Небо. Огромное, нереально близкое. Оно бережно обнимало наш самолетик, и мы летели такие крохотные в бесконечной голубизне. Только мы и небо. Небо и мы.

Восторг захлестывал душу. Хотелось вскочить с места, запрыгать от радости и закричать:

- Я лечу-у-у-у!!!

Земля все удалялась, сливаясь в плоские цветные картинки, а облака приближались, распуша над нами свои объемные тела. Холодный ветер дул из щелей, пробираясь под одежду, но я не чувствовала холода. Мне было хорошо.

Сдерживаться больше не было сил, и я повернулась к Хасару:

- Здорово, правда!?

Наемник сидел неестественно прямо, глядя перед собой в одну точку. На темной коже проступила бледность, придавая ей болезненный желтушный вид. Плотно сжатые губы побелели. Руки вцепились в сумку с гранатами, обнимая её, точно она была последней надеждой вернуться на землю, ну, или парашютом.

Хотя парашютов в салоне как раз и не было. Как пояснил Кабасов, нежно поглаживая по крылу самолета, его Ласточка настолько умна и послушна, что сядет даже на пятачок и даже при неработающем двигателе. И в парашютах нет нужды. Я не поверила, но требовать парашют не стала, постеснялась. Да и неприлично было столь откровенно демонстрировать свой страх.

- Здорово, да?! - повторила вопрос, не дождавшись ответа от наемника.

Хасар едва заметно моргнул. Мне стало ясно, что большего от него добиться невозможно, а душе требовалась поддержка, чтобы излить обуревающие её эмоции.

Я отстегнула ремни и, удивляясь собственной наглости, полезла на переднее сидение.

- Красота!- прокричала в ответ на вопросительно-изумленный взгляд летчика и кивнула на приближающееся облако. Летчик понимающе улыбнулся.

- Это еще что! - Крикнул он. - Сейчас нырнем.

И мы нырнули. Яркий свет померк, сменившись тягучей серостью, струйки воды побежали по лобовому стеклу, самолет мелко затрясло. Кажется, сзади послышался стон, но я была в этом не уверена.

- Это облако?

- Оно самое, - довольно улыбнулся Кабасов, радуясь моему изумлению.

То самое белое, воздушное и пушистое имело внутри отвратительно серую и мокрую начинку.

Яркий свет резанул по глазам. Мы вынырнули из серости, оставив позади парящую слякоть.

- Жаль, грозы нет! - наклонившись ко мне, прокричал северянин. - Я бы вам тогда показал настоящую красоту.

Я представила угрожающую мглу клубящихся туч, молнии, вспарывающие темноту, и поняла, что моего смелого восторга на такую красоту точно не хватит. Я не самоубийца.

- Снижаемся, - известил Кабасов через некоторое время.

И точно! Наш самолетик плавно заскользил вниз, почти незаметно, но земля с каждой минутой разбухала в размерах, а облака, наоборот, съеживались. Вот уже можно было различить не только пятна крыш домов, но и сами домики. Мы проскользнули над деревней, наклонившись на крыло, зашли на разворот. Самолет вдруг резко провалился на пару метров вниз, отчего мой желудок так же резко устремился вверх.

Фраза летчика «Воздушная яма, бояться нечего» и мучительный стон Хасара слились воедино. Я пожала плечами. Яма так яма. Не страшнее, чем на качелях.

Скоро под крылом показалось широкое поле, замелькали смешные в своей крохотности человеческие фигурки. Почему-то они махали руками и подбрасывали вверх каски. Неужели так радуются нашему прилету или гранатам, которые мы везем?

Самолет снизился настолько, что оказался вровень с верхушками деревьев. Качнул для порядка крыльями, а затем шасси плавно опустились на землю, и мы запрыгали по полю. Взревел мотор, гася скорость, Ласточка лихо развернулась у кромки леса, прокатилась еще немного и замерла.

Я сидела, привыкая к приземлению. Странное чувство. Вот ты летишь, ощущая пустоту под ногами, и вот ты на земле, а в глазах еще стоит вид разноцветного одеяла далеко внизу.

Хлопнула задняя дверь, а затем послышались не совсем приличные для слуха благородной княжны звуки.

- Укачало вашего друга-то, - посетовал Кабасов, - у нас так: либо веришь небу, либо своему страху. А вы, молодец! - похвалил он, и румянец смущения обжег мои щеки. - Из вас вышел отличный бы летчик, будь вы мужчиной.

Сказал и сам покраснел от собственной смелости.

Мою дверцу рванули, и настоящий гигант в форме пехоты южан восторженно прокричал:

- Ледяная, родненькая вы наша, наконец-то!

От этой фразы, а еще от фанатичного восторга в глазах солдата мне стало не по себе, захотелось забиться куда-нибудь подальше, хоть под сидение.

- Рядовой Пичугин! - послышалось из-за широкой спины. - Отставить самоуправство!

Пичугин мучительно покраснел и сконфуженно пробормотал:

- Так ведь, оно самое-то…

- Оно самое…, - передразнили кто-то. Смущенный Пичугин уплыл в сторону, а его место занял невысокий седоволосый солдат в серо-зеленом мундире северян. Хитрый прищур карих глаз и добрая улыбка располагали к себе, и я немного расслабилась.

За северянином толпились солдаты. Они вытягивали шеи, силясь заглянуть в кабину, отчего я чувствовала себя диковинным зверем, привезенным на ярмарку для потехи толпы. Серо-зеленая форма северян смешивалась с голубыми мундирами южан, образуя вполне себе гармоничную картину. И странно было представить, что буквально вчера эти цвета бросались друг на друга в смертельном противостоянии, а сегодня вот, пожалуйста, мирно стояли рядом.

- Госпожа, - вежливо поклонился северянин, представляясь, - капитан Юшкевич. Добро пожаловать на Центральный фронт.

- Княжна Таль-Сорецки, - представилась в ответ.

Он протянул руку, помогая выбраться из кабины. Я шагнула на край, и сразу с десяток рук потянулись поддержать и помочь сойти.

- Братцы, ледяная! - чей-то возглас зазвучал первым и был подхвачен дружным многоголосым эхом:

- ЛЕДЯНАЯ! - разносилось по лесу, и повсюду я видела широкие улыбки и радостные взгляды измученных войной людей. Они свято верили, что с моим приходом все закончится.

Сглотнула ставшую вязкой слюну, нервно проверила на месте ли меч. Мне бы их веру. Я до проклятого боюсь и льолдов, и собственный дар, который мне не подчиняется. А вдруг ничего не получится? Вдруг ничего не выйдет? Меня даже ледяной назвать-то нельзя. Всего лишь маленькая девочка, в которой внезапно проснулся дар, и которая, по сути, сама ничего не умеет.

Спрыгнула вниз, меня подхватили, не дали упасть. Где-то совсем близко послышались разрывы гранат. Ноги ослабели, страх сковал тело в ледяные тиски, я замерла, не в силах пошевелиться.

Они рядом, нетерпеливо сглатывающие голодную слюну, ждут, чтобы разорвать меня на части.

- Опять поперли, твари, - со злостью проговорил кто-то, - и гранат почти не осталось, а без них там делать нечего.

- Ничего, сейчас узнают, почем у нас порох, - пробасили за спиной, и я узнала по голосу Пичугина.

Признаться. Прямо сейчас признаться, что ничего не умею и улететь, пока еще не поздно.

- Капитан Юшкевич, - украдкой вытерла вспотевшие ладони, - мы привезли гранат. Все, что есть, в вашем распоряжении.

- Балакин, Карасюк, разгрузить, - тут же отдал команду капитан. - Ваша светлость, - повернулся ко мне, - разрешите проводить.

Разрешаю отправить меня домой к белому бальному платью и веселым беззаботным вечерам, к прогулкам по озеру на лодке и к романтическим пикникам в компании друзей и подруг.

- Буду рада, - вежливо улыбнулась, - хотя здесь сложно ошибиться направлением, - кивнула в сторону доносящихся звуков разрывов.

Даже забавно… Смерть дышит нам в лицо, а мы ведем вполне светский разговор, обмениваемся любезностями и улыбками. Странно, не то слово, но если отступить от привычной вежливости, что останется? Удушающая в своей глупости паника?

Позади нас солдаты споро разгружали самолет, набитый ящиками с гранатами. Прямо тут же раздавали боеприпасы, и солдаты, получив вожделенные гранаты, спешили вслед за нами.

Все еще бледный после перенесенного полета Хасар уверенно шагал рядом, бережно прижимая к себе сумку с гранатами. С ней он так и не расстался, несмотря на поступавшие предложения помочь понести.

- Смотрю и глазам не верю, вы здесь, - откровенно делился со мной недавними переживаниями капитан. - Я, главное, передаю в штаб: «Где хотите, а ледяную мне достаньте, хоть из-под земли». Они, конечно, отвечают: «Зажрался ты, Юшкевич. Где же мы тебе ледяную достанем, когда они из своих гор и носа не кажут? Гранат тебе подкинем, а вот ледяную даже не проси». Но я не отступаю. Да и куда отступать, когда командира убило, зама убило, а за спиной деревни и люди. Вот и вышло, что по старшинству теперь я здесь за главного. Ну, а потом уже передали: везунчик ты, Юшкевич. Встречай свою ледяную.

Звуки боя стремительно приближались. Навстречу нам попались санитары, бегом несущие на носилках окровавленное тело.

Спокойно, княжна, спокойно. Умереть ты всегда успеешь.

Войска, отступая от льолдов, заняли высокий берег плотно заросшей травой реки, которая неспешно несла свои воды на запад. Здесь они смогли закрепиться по одной простой причине: льолды не владели военными хитростями, раз за разом идя в лобовую атаку и откатываясь под разрывами гранат. Несмотря на всепоглощающую жажду крови, у них сохранилось понятие об уязвимости собственной жизни, и скоро им надоест этот огрызающийся гранатами берег, и они отправятся искать более легкую добычу.

Взгляд споткнулся о лежащее на земле тело. Серая крестьянская рубаха, развороченная грудь. Не все атаки были безуспешными.

- Сколько попаданий они выдерживают? - поинтересовалась у капитана.

- Пуль, хоть с десяток вгони, не упадут. Гранаты - вернее будут. Сюда бы пару пушечек, да нельзя, своих положим. Больно близко держатся, твари.

При нашем появлении по рядам обороняющихся прокатывается негромкое: «Ледяная», и отпугивающие взрывы гранат становятся реже. Солдаты поворачиваются в нашу сторону… Ждут.

Я стискиваю зубы. У меня все получится. Должно. Как там говорил полковник: упокоить?

Ступаю на край. Подо мной старое русло реки, когда-то густо поросшее тростником, сейчас обезображенное воронками взрывов и вывернутой комьями земли. И трупы. Много трупов в разных позах разбросаны по траве, но еще больше я вижу там внизу живых людей.

Если их можно назвать людьми. Я не вглядываюсь. Не хочу помнить этого момента до глубокой старости, но глаза невольно выхватывают ближних к берегу льолдов, их странные застывшие позы, их медленно разворачивающиеся в мою сторону лица и нелепые, точно принюхивающиеся, движения головой. Страшный дикий вопль ударяет по нервам.

- Твою мать! - шепчет кто-то рядом, и я мысленно соглашаюсь с ним.

А льолды резко, как по команде, срываются с места и живой волной устремляются к нам.

- А-а-а! - тонко на одной ноте вопит солдат чуть в стороне от нас. Те, кто покрепче, лишь белеют лицами, а в их руках появляются гранаты. Хасар уже давно распаковал сумку и сейчас торопливо распихивает гранаты по карманам, чтобы были под рукой.

Все это я вижу мельком, боковым зрением. Мозг отказывается воспринимать происходящее, а тело повиноваться. Ноги словно вросли в землю, в груди разливается холод, воздуха нет. Я раскрываю рот, забыв, как надо дышать.

Это уже было. И перекошенные лица, по-звериному оскаленные рты и темные провалы глаз без единого проблеска милосердия. Все повторяется, только на этот раз я одна, без поддержки ледяных.

- Готовсь! - отчетливо разносится по цепи. - Без команды не кидать!

- И почему она медлит? - слышу шепот за спиной. Слышу и понимаю, что не могу сосредоточиться, что в голове пустота и ни единой мысли.

- Огонь! - гаркает капитан, я вздрагиваю от взрывов, многоголосым эхом взмывающих к небу. И вопль боли взметается следом. Жуткой боли, обиды и отчаяния.

Соберись, княжна, ну же! Там внизу те, кто когда-то были людьми. Они не виноваты, что попали в игры некромантов. Там не льолды. Там женщины, мужчины и дети. Еще недавно у каждого была своя, обычная жизнь и привычная нам человеческая душа.

Душа. Я цепляюсь за это слово, как за соломинку. Делаю маленький шаг вперед. Я на самом краю, так надо, чтобы видеть всех и каждого. Слезы застилают взгляд, я смаргиваю их, и они текут по щекам. Я плачу. Сердце раздирается на части от жалости и боли за тех, кто уже фактически мертв. Или нет? Где ты, милость Создателя, которая движет горы, рождает вселенные и создает из кусочка плоти человека, вдыхая в него свою частицу? Где ты, всепрощающая любовь, которая сносит преграды, заменяя тьму ночи светом дня?

Я не ведаю, что привело меня сюда: самонадеянная глупость или желание помочь. Да и не важно это. За своё отвечу сама, но этим внизу, помоги. Не допусти…

Не сразу осознаю, что вокруг опускается тишина. Становится так тихо, что слышно, как у реки шуршит сухим камышом ветер.

Льолды стоят, не двигаясь, точно ждут чего-то. Я уже без страха или отвращения вглядываюсь в их лица, пытаясь найти там что-то новое, что подскажет мне, как действовать дальше. И внезапно осознаю, что смотрю на мир будто чужими глазами. Фигуры льолдов расплываются в очертаниях, вокруг них появляется разноцветный ореол. У некоторых он яркий, насыщенный, у кого-то совсем прозрачный.

Темное пятно в груди широкоплечего мужчины с густой рыжей бородой я замечаю первым. Мысленно тянусь к нему и понимаю, что могу извлечь, выманить наружу. Протягиваю ниточку до него, дергаю. Одно усилие, и я вытащу его из тела. Но одним мне сегодня не обойтись.

Время растягивается в бесконечность. Льолды, пятна. Я тороплюсь, мне надо проверить каждого и никого не пропустить. Наконец, все готово. Время отпущенное мне вышло. Пора.

Тишина лопается эхом последних отгремевших взрывов, и в руках солдат блестят черными боками новые гранаты, кое-кто отвел руку назад, прицеливаясь метнуть подальше. Для них прошли доли секунды, для меня… как минимум половина вечности.

Противника на берегу больше нет. Льолды один за другим валятся, как подкошенные, на землю, глядя на мир застывшими серыми, черными, голубыми, зелеными и карими глазами.

- Отставить! - командует Юшкевич и добавляет лично мне: - Мои поздравления, ваша светлость. Отличная работа. Наслышан, что вы ухитряетесь все проделывать без единого выстрела, но вижу впервые.

Я едва понимаю, о чем он говорит. Мокрая от пота рубашка неприятно холодит тело, а в душе не проходит отвратительно ощущение, что я что-то упустила из вида.

Упустила….

Он встает, поднимаясь над павшими. Черный плащ, длинные темные волосы собраны в хвост. Наглый взгляд выстреливает в самое сердце, и оно пропускает удар.

- Эй, ледяная! Радуешься? Рано. Мы еще не закончили.

Я смотрю в его глаза и вижу там смерть, и на этот раз мне нечего ей противопоставить.

Тяжелая пустота внутри меня недовольна. Она ворчит, что маленькой глупой девочке не стоило тратить столько сил на упокоение, что можно было убить, уничтожить, а не пытаться восстановить справедливость. «Глупо, - вздыхает она и повторяет: - Глупо и безрассудно. Всех не пережалеешь, а этот слишком силен для тебя».

Я и сама понимаю, что глупо было не вспомнить о некроманте. Ясно же, что льолды не гуляют сами по себе и у них должен быть хозяин. Тот, кто провел ритуал, кто отправил их сюда, на позиции, убивать.

Некромант улыбается. Он видит перед собой молоденькую ледяную, которая едва стоит на ногах от усталости, он читает страх и досаду в моих глазах, и улыбка на его темном от загара лице становится шире. И сладкий аромат победы уже кружит ему голову.

- Ах ты, гнида заморская!

Меня аккуратно, но твердо задвигают назад, и Хасар занимает мое место на краю обрывистого берега. Серебристый револьвер в его руке выцеливает черную фигуру некроманта, расстояние такое, что промахнуться невозможно.

Я смещаюсь в сторону, чтобы спина наемника не загораживала обзор, и в такт ударам сердца гулко бумкают выстрелы. Один, второй, третий… Шепчу себе: «Промахнуться невозможно», но некромант и не думает дохнуть. Он будто играет с нами. Приглашающе распахивает плащ, демонстрируя идеально белую рубашку.

Слева поддерживают огнем из винтовки, затем присоединяются еще с десяток стволов, но тщетно - я не вижу ни одного пятна крови на рубашке.

«Проклятый» - шелестит по рядам. Нет, не проклятый, а тот, кто встал на его путь.

Улыбка некроманта становится откровенно издевательской, затем она каменеет, и он делает первый шаг ко мне и к моей смерти.

- Можно мне, сынок?

Соткавшаяся из воздуха призрачная фигура протягивает ладонь к остолбеневшему от удивления Хасару. Наемник бледнеет, судорожно сглатывает, но револьвер отдает и даже осмеливается предупредить:

- Там последний патрон остался.

- Мне хватит, - спокойно отвечает призрак. Я знаю этот голос, эти черты лица, пусть сквозь них и просвечивают стоящие рядом солдаты.

- Дед! - шепчут непослушные губы. Призрак не оборачивается. Он прицеливается и нажимает на спуск. Мне кажется, я вижу, как в яркой вспышке искр вылетает из ствола пуля, как закручивается по своей оси, покрываясь серебристым облаком, как входит в грудь некроманта, и на белой рубашке расцветает красный цветок.

Он неверяще подносит руку к груди, смотрит на капли крови, оставшиеся на подушечках пальцев, запрокидывает голову к небу, и хриплый страшный смех дрожью отдается в моем теле. Черная кукла складывается пополам и падает на землю. Все, кончено.

- Дед, - зову тихонько, боясь спугнуть.

- Спасибо, сынок, - дед возвращает оружие Хасару. Тот сначала мотает головой, но затем принимает револьвер. Не скажешь же «Оставьте себе», призраку вроде как оружие ни к чему.

- А ты, молодец, - дед хлопает наемника по плечу. Тот бледнее, но в обморок не падает. Силен! Выплатить, что ли, вознаграждение за общение со всеми своими родственниками, живыми и не очень.

Ох, не о том ты думаешь, княжна, не о том.

- Внучка.

Я сглатываю внезапно набежавшие слезы. Призрачная рука мягко касается щеки, вытирая слезы.

- Будь осторожна. За мою помощь придется платить, и, боюсь, цена тебе не понравится. И еще, - он помедлил, и я затаила дыхание, - не тяни со старшим. Он хороший парень, а главное, надежный.

Не поняла? Меня сейчас сватают, что ли? Ну, дед, даже с того света женихов подбирает.

- Сама разберусь, - хмыкнула.

- Знаю я, как ты разберешься, - улыбнулся воздух, в котором стремительно таяла фигура деда.

- Дед! - Дернулась в тщетной попытке остановить.

- Люблю тебя! - прошелестел ветер голосом деда. Ушел. Как же больно!

Солдаты выжидающе разглядывали берег, но никто больше вставать не собирался, воскресать тоже, и вот раздался первый несмелый возглас:

- Братцы, кажись, победа?

И тут же подхватила, понесла волна перекличку.

- Победа!

- Братцы!

- УРА-А-А! - грянуло дружно и многоголосо. И в небо взлетели каски и фуражки!

- Ура! - Влился мой тонкий вопль, и вверх полетела трилби.

- Качать ледяную! Ка-ча-а-ать!

Эй, не поняла, это шутка? Уберите руки. Руки, говорю, уберите. Ай! Ой! Твою мать… Если меня уронят, лично упокою. Я вроде как умею теперь это делать.

- А ну, отставить, медведи неотесанные. Она же княжна, а не хухры-мухры какая.

Капитан Юшкевич, родненький, как хорошо, что вы есть на свете. Еще бы чуть-чуть - и меня бы порвали на радостях. Я даже готова простить вам это нелепое сравнение с хухры-мухры. Понятие не имею, что это, надеюсь, оно достойно упоминания вместе с моим именем. Надо не забыть, при случае уточнить у брата. Он никогда не стеснялся называть вещи своими именами, и своим просвещением тонкостей взрослой жизни я обязана именно ему.

- Айрин, как вы?

А вот и мой защитник объявился. Нашел время отвлекаться на встречу с земляком! Меня тут… закачали, одним словом.

- Все в порядке, Хасар. Просто… непривычно.

Наемник пожал плечами. В его понимании, ничего особенного не произошло. Ну, подкинули княжну пару раз под голубое небо, так в штанах была, не в платье.

- Ваша светлость, - капитан вытянулся по струнке, - для меня честь сражаться вместе с вами. Спасибо от всех нас и от себя лично! - выдохнул и протянул руку.

В некотором замешательстве я посмотрела на его ладонь, не похоже, чтобы мне пытались поцеловать руку. Даже если так… Мое первое рукопожатие вышло уверенным и сильным. Не знаю, что сказала бы мама, увидев меня сейчас, но я не чувствовала никакого стеснения. Наоборот, казалось, я знаю капитана с детства. Наверное, это и есть настоящее боевое братство.

Представила себя в глубокой старости, рассказывающей внукам: «Знаете, детишки, как однажды мы били льолдов на границе…», и поняла, что сегодняшний момент победы останется одним из самых светлых в моей памяти. И я навсегда запомню восхищенные взгляды солдат, в которых читался не страх перед ледяной ведьмой, а восхищение мною. Хотелось бы, чтобы такими они и оставались… всегда, но через пару дней яркость победы померкнет, роль ледяной в ней угаснет, а через год исчезнет совсем. Я не циник, просто реалист.

Обратный полет я запомнила слабо. Перед взлетом мы немного поспорили с Хасаром, который упорно твердил, что день на коне в сто раз лучше часа полета на этой проклятой табуретке. Хорошо еще, что спорили мы в стороне, и Кабасов не слышал неприличного эпитета о своей Ласточке, а то бы пришлось нам вдвоем трястись целый день на лошади.

Хасар еще немного поупирался, но между категоричным: хоть пешком иди, хоть тут оставайся, мне все равно; разумно выбрал: ради вас рискую жизнью, Айрин.

На этот раз я не боялась, и взлет показался во много раз мягче и плавнее, чем по пути сюда. Мы быстро набрали высоту. Кабасов сидел за штурвалом с торжественно сосредоточенным видом, словно вез целую королеву, и даже не пытался завести разговор.

красное солнце готовилось уйти за лес, и наша маленькая стрекоза, уютно урча мотором, целилась в самое сердце огненного шара. Мы летели в закат, внизу темной тенью простирался лес, и я не заметила, как крепко уснула под шум двигателя самолета.