И так восстав, немедленно спешу к морю, дабы, омывшись в его водах, очиститься от всякой скверны.

(Золотой Осел)

В темной, глубокой, успокоенной — и такой отсюда необъятной — лазури облака двигались на запад. Чуть-чуть еще и их бег должен был приобрести тот тонкий, отчетливый, серебряно-песочный оттенок, соответственный вечеру, миру, ночной прохладе, целительно входящей в душу: закрытым очам мира, пережившего тысячи тысяч несчастий и не ставшего ни злым, ни дураком.

Он прошел небыстрыми шагами узкий и низенький тоннельчик, прорубленный в большом утесе, вышел к свету — а солнце уже лежало сзади за тем утесом, кидая огромную синюю тень на дыхание мощных волн — на маленький, из того же камня высеченный балкончик, сел перед низеньким барьером и глянул вниз. Отбежав от берегов метров на 50, покачивалась ровным ожерельем, причудливо припоминая береговые очертанья, остывшая пена — и низенько, приспуская концы острые крыльев, над ней расчерчивали воздух чайки. У подножья коричневого утеса море пело: торжественно поднимало оно голос, выкидывая новую волну всю тонкого зеленого стекла, доносило ее с криком и ревом до крутого берега и в ярости и блестящей упоительной страсти закидывало шипящие, шумящие, щебечущие пенные концы своей удивительной шали на темные груди скалы. Тихими ручейками, сладкими слезами сбегали чисто-пенные воды по извилинкам камня, они впутывались в точную кривую новой волны, подрубали ее основание: — тогда она, как лев ночью, поднимала пушистую в пене голову, мрачно урчал ее рев — и вот через секунду вся она ложилась белейшим покровом на камень. А камень чуть взблескивал там налево, маленьким пиком, золотимым в розовый сон утомившимся солнцем. Квартус раскрыл ноздри и потянул в себя соленый горьковатый перепутавшийся с щекочущими запахами трав воздух — и чайка, взвизгнув резко, выписала свой минимум над его головой.

— Гнездо у ней тут что ли?… — с интересом сказал он вслух, — чего этому зверю здесь требуется?…

А зверь опять пронесся над балкончиком и Квартус видел ясно, как удаляется он, равномерно похлопывая крыльями и поворачивая глупенькую и сердитую голову с загнутым носом. Он нагнулся через балкончик и увидел своего крылатого приятеля, торжественно подпрыгивавшего на волнах и рыба уже вертелась у него в клюве.

— Правильно, — скрепил Квартус, — резонный мужчина…. обед прежде всего, остальное несущественно: если бы ты, белый, сидел на нашем месте, ты бы делал, конечно, те же глупости, что и мы, — но тебе плевать сто раз на твой чаечный коллектив и его недоброкачественность и ты себе живешь в свое удовольствие, махая своими крыльями. В море живет рыба, и она вкусная — простой до святости постулат существования. А главное, что такой не обманет, вот что хорошо, — дураки мы были — первых надо было философов вешать….

Эти благочестивые размышления были своевременно — с точки зрения развития нашей повести — прерваны торопливыми шагами по тоннелю, на какие Квартус оглянулся с глубоким, хоть и скрываемым огорчением. Это была давнишняя — вот эта, не дай Бог, такая она…. — Аня, с которой началось владычество Филя над не во время зевнувшим миром, и с которой теперь нужно было вести серьезный разговор.

— Здравствуй, — сказала она скороговоркой, закрасневшись (и что то будто давнишнее милое пробежало по постаревшему лицу), — извини что я не предупредила, но я ужасно и так опоздала, с пароходом и со всем этим…. Капитана дали увальня, я ему говорю…. а он…. это немыслимо…. волнение, вообще устала я…. И что это вы за телеграммы присылаете?.. вам тут хорошо вообще рассуждать!…

— Сядь, — сказал ничуть не обеспокоенный Квартус, — сядь ты пожалуйста…. ну, да, и молчи, ради Бога. Тут чайки, вот — море, а ты опять с пустяками….

— Всегда вот так…. я там Кугелу так прямо и говорила: Квартус философствует, Магнус владычествует: а мы вот здесь — это же невозможно, бесчеловечно: четыре месяца, четыре месяца!… и хоть бы раз спасибо, ну помощь моральная, и все таки легче, — нет пишут чорт знает что: какие Наполеоны! — а в войске и чума, и малярия и еще что то такое…. я на себя удивляюсь….

— А я не удивляюсь, — ответил Квартус, — чего бы я, странное дело, удивлялся? — ты вечно, такие песни поешь: это тебе доставляет удовольствие….

— Никакого, можешь быть уверен…. и если….

— Знаю, знаю, — брось ты, ради Бога, посиди смирно: я тебе буду подходящие слова говорить.

— Ты бы раньше о них вспомнил, а то эти телеграммы….

Так он и продолжался, этот прекрасный и божественный разговор, но его невинность, наконец была приведена в порядок Квартусом и далее разговор поехал уже по легче.

Аня села, аффирмировала, что здесь и правда очень хорошо («а вот в Персидском заливе, ты вот не был»…) и перебивая себя, мрачными отступлениями на тему о негодности всех окружающих, коварстве и бестактности их — тема была любимая, старая, хорошая такая и ею занимались очень, очень серьезно (а Квартус терпел и молчал, слушал) — вспоминала неудачное отступление вглубь Аравии и прочее, и прочее. Квартус сидел, помахивая ногой и сводил к одному в голове рассказы и выводы его были мало утешительны.

— Стой, — прервал он ее, — ты у Магнуса была?

— Не была я у Магнуса…. я к нему и не пойду…. это безобразие: я ему этой телеграммы никогда не прощу…. ну что он думает — Верм будет лучше меня там оборачиваться? —….не беспокойся, пожалуйста, там — никто не вывернется, — отлично тогда Цимес сказал: — «это, грит, — какое то молохово брюхо» — люди мрут, как мухи, а ведь те у себя дома. Магнус!… Магнус!… подумаешь, какой Магнус!… дурак он, твой Магнус.

— Скажи еще раз и повешу собственными руками, — ответил, зевая, Квартус, — и вообще: не визжи, — это скверная привычка, а толку никакого. Вы вот верно там только и делали, что визжали, вот Суэц то и промотали.

— Квартус, — сказала она, прижимая руку к груди, — ну слушай, Квартус! ты ничего — не знаешь: мы там решили — положить все, но не уступать канала…. ну и в результате все же должны были это сделать…. и кто нас заставил? Совсем не эны, вовсе нет, а то, что у нас больше сил не было там ни дня стоять….

— Э — сказал он, зевая, на этот раз во весь рот (на что она ему и ответила тотчас же: «тебе и зевать то вовсе не хочется»….) — ну что там: — дело же просто — вы нас там так устроили, что это еще на полгода: теперь Верм уходит чорт знает куда, потом будет наступать, знаем мы эту волынку…. ты мне вот что скажи: где вы раньше были?

Рассмотрение этого щекотливого вопроса съело с полчаса. После этого Квартус встал и пошел с ней назад по тоннелю, неодобрительно качая головой: «повесить вас, моя милая, надо, повесить: высоко, очевидно и коротко, как говаривал один немец, продавая на аукционе творения Гегеля».

В доме — милом и воздушном на закатных лучах — Квартуса ждали еще два удовольствия. Секретарь поймал его, еще в саду и нелепо звучала эта абракадабра под блестящими листьями магнолии:

— Тот старичек…. вы велели тогда…. и потом просительница, наглости неописуемой….

— Фу, — сказал Квартус, — это уж без совести совсем: приехал на два дня — и опять все сначала! ну чорт с ними. Давайте.

В кабинет ввели чистенького старичка, в черном поношенном, но старательно приглаженном сюртучке, с зачесанными на лысину с тою же особой старательностью волосиками. Личико его изображало великую готовность ринуться в то самое место, куда укажет начальство, но в маленьких глазках светилась однажды там зажженная тихенькая свирепость.

— А, приятель, клеветник и мститель! — обрадовался Квартус, — вот кого давно не видали, — да, да…. Так, так…. хороший мальчик, утешаете родителей, нечего сказать….

— Да помилуйте-с, — сказал тот обидчиво, — вы войдите в положение, вы обратите внимание, ведь должны же быть человеческие чувства…. Я-с, вам доподлинно известно, — я не первый год…. но это превышает всякое терпение…. я человек семейный…. шесть человек на плечах, я их от кулаков должен кормить, это раз, так. Дальше-с: вам ведь известно январское предписание за нумером…. Следует ли придерживаться прежнего распорядка…. а с другой стороны, кажется, уже довольно намучились: я человек простой, позвольте вам откровенно сказать, вы меня довольно хорошо знаете….

— Так то так, — ответил Квартус, забавляясь, — да вот ходят слухи, что вашу милость пора убирать, что вы, милейший мой, разлюбезнейший мой, спутались с какими-то гадкими людьми, вы нас, дружок, обмануть хотите….

Старичок выпучил глаза и, видимо, не знал, что отвечать.

— Вот-с, — сказал Квартус, — так. Мы все знаем: организация, батюшка!…

— Кто говорит, — с великим отвращением согласился старичок.

— Вот есть такие, что и говорят…. и знаете, что они говорят?

— Не могу знать….

— Не можете…. неприятно. Очень неприятно. — Он кивнул секретарю и сказал — покажите им наши бумажки и всю арматуришку… да, а вы, дорогой, составьте мне экстрактец…

А за сим в комнату вплыла тоненькая и чрезвычайно гадкая особа. Тонкие ноги, руки из одних костей, длинная рыжая шаль, в каковую была увернута особа, — птичий, глупый, особо, на премию взгляд, клювообразный нос, тонкие губы выверченные так странно и необыкновенно, что никак не могли скрыть прельстительного блеска дивно раздвоенных зубов, чуточку — но вполне достаточно — в сторону отставленные уши, — такая, одним словом, Рибейра, что не дай Бог никому. «Замечательно, — решил про себя Квартус, — как она на раскрашенную вошь похожа, это прямо удиви….» — но гостья прервала его. Она уселась без дальних слов и защебетала:

— Ах Боже мой, вы знаете — это неописуемо — хи-хи-хи, — я к вам сюда добиралась…. эти церберы, а у вас церберы…. хи-хи-хи, и этот ваш секретарь он похож на замороженную лягушку, это бессмертно и гениально. В моей биографии будет упомянуто…. хи-хи-хи, — когда я впервые выступала…. первые невинные опыты — но распущенность, это вообще не для меня…. искусство живет века, его глубина, все должно быть просто и величественно…. и все, кто видели меня в этой роли…. вы наверно помните…. вы тогда проезжали через Рио, нам говорили, что вы инкогнито в левой ложе, ничего не видно было со сцены…. я бросила розу…. и он мне устроил потом такой скандал…. он так был влюблен, что почти меня соблазнил…. бегал с расстегнутым жилетом…. жена — выкидыш…. семейное счастье…. наш антрепренер ссорится из за меня с примадонной…. интриги, ужасные интриги и я должна была уехать….

— А от меня что вам угодно?

— Да просто ничего особенного…. я вашему секретарю сказала, он такой глупый мальчик, он мне говорит: — «я вас к Квартусу не пущу», а я ему: Нет пустите, да еще вас из комнаты выгонят, когда со мной будут говорить…. он совершенно не чувствует женщины…. знаете, так иногда бывает, чувствуешь: если сегодня…. и решила: поеду к Квартусу, у него есть дача….

— Кончайте. Еще три минуты….

— Пожалуйста, пожалуйста…. я ведь не тороплюсь…. у вас дела…. ну да, я понимаю…. я могу подождать….

— Сударыня….

— Да нет! Ради Бога….

— Ваша просьба….

— Да мне нужно турнэ…. я собственно посоветоваться…. и потом у меня совсем нет денег….

— Хорошо, — сказал Квартус и позвал секретаря: — дайте вот этой даме авто и двух провожатых и отправьте сейчас же к Ольборгу, чтобы он ей устроил все, что ей требуется….

Секретарь расцвел, а дама сказала, побледневши:

— Но почему же, позвольте, к Ольборгу?.. я совсем туда не хочу…. я его знаю, он очень милый и деликатный…. но я…. да не смейте вы меня трогать!., ай — он нахал!… вы меня не смеете отсюда уводить, я буду кричать!… ай! это ужасно!… я не хочу к Ольборгу…. я знаю его…. это очень жестокий человек…. Я не хочу…. да как вы смеете меня брать за руку?… я не хочу!…

А засим привели и старичка.

— Ознакомились с документиками? — спросил вежливо Квартус — красивые бумажки? не правда ли….

Старичок молчал, опустив вспотевшую от страха голову.

— Вот-с, — продолжал Квартус, разрисовывая блокнот, — а вы мне тут пели…. а вы пели….

— Великодушно…. — сказал старичок и губы его тряслись, — великодушно могли бы…. мы ж — люди маленькие….

— А гадостей можете наделать больших…

— Великодушно, — блеял тот, — могли бы-с… все таки…. измучились, не знаем куда кинуться: кругом то вот мрет все…. страсть: ведь жить опасно…. великодушно, извольте смиловаться….

— Знаем, — сказал Квартус, — словесные бури: петь то Лазаря вы все хороши: посмотрел бы я как вы бы со мной стали великодушничать.

— Что ж, — сказал невольно соглашаясь старичек, — воля ваша, не смею спорить…. — и безнадежно сложил руки.

— И что с вами делать? — вот что-с: останетесь здесь, будете здесь у меня под носом жить: но если только что — повешу в пятнадцать минут, — поняли?

И старичок, еле живой убрался. А секретарю сказал Квартус:

— Вы позвоните Ольборгу: пусть пугнет и выгонит: вот мерзость какая….