — Ратин точным движением насадил мясо на следующий прутик. Протянул руку, перевернул первый кусок.

— И такой был красивый грифон, золотистый… Как тебе сказать… Радостный, понимаешь? Ну вот… Я потом рос. Отец меня учил: рубиться, ездить верхом. Людей, если надо, по голове бить. Потому что: «добрый наместник — первая причина бунта»… — отчеканил Ратин явно заученное правило. Выдохнул так, что над углями поднялось синее пламя. Продолжил:

— Ну, я и учился. Знал же, что все мне останется: замок, земля, старый спор со Сноуром Синим из-за Трех Колодцев. И что невесту надо будет выбирать из Скильдингов, или, на худой конец, из Райсов — все прочие нам давно в родстве, так чтобы кровосмешения не было. А другие нам не ровня; а третьим уже мы сами не ровня… Вот. А грифона я все равно помнил. Я даже боюсь, может нашему роду потому и не стало удачи, что я слишком много думал о личных делах… Ты все еще не спишь?

Волчий пастух приподнялся на локте, взял первый прутик, стряхнул мясо на ладонь. Перекинул на другую: горячее. Поднял взгляд:

— Я тебя слушаю.

Атаман, напротив, глаза опустил:

— Я вот думаю: иногда мы предаем свой род не тем, что забываем имена предков или их славные дела. А тем, что становимся слишком другими. Думаем о грифонах, когда надо добывать деньги и выслуживаться перед князем…

Снова долетела воющая перекличка дозорных. Спарк грыз мясо: с одного края почти сырое, со второго чуть-чуть не горелое — и про себя поражался. Прожить три зимы в стенах Волчьего Ручья; три осени водить караваны, спать под одним плащом, рубиться плечом к плечу… и только тогда, наконец, услышать такое откровение! Видимо, Ратину недавние бои тоже дорого встали.

— Знаешь, как протягивают проволоку на кольчуги? — наконец, спросил Спарк.

Ратин удивленно кивнул.

— Иногда я чувствую себя такой вот проволокой… — волчий пастух прищурил глаза. — Некоторые… Мудрые люди, наверно так их можно назвать… Вот, они говорят, что всякий отрезок жизни можно рассматривать, как подготовку, учение перед чем-то важным. Что все испытания — это инструменты в твоих руках, они увеличичивают твою силу. Чтобы ты что-то сделал. Важное или нужное тому, кто дает тебе силу.

Атаман догадливо кивнул:

— Тогда, чем сильнее тебя гнет и ломает сейчас, тем более трудное дело тебе предстоит.

— Вот! — выдохнул Спарк, — Я и беспокоюсь: что же у нас впереди? Если сейчас дни, будто пролитый кипяток: только что мирно булькал в котле… два или три года… потом плюх! Потекли горячие струи, успевай прибирать руки!

— Да нет, — не согласился Ратин, — Эти стычки — обычное дело для городской стражи. Я ведь как в Ратушу на службу попал: сначала…

«Для городской стражи!» — вскричал внутренний голос Спарка, — «Но я-то! Я же из иного мира! У нас так часто не убивают!» Здесь Игнат вспомнил раздел криминальной хроники, и переставил слова: у нас не так часто убивают. Вся разница.

Да и не сунет судьба в совсем уж незнакомый мир. Незачем. Невыгодно брать на работу абсолютного новичка: его натаскивать встанет дороже, чем использовать потом…

… - Потом меня послали на Волчий Ручей… — атаман уже говорил негромко, видимо, опасаясь, что Братство отнесется к службе в Ратуше не так спокойно, как волчий пастух.

Спарк молчал. Ратин посмотрел прямо на него. Проводник поднял голову: карие и зеленые глаза встретились. Атаман невесело улыбнулся:

— Что там завтра будет, неизвестно. А только, когда я увидел, как ты город рисуешь, я сразу вспомнил ту книжку. И грифона.

«Панталера ты не видел,» — подумал Спарк — «Вот уж кто и золотой, и красивый».

Некоторое время оба молчали, понимая, что слова не нужны. Потом, наконец, Ратин тихо сказал:

— Давай теперь спать. Завтра опять бой.

Спарк кивнул. И, удивительное дело — снова не ощутил страха. Только радость неизвестно отчего. Словно бы сам увидел в книжке золотого грифона.

* * *

Золотой грифон лениво кувыркался в голубом весеннем небе Истока Ветров. Человек и еж оторвали от него взгляд с одинаковым сожалением.

— Хорошо, почтенный, — ежик-предсказатель передвинул по прилавку восемь метательных звезд:

— Эти возьму.

Торговец подул на пальцы: в его роду жест всегда приносил удачу. Да и день выдался холодный. Даром, что в долинах уже лист на деревьях. Исток Ветров высоко, и теплеет в нем поздно.

— Четверть золотого.

Ежик кивнул. Хотел было наколдовать кошелек — подумал, что торговец, пожалуй, откажется брать магическое золото. Крикнул:

— Господин Скор!

От соседнего прилавка не спеша подошел Рыжий Маг. Без лишних слов вынул кошель, развязал горловину. Еж запустил лапки в мешок: пожалуй, мог и нырнуть. Позвенел мелочью, вынул несколько белых листочков серебра. Сосчитал, кивнул, и толкнул по доске в руки оружейного купца.

— Удачи тебе, колючий господин!

Рыжий Маг ухмыльнулся. Ежик снизу вверх посмотрел на него сурово, и Скорастадир тотчас сделал чинное лицо, подобающее Великому Магу Академии. Потом Дилин забрался по красно-белой мантии на плечо, и оба отправились искать госпожу Вийви.

— Дорого взял, — не поворачивая головы, шепнул Скор. — Здешние оружейники за четверть золотого дают дюжину, этот — всего лишь восемь.

— У здешних заточка не такая, — возразил еж-предсказатель. — Эти, говорят, могут в руку возвращаться, вроде как петлей летят.

— Порежешься, — недовольно буркнул Великий Маг. — Руки беречь надо!

— Беречь надо такие руки, как у вас, госпожа! — эхом отдалось слева и чуть позади. Скорастадир развернулся. Так и есть: разлетелись по широкой улице, к воротам Академии, проскочили нужный прилавок. Нужный — это где Вийви покупала зелень. Обычно за зеленью ходят служанки. Чтобы зря не смущать торговцев, ведьма накинула светло-голубой простой плащ, глаз не поднимала… А когда пришлось платить, хитрость ее лопнула все равно. Руки-то не спрячешь. Сразу видно, чьи белые ухоженные, чьи — крепкие, в мелких порезах, с распаренными от стирки пальцами.

— Что же вы сами за зеленью ходите? — не унималась любопытная зеленщица. Вийви только улыбнулась в ответ:

— Хочешь, тебе такие руки сделаю? На всю жизнь? И ничем их нельзя будет испортить, ни стиркой, ни готовкой?

— Ни утюжкой! — мигом добавила продавщица. — А за сколько?

— Десять золотых.

Женщина поскучнела:

— Надо обдумать.

Вийви аккуратно переложила три внушительных веника в свою корзину. Повернулась, точно угадав присутствие Скорастадира за плечом. Сунула корзинку ему:

— Неси. А то про нас давно новых сплетен не сочиняли.

К Истоку Ветров подкрадывалась весна, и госпоже Вийви постоянно хотелось улыбаться неведомо чему.

Из боковой улочки, слева и сверху, выскочил посыльный. Бушма, второй еж Академии. Подкатился прямо под ноги, поклонился. Небрежно прищелкнул пальцами — взлетел так, чтобы людям не приходилось наклонять головы. Отбарабанил:

— Госпожа Вийви, господин Скор, господин Дилин! Великий Маг, господин ректор Довреф. фьель, просит пожаловать. Спешные новости с Совета. Решено строить целых четыре школы: в Бессонных Землях — Школу Путей и Следов; на Побережье, в Фаластоне — Школу Ветра и Волн; в Вирхамате…

— Это еще где? — шепотом удивился Дилин.

— Потом объясню — шепотом ответил Рыжий Маг,

— …Наконец, четвертую — в Левобережье. Так и будет называться: Школа Северо-Восточной окраины! А пятую Школу, на которой будет все пробоваться, что потом пойдет в те четыре, будут строить здесь, в Истоке.

— И это все тебе велено рассказать прямо на рынке? — удивилась Вийви — А еще нас, женщин, называют сплетницами!

Ежик хитро улыбнулся:

— Господин Довреф. фьель жалеет денег на глашатаев. А так все узнают самое позднее, через октаго! Но я ведь главного не сказал: пятую школу и образование прочих четырех должен будет возглавить господин Скорастадир. Вот поэтому господин ректор и просит пожаловать: для вручения приказа и Пояса!

Скорастадир ошеломленно ссадил Дилина с плеча на прилавок. Почесал затылок. Ректор провел хитрый ход. И ведь не просто вызвал к себе, в личные покои, с глазу на глаз. По дороге из покоев Рыжий Маг еще успел бы что-нибудь придумать. Теперь же назначение объявлено во всеуслышанье. Отказываться и подсовывать кого-либо вместо себя — считай, сразу потерять лицо. Потому как главе целых пяти Школ позорно интриговать за ректорское место! Доврефьель уже и Пояс в Совете вытребовал. Попробуй, откажись от Пояса!

* * *

Пояс Охоты охватил изрядный кусок степи, и грабители очень скоро нашлись. Правда, они тоже быстро поняли, что обнаружены. Принялись нахлестывать коней — но волки шли резвее. Скоро темные пятна увеличились. Спарк различил лошадей: все гнедые, ни одной буланой или вороной, или белой, или какой еще. Люди в седлах выглядели куда пестрее: проводник насчитал два доспеха чешуйчатых, один красивый шлем-«виглав»: с поперечным гребнем и красным плюмажем. Потом еще пять кольчуг, и три непонятных толстых халата: то ли стеганки-тегиляи, то ли бригантины, когда металл вшит между нескольких слоев толстой ткани. Так доспех меньше ржавеет и нагревается солнцем.

Прочие разбойники брони не носили. А всего их было четырнадцать. Почти полтора десятка, как проводник и предполагал. Братства собралось на пять человек больше. К тому же, было очевидно, что разбойники боялись: они нахлестывали и нахлестывали лошадей, не пытаясь собраться, развернуться и принять бой. Некоторые пытались стрелять с седел, но пока ни в кого не попали: завидев первую же стрелу, волки без всякой команды пошли зигзагом. Ватажники и Братство ругались сквозь зубы, но в седлах пока удерживались.

Наконец, Ратин на Аварге верхом, догнал последнего бандита. Волк сделал исполинский прыжок, чтобы его наездник оказался на одном уровне со всадником. Перепуганный конь шарахнулся в сторону… поздно: свистнул клинок атамана, и первый убитый разбойник закувыркался в свежей невысокой траве.

Только тогда банда сгрудилась кучей, отъехала в степь, развернула лошадей на ватагу. Не вся: один продолжал убегать к северу. Братство выстроилось против банды. Спарк хотел послать волков за беглецом, Ратин удержал:

— Пусть разносит весть, что мы живы и мстим. Нам так будет легче, а мрази — страшнее… Стрелки, спешиться! Га-ато-овьсь!! — прокричал атаман без перехода. Спарк вздрогнул в седле, сказал своем волку:

— Направо, в строй.

Хонар понятливо оскалился. Двумя скачками занял место на правом крыле, между Сэдди и Даленом вторым.

— Не поджимай ноги, напрягаешься, — посоветовал волчий пастух соседу. Салех благодарно кивнул:

— Привычка… Спасибо, что напомнил. О! Они пошли!

Спарк посмотрел вперед: ну да, разогнались. Дюжина. Как и тех, вторых. Хорошо ли дерутся? Сейчас узнаем…

Страх по-прежнему не шел. Проводник вынул меч, сам поражаясь, до чего спокойное и точное получилось движение.

И тут половина разбойников полетела с седел! Завизжали кони. Брызнули ошметки мягкой черной земли. Второй слитный щелчок: лесовики отпустили крученые тетивы. Но больше не сложили ни одного: уцелевшие быстро поняли, что в открытом бою им ничего не светит. Развернулись и бросились наутек — уже не на север, а кто куда, лишь бы сбежать. То там, то здесь на землю падали тяжелые вьюки или доспехи. Или раненые. Волки погнались без команды, не отвлекаясь на упавших: найдется, кому дорезать. Ратин остался со стрелками. Семерка мечников Братства преследовала стольких же разбойников. Кучей они еще могли бы сопротивляться. Но бандиты предпочли спасаться поодиночке.

Первого зарубил Местр. Волк сдернул врага с коня. Разбойник умело отмахнулся мечом: волк отпрянул, а Местр тоже вылетел из седла. Но поднялся раньше, и рубанул врага, пока он только разгибался.

Второго догнали Спарк и Мерил. Бандит поворачивался то к одному, то ко второму, не решаясь нападать, и так вертелся, пока подоспевший Дален Харам не вогнал в него три дротика подряд. Тело бухнулось в траву; ватажники развернулись к следующим врагам.

Третий оказался умелым бойцом: быстрым выпадом оцарапал плечо Рикарду, закрылся от удара Остромова… Волк под толстяком уже начал выдыхаться, и Остромов скоро отстал. Разбойник еще раз напал на Рикарда, но тот умело вывернулся и ответным ударом вскрыл на противнике остроконечный шлем, срубив верхушку. Конь лягнул волка под Рикардом; тот рванул бандита за пятку — всадник и лошадь рухнули на волка с ватажником. Тут налетел Спарк, и разбойнику пришлось оторваться от упавшего Олауса. Проводник быстро соскочил с седла, подбежал. Сделал плавное движение мечом понизу — враг не двинулся, ожидая настоящего удара. Отбил рубящий по голове, попробовал хлестнуть по ногам, потом вышел на красивое движение снизу вверх. Уклоняясь, Спарк двигался без слов и мыслей, словно бы наблюдая за самим собой со стороны. Разбойник завершил движение — и ошибся. Спарк ударил, прежде чем осознал это. Отрубленная голова в расколотом шлеме улетела точно под ноги Рикарду, выпутавшемуся, наконец, изпод рухнувшей лошади. Волчий пастух выдохнул и огляделся.

Сэдди волок на аркане пленного. Волки сгоняли в кучу ржущих и брыкающихся лошадей. Четвертая победа Братства оказалась быстрой: Дален, Местр и Мерил нагнали и зарубили еще двоих. Даже Остромов отстал удачно: как раз наткнулся на разбойника, спрятавшегося в промоине. Тот, видимо рассчитывал переждать погоню, и уходить в обратную сторону. Но с полусотни шагов волк его унюхал. Разбойник побежал, Остромов следом. Скоро понял, что опять не поспевает, и метнул, что было в руках: полупудовую боевую секиру. Добивать не понадобилось.

Братство собралось вместе. Убитых бандитов разложили двумя рядами. Припомнив, как ловко начали стрелки, Сэдди только головой покрутил:

— Сразу бы нам столько народу!

Ратин промолчал, и велел отбирать доспехи получше, а что похуже, отволочь к опушке и прямо там закапывать, пометив место. Он рассчитывал скоро выйти к Круглому Камню и подобрать еще, может быть, нескольких лесовиков, извещенных Геллером.

Тут Спарка взял зубами за плечо старый Аварг:

— Есть хотим. Мы больше не сменяемся. Всегда с тобой.

Волк недвусмысленно посмотрел на четырнадцать захваченных жеребцов:

— Дай одного. Одного хватит. Пока что.

— Постой… — Волчий пастух направился к атаману:

— Волки жрать просят. Хотят коня.

— Так дай… — атаман посмотрел в лицо проводнику и все понял:

— Жалко лошадок?

Спарк молча кивнул.

— «Добрый наместник — первая причина бунта» — дернул плечами атаман. — Впрочем, я тебя понимаю. Уж лучше хороший конь, чем такая вот сволочь… — Ратин махнул рукой в сторону пленного. — Его все равно придется убить.

Тут проводник сообразил:

— Не так. Пусть его приведут сюда. И дайте ему коня. — Жестом подозвал Аварга. Склонился к жесткому острому уху:

— Тот, которого сейчас отпустим, должен уйти живым. Но страху нагоните.

— А еда? — десятник переступил с задней левой на переднюю правую.

— Двенадцать свежих трупов лежат. Годятся?

Аварг так и сел на хвост:

— Я хотел сразу людей. Но ведь люди — твоя кровь!! Думал, жалеешь людей. Не лошадей.

Проводник обхватил руками голову. Вот, называется, сберег лошадок. Теперь даже волки будут считать его кровожадным чудовищем… «А ну их всех в болото!» — внезапно озлобившись, подумал Спарк — «С волками жить…»

Привели пленного. Волчий пастух посмотрел на него, и ничего не сказал. Бандит вздрогнул.

— Вы все из него вытрясли?

Остромов почесал груши-кулаки:

— Того, что нам полезно, все.

— Закиньте его в седло, и держите повод. Отпустите, когда я рукой махну. Аварг!

Волк поднял голову.

— Твои ребята хорошо помогли. Можешь взять дюжину, что разложена на траве, с них уже все снято…

Разбойник громко икнул.

— … А когда покончите с теми, можете взять этого! — проводник указующе выпрямил ладонь. — Но не раньше. Пусть ускачет хоть немного. А то никакой забавы не выйдет. И помни про договор, десятник!

Аварг понимающе оскалился: дескать, помню. Отпустим живьем. Но гнаться будем, пока не поседеет. Волчий пастух махнул рукой: Остромов кинул поводья разбойнику. Сказал почти ласково:

— Езжай, соколик! Авось успеешь, пока тут с твоими дружками покончат…

Бандит судорожно сжал поводья и погнал с места прямым галопом. Ратин поглядел вслед из-под руки:

— Его все равно дозорные свалят. Их-то никто не упреждал.

В ответ на это, Аварг закинул голову к небу. Над холмами поплыл дикий вой. Лошадь разбойника рванулась еще быстрее, и скоро исчезла из виду.

Остромов посмотрел на Спарка совсем другими глазами:

— Ты хоть знаешь, как тебя теперь в городе встретят?

Волчий пастух не отвел взгляд:

— Догадываюсь!

Здоровяк, наверное, подумал, что Спарк вырос в стае. Мало ли, какие там привычны волчьи обычаи. Уступил:

— Добро. Тебе решать.

Ратин ухмыльнулся:

— Думаю, ты хорошо сделал. Лошади живы. Безоружного резать не пришлось. Хоть он и ублюдок, а неприятно было бы. А что страху нагоним на всякую срань — так за тем и шли. Не забывай, Остромов, нам же главное их с Тракта выбросить. Тут что силой, что жутью — лишь бы помогло!..

«Наверное, я не этого хотел» — подумал Спарк. — «Ну, или хотя бы не такой ценой». Потом плюнул на самоедство, махнул рукой и пошел к своим вьюкам: смазать Терситовой мазью порез Рикарда и неизвестно как заработанную царапину на ноге Мерила.

Пока возились с лекарствами, пока волки, весело перекликаясь, гнали по степи отпущенного пленника, наступил полдень. Братство двинулось на север, к Круглому Камню. Кто на захваченных гнедых, кто просто пешком, ожидая возвращения волков. Камень увидели уже очень скоро, но еще очень неблизко. Атаман послал Сэдди, Рикарда и Остромова — узнать, не ждет ли там кто. Скоро вернулся Салех, попросил еще шестерых лошадей. Еще через некоторое время, примерно на середине пути от места боя до Камня, Братство принимало пятерых лесовиков и приказчика из нового разбитого каравана.

Лесовики одевались так же, как и прежние, в бурое и коричневое. Но имена у них были другие, и характеры малось повеселее, чем у второй пятерки. Пришли Ньон, Селангор, важный Марк Маранц, веселый Смирре и серенький незаметный Тарс с непременным громадным луком, чуть ли не больше собственного роста.

Приказчик из разбитого каравана, именем Драг, сообщил: мелкие банды их обоз миновали дважды, устремляясь к югу, за добычей полегче. Все-таки здесь, у Круглого Камня, уже недалеко до освоенных земель Степной четверти. Можно напороться на городской разъезд: полусотня латников. С бандитами у горожан шутки плохи. Надеясь на это, купец, видимо, расслабился — что его и сгубило. Ночью на составленные кругом повозки напала сильная и свирепая банда, не меньше пяти восьмерок. Драг прикинулся убитым, когда пара охранников еще отбивалась, и потом кое-как выбрался из свалки к лесу.

В лесу его подобрали охотники, которых шустрый Геллер, во искупление собственной робости, отловил на северной опушке, почти под ГадГородом. Гренхат встречал много охотников, да только соглашались подставлять голову далеко не все. Пятерка Маранца, однако же, согласилась. Несмотря на свой надутый вид, Марк сообразил, что в заимке от сорока хватких убийц не отсидишься. И лучше сразу покончить с неприятными делами, чем потом все лето шарахаться от каждого куста.

Ратин сразу же велел становиться на ночевку, и принялся рассылать дозоры. По всем признакам, завтра им предстоял бой с поредевшей бандой Ильича — той самой, которая сожгла Волчий Ручей. Поэтому атаман придирчиво осматривал оружие, даже одежду, опрашивал людей: не устал ли кто, не натер ли ноги. До сих пор с такой крупной шайкой сталкиваться не приходилось. Даже сильно разросшаяся, дружина все равно проигрывала числом почти вдвое. Дело предстояло нелегкое.

* * *

Нелегкий разговор с ректором Доврефьелем — больше спор, местами переходящий в скрытые угрозы и сдержанную ругань — вымотал Рыжего Мага до донышка. Скорастадир просил волшебников себе в помощь. По его прикидкам, выходило, что на каждую школу нужно не меньше десяти магов. Значит, полсотни на все Школы. Да ведь во всей Академии с учениками вместе нету и половины! Потому-то Доврефьель и возражал так упорно.

Наконец, Маги сошлись на том, что в первой Школе — Школе Истока — для начала хватит пятерых. Сам Скорастадир, как ректор Школы. Вийви, преподаватель лечебной магии. Бушма, ученик Дилина — будет вести предсказания и то, что Спарк давешней зимой обозвал нездешним словом analitika. Самого Дилина, естественно, ректор не отдал: лучший провидец Леса. Надо же и Академии что-то оставить. Привел подходящую к случаю цитату из древних мудрецов: «Когда отмирают корни, рябина теряет крону» — и еще что-то в том же духе. Скор поскрипел зубами, но согласился. Потом успокоил себя тем соображением, что ведь и в Академии нужны будут друзья.

Зато ректор охотно отдал Сеговита. Не слишком удачливый в Академии, старик при стройке и оснащении Школы поразил всех умением поставить дело. Строители слушались его, как родного папу. Все материалы, магические инструменты, приборы и книги немедленно находились. Все планы, сметы, списки и прочие бумажки содержались в отменном порядке. Золотой грифон Панталер, назначенный в Школу Истока учить магии Воздуха, даже сочинил в честь Сеговита хвалебную песню. Правда, на грифоньем клекочущем языке. Так что песню никто не понял, и спеть ее в день торжественного открытия Школы Панталеру не дали. Но грифон не огорчился.

Огорчился Скорастадир. Великий Доврефьель так неохотно выделил первую пятерку магов… А ведь предстояло устроить в разных частях необъятного Леса еще целых пять Школ! Да и главную Школу развернуть, чтобы в ней имелся хоть бы отдельный учитель на каждую Стихию — а не только на Огонь, Воздух, Разум и Жизнь. В конце концов, Скорастадир понял, что медленное и вялое воплощение замысла может его вовсе сгубить на корню. На что и пожаловался Доврефьелю при первой же возможности. Ректор не ответил ни да, ни нет, и вообще провел встречу так осторожно-скользко, что Рыжий Маг даже задумался: а может быть, ректору именно того и надо? В смысле, чтобы создание Школ не удалось?

* * *

— Удалось даже их сосчитать… — Рикард судорожно вздыхал, глотая воду из долбленки. — Пять восьмерок и еще трое. Драг молодец: в свалке точно определил. Главный — чернобородый крепкий мужик, широкоплечий, но не сильно высокий… Его действительно называли Ильич, сам слышал… Дайте еще воды!

Олаус подобрался к разбойничьему стану на брюхе, и почти день пролежал в ложбинке, под палящим солнцем, собирая нужные сведения. Они очень хорошо стыковались с новостями, которые принесли волки. В степи двигался еще один караван, и выслеженная усатым банда как раз готовилась напасть на него. Замысел Ильича был прост: дождаться, пока тридцать телег втянутся в котловину между рядами холмов, а потом навалиться кучей со всех сторон. Волки насчитали всего две восьмерки погонщиков и столько же охраны. Так что внезапное нападение вполне могло получиться.

Встреча шайки с караваном предполагалась завтра. Братство остановилось на дневку, и Ратин использовал передышку полностью. Во-первых, для учения стрелков: до полудня они азартно кидали стрелы по шлему на вбитом колышке. Выясняли, кому достанутся обещанные атаманом три золотых. После полудня Спарк лично проверил, чтобы у всех остались в колчанах только тупые охотничьи стрелы-томары. Обычно томарами оглушали ценного пушного зверя, сберегая мех. Сегодня волчий пастух придумал для них другое применение… Все мечники верхом на волках атаковали стрелков. Стрелки пытались выбивать их из седел этими самыми тупыми стрелами. Волки набегали хорошо выученным зигзагом, стрелкам приходилось попотеть. Но, вместе с новоприбывшими, их оказалось чуть ли не вдвое больше мечников. Так что доскакать до линии не сумел даже Спарк — хотя три раза удерживался в седле дольше всех.

Сам Ратин, взяв с собой только Драга, отправился к югу: проведать Некста и забрать лошадей. Замысел атамана тоже особенной хитростью не отличался. Чтобы напасть со всех сторон, бандитам придется растянуться в цепочку. Каким бы внезапным ни оказалось нападение, сколько-нибудь времени охрана каравана продержится. Так что удар всей дружиной по одной стороне бандитской цепочки позволит уравнять численность. При удаче, даже получить перевес. А потом Ратин собирался действовать клиньями — так, как памятная разбойничья дюжина чуть не разбила Братство во втором бою. Но для этого нужны были лошади. Вот за ними атаман и отправился.

Во-вторых, Братство использовало передышку для починки и лечения. Спарк прикончил два из трех кувшинчиков Терситовой мази, щедро обрабатывая потертости, ссадины и порезы. После учения отослал пятерых лесовиков чего-нибудь подстрелить на ужин, а прочие в это время откопали глубокие ямки — чтобы костров не было видно в степи.

В-третьих, сразу после учений волки и незанятая часть дружины разъехались по всей округе. Сильнее всего проводника беспокоило, не проскочила ли какая особо хитрая шайка им за спину, к югу. Где-то там неспешно ползли три или даже четыре каравана из ЛаакХаара. И еще неизвестно, поверят ли их вожатые хлеботорговцу в синем плаще, которого Спарк завернул назад от сгоревшего хутора. Если решат все-таки продолжить путь, могут пожалеть. А могут и не успеть пожалеть. Так что почти вся дружина разлетелась дозорами на разные стороны. Скоро дозорные привели еще одного рослого неробкого парня по имени Торак — тоже уцелевшего от разграбленного обоза.

Ратин вернулся с табуном и почти здоровым Некстом. Второй раненый, так и не назвавший своего имени, умер ночью. Ратин застал Некста за установкой могильного камня. Помог закончить печальное дело, и тотчас побежал в табун, к своему вороному. Потом вместе с Некстом свернули шатер, навьючили лучшие доспехи — остальные так и оставили прикопанными в овраге — и двинули к северу. Уже под вечер, когда вернувшиеся из леса охотники жарили добычу на ужин, а со всех сторон съезжались дозорные, Ратин соединился с дружиной. И тотчас принялся за четвертое дело: упорядочение разросшегося войска.

Назначили двух старших: над мечниками Сэдди Салеха — несмотря на говорливость, дело он знал. Над стрелками Крейна: он хоть был и не лесовик, но стрелял отменно. В ту же дюжину направили Кони Далена. Кони был известен полесовщикам, и знал, как добиться от них работы, никого не обидев.

Торака проводник сперва думал поставить среди стрелков: парень не поленился приволочь щит, и мог бы прикрывать охотников на поле. Ратин отсоветовал:

— Лучше его в Братство: там он не будет гонор показывать. А если заупрямится назначению, тут же его и зарубить.

— Человек нам помочь пришел, а мы его рубить?! — изумился Спарк. — То есть, я про доброго наместника уже усвоил. Но не слишком ли ты палку гнешь, атаман?

Атаман фыркнул:

— Вот он-то как раз в поисках приключений пришел, и хочет больше себя показать. Ты пока отвернулся, Торак уже успел с тремя братьями Бестужа повздорить, а с Остромовом чуть не подрался. Он должен сразу тебя признать, и все остальные должны сразу тебя признать, иначе какой же ты командир?

Спарк почесал затылок. Как же это он драку прощелкал? Будто и ватага небольшая, и все на виду, и все делом заняты…

— У меня не слишком хорошо получается. Хочешь на мое место? — напрямик спросил волчий пастух. Ратин не опустил глаз:

— Меня к этому всю жизнь готовили, я же сын боярский все-таки.

— Так давай грамоту на тебя перепишем. Почему нет?

— Я знаю войско, ты знаешь землю, весь край. Волки тебя слушаются, не меня.

Проводник снова потянулся к затылку. Опустил руку. Прижмурился на склоняющееся в лес солнышко. Протянул:

— Хорошо… Тогда всех объединим в одну пятерку: охранников, которые не присягали, и Торака. И избавимся от них при первой возможности. Например, оставим в подарок тому самому каравану, вроде как усилить охрану. Сейчас я Тораку об этом скажу под тем предлогом, что такому лихому парню место среди бойцов, а не среди лесовиков. А если что не так пойдет, ты, Ратин, его и зарубишь.

Ратин согласно кивнул и ухмыльнулся:

— А ты тоже хитер.

* * *

Хитрость есть непременное условие длительного и успешного правления. Великий князь ТопТаунский усвоил это правило еще в отрочестве. И потому не стеснялся в способах использования разведчиков и тайных дознавателей всякого рода.

Сегодня Великий Князь принимал разведку, вернувшуюся с юга. Из ГадГорода. На простом деревянном столе — правда, выскобленном и выглаженном — раскатили большую карту. Посольство зиму просидело в городе под видом поиска жениха для младшей княжны. Княжеские слуги правдами и неправдами излазили все закоулки, рассыпали немало золота на подкупы и подарки. Итог этого всего сейчас излагал князю чистенький невысокий секретарь посольства.

— …Город в хороших стенах, за ними следят и все время подновляют. Городская стража сытая, но обучена хорошо. Каждые четыре дня у них малые учения, по восьмеркам. Каждый месяц — одно учение побольше, по уличным отрядам. Дело в чем: ихние выборные от каждой четверти между собой не то, чтобы прямо враждуют. Но наступить друг другу на хвост всегда рады. Так что зубки точат и чистят… — неприметный человечек улыбнулся. Собравшиеся поняли: он свои зубы тоже не под лавкой в паутине прячет.

— …Купцы городские все врозь. Пол Ковник не за нас, как о нем говорят. А на самом деле он стоит за Финтьен. Нашу руку он держит, пока мы блюдем торговый путь на запад, и банды оттуда гоняем. Сам он старый, но выглядит моложе вас, князь. Может, зелье какое пьет. Хотя, в том городе с колдовством, как и везде: костер.

Князь понимающе опустил веки. Опытный и хороший воин, он ненавидел магию. Не по чести выходит: одному надо войско собрать, приготовить пути и ночевки, холмы зерна, груды винных бочек, ладьи, переправы, коней… А второй пришел, ручками два раза махнул — и все прахом. В своем государстве магическую отраву князь выжигал нещадно. Даже древние роды не жалел.

— … Самый упорный и сильный соперник Пол Ковника — Корней Тиреннолл, степной четверти. Вот карта. Этот край, где синим подкрашено — мокрая четверть, «Усянка» по-ихнему. Тут с юга сплошные болота, от леса сильным войском не подойдешь никак. Кварталы Усянки углом доходят до Ратушной площади — площадь точно в середине города. А границы между четвертями — не стены с воротами, как оно везде принято. Напротив, границы — широченные проезды сквозь весь город. От ворот до ворот. Застройка разнится оцень сильно. Усянка — улочки путанные, кривые, как придется. Солянка, северная четверть, напротив Усянки… вот отсюда и вот так, клином, тоже к Ратуше выходит. Называется Солянка, потому что соль с севера ввозит. Там самое сильное купеческое братство — торговцы солью. Их выборный — Айр Бласт. Ратуша держит его за шута, но, по-моему, зря. Его лучше всего купить подчеркнуто вежливым и уважительным обращением. Церемониалом. Выборный от мокрой четверти — Айр Болл. Его можно просто покупать. Жаден, как и все…

Распахнулась некрашеная дверь тайной комнаты. Быстрым шагом влетела младшая дочь князя.

— Ну, и за кого же меня твоя светлость просватала?!

Князь собрался рассердиться, но, сам для себя неожиданно, улыбнулся. Четыре советника вокруг стола задвигались.

— Сидите! — милостиво разрешила гостья. Убрала за спину светлые косы. Сощурила серые глаза:

— Мой дорогой и уважаемый отец! Я желаю знать, с кем мне доживать оставшийся век! Сгораю от нетерпения и любопытства… — стряхнула незаметную соринку с голубого шелкового платья. Притопнула рыжим каблучком:

— Разве не видно?

Пятеро мужчин захохотали в голос; князь — громче всех.

— Это ей пока пятнадцать весен, а что потом будет?

— Точно, пора женить!

— Ага. Только, ваша светлость, когда сваты появятся, достаточно милостивого наклонения головы. Не надо в ноги падать и кричать: «спасители вы мои!»

— Вот язва! И как она узнала, что мы здесь?

Княжна надула губки:

— Так ведь ясно же, что папа на ГадГород нацелился. Там карта? Вот ее в библиотеке уже пять месяцев незаметно…

Князь крякнул. Неприметный секретарь посольства тихонько выругался:

— Говорил же, срисовать!

— Ладно! — прогремел князь. — Потеснитесь там… Садись дочка, раз пришла. Послушай. Не повредит. Заодно и ответ на свой вопрос получишь. Продолжай!

И секретарь, как ни в чем ни бывало, продолжил свое повествование:

— К Корнею Тиренноллу, который выборный от Степны, тоже ключик есть. Он поддерживает ЛаакХаар и Тракт. Наложим руку на Тракт — возьмем Корнея за горло. Теперь еще пару слов о застройке. Солянка и Горки, то есть северная и западная четверти, застроены четкой сеткой улиц. А в Степне вовсе иначе. Там каждый дом замкнут, окна только во внутренний двор. Так они хутора в Пустоземье строят. Только хутора деревянные, а дома в городе почти все каменные. Ну, посады перед стенами — хибары из чего попало. Так их перед приступом все равно пожгут…

Князь потер ладони. Протянул их над картой:

— Может, все-таки лучше договориться миром? Взять-то возьмем, да мне ведь нужен богатый данщик, выход к южному железу. А не труп доблестно павшего храбреца…

* * *

Храбрецов хватило с обеих сторон. Охранники каравана приняли бой и успели составить фургоны в круг — хотя и потеряли нескольких человек. Разбойники отошли ненадолго, но тоже не отступили. Принялись готовить удар по кольцу. Привязали между парой коней толстое длинное бревнотаран, чтобы сдвинуть или опрокинуть телегу — и ворваться внутрь лагеря. А там уже скажется их численное преимущество.

Вернее, могло бы сказаться их численное преимущество. Потому что сразу, как над холмами заорали бандиты, Ратин подал знак — и на противоположный склон котловины мерным шагом выступило Братство Ручья. В середине степенно шагали лесовики со своими громадными луками, из которых невозможно стрелять в седле. Вели запасных коней, нагруженных вязанками стрел. Справа от стрелков рысил конный клин: все мечники Братства, и с ними пятерка набранных под дороге охранников. Головным ехал Ратин, рядом с ним — Спарк. По другую руку от Ратина усатый Олаус держал знамя. Ведь теперь у Волчьего Ручья было даже свое знамя: Спаркова церемониальная курткахауто, растянутая на крестовине из ореховых палок.

А левый край полесовщиков охранял другой клин — низкий и серый. Волчий. Со своего места Спарк не мог видеть стаю, но знал, что там все, кому Нер разрешил участвовать. И давний знакомец Хонар, и быстрый Некер, и старый Аварг, съевший зубы на стремительных бросках по степи.

Увидев строй, охранники каравана замерли в недоумении. Бандиты тоже настороженно завертели головами, не понимая, кто явился, с кем воюет, и почему не замечен дозорными.

Тут Крейн, единственный уцелевший при штурме Ручья, высмотрел чернобородого главаря, и рассеял недоумение:

— Ильич!! Готовься, гаденыш!!

Разбойники нестройно заорали — и потеряли те драгоценные мгновения, когда еще могли собраться кулаком. Охотники выпустили стрелы; волки и всадники двумя остриями ударили по бокам — а со спины насели обрадованные подмогой охранники каравана. Банда Ильича перестала существовать. Одиночек, брызнувших россыпью по степи, гнали вдвоем-втроем, не давая ни опомниться, ни толком ударить. Волки сдергивали бандитов с седел — если не вырывали горло тотчас, то уж охотники по пешим не промахивались.

Еще до полудня все закончилось. Спарк очень удивился, что обошлось без потерь. То есть, караванщики потеряли пятерых: разбойники порубили, пока повозки заворачивали в круг. А вот у Братства даже легких ранений насчитали меньше, чем на руке пальцев.

— Ничего удивительного, — пояснил Ратин. — Закон прост: если перевес большой, то каждому врагу приходится отбиваться от двоих-троих. Ему не до ударов! Он и закрываться-то едва успевает. При этом из каждой пары нападать может только один. Прочие одним присутствием делают достаточно: разбойник их боится, и даже от прямого противника закрывается плохо. А с каждым выиграным поединком перевес увеличивается… Будь они так хороши, как те двенадцать, тогда еще могли бы отбиваться. Например, кинуться на стрелков. — Атаман повесил шлем за седло, отвернул подшлемник, и с наслаждением почесал голову. — Только и тогда мы бы их перебили. Посадили бы лесовиков в седла, отвели подальше. Я для того и хотел, чтобы кони были у каждого, а волки освободились для преследования или обхода…

Проводник кивнул и отъехал к владельцу каравана. Тот направлялся в ЛаакХаар, и Спарк решил убить сразу трех зайцев. Он разыскал пятерку Торака, которой предложил отправиться с обозом. Вопервых, так он исполнял обещание — отпустить Мерила, Местра, Далена-второго и Драга, по миновании в них нужды. Во-вторых, избавлялся от самого Торака — пусть проявляет свой гонор в другом месте. В-третьих, прикрывал пощипанный караван на тот случай, если какая-то шайка все же ухитрилась прошмыгнуть мимо дозоров к югу…

Управившись с делом, проводник загнал коня на высокий холм, и некоторое время отдыхал, бездумно оглядывая зеленый ковер, различая влажные впадины по особенно сочному оттенку — а сухие места по звездочкам первых цветов. Еще немного — и степь полыхнет алым, голубым, золотым или рыжим, а небо — синим, лиловым, багровым и неистово-красным. Наберет силу Месяц Молний: над головой ударят грозы, из-под ног к свету и жизни рванутся зеленые копья. До времени Васильков и Вишен трава успеет подняться по пояс. В середине лета даже коню не составит труда спрятаться…

«Так вот оно и было,» — внезапно подумал парень. — «До двадцати пяти лет за батькой по степи поболтаешься, погоняешь злых татаровей… Ну или там немирных чукоч… Глядишь, уже и вырос. Избу срубить — знаешь как. Коня в плуг тоже знаешь, как заводят. Мечом ударить сумеешь. Чтобы слышать, как земля поет, ведь большего и не надо! Кабы не начальство, не недоимки с налогами, так что не жизнь? А ведь получается», — спохватился проводник, и даже беспокойно переложил поводья, — «Что во всяких там фантастических книжках именно из-под начальства бегут. Кого ни возьми, все в князья-вожди-бояре выбиваются уже на двадцатой странице. Век проходить простым каменщиком — кто ж про такое пишет? Разве ради такого из мира в мир побежит кто? Ха, если бы дома могли себя проявить, небось, и писатели давно бы обанкротились: жизнь стала бы интереснее любых выдумок… Может, потому и завелась по всей Руси великой чертова прорва ролевиков, да всяких там хиппарей с байкерами?»

Подъехал Ратин, поставил вороного справа. Спросил осторожно, вполголоса:

— Что, по-прежнему чувствуешь себя проволокой в горне?

Волчий пастух улыбнулся:

— Теперь уж скорее кораблем. Вот так знаешь, вынесет на волну, поглядишь, куда править: маяк там-то и там-то. А потом опять вниз! И только холодная вода через борта плещет, а куда плывешь, и правильно ли — не видать, пока снова не подымет.

— Ты бывал на море?

«Ага!» — чуть было не ответил Игнат. — «В Паланге, в Сочи и даже на Кипр почти поехал, когда отцу удалось раз в жизни заработать…» Спарк вздохнул, повернул коня к стоянке, отозвался:

— Не так сам бывал, как бывалых людей слушал. Ты по делу?

Ратин согласился:

— Точно, по делу. Мы ведь уже почти на городских землях. Две шайки из тех трех, что волки нашли, мы вырубили. Дальше на север хода нет; а, между тем, третья банда еще куда-то делась. Думаю, или далеко в степь отошла, что вряд ли: волки тут уж все избегали. Или, напротив, где-то на лесной опушке прячется, туманом ей в голову. И надо нам ее найти поскорее, пока лесовики не сочли, что все уже закончено, и не решили разойтись по домам. Так вот, что я думаю сделать…

Спарк ехал рядом, слушал рассуждения атамана, поддакивал или возражал — и почти забыл, о чем думал только что. Лишь напоследок мелькнуло: «А все же здорово мы пятый бой провели. Научились. Вот бы Ирке похвастаться!» — но и эта мысль скоро стерлась. Кони спускались в котловину, откуда уже вытягивался спасенный караван. Братство и лесовики привычно стаскивали брони с убитых разбойников; волки уволакивали тела за холмы — Спарк велел, даже если будут есть трупы, делать это так, чтобы никто не видел. Людоедов нигде не любят.

Пятерых охранников с почетом похоронили высоко на горке, не поленившись прикатить снизу внушительный валун. Наконец, двинулись вслед за караваном, возвращаясь к пепелищу Волчьего Ручья. Ехали медленно, разослав дозоры из волков и всадников во всех направлениях.

* * *

— Направлений работ уже больше, чем людей! — Рыжий Маг резко опустил кулаки на мозаичный стол. — Дай же мне хоть кого-нибудь на Школы! Совет требует, чтобы к осени уже в Левобережье начинали. Вынь своих пер… стариков из Башен, все равно ведь Башни мало чем помогают!

Ректор опустил голову. Терпеливо сдерживать гнев — свой и чужой — он научился давно.

— Людей почти нет, Скор! Я раздам все на Школы, а что тут останется? Академия ведь тоже нужна. И Башни нужны, нужна Сеть. Сеть — единственное пока, что объединяет Лес. Сам сообрази, если по Сети перестанут ходить письма, если мы лишимся глаз и ушей на окраинах, мы же не сможем вообще ничего.

Рыжий Маг остановился и выдохнул так, что заколыхались мантии — на нем красно-белая, на собеседнике — черная.

— Тогда надо инициировать еще с десяток магов высшего посвящения… — медленно произнес он.

— Упадет качество! — возразил Доврефьель, — Не у всех достаточно выдержки и характера быть Великим. Думаешь, нас с тобой на весь Лес двое только потому, что я боюсь соперников?

Рыжий Маг рухнул в деревянное кресло, которое под здоровяком жалобно скрипнуло. Взъерошил крепкими пальцами и без того спутанные волосы. Прорычал:

— Мы теряем время! Дилин каждый день видит кровь во сне. Скоро большая война на востоке. Восток — значит Болотный Король. Придумай же что-нибудь, пока Владыка Грязи не придумал!

Ректор вздохнул почти так же тяжело и сильно, как только что — Рыжий. Подошел к неприметной сводчатой двери в стене:

— Вот, как раз придумал. Давай, посоветуемся.

Скорастадир заинтересованно подскочил: в тайные покои Доврефьель его еще ни разу не приглашал. Вошел в небольшой коридор. Проследовал за ректором на узкую крутую лесенку. Наконец, оказался в комнате под крышей маленькой башенки — Скорастадир сразу вспомнил, где она находится, и откуда видна снаружи. Башенка возвышалась на краю ущелья. По преданию, в ней держали наблюдателя самые первые маги — основатели государства; первые, кто назвал лес — Лесом.

В круглой комнатке с пятью окнами на все стороны света теперь находился только небольшой прямоугольный столик: коричневые ножки под темно-рыжей столешницей. На столике Скорастадир заметил модели нескольких Башен Пути, связанные мерцающими нитями — конечно же, изображавшими магическую Сеть. «Вот почему ректор так яростно отстаивал магов в Башнях», — сообразил гость. — «Как же я сразу не подумал! Он ведь с Сетью возится после той карты, где стихии лицами обозначались. По той карте мы, помнится, не сходя с места, открыли узел Силы за месяц пути к северу».

Подойдя еще ближе, Рыжий Маг различил едва заметную пульсацию Нитей между игрушечными башнями. Модель оказалась действующей. Скорастадир заинтересованно шагнул вплотную. И тут уловил краем глаза на стене между окнами нечто, не менее любопытное. В простенке висел тяжелый одноручный палаш: прямой меч с односторонней заточкой, сабельной рукоятью и защитной дужкой над пальцами. На клинке слабо мерцали зеленые буквы, которые Скорастадир легко прочитал, не сходя с места.

— Так ты тоже воевал?! — вскричал Рыжий Маг, изумленно выкатив глаза. — Ведь это наградное оружие, и я его прекрасно знаю. Сам таких два вручил, за храбрость, и один имею… А где?

— В Бессонных Землях, — коротко ответил Доврефьель. Скор ошеломленно открыл и закрыл рот.

— Вот смотри! — ректор невозмутимо показал на столик. — Сейчас работаю над такой мыслью. Допустим, мы идем по лесу где-нибудь на границе. В тумане, естественно…

— По самые уши, — хмуро кивнул гость, — Уж Владыка Грязи постарается.

— А хотим заглянуть вперед. И вот, допустим, входим в транс где-нибудь тут… — крепкий палец с аккуратно подстриженным ногтем тронул деревянную фигурку сидящего человечка между Башнями.

— Обычным заклинанием Вызова достаем ближайшую Нить, — светящаяся полоска на модели послушно изогнулась в указанную сторону. — По Нити дотягиваемся до Башни. На Башне тоже стоит маг… Ну, я поленился отдельную фигурку резать… Вот. Он подчиняет какую-либо птицу… или зверя… в том примерно месте, куда хочет заглянуть этот, сидящий. И смотрит ее глазами. А потом образ, который увидела птица, по Нити отсылает сидящему. Ну, то есть тому, кто дергал Нить. Понятно?

Скорастадир нахмурился:

— Я бы радоваться должен, что ты такую великолепную вещь придумал. В самом деле, подчинение никогда не удавалось делать на ходу. Заклинание, как и все, сочетающие Жизнь и Разум, требует уйму силы. Надо делать возле мощного источника, и Башня вполне подходит. Но чтобы потом картинку по Нити передавать — как ты вообще сообразил? Только я не радуюсь. Потому что теперь ты никого из Башен не отдашь!

Доврефьель грустно кивнул:

— Не отдам.

И первым направился к выходу.

Вернулись в приемную. Ректор разлил по серебряным стаканчикам вино. Усталым движением толкнул к Скорастадиру блюдо с нарезанными яблоками. Скор поднял отчаянный взгляд: хоть пару магов? Ректор сожалеюще покачал головой: нет. Извини.

И вышел в большую дверь. Скорастадир посмотрел на зажатый в руке стакан. Сдавить бы его крепкими пальцами — как бы хлестнуло красным вином по скатерти! А потом смятое серебро в стену, со стуком и хрустом… Открыть дверь всем телом, чтобы петли вышли из косяка…

Господин Скорастадир грустно улыбнулся. Хватит ему Теграя с Нетераем. Никаких больше истерик. Рыжий Маг поставил серебряный стакан на стол и легонько погладил жесткой ладонью.

* * *

Ладони у проводника загрубели не хуже пяток. И даже поперек пальцев протянулись бугры мозолей. Спарк читал, такие получаются от весла — если родиться викингом и с двенадцати лет плавать на драккарах. А еще такие мозоли в непривычных руках вызывает оружие: в бою не обращаешь внимания на натертые ладони. Там даже и порезы с ушибами проходят незамечеными: главное, жив.

Но теперь выдалась небольшая передышка. Братство уже четвертый день не сражалось. Понемногу всплывали дела и заботы, оттесненные погоней на задний план. Стояли лагерем у пепелища Волчьего Ручья: озерцо давало достаточно воды для людей и лошадей. Волки же отправились прочесывать Тракт, в поисках новостей. Искали ту загадочную третью шайку, которую по пути на север Братство так и не встретило. Пока искали, нашли еще двоих человек — опять охранники каравана, разбитого полторы октаго назад. Парни — их звали Ридигер и Сегар — попали в плен к разбойникам. Ночью те намеревались подпалить караванщикам пятки и пытать в поисках закопанных кладов. Но вечером случилась какая-то стычка, бандиты передрались между собой. Под шумок Ридигер перегрыз веревки на товарище, а потом Сегар освободил его. Уползли не к лесу: знали, что опушку прочешут в первую очередь. Откатились в поле, в небольшую котловину, и два дня лежали там без воды, боясь поднять голову. Как раз по степи носились конные отряды — сперва банда Ильича, потом еще какието… «Наверное, мы и были» — подумал Спарк. На третий день не утерпели, отправились искать родник. Нашли, но заплутали в чаще. Словом, пока вылезли снова на Тракт, да пока встретились с волками — почти двенадцать дней прошло.

Оба караванщика охотно взяли оружие и принесли Спарку личную присягу. Кроме них, добавилось еще целых семь лесовиков. Волчий пастух даже не все имена запомнил. Помнил только, что появился второй Бестуж. Да еще запомнился высокий старик с ухоженной бородой — Щур Сновидец. Щур сказал, что Геллер обежал всех, кого можно, и что больше из леса никто не придет: там никогда не жило особенно много людей. И ведь не каждый согласится подставлять голову ради малопонятной «безопасности Тракта». Геллеру пришлось тогда заговорить о «безопасности окраины», как будто Спарк был воеводой ГадГорода, обязанным защищать целый громадный край, восемь дней пути. Но без хитрости Гренхата ни один лесовик и вовсе не поднялся бы: до Тракта охотникам никогда не было дела.

Так или иначе, дружина разрослась до трех десятков человек. Ратин даже пошел на рискованный шаг: позволил объявить, что осталась одна шайка, возможно — две. С их поимкой можно будет поделить добычу и разойтись по домам. Все-таки он верховодил ополчением — не армией — и понимал, что нельзя слишком долго держать людей в неизвестности. Зато на волне облегчения, вызванного хорошей новостью, никто не сопротивлялся ежедневным занятиям. Лесовики обстреливали мечников тупыми стрелами, а те пытались нападать: то верхом на лошадях, то на волках, для пущего разнообразия.

На третий день атаман решил, что ватага и Братство сработались в достаточной степени. После полудня он отправил два сильных конных отряда — «сторожи»: дюжину на север, восьмерку на юг; десятерых оставил отдыхать и беречь стоянку. Всадники должны были не столько разведывать Тракт — с этим уже отлично справлялись волки — но, в основном, подбирать и сопровождать караваны. Чтобы поскорее восстановить движение на Тракте и доверие купцов к Волчьему Ручью.

Сторожи встретили два каравана, упрямо ползущих из Железного Города. Владельцы повозок очень обрадовались: наслушавшись встречных с севера, они ожидали худшего. Однако — Спарк еще раз восхитился купеческой лихостью — назад не свернули. Оба каравана насчитывали по двадцать фургонов. При каждом обозе состояло по дюжине охранников, не считая возниц. Купцы надеялись отбиться: они знали, что численность обычной банды редко превышает две восьмерки. Когда нет военной дисциплины, с большим количеством своенравного разбойного люда одному вождю не управиться. Если, конечно этот вождь — не исключение, наподобие того же Ильича. Орава Ильича, скорее всего, разбила бы оба каравана. Да только кости знаменитого разбойника, наверное, уже побелели: на северном небосклоне второй день рокотали грозы.

Грозы выгнали из леса очередную шайку, и заставили ее отбежать на переход к югу. Это бандитов и сгубило. Утром следующего дня волки, разведавшие место разбойничьего стана, провожали к нему всадников Волчьего Ручья. Ехали семеро лесовиков: Бестуж и его братья Котам с Годвином; болтун Ласе, под тяжелое тело которого долго искали крепкого коня. Оставили бы в лагере, да Ласе уж больно хорошо стрелял: мог выпустить в воздух половину колчана, целую дюжину стрел, за то время, пока первая долетала до земли. Вслед толстяку погоняли одинаковых гнедых лошадей Ведам, Говор и Крен — молчаливые, как всегда. От Братства выступили Дален Кони и Крейн; неизменные дозорные Рикард и Остромов. Раскачивался в седле полностью выздоровевший Некст. Хмуро оглядывал степь Сэдди Салех, вместе с Арьеном похоронивший изрядную долю своей прежней живости. Ратин остался в лагере. Отряд — первый раз в жизни — вел Спарк.

* * *

— Спарк жив. Торговец шерстью, Ведам Таран, ты должен его помнить, он же тебя нанимал год назад… Встретил его на Тракте, с конной сторожей из Волчьего Ручья. — договорив, Берт Этаван положил локти на стол. Неслав изобразил удивление: поднял руку к затылку.

— Я-то был уверен, что им крышка… Их с караваном оставалось только пятеро: Ратин, Спарк, Огер, Остромов, Олаус… Ну, Некст еще. Так они с Огером вдвоем за одного мечника еле дотянут. А на Ручей напало — шутка сказать, десять восьмерок. Во всем городе, наверное, столько бандитов нет… То есть, я думал, что нет. Да ведь я уверен был, что никакой караван не устоит!

Купец взъерошил бороду:

— А еще Таран говорил, что дружина Ручья теперь очень большая. Одной конной сторожи человек двадцать. Кроме охраны, он еще в лагере видел, не меньше трех рук суетилось.

Неслав Шераг подскочил на лавке:

— Откуда он мог столько набрать? Он бы никак не успел в город и обратно! Или… — брюнет задумчиво вернулся к столу. На этот раз уже без всякой игры почесал голову. Протянул:

— Может, Ратуша помогла? Помнишь, я говорил, что Ратин все под Ручей копает?

Берт кивнул:

— Тогда с твоим замыслом надо поторопиться.

* * *

Торопливые сборы никого не спасли. Конечно, разбойники выставили дозорного. Тот даже успел чего-то прокричать. Около десятка бандитов вскочили с попон. На этом их везение и закончилось. Спешенные стрелки без суеты выбивали мечущихся по стоянке разбойников; Братство рысью зашло от солнечной стороны. В галоп поднялись, когда могли различать цвет волос под грязными головными повязками. К этому мигу охотники утыкали стрелами восемь разбойников из шестнадцати. Прочих конные стоптали и порубили так быстро, что Спарк не успел ни разволноваться, ни порадоваться тому, что не успел разволноваться.

Очередная шайка перестала существовать. Братство сноровисто обдирало с убитых броню и оружие. Полесовщики деловито пересчитывали коней, прямо на землю выворачивая вьюки и седельные сумки. Ценные вещи складывали в мешки, прочие кидали прямо в костер: Спарк велел не оставлять за собой ни клочка мусора. Скоро над разгромленным станом поднимался лисий хвост жирного дыма. Всадники Ручья, окруженные широким кольцом волчьих дозоров, уходили на юг. Проводник раскачивался в седле, думая, что делать дальше. Получалось, надо бы организовать патрулирование силами Стаи. Пусть волки находят бандитов, а потом уже Братство будет преследовать их сильным подвижным отрядом. Так представлялось выгоднее, чем дробить людей малыми сторожами на охрану каждого каравана.

Ратин мысль одобрил. Поскольку на Тракте еще вполне могли оставаться незамеченные банды, дружину он распускать не спешил. Братство стояло лагерем, убирая пепелище Волчьего Ручья. Волки прочесывали Тракт частым широким гребнем. За неспешно ползущими караванами звери наблюдали издали, не показываясь — чтобы зря не тревожить купечество. На случай, если бы волки выследили шайку, Братство постоянно держало в готовности дюжину конных: стрелков и мечников поровну.

* * *

Поровну разделить не вышло: слишком жирный кусок оказался на кону. Выборные от четвертей ГадГорода яростно спорили, куда потратить въездную пошлину за весь прошлый год. Пол Ковник упорно доказывал, что стены западной стороны города опасно обветшали, и пора их чинить. А лучше бы и вовсе часть снести, и построить новую стену — подальше. Как раз новый посад оказался бы под защитой. И людишки роптать перестанут, и пошлина за место в стенах пойдет с большего количества горожан. Вот на то бы и потратить деньги.

Тиреннолл кинулся возражать, упирая на плохие дороги Степны и малое число разъездной стражи. Страже-де платили плохо и мало, оттого и службу свою она исполняла нерадиво. Из-за чего участились налеты на хутора, и купцам в пути настало чистое разорение. Вот на поправку дел и пустить деньги: первое, людишки роптать перестанут; второе, пошлина за защиту пойдет с большего числа хуторов.

Ковник, опираясь на доносы своей тайной розыскной стражи, тотчас же опроверг Корнея с примерами в руках. И в самом деле, последние четыре октаго городское ворье вело себя подозрительно тихо. Какие улицы были ночью непроходимы, те стали просто тревожны. А некоторые злачные места вовсе обезопасились. Даже один скупщик краденого разорился. Такого дива почтенная старшина не видывала уже лет десять.

Корней Тиреннолл не сдался: потому-де в городе и тихо, что бандиты степные выселки терзают. Доказательством четвертник выставил Берта Этавана и его историю о Волчьем Ручье. Купец коротко напомнил всем известное — как в степи три года назад возникло поселение, жители которого могли проводить караваны даже сквозь Охоту. Плавной речью описал выгоды, полученные ГадГородом в результате. И с сокрушенным лицом поведал, что весной сладкая жизнь кончилась. Потому как огромная банда, целых десять восьмерок, напала на Ручей, перебила его отважно сопротивлявшихся защитников, и сожгла крепость вместе с поселком.

«Вот куда исчезли все бандиты из города!» — разом ахнуло собрание в Ратуше. Не ахнул только Пол Ковник. Трудами своей тайно-розыскной стражи, он давно знал, что самые лихие и сильные шайки потянулись в степь, привлеченные вестью о гибели Волчьего Ручья. Однако, из восьмерки крепких банд, хорошо вооруженных и понимающих дело, вернулись только две потрепанные ватажки. Причем вернулись они напуганные, добычи привезли мало — только-только окупить поход. И никакой особенной удачей по кабакам не хвастались: ну, взяли караван. И все! Как будто ради одногоединственного обоза шли. Осенью сразу припомнилась бы Охота, но дело-то происходило в конце весны.

Берт Этаван продолжал говорить, и недоумение Ковника быстро рассеялось. Оказывается, часть защитников Ручья уцелела — во время налета они отлучались с очередным обозом. Вернувшись и найдя пепелище, эти люди кинулись мстить, не оглядываясь на явное неравенство сил. И сражались так удачно, что искрошили поочередно шайку Колинчи; самого Раката Свирепого с дюжиной его лучших бойцов; потом, или чуть погодя — Сигарсона; где-то в это же время Бедвара Кривого — от него, правда, один человек сбежал, и теперь пугал всех сказками о говорящих волках. Ратуша еще прошлой осенью выяснила, что Волчий Ручей использует свору сильных собак лесной породы, а слухи о волках распространяет для пущего ужаса. Поэтому Берт о сказках упомянул походя, только чтобы развлечь собрание: говорил он уже долго, и боялся, как бы высокопоставленные слушатели не заскучали. Боялся зря: следующая его новость заставила всех изумленно выкатить глаза. Волчий Ручей поймал в ловушку и вырезал начисто банду Ильича. Ту самую громадную ораву, почти десять восьмерок, которая уничтожила хутор. Новостям приходилось верить: бой произошел на глазах Ведама Тарана, известного и уважаемого купца. Собственно, караван Ведама Ильич как раз собирался грабить, когда всадники Ручья сели ему на спину…

Берт промочил пересохшее горло медом и наконец-то опустился на лавку. Корней Тиреннолл продолжил его длинную речь в том смысле, что-де Волчий Ручей жив, и потому надо бы его поддержать. А еще лучше — построить на Тракте свой хутор, взамен сгоревшего Волчьего. Посадить туда сильный вооруженный отряд, и пусть дорога в Железный Город, наконец-то, откроется на весь год.

Ковник лихорадочно подыскивал возражения. Тиреннолл предлагал прибыльное дело: как ни хорошо было финтьенское железо, а только возили его очень уж издалека и помалу. Потому основным источником сырья для городских кузнецов, замочников, оружейников оставался все-таки ЛаакХаар. Все понимали, что безопасный Тракт через год отзовется куда большей выгодой, чем новый посад. В посадах ведь кто живет? Нищета, которая место в городских стенах не купила. Мало просто охватить несколько улиц новыми стенами, там же надо улицы вымостить, учредить добавочный десяток стражи, сделать водоотводные каналы… Словом, туда еще деньги сыпать и сыпать. Не то, что с Тракта. Не зря же бандиты кинулись на Волчий Ручей: все говорили, что проводка караванов очень обогатила тамошнюю ватагу.

Тут выборному от западной четверти неожиданно помог Айр Бласт от северной. Встал и сказал: нечего, мол, дразнить Князя ТопТаунского сбором и посылкой войск. И так уже княжество на юг злобно порыкивает. Ищет повода, чтоб сцепиться. Пол Ковник глянул в желтые глаза Корнея — изумился. Дрогнул степняк! Заколебался. Боялся он почему-то даже упоминания о грозном князе ТопТаунском.

— Вот как я скажу! — Пол Ковник выпрямился перед большим столом, значительно оглядел всех. Удовлетворенно кивнул — и пошел напропалую:

— Дело-то вовсе не в зверях или там разбойниках. Бандиты городок выжгли — так чего иного от них ждать? А вот ты, Корней, куда глядел с этими войсками прошлый год, и два года тому? Твоя же четверть! И больше скажу: сколько войска не сажай в крепость, Тракт не обезопасится. Покуда Косак не задавим. Сейчас время удачное: многие банды в степи полегли. С ними лучшие вожаки, самые лихие и хитрые, как тот же Ракат или вот Ильич… — Ковник повернулся к выборному повелителю города:

— Господин посадник Рапонт Лованов! У меня давно уже готово все, чего сделать надо в Косаке. Людей там знаю, которых надо сместить, на их место — наших. Известны те, которых достаточно припугнуть, чтобы разбойный промысел бросили. Наперечет все, кого только казнь остановит. Так давай лучше в Косак деньги вложим! То будет и нам прибыль, потому что сами начнем с Косака брать городовое и повозное; и что Корней говорит про Тракт — то будет и Тракту безопасней. Потому как скупка краденого самая большая в Косаке… Давно не тайна! Перевешаем скупщиков, и разбойный промысел выгоды лишится. А Волчий Ручей сам пусть справляется. Далеко он от населенных земель, все равно как одинокое дерево за опушкой. Каждая гроза спалить может. Даже то войско, которое сейчас на Тракте свирепствует и бандитов рвет — даже оно ведь не удержало Ручей. Значит, туда сотней латников не обойдешься, надо, самое малое, вдвое больше. Это сколько ж золота на одни только броникони-оружье! Не говоря уж, прожитье зимой всему войску…

Посадник остановил его поднятой ладонью, обернулся к Корнею:

— Что возразишь?

Корней молча осмотрел собрание. Понял: все на стороне Ковника. В самом деле, Косак отстраивать не надо: он и так немалый город. Войско свое сам содержит — когда еще Волчий Ручей дорастет до такой многолюдности! Косак под боком: случись что, легко помочь. Не то, что отправка войска в глухую степь — до ближнего хутора два дня конского бега. С Косаком не надо дразнить князя ТопТаунского набором новой сотни: только перекупи тамошнее начальство — и стриги двух овечек сразу. Будет в кармане и Тракт, и водный путь по Лесной. Словом, одни лишь выгоды.

И все равно нехорошее предчувствие мешало Корнею соглашаться. Тиреннолл беспокойно перебирал мысли. Бертову просьбу не исполнит? А кто ему Этаван — брат, сват? Нет, не в купце дело. Стояло что-то за Волчьим Ручьем непонятное и недосказанное. В самом деле, пожгли его этой весной. Но ведь до тех пор жил?

Наконец, степняк опустил голову:

— Согласен.

Тихо пробормотал Этавану из-под руки:

— Видишь, как повернулось. Поговори с Тигром. Все ж таки тысяцкий войска городского. Может, он найдет способ послать туда полусотню в обход наших трепачей.

Берт вздохнул. Ладно, раз уж так вышло, будем утешаться тем, что Тракт все-таки свободен. Осенью ничто не помешает вернуть расходы на свадьбу. Вот только Неслава жаль: огорчится, наверное, что ГадГород бросил его ватагу без помощи.

* * *

— Помощи я и не ждал! — Неслав отмахнулся. — Что Пол против Корнея встанет, это было ясно. Только не думал, что он так ловко на Косак дело повернет… Ладно…

— Неладно! — угрюмо буркнул Этаван. — Они теперь с Корнеем за Косак передерутся: чьим людям там от ГадГорода сидеть, да в чей кошель повозное ссыпать. А до нас пока руки дойдут, год кончится.

Неслав упрямо мотнул головой:

— Раз они говорят, что Волчий Ручей далеко, так надо его сделать близким. Надо что-нибудь придумать эдакое… — Шераг повертел пальцами в воздухе, но слова не нашел. Берт отрезал:

— Сам думай! Хватит с меня по челобитным таскаться. И так с половиной Ратуши переругался уже. Лучше бы ты со своими связался, живые ведь.

Собеседник ответил равнодушно:

— Им и без меня хорошо. Вон как ватагу развернули. Если только это и вправду они, а не какая шайка под нашим старым именем… Ну, пускай взаправду кто-нибудь выжил, что с того? Я больше на степь не надеюсь, дядя Берт! — бывший изгнанник посмотрел прямо. Купец вздрогнул: злые у парня глаза. — Степь не устояла даже против случайной банды. А если за наш хуторок Ратуша с Железным Городом сцепятся? Да и что мне та степь? Мои корни здесь, в городе. Потому-то я и просил тебя, чтоб прежде всего изгнание отменили… Хочу обратно на свою улицу. Отцовский дом откупить…

— Неладно, — повторил Берт, осторожно шевеля толстыми пальцами. — Как ни крути, в степи остались твои люди. Ты их нанимал. А теперь исчез, не попрощавшись.

— Ну, с тобой-то я попрощаюсь, — Шераг поднялся из-за стола. Берт удивленно посмотрел на него снизу вверх и только сейчас сообразил, что Неслав, оказывается, весь обед просидел в дорожной одежде, а его тощий мешок лежал рядом с ним на лавке.

— Спасибо за хлеб-соль! — поклонился Неслав. — Нынче наши пути врозь. Пойду, потороплю Ратушу: раз Волчий Ручей жив, зимой может оказаться уже поздно. А сейчас ведь Лепестки и Листья! Всего две октаго до начала лета.

* * *

К началу лета стало ясно, что бандитов больше нет на Тракте. Тогда всадники Ручья съехались под памятным холмом. Полесовщики натащили дичи из леса. У проезжавших купцов купили хлеба, вина и рыбы. Волчий Ручей успел прославиться: разбойники боялись сунуться в степь, почти как во время Охоты. Так что караванщики охотно поделились едой со знаменитыми в обоих городах конными сторожами.

Дружинники напекли и наварили всяких закусок. Приготовили стол: щиты на крестовинах из ореховых и дубовых обрубков. Ратин собрал всех: поредевшее Братство, присоединившихся лесовиков и подобранных на Тракте охранников. С утра до полудня делили добычу: разбойничьи табуны, взятые доспехи, оружие, дорогие плащи — какие не порвало мечами. С полудня до полуночи пировали — хотя часовых атаман выставил все равно; и все Братство не снимало оружия. Ратин знал, что в такие вот праздники самое удобное время тем же разбойникам налететь, и всех пирующих разом прихлопнуть. На другой день — первый день лета — проснулись поздно. Лесовики навьючили лошадей своей долей добычи. Выслушали от Спарка прощальное напутствие: на волков оружия первыми не поднимать. И поехали по домам, в свои поселки да заимки, провожаемые добрыми пожеланиями остающихся.

Оставалось неожиданно много народу. Во-первых, конечно же, все побратимы Спарка: оттаявший и опять говорливый Сэдди; ловкий Крейн; бесстрашный Ратин; основательный Некст; толстый Остромов; усатый Олаус Рикард; и маленький Дален Кони, снова тихонько напевающий непонятные песенки.

Во-вторых, остались два бывших караванных охранника: Ридигер и Сегар. Оба рослые, спокойные и сероглазые. Темные волосы делали их похожими, как братьев. Хотя по рождению они были из разных мест: Ридигер из села под Косаком, а Сегар из самого ЛаакХаара. С маленькой улицы Иноземцев, где лет пятьсот назад осели беглецы от тогдашних ГадГородских властей. Потому у него и глаза были серые — а не желтые, ЛаакХаарские.

В-третьих, задержались семь полесовщиков, достаточно отчаянных, чтобы не вернуться к прежнему занятию. Молчаливые Велед и Крен. Средний брат Бестужа — Котам. Молодой белобрысый Смирре, если бы не зеленые глаза — вылитый Ярмат. Впрочем, от бывшего беглеца из Княжества, Смирре отличался бойкостью, и куда большей сноровкой в обращении с оружием. С ними — невысокий, худой и жилистый Тарс, великолепный стрелок. Он не мог удержать в воздухе десяток стрел, как прочие, но мишень неизменно поражал восемью из восьми — при каком угодно ветре. Еще двоих Спарк совсем не знал — они пришли с последней ватагой. Назвались Шен и Фламин. Среднего роста, но очень широкоплечие, отчего казались немного ниже, чем на самом деле. Луков они не любили, а охотились только на крупного зверя, всегда вдвоем, с тяжелыми рогатинами. Свои рогатины — копья с длинным широким листовидным лезвием и перекладиной — приятели берегли. Имели для всех четырех особые лакированные чехлы из толстой кожи. На каждом привале придирчиво осматривали клинки, протирали, подтачивали. Однажды Спарк поймал обрывок разговора: Шен хотел заказать для своей пары копий серебрянную насечку по втулке. Фламин степенно возражал: ему казалось, что оружие, многократно спасавшее жизнь, лучше украсить обмоткой из золотой проволоки.

В-четвертых, явился человек, которого волчий пастух совсем не ожидал видеть. Хотя чрезвычайно обрадовался встрече. В Братство попросился Майс, первый и лучший ученик Мастера Лотана из Истока Ветров. Привез груду приветов от Ахена, Панталера, Дилина и самого Мастера; от госпожи Эйди; от ведьмы холода Вийви, от Рыжего Мага Великого Скорастадира, и от ректора Академии Великого Доврефьеля… От Дитера, который прошлой осенью закончил учиться, и сразу же нанялся в караван на далекий Запад… О Скарше ученик Лотана ничего не сказал. Огорчился, узнав о пропаже Неслава.

Волки Тэмр вернулись в свой лес. Аварг обещал новую церемониальную куртку-хауто, потому что Спарк теперь стал настоящим волчьим пастухом, испытанным в боях. Куртку обещал к осени; а пока волки уходили летовать в зеленых урочищах.

Ополоснув прощальные чаши, задумались о будущем. Волчьей разведки больше не было, и выжидательная тактика уже не годилась. Решили ходить с каждым караваном всей дружиной, как в прошлом и позапрошлом годах. За лето накопить побольше денег. Заодно, продолжать увеличивать войско. Чтобы осенью, собрав денег, снова нанять плотников, и отстроить Волчий Ручей краше прежнего. Всем козлам назло — на старых фундаментах.

* * *

Фундамент новой Школы — Школы Левобережья — заложили в день Середины Лета, когда по окрестным полянам танцевали и праздновали. Закладку тоже сделали частью празника: маги Академии, нарочно приехавшие из Истока, прочитали нараспев красивое длинное заклинание. Земля вздыбилась, сам собой выскочил из-под дерна ряд громадных валунов — по намеченным линиям стен. Собравшиеся радостно заревели. По большей части, на поляне сошлись звери. Сереберисто-седые волки Тэмр, рыжие и бурые волки Аар. Черные, косматые, страшные — волки Хэир. Гладкошерстые, серые медведи УрСин, давние и повсеместные обитатели Левобережья. Бурые медведи, гости из Излучины. Звонкие шустрые ежи Междуречья, шнырявшие под ногами и над головой. Несколько семейств людей, давно живущих в Лесу, принявших его законы и нисколько не боящихся мохнатых соседей…

Еще на поляне стояли маги Академии. Вернее, один стоял, а второй привычно устроился на его плече. Первый был Великий Мерилаас — синеглазый брюнет, с ног до головы в коричневой замше, расшитой красными цветами. На плече черноволосого южанина сидел, конечно же, Дилин. Точнее — Великий Дилин. Ректор Академии всетаки уступил Рыжему Магу. Наставники Стихий требовались в каждую новую Школу, а ведь еще и в Академии кто-то должен был оставаться. Иначе, откуда возьмется та магия, которую Школы должны продавать желающим? Так что Великими стали все учителя Академии; а бывшие ученики неожиданно для себя оказались наставниками. Учеников же по всему необъятному Лесу спешно набирали новых. Великий Дилин (который упорно не желал пользоваться посвятительным именем Лаурелиндолинеан — хотя, с чего бы?) сразу после закладки фундамента громко объявил, чему станут учить в новой Школе, и отправил гонцов по всей округе — повторять приглашение везде, где хоть кто-нибудь живет. С магами пришли четыре восьмерки лучших строителей Леса — те самые бурые медведи Излучины, клан Хефрена. Громадные звери притащили с собой все инструменты, и даже принесли на спинах большие камни — для печей. Брали они дорого, но строили добротно и быстро. Открытие новой Школы ожидалось к исходу лета.

* * *

Исход лета выдался жаркий, сухой и суматошный. За свадьбой семья Этаванов не видела белого света. Родичам казалось, что такое важное торжество без их советов или прямого вмешательства обойтись не может. Берт совершенно сбился с ног, занимаясь только свадьбой и родственниками: приглашая, уговаривая, улещивая, отваживая. Торговые дела поневоле пришлось перевесить на приказчика, который вот-вот должен был стать зятем. Тальд управлялся без лишних слов и толково. Хоть за что-то Берт мог быть спокоен.

А беспокоился «купец книжный и железный», как ни странно, о Волчьем Ручье. Еще — о загадочном исчезновении Неслава, и о том, как бы повидаться со Спарком. Обсудить с ним все эти странности. В особенности, два последних разговора с Неславом: больно уж скомканные и быстрые получились беседы, словно водовороты на плавно текущей реке. Берт полагал, что проводник найдется легко: ведь его люди продолжали водить караваны и где-то встречаться с ГадГородскими купцами. Следовательно, в том же «Серебряном брюхе» их должны были заметить хоть раз. Но Этаван расспрашивал лишь о тех, кого более-менее помнил в лицо: рослый Арьен, белоголовый Ярмат, кряжистый Ингольм — не подозревая, что давно уже стояли в их честь памятные камни на красивом холме к востоку от Волчьего Ручья. Вместо них с заказчиками договаривались Рикард и Сэдди, которых купцу запомнить не посчастливилось. Да и занимался он поисками от случая к случаю: когда выплывал из свадебных хлопот. Так что Берт Этаван не имел никакого понятия о том, чем же занимается Спарк.

* * *

Спарку приходилось заниматься всякой всячиной. Пока дружина обитала в лесу, на Волчьем Ручье, в наскоро сложенной заимке. Два сруба-четверика под общей земляной крышей; печка-каменка и вмазанные в пол низкие лежанки-каны, нагреваемые дымом. Да холодный сарай, где складывали вещи, сушили шкуры. И еще длинная конюшня. Словом, обычный двор. На северной окраине Леса, под ГадГородом, в таких селились углежоги и беглые крестьяне, расчищавшие себе небольшие пашни «выпалки». Углежоги и хуторяне боялись Леса. Обычно они возводили вокруг двора забор: или из толстенных бревен, вкопанных стоймя, с заостренным верхним концом — или из острых жердей, уклоном наружу — чтобы волк не перескочил.

Братство Ручья, после памятных сражений в одном строю с волками, Леса уже не боялось. Конечно, заимку охраняли часовые на далеких подступах; а в самом доме постоянно не спали один или два человека с оружием — по обычаю Бессоных Земель. Раньше Бессонными именовались все пограничья, где Лес встречался с полем, болотом, горами или океаном. Постепенно это название перешло на единственный небольшой клочок восточной окраины, к югу за Ледянкой, где в Лес упирался грязный язык Великих Болот. Там торфяным пожаром тлела бесконечная, безжалостная и безумная война. Владыка Грязи пытался пройти сквозь Лес на запад. Разномастное население урочищ и перелесков сопротивлялось мечами, клыками и зубами — кто чем владел и умел драться.

Здесь, на севере, посланцы Болотного Короля не появлялись. Жители обходились без защитных стен. Все лето дружинники били дичь и птицу, скупали припасы к зиме, водили караваны. Обозы увеличивались тем больше, чем больше собиралось хлеба с полей. В первый день Золотого Ветра к ЛаакХаару отправился уже целый поезд, около ста фургонов с зерном, мясом, медом, гвоздикой, солью. На Тракт, впервые за все время, выступило купеческое братство ГадГорода — братство медоваров. По сравнению с могучим соляным братством, медовары, конечно, были и небогаты и немногочисленны. Но всех купцоводиночек они оттерли в тень одним своим появлением.

Появились в степи и волки. Нер устроил большой праздник: отмечали начало Охоты и вручали Спарку новую куртку-хауто. Прежняя так и осталась дружинным стягом. Волчий пастух думал спросить, откуда берутся шкуры. Но решил со скользким вопросом пока не высовываться, а потом какнибудь разговорить Гланта. Пока что люди и звери радовались тихой теплой погоде. Волки гоняли четвероногую копытную дичь, добросовестно удерживаясь вдалеке от Тракта.

А Тракт гудел под коваными ободьями тяжеленных фургонов, под копытами гонцов и каблуками бойцов. Медовары наняли большой отряд латников с Мечной улицы, но всадники Ручья пользовались уважением даже в их громадном караване. Не пытаясь соперничать с латниками в ближней охране, Братство перешло к торговле новостями. Кто где движется; безопасен ли во-он тот перелесок; далеко ли еще до приличного водопоя, а то бочка с водой скоро покажет дно… Такие мелкие работы медовары щедро и не торгуясь оплачивали. После медоваров всадники Ручья провели небольшой обоз, телег на шестнадцать. И еще успели выхватить денежный подряд на охрану строящегося хуторка в Степной четверти, далеко на востоке. Правда, пришлось на октаго покинуть Тракт и прочесывать дозорами совсем чужую степь: незнакомую, даже немного страшноватую, у подножия хмурой громады Грозовых Гор. Зато договорились с работавшими на хуторе строителями: те после всех доделок обещали быть на Волчий Ручей. Братство заработало уже достаточно денег, чтобы оплатить им возведение новой крепости.

Наступило сырое, влажное и унылое время Теней и Туманов. Братство не спеша возвращалось к памятному холму. Несмотря на хороший заработок, дружинники особо не веселились: мелкий дождь покрывал плащи и седла; заставлял прятать поглубже боевые луки и полированную сталь; слепил глаза. Даже лошади недовольно мотали головами. Близкий лес по правую руку хмуро шумел, тревожил перекатывающимся рокотом. Поэтому Спарк не сразу разобрал, что ему возбужденно и зло кричат дозорные. Заставил себя стряхнуть сонливость, выпрямился в седле, ткнул каблуками жеребца. Гнедой коротко рыкнул, но послушно взял галопом. Подлетев к Рикарду, проводник откинул капюшон — чтобы лучше слышать. И все равно долго не мог поверить в его сообщение. Дергая правый ус, Олаус сказал:

— На нашем месте кто-то уже строится. Нас прогнали. Кричат: Ратуша, Ратуша, ГадГород!

За спиной Спарка понемногу собрались все дружинники. Переспрашивали. Возмущено рычали сквозь зубы: «Как весной под каждым кустом по разбойнику было, так где их в тумане прятало? А на готовое влезли — так и строиться?» Волчий пастух молчал. Ратин молчал тоже: казалось, даже он не знал, что делать. Проводник опустил взгляд на грязную, истоптанную блюдцами копыт, дорогу. Вспомнив утро, некстати подумал, что зима близко: перед рассветом мутные лужицы в колеях затягивал тоненький синий лед.

 

5. Синий лед.(3739)

Остатки утреннего льда хрустели под копытами. Конь ступал по старому въезду, который незваные гости старательно расчищали. Спарк ругался про себя: ничего подобного он не ждал.

— Старшего ко мне!

Работники угрюмо переглядывались, выпрямляясь. Под мокрыми серыми рубашками ходили крепкие плечи; пар валил от спин и из нечесанных бород. Повязки для волос набрякли от пота и под мелким дождиком. Землекопы степенно отставляли лопаты, поднимая глаза на всадника. Спешиваться волчий пастух не собирался.

— Ты-то сам кто будешь? — высокий худой мужчина опер колено на край расчищаемой канавы, толкнулся и встал на дорожку. Грязные шаровары даже не стал отряхивать: все равно опять в канаву, снова измажутся. Проводник не наклонял голову: работник вылез немного выше по склону, оказалось — глаза в глаза. Вот изумленно прыгнули брови, хлопнули ресницы… Ну да, конечно! Кареглазых ему явно не случалось тут видеть.

— Я-то сам буду Спарк с Волчьего Ручья. Холм, на котором вы строитесь — моя земля по праву первого.

Слова долетели до дружинников, сгрудившихся у подножия холма. Всадники Ручья коротко грохнули в щиты рукоятками мечей. Ветер растрепал темно-русые волосы землекопа; бросил за спину капюшон Спаркова плаща… Куртку бы одеть, хауто да Тэмр! Капюшон-пасть ветром не сдует. Чем страшнее, тем сильнее впечатление. Да кто ж знал!..

Землекопы ничего не ответили ни на гордое заявление, ни на угрожающий лязг. Спарк насторожился: мирные работники воинов не испугались. Ну ладно, их, положим, больше, и они выше по склону… А, вот оно что: проводник разглядел на верхушке большой шатер. Из шатра вышел воин в чешуйчатой вороненой броне и решительно зашагал вниз, обходя стопки досок, корыта с известью, аккуратные кипы тростника. Махнул рукой работникам: дескать, что встали? Продолжайте! Вот приблизился, вздернул острый подбородок. Из-под щетки черных волос выстрелили желтые степные глаза:

— Кто такой? Чего надо?

— Спарк с Волчьего Ручья, — коротко и сухо кивнул проводник. — Ты старший?

— Сотник ГадГорода, четверть Степна. Мое имя Транас. Люди сказали, ты назвал этот холм своей землей…

Спарк внимательно оглядел сотника. Крепкий, рослый… Для воина обычно. А вот уверенность — откуда? Не боится ни капли.

— … Так вот, парень. Будь ты хоть с Волчьего Ручья, а хоть с Собачьей Реки… Ратуша ГадГорода велела мне ставить тут городок. Если тебе не по сердцу, с посадником говори…

Снизу тем временем подъехал Ратин, не сдержавший тревожного любопытства. Поставил вороного за левым плечом проводника. Склонился вперед, настороженно вслушиваясь в короткий разговор. У подножия зло ворчали всадники Ручья; землекопы вяло отругивались.

— … А нас оставь в покое. Ясно?

Спарк посмотрел на Ратина. Страха проводник не ощущал. Только усталость. Как будто три дня лез на гору, подбадривал себя всячески… вылез на седловину, и понял, что одолел лишь первый гребень. А перевал во-он там, высоко в облаках. Да и перевал ли? Может, всего лишь второй гребень?

Что посоветует Ратин? Опять рубиться?

Атаман кивнул сотнику, после чего устроился в седле поудобнее. Обратился к проводнику:

— Поехали, Спарк.

Добавил вежливо, с улыбкой:

— Подвинься, пожалуйста, Транас. Позволь лошадей развернуть.

Молча съехали к своим. Отошли рысью почти два перестрела к северу, в сторону заимки. Ратин посмотрел на дружину: те спокойно ожидали его слов. Ворчание прекратилось; рукоятки мечей тоже никто не оглаживал. Атаман удовлетворенно кивнул, и объяснил сразу всем:

— Пока Спарк говорил, Рикард и Остромов на озеро сгоняли. Там целый стан. Стрельцы, латники. Фургоны, припасы, плотники. И не разбойники — войско. Войско от нас не побежит, слишком крепко держатся вокруг стяга. Поэтому мы бы не выстояли против войска, даже равным числом. А их, вдобавок, очень много.

* * *

— …Много! Сотня стрелков и столько же мечников! К тому еще две сотни строителей. Удержатся! К тому же, и напасть на них, после того, как весной Ильич попробовал, мало кто осмелится! — Тиреннолл размашисто подсек воздух вытянутой ладонью. Четвертники и сам посадник завороженно проследили его движение. Пол Ковник подскочил, выпалил:

— Договор же был, что на Косак деньги пойдут! Ручей удержим, не удержим, туман с ним! А что это мы, Ратуша, наши собственные решения переиначиваем?!

Желтые глаза Тиреннолла уперлись в блеклые злые — Пол Ковника. Под разрисованными сводами посадского зала повисла нехорошая тишина. Корней не отводил взгляда; Ковник дышал все громче и чаще. Наконец, «дедушка Лован» прокашлял:

— Будет вам упираться лбами… Быки отыскались, тоже мне. Ответь ему, Корней!

Тиреннолл принужденно улыбнулся. Махнул рукой за спину. В дверной арке с низкой скамеечки подскочил слуга, распахнул дубовые створки. Еще двое слуг, ожидавшие в передней, внесли за кованые откидные ушки тяжелый сундук, весь в медных набойках. Сундук утвердили на длинном столе; Айр Боллу даже померещилось, что под его тяжестью прогнулась столешница — даром, что она из лучшего дуба, и трех пальцев толщиной. Заскрежетал ключ. К запахам тканей, благовонных палочек и непременной сырости — в толстых каменных стенах всегда сыро поздней осенью — прибавился ненавистный горожанам степной дух. Полынь, пыль, песок и трава.

А потом по столу раскатились золотые монеты.

— Вот! — оскалился во все тридцать два Тиреннолл. — Медовары привезли. Прибыль с одного каравана только… — он не стал уточнять, что здесь небольшая доля — повозное, взятое на воротах. Что ЛаакХаар продал медоварам чуть ли не все железо, и новый такой огромный караван сможет затоварить едва через год. Что князь великий ТопТаунский в будущем вряд ли согласится выкинуть столько денег — железом он закупился тоже надолго, а золота на Равнинах не моют. Сейчас ничего не имело значения. Выборные от четвертей и сам посадник ошеломленно выкатили глаза.

Корней умел подать товар лицом. Старшины живо прикинули в уме, сколько же Корней отсыпал в свой кошель — если не боится показать Ратуше почти четверть пуда золота. Каждый прикидывал в меру собственной жадности; но все равно, выходило неимоверное богатство. Тут уж правда, чего собачиться за воротную пошлину? Вкладывай ее в Косак, не вкладывай — при таких-то доходах с Тракта уже без разницы!

Только добившись ошеломленного молчаливого внимания, четвертник объяснил, что он хочет делать зимой:

— … Как отбушуют вьюги, по санному пути застроим полоску вдоль Тракта укрепленными хуторами. Уже домики на подрубах стоят, сложены и бревна перемечены, я сам надзираю. Осталось на волокушах перетащить, куда следует, и собрать. Пока что ратными заселить. А весной послать туда по восьми семей в каждый хутор… И даже не то, чтобы послать: землей поманить, так и сами кинутся. Оно-то и далеко, и опасно. А все равно, выгода очень уж велика… Вон, воротная пошлина за прошлый год даже не тронута. Обошлись только этим караваном.

Рапонт Лованов повертел головой. Он привык сидеть в высоком кресле с резной спинкой. И красота кованых переплетов давно уже ему примелькалась. И белые с зеленым плитки пола, и великолепные каменные фигуры сплетенных змей, застывших в танце посреди палаты, держащие расписные своды; и летние хороводы на самих росписях — все выглядело знакомо, привычно, близко.

Только сердце колотилось по-новому. Денег, что ли, не видал? Рапонт с шелестом потер сухие ладони. Понял: конец. Истаяло прежнее равновесие. Сейчас ГадГород повернется лицом к степи. И то сказать: единственное место, где соседей нет. Земли дикие, делить пока не с кем. И прежний запрет, который передают посадники друг другу вместе с должностью скоро пятьсот лет — тоже рухнет, смытый звонкими желтыми кругляшками. А ведь им, прежним, тоже приносили золото. Наверняка. И все же, они не пустили людей на юг. Какое божество или народ разозлит исчезновение Охоты?

Старый посадник уронил голову на роскошную серебристую вышивку. Нету у него больше власти, все! Корней новую звезду указал. И теперь охотно примут только распоряжения в поддержку желтоглазого хитрого степняка… «Так он, наверное, и в Степне пробивался!» — сообразил Рапонт. — «Указывал, куда стремиться, а дальше будто бы само собой сотворялось… В то время, как иные друг дружку травили, резали да наушничали — выходило, все равно в его сторону тянули».

Рядом с маленькими желтыми кругляшами о стол тихо стукнулся большой. «Дедушка Лован» стащил через голову серебрянную цепь. Золотое солнышко — знак власти — легло жалким противовесом высокой горке монет. Корней расширил глаза.

— Власть взял, бери и ответ за нее! — губы посадника искривились. Не то улыбка, не то ехидство, не то жалкая насмешка проигравшего. Четвертники отшатнулись, словно деревья под ветром. А проклятый лаакхаарец даже не отвел глаз. Тронул за плечо одного из парней, вносивших сундук:

— Надень его мне, Неслав. Замысел твой… был. Тебе и честь.

* * *

Честь Академии Доврефьель отстаивал вполне успешно. И Скорастадир, против ожиданий ректора, ему даже помогал. Во всяком случае, споры с начальниками свежеоткрытых Школ разрешал мгновенно. Никаких особенных премудростей здесь не требовалось: сам Рыжий Маг бывал и резок, и заносчив. Долго спорил с Доврефьелем о власти над Академией… и прекрасно видел, где знакомые ему черты проявляются в словах или поступках свежеиспеченных Великих Магов.

После одного такого спора с Хартли — держателем Школы Левобережья — ректор Доврефьель и Скорастадир сошлись в большой учебной комнате. Одинаково тяжелым движением опустились на лавку… посмотрели друг на друга и расхохотались. Смеялись долго, не говоря ни слова. Наконец, Скорастадир извлек из-под мантии гребень и начал приводить в порядок буйную гриву. Доврефьель же гребень забыл в покоях на столе, а потому чесал бороду пятерней — без особого блеска, чтоб только наибольшие колтуны распутать.

— Однако, грабли все равно под снегом остались! — недовольно помотал головой Рыжий Маг. — Хартли, он хоть и пытался больше силой хвастать, а все же дело говорил… Мы не управляемся с потоком писем от Школ. Они от нас решений ждут. Хошь, не хошь, а едят, как вошь. Дай ты им права самим решать! Тебе же руки развяжутся!

Доврефьель нахмурился:

— По незнакомым краям даже грифоны в одиночку не летают.

Скорастадир отозвался тотчас:

— В учении две ошибки могут быть. Все равно, как копье бросать. Либо раньше руку разожмешь, когда еще сила не набрана — либо промедлишь и вгонишь в землю.

Доврефьель досадливо качнул головой:

— Что ж, ты полагаешь, Школы уже набрали силу? Хоть бы год прошел, хоть бы один полный солнцеворот! Чтобы все вероятные шишки ощупать. Ну куда Совет нас торопит? Разве такие дела без должной подготовки можно затевать?!

Скорастадир вздохнул:

— Замкнутый круг. Школы сами решать не могут, нас теребят. Мы на них злы за то, что работать не дают. А они на нас — за то, что мы им руки вяжем…

* * *

— Руки развяжи!

Ратин спокойно приподнял схваченного за локти, подвел к костру. Пинком под колени усадил между Некстом и Ридигером:

— Держите крепче. Сейчас развяжу.

Сегар сунул в костер еще охапку сырого хвороста, и, когда тот, наконец, разгорелся, Спарк узнал лазутчика, пойманного Остромовом в кустах за стоянкой. У огня щурился рослый землекоп, первым поднявшийся навстречу проводнику.

Атаман неторопливо распутал узлы и кивнул пленнику:

— Теперь говори.

Гость по-совиному заморгал на пламя; довершая сходство, повернул голову вправо и влево:

— Где здесь Спарк с Волчьего Ручья?

Проводник выступил в светлый круг, молча поглядел на лазутчика. Тот облизал треснувшие на морозе губы, выдохнул:

— В поясе у меня пусть возьмут, письмо тебе зашито. От Берта Этавана, ты должен его помнить. Если уж меня не признал.

— Отпустите его! — велел Спарк, — Это Горелик Этаван, племянник Берта. Хотя и трудно узнать: тогда круглый был, сытый. Сейчас все равно, как оструганный. Человек был с нами на том холме, когда… А, елки-палки, из той ватаги ведь все побиты: и Арьен, и Ярмат, и кузнец… Разве что Сэдди должен тебя помнить, — обратился волчий пастух к сидящему. — Не сердись, что добром не встретили. А как ты в чернорабочие попал? Разве, выгнали?

Горелик оскалился:

— Не глупи. Почитай, сам поймешь… — прибавил, растирая запястья:

— Меньше знаю — крепче сплю.

Потом взял у Спарка нож, подпорол пояс и протянул, наконец, проводнику сложенный в несколько раз листок.

Берт Этаван писал без приветствий и предисловий:

«Хоть и много говорят про вас всякого, но ради жизни моей и дочери, что не выдал ты нас на том холме, и ради той же памяти, тебя упреждаю, что Неслав из вашей ватажки вас решил оставить не прощаясь…» Проводник читал вслух. Невероятная весть передернула всех, сидящих вокруг огня. Спарк справился с волнением, продолжил:

«Я же много помогал ему в замысле отстроить Волчий Ручей заново на деньги и силами Ратуши. Не знал, что он без вас то хочет сделать, потому что он всегда атаман был, и думал я, что он от вашего имени говорит, как обычно…»

Ридигер шумно сплюнул в сторону.

«…Теперь вижу, что не по чести он сотворил, и рад, что больше он в моем доме не живет. А живет Неслав у Тиреннолла, и тот ему воеводский пернач и шубу пожаловал, ради его хитрого устроения, коим Корней в посадники прошел. А вас искать не знаю где, и того ради моих племянников с письмами посылаю, и ты им окажи добрый прием для старой памяти за мое известие и труды их».

— Т-туманная тварь! — коротко выругался обычно многословный Салех.

— Ты, это… — Крейн почесал затылок. — Ты не спеши судить. Мало ли, чем его на крючок взяли. И потом, может, он нас еще позовет. Может, его отказ для вида был.

— Он сам должен в крепость явиться, как отстроена будет, — хмуро проворчал забытый всеми Горелик, — Тогда и спросите.

— Садись, ешь! — Некст подвинул ему горячую миску, вручил костяную ложку. — Извини, что накинулись.

Этаван-младший махнул рукой:

— Мою б землю отбирали так, тоже обиделся бы. Зла не держу. Но и остаться не могу. Я перед сотником взялся сходить на высмотр: где вы остановились, да что делаете. Только этим отговариваюсь. Он мне: зачем головой играешь? Я ему: выслужиться, мол, желаю. Надоело черным мужиком ходить, хочу-де в латники… Дак ты скажи, чего ему соврать, чтоб и вас не подвести, и мне голову не смахнули.

Волчий пастух обернулся:

— Ратин! Придумай ему чего надо. Огер! Куртку мою подай, там возле тебя тюк недалеко.

— Надо сторожей удвоить, Транас хитрый мужик, наверняка за этим еще кого-либо выслал, может, и не одного, — отозвался невидимый в темноте атаман.

— Делай как знаешь, мне тебя не учить. Некст, ты со мной пойдешь, посторожишь…

Спарк надел и расправил на плечах новую хауто да Тэмр. Откашлялся и пояснил сразу всем:

— А я пойду звать волков.

* * *

Волки заполнили овражек до краев. Между редкими высокими соснами, под густым подлеском, серые и серебристые; цвета тумана и беспокойные, словно дым… Стая Тэмр.

Спарк сидел на кошме рядом с Нером. Слушал. Волки переговаривались коротким рявканьем, поскуливанием. Вертели треугольными лбами. Сырость разбавляла крепкий звериный запах.

В лесу занималось тусклое утро Теней и Туманов. Проводник недоумевал: почему Волчьим Временем назвали звонкие морозные октаго сразу за Серединой Зимы? Нынешняя погода подходила куда больше. Серые и кремовые шапки опавшей листы; грязно-фиолетовые неохватные стволы сосен; резкие штрихи подлеска — как чернильный дождь, схваченный в падении предрассветным морозом. И невозможно-нежные кружева изморози на тощей предзимней траве…

— Косматые проговорят еще долго, — вождь легко поднялся. — Очень уж ты задачу хитрую задал… Знаешь, Спарк? — Нер остановился; листья тревожно хрупнули под остроносым бурым сапогом. Проводник тоже остановился, заинтересованно поднял голову. Вождь продолжил:

— До сих пор, пока вы с бандитами гонялись друг за другом по степи, все оставалось в привычных рамках. Теперь… Нападение на Волчий Ручей поссорит Тэмр с ГадГородом — а за нами ввяжется и весь Лес. Стоит ли один хутор большой войны? Ты должен знать, — договорил Нер, — Я ведь почти отдал приказ тебя убить. Даже если Болотный Король и не хотел твоими руками рассорить Лес с ГадГородом… То все равно дело поворачивается к его выгоде… Мы тут сцепимся, а он на юге провернет, чего захочет.

Проводник недоверчиво мотнул головой. Почти как волк.

— Что же удержало?

— Глант поверил тебе. Он, как и ты сам, полагает, что сегодня речь идет не только о твоем хуторе, но и обо всей окраине в целом. Хотя бы потому, что застроенное и распаханное, Пустоземье перестанет быть Пустоземьем. Какая уж тут Охота! Даже имя земле придется подыскивать новое. Жаль, что я не сумел предвидеть и хорошо объяснить тебе эту ветку судьбы три года назад. Чтоб ты прочувствовал, чем может кончиться твое простенькое желание построить собственный хутор.

Спарк сдвинул брови:

— Если речь, как ты говоришь, о судьбе окраины в целом, то тебе все равно придется рано или поздно эту загадку разрешать.

Вождь пожал плечами:

— А не явился бы ты, да не стал бы караваны водить? И было бы все, как триста лет назад.

Проводник опустил голову:

— Я так сильно вам мешаю?

Нер фыркнул:

— Меньше всего на свете я хочу тебя расхолаживать. Никому из нас не простится новое: мы все в паутине старых отношений. Для совершения нового придется какие-то из них рвать… Рвать поживому. А тебе за одни нездешние глаза спишут… если не все, так половину уж точно!

Собседники вышли из оврага в просторную котловину, заросшую дубами, и светлую: почти без подлеска. На дальней опушке серым по серому чуть заметно обрисовались шатры. Волчий пастух узнал тот, где жил во время Охоты. От шатров спешила к ним темная фигура; скоро по походке стало ясно — приближается Глант. Спарк улыбнулся: неплохо повидать деда. Потом вновь нахмурился:

— Что же нам делать с хутором? Ведь ГадГород сегодня отберет Ручей, завтра и весь Тракт! И выйдет все равно по-моему: придется Лесу воевать с Ратушей за все Пустоземье в целом!

Вождь резко хлопнул в ладоши. Утро смазало звук — так же, как линии и краски вокруг них.

— Ну так езжай под Седую Вершину и докажи это Совету! Мы прокормим и защитим твоих людей… Если они признают Первый Закон и власть Леса!

Волчий пастух зашевелил губами, взвешивая неожиданное предложение. Подоспевший Глант мигом ухватил суть. Взял вождя за посеребренный моросью рукав:

— Погоди… Мы ведь даже не пробовали объяснить горожанам, что за нами Лес. Может быть, если они это узнают, они уйдут? Неужели они тоже ищут ссоры?

Нер поглядел в клочковатое одеяло над головой — словно рассчитывал прочесть ответ на облаках. Повернул обратно, к оврагу, где все еще совещалась стая Тэмр.

— Тогда на переговоры должен идти Глант. Звездочет опытнее. И старше. Ты же, Спарк, от них пострадал, и потому зол на горожан, — проворчал вождь. — Мало ли, скажешь чего не то…

Спарк собрался обидеться. Потом вспомнил, скольким обязан Неру, и обида рассосалась сама собой. Если здесь, в самом деле, сходятся интересы Леса и Города, так уж лучше довериться волчьим пастухам. Они живут на спорной земле; случись немирье, прежде всего отзовется на них.

— … Ты же пока отправляйся к Братству, — Нер смотрел прямо в карие глаза проводника. — Обсудите между собой мои слова. Тэмр прокормит и защитит вас, если вы признаете Первый Закон и власть Леса.

* * *

Лес шумел под ветром, и уже в двух шагах слова терялись. А по губам Спарк пока читать не умел. Братство обсуждало внезапное предложение вождя. Политика, думал волчий пастух, прислонившись лбом к холодной гладкой березе. Опять политика. Там — в пиджаках с галстуками; здесь — в меховых куртках, богатых плащах и при золотом поясе. Хотя, Нер говорил, Опоясанные Леса носят пояс из серебрянных пластин, соединенных кольчужным плетением. Да какая, в сущности, разница?

Первая зима в Истоке Ветров помнилась яркой, богатой на новости. Спарк тогда подсчитал: что ни день, то новое лицо. Или новая мысль. Или — новое знание. Или, хотя бы, событие. Поневоле привыкаешь, и думаешь, для самого себя незаметно, что так будет всегда. Потом же оказывается, что воплощение единственной, простенькой мыслишки, мимоходом скользнувшей между интересными встречами — занимает ни много, ни мало, три или даже четыре года. Ведь сколько он бьется над Волчьим Ручьем? И конца не видно! А встречи, которые тогда полагал интересными и памятными, уже стерлись. Никто и не скажет, о чем на тех встречах беседовали. Спор же, из-за которого чуть в кулаки не пошли, выглядит мелким, плоским, и даже не стоящим места в памяти. «А ведь раньше я Ирину почаще вспоминал,» — парень поежился, плотнее запахнул меховую куртку. — «И называл Иркой, Иринкой. Она взрослеет в моих воспоминаниях. А в жизни, если поверить… Да что я все оглядываюсь: если! Давно уж все поверили. Один я сомневаюсь… Вот, в жизни. Для нее — короткий миг перехода между мирами. Для меня — междумирье сроком в десять лет… Без права переписки, а как же!»

Кто-то тронул Спарка за плечо. Проводник развернулся. Перед ним опускался на четыре лапы старый десятник Аварг. Вокруг переминались его серые воины.

«Ты, кажется, новостей хотел?» — внутренний голос прямо-таки истекал злым ехидством. — «А не забыл, что у китайцев эпоха перемен всегда служила проклятием?»

В зубах Аварг держал отрубленную голову Гланта.

* * *

Отрубленную голову сбросили со стены. Тотчас же неприметный сугроб взорвался фонтаном: седой волк метнулся к упавшей вещи. Не обнюхивая — словно и так все понял — схватил за волосы, мотнул треугольной башкой, пристраивая ношу за плечи — и рванул огромными скачками. Стрелки, ругаясь, опускали луки.

Сотник Транас повертел острым подбородком:

— Неладно! Посла убивать не стоило бы.

— Ты здесь три года не жил, сотник, — тихо заметил пожилой кузнец. — А воевода жил. Он их всех знает, как облупленных. С волками по-волчьи! Ведь дед в волчьей шкуре явился, чистый оборотень. И дух от него такой, что все кони перебесились.

Транас прикрыл желтые степные глаза:

— Воевода, конечно, велик и светел… — сплюнул за стену. Переступил по мерзлым доскам сторожевого хода. Достал на два пальца клинок из ножен и с лязгом вдвинул обратно. Еще раз сплюнул:

— А все равно мне это не нравится!

Через трое суток дозорные потревожили Неслава вновь:

— Явился еще один человек. Но уже не в ихней волчьей шкуре, а в плаще, по-людски. Говорит, что его Спарком звать, и что он проводник. Сказал, принес тебе приветы от какого-то Арьена и Сэдди. Прикажи, воевода, пару стрел в него кинуть. Больно у него глаза кривые!

Воевода потер ладони:

— Помню я одного с таким именем. Неплохо знал здешние края. Может, и правда выжил… Добро, пусть войдет. Что у него из оружия?

— Только боевой нож на поясе.

Неслав взялся за выбритый подбородок. Помолчал опять. Велел:

— Ну, оставьте ему игрушку, пусть думает, что успеет вынуть. Вдруг что нужное скажет. И так, повежливей его проводите, чтобы не настораживать. Мне важно, чтоб он не боялся откровенности. Вдруг выкрикнет в запале чего полезное. Ну, а за его спиной поставьте Роха, что у нас самый шустрый… И сам я, — Неслав криво ухмыльнулся. — Боец не последний… Где он там, не тяните кота за я… блоки.

Десятник лично довел гостя до комнаты. Быстрый мечник Рох встал за спиной посла. Посол откинул капюшон на спину, едва не стукнув стража затылком по носу. Неслав сразу вспомнил встречу в «Серебряном брюхе»: Спарк тогда сделал точно такое же движение.

— Ты выжил. — Воевода сидел за столом, лениво перекатывая по нему толстую желтую свечку.

— Ты тоже, — угрюмо кивнул гость. — Зачем посланника убил?

Неслав вылез из-за стола. Выпрямился, расправил плечи, красуясь дареной шубой. Со Спарком вокруг да около ходить нечего: проводник имел время изучить Неславовы увертки. Придется выкладывать всю свинью целиком. Авось разозлится, тут и скажет чего важное… Воевода положил руки на пояс, мимоходом заметив, что пришелец сделал так же, а Рох за его спиной напрягся. Неслав улыбнулся краешком глаза: надейсянадейся… Не такие надеялись! Подошел на вытянутую руку. Еще помедлил, чтоб злее вышло. Рыкнул:

— Р-ратуша никогда не заключит мира с волками. Вас нет! Говорить с любым из вас — значит, признать ваше существование, как державы. Чего-то такого, с чем можно меняться послами, спорить о пошлинах и порубежье. Нет! — Шераг выпятил губы:

— Не нужны лишние хлопоты. Ни Ратуше — там на севере. Ни мне — воеводе Волчьего Ручья! — Здесь. На юге.

Спарку все стало ясно на три хода вперед. Как в потаенном лесу, где зарывали клад, и как в холодном ущелье, где Висенна первый раз говорила с Игнатом. Мысли и чувства отступили, волчий пастух словно поднялся на ступеньку выше, где от мира осталась лишь цепочка событий и поступков, не нуждающихся больше ни в обдумывании, ни в переживаниях.

Спарк опустил глаза: и он, и его противник держали оружие одинаково. Три пальца вокруг рукояти. Кольцо из большого с указательным — поверх торца, на яблоке. Знак школы Седой Вершины. «Встретишь такого — не дерись,» — напутствовал когда-то Мастер Лезвия — «Убьет наверняка». Лотан давал совет на тот случай, когда сходятся люди незнакомые, когда надо по мелочам угадывать выучку и характер.

А ведь напротив стоял Неслав!

Неслав Шераг, сын Твердислава из ГадГорода.

Неслав, с которым вместе воду таскали — чтоб за ужином Скарша от грязнуль нос не отворачивала. С которым первый караван провели… Да и прошлой осенью — когда самый первый бой с разбойниками случился! Ведь Неслав был атаманом. Он держал ватагу в руках. Он расставлял и проверял часовых. Сам караулил, и коней чистить не гнушался, и…

И он же убил Гланта.

Ясно было, отчего сын Твердислава Шерага пошел под ГадГород. Старшина городская посулила кару снять, отменить изгнание. Помнится, Неслав мечтал: «Детям чистое имя передать бы…» А что на имени будет кровь — так ведь вражеская. Оно, наоборот, еще и почетней. Неслав-воевода с Волчьего Ручья. Звучит…

Ну, так и сказал бы о том всей ватаге! И пошли бы все на городскую службу… Ну, Спарк бы не присягнул — так он же за деньги может караваны водить. Мог бы устроить еще один договор со стаей…

Неслав дышал ровно, распахнутая шуба легонько колыхалась на могучей груди. Из светло-серой рубашки торчали синие нитки: вышивка потерлась. Проводник опять опустил глаза к поясу и оружию. «Он быстрее,» — подумал Спарк, — «Он был второй ученик Лотана…»

Больше Игнат ни о чем не успел подумать. Правая рука вверх и вперед. Левая — понизу, на вражеский правый локоть. Нож свистнул в обратном хвате… легко развалил бобровый мех, оставил почти неразличимую полосу на груди… вспорол синюю вышивку… вот пошло набухать… Глаза Неслава расширились, и несколько мгновений Спарк не мог разобрать, зеленые они, синие или все же серые. Потом правая рука заучено довернула кисть внутрь — словно жила отдельно от тела, и ошарашенно наблюдающих за всем этим глаз самого проводника. Губы противника дрогнули. «Крикнет…» — подумал Спарк, словно во сне, — «Ворвется стража… Да! У меня же за спиной один!»

Рука пошла влево, перед лицом. Лезвие ножа свистнуло вслед — как кнут за кнутовищем. Из перерезанных жил брызнуло теплым и липким. Не думая пока, как пойдет мимо караульных в окровавленой одежде, Спарк перехватил нож еще и левой. Переступил вполоборота, ткнул изо всех сил назад, снизу вверх. Нож попал словно в доску, пальцы чуть не соскочили на лезвие. Парень развернулся, продолжая давить на яблоко. Оказалось, воткнул между животом и ребрами. «На занятиях никогда так точно не выходило…» — слепо моргая, Спарк выдернул оружие. Стражник молча и тяжело упал на спину. Только тут проводник понял: все произошло неимоверно быстро. С той скоростью, какой никогда не бывает ни в ученье, ни в хвастовстве. Которой сам от себя не ждешь.

За правым плечом гулко обрушился воевода, не успевший ни выхватить меча, ни поднять руки к перерезанному горлу. Одним высоким прыжком волчий пастух добрался до двери. Ощупал и осмотрел себя: лицо и шея в крови. С обувью повезло: из растекающейся лужи он упел выпрыгнуть. Одежда… вот брызги на левом плече… Вот еще… Ого, да тут хлестнуло щедро! Быстро, пока кровь не попортила, Спарк дернул край плаща убитого мечника, потянул к себе, и вытряхнул тело из обертки. Человек перекатился вниз лицом. Проводнику полегчало: мертвые глаза скрылись. Снял свой плащ. Вытер им щеки, нос, лоб и шею, бережно двигая колючее сукно снизу вверх — чтобы не загонять кровавые струйки под одежду. Рвать на это рубашку с убитых побрезговал, свою — не сообразил. Пригладил волосы, отряхнулся. Спохватился: надо доказательство. По стеночке обогнул трупы, разрезал пояс Неслава, снял с него меч в ножнах, обтер. Наспех привесил себе. Спохватился: заметят. Снял, затолкал под плащ. Пожалуй, он бы и голову предателю отрезал, если бы придумал, как вынести — до того обозлился на вероломство. Ничего, меч Неслава помнили многие ватажники. И уж точно никто бы не поверил, что Шераг расстался с ним по своей воле. Спарк вернулся к чистому пятачку у двери. Встряхнул на руках плащ стражника: цвет почти такой же, как у плаща, в котором пришел. Сойдет, не сойдет — а другого все равно нет. «Правду пишут в книжках,» — подумал Спарк, прокалывая иглой фибулы грубую шерсть, — «Если в живот, так почти без крови…» Вспомнив еще коечто из прочитанного, приподнял щеколду на косяке, чтобы от хлопка та соскочила. Будто бы те двое заперлись изнутри. Щеколда могла соскочить и мимо скобы, но риск это увеличит не сильно… Спарк смело распахнул дверь, вышел уверенно, не глядя, есть ли кто в коридоре. Обернулся: смотрите, мол, еще с живыми говорю. Хрипнул:

— Прощайте!

Хлопнул дверью. Победил желание проверить, закрылась ли. Зашагал точно к выходу, опятьтаки не высматривая стражников. Чего ему глядеть! Его Неслав-воевода только что дурной вестью огорошил. Ему бы теперь, униженному и оскорбленному, до своих добраться! Спарк спустился по лестнице. Через общий зал вышел на двор. Огорченно сутулясь и тяжело вгоняя подошвы в мерзлую землю, подступил к лошади. В книжках пишут, кони чуют свежую кровь. Сейчас дернется, заржет… «Стражники наготове, как раз сбегутся…» — мельком подумал Спарк, и тотчас позабыл о страхе.

Ведь уже приходилось убивать! Всю весну. Шесть боев. Арьена застрелили, так перепугался до рвоты. На этом самом холме мокрый пепел пальцами ворошил — глаза сухие остались. А тут, между прочим, тридцать душ банда выжгла… Теперь-то чего скулишь?

Ну, спокойно. Спокойно. Все идет по плану. Или книжек не читал? В книжках всякий герой должен кого-нибудь зарубить. Должность у них такая. Проверка на героизм. А еще полезней считается, ежели рубить приходится кого-нибудь из близких. Радуйся, что Гланта судьба под меч не поставила! Зато, парень, ты теперь опытный. Тертый. Крутой. Сядешь этак посреди шумного пира, уронишь многозначительно: «Да как можно жизни по книжкам научиться? Настоящая жизнь — она, братцы, от книжек отличается весьма и весьма…» Спарк перекривился в улыбке. Смеяться нельзя. Это мы уже в седле? Воздвиглись. Ну, теперь только засмейся! Ведь не удержишься. Истерика все дело погубит. Ох, и понаписано же про мужественных героев, какие слезы сдерживают. А чтоб кто смех сдерживал?

— Воды! — проводник вытянул руку, не задумавшись, что приказывает чужим. Высокий мечник снял с пояса долбленку, кинул в самые ладони. Ледяная вода резанула ломотой по зубам. Распереживался тут! Жизни все равно, по книгам учился, или наощупь. На подсказках выехал, или своим великим умом. Главное, экзамен сдай…

Спарк вернул баклажку. Тронул коня. Привычный взмах черного крыла над головой: проехали ворота. Конь неспешно спускается с холма. Узкая извилистая тропинка.

За его спиной десятник полез чесать затылок. Распорядился:

— Поди-ка спроси воеводу, может, шлепнуть его? Что-то он с нехорошим сердцем уезжает…

Стражник, топоча, убежал в тепло. Вернулся:

— Заперся воевода. И Рох с ним. Должно быть, обдумывает. Может, этот парень — его тайницкий? Он на въезде слово странное передал, словно бы знак…

Десятник побелел:

— Заперся?!!! Стрелки! Убейте его! Живо!!!

— С холма съехал, господине! Наметом погнал! Не достанем! — прокричали на башне.

Тогда начальник караула от души влепил подзатыльник ни в чем не повинному воину:

— Говорил же, я нож отобрать! Воевода, петух молодой… Я-де успею… Этот набыченный за деда мстить приезжал, не иначе. Потому-то у него и рожа перекошена!.. — мечник бессильно махнул кулаком, и опять заорал:

— Сломать воеводскую дверь! Сотника будить! Коней седлать, гнаться за этим! Живей!!

— Ничего не выйдет… — на шум уже выбежал сотник в штанах и при мече, но без сапог и с голым брюхом. — Говорил я Неславу: деда в волчьей шкуре не трогай, Висенне не понравится, что гостей бьешь… Что там Неслав… — добавил сотник, отирая левой пяткой правую голень от налипшей грязи, словно на летнем бережку стоял, а не в снегу посреди зимнего двора:

— Что Неслав! От самой Висенны посланник был. Кому там успеть! У такого нож отнимешь, а он пальцами в горло, или там ногой по хребту. Извернется. Госпожа вразумит! — сотник шумно выдохнул, потом махнул рукой:

— Судьбу на кривой не объедешь… А гнаться запрещаю. Изза стен теперь ни ногой. Ни по одному, ни по десять. Подними полусотню, вели запрячь бочку, и пусть возят про запас воду с озера. Сколько до темноты успеют. Всех, кто не в карауле, гони на расчистку того колодца. Теперь мы в осаде. У них-то в лесу наверняка дружина ждет.

* * *

— Дружина за тебя дралась всю весну, и под твоей рукой безропотно все лето ходила… — Ратин поднял глаза на Спарка:

— Если теперь откачнемся хоть каплю назад, за своих не заступимся…

— Да понял я, не нуди… — проводник сгорбился еще сильнее, вжимаясь спиной в холодные бревна.

Ратин поднялся, заслонив светильник. Поскреб горло. На миг Спарк вспомнил, как по такой же короткой щетине пролег красный порез, а потом хлынуло. Опустил взгляд, оперся руками на лавку, встал:

— Пойду на холод. Мутит что-то.

— У меня бы смелости не хватило, — тихо и неожиданно признался Ратин. — У вас, в стае вашей, все так друг за друга жизни не жалеют?

Спарк перекривился, сглотнул, и развел руки: понимай, как знаешь. Затем покинул закуток, прошел мимо очага. Что-то круглое выпало из кошеля — наверное, монетка… Спарк равнодушно наступил, пропустив мимо ушей слабый хруст. Сделал еще пару шагов, потом всем телом навалился на дверь: сырую, обитую войлоком, и все равно заиндевевшую. Вышел на мерзлые доски крыльца. После трех зим на степном ветру, где пришлось и караулом постоять, и дозором походить, лесной холод казался легким. Но проводник знал, что простывают как раз на таком, поначалу неопасном, холодке. Поэтому он не повалился в сугроб, не раскинул крестом руки. Только уперся лбом в заледеневший столб. Что ж так мутит безжалостно? Съел что несвежее? Третий день желудок пищу не принимает…

Тяжелая дверь распахнулась мгновенно. Стоял бы на той стороне, где петли — уже бы вовсе не стоял. Выскочил Сэдди, с поварешки в его левой руке разлетались дымные капли:

— Там призрак!

Спарк встрепенулся. Нудящий живот отступил. Парень нырнул в затхлое тепло — и резко отшагнул назад. Сэдди, сунувшийся было вслед, отлетел. Кувыркнулся по настилу до ступенек, откуда хрустко упал спиной в снег.

Посреди заимки стояла Иринка. Точно такая, какой Игнат видел в самом первом сне. Ветер из ниоткуда шевелил куртку, дикую и непривычную среди шуб, кафтанов, меховых плащей. Сквозь синие джинсы просвечивал очаг, и расхватавшие оружие ватажники. Полупрозрачные кроссовки чертили чтото на грязных досках, спокойно проходя сквозь стопку щитов, рваные сапоги, вязанку заготовок для стрел… Еще на полу блестели осколки стеклянного шарика. Подарок Ахена! Вот оно что! «Разобьешь, когда вовсе не будет сил терпеть…» Пожалуй, Игнат бы придержал шарик на день почернее этого. Или судьбе виднее? Спарк вдруг понял, что живот уже не болит. Мгновение — и все кончилось. Ирки не стало. Игнат наклонился за осколками, неторопливо сложил в ладонь, удивляясь, какая та стала жесткая и крепкая. Как у взрослых.

— Так ты и вправду под рукой госпожи Висенны… — протянул первым опомнившийся Майс. — Она приходила?

Игнат кивнул:

— Она. То есть, нет! Она, но не Висенна. Моя девушка. Которую я ищу… Нет, жду.

— Лотан говорил. Я не верил. — Майс опустил голову. — Пожалуйста, не держи на меня зла.

Мало что понявшие ватажники завозились, убирая оружие. С улицы, наконец, вошел Сэдди. Ему в двух словах пересказали случившееся. Салех покрутил головой, стряхивая налипший снег:

— Одно другому не помеха. Почему бы госпоже Висенне и не быть чьей-нибудь девушкой? Всяко лучше, чем древней бабушкой!

Ратин сдержанно улыбнулся. Майс задумчиво почесал затылок. Спарк собрал все осколки, распрямился:

— Ну, дружина, если Хадхорд против нас, так я буду искать помощи у Леса.

Сэдди заговорил первым:

— Не думал я, что волки окажутся честнее людей…

* * *

Стая разделилась почти ровно пополам. Сторону проводника держали Некер, Хонар, Аварг и их десятки. Они убедили многих других. Терсит требовал взять кровь за голову Гланта. Нер по этому поводу недовольно хмурился. Одно дело, когда войны требуют горячие юноши. И совсем иное, когда рассудительный спокойный лекарь смотрит в огонь, стиснув зубы, и на всей его фигуре написано, что не забудет и не простит — никогда.

Вторая половина стаи держала сторону вождя. Нер знал, что за несколько октаго женщины отговорят от войны множество народу — из тех, кто сейчас требует «меч и зуб», останется, может быть, третья часть. Но и это очень много. Каждый шестой. Эти уже не уступят. И потом, ведь ХадХорд не ограничится одной крепостью. Знай это Спарк, мог бы привлечь на свою сторону еще немало голосов. А, может быть, он и знает? И просто ждет себе следующей осени, чтобы тогда сказать: «Вы меня год назад не послушали, а теперь гляньте: все застроено!» И вот тогда уже Тэмр попробует сменить вождя. Будет поединок, оба исхода которого Неру не нравились. Собственная смерть — тут все ясно. Но убить Спарка? Лишить себя единственной возможности что-то исправить в затхлом укладе, который не менялся невесть сколько поколений; собственными руками оборвать нить влияния на людей — ведь Спарк знаком с ХадХордом. И еще у него есть друзья в Академии. Лишить Тэмр такой поддержки вовсе уж глупо…

Нер вспомнил своего предшественника, Таказа. Тот правил сурово и строго, поскольку мальчиком застал Девять Времен. Войны нахлебался вдосталь. Вот кто не колебался! Голову с плеч, и все дела. Всякие там связи, влияния да знакомства — в военное время ненадежны, да и не нужны.

А, может быть, Болотный Король учел и эти сомнения? И время просто упущено? Ну, умрет кареглазый пришелец. Поздно: на Волчьем Ручье крепость уже стоит. В ХадХорде уже новый посадник, который не боится смотреть на юг. Тем более, что с севера, если верить слухам — от того же Спарка, кстати — ХадХорд подпирает Великий Князь ТопТаунский. Князь — величина совсем неизвестная. И все это никакой смертью чужака не изменишь. Обратного хода нет!

И все равно Нер не хотел начинать войну.

* * *

Войны начинают неудачники.

Спарк давно прочитал это изречение, и сегодня нашел его вполне подходящим к ситуации. Только «там и тогда» изречение спокойно лежало себе на глянцевой обложке, обещая вечер за хорошей книгой. А «здесь и сейчас» проводника трясло. Он не мог назвать свое состояние страхом — но и ничем иным тоже.

Выбора не было.

Вернее, не совсем так. Выбора не было на определенном уровне существования. Выскочи выше — варианты появятся. Соскользни ниже — появятся тоже. Но «выше» означало собственное владение и войско, независимое баронство — чего пока даже не предвиделось. «Ниже» — глупую партизанскую войну с ГадГородом, чтобы выжить его с Тракта. Выжить-то можно, да ведь и купечество перестанет тогда по Тракту ездить. За что, спрашивается, боролись?

Коготок увяз — всей птичке пропасть. Построил хутор, доказал, что можно на Тракте жить. И что же? Тотчас на лакомый кусок набежал ГадГород. И так напакостил, что стало не до умных рассуждений, не до попыток заглянуть вперед. Что там дружина, если сегодня даже Терсит решает не из будущего, а из мести! Нер не дает забыть, чем опасна пограничная стычка. Скорее всего, вождь удержит Тэмр от нападения. Что ж, отправляться в Исток Ветров? Так это еще вернее поссорить Лес с Городом, чем просто атаковать крепость стаей Тэмр. Набежали бы серые, гарнизон повыбили — ну, и списать на бандитов, при чем тут Лес? А вот если Совет примется воевать, тут уж не отмажешься…

Только ведь волки не согласятся сваливать вину на бандитов. Бесчестно. А время войны, «баталхордо», когда не действует честь — может объявить либо общее собрание всех вождей, либо напрямую Совет Леса. Как ни верти, опять выходим на него…

Спарк собрал дружину вечером, после ужина. Говорили поочередно, мало и одинаково. Решили: дружине обитать на опушке по-прежнему, и внимательно следить за Волчьим Ручьем. Ридигеру и Сегару возвращаться в ГадГород тайно, жить там и собирать вести о происходящем. Они к дружине примкнули позже всех и у караванщиков на глазах не мелькали. Их вряд ли узнают. Если получится, хорошо бы им найти Берта Этавана. Может, купец еще чего разведает в Ратуше, куда бродягам вроде Ридигера ходу нет.

Самому Спарку — вызвать чьелано и лететь, пускай даже зимой, в Исток Ветров. Поднимать старые знакомства в Академии. Дружине ждать его возвращения, а уж после выбирать: принять ли законы Леса, или остаться вольными.

Наутро проводник пересказал решение Неру. Тот грустно улыбнулся:

— Давно ли мы тебя подобрали на Тракте? А нынче вот до чего дошло. Ну, будь по-твоему. Хорошо уже и то, что никто покамест в битву не рвется. Начать-то войну легко…

Волчий пастух согласно наклонил голову. Вовремя: беседа происходила на заснеженной уже опушке. С ореховой арки почти на затылок грохнулся изрядный ломоть снега. Спарк помотал головой; волчья пасть-капюшон послушно щелкнула клыками прямо перед носом. Вождь попрощался, шагнул несколько раз — и растаял в белом морозном царстве, словно бы невидимая рука зарисовала его снежными разводами да инеевыми кружевами, да серебристой дымкой в звенящем от холода воздухе. Точно так минувшей осенью — год прошел! — закончил разговор Глант… Спарк спохватился, что не спросил старика-звездочета, откуда берутся шкуры на церемониальные куртки-хауто. Ведь не убивают же волков нарочно для того, чтобы кого-нибудь одеть… Проводник повернулся идти к лошадям на опушке, с которыми терпеливо ожидал Некст.

И даже не задумался, что сам поначалу хотел вычеркнуть из жизни целых десять лет. Потратить их только на то, чтобы просто ждать.