Исполнена молитва Коневского; Потреба ровная родной земле — Созвездьем тянется в надзвездной мгле, В туманностях вращения живого. И возвращение сие — так странно ново — Иль мы живем с улыбкой на стебле? Или на старом родины челе Живописуется другое слово! Но пестрых буден благостна игра, Воскликновениям пришла пора: И пастырь сребролукий той потребы Нам с явною улыбкой говорить, Благословив метафорные хлебы: — Лирическое действо предстоит.

Вот день, разламывающий окна, Потрясает недолгую ночь. Провожает спокойно его она, Уползая, пропадая прочь. А там, на трубах крылатых Живой неподвижен огонь, В сень небес голубых, измятых Влетает деньской конь. Опускай онемелые руки, Вот холодная рассвета рука: Нестерпимо спокойные звуки, А безудержной ночи поступь легка. Прими же все эти вещи В голубой ночей амбар; — Он душою твоей трепещет Неподвижный рассветный пожар.

На столе колокольчики и жасмины, Тютчев и химера с Notre Dame. Да, но в душе годины, как льдины, И льдины, как разломанный храм. Ты войдешь в комнату. — Да, все то же: Море потолка и ящерица-день; Жизни пустынное ложе Трепет и тень. Принимай же холодную ласку эту — Васильков и жасмина; Тебе, поэту, Одна, все одна горюет година.

Выходит на бугор песчаный Бледный высокий матрос; Ветер треплет его панталоны И отвороты его одежды. Он смотрит на дали кос, На волн вавилоны, На баканы; На лице решимость и надежда. Лицо его так недовольно, Что мне, право, страшно смотреть. А ветром резанные тучи Пролетают низко. Но вот я понимаю взоров сеть, Пропадающую за желтую кручу: Это значить, что голос дольний Закрыли крылья василиска. Но хладный октаэдр вдохновенный Небосводит души озеро; Построений скалы, отроги, Текучая жизнь. Сердца понятны прорези, Сияет оно, как бугор тот, Над которым сети и неводы: — Дорогу свою воззиждь

Души легкий двойник, неба лик, Ты — мечта. Сердца любовью опаленный лик. Ты — мечта. Необоримая будущность! Светлый лик! Тобой единою Веселится язык. — В эфире кратком и дрожащем Коллекция колесных правд: Как колесница в дне язвящем, Как паруса высоких яхт. Одна над миром поднята Будущности мечта.

Зеркало земли изогнуто И исторгнется им тоска; Ты, нетленное золото, Ниспадаешь на дикие шелка. А в руках твоих ослепительных Не старая грамота — меч! Как на солнце, на море длинное Упадает стремительно сечь. Ты знаешь, и не обещаючи: — На строки дней вернусь! Закрой неверные раи В свой пресветлый убрус. А молодость твоя гневливая Построяет некий нам мост, Чтобы буквы негаданной нивы Коснулись любимых, любимых звезд.

Свобода плакала в эфире Над океаном жизни сна. Звезды прельстительный дикирий Жгла жизни яростной весна. В руках Свободы шар безумный Аполлонической любви, Рук силуэт нежданно шумный И непостыдные лучи. Она прекрасной оставалась, — Пожаром жизни мировой, Когда над нею раздавалась Волна игры волной другой. Призрак душил рукой слепящей Ее бессмертное лицо, — И беломраморной дрожащей — Рукой поддерживал кольцо.

Благоухай, земли денница, Остров пальм и белоногих зверей! Не ассирийских херувимов Каменнодушная чреда,— Нет, эти голубые лица Воздвигли звонкие города. Поднимая на плечах неуловимых Стебли египетских степей. Человеческий мир! не ты ль затерян, — Вспомни тех заветный завет: Одной старинною пылью верен Дней твоих слабый свет. Ты — лики демонов жалкие разрушишь, Утвердив сказаний пентаграмму; Перед блеском непомерклым твоей души Падет их армада.

О, голос неслитный Ледовитых дубрав! Как Фритьоф, орел ненасытный, И мой приготовлен корабль! Вот корабль выплывает в пучины, Стоном задымились берега; Серые долины! прощайте, — И вот первых алмазов рога. Живи на просторе бдящем. Ты, мыслей полюс живой; На севере огнем дрожащем, Корабль, не останавливайся мой. Твои реи не я ли устами Целовал и хвалил, Остановись, дрожи, дрожи! — мое знамя Перед силой несметных сил.

Твоих пленительных очес Мне было сладостно достигнуть, Играть, резвиться вкруг небес, Вдруг голубым танцором прыгнуть. Я — голубым танцором был! — Ты — неживая! В тростинку дул и травы гнул, Кругом — сады, Золотые окна И локоны рая. Заверчивается мой полет И легче пролетает; — Тогда, стремительно летя. Я звал и пел тебя, дитя. — Перед стеклами зеркал Нежный мальчик фигурял. Он склонялся и дрожал. На одной ноге стоял.