Пролог

История, которую мы хотим рассказать вам, началась в году 1347 от Воплощения Создателя, на крайнем северо-западе старого мира, в королевстве, называемом Иберлен. Иберлен не был ни сильнейшим, ни богатейшим из государств той эпохи — однако его рыцари были храбры, вельможи — не обделены мудростью, а королевский дом пользовался любовью у народа. Тысячу лет уже правили на этой земле короли рода Карданов, и правили бы, возможно, еще много столетий, не настигни их в тот год злая судьба.

Могущественная южная империя Марледай, тень которой уже накрывала тогда треть известного мира, вторглась в Иберленское королевство. Король Херрик, не желая склониться перед захватчиками, собрал вокруг себя всех своих лордов и рыцарей, и принял бой. Была середина осени. В сражении близ города Дрейдан, в сражении, названном впоследствии Битвой Ста Сломанных Копий, Херрик Кардан погиб, а возглавляемая им армия была разбита и отступила на север, во внутренние области королевства. Здесь, укрепившись в древнем замке Шоненгем, иберленские рыцари встретили зиму — а зима в тот несчастливый год выдалась лютой настолько, что казалось, весь мир скоро будет скован панцирем льда и снега. Много дней из-за туч не было видно солнца, много дней дул безжалостный ветер, много дней снег падал косой стеной. Застигнутые непогодой в своей крепости, отрезанные занесенными дорогами и жестокими холодами равно от неприятеля и от собственного стольного города, рыцари Иберлена старались приготовиться к обороне, зная, что как только зима закончится, враг пойдет на штурм их последней твердыни, и отбить этот штурм едва ли будет возможно. Слишком ослаблены они были понесенным поражением и гибелью государя, слишком силен и многочисленен был враг. Иберленцам предстояло собраться с мужеством — но именно в подобные дни мужество отступает перед отчаянием, а страх убивает надежду. История, которую мы вам расскажем сейчас, в немалой степени полна и отчаяния, и мужества, и кто знает, чего в итоге оказалось в ней больше.

Вьюга в тот день разошлась не на шутку. Она надрывалась раненым волком, выла тысячей злых голосов, ревела так яростно, будто была исполинским чудовищем, вознамерившимся сожрать весь мир.

Возле окна, что выглядывало прямо на заметаемый метелью крепостной двор, стоял немолодой мужчина, облаченный в простую темную одежду. Черные волосы его посеребрила кое-где седина, лицо казалось изможденным и усталым. Он был высокого роста, хотя и стоял, слегка ссутулясь. У него были широкие плечи и сильные руки, привычные к рукоятке меча.

Ставни были распахнуты настежь, мужчина стоял и смотрел на бушующую метель, будто и не чувствовал холода. Он и впрямь его почти не чувствовал. Сам родившийся и выросший здесь, на далеком севере, он повидал много холодных зим. Может быть, не все они были настолько суровы, как эта, но и мягкими их назвать тоже было нельзя.

Двор совсем уж замело, снега навалило в человеческий рост. С утра его пробовали расчищать, пробивая в выросшей стене не дорожки даже — туннели, но потом вновь поднялась буря. Человек в черном стоял и смотрел, как буря низвергает с небес косой стеной тяжелые серые хлопья. Он чувствовал себя загнанным зверем, которого очень скоро настигнет охотник. Ему казалось, эти хлопья падают, заметая его будущую могилу.

Этот безумно усталый человек совершенно не хотел умирать. Тем более, прежде он бы даже не подумал, что его смерть может оказаться такой. Он был солдатом на службе у своего короля и привык, что любой бой может оказаться последним. Но одно дело — пасть в бою, зная, что твой сын и твои вассалы продолжат твое дело, и совсем другое — сгнить заживо в осажденной крепости, видя, как все, кто тебе дорог, гибнут рядом с тобой. Лечь в одну большую общую могилу, зная, что это — могила для твоей страны.

Стоящего у окна мужчину звали Камбер Эрдер, и он был сейчас регентом королевства Иберлен. Один из самых знатных дворян королевства, опытный и умелый воин, он принял это звание после смерти короля Херрика и возглавлял сейчас правящий остатками государства Коронный совет. Здесь, в Шоненгеме, родовом замке дома Эрдеров, иберленская армия заняла свои позиции в ожидании весны. И в ожидании того, как весной, по просохшим дорогам, к ним подступятся армии врага.

Камбер Эрдер помянул в сердцах нечистого и закрыл наконец ставни. Отвернулся от окна, прошел вглубь комнаты, к большому письменному столу. На столе лежала, придавленная по краям тяжелыми бронзовыми статуэтками, карта королевства и окрестных земель. Герцог склонился над ней. Согнув спину и прищурив слезящиеся глаза, он внимательно всмотрелся в карту. Можно подумать, от десятитысячного просмотра могло что-то измениться. Не могло. И не изменилось.

Этот замок, поначалу представлявшийся последним надежным убежищем, в действительности оказался ловушкой. Отступать из него было уже некуда. К северу лежали одни только Каскадные горы, за перевалы которых ни один смертный не поднимался уже тысячу лет. Говорят, там правят фэйри, и людей в их владениях ожидает лютая смерть. Южнее же Шоненгема располагались внутренние иберленские земли, уже захваченные чужеземцами. Даже столица была осаждена ими. Некоторые в Коронном совете предлагали держать оборону там, в главном городе страны, но Камбер еще осенью настоял на отходе на север, в свою родовую крепость. Тут, по крайней мере, они могли продержаться на несколько месяцев дольше. Тогда ему казалось, что в этом есть смысл.

Теперь Камбер не видел смысла ни в чем. Постоянные заботы и тревоги подточили его, и ему казалось, он вот-вот свалится с ног. Очень болели и слезились глаза. Их жгло постоянно, уже незнамо сколько дней подряд. Еще сильнее того раскалывалась голова. Почти терпимо утром, чуть похуже к вечеру и совсем остервенело — по ночам. Боль сжимала череп тугими тисками, заставляя порой путать дневную явь с ночным бредом. Порой ему казалось, он слышит призрачные голоса, и эти голоса смеются над ним.

Слуги, замечая испытываемые их господином страдания, тихонько перешептывались и предлагали позвать лекарей. Герцог в ответ только молча сжимал зубы. Соратники, в отличие от слуг, не говорили ни слова — отворачивались, молчали. Один дьявол знал, что хуже.

Эрдер слышал, что ему уже давно прочат заслуженный отдых и считают, что должность регента ему не по силам. Соглашаться с этим он, однако же, не хотел. Уступать цепь регента кому-то другому — тоже. Это его долг, и он его исполнит. Тем более, Камберу давно уже не нравились настроения, завладевшие его соратниками. Слушая выдвинутые ими планы, он сомневался, что может по-прежнему доверять этим людям.

Камбер взялся за кувшин с вином. Попробовал налить его в стоящий на столе кубок. Разумеется, расплескал — больно уж дрожали руки. Вино вылилось на карту, окрашивая пожелтевший ломкий пергамент в темный цвет и расползаясь по нему огромным пятном. Забавно, но границы пятна почти в точности совпали с массивом заштрихованных территорий, захваченных Империей. Это казалось насмешкой судьбы. Насмешкой Создателя. Или дьявола. Или их обоих.

В дверь постучали.

— Войдите! — бросил герцог, рассеянно барабаня пальцами по рукоятке кинжала. Надо послать слугу за новой картой, эта уже никуда не годится, сколько ее ни суши. А вино жаль, вино было хорошее. В замке его осталось не так уж много, и до весны нового завоза не случится. Впрочем, до выпивки ли им всем будет весной — вот в чем вопрос. К тому времени, когда сойдут снега, не станут ли кости лордов Иберлена добычей для воронья? Раньше, чем их одолеет враг, их может одолеть голод. Припасов и сейчас было уже мало.

В дверях возник капитан Виллем, командир шоненгемской гвардии. Он кутался в роскошный, из соболиных шкур сшитый плащ. Зима выдалась на редкость морозной даже для этих северных краев, издавна принадлежавших дому Эрдеров. Единственным утешением осталось то, что куда больше неудобств морозы доставляют вторгнувшимся в Иберлен солдатам Империи. Хоть какое-то преимущество, жаль, что самое крайнее к апрелю оно сойдет на нет. Армии противника были многочисленны, отлично вооружены и не испытывали особых проблем с подвозом продовольствия. Они не отступят.

Империя Марледай вознамерилась сжать в своем кулаке все земли и все страны, весь мир от одного края света до другого, если они только есть, эти края, и гордое северо-западное королевство, невзирая на всю свою гордость, ей в этом не помеха. Пришедшие с юга войска растопчут Иберлен, добавив его к сонму захваченных провинций. Иберлен падет, как уже пали королевства Лумей, Бритер, Гарланд.

— Милорд регент, — Виллем глубоко и с почтением поклонился, — совет вновь собрался и ожидает лишь вашего присутствия.

Совет… Одно это слово заставило душу Камбера сжаться от боли, и герцогу пришлось приложить усилие, дабы и тени чувств не отразилось на его нарочито невыразительном лице. Старые друзья, союзники, родичи. Братья, все равно что братья. Неужели они не понимают, на какое безумие готовы пойти? Неужели желание жить затмило им разум? План спасения, принять который предлагало большинство входивших в Коронный совет вельмож, представлялся Эрдеру предательством памяти всех, кто погиб на этой войне, и предательством чести всех, кто еще оставался в живых. Он спорил, возражал, приводил доводы, едва не срывался на крик — все было тщетно. Его не слушали, а вернее не слышали. Лорду Камберу казалось, что он говорил со своими соратниками на непонятном им языке.

— Хорошо, — Эрдер надел регентскую цепь, опустившуюся на плечи тяжелыми металлическими звеньями. Тот, кто делал эту цепь, меньше всего заботился об удобстве ее носителя. И правильно делал. Власть — это ответственность, а не привилегия. Жаль, этого не понимают те, кто столь рьяно ее добивается. — Проводите меня, капитан.

Блейр Виллем вновь поклонился. За семнадцать лет службы он превратился в тень герцога, столь же неотступную и неотделимую, как и та, что сопутствовала Камберу от рождения. Эрдер доверял капитану своей личной охраны точно так же, как себе самому, если не больше. Он даже представить не мог Виллема на ином месте, нежели у себя за спиной. Герцог сбился со счету, сколько раз Блейр спасал ему жизнь — и в гуще боя, на полях сражений, и от кинжалов и стрел наемных убийц.

Блейр — единственный, кому еще можно доверять. Раз уж Айтверн пошел вместе с большинством. Раз уж Айтверн готов пожертвовать честью.

Коронный совет, составленный из наиболее знатных и могущественных дворян королевства, собрался в Большом Зале, под сенью знамен с вышитым на них яблоневым деревом. То были королевские знамена, стяги дома Карданов, правившего страной многие сотни лет и пресекшегося с гибелью короля — два месяца назад, в осенней грязи и слякоти на Дрейданском поле. Херрик Кардан никогда ничего не боялся и ни перед кем не отступал, он жил, как истинный рыцарь, но жизни той оказалось отпущено слишком мало. У него не было жены, у него не было сына, у него не осталось в живых братьев, и венценосная кровь, вылившаяся из проломленных копьем безвестного имперского пехотинца доспехов, навсегда утекла в размякшую землю.

Они не стали избирать нового короля. Когда привычный мир рушился прямо на глазах, это казалось предательством памяти Херрика. Тогда они предпочли оставить престол пустым, а вопрос о его наследовании — зависшим в воздухе. Даже герцог Айтверн, чья семья издавна была опорой правящей династии, не стал претендовать на престол. Но сейчас Коронный совет вновь стал рассматривать вопрос наследования, и при одной только мысли о претенденте, которому собравшиеся здесь вельможи собирались вручить королевский титул, герцога Шоненгемского начинало мутить от ярости.

Пока от Камбера Эрдера что-то зависит, пока он жив, он не допустит, чтоб дворяне Иберлена приняли предложенную им сделку. Лучше погибнуть, сражаясь с врагом, чем замарать свое доброе имя, предать память о прошлом и остаться жить.

— Милорд, — герцог Радлер Айтверн раздвинул тонкие губы в церемонной улыбке, — рад, что вы присоединились к нам. Желаете выпить глинтвейна? Сегодня несколько прохладно, — подтверждением его слов служил выступивший на щеках Радлера румянец.

— Я не нуждаюсь в глинтвейне, — сухо ответил Камбер, занимая свое место во главе стола. Виллем встал в трех шагах позади него. — Это моя родина, Радлер. И мне здесь не холодно.

— Воля ваша, — Айтверн вновь улыбнулся. Улыбка вообще никогда не сходила с его лица, и эти безнадежные дни не стали исключением. Порой смех Радлера вселял надежду и поднимал дух, но куда чаще раздражал, а сейчас и вовсе показался бы издевательским. Кем нужно быть, чтоб согласиться продать страну чужеземному чернокнижнику и при этом продолжать радоваться жизни?!

Радлер сидел в противоположном конце зала, окруженный своими вассалами. Он словно нарочно выбрал место в самом низу стола — прямо напротив регента. Герцог Западных Берегов был облачен в родовые алые и золотые цвета, сплошь бархат и шелк. Фамильные светлые волосы, скрадывающие и делающие незаметной легкую пока еще седину, рассыпались по плечам. Пальцы Айтверна, пребывающие в неизменном движении, то и дело касались висящего у него на груди медальона, украшенного гербом дома — расправившим крылья драконом.

Эрдер заставил себя отвести взгляд от старого друга. Друг этот стал сейчас немногим лучше врага, потому что решение, к которому Радлер склонял совет, являлось безусловным злом. Но любого врага можно вызвать на поединок и пронзить мечом, остановив распространение подогреваемой им смуты, а что делать с человеком, с которым не один пуд соли вместе съел?! С которым дружил с раннего детства, и которого не мыслил увидать среди противников?! И с которым теперь, в это трижды проклятое «теперь», придется бороться любой ценой во имя спасения их общей чести. И хорошо, что бороться только словом, а не сталью.

— Вы достаточно много времени провели у себя, размышляя. Скажите же, каково ваше окончательное решение, милорд? — подал голос Ральф Блейсберри, чья семья всегда была верным вассалом дома Эрдеров, а он сам — верным вассалом Камбера. Граф Блейсберри сидел по правую руку от регента, так близко, что можно было услышать его дыхание, но, как и все остальные, принял сторону Айтверна.

— Мое решение остается неизменным, — тяжело ответил герцог. — Мы никогда, вы слышите — никогда, не согласимся на предложение Ретвальда. Да я скорее позволю имперцам сжечь весь Иберлен дотла, а пепел его засыпать солью, нежели увижу на престоле Херрика эту бледную тварь! Мне стыдно слушать вас и видеть вашу трусость. Вспомните о том, кто вы есть, господа! Никогда наши предки не ползали на коленях перед всякой мразью, и не нам нарушать их обычаи. Закроем этот разговор раз и навсегда. Предлагаю прекратить впустую сотрясать воздух и перейти к обсуждению насущных дел. Например, к планированию весенней компании. От моих капитанов поступил ряд предложений, которые было бы полезно нам всем рассмотреть. А о том, что говорилось здесь раньше, и думать забудьте.

По залу волной прокатился шепот — совсем тихий во главе стола, он тем усиливался, чем ближе приближался к месту, где замер герцог Запада. Радлер Айтверн сидел в кресле ровно, будто насаженный на копье. Его доселе блуждавшие тут и там ладони легли на самый край стола, скованные несвойственной им неподвижностью. Внезапно старый друг показался Эрдеру очень молодым — куда моложе истинного своего возраста, куда моложе даже собственного сына и наследника, не присутствующего на совете. Радлер выглядел совсем еще юнцом, мальчишкой. В точеных чертах лица, выдававших родство с эльфами, обозначилась беззащитность. Но вот Радлер тряхнул головой, и наваждение пропало.

— Мне кажется, — сказал он, и в мелодичном голосе зазвенели серебряные колокольчики, — мне кажется, у нас найдется куда более животрепещущая тема для разговора, нежели весенняя кампания. Потому что, как к ней ни готовься, весна все равно не принесет нам ничего иного, кроме смерти. Давайте посмотрим правде в глаза, милорды. Лгать себе самим — последнее дело, а мы сейчас только этим и занимаемся. Мы проиграли эту войну. Нас убьет если не голод, то штурм, а если не штурм, то осада. Нам некуда отсюда бежать, а осаждать нас здесь имперцы смогут долго. Мы не продержимся и до лета. Наш единственный оставшийся шанс — чтобы кое-кто все же предоставил нам обещанную им помощь. Вы знаете, о ком я говорю.

Да, они знали.

Бердарет Ретвальд. Так звали никому не известного бродягу, проходимца без рода и племени, явившегося ко двору Херрика через неделю после того, как Марледай объявила войну Иберлену. Бледный, слабый телом, побитый жизнью невзрачный человек в черных одеждах, потребовавший аудиенции у его величества. Ретвальда впустили, Херрик был не из тех королей, что прячутся от народа за семью стенами. Эрдер помнил, как этот ублюдок стоял на беломраморных плитах тронного зала, в столице, в оставленном ими позже, в начале ноября престольном городе Тимлейн. Незваный гость стоял, небрежно потирая пальцами подбородок и задрав нос до потолка. Надменно кривил губы, ронял с них презрительные фразы, будто говорил не с первыми рыцарями Иберлена, а с равным себе сбродом.

Ретвальд сказал, что он чародей. Маг. Прошел обучение в каком-то тайном волшебном ордене за многими морями, и является одним из сильнейших мастеров в своем ремесле. Двор ответил на его слова презрительным хохотом. Волшебник! Подумать только, волшебник! Ну и ну, вот это новость! Да все люди во всех просвещенных землях, начиная с самого несмышленого ребенка и заканчивая дряхлейшим из стариков, знают, что последний чародей на земле сгинул семь столетий назад. Да, когда-то на свете жили волшебники, укравшие секреты своего мастерства у фэйри. Но они были горды и надменны, и истребили друг друга в междуусобных войных. Семь столетий назад закончилась последняя Война Силы, в которой уже не нашлось победителей. После этого всякая магия отошла в область сказок. Ни один здравомыслящий человек не поверит теперь в ее существование, и нужно быть полным безумцем, чтоб называть себя магом.

Так думали они все… пока чужак не показал кое-что из своего искусства. Черные тени толпились вокруг Ретвальда, призванные его волей, и колдовские огни разгорались в этих тенях. Тонкая вуаль задернула льющийся из окон свет, и удивительные видения смущали разум собравшихся у королевского трона высоких лордов. Настоящая, древняя магия, никем в стране не виданная много веков. При одном только воспоминании о том дне у Эрдера мурашки пробегали по коже — и тем сильнее становилась его злость. Потому что… потому что когда удивительное представление закончилось, Бердарет Ретвальд, так и не снявший с лица высокомерной гримасы, поведал о причинах своего визита в Иберлен. Он сказал… он сказал, что в начинающейся войне у королевства нет никаких шансов победить. Что Империя разгромит любые силы, которые только может выставить Иберлен. Что их сокрушительное поражение — не более чем вопрос времени.

И что он, искусный и могущественный чародей, единственный чародей в этой части света, готов предложить лордам севера свои услуги. Истинную магию, которая окажется полной неожиданностью для марледайцев и переломит ход войны. Но за любые услуги полагается цена, и Бердарет не забыл назвать свою.

«В случае, если мое чародейство будет применено, — сказал он, в школярском жесте спрятав руки за спиной, приобретя оттого еще более нелепый вид, — в случае, если мое чародейство будет применено и превозможет силу Империи, принеся вам победу в войне, ваше королевство должно оплатить мне за спасение достойной платой. Ибо пусть в таком случае Херрик Кардан уступит мне и моим потомкам принадлежащие ему корону и трон, и все вельможи Иберлена признают меня своим законным королем и сюзереном».

Никогда за всю историю не звучало более неслыханного, дерзкого и смехотворного предложения. Добровольно отдать престол великой державы пришедшему с большой дороги наглецу?! Вот так сразу, прямо как в сказке?! Уж не считает ли колдун их идиотами?

Разумеется, ему тут же указали на дверь. Иного и быть не могло. Тогда они еще пребывали в здравом уме. Уже уходя, чародей обронил: «Я ничуть не удивлен вашим отказом. Сильным мира сего свойственна гордость, переходящая в гордыню, так уж заведено на свете. Впрочем, любая гордыня рано или поздно сталкивается со здравым смыслом. Попробуйте выиграть эту войну сами — и когда увидите, что не способны сделать это, я охотно окажу вам свои услуги. Если пожелаете найти меня, ищите в Слайго», — назвал он порт на юго-западном побережье.

Колдун ушел, и все вскоре забыли о нем — до поры до времени. Слишком много событий вобрала в себя вспыхнувшая яростная, кровопролитная и безнадежная война. Разгромив и опрокинув выставленные Херриком и его военачальниками дружины в череде ожесточенных сражений, имперцы подобно половодью разлились по стране, сметая любые встречавшиеся на их пути попытки сопротивления. Казалось, что любые начинания рассыпаются прахом, а небо готово обрушиться на землю.

Вслед за тем с юго-запада стали поступать донесения, поначалу казавшиеся чистым безумием, но со временем подтвержденные в докладах очевидцев, которым нельзя было не доверять в силу уже хотя бы их многочисленности. На войне порой возникают всевозможные невероятные слухи, но когда одно и то же повторяют сотни людей, среди которых знатные лорды и высокопоставленные офицеры, никогда не дававшие прежде повода усомниться в своей разумности — сложно не поверить им всем. В тех донесениях сообщалось, что подступившая к Слайго марледайская армия генерала Роландо была начисто уничтожена разразившейся бурей стихий, каковая буря даже краем не затронула расположившиеся рядом иберленские войска. Огонь, и ветер, и дикие тени, и погибельный свет — все они обрушились на иноземцев, истребляя их или обращая в бегство. Чародей доказал свое могущество.

И теперь, когда король мертв, столица оставлена на милость врагу и любая надежда потеряла силу — Коронный совет решил вспомнить о сделанном Ретвальдом предложении. Хотя лучше бы не вспоминал.

— Никогда, — в который раз за все эти бесконечные, повторяющиеся в своем однообразном течении, неотличимые друг от друга споры выдохнул Камбер. Ему очень захотелось стукнуть кулаком по столу. А еще лучше — по упрямым дубовым головам иберленских вельмож. — Никогда! Мы не пойдем этим путем. Я скорее умру, нежели увижу на Серебряном Престоле чужака и чародея, пришедшего из ниоткуда и желающего получить власть над страной так, как мастеровой получает за свою работу пригоршню монет.

— Вот как? — губы Айтверна вновь сложились в изысканную улыбку. — Ваши твердость и решительность, милорд, невольно вызывают у меня уважение. Мало кто смог бы отстаивать убеждения подобного рода с такой непреклонностью. Однако да простятся мне дерзкие слова, герцог Эрдер, но ваши твердость и решительность неизбежно приведут нас всех в могилу.

— Вы желаете меня оскорбить? — осведомился Эрдер, пытаясь задавить клокочущую в сердце ярость. Блейсберри отодвинулся подальше.

— Нет, я лишь пытаюсь докричаться до вашего рассудка, хотя это и непросто, — герцог Запада откинулся на спинку кресла, всем видом выражая усталость. — Поверьте, Камбер, меня и самого не прельщает необходимость приносить присягу этому выродку. Вы можете не верить, но меня просто передергивает от отвращения при одной только подобной мысли. Мне становится дурно, когда я представляю будущую необходимость называть мастера Бердарета своим королем. Однако я не вижу никакого другого способа уберечь нашу родину от полного уничтожения. Чародей способен остановить нашего врага, случившееся при Слайго доказало это. А мы сами не можем сделать уже ничего, кроме как сложить свои головы. Я предпочту жить в свободной стране с хоть каким-то королем, а не в рабской провинции без всякого короля.

— Вы просто предпочтете жить, — огрызнулся регент. — Ни для кого не секрет, что имперцы развешают нас всех по перекресткам дорог, если только смогут. Они желают вырезать под корень иберленскую знать, не пощадив никого. А вы просто хотите выжить, и вам плевать, какую цену за это придется заплатить.

— Не спорю, — согласился Радлер все тем же доводящим до бешенства любезным голосом. — Было бы ложью отрицать, что я очень хочу жить. И мои люди хотят. Моей матери, моей жене, моему сыну, моей дочери, моим вассалам и моему коню очень не хочется умирать, и я был бы дурным сеньором, оставив их чувства без внимания. Мои люди должны жить. И они будут жить. Что до цены, которую вы упомянули, любезный друг… Это в самом деле сделка, а когда заключаешь сделку, положено платить. Никто не просил Ретвальда спасать наше королевство, но он его спасает, и наш долг отдать ему взамен то, чего он хочет.

— Ах, вот как. Ваш долг. Ваш долг — жить с мужеством, и умереть с ним же. Как и мой долг, как и долг моих наследников. Жаль, если кто-то это забыл. Пока я регент королевства, мы не пойдем ни на какие переговоры с колдуном и будем сражаться своими и только своими силами. Иной раз поражение честнее и достойней победы. Вы должны это понимать.

Шепот, проносящийся по залу, стал громче и тревожней.

Айтверн внимательно рассматривал стоящий перед ним бронзовый кубок.

— Иными словами, — наконец произнес он, — вы утверждаете, что охотно обречете всех нас на поражение и гибель во имя декларируемых вами принципов?

— Если вам угодно выставлять все в подобном извращенном свете — да, обреку, — сказал Камбер. Он уже забыл, что Радлер был ему другом, злость вытеснила это воспоминание вместе со всеми прочими. Но одновременно со злостью герцог Эрдер ощущал растерянность. Он уже попросту не понимал, как его соратники могут всерьез рассуждать о тех вещах, о которых они сейчас рассуждали. Они же не купцы, чтоб заключать сделки подобного рода, они воины, а воины не платят за жизнь свободой. Откуда взялось охватившее совет безумие? Как можно не краснея и не отводя глаз говорить подобные вещи?

— Вы готовы уготовить сию участь также своей семье? — дотошно продолжал Радлер. — Мне кажется, что ваш сын не разделяет высказанного вами мнения, и присутствуй он здесь, охотней поддержал бы меня, а не вас.

Будь это ложью, Эрдер с удовольствием заставил бы мерзавца ответить за нее кровью, всей, что у того нашлась бы. Но к сожалению, Айтверн сказал правду. Камберу не осталось ничего иного, кроме как пожать плечами:

— Отцы имеют право решать за детей, ведь именно они породили их на свет. Для Элтона будет уместней умереть, не опозорив себя и семейного имени.

— Как странно, — пожаловался Айтверн, сплетая пальцы замком, — прошлое, решающее за будущее — что может быть несправедливей? — Неожиданно он перешел на Высокое Наречие: — Брат, неужели ты не понимаешь, что творишь? — Голос герцога Запада был тих.

— Радлер, — регент неожиданно запнулся. Он не знал, что сказать. — Радлер… Я не бездушное чудовище, каким ты, наверно, меня возомнил. Правда. Просто… Просто иногда лучше не побеждать. Если мы пойдем на это… Это будет хуже, чем полный разгром. Мы перестанем быть самими собой. И не говори мне, что любого короля можно свергнуть, зато мертвых не воскресишь. Это все неправда. Потому что королей мы раньше никогда не свергали, и не стоит начинать. — Он помолчал, прежде чем перейти на всеобщий. — Господа Совет! Мое решение окончательное и обжалованию не подлежит. Ни ныне, ни впредь мы не будем иметь с господином Ретвальдом никаких сношений. Таково слово регента.

Последовавшая за тем пауза показалась Эрдеру бесконечной. Все собравшиеся в огромном зале дворяне сохраняли молчание. Никто не проронил ни слова, но регента жгли устремленные на него взгляды. Ему казалось, каждый из этих взглядов обвиняет его. Неожиданно Камбер ощутил себя участником заранее продуманного спектакля, марионеткой в чьих-то умелых пальцах.

— Господа, — наконец сказал Айтверн очень ровным голосом, — обстоятельства таковы, что я вынужден лишить регента Эрдера его полномочий и объявить взятым под арест. До тех пор, пока нынешняя смута не закончится и пока в стране не восстановятся порядок и мир. Стража, препроводите милорда Эрдера в его покои, — подчинившись его словам, четверо дежуривших на посту у дверей воинов двинулись через все помещение к регенту. Похоже, солдат известили обо всем заранее — уж больно готовы они оказались исполнять подобный приказ.

Камбер выскочил из-за стола, сорвав с плеч и отбросив в сторону гербовый плащ. Меч сам собой прыгнул ему в руки.

— Радлер, вы понимаете, что это измена? — спросил он.

Айтверн наклонил голову:

— Если угодно, можете считать это изменой. Милорд, опустите клинок, я не хочу кровопролития. Когда все вернется на круги своя, вы выйдите на свободу. Сейчас ваше пребывание у власти опасно для нас всех, и для вас самих в первую очередь.

Да что он несет? Почему змеиный язык этого мерзавца еще не усох и не вывалился из лживых уст? В любом случае, Камбер Эрдер не собирался слушать доводы врага. Он обратился к своим вассалам, так и сидевшим за столом без малейшего движения:

— Блейсберри, Данкрейн, Лайонс! Встать! Обнажить клинки! Покажем подлецам, какого цвета у них кровь!

Никто из троих вассалов герцога Эрдера, присутствующих на совете, даже не шелохнулся.

— Прошу простить меня, господин, но герцог Айтверн прав, — сказал Ральф Блейсберри, отводя глаза. — Его слова кажутся мне разумными… Извините. И, кроме того, ваш сын действительно не согласен с вами. Мы предпочтем служить будущему, а не прошлому.

— Совершенно верно, — горячо кивнул Данкрейн. Этот глаз не прятал. — Короля у нас все равно нет. Лучше такой, как волшебник, чем никакого. Лорд Ретвальд, по крайней мере, приведет нас к победе, а не к гибели.

Так… С верными вассалами все понятно. Похоже, дело безнадежно. Ну что ж, остается драться — не в обычаях его рода сдаваться врагам. Хоть немного этих мерзавцев он с собой заберет, а там трава не расти.

— Блейр, — негромко сказал герцог Эрдер, не отводя взгляда от приближающихся стражников. Те явно не торопились. Боятся? — Блейр, похоже, придется прорываться с боем.

— Милорд… — казалось, Виллем колеблется. — Милорд… Боюсь, что нет. Опустите оружие.

Послышался мягкий шепот покидающей ножны стали.

Что?!

Лорд Эрдер молнией развернулся к капитану своей охраны, забыв, что тем самым подставляет спину врагам. Блейр Виллем стоял, высоко подняв голову и опустив меч острием вниз.

— Ты предал меня?!

— Да! — капитан неожиданно сорвался на крик. — Да, я предал вас! Потому что не хочу, чтобы вы погибали! И не хочу, чтоб лорд Элтон погибал! Да, я вас предал! Продал за тридцать серебряников! Нарушил присягу! А теперь заткнитесь и бросайте меч!

— Камбер, ваш капитан прав, — послышался голос Радлера, похоже, тот встал из-за стола и теперь приближался к нему, — положите оружие, я не хочу…

Все, что он хотел или мог сказать, уже не имело значения. Камбер рванулся вперед, выставив клинок. Похоже, Виллем не ожидал атаки, по крайней мере на его лице отпечаталось неподдельное изумление. На несколько секунд, казалось, он впал в полный ступор. А затем, буквально за миг до того, как меч герцога Эрдера вошел ему в живот, в темных глазах Блейра Виллема вновь промелькнула искорка смысла — он наконец понял, что происходит. Наверно, Виллем еще успел бы парировать, наверняка успел бы — капитан был опытным бойцом, закалившим искусство фехтования в сотнях ожесточенных схваток, и по скорости реакции намного превосходил регента. Но он не поднял меча. Не шелохнулся, не сдвинулся с места. Он так и не смог поднять оружие против своего господина. Даже для того, чтобы защититься.

Меч Камбера вонзился Виллему в живот, рассек мускулы, пронзил желудок и вырвался обратно, превратив живот в одну огромную зияющую рану. Во все стороны хлынула кровь. Герцог Северных земель вновь погрузил оружие в тело командира собственной охраны, пробив тому грудь, и насадил Виллема на клинок, как поросенка на вертел. Затем Эрдер быстро развернулся, с трудом высвобождая оружие, и бросил тело Блейра под ноги солдатам. Те в свою очередь обнажили мечи — похоже, господа гвардейцы больше ни в чем не сомневались.

— Стоять!!! — заорал во всю глотку подбежавший к месту схватки Радлер Айтверн. Так кричат путники в горах, застигнутые несущейся на них смертоносной лавиной. Кричат, тем самым лишь приближая свою смерть. — Прекратите… — продолжил он хрипло. — Прекратите немедленно! Камбер, ты еще не сошел с ума! Остановись! Что ты творишь?! — Церемонность и придворный лоск оставили герцога Айтверна. Он казался теперь немыслимо измотанным и почти сломленным навалившимися на него обстоятельствами и непростыми решениями. В иных обстоятельствах Эрдер пожалел бы его, в иных обстоятельствах он бы даже послушал его, но сейчас перед низложенным регентом стоял враг.

— Нам не о чем говорить, — отрезал он.

— Отойдите, — бросил Радлер солдатом, — отойдите подальше, чтоб вашего духу здесь не было! Я побеседую с герцогом Эрдером один на один, — воины попятились в разные стороны.

— Айтверн, не сходите с ума! — крикнул кто-то из дворян. Кажется, тан Граммер. — Этот безумец не знает, что творит! Он убьет вас!

— Пустое, сударь, — герцог Запада широко, по-мальчишески улыбнулся, — мне нечего опасаться. Мой друг никогда не причинит мне вреда.

Он высоко поднял разведенные в стороны руки и двинулся вперед. Зря он это сделал. Камбер ринулся на Радлера, распластав меч в глубоком проникающем выпаде — засвистел разрываемый воздух. Айтверн ускользнул, перетек в сторону от линии атаки — плавным, обманчиво-легким движением, наверняка отозвавшимся в его теле тугой вяжущей болью. Крутанулся на каблуках, разворачиваясь лицом к Эрдеру. Выхватил меч из ножен — в его руке сверкнула серебристая молния.

— Я не хочу с тобой сражаться, — мягко сказал Радлер, медленно водя острием клинка из стороны в сторону. — Мы ведь не враги.

— Ты так думаешь? — усмехнулся Камбер, кружа вокруг него, как настарнийский тореадор танцует вокруг бешеного быка. — Ты решил свергнуть регента королевства. Меня. Разве это не делает нас врагами?

— Я бы не стал это делать, будь у меня другой выход.

Эрдер не ответил ему. Вместо этого он вновь сделал выпад — на сей раз рубящий в шею. Айтверн закрылся, черты его лица неожиданно исказила ярость. Он крутанул кистью и выбил у Камбера меч из рук. Кто-то из придворных крикнул.

Дальнейшее произошло слишком быстро. Камбер выхватил из наплечных ножен изогнутый дарнейский кинжал и попробовал ударить Айтверна, метя в бедро. Тот отшатнулся, взмахнул клинком, а Эрдер потерял равновесие и начал заваливаться вперед. Чуть правее сердца вдруг вспыхнул огонь, жаркий, как в кузнечном тигле, перед больными глазами заплясали звезды, а рот наполнился кровью. Герцог Севера рухнул на колени, увлекая Радлера за собой, но тот в последний момент разжал пальцы, выпуская эфес, и устоял на ногах. Камбер полубессмысленно скосил глаза вниз — и увидел, что в его грудь вонзился меч Айтверна. Похоже, что Камбер напоролся на клинок случайно. Все тело сотрясла судорога, спину разорвало нестерпимой болью.

— Брат!!! — в крике Радлера Айтверна, рухнувшего оземь рядом со смертельно раненным регентом, не оставалось и следа разума. — Брат, что я наделал?!!

Камбер попробовал что-то сказать, но не смог. Рот его вдруг наполнился кровью. Вокруг что-то кричали наконец вскочившие со своих мест вельможи, но их вопли казались отдаленными и приглушенными, долетавшими с огромного, немыслимо огромного расстояния. Застыл перед глазами обезумевший Радлер, бледностью сам напоминавший мертвеца. Эрдер попробовал опереться ладонями о гранитные плиты и встать на ноги, но тело отказало, и герцог тяжело повалился на пол. Айтверн склонился над ним, но его лицо теряло четкость и уплывало прочь.

Губы Камбера Эрдера, герцога Северных земель и регента королевства Иберлен, сами собой внезапно раздвинулись в кривой, столь несвойственной им раньше усмешке.

И стало совсем темно.

Так началась эта история. Два знатнейших вельможи королевства, два соратника, два лучших друга сошлись в смертном бою — и один из них пал.

Разумеется, Радлер Айтверн, отважный и справедливый герцог Запада, лорд побережья, пошел на захват власти не из честолюбия, а из желания спасти свой народ. И он спас свой народ — потому что чародей по имени Бердарет Ретвальд, откликнувшись на призыв Коронного совета, явил свою колдовскую силу и в жестокой битве уничтожил армию Империи, на многие годы отогнав иноземцев от иберленских границ. Наградой чародею стал опустевший трон.

Вопреки опасениям многих, чужеземный колдун, сев на Серебряный Престол, не оказался ни угнетателем, ни тираном. Напротив, надев корону, Бердарет Ретвальд правил осмотрительно и мудро, и при помощи своих советников, первым из которых сделался герцог Айтверн, он вновь поднял из пепла разрушенное королевство. Истоптанные поля были засеяны, сожженные города — отстроены, и дни войны сменились днями мира. Страна, что недавно стояла на краю гибели, уцелела и процветала. Победа, казавшаяся недостижимой в ту страшную зиму, была достигнута.

Однако любая победа имеет свою цену, и однажды эту цену приходится платить.

Ценой победы над южными захватчиками, ценой выживания королевства оказалась навсегда разрушенная дружба между благородными домами Эрдеров и Айтвернов. Приняв титул своего отца, герцог Элтон Эрдер хорошо запомнил, чей меч лишил его отца жизни — и передал эту память своему наследнику. Два самых знатных рода королевства не враждовали открыто — но и прежней теплоты между ними уже не было. Пока лорды Запада сидели по правую руку от королей и пребывали в зените славы, лорды Севера наблюдали за ними со стороны. В стране царил мир, но не для всех этот мир был добрым.

Минуло сто лет, и миру пришел конец.

 

Глава первая

Тимлейн, столица Иберлена. 1441 год от Воплощения Создателя

Выдалось ясное майское утро, погожее и беззаботное. Солнце уже поднялось из-за поросших душистыми травами восточных равнин, осветив бескрайнее синее небо. Стольный город Иберлена Тимлейн купался в свете разгорающегося дня, и свет этот, казалось, проникал повсюду. Он окружал сверкающим ореолом высокие башни и стены, ложился золотыми отблесками на ровную гладь рассекавшей город реки.

Повсюду в Тимлейне царило приподнятое оживление. Начинаясь на бойких купеческих рядах на южной окраине города, там, где толклись в суматохе тысячи людей и выставлялись на продажу привезенные из далеких земель товары, оно охватывало всю столицу, пока не разбивалось об исполинские укрепления королевской цитадели.

Город радовался весне. Ледяная иберленская зима, принесенная стылыми ветрами из-за Каскадных гор, сгинула наконец без следа. Прошедшая зима оказалась скупа на снегопады, но морозы держались такие, что иные птицы падали на лету, не в силах шевельнуть заледеневшими крыльями, а капли вина из фляжки норовили застыть на губах инеем. Старики по деревням болтали, что подобных холодов не случалось уже лет сто, с самих что ни на есть стародавних времен, и дескать это Повелитель Бурь в своем ледяном дворце подстегивает зиму стальными бичами, гоня ее на юг. Ученые в Академии сжимали в кулаках пышные белые бороды и, остановившись подле замалеванных непонятными значками схем, начинали рассуждать про пути ветров, движения воздушных масс и прочие подобные премудрости. Их научные объяснения мало чем отличались от деревенских баек, разве что были не столь красивы.

Так или иначе, зима закончилась. На смену ломким, жестким травам пришла пробившаяся из земли изумрудная поросль, тянущаяся к ласковому небу. Молодая листва украсила деревья. Даже воздух казался особенно сладким и свежим — вдыхать его было все равно что пить чарку доброго вина. Повсюду разносилось пение вернувшихся с юга птиц, заполнившее тянущиеся через весь город тенистые парки. Сады, окружавшие аббатства Святого Арлана и Святого Берда, утопали в цветах. Набережные реки Нейры были заполнены прогуливающимися горожанами, впереди которых неслись музыка и беззаботный смех. В протянувшихся по левому берегу ремесленных кварталах вовсю кипела оживившаяся работа, казавшаяся сейчас скорее радостной, чем обременительной. Роскошные особняки в аристократических районах распахнули свои ворота для пышных приемов и балов, а купечество подсчитывало грядущие в нынешнем году прибыли, обещающие стать немалыми. На площади Рассвета и на стрелами расходящихся во все стороны от Янтарного Кольца проспектах каждый вечер устраивались гуляния и празднества, многолюдные и шумные, разогретые людским весельем и добрым элем. В старинном городе, чьи мостовые отсчитали уже много сотен лет, отпечатавшихся по камням конским цокотом, выдалось веселое время. Трактиры полнились оживленным людом, в предместьях развернулись ярмарки, торгующие какими угодно диковинками из каких угодно стран, а из дальних мест явились цирковые труппы, ежедневно дающие развеселые представления. То было хорошее и светлое время. Время, когда жизнь кипит вокруг тебя, рассыпаясь искрами, когда жизнь окружает тебя на каждом шагу, звеня золотыми монетами. Время, когда ты вдыхаешь жизнь полной грудью и чувствуешь ее кожей.

Настала пора приглядеться к этому времени повнимательней. Мы показали вам место действия нашей истории — королевство, сотню лет назад едва избежавшее гибели, а сейчас наслаждающееся сладкими мгновениями покоя. Это королевство даже и не подозревает пока, какая участь в скором времени ему уготована, и как скоро этот покой будет разрушен. Мы показали вам трудные решения былых лет, сделавшие нашу историю возможной и давшие первый толчок ее началу. Теперь же настала пора показать и самого героя нашей истории — таким, каким он был в то ясное весеннее утро.

Посмотрите же на него утром дня, навсегда перевернувшего его жизнь.

Героя нашей истории звали Артур (имя, прославленное в легендах и преданиях одного из соседних миров, но ничем не примечательное в этом), и он был сыном и наследником лорда Раймонда, нынешнего герцога Айтверна. Отец Артура приходился правнуком Радлеру Айтверну, тому самому, что стал невольной причиной гибели Камбера Эрдера, а после сделался правой рукой Короля-Чародея. Но уже почти восемь десятков лет миновало со дня смерти Короля-Чародея, и в дни, описанные в нашей повести, на иберленском троне сидел его потомок, король Брайан. Король этот не владел и крупицей магических умений и, в противовес своим властным и суровым предкам, был миролюбив и мягок. Править он предпочитал, опираясь на советников — первым из которых и был теперешний глава семьи Айтвернов. Поговаривали, что лорд Раймонд Айтверн является ныне подлинным правителем государства, разве что не сидит на троне и не носит монарший венец. Один из первых мечей Иберлена и негласный глава Коронного совета, он слыл человеком гордым и непреклонным, и мало что в стране решалось без его согласия. Что до сына его, Артура… Артур, казалось, во всем был вылеплен из иного теста, нежели его выдающийся отец.

Это был молодой человек двадцати лет от роду, беспокойного нрава и со смутными планами на будущее. Хотя положение его семьи предписывало ему со всем вниманием относиться к государственным заботам, дабы однажды самому сделаться продолжателем дел отца — пока Артур всеми силами старался избежать той ответственности, которую налагала на него роль наследника герцогской семьи. Большую часть своего времени он предпочитал проводить за пределами родительского особняка — в кабаках, харчевнях, а порой и в домах терпимости. Вместе с несколькими приятелями, такими же, как и он, отпрысками благородных родов, юный Артур предавался кутежам и гулянкам. Дворцовым вальсам он предпочитал развеселые крестьянские танцы, а дорогому вину — пенистое пиво. От предков он унаследовал фамильную внешность — светлые волосы, тонкую светлую кожу, прозрачные зеленые глаза. Будучи роста лишь немногим выше, чем средний, он достаточно хорошо управлялся с мечом и был хорошим наездником. Он пользовался успехом у девушек, однако пока и не думал о том, чтоб искать себе невесту. Как продолжателю знатного рода, Артуру уже пора было озаботиться выбором будущей жены, но пока наследник Айтвернов всеми силами старался избежать этого момента. Жизнь казалась ему слишком хорошей штукой, чтоб портить ее лишними обязательствами и лишней ответственностью. Повзрослеть он еще успеет, а пока какой смысл думать о подобных вещах? Вот и сейчас он возвращался домой с затянувшейся на всю ночь попойки.

Когда он подъехал к семейной резиденции, стражники распахнули ворота. Юноша влетел на двор и осадил покрытого пеной белого жеребца. Тот разразился заливистым ржанием, напоследок встал на дыбы, полосуя воздух ударами копыт, и лишь затем опустил их на не успевшую еще нагреться брусчатку.

— Ну спокойно, дорогой, — сказал Артур коню. — Ты, кажешься, радуешься этим камням даже больше, чем я. О, небеса, кажется, меня уже собрались здесь встречать!

И в самом деле, через весь двор, выйдя из дверей герцогского дворца и спустившись по мраморной лестнице, к нему уже спешил Гейрт Мердок, старик, служивший в их семье мажордомом. То был невысокий сухопарый человек, в пышном зеленом костюме и с копной седых волос, опиравшийся на дубовую трость.

— Милорд! — воскликнул он при виде Артура. — Вас не было больше суток. Простите, но я начал думать, что вы и не вернетесь вовсе.

— Ну, не вернуться вовсе я бы не смог, — ответил Артур, спешиваясь с коня. — Чтоб не вернуться, мне пришлось бы с концами сбежать из родительского дома, а я пока к таким подвигам не готов. Здесь слишком мягкая постель и слишком красивые служанки. Мастер Мердок, давайте вы просто больше не будете обо мне беспокоиться, хорошо?

— Не так это и просто, не беспокоиться о вас, — поджал губы Мердок. — Будете в моих годах — и сами станете беспокоиться о любом пустяке.

— Ну простите, старина, но вы преувеличиваете, — сказал Артур. — Я себя и свою натуру знаю неплохо, как никак, уже двадцать зим на свете прожил. Вот чего со мной никогда не случится, так того, чтоб я стал беспокоиться о пустяках. Мой отец дома, к слову сказать?

— Нет, герцог приезжал вскоре после полуночи, сразу лег спать, а на рассвете отправился обратно во дворец, — сказал мажордом. — Я не хочу показаться читающим вам нотации, молодой господин, однако однажды и вам придется вести подобную жизнь.

— Я никогда не буду вести такую жизнь, как мой отец, — ответил Артур рассеянно, расчесывая попутно коню, жеребцу дарнейской породы по кличке Вихрь, роскошную белую гриву. — В этом я вам могу хоть на Писании поклясться… Вы меня простите, мастер Мердок, но батюшка придает государственным заботам слишком много внимания. Наша страна не рассыплется на куски, если один из лордов станет чуть меньше думать о ее благе. Когда я стану герцогом… надеюсь, это не скоро еще случится… так вот, когда я стану герцогом, я и не подумаю быть таким, как отец.

— Вы очень молоды, Артур, — сказал мажордом очень серьезно, — и даже не представляете, что тот долг, который мы на себе носим, зачастую не нами самими на себя взвален.

Юноша посмотрел на него в упор.

— Может быть, — сказал он. — Но я постараюсь бегать от чужих долгов так долго, как только смогу.

Мердок лишь покачал головой и ничего не ответил ему. Видно было, впрочем, что он недоволен. Откуда-то высунулись пара грумов, вознамерившихся отвести Вихря на конюшню. Как будто не привыкли, что Артур всегда делал это в одиночку, не прибегая ни к чьим услугам.

— Я сам, — в который раз сказал им юноша, беря дарнейца за поводья. Тот на мгновение уткнулся носом ему в плечо.

На конюшне, как всегда, было тепло и сухо, по стенам бодро трещали факелы. Айтверн завел жеребца в стойло, снял с него сбрую. Лошади любили его, сколько он себя помнил. Первый раз юноша залез в седло, едва научившись ходить. Слуги смеялись, что он больше похож на кирлейского степняка, из тех, что всю жизнь проводят на коне, а вовсе не на иберленского дворянина. Может быть, все дело было в его родословной. В преданиях говорилось, что эльфы ладили с животными так хорошо, что ездили обычно на неоседланных конях. Те же самые предания уверяли, что в жилах герцогов Запада течет ручеек эльфийской крови. Это подтверждали и семейные хроники, выводившие их род от некоего эльфийского чародея, сочетавшегося браком со смертной женщиной. Сам же древний чародей, говорилось в тех хрониках, происходил от последних на свете драконов, что отказались от облика крылатых созданий, чтобы жить среди вошедшего тогда в силу эльфийского народа. Так, от драконов к эльфам и от эльфов к людям и прослеживалось происхождение их семьи. Именно потому фамильным гербом дома Айтвернов и поныне служил огнедыщащий дракон. Сам Артур не знал, правда это или нет. Такова была легенда, слышанная им в детстве, и не более того. Эльфов на земле уже тысячу лет никто не видел, а драконы перевелись еще раньше.

Юноша с удовлетворением проследил, как Вихрь пьет прохладную чистую воду, а затем принялся его чистить. Он никогда не чурался этой обязанности, несмотря на то, что во всем прочем бывал чистоплотен вплоть до болезненной брезгливости. Просто никогда не думал, что животные могут быть в действительности грязными. И что такой грязи нужно бояться. Единственная грязь, которой стоит опасаться, это пятна на чести, но никак не пятна на одежде. Впрочем Артуру, по его собственному глубокому убеждению, никак и ни при каких обстоятельствах не грозило запятнать свою честь. Потомок многих поколений верно служивших королю и отечеству рыцарей, сам уже два года как удостоенный титула «сэр» и полагающихся по такому случаю серебряных шпор, Артур Айтверн твердо знал, что ни при каких обстоятельствах не уронит своего доброго имени. Собственное будущее виделось ему в исключительно радужных тонах. Отец еще далек от старости, более того, пребывает в самом расцвете сил, а значит, минует немало лет, прежде чем Артуру придется занять его место, унаследовав герцогский титул и все прилагающиеся к нему замки, леса, поля, деревни, реки, крестьян, солдат и вассалов. А до тех пор можно смело радоваться жизни. Пока что молодой Айтверн, пройдя службу у одного из могущественнейших иберленских вельмож, отточившую его воинское искусство, предавался размеренной столичной жизни, но знал, что долго она не продлится — просто потому, что нельзя же все время сидеть на одном месте, даже если место это — лучший город в мире. Скоро обязательно грянет война, на границах давно уже неспокойно. Он думал еще какое-то время посидеть дома, может быть полгода или год, чтоб этой войны дождаться. Соседи уже давно ходили набегами на окраинные земли, и скоро, видимо, дойдет до больших сражений. Там-то он, несомненно, и сможет проявить себя в деле. Артур часто с удовольствием думал о такой перспективе, но пока до большой войны дело не доходило, а сидеть в какой-нибудь крепости в ожидании стычки, которая невесть когда еще случится, ему не хотелось. Он на эти стычки насмотрелся, еще когда ходил в оруженосцах у герцога Тарвела. Будет подходящий повод — тогда и проверим свой меч в деле.

Закончив с делами и напоследок вновь расчесав дарнейцу гриву, Айтверн поднялся в дом. Там уже вовсю кипела дневная суматоха, туда и сюда сновали направлявшиеся по делам слуги, и лавирование в их потоке требовало определенной сноровки. Все равно, что пытаться на придворном балу никакой леди на юбки не наступить. Прошмыгнув в свои покои, Артур наскоро обмылся в большой деревянной бадье и натянул свежую одежду. Алый с золотым шитьем камзол пах почему-то полевыми цветами — или ему так просто показалась с бессонницы? Спать не хотелось хоть убей, хотелось плясать и веселиться, отсюда и до самого Судного дня.

Айтверн заглянул в свою опочивальню. Постель, на которой он в последний раз лежал две ночи назад, все еще была скомкана и смята, одеяло валялось на полу. Ничего удивительного, он упорно запрещал слугам прибираться у себя в комнатах, хотя те и порывались. Рыцарь вполне может содержать свое ложе в чистоте и сам, на худой конец он может доверить это оруженосцу, но сваливать такие дела на слуг — признак слабости и изнеженности. В поход горничных с собой не возьмешь.

Артур прикинул, не застелить ли ему кровать, но счел, что на подвиги такого рода сегодня он не готов. Вместо этого юноша поднял с подушки старинный роман в тяжелой обложке, до сих пор им не дочитанный, рассеянно перелистнул пару-тройку страниц, почти не задерживаясь на строчках взглядом, и положив книгу на место, рванул обратно в коридор. На выходе он едва не столкнулся с пожилой служанкой, спешащей куда-то с подносом посуды в руках, поспешно извинился перед ней и припустил дальше.

Он спешил, чтоб навестить Айну, свою шестнадцатилетнюю сестру.

Когда Айтверн оказался в восточном крыле, его бег чуть замедлился, а на подходе к учебной комнате и вовсе перешел на шаг. Массивная дубовая дверь была распахнута, из комнаты доносились голоса. Артур с ногами забрался на широкий, озаряемый солнцем подоконник и принялся слушать.

— … едва не привело королевство к гибели. Если бы не магия его величества Бердарета Первого, и не единодушие высоких лордов, сплотившихся вокруг его знамени, стране наступил бы конец. Марледай превратила бы наше государство в жалкую, разграбленную провинцию, задушенную податями и поставляющую солдатню на убой в ряды имперских легионов. Только не имевшее примеров в истории взаимодействие знати и древнего волшебства спасло наших предков от порабощения. В битве на Борветонских полях его величество обрушил на врагов свою Силу, и те были сметены и растоптаны, — голос был старческий, хорошо поставленный, выдавал опытного лектора, привыкшего владеть вниманием слушателей. Мэтра Гренхерна выписал из Тимлейнской Академии высоких наук герцог Айтверн, чтобы тот прочел для его дочери курс лекций по словесным наукам, включавшим в себя и историю. Сам Артур знал историю не слишком глубоко. То есть он помнил, порой даже наизусть, множество старинных баллад, в поэтической форме повествующих о славных деяниях былых дней. И прочел уйму героических жест, посвященных поединкам на мечах, спасению принцесс из заколдованных замков и тому подобным вещам. Но разбираясь во всем этом, он совершенно терялся, когда дело касалось более серьезных исторических хроник, толкования древних законов или дат рождения и смерти былых королей. Да и потом, в легендах хотя бы было понятно, где добро и зло — а хроники казались то не совсем искренними, то откровенно пристрастными и путаными. Он не всегда понимал, можно ли им верить. С балладами все было как-то проще. Если их сочинители и врали в чем-то, то ради того, чтоб приукрасить действительность, а не выслуживаясь перед очередным государем.

— Значит, — второй голос, мелодичный и мягкий, принадлежал девушке юных лет, — первый Ретвальд был последним волшебником на земле? — Сестренка, она всегда любила слушать сказки про магию, еще когда старая Анна, кормилица, заменившая им мать, рассказывала эти сказки у огня в зимние вечера. Губы Артура сами собой сложились в любящую улыбку.

— Хроники говорят, что да, — подтвердил мэтр. — Во всяком случае, с тех пор не было слышно ни о каких чудесах или деяниях, достойных именоваться волшебством. Даже сын и преемник монарха, Артебальд Ретвальд, никогда не выказывал признаков владения сверхъестественными силами. Одни говорят, что сын Бердарета не обладал магическим даром, другие — что Король-Чародей попросту не захотел обучить наследника своему искусству, третьи полагают, что Артебальд владел Силой, но скрывал это всю жизнь, не имея поводов и необходимости ее применять. Правды не знает никто, и уже никогда не узнает.

— Как жаль, — проронила Айна Айтверн.

— Жаль? — эхом откликнулся мэтр Гренхерн. — Юная леди сожалеет об исчезновении из нашего мира магии? Это можно объяснить тягой к небывалому, испытываемой молодостью. Но сам я всегда полагал, что вреда от волшебства было бы куда больше, чем пользы. Это очень опасная вещь — оружие, способное ставить города и народы на грань уничтожения. Вдвойне оно опасно, будучи отданным в руки не достойным и не мудрым, не сильным и не смелым, а совершенно случайным людям, не отличающимся от окружающей их толпы ничем, кроме врожденного дара, позволяющего творить заклятия. В былые годы нашу страну едва не уничтожила Война Силы. Ни высокие лорды, ни даже короли не имели тогда никакой власти — вся наша земля была в руках чародеев, которые распоряжались ею по своему усмотрению. Когда умер последний из них, люди вздохнули с облегчением. Магия делает людей неравными, и хорошо, что Господь избавил нас от нее.

Артур едва сдержался, чтоб не фыркнуть. В его представлении, неравными людей делало множество вещей и помимо магии. Люди рождались дворянами или простолюдинами, будучи от природы слабыми или сильными, храбрыми или трусливыми, глупыми или умными — и уже все это делало их совершенно разными по своей сути. Если магия и существовала в самом деле где-либо, помимо преданий, то она была бы просто еще одним свойством, различающим людей меж собою. Да и вряд ли волшебный дар доставался совсем уж случайно — ведь если Господь создал такую мощную силу, как сила магии, едва ли бы он стал доверять ее в неподходящие руки. Этот мэтр Гренхерн и в глаза не видел ни одного заклятия, а уже рассуждает об их вреде. Мало ли что рассказывают про то, какими ужасными были древние волшебники — король Бердарет, вот, тоже был волшебником, и никакой беды не сотворил. У страха глаза велики, особенно, спустя столько веков. Может колдуны древности и воевали промеж собой, но люди все равно всегда воюют, и неважно, делают это они с помощью холодного железа или заклинаний.

Артуру никогда не нравились люди, предпочитающие рассуждения делу. Вот этот мэтр Гренхерн, к примеру — что он видел на свете, помимо своих книг? Мало только говорить и думать, нужно еще делать что-то своими руками. По тем же самым причинам Артур не питал особенного почтения к царствующему государю. Как сын маршала, он был неоднократно вхож к королю и успел достаточно насмотреться на нынешнего монарха. Прежние Ретвальды, и сам Бердарет, и его сын Артебальд, и внук Торвальд — все они были сильными людьми, державшими страну в железной узде. И если первый из них делал это, имея за спиной колдовскую силу, то двое последующих — одним лишь своим непреклонным словом. Может быть именно поэтому уже сын Торвальда, ныне здравствующий Брайан, с малых лет росший в тени властного отца, оказался ни на что не годен. Сколько Артур себя помнил, теперешний король был занят исключительно тем, что с малахольным видом произносил какие-нибудь напыщенные речи. Правил он исключительно по указке своих советников. Таким же, как гласила молва, был и его сын, наследный принц Гайвен Ретвальд. С ним Артур, впрочем, знаком почти не был — принц Гайвен почти все время пребывал в тиши своих покоев, проводя дни за чтением философских и научных трактатов. Уже это не внушало к нему доверия. Артур мечтал отправиться на войну, когда та начнется, и снискать там мечом себе славу — но любого рыцаря в бой должен вести настоящий король. Артур не верил, что этот бледный принц, немощной тенью сидевший на званых приемах по правую руку от трона, способен когда-нибудь стать таким королем.

Тем временем разговор продолжался.

— Магия делает людей неравными? — будто во сне повторила дочь герцога Раймонда Айтверна, отвечая на слова своего наставника. — А разве среди людей вообще есть равенство? Ну вот… Давайте, скажем… Давайте рассмотрим простейший пример, — наконец решилась она. — Наше королевство. Ну… Или вообще любое королевство. Им правят знатные вельможи, а слово простого народа не значит ничего. Но кто дал право нам, лордам, решать за всех остальных? Какой-нибудь герцог… Или граф… Или тан… Откуда взялась их власть? Лишь оттого, что они рождаются сыновьями другого герцога или графа, или служивших им танов… Но разве это не случайность? Разве одно неравенство отличается от другого?

Артур многое мог бы сказать на этот счет, но предпочел послушать, что скажет Гренхерн.

— Вы ошибаетесь, моя госпожа, — в голосе лектора меж тем послышалась улыбка. — Книга Книг учит, что Господь сотворил всех людей равными промеж собой, из крови своей, но полученным равноправием они распоряжались уже сами. Кто-то пахал, кто-то сеял, кто-то впустую прожигал свои дни — а кто-то взял в руки оружие и стал защищать других от диких зверей, чудовищ и прочих отвратительных тварей. Неудивительно, что именно последние и приняли ответственность за род человеческий, положив начало дворянскому сословию. И нынешнее положение — естественное следствие того, давнего разделения. Мы, живущие сейчас, неотделимы от выбора, сделанного нашими далекими предками. Ибо они живут и в нас, и каждое принятое ими решение есть также и наше решение. О нет, родиться наследником графа ли, кровельщика ли — вовсе не случайность. Ибо каждый из нас в известном смысле и есть тот граф или тот кровельщик, что положил начало нашему роду. Это очевидно. Взгляните, к примеру, на своего отца, лорда Раймонда, и сравните его… скажем с его прадедом, Золотым Герцогом Радлером. На фамильных портретах они неотличимы друг от друга, а любое деяние лорда Радлера, описанное в хрониках, вполне могло быть совершено вашим отцом. Тоже самое можно сказать и о ком угодно еще. Разве Мартин Эрдер не есть точная копия своего далекого предка, воспетого в песнях? Того, что был верен рыцарской чести настолько, что она привела его к безумию и смерти?

— Эрдеры ненавидят нас, — задумчиво сказала Айна. — Так говорят все. Ненавидят, всегда в спину, и никогда — в лицо. Они так и не простили нам смерти лорда Камбера… На Зимнем Балу я встретила герцога Эрдера… он раскланялся со мной и немного поговорил, очень учтиво. Даже потанцевал… Но я видела его глаза. Такие холодные… Господин наставник, они наши враги и всегда ими останутся.

Артур спрыгнул на пол и подошел к двери:

— Пустое, сестренка. Ты наслушалась сплетен.

Айна Айтверн, сидевшая на скамье перед столом наставника, спиной к коридору, резко развернулась и вскочила на ноги. Ее волосы цвета свежего меда разлетелись по плечам.

— Артур! Вот так сюрприз! Рада тебя видеть. Но ты пришел сюда незваным, — добавила она немного строго.

— Я всегда прихожу незваным, — признался молодой человек, крепко обнимая сестру и проводя губами по ее щеке. — В уплату за то, что не появляюсь вовсе, если позвать.

— Честности у тебя не отнимешь, — засмеялась Айна, ускользая из его рук и делая шаг назад. — Отец очень беспокоился, — сказала она тихо.

— Совершенно зря, — Артур беспечно махнул рукой. — Чего со мной может случиться, если я лишний раз не переночую дома? Бессонница? Так это даже к добру. Излишний сон расслабляет, отупляет и лишает сил.

— Отцу это рассказывай, не мне, — отрезала девушка, бросив быстрый взгляд в сторону мэтра Гренхерна. Мэтр Гренхерн, седобородый старец в черном камзоле и с тремя серебряными цепями на груди, символом магистерского достоинства, как раз поднялся из позолоченного кресла и попытался исполнить придворный поклон:

— Милорд, для меня большая честь видеть вас.

— Кажется, вы единственный человек в этом городе, который считает мое общество честью. Я вижу, вы вплотную занялись обучением моей любезной сестры. Предаетесь воспоминаниями о днях давно минувших и обсуждаете ныне здравствующие благородные фамилии. Когда я вас прервал, речь шла о владыках Севера, не так ли?

Между бровями Айны пролегла тонкая морщина:

— Я даже рада, что тебе хватило наглости подслушивать наш разговор. Если кто и умеет развеивать мои страхи, так это ты. Я в самом деле боюсь Мартина Эрдера. Если б ты тогда смотрел ему в глаза, ты бы меня понял.

— Дорогая сестра, — сказал Артур серьезно, — прости меня за такую откровенность, но сейчас ты боишься совершенно попусту. Я тоже несколько раз смотрел Мартину Эрдеру в глаза… не на танцах, правда. Он, конечно, держится с добродушием кладбищенского сторожа, завидевшего осквернителей могил, но я не думаю, что он кому-то из нас может быть опасен. Отец ему верит. Ну, может и не верит. Но не боится, это уж точно.

— Зато я боюсь. Мы только на этом занятии проходили с мэтром, — еще один взгляд в сторону терпеливо слушающего их разговор Гренхерна, — про то, как марледайцы вторглись в нашу страну. Тогдашний герцог Эрдер, лорд Камбер, не хотел пускать Бердарета Ретвальда на трон. Они с лордом Радлером сошлись в поединке, и лорд Радлер убил лорда Камбера. Эрдеры не простили нам этого. Они не объявляли нам кровную месть, но никогда больше не были нам друзьями.

— Это было сотню лет назад, Айна, — терпеливо сказал Артур. — Понимаешь? Сотню лет назад. Все люди, что тогда жили, давно мертвы. Никому… ни одному человеку… нет дела до того, что тогда произошло. Ни один человек не станет плести козни сейчас только потому, что сто лет назад кто-то кого-то убил. Будь это не так — Эрдеры раньше бы о себе заявили. Подослали к нам убийц, или подняли мятеж, или что-то еще в таком роде. Но они молчат, и знаешь почему? Потому что это уже никого не волнует, и их самих в первую очередь.

— Хотела бы я тебе верить, — поджала губы сестра.

— Так верь. Я говорю правду, отчего мне не верить. Собственно, раз уж ты сейчас пребываешь во власти тревог, предложение, с которым я явился к тебе, должно оказаться как нельзя кстати и развеять твою тоску. Айна, пошли гулять.

Сестра смешалась.

— Предложение хорошее, спору нет, но ты не заметил, что я немного занята? Я бы охотно прогулялась с тобой в другой раз, но сейчас…

— Ах, бросьте, сударыня. У вас еще будет множество дней, чтоб посвятить их учебе, но отправиться со мной на сегодняшнюю прогулку вы сможете только сегодня. Погода прекрасна, воздух — свеж, а наш бедный город так и полнится очарованием весны. Не заставляйте меня вкушать это очарование в одиночестве, без вашего прелестного общества.

Прежде, чем Айна успела ответить, в разговор вмешался мэтр Гренхерн. По нему было видно, что теперь уж он точно недоволен, и, будь на то его воля, выставил бы герцогского сына за дверь.

— Простите, милорд, но у меня с дочерью лорда Раймонда еще не закончилось занятие, и не закончится он еще, самое малое, три часа. Не могли бы вы сейчас нас покинуть?

— Простите, мэтр, но покину я вас только в обществе леди Айны, и покину немедленно, а не по прошествии трех часов. Примите это, пожалуйста, как неизбежность, с которой вы ничего не можете поделать, — тон, с которым Артур произнес эти слова, не предполагал возражений.

Гренхерн и не стал возражать — ссориться с сыном королевского маршала и своего нанимателя, как бы нахально тот сын себя не вел, было ему не с руки. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как сдержанно поклониться и пожелать благородным господам хорошей прогулки. Однако, стоило только детям лорда Раймонда отойти на достаточное расстояние от учебной комнаты, Айна остановилась прямо посреди коридора и дернула Артура за рукав:

— Что ты себе позволяешь, дорогой брат?! Ты дерзил моему наставнику. Думаешь, тебе все позволено?!

— Ну прости меня, пожалуйста, дорогая сестра, — Артур развел руками и с виноватым видом потупился. — Просто твой наставник никак не желал тебя со мной отпускать, а я толком не видел тебя несколько дней, ужасно соскучился, и… И сегодня правда чудесный день! Ты только выйди на улицу, и сама все поймешь. Я бы последним подлецом себя чувствовал, когда бы позволил тебе в такой день киснуть за уроками. И я правда, правда очень скучаю.

Айна Айтверн улыбнулась:

— Ну что ж, по крайней мере извиняться ты умеешь. Что ж, я и сама скучала по тебе, пока ты шлялся по своим кабакам. И была бы счастлива провести день со своим любимым братом. Можешь считать, что ты прощен, — она сделала реверанс и протянула юноше ладонь.

Он с готовностью ее принял и просиял.

— Ну тогда пойдемте, моя дорогая леди! Нас ждет целый мир.

На этом месте читателю нашей книги, возможно, захочется отложить ее в сторону и удивленно воскликнуть — да как же так?! Мы начали рассказ с великих мужей, которые принимали великие решения, затрагивающие судьбу целого государства. А теперь мы почему-то ставим в фокус нашего повествования безрассудного юнца, непочтительного к старшим, живущего ветрено и беспечно и мечтающего лишь о подвигах на поле брани — да и то мечтающего об этих подвигах абстрактно, в каком-то отдаленном будущем. Этот молодой человек по имени Артур, происходящий в четвертом поколении от лорда Радлера Айтверна, на первый взгляд может показаться более чем недостойным потомком своего великого предка. Как может, спросите вы, этот несносный мальчишка сыграть свою роль в той грандиозной драме, что вот-вот грянет среди обветшалых декораций Иберленского королевства?

Однако именно таким мальчишкам и случается, когда небо бывает к ним благосклонно, спутать все планы великих мужей, поступить наперекор всем великим решениям, принятым мудрецами и властителями. В совершенно другом мире, под другими луной и звездами, совершенно другой мальчишка (хотя и носивший тоже самое имя, что и наш герой) вытащил из холодного камня невесть кем забытый там меч — и сделал первый шаг на пути в вечность. Еще один юноша, сын владетеля маленькой горной страны, наслушался речей своего учителя, мечтавшего об объединенном мире, лишенном границ между народами и языками — и выступил однажды с армией в поход, чтоб осуществить эту мечту. И дошел до самых дальних границ известного мира, покорив на своем пути страны, чья история насчитывала тысячи лет. Этот юноша умер через десять лет от подхваченной в жарких болотах далекого юга лихорадки, не проиграв ни одного сражения и будучи признанным королем ойкумены.

Любой здравомыслящий человек, услышав такие истории, сказал бы, что они невозможны — но именно невозможное обычно и случается. Возможно именно тем, кто молод и беспечен, и выпадает чаще всего счастливый случай перевернуть историю верх дном.

Так, во всяком случае, произошло и на сей раз.

Дети герцога Айтверна сидели на кромке фонтана Леди Сейлан, и хрустально-льдистые капли воды оседали на их лицах тонкой прозрачной вуалью. День уже взобрался к полудню, как поднявшийся на перевал путник, и древние камни дышали собранным ими теплом. Мимо сновали спешащие по своим делам люди. Мелькали расшитые золотыми нитями кафтаны купеческих приказчиков, что-то зазывно кричали торговцы, выставившие на продажу испускающую соблазнительные ароматы снедь. Высоко в чистом небе, блистая белым оперением, парил сокол.

— Нельзя столько времени проводить за чтением, — Артур рассеянно теребил в пальцах сидящую под горлом застежку плаща. Со стороны, наверно, казалось, что он страдает от удушья.

— Предпочтешь, чтоб я проводила столько же времени за выпивкой? — отпарировала Айна. Смертельный выпад, и прямо в сердце.

— Ты меня уела, сестричка, — беспечно махнул рукой юноша. — Если ты будешь пить хотя бы вполовину так много и так усердно, как твой беспутный брат, это создаст тебе дурную репутацию. А дурная репутация отпугивает кавалеров.

Айна фыркнула:

— Ну тогда давай прямо сейчас отправимся за вином.

В ответ Артур только усмехнулся. Да уж, подумал он, сестренке самое время задуматься о кавалерах. Возраст, в который она вступает, самый к тому подходящий. Однако ж, говоря по правде, среди иберленских вельмож едва ли найдется такой, кто был бы в достаточной мере достоин красоты, очарования и грации дочери лорда Раймонда. Любой брак, в который она могла бы вступить, представлялся Артуру возмутительнейшим мезальянсом.

Девушка прижала колени к груди, обхватив их руками, и Артур в который раз ею залюбовался. Густые светлые волосы, поймавшие в своих нитях драконье золото, прозрачная зелень огромных глаз, изящные, вырезанные лучшим на свете скульптором черты лица, точеная фигура — тонкая талия, высокая грудь. В свои шестнадцать лет Айна Айтверн была дивно хороша, собирая вокруг себя восхищенные взгляды. И один из покоренных ею красотой мужчин находился сейчас совсем рядом от нее — на расстоянии вытянутой руки.

Скажи кто наследнику герцога Запада, что тот очарован своей сестрой, он бы только пожал плечами и не стал отрицать очевидное. Скажи ему кто, что от подобного очарования полшага до греха, Артур мигом бы вызвал наглеца на дуэль. И лишь потом бы крепко задумался.

— Артур, — резко посерьезневший голос Айны вырвал юношу из непонятных ему самому размышлений. — Тот человек… Не нравится мне он.

— Который? — Айтверн окинул толпу непонимающим взглядом.

— Вон тот… — сестра перешла на шепот, — рядом с входом в обувную мастерскую… слева от крыльца.

Ага, вот она о ком… Какой-то молодой парень, черт лица отсюда толком не разглядеть, в темной, совсем небогатой на вид одежде. Если и горожанин, не из зажиточных, а скорее и вовсе приехавший в столицу крестьянин. Оружия вроде не видно, впрочем, попробуй его отсюда разглядеть. Человек как человек… Чего Айна на него взъелась?

— Не вижу у него черных крыльев и не чую запаха серы.

— Арчи… Я уже видела его сегодня… Трижды. В парке, когда мы катались верхом. В Оружейном Ряду. И потом на Кольце. Мне кажется… Он за нами следит. Все время смотрит.

— Возможно, ты ему приглянулась.

— Да ну брось ты! Мне не по себе… Он явно замышляет что-то недоброе.

— Думаешь? — Айтверн скептически поднял бровь. — По его виду, худшее, на что этот парень способен — кража чьих-нибудь сапог. Впрочем, сейчас проверим, — юноша соскочил на землю и двинулся через толпу.

— Ты куда?!

— Как куда? Проверять, насколько опасен этот бедняга. И спасать от незавидной участи чьи-то сапоги. Оставайся на месте, — бросил он через плечо.

Вокруг сновали люди. Рядом выступала цирковая труппа, загорелая девушка в коротком алом платье жонглировала в воздухе шестью кинжалами, на извилистых лезвиях которых пылали отблески танцующего на жаровне огня. Приходилось пробираться сквозь собравшихся посмотреть зевак, что оказалось не так уж и легко. Кажется, человек в темном плаще все-таки заметил спешащего к нему юношу, поскольку направился к петляющему между домами длинному переулку.

— Эй, добрый сэр! Постойте! — бросил вдогонку Айтверн, и на крик юноши обернулось сразу несколько человек. — Эй, вы… Человек, отошедший от двери сапожника! Есть о чем о поговорить!

Незнакомец вздрогнул, но не обернулся, а вместо этого предпочел исчезнуть в проеме между обувной лавкой и пекарней. Однако… Это уже интересно.

— Погоди! — Айна. Догнала все-таки.

— Я же попросил остаться… Похоже, твоего ухажера не прельщает мое общество. Странно, неужели я столь грозен с виду… Знаешь, похоже его и впрямь стоит расспросить. Раз уж увязалась, пошли вместе, глядишь не успеет смыться.

Девушка молча кивнула.

Когда они заглянули в переулок, незнакомца уже и след простыл. Завернул за поворот? Странно, дорога прямая, как стрела, и между следующими друг за другом домами — глухие стены. Никак не свернешь. Разве что тот тип перелез через какую-нибудь из стен или во двор шмыгнул. Кто его разберет… В здешних лабиринтах даже элефант потеряется. Тем не менее, Артур и Айна переглянулись и двинулись вперед. Так, на всякий случай. Улочка уводила прочь от площади Леди Сейлан, в самую глубину Квартала Закрытых Дверей, вполне оправдывавшего свое поэтическое название. Большую его часть занимали старые мастерские, снимаемые под всякий хлам просторные склады, и порядком обветшавшие дома, где доживали свой век их обедневшие владельцы. Ворье сюда совалось редко, нечем им тут было поживиться, но и состоятельные люди тоже старались лишний раз не заглядывать. Тихие, умиротворенные, никому не нужные задворки. Спокойней, чем здесь, разве что на кладбище.

Айтверны прошагали по усыпанной битым щебнем дорожке уже минут десять, окончательно удалившись от людных кварталов, прежде чем Артур решил, что пора и честь знать. Преследовать невесть кого и невесть зачем — это конечно хорошо, но хорошего понемножку. Кем бы ни был тот странный человек, он уже давно скрылся, и весь проделанный путь оказался зря. Юноша уже собирался сказать об этом сестре и предложить возвращаться, когда за спиной послышался скрип отворяемой двери.

— Господа! — здешнее сонное царство прорезал высокий, слегка визгливый издевательский голос. — Вы, часом, не потерялись?

Артур рывком обернулся. Из дверей стоящих друг напротив друга домов высунулись человек шесть вооруженных людей, перегородив Айтвернам обратную дорогу. Удобная облегающая одежда, черные шелковые маски на лицах, с прорезями для глаз и рта, обнаженные мечи в руках. Адские демоны, засада!

Какой же он идиот!!! Завел сестру прямиком в ловушку к разбойникам! Зазевавшаяся бестолочь!

— Господа, — продолжил все тот же голос, — об заклад побьюсь со своими ребятами, вы точно заблудились.

Так… И что же делать? Главное — не молчать и не выказывать паники, ни в коем случае. Хотя поводов для паники предостаточно. С шестерыми противниками ему ни за что в жизни не справиться.

— Уверяю вас, милостивый государь, — протянул Айтверн, стараясь подражать отцовским меланхоличным интонациям и сохранить максимально спокойный вид, — мы ничуть не заблудились и даже не потерялись. Просто прогуливаемся.

Ладошка Айны сама нашла его руку. Какие у нее тонкие, нежные пальцы… Артур сжал их покрепче. Главное, не показать никому своей неуверенности. Не дать знать Айне, чтобы она сама не боялась, и не дать знать врагам, чтобы не обнаглели в конец. При всех своих неплохих фехтовальных умениях, Айтверн прекрасно понимал, что угодил в ту еще переделку. Нет, ему приходилось драться на дуэлях, более того, он обожал дуэли, но в поединке ты дерешься всего с одним неприятелем, а здесь их собралось целых шестеро. И в поединке ты рискуешь только собой, но не любимой сестрой.

— Раз вы прогуливаетесь, тогда, может, с нами пройдетесь? — нагло спросил все тот же тип, очевидно предводитель, прятавший лицо за маской, как и все прочие. Он стоял чуть позади остальных.

Юноша вежливо покачал головой:

— Боюсь, при всем почтении, это не входит в наши планы, благородные сэры. Вынужден разочаровать, но мы продолжим дорогу в одиночестве, без вашей компании. Желаю приятного дня.

Разбойники чуть сдвинулись промеж собой. Много, дьявол побери, их слишком много. Вот уж вляпались так вляпались.

— Знаешь, мы тут церемониться не намерены, — сообщил заводила. — Лучше тебе не рыпаться и идти с нами. И девчонке твоей тоже.

— Она мне не… — начал было Артур и осекся. Много чести им еще объяснять что-то. — Советую вам уйти, — сказал он ровно.

— Да? А иначе что ты тут сделаешь? Порежешь нас?

А что… Неплохая идея. Очень неплохая. Жаль, что рискованная. Будь он один, на любой риск можно было бы со спокойной душой наплевать, а так… Впрочем, делать нечего, будем рисковать. Айну он им не отдаст.

Артур Айтверн медленно, очень медленно обнажил свой клинок. К сожалению, это была всего лишь придворная шпага, неплохо сбалансированная и с длинным обоюдоострым лезвием, однако против полудюжины хорошо вооруженных мужчин лучше бы сгодилась не она, а тяжелый двуручный топор. Впрочем, ладно. Острие у его малютки острое. Чем колоть — есть, а кого колоть — найдется.

Юноша шагнул вперед и вбок, загораживая собой Айну. Она по-прежнему молчала, не говоря ни слова, только часто и прерывисто дышала.

— Тот, кто сделает еще хотя бы один шаг, — очень спокойно сказал Артур, — умрет.

Один из бандитов, то ли самый тупой, то ли самый нетерпеливый, то ли все сразу, предупреждению не внял и двинулся вперед. Ну что ж, приятель, ты сам напросился. Айтверн быстро шагнул ему навстречу и сделал выпад в горло — уверенно и ловко, совсем как на бесчисленных разминках в тренировочном зале. Разбойник даже не успел парировать, ему на грудь широкой рекой брызнула алая кровь. Артур высвободил оружие и тут же отступил. Убитый в одну секунду враг рухнул к его ногам.

Сестра тихонько вскрикнула у Артура за спиной, зато сгрудившиеся впереди разбойники при виде смерти своего товарища даже не шелохнулись. А их хорошо вышколили, поганцев.

— Ну и как, — юноша почувствовал привычный азарт, всякий раз охватывавший его во время боя, — будут еще желающие поскорее отдать Богу душу?

— Взять их и разоружить! — бросил главарь. — Но только живыми!

Четверо его подельников не замедлили последовать отданному приказу. Правда, не сказать чтобы с энтузиазмом.

— Айна, беги! — заорал Артур прежде, чем вражий предводитель успел договорить. Главное сейчас было, чтоб сестренка успела спастись. Нужно было выгадать для нее время. Для этого придется задержать подонков. Отвлечь их на себя.

За спиной юноши раздался топот, но Айтверн не стал оборачиваться. Вместо этого он дернул пальцами левой руки давешнюю застежку и вырвал ее с мясом. Сорвал плащ с плеч и двумя взмахами намотал на кулак. Если он и жалел о чем в этот момент, так о том, что не взял с собой ни одного кинжала.

Сын лорда Раймонда отступил, ускользая от пронзивших воздух клинков. Ему было безумно интересно, как именно эта мелкая шваль вознамерилась его разоружать. Ловчей сети, по крайней мере, у них на виду не было, и уже это было хорошо.

Артур взмахнул плащом, и меч одного из врагов, того, что оказался ближе всех, запутался в нем. Юноша пнул незадачливого бандита ногой в пах, парировал нацеленный ему в голову другим разбойником удар плашмя, отошел назад, выпуская плащ, крутанулся и сделал выпад, поразив еще одного противника в ногу повыше колена. Тот пошатнулся, попробовал провести атаку, но Айтверн уже вновь отступил, утек в сторону. Все, что требовалось от него сейчас — не подпускать их к себе всех сразу, не останавливаться и не давать им прошмыгнуть мимо. Сестренка должна успеть уйти подальше.

Еще один вражеский удар — плоскостью меча, не лезвием и не кончиком, в расчете на оглушение. Убивать его, видимо, и в самом деле не хотели. Артур легко парировал.

Приемы у его врагов были до смешного простые. Впрочем, ничего другого от уличного отребья ожидать и не следовало. Айтверна смутило лишь то, что для уличного отребья эти господа действовали слишком слаженно и слишком уверенно. Он снова закрылся, провел финт, атаковал — ровно в сердце, сразу и насмерть. Один из нападавших был готов. Ну что ж, они еще пожалеют, что преградили ему дорогу.

Артур уже готов был испытать нечто, похожее на торжество, когда далеко за его спиной раздался истошный девичий крик:

— Спасите!!!

Услышав этот крик, Айтверн едва не заорал сам. Он едва не взвыл во весь голос, яростно, как загнанный зверь. Проклятье, проклятье, трижды проклятье всем богам и всем демонам мира! Разбойники перекрыли улицу с обеих сторон, а он даже не предусмотрел такой возможности!

Артур не бросился в направлении, из которого кричала сестра, только лишь потому, что иначе три меча разом пронзили бы его спину. Три, ибо главарь банды так и не вступил в бой. Глотая ругательства, Айтверн попятился, на секунду замер, балансируя на каблуках и вылавливая удачный момент, а затем сам ринулся в атаку, распластавшись в глубоком проникающем выпаде. Не ожидали, выродки?! Шпага столкнулась с длинным, слегка изогнутым палашом и отшвырнула его в сторону. Клинок вошел в чужую грудь, как нож входит в пуховую перину. Вот только ни одна на свете пуховая перина не истекает после этого кровью.

— На помощь! — сестренка захлебывалась все отдалявшимся воплем — похоже, ее схватили и уносят. Забыв о всякой осторожности и поражаясь захлестнувшей его ярости, Артур проткнул насквозь очередного противника и закрылся его телом от нападения следующего. А Айна все кричала и кричала, но ее голос уже начинал затихать. Неужели во всем этом квартале, во всем этом бесчисленном множестве домов нет ни одной живой души? Нет никого, кто бы услышал шум и пришел на помощь невинной девушке? Совсем-совсем никого?! Не может же все быть настолько плохо!

Айтверн схватил умиравшего у него на руках негодяя за плечо и, с легким усилием, высвободил из его тела клинок. Швырнул труп прямиком на последнего из нападавших. Тот весьма ловко увернулся — как раз чтобы встретиться с выставленной ему навстречу острой сталью.

— А ты хорош, парень. Очень хорош, — главный бандит, все это время без движения наблюдавший за происходившей схваткой, наконец перестал изображать изваяние. Он взмахнул мечом, поймав на лезвии солнечный блик. Улыбнулся. Очень нехорошо улыбнулся. — Знаешь, ты ведь моих ребят положил. Хорошие ребята, вместе со мной живот рвали. А ты их убил. Я таких шуток даже Господу Богу не прощу.

Юноша не ответил. Он не видел никакого смысла в разговорах с будущим мертвецом. Его не занимало, что делал этот мужик со своими прихвостнями — рвал он с ними живот, пил вино или просто драл их в задницу. Айтверн сделал выпад на втором горизонте, без всяких особенных премудростей, но, как хотелось надеяться, очень быстро и точно. Главарь мгновенно закрылся, лишь легонько повернув кисть, и тут же атаковал сам. Артур отступил на три шага, едва успевая парировать посыпавшиеся на него сумасшедшей мельницей удары. В примененной против него технике боя легко угадывалась классическая армейская школа. Все знакомые юноше ветераны бились точно так же, как и этот мерзавец. Может быть, перед ним разжалованный солдат?

Закрыться, парировать, опять и опять… Противник Артуру достался серьезный. Был он, может быть, не слишком быстрым, но зато вызывал уважение и умением, и ловкостью. Айтверн все пытался додуматься, чем же его пронять — пытался применить все приемы, какие помнил. Несколько ударов его враг вполне успешно блокировал, а потом Артуру все же удалось его зацепить. На рукаве бандита начало расплываться кровавое пятно. Досадно лишь, что на левом, а не на правом. Впрочем, это было уже хоть какое-то начало. Молодой Айтверн вновь отступил, парируя вражескую атаку. Он подумал — может быть, стоит вымотать врага, попробовать навязать ему свой темп? Идея казалась соблазнительной, да вот времени на ее воплощение не оставалось уже совсем. Нужно было скорее покончить с этим и бежать выручать сестру. Юноша на мгновение раскрылся, подставив противнику простор для атаки — словно приглашая его ударить. Бандитский главарь в ответ даже не попробовал атаковать. Конечно, ведь он был слишком умен, чтоб купиться на подобный фокус. Вот только в этот раз его ум вышел ему боком.

Потому что у Айтверна не было заготовлено никакого хитрого приема.

Он просто шагнул вперед, воспользовавшись замешательством противника — и со всей дури врезал ему кулаком левой руки прямо в нос. Ничего с этим поделать разбойник не смог бы при всем желании — поскольку его собственный клинок был в ту же секунду заблокирован вовремя подставленным усиком гарды Артуровской шпаги.

Айтверн от души врезал коленом неприятелю в срамное место, освободил оружие и тут же пронзил бандиту сонную артерию.

Через мгновение тот был уже мертв.

Артур даже не стал осматривать тело поверженного врага, не до того было. Вместо этого он бросился вперед по улице — такой опустевшей, такой безлюдной, такой необитаемой улице. Ни следа Айны и ее похитителей. Нужно было спешить, не теряя ни секунды драгоценного времени, и Артур спешил, бежал сломя голову, стирая сапоги о брусчатку, да вот только не видел впереди никого. Совсем никого. Те, кого ему полагалось преследовать, уже успели скрыться из виду. Бегущего по безымянному переулку юношу не оставляло ощущение, что он давно и безнадежно опоздал. Ловушка оказалась расставлена на совесть.

 

Глава вторая

Ведущий в королевский замок подъемный мост, перекинутый над защитным рвом, своей глубиной больше напоминавшим горное ущелье, был по дневному времени опущен, и у въезда на него замерли стражники в парадном доспехе. При виде всадника в алом плаще герцогов Айтвернов, плаще, на котором были вышиты фамильные золотые драконы, воины скрестили копья в официальном салюте. Артур устало поднял руку в ответном приветствии, левой что было сил вцепившись в поводья. На мгновение юноше показалось, что он сейчас свалится с коня и полетит в пропасть — полетит и будет кричать и крутиться в воздухе, пока не рухнет на самое дно. А есть ли вообще дно у этой бездны? Десятки футов, составлявшие глубину рва, сейчас обратились в воспаленном сознании Артура в бессчетные мили.

— Послушайте… послушайте, милейший, — обратился юноша к начальнику стражи, чье имя никак не мог вспомнить. — Мой отец, он еще в замке?

Тот нахмурился, не иначе пытаясь сообразить. На мгновение в заволакивающем голову Айтверна тумане порхнула исполненная вымученного отчаяния мысль — неужели отец опять уехал? И снова придется носиться по огромному городу, теперь уже в его поисках… А времени так мало, и есть ли оно вообще…

— Да, — наконец сказал офицер. — Не припомню, чтобы лорд маршал выезжал — я на посту с утра, как раз видел его прибытие.

Артур вяло кивнул и направил Вихря по мосту. Мерный цокот копыт доносился словно издалека. Ну что ж… Если отец на приеме у короля, он, Артур, пойдет прямо туда. Если кто-то попробует встать у него на пути — пусть прощается с жизнью. Вот бы только самому на ногах устоять.

Несмотря на имевшиеся у него опасения, при въезде во двор молодому человеку все же удалось спешиться, не опозорившись при всем честном народе. Хотя колени едва не подкосились. Бессонные дни и ночи, предшествовавшие этому утру и слившиеся воедино с чахоточным кошмаром, начавшимся в Квартале Закрытых Дверей и продолжавшимся по сей час, наконец дали знать о себе тяжелой, похмельной болью, скрутившей все тело.

Отловленный слуга сообщил, что в последний раз видел герцога Западных Берегов минут пять назад в западном крыле. Туда Артур и направился. По дороге то и дело мелькали знакомые лица, казавшиеся сейчас незнакомыми. Кажется, его не раз окликнули, но юноша делал вид, что не слышит обращенных к нему приветствий. Это оказалось не так уж и сложно, он и в самом деле ничего не слышал. За исключением захваченного дома плаща, юный Айтверн был одет в ту же самую одежду, что и днем, она вся насквозь пропиталась чужой кровью и теперь липла к телу. Оставалось надеяться, что если все-таки кто-то и увидит кровь, то примет ее за пролитое вино. У наследника драконьих герцогов выдалась знатная попойка, о да… Такая, что на том свете жарко стало. Артур все-таки не выдержал и ухватился за край шпалеры, едва не содрав ее на пол.

— Милорд, вам дурно? — тревожный голос. Кто это? Ах да, молодая леди Амелия, дочь тана Таламорского… Какая изумительная встреча.

— Ни в коем разе, госпожа… — выдавил из себя Артур, стараясь отогнать мысль, как было бы славно рухнуть на покрытый ворсистым ковром пол и наконец-таки потерять сознание. Как там уютно, внизу, под чьими-то, неважно чьими ногами. Уютно, тепло и беспамятно, как раз то, что сейчас нужно. — Я чувствую себя великолепно… Просто слегка перебрал. Вы не видели моего отца?

— Он в Рубиновом зале… Вам точно не нужна помощь? — плавающие где-то вдалеке серые глаза леди Амелии оставались обеспокоенными.

— Не стоит, но я крайне признателен вам за заботу… Ваша отзывчивость может поспорить лишь с вашей красотой.

Кажется, Амелия Таламор собиралась что-то ответить, и в иной ситуации Артур с удовольствием послушал бы этот ответ, но сейчас ему было не до того. В голове стыла сосущая пустота, все мысли куда-то подевались, как не бывало. Осталось одно-единственное заморозившее его душу имя… Айна.

Отец нашелся именно там, где и сказала Амелия. Герцог Раймонд Айтверн стоял подле гобелена, изображавшего битву на Борветонских полях, и о чем-то беседовал с канцлером казначейства. На лице повелителя Запада застыло отрешенно-вежливое выражение, подсказывавшее, что мысли его гуляют где-то далеко. Артура всегда охватывало крайне странное чувство, когда он смотрел на отца. Будто смотришь на собственное лицо, отраженное в зеркале или стоячей воде. Те же падающие на плечи густые волосы цвета сочного меда, такие же светлые, как у Айны. Смеющиеся зеленые глаза, правильные черты лица — прямой тонкий нос, кривящийся в иронической улыбке рот…

… — в пришедшем накануне донесении шериф Роскрея сообщает, что сборы податей за последний месяц вышли довольно приличные, — речь Пайтера Граммера, распоряжавшегося всеми финансами королевства, звучала слегка невнятно — нос министра был безнадежно расквашен и свернут в сторону. Поговаривали, что это след одной безобразной пьяной драки, случившейся много лет назад. — Заморозки также обошли Роскрей стороной, и посему мы можем надеяться, что урожай там в нынешнем году будет собран богатый. Вы опасались, что придется докупать зерно в Гарланде, но к счастью, какой бы суровой не оказалась минувшая зима, такое нам пока не грозит. Мы вполне сможем ограничиться поставками из Роскрея, Слайго и Гальса, что пойдет на пользу государству… — Граммер всегда говорил, как по-писаному. Отец язвил, что наверное Пайтер кладет себе под подушку учебник словесности.

— Очень мило, — рассеянно кивнул лорд Раймонд, изучая вытканного черной и синей нитью рыцаря, пронзающего копьем имперского пехотинца. — Но вы могли бы приберечь все это для завтрашнего совета… уверен, его величество окажется крайне заинтересован. Не стоит повторять одно и тоже столь часто и столь многим людям.

— Но… — по лицу Граммера ясно читалось, что он пребывает в растерянности. — Вы всегда выражали свой интерес…

— Всегда, но не сегодня, — в голосе герцога промелькнули резкие нотки. — Прошу извинить, граф, я крайне занят. Положите отчет из Роскрея мне на стол, я ознакомлюсь с ним чуть позже и вынесу свое мнение. А сейчас разрешите откланяться, меня ожидает комендант столицы, — глаза Раймонда Айтверна пробежались по залу и остановились на застывшем в отдалении Артуре. — Милорд! Рад, что вы наконец соизволили явиться к столь долго и столь отчаянно ожидавшему вас отцу, — теперь к раздражению добавилась еще и насмешка.

— Милорд! Нам следует немедленно переговорить наедине, — выпалил юноша. — Произошло нечто, требующее вашего немедленного внимания.

— Уверяю вас, любезный сын, мое внимание подождет, — герцог глянул в сторону казначея, и Граммер почел за лучшее извиниться и отойти. — Мне следует побеседовать с Терхолом, и чем скорее, тем лучше. Старина Терхол не любит ждать, а я не люблю причинять ему неудобства… Не знаю, что за дело заставило вас наконец-то расстаться с любезной сердцу бутылкой, но едва ли оно настолько срочно, чтобы обременять им меня. Побеседуем дома, вы тщательно прятались от меня все эти дни, так что не взыщите, что у меня появилось желание спрятаться от вас.

— Отец, — с отчаянием произнес Артур, — нет времени. Нам нужно срочно поговорить, и там, где не будет чужих ушей. Смотрите, — он на мгновение распахнул плащ, открывая на обозрение заляпанную кровью одежду.

Зрачки Раймонда Айтверна на мгновение расширились, а потом сузились. Пару секунд он рассматривал покрытый темными пятнами камзол своего сына.

— Иди за мной, — сказал герцог, отворачиваясь и, не медля ни секунды и не оглядываясь, шагает ли юноша следом, направился к выходу из зала. Артур не мешкая последовал за ним.

Старший Айтверн провел наследника в свой рабочий кабинет, густо затемненную комнату, заваленную всевозможными бумагами до самого потолка, и тщательно запер дверь на оба замка и на засов. Указал рукой на кресло в дальнем углу, рядом с баром:

— Садись и рассказывай.

Юноша не двинулся с места:

— Айну похитили.

На лице Раймонда Айтверна, герцога Западных Берегов, Драконьего Лорда и маршала королевства Иберлен, не промелькнуло и тени эмоций. Напротив, оно стало равнодушным и невыразительным, словно старинная бронзовая маска. К сожалению, Артур достаточно хорошо знал отца, и потому легко распознал в этом дурной знак. Очень дурной.

— Когда и как? — подобным тоном можно было бы расспрашивать о ценах на оружие.

— Полтора часа назад… Мы гуляли, в Квартале Закрытых Дверей. Нам повстречались разбойники. Шестеро, то есть сначала их было шестеро… Я приказал Айне бежать, а сам принял бой. Убил их всех, но… — Артур запнулся. Случившаяся на безымянной улочке сумасшедшая сцена до сих пор стояла перед глазами, а в ушах отзывался, дробясь на эхо, все тот же крик. — Это была засада. Дорогу перекрыли с обоих концов. Пока я дрался, сестру схватили… Я побежал по следу, но они… они уже ушли. Даже следа не оставили… Я обошел весь квартал, стучался во все дома… Ни следа, — повторил он тупо.

— Они говорили, зачем вы им?

— Нет, только сказали, что мы должны последовать за ними, — почему он не согласился? Все демоны ночи, почему он возомнил, что может что-то сделать и полез геройствовать? — Это не было похоже на ограбление. То есть я так не думаю.

— О том, что другая их часть зашла вам в тыл, ты тоже не думал?

— Нет, милорд…

— Что-нибудь еще? — лорд Айтверн оставался совершенно бесстрастным, хладнокровным, равнодушным… никаким. Создатель и Хранитель, лучше бы он кричал, ругался, сыпал проклятиями, призывал на голову оказавшегося беспомощной дрянью отпрыска кары небесные… но только не это ледяное спокойствие. Господи, только не это…

— Милорд, — юноша опустил голову, у него не было сил смотреть в глаза отцу. — Милорд, это моя вина. Я…

— Заткнись. — Сорвавшееся с губ слово — как мимолетный удар хлыстом. — Что-нибудь важное?

— Нет… То есть да, — опомнился Артур. — На площади Леди Сейлан мы увидели одного парня… Неприметный такой, смахивал на крестьянина. Он… Айна сказала, что уже видела его сегодня. Три раза. Она считала, он следит за нами. Я пошел поговорить с тем типом, но он меня заметил и скрылся. Мы пошли за ним, и… И попались в западню.

Едва заметная пауза, затем:

— Почему ты пришел ко мне только сейчас?

— Я бегал по городу… — беспомощно сказал Артур. — Надеялся… надеялся ее найти, — щеки горели так, будто их лизали языки огня. — Потом отправился домой. Думал, вы вернулись. — Он тогда ничего не соображал и метался из угла в угол, как в горячечном бреду. — Но вас не было, тогда я взял коня и прискакал сюда. Это все… — Он замолчал.

Раймонд Айтверн медленно, очень медленно поднял правую руку и поднес ее к глазам, рассматривая украшающий указательный палец золотой перстень с большим рубином на нем. Снял кольцо и отложил его на край ближайшего стола, а затем застыл на мгновение, будто о чем-то размышляя. И резко ударил сына по лицу. Первый раз в жизни. То была пощечина, быстрая и очень сильная. Перед глазами будто разорвалась шаровая молния. Артур отлетел на несколько шагов и больно ударился спиной о дверцу шкафа, набалдашник ручки вонзился в поясницу. Юноша вскрикнул, качнулся из стороны в сторону и сполз на пол. Голова тряслась и звенела, на глаза наворачивались слезы.

Не говоря ни слова, отец налил себе вина в высокий бокал из кардегойского хрусталя и выпил — не спеша, неторопливо, с расстановкой, растягивая каждый глоток, а потом аккуратно отставил бокал на ручку подвернувшегося кресла. На несколько ударов сердца прикрыл глаза. В комнате стояла мертвая тишина.

Когда повелитель Запада вновь заговорил, безразличие не только не исчезло из его голоса, но даже сделалось гуще и полнее:

— Вы устали и явно не соображаете, на каком свете находитесь. Отправляйтесь в спальню и выспитесь, пока не наберетесь сил. Вы мне сейчас не понадобитесь.

Собрав все, что от себя осталось, в кулак, Артур поднялся на ноги, придерживаясь за всю ту же распроклятую дверцу. Он никогда еще не ощущал себя более мерзко. Никогда не чувствовал себя предателем.

— Отец… Я буду с вами.

— Нет, — почему ты так спокоен… папа? Почему ты так спокоен?! — Вы мне не нужны. Идите и отдыхайте.

Артур сжал зубы, сдерживая срывающиеся с языка возражения, и направился к примыкавшей к кабинету спальне. Отец часто ночевал в ней, когда задерживался в замке допоздна, а иногда, должно быть, принимал тут придворных дам. Юноша остановился на пороге. Широкая кровать манила, обещая долгожданное забвение, но он не мог к ней подойти.

— Милорд, простите меня, — голос Артура срывался, — хотя понимаю, что прощения мне нет… Это я, я во всем виноват… Я не уберег Ай… Это все случилось из-за меня! Вы вправе наказать меня, как хотите. Я и сам убил бы себя, если б это могло что-то изменить! Все, что про меня говорят — правда. Я действительно вас недостоин, я пустой вертопрах… Мне стыдно, милорд, я… — юноша запнулся, не зная, что еще сказать. Слова закончились, осталось только настойчивое желание обнажить клинок и вонзить его себе в грудь.

— Это так легко, — неожиданно сказал герцог Айтверн, открывая дверь, — принимать на душу все грехи, посыпать голову пеплом, признаваться, какой ты мерзавец и подлец, обличать себя, обещать исправиться… Так легко, так просто, так приятно… Куда сложней — наконец перестать чесать языком и впервые сделать что-то со своей жизнью. Отдыхайте, сын. Мне неприятно вас видеть.

Отец вышел, оставив Артура наедине с собой.

Он отключился сразу, как только добрался до подушки. Упал на кровать, не снимая сапог, как был, в вызывающей отвращение испачканной одежде. Думать о случившемся уже не было сил, любая мысль вызывала тоскливое гнилостное отвращение, и забвение пришло мгновенно, подарив передышку измученному телу. Снов Артур не увидел, он просто провалился в глухую черную яму, может ловчую, а может — выгребную. Очнулся уже под вечер, неожиданно, будто от пинка, и почувствовал себя очень слабым. Но это была… правильная слабость. Спроси Артура, почему он так решил, он бы сам не сумел ответить.

Все было очень далеко, и все было неправдой.

У него не было сил ни о чем вспоминать.

В комнате стояла тишина, глубокая и плотная, как любимое одеяло, под которое можно забраться с головой. Юноша стал слушать тишину, ловя каждый ее аккорд. Окна отцовской спальни выходили на запад, и опускающееся за горизонт солнце окрасило небо закатным пламенем. Горящая дорожка пролегла в воздухе, едва касаясь островерхих крыш. По легендам, именно этой дорожкой поднимались некогда драконы — прежде чем развернуть необъятные крылья и упасть в небо, скользя между туманами мира и танцуя свои небывалые вальсы. В Малерионе, родовом замке Айтвернов, стоящем на самом краю уходящего в бесконечность моря, там, где травяная зелень равнин встречается с бирюзовой нежностью волн, знали много старых сказок… Говорилось в этих сказках о благородных принцах, выросших в изгнании, гордых и дерзких, готовых отдать жизнь за освобождение своих земель от злобных тиранов. О прекрасных девах, заточенных в неприступных башнях. Об эльфийских королях, хранящих тайны древней магии и правящих бессмертным народом зачарованных холмов. Полнились эти сказки мудрыми наставниками, способными помочь добрым словом и правильным советом, и сладкоголосыми бардами, словами и музыкой превращающими небывалое в быль. Волшебные звери в трудный час приходили героям на помощь, а добрые феи охраняли крестников и всегда были готовы испечь огромный фруктовый пирог. Упоминались в тех историях и верные мечи, что никогда не сломаются и не предадут своих владельцев — отважных рыцарей, следующих тропой чести. Лишенные всяких тропинок колдовские чащобы пугали и одновременно манили своей таинственностью, ведь в их глуши непременно скрывались тысячелетние ведьмы, помешивающие в чугунных котлах небывалое варево. Но прежде всего все упомянутые истории говорили о главном — о настоящих любви и верности. Артур с Айной любили слушать эти сказки…

А теперь Айна попала в беду.

Артур Айтверн встал с кровати, на ходу содрал с себя грязные тряпки, не глядя швырнул их в угол. Если б только грязную душу можно было снять так же легко, как нечистое платье. До чего ж это было бы славно…

В гардеробе отыскалась свежая смена одежды. Он натянул ее, не сразу разобравшись в бесконечных пуговицах и застежках, вознамерившихся сопротивляться утратившим привычную ловкость пальцам. Ничего-ничего, лишь бы руки не подвели, когда придется держать в них клинок, а остальное неважно… Почему-то, хотя Артур и понятия не имел почему, у него вдруг возникла уверенность, что скоро опять настанет черед драться. И драться насмерть. Он найдет сестру и спасет ее, чтобы для того не потребовалось.

Юноша в последний раз оглядел комнату и вышел вон.

Город пронесся мимо смазанной анфиладой лубочных картинок. Артур горячил Вихря, опасаясь опять опоздать. Отца в королевском замке уже давно не было, но молодой человек надеялся, что успеет перехватить его дома. Несколько раз он едва не задавил прохожих, в последний момент успев поворотить коня — руки почти машинально вцепились в поводья, и дарнеец встал на дыбы. Вслед ему неслись растерянные проклятья.

Когда Артур прибыл в семейный особняк, в третий раз за этот перевернувший все на свете день, солнце уже зашло. Холодало, по дому струились тяжелые тени — мало в каких покоях горел свет. Странно, хотя чего тут странного, если разобраться? Интересно, объявил ли отец домочадцам о пропаже молодой госпожи, а если нет, сколько времени пройдет, прежде чем этот слух растечется сначала среди слуг, а затем и выплеснется в город, становясь достоянием жадной до сплетен публики? А где сама Айна, что с ней, жива ли она еще?!

Двери главной залы, где по словам встреченной горничной уже полчаса пребывал отец, были заперты, и перед ними стояли, опираясь на алебарды, гвардейцы в тяжелых панцирных латах. При появлении молодого Айтверна они сдвинулись, преграждая путь.

— Милорд не велел никого не впускать, — сообщил сержант Кремсон. В свое время он учил Артура драться кинжалом и стрелять из арбалета. Старый добрый учитель, не заставляй меня ждать… — Он обсуждает с капитаном важные дела.

— Никого? Включая даже меня?

Сержант чуть заметно качнул головой:

— Никого — значит никого. Милорд, шли бы вы к себе, отдохнули. — Я уже наотдыхался. — Слышал, у вас был тяжелый день.

— Ничего, тяжелые дни бывают у всех, и если я не встречусь с герцогом, мой нынешний день станет еще тяжелей, — как странно, он уже говорил сегодня нечто подобное. Неужели ни разу нельзя увидеться с отцом без проволочек?

— У меня приказ, мой господин, и я не намерен его нарушать, — чуть более сухо, нежели следовало, ответил Кремсон.

Рука Артура легла на эфес шпаги:

— Сержант, будет лучше, если вы меня пропустите, — губы сами собой сложились в отдающую безумием улыбку, — в противном случае мне придется пройтись по вашему трупу.

Наверно, было что-то такое в его голосе или, быть может, выражении лица, что воины молча расступились в стороны, более не пытаясь спорить. Артур не без усилия распахнул тяжелые, окованные железом двери и шагнул вовнутрь. Длинная, уходящая вдаль зала была почти полностью погружена во мрак. Лишь в дальнем ее углу горел чахлым пламенем камин, рядом с которым застыли двое сидящих в низких креслах людей, разделенных столом из орехового дерева. Приблизившись к этим людям, юноша невольно замедлил шаг.

— Удивительно, я же вроде бы приказал никого не впускать, — лениво сказал лорд Раймонд. Если он и испытал раздражение при виде сына, то виду не подал. — Возможно, Кремсон заснул? Тогда имеет смысл сделать ему взыскание.

Стояла темень, и вдобавок отец расположился спиной к огню, что не давало Артуру различить его лица, но молодой человек все равно почувствовал остановившийся на нем тяжелый взгляд. Тем не менее, Артур постарался ответить достаточно твердо:

— Возможно, он не устоял перед моим напором. Не стоит отчитывать сержанта Кремсона, милорд — ему б не поздоровилось, продолжи он упорствовать. Так что любые претензии, буде таковые найдутся — ко мне.

Второй из присутствующих, капитан герцогской гвардии Орсон Уилан запрокинул голову и от души расхохотался, придерживая пальцами коротенькую бородку:

— Милорд, а ведь ваш сынок не совсем пропащ! Молодец, что заступаешься за солдат, — продолжил офицер уже гораздо серьезней, — но мы тебя в самом деле не приглашали. Иди прогуляйся, потом позовем, а покуда немного развейся и не мельтеши тут.

— Постойте, капитан, — герцог Запада потянулся в своем кресле, — я передумал. Пусть молодой человек останется, ему будет полезно кое на что взглянуть. Дорогой отпрыск, присаживайтесь, вы не колонна и даже не памятник. И постарайтесь оценить по достоинству… сей шедевр эпистолярного искусства, — он протянул Артуру сложенный вдвое лист дорогой белой бумаги. — Только про себя, а то оный текст уже набил мне оскомину.

Лист сам собой развернулся в руках Артура, будто торопил, чтоб его скорее прочитали. Наследник Айтвернов сел рядом с огнем и принялся изучать бегущие изысканной, слегка цветистой вязью каллиграфические строчки:

«Милорд Айтверн!

Должно быть, Вы уже получили известия об исчезновении вашей дочери. Поспешу успокоить, она вполне жива и здорова. Юной деве не угрожает ровным счетом никакой опасности, и не будет угрожать впредь — разумеется, в случае, если Ваши действия окажутся разумными и взвешенными. Мы взяли на себя смелость предоставить девице Айтверн свое гостеприимство, так как полагаем, что это окажется весомым аргументом в беседе, которую мы хотим с Вами провести. Полагаю, Вы же не откажете в любезности и придете на встречу, которую мы Вам назначим? В противном случае, любезности придется оказывать уже нам — Вашей очаровательной дочери. Если желаете этого не допустить, явитесь сегодня в полночь к калитке у южного выхода из аббатства Святого Арлана. Там будут ждать наши люди, они проводят Вас к месту переговоров. Как разумный человек, Вы вправе ожидать подвоха, и потому мы позволяем Вам взять с собой двух спутников — но ни в коем случае не больше. Безусловно, Вы вправе оставить нашу просьбу без внимания и не явиться в указанное место — но тогда прелестной Айне Айтверн можно будет лишь посочувствовать. Уповаем на Ваши осмотрительность и благоразумие».

Подписи не было.

Юноша перечитал письмо три раза, чувствуя, как мнется бумага в его судорожно сжавшихся пальцах. Артур стиснул зубы, сдерживая яростное желание разорвать записку на мелкие кусочки. Хотя с куда большим желанием он бы отправил в преисподнюю того, кто ее написал. Только не сразу. Отнюдь не сразу. У них бы вышел долгий и очень, очень, очень обстоятельный разговор.

— Откуда это? — охрипше спросил Артур.

Раймонд Айтверн неопределенно повел рукой:

— Будете смеяться, но конверт с письмом принес уличный мальчишка. К тому времени, когда я прочитал послание, искать его было уже бесполезно. Я разослал людей, но толку с того… Ни ответа, ни привета, все как в дурном романе навроде тех, что вы иногда почитываете.

Понятно… Значит, то были не просто уличные грабители. Впрочем, сомневаться в последнем и не приходилось. Все куда сложней… и отвратительней. Шантаж? Вымогательство? Чего хотят эти люди — получить выкуп? Похоже на то. Ни для кого не секрет, что дом Айтвернов славится своим богатством… Твари, какие же они все твари…

— Милорд, я пойду с вами, — сказал юноша. — И на этот раз — не вздумайте спорить. — Если отец опять откажет… Артур, по правде, не знал, что он тогда сделает. Но точно ничего хорошего.

Герцог поглядел на него одновременно жестко и устало:

— А с чего вы взяли, что я вообще куда-то пойду? Впрочем, — продолжил старший Айтверн после короткой паузы, — вы не ошиблись. Я не могу оставить это письмо без внимания. Айна мой ребенок, точно так же как и вы, и я не могу бросать ее на произвол судьбы, как бы подозрительно не выглядели подобные приглашения. Со мной отправится капитан Уилан… и вы. Раз уж проявляете такой энтузиазм. Возможно, у вас появится шанс загладить случившуюся днем оплошность. Но запомните — мы идем выслушать требования этих людей, а не драться, так что ведите себя разумно. Ничего не предпринимайте без моего разрешения.

— Я не ребенок, — огрызнулся Артур.

— Хотел бы в это верить. Но пока что не больно получается. А теперь отправляйтесь, сын мой, время покуда есть, и перекусите что ли — не удивлюсь, если у вас давно маковой росинки во рту не было. Только не вздумайте напиваться. И смените оружие, в конце-то концов — ваша шпага смотрится достаточно изящно, не спорю, но я бы посоветовал взять что-нибудь поосновательней. Отправляйтесь, — бросил герцог, не дав Артуру и слова вставить. Впрочем, говорить здесь было нечего.

Юноша коротко поклонился и, не тратя время попусту, направился к дверям.

Когда Артур уже выходил из зала, до него донесся обеспокоенный голос Орсона Уилана:

— Сэр, вы уверены, что стоит брать мальчика с собой? Если это ловушка… а смахивает на ловушку, согласитесь… по вашему дому будет нанесен очень тяжелый удар.

— Не стоит волноваться, капитан, — в тоне Раймонда Айтверна сквозила такая безмятежность, что Артура мороз продрал по коже, — если речь о тех, о ком я думаю… Эти люди устроят честные переговоры, на иное у них не хватит духу. Свой ход они уже сделали и теперь должны уступить очередность нам. Будь все по-другому, покушались бы на меня, а не на моих детей. В любом случае, Артуру полезно будет присутствовать, пусть набирается опыта. Ну а если даже мы идем смерти в пасть… лучше, если дом Айтвернов возглавит кузен Роальд, нежели мой сын.

 

Глава третья

Больше всего на свете Артур ненавидел ждать. Необходимость сидеть на месте без дела, сложив руки на коленях и ничего не предпринимая, неизменно вызывала у него плохо сдерживаемую ярость. Впрочем, «плохо сдерживаемую» — определение неподходящее, потому что оно предполагает наличие хоть какой-то сдерживаемости, пусть и плохой. По правде же говоря, владеть своими чувствами Артур не умел вовсе. Потому и имел на своем счету в двадцать лет шесть дуэлей; длинный белый шрам на внешней стороне бедра, неизменно приводивший в восторг любовниц; и уже начавшую зарождаться славу бретера. Он не хотел умирать раньше седых волос, но заигрывать со смертью ему хотелось. Это все равно как из озорства отпускать горячие комплименты перезрелой даме, в глубине души опасаясь ответных любезностей.

Но сейчас ему приходилось просто ждать момента, когда отец решит, что пора отправляться, и более омерзительной пытки измыслить было невозможно. Юноша сам не вполне понимал, как выдержал эти два часа. Он слонялся по своим апартаментам из угла в угол, чувствуя, как от тревоги сжимается горло. Пробовал читать, но строчки скользили мимо глаз — буквы все никак не желали складываться в слова. До изнеможения крутился по тренировочному залу, в сотый раз повторяя одни и те же фехтовальные приемы. Подобрал себе оружие — хороший, проверенный в бою меч средней длины, которым сражался в свое время еще его дед, старый лорд Гарольд. Этот меч знал много битв — битв с мятежниками, иноземцами, всеми врагами престола. Навершие эфеса его было украшено головой дракона, гарда была сделана в виде распростертых крыльев — как и большинство фамильных мечей их дома. Отец редко пользовался этим оружием, и Артур осмелился взять его себе.

Юноша смог выбрать себе оружие, но вот пообедать он уже толком и не смог — пища вызывала лишь отвращение, да и питье не лилось в горло. Слишком сильным оказалось владевшее им волнение. Наконец Артур рухнул на кровать и закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать. Скорей бы уже за ним пришли.

Он уже начал терять всякое терпение, когда в комнате наконец появился капитан Уилан.

— Эй, парень, — бросил он, — кончай разлеживаться. Мы выходим.

Артур рывком вскочил:

— Я и не начинал. Спасибо, что наведались, я уж испугался — вдруг про меня забыли. — Он надел перевязь с мечом, набросил на плечи плащ. — Что скажете, господин капитан, — осведомился Айтверн, задрав нос до потолка и постучав носком сапога по полу, — я выгляжу достаточно прилично и не опозорю своим видом семью на предстоящем рауте? Кстати, вы часом не знаете, там будут танцы?

Лицо офицера едва заметно побагровело:

— Знаешь, я б с удовольствием отодрал тебя до синяков и оставил дома — вот и вся кадриль. Но у меня, прости, приказ. Так что пошли, герцог ждет.

Артур хотел бросить в ответ какую-нибудь дерзость, но почему-то прикусил язык.

Отец ждал их у бокового выхода, облаченный в неприметные скромные одежды. Его лицо спряталось в тени низко опущенного капюшона. Смотрелось это до того непривычно, что юноша не смог сдержать растерянной усмешки.

Не тратя времени на разговоры, они выбрались из дома, и, пройдя по аллее, обсаженной раскидистыми липами, чьи ветки подметали мраморную дорожку, покинули территорию особняка через одни из задних ворот. Ночь уже успела вступить в свои права, задернув город темнотой. Улицы мигом вымерли, прохожих почти не встречалось. Это показалось Артуру странным — в Тимлейне, как и в любом другом столичном городе, любили поздно ложиться и поздно вставать, а чаще всего не ложились вовсе. Сегодня же будто непонятное напряжение, разлитое в воздухе, нависло над столицей. Как если бы люди, живущие здесь, чувствовали близость беды и старались держаться своих домов.

Шли молча — и герцог Айтверн, и капитан его гвардии тоже явно о чем-то раздумывали, а может попросту не желали впустую тратить слова. Навязчивая тишина слегка действовала Артуру на нервы, пару раз он чуть было не попытался завязать разговор, но тут же передумал. Зачем стараться, если как пить дать опять облают?

Самая короткая дорога к аббатству Святого Арлана вела через улицу Лимонного Рассвета, мимо памятника предпоследнему королю из старой династии, и потом по переулку Серебряных Труб. Однако уже в самом начале пути отец свернул в сторону, нырнув на какую-то малозаметную улочку. Пройдя несколькими практическими незнакомыми Артуру подворьями, о существовании которых знавший эту часть столицы как пять пальцев наследник Айтвернов доселе не смог бы поручиться, герцог неожиданно вывел их на площадь Опрокинутой Звезды, прямо напротив здания суда. Оттуда он направился вглубь Пятничного Квартала, временами сильно отклоняясь на восток, в направлении Декабрьского парка, однако в итоге вывел их в совсем противоположную сторону — на улицу Четырех Мечей. Попробуй кто изобразить на карте города выписываемые лордом Раймондом петли и кривые, то недурная петля свилась бы у незадачливого картографа в голове. В какой-то момент Артуру показалось, что эдаким маневром проблуждать им предстоит до утра. Или до конца света — отец явно не торопился. Скрытность скрытностью… но, господи, сколько же еще можно тянуть?!

Наконец впереди показались обвитые плющом стены аббатства, а еще задолго до их появления слева из-за остроконечных крыш домов взлетели башенки главного собора. Аббатство святого Арлана было основано чертову прорву лет тому назад, во времена, интересные лишь историкам. Поначалу здесь венчали королей — как на царство, так и с будущими королевами, потом просто венчали кого ни попадя, а совсем уж потом в городе понастроили новых храмов, и аббатство тихо-мирно захирело. Сейчас оно стояло почти заброшенным, лишь в небольшой часовне на его окраине устраивались службы. Только лишь влюбленные и дуэлянты назначали здесь свои свидания, встречаясь на темных аллеях парка и среди обсаженных цветами клумб, да вездесущие голуби облюбовали крыши.

У южной калитки их поджидал человек в просторном коричневом плаще. Он стоял, опершись спиной о стену и опустив голову. Лица в темноте было не разглядеть. При приближении троих ночных путников незнакомец отряхнулся, будто облитый водой кот, и сказал:

— Добрый вечер, благородные лорды! — Вечер давно уже перетек в ночь, но едва ли это представлялось ему важным. — Сегодня чудесная погода, не правда ли? Лучшая весна на моей памяти. Этот свежий ветер с реки… Всю жизнь бы им дышал.

— Совершенно с вами согласен, добрый сэр, — учтиво ответил герцог, останавливаясь в трех шагах напротив собеседника. — Погода и в самом деле чудесна, самое время для прогулок. Должно быть, именно ветер с Нейры и выманил вас сюда в полночный час?

— О нет, все куда прозаичней, — в голосе незнакомца послышалось веселье. — Ночь выдалась славная, но я здесь из-за назначенной встречи.

— Ах, вот оно как. Очевидно, вы ожидаете даму?

— Ах, любезный сэр. Ожидай я сегодня даму, был бы счастливейшим человеком на свете. Но увы, судьба оказалась ко мне неблагосклонной. Я здесь по деловому поручению, нужно встретиться с одним благородным господином. Впрочем, такое чувство, что я с ним уже встретился, — незнакомец оторвался от стены и сделал шаг навстречу. Раймонд Айтверн и капитан Уилан даже не шелохнулись, но Артур мог поклясться, что они готовы выхватить оружие. — Я вас узнал, ваше сиятельство, — продолжал человек в плаще, — вас многие знают. Милорд Айтверн, надо полагать?

— Если хотите — полагайте, тем более что вы правы, — откликнулся отец. — Да, это я. А вы, очевидно, посланник тех почтенных господ, письмо от которых я получил сегодня днем?

— О да, — веселье в голосе посланника стало каким-то недобрым. — Именно эти благородные господа и послали меня к вам, в надежде что я, движимый судьбой и предназначением, приведу вас под их гостеприимный кров. Они уж, верно, согрели вам вина и ждут вашего появления, как божьей милости! Может и молятся на ваш приход. — Неожиданно он посерьезнел: — Но мой дурной язык слишком расплясался сегодня. Прошу следовать за мной, господа. Время не терпит, и нас в самом деле заждались, — странный посыльный отвернулся и направился по вытоптанной в траве тропинке, ведущей вдоль увитой зарослями изгороди. Герцог Айтверн, не тратя на колебания ни секунды, двинулся следом, а Орсон Уилан последовал его примеру. Артур немного потоптался на месте в растерянности, уж больно подозрительным выглядело происходящее, а потом пожал плечами и кинулся догонять остальных.

Не назвавший своего имени весельчак вывел их вдоль юго-восточной оконечности аббатства к самому началу Мельничной улицы, где стояла запряженная четырьмя вороными конями карета. Провожатый отворил дверцу и отступил в сторону, словно кавалер, пропускающий вперед дам:

— Прошу садиться, господа! Мы отправляемся!

Горевший напротив полночный фонарь осветил лицо незнакомца, наконец вырвав его из мрака. Правильные черты лица, глубоко запавшие, неожиданно серьезные зеленые глаза, коротко остриженные рыжие волосы, не доходящие до плеч. Посыльный был далеко не самого крепкого телосложения, среднего роста, узкий в плечах, да в придачу еще и не держал на виду оружия. Легкий противник, на первый взгляд… но вот только на первый. Потому что движения у него были уверенные и четкие. Человек с такой пластикой не может не быть хорошим бойцом.

Дождавшись, когда лорд Раймонд и его сопровождающие усядутся в экипаж, провожатый легко запрыгнул на место возницы и хлестнул коней по бокам. Карета тронулась.

Артур сел у окна, стараясь запомнить дорогу. Это оказалось не столь трудным даже сейчас, благо многие улицы были хорошо освещены. Путь, по которому они ехали, пролегал в направлении купеческих кварталов, раскинувшихся по другую сторону Янтарного Кольца. Всю дорогу их провожатый напевал себе под нос — одну расхожую песенку за другой, демонстрируя полное отсутствие музыкального слуха. Проезжая по улице Слез, он затянул старинную балладу про наивную крестьянку Анну, обесчещенную и брошенную жестокосердным сеньором. Баллада вышла очень длинной и печальной, а когда впереди показалось городское кладбище, непрошеный менестрель принялся завывать. Миновав памятник какому-то древнему полководцу, он вдруг оборвал балладу на самом драматичном месте и начал распевать про подвиги сэра Эвейна, каждый день убивавшего по пять великанов на завтрак и по десять злых волшебников на ужин. При этом возница еще постукивал временами левой ладонью о стенку кареты — словно бы в такт. Когда экипаж выехал на перекинутый над одним из притоков Нейры мост, свалившийся им на голову музыкант вдруг принялся поминать нерифмованным стихом сгинувших в пучине моряков, а чуть позже замурлыкал скабрезный мотивчик — лишь только на углу показался бордель. Вскоре Артуру уже хотелось выброситься в окно, лишь бы спастись от этого кошмара.

Наконец карета заехала в очередной, на сей раз особенно уж извилистый переулок и остановилась перед длинным двухэтажным домом, в паре окон которого горел слабый свет.

— Вот и приехали, милорды, — провожатый соскочил на землю и отворил дверцу кареты, после чего отвесил издевательский поклон. — Пройдемте вовнутрь, ужин стынет.

Раймонд Айтверн молча кивнул и последовал к дверям. Внутри у Артура все закипело. Да как отец может терпеть насмешки этого наглеца?! Почему он ничего не делает?! Насадить мерзавца на меч — и вся недолга. Секунду спустя юноша вспомнил, в каком непростом положении они все находятся, и сжал кулаки.

Они поднялись на крыльцо и, пройдя длинным темным коридором, оказались в просторной комнате с круглым столом посередине, за которым сидели, кутаясь в тенях, четверо людей. Очаг не горел, помещение озаряли лишь стоящие по всем углам тонкие восковые свечи, наполовину уже оплывшие. Оконные ставни были широко распахнуты, пропуская вовнутрь ночную прохладу. Так и оставшийся на тот момент непредставленным острослов, приведший их сюда, поклонился одному из сидевших за столом и быстро отступил в угол, растворившись во мраке.

— Сегодня очень и очень недурная погода, герцог Айтверн, — заметили из-за стола. — Она располагает к прогулкам. — Слегка хрипловатый голос принадлежал немолодому уже мужчине, неспешно выговаривающему слова с четким северным акцентом. И голос этот показался юноше странно знакомым.

Маршал Айтверн слегка усмехнулся, перед тем как пройти к столу и, не дожидаясь никаких разрешений, усесться в выдвинутое кресло:

— Ваш человек начал беседу ровно с тех же фраз. Должен признаться, подобные зачины выглядят до смерти однообразно и могут говорить лишь о недостатке воображения и пропущенных в отрочестве уроках риторики. Но вы же никогда и не претендовали на ораторское мастерство, не так ли, лорд Эрдер?

Эрдер! Артур, стоявший у отца за спиной, с трудом сдержался, дабы не вскрикнуть. Все глубины ада, Эрдер! Быть того не может! Неужели слухи, про которые говорила Ай, оказались правдой?! Но… что же тогда тут происходит?

Человек в черном плаще и черном с серебряным шитьем камзоле, сидевший прямо напротив лорда Раймонда, и в самом деле оказался Мартином Эрдером — герцогом Севера и одним из знатнейших и влиятельнейших вельмож королевства. Тем самым дворянином, о котором с опаской упоминала в начале этого бесконечного дня сестра Артура. Верным вассалом короля, человеком с безукоризненной репутацией. Про нынешнего герцога Шоненгемского рассказывали, что он в жизни своей не совершал дурного поступка, что он всегда говорит правду и держит слово, что он неизменно преданно служит престолу мечом, и что он, должно быть, безупречен во всех своих делах. Молва гласила, что если кому и можно верить в этом королевстве, так это владыке Севера. Не счесть сколько раз Артуру приводили в пример Мартина Эрдера, выставляли того образцом для подражания! Так что же, во имя крови господней, этот весь из себя безупречный и безукоризненный господин делает здесь?!

— Не думаю, что обсуждение моего ораторского мастерства будет сейчас уместным, — сухо заметил Эрдер, слегка подавшись вперед. — Рад вас приветствовать, Раймонд.

— В самом деле рады? Впрочем, не буду сомневаться в вашей радости. Вынужден ответно разочаровать, любезный герцог, но я вас приветствовать никак не рад. Особенно не рад я вас приветствовать в этом месте и в это время. И не после полученных мной сегодня новостей, глубоко меня опечаливших. Так чем же я все-таки обязан встрече с вами, мой лорд?

— Нас обоих привело сюда некое дело, которое теснейшим образом затрагивает вас и вашу семью, — голос лорда Мартина был невозмутим. Казалось, он ничем не задет откровенной враждебностью, высказанной герцогом Айтверном. — Думаю, — продолжил Эрдер, — вам уже прекрасно известно о похищении вашей дочери?

Пальцы Артура вцепились со всей дури в рукоять меча. Он бы наверно кинулся вперед, обнажая клинок — а так только нелепо дернулся и снова застыл, почувствовав железную хватку Уилана на своем запястье.

— Правильно думаете, мой лорд, — протянул отец с легкой насмешкой. — Мне остается лишь поражаться, как быстро нынче распространяются новости. Впрочем, чему тут удивляться, ведь наша столица издавна жила слухами. Моя юная дочь и в самом деле стала жертвой уличных разбойников. Я получил минувшим днем письмо от их хозяев, в котором те уверяли меня, что я смогу узнать о судьбе Айны, придя в их логово. Что ж, я пришел сюда, и внезапно вижу здесь вас. Не могу поверить, что вы можете иметь какую-то связь с этим омерзительным похищением. Должно быть, вы явились в это место, прослышав о случившемся инцинденте, и теперь желаете помочь мне расквитаться с негодяями?

Последовала короткая пауза. Кто-то из сидящих рядом с Эрдером мужчин едва заметно шелохнулся.

— Не совсем, — ответил повелитель Севера. — Не совсем, любезный герцог. Я впечатлен вашей вежливостью и вашим нежеланием бросать мне обвинение открыто, однако это не тот разговор, в котором следует избегать откровенности. Хочу сообщить прямо и без всякой утайки, что это я организовал нападение на ваших детей. Айна Айтверн находится сейчас у меня в руках.

Мир повернулся по кругу — медленно, тяжело, со скрипом, как огромное мельничное колесо, перемалывающее чьи-то судьбы и души. Мир обернулся вокруг себя. Артур не знал, понятия не имел, что остановило его на этот раз, помешало ему выхватить меч и броситься прямо на этих сидящих вокруг стола вежливых призраков. Уж точно не ладонь капитана отцовских гвардейцев, продолжающая сжимать его руку. Что-то иное. Что-то в нем самом.

«Эти переговоры слишком важны, чтоб их сорвал не владеющий собой мальчишка».

Легко это было или сложно — неважно, но Артур Айтверн превратился в каменное изваяние, безмолвно и почти безучастно выслушивающее идущий разговор. Он, казалось, даже дышать перестал. Совсем как отец, когда слушал сегодня в королевском замке его, Артура, рассказ. Да… Совсем как отец.

— Вот как? — юноша мог поклясться, что повелитель Запада сейчас улыбается. Слегка растянув уголки губ в стороны и ощерив зубы. Да нет, какая это улыбка… Скорее уж оскал. — Что ж, я и без того подозревал вас, сразу, как только услышал о похищении дочери. Но расскажите мне все, раз уж начали говорить. Какая глупая мысль побудила вас организовать этот балаган?

— Не глупая, — герцог Эрдер был по-прежнему спокоен. Еще бы, говорят, у мужчин их рода по жилам несется не кровь, а зимний ветер и льдистый снег. Все владыки Полуночи невозмутимы и хладнокровны, от самого начала их дома… почти все. Регент Камбер, как сообщали хроники, в итоге таки поддался страстям. Бедняга Камбер! Залитый чужой кровью камзол, тускло блеснувшая серебряная цепь, упрямо сжатые губы, опасно остекленевший взгляд… Быстрый разворот, с клинка срываются алые капли… Брат, что ты творишь?!

Артур пошатнулся. Что за бред?! Юноше показалось, что на один удар сердца он очутился в каком-то другом, непонятном месте. Не сходи с ума, приятель, рановато еще…

— Мысль, рукодившая мной, была отнюдь не глупой, и надеюсь, вы сами скоро с этим согласитесь, — продолжал тем временем лорд Мартин. — Нам с вами, Раймонд, предстоит очень важный разговор… и мне необходимо убедить вас в своей правоте. Словесные доводы едва ли тут помогут, и потому пришлось прибегнуть к иным, чуть более весомым. Признаюсь, они претят мне, порядочному человеку не пристало вести себя подобным образом, но цель иной раз оправдывает средства.

— Мне страшно подумать, какие у вас цели, — отец был сам сарказм во плоти.

— Не такие плохие, как вам кажется, — ответил Эрдер. — Нас всех приучали поступаться малым ради великого, так повелось с тех пор, как Иберлен стал таким, каким стал. В былые времена все было по-иному, и никто из дворян королевства и в страшном сне не решился бы пожертвовать честью и добрым именем, чтобы не лежало на весах. Как не решился пожертвовать ими мой прадед. Но старых времен больше нет, наступила иная пора, и ваш предок понял это первым. А теперь понимаю я. И я готов преступить законы чести ради воплощения действительно великой цели. Ради возвращения нашей стране свободы. Я сделаю что угодно во имя того, чтобы низвергнуть поработивших Иберлен.

— А кто поработил Иберлен? — осведомился маршал Айтверн, и на сей раз в его голосе не было ни насмешки, ни укоризны, один только вежливый интерес.

— Те, кто занял чужое место.

— Не соображу, о ком речь. Мартин, вы какой-то сегодня слишком загадочный и томный. Я устал, вымотался и хочу спать, а потому объясните, пожалуйста, прямо, какого беса вам надо.

— Желаете разговора по душам? Что ж, извольте. Некогда наши дома были крайне близки. Может, помните эти истории? Наши предки вместе скакали на битвы и совещались на высоких советах, и немало раз узы родства связывали нас. Не буду лишний раз повторять хорошо известное, вы не хуже моего разбираетесь в истории. И, конечно, вы помните, когда мы стали друг другу… не врагами, но и не друзьями. С тех пор, как ваш прадед убил моего, с тех пор, как мы все преклонили колена перед чужеземным чародеем и позволили ему назваться королем. Марледайская война, гибель последнего Кардана, восшествие на престол Бердарета Ретвальда — нет нужды вновь говорить о тех днях, мы слышали о них с детства. Столько раз, что аж тошно стало… Когда над нашей родиной нависла тень порабощения имперскими легионами, наши предки предпочли возвести на трон чужака и укрыться за его спиной. Трусость, но они на нее пошли. Дело давнее, с тех пор сменилось не одно поколение. Много чего изменилось, Иберлен окреп и стал сильнее, а наши былые враги из Марледай успели увидать закат своей державы. Их империя распалась, а королевства Бритер и Лумей, вставшие на ее обломках и донимающие своими набегами наши границы — нам не опасны. Мы сокрушим их, если будем сильны и едины. Настала пора исправить ошибки прошлого. Я… и те лорды, что разделяют мои взгляды, нынче готовы свергнуть потомка узурпатора и вернуть власть в Иберлене тем, кто действительно порожден этой землей, а не завладел ею в годину бедствий. И мы готовы выступить в любой момент.

Раймонд Айтверн не зря был маршалом королевских войск и много лет возглавлял владетельный дом. Он отлично владел собой и ни единым звуком или жестом не выдал удивления словами Эрдера, если таковое удивление вообще имело место. Вместо этого он заметил:

— Новая династия пришла к власти сто лет назад. Раньше свои великие планы начать строить вы не могли? Ретвальды оказались не самыми плохими королями, и никто и не вспоминает уже, как они взошли на трон. Они сами про это не вспоминают. Не спорю, Брайан не лучший король из возможных, но и далеко не худший. Он не казнит придворных за малейшую провинность и не пускает слюни изо рта. Он такой же человек, как вы или я, и править старается мудро. Может быть, он не всегда мудр на деле — но он желает быть мудрым, а для короля уже и это немало. Так в чем причина столь неожиданных действий, Эрдер? Не говорите мне, что всю жизнь ждали подходящего случая, и лишь теперь набрались мужества начать. В такое я даже при желании поверить не смогу. Может сделаете мне одолжение и скажете наконец хоть какую-то правду?

— Я сказал вам всю правду, какую могу сказать в этих обстоятельствах, — ответил герцог Севера. — Обо всем остальном позвольте умолчать, хотя бы пока. Давайте лучше перейдем ближе к делу. Ваша дочь у нас в руках, под надежной охраной, и ее жизнь будет зависеть от вашего благоразумия. Вы — маршал Иберлена и командуете всеми королевскими войсками. Ваше слово равносильно закону. Мне нужно, чтобы вы отдали приказ солдатам сложить оружие и не оказывать сопротивления, когда мы пойдем на штурм цитадели. Я не хочу лишних жертв, ведь мы все служим королевству, и честные воины не должны погибать от того, что связаны противной Господу присягой. В час, когда мы начнем мятеж, расквартированные в столице войска не должны оказать сопротивления. В противном случае, юная Айна умрет.

— Вот значит как… — произнес отец. — Роскошно, Мартин. Роскошно. Да вы меня сегодня таки поражаете. — Лорд Раймонд запрокинул голову и демонстративно зевнул. — Никогда не стремился переоценить ваш ум, но такая глупость даже для вас непомерна. Если уж задумали поднять восстание, могли бы и не извещать меня об этом. Или надеялись, что я приму ваши требования? Я не стану их принимать.

— Не станете? — самообладание лорда Мартина, казалось, дало трещину.

— Не стану. Я настолько похож на безумца?

— И вы, — несмотря на нарочитое равнодушие, чувствовалось, что Эрдер потрясен и ошарашен, — готовы подписать смертный приговор собственному ребенку?

— Иной раз, — казалось, что Раймонд Айтверн вот-вот рассмеется, и Артур твердо знал, что если отец все-таки рассмеется, то ему не жить, Артур сам его убьет, и будь потом, что будет, — иной раз действительно цель оправдывает средства. Убирайтесь в бездну, Эрдер, со своим шантажом, своими высокими помыслами и своей благородной душонкой. Да будет вам известно, что я не только отец своих детей, но также вассал своего короля, и я этому королю клялся. Я бы не нарушил своей клятвы, если б вы приставили к моей шее меч — и не нарушу, пусть даже вы имели наглость угрожать мечом жизни моей дочери. Говорите, что осознали правоту моего предка? Что ж, замечательно! Тогда я признаю правоту вашего. Я не намерен жертвовать королевством… даже во имя своей семьи, и уж точно не под страхом чьей-то смерти. И знаете, что я еще скажу вам? Уверен, ваш дурацкий, дутый заговор не имеет никаких шансов на успех. Иначе бы вы не приказывали мне сложить оружие. Иначе бы вы не шли на авантюры. Иначе бы вы просто вывели войска в поле и одержали победу. Но вы ее не одержите.

В комнате воцарилось молчание, густое и тягостное. Артур не решался даже пошевелиться, казалось, что любое неосторожное движение, поворот головы или даже шумный вздох способны обрушить снежную лавину.

— В таком случае, — медленно произнес Мартин Эрдер, опустив голову, — вы должны понимать, что не выйдете отсюда живыми. В соседних комнатах три десятка мечников и арбалетчиков. Герцог Айтверн, или спасите свою дочь своим согласием — или вам не жить.

— Ну что ж, — в тон ему откликнулся отец, — в таком случае, мы продадим свои жизни недешево. Зовите своих псов, герцог, но прежде, чем они войдут, я вас убью. Согласны на такой размен?

Артур напрягся, его пальцы шевельнулись, ища рукоять меча, и тут же замерли — любой неосторожный жест сейчас мог оказаться гибельным. Будь спокойным, парень… Соберись… Юноша чувствовал, что и герцог Айтверн, и капитан готовы в любой момент начать схватку.

Владыка Севера выпрямился, будто принял наконец некое решение, и казалось уже собрался что-то сказать. Чем бы обернулись сказанные им слова? Звоном стали? Пением тетивы? Хлынувшей из чьего-то горла кровью? Кто умрет сегодня в этом доме?

— Постойте! — раздался голос из дальнего конца залы. — Постойте, господа! — на озаренный чахлым пламенем пятачок света вышел давешний проводник. Он выглядел взволнованным, от лица отлила кровь, левое плечо едва приметно подрагивало. — Не нужно проливать кровь, она вам всем еще пригодится. Я не расположен смотреть на смертоубийства — поел недавно, вытошнит не дай бог. Милорд Эрдер! Отпустите этих людей.

— Господин мой, — лорд Мартин казался ошарашенным. Реакцию отца Артур проследить не мог. — Господин мой, вы уверены?

— Уверен, — отрезал его собеседник, скривив левый край рта. — Я не хочу, чтобы кто-то из вас умирал. Герцог Айтверн! Вы и ваши спутники свободны, настолько же, насколько свободен вольный ветер. Можете уходить, никто вам ничего не сделает, если только сами не попросите.

— Весьма неожиданное заявление, — сообщил отец, не делая и попытки встать с места. — Мне казалось, что решения принимает здесь господин Эрдер, и он уже принял решение меня не отпускать. Очень, очень любопытно. И что же, — старший Айтверн слегка приподнял подбородок, — вы, Мартин, готовы исполнить прихоть собственного… слуги? — Последнее слово было произнесено с явной иронией. Артур не понимал уже ровным счетом ничего. Да что здесь творится?

— Готов, — после короткого колебания ответил Эрдер. — У меня не осталось иного выхода… никакого. Раймонд, вы можете идти. Приятно было вас повидать, хотя и сожалею, что не смог убедить вас в своей правоте. Еще увидимся, я думаю, когда-нибудь.

Раймонд Айтверн медленно, очень медленно встал, оттолкнувшись руками от подлокотников кресла. Резко повел плечами, тряхнул полами плаща, будто смахивал с одежды пыль. Обернулся к отпустившему их человеку и долго всматривался в его лицо, словно стараясь запомнить в памяти каждую черточку. Губы лорда Раймонда несколько раз беззвучно шевельнулись. А затем он отвесил глубокий, выверенный до малейшей детали церемониальный поклон, почтительный, исполненный почти сверхъестественного смирения. Так кланяются лишь королям.

— Благодарю вас, милорд, — негромко сказал отец. — Я этого не забуду.

— Не забывай, — эхом откликнулся человек в коричневом плаще, — хотя ты и понимаешь, почему я это сделал… Почему и зачем. Ты нужен мне. Я буду использовать всех, до кого дотянусь, пока не получу то, что должен… и после того тоже.

Раймонд не ответил, только странно мотнул головой и направился к выходу. Артур потерянно последовал за ним. Он чувствовал, как Эрдер и его соратники, ни разу так и не вступившие в разговор, провожают уходящих взглядами. Никто не посмел заступить герцогу Айтверну и его спутникам дорогу.

Когда они оказались на улице и немного отошли от дома, где беседовали с предводителем заговорщиков, Артур резко остановился, глядя отцу в спину. Папа, какая у тебя равнодушная и невозмутимая спина. Ну в точности, как ты сам.

— Милорд! Постойте.

Герцог Запада нетерпеливо обернулся:

— Что еще, сын мой? Нам нужно спешить. Вы что, ничего еще не сообразили? Нас могли отпустить только по одной причине — они выступают уже сегодня. Может быть, ближе к утру или днем, но никак не позже. Нас не убили только потому, что хозяин Эрдера полагает себя также и хозяином положения. И, отчасти, он прав, преимущество на его стороне… Будь я хоть трижды маршалом, все равно не могу просто так приказать взять Мартина под арест, без веских доказательств, которые принял бы Коронный совет. Слово повелителя Запада против повелителя Севера — это просто слово, и оно ничего не значит. Доверие короля ничего не значит без доверия королевства. Две трети лордов тут же выступят против нас, даже если они до того не были замешаны в мятеже. Мы не можем напасть первыми, не нарушив закона, все, что нам остается — поднять гарнизон столицы по тревоге и ждать первого удара. Уверен, он будет вот-вот нанесен. Идемте, нужно успеть в цитадель.

— Нет, — медленно произнес Артур, не сводя взгляда с отца. Грудь вдруг перехватило, юноше стало тяжело дышать. — Нет, мой господин. Мы не пойдем в цитадель… мы пойдем спасать мою сестру. Во имя крови господней, да как вы могли пожертвовать ею?! Айна у них. Уверен, она где-то в городе, может, во дворце Эрдеров, может, еще где. Мы должны ее освободить! Да как вы могли… как вы могли?! Вы ее предали! — слова путались и выходили совершенно бессвязными.

Они втроем стояли на пустынной ночной улице, сын напротив отца, и капитан Уилан в стороне. Стояли, пытаясь перетянуть невидимый канат каждый на свою сторону. Артур с присвистом вытолкнул воздух из легких, сжал рукоять клинка, сдерживая рвущуюся из него ярость.

— Вы предали Айну, — повторил он с ненавистью.

— Не будьте дураком, сын мой, — ровным голосом отвечал маршал. — Или не слышали, что я говорил Мартину? Могу повторить, раз уж вы страдаете провалами в памяти. Или, может быть, вы страдаете неважным слухом? Я не пойду на их требования даже ради жизни Ай… как не пошел бы ради своей. Если хотите стать со временем герцогом Айтверном, намотайте это себе на ус. А теперь следуйте за мной.

Артур не спеша, дюйм за дюймом, вытащил меч из ножен. Странно нагревшаяся рукоять горячила ладонь, казалось, что меч, подобно своему хозяину, полыхает от гнева — вот-вот искры полетят. Юноша взмахнул мечом в воздухе и опустил острием к земле. Клинок в руках придавал уверенности.

— Мы. Пойдем. Спасать. Айну, — отчеканил молодой Айтверн, ощущая охватившую его всего дрожь.

— А иначе, — голос герцога сочился ядом, а глаза были холодны и пусты, как стекло, — а иначе вы возьмете на душу грех отцеубийства? Не смешите меня, умоляю, — голос Раймонда упал почти до шепота. — Я выбью у вас оружие из рук, не доставая своего, и потом вашим же клинком отхожу вас по заднице так, что вопли будут слышны за Полуденным морем. Лучше уж не позорьтесь… дитя. Нам с Орсоном нужно посетить его величество. Хотите — сопровождайте нас. Нет — проваливайте ко всем чертям, не могу сказать, что это будет большая потеря.

И, не говоря больше ни слова, Раймонд Айтверн отвернулся, подставляя мечу Артура спину, и, сопровождаемый капитаном Уиланом, направился вперед по улице. Артур немного поглядел на их удаляющиеся фигуры, чувствуя себя так глупо, как никогда в жизни. А потом спрятал оружие в ножны и пошел следом.

 

Глава четвертая

Его величество Брайан Ретвальд, милостью Господней король Иберленский, герцог Райгернский и граф Илендвальд, Восседающий на Серебряном Престоле, Хранитель Государства и Щит Отечества, сонно щурил глаза, прикрывая их узкой ладонью от яркого света зажженных в монаршей опочивальне светильников. Растолканый посреди ночи, король имел вид бледный и невыспавшийся, и поначалу слушал явившегося к нему герцога Айтверна рассеянно и вполуха. Брайан Ретвальд сидел посреди заваленной пуховыми подушками огромной кровати, натянув толстое одеяло до самого подбородка, и время от времени вяло кивал, покуда повелитель Запада рассказывал ему о событиях последних суток. Отец стоял в трех шагах от своего монарха, небрежно опираясь спиной о стену, и выглядел спокойным и уверенным в себе, настолько, что это вызывало раздражение. Он говорил о похищении собственной дочери и готовящемся герцогом Эрдером перевороте с небрежностью, которая больше полагается беседам о светских пустяках. Такой-то вельможа словил стрелу в плечо на охоте, такая-то дама изменила супругу с оруженосцем, такая-то девица нарвалась на разбойников… проклятье, некая девица и в самом деле на них нарвалась. Потому что ее глупому брату не сиделось в родных стенах.

Терзаемый мрачными мыслями, Артур уселся на табурете в углу необъятной королевской спальни, завернувшись в плащ. Он чувствовал себя одиноким и потерянным, не приносящим никому здесь ровным счетом ни малейшей пользы. Отчаяние смешалось с до конца еще не остывшей злостью, а поверх всего этого плыла неимоверная усталость. Юношу постоянно клонило в сон, пару раз он начинал дремать, но всякий раз просыпался, стоило Гарту Терхолу, командиру столичного гарнизона, задать отцу какой-нибудь уточняющий вопрос. Генерал Терхол, вырванный прямиком из собственной опочивальни, стоял ровно, по стойке смирно, был одет в роскошный малиновый камзол и выглядел браво, как на смотре — хоть сейчас парадный портрет с него пиши. Если офицер и был удивлен известием, что один из наимогущественнейших лордов королевства готов поднять восстание, то и виду не подал. Здесь все знают, что делать, как делать, когда делать… и только один лишь глупый щенок путается под ногами. Путается и временами потявкивает всякий вздор, а его в ответ пинают сапогом.

— Уже неделю в город малыми группами прибывают странные люди, — доложил Терхол, обращаясь к королю, — под видом купцов, крестьян, путешественников… Мы с лордом Айтверном заподозрили неладное и все последние дни пытались докопаться до сути дела… но суть дела предпочла первой докопаться до нас.

— Вам бы стать историографом, Гарт, — меланхолично заметил отец, любуясь своим перстнем, — эдакие обороты милейшим образом украсят любую хронику. Повествованию о великих делах и великих подвигах никогда не помешает некоторая живость слога, так что когда будете совсем старым, помяните мои слова и беритесь за мемуары. Я и сам с удовольствием почитаю, если доживу. Ваше величество, — продолжил лорд Раймонд, переводя взгляд на монарха, казавшегося совсем маленьким и незначительным посреди напыщенного роскошества своих покоев, — генерал прав, мы действительно заподозрили неладное — еще четвертого дня. Обычно в это время года в Тимлейн прибывает чуть меньше людей… ненамного, но меньше. Собственно, нас насторожила одна маленькая деталь, проскользнувшая в описях приезжих — среди новоприбывших преобладали сильные мужчины в расцвете сил, и куда меньше в сравнении с ними было женщин и стариков. Мало ли что бывает, конечно, но мы встревожились, хотя и допускали, что наши страхи могут не иметь никакого основания. Увы, основание нашлось… Эрдер тщательно все спланировал — его люди приезжали в столицу с разных сторон, по всем дорогам, и имели толково заготовленные легенды, на случай распросов. Я приказал ужесточить досмотр — без особых успехов, впрочем. Люди Терхола тщательно проверяли приезжих на предмет оружия, но при них не было ничего, помимо дозволенного — ни тайно, ни явно. Полагаю, оружие ввозилось в город задолго до этого, небольшими партиями, может, еще с осени… и размещалось на принадлежащих Эрдеру складах. Мы хотели добиться у магистрата разрешения провести досмотр и потом уже идти к вам… но события нас опередили. Об остальном я вам уже рассказал.

Раймонд Айтверн замолчал. Вытащил из обшитого рыжим лисьим мехом рукава камзола белый кружевной платок, с вышитой на нем алой ниткой головой дракона, вытер абсолютно сухой лоб. Бросил платок под ноги, прямо на меховой ковер.

Будь Артур не так захвачен обуявшим его чувством вины, он заметил бы, что лорд Раймонд ни единым словом не обмолвился о странном посыльном, по непонятной причине смеющем приказывать самому герцогу Эрдеру. Но Артур в ту минуту весь был во власти злости и презрения к самому себе, и даже не подумал об этом.

— Я благодарю вас за доклад, мой добрый маршал… хотя вести недобрые, — голос у короля был высокий и тонкий, сильно смахивающий на женский. В нем отчетливо проступала неуверенность. — И соболезную участи вашей очаровательной дочери. Всегда примечал юную Айну. Я надеялся, что через год она станет хорошей невестой моему сыну. Я сожалею о вашей утрате.

У герцога дернулся кадык.

— Предательства всегда приходят нежданно, и оттого ранят в самое сердце, — задумчиво продолжил король Брайан, теребя пальцами край одеяла. — Друзья оказываются врагами, свои — чужими, те, кто приносил клятву — клятвопреступниками. Смутные дни настали, милорды, ох и смутные…

Да он же просто не знает, что сказать — сообразил Артур. Потрясен новостями, понятия не имеет, какой приказ отдать, вот и топчет в ступе учтивые слова. Кровь господня! Этот, с позволения сказать, монарх, еще бы молиться начал, Вскормившей Деве и всем святым заступникам! Государь должен повелевать своими подданными, а не пытаться их утешить.

— Юный Артур, — неожиданно сказал король, — подойди ко мне.

Сын лорда Раймонда вздрогнул от неожиданности и захотел провалиться сквозь землю, но с табурета встал и медленно приблизился к ложу Ретвальда. На душе сделалось неуютно, будто король подсмотрел его за каким-то постыдным занятием — рукоблудием, скажем.

— Юный Артур… — Брайан Ретвальд немного пожевал губу, созерцая застывшего перед ним вассала. Задумчиво потер подбородок. Что он, забыл уже, зачем звал? — Мальчик мой… — наконец вымолвил его величество, — ты, верно, винишь себя за то, что не уберег сестру… Не вини. Ты вел себя достойно. Дрался мужественно… как и подобает настоящему воину. — Артур опустил голову. — Оставь печаль. У нас впереди бой, но мы выстоим.

Пауза. Выразительная какая. Сказать чего государю и повелителю, или обойдется? Создатель, до чего же тошно.

— Разумеется, сэр. Мы выстоим.

— Рад, что ты не сломлен и не поддался отчаянию, — продолжил король. Артур молча смотрел в бледное, породистое лицо. Похоже, нужно просто изредка поддакивать, остальное венценосец скажет сам. — Я рад, что твой меч окажет нам помощь в грядущем бою.

— Артур, отойди назад, — раздраженно вмешался отец. — Ваше величество, это все замечательно, но давайте вернемся к делам насущным. Нам нужно готовиться к штурму. Будь я проклят, если они не ударят в ближайшие часы… а я навряд ли когда-нибудь буду проклят. Милорд, Гарт сейчас отправит гонца в казармы, дабы поднять гарнизон. Мы перевели гвардию цитадели в состояние готовности. У нас должно хватить сил, чтобы победить в столице… я надеюсь. Сейчас же пошлю людей в лагеря, чтоб вызвать тамошние войска, но при лучшем раскладе они не подойдут быстрей, чем через два дня. Все решится сейчас. Мы не можем ударить первыми… если вы не желаете, чтоб через месяц все дворянство страны трезвонило о тиране, перебившем собственных вельмож, и влилось в заговор, сделав его всеобщим… но мы отразим удар. И отрежем руку, что его нанесет.

— Герцог… — губы Брайана дрожали, — герцог, я… мы всегда знали, что можем рассчитывать на вас.

— Я тоже всегда знал, что вы можете на меня рассчитывать, сэр. Опустим красивые слова. Полагаю, на время… наступившей смуты, вам и вашей семье лучше покинуть столицу. Я распоряжусь немедленно отрядить лучших воинов вам в охрану. Вы и ваш наследник пройдете по Старой Дороге. Это будет безопасней всего.

— Лорд Айтверн! — удивительное дело, отметил Артур, но Ретвальд на мгновение даже стал похож на мужчину — черты лица отвердели, глаза прищурились, желваки заерзали… диковинные дела, что и говорить. — Уж не хотите ли вы сказать, что я могу бросить Тимлейн на потеху каким-то шелудивым псам, предателям, изменникам?! Никогда в жизни! Одно такое предположение… вы оскорбили меня, герцог. Я никогда в жизни не поступил бы так! Я останусь в замке, и мы вместе угостим этих подлецов сталью. Только так, и не иначе.

— Как пожелает мой господин, — отец склонился в вежливом поклоне, но чувствовалось, что он зол. — Тогда позвольте покинуть вас. Необходимо отдать необходимые приказы и проверить караулы.

— Да-да, конечно, — король тут же увял. — Можете быть свободны…

Сейчас или никогда. Потому что иначе никогда не решишься.

— Отец, — Артур подошел к маршалу, стараясь казаться как можно более убитым. Получилось легко, даже стараться не пришлось. Герцог Айтверн рывком обернулся и поглядел на наследника, как на докучливую муху. Странное дело, но это придало решимости. — Позвольте мне не сопровождать вас… Я так вымотался… выспаться бы… — так стыдно выставлять себя ничтожеством на глазах короля, каким бы тот король ни был, но что уж тут поделаешь. — Отпустите меня, я так хочу отдохнуть.

Раздражение во взгляде отца сменилось презрением, а вот чего там не было, так это ни капли удивления. Раймонд Айтверн уже успел составить о своем сыне определенное мнение, и теперь это мнение только подтвердилось.

— Убирайтесь с глаз долой, — процедил маршал. — Все равно пользы от вас я не вижу. Крепко спите и пусть вас посетят счастливые сны.

— Благодарю, — теперь выдохнуть… с облегчением, вполне себе настоящим облегчением, поклониться всем присутствующим… слегка пошатнуться, ухватиться за край стола… да, молодец, тебе, приятель, в труппе выступать… готово. До свидания, господа… и дверь прикрыть, перед самым отцовским носом.

Вывалившись из монарших покоев, через малую приемную, в коридор и завернув за угол, Артур Айтверн обессиленно привалился к стене и сполз на пол, подбирая под себя колени. Выгорело, святые заступники, выгорело… Хуже всего было, если б отец отказался его отпускать, но тут повезло… Юноша слабо хохотнул.

— Господин, вам дурно? — выскочил откуда-то подвернувшийся слуга. Его можно было понять, не каждый день благородные господа валяются на полу и посмеиваются с видом умалишенных.

— Иди к черту.

Хотя ночь давно миновала за середину, в замке по-прежнему было хоть отбавляй гостей — весенний прием продолжался, играли музыканты, подносили напитки слуги, танцевали и просто голосили о чем-то придворные. К утру вряд ли многие из них смогут устоять на ногах, более того — странно, что до сих пор стоят. В Тимлейне умели гулять.

Нужных людей Артур нашел быстро. Впрочем, ему бы сейчас сгодились многие, особо выбирать не требовалось. Компания молодых людей в праздничных костюмах собралась подле одного из столов, с энтузиазмом сдвигая кубки. Граф Александр Гальс, пару лет назад наследовавший убитому при нападении разбойников отцу и сейчас возглавляющий владетельный дом, тан Руперт Бойл, держатель каких-то болот на востоке, и Элберт Коллинс, старший сын герцога Джеральда Коллинса. Старые приятели и собутыльники. Сойдут.

— Добрый вечер, высокие лорды, — поприветствовал их Артур, приложив два пальца к виску. — Или, правильней сказать — утро?

— Утро не наступит, пока мы его не позовем, — ухмыльнулся Элберт, салютуя бутылкой красного кардегойского. — Где пропадал, дружище? Мы, представь, места себе не находим — все пьют, все при деле, а Артура вдруг и не видно! Чудеса!

— У меня нашлось, чем заняться помимо выпивки, дорогой Элберт, — резко ответил юноша и сам тут же пожалел о своей резкости. Нет, так дела не делаются, недолго все провалить. — Впрочем, зато сейчас я освободился от всех своих забот и рад составить вам компанию. Вы, я смотрю, времени и в самом деле зря не теряете. Винишко, картишки, — кивнул он в сторону стола, — дамы… хотя нет, дам-то я как раз тут не наблюдаю. Где дамы, милорды? Или двор короля Брайана оскудел прелестными девицами?

Элберт Коллинс тут же скис и тоскливо поглядел в сторону кружащихся в вальсе пар:

— Всех девиц разобрали более острые на язык и руку кавалеры. Мы, приятель, остались не у дел.

— Сочувствую вашей беде, господа мои! — воскликнул Айтверн, едва скрывая охватившее его возбуждение. О Всевышний, спасибо тебе, вот и отличный повод! Тем более, окинул юноша собеседников внимательным взглядом, эти лоботрясы уже достаточно пьяны, чтобы согласиться впутать себя в неприятности. — В таком случае, друзья, предлагаю нам всем дружно покинуть эти стены и поискать удачи в другом месте. Ни один уважающий себя рыцарь не должен хранить свой меч в ножнах.

— Понятно-понятно, — протянул Руперт, демонстративно отворачиваясь. — Артур опять решил затащить нас в дешевый бордель. А потом устроить ссору с кутящими там наемниками.

— Позвольте напомнить, тан — в тот упомянутый вами случай, вы лично выкинули из окна на мостовую троих мерзавцев, да еще с таким торжествующим ревом… В общем, было бы ложью утверждать, что вам не понравилось наше приключение. Хотя на сей раз я намереваюсь предложить вам отнюдь не бордель. А кое-что куда поинтереснее.

— Что именно? — безразлично поинтересовался Александр Гальс. Его бледное холеное лицо выражало полнейшее равнодушие к предмету разговора. Странно, то ли у нашего графа случилось чего, то ли просто в объятьях сплина… В любом случае, он здесь самый трезвый, как бы еще не заартачился.

Айтверн демонстративно огляделся по сторонам, поднес палец к губам и опять-таки демонстративно — и очень даже громко — зашептал:

— Любезные сэры, вы тут спрашивали, где я пропадал… А я не пропадал, я очень даже занимался делами. Познакомился с одной девчонкой. Видели бы вы ее! Красива, как эльфийская чаровница… А глаза… какие у нее глаза! Сразу видно, что не девочка, а чистое пламя. Она сказала, что будет ждать меня к четырем утра. И у нее есть подружки, ничуть не хуже. И они с радостью разделят общество… мое или моих друзей. Ну, что скажете? Стоит прогуляться? Это намного лучше, чем заунывные придворные ундины, вы уж мне поверьте.

— Звучит заманчиво, — отметил Элберт. — А кто она, эта твоя эльфийка?

— О! Служанка в неком знатном доме. Как следствие, никакого злого папаши, готового тянуть женихов под венец. Тут одна загвоздка. Хозяин дома не любит незваных гостей. И страже тоже велит не любить, а стража у него крайне исполнительная. Так что если лезть туда, то по-тихому, чтоб никто не заметил. Как воры. А потом пробраться в курятник… я хотел сказать — в домик для слуг, и приступить к делу. Но, милорды, согласитесь — в этом ведь и самый смак! Преодолевать препятствия, подвергать себя риску, совершать подвиги — что может быть упоительней для мужчины и дворянина, а?

— Что за дом такой? — спросил Руперт, явно пропустивший мимо ушей всю прочую вываленную Айтверном болтовню. Молодой тан рассеянно поигрывал связкой ключей, временами подбрасывая их в воздухе или же делая ими выпады в пустоту.

Артур широко улыбнулся:

— Особняк герцога Эрдера.

— Да тебя бес попутал!!! — взвился Бойл.

— В таком случае, он путает меня всю жизнь. Тем не менее, я пришел к вам не с самым плохим предложением.

Впрочем, Руперт его уже не слушал, он аж побагровел от негодования:

— Ты спятил! Да это ж северяне, они совсем бешеные! Стреляют не глядя! Да им плевать, кто к ним забрался и зачем, к утру ты будешь покойником, а не любовником!

— Милорд, — терпеливо начал Артур, но был прерван.

— Ничего худшего ты с роду не предлагал! Да когда мы к купцам пролезли… это вообще было, что прогулка по цветущему лугу рядом с этой затеей! Это же Эрдеры, а Эрдеры сумасшедшие, неужто ты не понимаешь?

— Милорд…

— Я лучше вызову на поединок твоего отца, чем встряну в это…

— Милорд! — Айтверн потерял терпение. — Довольно! Иначе мне придется предположить, что вы трусите, а с трусами я не пью! Где, во имя ангелов божьих, ваша храбрость и ваше мужество? Что за недостойная мужчины и дворянина истерика? Вы меня разочаровываете. Неужели вам не ясно, что за чудная возможность нам открывается? Не просто провести остаток ночи в компании милейших и очаровательных дам, но и подложить тем самым изряднейшую свинью его сиятельству повелителю Полуночи. Чем не подвиг? Ну же, дружище! Где ваш охотничий азарт?!

— Сдается мне, Артур дело говорит, — встрял Элберт, которому явно уже море было по колено. — Не трусь, старина! Натянуть нос самому зануде Мартину… об этом весь Тимлейн полгода болтать будет! Ну, не полгода, а три месяца точно, клянусь святым Бертраном!

Бедняга Руперт оказался промеж двух огней и без всякой возможности красиво уклониться в сторону, чего он сам явно хотел. Увы, чертовка-судьба явно не предоставила ему нынче такого шанса, да и боязнь прослыть в глазах собутыльников зайцем отыграла свое. Тан Бойл немного пожевал губу и наконец глухо сказал:

— Я с вами. Куда деваться, — и он с видом распятого за веру древнего великомученика похлопал ладонью по рукоятке меча.

Больше всего Артуру в тот момент захотелось издать торжествующий вопль и подпрыгнуть до потолка, но он с некоторым трудом сдержался и вместо этого обратился к Александру Гальсу с апломбом бывалого соблазнителя:

— Ну а вы, граф? Принимаете участие в приключении?

Александр Гальс, повелитель Юга, всю жизнь, сколько Айтверн себя помнил, бывший сдержанным, если не сказать — апатичным малым, очень медленно поднял воротник плаща и произнес:

— Вы использовали не совсем верное слово, Артур. Разумнее будет назвать это «полным безумием», а не «приключением». Но мне нравится.

Сложнее всего оказалось вывести столь удачно подвернувшихся спутников из замка. Артур отлично помнил по опыту всевозможных передряг, пусть и не таких серьезных, как нынешняя, что подбить людей на рискованное предприятие иной раз бывает легче легкого, а вот не растерять их потом, уже по пути… К счастью, на сей раз никому и в голову не пришло передумать или отстать. На свежем ночном воздухе бывшие слегка навеселе молодые дворяне окончательно протрезвели, но никто из них не выразил и малейших сомнений по поводу предстоящего предприятия. Они отпускали несмешные шутки, картинно хватались за рукояти удачно оказавшихся при своих хозяевах мечей и всяческим образом хорохорились. Айтверну оставалось лишь прятать торжествующую улыбку. Хоть бы выгорело, хоть бы все и дальше шло, как по маслу! Умом юноша понимал, что задуманное им со стороны должно было выглядеть полным безумством, но не сидеть же без дела, хныча о своей никчемности. Не оставлять же сестру на милость лорду Мартину и его ублюдкам. Кто еще спасет Айну, кроме брата, ее же и предавшего? Тем более, если отец не желает ее выручать.

Артур и понятия не имел, где могут держать пленницу, но решил поставить на городскую резиденцию Эрдеров. Конечно, это место первым приходит в голову, оно самое очевидное из всех, но, в конце концов, где еще держать столь ценную добычу? Оставалось лишь проникнуть вовнутрь, при помощи ловко обдуренных гуляк, поскольку в одиночку Айтверн оценивал свои шансы крайне невысоко. А дальше уже… дальше предстояло действовать по обстановке. Как повезет.

Проклятая ночь все продолжалась, протягивая по небу длинные пальцы, но конец должен был наступить и ей, самое большее через пару часов. В глазах мелькали тени зданий, похожие на огромные могильные склепы. В редких окнах горел свет, да и то, эти умирающие лучины — они как огоньки на болоте… Вялый хоровод неоплаканных душ, дрожащих от холода. Мостовая лентой уносилась из-под копыт. Интересно, что там сейчас поделывает отец? А, какая разница…

Коней оставили в маленьком парке в трех кварталах от дома лорда Мартина, привязав к деревьям, и дальше шли пешком, благо было недалеко. Вскоре впереди уже показались, едва различимые даже острому глазу на непроницаемо-черном небе, башенки резиденции северных герцогов. Подобно прочим знатным семьям, Эрдеры жили на широкую ногу. Их дом скорее можно было назвать маленькой крепостью, расположенной прямо посреди столицы. И солдат внутри наверняка больше, чем может хватить на каких-то четыре клинка. Жаль, что Элберт и остальные понятия не имеют, на что на самом деле идут и насколько все серьезно, но объяснять им сейчас тем более нельзя — вдруг струсят в последний момент и убегут? Лучше пусть по ходу дела все выяснится. Тогда отступать будет уже поздно.

Они вышли к опоясывающей герцогский дворец стене, сложенной из массивных каменных блоков, в два с половиной человеческих роста высотой, и нерешительно замерли у самого ее подножия.

— Вот и на месте, — сказал Артур преувеличенно бодрым голосом. — Дальше — самое веселье!

Элберт теребил перевязь, Руперт прятал глаза, Александр напоминал мраморную статую. Его бледное лицо чуть светилось в темноте, как алебастровая маска. Проклятье, и чего ж они такие кислые, а? Словно на похороны пришли. Надо было еще покружить по замку, отыскать кого позадиристей, ну да теперь поздно кулаками махать. Смех и грех, никто не знает, что мятеж на носу, но все чувствуют, что нечто неладно.

— Веревку, — сказал Айтверн все так же весело. — Я летать пока не умею, даром, что дракон.

— А… твоя… дама выйдет нас встречать? — выдавил Руперт. Тан едва не трясся.

— Нет, — пожал Артур плечами как мог небрежно, — она, верно, прихорашивается в своих комнатах. Через парк пробежимся, часовые не заметят, они тут слепые как кротье. А дальше — в домик прислуги. На широкую и мягкую постель. Но я, кажется, просил веревку?

Граф Гальс протянул ему тщательно скатанный тугой и порядком тяжелый моток, предусмотрительно вытащенный им раньше из седельной сумки. У Александра вечно оказывались с собой вещи, в данный момент жизненно необходимые. Порой Айтверн просто поражался запасливости своего молчаливого знакомого. Казалось, у него может найтись что угодно и абсолютно для любой нужды. Может быть, даже Посох Благочестия и зачарованный меч короля Брендара. Впрочем, Артур предпочел оставить свои мысли при себе. Он лишь молча кивнул в благодарность и принялся за дело.

Связал один из концов веревки в петлю, отошел на мостовую, радуясь, что сейчас ночь, и никто из добрых горожан не станет свидетелем его ухищрений, и размахнулся как следует, стараясь зацепить веревкой одно из каменных наверший стены. Это удалось ему лишь с третьей попытки — хотелось надеяться, что просто из-за темноты.

— Я пошел, — бросил Артур. — Как спущусь, за мной не лезьте. Если нет часовых, я вам свистну. Голосом… черт побери, ну пусть будет голос соловья.

И, не дожидаясь ответа, бросился к стене — с разбегу оттолкнулся от холодных камней сапогами и полез вверх. Наследнику Айтвернов было не привыкать лазать по стенам — правда, он чаще проникал в спальни дам, нежели во вражеские крепости. Ну да какие наши годы… Взобравшись на широкий парапет, Артур сел поудобнее, свесив ноги, и огляделся. Впереди лежал обширный парк, полностью погруженный во мрак — огромное темно-зеленое море. Сквозь стену деревьев виднелись горящие в усадьбе огни, больше всего их было по левую руку — очевидно, там находилось главное здание. Эрдеры жили замкнуто и редко посещали столицу, поэтому Артур бывал у них дома всего несколько раз, и основательно подзабыл, что здесь и как. Ладно, будем вспоминать… Но, проклятье! Чего ж он тут рассиживается? Лучшей мишени, если кто увидит — не сыскать. Юноша торопливо спрыгнул вниз — как оказалось, слишком уж торопливо.

Он упал в густую высокую траву, ушибся, перекатился на другой бок. Звездное небо над головой совершило сальто, в лицо брызнула земля, по плечу садануло болью. Глотая ругательство, Артур кое-как поднялся на ноги и отряхнул плащ. Головокружение быстро прошло, оставив по себе лишь полынную сухость во рту. Он торопливо огляделся и сделал несколько шагов вперед, под древесные кроны. Теперь бы прошмыгнуть мимо часовых, они…

— Эй, парень! — послышался откуда-то сверху негромкий оклик. — Стой на месте! Ты у меня на прицеле!

Артур мысленно выругался и замер, не шевелясь. Ну вот, подумаешь о демоне, а демон уже садится за стол.

— Стою, — ровным голосом ответил он. — Вот толку тебе? Ты так хорошо видишь в темноте?

Прячущийся в темноте лучник фыркнул. Ага, он засел где-то на ветках, шагах в десяти по правую руку. Скорее всего.

— А мне тебя видеть и не надо. На звук стрелами нашпигую. Ох, как же ты пер… Ну ровно медведь по весне.

Айтверн сжал кулаки.

— Слушай, — сказал он тем не менее довольно миролюбиво, — мне представляется, стрелы тут будут излишними. Я не вор и даже не шпион. Просто решил заглянуть к одной куколке из прислуги…

— А ну стой! — рявкнул стрелок, хотя юноша и без того стоял. — Что ты за птица, капитан решать будет. Заодно и куколку твою спросим, если не выдумал ты.

— Как можно…

— А ну заткнись! Раззувай пасть, когда я скажу. У тебя, щенок, меч при себе есть? Медленно так вытащи и кинь в траву. Медленно, я сказал!

Артур пожал плечами и неспешно вытащил из ножен клинок. Выкованная для его деда лучшими иберленскими кузнецами сталь тускло блеснула во тьме. Юноша отвел руку в сторону и разжал пальцы. Меч почти беззвучно упал на землю.

— Сделал, — хрипло сказал Айтверн. — Что дальше?

— А дальше я как следует тебя обыщу. Смотри, не дергайся. И не пробуй бежать, со стрелой в заднице не побегаешь. Я сейчас спущусь.

Ну и дурак, подумал Артур, но вслух ничего не сказал.

Раздался легкий шорох — видать, часовой наконец спрыгнул со своего гнезда. И вышло это у него до отвращения ловко. Напрягши слух, Артур сумел выловить из шепота листьев едва-едва слышные шаги, прежде чем стражник вышел к нему, вынырнув из ночи, как из темной воды. Это был невысокий плечистый мужчина, кряжистый, будто сказочный гном. В одной руке он держал короткий меч, из-за спины виднелся лук.

— И сдалось тебе, пострел, здесь ночью шататься? — спросил лучник неожиданно миролюбиво. — Назначил бы свиданку где еще…

— Да сам понимаешь, несподручно, — в тон ему ответил Айтверн. — Все дела да дела, — он вскинул правую руку, шлепнув по запястью левой ладонью. Из рукава камзола, выброшенный предусмотрительно привязанным к кисти спусковым механизмом, вылетел нож. Охранник попробовал отдернуться, ему было нельзя отказать в хорошей реакции — но куда там. Острое лезвие вонзилось ему прямиком в горло. Хлынула кровь, с коротким хрипом лучник повалился на землю.

— На твоем месте я бы выстрелил сразу, — сухо сказал Артур и пнул тело сапогом. Подобрал брошенный меч.

Он вернулся к стене и несколько раз выразительно просвистел. Через некоторое время к нему присоединился перелезший через стену Александр Гальс. Граф приземлился прямо на ноги, с достойным зависти изяществом.

— Где остальные? — шепотом спросил Артур.

— Они сейчас будут здесь.

— Превосходно, — пробормотал юноша.

— Не уверен, — бросил Гальс. — Кажется, ты предпочел не объяснять своим друзьям, на что они идут. — Айтверн замер. — Если бы я хотел проникнуть в дом Эрдеров, — задумчиво продолжал Александр, отходя от стены подальше и поманив Артура за собой, — то придумал бы для завлечения компаньонов нечто поумней жаждущих мужской ласки служанок. Я бы вообще не стал полагаться на придворных пьяниц. Взял бы проверенных людей. Собственных гвардейцев.

Артур остановился за спиной у графа. Его лицо горело.

— У меня нет проверенных людей, — признался юноша. — Я сын герцога… но пока что не герцог.

— Я заметил. — Гальс склонился над трупом часового. — Хороший бросок. Но будь этот человек на посту не один, все было бы уже закончено. Для тебя. Что тебе понадобилось в доме лорда Мартина, да еще в эту ночь?

Граф Гальс рывком обернулся к Артуру, оказавшись с ним лицом к лицу. Мертвенное лицо Александра казалось вырезанным из мрамора, на нем жили только глаза — зоркие, цепкие, неотступные. Глаза хорошего бойца. Артур понял, что должен отвечать.

— Айна, — через силу выговорил юноша. — Айна Айтверн. Моя сестра. Помнишь такую? Герцог Эрдер похитил ее. Он задумал мятеж против короля! Они хотят скинуть Ретвальда и посадить на трон… не знаю, кого. Может, они и сами не знают. Но мой отец — маршал Иберлена. Они взяли в плен Ай, и шантажировали отца. Сказали, что если он не прикажет войскам сложить оружие, его дочь умрет. Они просто возьмут и убьют ее. Отец отказался. Сказал, не пойдет на такое. Сказал, не пожертвует страной. Сказал, его этим не проймешь. Он маршал, ему можно так говорить… но я-то не маршал! А Эрдеру на все плевать. Он просто тварь. И теперь, из-за этой твари, Ай конец. Если я ее не спасу!

Александр долго смотрел куда-то вдаль, юноше за плечо. Гладил затянутой в перчатку ладонью витой эфес. Не говорил ни слова.

— Я не знал, — произнес он наконец неживым голосом. — Даже не подозревал ни о чем подобном. О том, чтобы Эрдер посмел опуститься до такого… Он должен был мне сказать. Так, значит… Постой… Ты собрал кого попало, сочинил дурацкую байку, и решил штурмовать особняк Мартина?

— Да, черт побери! А чего мне еще было делать?

— Ты идиот, — резко сказал Гальс. — У твоих родичей часто гонора больше, чем ума, но ты — просто лишен мозгов. Тебя бы мигом убили, и твоих дружков тоже. Впрочем, неважно. — Граф сделал шаг назад, чуть не наступив на труп. — Ты точно уверен, что Эрдер шантажирует маршала жизнью его дочери? Что он убьет твою сестру?

— Да. О чем я тут распинаюсь?!

— Совершенно точно? Повторяю, ты в этом уверен? Сам слышал и видел? Можешь поклясться?

— Могу, — выдавил Артур. Во рту пересохло. — Кровью Господней. И райскими вратами. И честью.

Выражение лица Александра изменилось. Совсем немного, но и того оказалось достаточно. Артур не знал, о чем думает граф, но ему вдруг почему-то стало страшно. «Он должен был мне сказать». Почему лорд Эрдер должен был сообщить о своих планах лорду Гальсу? Уж не потому ли…

— Обернись, — шепотом приказал Гальс. Айтверн бессознательно подчинился, хотя и понимал, что подставлять спину оказавшемуся на диво проницательным знакомцу опасно.

К ним уже шли Бойл и Коллинс. Неприятно веселые на вид.

— Ну, а вот и мы! — громко сказал Элберт. Слишком громко. — Не заскучали тут?

— Не заскучали, — отрешенно сказал Гальс, выскальзывая вперед, по левую руку от Артура. — Пока вы прохлаждались на улице, мы с лордом Айтверном успели кое о чем переговорить.

— В самом деле? — весело переспросил Коллинс. — И что говорит лорд? Хотя какой он лорд… Папенькин сынок. Ты еще моего коня лордом назови.

Артур стоял ни жив, ни мертв, только сейчас сообразив, на кого же он на самом деле нарвался этой ночью во дворце. По всему выходило, что его друзья — мятежники, только так можно объяснить и оговорки Александра, и нахальство Элберта. Но это невозможно! Они же знают друг друга… столько лет… Он крепче сжал рукоять меча. Ударить Александра? Только это и остается, и хоть бы удалось свалить его с первого удара, но надежды мало. А потом останутся еще двое врагов… да, именно что врагов, и эти двое куда лучше владеют оружием, нежели те мерзавцы, с которыми он столкнулся утром.

— Этот… папенькин сынок сказал очень много интересных вещей, — вымолвил Александр Гальс. — Руперт, Элберт… что вам известно о судьбе некой Айны Айтверн?

— Этой маршальской девки? — спросил Элберт. — Она здесь при чем?

— Возможно, не при чем, а возможно, при многом. Мне открылись некоторые… любопытные детали, прежде сокрытые мраком. Элберт, ваш достопочтенный отец порой бывает с вами откровенен. Он случайно ничего не упоминал о похищении дочери герцога Айтверна?

— Проклятье… Какой дурень тебе проболтался? Или… — Но тут Элберт осекся, запоздало сообразив, что раскрыл себя.

Александр выхватил меч:

— Артур! Прикрой бок! Я на твоей стороне!

И, не дожидаясь ответа от ошарашенного юноши, бросился вперед, пробуя достать Коллинса в выпаде. Элберт ловко отступил, слишком ловко для крепко выпившего не так давно человека, и обнажил свой клинок. Загремела сталь.

— Ты, верно, обезумел, дружище! — крикнул Коллинс. — Чего на тебя нашло?

— Это вы обезумели, — огрызнулся Гальс, проделав финт. По клинку скользнул лунный свет. Элберт парировал, пусть и не из самой удачной позиции, очень быстро крутанулся и атаковал. Отличный проникающий удар, в иной ситуации Айтверн бы зааплодировал, но сейчас он превратился в неподвижную статую и совсем перестал что-либо соображать. Гальс элегантно уклонился в сторону, взметнулся его черный плащ, и долю секунды спустя Александр сам сделал выпад. Элберт Коллинс с коротким ругательством отразил обрушившийся на него удар — раздался звон, совсем, как когда разбивается бокал.

Тан Бойл обогнул сражающихся и двинулся к Артуру. Руперт держал меч на вытянутой и чуть опущенной руке, острие смотрело юноше в живот.

— И как это понять? — спросил Айтверн, выходя из гущи деревьев на открытое пространство. — Вы что, на стороне предателей?

Руперт не ответил, просто сделал еще один шаг навстречу. Артур лихорадочно соображал, сможет ли драться при таком недостатке света — звезды горели ясно, но и только. Александр и Элберт, правда, как-то дерутся, но в своих силах Артур был не уверен.

— Мы же друзья, Руперт, — с отчаянием сказал Айтверн. — Друзья! Забыл? Как вы могли стать мятежниками? Как могли?!

— Нет у тебя друзей, — бросил Бойл.

Он сделал еще один шаг.

— Я, конечно, тебя убью, — сообщил Артур, стараясь теперь говорить с легким презрением, — но совсем не хочу этого делать. Предлагаю тебе одуматься…

Руперт не ответил. Его меч взлетел вверх, нацелившись Айтверну в горло. Каким-то образом Артур все же сумел закрыться, несмотря на темноту. Да и удар у тана вышел простым, хотя и сильным — настолько сильным, что у Айтверна заболело плечо, когда он парировал. Не давая времени на передышку, Руперт сделал новый выпад. Артур смог отвести его скорее интуитивно, не то чтобы увидев, откуда именно летит сталь, а просто догадавшись. Владетель Бойлских топей всегда дрался хорошо, но предсказуемо, и профехтовав с ним на десятках тренировок, можно было чувствовать себя спокойно и в настоящем бою. Правда, Айтверну раньше никогда не случалось сходиться с Рупертом в настоящем бою.

— Настоящих друзей, — отрывисто сказал Бойл, когда они разорвали дистанцию, — никогда не заманивают смерти в пасть, сочинив для них смешную сказку.

— Зато их также не пытаются убить собственными руками! — крикнул Артур, все больше распаляясь и жалея, что не успел вытащить нож из горла вражеского гвардейца.

— Ну тогда мы друг друга стоим, — подвел черту тан и вновь пошел на сближение. Айтверн, решив больше не давать ему инициативы, ударил сам, метя в правое плечо. Меч Руперта описал сверкающий полукруг, остановив летящую к тану сталь. Артур, не давая врагу передышки, вновь попробовал атаковать, на сей раз целя пониже бедра, нарвался на заслон, тут же перешел на пару горизонтов выше, наметив укол в горло, но Бойл поспел и здесь. Его тяжелый меч, куда более массивный, нежели довольно легкое оружие, которым был вооружен Айтверн, плясал в воздухе с завидным изяществом, словно игла в пальцах ловкой мастерицы. Артур сражался, как и всегда прибегая к сложным обманным приемам, которых у него было, что карт в рукаве у шулера, Руперт опирался лишь на собственные скорость, силу и точность, и Айтверну никак не удавалось зацепить противника. Несмотря на явную примитивность техники последнего. Впрочем, кто сказал, что просто — значит примитивно? Два клинка кружились друг против друга, выделывая фигуры замысловатых плетений, порой со стуком соприкасаясь, и юноше уже начинало казаться, что это он сам следует за мечом, а не меч следует за ним.

Айтверн больше не пытался говорить с противником, берег дыхание. Временами, когда острие вражеского клинка проносилось опасно близко, Артур вскрикивал, мимолетно поражаясь собственной несдержанности. Юноше хотелось бы верить, что проходи схватка днем, на ясном свету, что будь он сам выспавшимся, отдохнувшим, полным сил, то победил бы Руперта легко, за десять ударов сердца, и даже не заметил бы этой победы. Хотелось бы верить, но ни вера, ни неверие не имели сейчас значения. Значение имело только время — утекающие мгновения, за которые следовало все успеть. Значение имели только скорость, быстрота реакции, внимательность и мастерство. Кирпичики, из которых складывается фантом под названием «удача». Артур бился почти вслепую, но как-то все же бился… и был пока жив и даже не ранен.

— Жил, как сволочь, и подохнешь также, — неожиданно сказал Руперт после очередного обмена ударами. — Ты себя, наверно, очень любишь… да вот только весь мир от тебя воротит.

Айтверн сжал зубы. Очень хотелось бросить в ответ что-нибудь злое и остроумное, и он уже даже придумал что, но тут Бойл вновь перешел в нападение, и единственным подходящим остроумным ответом оказался вскинутый меч.

— Ладно б ты был просто врагом, — продолжал тан, обрушивая клинок сверху вниз, — но ты и сам по себе — мразь…

— Да пошел ты на хрен! — слетело наконец с языка. Никакого остроумия… ну и черт с ним, с остроумием, дорваться до горла этого ублюдочного подлеца — и разорвать его на части, голыми руками! Артур, весь дрожа от овладевшей им ослепительной ярости, отшвырнул в сторону оружие Бойла, вонзил свой меч в расступившийся перед ним воздух, почти довел хищно засвистевшее острие до груди Руперта — но только почти. Тан успел вовремя отступить — но, как оказалось, угодил из пожара в потоп. Руперт вдруг коротко, булькающе вскрикнул, и из его горла вырвался, вместе с рухнувшим вниз кровавым гейзером, длинный тонкий клинок.

— На будущее, — заметил граф Гальс, аккуратно высвобождая свой меч из тела убитого и безучастно глядя, как последнее падает к его ногам, — просто на будущее… Всегда убивай своих врагов быстро. А то не дай бог, их убьют твои друзья, и ты попадешь в глупое положение.

Артур потряс головой. Перевел дыхание.

— А мы друзья? — тихо спросил он.

— Нет, — спокойно ответствовал граф, вытаскивая кружевной платок и принявшись вытирать окровавленный меч. — Я это ради красного словца сказал.

Платок набух алым, стал даже на вид тяжелым и влажным, а лезвие так и не очистилось. Александр брезгливо поморщился и отшвырнул платок. Айтверн скосил глаза за плечо своему… проклятье, не хотелось говорить этого даже в мыслях, но — спасителю. То, что еще недавно звало себя Элбертом Коллинсом, лежало на забрызганной кровью траве чуть поодаль.

— Давай отойдем немного, — сказал Александр и протянул Артуру руку. Стягивающая ее перчатка тоже была в крови. Как и все здесь. — Поговорим.

Айтверн не шелохнулся.

— Поговорим здесь.

— Ну что ж, здесь так здесь, — вздохнул Гальс и без перехода выдал. — Ты был прав, я действительно заодно с Эрдером. И эти мертвецы тоже были с ним заодно. Я убил своих друзей ради тебя, врага. И теперь даже не знаю, что сделать… Хотя сделать могу многое. Например, убить заодно и тебя. Выйдет хороший размен, и все по-честному. — Артур молчал. — Не знаю, как вышло, что ты наткнулся именно на нас, — продолжал Александр. — Совпадение, наверно, да и только. Мы должны были быть этим утром во дворце. Не получилось. — Граф посмотрел на небо. Небо светлело. — Будет очень длинный день, лорд Айтверн. Длиннее, чем ночь. Мы выступаем сегодня. Мы пойдем на штурм цитадели… и дадим Иберлену нового короля. Так решено, так и случится. Вот только… Сказанное тобой оказалось новостью даже для меня. Твоя сестра… Это — правда? Герцог Мартин посмел впутать в наши дела невинного ребенка?

— Посмел, — выдохнул Артур. Его злость никуда не делась, напротив, ее сделалось лишь ее больше. Она поднялась до самого горла и обратилась в один огромный штормовой океан. Злость на Эрдера и на его стаю шакалов, на Руперта и Элберта, оказавшихся предателями, на отца, бросившего Айну в беде, самолично, собственными устами подписавшего ей приговор. Злость на ничтожного короля, допустившего заговор и не умеющего ничего, кроме как говорить пустые речи. Злость на Александра, посмевшего лишить Артура удовольствия убить врага. Злость на себя. Злость клокотала и бурлила, извергая из себя молнии. — Посмел, еще как посмел! У него кишка на такое не тонка, даром, что весь благородный. И я тоже… кое-что посмею. Для начала — это я тебя убью. Вот этой вот игрушкой, — взмахнул он мечом. — А потом — прикончу всех скотов, что здесь окопались. Всех до одного. И этого вашего нового короля, кем бы он ни был — тоже. Мне плевать, сколько вас тут собралось, никто не уйдет. Я найду Мартина Эрдера, и намотаю его благородные кишки ему же на язык. Тебе понятно?! В позицию, отымей тебя бес!

— Все же ты исключительный дурак, — устало сказал Александр, пряча клинок в ножны. — Ладно, герой, хватит петушиться. Я помогу тебе спасти твою сестру.

 

Глава пятая

Все вышло очень быстро и очень глупо. Артур остался сражаться с врагами — обнаженная шпага, гордая осанка, совершенно обезумевшее лицо. Он всегда становился безумцем, когда приходила беда, когда горевший в их общей крови огонь становился нестерпим и рвался наружу. Драконья кровь — больная кровь, и погасить это пламя нельзя. Он остался сражаться, а она побежала. Побежала, хотя и понимала, что все это бессмысленно и тщетно — еще до того, как из-за углов в проклятый переулок выбежали люди в масках, такие же проклятые чужие люди, как те, оставшиеся позади. Вот только здесь и сейчас некому было ее спасти.

Айна Айтверн выхватила из рукава стилет. Тонкий, острый, идеально заточенный… ее маленькую смертельную иглу, никогда раньше не оставлявшую свою хозяйку. И не предававшую — просто потому, что пользоваться ей прежде не доводилось ни разу. От страха мутилось перед глазами, но девушка все же сделала укол — прямо в живот первому из подвернувшихся врагов. Ее руку тут же перехватили и грубо вывернули, оружие само выпало из потерявших силу пальцев. Впрочем, силы в этих пальцах не было никогда. Айну грубо обхватили за плечи и талию, она пробовала вырваться, но держали ее крепко. Девушка закричала и продолжала кричать, призывая на помощь кого угодно — брата, живущих в квартале людей, городскую стражу, Создателя, но ответили ей только наглухо закрытые ставни. Затем последовал удар чем-то тяжелым по затылку, и вокруг сделалось темно и тихо.

Она очнулась в небольшой, скудно обставленной комнате. Узкая жесткая кровать без перины, застеленная белой простыней, голые каменные стены, тонкий серый ковер на полу. Из комнаты вела лишь одна дверь — массивная, обшитая железом, с маленьким отверстием внизу и таким же маленьким оконцем наверху — оконцем, зарешеченным стальными прутьями. И лишь одно окно — у самого потолка, и тоже зарешеченное. Окно выходило в клонящийся к закату день, и когда Айна очнулась, видимый край неба был подернут золотом. Мир погружался в ночь, а ей досталась тюремная камера. Клетка. Пять шагов от стены до стены.

Айна села на кровати, уперевшись спиной в стену и обхватив руками колени. Закрыла глаза. Ее немного подташнивало и болело ушибленное плечо, но в остальном девушка чувствовала себя прилично. В той степени, в какой можно чувствовать себя прилично, если знаешь, что находишься в тюрьме. В тюрьме… Ее похитили не обычные уличные грабители, впрочем, последнее было ясно и так. Кто-то очень тщательно подстроил им с Артуром засаду. Но вот только кто? И зачем? Выкуп? Шантаж? У происходящего не могло не быть цели, и от этой цели за милю разило либо наживой, либо политикой. Одно из двух, выбирай, что нравится. Дочери лорда Раймонда стало страшно, и она погрузилась в бесцельные размышления, которые единственные могли отвлечь ее от холодных стен, от давящей тишины, от крохотного окна с лоскутом неба в нем и от страха. Когда ты ничего не можешь сделать, ты можешь хотя бы думать. Из-за двери не доносилось ни шороха, и это было хуже всего.

Прошел очень длинный час, и когда небо окончательно потемнело, став из золотистого темно-лиловым, к Айне пришли. Дверь отворилась медленно, с тяжелым скрежетом, и в камеру вошел крепкого сложения мужчина, несший перед собой дымящий факел. За спиной пришельца маячил воин в легких доспехах и в шлеме, не решивший переступить через порог. Господин и слуга.

— Вечер добрый, госпожа, — сказал мужчина с факелом, стараясь говорить мягко. Облаченный в простые, но ладно скроенные одежды темного цвета, он не держал на виду оружия. У зашедшего в комнату человека было правильное, хотя и тяжеловесное лицо. Прошитые седыми прядями черные волосы падали ниже плеч. Одетый в черное гость был прекрасно знаком дочери герцога Айтверна — ну еще бы, она ведь не раз видела его при дворе, среди прочих надменных вельмож, но не теряющимся в роскошной толпе, а напротив, возвышенным над прочими дворянами… почти надо всеми. Этот человек нередко стоял по левую руку от королевского трона. Этот человек однажды танцевал с Айной на балу, и она надолго запомнила, какие у него сухие, жесткие, мозолистые руки.

— Лорд Эрдер, — произнесла девушка, морщась от забивающегося в ноздри горького дыма, — я почему-то ничуть не удивлена.

— Тогда вы слишком дурного обо мне мнения, — сказал герцог Мартин Эрдер. — Я сам не знал, что пойду на такое. Мне пришлось.

— Да? — спросила Айна.

— Увы, — признался Эрдер немного виновато. — Обстоятельства сложились так, что мне пришлось приказать доставить вас сюда… Я не больно хотел, и с охотой нашел бы иной выход, существуй он.

Девушка не ответила. Ее вдруг захлестнуло презрение к этому высокому красивому человеку с мужественным, но сейчас таким неуверенным лицом, к человеку, похитившему ее посреди бела дня и посадившему в тесную клетку. И теперь принявшемуся оправдываться перед своей жертвой, оказавшись с ней лицом к лицу. Как он, держащий ее жизнь в своей хватке, смеет быть настолько безвольным? Как ему хватает духа опуститься до подобного ничтожества? Охотник, загнавший дичь на край обрыва, чего же ты боишься?

Герцог огляделся, очевидно в поисках стула. Стульев в комнате не было. Как и вообще мебели, кроме кровати, на которой сейчас сидела девушка.

— Я не могу предложить вам сесть, — Айна постаралась собрать в своем голосе столько высокомерия, сколько у нее вообще было. — Надеюсь, ваши ноги не отвалятся, если вы немного постоите.

Губы лорда Мартина дрогнули:

— Я мог бы… опуститься на одно ложе с вами.

Айна ответила не сразу — лишь тогда, когда удалось подавить новый укол страха. Девушка надеялась лишь, что ее слова прозвучали твердо.

— Не могли бы. И вы знаете это не хуже, чем я.

Герцог Шоненгемский быстро взмахнул в воздухе факелом, пламя дернулось, упало и вновь взвилось. Что это, внезапное раздражение или попытка защититься? Похоже, все же второе. Неужели вот это — наследник Полуночных Волков? Впрочем, отрешенно подумала Айна, я-то сейчас тоже наверно со стороны смотрюсь хуже некуда. Лицо наверняка бледное, как у утопленницы. Повезло, если пот на лбу не выступил…

— Может, и знаю, — согласился Мартин. — Неважно… Я пришел, чтобы… извиниться перед вами. Боюсь, обстоятельства, в связи с которыми вы оказались у меня в гостях…

— Я не оказывалась у вас в гостях, — перебила его Айна с удивительной для самой себя резкостью. — Вы меня похитили.

— Похитил, — жестко сказал Эрдер. Эта его жесткость поразила девушку едва ли не больше, чем предыдущие смятение и неуверенность. — Если хотите говорить прямо — поговорим прямо. Я похитил вас и намерен держать в заложниках. Мне нужно кое-что от вашего отца, и я это что-то получу. Через вас. Родители имеют обыкновение дорожить детьми. Вас устраивает мой ответ? — его щека чуть дернулась, а спустя мгновение лицо стянула маска отстраненного высокомерия.

— Что с моим братом? — быстро спросила Айна, выбрасывая из головы все, что ей только что сказали, заставляя себе поверить, что ей не говорили ничего. Не думать, не слушать, не понимать… Немедленно забыть… Иначе не сможешь совладать с паникой.

— Ваш брат… Люди, которые должны были пленить его, не вернулись. Думаю, он жив. Довольны вы такой новостью? — спросил герцог.

— Я сейчас ничем не довольна, — ответила девушка, подаваясь вперед, чуть-чуть привставая с жесткой кровати. Не думать, не думать, не думать… Выбросить все из головы, превратить сознание в заполненную светом морозную пустоту… Не дать страху овладеть ей — иначе уже ничто не поможет. Иначе Айна Айтверн закричит от ужаса и забьется в самый дальний угол, какой только есть в этой клети. — Я недовольна. Я недовольна вами, герцог Эрдер. Вы утратили остатки разума. Вы ведете себя как бешеный зверь. Вы не работорговец, чтобы похищать людей! Король, когда узнает, объявит вас вне закона. А мой отец снимет с вас голову и насадит ее на копье.

— Меня весьма мало волнует, что скажет король. И вам-то это никак не поможет.

Айна опустилась обратно, вновь прислонившись к стене. Она очень надеялась, что захлестнувшая ее слабость осталась для Эрдера незамеченной. Пустота вздрогнула, раздаваясь в стороны и готовясь лопнуть как мыльный пузырь. На самой ее грани преломлялся холодный свет.

Не думать!

— Вам это поможет еще меньше, — заметила Айна Айтверн, пытаясь спрятаться за помимо ее воли складывающимися во фразы словами. Надеясь забыться и превратиться в ничто. Это не она говорит, а кто-то другой. Может быть, это говорит отец. Может быть, это говорит брат. Но не Айна. Айны здесь нет. Она спряталась или спит. А поскольку ее здесь нет, с ней ничего не случится. — Я могу истолковать ваши слова единственным образом. Вы бунтовщик и восстали против законной власти.

— Да… Вы совершенно правы. Я бунтовщик. А бунтовщики не ограничены ни законами, ни этикетом. Вы в моей власти, а потому следите за языком. Если не хотите его утратить… и не только его… — было в его браваде нечто неестественное, нарочито грубое и казавшееся ненастоящим. Так говорят только злодеи в детских сказках. Айна смогла это заметить, даже несмотря на колотившую ее изнутри истерику. Она уже собралась с силами, готовя достойную, как ей казалось, отповедь, когда Мартин добавил. — И если герцог Айтверн отклонит мои требования, вы, леди, будете мертвы.

— Я… Вы… — Айна запнулась.

— Посмею, — подсказал Эрдер. — Если вы об этом. — По его лицу скользнула странная тень, тут же сгинувшая.

— Вы… — девушка сглотнула подступивший к горлу комок и замолчала.

— Говорите, что думаете, и не бойтесь. Слова вам уже не повредят, — лорд Мартин сделал шаг назад, к открытой двери. Пламя вновь мигнуло. В коридоре застыл стражник — он стоял ровно, как и положено дисциплинированному воину, даже не шелохнувшись, выпрямив спину, положив ладонь на рукоять меча. Забрало скрывало лицо. Интересно, он-то что по поводу этого всего думает?

Неважно. Неважно. Неважно!

— Ваша судьба сейчас зависит от воли вашего отца, — продолжал Мартин. — Если он примет мои требования, в вашей неволе больше не будет нужды. Я отпущу вас домой, и все у вас будет хорошо. Я надеюсь, что будет. Но если герцог Айтверн окажется упрям, я не смогу оставить его упрямство безнаказанным. Кроме того, дворянин всегда обязан исполнять свои обещания. Я убью вас, дабы не оказаться лжецом. Поскольку вы девица благородного происхождения, и поскольку мне претит лишняя жестокость, я сделаю это сам и быстро. Не думаю, что вы успеете почувствовать боль. Если даже успеете, то совсем ненадолго. Я повидал много мертвецов, многих из них сделал мертвецами сам. Лица очень немногих из них отражали боль или страх. Обычно только покой. Все умирают, рано или поздно. Возможно, для вас умереть будет не так уж и страшно. В конце концов, вы всего лишь женщина. Вам не стоит ждать от жизни слишком многого.

Эрдер коротко поклонился, как будто бы извиняясь — и тут стены пустоты, которые Айна Айтверн возвела вокруг себя, наконец обрушились. Но их смел отнюдь не страх. Совсем иное чувство. Ярость. Айна почувствовала, как волна гнева, подобная морской волне, захлестывает ее с головой.

— Всего лишь женщина? — переспросила Айна. — А кто же в таком случае вы, великий лорд? Всего лишь мужчина? Что есть у вас такого, чего нет у меня — такого, чем бы стоило похвалиться? Ваша мужская сила? Я не вижу у вас силы, лорд Эрдер. Будь у вас сила, вы бы не пришли с такими речами. Вы бы не оправдывались, как провинившийся псарь. Вы бы не убеждали меня и себя, что ни в чем виноваты. Не говорили, что делаете все правильно. Вы бы просто убили меня, возникни такая нужда. Как убивают настоящие мужчины. Но вы так не умеете. Вы знаете, что поступаете подло, хотите об этом забыть, но не можете. У вас не получается. У вас нет силы даже для такой малости. А что у вас есть? Может быть, у вас есть ваша воинская доблесть? Ну где же она тогда, лорд Эрдер? Ткните в нее пальцем, вдруг появится. Вы бежите от войны, откупаясь от нее моей жизнью. Настоящий воин никогда не поступит так. Настоящий воин развернет полки и пойдет брать штурмом вражеский замок. И победит. Или погибнет. Но погибнет с честью. А у вас и чести нету, герцог. Разве честь предписывает мужчине угрожать женщине смертью? Нет, я совсем забыла, это предписывает вам ваша мудрость. Забота о благе страны. Так вот, знайте — мне плевать на вашу страну. Мне нет до нее дела. Мне не нужна страна, ради которой меня могут убить. Это не моя страна. Я не желаю иметь с такой страной ничего общего. И если вы ради этой проклятой страны желаете меня убить — да, вы можете это сделать. Ну так сделайте, если только хватит отваги. А потом ждите, когда сюда придут мои отец и брат, и покончат с вами. Айтверны никогда не бросают своих в беде. Не найдется на земле камня, под которым вы смогли бы укрыться.

— Вы безумны, — сказал Мартин. — Вы глупая маленькая дрянь. Вы не понимаете, о чем говорите. Вы — Айтверн во всем. Из-за таких, как вы, Иберлен скоро развалится на куски.

— В таком случае, пусть разваливается! Придумали себе оправдание и теперь держитесь за него что есть сил. Если Иберлен развалится, то из-за подонков вроде вас. Из-за мерзавцев, возомнивших себя государственным мужами. Как смели вы заточить меня сюда? Как смеете вести со мной такие речи? Как смеете угрожать мне смертью? Я не ровня вам! Я — высокой крови, наследница Древних, дитя тех, кто поверг повелителя тьмы! Что в сравнении с этим ваши северные скалы? Все равно что земляной червь в сравнении с вами! Вы недостойны даже разговаривать со мной, не то что распоряжаться моей судьбой. Я не желаю больше видеть вас здесь. Меня утомило ваше смрадное общество. Убирайтесь с глаз — и оставьте меня наконец одну.

— Воля ваша, — Эрдер вновь поклонился. — Я не вижу смысла продолжать говорить о чем-то с женщиной. Да еще не умеющей смотреть дальше кончика носа. Я разъяснил вам, в чем заключается ваше положение, а препираться попусту мне не с руки. Когда вы мне понадобитесь, я за вами пришлю.

Айна не ответила. Лишь когда лорд Мартин наконец вышел в коридор, и дверь за ним захлопнулась, и загремел опускаемый засов, и послышались удаляющиеся шаги, его и его телохранителя — лишь тогда девушка позволила себе замолотить по стене кулаками. Она била по стене — со всей злостью, какую могла собрать, а злости в ней сейчас было много. Она била до тех пор, пока не заболели руки до самых плеч. Она жалела, что у нее нет силы достаточной, чтобы ударить Эрдера.

… Айна не знала, как пережила последовавшую бесконечную ночь. Часы тянулись медленно, неотделимые один от другого, неразличимые на циферблате времени. Она ворочалась в бреду, даже не пытаясь заснуть — да и о каком сне тут могла идти речь. Временами отчаяние и паника становились совсем нестерпимыми, и тогда хотелось закричать в голос… но каждый раз девушке удавалось удержать себя в руках.

Ее охраняли. Она слышала, по топоту шагов в коридоре, как вскоре после того, как герцог и его молчаливый спутник удалились, на караул встал стражник. Вряд ли бы она смогла убежать отсюда, даже найди она способ открыть запертую дверь.

Когда небо начало немного светлеть, за ней снова пришли.

Из коридора донеслись быстрые шаги, а потом смутно знакомый мужской голос спросил:

— Кто тут содержится?

— Пленница, сэр, — отвечал караульный. Голос у него был низкий, сорванный.

— Ясно, что не эльфийский принц. Отворяй, я поговорю с ней.

— Не велено, сэр, — сказал стражник немного неуверенно. — У меня приказ от герцога. Пускать только герцога.

— Тупое полено. А у меня приказ от герцога побеседовать с этой леди. Того самого герцога, что командует тобой, между прочим. Возможно, ты решил со мной спорить?

— Сэр… Я вас знаю, видит Бог, но…

— А раз знаешь, открывай.

Возражений больше не последовало, видать решительной тон окончательно убедил караульного. Спустя несколько секунд дверь отворилась, и в комнату зашел человек в роскошной темно-синей одежде, поверх которой был наброшен просторный черный плащ. В предрассветных сумерках Айна не могла различить его лица.

Человек подошел к самой постели, опустил голову:

— Сударыня… Рад, что нашел вас, — сказал он негромко. Только тут Айна и узнала своего гостя. Александр Гальс, один из бесчисленных приятелей Артура. Повелитель Юга. Александр был главой богатого и знатного рода, и принял титул несколько лет назад, после гибели отца. Он посещал столицу не так уж часто, проводя много времени в своих владениях, на юго-востоке Иберлена. Гальс имел репутацию человека молчаливого, нелюдимого и вместе с тем решительного. Также молодой граф славился как отменный турнирный боец и отлично владел копьем, да и из нескольких проведенных им дуэлей вышел победителем. Он приходился дальним родственником семье Айтвернов, через давно покойную супругу лорда Раймонда, впрочем, едва ли подобному родству можно было придавать значение. В государственные дела Александр обычно не лез, но считался безоговорочно верным престолу… как, впрочем, считались верными ему и Эрдеры. Будучи двадцати шести лет от роду, он до сих пор так и не выбрал себе жены, чем внушал надежды половине девиц королевства. Айна никак не ожидала увидать его здесь и сейчас, в этом месте.

— Значит… вы тоже, — сказала она.

— Зависит от того, что вы под этим понимаете… но да, — Гальс усмехнулся. — Я тоже. Как вы? — его тон стал серьезным. — Вы в порядке?

— Не имеет значения, — отрезала Айна. — Зачем вы сюда пришли? Вас послал Эрдер? Что ему опять надо?

— У меня были причины нанести визит, — сообщил граф неопределенно и понизил голос до шепота. — Я плохо вас знаю, госпожа, а вы — плохо знаете меня, но прошу принять на веру. Я ваш друг. Тихо! — оборвал он попытку возразить. — Тихо, госпожа… Тот солдат не должен услышать. Я пришел вас спасти. Только молчите сейчас… ни звука, хорошо? Все зависит от вас, поняли?

Айна вгляделась в бледное, серьезное, сосредоточенное лицо своего собеседника. Чуть прищуренные глаза, заострившиеся скулы, напрягшаяся нижняя челюсть. Девушка вдруг поняла, что Гальс невероятно, немыслимо напряжен, и пытается скрыть это напряжение поистине запредельным усилием воли. Если сама Айна висела над бездной, то пришедший к ней человек в эту бездну уже падал, падал каждый миг, что проводил здесь, и старался по крайней мере не кричать особенно громко, проваливаясь сквозь облака.

Дочь герцога Айтверна кивнула.

— Спасибо, — все так же шепотом сказал Гальс. Пятясь, сделал несколько шагов назад. Обернулся к охраннику. — Скучно, должно быть, здесь стоять? — осведомился граф, и заданный вопрос не вязался с ледяным тоном, которым он был произнесен.

— Не то слово, — отозвался солдат. — Скучно, да и тошно по правде немного… Ладно бы мужика стеречь, врага там какого или подлеца, так ведь нет, девчонку, да и дело грязноватое… — Воин запнулся, очевидно сообразив, что ляпнул лишнее. — Вы меня неправильно не поймите, — засуетился солдат, — я служака простой, мое дело маленькое… Просто, понимаете, пахнет все это… не так чтобы хорошо.

— Понимаю, — медленно сказал Александр. — Ты даже не представляешь, как я тебя понимаю.

Дальнейшее заняло всего несколько секунд. Граф молниеносно выхватил меч, сделал шаг к солдату, одним летящим движением распрямляя руку и выбрасывая вперед плечо. Охранник только и успел, что нелепо дернуться — кончик клинка вонзился ему в горло. Александр рванулся вперед, высвобождая и пряча оружие, и обнял умирающего. Неспешно опустил его на пол, так, чтоб не загремели доспехи. Стало очень тихо.

— А нам с вами, госпожа, нужно идти, — как ни в чем не бывало сказал Александр, поднявшись с колен. — За выходом из этого коридора стоят двое стражников. Еще двое — на боковой лестнице, выводящей из темниц. Через главный выход мы не пойдем, людей там больше, чем демонов в аду. Пойдем, где можно пройти. Двое и двое. Запомните эти числа. Они видели, как я входил в темницы в одиночку, и удивятся, если я выйду со спутницей. Поэтому мне придется их убить. И убить тихо, чтоб они не подняли тревогу — иначе мы мертвецы. Вы мне поможете?

— Я умею обращаться с оружием, — ответила Айна.

— Приятно слышать. Вставайте, — граф протянул девушке руку. Айна немного поколебалась, затем приняла ее. Рывком Александр поставил девушку на ноги. — Представим, что вы на маскараде, — он отошел к трупу и принялся его разоблачать. — Конечно, маскарад выйдет не самый убедительный, но что тут поделаешь. Возьмите этот плащ, он немного забрызган кровью, но вам не на бал идти. А вот шлем, ибо хоть вы и прекрасны, но вашу красоту лучше на время скрыть. И меч… Воспользуйтесь им получше, ладно? Не хочу, чтоб мои усилия пропали даром.

— Зачем вы это делаете? — спросила Айна, глядя на протянутый ей черный с серебром плащ. Цвета Эрдеров.

— Я никогда не убивал детей. И другим не позволю. Одевайтесь, ну же!

Девушка подчинилась. Для начала она натянула оказавшуюся до жути неудобной перевязь с мечом. Ножны тут же принялись бить ее по бедру, стоило сделать только шаг. Айна накинула на плечи плащ, оказавшийся очень просторным, и завернулась в него. Осторожно надела шлем на голову, его острая стрелка приникла к носу, обжигая его холодом.

— За гвардейца вас, все же, примет только слепой, — поджав губы, сообщил Гальс. Его голос теперь казался немного приглушенным. — Ну ладно… Если… Когда минуем караулы, будем пробираться малолюдными местами, глядишь повезет. Мне бы вас из особняка вывести, а дальше — свобода. Идемте.

Коридор, в который они вышли, оказался длинным и просторным, заполненным холодным свежим воздухом — никакой мертвенной затхлости, что обычно приписывают казематам. Впрочем, настоящими казематами эта темница явно не была.

Здесь было много камер, таких же как та, в которой держали Айну, но все, похоже, пустовали — по крайней мере, из них не доносилось ни звука. По стенам слабо горели факелы, почти не давая дыма. От темных стен исходила прохлада. Девушка вдруг поняла, что не боится. Совсем. Ни капельки. Страх куда-то пропал.

Когда они приблизились к высоким двустворчатым дверям, Александр замедлил и без того неспешный шаг. Потер ладони — первое явное проявление тревоги. Айна чувствовала все время возрастающее напряжение, испытываемое графом. Александр взялся за двери и распахнул их — прямо в лицо караулящим за ними двум воинам в полном доспехе.

— Сэр, вы… — начал говорить что-то один из них, очевидно удивленный тем, что знатный господин возвращается не один, а в сопровождении незнакомого им худощавого и субтильного гвардейца.

Договорить он не успел. Айна не заметила, откуда вылетел стилет, вонзившийся стражнику прямо в глаз. Убитый на месте, солдат еще не успел рухнуть, а Гальс уже развернулся ко второму противнику. С лязгом выхватил меч и шагнул вперед. Все, что смог сделать караульный, так это обнажить оружие и дернуться к врагу — когда вырвавшийся ему навстречу клинок вонзился острием в сочленения доспеха. Раздался стон, тут же задушенный ладонью в черной перчатке, сжавшей губы умирающего.

Отталкиваясь от плеча испустившего дух стражника, Александр с некоторым усилием высвободил меч и обернулся к Айне. Она заметила, как с прямого лезвия на каменный пол рухнули тяжелые капли крови.

— Ваша помощь так и не понадобилась, — сказал граф.

Девушка вздрогнула, только сейчас сообразив, что простояла в ступоре все те несколько секунд, что заняла схватка.

— Обнажите меч, — приказал Александр.

— Что?

— Обнажите меч.

Подчинившись, Айна потянула из ножен клинок, доставшийся ей от охранявшего ее камеру стражника. Боевое оружие оказалось тяжелым и неудобным, Айна больше привыкла к предназначенной для дуэлей шпаге, любимой в те дни иберленским дворянством. Напрягая занывшую руку, девушка тем не менее сделала несколько неуклюжих выпадов. Граф молча пронаблюдал за ее ухищрениями, а потом меч Айны вдруг отлетел в сторону — она чуть не выронила его из рук. Александр мягко коснулся ее груди кончиком своего клинка. Девушка так и не сумела заметить его атаки, настолько быстрой та оказалась.

— А говорили, умеете, — заметил Александр бесстрастно. Отвернулся и пошел вперед по туннелю, к видневшейся в его конце уводящей наверх лестнице. Оттуда как раз показался еще один солдат. Наверно, его привлек шум.

Увидев трупы на полу, солдат остановился и выхватил меч. Приближающийся к нему Гальс даже не замедлил шага.

— Милорд, что здесь случилось? — спросил стражник немного растерянно.

— Ничего, — первый же нанесенный Александром удар оказался смертельным. Сталь со свистом разрезала воздух, найдя себе цель. Александр легко переступил через труп, направляясь к широким деревянным ступенькам. Было в происходящем нечто настолько и жуткое, и завораживающее, что в душе Айны переплелись разом страх и восхищение. Она подумала, что ее освободитель мог бы идти вот так, легко и небрежно, с мечом в руке, до самого южного моря, и убитые враги падали бы к его ногам. Хотя нет. Не мог бы. Они не в балладе, как бы картинно все это не смотрелось, и единственный шанс на спасение — если оставшиеся на пути стражники будут гибнуть так же глупо и бесславно, и не успеют поднять тревогу.

Гальс ступил на лестницу.

Последний из охранявших темницу воинов Эрдера дежурил на просторной верхней площадке, развалившись за дубовым столом и потягивая вино из медного кубка. При виде поднимавшегося навстречу человека в черном стражник вскочил на ноги, опрокинув стул, и схватился за заряженный арбалет. Странно, но этот воин не стал, в отличие от сослуживцев, задавать никаких вопросов. Может, прочитал на лице лорда Гальса нечто такое, что лучше всяких слов сообщало — нужно драться, а не говорить.

Гвардеец выстрелил.

Александр мгновенно крутанул мечом и плоскостью клинка отразил прочертившую косую линию стрелу — так сильно, что та разломилась в щепки. Тогда гвардеец швырнул в надвигающегося убийцу тот самый кубок, из которого только что хлебал вино. Александр отбил импровизированный снаряд, хотя и сбился при этом с шага. Караульный выхватил меч и бросился на как раз поднявшегося на площадку врага… того самого врага, которого недавно пропускал через свой пост, как соратника своего господина.

Первый удар стражник нанес с плеча, размашисто, будто дрова рубил. Гальс по дуге перевел свой клинок в верхнюю плоскость и обрушил его на вражеский меч, направляя тот острием к земле. Стражник тут же скользящим движением высвободил свое оружие, с отрывом ладони перехватил эфес и попробовал пырнуть Александра в живот, работая мечом, как кинжалом. Гальс тут же вскинул свой меч обратно по линии замаха, вверх, отводя удар, и, продолжая движение, сделал укол. Острие меча вонзилось солдату в бедро. Тот коротко вскрикнул и тут же контратаковал. Александр с поразившей Айну скоростью выпустил эфес своего меча, позволив оружию, оставившему на бедре противника обильно кровоточащую рану, упасть на пол, и сам отлетел в сторону — сталь пронеслась у него перед самым носом. Гальс пошатнулся, чуть не впечатался в стену, и, оттолкнувшись рукой от стола, ударом сапога выбил оружие у истекающего кровью врага. Подхватил свой меч и всадил стражнику в горло. Тот умер молча, не издав больше ни звука.

— У парня была хорошая реакция, — сказал Александр, тяжело дыша. — Проклятье… верите, я успел испугаться.

— По вам не похоже, что вы умеете бояться, — сказала Айна просто для того, чтоб что-нибудь сказать.

— Вы правы, — согласился граф. — Забудем, это все чушь, — девушке показалось, что он почему-то на нее разозлился.

Взявшись за валявшуюся на столе связку ключей и почти сразу выбрав нужный, Александр отворил тяжелую железную дверь. Она вела в большое темное помещение, загроможденное рядами просмоленных ящиков и грудами наваленных свертков и мешков, которые громоздились почти до самого потолка. Свет здесь не горел.

— Складские помещения, — пояснил Александр, — их почти не охраняют. Нам повезло, что отсюда есть выход в темницу. Мы сейчас на восточной окраине усадьбы, большая удача. Солдаты собираются на западной. Глядишь, проскочим.

Гальс ориентировался в здешних глухих лабиринтах и переходах легко и без усилий. Граф уверенно шел вперед, минуя одну заваленную всяким добром комнату за другой. Людей им не встречалось. В воздухе проносился плотный запах снеди и удушливый аромат вина. Айна подумала, что здесь хватит припасов на то, чтоб выдержать годовую осаду, даже не затянув пояса.

Наконец они вышли в комнату с широким окном, выходящим на залитый утренним солнцем зеленеющий парк. Яркий свет ударил девушке в глаза, уколов их острыми иголками, и она в первую секунду зажмурилась. Свобода, неужели они наконец всего в нескольких шагах от свободы! Айна перестала жмуриться и подошла к окну, за которым частоколом вставали деревья. Александр опередил ее — он высунулся наружу и осматривался из стороны в сторону. Затем перелез через подоконник и, по колени оказавшись окружен травой, сделал несколько шагов в глубину парка, продолжая оглядываться. Вернулся к окну и протянул руки, помогая Айне выбраться на улицу.

— Все чисто, — бросил он. — Радуйтесь, что Мартину не до вас, так бы все вышло куда хуже. Ходу, здесь уже недалеко, — ветер донес громкие голоса и пение труб. Ясное и чистое, оно пронеслось в еще не согретом солнечными лучами воздухе и наполнило его медным звоном. Александр замер, прислушиваясь. Мотнул головой. — Идемте! Надо спешить.

Они пробрались через парк, сейчас совершенно безлюдный, к окаймляющей его стене, за которой раскинулся город. Трубы продолжали петь, иногда почти затихая, иногда расходясь до крика и заполняя все пространство вокруг торжественной музыкой. В серебристо-стальной мелодии, казалось, переплелись гремящий восторг и пылающее ликование, уносящая в полет радость и скованная металлом решимость. Айна увидела, как лицо Александра охватило вдруг странное, пьянящее волнение — охватило и сгинуло, изгнанное болезненной гримасой. Он отвернулся.

Оказавшись под стеной и пройдя вдоль ее подножия несколько десятков футов, Гальс остановился и негромко, но вместе с тем отчетливо сказал:

— А вот и мы. Слезай.

Раздался шорох, переходящий в скрипучий треск ломаемого дерева, и из переплетения древесных ветвей на землю спрыгнул человек в алом плаще. Айна поняла, кто это, прежде, чем смогла увидеть его лицо, и бросилась навстречу.

— Артур!!!

— Сестренка! — Артур подхватил ее, заключая в объятия, и закружил в быстром танце. У Айны перехватило дыхание, когда мир завертелся вокруг нее, будто сошедший с ума от радости волчок, небо и деревья заплясали джигой, а брат весело смеялся, крепко прижимая ее к груди. Затем он отпустил ее и сделал два шага назад, пряча глаза.

— Прости меня, — тихо сказал Артур. — Я тебя не уберег.

О чем он толкует, черт побери? — Айна недоуменно нахмурилась.

— Из-за меня… ты могла погибнуть, — продолжил брат, по-прежнему избегая встречаться с ней взглядом. Он выглядел усталым и осунувшимся, одежда была грязной и пахла потом, а светлые волосы Артура спутались, как разорванная паутина. — Я завел тебя в ловушку.

— Брось, — недовольно сказала Айна. — Все же теперь в порядке, верно? Забыли.

— Хорошо, — Артур резко, как-то болезненно кивнул, и обернулся к Александру Гальсу, стоявшему на отдалении и бесстрастно наблюдавшему за их встречей. Граф внешне выглядел бодрее, чем Айтверн, но чувствовалось, что из этих двоих он вымотался в куда большей степени. Александр немного приподнял подбородок и встретил взгляд Артура — встретил точно также, как встречал совсем недавно своим клинком вскинутые мечи. Айна знала, что двое стоящих рядом с ней на этой поляне мужчин всегда были друзьями, но сейчас ей отчего-то сделалось страшно. — Спасибо, — вымолвил Айтверн, и девушке показалось, что он говорит с легкой неохотой.

Александр не сказал в ответ ни слова, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Ради нас ты предал своих, — после короткого колебания продолжал Артур. — Что теперь?

— Ничего, — спокойно ответил Гальс. — Никто не знает о том, что я сделал. А если узнает… Мартин Эрдер не будет ссориться из-за нескольких убитых солдат и потерявшей свою ценность пленницы с владетельным лордом. Ему нужен я и нужны мои мечи.

— Значит, — сказал Артур, и голос его был, как готовая порваться струна, — ты остаешься предателем. Остаешься… клятвопреступником.

— Не тебе решать, какие из клятв истинные, а какие лживые. Не тебе решать, кто предает, а кто остается верен, — отвечал очень усталый человек в синих и черных одеждах, и серые глаза его были, как два застывших куска льда. В его голосе не чувствовалось ни гнева, ни враждебности, ни чувства собственного превосходства — вообще ничего. Только усталость. — Я помог твоей сестре, потому что нахожу сделанное Эрдером преступным, идущим против чести. Но своему делу я не изменял. И ты ничего, ровным счетом ничего не знаешь об этом деле, о том, что за ним стоит. Так что не суди опрометчиво.

— Мне достаточно знать то, что я знаю, — ответил Артур, и в его голосе и его глазах ревел, выбрасывая протуберанцы пламени и снопы трещащих искр, огонь ярости. Трубы продолжали греметь далеко за спиной, призывая на войну. Налетел ветер.

— Ничего ты не знаешь, Артур Айтверн, — вздохнул Александр и двинулся обратно в парк. — Прощай. Мне пора в седло. Встретимся в бою — пощады не жди.

Гальс повернулся к ним спиной.

— Так, может, — крикнул ему вслед после короткого колебания Артур, и Айна поняла, что брат готов начать схватку, — так, может, решим все — сейчас?!

Александр Гальс замер и обернулся, внимательно глядя на молодого Айтверна. Воздух на поляне весь застыл и сгустился, готовый разродиться криком сходящейся в поединке стали. Айна сжалась, ощутив навалившийся на нее страх. Ей мнилось, что между Артуром и Александром сейчас ударит молния.

— Не сейчас, — сказал граф, медленно качая головой, — не сейчас. До встречи, сын иберленского маршала. Нам еще выпадет шанс скрестить мечи.

 

Глава шестая

— Сколько уж можно терпеть, прости меня Создатель! Не кажется ли вам, любезнейший герцог, что время положить конец этому безобразию? Нам уже пора разойтись по домам! — в гневе Лидия Кинни была особенно хороша. Густые черные волосы разметались по плечам, щеки покрыл румянец, высокая грудь ритмично поднималась под зеленым платьем. Раймонд Айтверн с некоторым усилием оторвался от созерцания груди графини и вздохнул:

— Прошу простить, сударыня, но вам придется подождать еще немного. Возвращайтесь в бальную залу. Развлекитесь, выпейте вина, послушайте музыку… Потанцуйте с кем-нибудь, наконец. Я не могу вас отпустить.

Графиня театрально топнула ножкой. Приведшие ее сюда королевские гвардейцы обменялись тоскливыми взглядами.

— Герцог! Это уже выходит за всякие границы учтивости. Я, мы все, пришли сюда не для того, чтоб оказаться пленниками. Это, в конце концов, дворец, а не тюрьма. Меня ждут дома муж и ребенок. Почему вы нас задерживаете?

— Потому что так сложились обстоятельства, ваша светлость, — ответил лорд Айтверн, борясь с отчаянным желанием закатить паршивке пощечину, лишь бы наконец замолчала. Или закрыть ее рот поцелуем. Последнее было бы даже лучше. Против воли Раймонд улыбнулся, и последнее не укрылось от взгляда Лидии.

— Да вы еще смеетесь над мной! — вскричала графиня. — Смеетесь! Ну вы и мерзавец, герцог! Мой муж вызовет вас на поединок!

— Довольно, — не выдержал Раймонд. — Пусть вызывает, лучше уж драться, чем вас выслушивать. Господа, — обратился он к солдатам, — проводите леди Кинни к остальным гостям. И проследите, чтоб ни в чем себе не отказывала, — гвардейцы восприняли приказ с явным удовольствием.

В дверях графиня чуть не столкнулась с капитаном Уиланом. Тот торопливо и без особенного изящества поклонился, за что получил в награду пренебрежительное фырканье. Уилан раздраженно дернул головой и, обогнув скорбную процессию, вошел в маршальский кабинет. Швырнул на стол перчатки. Взял с пола первую попавшуюся бутылку и знатно отпил из горлышка.

— Гранвердское, двенадцатого года, — сообщил герцог, рассматривая этикетку. — Я таким даже короля не угощаю.

— Ну значит хоть на что-то сгодилось, — бросил Орсон и вновь приложился к бутылке. Крякнул. Утер губы. — Получается так… Посты я все обошел, на стену поднялся. Стоят, как надо, к бою готовы. Терхол им там растолковал, чего ждать, — герцог отрывисто кивнул. — Вот только дворяне эти ваши, сэр…

— Они не мои, эти дворяне, — отрезал Раймонд, отрываясь от размышлений. — Они не мои, Орсон. И хотел бы я знать, чьи.

— Чьи-то они конечно есть… — раздумчиво сказал капитан, подходя к висящей на стене картине. — Понимаете, что здесь происходит, сэр?

Герцог не ответил.

Айтверн и Терхол привели в боевую готовность охранявшие цитадель полки королевской гвардии. Солдаты были готовы к отражению штурма, да вот только маловато их оказалось… Впрочем, оборона не нападение, должно хватить. Терхол отправил своих людей со срочным приказом в казармы, поднимать столичный гарнизон. Роты городской стражи должны были взяться за оружие и смять с тыла мятежников, когда — и если — те все-таки подойдут к замку. Интересно, на что все же надеются Эрдер и его присные. Начинать сражение на тех позициях, что ему достались — полное безумие, королевский замок не взять с наскока, да еще тогда, когда в Тимлейне хватает верных престолу войск. Все это выглядело настолько безумным, что не могло не настораживать. Повелитель Севера прежде никогда не казался таким уж глупцом, и не мог начать заведомо провальную игру. Было нечто еще, но Раймонд никак не мог понять, что. Заговор шире, чем кажется? Они до сих пор не узнали, кто еще из дворян примкнул к нему. Но сейчас в замке собралось немало владетельных господ… Именно поэтому Айтверн и приказал перекрыть все выходы из крепости и запретить придворным расходиться. Среди них вполне могли найтись сторонники мятежа — а значит, не следовало давать им возможности поднять свои расквартированные в Тимлейне дружины. А еще Артур… К тому времени, как мост был поднят, а ворота — заперты, его в цитадели уже не нашлось, хотя посланные Раймондом слуги сбились с ног, ища молодого наследника. Проклятье, трижды проклятье всем демонам мира… Куда подевался мальчишка? В какую глупость он вляпался на сей раз? Неужели и в самом деле полез вызволять сестру? Лорд Айтверн сжал зубы. Нужно было поговорить с сыном, попробовать вбить ему в голову хоть что-то, объяснить, в какое положение они все попали… но никак не выпадало свободной минутки! А теперь Артур сбежал, и виноват в этом только он, его отец. Проклятье! Неужели он погубил сегодня не только дочь, но и сына?

— Интересный натюрморт, — заметил Уилан, все еще изучающий старинное полотно — так пристально, будто никогда раньше его в жизни не видел. Айтверн мысленно поблагодарил капитана за то, что тот догадался о невеселых размышлениях своего господина и поспешил развлечь его беседой. Лучше уж разговаривать о живописи, нежели думать о том, что совершил.

— И в самом деле, интересный, — согласился герцог. — Потому здесь и висит.

Кисть умершего много лет назад художника изобразила двух людей, остановившихся друг напротив друга в кругу стоячих камней, поросших мхом менгиров, что возносились к серому предзимнему небу. Один из мужчин был облачен в не по погоде легкие зеленые одежды, у него были правильные черты лица, настолько тонкие, что напоминали они застывшую воду или замерший туман, всего лишь на мгновение принявший зримую форму. Светлые волосы рассыпались по плечам, а пронзительные темно-синие глаза казались исполненными спрятанной от всего мира боли. Пальцы сжимали пряжку золотого пояса.

Второй мужчина, одетый в светло-серый костюм, замер в пяти шагах от первого, небрежно опершись на вогнанный в землю длинный меч, с обсидиановым лезвием. Лицом и телосложением он удивительно напоминал человека в зеленом, совсем как отражение, увиденное в зеркале или в сверкающем круге щита. Вот только волосы, стянутые украшенным сапфирами серебряным обручем, были черными, глаза — удивительного жемчужного оттенка, а кожа — очень бледной, чуть ли не прозрачной, с просвечивающими венами. Взгляд у опирающегося на меч мужчины был холодный, жесткий и вместе с тем какой-то отстраненный, нездешний.

Казалось, что эти двое готовы вот-вот шагнуть навстречу, преодолеть разделяющее их расстояние… лишь только непонятно, зачем. Может, чтобы пожать друг другу руки, а может — чтобы начать поединок.

Раймонд знал об изображенных на картине людях немало. Почти столько же, сколько о себе самом — его кровь, его проклятая и благословенная эльфийская кровь, позволяла иногда смотреть в прошлое своего рода… настолько далеко, что никто уже не помнил иных лет, и в хрониках о них не говорилось. Видеть образы из давно минувшего времени так, как обычные люди видят сны. Герцог Айтверн многое знал о прежних днях. Например то, что ни один из этих двоих на картине на самом деле не был человеком.

— Вообще-то это копия, — сообщил герцог, — оригинал хранится в Малерионе… ты его видел, кстати, и не раз. По преданию, картину нарисовал один из очевидцев запечатленной на ней встречи… вот этот, слева, — Раймонд указал на светловолосого. — Майлер, эльфийский лорд, из Дома Драконьих Владык… моего дома. Тот самый, что сражался в Войне Смутных Лет, и отказался от бессмертия, связав свою судьбу с судьбой женщины из человеческого рода. Основавший династию на смертных землях, и сам сделавшийся смертным. Мой легендарный предок. Первый герцог Айтверн.

— Тогда кто второй? — спросил Уилан. — Они похожи…

Интересно, с легким любопытством подумал Раймонду, неужели старому вояке в самом деле интересно, или он просто ищет повод для беседы? Скорее последнее.

— Второй… — Айтверн помолчал. — Все, кто помнил его имя, давно мертвы. Брат моего пращура. Владетельный фэйри, объявивший некогда войну роду человеческому. Его прозвали Бледным Государем. Повелителем Бурь. — Уилан посмотрел на полотно внимательней, и на этот раз на его лице действительно отразился интерес. — Старая страшная сказка, — продолжал герцог. — Бледным Государем обычно матери пугают нерадивых детей. Уверен, и тебя в свое время запугали. Говорят, у него огромный замок на северной крыше мира, среди вечных снегов, что тянутся на сотни лиг, замок, который охраняют восставшие мертвецы, с мечами, на чьих клинках застыл иней. Бледный Государь сидит там на троне, вырезанном из куска льда, пьет вино из ледяного кубка, и душа его давно смерзлась, а по жилам течет серебро. Он смотрит, как пирует и веселится его мертвый двор. Бледный Государь повелевает вьюгами, и метелями, и зимними ветрами. Король темноты, холода и смерти. Порой, когда ночи особенно длинны, Повелитель Бурь седлает коня, и с ним седлает коней вся его свита. Они скачут по небу, адамантовые копыта высекают искры из туч, и звезды гаснут, стоит плащу темного владыки коснуться их. Такая вот… милая сказка. Ну что, страшно?

Капитан Уилан отошел от портрета.

— Я не знал… что он ваш родич.

— Это немногие знают, — бросил Айтверн. — Притом, за тысячу лет любое родство обратится в дым. Я никогда не видел этого своего… родственника, но не сомневаюсь, что он еще жив. Эльфы не умирают, друг мой Орсон. Они живут даже тогда, когда это давно потеряло смысл. Когда война закончилась, последние из фэйри ушли в полуночную тьму, там и пребывают поныне, в ожидании конца нашего мира. Мы, Айтверны, Драконьи Владыки на старом языке — единственные, кто остался на землях людей. Мы и сами стали смертными, смешав нашу кровь с вашей.

У Уилана хватило ума не спросить, откуда герцог знает о том, что поведал, и Раймонд был ему за то благодарен. О некоторых вещах он не собирался рассказывать даже друзьям… а Уилан был другом, пусть и повязанным жалованьем и клятвой верности. Надо будет объяснить все Артуру, когда придет время… но не сейчас. У самого Раймонда видения о прошлом начались уже после двадцати. Первый раз — прямо во время боя. Он схлестнулся с вражеским бойцом — и вдруг увидел себя в незнакомом месте, с людьми, умершими задолго до его рождения. Раймонд с трудом вынырнул из видения в явь и все же успел свалить противника, но получил перед тем глубокую рану. Несколько дней спустя, когда вызванная ранением лихорадка закончилась, он пришел к отцу и рассказал о нагрянувшем посреди бодрствования сне. Лорд Гарольд, старый герцог, затворил двери опочивальни и глубоким, изъеденным прожитыми летами голосом поведал о странных силах, отпущенных их роду. Об их магии… магии, что позволяла видеть давно ушедшее, знать всеми забытое, и ощущать порой знаки, спрятанные в земле и воде. Старая сила. Старая память. Люди верили, что чародеи перевелись на земле вместе с первым из Ретвальдов — но на самом деле последними чародеями в известной части мира оставались мужчины из дома Айтвернов. Когда Артур вырастет, ему придется это узнать. Он и без того с детства грезил чарами.

В двери постучали, и, даже не дожидаясь ответа, в кабинет вошел запыхавшийся стражник. Совсем молодой парень в белом с золотым диском плаще королевской гвардии.

— Милорд маршал! — торопливый поклон. — К вам пришли. Они явились к воротам… и Терхол велел их пропустить.

— Он верно с ума сошел? — рывком поднялся герцог. — Я же приказал…

— Мало ли что вы приказывали, господин мой, — с насмешкой сказал из коридора знакомый голос, и Раймонд приложил все усилия, чтобы не улыбнуться от облегчения. — У господина генерала не было иного выхода, нежели опустить мост. Иначе бы я оскорблял его последними словами с другой стороны рва, но в полный голос… На глазах у всего войска. Незавидная участь, правда?

Артур Айтверн переступил порог вслед за воином, и уж он-то улыбался — широко и безмятежно. А вслед за сыном… вслед за ним в дверях появилась Айна! Дочь Раймонда была жива и здорова, она стояла чуть позади Артура, держа его за руку. Создатель Милостивый, почему на ней цвета Эрдеров? Хотя понятно, почему. У мальчишки все же получилось. Бог знает как, но получилось. Раймонд умел держать удар, и знал, что ни следа удивления не отразилось на его лице.

— Дети мои… — протянул он с легкой иронией. — Вы явились как никогда вовремя.

Артур сделал шаг к отцу и вдруг остановился. Его улыбка пропала, сменившись отчужденным выражением, столь неожиданным на молодом лице. Герцог Запада знал это выражение, знал до боли — тысячу раз оно взирало на него с родовых портретов и из зеркала.

— Иногда я прихожу вовремя, милорд, хоть вам в это и не поверить, — холодно сказал Артур. — Я привел вам ваше дитя. Айну спасли… хотя это сделал и не я.

Да? Что же случилось? Хотя сейчас это и неважно…

— Ничуть не удивлен, — склонил голову Раймонд. — Вы ничего не умеете делать сами, Артур. Даже такой малости, как вести себя разумно. Куда вы полезли на сей раз? Прямиком в осиное гнездо? Интересно, а что случилось, если б вас убили там? На кого я оставил бы тогда Иберлен? Не отвечайте мне, сын.

Он и не ответил. Лицо Артура затвердело еще больше. Он вскинул подбородок и встретил взгляд отца. Маршал чуть не отшатнулся. Из глаз Артура рвался наружу уже не гнев — рвалась ненависть. Раймонд Айтверн встречал такую ненависть нечасто, и лишь у людей, которых собирался убить. Или которые собирались убить его.

Ах ты щенок…

— Мне жаль, что вы так ничего и не поняли, — сказал герцог. — Очень жаль. А вы, дочь моя? Что скажете мне вы?

— Ничего, — ответила Айна безразлично, — ничего я вам не скажу. — Девушка стояла, распрямив спину.

Интересно, подумал Раймонд, а она знает, о чем он говорил с Эрдером нынешней ночью? Должно быть знает, Артур не мог не сказать. Тогда это многое объясняет. Но что же с ними обоими теперь делать? Не хватало еще, чтоб путались под ногами во время боя…

Раймонд вновь всмотрелся в лицо своей дочери, пристально, будто видел впервые. Тонкие изящные черты, будто вырезанные из белого мрамора, окаймленные волосами, удержавшими в себе солнечный свет. До чего же, однако, Айна похожа на Артура, брат и сестра отражают друг друга, как в зеркале, и не видно между ними разницы в четыре года. А Артур невыносимо похож на него самого. Фамильная внешность, куда от нее денешься — передающаяся из поколения в поколение уже больше тысячи лет. Ни у Айны, ни у Артура не осталось ничего от матери, ни единой черты — на них обоих пламенела печать их отца. Ничего от Рейлы. Господи, ну почему ты караешь меня даже сейчас, здесь и сейчас? Почему в этом мире остался только я и то, что мной создано? Почему Рейлы больше нет нигде, совсем нигде, даже в наших детях?

Прошло много лет с того дня, когда лорд Айтверн потерял жену, но забыть ее он так и не смог. Рейла. Неотмирный синий взгляд, темные волосы, гордая осанка, голос, звенящий гитарной струной, серебром и снегом. Его Рейла, которая на самом деле никогда ему не принадлежала. Обычная история, брак по сговору, жених и невеста, впервые увидевшие друг друга лишь на самой свадьбе. Отец Раймонда был человеком старых правил, и находил выгоду в браке своего наследника с племянницей тогдашнего графа Гальса. Гарольд Айтверн надеялся на прочный союз с повелителями Юга, вот и повел сына под венец. Разумеется, он был прав, интересы дома куда выше личных чувств, да и в жену свою Раймонд влюбился до потери рассудка. Вот только насильный брак не стал оттого менее насильным, и чувства Раймонда так и не нашли у его супруги ответа. Рейла не любила его, никогда не любила, хотя и честно исполняла возложенный на нее долг. Однако, не любя его, она пожертвовала ради Раймонда жизнью, когда против него и государя составили заговор. И составил его не кто-нибудь, а родной брат Раймонда, Глэвис Айтверн. Милый братец рассудил, что из него может получится замечательный король, а для этого всего-то и требовалось, что устранить царствующего монарха. Глэвис был уверен в том, что будет смотреться на троне наилучшим образом, и, черт побери, не исключено, что он был прав. Хуже чем Брайан, во всяком случае, короля представить было сложно. Но Раймонд не привык нарушать данные им клятвы, и потому выступил против брата. К сожалению, за все на свете приходится платить. Айтверн предпочел бы умереть сам, нежели дать умереть любимой, но судьба Рейлы оказалась не в его власти. С тех пор утекло немало воды, и ту старую грязную историю давно забыли. Или сделали вид, что забыли. Игральные кости судьбы упали на редкость гнусным образом, Рейле не посчастливилось оказаться в тот самом месте и в тот самый час, когда Раймонд и Глэвис решили окончательно выяснить отношения в поединке. Рейла попыталась спасти обреченного, как ей показалось, мужа, закрыть его своим телом — и погибла, пронзенная клинком Глэвиса. В памяти герцога Айтверна навсегда отпечатался тот вечер. Звон стали, бьющийся в окна закат, помертвевший Брайан, также оказавшийся свидетелем этой схватки, лужа крови под ногами, все та же кровь, водой хлещущая меж пальцев, обезумевший, или вернее — убийственно разумный родич, рывок Рейлы, острие шпаги, выходящее у нее из спины… Нет, такое не забудешь, пока жив, остается лишь знать, помнить, жить и больше не ошибаться, никогда и ни в чем. Никогда и ни в чем… хорошо сказано, лорд Раймонд Айтверн, да вот только хорошо ли сделано? Что совершил ты сегодня ночью, отдавая своего ребенка на поживу Эрдеру — ошибку? Или же это нужно назвать как-то иначе? Возможно, иначе, но предложи кто Раймонду переиграть его выбор, он бы ни в чем не изменил принятое им решение. Лучше предать Айну, память Рейлы и собственную честь, нежели предать Иберлен.

Предать Иберлен… Я все отдал этой стране, Господи, всего себя, все, чем я владею, все, что я есть, до последнего вздоха, до последнего волоса, до последней капли крови. Поколениям предков не в чем будет меня упрекнуть. Всю жизнь я служил Иберлену! Порой мне приходилось делать ужасные вещи во имя моего служения, но эти вещи следовало сделать. Я допустил войну на восточной границе королевства, и позволил ей длиться год за годом много лет подряд, пока она не стала привычной. Это был единственный шанс отвлечь всех этих Коллинсов и Тресвальдов от сердца страны, не дать им выступить против меня. Пока нам грозит враг, никто не будет грозить мне — Раймонду Айтверну, подлинному правителю королевского домена. Пока мы воюем с Лумэем и Бритером, мы не воюем друг с другом. Ни один дурак не уподобится моему брату. Королевство не разорвет на куски, иберленские владетели не опустошат собственную землю. Я добился этого дурным путем, но все-таки добился — я делал добро из зла, потому что люблю Иберлен. А раз так — убереги, Боже, эту страну от чумы и смуты. Это единственное, о чем я прошу.

Лорд Раймонд Айтверн указал на стоявшие у дальней стены покрытые бархатной обивкой кресла:

— Садитесь, дети мои. Не стоит изображать, — герцог позволил себе снисходительную издевку, — карающих ангелов возмездия.

Айна дернулась было в сторону кресел, но тут же замерла на месте. Мелькнувшая на ее лице растерянность тут же сменилась тщательно изображенным равнодушием. О да, мы все обожаем играть в равнодушие, но получается не больно хорошо. У вас вот, дорогое дитя, получилось совсем плохо. Но тут нет ничего страшного, вы же, дитя мое, женщина, а с женщин и спрос поменьше. Чего нельзя сказать о вашем брате, моем нерадивом отпрыске. Чему вы научились, сын мой, кроме того, что ловко обращаетесь с мечом и сносно держитесь в седле? Я зря возился с вами столько лет? Зря отсылал к Тарвелу? Почему когда я смотрю на вас, всякий раз хочется хорошенько высечь вас хворостиной? За что такое наказание? Не спорю, в молодости я частенько грешил, причем грешил изрядно, но Господь измыслил мне слишком суровую кару.

— Значит, все-таки ангелы, все-таки карающие и все-таки возмездия… Досадно, но что поделать, — вслух резюмировал Раймонд, опускаясь в кресло и закидывая ногу на ногу. — Ладно, Артур, раз уж вы здесь, докладывайте. Где вы шлялись всю ночь, и как именно к вам присоединилась ваша сестра?

Созерцание вспышки молчаливой ярости, мгновенно сотрясшей драгоценного отпрыска, не доставило Раймонду ни малейшего удовольствия.

— Я лучше постою, — бросил Артур, сжав кулаки. Он всегда сжимал кулаки, когда злился, эту привычку Раймонд прекрасно знал. А еще его сын при вспышках гнева стучал все теми же кулаками по стенам, или топал ногами, но то совсем давно, в детстве, или напевал невразумительные песенки, чтоб отвлечься, но чаще всего — не отвлекался, а просто лез в драку. Правда, с родным отцом не подерешься.

Мальчик-мальчик-мальчик, ну когда же ты наконец научишься держать себя в руках? Сколько можно разгораться от малейшей искры? В играх, в которые мы играем, безрассудство часто оборачивается смертью. А, правда, в твои годы я сам был ничуть не лучше, достаточно хоть раз вспомнить — и становится не по себе. Хотел бы я, чтоб у тебя в запасе отыскалось достаточно времени, чтобы повзрослеть. Но времени у нас совсем нет.

— Докладывайте, сын. Я жду, — подобным образом Раймонд мог бы говорить с нерадивым лейтенантиком. Впрочем, даже самый негодный лейтенант из всех является каким-никаким, но офицером. Чего нельзя сказать об Артуре, который хоть и получил рыцарское звание, но едва ли соображал, с чем его едят. — Куда вы направились после того, как я отпустил вас?

— Вызволять Айну, — без всякого выражения сообщил Артур.

— Замечательный порыв, — в тон ему откликнулся Раймонд. — Надо полагать, Мартин Эрдер шепнул вам на ушко, где именно ее держат?

— Нет, сэр. Но я решил, что следует поискать в его усадьбе.

— Великолепно, — процедил лорд Айтверн, с трудом сдерживая накатившее желание переломать отпрыску пару-тройку ребер. Вспышка ярости была настолько сильной, что на какое-то мгновение у герцога помутилось в глазах. — Великолепно, — повторил он тем не менее достаточно спокойно. — Каким образом вы установили, что искать нужно именно в особняке Мартина, а не в любом другом месте? Не на чердаке или подвале какого-нибудь из принадлежащих его шавкам домов? Не в какой-нибудь крысиной норе, тайном отнорке, о котором мы не знаем и знать не можем, и где никто не смог бы мою дочь отыскать? С чего вы взяли, что Эрдер окажется настолько туп, что станет держать драгоценную добычу в самом очевидном месте из всех?

— Я ничего не устанавливал и ничего не брал, сэр. Просто я не знаю никаких других мест. И, кроме того, Эрдер действительно оказался настолько туп. — Артур немного помолчал и добавил. — На самом деле, милорд, я бы не поручился, что дело тут исключительно в тупости. Герцог Севера выбрал не самое очевидное место, а самое надежное. Пытаться напасть на его столичную резиденцию означает открыто объявить войну. Он очевидно решил, что обезопасил себя как мог.

— Ваше счастье, что он так решил. Ну а что произошло дальше? Вы отправились к Эрдеру… один?

— Нет, сэр. Я, безусловно, безумец, но не самоубийца, — Артур изящнейшим образом поклонился. — Если садишься за карточный стол, всегда следует запастись козырями в рукаве.

— Козыри в рукаве? — хмыкнул Раймонд. — Не припоминаю, чтоб учил вас плутовать. Впрочем, продолжайте.

— Спасибо, что разрешаете. Итак, я рассудил, что не смогу справиться с охраной, как бы ловко я не владел мечом. Требовались помощники, а потому я разыскал нескольких старых приятелей и уговорил их нанести негласный визит герцогу Эрдеру. Разумеется, я не стал выкладывать им правду, а сочинил вполне сказочную небылицу, о содержании которой умолчу, как о предмете несущественном. Благородные господа согласились, и мы вместе отправились прямиком в пчелиный улей. В мои планы входило привести товарищей на место, проникнуть вовнутрь, взять пленного из числа охранников, установить, где находится сестра, и дальше потащить спутников прямиком в ее узилище. С определенного момента им было бы некуда отступать. К несчастью, а вернее — к счастью, вещи не всегда то, чем они кажутся. А люди порой носят маски. Мои, с позволения сказать, друзья сами оказались замешаны в заговор. Исходя из этого, делаю вывод, что любой находящийся в столице дворянин может быть нашим тайным врагом. Учтите это, отец. Итак… Господа несостоявшиеся сообщники сделали попытку меня прикончить, однако один из них одумался, перешел на мою сторону и помог разделаться с остальными. Этот человек всей душой предан мятежу, однако посчитал организованное Эрдером похищение бесчестным и сделал все, чтобы вызволить Айну. Собственно, именно своему знакомцу я и обязан как своей жизнью, так и свободой Айны. Этот… человек проник в узилище, где ее содержали, перебил тюремщиков и привел сестру ко мне, после чего покинул наше общество. Увы, он не пожелал перейти на нашу сторону, предпочтя остаться с Эрдером.

Удивительная история, больше похожая на сказку, рассказываемую в зимний вечер. Неужели не перевелись в наши дни благородные сердца?

— Как зовут вашего… благодетеля, сын?

На лице Артура отразилась короткая борьба чувств:

— Боюсь… боюсь, не могу сообщить вам, сэр. Я крайне признателен этому человеку и нахожусь перед ним в большом долгу, но он также остается одним из предводителей мятежа. Будет лучше, если совершенное им предательство собственных соратников останется тайной. Любое разглашение… Если Эрдер узнает, этого человека ждут неприятности.

— Вот как? — Раймонд вздернул бровь. — Вы, сын, сделали два весьма странных… вывода. Во-первых, было бы ошибкой с вашей стороны предполагать, что я немедленно понесусь к Эрдеру сообщать тому об изменниках в его собственном стане. Во-вторых, если вашему другу и грозит опасность, то совершенно иного рода. Скоро мы покончим с заговором, и тогда всех его лидеров ожидает топор палача. Старина Мартин просто не успеет покарать за измену никого из своих псов. Впрочем, можете мне ничего не говорить, это уже не имеет значения. Я ценю, что среди врагов нашелся хотя бы один достойный дворянин, вспомнивший о чести и спасший мою дочь, но даже подобный жест не сможет смягчить его участь, когда эта участь будет зависеть от моего решения. Все предатели престола и отечества остаются предателями престола и отечества, какие бы они не оказали услуги мне и моему дому. Вашего благодетеля ждет казнь.

Раймонд мог ожидать от Артура возражений, но сын предпочел промолчать. Понял наконец, что спорить бесполезно? Было бы лучше, осознай он, что спорить не нужно. В любом случае, Артур промолчал. Зато не выдержала Айна:

— Отец, да вы… да как вы… как у вас духу хватает такое говорить! Этот… этот человек спас меня, я была там, в темнице, не знала чего ждать и на что надеяться, думала, что меня скоро убьют, сходила с ума, думала, мне оттуда не выбраться, а он пришел и спас меня! Он всем рисковал ради меня! Жизнью, честью, свободой, он пошел против своих друзей, только чтобы меня вызволить! Он убивал собственных соратников, и они могли убить его! Видели бы вы, как он дрался, предатели так не дерутся! — Айна вся раскраснелась, голос ее дрожал от волнения, а глаза горели огнем. Господи, как она вдруг сделалась похожа на Рейлу, прости, Боже, и сохрани нас всех! Как похожа! И на Артура тоже. На Артура особенно. — Он настоящий рыцарь, — продолжала Айна, — такой, какими должны быть рыцари… Я скажу вам его имя, помилуйте его! Неужели у вас нет сердца?

Сердце? «А что такое сердце?» — мог бы спросить герцог Айтверн. Иметь сердце и даже время от времени прислушиваться к тому, что оно говорит — большая роскошь, право на нее имеет не всякий. Он, например, такого права не имел. Людям навроде него лучше всего вовсе обходиться без сердца, такова цена, которую приходится платить за то, чтоб Иберлен жил.

— Если угодно, дитя мое, можете считать своего отца бездушной тварью, так будет лучше для всех, и для вас в первую очередь, — равнодушно сказал лорд Раймонд. — Маршал Иберлена не должен миловать изменника только лишь потому, что чем-то этому изменнику обязан. Более того. Маршал Иберлена не имеет желания миловать изменника. Покончим с этим бессмысленным разговором. А вы, Артур, извольте в дальнейшем никуда не теряться, не получив на то моего приказа. Не забывайте о том, кто вы есть и кому наследуете, и что случится, если вы погибнете. Что же до нынешней вашей участи…

Договорить он не успел. Его прервали. Его прервала собственная дочь. Раймонд впервые увидел, что не только его сын умеет обращать всего себя в пламя. И, наверно, Айна могла гореть даже страшней, чем ее брат. Глаза девушки сверкнули такой ненавистью, что Раймонд Айтверн едва не отшатнулся. Он помнил немало слов, брошенных ему с окрашенной алым кровью земли теми, кого он оставил на ней умирать. Он знал цену ненависти. Но он не верил, что можно ненавидеть — так.

— Вы не человек, — Айна дернулась, рванулась вперед, словно хотела залепить пощечину, но Артур схватил ее за талию и прижал к себе. По сути, обнял. Сам он выглядел еще хуже, чем сестра. — Вы не человек! — снова крикнула Айна. — Вы просто бездушная тварь, без души и без совести, проклятая нелюдь! Я вас ненавижу, вы меня слышите, я вас ненавижу, как может ненавидеть человек! Я проклинаю вас, будьте вы прокляты, отсюда и навечно! Получайте то, на что бросили меня, пейте собственный яд! Я не желаю, чтобы вы жили на свете! Я хочу, чтобы вы умерли! Я хочу, чтобы вы попали в ту же беду, в которую попала я — и не выбрались из нее! Чтобы никто не пришел за вами и не спас вас, чтобы никто не протянул вам руку! Именем всех сил, что есть в этом мире, я налагаю на вас проклятие, пусть оно вцепится в вас и не отпускает, пусть оно сожрет вашу плоть, и ваши кости, и ваше сердце тоже сожрет, если только оно у вас есть, сердце! Я вас проклинаю! — Айна снова рванулась к отцу, но Артур удержал ее.

— Не надо, — шевельнулись его губы. — Не надо… Здесь… ничего не изменишь.

— Да? — Айна повернула голову, ее лицо оказалось вплотную с лицом Артура, как у влюбленных, готовых поцеловаться, и у Раймонда вдруг, впервые за этот разговор, потемнело в глазах. — А если здесь нельзя изменить — где можно?!

Артур не ответил, но Раймонд увидел, как задрожали пальцы его рук, сошедшихся замком у Айны за спиной.

— Юная леди, — вдруг подал голос Орсон Уилан, все время до этого стоявший в углу и делавший вид, что глубоко его тут нет. — Юная леди, я вас понимаю, но вам бы успокоиться сейчас… Вы и так слишком много…

— Довольно. Замолчите, Уилан, и вы, дитя мое, тоже молчите, — сказал Раймонд, чувствуя, как спину легонько — или совсем не легонько — укололо стальное жало. «Будьте вы прокляты». Его проклинали уже много раз, и порой справедливо. Но человек одной с ним крови — впервые. Даже брат, умирая, не сказал никакого проклятья. Раймонд не умел бояться. Но чувство, которое он сейчас испытал, хоть и не было страхом, очень ему не понравилось. — У меня нет времени, — через силу продолжил маршал, — у меня нет времени выслушивать это все, так что извольте не беспокоить меня. До тех пор, наконец, пока мы не пошлем Эрдера на тот свет. А сейчас не тревожьте меня и уж тем более не отвлекайте. Я хотел распорядиться насчет вашей участи, так вот, она будет такой…

А какой она будет? Отправлять мальчишку в бой, под мечи и стрелы, нельзя ни в коем случае, даже если сам он просто горит от желания вершить подвиги. Подвергать тебя, Артур, опасности я больше не намерен, довольно и того, что взял ночью к Эрдеру. По большому счету рисковать не стоило и тогда, но ты должен был пройти испытание на выдержку и наконец повзрослеть. Жаль, что ты не сумел… Но что же с тобой теперь сделать… Не успел герцог придумать, как распорядиться детьми, как в дверь постучали и в комнату заглянул новый посыльный. Дьявол, сколько же их сегодня еще будет?

— Сэр, — солдат отдал четкий военный салют, — дозорные с башен увидели отряды врага. Они идут городскими улицами к замку. Его величество и генерал Терхол ожидают вас на стене у ворот.

— Прекрасно, — сказал Раймонд, хотя будь он проклят, если хоть в этом, хоть во всех событиях последних двух дней можно было отыскать что-либо прекрасное. — Идите. Я сейчас буду.

Посланец короля кивнул и ушел.

— Орсон, — сказал герцог капитану гвардии. — Останешься в донжоне, данными тебе мной полномочиями будешь руководить обороной. Если они прорвутся, а я не смогу вернуться. Артур, — обратился Раймонд к сыну. Решение явилось неожиданно, само собой. — У тебя наконец появился шанс послужить Иберлену. И послужить хорошо, а не так, как захочется твоей левой ноге. Я не знаю, сколько врагов решило нанести нам визит, и не знаю, каким будет бой. Можно ожидать чего угодно. Скажем прямо, нас застали врасплох, и мы до некоторой степени рискуем. Его величество отказался покидать крепость, но я не могу рисковать судьбой династии… и страны. Наследник престола должен быть в безопасности. Ответственность за него я возлагаю на тебя. Отправляйся к дофину и выведи его из замка и из города. Старой Дорогой. Когда окажетесь вне Тимлейна… Смотри по обстоятельствам. Если мы победили — все отлично, возвращайтесь. Если же нет… Отправляйся в Малерион. Поднимай лордов. Если мы потерпим поражение, то за будущее королевства отвечаешь ты, и никто другой.

Если бы Артур сказал, что не хочет слушать ни о каких приказах, и что он останется здесь и желает драться — Раймонд знал, что ударил бы его снова. Как вчера днем, но — больней. Чтоб не встал прежде, чем выплюнет изо рта остатки зубов.

Но Артур только молча кивнул.

Раймонд снял с пальца украшенный рубином золотой герцогский перстень и бросил сыну. Тот легко поймал.

— Это — знак главы дома, — негромко сказал маршал. — Когда победим, вернешь. А сейчас живей. И сестру с собой возьми. Ну же.

Того, что случилось секундой позже, Раймонд Айтверн никак не ожидал. Артур шагнул вперед и обнял отца, с силой сжав плечи. Очень крепко, так крепко, как не обнимал никогда, даже в детстве. А затем отступил назад, уронив голову.

— Я сделаю, — сказал он глухо.

— Иди. Храни тебя Бог.

Они выходили на площадь перед королевским замком, блистающей сталью рекой вытекали из переулков и улиц, и солнце торжествовало, с яростью пылало на их доспехах, на их щитах, на закрытых окнах их забрал, на наконечниках копий. Сталь горела и плавилась в свете наступившего дня — ясного, погожего, доброго. Ряды пехотинцев с двуручниками и алебардами — сотни сапог слитно маршировали по мостовой. Рыцари в броне и ярко-вышитых плащах, с развевающимися плюмажами, на гордых конях лучших пород. Мятежники шли вперед, выстраиваясь боевыми порядками ввиду стен цитадели, и казалось, что они явились на парад, а не на сражение.

Ветер рвал их знамена. У них у всех, у каждого отряда, были свои знамена, и сюда собралось немало владетелей с севера, и с востока, и даже с юга. Гончий пес Данкрейнов. Атакующий коршун Коллинсов. Золотой единорог Тресвальдов. Олень Холдейнов. Белый Конь Гальсов. Дикий бык Дериварнов.

Черный волк Эрдеров.

— Как все глупо, — вслух подумал Раймонд Айтверн, стоящий на широком парапете крепостной стены, в окружении выстроившихся в две шеренги лучников, готовых по команде открыть стрельбу. Вместе с герцогом были генерал Терхол и король. За спиной, внизу, на внутреннем дворе, стояли, сомкнув ряды, верные престолу солдаты. — Не понимаю, на что они надеются, — продолжал Раймонд, обращаясь преимущественно к Ретвальду. — Я взял не одну крепость, говоря по чести, да и обороняться мне тоже случалось. И я сталкивался с разными тактиками. Но так нелепо замки не берет никто. У них нет ничего, чтоб форсировать ров. Даже вязанок хвороста. Я не вижу приставных лестниц. Как они решили лезть на стены? Взлетят, будто птицы? А где тараны? Или господа мятежники станут биться в ворота собственными лбами? Смешно… Не иначе, они просто решили дать нашим стрелкам шанс уложить их всех оземь. Парой залпов. А кто не ляжет сразу, дождется подхода гарнизонных войск. Кстати, Гарт, где они?

— Скоро будут, сэр.

— Надеюсь… Так вот, я не понимаю, господа мои, всей сути этого шутовского переворота. Он больше смахивает на фарс. Вам так не кажется?

— Мысль восстать против законной власти — сама по себе безумие. Неудивительно, что эти люди безумны и в остальном, — заметил Брайан Ретвальд. Король одел боевые доспехи, с вычеканенным на грудном панцире хорьком, и монарший голос глухо доносился из-под опущенного забрала. Облаченный в латы, владыка Иберлена смотрелся отнюдь не так нелепо, как обычно.

— Это все риторика, ваше величество, — поморщился Айтверн. — А я не понимаю подоплеки происходящего, и это мне, признаться, не по душе. У них должна быть какая-то еще неразыгранная карта, козырь в рукаве, некое скрытое преимущество… но я не понимаю, что это за преимущество. Гарт, вы уверены в своих людях?

Генерал нахмурился. Потряс шлемом, который держал в руках:

— Хотите сказать, не мог ли гарнизон переметнуться к врагу? Вы сами сказали, что эти люди — мои. Я отвечаю за них. Сказанное вами выглядит, как оскорбление.

— Мне плевать, как оно выглядит. Я спрашиваю — вы уверены в своих людях?

— Да, сэр. Как в себе самом.

— Ну-ну, — пробормотал Айтверн, обхватывая руками зубец крепостной стены, — веруйте на здоровье, да только если они примкнут к Эрдеру — болтаться вам в петле. Лично вздерну, — стоящие рядом стрелки тревожно переглянулись, а по группе окружающих Терхола офицеров прошел тихий ропот. Подчиненные не любят, когда господа ссорятся. Как правило. — О! — вскинулся герцог. — А вот и… делегация.

Четкая линия вражеской конницы дрогнула, и вперед выехали несколько рыцарей. Отряд возглавлял статный всадник в черных латах, Раймонд узнал в нем Эрдера издалека, по памятной посадке. Когда-то давно, на одном турнире, Мартин Эрдер своим копьем выбил герцога Айтверна из седла. Раймонд тогда встал, превозмогая адскую боль в голове, и потащил из ножен меч. Эрдер остановил гарцующего жеребца и спрыгнул на землю, хотя правила поединка позволяли атаковать спешенного противника верхом. Подошел к Раймонду и вежливо поклонился, после чего обнажил клинок. Раймонд и Мартин кружились на стоптанном песке ристалища, а многотысячные трибуны замерли в восторге, глядя, как ловко бьются двое знатнейших дворян королевства… Да, старина Мартин, славные же времена были, жаль, что всплыли. Я тогда был молодым наглым щенком, совсем как мой непутевый сын сейчас, а ты уже в ту пору слыл олицетворением благородства и рыцарственности. Куда все делось — и моя беспечность, и твое благородство? Дружить мы никогда не дружили, пролитую кровь сложно забыть, даже если ее пролили предки, особенно если ее пролили предки, но я тебя втайне даже немного уважал. Особенно, когда мой меч замер в дюйме от твоего горла, и когда я картинно бросил его в ножны, и вскинул руки к небу, а трибуны ревели горным водопадом, я люблю слушать водопады, они ревут точно также, и солнце било в глаза, совсем как сейчас… А потом я сказал, что драться с тобой было честью, и положил руку на плечо, и вот так, полу-обнявшись, мы пошли к выходу с поля, а зрители гремели, восхищенные девицы и дамы бросали цветы нам под ноги… Странно, что мы так и не стали тогда друзьями. А теперь не станем и подавно. В сегодняшнем бою я убью тебя лично.

На пол-корпуса позади Эрдера ехал другой всадник, поверх доспехов одевший простой коричневый плащ. Лица под низко опущенным капюшоном было не разглядеть. Незнакомец сидел в седле легко и уверенно, можно даже сказать небрежно, чувствовалось, что он отличный наездник. Раймонд почти не сомневался, кто он, этот незнакомец. Он знал. И от этого знания становилось нелегко на душе.

Остальные конники двигались следом, один из них держал при себе перекинутое поперек седла знамя, сейчас свернутое. Айтверн не сомневался также и в том, что изображено на этом знамени. Проклятье, а если они и в самом деле пришли сюда не сражаться? Если ответ на все вопросы — свернутое знамя и человек в темном плаще?

Всадники медленно ехали через площадь в мертвенной тишине, которую нарушал только цокот копыт. Раймонд мог отдать лучникам приказ стрелять. И вместе с тем не мог.

Кавалькада остановилась почти на самом краю рва. Эрдер привстал в стременах и крикнул во всю мощь легких:

— Тимлейн!!! Я приветствую тебя!

Крик разнесся вокруг, пролетая среди стоящих на стенах воинов и дробясь на осколки эха. Такие острые осколки, что прикоснись к ним — порежешься до крови.

Раймонд обратился к герцогу Севера, говоря громко и отчетливо:

— И я приветствую тебя, лорд Шоненгема. Только с каких пор ты стал обращаться к камням и кирпичам, а не к людям? Не с тех ли пор, как отрекся от рыцарской чести? Не с тех ли пор, как составил противный Господу заговор против законного монарха? Не с тех ли пор, как стал нападать на безвинных детей, будто лесной разбойник? — Пусть слышат и слушают все, им это будет полезно. — Или, может, ты обращаешься к камням и кирпичам с тех пор, как принялся выторговывать жизни детей у их отцов? Отвечай, лорд Шоненгема! Зачем ты пришел к стенам Тимлейнского замка с войском — когда наш король не звал тебя?

Раймонд надеялся, что сказанные им слова долетят до как можно большего числа ушей. Чем больше тех, стоящих внизу, окажутся под властью его голоса и его слов, тем лучше. Может быть, кто-то даже засомневается и вспомнит о тех обетах, что приносил.

Если только они не заложники иного обета.

— Я скажу тебе, владыка Малериона, зачем я пришел! — зычно отвечал Эрдер. — Я и все эти достойные лорды и рыцари пришли сюда потому, что время лжи и унижения закончилось! Потому что настало время правды! Потому что нами правит не государь, а жалкое ничтожество, игрушка в руках придворных… и в твоих руках тоже! А мы пришли положить этому конец! Мы пришли, потому что с нами закон и память! Мы здесь, чтобы дать Иберлену истинного короля! Знаменосец, покажи им стяг, пусть видят!

Древко знамени, дотоле лежавшее на коленях у одного из всадников, взлетело вверх, примчавшийся ветер развернул полотнище, и оно затрепетало, как бьющая крыльями птица. На том знамени было выткано яблоневое дерево с мощным стволом и раскидистой кроной, с ветвями, усыпанными золотыми и сочно-красными плодами. Яблоневое дерево на царственно-синем фоне, на фоне густого летнего неба, бескрайнего, бесконечного, олицетворяющего могущество и мудрость. Этот яблоневый стяг реял на башнях Тимлейна сотню лет назад, под ним ходили в бой иберленские дружины прошлых лет, ему клялись в верности все вассалы короны, вместе с ним жили и за него умирали. Ибо это было знамя Карданов, знамя древних королей, знамя прежних владык Иберлена, чья кровь иссякла на Дрейданском поле.

Казалось, что навсегда.

— С нами законный государь! — продолжал Мартин Эрдер. — Пусть он сам назовет себя!

Человек в темном плаще скинул капюшон, запрокидывая голову навстречу людям на стенах, навстречу раскинувшемуся надо всеми небу, такому же глубокому и ясному, как изображенное на знамени, навстречу яростно пылающему солнцу. Даже отсюда Раймонд видел, как черты знакомого лица исказила улыбка. О да, герцог Айтверн видел похожие лица и прежде. В снах и фантастических грезах, что приносила ему эльфийская кровь, позволяя смотреть в минувшее, на старинных монетах, на картинах и парадных портретах. И то же самое лицо Раймонд Айтверн видел сегодня ночью, ибо именно этот человек привел его, Артура и капитана Уилана на встречу с мятежниками, а потом даровал им жизнь, когда враги хотели убить их.

— Мое имя Гледерик Брейсвер! — закричал этот показавшийся ночью таким легкомысленным странный посыльный, весельчак и шут, навязчивый исполнитель заунывных песен, человек с лицом со старинной монеты. — Родившийся в Элевсинском королевстве! Сын Ларвальда Брейсвера! Внук Джерома Брейсвера! Правнук Торбина Брейсвера — что был единственным сыном Гейрта Кардана, герцога Райгернского, младшего брата Херрика Кардана, законного короля Иберлена! Я последний потомок династии Карданов, ваш истинный государь! И я пришел принести вам свободу! Ретвальды подлым вымогательством забрали себе престол, но отныне им станет владеть тот, кто имеет на него подлинное право! Я вернулся! — Назвавший себя потомком Карданов торжественно вскинул руки к небесам.

Понятно… Теперь понятно. Раймонд испытал дикое, совершенно неуместное сейчас чувство облегчения. По крайней мере, почти все детали головоломки складывались отныне в ясную картину. Этот парень — бастард… Или же не бастард, а потомок морганатического брака, велика ли разница. Брат последнего Кардана, умерший на два года раньше своего коронованного родича и считавшийся бездетным, все же прижил себе на чужбине ублюдка. А теперь потомок этого ублюдка приехал к воротам Тимлейна и требует вернуть себе то, что считает своим. Интересно, кто кого первым отыскал, он Эрдера или Эрдер его? Не имеет значения, суть все равно остается неизменной… Как и то, что для большинства поднявших мятеж вельмож отыскавшийся наследник всего лишь повод добиться передела власти и урвать себе больший кусок, чем был. Эрдер говорит красивые слова, но вряд ли в эти слова верит кто-то, помимо самого Эрдера. И, может быть, Гальса… демоны пекла, этот молокосос тоже здесь, раз уж мятежники подняли Белого Коня. А Белый Конь держит юго-восток с тамошними урожайными землями и бритерскую границу, через которую проходят многие торговые пути. Ничего хорошего. Совсем ничего хорошего.

— Немыслимо. Да как он смеет? — проговорил Брайан Ретвальд, и Раймонд уловил в монаршем голосе нотки нарастающего гнева. Неужели в нашем владыке наконец начал просыпаться мужчина? Ретвальд шагнул вперед, к краю стены, расталкивая офицеров Терхола и ошарашенных стрелков, и Айтверн даже не попытался его остановить. В конце концов, это правильно, чтобы король говорил с королем, даже если один король выпал у беса из пазухи, а второй — легитимен до кончиков ногтей, но и ложки ко рту не поднесет без чужого совета. — Эй, ты, как там тебя! — бросил Брайан, удивительно в этот миг напомнив готового подраться с соседом деревенского мужика. Даже несмотря на доспехи и прямую осанку. — Кем бы ты ни был, у тебя нет власти здесь! Любой оборванец может объявить себя потомком королей, этого мало, чтоб занять трон! Сто лет назад Коронный совет отдал Серебряный Престол моему предку, а не твоему! Я вообще не знаю, откуда ты взялся! Убирайся отсюда, пока тебе не отрубили голову!

Так, похоже, общение королей все же следует пресечь. Добра не выйдет. Айтверн, давя ругательство, схватил короля за локоть:

— Замолчите, ваше величество, — очень тихо и очень зло сказал герцог, — это не перебранка, а вы — не рыночная торговка. Дальше с ними буду говорить я. А лучше не говорить, а сразу драться. Вряд ли они разойдутся сами.

Однако человек в темном плаще уже продолжал:

— Довольно, Ретвальд! Я пришел сюда не затем, чтобы с тобой препираться! Со мной хорошее войско, но я не хочу крови. Сдавайся и открывай ворота, и пусть твои вассалы сложат оружие. Я не тиран и не убийца, ни единого волоса не упадет с твоей головы, и никто, находящийся сейчас в замке, не пострадает. Я несу вам мир, а не смуту. Сдавайтесь! Я не буду мстить даже тебе, Ретвальд, и если присягнешь мне, получишь титул и земли. Лучше быть иберленским герцогом, чем нищим изгнанником, правда? Я был изгнанником, и ничего, живой. Но ты им не станешь, коли убавишь норов. Видишь, я милосерден! Отворяй ворота!

Брайан порывался что-то ответить, но Раймонд, не отпуская его руки, оттащил его назад:

— Я же сказал, хватит, — прошипел Айтверн своему сюзерену, — мы не в пансионе благородных девиц, чтоб болтать до вечера. Пора с этим кончать. Один хороший выстрел — и род Карданов окончательно прервется. Остальные разбегутся, стоит их вожаку сдохнуть… А не разбегутся — нам будет о чем вспомнить на вечернем пиршестве. Ну-ка, парень, — бросил Раймонд ближайшему стрелку, — отдай мне свой лук.

— В этом нет необходимости, герцог Айтверн, — раздался громкий и немного укоризненный голос. Раймонд не сразу узнал в говорившем генерала Терхола. Комендант столичного гарнизона стоял, широко расставив ноги, и держал в руках тяжелый меч, чье острие сейчас смотрело Раймонду в лицо. — Я не позволю вам совершить преступление против помазанника Господнего. Солдаты! Уберите луки! Сегодня здесь никто не умрет. Я приказываю отворить ворота и опустить мост! Тимлейн приветствует своего господина и принимает стяг Карданов.

По шеренгам выстроившихся на замковой стене солдат волной пронесся растерянный и недоумевающий ропот. Зато лейтенанты, как по команде, подняли крик, передавая приказ Терхола все дальше и дальше, к отдаленным башням и вниз во двор, по цепочке разнося отданное распоряжение. Они действовали так, будто все было спланировано заранее. Айтверн перевел взгляд со впавшего в ступор монарха на Гарта Терхола и его офицеров, выглядевших совершенно готовыми к случившемуся.

— Какая, однако, неожиданность, — очень медленно произнес Раймонд и вдруг понял, что улыбается. — А я все гадал, почему не подходит гарнизон. Он и не явится, верно? Или явится, но только чтоб принести присягу тому недоноску? Как же ты меня провел, Гарт… Скажи, чем они тебя подкупили? Может, тебе захотелось стать маршалом вместо меня? Хорошая награда, правда?

— Я буду служить законному королю, — бросил Терхол, но его лицо пошло краской.

— Врешь. И все вы врете. Никому вы не будете служить, кроме себя. И бедняга Кардан, или как там его, понимает это не хуже меня, да только других вассалов у него нет… Я бы его даже пожалел, но не хочу. Теперь все ясно, — задумчиво продолжал Айтверн, меж тем прикидывая, как ему вывести отсюда Брайана живым. Он не верил в посулы этого Гледерика Брейсвера, да даже если новоявленный король помилует низложенного монарха — найдется куча доброжелателей, что сделают кончину Ретвальда быстрой и незаметной. — Теперь все ясно, почему они отпустили меня ночью живым… Столица и так уже была у них в руках, все, что имело для них значение — привлечь на свою сторону герцога Запада, чтоб избежать потом смуты в провинциях… А смута будет, мои лорды. Будет такая смута, что кровь взметнется до небес. — Солдаты и в самом деле опускают оружие, похоже, идти против приказов генерала здесь никто не станет. Неужели они все такие безвольные крысы? Без чести, без совести, без мужества? И что же теперь делать? Прорываться с Ретвальдом вниз? А как потом? Им не пройти. Если дело дойдет до схватки, король мертвец. — Мой сын на свободе, и мои вассалы все в своих замках, и они оружия складывать не станут. Они, в отличие от вас, помнят свои клятвы. И они поднимут знамена, и тогда вы еще узнаете, что такое море крови. Обещаю, вы захлебнетесь кровью с головой.

Говоря это, Раймонд одновременно прикидывал, что же делать дальше. Попробовать воззвать к солдатам, напомнить о присяге, переманить вновь на свою сторону? Можно было бы рискнуть, и даже не без шансов на успех — не будь здесь Брайана. В начавшейся замятне недоумок гарантированно погибнет. Раймонд Айтверн не очень любил своего короля, но и жертвовать им не собирался.

Снизу доносился скрежет отворяемых ворот. Отпрыск старых владык готовился въехать в свой замок. Смешно, но к нему Раймонд не испытывал никакой неприязни. Парень делал то же самое, что делал бы и герцог Айтверн, захвати какие-нибудь чужаки Малерион. А вот люди, с которыми герцог Айтверн всю жизнь сидел за одним столом… Для них он снисхождения не видел, и не верил, что оно, такое снисхождение, вообще возможно.

Офицеры Терхола обнажили мечи.

— Идемте со мной, герцог, я провожу вас в ваши покои, — сказал Терхол. — И вы, сэр, тоже присоединяйтесь, — обратился он к Ретвальду. — Никому из вас ничего не грозит. Ну же, не стойте на месте! Его величество великодушен и держит слово.

Брайан Ретвальд дернулся волчком и растерянно поглядел на Айтверна — герцог чувствовал этот беспомощный и умоляющий взгляд даже сквозь опущенное забрало, скрывающее лицо преданого подданными монарха. Как и следовало ожидать, Брайан впал в ступор и теперь не мог вымолвить ни единого слова. Подарил Создатель сюзерена…

— Герцог, я жду, — напомнил Терхол. — Мы все ждем.

Мне это все кое-что напоминает, подумал Раймонд. Я уже видел нечто похожее, пусть и не глазами плоти, а глазами памяти. Конечно же. Почти точно также мой прадед, герцог Радлер, лишил регентства Камбера Эрдера. Те же слова, те же жесты и то же упрямство, вот только тогда на кону были судьба королевства и выбор дался изменникам с немалым трудом, они не сразу решились на переворот, с трудом заглушив голос совести… а как с совестью у Эрдера и Терхола? Будет ли она по ночам мешать им спать? Едва ли, едва ли, уж больно торжествующими и уверенными в себе смотрятся сегодняшние победители. Забавно, охотники и жертвы нынче поменялись местами. Камбер в Шоненгеме предпочел смерть поражению, а что выберет потомок Радлера Айтверна?

— Хорошо, — опустил голову Раймонд, — мы с его величеством сдаемся. Ведите. — Повинуясь жесту Гарта, его подчиненные шагнули вперед, но тут герцог продолжил. — Но запомни, предатель — стоит тебе хоть на палец отступить от уговора, стоит причинить хоть какое зло мне ли, моему сюзерену — тебе не жить. Я понятно выразился?

— Понятно, — сказал Гарт Терхол, подходя к Раймонду почти вплотную. Генерал заметно нервничал, ведь теперь их разделял всего один шаг. Интересно, а что будет, если прямо сейчас всадить в Терхола клинок? — Ваш меч, герцог.

А вот этого они не дождутся! Своего оружия Раймонд не отдавал никому, ни друзьям, ни врагам, и уж тем более не унизится перед этой вшивой собакой. Да и потом, если у него будет клинка, он не сможет защитить сюзерена. Чувствуя поднимающийся гнев, Айтверн ответил:

— Обойдетесь, Гарт. Если бы вы вымыли руки с мылом или даже окропили их святой водой — я все равно был бы вправе опасаться, что вы запачкаете мою добрую сталь. Предательство — дрянь похуже навоза, так просто его не отскребешь. — Он обратился к Брайану. — Пойдемте, ваше величество, мы оказались не в самом лучшем обществе.

И, с силой оттолкнув плечом оказавшегося рядом солдата, Айтверн направился к лестнице, ведущей вниз со стены. Отброшенный им воин рухнул на камни, кто-то закричал, кто-то выхватил оружие — Драконьему герцогу не было до них дела. Пусть орут что хотят, он сейчас просто должен был убраться отсюда и уберечь короля. А все остальные могут катиться в пекло. Что делать дальше, станет ясно со временем, хотя полагаться на слово Кардана Раймонд полагал опрометчивым. Раймонд шел к уводящим во двор широким ступеням, и воины расступались перед ним. Позади гремел доспехами Ретвальд — Айтверн хорошо научился различать его походку. Монарх последовал за своим вассалом, пока все прекрасно, выбраться бы отсюда живыми… А потом пригодится и меч. Расставаться с ним нельзя ни в коем случае, эта мысль втемяшилась в голову и затмила все остальные.

— Герцог Айтверн! — крикнул Терхол ему в спину. — Вы не уйдете отсюда с оружием!

Раймонд даже не повернул головы.

Он так и не понял, что побудило Терхола вырвать у ближайшего солдата арбалет и выстрелить в Раймонда. Может, генерал с самого начала, наплевав на королевский приказ, вознамерился избавиться от низложенного маршала, подобрав хоть сколько-нибудь подходящий повод, а может, просто не выдержал унижения, которому Айтверн подверг его на глазах у всего честного народа. Терхол никогда не отличался легким нравом. Так или иначе, Раймонд услышал крики и моментально обернулся, вскинув меч перед грудью, в защитной позиции — но было слишком поздно. Он бы уже не успел отбить летящий в него тяжелый металлический болт. Ни за что бы не успел, несмотря на годы тренировок и доведенное почти до совершенства мастерство — ибо драгоценное мгновение было упущено. Но ему и не пришлось ничего отбивать. Предназначавшаяся Айтверну стрела вонзилась под кадык невесть как оказавшемуся на линии ее полета Брайана Ретвальда, войдя ему в сочленения промеж латами и шлемом и одним ударом насквозь пробив шею. Убитый в один миг король рухнул к ногам Раймонда, гремя доспехами и забрызгав сапоги герцога вылившейся кровью.

Айтверн замер, как громом пораженный. Ему показалось в ту секунду, что весь мир, который он знал, вселенная, в которой он жил, порядок вещей, которому подчинялся, разрушились в один момент, что солнце в небе погасло, а сами небеса упали на землю, и жизнь остановила свое течение. По его вине. По его глупости, самонадеянности и гордыне. Герцог Раймонд Айтверн стоял на стене готового без сопротивления сдаться замка, рядом с телом своего погибшего государя, и впервые за много лет ощущал даже не растерянность, а мертвенную пустоту. Все его чувства умерли в момент, когда Ретвальд замертво повалился на камни, и все мысли распались, обратившись в прах. Из Раймонда словно извлекли и волю, и разум, и он стоял без единого движения, как истукан.

Молчали и столпившиеся вокруг солдаты, будучи слишком пораженными случившимся, только со двора доносились громкие голоса и звук бьющейся о сталь стали — видать, кто-то из гвардейцев все же решил не изменять присяге и начать бой. У самых ворот кричали громче всего, там содрогался металл и пела спускаемая тетива. В иных обстоятельствах герцог попытался бы воспользоваться обстоятельствами, попробовать взять все под свой контроль, может быть удалось бы даже поднять обратно мост, не дать основным силам врага прорваться вовнутрь цитадели… но сейчас все было уже потеряно. Вытекающая из горла Брайана кровь разливалась на серых камнях алой лужей.

Терхол разразился долгим и изощренным богохульством, а потом сказал:

— Да будьте вы прокляты, Айтверн, — его слова прозвучали как-то жалко и потерянно. — Я ж не хотел в Ретвальда… Богом клянусь, не хотел. Я целил в вас… Этот глупец… Я просчитал выстрел… Я не думал, что он бросится наперерез, заслонит… Черт возьми, он решил вас спасти, будьте вы прокляты… Черт возьми, — повторил генерал совсем уж потерянно.

Раймонд молчал, по-прежнему держа меч высоко поднятым — пальцы намертво пристали к костяной рукояти.

— Это вы его убили, — наконец сказал Терхол. Как перчаткой по лицу ударил.

Случившегося в следующую секунду не смог бы предугадать никто, даже сам Айтверн. С коротким криком герцог рванулся вперед и в исполинском прыжке перемахнул над телом Брайана. Приземлился, выбив пыль из-под ног. Взмахнул мечом с разворота, метя в генерала. Терхол поспешно отшатнулся, чуть не врезавшись в зубец стены, отступил еще дальше. К Раймонду уже бросились самые расторопные из офицеров, вознамерившиеся остановить обезумевшего маршала, но они не были помехой для первого меча Иберлена. Здесь, сейчас, в этот сумасшедший день, когда рухнули самые основы королевства, в этот час, когда погибло вообще все, что только могло погибнуть — ни одна тварь на земле и под нею не смогла бы остановить Раймонда Айтверна, ни человек из плоти из крови, ни демон из огня и льда, ни даже сам ангел Господень. Никто. Здесь и сейчас, поддавшийся с головой захлестнувшему его безумию мести, он стал смертью, а смерть не знает преград.

Айтверн выбил меч из рук у первого же попавшегося противника всего одним ударом, после чего снес ему голову. Второму, кто встал на его пути, он раскроил живот от бедра до бедра — и внутренности хлынули наружу вместе с ускользающей жизнью. Третьего Раймонд попросту ухватил за плечо, отбив умелый, но не достаточный быстрый удар закованным в металл локтем, и швырнул на четвертого и пятого. Все трое рухнули со стены. Шестому достался удар в висок брошенным кинжалом. У седьмого Айтверн с размаху отрубил обе руки, погрузил меч в грудь, пробив доспех, выдернул оружие и, развернувшись кругом, оказался лицом к лицу с Терхолом.

— Твои люди на редкость плохо выучены, — заметил Раймонд. — Убивать их даже скучно.

Лицо Гарта побелело:

— Вы… Да вы обезумели! Сдавайтесь! Немедленно! Вы же обречены!

— Ты убил моего короля, зачем же мне сдаваться? Теперь осталось только воевать. А что до обреченности, — Айтверн мило, как ему казалось, улыбнулся, — мы подвержены ей в равной степени, — он атаковал. Терхол попробовал было защититься, но куда ему! Раймонд легко, практически без малейших усилий пресек его слишком вялую, слишком заторможенную попытку закрыться от удара и развалил мятежного генерала надвое — от пояса к плечу. Тот умер сразу, едва ли даже успев распробовать боль. Слишком простая смерть.

— И это иберленский генерал, — сказал Айтверн непонятно кому, глядя на то, что осталось от Терхола. — Даже драться как следует не выучился. — Герцог, не глядя на оторопевших солдат, подошел к краю стены и выглянул во двор. Там шла ожесточенная схватка, около сотни гвардейцев встали заслоном у ворот, не давая рванувшимся к ним по мосту мятежникам прорваться вовнутрь. Защитники замка выставили перед собой длинные копья, ставшие преградой на пути тяжеловооруженной конницы, приведенной Эрдером. Отряды восставших лордов хлынули к стене, но, ввиду отсутствия у них осадного парка, только и могли, что лбом биться в узкое горло крепостных ворот. Знать бы, кто из офицеров возглавил сопротивление — парень он, видать, толковый, головы не потерял. Теперь бы убрать мост — но Терхол, этот все рассчитавший мерзавец, поставил у подъемного механизма своих людей, верные престолу солдаты пытались смять их шеренгу, но пока не больно получалось. А от донжона на кучку не предавших бойцов напирали новые отряды, атакующие их в тыл — не иначе, тоже предводительствуемые Терхоловскими прихвостнями. Айтверн понял, что немыслимо сам на себя зол — не следовало во всем полагаться на коменданта и возлагать на него организацию обороны, они едва не потеряли все, что могли! И, может быть, потеряют — из-за того, что герцог Запада оказался слишком доверчив и забыл об осторожности. А еще — погубил короля, хотя Ретвальд в любом случае был почти не жилец. Успел бы Артур вывести принца из города, нынче все зависит лишь от этого…

— Слушать меня!!! — заорал Раймонд стрелкам. Следовало срочно брать их под свою руку — нынче тот самый момент, чтоб угостить Эрдера и компанию стрелами. Глядишь, отступят обратно в город. — Терхол мертвец, кто с ним — не снесет головы!!! Принц Гайвен — наш новый король, а я — ваш маршал! Немедленно! Приказываю! Стрелять! По восставшим!

Для выразительности он три раза ударил мечом об оброненный кем-то щит. Ну же, собаки, хоть раз выполните то, что от вас требуется, что же за напасть на вас накинулась, шелудивое отродье! Сделайте, что говорят, изжариться вам всем в геенне огненной! Но крики маршала Айтверна, только сейчас со всем отчаянием осознавшего свою беспомощность, пропали втуне — вокруг уже царил полный хаос, голос Раймонда потерялся в десятках, если не сотнях других воплей, кое-где на стене тоже уже начинали закипать схватки, большинство командиров оставалось на стороне погибшего Гарта. Сейчас этот костер окончательно разгорится, понял Раймонд, и лучники сцепятся, убивая друг друга. Кровавая волна поднимется и нахлынет, и ее уже никто не сможет сдержать.

— Ну же!!! — вновь заорал Айтверн. — Никакой пощады изменникам!!!

Солдаты… еще свои? уже чужие? собирались толпой шагах в семи от него. Нерешительно топтались, дергали рукоятки мечей, развевались плащи — плащи королевской гвардии, белое и золото, замаранные сегодня цвета. Говорили, в гвардии служат лучшие рыцари королевства. Говорили, они никогда не уронят чести. Просто красивые слова, чушь под медовым соусом. Кто чего стоит, решится сегодня.

— Вы со мной? — спросил Раймонд Айтверн, ткнув в солдат острием меча.

Они не ответили. Переглянулись. Потом один из них выстрелил в герцога из арбалета. Болт завизжал, прошивая воздух. Раймонд закрылся плоскостью меча, отбитая стрела рухнула у него под ногами. По крайней мере, от выстрела в лицо он защититься еще мог, лишь бы никто не выстрелил снова в спину. Ну что ж, выстрел — это тоже в своем роде ответ… Значит, время вопросов сменилось временем ответов. И вы ответите за все, шавки. За каждую неверную мысль, за каждый изменческий выдох, за каждый миг своего предательства. На Суде вас покарает Господь, а на земле — я. И небесная кара в сравнении с моей еще покажется вам небесной манной.

Он пошел навстречу уже не друзьям, но врагам легким пружинистым шагом, танцуя среди летящих стрел, уклоняясь от проносящейся по касательной смерти, насмехаясь над ее бессильем. Душу наполняла веселая отчаянная злость. Какого черта! Кто дал вам, господа, право свергать королей? Вы сами себе его вручили, да? За ошибки, господа, следует платить. И вы заплатите, да так, что сами окажетесь не рады!

У кого-то из солдат не выдержали нервы. Он бросился вперед, потешно размахивая тяжеленным клинком. Ни дать, ни взять ветряная мельница. Кто ж тебя так учил, братец, зря я что ли ораву инструкторов держал? Для Раймонда не составило труда утечь в сторону от сильного, но неуклюжего выпада. Айтверн быстро развернулся, щелкнув каблуками, оказался вплотную с нападающим, дернул меч вверх, пронзил бедняге гортань. Глаза того перед смертью выпучились, будто решили выкатиться из глазниц. Не ожидал, дурак? Черт возьми, да ты еще обмочился перед кончиной! Ничтожество… Айтверн брезгливо отстранился, швырнул труп на камни, напоследок пнул сапогом. Остальные гвардейцы зашептались. Боитесь?

— Следующий, — буднично сказал герцог. — Можете стать в очередь или навалиться все сразу, мне безразлично.

— Ваше время кончилось, милорд! — крикнул кто-то из солдат. Ах, ну да, конечно, вот и подоспели полагающиеся случаю пустые слова.

— Сударь мой философ! — ответствовал Раймонд. — Подите сюда, и проверим, чье именно время кончилось.

И они бросились вперед — всей толпой, как и следовало ожидать. Айтверн шагнул им навстречу, чувствуя, как дрожат камни, как поет ветер, как ликует солнце высоко в небесах. Герцогу показалось, что он слышит шелестящий на самой грани слуха шепот, обращенный к нему. Кто это? Рейла? Ты видишь меня, любовь моя? Ты меня видишь? Ты там, наверху, равнодушный мой ангел? Посмотри на меня. Я умираю за то же, за что и жил, Рейла! Когда мы встретимся, тебе не в чем будет меня упрекнуть!

А потом враги оказались совсем рядом, и тогда время и в самом деле закончилось. Раймонд Айтверн выпал из времени, он больше не слышал ни щелчков секунд, ни колокольных ударов сердца, осталось одно только бесконечное «сейчас», и он скользил сквозь это «сейчас», одно за другим чередуя отпечатанные у него в костях движения. Принять удар на щит. Повернуться направо. Вонзить меч в сочленения доспеха. Погрузить — выдернуть. Развернуться обратно. Парировать. Снести голову с плеч. Крутануться, уйти от атаки. Отстранить чужой щит краем своего, пнуть промеж ног, поразить в бок. Вперед, скользнуть промеж двух обреченных сейчас умереть неудачников, покончить с обоими, сначала с одним и тут же, не прекращая очередность ударов, со вторым. Под ногами что-то скользкое, это хорошо. Выбить меч из рук. Сбить с ног щитом, проткнуть клинком, освободить оружие, встретить нападение следующего противника. А вот этот подлец хорош! Был хорош. Снова закрыться. Обрубить кисть, пробить грудь. Вперед, вперед, вперед! Сами напросились на меня, господа, теперь уж не взыщите!

Человек не мог бы драться так искусно. Но эльф — мог. Ни один из Айтвернов никогда не был до конца человеком. Старая кровь, старая память, старая сила. Сила видеть глазами своих предков и сила слышать их голоса. Сила смотреть сквозь время. Сила, чтобы управлять временем. Всего-то и надо, что подчинить его бег ударам своего сердца, встать со временем наравне, изменить его течение — слегка, немного, только для себя. Достаточно, чтоб стать быстрее, чем человек. Чтоб секунды превратились в минуты для тебя самого, оставаясь секундами для других.

Конечно, древняя кровь несла в себе и другие дары, но сам он владел только этими. Смотря сквозь пучины времени, Раймонд видел, что чародеи сидов, бывшие основателями его рода, могли перемешивать землю и небо, управлять облаками и дождями, заклинать огонь и молнии, менять обличья и даже перемещаться, при желании, на невиданные расстояния за один шаг. Но чтобы овладеть подобными силами, требовались годы занятий и желание открыть те двери, что были закрыты уже тысячу лет. Он не был готов к такому, как не были готовы его предки все последние века. Прежде в Иберлене, в первые столетия после изгнания фэйри, было много чародеев, чародеев-людей, освоивших часть секретов Древнего Народа по сохранившимся от того книгам. Почти все они уничтожили другу друга, сражаясь за власть, и Айтверны, предпочитая служить королям Карданам, а не пытаться занять их место, скрыли свой дар в тайне, уверяя, что силы, принадлежавшие их предкам, утрачены ими навсегда. Магия редко приходила к Раймонду по его собственному зову — куда чаще она являлась сама, нежданная, как внезапный порыв ветра. Но когда магия была с ним, он и сам был магией.

Кровь стучала у Раймонда в ушах, чужое сорванное дыхание било в лицо, предсмертные крики налетали морской бурей, а он все шел сквозь толпу, оставляя позади себя трупы. Каждый удар его был совершенен, и каждый находил цель. Герцог Запада сделался зеницей урагана, сердцем им самим порожденного хаоса. Раймонд Айтверн прорывался через ряды мятежников, и за его спиной мятежников уже не оставалось. Не оставалось ничего живого. Меч плясал в руках маршала, как пляшет перо в руках летописца, и ярко-алые чернила разлетались во все стороны. Если и есть у жизни смысл, то он заключен здесь, сейчас, в этой точке, в этом оглушающем барабанном дробью мгновении, заключившем в себя до последней ее капли всю полноту существования, весь вырывающий душу из груди вопль азарта, всю пылающую радость, боль, отчаяние и надежду мира, сошедшиеся воедино в этой последней немыслимой битве. Огонь схватки опаляет щеки жаром самой преисподней. Плащ рвется за плечами драконьими крыльями. Сталь прошивает чужие сердца насквозь, ледяной иглой. Мой отец, ты видишь, я дерусь за тебя! Ты завещал мне служить Иберлену, я служу Иберлену, и служу хорошо! Моя жена, ты видишь, я дерусь за тебя! Ты не была воином, но положила жизнь ради нашего королевства, так могу ли я пожертвовать меньшим! Мой король, ты видишь, я дерусь за тебя! Мне нет прощения, что не смог тебя уберечь, но по крайней мере ни одна нелюдь, предавшая тебя, не уйдет отсюда на своих ногах! Мой Бог, ты видишь, я дерусь за тебя! Ты заповедовал людям не творить зла и не бить в спину, и я мщу нарушившим Твой завет! Мой сын, ты видишь, я дерусь за тебя! Я дарю тебя шанс, задерживая врагов здесь, так воспользуйся же этим шансом, уведи Айну и принца Гайвена, и уходи сам, а потом живи, живи, живи! Я подарил тебе жизнь, и дарю снова, так распорядись своей жизнью так, чтобы мне не было за тебя стыдно! Не урони чести. Я знаю, ты сможешь, сумеешь, справишься, я дерусь за тебя! Я оставляю тебе свою судьбу и свой долг, и отныне мои дороги станут твоими дорогами, моя война будет твоей войной, а когда ты победишь, я буду ликовать у тебя за спиной! У нас одно знамя на двоих, наше общее знамя, и пусть оно воспарит к небесам в час нашего триумфа. Я не всегда был справедлив с тобой, и уже никогда не смогу попросить у тебя прощения, и как жаль, что шансы упущены, и мне уже не сказать, что я люблю тебя. Никогда не упускай своих шансов! Ты мой сын, но не будь таким, как я, стань лучше меня! Ты сможешь.

И тогда, когда противников уже не осталось, кода все они легли на каменные плиты, распрощавшись с жизнью, окружив Айтверна колющей холодом пустотой, когда мир вновь разлетелся вокруг уходящей за горизонт бесконечностью, а время, распрямляясь, обрушилось привычным для людей водопадом, в него выстрелили. Герцог успел отбить стрелу, с некоторым трудом отклонился от второй — выпущенной, вроде бы, с угловой башни на юго-западе. Боитесь честного боя, твари, и правильно делаете, что боитесь! Но нужно уходить с открытого пространства! Увы, верная мысль явилась со слишком большим запозданием — новая стрела змеей впилась в колено. Раймонд пошатнулся, давя крик, вскинул щит, закрывая лицо — и тут боль раскаленной кочергой пронзила спину. Будто горсть острого марледайского перца высыпали прямиком на внутренности. Вот и он, конец игры, да будет он проклят! Горло сдавило судорогой, внезапно сделалось очень трудно дышать, каждый вздох давался с усилиями, на грудь упала каменная плита. Айтверн рухнул на колени, скосил глаза вниз — из живота выглядывало вороненое древко. Плечо и пальцы свело пульсирующей болью, и герцог выпустил спасительный щит. Стоящее в зените солнце ударило в глаза, ослепляя и лишая разума. Майское солнце зависло над столицей Иберлена, над древними камнями цитадели, над захлебывающемся в крови замком, сейчас заполненным гуляющей по нему смертью. Солнце пылало, обрушивая на землю копья лучей, и ему не было ни малейшего дела до убивающих и умирающих во имя своих смешных идеалов смертных. Но смертные до конца держались за идеалы и иллюзии, и в этом заключался брошенный ими небу вызов. Раймонд Айтверн успел почувствовать странное, пьянящее торжество, а затем из полуденного воздуха пришла еще одна стрела, быстрая и неотвратимая, и тогда мир раскололся на части.

 

Глава седьмая

Апартаменты наследного принца располагались в северо-восточной части замка, на изрядном расстоянии от королевских покоев. Дежурившие у дверей караульные имели вид немного сонный и рассеянный, настолько, что это вызвало у Артура приступ раздражения. Проклятье, воинам на стенах предстоит сражаться и умирать, а эти прохлаждаются здесь, и, если все сложится удачно, с них и пылинки не упадет! Тут Айтверн вспомнил, что ему тоже не придется обнажать сегодня меча, и злость только усилилась. Отец был прав, заботясь о безопасности молодого Ретвальда. Если врагам каким-то чудом удастся взять Тимлейн, наследник престола обязан уцелеть, чтоб потом было кому возглавить сопротивление, иначе война проиграна. Но одно дело понимать отцовскую правоту, и совсем другое — сознавать, что уводить принца в безопасный тыл выпало не кому-нибудь, а тебе. Стены протаранишь с досады.

— Его высочество у себя? — сухо спросил Артур у преградившего его дорогу сержанта.

— Да, милорд. А вы…

— А я к нему по делу. Извольте испариться, — после короткого колебания стражник почел за лучшее уступить дорогу. До чего же приятно, когда тебя слушаются без пререканий. Да здравствуют исполнительность и послушание. Чужие.

— Пошли, Ай, — Артур отворил дверь. — Нанесем принцу визит, а то бедняга сдохнет здесь со скуки.

Они нашли дофина в его личной библиотеке, среди многочисленных книжных шкафов и стеллажей, с полками, заваленными свитками и массивными фолиантами. Гайвен Ретвальд сидел в глубоком низком кресле, спиной к зашторенному окну, и держал на коленях огромную инкунабулу с обложкой, украшенной изумрудами. Сын короля был молодым человеком шестнадцати лет от роду, с субтильным телосложением и бледным от долгого сидения взаперти лицом. Несмотря на это, его наверно даже можно было назвать красивым… правда, Артур предпочитал оценивать женскую красоту, а не мужскую. У него были черные волосы, доходившие до плеч, и длинные тонкие пальцы.

При виде гостей Гайвен немного растерянно улыбнулся:

— Миледи Айна… милорд Артур… рад вас видеть! Чем обязан?

Артур хотел было сразу взять быка за рога, но Айна опередила его. Сестра шагнула вперед и сделала изящный реверанс. Она всегда умела быть безупречной — и оставалась такой даже сейчас. После той сумасшедшей сцены в кабинете отца. После бешеного крика и столь же бешеной ненависти. Если бы Артур тогда не остановил сестру — она бы, наверно, попробовала убить отца, и плевать, что Айна едва умела обращаться с мечом, а Раймонд Айтверн был лучшим фехтовальщиком из всех, рожденных на земле. Артур знал такое чувство. Когда невозможно не убить. Он только не знал, что это чувство знакомо и сестре тоже. А сейчас… Сейчас Айна была вежливой и безмятежной, как если бы не было ничего из того, что было. Как это у нее удается? Артур не мог понять.

— Ваше высочество, — сказала Айна учтиво, чуть опустив голову. — Мы счастливы встретить вас в добром здравии, — губы Гайвена дрогнули, но он не сказал ни слова. О принце сплетничали, что в добром здравии он бывает нечасто, зато болеет всевозможными хворями десять месяцев из двенадцати. Очевидно, Гайвену было неприятно слышать напоминание о своих немощах. — Нас послал наш отец, герцог Айтверн. Он очень беспокоится о вас.

— Милорд маршал? — тонкие пальцы принца рассеянно перевернули пару страниц. — Приятно слышать, конечно… но о каком беспокойстве может идти речь? Я тут за семью стенами и замками. Или, может, эти… мятежники… уже берут нас штурмом?

— С позволения его высочества, я отвечу на заданные его высочеством вопросы в порядке их следования, — Артур подошел к Ретвальду поближе, становясь рядом с сестрой. Айтверн почти не старался скрывать владеющую им злость, и она прорывалась в сарказме. — Итак, начнем с первого заданного вами вопроса. Я также полагаю, что вашему высочеству ничего здесь не угрожает. По моему нескромному мнению, ваше высочество защищены в своих покоях столь надежно, насколько это вообще возможно. Увы, мой мудрый отец в своей мудрости полагает иначе. Мой мудрый отец всегда старается свести даже призрачную опасность до полностью иллюзорной. Ответ на первый вопрос удовлетворил вас? Прекрасно, тогда я перейду ко второму. Я понятия не имею, берут ли враги замок, не берут ли враги замок, и начался ли вообще бой. Думаю вряд ли, отцу только что сообщили о приближении неприятеля… а редко какой неприятель идет на штурм, не распушив сперва хвост и не укрепив позиции. К превеликому сожалению, я не имел возможности пронаблюдать за развитием событий, ибо был послан сюда. Знаете, зачем?

— Позвольте… позвольте, я сам угадаю, — немного неуверенно сказал принц. Было видно, что резкий тон Айтверна смутил его. — Вряд ли вы здесь, чтоб защищать меня… говорят, вы хорошо деретесь, но один меч погоды не сделает, если враги прорвутся в крепость. Значит, вы мой… конвоир. Телохранитель, если хотите. Вы выведете меня из замка. Старой Дорогой, правильно?

Артур слегка удивился. В отличие от своего коронованного папаши, Гайвен похоже соображал довольно быстро. Ну и то хлеб. Тугодумы обычно приводили молодого Айтверна в бешенство.

— Мой принц совершенно прав, — согласился Артур. — Отец думает, что вам следует немедленно покинуть Тимлейн. А мы — выделенное вам сопровождение. Поэтому собирайтесь, да поскорей.

Гайвен молча отложил книгу на стоявший рядом шахматный столик и встал. Поднявшись на ноги, он оказался одного роста с Артуром.

— Я возьму денег и немного припасов, — сообщил он. — Никто же не знает, что нам предстоит, так?

— Берите, что хотите, — бросил Айтверн, все больше закипая, хотя предложение было разумным. — Хоть счастливую кроличью лапку и любимого щенка, только поторапливайтесь.

Гайвен довольно-таки холодно кивнул, сдержанно поклонился и скрылся в соседней комнате. Артур проводил его недружественным взглядом.

— Чего ты так, с ума сошел? — тут же накинулась на брата Айна. — Он же тебе ничего не сделал. Почему ты так груб с ним?

— Сам в толк не возьму, — признался Артур. — Просто он меня немного бесит. Ладно, неважно. Будем надеяться, что его высочество соберет вещи раньше, чем наступит вечер, — и, игнорируя Айну, готовую начать очередную отповедь, Айтверн демонстративно отвернулся и двинулся изучать книжные полки. Надо же чем-то время занять.

Библиотеку принц держал знатную — от обилия позолоченных корешков у Артура немедленно зарябило в глазах. Наследник герцогов Запада и сам любил временами посидеть, переворачивая вышедшие с печатного станка листы, но тут Гайвен его обставил — он собрал у себя книг куда больше, нежели Артур когда-нибудь видел, не то что читал. Правда, по большей части здесь были представлены естественно-описательные трактаты и исторические хроники, по разумению Артура способные лишь вгонять в сон, но хватало и сочинений другого рода. Некоторое количество рыцарских романов, немного любовных повестей, сборники стихов… ну, это дело благое. Если сам не в силах сочинить сонет или эпиграмму, лучше прочитать даме чужие вирши, нежели ударить в грязь лицом. Хотя, конечно, девичьей благосклонности элегантней добиваться при помощи собственного мастерства. Как бы там ни было, в любом случае стихи — вещь толковая. А вот дальше пошли толстенные труды на философские темы. Боже, это же со скуки умереть можно… Но принц их читает, и даже похоже частенько — раз стоят не на самых верхних полках, и совсем не покрыты пылью. Хотя возможно — последнее всего лишь заслуга старательных уборщиц. Ладно, поглядим, что же занимает мысли его высочества в нынешний момент — Айтверн подошел к столику и взял ту самую книгу, которую Гайвен читал перед их приходом. Надпись на обложке гласила: «Немалые размышления о природе мироздания и месте, отведенном роду человеческому в оном мироздании, премудрым Матео Флавейским составленные». Святой Патрик! Это ж какое мужество нужно иметь, дабы прилежно изучать нечто подобное?! Нет, положительно, он недооценил будущего сюзерена.

— Я разрешал вам брать мои вещи? — послышался спокойный голос. Артур вздрогнул и поднял голову. Гайвен стоял на пороге, он набросил на плечи дорожный плащ и прихватил несколько туго набитых походных сумок. Лицо принца сделалось непроницаемым, только ноздри чуть-чуть раздувались.

— Да вроде бы нет, — признался Артур, глядя ему в глаза. — А что, это так важно? Вроде бы эта книжонка не спешит рассыпаться прахом, хоть ее и осквернили мои нечистые руки, — он провел ногтем по тиснению, соскребая позолоту.

— Положите… положите немедленно! — Гайвен мигом растерял все накопленное было самообладание, превратившись просто в всполошенного мальчишку. — Сейчас же!

— Слушаю и повинуюсь, — ответил Айтверн с издевательской учтивостью и разжал пальцы. Книга упала обратно на стол, тяжело ударившись об его поверхность. Оказавшийся хлипким переплет оторвался, и освобожденные страницы рассыпались веером. — Надо же, как не повезло, — сказал Артур и прицокнул языком. — Но не расстраивайтесь, у вас еще много книг. Не менее интересных.

— Так, ладно, хватит! — вмешалась Айна. — А ну унялись, оба! Только ругани нам тут и не хватало.

— Как пожелает дорогая сестра, — Артур неглубоко поклонился ей, не сводя с принца изучающего взгляда. Айтверн только сейчас заметил шпагу у того на поясе. Надо же, как интересно, а владеть оружием наш грамотей умеет, или вооружился просто для красоты? — Ладно, забудем. Ваше высочество, раз уж вы наконец собрались — довольно терять время. Вас ждет дорога.

Гайвен отрывисто кивнул. Он тоже выглядел разозленным, хотя изо всех сил старался не подавать вида. Но его злость была совсем иного сорта, нежели та, к которой привык сам Артур. Ярость, частенько испытываемую молодым Айтверном, можно было уподобить чистому белому пламени, разгорающемуся от малейшей искры и пожирающему все, с чем столкнется. Гнев Гайвена едва тлел среди почерневших спекшихся угольков, да и был он перемешан со множеством других чувств, причем таких чувств, которые Артур считал низменными. С недоумением, например, растерянностью, да еще с полудетской обидой. Больше всего сын Брайана Ретвальда напоминал сейчас слепого щенка, которого окунули в прорубь.

Что за черт… Айтверн поспешил выкинуть всю эту чушь из головы и двинулся к дверям, дав спутникам знак следовать за собой.

Увидев принца Гайвена, появившегося в коридоре в сопровождении маршальских отпрысков, охранники немедленно всполошились, повскакивав со своих мест. Зазвенели кольчуги. Кто-то из солдат даже поспешил откинуть плащ, чтоб было видно оружие. Ну и ну, подумал Айтверн с легкой оторопью, а сначала были такие смирные…

— Куда направляется его высочество? — давешний сержант нервно теребил бородку, стараясь одновременно выглядеть грозно и внушительно. Нельзя сказать, что у него это получалось.

— Куда направляется его высочество, дело отнюдь не ваше, — отрезал Артур. Есть ли в этом треклятом королевстве хоть один не чинящий препятствий стражник?! — Не советую преграждать мне путь — я сегодня несколько не в настроении, так и хочется снять чью-нибудь голову.

Гвардейцы многозначительно переглянулись. Было в этой заминке нечто такое, от чего Артур ощутил мгновенный укол тревоги. Что-то здесь не в порядке. Отнюдь не в порядке…

— Прошу простить, — начал сержант, отпустив наконец злосчастную бородку, — но не велено нам, милорд… Никак не велено.

— Что не велено, волчья ты сыть?! — потеряв всякое терпение, заорал Артур. Гайвен вздрогнул, а Айна так и вовсе отшатнулась. Ничего, сестренка, привыкай — видишь, твоего братца все достали. — Что не велено, отвечай, смерд! По какому праву ты меня задерживаешь?!

— Приказ генерала Терхола, — отчеканил сержант, распрямляя плечи. — Его высочество Гайвен Ретвальд должен оставаться в своих комнатах до окончания… текущих событий. Нам поручено проследить за исполнением сего приказа. Его высочество должен оставаться у себя. Мы не можем его выпустить… и, простите великодушно, мы его не выпустим.

Какого дьявола?! Айтверн не закричал этого в лицо гвардейцу лишь потому, что от изумления утратил дар речи. Сказанное было совсем уж ни в какие ворота. Чтобы Терхол… да с какой, мать его, радости?! Он что, не в курсе, что отец с самого начала хотел вывести королевскую семью из столицы? Терхол же присутствовал при том самом разговоре в монаршей опочивальне и слышал все собственными, а никак не чужими ушами. И что теперь на него нашло? Это же просто необъяснимо!

— Не понимаю, — признался меж тем молодой Ретвальд, являя образец беспримерного обалдения, — кто дал генералу право отдавать такие приказы? Это же не забота о моем благополучии… это…

— Это больше похоже на домашний арест, — сказал Артур, делая шаг навстречу сержанту. — По чести говоря, именно домашним арестом оно и является. И мне любопытно… нет, мне очень любопытно, какой бес дал безродному служаке право ограничивать свободу наследника престола.

— Нам предстоит осада, — сообщил сержант, — и, потом, генерал сказал, что в замке может быть тьма изменников. Предательство, милорд… вся соль в предательстве. Если кто из врагов попробует напасть на принца… нельзя такого допускать… Нельзя подвергать риску…

— Со мной дофину ничего не угрожает, — Артур сделал еще один шаг навстречу собеседнику. Если тот продолжит упрямиться, решил для себя юноша, надо будет схватить его за плечи и пару раз хорошенько приложить об стену. Говорят, боль прочищает мозги, вот и проверим.

Сержант, кажется, почувствовал настроение Айтверна и попятился:

— Но у меня прямое распоряжение…

— У меня тоже! Я что, думаешь, сам сюда явился? Мне больше нечем себя занять?! Маршал Иберлена, мой отец, повелевает мне обеспечить охрану принца, чем я занимаюсь, и маршал Иберлена понимает в таких вещах куда больше, нежели генерал Терхол или тем более вы! Ну что? Может наконец прекратите нам мешать? Тем более, у вас и помешать-то не получится… Не станете же вы драться со своим будущим королем и с будущим владетелем Малериона?

Он знал, что говорил. И в самом деле, никакие солдаты, будь они хоть трижды, хоть четырежды облечены доверием коменданта столицы, не могли задерживать ни королевского сына, ни наследника чуть ли не самой влиятельной иберленской фамилии. Особенно, если на их стороне — сам маршал. Но не ссылайся даже Артур на отцовскую волю — все равно, у каких сумасшедших хватило бы дерзости по-настоящему помешать Ретвальду и Айтверну? Приказы приказами, а попасть потом в опалу никому не хочется… Вот и этим не захотелось — с глухим ворчанием стражники расступились в стороны, пропуская Артура и его спутников.

— С ума сойти, что творится, — сказала Айна, когда вся троица миновала поворот коридора и скрылась с глаз охранников. — Или это полный бардак… или я даже не знаю, что. Братец, как отец собирается выигрывать войну, если даже его лучшие офицеры творят, что хотят, без его ведома?

— Миледи, уверяю, генерал Терхол всегда был крайне исполнителен и не любит действовать наобум, — заступился за военачальника Ретвальд. — Если он поступает подобным образом — он обязан иметь на то основания.

— Да, но… Артур! — всполошилась Айна. — Ты чего?

У нее были причины беспокоиться — потому что Артур вдруг споткнулся на ровном месте, остановился, вцепившись рукой в стену, и совершенно побледнел лицом. Пальцы принялись с остервенением молотить по кирпичной кладке, а в ушах застучала кровь. «Он обязан иметь основания»…

Вскормившая Дева.

Он обязан иметь основания.

Против Гарта Терхола можно было сказать много чего, но чем-чем, а глупостью он никогда не отличался. Иначе бы не получил своей должности. И еще он никогда не страдал глухотой или провалами в памяти. Терхол присутствовал на ночном разговоре с королем. Он прекрасно слышал, что маршал желает вывести венценосную семью из столицы. И он не мог поступать прямо наперекор, пусть даже тогда Ретвальд проявил упрямство и не дал отцу сразу выполнить задуманное. Как бы там ним было, Терхол просто не имел право препятствовать исполнению прямого приказа герцога Айтверна. И если он все же препятствует — у этого должна быть причина.

— Лорд Айтверн? — Гайвен все норовил заглянуть Артуру в глаза. — Лорд Айтверн, вы меня беспокоите.

— Заткнись.

А еще, Артур… у юноши закружилась голова… а еще, скажи, как ты думаешь — почему мятежники так легко и просто выпустили вас из своего логова? С какой такой стати? С чего им было отпускать на волю маршала королевства, узнавшего об их планах? Чтобы тот поднял войска, раздавил переворот в самом зародыше? О, нет… Герцог Шоненгемский и его камарилья не настолько глупы. Они могли пощадить Раймонда Айтверна в одном-единственном случае — если тот уже не представлял для них ни малейшей угрозы.

А почему… почему… с чего бы могло такое случиться?

— Артур? — подала голос сестра.

— Молчите оба!!! — заорал Айтверн, со всей дури впечатав кулак в стену. Лицо Айны исказилось, словно это ее саму ударили. Артуру даже показалось, что девушка сейчас заплачет, но секунду спустя он уже забыл о ней.

Ему нужно было понять, по каким правилам живет обступивший его кошмар.

Все было очень просто, как казалось ему теперь. Все было до того немыслимо и ужасающе просто, что даже странно, почему только такая элементарная мысль не пришла ни ему, ни отцу, раньше. И эта проклятая элементарная мысль с легкостью объясняет такую непостижимую вещь, как сумбурный, толком не подготовленный штурм королевской цитадели. Лобовое сражение бессмысленно, когда за спиной осаждающих остается верный Ретвальдам город. Оно не бессмысленно лишь при условии, что этот город уже сдался. И маршал Айтверн может остаться в живых и трепыхаться, изображая организацию обороны, лишь потому, что не сумеет уже ничего изменить. Тимлейнский гарнизон уже перешел на сторону мятежа. А кто у нас командует гарнизоном? Один-единственный человек.

Тот самый, что приказал содержать принца Гайвена в его покоях.

— Может объяснишь, что с тобой творится? — продолжала допытываться Айна, но Артур на сей раз не обратил на нее ни малейшего внимания. Не до того было. Его первой мыслью было немедленно броситься на стену, к отцу — тот должен быть немедленно предупрежден. Раймонд Айтверн сейчас там, вместе с королем, которому служит, и вместе с генералом, которому доверяет. Отец и знать не знает, что и его, и короля Брайана предали собственные соратники. Предали и бросили на съедение волкам и шакалам. Лорд Раймонд готовится принять бой лицом к лицу с неприятелем — а вместо этого получит удар в спину. Может быть, уже получил. Может быть, сейчас отец Артура дерется в окружении врагов, совсем один, и близок к поражению. Кто в таком случае придет ему на помощь? Кто отразит вражий клинок? Кто спасет его? Только тот, кто знает об измене. Непутевый сын, наконец понявший что-то важное в самый последний момент.

Может быть даже, этот момент не последний и есть еще время что-то исправить. Хотя бы немного времени. Ведь кто знает, вдруг битва еще не началась. Если это так, тем более нужно спешить. Нужно разоблачить Терхола прежде, чем станет совсем поздно. Отец должен быть предупрежден.

И Артур уже собирался поведать спутникам о своей догадке, как новая предательская мысль обожгла ему позвоночник. А если все сроки упущены и он уже опоздал? Или пусть даже не опоздал, но все равно не сможет ничего сделать? В конце концов, что значит его слово, слово человека, которому не доверяет никто, против репутации коменданта столичного гарнизона? Возможно, его просто не послушают, назвав его обвинения беспочвенными фантазиями, либо даже вовсе не пропустят к отцу. А может быть, изменники при встрече и вовсе попытаются его убить. Угрозы смерти Артур не боялся, но он не знал, что станет тогда с Айной и Гайвеном. Он пообещал защищать их, и не мог теперь вести навстречу опасности. Если с ними что-то случится — он этого себе не простит. Если погибнет Айна, вместе с ней погибнет и его душа, а если погибнет Гайвен — падет королевство. Этот слабый, погруженный в свои книги мальчишка — последний от крови Бердарета Ретвальда, и если конец Гайвену, то и конец Иберлену, каким они его знали. Конец всему, во что верили отец, дед, прадед. Ни у кого тогда не будет поводов восставать против власти Эрдеров, престол окажется обезглавлен, и враги победят. Только потому, что один глупый юнец поступил не так, как надо. Потому что ему доверили судьбу королевства — а он швырнул эту судьбу в грязь.

Ну а с другой стороны — как еще поступать этому юнцу? Бросить в беде родного отца?!

Выбирай, Артур Айтверн, и выбирай быстро. Предательская верность или верное предательство. Не спасти одних или погубить других. Что предпочтешь? На чем остановишь выбор? Куда ты пойдешь? Побежишь на стены — и может, спасешь всех, а может погубишь то, что осталось. Или же… Пройдешь Старой Дорогой, тайными подземными путями, мало кому известными, надежно выводящими далеко за пределы столичных предместий. Спасешь дофина… Вот только как, во имя всех небес и самой глубокой преисподней тебе жить, зная, что оставил на смерть отца?

— Господа, — сказал Артур и осекся.

Суровое лицо лорда Раймонда. «Если мы потерпим поражение, то за будущее королевства отвечаешь ты, и никто другой».

Принц Гайвен, которого во всем свете не защитит больше никто — кроме Артура Айтверна.

Айна, за которую Артур Айтверн готов пролить всю свою кровь без остатка.

Отец.

Одни и те же лица, мечущиеся по кругу.

Нужно было что-то решать.

— Господа, — Артур вновь заговорил, и с каждым словом он будто сам вырывал у себя сердце, — не будем попусту застывать на месте. Мы, слава Богу, корней в землю пока не пустили. Идемте, Старая Дорога ждет нас.

Это мой выбор, сказал себе юноша — мой и ничей еще. Может быть, глупый, а может и подлый — а скорее, и то, и другое разом. Точно также, как оказался бы глупым и подлым другой, противоположный выход, как оказался бы им любой выход из этой западни. Но он выбрал и он не отступит. И когда придет день Страшного Суда, и Творец рассудит, что поступать так, как поступил Артур, было неправильно — ну что ж, пусть отправляет его в ад. Артур и сам бы себя туда отправил.

Только… прости меня, папа. Пожалуйста. Хотя… Лучше и не прощай.

Я не заслужил.

В сумеречном небе кружились вороны.

Пока что их было не так уж много, и парили они совсем далеко. Просто мечущиеся черные точки высоко над головой. При желании их даже можно было принять за обман зрения. Все же знают, что после очень длинного и очень поганого дня перед глазами иногда мечется черте что. А сегодняшний день выдался на удивление длинным и на редкость поганым. Интересно, как проклятые падальщики узнают, что где-то далеко внизу, на земле, в обилии пролилась кровь. Не иначе, у них особое чутье на такие дела.

Впрочем, нынче воронью добычи будет немного. Трупы убитых уже начали жечь на кострах, и в небо тянулись прямые столбы дыма. Записанные в похоронные команды солдаты смертельно устали и выбились из сил, но им приходилось работать, не покладая рук — если не сжечь мертвецов сейчас, беды потом не оберешься. Закон любой битвы — когда она закончилась, всегда убирай за собой.

Александр Гальс выбрал тихий закуток между двумя приземистыми каменными складами, и сел на камни крепостного двора, подстелив под себя плащ. Достал флягу с вином и отпил за один глоток чуть ли не половину ее содержимого. Лучше бы джин или виски, конечно, но их следовало еще отыскать, а никуда идти и ничего искать граф не хотел. Он вообще сейчас мало что хотел.

Они все-таки взяли штурмом замок, хотя с самого начала это смотрелось авантюрой, а потом и вовсе стало безумием. Гальс до последнего не верил, что перешедшему на сторону восстания Терхолу удастся удержать под контролем свои полки. Когда Александр слушал слова государя Кардана, обращенные к Ретвальду и его прихлебателям, то почти не сомневался, что защитники замка ответят стрелами. Не ответили, генералу удалось выполнить то, что он пообещал. Вместо стрел, каменных снарядов, выливаемой раскаленной смолы их ждали опущенный мост и отворенные ворота. И вспыхнувшая в открывающемся за ними коридоре ожесточенная схватка. Гледерик Брейсвер, их подлинный король, первым бросился в атаку, явив свое мужество — и едва успел поворотить коня, спасая того от выставленной вперед пики. У обороняющихся нашелся настоящий храбрец, собравший людей под своим командованием, и благодаря этому храбрецу Тимлейн пал далеко не сразу. Видя, как враги окружают Гледерика, Александр пустил коня вперед, на несколько терций опередив замешкавшихся Эрдера, Холдейна и остальных. Гальс копьем пробил горло одному из нападавших, выхватил левой рукой меч и перерубил древко пики второго противника, затоптал копытами третьего. Остальные отхлынули.

— Да вы никак жизнь мне спасли, сударь! — расхохотался Гледерик, откидывая голову. — И что, за себя совсем нестрашно было?

— Моя жизнь принадлежит вам, а ваша — Иберлену.

— На том и сочтемся! Но смотрите, — Брейсвер указал наконечником копья на сгрудившихся в выводящем во двор коридоре королевских гвардейцев, — эти псы не торопятся поджимать хвост. Зададим им жару?

И они задали. Основные силы подошли с того конца площади не сразу, а до того Гледерик, Александр и подоспевшая к ним маленькая горстка бойцов с Эрдером во главе попытались прорвать ряды королевских солдат. Схватка вышла жаркой, в узкой, как бутылочное горлышко, горловине прохода значение имели не число бойцов, а мастерство и отвага. То была даже не битва, а беспорядочная свалка, и память Александра с трудом удержала отдельные ее моменты. Блещущая сталь, мечущиеся во все стороны бешено орущие бойцы, вал из человеческих и конских тел, обрушившийся штормовой волной. Жеребца, на котором сидел Александр, разрубили почти пополам, он вовремя соскочил, настоящим чудом оставшись в живых, и дальше дрался уже пешим. Молодой граф рассыпал беспорядочные удары во все стороны, окружив себя сверканием стали. Пару раз его все же задели, но то были пустяковые царапины.

Гальс не мог сказать, сколько времени продолжался бой. Он мог бы поклясться, что не менее часа, но подошедшие потом бойцы утверждали, что схватка у ворот заняла немногим более пятнадцати минут. Черт его знает, кто был прав. Впрочем, не так это было и важно. Главное было, что они сумели опрокинуть врага и прорвались во двор, растекаясь во все стороны. Здесь началась настоящая мясорубка — часть собранных между стен гвардейских отрядов перешла на сторону восставших, часть осталась верна Ретвальду, но попробовать бы разобраться в том хаосе, кто за кого бьется! Все рубились со всеми, не спрашивая имен. Александр подозревал, что отправил на тот свет не меньше союзников, чем врагов. Но что поделать, когда союзники с не меньшим жаром стараются прикончить тебя! Через некоторое время Александру казалось, что он пропитался вылившейся на него кровью весь, от головы до пят, и вовек не отмоется.

Сражение закончилось само собой, распавшись на отдельные затухающие искры. Остатки сопротивляющихся оттесняли к закоулкам двора, к лабиринту пристроек, флигелей, складов и конюшен, там они старались укрепить последние позиции и там погибали. Но впереди оставался донжон и вся внутренняя часть цитадели, и ворваться туда тоже стоило усилий. Мятежники пробивались в сердце крепости, к тронному залу, бесчисленными коридорами и комнатами, среди мечущихся в панике придворных и слуг, и то и дело встречали отпор. Впрочем, внутри оказалось немало солдат, заранее выбравших сторону Карданов, да и из придворных кое-кто прибыл в замок специально, чтоб нанести по людям Ретвальда удар со спины. Правду говоря, Александр и сам должен был находиться в цитадели и осуществлять руководство отдельными группами переметнувшихся к Брейсверу бойцов — такова была часть его уговора с Эрдером и Терхолом. Так бы оно и было, когда бы не этот малерионский мальчишка…

Каким простым и честным все казалось вчерашним вечером. Как все было легко, правильно и славно. Есть слабый король, игрушка в руках властолюбивых вельмож. Есть тайно вернувшийся на родину потомок старой династии. Совершенно ясно, кого из них предпочесть. На троне должен сидеть тот, кто владеет им по праву крови, особенно если он сам этого трона достоин. Так казалось еще вчера, а потом явился Артур Айтверн и старательно растоптал любую простоту и ясность. Александр и рад был забыть о случившемся этим утром, но забыть об этом было все равно что спрятать голову в песок.

Когда сын Раймонда навестил их компанию и предложил забраться к Эрдерам — Александр сразу заподозрил неладное. Если маршальский отпрыск накануне втайне замысленного мятежа предлагает забраться в усадьбу, где вожака этого мятежа собирают своих сторонников — дело здесь явно нечисто. Это не совпадение, потому что таких совпадений попросту не бывает. Спутники Гальса, также, как и он, посвященные в заговор, ломали комедию, давая Александру время принять решение. Он его и принял. Требовалось пойти с Артуром и разобраться, в чем дело. К сожалению, дело оказалось куда хуже и гадостней, чем можно было предположить.

Нет, Александр не строил иллюзий по поводу Эрдера и прочих. Организаторы переворота были опытными интриганами и жили в реальном мире, а не в старинной балладе. И все равно, сделанное ими переходило границы того, что сам Александр мог бы назвать допустимым. Похитить юную девушку, шантажировать ее отца, угрожая убить заложницу, если лорд Раймонд не примет выставленные ему условия — и после этого произносить красивые слова про честь и верность? Да какому дьяволу Мартин и компания продали свои души? Если это и было их меньшее зло, призванное остановить бойню, и все равно ее не остановившее — пусть они своим меньшим злом и подавятся. Гальс ничуть не раскаивался, что убил ради спасения Айны Айтверн своих друзей и соратников, а вот о том, что нельзя тем же манером свернуть шею Мартину Эрдеру — сожалел, и еще как. Однако Александр понимал, что все они гребут сейчас в одной лодке, и переворачивать эту лодку нельзя.

Господи, ну и денек… Лучше бы он не начинался.

Когда бой закончился и над крепостью было поднято знамя победителей, Гледерик Брейсвер со своим ближним кругом отправился в тронный зал. Гледерик не стал занимать Серебряный Престол, хотя тот и стоял пустым — вместо этого потомок Карданов устроился в простом деревянном кресле, поставленном у самого подножия трона. Нельзя садиться на монаршье место, если ты не коронован по всем законам, перед Господом и народом. Прежде Александр восхитился бы благородством своего нового сюзерена, а сейчас только и мог, что стоять в стороне и вглядываться тому в лицо. Гадать, знал ли Брейсвер о похищении Айны Айтверн. Дал ли он на то свое согласие? Согласился бы лишить ее жизни, возникни в самом деле такая нужда? Во время сражения тягостные мысли куда-то делись, в горячке боя было просто не до них. Зато теперь сомнения вернулись и одолевали с новой силой.

Брайан Ретвальд погиб в самом начале штурма, и никто толком не мог сказать, каким образом. Одни утверждали, маршал Айтверн лично перерезал ему горло, чтобы тот не попал к врагам в плен, вторые болтали, что низложенного венценосца убил Терхол, с самого начала решивший от него избавиться, третьи клялись на Священном Писании, что король покончил жизнь самоубийством. Александр даже не пытался судить, кто из них в большей степени врет. Если честно, ему было плевать. Терхол тоже погиб. Говорили, его зарубил все тот же Раймонд Айтверн — чтобы самому оказаться убитым минутой спустя. Кровавая бойня…

Как бы там ни было, убийцу маршала Айтверна все-таки нашли. Невысокий щупловатый гвардеец клялся всеми святыми, каких помнил, что ходил у Терхола в доверенных людях и получил приказ убить лорда Раймонда лично от генерала. Он, мол, специально занял позицию на одной из башен, чтоб было сподручнее целиться в герцога. И прицелился наконец — хотя и не с первого раза, и его чуть не опередил какой-то другой парень, стрелявший с противоположной стороны. Лучник был смертельно перепуган и явно сам не соображал, похвалят ли его за содеянное или отругают, но при том отчаянно желал выслужиться. Не удалось.

— Герцог Раймонд Айтверн был одним из благороднейших и честнейших людей в королевстве, — промолвил Гледерик Брейсвер, и его лицо все аж побелело от гнева. — Я лично приказывал его не трогать. Айтверн должен был остаться в живых и служить мне. И что теперь? Хочешь сказать, Терхол наплевал на мою волю? Может юыть, он последнюю память свою пропил?

— Н-нет, м-милорд, — пролепетал убийца лорда Раймонда, позеленев. Несчастный трясся как заяц. — Генерал… никогда… понимаете, он никогда не стал бы…

— Да уж понимаю, что не стал бы, — перебил Брейсвер. — И понимаю получше тебя. Гарт Терхол был честным человеком. Он поднес мне Серебряный Престол, и никогда бы не пошел на такую подлость. Но кто-то ведь пошел, верно? Не он, так ты, больше некому. Признавайся, змей — ты самовольно нарушил приказ и выстрелил в лорда маршала?

Гвардеец рухнул на колени и пополз к Брейсверу, не иначе намереваясь ухватить того за ноги и облобызать, но Гледерик замахнулся на него сапогом:

— Стой, где стоишь, мразь! Отвечай, с чего совершил такую мерзость?!

— Я просто выполнял приказ! — выкрикнул лучник звенящим фальцетом. — Мне так Терхол приказал! Если Айтверн попробует сопротивляться — стрелять на поражение! Он попробовал. А я сделал, что велели! Богом клянусь! Вскормившей Девой! Ясновидящими магами! Святыми апостолами! Клянусь! Не лгу я, милорд, вот вам крестное знамение!

— Вот значит как, — протянул Брейсвер, — ты, значит, клянешься. И что, душегубец, не боишься гореть в аду за свое клятвопреступничество? Вижу, что не боишься. Ты, гляжу, и родную мать бы продал, только чтобы выкрутиться. Но, предположим, ты говоришь правду, и Терхол в самом деле проявил самовольство… Ну так ответь мне, как мне его судить, если его уже сам Господь Бог, Создатель и Вседержитель, на том свете судит?

Стрелок выдавил из себя нечто совсем уж нечленораздельное.

— Значит, так, — постановил Брейсвер. — Я не могу судить Терхола, он уже мертв. Я не могу установить подлинную меру его вины, не могу даже знать, была ли та вина вовсе. Но ты-то здесь, и на твоих руках кровь. Голова дана тебе не затем, чтоб бездумно выполнять приказы. Исполнять приказ преступника — значит самому становиться преступником. Это знает каждый. Ты не получишь от меня моего королевского милосердия, но получишь мою королевскую справедливость. Я отправляю тебя на встречу с генералом Терхолом. Вместе и обсудите, кто из вас в большей степени виноват. Стража! Выведите этого человека прочь. Предать его смертной казни через повешение, завтра на рассвете. За измену против короля и за убийство герцога Западных берегов.

Тут Александр и не выдержал. Он молча вышел из тронного зала, находиться там больше ему не хотелось, и отправился бродить, куда глаза глядят. Замок, еще недавно такой веселый и оживленный, производил теперь гнетущее впечатление. Куда бы он ни пошел, всюду ему попадались выбитые стекла, сорванные с петель двери, порубленная на куски мебель, осколки дорогих ваз и статуй под ногами… И — мертвецы. Сколько же их здесь сегодня погибло… Тимлейнская крепость погрузилась в угрюмое молчание, двор и лакеи попрятались кто куда, забились в норы, и по опустошенным залам, помимо патрулей, вышагивала одна только тишина. Таков привкус у победы, Александр, привыкай. Свою победу порой очень сложно отделить от чужого поражения.

И вот он сидит здесь, пьет и смотрит на воронов и дым от костров. Не самое изысканное зрелище, но какое имеется. Вороны далеко, дым забивается в ноздри, а земля холодная, совсем как смерть или как вода подо льдом. Говорят, там, где пролилась кровь, из подземных глубин рвется наружу пламя, но это ложь. Будь это правдой, весь мир давно бы уже сгорел в огне.

— Сэр Александр! Я уж умаялся вас искать! — из сумерек вынырнула темная фигура, превратившаяся в Блейра Джайлса, юношу, служившего у Александром оруженосцем. Щека Блейра была рассечена, да и надетый поверх кольчуги камзол кое-где порван. Несмотря на это, парнишка держался молодцом, даже и не скажешь, что впервые в жизни сражался в настоящем бою, не считая одной давешней схватки в лесу. Мне бы пример с него брать, невесело подумал Александр.

— Нашел же, — сказал Александр, протягивая оруженосцу фляжку. — Будешь?

— Спасибо, сэр! — просиял мальчишка и приложился к горлышку. Он пил жадно, большими частыми глотками, и Гальс подумал, что ему бы не вина предложить, а простой родниковой воды попрохладней — после боя часто першит в глотке. Граф порадовался, что не стал брать Блейра с собой, в первую волну атакующих, и оставил его в рядах своей дружины, подоспевшей лишь тогда, когда самое отчаянное сопротивление уже было сломлено. В такие переделки едва начавшим брить усы юнцам лучше не соваться.

— Зачем искал хоть? — осведомился Гальс, когда оруженосец оторвался от фляги и утер губы.

— Вас король видеть хочет.

— Который? — еще вчера Александру и в голову бы не пришло иронизировать по подобному поводу, но то было вчера. — Ах да, совсем забыл… У нас же теперь только один король. Король не говорил, зачем я ему сдался?

Блейр широко распахнул глаза:

— Так ведь он мне не докладывает.

— И правда. Как я только мог об этом забыть? — Александр поднялся на ноги и принялся отряхивать плащ. — Между прочим, Блейр, соизволь запомнить одну простую вещь. Король становится королем только тогда, когда архиепископ возложит на его голову корону и заставит принести клятву перед землей и водами. До той поры наш король, будь он хоть трижды монарших кровей, должен зваться принцем.

По лицу Блейра скользнула тень.

— Сэр Александр, вы это славно сейчас сказали… Но вот только в лицо лорду Брейсверу — сможете повторить?

— Разумеется. Пошли, — Александр хлопнул оруженосца по плечу.

В освещенной десятком свечей и согреваемой разожженным камином зале, куда Джайлс привел своего господина, Гледерика Кардана не обнаружилось, зато здесь присутствовали почти все остальные предводители восстания. Граф Томас Дериварн сидел за обеденным столом, расправляясь с копченой уткой, он казался довольным и веселым. Рядом с Томасом пил виски из доверху наполненного стакана граф Роальд Холдейн, а у камина расположились лорды Данкрейн, Тресвальд и Коллинс, о чем-то негромко переговариваясь. При этом герцог Джеральд Коллинс, чьего старшего сына Гальс убил этим утром, казался усталым и обеспокоенным. Скорее всего, он уже знает о пропаже наследника, но едва ли осведомлен о его гибели. Пройдет несколько дней, не меньше, прежде чем кто-то найдет спрятанные в парке тела Элберта Коллинса и Руперта Бойла. Александр знал, что рискует, ведь именно он должен был находиться в обществе двух пропавших дворян, и его ролью в этом деле рано или поздно, и скорее рано, чем поздно, заинтересуются. Как и точными причинами того, почему граф Гальс в урочный час находился не в цитадели, а в доме Эрдера. Ему не задавали пока вопросов только из-за всеобщей суматохи. Ничего, еще зададут… Да, Александр рисковал, но волновало его это мало. В конце концов, вся человеческая жизнь состоит из риска, а выкручиваться из всевозможных переделок граф умел.

Все присутствующие здесь дворяне состояли в Коронном совете. Иберленский Коронный совет тех дней был сложной структурой, представлявшей собой некую переходную форму между собранием родовой знати и прообразом будущего кабинета министров. С одной стороны, присутствовать на его заседаниях, составляя, еще по старым традициям, его костяк, имели право все прямые вассалы короля, называемые порой также грандлордами. Сейчас, после пресечения многих благородных домов в войнах последних столетий, их осталось всего шестеро — герцоги Айтверн, Эрдер, Коллинс и Тарвел, графы Гальс и Тресвальд. Любой из грандлордов имел право представить государю своих вассалов, рекомендовав их в члены совета, и, если государь не был против, эти вассалы также имели право присутствовать на заседаниях и обладать правом голоса. Так, Айтверн часто приводил с собой своих вассалов Рейсвортов и Брэдли. Также в состав совета входили королевские министры. Первый министр был формальным главой и распорядителем совета. Сейчас им являлся тан Боуэн Лайонс. Вассал Эрдеров, он был назначен на эту должность решением короля и разрывался, будучи на ней, между верностью своему сеньору и верностью короне. Пайтер Граммер, один из танов герцога Тарвела, служил канцлером казначейства. Практику назначать вассалов грандлордов на министерские должности придумали первые Ретвальды, желая таким образом теснее привязать их к короне. Сейчас Александр не наблюдал в этой комнате ни Лайонса, ни Граммера — а значит, они либо погибли при штурме, либо не пожелали признать победу мятежников и находятся теперь под арестом.

— А вот и ты, клянусь морской солью! — при виде Гальса Дериварн оторвал утиную ножку и постучал ею о край стола. — Где пропадал, братец? Все собрались, а тебя и нету.

Он и правда приходился Александру братом, пусть и двоюродным. Все знатные семьи Иберлена давно породнились друг с другом, и Гальс временами истово желал встретить хоть одного иберленского аристократа, который не являлся бы его родственником. Тот же Артур Айтверн, например, будучи сыном леди Рейлы, покойной тетки Александра, тоже числился ему братом — на сей раз уже троюродным.

— Я дышал свежим воздухом, — отсутствующе сообщил Александр, подходя к заваленному снедью столу. Накрывали на сотню персон, собралось едва ли десять, а где все те, кто пировал в замке вечером? Пригласить бы их сюда, чтоб давешние гуляки составили компанию победителям. Те из них, кто выжил, конечно. — А то, знаете, замутило чего-то.

— Что-то ты хлипковат, братец! — добродушно возмутился Дериварн, обгрызая с птичьих костей хорошо прожаренное мясо. — Ну-ка, выпей-ка с нами, глядишь веселей будешь! А потом песню какую споем! Я знаю много отличных песен, как раз для этого дня.

Роальд Холдейн наклонился к Дериварну и ухватил его за локоть:

— Спокойно, приятель, — сказал он не очень громким и не очень твердым голосом. Роальда уже довольно прилично развезло, и голова его временами склонялась то к одному, то к другому плечу. — Видишь, Алекс не в настроении веселиться… Я вот его понимаю, я и сам не в настроении. Устал, как собака, и башка трещит, — он выразительно постучал себя кулаком по лбу, — какой-то умник по шлему саданул, не знаю, как жив остался.

— Шлем, надеюсь, цел? — безразлично осведомился Гальс, отодвигая стул и садясь рядом.

— Во-о-от такенная вмятина, — сложил ладони чашей Холдейн. — Будь я проклят, этот идиот лишил меня отличного шлема, его еще мой прадед носил… Ничего, зато я лишил его жизни, разрубил до пояса… Мы, получается, в расчете теперь.

— Изумительно, — прокомментировал Александр и окликнул жмущегося у дверей оруженосца: — Блейр, поди сюда! Перекуси, что ли, а то голодный совсем.

Юноша вздрогнул, с оторопью поглядел на сюзерена и приблизился к столу. Бросил несколько вороватых взглядов на наслаждающихся отдыхом высоких лордов, опустился на скамью и нерешительно придвинул к себе блюдо с ветчиной. Немного пожевал. Снова нервно огляделся и плеснул в кубок вина на три пальца.

— Да что ты трясешься, боишься меня, что ли! — возмутился Томас Дериварн, взмахнув из стороны в сторону наполовину уже общипанным бедрышком. — Тебя, парень, как звать?

— Блейр Джайлс, — юноша, обычно довольно языкастый в компании своего господина, сейчас отчаянно смущался и отводил глаза.

— Джайлс? Не помню такой семьи. Кто твой отец, приятель, где у него лен?

— Блейр простолюдин, — коротко сообщил Александр, разделывая ножом кусок свинины.

— Простолюдин? — удивился Томас. — Где ж ты его нашел тогда?

— Занятная вышла история, — Гальс глянул в сторону оруженосца и принялся рассказывать. — Отец Блейра служил у моего отца, и неплохо служил — сделался лейтенантом. Потом и у меня немного послужил, а год назад Господь призвал к себе его душу. Умирая, лейтенант Джайлс попросил у меня принять своего сына в дружину и обеспечить протекцию. На словах я согласился, обижать старика отказом перед смертью было бы грехом, а на деле отнесся к его просьбе с сомнением. Я принимаю под свое начало обученных бойцов, а не каких-то детей, не способных отличить меча от вил… Тем не менее, я все же съездил на ферму, где жили жена Джайлса с сыном. При личной встрече я лишь убедился в том, что Блейр не создан для военной жизни. Он показался мне не очень смелым, не очень искусным и совершенно лишенным нужных качеств. Крестьянин… Так я подумал, но я ошибался. Блейр мало что не на коленях убеждал меня взять его в солдаты, хоть я и оставался непреклонен. Дал ему от ворот поворот и поехал обратно, не зная, что щенок увязался следом. В лесу на меня напали разбойники, дело выдалось жаркое… а Джайлс приметил это и кинулся на помощь. Он храбро дрался и даже прикончил одного негодяя — кухонным ножом, представляете? Я лишь тогда понял, насколько в нем ошибался. Не парнишка, а чистое золото. С тех пор Блейр мой оруженосец, и я лично учу его владеть мечом. Сегодня он впервые участвовал в настоящем сражении.

— Да ну? И как тебе, мальчик? — поинтересовался граф Дериварн у Джайлса.

Осмелевший юноша закатал рукав рубахи и провел пальцем по руке, показывая на свежий, едва покрывшийся коростой порез:

— Вот, видите? Тот, кто меня этим подарком украсил, сейчас уже на небесах, среди ангелов. Я его насквозь проткнул.

— Молодец, — одобрил Томас, от всей души хлопнув Блейра по спине. — Так и дальше держать. Ты, гляжу, сердцем отважен и рукой не подкачал. Далеко пойдешь.

— Когда подрастет — сделаю его рыцарем и дворянином, — сообщил Александр, отпивая вина. Джайлс покраснел, как рак.

— На вашем месте, граф, я бы поостерегся строить планы на будущее, — послышался от дверей немного укоризненный голос. — Тимлейн мы взяли, но война еще не закончилась. Глупо праздновать победу в неоконченной войне, согласитесь, — Гледерик Брейсвер, а это был именно он, вошел в зал в сопровождении Мартина Эрдера. Потомок былых королей успел снять боевые доспехи и сменить их на простую одежду темных цветов, больше всего напоминавшую наряд странствующего солдата удачи. Куртка из кожи, перевязь с мечом, темные брюки, высокие сапоги до колен.

— Ваше величество! — вскочил, кланяясь, кто-то из дворян, но Брейсвер на это только махнул рукой:

— Но-но, обойдемся без титулов, тем более я пока что не коронован. Раз уж вы тут напиваетесь, то и мне налейте, что ли. А то неудобно как-то. А ты, Мартин, не стой столбом и сделай лицо попроще. Я понимаю, что новости скверные, но нельзя же так по их поводу убиваться.

— Скверные новости, милорд? — подал голос граф Тресвальд.

Прежде чем ответить, Гледерик Брейсвер рухнул в первое попавшееся кресло и поджал под себя ноги:

— Достаточно скверные, дружище. Я вообще-то сначала собирался немного повеселиться в вашей компании, оставив заботы в стороне. Но раз уж начал говорить, придется теперь доложить по всей чести. Для начала, впрочем, сделаю вам одно предложение. Я предлагаю вам, господа, стать моим Коронным советом. Я надеюсь, вы не станете возражать против этой чести? Впрочем, удивился бы, коли б вы возражали… Слушайте же меня, и не говорите, что не слышали. Брайан Ретвальд, как вы все уже, наверно, знаете трагически и скоропостижно скончался от неведомо чьей руки. Говорят все же, это была рука покойного Терхола. Как бы там ни было, ввиду гибели прежнего государя, городской гарнизон присягнул мне на верность. Королевские войска, расквартированные в летних лагерях, находятся под командованием верных нам офицеров. Поскольку престол пуст, его наследником решением Коронного совета… вашим решением признан я, как последний потомок Карданов. Архиепископ готов меня короновать, что он и скажет мне завтра, когда я его об этом попрошу. Казалось бы, уже можно радоваться жизни, но не все так прекрасно под этой грешной луной. Мои люди обыскали весь замок от подземелий до флюгеров, но не нашли никаких следов принца Гайвена Ретвальда. Он бесследно пропал. Удалось только допросить одного выжившего солдата, стоявшего в карауле, охранявшем утром принца. Этот парень сообщает, что Ретвальда увел с собой Артур Айтверн, сын покойного маршала. А вот куда увел — непонятно. Не знаете, в этой крепости много потайных ходов?

— Существует некий подземный коридор, выводящий отсюда далеко за пределы города, — сказал Эрдер, ставший за спиной у Гледерика, — его называют Старой Дорогой. Осведомлены о его существовании немногие. Даже я понятия не имею, где именно он начинается, как его найти… Но Ретвальд и Айтверн могли покинуть цитадель только таким путем.

Брейсвер задумчиво подпер рукой подбородок:

— Ну, допустим… Черт побери, да какая разница, как они отсюда убрались, суть же дела не в этом, — он скривился и тут же перешел на официальный тон. — Надеюсь, господа понимают, какое значение имеют принесенные мной известия? Сын Брайана Ретвальда скорее всего жив и на свободе. И вполне может заявить права на трон. Сам юный Гайвен Ретвальд, конечно, на такое не сподобится, если верно то, что о нем болтают. Ни духу не хватит, ни смелости. Вот только с ним Айтверн… Айтверн может выступить против нас.

— Исключено, — возразил Эрдер. — Сын Раймонда — такое же пустое место, как и сын Брайана. Много гонору, много спеси, но совсем мало ума. Этот мальчишка нам не опасен.

— Не пори ерунды, Мартин, — тяжело ответил Гледерик. — Сын Раймонда — это сын Раймонда. Он теперь герцог Айтверн. И лорд Западных берегов. Тебе напомнить, что это значит? Почти все побережье вместе с неприступным Малерионом, плодородные равнины запада, и целая толпа верных вассалов. Стоит юному Артуру свистнуть — и к нему придет четвертая часть всего Иберлена. Все закатные земли у него в кулаке. И такого человека ты полагаешь не опасным? Я видел его, Мартин, и совсем недавно. Он юнец, но не слабак. Слабаков я вижу сразу, а у этого сила есть. И если кроме силы, он найдет у себя еще и волю… — голос Брейсвера стал опасно низким, — помоги нам дьявол выстоять в этой войне. Сам по себе Айтверн может не знать или не уметь почти ничего. Он может не располагать опытом или знаниями, может ни черта не смыслить в политике или в военном деле — это уже не будет иметь никакого значения. За ним пойдут люди, и среди них найдется достаточно таких, кто будет разбираться и в войне, и в политике. Предводитель, господа мои — это не тот человек, который может сделать все на свете. Но предводителю достаточно собрать вокруг себя тех, кто сможет, как я собрал вас. Если Айтверн жив и станет бороться — нам придется нелегко.

— Вы рисуете мрачную картину, государь, — заметил Данкрейн.

— О нет. Всего лишь достоверную. Вы, друг мой, давно смотрели на карту Иберлена? Посмотрите при случае, и вы увидите, что ваши лены, лены тех, кто пришел на мою сторону, занимают почти весь север и восток королевства. И немного юга, благодаря графу Гальсу. Почти все эти земли принадлежат сейчас нам… А на самом краю подвластных нам земель — Тимлейн. На западе королевства — Малерион и вассалы драконьих владык. Земли Айтверна. А, соизвольте вспомнить, что там лежит в сердце страны, между Иберленом и Малерионом?

— Стеренхорд, — сказал Гальс, догадавшись, к чему клонит Брейсвер. — Стеренхорд. Недостающая четверть королевства. Ленное владение герцога Данкана Тарвела, которым он управляет железной рукой. И земли всех тех дворян, что ему присягнули. Сердце Иберлена, как вы и сказали. Точка, в которую стремятся все силы.

Гледерик захлопал в ладоши:

— Браво! Браво, мой граф! Вы меня не разочаровали. Да, совершенно верно. Стеренхорд и правящий в нем старик Тарвел. Он нелюдимый человек, этот герцог, и давно не показывался в столице. Мы так и не вышли на него, он остался в стороне от нашего дела. Сейчас Тарвел остается единственной не выбравшей своего цвета фигурой в игре. Если он перейдет на нашу сторону — нашим будет и весь Иберлен. Никто не сможет собрать достаточно сил, чтоб нас одолеть. Если Данкан Тарвел заключит союз с Айтверном — они будут сильнее нас, и столица окажется под ударом. Силы станут не просто равны — мы очутимся в проигрыше. Так что, как видите, вся наша судьба сейчас будет зависеть от решения одного вздорного провинциального затворника. А я вот даже и не знаю, что он решит…

— Зато я, кажется, предполагаю, — сказал Гальс. — Герцог Тарвел обучал Артура Айтверна воинскому искусству. Лорд Раймонд чуть ли не силой заставил своего отпрыска присягнуть из всех дворян именно хозяину Стеренхорда, славящемуся своей жесткостью, молодой человек отбыл в провинцию, и Тимлейн на пару лет отдохнул от его присутствия. Артур года три ходил у Тарвела в оруженосцах, а затем был посвящен им в рыцари. Удивительное дело, господа, но они поладили. Железный Лорд Стеренхорда и беспутный столичный шалопай. Это был очень причудливый мезальянс. Я слышал, Данкан чуть ли не гордился своим учеником, когда признал его службу законченной.

— Сказанное вами осложняет дело, — изрек Брейсвер, едва уловимо меняясь в лице, — в худшую для нас сторону. Придется хорошенько попотеть, чтоб Тарвел оказался с нами, а не с врагом. Необходимо немедленно выслать в Стеренхорд посла, чтобы тот попробовал заключить с ним союз. Времени у нас в обрез, если не успеем мы — успеет Айтверн. Но Тарвел обязан перейти под мое знамя, если мы не хотим увидеть вражеское войско под стенами Тимлейна. Ну, господа Коронный совет, кто из вас желает отправиться на запад и послужить мне своим словом, а не железом?

Повисло нерешительное молчание, вельможи переглядывались между собой, приняв многозначительный вид. От миссии, о которой сказал Гледерик, зависела судьба всего начатого им дела и сами их жизни, и чтобы взвалить ее себе на плечи, нужно была абсолютная уверенность в своих силах. Александр подумал, что вряд ли здесь найдется много достойных кандидатов. В любом случае, это не Эрдер, он командует войском и должен оставаться в столице. Остальные же… Дериварн создан для поля боя и дружеских попоек, а не для интриг. Он свиреп, как бык со своего герба, и плохо умеет убеждать. Холдейн — умен и внимателен, но слишком прямолинеен. У Данкрейна не хватит силы характера настоять на своих условиях. Тарвел легко сломает и выбросит такого посла. Коллинс, недаром много лет занимающий пост министра иностранных дел, когда-то был настоящим мастером закулисной игры, но с тех пор постарел и сильно сдал, и эта миссия — не та, которую нужно возглагать на дряхлеющего старика. Тресвальд… Ну, разве что Тресвальд, у него может и получится.

— Мой государь, — сказал Эрдер, — я бы предложил…

Мартин не успел договорить, так как Гледерик оборвал его:

— Пустое, герцог, предлагать уже не нужно. Я выбрал. — Брейсвер оглядел всех собравшихся в зале и остановился на Александре. — Граф Гальс. Вы кажетесь мне крайне сдержанным и разумным человеком. Вы умны, у вас твердый нрав, и язык, когда надо, подвешен получше, чем у целой оравы менестрелей. Думаю, если вы не сумеете договориться с Данканом Тарвелом, то не сумеет никто.

 

Глава восьмая

Артур Айтверн пил и никак не мог опьянеть. Он и раньше никогда не отличался большой восприимчивостью к спиртному, а сейчас и вовсе вливал в себя одну пинту пива за другой, не наблюдая особых последствий. Рассудок оставался ясным и до омерзения трезвым. Артур даже и не знал, что тому причиной. То ли здешняя пивоварня гнала слишком жидкое и слабое пойло, то ли самого Айтверна не мог сейчас взять никакой хмель. Слишком он был для этого напряжен. Наконец юноша протянул подавальщице серебряную монету — поверх платы, просто на удачу, отодвинул в очередной раз наполненную кружку на край стола и стал просто бесцельно оглядывать трактирную залу. Выпивка, пусть и не сразу, все же сказала свое веское слово, и по телу наконец разлились приятное тепло и вяжущая слабость. Не совсем то, чего Артур добивался, но лучше, чем ничего.

Миновал полдень следующего дня после того, как они с Айной и Гайвеном выбрались из столицы. Потайной ход начинался прямо в королевских апартаментах, многопролетной лестницей уводил далеко вниз, в подземные глубины, и после уже летел прямой стрелой под городскими кварталами. Старая Дорога закончилась в подвалах заброшенной церкви, находившейся за пределами Тимлейна.

Храм был навсегда оставлен прихожанами и пастырем лет сто назад, во время войны с Марледай, когда имперцы сожгли вместе со всеми жителями деревню, рядом с которой он стоял. Потом люди, видно, не решились селиться в дурном месте. Цветные стекла были выбиты, глазницы окон зияли бездонными провалами. Скамьи в главном зале имперцы порубили на кусеи. Впрочем, то легко могли быть вовсе и не имперцы. Мало ли какая погань веселилась тут за прошедший век. Храм стоял опустошенным и изуродованным, только гипсовая статуя Воплотившегося вознеслась над оставленным паствой алтарем. Глаза распятого на кресте Бога незряче вглядывались в бесприютный мрак.

Господь пришел на землю в темные времена, когда люди отринули честь. Он протянул людям раскрытые ладони — и в эти ладони люди забили гвозди. В пустнях жаркого юга он нашел свою смерть. Хотя с тех пор и прошло уже полторы тысячи лет, не столь уж и многое поменялось на свете.

Беглецы не стали задерживаться в заброшенной церкви. Они шли всю ночь, не останавливаясь. Пробирались перелесками и возделанными полями, сквозь заросли кустарников и сквозь приволье трав, подернутое густым ароматом сена, пока на утро не вышли к деревеньке с названием Эффин. Селение это оказалось чистым, опрятным и тихим, и это было отличное место для того, чтоб отдохнуть и дождаться новостей.

Эффин стояла прямиком на тракте, связывающем западные ворота Тимлейна и замок Стеренхорд. Семь десятков уютных аккуратных домиков, некоторые так даже каменные, приветливые люди на улице, мычащие коровы и кудахтанье кур. А еще — ни единого поста королевской стражи, которой Артур после догадки о предательстве Терхола не доверял теперь и на грош, хотя и сознавал, что абсурдно винить за возможную измену военачальника всю армию. Ни единого поста королевской стражи, ни единого патруля, ни одного представителя власти, ни одного вооруженного человека. Надо полагать, жители Эффин предпочитали решать свои дела всем миром, без вмешательства чужаков, и люди короля навещали их только проездом, да еще чтоб собрать налоги.

Они остановились в большом трехэтажном трактире с названием «Бегущая лань». И стали ждать. Скоро из Тимлейна должны придти вести, не могут не придти — деревня стоит на тракте, гонцы не смогут ее миновать. И тогда наконец станет понятно, чем закончилось вчерашнее сражение. Должно же оно было чем-то закончиться. Всю ночь и все утро, пока беглецы шли на запад, Артур оглядывался через плечо, опасаясь увидеть там багровое зарево и стену дыма, что стал бы чернее ночной тьмы — но не увидел ни того, ни другого. Добрый знак. Или хотя бы не слишком злой. Битва, если она случилась, не обернулась пожаром, и Тимлейн не сгорел. Вот только кто им сейчас распоряжается?

Айна и Гайвен отправились отдыхать наверх, в снятые ими комнаты, а Артур сидел в трактирной зале и мучился ожиданием. Опять ждать… Артур устал от этого ненавистного ему занятия. Что может быть хуже, чем сидеть сложа руки, пока судьба не нанесет очередной удар в спину? Это невыносимо — в ожидании беды ничего не делать, даже не знать, можно ли вообще что-то сделать. Было попросту нестерпимо сидеть часами без дела, пялясь на редких посетителей. Артур ненавидел себя — за то, что оставил отца. Ненавидел он также и людей, по вине которых вообще оказался перед подобным выбором. На душе было пусто и скверно. Дико хотелось напиться, но все никак не получалось. Нужно было узнать, что происходит в Тимлейне, и узнать как можно скорее — иначе и свихнуться недолго.

Неудивительно, что когда дверь трактирной залы наконец отворилась, Артур резко вскочил со скамьи и от избытка чувств вмазал кулаком по дубовому столу, из-за чего на него недоуменно покосились выпивающие за стойкой фермеры. Мол, чего это благородный господин вдруг начал бузить — неужели пиво наконец в голову ударило? Айтверн рванулся к вошедшему, да так и остановился на месте — на кого-кого, а на королевского гонца новый посетитель походил меньше всего.

То была молодая девушка лет двадцати, не больше, с сочными рыжевато-каштановыми волосами и бледным алебастровым лицом. Прямой, как рукоять меча, нос, пролегшие эфесом брови, глубокие глаза смутного болотного оттенка. Девушка была одета в мужской наряд зеленого цвета, и носила за спиной лютню. Приметив музыкальный инструмент, Артур вновь воспрял духом. Менестрель! Не иначе, она менестрель, а странствующие певцы всегда в курсе последних новостей.

Девушка тем временем прошла к стойке:

— Мир вам, почтенный хозяин, — обратилась она к трактирщику. — Мне бы, что ли, перекусить с дороги и комнату до утра. А там еще и бадью воды неплохо бы нагреть, чтоб искупаться. Сделаете?

Тот с готовностью кивнул:

— Будет исполнено, госпожа моя! А вы откуда путь держите?

Девушка пожала плечами:

— Да вот, из Лейстерна еду, а вообще где только не была. Сейчас вот направляюсь в столицу. Лютню видите? Надеюсь, мой голос придется по вкусу тамошней публике.

— Это да, песни это дело хорошее, — вновь кивнул хозяин заведения, — а нам как, тоже, может, споете?

— Почему бы и нет? — пожала девушка плечами. — Вот только давайте перекушу сначала, хорошо?

— Как пожелает прекрасная госпожа! Грета, — бросил трактирщик подавальщице, — подай нашей гостье обед.

Артур разочаровался, узнав, что менестрель едет не из Тимлейна, а в Тимлейн — возможность получить последние известия вновь отодвигалась на неизвестный срок. Тем не менее Айтверн подошел к столу, за которым уселась, приступив к трапезе, певица. Молодой человек рассудил, что лучше уж немного поболтать с прекрасной незнакомкой, нежели и дальше созерцать пивную пену.

— Добрый день, сударыня, — Артур изысканно поклонился, — я счастлив приветствовать вас в этом гостеприимном месте. Подобно вам, я здесь проездом, а что может быть приятней для путешественника, чем беседа с другим, таким же как он, странником? Особенно если это столь красивая и очаровательная особа.

— Ну и вам добрый день, сударь. — Не похоже было, чтобы манеры Айтверна произвели на нее особое впечатление, но ответила девушка по крайней мере приветливо. — Раз так, присаживайтесь. Я и сама не прочь перекинуться с кем-нибудь парой слов.

— Приятно, что мы настолько единодушны в этом вопросе, — Артур занял место напротив собеседницы. — Нет ничего лучше и похвальней взаимопонимания и согласия. Мое имя Артур, к вашим услугам, — он сознательно опустил фамилию. Если ты в бегах, не стоит лишний раз размахивать родовым знаменем.

— А меня Эльза зовут, — девушка надломила кусок хлеба.

— Для меня честь узнать ваше имя, миледи, — с жаром заверил ее Айтверн. — Оно столь же изумительно, как и вы сами.

— Я не впервые слышу такие вещи, — сказала девушка равнодушно.

— Не вижу ничего удивительного, ведь это так и есть, а как можно не говорить людям правды, тем более столь прелестной правды?

Эльза наклонила голову к плечу и слегка прищурилась:

— Послушай, братец… Я конечно понимаю, что ты парень богатый, это и по одежде видно. Наверно, ты и ко двору вхож. Но мы-то с тобой сейчас в деревне, а не во дворце. А раз так, можешь ли ты говорить немного попроще?

— Вообще могу, — смутился Артур. — А так чем плохо?

— Ну как тебе сказать… — Эльза потянулась за сыром. — Когда каждый петушок при встрече старается распустить хвост… Знаешь, ты бы на моем месте тоже был сердит.

— А я думал, девушкам нравится, когда с ними так говорят, — немного растерянно признался Айтверн.

— Считай меня неправильной девушкой. Ладно, забудем. Вот скажи, Артур, ты-то куда и откуда путь держишь? Разве такому, как ты, не пристало торчать в королевском замке?

Ну и что на такое отвечать? Правду говорить не стоит, во избежание лишних проблем, а потому придется лгать. Не очень честно, а прямо говоря — довольно-таки подло отпускать девчонку прямиком в осиное гнездо, не предупредив, что в этом гнезде творится, но рассказывать о случившемся в Тимлейне нельзя тем более. Тогда не обойтись без лишних расспросов, а тайна, которая окружает принца и его спутников — превыше всего. На мгновение молодому Айтверну сделалось тошно от себя и своих мыслей.

— Мне до смерти надоели придворные кокотки, — беспечно ответил Артур, — и их мужья. Твой покорный слуга рассудил, что нет ничего полезней для здоровья, нежели свежий сельский воздух. Захотелось немного пошляться туда-сюда, самую малость отдохнуть на лоне природы. Буколично, дешево и сердито.

Эльза усмехнулась:

— Ты упомянул мужей… Что, тебя кто-то пощекотал зубочисткой?

Айтверн вдруг понял, что девушка ему нравится.

— Было дело, — признался Артур, вспомнив один случай месячной давности, когда он совратил супругу графа Дериварна и едва не погиб от руки означенного графа. — Я повадился лазать в окно к одной красотке, и лазал так раз шесть. Через дверь, сама понимаешь, заходить было несподручно. Супруг сей прекрасной госпожи очень любил охоту и пьяные застолья, и она была вынуждена все время вышивать да глядеть в окно. Какой из меня рыцарь, если бы я не пришел на помощь страждущей красавице, и не развеял ее тоску? Я подумал, что рыцарь из меня хороший, и взялся за дело. Ну и вот, однажды прямо во время… э… дела возвращается наш законный супруг. То есть не наш, а моей леди. Очевидно, пьянка закончилась чуть раньше, нежели предполагалось… Прискорбная неожиданность. Он ухватил меня за волосы, стащил прямо с моей, то есть его, волшебной феи, и со всей дури треснул по зубам. Я, признаться, думал, что в тот же миг предстану перед Создателем. Пронесло. Тут этот милостивый государь и говорит — «одевайтесь, мол, и выходите во двор. Буду ждать». Делать нечего, я оделся и вышел. Честь мне дороже головы, как ты сама понимаешь. А он уже стоит там и опирается на меч. «Ну что, сударь, хотите отогреться на иной манер?!» — проревел этот медведь и швырнул мне еще один клинок. Я поймал, не без ловкости, надо сказать, и гостеприимный хозяин тут же кинулся ко мне с явным намерением срубить голову. Я отразил удар, ну и пошла потеха. Мы скакали минут двадцать, не меньше, только искры во все стороны разлетались. Он оказался настоящим мастером, я тебе доложу! А потом выбил у меня меч из рук, отшвырнул свой и как хлопнет меня по плечу — чуть дух из тела не вышиб. «А ты ничего, потешил старика! — прокричал этот благородный человек. — Порадовал, прямо скажу, порадовал! Молодец, парень. За такое развлечение я тебе и жену прощаю — сам по молодости в чужие спальни лазил. Пошли, промочим горло!» Я вообще-то ожидал, что он меня сразу примется убивать, и потому несказанно удивился. Но пошел следом. Он и в самом деле угостил меня вином, крайне недурным, и мы пили до самого утра, а потом навестили бордель. Там и заснули, хотя и не сразу. К вечеру проснулись, он еще раз хлопнул меня по плечу и сказал, что если еще раз увидит меня у своей жены, все-таки убьет. Такая вот история.

— Ты видать не очень великий фехтовальщик, раз уж тебя одолел пьяница, — сказала Эльза с насмешкой, и Артуру вновь стало нестерпимо стыдно за то, что он не говорит ей о главном. Не говорит о том, что может поджидать ее в столице. Вдруг Эльза едет самой смерти к пасть?

— Я великий фехтовальщик! — возразил Айтверн, норовя заглушить угрызения совести. — Самый великий из всех! Просто факелы во дворе еле коптили, а в темноте драться я не силен. — М-да… не силен… Тут же вспомнилась еще одна схватка в темноте — с Рупертом Бойлом, и юноше сделалось совсем тошно. Да будь оно все проклято… — А ты, значит, поешь? — спросил он кисло, все еще пытаясь оттянуть решение.

— Пою, — кивнула Эльза, разминая пальцы. — А хочешь послушать?

— Хочу! Очень. Спой, а?

Девушка улыбнулась:

— Ну что ж… Твоя искренность мне по душе. Сторонись ты этих своих куртуазных оборотов — и сразу будет видно, что нормальный парень. Ну-ка, приступим, — она поерзала на скамье, садясь поудобнее, выпрямилась, упершись спиной в стену, и Артур вдруг заметил, что Эльзу охватило напряжение. Точно такое же напряжение испытывают многие молодые воины перед битвой, Айтверн и сам его порой ощущал, готовясь к схватке. Надо же, он и не знал, что у менестрелей все точно так же… Девушка тряхнула головой, берясь за лютню, и каштановые волосы взвились вокруг ее лица набежавшей волной. Длинные тонкие пальцы пробежали по струнам, рождая мелодию, и, проиграв вступление, волшебное, звенящее и грустное, исполненное почти осязаемой памяти о ком-то, давно ушедшем, навсегда, быть может, потерянном, Эльза негромко запела:

Эльза пела, легко и немного печально, лютня вторила ее хрустальному голосу, рождая переливы волшебной музыки, и под влиянием голоса, музыки и слов Артуру показалось, что мир вокруг него содрогнулся и сдвинулся с места. Трактирная зала поплыла, растягиваясь во все стороны и теряя четкость, искажаясь и распадаясь. Все стало словно в тумане, неясным, нечетким и призрачным, и Айтверну почудился холодный ветер, коснувшийся запертых сундуков его памяти. И тогда песня Эльзы обернулась звоном ключей, и ветер отбросил крышки сундуков, коснулся засверкавших неугомонным пламенем золотых монет. Ветер наполнил Артура своим свистом, разворошил и закружил в танце ворох воспоминаний. Непонятные картины, позабытые имена и образы наполнили все вокруг, рождая новый, неожиданный свет там, где прежде была темнота. Голоса и лица. Утраченное знание. Утраченные люди. Утраченное прошлое. Что-то, что было и теперь нет — но, может быть, снова будет. Еще совсем чуть-чуть… еще совсем немного… И он вспомнит, обязательно вспомнит. Поймет. Но… Что он должен вспомнить? Что он забыл?!

Но тут песня закончилась, и наваждение пропало.

— Ну как? — спросила Эльза с неожиданной робостью, ладонью отводя волосы назад. — Может, это и не самая красивая песня на свете, но мне она дорога.

Проклятье!!! Трижды, четырежды проклятье — ему самому с его подлостью и ложью! Вот, погляди, сидит перед тобой невинный, ни в чем гнусном не замешанный человек. Эта веселая и искренняя девушка наверняка никому ничего дурного не сделала и вряд ли намеревается делать. Плохие люди не разговаривают так, как разговаривает Эльза, и не поют таких песен. И вот ей-то, Артур Айтверн, ты позволишь отправиться в Тимлейн, даже не предупредив о том, что там происходит? В Тимлейн, где сейчас, может быть, режут, убивают и насилуют, где бьются между собой две закованные в железо армии, а простые горожане — просто пепел под их ногами? Где, может быть, мародеры на каждом шагу? Где горит огонь и люди ненавидят друг друга? Ты с легким сердцем пойдешь на такое? Говоришь, нельзя ни единым словом, ни единым звуком выдавать возможное местоположение принца Гайвена Ретвальда и его спутников, нельзя давать никому никаких подозрений? Да гори оно все адским пламенем! Ну их к черту, всю эту власть и всю эту ответственность, если они требуют совершать подлости и вести под нож невинных людей. Он скажет все, что следует, Эльзе, а если на их след потом и выйдут как-нибудь враги — ничего, Артур Айтверн их лично встретит и угостит как следует сталью.

— Эльза. Не езжай в Тимлейн. Поворачивай назад.

— Что? — нахмурилась девушка. — С какой это радости?

— В столице мятеж.

— Что?!!

— Герцог Мартин Эрдер и еще куча дворян восстали против короля. И вывели дружины на улицы. Пошли на штурм цитадели. Был бой… может, и сейчас продолжается. Я не знаю. Я не дрался. Я просто сбежал.

— Слушай… Ты, наверно, слишком много выпил. — Эльза не верила ему. Ничего удивительного, Артур и сам бы себе не поверил. — Какой мятеж? Ты о чем? Сходи, что ли, холодной водой облейся, помогает частенько.

— Нет. Я пил куда меньше, нежели хотел бы. Эльза, поверь мне, я тебе чем угодно могу поклясться. В городе переворот. Тебе нельзя туда. Там опасно. Тебя же убить могут! Кто угодно.

Ее лицо оставалось неверящим.

— Артур… Если ты считаешь, что это все так уж смешно…

Ответить он не успел — дверь залы вновь распахнулась, от удара ногой, и появился запыхавшийся мальчишка:

— Все на площадь! — крикнул он. — Староста зовет! Прискакал королевский гонец, говорит, срочные вести! Всем нужно услышать!

— Ну вот, — Айтверн криво усмехнулся, поднимаясь. — Вы предпочли не поверить мне, но, возможно, вас больше убедит официальное лицо?

Лицо Эльзы, и без того бледное, побелело еще больше, и она тихо сказала:

— Пошли.

— Пошли, — согласился Артур и подал девушке руку. Ему вдруг стало страшно, жутко, нестерпимо и невыносимо страшно, захотелось куда-нибудь убежать, спрятаться, забиться под землю, сердце застучало так громко и часто, что в груди заболело. Артур схватился за пальцы Эльзы, как утопающий за брошенную ему веревку.

На деревенской площади собралось довольно много народу, мужчины, женщины и куча ребятишек. Толпа гудела на много голосов, толкуя, о чем может поведать нежданный гонец. Сам королевский герольд стоял в центре площади, рядом с колодцем, и держал в руках свернутый свиток. Посланец кусал губы и время от времени передергивал плечом. Артур подавил первое желание рвануться к нему, схватить за грудки и вытрясти все, что только можно. Пусть сам сначала заговорит, да, пусть сам… господи, как же плохо, смилуйся, господи, я же больше так не могу.

Когда люди заполнили площадь, герольд закричал:

— Жители Эффин! Возрадуйтесь! Возрадуйтесь, ибо я приехал к вам сказать о пришествии нового короля! — На площадь тут же упала тишина, все разговоры как ножом отрезало. Немного воодушевившись, гонец продолжил. Он явно был не в своей тарелке. — Возрадуйтесь! — в третий раз сказал он. — Тирания, довлевшая над страной… тирания пала! Брайан Ретвальд… преступно удерживавший престол… убит, поражен, нашел свою участь! К нам вернулся наш подлинный государь. Гледерик Кардан… — ЧТО?!!! — Гледерик Кардан, прямой потомок старых королей, вернулся к нам, и… и снова принял свой народ под свою руку. Мздоимцы, казнокрады, честолюбцы и интриганы, стоявшие за спиной Ретвальда и тянувшие страну к гибели, больше никогда не будут довлеть над нами. Их времена кончились! Пришли иные времена. Справедливые, праведные, чистые! Отныне больше никто не станет угнетать наш народ! Пришли… пришли новые дни. Радуйтесь… Радуйтесь, люди, потому что мы снова свободны, потому что больше никто не отнимет нашей свободы, потому что наша свобода… теперь всегда с нами. Это настоящий праздник, праздник для всех нас, праздник для всего королевства. Это…

Герольд говорил еще долго, временами запинаясь, то и дело путаясь в словах, повторяясь и блуждая в трех соснах, раз за разом он выдавал одни и те же цветистые и бессмысленные фразы, но Артур уже не слушал. Он едва стоял на ногах, и боялся, что сейчас упадет. Больше всего ему сейчас хотелось поверить, что он все-таки напился, бредит, мечется в лихорадочной горячке, спит и видит дурной сон, и что сейчас закричит петух, изгоняя своим криком проклятого гонца. Но гонец никуда не исчезал. По-настоящему дурные сны не любят уходить и не уходят, по-настоящему дурные сны берут тебя за горло и смеются в лицо. Слова скакали обезумевшими кобылицами, и молчала, затаив дыхание, толпа, такая бедная несчастная толпа, люди, никогда не сидевшие на престолах и не игравшие в престолы, просто люди под сапогами владык. Мучительно болело сердце, умоляя о спасении и не получая его. Хотелось рухнуть на землю и кричать, кричать в лицо равнодушному небу, а небо молчало, застыв стоящей водой… той самой водой, что холоднее смерти.

Артур пошел вперед, пробиваясь сквозь толпу, расталкивая людей, сбивая с ног… проламываясь…

Толпа наконец раздалась в стороны, открыв пустое пространство, и Айтверн оказался один на один с гонцом. Остановился напротив него. Властно вскинул руку, призывая замолчать. Удивительно, но герольд послушался сразу. Он тут же осекся и весь как-то сжался, уменьшился в размерах.

— Отвечай, — губы Артура разомкнулись сами собой, и он не знал, кто говорит ими, — как погиб король? Я говорю о настоящем короле! А не о твоем самозванце… не знаю уж, где вы его нашли…

— Король? — часто захлопал веками вестник. Идиот он, что ли?

— Король! Брайан Ретвальд! Других у нас не было!

— Узурпатор… узурпатор убит… Никто не знает кем.

Узурпатор?! Ты называешь своего господина — узурпатором?! Того самого, который еще позавчера давал тебе монету, хлеб и кров?! Которому ты клялся верно служить? Надо же, как легко нынче продается честь!

Но отец! Что с ним?

— Герцог Айтверн. Что с ним сталось? Он жив? — Видя, что гонец мнется, Артур вновь повысил голос: — Отвечай!

— Герцог… маршал… Погиб в бою. Убит.

На какой-то очень длинный миг сердце остановилось.

— Повтори, — язык с трудом ворочался во рту.

— Милорд, вы… Кто вы?

— Повтори!!!

— Герцог Айтверн… убит…

Артуру показалось, что внутри него что-то лопнуло и порвалось. Внезапно стало пусто, глухо и совершенно безразлично, отзвучавшие слова внезапно потеряли содержание и обратились в бессмысленный набор звуков. Он еще не верил… хотя и знал, что скоро придется поверить.

— Убит, значит, — через силу выговорил Артур. — Герцог убит… И король убит… А ты, смотрю, живой?

— Милорд… — неужели подлец понимает, что зря заехал в эту деревню? Может, и да, но понимать надо было раньше. Когда соглашался служить тем, кто сверг его сюзерена. Когда соглашался оглашать их слова. — Милорд, послушайте… — Он вдруг весь переменился в лице.

— Узнал? — Айтверн улыбнулся. — Узнал меня? Еще б не узнал, паскуда, не первый день при дворе служишь… Вот только служишь ли, а? Но ты еще не ответил на мой первый вопрос. Как вышло, что они мертвы, а ты топчешь землю? Расскажи мне. Расскажи, и это не просьба, а приказ. Поведай, как получилось, что ты теперь носишь хвост за этим своим… Карданом, да? Надо же, какая наглость — постеснялись бы красть имя у старых королей… Ну-ка, рассказывай!

— Мой господин… — герольд попятился. — Мой господин… сэр… не извольте гневаться… Но… Должен же я у кого-то работать… Многие сбежали или попрятались, а я…

— А тебе плевать, кто тебе платит, и какой денежкой, — закончил за него Артур. — Даже если эта денежка краденая, и взята у мертвецов! Роскошно… Ты даже не военный преступник, ты хуже. Эрдер бьет в спину ради своих дурацких принципов, остальная его свора — во имя жажды власти, а тебе без разницы и то, и другое. Нет, ты не преступник. Ты просто мелкая погань, которая держит нос по ветру.

— Милорд! — что, другие все слова позабыл? И куда ты пятишься от меня? Куда надеешься сбежать? Что, захотелось спастись? Поздно, мразь… поздно. — Милорд! Я просто… просто…

— Ты просто решил, кем тебе быть. Ну вот и прекрасно. А я теперь решу, кем тебе стать, — и, едва договорив, Артур выхватил меч и рубанул им герольда по шее. Голова слетела с плеч, кувыркнулась в воздухе и покатилась под ноги безмолвно взиравшим на это крестьянам. Тело немного постояло на ногах, напоминая огородное чучело, а затем рухнуло.

Айтверн запрокинул голову и крепко-крепко зажмурился. Постоял так немного, а потом побрел к окраине площади, уже ничего не думая и ни о чем не рассуждая. Умом он понимал, что должен был испытывать боль по отцу, но после пережитого потрясения все чувства схлынули и ушли сквозь пальцы, оказавшись просто морским песком. Он больше не чувствовал ровным счетом ничего.

— Что вы натворили… — высунулся какой-то крепенький осанистый старичок в добротной, хотя и домотканой одежде. Не иначе, тот самый староста. — Вы убили… Это же был просто человек…

— Нелюдь это была, — отрезал Артур.

— Но… Милостивый государь, я не знаю, кто вы, но вы же… как вы…

— Пошел вон, — молодой человек ткнул старосту в грудь — не сильно, просто чтобы отстал.

Айтверн не сразу сообразил, что бредет к трактиру по опустевшей улочке, а сообразив, только и сделал, что мысленно пожал плечами. К трактиру так к трактиру… по опустевшей так по опустевшей… Какая разница. Надо же как-то сказать обо всем сестре и принцу, как-то объяснить им… Но сначала — умыться водой похолодней. В смешной надежде, что она хоть немного смоет всю грязь этого мира, брошенную ему в лицо.

— Подожди! — Эльза догнала Артура и схватила за рукав. — Куда пошел, стой! Ты… как ты вообще?

Артур остановился. Пьяно мотнул головой:

— Как я… А ты как думаешь?

— Мне очень жаль, — девушка все еще держала его за руку. — Мне очень жаль… правда…

— Жаль? — эхом откликнулся Артур.

— Я догадалась… кто ты такой. Они убили твоего отца. Ты… сын лорда Раймонда, да?

Артур громко, оглушительно громко расхохотался, хотя и догадывался, до чего же дико прозвучал его смех.

— О нет, сударыня… Я теперь просто герцог Айтверн, и никто больше.

— Артур… — Эльза в растерянности закусила губу. Встала на цыпочки, кладя руки ему на плечи. — Послушай, мне очень жаль, правда… Если я могу как-то помочь…

— А, ерунда, — поморщился Артур. — Не бери в голову. Не бери в голову! — повторил он, видя, что бардесса пытается возразить. — Я не рассыплюсь, не сахарный, к счастью… У меня слишком много дел, чтоб позволить себе горевать. У меня теперь под завязку счетов, и я заплачу по всем, не сомневайся. Лучше подумай о себе. Видишь, я прав — в Тимлейн лучше не соваться. Знаешь, что… Поехали со мной, а? — предложил Артур неожиданно для себя самого. — Времена пошли лихие, но уж с кем, а со мной тебя никто не тронет. Я объявляю тебе свое покровительство, слышишь? Поехали! Я тебя никому в обиду не дам, обещаю.

Девушка внимательно на него посмотрела, а потом покачала головой:

— Извини… Но мне правда нужно в столицу. Нехорошо поворачивать назад, если дорога почти закончилась, — она попыталась улыбнуться. — Дурная примета, знаешь. Я должна сама выяснить, что там и как. И потом… У меня в городе друзья. Я же не могу их бросить! Не могу не узнать, как они, что с ними. Помочь, если нужна помощь… Я должна там быть.

Эльза говорила правильные и делающие ей честь вещи, однако Артур осознал, что совершенно не хочет ее от себя отпускать. В этот день он и так отпустил слишком многое.

— Сударыня, я понимаю вас… Но вы крайне обяжете меня, если составите мне компанию.

— Артур, скажи честно… Как бы ты поступил на твоем месте?

— Я? На твоем? — Он не знал, как солгать на такой вопрос, и потому предпочел ответить правду. — Я прямо сейчас на твоем месте, и поступаю на нем так же, как ты. Я вывожу из столицы друзей.

— Ну вот видишь! Ну и почему ты тогда считаешь, что я с какой-то радости должна действовать иначе? Я что, чем-то хуже тебя? Сомневаюсь! — Эльза смягчилась. — Извини. Я очень ценю твое участие, но я обязана попасть в Тимлейн. У тебя тоже есть обязательства перед другими людьми, и ты должен меня понимать.

Артур вздохнул:

— Эх, миледи… Перебросить бы вас через плечо, и дело с концом, и не слушать никаких ваших возражений. Но вы же на меня тогда крепко на меня осерчаете, правда? А я не хочу, чтоб вы на меня серчали… Ладно. Я не могу решать за тебя. Но мои слова и мое предложение остаются в силе. Как только закончишь свои дела или как только решишь, что ну их к черту, эти дела — ищи меня, и найдешь. Тебе всегда будут открыты двери в замке Малерион, и в любом месте, где я буду. И я тебя с удовольствием встречу, когда бы ты ни пришла. Я может и знаю тебя всего ничего, но буду очень рад узнать получше. Если мне выпадет такая возможность. Береги себя, поняла?

— Хорошо, буду беречь, — сказала Эльза спокойно. — И спасибо за твое предложение, такие вещи дорого стоят в наши дни. Но сейчас я пойду, если ты позволишь. Раз творятся такие дела, мне нужно скорее ехать дальше. Я хотела отдыха, но, отдых, кажется, сегодня не хочет меня.

— Раз нужно ехать — езжай, я не могу тебе препятствовать, — сказал Айтверн с сожалением. — Не могу сказать, что рад твоему решению, но я сегодня вообще мало чему рад… кроме твоего общества, разве что. Оно, твое общество, было лучшей частью этого паскудного дня, и я благодарен тебе за это. В добрый путь, леди менестрель, и удачи тебе на нем, — юноша замолчал, как никогда остро осознавая в тот миг всю бессмысленность любых напутственных слов.

Эльза стояла совсем рядом, ее глаза казались большими, как летние звезды. Легкий ветер шевелил каштановые волосы. Артур схватил руку Эльзы и поднес ее к губам, поцеловал пальцы. Девушка ахнула. «Что же вы, госпожа, решили, что я отпущу вас так просто?» Сейчас весь мир, каким молодой Айтверн его знал, рухнул. Артур как никогда нуждался в хоть какой-то опоре — и юная бардесса могла этой опорой стать.

Артур обнял Эльзу, обхватив ее тонкие плечи, и поцеловал девушку прямо в пахнущие полевыми цветами губы.

— Матео Флавейский говорит, что каждый сам выбирает свою судьбу, — задумчиво сказал Гайвен Ретвальд, свесив ноги с кровати.

— Правда? — спросила сидящая на подоконнике Айна, бросив взгляд во двор. Никого. Она сначала увидела, как Артур вышел из трактира в сопровождении какой-то девушки, да так и пропал. Братец, безусловно, нашел самое подходящее место и время для того, чтобы закрутить роман. Хотя это не самый худший способ убить время, наверно. Лучше, чем весь день пить. — Вот именно так и говорит?

— Не то чтобы говорит… — принц слегка пожал плечами. — Скорее уж пишет. Писал, он же умер еще до нашей эры. Но его знаменитый трактат до сих пор читают. Понимаешь, — они перешли на «ты» довольно быстро, глупо было и дальше придерживаться церемонных условностей, — понимаешь, есть вещи, которые быстро перестают быть интересны людям. Придворные сплетни, к примеру. Сегодня это важно хоть кому-то, завтра не важно уже никому. А есть вещи, которые устареть не могут, потому что со злобой дня не связаны… и с добротой дня не связаны тоже. Есть книги, которые интересны людям сейчас, хотя были написаны тысячу лет назад, и есть книги, которые пишутся сейчас и будут интересны нашим правнукам. Потому что темы, которые эти книги затрагивают, будут волновать людей всегда. Мэтр Матео коснулся как раз одной такой темы.

О мэтре Матео Айна слышала на своих занятиях, хотя сама до его трактата еще не добралась.

— Он писал о свободе воли, верно?

— Правильно. Он был первым, кто попытался понять, есть ли вообще свобода воли на свете. Ну или первым, чьи размышления до нас дошли… Люди в те дни верили, что все мы — ничто, что никакой свободы воли нет. Что все мы просто игрушки в руках языческих богов. Тогда верили, что есть особенный бог, по имени Рок, что это старик со слепыми глазами, перемешивающий человеческие судьбы, не видя их… и что ему в сущности на людей плевать. Что всем богам плевать. Что они своим произволом заставляют нас быть счастливыми или несчастными, плакать или смеяться… просто чтобы развлечься, глядя на это с неба. Матео первый не поверил в это. Он сказал… вот, смотри, здесь написано, — принц развернул книгу и протянул девушке, — что мир, в котором человек не имеет права выбора, не может существовать. Потому что в таком мире просто нет смысла жить, незачем жить. А мир не может быть лишенным смысла.

Айна посмотрела на плывущие перед глазами строки. Она не могла отделаться от ощущения, что до сих пор находится в казематах герцога Эрдера. Не могла отделаться от ощущения, что идет след в след за Александром Гальсом по проторенной им из трупов дорожке. Не могла отделаться от ощущения, что стоит сейчас напротив собственного отца и проклинает его. Она могла поверить, что находится где угодно, но только не здесь.

— А разве мир и так не лишен смысла? — спросила она тихо.

Ответ иберленского принца оказался неожиданно тверд.

— Никто и никогда не сможет доказать мне такого. Смысл есть у всего. Смысл есть у тебя и у меня. У моего отца и твоего отца. У твоего брата. У моей умершей матери. Все люди имеют смысл, весь мир имеет смысл, и смысл этот — в том, чтобы жить, как считаешь правильным сам. Не будь у нас выбора, Бог бы не придумал рай и ад, а мы бы не придумали Бога.

— Гайвен… Твои последние слова… Ты говоришь почти как еретик.

— Я говорю как человек, позволяющий себе думать. Не верю, чтоб Бог карал за подобное.

Они помолчали.

— Гайвен, тебе страшно?

— Тебе честно или как? Ну… Да. Страшно.

— Мне тоже.

Ретвальд подошел к девушке и взял ее ладони в свои.

— Не бойся. Все будет хорошо. Обязательно будет, я тебе это обещаю.

— Да я особо постараюсь и не бояться… Знаешь, я, если честно, зря трясусь. Честно зря. Вот позавчера мне было действительно страшно — когда меня бросили в темницу, а потом пришел Эрдер и сказал, что убьет меня, если что. Вот тогда правда было страшно. Очень. Не знаю, как вообще тогда седой не стала. А теперь… да чего бояться. Артур с нами, он что-нибудь придумает.

— Артур… — эхом откликнулся принц. — Ты его очень любишь?

Айна ответила не сразу.

— Я его… просто люблю. Да. Ты понимаешь, это же грех перед Богом, просто даже думать такие вещи, но не будь он моим братом… я б тогда хотела, чтоб он был просто моим. Не связывай нас общая кровь… я бы просто пошла за ним на край света, даже с закрытыми глазами. Ты не представляешь, какой он, ты почти его не знаешь. Таких, как он, мало. Он никогда не опускает рук, никогда не сдается. Он упрям, как сам дьявол. Он совсем не знает, что такое страх, не умеет бояться, даже не понимает, что это такое. Он никогда не бросает своих в беде. Не нарушает данного слова. Отвечает за то, что делает. А какой он фехтовальщик и наездник… Из всех дворян, что будут служить тебе, когда станешь государем, мой брат один из самых достойных.

— Это приятно слышать, — ответил Гайвен сдержанно. Видно было, что он все же удивлен ее откровенностью. Никогда прежде Айна не позволяла себе даже словом обмолвиться о владевшей ею противоестественной страсти, и проговорилась лишь сейчас, под гнетом тревоги и страха. — Я рад, что мне повезло с вассалами…

— Вы слишком рано радуетесь, ваше высочество, — раздался от двери тяжелый голос. — Прежде чем рассуждать о достоинствах вассалов, я бы сперва на вашем месте поглядел на них в деле. — Артур вошел в комнату, стянул перевязь с мечом и швырнул в угол. Опустился на табурет. Брат был странно отчужден, он казался опасней, старше и злее, чем обычно, и очень сейчас походил на отца. Боже, испугалась Айна, неужели он услышал все то, что она про него говорила?! — Ваше высочество, дорогая сестра… В деревню явился посланец из столицы.

— Посланец? Где он? — вскинулся Ретвальд.

Артур улыбнулся, и Айна сделалось страшно при виде его улыбки.

— Он мертв.

— Мертв?!

— Разумеется. Я казнил негодяя, как предателя и изменника. — И, глядя, как помертвели слушатели, Артур продолжил. — Как вы можете догадаться, исходя из этого факта, посланец явился от наших врагов. Увы, удача оказалась на стороне Эрдера, а не на нашей. Враги овладели городом. Его величество Брайан Ретвальд, ваш отец и мой сюзерен, убит при штурме, — Артур слегка поклонился опустившемуся, как подкошенный, на край кровати Гайвену. — Лорд Раймонд, наш с сестрой благородный родитель, также убит, — Айна почувствовала, как комната вдруг вздрогнула и совершила оборот вокруг невидимой оси. — Предатели торжествуют и возомнили уже себя победителями. Тот шелудивый пес, которого я отправил на тот свет, брехал, что они возвели на трон некого человека, называющего себя Гледериком Карданом. Он провозгласил себя королем и призывает страну склониться перед своим именем.

— Постойте, — провел ладонью по лбу Гайвен, — не так быстро… Я не поспеваю за вами. Мой отец… наши отцы… убиты?! — Артур сдержанно кивнул. — Но тогда… постойте, что за Кардан? Они же все вымерли, много лет назад.

Брат равнодушно пожал плечами:

— Ваше высочество, знай я ответ, непременно бы его дал. Но у меня и у самого нет ответов, одни только вопросы. Мне не хуже, чем вам, известно, что последний король из старой династии умер, не оставив наследника… и что только потому вашему предку позволили занять его место. — При всем желании он не смог бы причинить Гайвену большего унижения, чем эта мимолетом брошенная словесная пощечина. Но хотел ли он наносить унижение — или просто сказал, что думал? — Карданов больше нет. Однако что мешает какому-то проходимцу присвоить себе их имя? Сажая свою марионетку на престол, мятежники могли бы назвать его хоть ангелом небесным, лишь бы это дало им больше поддержки. Так не все ли равно, откуда взялся этот гусь?

— Да, вы правы… — смешался Гайвен. — Но… что же теперь делать?

— Что делать? Ваше высочество соизволило задать преотличный вопрос, — Артур вновь скривил губы в злой ослепительной улыбке, так испугавшей Айну. — На него не смогли бы ответить лучшие из тех мудрецов, которым вы поклоняетесь… но смогу ответить я. — Неужели он все-таки стоял под дверью и подслушивал?! И все теперь знает?! — Поскольку его величество отныне на небесах, вы — наш законный государь. Вернее, станете им, когда возложите на себя корону. К сожалению, этому препятствует такое досадное обстоятельство, как владеющие Тимлейном враги. Обещаю вам, что с моей помощью сие препятствие будет устранено.

— Вы… Вы поможете мне?

Айна не ожидала того, что Артур сделал в следующий момент. Он рывком встал с табурета, шагнул навстречу Гайвену и опустился перед ним на одно колено.

— А куда мне деваться? — просто спросил он. — Хороший или плохой, сильный или слабый… вы мой сюзерен, и я буду служить вам до самого конца. Каким бы он ни был, даже если в конце у нас только темнота и смерть. Пусть даже я не очень вас люблю, и считаю слабаком. Вы не умеете быть королем, только и можете, что рассуждать о возвышенной ерунде… но все-таки вы мой король, сэр, и я вас не брошу. Я охраню вас от всех врагов, сколько бы их ни было. Я перехвачу и преломлю о колено все стрелы, что будут в вас выпущены. Я разобью все мечи, и отрежу все руки, что поднимутся на вас. Я буду идти за вами… а когда земля под нашими сапогами обернется огнем — понесу вас сам. Когда дождь станет градом, а горы упадут на наши головы, я заслоню вас и сделаюсь щитом. Отныне ваша дорога — моя дорога, ваша судьба — моя судьба, ваши недруги падут, сраженные мной, и когда это свершится, менестрели сложат о нас песни. Я клянусь вам в верности, государь, и если нарушу эту клятву, то да будет моя голова отсечена от плеч, то да будет мое имя предано позору и поруганию до самого конца мира, то да будет моя душа заключена в чернейшую из бездн. Но этого не будет! — голос Артура взлетел до потолка и теперь звенел, как клинок во время битвы.

Гайвен немного поколебался, а потом подался вперед и принял ладони Артура в свои, как требовал того обычай.

— Я принимаю твою клятву, лорд Айтверн, — медленно произнес Гайвен Ретвальд, и, каким бы чудом это ни было, обрел в тот миг величие, достойное королей древности — они не были его предками, но, подумала Айна, все равно бы приняли его в свой круг. — Я принимаю твои слова, твой обет… и твое служение. И я в свою очередь клянусь, что сделаю все, чтоб ты не пожалел о них. Я отплачу тебе признательностью, я сделаю все, что потребуется, чтоб твои дела не пропали впустую. И… Спасибо тебе. Я клянусь, что не подведу тебя.

Айна смотрела на двух мужчин, уже мужчин, а не юношей, на сидящего и на преклонившего колено, на двух мужчин, без отрыва смотрящих друг другу в глаза. Они только что объединились узами, которые будут довлеть над ними всю жизнь и заставлять совершать те или иные поступки — иногда очень тяжелые, и подчас совершенно необратимые. Айна знала, что они выполнят то, в чем поклялись. А еще она знала, что это будет нелегко.

— Ну ладно, — произнес Артур, поднимаясь. — А теперь с вашего позволения, пойду немного высплюсь. А то, знаете, давно уже этого не делал.

Он поднялся — закованный в свой новый титул, как в боевые доспехи. Поклонился Гайвену, с безупречной учтивостью. Потом посмотрел на Айну, беззвучно шевеля губами, словно намеревался что-то сказать, но так и не сказал. Странно усмехнулся и вышел. Дверь за Артуром захлопнулась с шумом, но Айна даже не вздрогнула. Ей было не до того. Она все так же сидела на подоконнике и смотрела теперь уже в небо за окном, и это небо странным образом изменило свой цвет. Девушка почувствовала духоту.

— Мне очень жаль, — сказал принц. — Я приношу соболезнования, в связи с гибелью твоего отца. Я… сочувствую тебе.

Жаль? Сочувствует? О чем он вообще говорит? Как он может сочувствовать ей? Ведь сочувствовать означает разделить боль и радость. Радости у Айны не осталось, а о боли Гайвен и подавно знать ничего не мог. Что он мог знать из того, что пришлось узнать ей? Что этот тихий книжный мальчик знает о серых стенах, из которых не выбраться, о солнце, видимом сквозь решетку, о небе, к которому не протянуть руку, о том, как умирает дневной свет, как приходит ночь, а вместе с ночью идут безверие и страх. Что он знает о смерти, обещанной тебе безукоризненно вежливым тюремщиком? О том, как твой собственный отец отдает тебя в руки этой вежливой смерти? О гордости и чести, единственном оставшемся оружии, без которого не продержаться. Что ему может быть известно обо всем этом? С какой радости он роняет свои дурацкие салонные слова, если не понимает их подлинного значения?

— Спасибо, — сказала Айна.

— И мне очень жаль, что погиб лорд Айтверн, — прибавил Гайвен. — Он был достойным человеком. Не все советы, которые он давал моему отцу, казались мне правильными. Но все были сказаны им из желания помочь. Поэтому мне жаль.

Айна Айтверн закрыла глаза. Лорд Айтверн. Раймонд Айтверн. Отец… Ее отец? Нет. Давно уже нет. Та тварь, встретившаяся ей в Тимлейнском замке, не могла быть ее отцом. Айна не верила, что может иметь хоть каплю общей крови с тем бездушным оборотнем, который, сидя в золоченом кресле, с холодным лицом произносил слова о благе королевства и своей этому королевству службе. Сама мысль о родстве с этим оборотнем, нацепившим на себя лицо ее отца, представлялась Айне оскорбительной. «Я проклинаю вас» — крикнула она тогда, желая, чтобы холодная тварь и в самом деле попала в сети проклятия, сгинула и обратилась в прах. Чтобы улыбка твари побледнела и треснула, чтобы кожа сделалась серой и сгнила, чтобы волосы осыпались пылью. Чтобы этого существа больше не было под небом. Айна хотела этого тогда так сильно, как ничего другого прежде не хотела. И вот ее воля исполнилась. Раймонд Айтверн погиб — и Айна Айтверн не чувствовала по этому поводу ни боли, ни вины, ни потери. Все случилось именно так, как и следовало случиться. Раймона Айтверн убил Айну — и Айна за это убила его. Так поступают все, рожденные от древней крови. Мстят обидчикам до смерти и после нее.

— Мне не жаль, — сказала Айна. — Мне совершенно не жаль прежнего герцога Айтверна.

Артур спал и видел сон.

Странный то был сон, подобных ему молодому Айтверну прежде никогда не являлось. Он больше напоминал не обычную дремотную фантазию отяжелевшего от усталости и забот рассудка, а воспоминание о подлинных событиях, когда-то уже происходивших. Сон набросился на Артура, стоило тому, не раздеваясь, рухнуть на кровать, и затянул в свои путы.

Видение было до невозможности плотным и осязаемым, неотличимым от реальности. Оно словно было настоящим. Айтверн готов был даже увериться, что вовсе не уснул, а оказался при помощи неведомого ему волшебства перенесен в непонятное и чужое место, находящееся далеко от деревеньки Эффин. Удивительный сон казался не сном, а явью — Артур прекрасно ощущал тяжесть своего тела, и землю под ногами, и касающийся кожи холодный ветер поздней осени. Вот только… В этом сне, молодой человек твердо знал, его звали как-то совсем иначе, вовсе не Артуром, сыном Раймонда, внуком Гарольда.

Его звали иначе, и печать, не менее тяжкая, чем сковавшая его после смерти отца, но вместе с тем совсем другая, идущая от других причин и приводящая к иным следствиям, лежала на его душе.

Он стоял в широком кругу менгиров, заросшем высокой травой, в окружении могучих каменных столбов с выбитыми на них непонятными рунами, что были испещрены ветрами, дождями и временем. Таких поставленных кольцами стоячих камней немало было по всему Иберлену, и в преданиях говорилось, что их возвел Древний Народ, и никто уже не сумел бы понять письмен, им оставленных. Но Артур, или вернее тот, кем он стал, сознавал, что с легкостью сможет прочитать эти руны, возникни у него подобное желание.

Был хмурый день на самом острие осени, и небо затянули тучи цвета свинца, и ледяной ветер шевелил травы — здесь, на вершине холма, посреди серо-зеленой равнины. Артур неспешно прошел меж менгиров и остановился почти на самой границе их круга. Заложил пальцы за пояс. У него не было при себе оружия, но это ничуть его не беспокоило. Если нынче придется сражаться, то отнюдь не клинком.

В этом здесь и сейчас он чаще дрался не мечом, а магией, и сила магии повиновалась ему.

— Здравствуй, брат. Приятно, что ты пришел. — Айтверн не заметил, откуда появился человек, произнесший эти слова. Только что его не было, но стоило чуть скосить в сторону глаза — и вот он уже здесь, стоит в самом центре каменного круга, лаская ладонью рукоятку меча. Высокий статный мужчина с гладким безвозрастным лицом, с черными волосами и дымчатыми, переливчато-жемчужными глазами, в дорогой одежде светло-серых тонов. Откуда он только взялся?

Брат всегда любил пользоваться Перемещением…

Чужая мысль. Своя мысль.

— Странно было, коли б я не пришел, — ответил за Артура тот, чьими глазами он смотрел на мир. — Как я мог тебя не услышать? Кем я стану, коли не откликнусь на зов родича?

— Тем, кем ты решил стать, — неожиданно резко ответил человек в сером. — Наши тропы давно уже разошлись, и бегут в совсем разные стороны. Видит Богиня, я не удивился бы, не приди ты вовсе! Ты почти что и забыл, что мы одной крови. Совершенные тобой дела перечеркивают все, что нас прежде связывало. О да, я ждал, что ты закроешь глаза и заткнешь уши на мой вызов! Но ты все же явился. Впрочем, я не тешу себя пустыми надеждами. Ты пришел просто потому, что не можешь не отдавать долгов. Вот и свидимся напоследок.

— Ты прав, — отвечал Артур. К немалому удивлению, он ощущал в себе не гнев, естественный после подобных надменных слов, а щемящую грусть и тоску. — Мы уже давно ходим разными тропами. Вот только чья в том вина?

— Чья вина? Чья вина, говоришь ты? Уж не меня ли вздумал обвинять во всех семенах недоверия, что были посеяны, во всех всходах раздора, что ныне поднялись? Велика наглость, мой брат — как раз тебе по плечу. Кто, скажи мне, встал под чужие знамена, кто плюнул нашему роду в лицо, кто разделил свой удел с уделом этих краткоживущих дикарей? Не я ли? Нет, не я! Это был ты, и прочие глупцы вроде тебя. Кто в Звездном Чертоге призывал к миру с теми, с кем не должно быть мира? Я ли? Нет, не я! Кто склонил Сумеречного Короля на свою сторону, кто затуманил его рассудок? Кто братался со смертными? Нет, это вновь был не я! Это был ты. Ты и твои присные заключили договор с людьми, и ведете теперь весь Древний Народ к гибели! В своем ослеплении вы готовы погубить наше племя — и погубите, если вас не остановить! Вы ведете к смерти всех нас и все, нами созданное! Какая тьма затмила вам разум? Кем надо быть, чтоб податься на вражеские посулы? Люди возьмут у эльфийского рода все, чему смогут научиться — а потом истребят нас и займут наши земли. Уже занимают! Уже строят свои деревни там, где когда-то стояли наши замки! Они напирают с юга, как весеннее половодье! Совсем скоро, через век или два, их знамена взлетят над северными землями, и Древнему Народу придет конец. Мы падем в бою — или уйдем доживать свой век в холмах, подобно разлетевшимся навсегда осколкам ушедшей эпохи. И все благодаря тебе и твоим приспешникам! Вот какой судьбе ты способствуешь!

Мужчина с жемчужными глазами говорил, и каждое слово слетало с его уст ранящим кинжалом, или осколком зеркала, или наконечником стрелы — и это была не фигура речи. Нет, и в самом деле острые куски металла или стекла рвались от него прочь, рассекая воздух на части, прежде чем истаять. Артур видел, как окрестные менгиры содрогаются от творимой среди них магии. Его собеседник даже не пытался щеголять своим могуществом — просто чистейшая Сила томилась от тесноты, будучи заключенной в темницу его тела, и ее частицы, приведенные в движение владевшей чародеем яростью, вырывались на волю.

— Брат… Послушай меня… — Артур осторожно подбирал слова, надеясь переубедить собеседника. Если бы только получилось! Если бы только вышло! Он не может, не должен допустить ссоры, он обязан найти общий язык с родичем — и тогда, возможно, удастся погасить разгорающуюся войну. Айтверн словно бы раздвоился, разделился на две части, и одна его часть не понимала, куда она попала и что вокруг происходит, она только и могла, что оставаться безмолвным наблюдателем за перипетиями диковинного сна, другая же… о, другая его половина пребывала в ясной уме и твердой памяти. Она, эта половина, прекрасно знала, что здесь происходит, кто этот надменный вельможа в сером камзоле, в чем предмет идущего спора, и как в этом споре одержать верх. Что же до языка, на котором они беседовали… Артур только сейчас сообразил, что этот язык не был привычным ему иберленским. Нет, то было Высокое Наречие, на каком дворяне говорили в древности, в дни Артура уже почти забытое. Язык, перенятый основателями королевства у эльфов и ставший на долгие века наречием знати. Язык древней мудрости. — Брат, — сказал Артур на этом языке. — Ты заблуждаешься. Я хороший друг герцога Кардана, вожака пришедших с полудня людей, и знаю, чего он хочет, а чего — нет. Кардан не желает нам зла. Ни в коей мере. Он с почтением относится к нашему народу. Он держит нас за старших братьев или наставников, а не за соперников. Его племя просто поселится на опустевших землях, где никто давно не живет, и станет нам добрым соседом. Мы не будем причинять друг другу зло. Они уже не те, какими были раньше. Брат, я живу с ними, я знаю, что говорю. Для нас всех наступает сейчас новое время, и мы должны воспользоваться теми шансами, которые это время дает. Ты не представляешь, чему мы сможем у них научиться. Не меньшему, чем они у нас. Люди принесли с собой перемены, и это перемены к лучшему. Слишком долго мы были заключены в янтарь нашей вечности. Их жизнь постоянно меняется, за один их век происходит больше перемен, чем за нашу тысячу лет. На моих глазах они отказались от выплавки бронзы, освоив тайны холодного железа — и кто знает, что еще они придумают потом? Возможно нам, пребывающим в тенетах нашей магии, стоит внимательнее к нам присмотреться. Пока они кажутся нам дикарями — но кто знает, кем станут эти дикари через сто или пятьсот лет, если дать им возможность сделать себя лучше.

Эльф в сером, а кем ему оставалось быть, кроме как не эльфом, презрительно скривил губы:

— Как же ты наивен, брат мой Майлер! Как недальновиден! Как легко тебе оказалось поверить в то, во что хочется верить! И как просто закрыть глаза на неприятную правду. Раген Кардан будет нам другом, говоришь ты? Не спорю. Может, и будет. И другом нам будет его сын. И может даже внук. Но правнук… Неужели ты не в силах осознать столь простых вещей?! Люди недолговечны, их век исчезающе мал, их жизнь — все равно что в одночасье сгорающая свеча. Одни человеческие поколения сменяют другие прежде, чем мы успеваем оглянуться по сторонам, разобраться в их мечущейся круговерти. Сегодня они будут нам добрыми соседями, а завтра, когда мы ослабнем, когда уже сейчас начавшееся вырождение возьмет нас за горло, люди позарятся на наши колдовские сокровища и пойдут штурмом брать стены наших крепостей. Вот для чего они используют свое холодное железо. Думаешь, я сужу опрометчиво? Я долго ходил меж ними и как следует изучил их породу. Я прав. И ты бы сам со мной согласился, коль хоть ненадолго вынырнул из плена сладких грез. Мы чтим нашу Богиню, а они распяли своего Бога на кресте — как можно верить таким существам?

Артур… нет, не Артур, его имя было Майлер, он с окончательной ясностью осознал это только теперь, попробовал возразить:

— В тебе говорит сейчас страх перед будущим…

— Я не умею бояться! — ударил голосом, как хлыстом, собеседник, и метнувшийся от него льдисто-ртутный бич полоснул по траве, рассыпаясь на тающие звездочки. — Это в тебе говорит страх — перед правдой. Разве не так? Ты выгораживаешь людей не потому даже, чем веришь в их благородство… а потому, что человеческая девчонка похитила твое сердце! Ну, Майлер, признай же мою правоту! Хоть раз окажись честен передо мной… и перед собой. Тебе же безразлично это мотыльковое племя, кабы не твоя сероглазая леди, ты бы и подумать не смел о союзе с людьми. Но ты влюблен… и за свою любовь простишь людям любое зло. И вместе с ними всадишь нам кинжал в горло. Ну, разве не так? Разве я ошибаюсь? Скажи мне, брат! Ошибаюсь ли я?

— Ты… ты ошибаешься, — с трудом ответил Майлер. Его щеки горели. — Ошибаешься! Я люблю Гвендолин… да… но это здесь не при чем.

— Какое прискорбное упорство! Какое досадное нежелание видеть! А ты, никак, забыл тот закон, что установили Белый Бог и Великая Богиня, когда держали совет? Закон, по которому мы, фэйри, дети Дану, приходящиеся Белому Богу пасынками, можем любить людей, Его родных детей, лишь разделив их судьбу и участь? Сами став — ими? Знай же, брат мой Майлер, коли захотел забыть — в час, когда ты сочетаешься с леди Гвендолин законным браком, когда ты возьмешь ее на супружеском ложе, когда посеешь в ней свое семя, когда от вас в мир придет новая жизнь — в тот час ты привяжешь себя к колесу времени, утратишь дарованное тебе бессмертие, и сам сделаешься человеком. Ты сгоришь через несколько десятков лет, и твоя неприкаянная душа уйдет туда, куда уходят все людские души.

— Пусть так. Мне не страшно. Я готов ради Гвендолин пожертвовать своим бессмертием.

— Врешь! Ради нее ты готов жертвовать не только им… не только собой! Но и теми, кем жертвовать не имеешь права. Вот только я не дам тебе этого сделать. Я собрал большое войско, Майлер — огромное войско! Всех тех из Народа, кто еще не утратил разум. Благородных эльфийских рыцарей, равно с благого и неблагого дворов, тилвит тегов и сидов, а вместе с ними великанов зимы и инея, полудиких гоблинов, карликов с их тяжелыми молотами, владетельных духов лесов, полей и вод, наполовину истаявших призраков прошлого, даже мелких созданий, даже кэльпи и брауни, даже лепреконов и цветочных фей! Они все пришли под мои знамена — знамена Северного Мира! Они пришли ко мне — к тому, кого называют Бледным Государем, Повелителем Бурь. Я — последний истинный повелитель фэйри! Мы поведем свои полки на полдень, мы налетим на людей саранчой и сотрем их род с лица земли, пока они еще не стерли нас! Грядет последняя война, в которой решится, кому владеть землей, а кому сойти во мрак. С кем ты будешь в этой войне? Чью сторону выберешь? Я и ты — последние от крови драконов. Наши предки рвали своими крыльями небеса. Нам решать судьбы земли. Определяйся, это твой последний шанс!

Майлер поколебался, а потом с трудом вытолкнул из себя непослушные слова:

— Я выбираю сторону своих друзей… родич. Сторону своих друзей и народ своей невесты. Я не отступаюсь от однажды принятых решений. Если ты пойдешь на нас войной — войной я тебя и встречу.

Бледный Государь вырвал меч из ножен, будто собирался сразу атаковать, и по обсидиановому лезвию пронеслись искры. Но затем он вонзил клинок в землю, опершись на него обеими ладонями, и вдруг — хотя и не могло такого случиться с бессмертным неувядающим фэйри — показался очень старым, измученным и разбитым.

— Ну что ж… — проговорил он. — Вы решили… господин человек… вас теперь будет правильней называть так. Значит, будь, что будет. Нам еще предстоит закончить наш спор… не сейчас и не здесь, но рано или поздно придется. И тогда я не вспомню, кем ты был. Только то, кто ты есть. И мой клинок не дрогнет, обещаю. А сейчас уходи. Мне не хочется тебя больше видеть. Хотя нет, постой. Постой! — голос Бледного Государя вновь обрел силу. — Прежде чем уйти, послушай одну вещь. И задумайся о ней. Твои потомки… твои человеческие потомки… Они станут служить людям так же, как ты служил эльфам? Тоже сделаются рабами собственных страстей и прихотей, и ради сиюминутных желаний разобьют все принесенные обеты? Предадут тех, кого должны защищать? О да. Уверен, так и случится. Ты оставляешь им в наследство свою кровь, а кровь — не водица. В твоей крови притаилась слабость… И твои дети еще проклянут отца за полученный ими подарок… если, конечно, успеют до того дожить! — Повелитель Бурь оглушительно расхохотался.

Он смеялся и смеялся, раздирая хохотом сердце, раздирая душу, раздирая мир — он, темный владыка, король стылых ветров, холода и смерти, страшный злодей из страшных сказок, что станут рассказывать про него тысячу лет спустя. Он хохотал, а реальность вокруг него уже тускнела и теряла форму, превращалась в туман на ветру, в тающую росу, просто в ускользающий сон, и Майлер… нет, теперь уже Артур Айтверн и никто больше, понял, что просыпается.

 

Глава девятая

Вопреки необходимости спешить, Александр смог выехать из Тимлейна лишь на утро второго дня после штурма цитадели. Лишь тогда удалось завершить все насущные дела и вырваться из затянувшейся суеты. Почти целый день ушел на то, чтоб разместить свою дружину в части освободившихся ныне гвардейских казарм, обеспечить им выплату жалованья из королевской казны, пересчитать живых и погибших, позаботиться о том, чтобы не больно-то радивые лекари занялись как следует ранеными и не отправили их на тот свет, а, напротив, вытащили на этот, уладить вопрос с выдачей новых оружия и доспехов взамен испорченных, присмотреть за организацией провианта и содержания. Александр знал, что Брейсвер будет недоволен проволочкой, но ничего не мог поделать. Нельзя уйти, не позаботившись о своих людях, нельзя просто так бросить их сразу после боя, не решив перед этим хотя бы того, что можно, и главное — нужно решить.

За стенами замка тревожно ворочался пораженный страхом город. Честные жители попрятались по домам. Каждый из них норовил забиться поглубже и подальше, найти себе хоть какое-то укрытие. Воспользовавшись воцарившимся хаосом, на улицы в обилии вышли мародеры, грабители, убийцы и прочий лихой люд. Им было наплевать, кто правит страной и что в этой стране происходит, наступившая смута оказалась просто прекрасным поводом для того, чтобы зарезать тех, кто не смог бы за себя постоять, и украсть то, что плохо лежало. Александр понятия не имел, сколько богатых лавок было разграблено за эти дни и ночи и сколько честных горожан убито в собственных домах, но догадывался, что немало. Брейсвер отправлял в город один патруль за другим, он старался навести порядок хотя бы в самых беспокойных кварталах, но Тимлейн велик, и брошенные на его усмирение отряды — всего лишь капля в море. Граф Гальс, пусть и скрепя сердце, все же понимал, что всплеск насилия — естественный спутник любой неразберихи и замятни. Так получается всегда, неважно, переворот на дворе, потоп, чума или конец света. Пройдет несколько дней или недель, войска наведут в столице порядок, и волна схлынет. В конце концов, за все нужно платить. Зато отныне в Иберлене есть король, который положит конец дворянским интригам, остановит бесконечную войну на границе, введет новые, более справедливые законы, понизит налоги, покончит с нищетой… Жертвуя малым, обретаешь в итоге великое. Александр знал это, и все равно был не рад.

Вот только разве они не получили, чего добивались?

Незадолго перед отъездом Гальса отыскал Брейсвер. Король, а титуловали его все теперь именно так, не меньше Александра погрузился в заботы, и выглядел совершенно измотанным — бледен, мешки под глазами, давно уже не отдыхал, поди. Гальс даже немного посочувствовал сюзерену, а потом вспомнил, что тот знал, на что идет, и сочувствовать перестал. Гледерик отвел графа в сторону и сказал, что нужно бы кое о чем переговорить. Александр пожал плечами и сообщил, что всегда готов побеседовать с его величеством, но в данный момент просто смертельно занят. Готовится отправиться исполнять его же, сюзерена, поручение.

— Ничего, задержитесь, — жестко ответил Брейсвер. — Я вас надолго не отвлеку. Ну-ка, — он ухватил Александра за руку и потащил в пустынную галерею, освещенную лишь одним, и то уже догорающим факелом.

— Вам от меня чего-то нужно? — сухо спросил Александр. Обычно такой тон отлично действовал на навязчивых собеседников, сбивая с них лишнюю спесь. Но сюзерен не выказал и тени смущения:

— Да, нужно. Я решился покуситься на вашу честь.

Ох уж этот Гледерик… Как он дожил до своих лет, с эдаким чувством юмора?

— В таком случае, сэр, вы избрали неподходящее место для постельных забав. Здесь сыро, грязно и дует из каждого угла. Недолго схватить насморк. Где вы собираетесь предаваться радостям плоти, неужто прямо на камнях? Я не вижу даже гнилой соломы, не говоря уже о самой завалящей кровати. Вы уверены, что именно здесь хотите начать любить своих подданных?

— Святой Джон, да кого интересуют места! Придворные под ногами не мешаются, и ладно! — Гледерик приник к нему почти вплотную, обдавая горячим дыханием щеку. Зрачки у монарха были чуть расширены, не иначе, принял недавно на грудь. — Ну же, граф, не ломайтесь!

— Вас обязательно убивать, или можно просто покалечить? — поинтересовался Александр. — Я могу сделать и то, и другое, а могу сделать все сразу. Сначала покалечить, потом убить. Или сначала убить, а потом покалечить. Что предпочтете?

— Да ну тебя к черту, — Гледерик Брейсвер сделал шаг назад. — Уже и пошутить нельзя…

— Так вы просто пошутили? — граф отряхнул рукав камзола. — Отрадно слышать… Я уже испугался за судьбу династии — как бы вы ее продолжали, династию, с эдакими-то наклонностями? Мужчины обычно не рожают наследников престола… даже если очень захотят. Между прочим, надумай вы меня обесчестить, вам бы потом пришлось на мне… э… мужениться. По всем законам божеским и человеческим. Из нас бы вышла отличная венценосная чета, но это к делу уже не относится.

— И в самом деле не относится… — пробормотал Брейсвер. — Хорошо, граф, забудем этот маленький… обмен шутками. На самом деле я позвал вас сюда для… крайне важного разговора.

Даже так?

— Я вас слушаю.

— Александр Гальс, — потомок Карданов наконец перестал вилять вокруг да около и заговорил прямо, — почему позавчера утром вы явились на общий сбор в усадьбе Эрдера, когда должны были оставаться на дворце? На вас была возложена важная задача, а вы ее так и не выполнили.

Надо же! Наконец пришло время для тех самых вопросов, которых Александр ожидал уже давно. А поскольку ожидал он их давно, то никак не выказал беспокойства и ответил со всем возможным хладнокровием:

— Ваше величество, если вы желаете отругать кого-нибудь за дурное выполнение приказов — ругайте нерадивую прислугу. А со мной у вас ничего не пройдет. Что же до причин моих действий… Этот треклятый пьяница Коллинс не соизволил придти в назначенный час, не иначе загулял с кем-то или свалился в канаву. Не встретив людей, вместе с которыми я должен был координировать свои действия, я заподозрил неладное. Возможно даже, угрозу раскрытия. Я счел более благоразумным вернуться назад. Тем более… я доверяю своим офицерам, но предпочел бы лично вести солдат на приступ.

— Любопытная версия, — Гледерик тыльной стороной ладони откинул волосы со лба, — но у меня есть и другая.

— Вот как? Было бы интересно послушать.

— Старик Коллинс места себе не находит, — заметил Брейсвер. — Все никак не может отыскать молодого Элберта. Тот как в воду канул, мои люди внимательно осматривали убитых в замке, но Элберта до сих пор не нашли. Думаю, и не найдут. Потому что я уверен, что это именно вы убили Элберта Коллинса и Руперта Бойла, — отчетливо проговорил Гледерик. — Вы прикончили их, а потом вернулись в усадьбу Эрдера, освободили Айну Айтверн, перебили выставленную нами охрану и помогли девушке скрыться.

Ого! А наш новый владыка либо подозрителен до безумия… либо отчаянно умен! Вот только он ошибается, если полагает, что сумеет подловить собеседника на настолько очевидных вещах.

— Айна Айтверн? — Александр с некоторой ленцой распрямил воротник. — При чем тут эта юная особа? Сэр, уж не хотите ли вы сказать, что похитили дочь лорда Раймонда и держали ее в заточении? Странно… Почему я об этом ничего не слышал?

— Потому что я, вернее Эрдер, наслышан о вашем нраве, — прямо ответил Гледерик. — Об этом вашем благородстве… Вы скорее лично перебили бы всех нас, нежели стали брать заложников. Потому вас и не посвятили в эту историю с похищением и шантажом. Как не посвятили в нее прочих возвышенных ослов, навроде Дериварна. Вот только не пытайтесь отпираться и делать вид, что совсем тут не при делах. Кроме вас, это просто никто бы не смог провернуть. Человек, вытащивший юную леди Айтверн из темницы, должен был сначала туда войти, а войти туда, не подняв шума, имел возможность только один из вожаков заговора. Все они были на виду, ровно там, где следовало… кроме вас. Так что все просто. Лишь у Александра Гальса имелись и мотивы, и возможности помочь девушке бежать. Полагаю, Александр Гальс узнал о ее похищении от Элберта Коллинса… покойный был жутким треплом. Он же все-таки покойный, не правда ли? Поправьте меня, если ошибаюсь.

— Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть ваши слова насчет судьбы молодого Коллинса… ибо не встречал в последние дни этого достойного господина, о чем уже говорил. Что же до всего прочего… Сударь, лучше бы вы продолжили меня соблазнять. Нынешний розыгрыш даже не глуп, он безвкусен.

— Это не розыгрыш. Понимаю, признаваться вам не с руки, да вы и не признаетесь… Но я здесь не для того, чтоб добиваться ваших признаний. Как и не для того, чтоб приказать отправить вас на виселицу за измену. Я просто хотел сказать, что обо всем знаю, но не вижу в сделанном вами чего-то такого, за что стоило бы карать. Как думаете, почему из всех, находившихся под рукой дворян, я выбрал для переговоров с Тарвелом именно вас?

Александр не ответил.

— Все очень просто… Дело не только в ваших уме и силе характера, хотя, как вижу теперь, они достойны уважения. Дело еще и в том, что Эрдер, узнай он о вашей роли в освобождении Айны, а герцог отнюдь не глуп и скоро придет к тем же выводам, что и я… короче, узнай обо всем герцог, он может на вас обидеться. Немного. Самую малость. А я не люблю, когда мои вассалы друг на друга обижаются, — король легкомысленно улыбнулся. — Это так утомительно и хлопотно, разгребать чужие ссоры… А есть еще герцог Коллинс, убитый горем безутешный отец. Он из вас душу вытрясет, если узнает. Или вы — из него. При любом раскладе, кто-то из моих верных сподвижников окажется убит… К чему допускать неоправданные потери?

— Ваша версия и в самом деле вышла занятной, — признал Александр. — Но если это все… я могу идти? Весело было послушать бредовые фантазии, но у меня дел по горло.

— Постойте! — улыбка Брейсвера стала шире. — А где же благодарность? Почему я не услышал волшебного слова «спасибо»? Граф, да я же вывожу вас прямиком из-под удара. Спасаю коли не жизнь, то репутацию. И не встречаю в ответ никакой признательности. Возмутительно! Пока вы будете решать с Тарвелом деловые вопросы, я состряпаю более-менее правдоподобную версию, что стало с Айной, Коллинсом и Бойлом. Вернетесь в Тимлейн чистеньким, светлым, всем из себя героичным и лишенным даже тени подозрения. Таким сюзереном, как я, следует дорожить, а не воротить нос!

— Извините, сэр, но не получается, — холодно ответил Александр. — Я бы с удовольствием вами восхищался, да я и восхищался пару дней назад… да вот только потом вы стали красть детей и ставить их жизни на кон. И любое почтение вдруг куда-то исчезло. Сам понимаю, я перед вами отныне в долгу, и я этот долг верну до последнего гроша, но не надейтесь на большее. У меня не получается восхищаться подлецами, простите великодушно. А вы вели себя именно как подлец, ваше величество, хоть и неправильно говорить такие слова своему государю. Разрешите теперь откланяться — меня ждут дела, — и, в самом деле поклонившись, не более, но и не менее глубоко, чем должен кланяться вассал господину согласно требованиям этикета, граф направился к выходу. Александр не намеревался более продолжать беседу. Он не вернулся бы, даже если бы Гледерик окликнул его. Будь Гледерик хоть трижды его государем — все равно не вернулся бы.

Перед отъездом Александра посетили Томас Дериварн и Роальд Холдейн. Пришли пожелать удачи и распить на прощание бутылку вина. Хорошие люди. Нет, друзьями они для Александра не были, зато положиться на них можно было всегда и во всем. Дериварн, по своему обыкновению, говорил много и шумно, Гальсу иногда казалось, что его кузен не замолкает даже во сне. Холдейн, тоже по своему обыкновению, молчал. Стоял у стены с бокалом вина и о чем-то думал.

— Ну, давай, брат, доброй тебе дороги! — напутствовал Томас. — Отбрехайся там за нас за всех, я знаю, ты это умеешь. А еще я знаю кое-чего про этого Железного Лорда. Я с ним служил, бывали у нас и такие деньки. И знаешь, что я еще знаю, помимо уж всего остального и прочего? Ты его сделаешь. Этого Данкана Тарвела. Он только выглядит железным. Настоящий металл — это ты. Если вы столкнетесь, Тарвел сломается у рукоятки, а ты — зазвенишь, но не погнешься. Ты сильнее.

— Томас, если вы настолько мной восхищаетесь, почему вы до сих пор не предложили мне руку и сердце?

Дериварн от души расхохотался и грохнул кулаком по столу.

— Извини, братец, но такой радости тебе никогда не видать! Я все больше по женской части, так что можешь и не мечтать! Если, конечно, мечтаешь.

Александр не мечтал. Ему вообще не было особенного дела ни до женщин, ни до мужчин. Но если острота просится на язык, остроту лучше произнести. Если она уместна. В случае с Дериварном — уместна. А, впрочем, под этим небом уместно все.

— Ты знаешь, почему Кардан отправляет к Тарвелу именно тебя? — неожиданно спросил Холдейн, подходя к столу. Сэр Роальд поставил на скатерть опустевший бокал и присел в глубокое кресло напротив Александра и Томаса.

— Я предполагаю, почему Кардан отправляет к Тарвелу именно меня, — подтвердил Гальс. — Он полагает, что я достаточно для этого хорош.

— И только?

— И только. Не вижу других причин. — На самом деле Александр видел другие причины, и Гледерик тоже видел другие причины, и эти видимые им обоим причины были весьма весомы. Но знать о них не полагалось ни Дериварну, ни Холдейну. Не потому, что тогда беда может грозить Александру, а потому, что беда может грозить Гледерику. У Томаса и Роальда имелись в высшей степени четкие представления о чести, и эти представления разграничивали, какие вещи дворянину делать позволено, а какие — непозволительно. — Его величество очень умен, — продолжал Александр, откинувшись в кресле и сложив руки на груди. — Его величество знает, кто, когда и как послужит его величеству лучше всего. Он знает — когда дело касается высокой политики, слово положено предоставлять мне. Не это ли свойство подлинного государя — умение верно оценить подданных? — Александр иронически улыбнулся.

Граф Холдейн даже не подумал улыбнуться в ответ.

— Про Стеренхорд говорят много всякого. Тамошним хозяевам свойственны…. старомодные манеры. Такие, знаешь, несколько грубоватые. Если Тарвел посчитает тебя неприятелем, он может тебя и убить. Так, просто, на всякий случай.

— Я знаю, мой друг, что про Стеренхорд говорят много всякого. Про меня тоже говорят много всякого. Вот и посмотрим, какая байка страшней. Кто-то должен отправиться в это посольство. Не вижу причин, отчего бы не я.

— Зато я вижу причины, — сказал Роальд. — Я вижу многое. Например, что ты неудобен господину Кардану. Предположим, господин Кардан рассудил, что для собственного спокойствия ему выгодней будет обойтись без графа Гальса. Поправка — без нынешнего графа Гальса. Юный Виктор пока что вряд ли сможет доставить проблем.

Тут не выдержал уже Дериварн.

— Эй, погоди, друг, ты чего это тут рехнулся! Что за кошмары на ночь глядя? Король наш новый, он конечно паренек чудной и шутник отменный, не без этого… Но подставлять Алекса? Это не пролезет уже ни в какие ворота. Живым Алекс послужит Кардану получше, чем мертвым.

— В самом деле, — согласился Александр, — я полагаю, Гледерик несколько расчетливей, нежели ты, Роальд, его расписываешь. — На самом деле Гальс вовсе не мог поручиться, что предложенная ему миссия не является ловушкой. Если граф Гальс справится и приведет в Тимлейн нового союзника, это будет прекрасно. Если граф Гальс не справится и погибнет, это тоже будет… не так уж плохо. А чтобы граф Гальс меньше сомневался, отправляясь в дорогу, мы поговорим с ним и сделаем вид, что очень его ценим. Настолько ценим, что даже закрываем глаза на очевидную измену. Ну что же, шутка вполне в духе Гледерика. Александр предполагал это — и все равно собирался в путь. В конце концов, ну кто, если не он?

— Представь, — сказал Холдейн, — представь, что ты даже не доедешь до Стеренхорда. Что в дне пути от Тимлейна… на тебя нападут разбойники. Как напали когда-то разбойники на твоего отца. Я немного изучил Кардана. Он гордый человек, и ему не нужны соперники. Слуги — да, но и только. А ты не умеешь быть слугой. И еще, Кардан ведь может вызвать недовольство. Не сейчас, сейчас ему нужно победить, но потом, когда основательней усядется на троне… может оказаться, не один только Брайан умел не нравиться своим подданным. А когда подданным не нравится король, они ищут нового, как нашли его мы. К кому придут тогда заговорщики? К Эрдеру? Сомневаюсь. Я вижу одного человека во всем Иберлене, который мог бы в таком случае сесть на трон. Если Гледерик не совсем дурак, он от этого человека избавится.

— Роальд, позвольте угадаю. Вам не нравится наш новый повелитель?

— Ты совершенно прав. Он мне очень не нравится.

— Ну что же, в таком случае вы могли бы хранить верность лорду Раймонду. А коли вы оказались здесь, вы здесь и останетесь. И мне совершенно плевать, что вас вдруг посетило неожиданное разочарование в нашем деле. Если вы начали играть, вы будете играть до конца. Без всяких попыток переменить сторону. Не допуская даже мысли, что можно оказаться предателем дважды — это слишком много для одного человека. — Дериварн, будь подобные слова адресованы ему, непременно бы разозлился. Холдейн не разозлился. Он просто слушал. Александр рассудил, что можно уже слегка смягчить тон. — Роальд, запомни одну не особенно сложную вещь. Нам действительно нужен этот король. Именно этот и никакой другой. Брайан не годился, а Гледерик годится. Это каким-нибудь Рейсвортам допустимо не понимать, что за вожжа нам всем попала под хвост. А ты, я и Томас — мы все держим границу и видим, что с границей происходит. Сколько раз Лумей и таны Бритера пробовали наши рубежи за эти годы? Сколько раз они попробуют их еще? Раймонд Айтверн воевал вместе с нами, отрицать нельзя. Во главе королевской армии. Но и только. Он не делал все, что мог сделать. Он не заставил Брайана объявить общий сбор. Не привел на битву все войска Запада. Если бы Малерион, и Рейсворт, и все остальные феоды заката выставили бойцов — что осталось бы от Лумея? Мы бы сами пошли на восток и взяли штурмом Аремис, и бросили лягушатникам такой мирный договор, какой бы нам больше всего понравился. Раймонд Айтверн мог выиграть эту войну, а вместо этого лишь делал вид, что пытается. А знаете почему? Он не хотел побеждать. Ему было довольно того, что он имел. Ему было надо, чтобы мы воевали год за годом на рубеже, и год за годом проливали кровь. Покуда лорды востока, Гальсы, Тресвальды и Коллинсы, держат оборону против врага, им не будет времени думать о политике. О том, кто сидит возле трона. Айтверн мог делать с Иберленом все, что хотел, вот он и делал — только делал мало. Кем бы ни был Гледерик, он сделает больше. Он положит конец войне — разгромит Лумей и Бритер, швырнет их к нашим ногам. У него получится, и этого мне довольно. Поэтому, господа, не имеет никакого значения, по нраву вам наш новый король или нет. Вы будете с ним. Потому что я так сказал. И потому что так правильно.

Роальд Холдейн ничего на это не ответил. Это устроило Гальса. Единственное, что Гальса не устроило — он не знал, почему именно Холдейн не стал продолжать спор. Потому ли, что признал правоту Александра — или же он решил, что переубеждать Александра просто бесполезно? Когда они прощались, между ними обозначилась неловкость.

… Всю дорогу до Стеренхорда Александр Гальс вновь и вновь прокручивал в памяти разговоры, случившиеся у него с Брейсвером и с Холдейном. Вертел обе беседы то так, то эдак, разглядывал их под разными углами и всегда в итоге приходил к выводу, что поступил правильно. А раз так, то не надо лишний раз и волноваться. В самом деле, если уж начал что-то делать, делай до конца. Он уже встал на сторону Брейсвера, значит, с ним и останется — не в привычках Гальса было менять коней посреди переправы. Брейсвер, как бы он не поступил с юной Айной и как бы не поступили остальные, оставался прирожденным лидером с задатками хорошего правителя, способного принести стране много пользы… а что до того, что этот хороший правитель пошел на откровенную подлость — Александру с ним не дружить и тем более не детей крестить, а вместе заниматься одним делом, добиваться общего блага. Значит, действительно забудем о дружбе и сосредоточимся на служении.

Из всех воинов Александр взял с собой одного только оруженосца. Здравый смысл требовал обзавестись приличествующим случаю эскортом, вдруг не повезет нарваться на врагов, но здравый смысл вступал в противоречие с необходимостью спешить и не привлекать к себе внимания. Это противоречие оказалось здравому смыслу не по зубам. В итоге, гвардейцы Белого Коня остались нести службу в захваченном, но не умиротворенном городе, а сопровождал Александра один только Блейр Джайлс. Мальчишка ужом вертелся в седле и пялился по сторонам, даже если в обе стороне от дороги расстилались одни только поля да леса. Похоже, для него это было просто прогулкой на свежем воздухе, небольшим путешествием пополам с маячащими впереди приключениями, и ничем больше. Сердце графа уколола зависть. Между ним и Джайлсом насчитывалось всего лет десять разницы, но порой Александр ощущал себя глубоким стариком.

Они ехали к владениям Данкана Тарвела четыре дня, линия тракта рассекала густонаселенные и спокойные области королевского домена. Первые два раза путники останавливались ночевать на постоялых дворах, а затем прямо в поле. Единственным встретившимся им местом, чьи жители уже прослышали от успевшего заглянуть к ним гонца о смене власти, оказалась деревня Эффин. Когда граф Гальс и его оруженосец явились в это живописное селение, оно напоминало залитый водой муравейник. Жители спешно вывозили добро из домов, припрятать его в лесных землянках, тайниках и укрывищах, отгоняли стада на дальние пастбища. Все дружно ждали, самое малое, светопреставления, и от явившихся из столицы гостей шарахались, будто черт от ладана. Александр, как сумел, растормошил трактирщика, и тот признался, что за день до благородного господина в деревне Эффин останавливалось двое других благородных господ, вместе с благородной леди, и один из этих благородных господ оказался крайне дурного нрава. Он убил королевского гонца, как только узнал о новом государе. Нет-нет, милорд, никто не смог помешать благородному господину — королевской стражи в селе отродясь не водилось, а самим с таким бесом связываться… В тот же вечер странные гости уехали, а перед тем, как уехать, пешими-то явились, они купили у мельника коней. Тот долго упирался и не желал уступать животину, но в итоге денежки все решили. И правда, много же денежек старому Тоби заплатили высокие господа. Только, милорд, признался трактирщик, сдается мне, глупость это была со стороны Тоби — какой от денег прок в деревне, да еще в нынешние смутные дни, что на них купишь, а вот добрая скотина никогда не помешает… Да вот охочий мельник до серебра оказался, жадный, да. Александр отрывисто поблагодарил хозяина за разговор и отправился ужинать. Услышанное графу никак не понравилось. Конечно, мало ли кто может шастать в здешних краях и оказаться слишком скорым на жестокую расправу, но Александра не оставляло подозрение, что он топчется по следам Артура Айтверна. Какой еще, в конце концов, дворянин может явиться нынче из Тимлейна пешим, когда любой разумный беглец не забыл бы о коне? Только беглец, покинувший город подземным ходом. Какой еще дворянин станет рубить честного герольда на глазах целой толпы народа? Мало ли какой, на самом деле, но Гальс доверял своему чутью. Все вместе очень напоминало его непутевого приятеля. Бывшего приятеля, говоря точнее. Тогда его спутники — принц Гайвен и Айна. И направляются они на запад, с форой в целый день. Интересно, они собираются сразу в Малерион или тоже подумали о Стеренхорде? Надо спешить! Александр и поспешил, делая за каждый день как можно меньше остановок на привал.

Дальше Эффин вести о случившемся перевороте пока что не распространились — попадавшиеся им люди, преимущественно местные крестьяне или странствующие торговцы, выглядели мирными и благожелательными, они еще ничего не знали о свержении Ретвальда и не находили поводов для беспокойств. Пока что — пройдет всего ничего времени, подумал граф, и любой вооруженный всадник начнет распугивать простой народ одним своим появлением. Таковы уж законы междуусобной войны, и никуда от них не денешься.

Однажды на третью ночь, когда они сошли с дороги и приготовились уснуть, Блейр вдруг спросил:

— Сэр, а вы кого-нибудь любите?

Александр уже лежал на земле, завернувшись в плащ, и собирался вот-вот отойти ко сну. Вопроса он никак не ожидал.

— А с чего это ты вдруг спрашиваешь? — спросил он чуть раздраженно, досадуя, что паршивец согнал уже начинавшую подкрадываться дрему. Может, закрыть глаза покрепче, плюнуть на разговор и довершить то, что начал? Так ведь нет, Блейр не отцепится же.

— Сэр… Да так.

Александр рывком сел и поглядел на Джайлса. Оруженосец сидел напротив него, отделенный костром, и пляшущие сполохи пламени освещали конопатое лицо, удивительно серьезное и сосредоточенное. В сине-зеленой ночи стрекотали цикады, а над головой перемигивались звезды. Пахло молодой травой.

— Да так, значит… — проворчал граф. — Подцепил, должно быть, какую девчонку в городе?

Конопатое лицо покраснело:

— Ну…

— Да не мямли ты! И так все видать. — Александр кинул в огонь несколько сухих веток, сообразив, что от разговора никуда уже не сбежать. Ну и ладно, бегать мы не станем. Вот только если утром от недосыпа разболится голова, Джайлса надо будет выпороть. — Ну и какая она? — спросил граф. — Хороша?

Оруженосец покраснел еще больше, а затем выпалил:

— Очень! Вы… да вы даже не представляете, какая она! Вы таких даже не видели! Она — настоящий ангел!

— Ну разумеется. В шестнадцать лет любая девица покажется богиней. Я бы удивился, ответь ты иначе.

Блейр надулся и отодвинулся от костра:

— Да что вы в этом понимаете, сэр, не в обиду вам будет сказано… А хоть бы и в обиду, делов-то, — распетушился парень. — Вот только она не такая, как другие, поверьте уж. Просто, знаете, есть все, и есть она, и она особенная. Видели бы вы ее, мигом бы согласились! Когда она смеется — это, ну, как когда ручей по камням пляшет. Когда говорит — словно ветер листву колышет. У нее в глазах солнце и звезды разом…

— Ты поэт, погляжу. Надо же…

— Я вам говорю, сэр, она ангел! Могу хоть на Писании поклясться, Творца в свидетели призвать!

— Не призывай, грешно. Ладно, не вижу смысла сомневаться в твоих словах. Ангел так ангел. И как, любит тебя твоя леди?

— Любит! Очень! — просиял Блейр и тут же увял. — Вот только… — Он запнулся и весь как-то сник.

— Что — вот только?

— Ничего… — Джайлс отвернулся и сделал вид, что готовится лечь спать. — Выбросьте из головы.

Выбрасывать из головы Александр не собирался.

— Если начал, то говори до конца. — И, видя отсутствие особого эффекта, добавил. — Приказываю.

Граф ждал ответа, и наконец Блейр нехотя проговорил:

— Как вам сказать… Отец ее… Он же никогда Джейн за меня не выдаст. Он меня и на порог не пустит, а услышит, что я ее люблю — разом плетей задаст, хорошо, если на своих ногах уйду. Я Джейн не пара. Кто она и кто я? Она — танская дочка, богатая, знатная, хороших кровей, ей отец-тан вровень жениха подыщет, такого, чтоб тоже дворянином был. Чтоб и при дворе ходил, и манерам обучен, и о поэзии беседовать умел, и родословная на десять веков… А я кто такой? Простолюдин, смерд, никто из ниоткуда. Вчера в навозе ковырялся со свиньями, сегодня взлетел вроде, но толку от тех взлетов… Крестьянский навоз — его вовек не отмоешь.

Александр поморщился:

— Что на тебя нашло, всякую ерунду болтать на ночь глядя… Я говорил, что посвящу тебя в рыцари, когда будешь достоин, а если я что-то говорю, то не имею привычки забывать. Не переживай. Был никто из ниоткуда, станешь — сэр Блейр Джайлс. Дворянин не хуже любого герцога. И пусть только попробует кто на тебя косо посмотреть — смело вызывай на дуэль и шли в преисподнюю. Остальные учтут и запомнят.

— Вам легко говорить, — пробормотал Блейр.

— Легко? — откликнулся его господин. Вновь поворошил дрова. Стянул перчатки и протянул руки вперед, прямо над костром. Струя жаркого воздуха ударила по коже, согревая ее. Александр вытащил кинжал и провел его лезвием над языками огня — те словно бы ласкали старинную сталь, выкованную в давние годы и по легендам не способную раскалиться добела даже в драконьем огне. Джайлс с некоторым испугом поглядел на графа.

— Легко… — задумчиво повторил тот. Помолчал, и вдруг принялся рассказывать негромким голосом:

— Я был в твоем возрасте, Джайлс, или чуть постарше, когда это произошло… Лет семнадцать или восемнадцать. Славные годы, когда ты молод, бессмертен и беспечен, и все двери должны открываться перед тобой, как по мановению руки. Да что мне рассказывать, мое «вчера» — твое «сегодня» или «завтра». Я дышал полной грудью, ничего не боялся, и у меня все получалось. Еще бы, как могло у меня — у меня — что-то не получаться! Я блистал на балах и побеждал на дуэлях… Проклятье, ближе к делу, а то меня уносит в дурную сентиментальность. Как будто бы сейчас не посещаю ни балы, ни дуэли, и вообще обратился в дряхлого старца. Итак, мне было семнадцать, когда я встретил… думаю, имя этой дамы тебе ничего не скажет, а хоть бы и сказало — зачем ворошить? Я впервые увидел ее на приеме, который давал друг моего отца. Все пили, танцевали и веселились… а она сидела у самого окна, в полном одиночестве, и праздник обходил ее стороной, как река обходит утес. Она казалась чужой на роскошном пиру, выделялась среди нарядных и шумных светских красавиц. Не то чтобы лучше их, но уж точно и не хуже. Просто совсем другая. Сотворенная не из солнечного огня, а из утреннего тумана и лунного света. Она сидела, чуть опустив голову и сложив руки на коленях, задумчиво смотрела, как пляшет расфранченная публика. В этой девушке у окна чувствовалась некая робость, но вместе с тем и сила. У нее было бледное лицо древней богини, слегка рыжеватые волосы, в беспорядке свернувшиеся на плечах, и странные, нездешние глаза. Я… небо, смешно звучит, но я полюбил ее с первого взгляда. Я боготворил ее и видел во сне. Сам понимаешь, каково это, так что не стану останавливаться на несущественных подробностях. Суть дела совсем в другом. Не знаю, то ли мое обаяние, мной же почитавшееся неотразимым, показалось той леди отвратительным, то ли моя навязчивость представилась ей неприятной, а может, просто сердцу не прикажешь… В любом случае, я не пришелся ей по душе. Ей, самой прекрасном девушке во всем мире! Она смотрела на меня с почти откровенной враждебностью, ее лицо каменело, стоило мне начать говорить, она спешила покинуть общество, в котором я появлялся… Она избегала назойливого кавалера всеми силами. Однажды я попробовал прямо сказать ей о своих чувствах, все еще лелея какие-то глупые остатки надежды — и что же случилось? Она даже не пожелала меня слушать. Сказала, что не хочет со мной говорить… ни о чем. Тогда я оставил свои попытки, полагая, что виться вокруг нее и дальше — значит, подвергать себя и свою честь унижению, а я не унижаюсь никогда и не перед кем. Да и какой смысл добиваться того, чего не добьешься? Я старался оказаться как можно дальше от нее. Уехал обратно в родовые владения, потом пару лет провел за границей — меня вернуло обратно лишь известие о смерти отца и необходимость принять его титул. Я выпустил ту девушку из виду. Но забыть не смог… Хотя и пытался. Так что запомни, Блейр. Есть на свете вещи, куда худшие, нежели те, что выпали на твою участь. Радуйся и благодари Бога, если тебя любят, значит, тебе несказанно повезло, твоя жизнь обрела смысл. Когда тебя любят, ничего уже не страшно и ничто не помешает. Если ты настоящий мужчина, то преодолеешь любые препятствия, они для того и созданы, чтоб их преодолевать. Не бойся тягот, бойся одного только равнодушия… — Александр оборвал себя. — Однако, я разговорился через меру. Знаешь что, ложись-ка ты спать, да и я лягу. Завтра будет большой день.

Блейр не сдвинулся с места, он во все глаза смотрел на своего господина. Дьявол, не стоило перед ним откровенничать — вобьет себе в голову всякой чуши, того гляди еще начнет его, Александра, жалеть. Ну а с другой стороны — как иначе объяснить мальчишке, что не все у него так плохо, особенно в сравнении с другими, и нечего развешивать сопли по рукавам? Только рассказав о собственной невеселой участи. Дья-явол…

— Сэр, — несмело начал Блейр. Точно, сейчас кинется утешать. Эх, давненько тебя никто не порол… — Сэр, я…

— Ложись спать! — прикрикнул на него Александр. — Живо! А не то завтра не в седле поедешь, а будешь плестись пешком за лошадью, я тебе это обещаю.

Блейр все равно норовил продолжить разговор — но окончательно стушевался, нарвавшись на взгляд Гальса. Должно быть, нечто сродни тому испытывает бегущий лесом олень, когда в грудь ему вонзается охотничье копье. Именно таким, охотничьим, железным, без слов ранящим взглядом Александр осаживал слишком близко подобравшихся к нему людей, непрошеных гостей, рвущихся из приемной во внутренние покои, тянущих пальцы к закромам души. Именно таким взглядом Александр карал провинившихся воинов — и то было страшнее любых выговоров и тем более угроз. Он умел убивать — глазами, выражением лица, особенным, безжалостным молчанием. Не хуже, чем обычным оружием.

Оруженосец принялся укладываться спать, и минут через десять Александр уже слышал его дремотное сопение — как бы не заинтересовал молодого Джайлса приключившийся разговор, усталость и упадок сил отыграли свои, и вскорости он отрубился. Александр Гальс еще некоторое время посидел у костра, грея руки об остывающие угли, да поглядывая временами с легкой завистью на смеющиеся звезды. Наконец он тоже лег спать. Граф уснул мгновенно, и не видел до самого утра никаких снов.

… Наконец Гальс и его спутник выехали к небольшому форту, стоявшему на границе королевских земель и владений Тарвелов. Выложенная в два человеческих роста каменная стена брала тракт в клещи с обеих сторон, и в ней виднелись бойницы. Поднимающаяся за стеной высокая башня, на первых этажах каменная, а поверху деревянная, была в обилии оснащена стрелковыми позициями и просматривала тракт и окрестные поля далеко вперед. Вместе все смотрелось достаточно внушительно, но Александр при виде эдаких укреплений не смог сдержать пакостной усмешки. Ну и толку городить посреди дороги чуть ли не целую крепость, если любой уважающий себя враг просто пожмет плечами и обойдет ее стороной? К чести Данкана Тарвела, оное непотребство сотворил не сам герцог, а кто-то из его благородных предков, иначе бы уважение, которое к нему заочно испытывал Гальс, мигом бы угасло.

— Кто такие? — окликнули подъехавших всадников со стены.

— Граф Гальс с оруженосцем! — крикнул в ответ Александр, придерживая загарцевавшего коня. Жеребец у него обычно отличался смирным нравом, но, видимо, нависшее над дорогой уродство коню также не понравилось. — Я еду к вашему господину, держать с ним совет!

На дорогу высыпали несколько воинов в панцирных доспехах и с арбалетами. Арбалеты, впрочем, они держали опущенными.

— Почему вы одни, милорд, а не с эскортом? — осторожно спросил один из солдат. — Нельзя же так одному путешествовать, нарвались бы на лихих людей… Да и потом, а если б вашим именем кто назвался, проходимцев сейчас полно шляется…

— Блейр, смотри внимательно, да не забудь восхититься, — громко и отчетливо сказал Александр, адресуясь на самом деле скорее к тарвеловским солдатам. — Вот этот вот господин с арбалетом усомнился, встретил ли он подлинного графа Гальса, или же в моем лице он видит самозванца. При этом наш друг не исключает, что обуявшие его подозрения беспочвенны, и предпочел выразить их не прямо, а в обтекаемых и скользких выражениях. Вроде бы все и понятно, но не подкопаешься. Чистая работа. Вы проявили достойный уважения дипломатический такт, сударь, — обратился теперь он уже прямо к солдату, — вам бы в посольской коллегии подвизаться, а не в здешней дыре. Не хотите перейти на королевскую службу, а? Ваш дар приведет иностранных дипломатов в восторг.

Арбалетчик поднял забрало, открыв немолодое потрепанное лицо, и заявил:

— Вот теперь я верю, что передо мной — граф Гальс. Более мерзкого нрава, чем у вас, во всем Иберлене не сыщется.

Александр от души расхохотался:

— Святая правда! Вы меня уели, старина. Но раз уж вопрос личности прояснен, может быть, пропустите нас? Мое дело, право, не терпит отлагательств.

Их пропустили, но не одних, а в сопровождении десяти всадников. Начальник заставы, каковым оказался тот самый немолодой мужик, клялся и божился, что это — исключительно для собственного блага и безопасности благородного господина, но все прекрасно понимали, что речь идет не о почетном эскорте, а о банальном конвое. Тоже, правда, почетном. Вдруг благородный господин решит чего учудить… В спутники Александру выдали воинов дюжих и статных, по виду своему крайне неплохо обращающихся с оружием, да еще облаченных в отменную броню. Герцог Тарвел не жаловался на бедность и мог себе позволить содержать хорошо вооруженную и как следует обученную армию. Тем более стоило переманить эту армию и ее господина на свою сторону.

Гальс попробовал аккуратными вопросами разговорить своих нежданных попутчиков, выбить из них побольше полезных сведений. Больше всего Александра интересовало, не проезжало ли перед ним двое молодых дворян в сопровождении юной девушки, один из каковых дворян был бы скор на руку и несдержан на язык. Увы, спросить прямо он не мог, приходилось ограничиваться экивоками, ходить вокруг да около. Нарезать круги. Никакого результата его попытки не принесли. Если Артур и успел побывать тут, попавшиеся Гальсу обитатели форта ничего о том не ведали. Хотя отсутствие ответа — тоже ответ…

Край, по которому они ехали, был богатым и обжитым, много лет не ведавшим ни кровавых междуусобиц, ни набегов иноземцев, ни хищнических господских поборов. Тарвелы не тиранили своих людей и пользовались через то заслуженной любовью. Мимо то и дело проносились большие деревни с добротными домами, порой даже двухэтажными, чистыми улицами, ладно одетым народом на этих улицах. Блейр, даром что изо всех сил старался выглядеть невозмутимым, временами с легким восхищением заглядывался на здешние места. Оно и неудивительно — на юге жили много беднее. Пограничье, бритерские таны ходят в набеги, то и дело пощипывая рубежи, разбойники пошаливают, да и собственные дворяне мало чем отличаются от разбойного сброда, как бы ни пытались Гальсы сбить с них спесь и править твердой рукой.

Близился полдень и укорачивались тени, когда селения стали еще больше и пошли кучной полосой, а впереди поднялись высокие крепостные стены. Сложенные из огромных каменных блоков, привезенных с Каскадных гор, они тянулись к самому небу — громадные, грозные, неохватные, ничуть не уступающие укреплениям столицы. Массивные башни выглядели зубцами в исполинской короне, да бастионы Железного замка, как прозывали гнездо Тарвелов, и были короной, доставшейся нынешним хозяевам цитадели от прежних, навсегда сгинувших. От первых людей, живших в Стеренхорде сразу после изгнания фэйри, людей, самих захвативших и сжегших чужой дом, не веривших никому и никому не служивших, людей, чьи владыки называли себя королями, не оглядываясь на уже тогда забиравших себе верховную власть Карданов. То было сразу после Войны Смутных Лет, в которую Повелитель Бурь поднялся с великими силами, обрушился на человеческий род и едва не уничтожил его — но потерпел поражение от герцога Рагена Кардана и лорда Майлера из Дома Драконов, основателя Малериона, принявшего титул первого герцога Запада. Была великая битва, шедшая три дня, и на закате третьего Кардан и Айтверн одолели Бледного Государя в поединке. Одолели, как сказывалось в легендах — больше силой магии, нежели силой меча. Победили — но не убили, а обратили в бегство. Повелитель Тьмы скрылся где-то в северных землях с остатками его разгромленной армии, а люди взяли под свою руку доставшиеся им земли. Выживших эльфов не щадили. Даже тех, кто не стоял на стороне врага, тех, кто остался безучастен к войне и не поднимал оружия на смертных. Даже тех, кто был к смертным добр. Их преследовали, убивали, изгоняли из собственных домов, их города и замки разрушали, предавали огню и мечу, а на месте уничтоженных твердынь возводили новые, свои. Древний Народ, огрызнувшийся на пришельцев с юга, стал проклятым народом, и ему не было спасения. Кровь возненавидевших друг друга рас щедро увлажнила иберленскую землю… Тогда нашлось много лордов один другого наглее, претендовавших на господство в ней. Прошло не одно десятилетие, прежде чем объявившие себя королями Карданы истребили часть соперников, а прочих принудили к повиновению, заставив принести вассальные клятвы. Хозяева Стеренхорда повиноваться не захотели, и тогда Лервер Кардан, сын Рагена, истребил их род, а опустевшую крепость отдал своему военачальнику Рихвару Тарвелу. От него и пошли железные герцоги… За прошедшую тысячу лет они многократно перестраивали свой дом, расширяя и укрепляя его, но основа оставалась прежней. Старые злые камни из старого злого времени.

Граф Гальс со своими сопровождающими въехал вовнутрь замка, на необъятный крепостной двор. Навстречу Александру вышел многозначительный господин, представившийся помощником мажордома. Многозначительный господин спросил высокого лорда о целях его визита. Гальс, как и прежде, ответил, что о целях своего визита будет говорить с самим Тарвелом, и ни с кем больше, и добавил, что миссия, с которой он прибыл в Стеренхорд, крайне важна и не терпит отлагательств. Помощник мажордома поклонился, просил ждать его возвращения и ушел. Очевидно, докладывать герцогу.

Потянулись минуты ожидания, сменявшие одна другую с поистине черепашьей медлительностью. Исполненный чувства собственного достоинства слуга все никак не возвращался, а время текло, и текло, и текло. Поднявшийся ветер гулял по двору сквозняком и трепал на башенных шпилях вымпелы с вставшим на задние лапы медведем, родовым символом Тарвелов. Лошади мотали гривами, били копытами и нетерпеливо фыркали — бедные животные явно не отказались бы наконец оказаться в конюшне, пожевать сена и попить воды. Снующая между хозяйственных построек челядь с интересом разглядывала прибывших гостей, сами солдаты переругивались, но без особого жару — здешние причуды им явно были не в новинку. Блейр крутил головой из стороны в сторону и всем видом показывал нетерпение пополам с тревогой, хорошо хоть, за эфес не хватался. Сам Александр оставался совершенно невозмутим. Он всегда жалел людей, не умеющих даже такой малости, как держать в узде свои чувства, и радовался, что не принадлежит к их числу.

Минуло не менее часа, прежде чем помощник мажордома наконец вернулся. Он спустился с уводящей к дверям донжона широкой лестницы не спеша, размеренным величавым шагом. Подошел к графу и поклонился — глубоко и с соблюдением всех формальностей, но одновременно и с легким пренебрежением, неочевидным, но заметным опытному глазу.

— Господин ожидает вас в своих покоях и готов выслушать, — сообщил слуга.

По всем законам, традициям, обычаям и уложениям, хоть писаным, хоть неписаным, прибывших издалека высоких гостей… черт, да любых гостей, проделавших долгий путь, следовало прежде разместить со всеми удобствами, позволить принять ванну, разделить с ними трапезу, дать отдохнуть, выспаться, и лишь потом беседовать о причине их прибытия. Начинать же с дел сразу, не предложив гостю даже смыть с себя пыль и грязь, было вопиющим нарушением приличий. Щенок навроде Артура Айтверна, должно быть, воспринял бы это как смертельное оскорбление и пришел в ярость, добро, кабы драку не начал, но Александра Гальса слепили из другого теста. Он просто наблюдал и делал выводы. Лорд Данкан либо дает понять, что считает дело и в самом деле срочным, что маловероятно, учитывая уже случившуюся проволочку, либо заранее объявляет о своей немилости, либо… а, чего тут гадать. Поднимемся и сами все увидим.

— Хорошо, я готов поговорить с твоим господином, — сказал Александр, спешился и бросил поводья ближайшему воину. — Пригляди за моим конем, — приказал он ему, как если б тот был его собственным гвардейцем. — Блейр, — это уже оруженосцу, — следуй за мной.

Залы Стеренхорда оказались обставлены на старинный манер, именно так выглядели жилища знатных вельмож сто, двести, триста лет тому назад. Голые каменные полы, не застеленные коврами, задрапированные грубо вытканными, давно выцветшими гобеленами стены, тяжелая громоздкая мебель. Из щелей в каменной кладке дуло с немилосердной силой. В общем и целом, твердыня Железных герцогов больше всего напоминала изнутри помесь казармы и монастыря. Тарвелы не жаловались на недостаток денег, но предпочитали не идти на поводу у новых веяний и избегать лишней роскоши. Как и вообще большинства удобств. Лорды Стеренхорда полагали, что роскошь развращает и делает находящихся в ее плену слабыми и изнеженными. Что ж, подумал Александр, возможно они были и правы. Вся история дома Тарвелов была историей борьбы со старой их слабостью, слабостью, что заставила их преклонить колено перед Карданами, когда многие из великих правителей тех лет обнажали мечи и дрались с самопровозгласившимися королями до конца. Тарвелы предпочли подчиняться, а не сражаться, получили в подарок чужой дом — и очень старались сделать его своим. Избыть слабость. Сделаться сильными. Говорят, смогли. Их называли Железными герцогами и рассказывали легенды об их непреклонной, упрямой воле.

Слуга привел Александра и его оруженосца в просторную обеденную залу, чьи узкие окна выходили на север. Длинный дубовый стол накрыли на десять персон, но пребывал за ним всего один человек, расположившийся в высоком кресле во главе. Человек этот устроился спиной к окну, и потому оставался в темноте, в то время как полуденный свет длинными клинками резал помещение на части, доходя почти до самой противоположной стены. Александр напряг зрение, но не смог сперва рассмотреть лица сидящего. Впрочем, Гальсу это и не требовалось. Гальс знал, кто перед ним.

— Садитесь, граф, и этот юноша, что с вами, пусть тоже присядет, — промолвил человек в тени. У него был негромкий ясный голос, он выговаривал слова четко и остро. — Верно, вы сильно устали, а потому — можете выпить и закусить.

Александр отвесил короткий поклон и опустился в жесткое кресло, стоящее примерно у середины стола. Протянул руку за кубком вина, покрытым тонкой узорной вязью, и осторожно пригубил.

— Смелее, — посоветовали ему из тени. — Ну же, смелее, не бойтесь. Если я кого и убиваю, то в честном бою. Не люблю прибегать к яду.

— А я не люблю напиваться, — отрезал Александр и отодвинул кубок. — Блейр, баранину будешь? — и, не дожидаясь ответа, протянул мальчишке доверху наполненную мясом тарелку. — Вот, бери, не робей. Гостеприимный хозяин угощает, грех его оскорбить. Он, хозяин, просто диво как радушен. Сапоги стащить не дал — хорошо хоть трапезу разделил. Не побрезговал. А то стояли бы мы с тобой по струнке, как на плацу, и сразу бы ему докладывали, что да как, — Гальс не был на самом деле особенно задет часовым ожиданием, он нес полную чепуху лишь для того, чтоб проследить реакцию герцога. Увидеть, так ли легко того задеть, попадет ли столь грубый удар в цель.

— Правду говорят, что у вас не язык, а смазанная змеиным ядом стрела, — заметил человек во главе стола.

— Врут, — бросил Гальс, кидая в рот кусочек хлеба. — Я ядовит не более, чем вы, милорд. А вы не похожи на стрелу, смазанную змеиным ядом. Скорее, вы сами — змей. Змей может отравить своим укусом, может принести неосторожному глупцу смерть. Но сам мудрости при том не лишен. Змей всегда знает, кого кусать следует, а кого — нет. Стрела же — просто тупое дерево с куском железа на конце.

— Вам бы еще немного подучиться риторике, раз бываете в столице, а то мысль хороша, но не очень изящно высказана. Но в целом ответ не самый плохой, — заметил Данкан Тарвел. — Умный. — Теперь, когда глаза привыкли к освещению, Александр смог рассмотреть собеседника как следует. Даже сидячи в кресле казавшийся невысоким, герцог Стеренхорда был узок в плечах и бледен кожей. Потомок великих воинов и сам, по слухам, неплохой боец, предводитель натренированной армии и хозяин угрюмой суровой крепости, он больше всего с виду походил на книжника, алхимика или монаха. Даже и не верилось сразу, что его породили эти старые камни. Хотя за минувшую тысячу лет они рождали многих, очень многих, а выживали из всех родившихся лишь те, кто умел выживать.

Тарвел не был ни молод, ни особенно красив, хотя равно далеко от него отстояли и уродство со старостью. Одет он был в дорогой камзол черного цвета, расшитый красными нитями. Совершенно седые волосы стягивал обруч из черненого серебра.

— Вас прислал господин Кардан? — осведомился герцог, очевидно желая перейти сразу к сути дела.

— Как я могу наблюдать, новости нынче распространяются довольно быстро, — заметил Гальс, поглаживая средним пальцем левой руки фамильный перстень на указательном правой. Он очень надеялся, что этот рефлекторный жест не выдал его тревоги. — Я думал, что сумею опередить новости, но, оказывается, не сумел. — Проклятье, откуда Данкан успел прознать? Кто сообщил ему? Шпионы, гонцы, беженцы — или же Артур Айтверн?

— Из окон Стеренхорда очень далеко видно, — сообщил Данкан с такой многозначительностью, будто это что-то объясняло. — Куда дальше, чем считают многие из зовущихся мудрецами. Люди думают, что я замкнулся в четырех стенах, а я меж тем вижу, как пляшут звезды в небесах и люди на земле. Мне известно, кто и под каким именем захватил Тимлейн. И пусть мне неведомы все дома, пошедшие за Карданом… но уж про графа Гальса я наслышан.

— Иными словами, у вас очень хорошие осведомители. А главное, быстро работающие. Поздравляю, герцог. Не теряете хватки. Ну что ж, по всему выходит, своими новостями я вас удивить уже не смогу. Но миссия, с которой я к вам прибыл, ничуть не теряет своей важности. Да, меня послал Гледерик Кардан.

— И он хочет, чтоб я признал его законным монархом и привел свои войска, — прямо сказал Тарвел. Похоже, он вообще не любил уверток и хождения по чужим следам. — А вам выпало убедить меня, что мне будет выгодно подчиниться. Хорошо. Раз выпало, убеждайте. А то как-то не хочется за вас говорить.

Убийственная откровенность. Просто убийственная. Неудивительно, что Данкан всегда держался в стороне от государственных интриг, люди вроде него всегда предпочитают идти напрямик. И, как ни странно, им нельзя отказать в уме. Александр подавил вздох и принялся убеждать. Для начала он рассказал о том, как после долгой череды сложных и изощренных проверок Мартин Эрдер посвятил его в свою тайну. Поведал о том, что в Иберлен недавно вернулся потомок старой династии, выросший далеко за границей, в королевстве Элевсина, и решивший возвратить себе достояние предков. Александр сообщил о первой своей встрече с Гледериком, описал того, как решительного и умного человека, получившего блестящее образование, обладающего задатками настоящего вождя, умеющего повести за собой людей и никогда не предающего соратников. Александр особо подчеркнул, что Гледерик желает принести королевству только благо, знает, как поставленных целей добиться, и будет намного лучшим королем, нежели Брайан, оказавшийся просто марионеткой в руках окружения, пусть даже его окружение управляло Иберленом довольно разумно. Гальс отметил, что восшествие на престол Брейсвера — ни в коем случае не бунт, не измена, не преступление против богоугодной власти, а, напротив, возвращение законного правителя. Возвращение на круги своя. И в интересах всего Иберлена как можно скорее признать Гледерика и сплотиться вокруг него, не допустив бессмысленной войны, ненужного разорения и лишних смертей. Александр прибег ко всем имевшимся у него запасам красноречия, обратился в само обаяние и не жалел ярких красок, какими расписывал начало нового царствования. Он старался говорить красиво, живо, образно, со страстью, но вместе с тем не пренебрегал и доводами разума, желая поразить не только сердце слушателя, но и ум. Гальс изощрялся всеми силами, расписывая новые справедливые законы, что скоро будут приняты, уверенную внешнюю политику, наведение внутреннего порядка, непрестанное радение о благе поданных, грядущие мир и согласие. Он вспомнил все словесные ухищрения и ораторские приемы, которым обучался, и пустил в ход все, до одного. В море вываленных Александром метафор, тропов, аллегорий и остроумных сравнений смело можно было тонуть. Под конец граф даже немного охрип и, пересилив свою гордость, отхлебнул вина из прежде столь опрометчиво отодвинутого кубка.

— Мы крайне рассчитываем на вас, — сказал он в итоге, вертя кубок в ладонях. — И вся страна рассчитывает.

— А вы мастак разговаривать, — отметил герцог Тарвел после весьма продолжительного молчания. — И, как я погляжу, отчаянный храбрец, раз уж сунулись сюда без охраны, с одним только мальцом за спиной. Кто другой взял бы с собой сотни три мечей, не меньше, да все едино вздрагивал, находясь в моих стенах. А то и вовсе предложил встречу на ничейной земле. А вы заявились один, почитай что без всякой защиты. Иной на вашем месте поддался бы страху. И, знаете, что я вам скажу… правильно он бы сделал, что поддался. Очень даже правильно. Потому что, — лорд Данкан слегка подался вперед, — зарубите себе на носу, плевать я хотел на посольскую неприкосновенность и прочую дурь. Считай я, что принимаю у себя бунтовщика — болтаться бы вам в тот же час на воротах. Не боитесь оказаться повешенным?

Гальс пожал плечами:

— Не особенно… А вы, герцог? Как у вас со страхом? Не боитесь, что за убийство посла на вас ополчатся все, кто только сможет? Не боитесь, что лишитесь вместе с добрым именем и добрых соседей? Не боитесь, раз поступив как бешеный зверь, оказаться в окружении охотников? Не боитесь, а? И не боитесь ли вы, что мой король возьмет ваш замечательный замок штурмом, снимет мое тело с ворот и похоронит с почестями, а ваш труп развесит там, где прежде болтался я?

— Вам это уже не особенно поможет, — произнесенная Александром тирада не произвела на Тарвела особого впечатления.

— Не поможет, — согласился граф. — Зато вам — помешает. Так что трижды подумайте, прежде чем впредь бросаться подобными глупостями. Или речь уже не о разговорах идет, а о вполне созревшем плане? Ну тогда учтите — я хоть и без дружины, но вас убить вполне успею, и еще немного ваших холопов порешу.

Тарвел поморщился:

— Да не хорохорьтесь вы так. А то я уже почти начал испытывать к вам уважение, но немного таких разговорчиков — никакого уважения не останется. Успокойтесь. Я же не говорил, что считаю вас бунтовщиком. Я говорил, что мог бы считать. А если по правде посудить… Даже и не знаю, что сказать. То, о чем вы тут заливались соловьем — смотрится вполне пристойно. Вполне можно уверовать, что этот ваш Гледерик, будь он хоть и правду из дома Карданов, или даже у сороки из гнезда упал, сам из себя человек толковый. И мог бы прилично нами всеми править. Уж точно не хуже Ретвальда. Не буду врать, Брайан стоял у меня поперек горла. Что это за король такой, у какого в голове ни одной путной мысли нету, одни беспутные? За которого должны думать советники? И стоит советникам смениться — все равно как если бы сменился и король, ибо его вслед за ними из стороны в сторону швыряет? Айтверны, Эрдеры, Рейсворты, Тресвальды… Иберленом все эти годы правил кто угодно, только не Брайан. А принц Гайвен — весь удался в папашу, да еще и не от мира сего. Еще одно будущее орудие чужих прихотей. Совесть призывает меня поддержать вас. По совести, я и должен быть в ваших рядах, да я бы и был. Но, видите ли, граф, имеется одно усложняющее обстоятельство.

Александр не шелохнулся.

— Совесть совестью, но я вынужден колебаться, не зная, что предпочесть. Вы замечательно говорите о разных высоких материях, но вы не единственный умный человек, с которым я сегодня разговаривал. Я получил очень даже интересное предложение — от другой стороны, противоположной вашей. Интересное, в первую очередь тем, что оно апеллирует к моей чести. Это не очень просто, граф Гальс, выбирать между всеми прекрасными вещами, о которых вы тут рассказывали, и честью. Я полагаю, вам тоже следует знать, что это за предложение. Не то чтобы оно касалось вас, скорее уж наоборот, но должны же вы понимать, в каком переплете я оказался. Герцог Айтверн, прошу, составьте нам компанию.

Реакции Александра еще хватило на то, чтоб стальной хваткой удержать схватившегося за оружие Блейра, когда из-за портьеры в дальнем углу зала показался Артур Айтверн.

 

Глава десятая

Артур хорошо помнил свою первую встречу с Тарвелом, как и события, что к ней привели. Очень даже прискорбные события, как считал тогда наследник Айтвернов. Юноше тогда исполнилось пятнадцать лет, и он как раз вступил в возраст, когда охотнее всего делаешь глупости на каждом шагу и причиняешь неудобства всем, кому можно причинить неудобства, нимало о том не жалея. Артур болтался между родовым замком и столицей, наводя шороху то тут, то там. Он еще не успел ни впервые подраться на дуэли, ни сорвать первый девичий поцелуй, но уже тогда мог похвастаться острым языком и вопиющей безалаберностью. Без труда сложив два и два, Раймонд Айтверн рассудил, что дитя у него подросло то еще, и если дитя немедленно не приструнить и не приставить к делам, дальше будет только хуже. Тем более Артур как раз возмужал достаточно, чтобы подобно всем прочим отрокам благородного сословия, желающим рыцарского звания, начать искать себе господина, дабы поступить тому в обучение. Юноша относился к грядущей перспективе загреметь в оруженосцы без особого энтузиазма. Что он, рассуждал в те годы Артур, вообще забыл на воинской службе? Дома все привычно, знакомо, можно весело проводить время, не опасаясь нарваться на неприятности… Зачем срываться неизвестно куда, только затем, чтоб порадовать отца? Зачем таскать плащ и сапоги за каким-нибудь вздорным стариком, исполнять его нелепые приказы, ходить перед ним по струнке, жить, где скажут, делать, что скажут, даже рот открывать лишь по команде, и все ради дурацкого титула «сэр», который неизвестно еще, получишь ли? Это было и возмутительно, и нелепо.

Говоря честно, юноша просто немного побаивался, не зная, к человеку какого нрава попадет в услужение и не окажется ли тот излишне суров. Но и выбора Артуру особенного не предоставили. Рассуждая отвлеченно, он, как свободный человек, мог ни на кого не оглядываться и делать, что заблагорассудится, не поступая ни под чье начало. Рассуждая здраво, приходилось делать то, что прикажет отец. В пятнадцать лет очень хочется взбунтоваться против родителя, но не очень получается, особенно если отец распоряжается семьей столь же властно, как распоряжается дружиной, феодом, и, по сути, всем королевством. Оставалось лишь надеяться, что лорд Раймонд, решивший самолично выбрать для отпрыска будущего учителя и, на время службы, хозяина, окажется не очень суров. К несчастью, Артуру не очень повезло и здесь.

Судьба решила сыграть против него, да еще в самый решающий момент. Аккурат в вечер, когда лорд Раймонд собирался сообщить своему наследнику, кому именно тот поедет приносить присягу, наследнику выпала оказия очутиться в одной корчме. Компания собралась большая, вина лилось много, эля — еще больше. Приключившийся народ, и без того горячий, оказался разгорячен выпитыми вином и элем донельзя, и докатилось до драки. Слово за слово, и никто уже не заметил, как вместо слов в дело пошли кулаки, посуда и стулья. Посуду перебили в хлам, стулья и столы — в щепки, скатерти и те — в клочья. Дым стоял коромыслом, а хозяин заведения успел вовремя покинуть поле брани и кликнуть стражу. Повязали всех, кто присутствовал.

Неудивительно, что маршал Раймонд, прослышав от спешно присланного комендатурой солдата о том, что его сын обнаружился среди арестантов городской тюрьмы, пришел в немалую ярость. Еще в большую ярость герцог пришел, по прибытии в узилище увидев Артура беспечно играющим в кости с другими заключенными и не испытывающим никакого смущения по поводу своего позора. В тот час все и было решено.

— Раз уж вы, дорогой сын, минувшим днем столь отличились в бою, — отчитывал Раймонд сына на следующее утро, — то вам тем более следует немедленно приступить к изучению основ воинского искусства. Уилан и Кремсон неплохо натаскали вас драться, но умение драться еще не делает человека подлинным рыцарем.

— А что делает, батюшка? — дерзко ответил Артур. — Розги и колотушки? Число отбитых поклонов?

— Нет, — маршал потемнел лицом. — Честь и верность. Вам сейчас не понять. И если не взять вас сейчас в оборот, то и потом не поймете. Я решил, сын мой. Довольно прохлаждаться в Тимлейне — успеете еще на своем веку. Вы отправитесь в Стеренхорд, к герцогу Тарвелу, дабы тот принял вас своим оруженосцем. И попробуйте только получить от него отказ… Заставлю тогда идти в королевскую армию, простым пехотинцем. Таскать на плече алебарду — посложнее, чем вливать в глотку эль.

Такого невезения Артур никак не ожидал. Ехать в глухое захолустье, в подчинение к человеку, имеющему репутацию сумасшедшего затворника? Киснуть с ним несколько лет, можно сказать — вечность, претерпевая всевозможные лишения?! Да лучше сразу утопиться и не мучиться! Артур собирался высказать отцу все наболевшее, но передумал и заткнулся. Лорд Раймонд не расположен был нынче шутить — глядишь, и вправду бы отдал возлюбленное чадо в пехоту.

Делать нечего, пришлось отправляться в Стеренхорд. На сборы ему отвели всего день. Артур немного погулял по Тимлейну, мрачно прикидывая, когда увидит его вновь, послушал полуденную проповедь в соборе святого Деклана, пристроившись на одной из задних скамей и бесцельно разглядывая прихожан, вернулся домой и попрощался с сестрой. Айна, которой недавно исполнилось одиннадцать лет, восприняла известие об отъезде старшего брата без всякой радости. Она не плакала, но, честное слово, лучше бы заплакала — на девочку было жалко смотреть. Артур, как мог, постарался ее утешить, но получилось паршиво. Наконец он чмокнул сестренку в лоб, перепоясался мечом, вскочил на коня и был таков. Юноша хотел оглянуться на двор, не вышел ли отец проводить его, но не стал этого делать. Уезжая надолго, никогда не оглядывайся назад, смотри только вперед, в будущее. Так Артура наставляла давным-давно его кормилица, старая Анна. Вот он и смотрел вперед. Молодого Айтверна ожидало крайне туманное будущее.

Данкан Тарвел встретил явившегося к нему на поклон юнца неласково. Артур хорошо помнил, как стоял в той самой обеденной зале, где пять лет спустя Железный герцог принял Гальса, и из кожи вон лез, уламывая хозяина замка принять себя на службу. Тарвел упорно не желал уламываться, а юноша никак не мог решить — разозлиться ему или впасть в отчаяние? И то, и другое было одинаково неуместным. И никак не могло помочь.

— Мне не нужны оруженосцы, — бросил лорд Данкан в неведомо какой раз, недвусмысленно намекая, что если надоедливое дитя немедленно не покинет его высокий чертог — надоедливое дитя будет изгнано пинками. — И стюарды с пажами не нужны. И лишние вассалы, хотя в вассалы вы вроде и не набиваетесь — своих бы прокормить. Оставьте меня в покое, молодой человек.

Артур стоял у самых дверей, сесть ему не предложили, и сдерживался, чтоб не начать ругаться.

— Но, милорд… вы не можете так поступить, — сказал он то ли растерянно, то ли зло.

— Почему это? — искренне удивился Тарвел. — Очень даже могу. Поступаю же.

— Гореть вам в пекле, милорд, — сказал Артур, забыв о приличиях. — Я сюда затем ехал, чтоб вы меня отсылали обратно? Можно подумать, батюшка меня обратно примет. Вы же рыцарь, господь вас забери, как вы можете обходиться без оруженосца? Все рыцари имеют оруженосцев… а те потом вырастают и становятся рыцарями. Так и передаются традиции и доблесть — от учителя к ученику.

— Ну и пусть себе передаются. Я тут при чем?

— Милорд, — протянул Артур, — честью вас прошу, не будьте таким негодяем. С таким позором, какой вы мне готовите, я домой возвращаться не могу. Не бывало такого, чтоб юношу отдали в знатный дом в услужение — а там его отослали прочь. Все королевство будет смеяться надо мной.

— Ничем не могу помочь, — Данкан широко зевнул. Как только рот себе не порвал. — Не нуждаюсь ни в чьих услугах, а в ваших — особенно, и беды ваши меня тоже не слишком заботят. Пошли бы вы, молодой человек, к кому-нибудь еще, в самом-то деле. Или просто пошли бы. Дворян в нашем славном королевстве — завались, проситесь к кому угодно. Будете носить им вино и чистить сапоги, а они будут рады. Не понимаю, зачем стоять у меня над душой.

Мог бы я к кому угодно пойти — так бы и пошел к кому угодно, а еще лучше — остался в родных стенах, мрачно подумал юноша. Вот только выбора мне не оставили. Чем думал лорд Раймонд, посылая меня сюда — или он попросту желал поглумиться надо мной?

— Мне приказал моей отец, — мрачно сказал Артур. — Явиться к герцогу Тарвелу, и служить ему верой и правдой. И моего возвращения он не поймет.

Данкан налил себе виски в стакан — не на три пальца, как полагается, а до краев. Залпом выпил, поморщился и произнес не без страдания:

— Знаете что, любезнейший… Ваши отношения с вашим почтеннейшим родителем не затрагивают меня ни в малейшей степени. Не знаю, чем вы своему батюшке насолили, что он погнал вас из дому, но меня попрошу в эту печальную историю не впутывать. Возвращайтесь к лорду Раймонду.

— Говорю вам, он меня на порог не пустит.

— Так это же просто замечательно. Молодой человек, вы даже не представляете, как вам повезло. Я в ваши годы только о том и мечтал, чтоб меня выгнали из дома. Семья так давит, а оказаться на свободе… На воле… Задышать полной грудью… Оказаться себе хозяином, ни от кого не зависеть… Несказанная удача. А сколько поэзии в том, чтоб ночевать на обочине тракта или в глухом лесу. Радоваться надо.

— Я не хочу радоваться. Если вы меня отошлете, отец отправит меня в королевскую армию простым пехотинцем.

— Еще лучше. Вы даже не представляете, насколько вам в таком случае повезет. Вас ждет поистине героическая участь — общество закаленных битвами солдат, дисциплина, доблесть и честь. Редкие в наши дни понятия.

Как бы красно не говорил Тарвел, одни его слова вызывали ужас. Герцогский сын — спящий в одной казарме со всяким отребьем? Сражающийся в пешем строю? Машущий алебардой, в одной шеренге с сыновьями крестьян и шлюх? С таким клеймом на чести ему не жить. Любая столичная шавка будет лаять ему в лицо и глумиться над подобным унижением. Солдатские сапоги вместо рыцарских шпор — худшее, до чего может опуститься сын лорда.

— Герцог Тарвел… У меня есть рекомендательное письмо, в котором мой отец заверяет вас, что я способен достойно служить вам.

— Давайте будем считать, что я неграмотен. Все, сударь. Вы меня достали. Если не испаритесь через пять минут — возьму в охапку и выстрелю вами из требушета. Все быстрее до родового замка долетите.

Остатки и без того призрачных надежд окончательно рухнули.

— То есть, вы брезгуете мной? — уточнил юноша. Ну и что теперь? Бросить Тарвелу что-нибудь гордое, презрительное, и уйти с высоко поднятой головой? Да, конечно… А тот посмеется и забудет. Ну нет, словами тут не обойтись. Бывают моменты, когда про слова вообще нужно забыть. — Ну тогда держитесь, герцог, — сказал Артур зло. — Я вызываю вас на поединок. Вы дворянин, и я дворянин, и право вас вызвать у меня есть, а права отказаться у вас нету. Иначе весь Иберлен будет судачить, как вы испугались драться с пятнадцатилетним юнцом.

Данкан снова выпил. Похоже, он пил всегда.

— Мальчик, ты это серьезно? — герцог вдруг перешел на «ты». — Может, ты простыл? Или занемог? Позвать лекаря?

Этого юноша выдержать он не мог. Он очень устал и очень измучался, он проделал очень долгий путь, который оказался совершенно зряшным и никому не нужным, он оказался по сути изгнан из родного дома, с неясными перспективами на будущее, он унижался и корчил из себя шута, умоляя принять себя на службу — и оказывается, все впустую. Он никому не нужен, его выгоняют на улицу, выметают метлой, как сор.

— Я абсолютно серьезен, — сквозь зубы сказал Айтверн. — Я даже и не вспомню, когда в последний раз был таким серьезным. Вы вытерли об меня ноги — а я вытру об вас меч!

— Даже так? — удивился Тарвел. — Ну, раз уж ты серьезен… Делать нечего, придется учесть и принять во внимание. Не закрывать же глаза на такой вот отважный, искренний порыв. — Герцог поднялся из-за стола, взялся за меч. — Ну-ка, братец, живо становись в позицию. А то я разделаю тебя на ленточки прежде, чем коснешься рукояти клинка.

Драться — вот так вот сразу? Без подготовки? Он не совсем то имел в виду… Артур никогда прежде не бился на дуэлях, и испытал нечто, очень похожее на страх. Похоже, его дурацкая выходка оказалась совершенно излишней… А что, если Данкан победит? Если он его убьет?

— Секундантов, что, не будет? — спросил юноша.

— А они нам нужны? — добродушно спросил Тарвел и, очень быстро, за несколько шагов, преодолев разделявшее их расстояние, начал бой. Артур показалось, что он угодил в самое сердце маленького, но очень злого водоворота. Или смерча. Или грозы. Удары посыпались со всех сторон, быстрые, неожиданные, изощренные. Данкан был быстр, как штормовой ветер, и не менее силен. Артур крутился как мог, отбивая его выпады, но отчаянно не успевал. Это никак не походило на привычные тренировки с учителями или друзьями. Это было — страшно. Примерно на шестом выпаде Данкан рассек Артуру коже на локте, попутно разорвав рукав рубахи в клочья, на десятом — задел бок. Артур рванулся назад и в сторону, к стене, ища защиты для спины — но тут Тарвел как-то особенно взмахнул мечом, и оружие вылетело у юноши из рук.

Они замерли лицом к лицу, тяжело дыша. Умом Айтверн понимал, что нужно бежать, как можно скорее, неважно — за мечом или просто в коридор, нестись на конюшню, надеясь, что не догонят, прочь из этого замшелого замка, в котором распоряжается пропитой безумец. Но это все умом, а на деле он был не в силах и шагу ступить. Жуткое оцепенение сковало тело, юноша не мог пошевелиться, только смотрел во все глаза на направившего меч острием ему в лицо Тарвела да слушал, как колотится собственное сердце. А Тарвел не говорил ни слова, стоял и изучал незадачливого противника, не опуская меч. Ну, чего же он тянет?! Сколько можно?!

Наконец герцог спрятал оружие и сказал:

— Клинок держать тебя по крайней мере учили, хоть что-то хорошее… Первый раз дерешься по-настоящему, да? Оно и видно. Желай я убить — лежать бы кое-кому сейчас грустным и мертвым. А так, глядишь, еще немного поживешь. Железками ты, кстати, махать кое-как научился… зато в голове дыра. Удивил ты меня, приятель! Вызывать человека, не желающего брать тебя на службу, на поединок… Это, конечно, сильно. Ну да твой папаша по молодости тоже был без порядка в голове. Семейное у вас, что ли. Это из-за эльфийской крови, да? Эльфы все были такие же, потому и вывелись. Ты, главное, учти — впредь так словами не бросайся. Я конечно человек добрый… а если бы недобрый попался?

— Дальше что? — угрюмо спросил Артур. — Раз не пожелали меня убивать — предпочтете читать нотации до самого конца света?

— Дальше что? — задумчиво повторил Данкан Тарвел, приподнимая брови. — Ну, для начала я погляжу на твои царапины. Окроплю виски, перевяжу твоей же рубашкой… благо, от нее уже мало что осталось. Потом распоряжусь выдать тебе новую одежду. Красных и черных цветов. И подумаю, в каких комнатах разместить. Эй, господин оруженосец, рот закрой. А то челюсть на пол упадет.

Тарвел не шутил. У него вообще было туго с чувством юмора. Он сделал свалившегося ему на голову мальчишку оруженосцем — не иначе, просто уступив перед его упорством и заинтересовавшись нахальностью. Но приняв на службу, спуска не давал. С первого же дня Артуру пришлось отвыкать от вольготной столичной жизни. Постоянные тренировки на всех принятых в Иберлене видах оружия, порой один на один с Тарвелом, порой — с замковыми учителями фехтования, против одного, двух, трех и большего числа противников сразу. Фехтование, метание ножа, стрельба и даже рукопашный бой, несмотря на то, что тот почитался забавой для простонародья. Регулярные поездки, в которых юноша сопровождал герцога, инспектировавшего свой обширный домен, принимавшего петиции от крестьян и горожан, приглядывавшего за вассалами, чтоб те не чинили самоуправства и не допускали беззакония. Поначалу новая жизнь, нелегкая и насыщенная, тяготила молодого Айтверна, но вскоре он уже втянулся в нее, и не мыслил иного существования. Наблюдая за Тарвелом, постигать основы воинского искусства и командования людьми, набираться опыта, стать в известной степени самостоятельным человеком, состоять на службе, избавившись от положения обузы в родительском доме… Все это было не так уж и плохо. Артур осознал, что ему и в самом деле повезло. Да и жизнь в провинции вышла вовсе не настолько скучной, как виделось из столицы, тем более если учесть, что местные поселянки оказались крайне милыми и не скованными излишними приличиями особами, с удовольствием дарящими свое внимание молодому дворянину. Здесь он впервые познал женщину, на стоге сена в одну теплую летнюю ночь.

На исходе первого года службы Артур побывал в настоящем бою. Дело было зимой. В Стеренхорд пришли мрачные озлобленные крестьяне из отдаленного графства, рассказавшие о банде разбойников, окопавшихся в их краях и повадившихся нападать на окрестные деревушки и фермы. Правивший в тех местах граф пребывал пятый месяц в столице и едва ли как-то мог помочь делу, а его дружинники предпочли уединиться за стенами замка в компании пива и девок. Поэтому поселяне обратились к верховному правителю домена, рассчитывая, что хоть он-то им поможет. Расчет вышел верный. Недолго думая, Тарвел приказал отборным своим гвардейцем седлать коней, и сам возглавил отряд. Герцог явно обрадовался шансу поучаствовать в какой-никакой, но заварушке — ему явно их не хватало. Обрадовался и Артур. Юноше не терпелось проверить, усвоил ли он преподававшуюся ему науку.

Солдаты герцога подошли к лесу, где окопались разбойники, и разделились на два отряда. Один, возглавляемый самим лордом Данканом, вошел под древесные своды, чтоб атаковать врагов и выманить их на открытое пространство — как раз под стрелы, мечи и копья второго отряда. Враги не заставили себя ждать — они напали на незваных гостей, вынырнув из-за деревьев. Сложно было понять, смелость это или глупость, но больше смахивало на второе. Бандитов в лесу засело много, и рубка выдалась жаркой. По ее ходу изначальный план сломался столь же легко, как и ломаются обычно все и всяческие тактические планы. Разбойников не удалось выманить в поле, пришлось загонять их в удачно подвернувшийся длинный овраг и добивать уже там. Артур сражался наравне со всеми, упоенно работая мечом. В тот раз он впервые в жизни убил врага. Это оказалось совсем легко и просто, и не вызвало в душе ничего, помимо легкой гордости. В конце концов, это же просто игра. Обычная игра, кому не повезет — отправляется на небеса, только и всего. Мало ли на свете игр…

Артур провел у Данкана Тарвела три года, прежде чем тот счел наконец обучение юноши из дома Айтвернов законченным. Тогда герцог посвятил Артура в рыцари, коснувшись его плеч мечом и произнеся ритуальные слова. Но Артуру тогда показалось, что это — нечто больше, чем просто слова или просто обычай, больше, чем пустая формальность, что рыцарь отличается от сколь угодно искусного фехтовальщика не одним лишь обращением «сэр», но и чем-то много большим. Чем-то, что сразу и не выразишь, что не можешь до конца понять, только чувствуешь. Артур встал с колен и глубоко поклонился человеку, три года заменявшему ему отца. А затем уехал в большой мир, чтобы тут же забыть об этом «чем-то большем», и погрузиться в суету светских развлечений, глупо прожигая жизнь. В Стеренхорде Артур жил. В Тимлейне и Малерионе — делал вид, что живет. Ему пришлось пройти через Квартал Закрытых Дверей, где каждое слепое окно отгораживалось ставнями от криков страха и смерти, чтобы проснуться и вспомнить.

Правду говорят, что реки текут в океан, а птицы возвращаются к насиженным гнездам — вот и Артур вновь стоял под сводами, где провел некогда три лучших года в своей жизни. В доме человека, которого считал наставником. Куда им с Айной и Гайвеном еще было податься? Можно было, конечно, ехать сразу в Малерион, но Айтверн настоял сначала попытать удачи в Стеренхорде. Союз с Тарвелом — единственное, что поможет выиграть войну. И, видит Бог, Артур готов был сделать все, чтоб этот союз заключить. Не дать лорду Данкану перейти на сторону Эрдера. Если сердце страны и северные земли объединятся, то какие бы войска не выставил лен Айтвернов — их сбросят в море.

Артур знал, что должен убедить Тарвела быть на своей стороне. А если ты должен что-то сделать — ты это сделаешь.

… - Рад, что могу наконец выйти на свет божий, — признался Айтверн, взирая на разместившуюся за столом немногочисленную, но безусловно живописную компанию. — Милорд Тарвел, позвольте осведомиться — как давно вы… развешали на воротах своих горничных? Я думал, что попросту задохнусь от пыли. Невыносимо… Надеюсь, никто не возражает, если ваш покорный слуга чихнет?

Александр крепко держал за руку сидевшего рядом с ним молодого паренька. Как только Айтверн показался из-за портьеры, граф Гальс слегка изменился в лице, и Артур от души порадовался пусть маленькой, но победе. Хоть на секунду пробить брешь в самообладании Белого Коня — какой-никакой, а все же успех. К сожалению, Александр тут же овладел собой. Увы.

— Мои горничные живы, здоровы и продолжают услаждать меня по ночам, — суховато сказал Тарвел. — А пыль там, дорогой Артур, отнюдь не зря. Кабы вы чихнули — грош вам цена. Не для того я столько вас учил, чтоб вы потом не могли подавить простейших телесных потребностей. Присаживайтесь, разделите с нами трапезу.

— О, так это было еще одно испытание, — восхитился Артур. — Ну вы и затейник, Данкан… Сколько лет знаком — столько лет поражаюсь. Интересно, кто вас учил. Не иначе, изрядный был сукин сын. — Айтверн плюхнулся в кресло, прямо напротив Гальса. — А, вот и вы, Алекс! Чудненько, и не надеялся встретить. Мы в тот раз так неожиданно расстались…

Александр не принял предложенного ему развязного тона:

— В свою очередь, выражаю радость по поводу того, что встретил вас живым и здоровым, — холодно сказал он. Очень холодно. — Очевидно, покинуть Тимлейн незаметно для всех оказалось не столь уж и легко. Возможно, вам будет интересно, что пока вы направлялись в Стеренхорд, лорд Раймонд погиб в бою. Позвольте принести соболезнования в связи с безвременной потерей… герцог.

Мерзавец, какой же мерзавец!!! Отвратительная тварь!!! Как Гальс смеет об этом говорить… как он смеет говорить об этом — вот так!!! Попрекать его, Артура, трусостью! Не помню себя от ярости, Айтверн перегнулся через стол и прошипел прямо в бледное, холеное лицо:

— Я уже слышал об этом… граф. И, клянусь небом, я найду того, кто это сделал… и убью его самой лютой смертью из возможных. Он пожалеет, что не умер в младенчестве.

Александр вытащил из кармана белый кружевной платок и провел им по щеке, будто стирал плевок.

— Вы горазды угрожать, милостивый государь, этого дара у вас не отнимешь. Помню, вы точно также грозились одним памятным утром лишить жизни лорда Эрдера — однако лорд Эрдер жив и знать не знает о ваших намерениях. А грязную работу за вас в то утро сделал кое-кто другой, не произнося перед этим никаких красивых речей. Что же до убийцы господина маршала… он уже мертв. Наследник Карданов приказал казнить человека, сделавшего вас сиротой.

Айтверн, тяжело дыша, откинулся обратно на спинку кресла, выставив вперед ладони.

— Вот значит как… — проговорил он. — Выходит, наследник Карданов такой же, как и его приспешники. Убивает с равной прытью и своих, и чужих. А вы достойны своего… короля, граф. Если я горазд угрожать, то вы горазды предавать. То, что вы изменили Ретвальдам — знают все, а вот знает ли о вашем предательстве этот… как его… Гледерик Кардан? Ведает ли он о цене ваших речей? — Артур понимал, что поступает подло, попрекая Александра спасением жизни Айны, но никак не мог остановиться. Он хотел сделать сидящему напротив него изнурительно бесстрастному человеку в черном, синем и белом, родовых цветах Гальсов, как можно больнее, уколоть словами с такой же яростью, как колют острием меча.

— Мой король остался удовлетворен той мерой предательства, что я ему явил, — сказал Александр. — Очевидно, он решил, что может и потерпеть. А как насчет вашего отца, герцог? Как относился к предательствам он? Было ли приятно умирать лорду Раймонду, когда его сын бодро улепетывал с поля битвы? — Гальс улыбнулся.

— Ну-ка, утихните, оба! — громыхнул Данкан Тарвел. — Давно не принимал столь утомительных гостей! Господа, извольте прекратить склоку. Если пришли ко мне, чтоб сводить счеты — можете удалиться и сводить их где-нибудь еще.

Слова Тарвела подействовали на Артура, как ведро холодной воды из проруби, вылитое прямо за шиворот. И в самом деле, хозяин Стеренхорда был прав. Айтверн прискакал сюда не для того, чтоб разводить ругань, а совсем для другого. Чувствуя, как кровь приливает к ушам, он сказал:

— Будем считать, что мы и не начинали. Герцог Тарвел, не секрет, что я прибыл к вашему двору с важной и срочной миссией. О ее сути я вам уже докладывал. Но если ваше сиятельство полагает, что мне следует повторить свои слова, уже в присутствии графа Гальса — что же, я повторю. Я обращаюсь к вам, милорд, от имени принца Гайвена Ретвальда, наследника престола и теперь, после гибели его величества Брайана, законного короля. То восстание, которое, не жалея красок расписывал тут граф Гальс, есть не более чем подлый и циничный бунт. Я не знаю, что за человек Гледерик Кардан, и откуда он взялся, в столице я его не видел и не слышал о нем. Не исключено, что это просто самозванец, используемый Мартином Эрдером для того, чтоб захватить власть. Но будь оно даже не так… даже если в Иберлен возвратился потомок старой династии, как утверждает лорд Александр, мы не можем забывать главного. Являйся поименованный Гледерик хоть трижды Карданом, не его венчала короной святая Церковь и не ему присягал народ. Наши деды клялись служить Ретвальдам, наши отцы служили Ретвальдам, и кем окажемся мы, разбив все принесенные обеты? Если мы начнем выбирать, какой король лучше, а какой хуже, какой умней, а какой глупей, в каком есть сила, а какой исполнен слабости — кем мы окажемся? Сварливой купчихой, бродящей по торговым рядам в поисках более лучшего платья, выбирающей то одно, то другое? Развратной девкой, ложащейся то под одного мужчину, то под иного — у кого кошелек толще? Или может, милорд, мы стали нынче хозяевами своих слов? Может, наше слово — это такая вещь, которую можно дать, когда захочется, и взять обратно, когда ветер подует с другой стороны? Может, наша верность — она навроде бездомного пса, припадающего к любому сапогу, что ладно пахнет? Может, мы раздаем наши клятвы, как шлюха раздает любовные ласки? А? Что скажете, милорд? Ах да, ну я же совсем забыл. Принц Гайвен — слаб, неумел и не знает воинской доблести? Не этот ли довод вы заготовили, не этот ли довод подняли на щиты те, кто привел узурпатора? Принц Гайвен слаб? Пусть так! Но кто, как не мы, научит его быть сильным? Кто, как не мы, сделаем его королем? Что скажете еще, милорд? Что я забыл? Говорят, этот Гледерик будет хорошим государем? Кто знает, возможно и такое. Вот только я помню одну вещь. Мой отец служил Ретвальдам, и я служу Ретвальдам, а никакого Гледерика я знать не знаю. Каким бы ни был принц Гайвен — он верит мне. Я защищаю его. Кто защитит его, если не я? Кем я стану, если возьму его доверие и выброшу, как порвавшийся плащ? Если вгоню кинжал ему в спину? Кем я буду? О, возможно я буду человеком разумным, правильно поступающим, пекущимся о благе страны? Да катись они в пекло, такой разум и такая правильность! Я уж лучше предпочту свою дурость. Пусть правильные люди принимают правильные решения, а я буду принимать — свои! Пусть и глупые, но мне хоть перед Богом не будет стыдно, когда умру. А будет ли стыдно мудрым и правильным людям — вопрос иной. Будет ли стыдно тем, кто крал детей и держал кинжал у горла отцов — во имя благой цели? Будет ли стыдно тем, кто убивал друзей и родичей — во имя благой цели? Будет ли стыдно тем, кто сверг короля, чей хлеб они ели, кто убил его — ради благой цели! Едва ли им будет стыдно. Ведь они убивали и предавали во имя благой цели. Ну вот пусть и пируют за одним столом с князем тьмы. Говорят, у него тоже были благие цели.

Артур замолчал. Его всего трясло от нахлынувших чувств, и Айтверн даже не мог сказать, что сейчас сильнее кричало в его душе — гнев или желание сражаться. Хотя одно мало отделимо от другого, подумал он, испытывая мрачное веселье. И плевать, что его всегда учили выходить на бой с трезвой головой, не поддаваясь страстям, а подавляя их. Плевать, что его учили рассуждать и взвешивать, а не нестись наобум, не разбирая брода. Учили, учили, да не выучили. Некоторые вещи нельзя усвоить, а некоторые — можно, но не хочется. Айтверн оглядел слушателей. Данкан Тарвел жевал губу и постукивал пальцами по столу, но попробуй бы еще понять, что это значило. Александр сидел с непроницаемым лицом, как, впрочем, и всегда. Если произнесенная Артуром речь и произвела на Гальса хоть какое-то впечатление, виду он не подал. Зато паренек, пришедший с Александром, его оруженосец… Тот выглядел, как громом пораженный. Весь побледнел и постоянно хлопал большущими, как плошки, глазами, переводя их из стороны в сторону. Эх, малыш, малыш… Впутали тебя взрослые в свои забавы, да?

— Вы стали еще более красноречивым, чем раньше, герцог, — промолвил Тарвел. — Честно скажу, в том, что вы сказали, есть смысл… Но вы должны понимать, что и в сказанном графом Гальсом смысл тоже найдется.

— Нет, — отрезал Артур. — Не должен. Не понимаю. И понимать не хочу.

— Мои соболезнования. А я вот, в отличие от некоторых, иногда еще и думаю, не только лясы точу. И изреченное вами хорошо — и доводы Гальса не хуже. Я и не знаю, на чем остановиться. Я не хочу никого предавать… но я верен Карданам не меньше, чем Ретвальдам. Им наши предки тоже служили, хоть то было и давно. И я не прочь наконец увидеть на Серебряном Престоле того, кто бы был его достоин.

«Вы же были мне наставником!» — чуть не выкрикнул Артур. «Вы же научили меня почти всему, что я знаю и умею! Как вы можете теперь колебаться! Как можете проявлять нерешительность! Я же жил с вами три года, сражался за вас — так протяните мне руку!». Он безумно хотел крикнуть это Тарвелу в лицо, может даже встать перед тем на колени и умолять о помощи, но в последний момент сдержался и прикусил язык. Выкинуть нечто подобное означало навсегда оказаться ниже и слабее, чем Тарвел, прямо сказать — «это я, ваш бывший оруженосец, я ничего не знаю и не умею, во всем запутался, выручайте меня из беды, сэр». А к лорду Данкану сегодня пришел не его бывший оруженосец. К нему пришел владыка Малериона. Равный говорил с равным — это следовало помнить, иначе потеряешь все и сразу.

— Повелителю Стеренхорда не пристало колебаться, — сказал Артур надменно. — Колебания — удел слабых. Решайте, герцог Тарвел, да решайте побыстрее. Ни принц Гайвен, ни кардановский ублюдок не расположены долго ждать. Вашим предкам не повезло получить лен в сердце королевства. Теперь, если вы пожелаете отсидеться в стороне, обе армии, и моя, и Эрдера, столкнутся на вашей земле и предадут ее огню и разорению. Этого ли вы хотите для своих людей? Сомневаюсь. Вы хотите, чтоб они жили, а если они и умрут, то пусть умрут с честью. Вот правда им не найдется честной жизни или честной смерти, если обнаружится, что один вздорный старик одряхлел умом, размяк и не может определиться, с кем ему быть и что делать.

Похоже, запоздало сообразил Артур, он дал лишку — Данкан весь аж побагровел от гнева. Ну еще бы, кому понравится, если тебя обзывают вздорным стариком и обвиняют в бесхребетности. За такие оскорбления полагается бить по зубам и вызывать на смертный поединок. Проклятье, подумал Айтверн, мой длинный язык меня когда-нибудь погубит…

— Хорошо, я решил! — бросил Данкан. — И соизвольте теперь выслушать, что именно я решил. Вы оба, вы, Айтверн, и вы, Гальс, много чего говорили о разных возвышенных и одухотворенных вещах. А я кивал и слушал. Но мужчина, воин и лорд — это нечто большее, чем краснобай, с утра до вечера рассуждающий о верности и отваге. Вам, господа, придется доказать, что вы воины, а не пустые трепачи. Любой из вас готов отправлять солдат на убой во имя провозглашенных вами идей — а готовы ли вы сами встретить смерть? Достаточно ли у вас доблести? И на чьей стороне небеса? Докажите свое мужество! Я объявляю меж вами смертный поединок. Один из вас на нем победит, второй — погибнет. Тот, кто останется в живых, и будет мне союзником, и я отдам ему свои армии.

Такого поворота Артур не мог предвидеть. Он был равно готов и к согласию на свои условия, и к отказу, но решать дело дуэлью… что за глупости? Ни один законник уже много лет не назначал для решения споров Суд Божий.

— Как это… смертный поединок? — растерянно спросил Артур.

— Очень просто, — огрызнулся Тарвел. — Вы берете такую вот длинную металлическую палку, заточенную с обоих краев, и становитесь напротив Гальса. У него с собой такая же палка. Каждый из вас пытается достать своей железкой противника. У кого-то это получается, а у кого-то нет. Тот, у кого это не получается — умирает. Оставшийся в живых пьет со мной вино и ест оленину, а потом я присягаю его королю. Вопросы еще есть, сэр?

Черт побери! Старик окончательно обезумел, пять лет назад он таким сумасшедшим еще не был. Артур перевел взгляд на Александра Гальса. Тот сидел, развалившись в кресле в небрежной позе, и не без успеха делал вид, что происходящая беседа не затрагивает его ни малейшим образом. Затянутые черными перчатками руки расслабленно лежали на резных подлокотниках кресла, но Артур вспомнил, с какой ловкостью эти руки владеют клинком. Нет, он не боялся Александра, Айтверн знал, что и сам неплохо фехтует и вполне может одолеть подобного противника, но… Будь Гальс хоть трижды врагом и предателем, он спас Айну. Он уберег ее от смерти, убивал ради нее собственных соратников, вызволил ее из темницы. И спас, может быть, жизнь самого Артура, прикончив Бойла. Герцог Айтверн по уши в долгах перед графом Гальсом, и ни одного из тех долгов пока не уплатил. И что теперь? Неужели он поднимет на своего спасителя оружие? Спасителя, троюродного брата и друга?

Хотя, почему нет? Это же его слова, слова Гальса. «Встретимся в бою — пощады не жди». Артур хотел решить их спор поединком уже тогда, пусть и действовал в запале, но Александр сказал, что шанс сразиться им еще выпадет. Потом. Так вот же он, этот шанс. Почему бы им не воспользоваться? Александр сам сказал, что они враги, и когда-нибудь скрестят мечи. Граф Гальс не признает герцога Айтверна своим должником. Вот только… вправе ли герцог Айтверн с этим согласиться? Вправе ли он признать, что бьет тот час, когда нужно позабыть о чести, и отныне любые средства хороши?

— Герцог Тарвел, вы ставите Айтверна в откровенно неравное положение, — неожиданно мягко сказал Александр. В его голосе не было и тени насмешки, холода или злости. — Подумайте сначала, кто он и кто я. Я — один из многих, присягнувших Гледерику. Моя гибель не сможет изменить ровным счетом ничего, да и не изменит. У моего государя нашлось много сторонников. Если один из них погибнет — его величество вряд ли конечно испытает сильную радость, но и в большую печаль не впадет. Моей смерти не под силу изменить ход этой войны. А вот герцог Айтверн… он единственный, кому достанет знатности, могущества и богатства встать против дома Карданов. И он единственный из великих лордов, пока что готовый поддерживать Гайвена Ретвальда. Если я убью его, то выиграю войну одним выпадом. Вы предлагаете мне это, сударь? Завидный поворот… но не уверен, честный ли.

— Вы сначала выиграйте войну, — посоветовал Данкан, — попробуйте. Для одного выпада не всегда хватит мастерства и удачи. С таким же успехом вы рискуете сложить голову. Говорят, на мечах вы деретесь знатно, но и юный Артур — не хуже. Я лично его натаскал. Готовьтесь к нешутейной схватке.

— Я приехал сюда с посольской миссией, а не затем, чтобы кого-то убивать, — резко ответил Гальс. — Я верен своему долгу, но я точно знаю, чего мой долг от меня не требует. А он не требует от меня ввязываться в игру, в которой мои противники рискуют всем, а моя сторона — не рискует ничем. Это против моей совести.

Как? Гальс… отказывается от поединка? Артур испытал оторопь, тут же схлынувшую. Ну да, если разобраться, чего тут удивительного? Александр всегда относился к вопросам морали крайне щепетильно, потому наверно и к заговорщикам примкнул, что соотнес их прожекты с собственными затаенными идеалами. Александр прежде часто казался Артуру человеком малость не от мира сего, склонным к витанию в облаках. Хотя было ли оно так на самом деле? Не вернее было бы сказать, что и Артур, и Александр как раз смотрели на мир с одной и той же стороны, верили в одни и те же идеалы, просто называли их разными словами? Не были ли они по сути братьями по духу? Айтверн поспешил задавить эту мысль. Он не имел сейчас права отдаваться во власть сантиментов. Следовало определяться.

Ну что, Артур, как у тебя нынче с решительностью? Всего-то и надо, что поднять меч против друга и спасителя сестры. Убить его. Потому что поступить иначе ты не можешь. Иных выходов не осталось. Тарвел уперся обеими рогами в землю и заключит союз лишь с выжившим на дуэли, потому без нее не обойтись. Как не обойтись и без самого союза. Без Стеренхорда Гайвен потерпит поражение. Единственный шанс победить — вот он, ластится прямо в руки, не упустить бы. Риск велик, но за свою жизнь Артур не боялся. Всего-то и делов, умереть или выжить, это как орел или решка, тем более что умирать так и так когда-нибудь придется. Но он боялся подвести Гайвена и Айну. Что с ними станет, если единственный их защитник падет? Сестра и принц тогда обречены. Но, с другой стороны, что с ними станет, если их единственный защитник струсит и подожмет хвост? Да все тоже самое, невелика разница, где и когда им отрубят голову — сегодня вечером на дворе Стеренхорда, или через два месяца на дворе Малериона, когда его возьмут войска человека, именующего себя Карданом. Артур понимал — он может спасти тех, кто ему дорог, только если сейчас рискнет.

Но… Сражаться с Гальсом?

А почему, собственно, нет? — пришла злая, отчаянная мысль. Почему нет? Александр — враг. Хороший он или плохой, святой или дьявол, но он враг, а врагов нужно убивать, пока они не убили тебя или твоих близких. Врагов нужно убивать, а потом перешагивать через их трупы и идти дальше. Каким бы славным парнем Александр Гальс ни был, он должен умереть. Потому что иначе Гайвену не надеть корону своего отца, а изменникам — не распрощаться с жизнью. Ну же, Артур, давай, делай что должен! Ты ведь уже выбирал между большим и малым, между королевством и собственным отцом — и выбрал королевство. Так что тебе после отца какой-то клятвопреступник? Просто прах, который скоро отойдет к праху.

Осознай свою правоту. Когда знаешь, что поступаешь как должно — целый мир не страшен.

И все же Артур не чувствовал за собой правоты. Может быть, за ним и стояла какая-то часть правды, какая-то ее доля, но пусть и немалая, она все же не была целым. Дни добра и зла окончились задолго до его рождения, сгинули в пепле времен, оставив по себе лишь байки менестрелей. Нынче по земле стлались лишь тени и тени, все серого цвета, и истина, что они несли с собой, давно испачкалась в грязи.

Но все же следовало что-то говорить, и он заговорил.

— Лорд Александр Гальс, — почему слова даются так тяжело? Почему так хочется плюнуть на все клятвы и обеты, зажмурить глаза и ни о чем не знать, ничего не помнить? — Я ценю вашу учтивость… но не намерен ее принимать. И я не намерен отступать и прятаться. Помните то утро, шесть дней назад? Вы сказали, что нам еще предстоит сразиться. И вы оказались правы. Пора воспользоваться подвернувшимся случаем. Знать не хочу, за что будете драться вы, но я — за то, во что верю.

Слова упали между ними — тяжелые, неотвратимые и не дающие уже никакой возможности отойти назад. Прежде, чем в дело вступают мечи, все определяют слова — определяют и жизнь, и смерть. Обратной дороги больше не было, да и была ли она вообще, эта обратная дорога, хоть когда-нибудь? Что может изменить человеческая воля, когда над ней смеется торжествующий рок? Не было ли все вплоть до нынешнего неотвратимого момента предопределено заранее, как и предопределено то, что еще воспоследует? Артур не знал, кто определил неизбежность этой схватки — были ли на то воля Господа или воля дьявола. Может быть, просто так перемешались карты в колоде судьбы. Он твердо знал только одно — кто бы не решил, платить будет он, Артур Айтверн. Легче легкого спрятаться от ответственности за содеянное, кивая на судьбу и случай — легче легкого, но все равно нельзя. Иногда приходится находить в себе мужество и говорить: «это сделал я». Чтоб ни подтолкнуло его к этому ослепляющему отчаянием выбору, но он принимает его, и заплатит за него, когда придет время, как заплатит за все, что было решено им раньше или будет решено впредь.

«Это сделал я».

— Тогда забудем про учтивость, — просто сказал Александр. — И у меня тоже есть, во что верить, и моя вера останется со мной до конца.

… Данкан Тарвел, взявший на себя судейство поединка, вывел обоих молодых дворян из донжона на отдельный маленький дворик, совершенно пустой, огражденный со всех сторон высокими стенами прочной каменной кладки. Раньше здесь порой устраивались фехтовальные тренировки, чьи участники хотели добиться уединения и спрятаться от надоедливых чужих взглядов. Артур и сам нередко звенел здесь клинком. Ну что ж, позвеним еще раз.

Оруженосец Гальса, повинуясь приказу графа, остался дожидаться в обеденной зале. Мальчик выглядел таким одиноким и потерянным, оставаясь в этом угрюмом и мрачном чертоге, что его даже было немного жалко. Артур уже несколько раз видел этого паренька в столице, рядом с графом, но никак не мог запомнить его имени. Да и не пытался. Что до Айны и Гайвена, они пребывали в выделенных Тарвелом гостевых покоях и знать ничего не знали о готовящемся поединке. Это хорошо. Им не придется тревожиться, ожидая развязки. Артур просто вернется к ним и сообщит о победе. В конце концов, он обязан вернуться. Должен.

День выдался погожий. Солнце перевалило за точку зенита, и щедро изливаемое им тепло нагрело каменные плиты под ногами. В далеком небе плыли клочья облаков — совсем как корабли с белыми парусами, уходящие за горизонт, в сказочную страну, где нет ни горя, ни бед, ни ненависти. Где друзья не убивают друзей, где можно верить клятвам, где не стоит бояться ударов в спину. Где любовь не может быть грехом, где добро можно отличить от зла, где не надо стыдиться собственных дел. Уплывайте, корабли. В гаванях этого мира вам не найдется места.

Александр встал напротив Артура, одной рукой расстегнул плащ и отбросил его в сторону. Запылившаяся в дороге черная накидка упала на землю грудой тряпья. Айтверн последовал примеру противника — следовало избавиться от всего, что сковывало в бою движения. Молодой человек знал, что схватка предстоит жаркая. Чтобы выжить, ему придется применить все, что он знает и умеет. Гальс был хорош в бою. Очень хорош — настолько, что, сражаясь с ним, придется исключить любое неосторожное движение, любую оплошность, любые промедление или невнимательность. Все они могут оказаться смертельными. Повелитель Юга — отменный боец, его можно победить, но труд для того придется приложить немалый. Спасибо вам, Кремсон, и вам, Уилан, и вам, господин Тарвел — все вместе вы славно учили меня владеть оружием. А пошла ли ваша наука впрок — сейчас и проверим.

Артур вспомнил, как когда-то фехтовал с Гальсом, тогда еще просто забавы ради, и не помышляя, что однажды придется его убивать. В тот раз Александр одержал верх, хотя ему и пришлось для того немного попотеть. Потом они хлопнули друг друга по рукам и пошли гулять в соседнюю таверну. В памяти тут же всплыла длинная череда сцен и сценок из прошлого, иногда забавных, иногда немного грустных, наполненных причиняющим сейчас боль светом. Дружеские пикировки, бесчисленные пирушки, самую малость опасные приключения и авантюры, прежняя, навсегда сгинувшая жизнь. Вот они с Александром скачут сквозь поле душистых трав к горизонту, поспорив, кто окажется быстрее, и ради этого спора обгоняя время. Вот карточный стол — Александр как всегда выигрывает, он рожден для того, чтоб играть в покер, ведь никогда не поймешь, лжет он или говорит правду. Бокалы вина на подоконнике, горящий над городом закат, небольшая компания, звучание лютни, чей-то негромкий смех. Разрозненные, растерянные картинки. Ничего этого больше не будет.

Никогда. Старый мир умер. Ему не воскреснуть более.

Александр Гальс обнажил меч, поймал на лезвии солнечный блик — и неожиданно опустил оружие.

— У меня есть оруженосец, — сказал Гальс. — Ты его видел. Звать Блейр. Блейр Джайлс. Он хорошо мне служил… Блейр простолюдин, и у него совсем никого нет, кроме старухи-матери. Без меня он пропадет. Если я погибну — пригляди за ним. Чтоб не погиб и не впутался в неприятности.

Первым делом Артур хотел ответить «а станешь ли ты после моей смерти заботиться об Айне и принце? Разве ты приглядишь за ними?», но потом вспомнил бегущую к нему сестру — живую, здоровую, свободную, и кивнул. Как ни крути, он в долгу перед Александром, а долги надо отдавать.

— Хорошо. Пригляжу, как за собой. И… Алекс. Прости, что вот так. Но я не могу иначе…

Гальс немного поморщился. Щелчком пальцев поднял воротник.

— Довольно уже сантиментов, герцог. Хватит каяться, вы не совестливый ловелас, а я — не обесчещенная вами девица. Извольте занять позицию.

Артур последовал совету — и вовремя, потому что первый же сделанный Александром выпад едва не оказался последним. Айтверн лишь в самый последний момент успел закрыться от полетевшего прямо ему в лицо меча. Однако отведенный было в сторону вражеский клинок тут же извернулся, совсем как живой, совсем как готовая ужалить змея, и на конце возвратного движения чуть не распорол Артуру бок. Айтверна спасло от смерти лишь чудо — он успел отдернуться назад, но меч Гальса все равно порвал ему камзол и, кажется, разрезал верхний слой кожи. Артур торопливо отступил на несколько шагов назад, закрылся. От столь стремительного начала поединка молодому человеку стало немного не по себе. Похоже, он сильно недооценивал противника, и никогда раньше не видел его в полной силе. В душе на долю секунды пискнул страх, а потом его сменила волна поднимающегося отчаянного азарта. Так даже интересней! Ну что же, милостивый мой государь! Вы, может, и не девица, но потанцевать с вами мне все равно ничто не помешает.

Александр пошел на сближение. Обозначил укол в ногу — похоже, этим он скорее прощупывал оборону, нежели всерьез намеревался свалить врага. Артур парировал и с трудом сдержался, чтоб не ударить самому — все вместе слишком смахивало на ловушку, Гальс наверняка провоцировал его, подталкивая к ошибкам. Прошла томительно длинная секунда, и Александр, очевидно заметив, что западня не сработала, нанес новый удар. Артур поставил блок, но клинок Гальса скользнул вдоль остановившего его лезвия и ужалил на более нижнем уровне. Айтверн кое-как закрылся, опустив кисть под прямым углом, отбросил меч Александра, и граф воспользовался этим, чтобы немедленно вернуться на исходную позицию и воздвигнуть непроницаемую защиту. Но Артур и не собирался атаковать, он вновь отступил — и уперся спиной в стену. Ну все, приятель, добегался, дальше пятиться уже некуда. И что дальше? Как собираешься обыграть Гальса, если обыграть его попросту невозможно?

— Я все лучше и лучше вас узнаю, герцог, — Александр тонко улыбнулся. — Подумать только, как иной раз обманчивы бывают первые и вторые впечатления. и Можно пить и веселиться в компании человека… и ничего о нем не понимать. Зато теперь я понимаю. Вы бежите от меня точно также, как драпали из столицы.

Артур стиснул рукоять меча. И как он мог хорошо думать об этом человеке! Как мог сожалеть, что вынужден биться с ним! Какая нужная была глупость, чтоб испытать сочувствие к этой… твари.

— Я слышал про то, как умер ваш отец, — продолжил Гальс, говоря негромким, обволакивающим, вкрадчивым голосом. — Как он отомстил за своего сюзерена. Как сразил всех, ставших на его пути, как прикончил Терхола. Раймонд Айтверн — один из тех, кто годами разрушал королевство, рвал его на разрозненные владения, пользуясь слабостью Ретвальда… но он был настоящим драконом. Из тех, что дышат огнем и закрывают крыльями небо. А вы… Змееныш, разве что. Летать вам не дано.

Уже не сдерживая ярости, Артур кинулся на него, ударил с размаха — быстро, сильно, умело. Александр легко парировал и, сделав шаг вперед и в сторону, ранил Айтверна в левую руку, ободрав локоть. Молодой человек вновь прижался к стене, тяжело дыша. Создатель, да что ж это такое! Гальс ведь просто с ним играет! Он не оскорбляет — потому что знает, что человек может оскорбить себя только сам, а чужие слова значат меньше, чем пепел от костра. Но он как раз и делает так, чтобы Артур сам нанес себе оскорбление, сам себя унизил — и в итоге потерял голову, наделал ошибок и погиб. Гальс понимает, что перед ним — глупый сопливый щенок, и вертит щенком как хочет. Это несложно, когда щенок с повизгиванием ведется на любую подначку. Артур сжал зубы.

— Скажите, герцог, а как дела у вашей сестры? — поинтересовался Гальс. — Она поддерживает вас в любую минуту, не так ли? Наверно, она очень переживает за вас. Очень боится, как бы с вами чего не случилось. Всегда вам помогает. Последняя ваша опора. Вы рассказываете ей о своих бедах и невзгодах, а очаровательная Айна утешает вас. Днем и… ночью также, не правда ли? Особенно ночью. Ведь ваша сестра так юна и красива.

Почему он намекает на это?! Почему так говорит?! С чего взял? Артур и Айна… они же никогда… никогда не переступали через свое родство, никогда не опускались до кровосмешения! Даже не говорили о таком безумии! Артур и не задумывался прежде, что его сестра для него — больше, чем просто сестра, старался не задумываться по крайней мере, всячески изгонял и рвал в клочья даже намек на такие мысли, учил себя не слышать их и в конце концов научился. Пока не подслушал разговор Айны и Гайвена, тогда в трактире. Но откуда Гальс прознал про их общую постыдную тайну?

А он и не прознал, явилась неожиданно сухая и рассудительная мысль. Он всего-навсего импровизирует. Бьет туда, где должно заболеть сильнее всего. Для Александра весь этот треп — просто еще одна уловка, ведущая к победе. Скорее всего, он не испытывает к нему, Артуру, никаких дурных чувств. И тем более не может испытывать их к Айне. Просто старается победить любой ценой, и как можно быстрее и проще. У графа Гальса свои представления о чести, не сходные с общепринятыми. Его честь не всегда позволяет ему ввязываться в бой, но если уж он ввязался, то идет до конца и не гнушается ничем.

Потому что это война. А войны выигрывают.

Война. Война, а не дуэль. С самого начала это не было куртуазным поединком — и не могло им быть.

И если я хочу уйти отсюда живым, подумал Артур, если я хочу и в самом деле победить, то мне придется начать воевать по-настоящему. Перестать быть змеенышем и стать наконец драконом — как те, что на моем гербе.

Александр Гальс застыл в паре шагов от противника, ожидая атаки — нелепой и детской. Он уже все рассчитал, знал, что делать и как, где нажать и где уколоть, как довести глупого мальчишку до полной потери контроля над собой — а потом просто дождаться, когда он в ослеплении ярости вновь бросится вперед и напорется на выставленный меч. Один короткий росчерк стали — и все закончится.

Граф ожидал выпада — а следовало ждать броска. Артур Айтверн сорвал с ножен на поясе изогнутый кинжал из закаленной дарнейской стали — и метнул его прямо во врага. Александр среагировал мгновенно, он весь дернулся, вырвался из одной позиции в другую — и, с невиданной скоростью взмахнув мечом, таки отшвырнул в сторону едва не пробивший ему горло клинок. Артур никогда прежде не наблюдал настолько совершенной и отточенной реакции, даже не верил, что подобное возможно. Впрочем, сейчас было не до изумлений. Все зависело лишь от его собственной скорости. Пользуясь тем ничтожным промежутком времени, когда Александр мог быть хотя бы немного выбит из четкого ритма схватки, тем ускользающим мгновением, когда его клинок отбивал дарнейский кинжал — Артур наконец бросился вперед, выставив свой меч в глубоком пронзающем выпаде. Прямо в сердце.

Александр отразил удар. Айтверн уже не понимал, как можно фехтовать настолько хорошо, человек ли перед ним или демон, но Гальс отразил удар — с такой силой, что меч вылетел у Артура из рук, а сам молодой человек не устоял на ногах и отлетел на несколько метров. Рухнул прямо лицом на камень. Откатился в сторону, уходя от низвергнувшегося с неба удара, кубарем пронесся по камням. Вскочил на ноги на самой середине маленького дворика и выхватил из сапога нож. Вот теперь — помоги мне, Боже! Айтверн размахнулся и метнул нож — вкладывая в этот бросок все, что он знал, все, что он умел, все, чем он был. И на сей раз бросок достиг цели. Сверкающая стальная рыбка вонзилась Гальсу прямо в сжимающую меч руку и насквозь пронзила кисть. На вылет. Граф пошатнулся и коротко вскрикнул — впервые за весь поединок. А Артур, не теряя больше ни грана бесценного времени, побежал прямо на него, на бегу выхватив из рукава свой последний нож. Оружие выпало у Гальса из ослабевших пальцев — но он тут же ловко поймал меч левой рукой и попробовал обрушить его на неприятеля. Видно, Александр все же недостаточно хорошо владел левой — потому что Артур сумел парировать и выбил у Александра клинок. После чего Айтверн коротко, без замаха, вонзил нож Гальсу в живот — по самую рукоять. Кровь хлынула фонтаном, Александр чуть не упал, но вместо того, чтобы упасть, замахнулся здоровой рукой, метя окованным шипами перстнем Артуру прямо в глаз. Артур отбросил руку противника, сломав ее в запястье, и впечатал собственный кулак ему в лицо, слыша, как хрустит сминаемый нос. Гальс выплюнул герцогу прямо в лицо кровавый сгусток — и тяжело повалился под ноги. Спустя секунду Александр был мертв. Умер он тяжело, хотя и быстро.

Затем все как-то смазалось, поплыло, теряя форму. Накатил туман, сырой и плотный, и Айтверн рухнул в него с головой. Мир погрузился в дымку, и дальнейшее припоминалось с трудом. Просто отдельные картинки, никак между собой не связанные. Артур помнил, как разодранным рукавом оттирал лицо, но только и получалось, что перемешать пролившуюся на него чужую кровь со своей. Помнил, как шарил пальцами по поясу, все норовя вложить меч в ножны, и не соображал, что меч валяется на другом конце двора. Помнил, как запрокинул голову и глядел в небо. Помнил, как опустился на колени подле Александра. Губы и подбородок графа залила кровь, а глаза остекленели, но его мертвый противник тем не менее казался умиротворенным, обретшим наконец окончательный покой. Все его битвы наконец закончились, к добру или к худу, и его вера привела его туда, куда он шел. А еще Артур помнил… туман. Густой, хоть мечом его режь — не разрежешь, хоть криком кричи — не докричишься. И еще — тихий плеск воды. Кто встретит меня, когда к берегу причалит лодка? Кто примет мою монету? Кто протянет руку?

Раздался голос Данкана Тарвела, спокойный и сдержанный, и туман рассеялся без следа.

— Ты убил его.

Все это время герцог Стеренхорда простоял в одном из дальних углов площадки, будто его тут и не было. Каменное изваяние без жизни и голоса. И только, когда все закончилось, он напомнил о себе.

Артур поднял голову и встретился с бывшим наставником взглядом.

— Да. Я убил его.

— Вот именно. Не просто победил. И даже не просто убил. Убил бесчестно, так, как убивать не следует, — по-прежнему сдержанно сказал Тарвел. — Он сражался, как доблестный воин, а ты одолел его, как какой-нибудь разбойник или наемник… А ведь я посвящал тебя в рыцари. Надеялся, что чему-то научил. — Тарвел помолчал. — Простите меня, — произнес он после паузы, перейдя на отстраненное «вы», — я очень перед вами виноват, Артур. Недоглядел где-то. Не справился. Я виноват, что вы выросли подлецом.

Артур опустил глаза, посмотрел на Гальса. Он до сих пор не мог поверить, что Александр мертв. Это не укладывалось в голове. Однако вот он, лежит, распростертый на камнях, не дышит и сердце не бьется. Граф Гальс приехал в Стеренхорд служить своему королю, а встретил смерть. Он знал, на что шел, но все равно… Артур не мог до конца выразить то, что чувствовал, но ему вдруг сделалось очень пусто и одиноко. Будто он только что потерял родного брата.

У него никогда не было братьев. Только сестра.

— Да, я убил графа бесчестно, — признал Артур. Он не мог видеть себя со стороны, но догадывался, что и сам сейчас напоминает мертвеца. — Но это война. И я должен ее выиграть. — Айтверн вдруг криво усмехнулся и проговорил: — Знаете, сэр… Я в детстве любил читать сказки… Очень много разных сказок… Таких красивых… Благородных. В них тоже велись войны. Но то были совсем другие войны. Между светом и тьмой, правдой и ложью… Смешно, да? Смешно… Но я любил их, эти сказки. Я в них верил. Они были… правильными. Когда герой садился на коня… он знал, куда скачет, куда приедет, кем будет. Когда он убивал… он убивал чудовищ, подонков, злодеев. Тех, кого следовало убить. Он не терзался совестью, никогда, ни в одной сказке. Потому что во всех сказках… их герои, они сражались за добро. Они знали, какое добро на вид, где его искать. Они даже могли потрогать это добро руками. Их нельзя было упрекнуть… ни в чем. Понимаете, ни в чем. Они побеждали, а потом слушали, как менестрели поют об их подвигах. И этих песен не стоило стыдиться. А я… Вот смотрите, сэр. Я верил, что тоже поступаю, как должно. Но я смотрю на убитого мной… и я понимаю, он был лучше меня. Во всем. Просто лучше. И мне никогда за ним не угнаться, никогда. Он летал, а я ползу… Он был достоин жить, а я его убил. Это неправильная война, сэр. На ней умирают те, кто должен жить, а те, кто и пальца их не стоит — остаются и топчут землю.

Артур протянул руку и закрыл Александру глаза. Откинул с его лба слипшуюся прядь. Вновь посмотрел на Тарвела — поймал его взгляд.

— А знаете, сэр, что я еще вам скажу? — голос Айтверна напомнил ему самому скрежет металла о металл. — Я совершил преступление, это так, преступление против правды, против истинного порядка вещей… но я не мог иначе. Если бы я уклонился, преступление мое было бы ничуть не меньше, просто перед иными людьми. Я сотворил зло. Но это было мое зло, понимаете? И я никогда не стану от него открещиваться. Я сам решил. А вот вы… вы испугались решать. Вы спрятались от ответственности. Струсили. Подумали — а что там, как кости упадут, так и будет… Делов-то. Победит один — поддержу его. Другой — другого. И голову ломать не надо. Все ведь так просто. Не надо мучаться, не надо решать, не надо брать груз на совесть. Вы молодец, герцог. Хорошо придумали.

Тарвел не говорил ни слова, его лицо побелело и напоминало полотно. Герцог стоял неестественно прямо, не делая ни малейшего движения. Да, статуя, как она есть. Даже дыхание затаил, а может, ему и не надо дышать.

— Вы просили у меня прощения, — сказал Артур, — за то, что воспитали подлецом. А я у вас прощения просить не буду. Мне, знаете, просто стыдно. Что я служил трусу.

Артур встал на ноги, огляделся. Отыскал выроненный им меч, подобрал. Подержал немного в руке, взмахнул один раз и спрятал в ножны.

— И еще, Данкан. Вы обещали союз тому, кто победит. Я — победил. Как у вас с памятью?

— Я помню, — хрипло ответил герцог Тарвел, — я все помню… Я слов своих не забываю. Принц Гайвен отныне — мой сюзерен, а вы — мой командир… как доверенное лицо его высочества. Моя дружина в вашем распоряжении, и я буду воевать вместе с вами… Только вот что я хотел бы вам сказать, по поводу этого всего…

— Вы не должны мне ничего говорить, — оборвал его Артур, — потому что я не желаю вас слушать. Мне… все равно, какие вы там оправдания себе придумаете. А сейчас — позвольте откланяться. Мне нужно повидать некоторых людей, да и раны нелишне бы перевязать. До встречи.

Герцог Айтверн сухо кивнул новому союзнику, и, высоко подняв голову, медленным шагом покинул двор. Назад он не оглянулся. Ни разу.

 

Глава одиннадцатая

— Ты сошел с ума! — выкрикнула Айна. Ее голос дрожал, ее и саму била крупная дрожь, как от холода. Артур прикинул, не подойти ли к ней поближе, не попробовать ли успокоить, но рассудил, что сейчас это не поможет. Сестре надо выговориться. Дьявол, ему бы и самому на ее месте захотелось выговориться. Или разбить кому-нибудь морду. — Ты сошел с ума! — повторила Айна. Девушка стояла спиной к окну, и опускающееся солнце пылало на ее медовых волосах короной, бросая паутину лучей на красное платье. — Как ты вообще мог… я не понимаю, как ты мог! Это же просто безумие какое-то… А что, если бы Александр тебя убил?!

Артур пожал плечами:

— Я бы умер.

— Вот именно! — Айна узнала о поединке от слуг, раньше, чем занятый перевязкой царапин брат успел к ней заглянуть. У нее чуть-чуть покраснели глаза. Неужели… плакала? Хотя чего тут удивительного. — Ты бы умер… Как ты мог рисковать своей жизнью!

Артур сделал было к ней пару шагов, но передумал и остановился посреди гостиной. Положил руки на спину кресла, провел ладонями по темно-зеленой обивке. Айна стояла, разведя руки в стороны, немыслимо прекрасная в золотом закатном пламени, вся сотканная из огня, воздуха и света, и нервно кусала губы. Артур подумал, что никогда не встречал девушки более красивой, и изорвал предательскую мысль на мелкие кусочки.

— Я должен был рисковать, — сказал он. — У меня не было иного выбора. Если бы Тарвел пошел на поводу у мятежников — нам был бы конец.

— Но ты мог погибнуть! Неужели ты не представляешь?!

— Мог бы. Я уже сказал, что представляю. И, может, еще погибну. В какой-нибудь другой битве, их еще будет так много. Я же солдат, сестра. Мы всегда ходим под смертью. А теперь, извини, я покину тебя. Дел еще столько…

Артур врал. Не то чтобы над ним висело так уж много дел, просто он устал спорить и что-то доказывать, и попросту решил ретироваться. Так оно будет лучше. Айна скоро отойдет и успокоится. И никаких проблем. Айтверн выскользнул из гостиной, Гайвен Ретвальд, до этого молча сидевший в уголке, последовал за ним. Выйдя в коридор, Артур остановился у окна, что смотрело на огибающую замок с севера реку, и постучал пальцами о дубовый подоконник. Далеко внизу ровно катились спокойные темные воды.

— Сэр Артур… — нерешительно начал принц. Айтверн не счел нужным оглядываться на него, и произнес, не поворачивая головы:

— А, это вы, ваше высочество… Тоже исполнены негодования? Станете перемывать кости строптивому вассалу?

— Нет… Не стану. — Гайвен подошел к своему подданному и встал рядом, задумчиво глядя на реку. — Артур… Можно ж на ты?

— Да пожалуйста.

— Артур, я в долгу перед тобой. Сегодня ты совершил подвиг.

Подвиг, выходит? Как же принц не понимает? Впрочем, откуда ему понимать. Ретвальд вряд ли когда-нибудь хорошо знал Гальса, для него он просто один из предателей, получивший наконец по заслугам. Бедный счастливый принц, как же ему повезло и продолжает везти. Сама беспечность.

— Подвиг, говоришь? — хмуро переспросил Артур. — Ну пусть будет подвиг. Всегда рад услужить. Обращайтесь еще.

Гайвен дернулся, как от пощечины. Надо же, какой ранимый мальчик.

— Если это для тебя — услуга, — с жаром, откуда тот только взялся, сказал Ретвальд, — то я обойдусь и без твоих услуг. Я не нуждаюсь в подачках. Лучше бы ты мне сразу сказал, и я бы сам вышел против графа Гальса!

— Вызов бросили мне, это первое, — жестко сказал Айтверн. — А если бы ты вышел биться — был бы уже труп. Это второе. Но ты этого, конечно же, не осознаешь. Весь в праведном гневе, смотреть смешно. Откуда ты вообще взялся такой на мою голову? С виду вроде — тихоня тихоней, так чего раскукарекался?

Глаза принца неожиданно сузились.

— Раскукарекался? Так, значит, ты изволишь это понимать? Хорошо, я раскукарекался. А вот ты сам можешь вообще разговаривать по-человечески? Или только шипеть, как змей?

Артур церемонно поклонился:

— Очевидно, нет. Таким разговорам, какие бы тебе понравились, я не обучен. Я не мэтр из Академии, прости. А потому избавлю тебя от своего шипения, а то вдруг ударишься в слезы. — Он двинулся к лестнице, будучи разозленным донельзя. Ретвальд всегда действовал Артуру на нервы, а на этот раз достал окончательно. Он бесил Айтверна уже одним своим видом. Вот же бестолочь, право слово! Сразу и не догадаешься, что наследник трона.

— Постой! — окликнул его Гайвен.

Ну чего ему еще надо?!

— Стою, — буркнул Артур и в самом деле остановился. Вдруг принц чего толкового скажет. Хотя верится с трудом.

— У Гальса был оруженосец, мне слуга сказал… Что ты с ним сделаешь?

— Со слугой? Отстегаю кнутом. За болтовню.

— А не отстегает ли герцог Тарвел потом кнутом тебя самого за самоуправство с его челядью? Но я спрашивал не о том. А об участи оруженосца.

— Ах, оруженосец… Ну что же. Повешу его на воротах. Понимаешь ли, Гайвен, это любимая угроза герцога Тарвела — повесить кого-нибудь на воротах. Он все время это кому-нибудь обещает. Обещает и обещает, обещает и обещает, сил больше нету слушать. А ворота как не видали на себе трупов, так и не видят. Вот я и выполню давнюю угрозу любезного хозяина за него самого. И облагодетельствую несчастные ворота мертвецом, раз уж подходящий кандидат подвернулся.

Пальцы принца легли на рукоятку шпаги.

— Я устал разбираться, шутишь ты или говоришь всерьез. Если с головы этого мальчика упадет хоть один волос — ты мне больше не вассал.

— Успокойся. Я все же шучу. Я не причиню вреда парню, тем более что как раз обещал приглядеть за ним. Графу Гальсу. А я слов на ветер не бросаю, так что пойду искать этого злополучного юношу. И приглядывать за ним. А ты успокой мою сестру, она места себе не находит.

Найти Блейра Джайлса оказалось делом не одной минуты. Как выяснилось, сразу после дуэли Тарвел приказал взять его под стражу, как пособника врага, и посадить под замок. Артур мысленно обругал себя за нерасторопность — возьмись он за поиски мальчика чуть позже, вдруг бы того уже прирезали? Или он сам кого-нибудь прирезал, тоже возможный исход. Хорошо еще, новоявленного пленника бросили не в темницу, не в многоярусные казематы, уходящие в самую глубину пронзившей земные недра скалы, на которой стоял Стеренхорд, а просто поместили в одну из гостевых комнат. Хорошо, потому что при одной мысли, что пришлось бы долго и нудно шарить по подземельям, выискивая разнесчастного оруженосца, Артуру немедленно делалось дурно.

Стражники у двери пропустили герцога Айтверна без малейших возражений, очевидно, Тарвел уже успел рассказать им, кто есть кто нынче в замке. Еще один, для разнообразия, приятный сюрприз — хоть кто-то не вздумал чинить тебе препон. За последнюю неделю Артур смертельно устал от попыток остановить его, задержать, не допустить, завернуть обратно или же попросту послать лесом.

Поговорив с охранниками, он вошел в комнату, куда заточили Джайлса, закрыл за собой противно заскрипевшую на давненько не смазывавшихся петлях дверь и огляделся. Обстановку можно было назвать уютной исключительно в насмешку. Проклятье, да комната, даром что находилась в замке одного из самых могущественных лордов Иберлена, больше походила на монашескую келью. Маленькая конура с закрытым ставнями окном, горящими на полке тремя свечами и узкой кроватью в углу. Никаких удобств, даже стульев и лавок не имеется. И, разумеется, голый, ничем не застеленный пол. Неудивительно, что пленника определили именно сюда — право слово, эдакие жилые покои мало чем отличаются от тюремных. За прошедшие два года Артур успел порядком подзабыть о стеренхордском аскетизме, пришлось вспомнить о нем вновь.

Блейр Джайлс сидел на жестком ложе, сложив руки на коленях и уронив голову. При виде гостя он резко вскинулся, отбросил руки и тут же сжал ими край кровати. Лицо гальсовского оруженосца все аж перекосилось от ненависти. Надо же! Какой темпераментный мальчик! Артур внезапно почувствовал к нему нечто вроде симпатии. Будучи сам неспокойного нрава, юный герцог Айтверн испытывал приязнь к людям порывистым и резким.

— Это вы, — не то выплюнул, не то прошипел Блейр. — Явились!

Артур еще раз оглядел помещение, вновь сошелся на отсутствии в нем стульев, и с тоской подумал, что придется стоять. Отчего же такое невезение… Он не возражал против роли жестокого тюремщика, издевающегося над безвинным узником, но ломать комедию, попутно утруждая порядком уже умаявшиеся ноги? Это уже совсем неудобно.

— Явился, — со вздохом подтвердил Артур. — Решил проведать вас… — он чуть не ляпнул «молодой человек», но в последний момент сдержался. Во-первых, Блейр был ненамного младше его самого, хоть и выглядел сущим щенком, а во-вторых, «молодым человеком» его самого частенько звали то лорд Раймонд, то старик Тарвел. — Решил проведать вас, мастер Джайлс.

— Хотите довершить начатое?! — крикнул Блейр, подавшись вперед и чуть не свалившись с кровати.

— Начатое? — переспросил Артур, чувствуя во рту противный кислый привкус. Только бы еще этот не начинал читать проповеди! И без того гадко и тошно, хоть иди напивайся. — Начатое? А что я успел начать, да еще такого, что нуждалось бы в довершении? Обычно я сразу довожу дела до конца.

— Вы убили моего лорда! — глаза Джайлса сузились и превратились в щелочки, треснувшая нижняя губа оттянулась вниз, ранка на ней открылась, и из нее на подбородок зазмеилась тоненькая струйка крови. — Вы его убили!

Святые угодники! Все же принялся кидаться обвинениями! Айтверн отступил к ближайшей подвернувшейся стене и оперся на нее, стараясь придать этой позе небрежности. На самом деле, ему больше хотелось некуртуазнейшим образом сползти по стене вниз. Очень болели ноги, да и вообще все тело.

— Вижу, вам уже обо всем сообщили, — заметил Артур, не без усилия раздвигая губы в улыбке. Как бы тебе ни было гадостно и мерзко, никогда не показывай этого другим, и тем более не вздумай унижаться перед всяким всклокоченным отребьем. Драконий Владыка не имеет права открывать свои слабости никому — ни друзьям, ни врагам, ни равным, ни, тем более, низшим. Этому учил отец, об этом разглагольствовали учителя этикета, и это, черт побери, было правдой. — Новости распространяются с такой скоростью, что это не может не утомлять. Так вы, значит, уже обо всем осведомлены, и мне не придется брать на себя роль скорбного вестника?

— Граф Гальс был вашим другом, — если бы взглядом можно было убивать, Артур в тот же миг присоединился бы к обществу своих давно опочивших предков, начиная с самого Майлера из Дома Драконов, — а вы вызвали его на дуэль и убили!

Улыбаться Артур перестал. Как ни старайся держать хорошую мину, порой на это уже не остается сил. Ответил он тем не менее как мог ровно:

— А вот здесь вы ошибаетесь. Граф Гальс был моим врагом, и я убил его, как врага. Ради моего будущего короля.

— Короля… Да чтобы с ним случилось, с королем вашим?! Вы это сделали просто… просто… просто потому…

— Молодой человек, — черт побери! Все же не удержался, ввернул это навязчивое обращение, — вы не в том положении, чтоб читать мне морали. А я — не в том, чтоб их безропотно выслушивать. И говорить мы станем не о вопросах нравственности. И не о судьбе королевства. А о вашей судьбе.

— Можете и меня убить, вам же нравится убивать, по глазам вижу. Ну, вперед! — крикнул Джайлс. — Я же ваш враг! Давайте… смелее! Доставайте свое оружие! Ну же! Чего встали?! Вам это несложно. Люди для всех вас — что фигурки на доске, можно сюда поставить, можно туда, можно с доски смахнуть… Вы все одним миром мазаны!

Если он немедленно не заткнется, подумал Артур, то я его действительно убью, и чем быстрее, тем лучше. Сил больше нету слушать.

— Вы и ногтя лорда Александра не стоите! — продолжал надрываться мальчишка. — Я вас раньше видел… вы тогда простым пьяницей были, ни на что не замахивались и ничего из себя не строили… но и тогда ясно было видно, что вы с гнилью внутри. Но ведь я в вас почти что поверил, когда вы за столом держали речь, про честь, да про правду… Хорошая речь, я заслушался! А потом из окна увидел… как вы с лордом Александром обошлись… по-подлому, как подлец. Вот и вся ваша честь!

Артур сжал кулаки.

— Вы кидались в него ножами. Тоже мне, дуэль! Да какой из вас дворянин, вы… вы…

Договорить Блейр не успел. За один прыжок Айтверн преодолел разделявшее их расстояние, схватил Джайлса за плечи и рывком вздернул на ноги. Молча на него поглядел, не помня себя от ярости, а потом развернулся и швырнул мальчишку на пол. Надо отдать ему должное, упал Джайлс ловко — он приземлился так, что не разбил голову. Приподнялся на локтях — и замер, увидев меч, нацеленный ему прямо в грудь.

Артур наклонился над лежащим на камнях юношей и пощекотал острием клинка тому рубашку. Больше всего ему сейчас хотелось прикончить наглеца, и положить конец этому балагану. И, видит Бог, если бы Джайлс испугался и струсил, если бы он принялся упрашивать о пощаде, ползать в коленях, извиваясь от страха и моля смилостивиться — Артур не допустил бы колебаний. Он бы проткнул Блейра Джайлса насквозь, поразив тому сердце. Айтверна не остановило бы ничто — ни данное Александру слово, ни осознание того, что убивать безоружных — недостойно. Слишком велики оказались ослеплявшие его ярость и желание покончить с этой лавиной рвущих сердце обвинений. Но Блейр не стал просить о пощаде. Вместо этого он процедил:

— Можете меня прикончить. Только побыстрее. Тошно мне от вас, — он говорил совсем как… как отец.

Услышав это, Айтверн пару секунд тупо смотрел на мальчишку, а затем вложил меч обратно в ножны. И протянул Джайлсу затянутую в алую перчатку руку:

— Ну-ка, вставай. Пол тут холодный, еще, глядишь, простудишься.

Блейр не шевельнулся, лишь поглядел на склонившегося над ним герцога, как на умалишенного.

— В-вставать? — голос Джайлса все-таки дрогнул.

— Вот именно. Вставать. Поднимайся, лишать жизни тебя никто не станет. Видишь ли, я дал Александру Гальсу слово приглядеть за его оруженосцем, и не хочу становиться клятвопреступником. Так что твоя смерть отменяется.

Блейр немного поколебался, затем спросил:

— Граф… ходатайствовал за меня?

Э, да у него лицо разом посветлело, будто мешок золота подарили! Похоже, Джайлс был по-настоящему предан своему покойному господину, искренне и безоглядно. А господина отправили на тот свет. Артур скрипнул зубами.

— Ходатайствовал, ходатайствовал. Насколько могу судить, Александр высоко тебя ценил. И отдал в мое распоряжение, правда, других вариантов у него все равно не было. В общем, я за тебя в ответе.

— Но… Милорд служил Кардану, а вы — Ретвальду… Я не могу иметь ничего общего с врагом!

— С врагом? — переспросил Артур. — Приятель, ты тут чего-то путаешь. Александр был союзником Кардана, но ты-то ничей не союзник. Просто солдат, исполнявший приказы сеньора. Тебя ж никто не спрашивал, на чьей стороне хочешь стоять, верно? — Тут Айтверн вспомнил убитого им в деревеньке Эффин королевского герольда, и сглотнул вставший в горле холодный комок. Покойный герольд тоже просто исполнял приказы. Впрочем, ставить на одну доску Джайлса и гонца-изменника было глупо, одно дело втянутый в дела владетельных господ подросток, вдобавок до конца верный тому, кому принес клятву, и совсем иное — взрослый мужчина, переметнувшийся в чужой лагерь. Ну нет, это никак не одно и тоже. — Ты ни в чем не виновен, Блейр, ни в моих глазах, ни в глазах правосудия. И потому виселица тебе не грозит, даже не надейся. Между прочим, скажи, у тебя семья есть? Где живут?

— Мать есть, — неохотно ответил Джайлс. — Отец умер, год назад, сестру старшую давно сосватали… Мать жила на ферме, в графстве Гальс, я ей помогал, пока на службу не пошел… Потом уехала к родственникам, на запад.

— Понятно. Получается так, приятель. Кардану ты ничего не должен, только Гальсу, а за Гальса теперь я. Я обещал за тобой присмотреть, и я за тобой присмотрю. Присматривать за тобой я могу двумя способами. Оставить под замком и приносить по миске каши и краюхе хлеба в день. Тогда ты точно не впутаешься в неприятности и останешься жив. Это первый способ. А второй — ты можешь поступить под мое командование и стать моим оруженосцем. Если Александру от тебя была какая-то польза — глядишь, и мне будет. Да и тебе лучше выйдет, будущее не столь смутное. Это — о том, что я могу с тобой сделать. Теперь о том, чего не могу. Я не могу отпустить тебя на все четыре стороны. По крайней мере, пока война не закончилась. Если я тебя отпущу, многое может случиться. Например, вдруг тебе хватит ума снова переметнуться к Эрдеру? Тогда может получиться, что ты потом погибнешь от руки моих солдат. Это будет все равно, как если бы тебя убил я сам. И тогда выйдет, что я нарушу свое слово, а я своего слова нарушать не хочу. Довольно уже, что сейчас чуть тебя не прикончил… Ну? Что предпочтешь?

Лицо Блейра сделалось растерянным.

— Сэр… Я не знаю… Вы… Я… Лорд Александр просил вас, но… Я не знаю!

Айтверн видел, что мальчишка никак не определится. На него даже смотреть было жалко. Впрочем, одернул себя Артур, какой Блейр к бесам мальчишка? Ему шестнадцать, семнадцать или даже восемнадцать лет от роду. Сколько именно, Артур точно не знал, но зато знал, что сам он в возрасте Джайлса уже успел окропить клинок вражеской кровью. И, наверно, Блейру тоже доводилось убивать людей, а коли даже и нет — все равно он этому учился. Он же, в конце концов, служил рыцарю, а не прислуживал пажом у знатной дамы. А если можешь распорядиться чужой жизнью — умей держать ответ и за свою собственную. Это лучше вечных сомнений. Вечные сомнения никого не красят.

— Ну? — повторил Артур чуть более грубовато, чем намеревался.

— Сэр… Сэр, я согласен. Деваться мне вроде некуда, и под замком сидеть не хочется… Я буду вам служить.

— Ну вот и отлично, — сказал Айтверн с беззаботностью, которой на самом деле не ощущал. Напротив, он готов был поставить двадцать к одному, что ввязывается в неприятности, и не просто в неприятности, а в большие неприятности. Ну куда ему брать на себя еще одну ношу, и хватит ли времени, чтоб носиться с ней, как с писаной торбой? Особенно учитывая, что сама ноша совсем недавно была явно не против всадить в тебя кинжал. Веселые дела… А с другой стороны, куда деваться? Разве что прибить Джайлса, чтоб не мучился, но после этого останется лишь один достойный финал, броситься самому на меч. Таких мерзавцев земля носить не должна. А ведь он чуть не сорвался. Чуть не убил паренька… Что ж, значит потом будет помнить о своем едва не свершенном преступлении. Хорошо помнить, накрепко запечатлеет этот момент в своей памяти. И больше уже не оступится. Он вытащит Блейра, вместе со всеми остальными, кого тоже решил вытащить. — Поднимайся! — сказал он, отгоняя нелегкие мысли. — Нехорошо разлеживаться, если ты еще не ужинал. И не чистил мне оружия.

Джайлс немного поколебался, а затем схватился за протянутую ему руку и встал на ноги.

Тем же вечером Артур держал совет с Данканом Тарвелом. Все та же угрюмая зала, только за окном уже успело стемнеть. Слуги принесли ужин, но ни бывший учитель, ни бывший ученик и не подумали к нему притронуться. Они разожгли огонь в огромном камине и принялись обсуждать то, что следовало обсудить. Тарвел держался непринужденно, и ни единым намеком не дал понять, что придает значение случившейся днем ссоре. Владетель Стеренхорда был настроен спокойно, дружелюбно, и даже обращался к Артуру на «ты» — совсем как в старые добрые времена. Хорошо хоть байки не травил и не смеялся. Артур позавидовал столь совершенному умению держать удар. И почему только у всех, в кого ни плюнь, получается владеть собой, не допуская промахов ни в едином жесте или слове — и лишь у него никак не выходит? Это вдруг показалось Артуру ужасно несправедливым.

— Я не видел, сколько людей привел Эрдер в столицу, — рассказывал Айтверн, — но вряд ли много. Несколько сотен, может, тысяча. Две. Не больше. Ровно столько, чтоб хватило на королевскую гвардию, и так к нему переметнувшуюся. Собери мятежники большие силы, отец вычислил бы их гораздо раньше… — Артур запнулся, но пересилил себя и продолжил. — Так вот… Вряд ли у этих господ под рукой много солдат. Основные силы должны быть сосредоточены в их владениях. Личные дружины, ополчения вассалов, наемнические отряды… Они расквартированы не в Тимлейне. Нет, они на севере, в Шоненгеме, скажем… Вассалы Эрдера наверняка с ним, тот же Данкрейн, отец говорил, Данкрейн всегда носил за Мартином плащ… То есть на севере, да. Еще на востоке… лен Коллинсов, они могут выставить немало мечей. Что с Тресвальдами — не знаю… Не удивлюсь, если они тоже теперь наши враги, восток всегда был дружен… Да и Дериварны, они не могут не пойти за Гальсом, ведь связаны с ним оммажем. Ну почему ж я никогда не интересовался политикой, расщелкал бы тогда эту задачку, как орех, а не спотыкался в потемках, — сказал Артур жалобно. Тарвел бросил на него прохладный взгляд и даже не подумал ободрить. Ну и не надо. — Так вот… Вся эта армия сразу не соберется. Им нужно время… Это дает нам преотличный шанс.

Данкан налил из глиняного кувшина вина себе в кубок, и заметил:

— Я пришел к сходным выводам. На твою радость. Потому что только потому я и согласился на альянс. Будь у Эрдера под рукой все его войска, он бы разом двинул их на мой замок — в момент, когда мои силы разобщены и не готовы к бою. Нас бы просто здесь заперли и обложили со всех сторон. А так — да, пройдет время. Пока Черный Волк соберет стаю, да пока узнает о моем выборе, да пока мы обменяемся гонцами, почешем языком на переговорах, известим друг друга о намерениях… Я успею поднять своих. Благодарение умнику, выдумавшему куртуазную войну, он оказал нам добрую услугу. Вот только, — Тарвел прищурился, — один я не справлюсь.

— Одни вы не будете, — заверил его Артур. — Малерион придет на помощь. Сегодня же я напишу все необходимые письма и дам их вашим людям, чтоб немедленно седлали коней и везли сообщения куда надо. В мой замок и ко всем лордам, ходящим под моим знаменем. Рейсворту, прежде всего, он был правой рукой отца. Пусть собирают всех бойцов, сколько найдется, и выдвигаются сюда. Началась война, так пусть поторопятся, раз уж я их зову. Чувствую, предстоит бессонная ночка, — Айтверн усмехнулся. — Ладно бы в компании дамы, так нет, с пером и бумагой.

— Ничего, парень, привыкай, — сколько в тоне Тарвела снисходительного покровительства. Да, совсем как прежде. Вот только — «как прежде» уже не будет. Никогда. — Всю жизнь отныне будешь сидеть до утра за бумагами, да чесать языком на советах, да думать за себя и за других, пока голова совсем не разболится и не пойдет трещинами. Если не погибнешь в этой свистопляске, конечно. А ты что, думал — быть герцогом легко? Хотя может и думал, с тебя станется. Каким же ты был беспечным… диву даюсь. Ты в своей жизни хоть раз, пока это все не началось, о чем-нибудь заботился? Беспокоился? Боялся? Сомневаюсь я что-то. Веселился себе и горя не знал… А горе, оно вот — в седле с тобой ездит. Справишься с ним? Совладаешь?

— Куда мне деваться, — как мог твердо ответил Артур. — Мне не оставили никаких иных путей, кроме как справляться.

— А не сломаешься ли ты? Говорить легко, это всякий знает. А если по правде? Пока что ты лишь втягиваешься, а что будет, когда жизнь тебя по-настоящему на излом попробует? Когда жизнь тебя со всех сторон окружит, в спину ударит, в сердце леденящий кинжал загонит? Куда не оглянешься — одна жизнь вокруг тебя будет, и ты против нее один будешь, никто не поможет. Хватит ли сил? Золото — оно хорошо блестит, девчонкам нравится, да и мужикам, кто поглупее. Но доспех из него я делать бы не стал, и никто в здравом уме не станет. Чего в тебе больше, парень, эльфийского золота или человеческого железа? Сколько лет на тебя гляжу, до сих пор не пойму. Иногда кажется — мягкий совсем, всего-то и умеешь, что на солнце сверкать, а от сильного удара — разом прогнешься. А иногда нет — удивляешь ты меня, не гнешься и другим погнуться не даешь. Раньше удивлял. Сегодня вот удивил. Может, и выстоишь. Не знаю я, братец, не знаю… Но вот что скажу. Твой отец — он такой же был. Ты его сильным привык видеть, а я — всяким. Я его ведь знал когда-то. Вместе воевали, вместе в походах хлеб жевали. И у лорда Раймонда тоже было золота с избытком в крови. Только он всю жизнь его из себя выливал — по капле, по капле, по капле, покуда все не выйдет. Вены ножами резал, зубами рвал… Все свое золото хотел пролить, чтоб одно железо осталось. И, наверно, освободился он от слабости своей, сам себя вырезал да изваял, каким хотел… а может, и нет. Может, ошибся где-то. Не доглядел. Все ли он так сделал, не промахнулся ли где? Кто ведает… Я одно знаю — беда у вас общая. На весь род ваш — одно несчастье. То держите натиск, то бьетесь в осколки. Кто-то справляется, а кто-то и нет…

— Я справлюсь, сэр, — пообещал Артур с уверенностью, которой вовсе не чувствовал. — Не вижу смысла повторять, я же вам уже все сказал. У меня осталась только одна дорога.

Айна никак не могла уснуть. Ночь давно уже сгустилась над замком и окрестным миром, рухнула на него тяжелым одеялом, а у девушки не получалось забыться. Она ворочалась на широкой кровати, с одного бока на другой, с одного бока на другой, и так, пока бока не сотрутся, а дрема упрямо не шла. Айна перекладывала так и этак подушку, раз за разом пересчитывала овец — первая овца пробежала под веками, вторая, третья… Сколько ж вас тут пробежало, овечек. Она сосредоточенно читала про себя монотонные стихи, а потом просто лежала, закрыв глаза и потушив все мысли. Заснуть все равно не получалось. На душе было тяжело и мутно — не так, как в темнице у Эрдера, а просто тревожно. Не ужас, от которого хочется вопить, а просто глухая подколодная тоска. Когда такая тоска рвет горло мужчинам, они пьют или убивают. А что делать женщинам?

Александр Гальс убит. Убит человек, который пришел к ней, туда, в темницу Эрдера, и вывел на волю. Убит человек, который предал ради ее спасения собственных друзей, поставил на кон собственную жизнь. Он бы не получил, спасая ее, никакой выгоды, никаких наград, но все равно пошел на это, потому что считал пресечь планы Эрдера единственно правильным и уместным для себя выбором. Айна помнила, как он сражался с охраной, как плясал меч в его руках, помнила спокойное, благородное, красивое лицо, помнила, каким невозмутимым граф Гальс пытался выглядеть — и как на самом деле был напряжен. Он ее спас, а теперь его больше нет. Он убит ее братом. Ее Артуром. Еще одним человеком, которым она восхищалась… которого любила, да, любила, хотя и осознавала, насколько безнадежна эта любовь. Пыталась осознавать, пыталась удержать себя в руках и не задумываться о своей страсти, пыталась находясь с братом — видеть в нем только брата и никого больше. И все равно любила. Она любила Артура и восхищалась Александром — а теперь один из них пал от руки другого. И все же Айна не могла осуждать Артура за его поступок.

Артур всегда был близок ей и дорог. Даже когда не было этой запретной любви. Даже в те, теперь уже такие далекие времена, когда он был ей просто братом.

Артур был старше ее на четыре года и с самого детства золотой тенью скользил по ее снам. Когда отец уезжал в столицу или на войну, Артур оставался единственным, что у нее было. Не дядя, сэр Роальд Рейсворт был далеким, непонятным человеком, как и отец целиком погруженным во взрослые заботы взрослого мира. Не мать — Айна не помнила матери. Только брат. Ее брат. Ее Артур. Совсем еще маленькой девочкой Айна часто по ночам пробиралась к нему в спальню и забиралась на кровать. Артур садился рядом, на край той же кровати, спиной к окну, и звезды горели над его головой. Артур рассказывал ей сказки, и Айна засыпала, убаюканная его голосом. Они часто приходили вместе на берег моря, и Артур учил ее бросать гальку в воду — так, чтобы круги расходились по воде далеко-далеко — а над головами кружились и кричали чайки. Благодаря Артуру она впервые прокатилась на коне — брат посадил ее в седло впереди себя и пустил жеребца во весь опор, и сердце Айны стучало от восторга. А потом Артур уехал в какой-то Стеренхорд, непонятный и страшный, и Айна осталась совсем одна. Не считать же отца, отец давно уже сделался даже более далеким, чем тот Стеренхорд. Надменный лорд со старинного портрета, совсем неживой. Ночи стали длиннее, а звезды — такими колючими и чужими. Айна пробовала подружиться со служанками, работавшими в их доме, и от них впервые услышала истории про любовь. Настоящую любовь, про которую поют трубадуры и из-за которой начинаются войны. Она мечтала о любви. С изумлением понимая, что мир для нее начал невозвратимо меняться, сдвигаться с места, что она сама становится чем-то совершенно другим, не тем, что раньше, уже не ребенком, а чем-то еще. Она стала понимать это, впервые увидев кровь на белой простыне своей постели. Впервые почувствовав в себе что-то новое, прежде не имевшееся. Она мечтала о любви. О рыцаре, вроде тех, о которых рассказывали подруги. Отважном, благородном, сильном, красивом.

Айне помнила тот день, когда Артур вернулся. Как-то в начале лета, рано утром она спустилась во двор — босоногая, в наспех надетом платье. Ей хотелось сорвать яблоко с растущей во дворе яблони, отчаянно хотелось. И тогда прямо в распахнутые ворота въехал молодой рыцарь в белых доспехах. Он был красив — совсем как герои из баллад и сказок. Его золотые волосы горели огнем, и так же горела улыбка. Рыцарь спешился, опустился перед Айной на одно колено и сказал:

— Здравствуй, сестренка. Ты изменилась. Я тебя совсем не узнаю.

Она тоже едва узнала в этом рыцаре нескладного тощего мальчишку, что когда-то учил ее швырять камешки в море и смеялся порывам штормового ветра.

Вернувшись домой, Артур не стал ей ближе, чем был в Стеренхорде — напротив, сделался только дальше. Он все время где-то пропадал, и его все время не было рядом. Появляясь, он говорил ей ласковые слова, дарил дорогие подарки — а потом снова исчезал. Возвращался к блеску королевского двора, к своим друзьям, к своим женщинам. Он пропадал, а она сидела над уроками и книгами, слушая скучные речи присланного отцом магистра. Шло время, и вот, незаметно, ей исполнилось шестнадцать лет — тот возраст, когда, как говорят все, юной леди уже пристало готовить себя к браку.

Айна не сомневалась, что отец в скором времени выдал бы ее замуж за принца Гайвена. Это никогда не обговаривалось вслух, но дело к тому шло. Обычно наследник престола женится на иноземной принцессе, но сейчас на границах полыхала война, старые союзы были забыты, и лорд Раймонд, будучи опорой трона, наверняка задумал породниться с королевским родом, чтоб упрочить свое положение маршала и советника. Прошел бы еще, самое большее, год — и ее бы повели под венец, как будущую королеву. Вот только она не хотела быть королевой. Не хотела быть супругой Гайвена, как бы он ни был красив и воспитан. Не хотела быть и супругой любого другого лорда, неважно, иберленского или чужеземного.

Единственный лорд, которого она хотела любить, нес в своих жилах ту же кровь, что и она сама.

Айна знала, что чувства, которые владеют ее, считаются людьми недопустимыми и порочными — но ей было все равно. Какое ей дело до чужих слов? Какое дело до чужих запретов? Что они вообще об этом знают, все эти люди? Что они знают о Айне и Артуре Айтвернах? Меньше, чем просто ничего. Что с того, что любовь между родными братом и сестрой запрещается церковью? Как смеют эти ветхие старики в сутанах расписывать их жизнь? Как они вообще смеют расписывать чужие жизни? Айна Айтверн любила Артура Айтверна. И пусть она поняла это не сразу, но когда поняла — вместе с тем поняла и то, что Артур единственная и лучшая любовь из всех, что могли ей достаться. Сражался он или шутил, злился или радовался — он сводил Айну с ума. Это чувства крепло в ней — и сделалось в конце концов нестерпимым.

Артур, наверно, не был лучшим человеком из всех, на земле живущих, может быть, он даже не был лучшим из всех, кого она знала. Но Айна хотела именно его и никого больше. Она хотела зарыться пальцами в его волосы и утонуть у него на груди. Хотела быть вместе. Рядом. Всегда.

Ей шестнадцать, ему двадцать. Они уже давно не дети, а их отца и вовсе не осталось в живых. Артур теперь глава дома, и ему искать себе жену. Сможет ли она примириться с чужой женщиной, которая украдет у нее Артура?

Она читала старые книги — те, что хранились в библиотеке отца. Она читала, что Айтверны не всегда были людьми. Если они не люди, почему они должны подчиняться человеческим предрассудкам?

Проклятье. Так она никогда не уснет.

Айна встала с кровати, подошла к железной бадье в углу комнаты и умылась. Сполоснула холодной водой лицо и волосы, несколько раз зябко фыркнула. На душе стало чуть-чуть легче. Девушка вытерлась одеялом, оделась и пошла в гостиную. Раз уснуть все равно не получится, лучше уж просто посидеть у камина, а то и замерзнуть недолго. А для начала этот самый камин разжечь…

Камин разжигать не пришлось. Когда девушка вошла в комнату, огонь там уже горел — трещали сухие дрова, языки пламени бросали извивающиеся тени на стены. На скамье подле очага сидел, сложив руки на коленях, Гайвен Ретвальд. Принц был одет в черный камзол с длинными рукавами и высоко поднятым жестким воротником, поверх которого белело освещаемое неровным светом лицо. Отсветы огня порой придавали матово-белой коже кровавый оттенок. При виде Айны Гайвен слегка повернул голову в ее сторону, но не сказал ни слова.

— Тоже не спишь? — поинтересовалась девушка, с непонятной ей самой нерешительностью подходя к огню.

— Не сплю, — эхом согласился Гайвен и слегка потянулся. — Уснешь тут… — Он помотал подбородком из стороны в сторону и зевнул. — Вообще-то я хотел лечь спать… Но решил дождаться твоего брата. Не знаешь, где твой брат?

— Он мне не докладывает, — раздраженно сказала Айна и села на скамью рядом с Гайвеном. — Вот, видишь, умчался куда-то, со мной и говорить не захотел. Ну как хочет… — Она оборвала себя и с досадой прикусила губу, слыша, как подгрызающая ее душу тоска заныла с новой силой. — Неважно… А что ты его ждешь?

— Да вот… Надо же обсудить, что теперь да как. Я же принц, Айна. И, раз моего отца больше нет — король. То есть не совсем еще король, меня же еще не короновали. Но по сути — почти король. И мне следует понимать, что вокруг происходит. А твой брат и Тарвел похоже решают все сами, будто меня и на свете нет.

— Ну и пошел бы поискал их, — предложила Айна.

— Сейчас я смогу найти их разве что в их кроватях. Да и даже поговори я с ними, сомневаюсь, что у них достанет желания меня слушать. Для них я больше знамя, под которым они соберут армию в бой, нежели что-то еще, и им было бы проще, будь я бессловесен, навроде своего гербового хорька. — Гайвен запнулся и не стал продолжать. Вместо этого он сообщил: — Я и чувствую себя хорьком. Плохая ночь. Мне не спится.

— Тебе тоже? Надо же… Вот и я уснуть не смогла. Такое чувство, что раньше все было плохо — а дальше будет еще хуже. Хотя, может, это все пустое.

Они помолчали, глядя на огонь и думая каждый о своем.

— Меня учили править, — неожиданно сказал Ретвальд. — Сколько себя помню, меня учили править. Набрали лучших наставников, со всего королевства и из-за границы тоже. Ученых, мудрецов, воинов. Всех, кто мог бы передать наследнику престола хоть чего-то полезного. Пытались научить управлять страной, убеждать людей, понимать, чего они хотят, о чем думают… Настоящее королевское воспитание. Ораторское искусство. Военное дело. Много чего… Я учился, правду говорю, я был прилежен, никогда не отлынивал от наук. Но это знание… Оно мне не дается. Оно легло мертвым грузом, я не могу взять его в руки. Артур смеется, что я слишком влюблен в свои книги, и порой мне начинает казаться, будто он прав. Все мое полученное из книг знание… Оно мертвое. Я его не чувствую. Меня учили быть правителем, но я не правитель. Мне кажется, я начинаю понимать… Книги — они действительно не помогут, и чужие слова не помогут, и чужие советы не помогут. Никакие советы, слышишь? И никакие советники. Только я сам. Мне не надо знать, совсем не надо, дело не в знании… Я должен понимать. Чувствовать, как следует поступить… не умом, а сердцем. Но я не чувствую, во мне нет силы, одно только знание, оно не поможет, оно не даст поставить себя так, чтоб мне подчинялись так, как подчинялись Раймонду или Мартину Эрдеру… В отце тоже не было подлинной силы. Он носил корону, но эта его корона была просто… никчемной железкой. Его никто не уважал, и в него никто не верил. Когда я рос… я не сразу начал это осознавать, веришь? Не сразу заметил. Понемногу, шаг за шагом… Когда отец говорит… когда отец говорил, его никто не слушал. Никто не обращал на его слова внимания. «Да, ваше величество». «Нет, ваше величество». «Вы ошибаетесь, ваше величество». Это были просто отговорки, чтоб он замолчал. Ему смеялись в спину и улыбались в лицо. Ему даже кланялись с насмешкой. Он был ничем. В глазах целого мира — ничем. Даже мать, пока была жива. Я помню, что она мне всегда говорила, стоило мне упомянуть об отце. «Ах, наш король», произносила она с такой тонкой издевкой, и начинала хохотать. «Наш великий король… Как мудро он нами правит! Да, он истинный государь!». Она запрокидывала голову и смеялась — зло, от души. Настоящая злость всегда идет от души, а доброта… да есть ли она вовсе? Понимаешь, я не держу гнева на герцога Эрдера. Ну вот совсем не держу. Он не мерзавец и не преступник, он просто любит Иберлен. И ради этой любви пойдет на многое, на все. Я не думаю, что ему легко делать то, что он делает, но он уверен в своей правоте. Он спасает страну… спасает страну от отца, потому что отец не был подлинным королем. — Голос Гайвена стал совсем тихим. — А знаешь, что самое страшное? Нет, не то, что отца считали ничтожеством… То, что сам он в это поверил. Его убивали — но добил он себя сам. Сам превратил себя в куклу на веревочках, не верил в себя, задушил себя. Его не стало, он не неделю назад умер — он давно уже не жил. В нем не осталось ничего. Я все смотрел на него… и видел, как придворные смотрят на меня. Они все, как твой брат. Но твой брат… он честен хотя бы, а все остальные… Они кланялись мне, а сами думали — «вот еще один Брайан Ретвальд, такой же слабак, как и папаша». И я пообещал себе… я поклялся, что никогда таким не буду, как отец. Я стану настоящим королем! Я буду достоин трона. Я стану учиться, и выучусь, и вот тогда я смогу — убеждал я себя, садясь за книги и слушая наставников. А этого оказалось мало. Слишком мало… Во мне нет ничего, что должно быть в государе… Как я могу призывать людей идти за мной, созывать их под мое знамя… как я могу заставлять их умирать за меня, если я не достоин их смерти?! — Он замолчал и отвернулся, утонув в тени.

Айна передернула плечами. Она совершенно не знала, что говорить, жаркая исповедь, обрушенная на нее Ретвальдом, повергла девушку в растерянность. Кажется, в таких случаях полагается попробовать как-то ободрить, утешить… но она совсем не умела утешать, не знала, как это делается. Да и потом, Гайвен говорил правду, и утешить его значило лгать. А она не имела права лгать своему будущему королю, не тогда, когда на кону стоял весь Иберлен и жизни тех людей, которые еще не умерли, но могут умереть, когда на них обрушатся жернова войны. Она была дочерью драконов, потомком людей настолько сильных и гордых, что самые небеса позавидовали бы их силе. Она не могла осквернить свои уста ложью. И поэтому Айна сказала:

— Гайвен… Ты говоришь правильно… Ты хороший человек, правда, очень хороший. Когда я с тобой, на душе так спокойно, честное слово… Но ты не король. И я не знаю, станешь ли ты им.

Ретвальд развернулся к ней — быстро, рывком. Айна вздрогнула.

— А я не знаю другого, — сказал он с жаром. — Я не знаю, стоит ли мне становиться королем. Кто такой этой Гледерик Кардан? Откуда он? Что он за человек вообще? Отчего столько достойных людей признали его своим повелителем? Не от того ли… не от того ли, что он и сам — достоин? Может, он будет более достоин, чем я? Может, я разрушу Иберлен, если стану править, а он способен спасти? Может, он лучше меня? Я пытаюсь понять, Айна. Пытаюсь понять, кто лучше, он или я. Имею ли я право посылать людей в бой. Твоего брата, лорда Тарвела, простых солдат. Они пойдут умирать за меня — а должны ли?! Никакой человек не должен умирать раньше своего срока, и тем более не должен умирать за неправое дело. Не должен умирать ради призраков и красиво звучащих слов. Не должен умирать ради ничтожества, которое хочет вернуть Серебряный Престол, как ребенок хочет вернуть отобранную погремушку. Артур Айтверн и остальные присягнули мне, потому что помнят о том, что делать можно и что делать нельзя… а помню ли об этом я? Чем я лучше Кардана, лучше ли? Я пытаюсь подобрать доводы… и не могу. Я стою как в темноте, и он передо мной, хотя я его никогда не видел… а если увижу? Что я должен буду сделать? Убить его… или преклонить перед ним колено?

Он посмотрел на Айну. Шевельнул губами, будто что-то вспоминая.

— Хотя нет, — вымолвил Гайвен Ретвальд, не отводя от девушки взгляда. — Нет… Я понимаю… У меня есть один довод… Знаешь, смешной такой довод, маленький совсем, ничтожный… Ничто перед высокими идеями, высокими словами, мировыми судьбами. Но он у меня есть, этот довод, и пока он со мной — мне кажется, я прав.

— О чем ты? — спросила Айна. — Что это за довод?

— Мой довод — ты, — просто сказал Ретвальд.

Девушка отстранилась, глядя на него во все глаза и не понимая. О чем он вообще? При чем здесь она? Почему все вечно норовят использовать ее в качестве решающего аргумента в своей войне? Она человек — или разменная монета для всех этих мужчин?

— Мой довод — это ты, — повторил принц. — То, что они с тобой сделали… То, что они посчитали себя вправе это сделать… Значит, смогут сделать и еще раз, и еще. С другими людьми. Сколько угодно раз. Со всем Иберленом, если понадобится. У них есть цели, и им совсем плевать на средства. Но дело даже не в этом… не в этом, понимаешь? Дело просто в тебе. Они занесли над тобой меч — а значит, между мной и ними нет и не может быть мира. Когда я встречусь с Карданом и Эрдером, они будут сражаться за свои идеалы и веру в лучшее будущее, а я буду сражаться за тебя.

— Но почему? — спросила Айна. — Почему — я? Мало ли над кем занесли меч. Если посчитать, над кем еще заносили меч, можно и счет потерять.

— Я мог бы сказать, что сражаясь за тебя, я стану сражаться за любого из своих подданных, ни за что осужденных на смерть, за любого из преданных во имя высочайших целей. За каждого, кого решили или решат убить, просто потому, что так надо. И это было бы правдой. Но не всей. А вся правда… вот она. Я люблю тебя, Айна Айтверн. Я тебя люблю. Давно уже… С первого дня, как увидел тебя, с того дня, как тебя представили ко двору два года назад. Ты стояла у подножия отцовского трона, в синем с золотом платье, а я наблюдал за тобой из своей тени и не мог отвести взгляда. И до сих пор не могу. Лишь и хотел, что заговорить с тобой. Я… Я все понимаю, я слаб, я недостоин тебя, я не тот человек, которого ты наверно ждешь… Но когда я буду сражаться с Эрдером, я буду сражаться за тебя. Я отомщу ему за тебя, слышишь? Я не могу без тебя жить.

Айна сидела, совершенно удивленная, потому как могла ожидать от Гайвена чего угодно, кроме как признания в любви. Она готовилась к необъявленному еще никем, но очевидному для нее браку с Гайвеном так, как готовится к браку любая леди — воспринимая его как долг, который предстоит выполнить, во имя своей семьи и ее чести. Но этот долг не вмещал в себя и не мог вместить ничего общего с любовью. Она и не думала о том, чтобы любить Гайвена или о том, что тот может полюбить ее. Конечно, его высочество был очень красив. Он был хорош собой — с его учтивой речью, благородной внешностью, с его мудростью, широкими познаниями обо всем на свете, с его добрым сердцем. С его рассудительными речами и умным взглядом глубоко запавших глаз, с его кудрями цвета ночи. Гайвен был хорош — и совершенно ей не нужен. Ни капли. Айна молчала. Она просто не знала, что ей сказать. В темнице Эрдера, наверно, и то было легче. Сейчас она не испытывала ничего, кроме недоумения и усталости, и хотела, чтобы этот дурацкий сон поскорее кончился и сменился каким-нибудь еще.

Гайвен придвинулся ближе к ней, оказался совсем рядом, его глаза горели, а дыхание горячило девушке щеку.

— Я люблю тебя, — быстро повторил принц, как если бы боялся — не скажи он этих слов снова, и они перестанут быть истинными. — Я люблю тебя так, как узник в темнице любит воду или хлеб. Я ради тебя душу готов продать, хоть дьяволу, хоть Богу, я ради тебя все готов сделать. И сделаю… Ну вот, — он неумело улыбнулся, — сказал… Это, знаешь… Страшно, когда молчишь. А когда сказал, уже ничего не страшно.

— Гайвен… — Кто это говорит? Айна не сразу и сообразила. Ах да, это же она говорит… — Гайвен…

— Не надо, — принц чуть отстранился, — молчи, не надо… Я же все понимаю. Не надо… Я тебе не нужен, это ясно и так. Я просто сказал… забудь, хорошо? Некоторые слова не нужно произносить. Я понимаю, тебя бы все равно отдали мне в жены, будь живы мой отец и твой отец… но теперь живы только мы с тобой, и если не хочешь — не надо. Я найду, на ком жениться. Я не хочу тебя принуждать. Ни к чему.

— Гайвен…

Его вопрос прозвучал совершенно обреченно, как в ожидании смертного приговора:

— Что?

Что? В самом деле, что? Он красив, великодушен и благороден. Он — король Иберлена, если только они все не погибнут на этой войне. Самый знатный из всех дворян, первый пэр королевства. Глупо отказываться от его руки, даже если он готов предоставить ей такое право. Глупо не идти с ним под венец. Он — самый завидный жених из всех, что могут ей повстречаться в ее жизни. И он, совершенно, ни капли, не Артур. В нем нет того, что делает Артура Артуром. В Гайвене нет отчаянной злости, способной погасить и вновь зажечь солнце. Нет бесшабашной смелости, с которой легко прыгнуть смерти в пасть, нет насмешки, неправильности, силы, безумия, тайны. Он хороший — и все. Он далекий теплый свет, но свет не нужен. Нужна жестокая, безумная звезда, горящая высоко над горизонтом.

И все-таки он мужчина. Не худший из всех, что есть. И он любит ее. Может быть, если он не покажет ей, какова любовь на вкус, не покажет уже никто? Злая звезда далеко, и до нее не дотянуться рукой. У злой звезды другая вера и другая страсть. Она рождена для мечей и копий, доспехов и глухих забрал, лихой скачки, реющих знамен, яростных криков. Она бросит себя в пожар войны, разогревая его до небес, и, может быть, сама выгорит дотла и погаснет. А может, взорвется на самом пике. И когда ее не станет, когда не станет Артура Айтверна, Айна останется совсем одна.

— Что такое, Айна?

— Ничего, Гайвен. Ровным счетом ничего. Ты просто дурак. — И, прежде чем Ретвальд успел бы что-то ответить, Айна прижалась к нему, обхватила шею руками. Запрокинула голову, заглянула принцу в лицо. — Поцелуй меня, — сказала она.

— Что? — спросил он будто через силу.

— Поцелуй меня, — повторила девушка, стараясь говорить тверже и казаться искушенной. Если не сейчас, то может быть никогда. Совсем никогда и ни с кем. — Ну же! Ты признался мне в любви, верно? Изволь же это подтвердить.

— Я не верю, — ответил Гайвен наконец очень тихо, — что это то, чего ты хочешь на самом деле.

— А тебе не надо ни во что верить. Просто делай. Если ты мужчина.

На какой-то очень длинный момент его лицо замерло, сделалось совершенно неподвижным, и принц будто перестал дышать. А потом резко подался вперед, взяв ее за плечи. Он склонил голову, прикрыл глаза. Скользнул губами по губам Айны, тут же отстранился, словно обжегся или не счел себя вправе продолжать. Все произошло как-то совсем быстро и нескладно, и Айна даже не успела понять, нравится ей это или нет.

— Ну нет, — пробормотала Айна, — я просила тебя о другом, — и сама с размаху впилась в его губы. Гайвен сначала вздрогнул, будто сам не ожидал этого, но потом все же ответил на поцелуй. Он крепко обнял девушку, проводя рукой по ее волосам. Айна закрыла глаза, пытаясь представить, что это Артур целует и обнимает ее. Однако представить подобное никак не получалось, и дело тут было вовсе не в недостатке воображения. Просто Артур был бы совсем другим и вел себя по-другому. Он не сидел бы как пень. Его рука не была бы такой скованной и такой неуверенной в себе. Его объятия были бы действительно жаркими. А сейчас все было не так, как Айне бы того хотелось. То, что происходило сейчас, казалось гнусной насмешкой над ее мечтой. Ни упоения, ни страсти, одни только бессмысленные телодвижения. Она не понимала, зачем только решилась на подобную глупость. Да и Гайвен, похоже, совершенно растерян и не понимает, что делать дальше.

И это и есть мой прекрасный принц? — подумала Айна со злостью. Зачем, к чему это все? Хватит позориться и заниматься ерундой. Нужно встать, извиниться и наконец отсюда уйти, и навсегда обо всем забыть… Объятия Гайвена сделались душными и неудобными, в плечах заныло. Казалось, он и сам не рад происходящему, и продолжает обнимать ее, лишь подчиняясь ее порыву. От принца вдруг дохнуло холодом, совершенно нежданным в горячо натопленной комнате. Этот холод был таким, что желание убежать сделалось нестерпимым. Только Айна подумала об этом, как откуда-то из-за спины раздался резкий голос:

— Так-то вы, господа, проводите время? Не могу отрицать — недурное развлечение…

Айна вырвалась из объятий Гайвена и стремительно обернулась. Ее брат, Артур Айтверн, стоял в дверях, и лицо у него было бледное, словно у покойника.

Когда Артур увидел сюзерена обнимающим Айну, то ладонь сама собой потянулась к кинжалу, и герцог Айтверн не сразу, далеко не сразу разжал обхватившие костяную рукоятку пальцы. А сколь велик был искус подойти к принцу вплотную и всадить славно заточенную сталь ему между ключиц. Артур удержался, хоть и с немалым усилием. Преодолевая заволакивающую глаза кровавую пелену, он сделал несколько шагов вперед. Остановился. Произнес, говоря прямо в заполнивший комнату багровый туман:

— Сестра… Час уже поздний, иди спать. Не то утром будут мешки под глазами, а это некрасиво. Ты же не хочешь оказаться некрасивой? Перестанешь нравиться кавалерам. Так что беги, и побыстрее. Вас же, сударь мой Гайвен, попрошу остаться. Есть о чем побеседовать.

Айна порывалась что-то сказать, но Ретвальд сжал ей ладонь, и сестра только и сделала, что молча кивнула и выскользнула из комнаты. Принц остался сидеть, где сидел, на скамье подле огня. С самого появления Артура он не сказал ни слова, словно язык проглотил. Он смотрел на Айтверна, высоко подняв голову и расправив плечи, и молчал. Ну ровно статуя…

Артур вытащил кинжал, провел пальцем по лезвию, слегка уколол, проследил, как выступила кровь — и швырнул оружие в сторону. Пусть полежит. Отстегнул от пояса ножны с мечом, позволил им рухнуть на пол, и пинком ноги отправил в дальний угол. Выхватил из сапог метательные ножи и двумя меткими бросками, один за одним, вогнал их в стену. Вытащил из рукава стилет и с размаху вонзил его в дубовую столешницу, по самую рукоять. Все. Больше оружия у него не осталось. Хотя убивать можно и голыми руками… Что ж, тогда придется отгрызть себе руки.

— Я недавно приносил тебе присягу, — хрипло сказал Артур. — И я не хочу… я очень не хочу ее нарушать! Слышишь, черт тебя дери во все дыры! Я не имею права тебя убивать! Хотя и безумно хочу.

— Я… — Гайвен чуть шевельнул губами, — я освобождаю тебя от клятвы. Делай, что хочешь. И что велит тебе честь.

— Да пошел ты.

Артур рухнул на удачно подвернувшийся стул, откинулся на спинку, поджал под себя ноги. Его с Гайвеном разделяли каких-то четыре шага. Главное — не броситься на него. Главное — не броситься на него. Главное… Дьявол.

— Ты недоволен тем, что я и твоя сестра… — начал было принц, но Айтверн тут же перебил его:

— Недоволен? Я — недоволен? Нет, дружище. Я в бешенстве.

Гайвен закусил губу и не нашелся, что ответить. Чувствовалось, что несмотря на попытку сохранить самообладание, принц на самом деле озадачен, растерян и выбит из колеи. Но, пожалуй, не напуган. Проклятье, вот какого дьявола?! Он что, совсем ничего соображает?! Пора бы уже начать бояться, тем более что есть чего! И кого.

— Я очень, очень, ну просто-таки очень удивлен этой… милой сценой, — Артур просто выплюнул эти слова прямо в точеное лицо Гайвена. — Как же это все понимать, а? Как твое высочество изволит объяснить мне то, что я увидел? И сможет ли объяснить? Кто дал тебе право лезть к моей сестре? Кто разрешил тебе распускать руки?

— Я…

— Заткни свою поганую королевскую пасть!!! — заорал Артур. — Я еще не договорил!!! Кто дал тебе право вот так вот лапать Айну Айтверн?! Ах, ну да, верно — ты же без пяти минут наш король. Но вот только ни один король на земле не имеет права даже пальцем коснуться моей сестры. И если бы… если бы я зашел чуть позже… если бы ты успел ее обесчестить… меня бы уже не остановила никакая присяга. Ты бы лежал вот тут, на этом самом ковре, с перерезанным горлом.

— Артур, ты ничего не понял, — возразил Ретвальд. — Я люблю Айну. Чего ты видишь в этом дурного? Я бы никогда пальцем ее не тронул просто так. Она последний человек на свете, кому я хотел бы повредить. Да будь я проклят, если я хотел причинить ей зло!

— Ты чуть не причинил ей такое зло, какое и за целую жизнь не исправишь, — мрачно сказал Айтверн. — Любишь, говоришь? Да это ты, верно, ни черта не соображаешь, а никак не я. Если любишь благородную девицу — сделай ей предложение и веди под венец. Если конечно она согласится и если ее семья вас благословит. Поступи ты так, ни в чем не нарушил бы чести… и то бы я еще подумал, давать ли вам благословение. Не сейчас, не во время войны… и не тогда, когда я не знаю, чего хочет сама Айна. Но поступив так, ты бы хотя бы ни в чем себя не запятнал. А то, что я вместо этого увидал… Проклятье, да ты хоть головой думаешь? Пусть даже иногда? От случая к случаю? Твои хреновы наставники научили тебя хоть чему-то, кроме истории? Нет? Ну тогда слушай меня, принц Иберленский, и мотай на усы, которых у тебя все равно нету. Я за свою жизнь, не такую уж пока долгую, переспал с дикой прорвой дамочек разного пошиба, и получил от того бездну удовольствия. Ну, может и не с такой уж дикой прорвой… Но мой опыт всяко будет побольше и… подлиннее твоего, тут уж не поспоришь. И вот в чем суть. Я имел дело с замужними дамами, неважно, были ли они повенчаны с дворянами или мещанами, имел дело со вдовами, схоронившими своих мужей, имел дело с крестьянскими девушками, поскольку простолюдины меньше нашего уделяют значение подобным вещам, и моим… подругам наши отношения не грозили никакой бедой. Но я никогда — никогда, слышишь — не пытался соблазнить благородную девицу. Даже мысли такой не держал паскудной. Знаешь, почему? Ну откуда тебе, книжнику… Ты вообще понимаешь, что значит для девушки знатных кровей оказаться обесчещенной? Познать мужчину до брака? Даже просто пообжиматься с ним? Ты среди людей живешь, или родился и вырос в библиотеке? Больше похоже на второе… Так вот, обесчещенная девица — уже не человек. Стоит людям узнать о ее… позоре, как ее жизни наступает конец. Замуж она уже не выйдет, никогда. Никакой человек в здравом уме не примет на себя чужой позор. Ни в одном приличном доме она не встретит ни понимания, ни приязни. Она — отверженная. Пятно на семейной чести. Обесчещенной девице одна дорога, если на ней не женился поимевший ее мужчина — в монастырь. Женский монастырь — это, сударь мой Ретвальд, такая разновидность тюрьмы. Растянутая на всю жизнь смерть. Эту судьбы ты хотел подарить Айне? Или потащил бы ее спешно под венец, в оправдание своего поступка и даже не думая, хочет ли она за тебя замуж сама?

Лицо Гайвена помертвело.

— Артур, — сказал он очень медленно, — ты глубоко ошибаешься, если считаешь, что этот поцелуй мог перейти во что-то большее. И, кажется, переоцениваешь меру моего непонимания устоев этого мира. Я поцеловал твою сестру. Но и в мыслях моих не было твою сестру соблазнить.

— Ты бы умер, если бы соблазнил мою сестру. Застань я вас за соитием, я бы убил тебя, даже не размышляя, и плевать, что ты мой сюзерен. Никто не имеет права бесчестить мою сестру. Конечно, это было бы глупо с моей стороны, лучше поженить, чем убивать… Но я не всегда поступаю разумно.

Гайвен вздохнул.

— Артур… И мне все же очень жаль, что я говорю, а ты по-прежнему не слышишь меня. Я не такой дурак, каким, возможно, ты меня видишь, и будь я таким дураком, каким ты меня расписал, мне бы не следовало жить на этом свете. Мои губы коснулись губ Айны… но ничто другое ее бы не коснулось. Я люблю твою сестру, и не хуже твоего понимаю, как важна ее честь… и потому мне обидно и больно видеть, что ты считаешь меня способным на подобное. Есть вещи, которые я не сделал бы никогда. Потому что они недопустимы. И я не понимаю, зачем ты стоишь и распинаешься здесь о вещах, очевидных любому человеку чести.

Артур выдохнул. Протер воспалившиеся от усталости и гнева глаза.

— Прости, Гайвен. Похоже, я и в самом деле думаю о тебе хуже, чем стоит. За мной такое водится, но сейчас мне начинает казаться, что я несправедлив к тебе. Так что же получается, ты и в самом деле любишь мою сестренку?

Гайвен поднял голову и встретился с Артуром взглядом:

— Да, — твердо сказал принц. — Я и в самом деле люблю твою сестру.

— Вот как?

Ретвальд не отвел глаз:

— Да. Я не представляю для себя другой королевы.

Артур встал с дивана, прошелся по комнате и остановился у дальней стены, украшенной головой вепря, даже после смерти яростно скалившего клыки. Трофей старого герцога Джафрада, отца лорда Данкана. Говорили, прежний владетель Стеренхорда был знатным охотником, и никогда не упускал возможности добыть добрую добычу. Он охотился на диких кабанов, волков, оленей… даже на своих фамильных медведей, даром, что охота на гербового зверя почиталась среди воспитанных людей дурным тоном. Но глупые условности мало волновали Джафрада Тарвела. Лорд Данкан не раз рассказывал о подвигах своего отца, ходившего на крупного зверя порой чуть ли не в одиночку, будучи вооруженным одним мечом или кинжалом. Даже помня, что тень от любых подвигов вырастает с течением лет до размеров горы, к покойному герцогу все равно трудно было не питать уважения.

Артур стоял и смотрел на охотничий трофей давно почившего стеренхордского лорда, пока Гайвен не произнес:

— Я знаю, что она меня не любит… Ни капли. То, что она была со мной… это просто растерянность. Или игра. Или… Какая разница. Но я для Ай просто друг, и хорошо еще, что друг. Гнусно с моей стороны было добиваться от нее ответных чувств… но искус оказался слишком велик. Когда она рядом, совсем рядом… Как можно устоять? Да и зачем… Вот только она меня не любит.

— Рад, что ты это понимаешь, — сказал Айтверн, не оборачиваясь.

Он ждал следующей фразы Ретвальда, и совсем не удивился, ее услышав.

— Она любит тебя.

И вот тогда Артур обернулся, вновь поймав взгляд Гайвена. Камин по правую руку от принца сонно трещал, навевая умиротворение… но не стоило забывать, что прежде, чем принести покой, пламя приносит смерть.

— Рад, что ты понимаешь и это, — медленно сказал Артур.

— Она любит тебя, — через силу повторил Гайвен — с трудом, словно его рот засыпали землей или песком. Или даже камнями. — Не как брата… не как родича… так, как женщина любит мужчину. Она сказала мне это… но я бы понял и так. Достаточно просто видеть и понимать. Ты заслоняешь для нее целый свет. Никакой мужчина не будет для нее более желанен, чем ты. У меня нет шансов, понимаешь? Будь я в сто раз умней, отважней или решительней, я и то остался бы твоей бледной тенью. Любой кавалер будет для Айны Айтверн бледной тенью ее брата. И кто бы в итоге не завладел ей, кому бы она в итоге не отдалась… он окажется для нее просто эрзацем мечты. Жалким подражанием… тебе.

Артур закрыл глаза. Вспомнил Айну, увиденную им в объятиях Ретвальда, вспомнил, как она встала со скамьи, грациозная, как текущая вода, легкая, как молочные облака на рассвете, вспомнил, как лились по плечам, переливаясь на свету золотом, медовые волосы. Он подумал о ней. Представил влажную свежесть ее губ на своих губах, представил извивы ее фигуры, тонкие плечи и точеную талию, в своих руках, представил скользящий под пальцами нежный бархат ее кожи и разгорающийся летним костром жар ее тела. Представил невыразимую словами пьяную сладость ее лона.

Представил то, что всячески гнал из из своей головы прежде.

Представил то, чего никогда не узнает, и что никогда не будет ему принадлежать.

— Я завидую тебе, — сказал Артур. — Сам не понимаешь, Гайвен, как тебе жутко повезло… Ты просто не осознаешь, ты трижды, четырежды дурак… Она тебя не любит, да? Но она тебя может полюбить. Когда-нибудь, рано или поздно. Ты же не пустое место, чтоб я про тебя не говорил, в тебе есть что-то из того, что нравится девушкам. Рано или поздно… у тебя есть шанс. И когда он выпадет… когда это случится… Ты сможешь сделать ее своей. По-настоящему. Ты сможешь назвать ее своей женой. Перед всем светом, перед всеми добрыми людьми. Ты сможешь жить с ней, ни на кого не оглядываясь и ничего не страшась. Она может родить от тебя детей, и ты дашь им свое имя, и будешь растить их вместе с ней. И в этом не будет… совсем не будет… ни греха, ни позора. Ничего такого, чего стоило бы стыдиться. А я… А я не смогу… вот так. Никогда. У меня никогда не будет Айны.

— Не будет? Артур, а ты так уверен в том, что ты говоришь? Тебе ведь достаточно просто протянуть руку… — заметил Гайвен. — Сказать пару слов, просто пару слов… И она, действительно, станет твоей. Она же лишь этого и хочет, только этого и ждет. Когда она смотрит на тебя, когда замирает… слова не говоря, глаз не отводя… она ждет, что ты сделаешь ей шаг навстречу. Она любит тебя… с немыслимой просто силой. Если ты захочешь — она будет твоей.

Артуру показалось, что пол под его ногами расходится, и там, в расширяющейся, расходящейся все шире расщелине, пылает вечно смеющаяся преисподняя. Преисподняя таит гибель, окончательное разрушение для души, ее стоит сторониться, не слушать ее голоса, бежать от ее ворот, не поддаваться на ее уловки… так говорят, и это наверно правильно, но меньше всего его сейчас волновали правильные вещи. А больше всего хотелось прыгнуть в этот огонь, в это вечно ярящееся пламя, подобное той проклятой крови, что текла его в жилах — крови фэйри, крови Древнего Народа, крови пасынков, а не детей Творца, но прежде всего — крови Майлера из рода драконов. Крови того, кто однажды рассудил, что желания важнее и долга, и правил. Не лучше ли будет соединиться со своей истинной природой, растоптать ненужные запреты? Взять то, что принадлежит ему и так, то, что должно ему принадлежать? Придти к Айне, к своей прекрасной, волшебной, немыслимо чудесной сестре, к своему свету, к своей надежде, к своей мечте, и просто сказать ей правду? А потом услышать, как говорит правду она? И слиться наконец воедино со своей давно потерянной половиной, с утраченной частью собственной сущности? Услышать жар ее стонов в шелковой темноте ночи, ощутить горящий в ней огонь как свой собственный, почувствовать кожей ее сердце, бьющееся рядом с его сердцем, отделенное от него лишь преградой упругой плоти, взять ее, как мужчина берет женщину, разорваться на пике нечеловеческого наслаждения подобно вспыхивающей звезде, когда в нее прольется его семя?

И в этот миг, стоя напротив Гайвена Ретвальда и думая о той, кого любил больше жизни, Артур Айтверн едва не закричал в полный голос от пронзившего его насквозь желания.

И в тот же миг он погас, как гаснет выгоревший пожар.

— Да, — сказал Артур, — я могу… могу взять ее… это будет так… так… просто. Ты прав… мне ничего не стоит… да. — Он запнулся и, пересилив себя, продолжил. — Я же одного этого и хочу. Давно уже… Старался не думать об этом, гнать мысли прочь, рвать их на клочки… Гайвен, друг мой, сюзерен мой бедовый, ты знаешь, как это — не думать? Очень просто… поначалу. Поначалу все просто, покуда коготок не увяз. Я бросался на каждую женщину, которую увижу… чтобы забыть о единственной нужной. Я говорил об Айне — и не думал о ней. Смотрел на нее — и не думал о ней. Делал вид, что все в порядке… лгал себе. Вот правда ночью… видел ее во сне… как я люблю эти сны! Но когда я просыпался… Весь в поту, на мокрой постели… Я убеждал себя, что не видел этих снов. Не было никаких снов. Говорил и верил в то, что говорю. Верил. Верил… Лгал. И вот теперь… в этом самый миг… я изолгался. И я могу… если решусь… прекратить лгать. Но должен ли я?

Артур встал с дивана, прошелся по комнате. Постоял у окна, поглядел в бездонную ночь, провел пальцами по стеклу. Сел на скамью, рядом с принцем, и поворошил кочергой поленья. Начавший угасать огонь вспыхнул с новой силой — вспыхнул в камине, но не в душе Артура. Сам Айтверн чувствовал сейчас лишь усталость и бесконечную тоску. Все это время Гайвен не говорил ни слова.

— Но я этого не сделаю, — сказал Артур. — Слышишь? Не сделаю…

— Почему? — Ретвальд смотрел на него спокойно и прямо.

— Я не знаю, — ответил Артур, и он не знал, кому на самом деле отвечает — законному повелителю Иберлена или же самому себе. — Будь я проклят, Гайвен, но я не знаю… Не понимаю, почему. Отчего. Почему я этого не сделаю. Не знаю, что меня останавливает. И я хотел бы узнать, правда… но не могу. Почему я не должен делать того, чего хочу я и чего хочет Айна… я не знаю, просто чувствую, что это было бы неправильно. Неправильно… Это не то, что должно быть, веришь? Я люблю ее, Гайвен, люблю, как любят небо, или как любят воду, или… как любят себя. Но я не имею права. Кто ведает, в чем тут причина… Я не понимаю и не знаю, просто чувствую. Будь мы вместе… это было бы преступлением. Не против закона, не против общества, не против правил… против нас самих. Ты ведь помнишь, что сказано в Книге — Бог ничего не делает зря. Он не дурак и не слепец, не то что мы. Если Айна дана мне как сестра… может, это не просто так, в этом есть какой-то смысл, что-то, что превыше случайности? Я люблю Айну… но чтобы любить человека, не обязательно с ним спать. Правда? Ведь правда? И если я возьму ее… не умрет ли что-то из того, что не должно умирать? Наша любовь… не оскверню ли я ее, не уничтожу ли? Может, я должен любить Айну, как сестру? Проклятье, милорд, трижды проклятье всему нашему миру! Почему мы решили… какой демон нас надоумил… кто заставил поверить… что любовь — это просто соединение плоти, и ничего больше? Кто похитил у нас разум? Неужели любовь — это просто два тела… и ничего больше, совсем ничего? Должно же быть нечто помимо этого… превыше этого. Неужели я не могу любить ее иначе… как сестру, как человека, как друга… иначе, просто любить, не впадая во грех… Просто дарить ей радость — словами, делами, не заменяя любовь — постелью?

Артур замолчал, и тогда подал голос Гайвен. Наверно, подумал Айтверн, он заговорил просто потому, что был слишком хорошо воспитан, и не мог промолчать, не мог не попытаться ободрить… и Артур был благодарен ему за такую попытку.

— Послушай, не мне тебя судить, — признался Ретвальд, — куда мне судить, я ведь и сам блуждаю в потемках. Полагаю, тебе мой суд и не нужен… ты и сам себе судья, и куда более строгий, чем кто другой. Не берусь оценивать… прошу учесть тебя только одно. Твое решение… как будет лучше для самой Айны, с тобой или без тебя?

Артур долго смотрел в одну точку.

— И этого я тоже не знаю, — признался он. — Все, что мне осталось, это верить… В свою правоту. — Он наклонился вперед и крепко сжал Гайвену плечо. — Присмотри за ней, хорошо?

Глаза принца неожиданно сузились:

— Присмотреть? Это как вы себе представляете, герцог? В каком виде? Сначала вы грозитесь меня убить, а теперь просите присмотреть?

— Дурак! Я не о том говорю, — взбесился Артур, подметив, что смысл фразы «присмотри за ней» Гайвену отлично знаком. Не иначе, в любовных романах вычитал. — Когда я говорю «присмотри» — я имею в виду просто присмотреть, и ничего большего! Хотя, — Айтверн сник, — если она будет не прочь и в итоге тебя полюбит… Я с удовольствием благословлю ваш брак, — и, видя непонимающее лицо Гайвена, снова разозлился. — Ну чего я такого сказал, объясни мне, олух царя небесного! Да, я буду рад, если Айна тебя полюбит. Или не тебя, а кого-нибудь еще, неважно. Клином выбивают клином, сия народная мудрость никогда не устареет. Я очень хочу, чтоб ты стал тем клином, который выбьет из ее головы любовь ко мне. Сделаешь? Заберешь ее себе? Приручишь? — Айтверн пристально, жадно, едва ли не с мольбой вгляделся принцу в глаза. — Сделаешь? Ну же! Отвечай!

Лицо Гайвена Ретвальда вдруг стало непроницаемым, каким-то совершенно чужим и непонятным.

— Герцог Айтверн, — проговорил он с несвойственной ему обычно злостью, — да вы меня с кем-то попутали, не иначе… Я тебе не наездник… а твоя сестра — не лошадь. Если я ей придусь по сердцу — я буду счастлив… но я не стану, слышишь ты, никогда не стану ее приручать! Она и сама может решить, с кем ей быть! — И он сбросил руку Артура со своего плеча.

Айтверн хотел огрызнуться, но внезапно сник:

— Ты прав… Пусть будь, что будет. Я не могу принуждать ни одного из вас… ни к чему.

Гайвен не ответил, и тогда Артур стал слушать затопившую комнату тишину — впрочем, эту тишину нарушал не то смеющийся, не то плачущий треск сгорающих поленьев, и шепот обдувающего башню ветра, проскальзывающего сквозь щели в стене, и слабый шорох из угла, не иначе, там скреблась мышь, достаточно смелая, чтоб не обратиться в бегство при виде сидящих в комнате людей, и — совсем тихое, еле слышное дыхание принца. А потом пришел новый звук, совершенно расколовший и без того робкое молчание. Грянул дождь, не иначе принесенный собравшимися за ночь тучами. Тяжелые водяные капли замолотили по стеклу, и били они с такой силой, что впору было удивиться, почему стекло не разлетелось на осколки. Дождь гремел, с размаху ударяя по стенам, закрыв и без того погруженный в темноту мир шелестящей завесой, бормотал, кричал и пел. Казалось, дождь пришел смыть всякую грязь и боль, подарить отдохновение и покой, защитить, обогреть… Дождь был — как голос матери, умершей так давно, что Артур почти и не помнил ее лица. Он не просил о помощи, но помощь пришла, и Айтверну чудилось, что хлещущие за окном тугие водяные струи очищают его душу, смывая с нее все ранее сделанные грехи. И тогда как-то просторней, чище и светлее сделалось в небольшой комнате, где сидели на скамье перед камином два совсем еще молодых человека, которым пришлось стать больше и сильнее, чем они были.

— Скажи мне, Гайвен, — шепотом спросил Артур, окруженный звуками дождя, и ветра, и догорающего пламени, — скажи мне, почему поступать правильно — иногда так непросто?

Он и в этот раз не ждал ответа, не надеялся его получить. По правде сказать, Артуру совсем не был нужен ответ, он ведь знал, что на некоторые вопросы совсем нельзя ответить, даже если очень хочется. Артуру было достаточно и того, что его слушают.

 

Глава двенадцатая

И полетели дни, несущиеся друг за другом, словно игрушечные лошади на карусели, наполненные постоянными заботами и хлопотами, и потому почти неотличимые, слившиеся в единую смазанную полосу. Требовалось сделать слишком много, куда больше, чем могло показаться вначале, и дела не давали ни единой минуты свободного времени. Для начала Данкан Тарвел официально объявил о своей поддержке дома Ретвальдов, и вывесил на башнях Стеренхорда королевское знамя, с изображенным на ним хорьком. Всего лишь демонстрация намерений, но именно с демонстрации намерений и положено начинать подобные дела. Затем Тарвел разослал приказы всем своим вассалам, с требованием привести все имеющиеся в их распоряжении отряды в Железный замок. И точно такие же приказы Артур послал на запад, в родовые земли Айтвернов. Ему оставалось лишь надеяться, что соратники отца не станут мешкать и скоро явятся в расположение своего нового сюзерена.

А пока оставалось лишь ждать, пока все отправленные письма попадут во все нужные руки, и эти руки возьмутся за оружие. Несколько недель, не меньше, хватило бы времени, прежде чем Мартин Эрдер соберет свои войска и обратит внимание на западные края. Артур знал, что посланные им гонцы будут скакать во весь опор, не жалея себя и загоняя коней, и выполнят приказ так быстро, как только смогут. Но на душе все равно было неспокойно, и Айтверн прилагал все больше усилий, чтоб спрятать это беспокойство от остальных. Гайвен назначил его маршалом Иберлена, и это назначение свалилось на Артура, как снег на голову. Подумать только, маршал… Нет, он конечно понимал, что кому-то надо будет возглавить армию, и знал, что обычно войском руководит самый знатный и влиятельный дворянин из всех, а еще Артур осознавал, что знатнее его самого дворян и во всей стране не сыщется, разве что в стане врага, но связать это все воедино со званием верховного военачальника, командующего всей иберленской армией… Тем более со званием, которое много лет носил отец… В общем, в глубине души Артур растерялся. Черт, да он же не ходил ни в один поход, не участвовал ни в одном серьезном сражении, вообще никогда не имел никакого воинского звания, даже самого низкого. Было от чего потерять голову. Как руководить солдатами? Как отдавать им приказы? Как, кровь господня, планировать сражения? Как вообще что-то делать?! Новоиспеченный маршал отловил своего принца в его покоях и устроил разнос. По сути, форменную истерику. Артур кричал во весь голос, что никак не годится для такой ноши, ни бельмеса не смыслит в военном деле, провалит кампанию прежде, чем она успеет начаться, и вообще, если Гайвен Ретвальд такой умный, пусть сам ведет полки в бой.

— Успокойся, — сказал Гайвен как ни в чем не бывало, — все не так страшно, как тебе показалось.

— Не так страшно?! — Артуру казалось, что над ним жестоко смеются. — Это ты так пошутил, да?! По-моему, все еще страшнее!

— Успокойся, — повторил принц. — Я недаром учил историю и прочел все книги по ней, какие нашел. Подобное бывало множество раз в прошлом, и твой случай далеко не первый. Многократно армии возглавляли совсем юные военачальники, ввиду знатности своего происхождения. И никто из них еще не умер от этого… Разве что в бою. Это обычное дело, например Кеоран Тресвальд, он жил два века назад, и получил генеральский чин, едва достигнув пятнадцати весен. На Кеорана возложили бритерскую кампанию. И он ее выиграл. Не совсем сам, правда, у него были хорошие советники. Так всегда делается — юному командиру дается опытный, проверенный в деле штаб, и штаб все решает, а командир в это время набирается опыта.

— Опыта, говоришь, — проворчал Артур. — То есть из твоих слов следует, что все решения будут принимать Тарвел и компания. А я надену доспехи покрасивей, сяду на белого коня, выеду перед войском и расскажу, какие они все хорошие, отважные и замечательные, и как скоро они одержат победу, а одержав ее — напьются в дупло. А солдаты выслушают меня и станут подбрасывать в воздух шлемы, радуясь, как славно я их ободрил. И еще маркитантки построятся в одну шеренгу и будут кидать мне под ноги цветы. А вражеские воины надорвут животы от хохота, видя, какой великий человек возглавляет нас всех. Нет, твое высочество, это называется не просто «маршал». Это называется — «свадебный маршал».

— Вот видишь! — просиял Гайвен. — Ты верно все понял!

Артур в досаде топнул ногой, вышел из покоев и не разговаривал с принцем до ужина.

Тем временем Данкан Тарвел поднял на ноги обычно расквартированный в его замке постоянный гарнизон, насчитывавший две тысячи солдат. Герцог гонял своих воинов с утра до вечера, не давая ни минуты покоя, ни единого капли отдыха, изнуряя их в постоянных тренировках. Гвардейцы, построившись в отряды, топтали окрестные поля, проводя учения и готовясь к будущей войне. Вокруг ни на миг не смолкали шум, грохот и неизменная ругань. Айтверн старался повсюду сопровождать Тарвела, делая вид, что именно он, а вовсе не лорд Данкан, руководит происходящей вакханалией. На практике все руководство Артура сводилось к тому, что он стоял подле Тарвела и с непроницаемым лицом кивал после каждого отданного Данканом приказа, в душе чувствуя себя идиотом. Артур старался понемногу разбираться в происходящем — держать нос по ветру, запоминать, что происходит. Получалось туго. Временами молодой герцог впадал в полное уныние, приходя к выводу, что никогда не научится искусству отдавать верные приказы. Ах, как он жалел теперь, что в детстве слушал выписанных отцом наставником в пол-уха, не вникая в рассказываемые ими премудрости. Он думал, что отец проживет еще много лет, а его собственная роль в грядущих войнах ограничится поначалу тем, чтоб скакать на врага во весь опор с мечом или копьем в руке.

Еще, сразу, как удавалось урвать свободную минутку, Артур фехтовал с Блейром Джайлсом. Обычно они разминались в том самом уединенном дворике, на котором Айтверн несколькими днями раньше убил Александра Гальса. Артур проводил эти регулярные тренировки затем, чтоб не потерять форму, не размякнуть и не отвыкнуть от тяжести клинка в руке. Кроме того, следовало получше присмотреться к самому Джайлсу, понять, что за человека он заполучил к себе в оруженосцы. Раз уж взвалил на себя заботу о судьбе этого парня — уделяй ему теперь внимание, а иначе и браться не стоило.

Блейр поначалу относился к своему новому господину настороженно, цедил слова по ложке в час, вздрагивал при каждом шорохе, держал себя застегнутым на все пуговицы. Видно было, что он видит в Артуре если и не явного врага, подчиняться которому пришлось по неудачному стечению обстоятельств, то в любом случае и не друга. Айтверн не мог отрицать, что основания для такого отношения у Джайлса были. Трудно питать особую любовь к человеку, убившему твоего лорда, даже если ты потом этому человеку присягнул. Особенно, если ты присягнул ему не находя другого выхода. Артур старался держаться с Блейром дружелюбно, дабы растопить его недоверие — в конце концов, нет ничего опаснее телохранителя, способного в любой момент засадить тебе в спину кинжал. Но у Артура плохо получалось быть дружелюбным, неспокойный характер постоянно толкал его на всякие колкости, что не добавляло приязни между двумя молодыми людьми.

Фехтовал же Блейр, как оказалось, вполне пристойно — учитывая его малые лета и невеликий опыт. Видно было, что Александр не пожалел сил, как следует натаскав мальчишку. Конечно, против Айтверна, случись меж ними настоящий бой, Джайлс долго бы не продержался, но в целом он показывал неплохие умения. И хотя обрабатывать этот алмаз, прежде чем он засверкает, предстояло еще долго, тут по крайней мере было, что обрабатывать.

А как-то раз Блейр серьезно удивил Артура и заставил его кое над чем задуматься. Случилось это на пятый день после прибытия Артура, Айны и Гайвена в Стеренхорд, часа за два до заката, когда Айтверн, улучив момент, устроил с мальчишкой очередную тренировку.

— А вы неправильно деретесь, — заметил Джайлс, кое-как отразив коварный выпад Артура и принявшись осторожно обходить герцога по кругу.

Заслышав эдакую наглость, Айтверн чуть не поперхнулся.

— Неправильно дерусь? — ошарашенно переспросил он. — Ну и ну, какие удивительные заявления порой можно услышать от собственного оруженосца! Объясните же, мастер Джайлс, сделайте одолжение. Отчего же, если я неправильно дерусь, вы с треском продуваете мне раунд за раундом?

Блейр поджал губы:

— Не в этом дело… Ясно, что вы меня раскололи на орехи, и еще сотню раз расколете. Вас с самого детства учили драться, и учителей было наверно много, и опыт какой-никакой есть, да вы и сами меня постарше будете. Кроме того, вы более ловкий. Понятно, что со мной вам разобраться не проблема… Да вот только деретесь вы все равно не так, как надо.

Артур усмехнулся и покачал головой:

— Сегодня день удивительных открытий. Оказывается, можно быть искусней кого-то и все время побеждать, а потом услышать от него же, что ты сам — неуч. Ну так расскажи мне, приятель, изволь уж, поведай, в чем именно я ошибаюсь. Может быть, я не с того конца держусь за оружие? Да как будто бы нет, с того.

— Ну… Так сразу не объяснишь… Но я попробую. — Джайлс вспыхнул, видно было, что он не на шутку смущен. Паренек помялся, а потом принялся рассказывать. — Ну, вот смотрите… Как именно вы сражаетесь… Вы очень быстрый, спорить не могу, считаете движения, каждый удар ясен и доходит до конца… Это вы правильно делаете. Но вот как именно вы бьетесь… В основном колете, так? Вы полагаетесь на острие, я почти не замечал, чтоб вы хлестали или тем более рубили. Вы всегда очень сложно бьете… много финтите, обманок много, замороченных всяких штуковин… Вы как играете с врагом. Путаете его. Связываете, как… как… ну, как паук в паутину.

— Я рад, что ты уловил основную суть моей техники, — ядовито сказал Айтверн. — Приятно, что за время наших схваток ты успел заметить хотя бы это. Единственное, что я не понимаю — где в моей технике изъян.

— Подождите… Я как раз до этого дойду… Так вот. Вы деретесь на такой манер потому, что вы дуэлянт. Понимаете, в чем тут дело? Вы именно дуэлянт, а не солдат. Вас так учили — чтоб было красиво, и очень сложно, и по-хитрому… Чтоб получилось дворянски. Но вот скажите… Вы когда-нибудь были в настоящем большом сражении?

Артур небрежно пожал плечами:

— Когда я состоял на службе у герцога Тарвела, то принимал два раза участие в облавах на местных разбойников.

— Я не про то… Я про большой бой. Настоящий большой бой, когда на поле сразу тысячи людей. Вы в таком бывали?

— Никогда, — неохотно признался Артур. — А какое это может иметь значение?

— А вот такое. Вы хороший фехтовальщик, я уже сказал… Одного врага вы легко убьете, ясное дело. И двух-трех — тоже. А вот когда вокруг вас сотни, тысячи людей, и все пытаются кого-то убить, друг друга или вас… Когда всюду свалка, и не протолкнешься. Толку тогда с вашего фехтования? Вы в толчее не успеете никакой финт сделать, раньше сомнут, не один, так второй. Колоть — никакого проку, ведь в бою все в доспехах, вы, по привычке видно, больше к шпаге приноровились, а она вам в сражении не поможет. Там самое малое полуторник нужен или вообще эсток. Ну допустим, возьмете вы палаш, он получше шпаги, или какой еще меч на одну руку… Начнете колоть — никакую броню не проколете, тут один выход, метить в сочленение доспеха, в открытые места всякие… а как вы в них попадете, если вокруг целая толпа врагов и каждый миг на счету? Не успеете просто, не выгадаете. Извините… но так вы, со своим искусством, быстро сгинете.

— Я понял, к чему ты клонишь, — раздраженно сказал Артур. — Но учти. Мои наставники были не глупей тебя, и ознакомили меня с разными способами вести бой. Я прекрасно представляю, как вести себя в битве, меня учили всем необходимым приемам.

— Верю. Что вас всему учили. Да вот… Вы эти приемы хорошо запомнили? По вам так и не скажешь. Я конечно согласен — вы все, что надо, знаете. Но знаете… просто головой. Умом. А тело ваше совсем к иному приучено. Вы все больше хитрите, а к прямому бою не приноровились. И если даже пойдете в битву… вы первым делом станете сражаться по-обычному, просто по привычке. Ваши руки не привыкли к другому. Вы бы с топором поупражнялись, чем со шпагой плясать.

В словах Джайлса имелся определенный резон, причем немалый. Айтверна порядком разозлило, что Блейр смеет давать ему советы, но верхом глупости было бы считать эти советы лишенными смысла.

— Даже не пойму, кто тут учитель, а кто ученик, — усмехнулся Артур. — Ну-ка, признавайся. От кого набрался таких премудростей?

— От моего лорда, — ответил Блейр и тут же помрачнел и весь как-то замкнулся в себе.

— От твоего лорда, — эхом откликнулся Артур, чувствуя, как похолодало в воздухе. — Вот оно так…

Джайлс вскинул голову, его глаза были чуть сощурены:

— Да, именно так, — с вызовом сказал он. — Сэр, у меня еще много забот на сегодня, нужно доспехи почистить, оружие, за вашим конем опять же присмотреть… Да и вам самим найдется, чем заняться, что мне вас отвлекать. Доброго вечера, сэр. — Блейр не без ловкости вложил учебный меч в ножны и отвесил чопорный поклон, очень напомнив в этом миг Александра.

— Послушай, — начал было Айтверн, но понял, что не понятия не имеет, о чем говорить.

— Да я бы послушал, — с готовностью отозвался Джайлс, — вот разве что одна загвоздка — вы и сами не знаете, что сказать… Не знаете же, верно? — Появись на лице Блейра хоть тень иронии, Артур не раздумывая бы ударил его. Но оруженосец оставался совершенно серьезным, в его голосе даже сквозил намек на участие. — А жаль… Вы ведь хотели бы по правде узнать, что мне ответить… Вам это не для меня надо, для себя. Вы никогда не говорите для других, сэр, даже когда сами думаете, что убеждаете их, или спорите, или пытаетесь приказывать. Вы говорите только для себя… сами пытаетесь поверить в то, что произносите.

— Ты… — Голос Артура напомнил ему самому скрежет меча о точильный камень. — Ты… Да какое тебе дело до того, во что я верю или не верю? Ты присягнул мне, так вот и изволь выполнять приказы, и не забывай про субординацию!

Блейр сделал шаг ему навстречу и негромко спросил:

— А чем вы, сэр, станете дышать, когда все вокруг превратятся в ваших слуг? От одиночества не задохнетесь? — и, не дожидаясь ответа, развернулся и направился к крыльцу. Артур растерянно смотрел ему вслед. В какой-то момент он захотел окликнуть Джайлса, заставить остановиться, попросить прощения за свою грубость или может даже поблагодарить за сказанные слова, но он не стал этого делать. Герцог Запада не имеет права унижаться перед безродным крестьянином, раньше прислуживавшим врагу и подобранным тем едва ли не в канаве.

И поэтому Артур Айтверн так и не сказал ни слова, не издал ни звука, даже когда Блейр чуть задержался на пороге башни, придерживая дверь и слегка сутулясь… но Артур хранил молчание, и когда оруженосец наконец вступил под каменные своды, единственным звуком, что он услышал, была все та же дверь, захлопнувшаяся за его спиной.

Прошло еще три дня, прежде чем в Стеренхорд начали прибывать войска — знаменосцы Данкана собирались по приказу своего сеньора. Воинские отряды стекались в Железный замок со всех концов обширного домена Тарвелов. Графы, и таны, и простые сквайры приводили с собой солдат — закованных в латы рыцарей на великолепных скакунах, пехотинцев, привычных биться в общем строю и вооруженных алебардами и двуручными мечами, лучников и арбалетчиков. Отряды приходили каждый день, стремительно вырастая в огромную армию, и крепость Тарвелов, несмотря на свои внушительные размеры, никак уже не могла вместить эту армию в своих стенах. Рядом со Стеренхордом вырос огромный лагерь, многолюдный, шумный и наполненный суетой в равной степени днем и ночью. На плечи лорда Данкана легла нелегкая задача — снабдить оказавшихся под его началом бойцов всем необходимым, устроить так, чтобы они не испытывали никакой нужды и находились в полной готовности к бою. Обеспечить постоянные поставки провианта для людей и корма для лошадей, чередовать учения и отдых так, чтобы воины в равной степени не надорвались от нагрузок и не заплыли жиром от безделья, постоянно следить за поддержанием дисциплины, и разрешать еще целую прорву вопросов. Айтверн даже и предположить не смог бы, насколько эта задача сложна в действительности, пока не увидел, как успешно Тарвел с ней справляется — и как успешно скрывает, что тратит при этом немало сил. Лорд Данкан всегда оставался неизменно бодрым, выглядел уверенным в себе, ежечасно находился вместе со своими солдатами, с неослабевающим вниманием вникал в любую, даже самую ничтожную на взгляд Артура проблему — и не выказывал даже тени усталости, недовольства или желания отстраниться от дел, забросить их или переложить на чужие плечи. Айтверн, будучи маршалом Иберлена, повсюду старался сопровождать Железного герцога — и мало что не валился с ног, даром что сам почти ничего не делал и ничего не решал. Каждый день казался невыносимо длинным, и падая головой на подушку, Артур испытывал невыразимое облегчение — а Данкан похоже и вовсе не ложился, и не испытывал по этому поводу никаких неудобств. Будто и впрямь был сделан из железа.

А спустя еще несколько дней появились и первые из вассалов Айтверна. Запыхавшийся Блейр Джайлс ворвался прямиком в столовую, где слегка осоловевший от недосыпания Артур завтракал в компании Айны и Гайвена, одновременно стараясь поддерживать светскую беседу. Он рассуждал о том, сколь поэтичны первые лучи рассвета на прибрежной траве, временами широко зевая. Гайвен без особого энтузиазма соглашался, Айна отсутствующе глядела в окно. При виде всполошенного оруженосца, отдавшего торжественный, по всей форме, салют, Айтверн тихонько выругался и спросил:

— Чем обязан чести лицезреть вас, мастер Джайлс, в столь ранний час? — Час был не столь уж и ранний — восемь утра… если забыть, что лег Артур лишь в три.

Блейр, порой терявшийся, заслышав придворные речи, оторопело уставился на Айтверна:

— Там… это… Вам нужно спуститься. Приехал большой отряд.

Артур наполнил вином хрустальный бокал и меланхолически изрек:

— Знаешь, Джайлс, я устал как собака, и не как простая собака, а как старая и порядком избитая жизнью, — Айтверн отпил вина и откинулся на спинку кресла, потягиваясь. Мышцы сладко заныли, намекая, что нелишне бы вернуться в постель — и проваляться в ней до вечера. — Поэтому я не имею никакого желания спускаться к воротам и корчить из себя радушного хозяина. Тем более, я тут не хозяин.

— Господин маршал, — укоризненно сказал Джайлс, — они очень хотят вас видеть.

— Даже так? Кажется, я становлюсь местной знаменитостью, — Артур залпом выпил вино и довольно улыбнулся. — Что же, придется ненадолго скрыться от надоедливых поклонников. Конечно, это разобьет им сердце, но я никогда не отличался особенной жалостливостью.

— Не пей по утрам, — вмешалась в разговор Айна, оторвавшись от изучения пейзажей за окном, — иначе станешь таким же, как Тарвел. Начнешь все время говорить странные вещи.

— Сестренка, — Артур, и в самом деле слегка уже захмелевший, развязно улыбнулся, — а я что, еще не начинал?

— Сэр! — не унимался Блейр. — Они хотят вас видеть!

— Ну и пусть себе хотят, — Айтверн поставил бокал на край стола и любовно провел по стеклу пальцем, — я что, возражаю… Знаешь что, отыщи-ка Тарвела. Это его люди, пусть он с ними и разбирается. А еще лучше — позавтракай с нами. Споем всей компанией какую-нибудь песню. Я знаю много отличных малерионских песен!

— Сэр, в том все и дело! — с отчаянием сказал Блейр. — Это не люди герцога Тарвела!

— А чьи тогда? — Артур непонимающе нахмурился. — Святого Патрика?

— Нет… Ваши! Приехал граф Рейсворт. И просит герцога Айтверна.

Артур вскочил на ноги, от избытка чувства опрокинув кресло, вследствие чего оно грохнулось на пол.

— Проклятье! Трижды проклятье и трижды благословение! Всему, всем и вся! Мастер Джайлс, расписываюсь в том, что я недогадливый олух. Увы, мне нет прощения, а оправданием может служить лишь длительное отсутствие сна и упадок сил. Впрочем, как я уже сказал, никакие оправдания не в силах загладить вину. — Блейр озадаченно почесал затылок. Не иначе, пытался как-то сей монолог переварить. — Так что вперед, встречать любезного графа, — подытожил Артур и обратился к Гайвену. — Твое высочество, компанию не составишь?

Гайвен нахмурился. Смахнул с черного рукава воображаемую пылинку. Тряхнул головой:

— Ну… Я даже не знаю… Это же твой вассал, не мой.

— Черт с ними, с формальностями! — Артур схватил принца за плечи и рывком поднял на ноги. Со всей дури хлопнул по спине — Ретвальд пошатнулся, но устоял. — Хватить тушеваться, ты тут не лишний и лишним быть не можешь. К тому же, любезному графу будет полезно взглянуть на будущего венценосца.

— Ты весь светишься от радости, — пробормотал принц.

— Еще бы! — Айтверн расхохотался. — Это же Роальд Рейсворт, как ты не понимаешь! Надежда наша и опора! Отец на него все дела возлагал и во всем доверял. С такими достойными сэрами, как лорд Рейсворт, нам и сам черт не страшен! Ну-ка, твое высочество, — Артур критически осмотрел сюзерена, — плечи распрямь, голову подними, и не забывай глядеть орлом. Не каждый день выпадает случай произвести первое впечатление.

— Я не раз видел графа Рейсворта при дворе, — вяло запротестовал Гайвен, позволяя Артуру поправить ему перевязь и отряхнуть черный, с золотом, плащ.

— Ты тогда был в другом качестве. А сейчас все заново, считай, что началась новая жизнь. Ты теперь не отпрыск его величества, а сам по себе… и сам за себя. И пускай все зарубят на носу, что тебя стоит уважать и немного бояться… м-да, бояться все же не выйдет, — Артур раздосадовано покачал головой. Гайвен Ретвальд был хорош собой и очевидно мог произвести приятное впечатление на чувственных красоток… но что подумает о нем старый вояка, ходивший в десятки походов и знающий войну не понаслышке? Для подлинного государя принцу все же не хватало основательности и уверенности в себе. Ну да ладно, какие его годы… — Ничего, — решил Артур, — бояться первое время будут меня. Зря я при тебе маршал, что ли? Ну, пошли!

Приведенная лордом Роальдом дружина выстроилась напротив ворот Стеренхорда, развернув знамена — с Рыжим Котом, родовым знаменем Рейсвортов, и Золотым Драконом Айтвернов. Увидев собственное знамя, танцующее на свежем утреннем ветру, Артур испытал немыслимое облегчение, словно с его плеч наконец сняли изматывавшую прежде ношу. Свои! Наконец-то свои! Не союзники, не люди Тарвела, которые сделались друзьями, а не врагами, едва ли не случайно и потому оставались немного чужаками — а старые соратники отца, ходившие вместе с ним не в один поход, те, кому можно было доверять до конца! Артуру захотелось запеть песню или исполнить танец, а еще лучше и то, и другое сразу. Недолго думая, он весело хлопнул в ладоши, пару раз подпрыгнул на месте, гремя шпорами, крутанулся вокруг своей оси, а потом беззаботно рассмеялся, нимало не опасаясь, что могут подумать по поводу его выкрутас солдаты. Какая разница, кто что подумает, главное, что теперь все хорошо, а будет — еще лучше!

Рейсворт привел с собой, если оценивать на глаз, тысячи полторы конников, а то и все две. Сплошь рослые воины в полном вооружении, они построились в парадные шеренги и слитно галдели, глядя на укрепления Стеренхорда и высыпавших на их стены воинов. Айтверн, вдвоем с Гайвеном вставший на опущенном подъемном мосту, прикинул, что надо бы как-нибудь поприветствовать явившихся бойцов. В конце концов, герцог он или кто? Артур вскинул руки к небу и заорал во все легкие:

— Отважные воины!!! Я рад видеть вас здесь, в этот день и этот час! Я рад видеть вас у стен Стеренхорда, явившимися на мой зов! — Айтверн запнулся, всего на секунду. Язык у него был подвешен хорошо, и обычно он не испытывал трудностей с произношением речей, даже когда приходилось импровизировать, но одно дело поздравлять разряженную в шелка публику с праздником, чьим-нибудь днем рождения или свадьбой, и совсем иное — обращаться к целой армии. Артур понял, что не знает, о чем говорить. Еще ему вдруг сделалось не по себе. — В наступившие темные времена, когда старые друзья один за другим переходят на сторону врага… когда забываются обещания… а добрые имена втаптываются в грязь… ваша верность — знак того, что не все еще продано и предано в этом мире! Ваша верность да будет образцом для всех прочих, пусть она послужит примером для колеблющихся, окажется… путеводным маяком! Я счастлив приветствовать вас! — Айтверн прокричал эти слова и окончательно сник, испытывая растерянность. Он говорил о правильных вещах, но не знал, нашел ли для них правильные слова. И не знал, услышали ли его слова так, как слышал их он сам. И возможно ли вообще быть услышанным именно так, как следует. Может, для других то, во что он сам верит и чем живет — просто сотрясение воздуха. Может, для них это глупость, или пафосная поза, или даже ложь. Может, все эти воины явились сюда не для того, чтоб сражаться за правду, а лишь из жажды славы, наград, добычи или просто из желания проливать кровь. Может, для них нет ничего истинного, кроме собственных мечей. Но Артур верил в нечто иное, нечто более высокое, чистое, правильное… и так хотел надеяться, что хоть кому-то его вера не покажется смешной или детской.

Вперед выехал всадник в зелено-алом плаще, верхом на белоснежном коне с роскошной гривой, могучем и статном, на коне со злыми, налитыми кровью глазами. Не конь, а скорее уж настоящее чудовище, демон, забавы ради принявший обличье ездового животного. Уж на что степные скакуны славятся бешеным нравом, но для этой твари не составит труда уделать любого из них. Айтверн, даром что считался превосходным наездником, и то бы как следует подумал, предложи ему кто объездить подобного жеребца.

Конь остановился в трех шагах от Айтверна и угрожающе зарычал — трудно было назвать «ржанием» звук, исторгнутый его пастью. Ударил о землю передними копытами, подняв облако пыли — Артур отстраненно подумал, что таким ударом можно пробить даже каменную стену. Граф Рейсворт, а именно он восседал на ослепительно белом монстре, наклонился, умело расчесывая жеребцу гриву, и что-то быстро ему зашептал. Конь вновь заржал, но на сей раз уже не так яростно.

Лорд Роальд легко спешился, хлопнул жеребца по спине и сорвал с головы шлем. То был нестарый еще мужчина с загорелым лицом, высушенным солнцем и ветром едва ли не до черноты и покрытым сеточкой из морщин и шрамов. Глубокие голубые глаза невесело смеялись над неведомо какими остротами, тонкие губы сжались в одну линию. Артур не видел Роальда Рейсворта уже целый год, но хорошо помнил. Граф часто бывал в Малерионе, двоюродный брат Раймонда Айтверна и ближайший из его сподвижников, он нередко возлагал на себя управление Западом, когда отец находился в столице. Рейсворты приходились семье Айтвернов младшей ветвью, основатель их фамилии, отец Роальда, сэр Харрис, был младшим братом Гарольда Айтверна, Артурова деда. Обычно младшим братьям не полагается ни земель, ни власти, ничего, помимо меча и мало что значащего титула учтивости — однако сэр Харрис достойно показал себя в битвах, когда восстал один из лордов-знаменосцев. Когда означенный лорд-знаменосец был разгромлен и казнен, вместе с двумя сыновьями и племянником, Гарольд Айтверн пожаловал своему брату владения уничтоженного им рода. Харрис Айтверн получил в свое владение графства Рейсворт и Хортебрайс, и стал основателем нового вассального дома, подчиняющегося повелителям Малериона.

Лорд Роальд, приходившийся умершему семнадцать лет назад сэру Харрису единственным дожившим до совершеннолетия сыном, не раз брал Артура вместе с собой на охоту или обычные прогулки, когда тот был маленьким, и вообще проводил с наследником Раймонда очень много времени. Артур любил своего дядю, любил пожалуй даже больше, чем родного отца, и считал, что может довериться ему во всем.

Прежде, чем Артур успел поприветствовать родича, тот неожиданно опустился на одно колено, низко склонил голову и обнажил меч. Протянул его Айтверну рукоятью вперед — поднимающееся солнце сверкнуло на клинке. Молодой герцог замер, не зная, как реагировать на это и ощущая еще большую растерянность.

— Мой господин, — промолвил Роальд Рейсворт глубоким, исполненным почтения голосом, — я перед вами, и я — ваш. Вот мой клинок. Его носил мой отец, получив в дар от вашего деда, в годину, когда был основан мой дом. Примите сей меч, и вместе с ним — мою жизнь. Рассудите, нужна ли вам моя служба — и либо подтвердите ее, либо снимите мою недостойную голову с плеч. Я в ваших руках, до последнего удара сердца.

Артур во все глаза смотрел на коленопреклоненного рыцаря, некогда помогавшему ему, тогда еще ребенку, садиться на коня, учившему стрелять из лука, охотиться на лесных зверей. Он смотрел на человека, привозившему ему дорогие гостинцы, довольно смеявшегося, когда Артуру удавалось усвоить преподанные ему уроки, научившему множеству полезных вещей. Который иногда брал его к себе на колени, холодными осенними ночами усаживал у огня, и своим сорванным от боевых кличей голосом рассказывал диковинные истории и напевал старые песни. И вот этот человек преклоняет перед ним колено и говорит, словно младший, обязанный уступать перед лицом старшего. Это было неправильно… этого не должно было быть! Айтверн почувствовал, как что-то кольнуло у него в груди.

— Дядя, — горячо сказал он, — дядя… ну что же вы так! Как… как это понимать! Немедленно поднимитесь! Вы не можете… встаньте!

Но Роальд Рейсворт даже не шелохнулся. И не поднял глаз.

— Я служил вашему отцу, — сказал он негромко, — а теперь ваш отец смотрит на меня с неба… Когда-то я был вашим дядей, герцог Айтверн, но это уже в прошлом. Вы мой лорд, и я явился подтвердить свой оммаж… и либо стать вашей десницей, либо сгинуть. У меня нет другой дороги, кроме служения моему сюзерену. Как нет другой дороги и у вас. Возьмите мой меч, не зря же я его привез… и сделайте, что почитаете нужным.

Но Артур все глядел на друга своих детских дней, старшего родственника, наставника, близкого и любимого человека — и чувствовал раздирающую сердце боль. Он так ждал дядю Роальда. Ждал, что когда тот явится, все снова станет простым и легким, надеялся, что дядя прижмет племянника к груди, растреплет волосы и скажет, что тот держался молодцом. И теперь все будет хорошо, потому что пришел старший, и он знает, что нужно делать, как поступать, куда идти. А все вышло совсем не так. Явился не родственник, а вассал. Явился, чтоб подчиняться приказам, а не давать советы. И это значило… это значило, что он, Артур Айтверн, остался совсем один. Власть и ответственность рухнули на его плечи и отрезали от дорогих прежде людей. Он один остался в ответе за всех, кого знал и любил, и еще за целый мир впридачу — но совсем не видел в себе ни ума, ни уверенности, ни силы. А все смотрели на него и ждали его решений, как будто он был наделен умом и силой.

— Дядя Роальд… — прошептал Артур в последней надежде спрятаться от навалившейся на него судьбы, найти кого-то, кто заберет его страх и боль, защитит и, может быть даже, спасет. — Нельзя же так…

— Милорд, — голос Рейсворта оставался уверенным и непреклонным, и Артуру как никогда захотелось кричать, — я жду вашего решения.

И тогда, слыша, как дрожит земля у него под ногами, как шелестит по коже время, знаменуя конец одной жизни и начало другой, видя, как, вторя его беззвучному воплю, обращаются над головой небеса, стремящиеся к единой точке, к оси, что нанизала его на себя и пронзила вместе с ним и весь мир, зная, что отныне и в самом деле больше некуда отступать, что осталось лишь сделать шаг вперед… и потом еще один, и еще, и еще, пока не подкосятся ноги… Артур Айтверн протянул руку — и его пальцы сомкнулись на рукояти меча.

Он перехватил меч поудобнее — и коснулся им плеча Рейсворта.

— Я принимаю твою службу, сэр Роальд из дома Рейсвортов, — громко сказал Артур. — И это честь для меня. — Он подбросил клинок в воздухе, взял его за лезвие и вернул графу. — Возьмите, граф. И встаньте.

Роальд поднялся на ноги, пряча оружие в ножны.

— Я выступил сразу, как получил известие, — просто сказал он, как если бы они не стояли на мосту, ведущем в замок Тарвелов, перед тысячами солдат, а находились в самом замке, в одном из верхних покоев, и неторопливо держали совет. — Присланный тобой гонец совсем умаялся — говорит, загнал в дороге двух коней, да и сам едва соображал, на каком свете находится. Когда я прочитал письмо… — Граф поджал губы. — Раймонд был великим воином, но плохим политиком. Он верил слишком многим… и проиграл. Хотя кто из нас на его месте поступил бы разумней? Эрдер годами не давал и повода усомниться в своей лояльности… а полки столичного гарнизона… Мы отвыкли от ударов в спину, и вот, оступились. Хорошо, что еще не все потеряно. Я выступил из Рейсворта, — Роальд говорил о своем фамильном замке, — с двенадцатью сотнями воинов, и второго дня был в Малерионе. Тамошний наместник уже получил известия и поднимал войска. Я принял командование, как старший по титулу. Взял с собой еще пять сотен гвардейцев твоего отца… твоих гвардейцев, и не тратя времени поскакал на восток. Здесь со мной, — он обернулся и указал рукой на замершую армию, — семнадцать сотен солдат. Это лишь авангард. Следом за нами идут еще три тысячи воинов, из Малериона, Уотерфорда и Флестальда, — он назвал главные замки Айтвернов, — под предводительством тана Брэдли. Они отстают от нас примерно на день. Остальные отряды подойдут позже, лордам Запада потребуется время, чтобы собраться с силами… но медлить они не станут.

— Прекрасно, — кивнул Артур. — Приятно слышать, что ожиданию приходит конец — а то здешние камни уже начинают вселять мне меланхолию. Отправимся на Тимлейн сразу, как соберем армию — нельзя позволять ставленнику мятежников слишком долго сидеть на Серебряном Престоле. Иначе потом придется слишком долго очищать трон от оставленной узурпатором грязи — не удивлюсь, если он редко моется и дурно пахнет. Но пойдемте, граф. Думаю, вам найдется о чем поговорить с лордом Тарвелом, да и не помешает промочить горло с дороги.

— Постойте, — подал голос Гайвен. До этого он стоял молча, и никак не реагировал на происходящее, обратившись в безмолвную тень — очень бледный юноша шестнадцати лет от роду, выглядящий посторонним на встрече герцога Айтверна и графа Рейсворта. Чужак здесь. Наверно, чужак где угодно. — Постой, Артур. Я думаю… думаю, лорду Роальду найдется еще чем заняться, прежде чем подниматься наверх. Да и нам тоже… Это войско, что стоит здесь… Надо же как-то позаботиться о нем. Отправить в лагерь, разместить там… Они же не будут стоять, как на плацу, пока мы будем пить вино и говорить о погоде…

Роальд Рейсворт повернулся к Ретвальду. Казалось, он лишь сейчас заметил принца, словно прежде тот был совершенно невидимым, а теперь вдруг взял, да и соткался из воздуха. Граф нахмурился, в его взгляде явственно читалось раздражение:

— Благодарю вас, милорд, — сказал он негромко — так, чтоб стоящие позади солдаты не могли разобрать слов. — Очень любезно с вашей стороны было дать мне подобный совет. Боюсь удивить вас, но именно это я и собирался сделать в первую очередь. До того, как стану пить вино и говорить о погоде. Я двадцать лет командую людьми, милорд Ретвальд, и успел кое-чему за это время научиться.

Гайвен содрогнулся всем телом, как от удара плетью, его алебастровое лицо потемнело от прилива крови, отчего обрело естественный телесный оттенок.

— Я не хотел вас оскорбить, — сказал он тихо. — Я лишь хотел дать совет. В моих мыслях не было сомневаться в вашей компетентности и в вашем опыте.

Роальд Рейсворт едва склонил голову, это даже нельзя было назвать поклоном, просто кивок.

— Нисколько не сомневаюсь, что вы не сомневались во мне, — сказал дядя Артура Гайвену Ретвальду. — Я был бы положительно опечален, узнав, что сеньор моего сеньора ни во что не ставит мой опыт — полученный, должен признаться, отнюдь не из разглядывания старых манускриптов.

Гайвен покраснел еще больше и ничего не ответил.

Тут Артур неожиданно ощутил, как внутри него разгорается гнев. Черт побери, да что дядя себе позволяет? Каким бы наивным Гайвен не казался, он — наследник престола, будущий король Иберлена, и никто не имеет права выговаривать его, как конюха или поваренка! Никто, даже трижды или четырежды граф, не имеет права вытирать ноги о владыку страны, в которой живет. Странное дело, еще совсем недавно Айтверн позволял себе открыто грубить Ретвальду, а нынче, услышав тоже самое из чужих уст, испытал возмущение. Даже больше — чистый, клокочущий гнев. И не только на графа Рейсворта, но и на себя тоже. Он ведь раньше унижал Гайвена изо дня в день, да еще не находил в этом ничего дурного. И надо же было быть таким… подонком.

— Граф Рейсворт, — промолвил Артур, стараясь держать свою ярость в узде, перелить ее в сверкающую, отполированную ледяную сдержанность, — его высочество вовсе не желал оскорбить вас. Он всего лишь проявил заботу о моих и ваших людях, что делает честь ему, как государю. А вы оскорбили его, причем совершенно незаслуженно. Оскорбили не только как нашего будущего короля, но и просто как хорошего человека, давшего добрый совет относительно других людей. А это не делает вам чести. Я прошу вас принести принцу Гайвену свои извинения. Заметьте — прошу, а не приказываю. Потому что не имею права распоряжаться чужой совестью. Это вам решать — очистить ее или оставить запятнанной.

Во взгляде, который Роальд Рейсворт бросил на своего родича и повелителя, читал совершенное, ничем не прикрытое изумление. Старший родственник никак не ожидал от Айтверна подобных слов, более того — очевидно он и вовсе не ожидал подобных слов от кого бы то ни было. Ну конечно, невесело подумал Артур, в этом нет ничего удивительного. Брайан Ретвальд носил королевский титул, но никогда не обладал даже тенью королевского достоинства, придворные вытирали об него ноги, почти не считаясь с приличиями. Естественно, что окружавшее короля всеобщее презрение перекинулось и на его сына. Лишь теперь Артур понял, до чего же несладкая жизнь выдалась Гайвену. С самого детства служить предметом чужих насмешек, считаться ни на что не годным, пустым местом… Легче удавиться, чем вынести такое существование. Без капли уважения, приязни, чего уж там говорить о любви. А Гайвен жил, и даже умудрялся делать вид, что у него все в порядке. Не стенать, не жаловаться на человеческую холодность и не впитывать ее кожей.

И поэтому, прежде, чем Рейсворт успел принять какое-то решение, пока тот не успел еще произнести ни слова, Артур резко обернулся лицом к Гайвену Ретвальду и опустился перед ним на колени. На оба колена.

— Прости меня, — сказал он, обращаясь к принцу. — Я виновен куда больше, нежели граф. В нем говорила задетая гордость… а что каждый раз толкало за руку меня, когда я нападал на тебя? У меня же и в самом деле язык смазан ядом, я одно и умею, шипеть как змей… но разве это причина причинять другим боль? Нет, не причина. Не причина каждый раз набрасываться на тех, кто ни в чем неповинен. Я прошу у тебя прощения… хотя, знаешь, что толку в таких просьбах? Мой отец недавно… черт, это же тысячу лет назад было, если подумать… он сказал мне, что просить прощения легче всего. Но это ничего не изменит. Никакие слова не перечеркнут все зло, сделанное в прошлом, если не изменить самого себя, не перестать совершать одни и те же ошибки. И потому я не ограничусь просто словами. Я начну изменять себя. Я больше не буду тебя оскорблять. Только ты меня прости… пожалуйста.

Гайвен пару раз моргнул:

— Не то чтобы я никогда на тебя не злился, — признался он, — злился, да… были причины… Но, Артур, это же все несерьезно. Не повод для такого моря патетики.

— Для меня — повод, — серьезно сказал Айтверн.

— Ну… — Ретвальд явно был озадачен. — Хорошо. Если это действительно важно… Забудем про все, что было. Я на тебя обиды не держу.

— Вот и спасибо, — поблагодарил Артур. — И в самом деле, веришь, приятно такое слышать… Сознавать, что хоть в чем-то можно повернуть вспять. А если я вновь начну зарываться, — добавил он с усмешкой, вставая, — врежь мне по зубам как следует.

— Я не умею драться… вот как, голыми руками, — признался принц с легким смущением.

— Ничего! Я тебя научу.

— Ты очень изменился, — заметил Роальд Рейсворт через несколько часов, в одной из галерей Стеренхорда, куда Артур привел его, чтобы поговорить наедине.

— Изменился? — переспросил Айтверн с удивлением и хрипло расхохотался. И тут же принялся массировать пальцами раскалывающийся от чугунной боли лоб — голова заболела вскоре после полудня, наполнилась противным пульсирующим зудом. Надо, все же, побольше спать… Вот сегодня вечером они проведут с Тарвелом и Роальдом военный совет — и он тут же завалится дрыхнуть. Тем более, завтра опять рано вставать, встречать малерионские полки…

— Очень изменился, — медленно повторил граф, продолжая изучать племянника. Рейсворт был сама серьезность. — Я едва узнаю тебя. Когда ты говоришь, когда ты действуешь.

— Удивительно, почему же я сам того не заметил? Какая несправедливость, — пожаловался Артур с иронией. — Не знаю уж, любезный граф, если я в чем и изменился, то лишь в одном. Раньше я жил без особых забот и ни о чем не горевал, зато в данный конкретный момент больше всего хочется добраться до могилки поуютней, и завалиться в нее на продолжительный отдых. И чтоб никто не тревожил. Но это ведь невозможно, правда?

 

Глава тринадцатая

Тан Эйтон Брэдли, еще один вассал, хоть и не родич, отца, привел дружину Айтвернов ровно в тот срок, о котором говорил Роальд — на утро следующего дня. Тридцать сотен всадников и пехотинцев, основные силы Западных Владык, всегда готовые идти в поход. Брэдли докладывал, что прочие войска, в количестве еще полутора тысяч человек, должны будут явиться в течении трех-четырех дней — отряды Дурванов, Брентов, Хлеггансов, Ардеронов, Манетерли. А пока следовало заниматься все той же рутиной — размещать новоприбывших, заботиться об их удобствах… Артур нашел повод в очередной раз на себя разозлиться. Подумать только, он был сыном маршала — и до такой степени не интересовался делами отца, что и представить себе не мог, в чем на самом деле заключается долг полководца. Раньше Артур искренне верил, что обязанности главнокомандующего ограничиваются просто организацией сражения и ничем больше. Достаточно всего лишь встретить неприятеля и разгромить его. Нет, конечно, у офицеров находились и иные заботы, менее героические, но Айтверн искренне полагал их чепухой, не столь уж и заслуживающей внимания. А оказалось, эта самая чепуха, связанная с ежедневной занудной рутиной, и отнимает больше всего времени. Как-то так обнаружилось, что война это не озорная кавалерийская скачка и звон клинков, а доставки провианта, фуража, вооружения и постоянное поддержание дисциплины. Оказалось, война пожирает столько ресурсов и в конечном счете денег, что не сравнится ни с какими мором или засухой. А сколько возникших по мелочи пьяных драк и споров пришлось рассмотреть, вникнув в их вполне никчемные детали и наказав нарушителей устава.

— Не понимаю, — признался Артур Тарвелу сразу после того, как они вынесли выговор и постановили о штрафе одному арбалетчику, пойманному на нечестной игре в кости, — и стоит нам тратить прорву времени на такую чушь? Наши солдаты — не малые дети, сами разберутся со своими спорами.

— Не тратьте время, господин маршал, — с готовностью согласился Данкан. — Правильно говорите. И в самом деле, что на ерунду отвлекаться… Предоставим этих парней самим себе, пускай без нас решают. Они, и правда, не маленькие. Они разберутся. А потом решать снова придется вам — что делать с остатками передравшегося промеж собой, в собственной крови утонувшего войска.

Артур прикусил язык и с тех пор бдительно разбирал любую ссору, о которой ему докладывали.

Не обходилось, разумеется, и без очередных изъявлений верности, принимаемых от вновь прибывавших вассалов. На сей раз Айтверн встречал их со стоическим спокойствием. Начал привыкать, должно быть…

Новости приходили не только с запада, но и с востока. Стало известно о судьбе королевской армии. Ее полки, размещенные в летних лагерях вокруг столицы, первыми за пределами Тимлейна узнали о перевороте. Часть офицеров оказалась куплена генералом Терхолом и перешла на сторону врага. Другие военачальники сохранили верность династии Ретвальдов. Не обошлось без стычек, вылившихся в сражение, в итоге окончившееся ничем — враги разошлись в разные стороны и частью рассеялись. Верные Ретвальдам силы отступили на запад, к владениям Данкана, где принесли присягу принцу Гайвену и влились в ряды растущего войска, насчитывающего уже почти пятнадцать тысяч мечей.

Прибывали в Стеренхорд и мирные люди, покинувшие свои дома из-за начавшейся смуты и надеющиеся укрыться в пока еще спокойных западных областях, пока все не разрешится — в ту или иную сторону. Среди беженцев было много столичных жителей, они рассказывали, что в Тимлейне правит человек по имени Гледерик Кардан, он именует себя королем, и более того — уже коронован. С благословения Святой Церкви.

— Я смещу архиепископа, — мрачно пообещал Артур, не помня себя от злости. — Вот ведь сволочь… Раньше твоего отца привечал, не стало Брайана — признал узурпатора. Кто монету протянул — за тем и пошел. Когда победим, лишу этого мерзавца сана. Пусть торгует капустой, ему это больше пойдет.

— Не сместишь, — возразил Гайвен. — Мирской человек не имеет права вмешиваться в дела церкви… Даже если ты маршал.

— Да? Что же, так даже лучше. В таком случае, я попросту его убью.

— И навлечешь на себя гнев Святого Престола? Такими вещами не шутят, Артур. Будет куда проще, если я сам напишу им письмо, что иберленский архиепископ самоуправно поддержал в нашей междуусобной войне претендента, не представившего пока никаких доказательств своих прав на трон. Уже это должно аннуллировать права Кардана в глазах всего мира.

— Должно, — сказал Артур. — Если мы победим. А если проиграем — все примут Кардана как родного. Какая им разница, у себя в Гарланде, чьих послов принимать, твоих или его. Хотя ты прав. Нужно написать и верховному понтифику, и иноземным монархам — что этот парень, который заявил себя королем, явился невесть откуда, и никаких, насколько мы знаем, доказательств своего происхождения от династии Карданов не предоставил. Сомневаюсь, что у него есть что-то на этот счет, помимо его собственного честного слова. Может это и не Кардан никакой, а первый попавшийся бродяга, подобранный Эрдером в придорожной таверне. Этого мы знать не знаем. Зато знаем, что ты — законный сын короля, признанного всем миром. И на этом основании и напишем за границу о том бардаке, что у нас тут случился.

Так они сделали. Артур сомневался, что от их с Гайвеном посланий будет какой-то прок. Восточные границы контролируются Эрдером, письма попадут адресатам нескоро, кружным морским путем, и к тому времени судьба Иберлена так или иначе будет уже решена.

— Гледерик Кардан… — задумчиво сказал Артур в тот же день. — Знаешь, Гайвен, сначала я не придал этому значения, но теперь начинаю задумываться… В тот день, когда все завертелось, Эрдер вызвал отца на тайные переговоры, в одном доме в столице. Он хотел заставить лорда Раймонда капитулировать перед ним. Батюшка отказался, и Мартин был готов отдать приказ убить нас всех… Тогда один из его людей воспротивился этому и заявил, что нас следует отпустить. Не могу сказать, что это обрадовало Эрдера… Но он и в самом деле послушался и отпустил нас. Отец еще отнесся к этому человеку с большим уважением, даже назвал его милордом и поклонился ему.

— Думаешь, это и был тот самый Гледерик, который возглавляет мятеж?

— Вполне возможно, — сказал Артур. — В любом случае, нам этого не проверить, пока не выпадет случай встретиться с ним лично.

Этот случай, разумеется, выпал — когда в Стеренхорд явился гонец из столцы. Артур и без того ждал этого гонца каждый день. Не сомневался, что он приедет — должен же их враг захотеть посмотреть им в глаза. В Железный замок прискакал посланец человека, именующего себя его величеством Гледериком Первым из дома Карданов, королем Иберленским.

Узурпатор знал, где подняли знамена его враги. В этом не было ничего удивительного — вести нынче разносились быстро, достаточно было даже не рассылать прознатчиков, а просто допросить людей, колесящих по трактам. И узурпатор наконец решился посмотреть своим врагам в лицо — потому что в привезенном посыльным письме говорилось, что Гледерик Кардан желает встретиться с герцогом Айтверном и провести с ним переговоры. Гледерик Кардан писал, что будет ждать повелителя Запада на границе между землями Тарвелов и королевским доменом, начиная с третьего дня от момента получения письма. Герцог Айтверн вправе взять с собой столько людей, сколько посчитает нужным, хотя любые меры предосторожности будут излишними — его безопасности ничто не угрожает. Кардан клялся в этом своим именем и выражал надежду, что Драконий Владыка не станет тянуть со встречей. В конце концов, от этой встречи зависело очень многое.

Артур глядел на лист дорогой белой бумаги, исчерканный красивым почерком, чьи легкие завитушки складывались в изощренную вязь, и почему-то думал — интересно, а кто писал эти строки? Придворный писец — или сам узурпатор? Чушь собачья, но почему-то она крепко втемяшилась Айтверну в голову и не желала отпускать.

Наконец Артур уронил письмо на затянутый зеленым сукном стол и осведомился у собравшихся в комнате людей, составлявших его генеральный штаб:

— Ну что, господа? Возможно, у кого-то из вас есть какие-то мысли по сему поводу?

Первым заговорил тан Брэдли. Из всех сподвижников отца он относился к новоявленному маршалу с наибольшим уважением, вроде бы даже не формальным, а искренним. Удивительное дело. Айтверн понятия не имел, в чем тут причина. Наверно, в свойственном лорду Эйтону почтении к субординации.

— Смахивает на ловушку, — сказал он. — Желай этот Кардан покончить с вами, сэр, одним махом… лучше маневра не придумаешь. Вы приедете — и получите стрелу промеж глаз. Эти подонки не знают ни чести, ни совести и ни перед чем не остановятся.

— Замечательная характеристика наших врагов, — кивнул Артур, — но как это соотнести с тем, что узурпатор разрешает мне взять сколь угодно большую свиту? Маленькое несовпадение, не правда ли, тан?

— Нет тут никакого несовпадения, — ворчливо сказал Тарвел, — бес его знает откуда, но этот чертов королек тебя изучил, малыш. Он в курсе, что у тебя вот здесь находится, — герцог постучал кулаком по лбу, — не при публике оно будь поименовано. Если тебе сказано, что можно привести тысячу спутников — ты не возьмешь ни одного. Гордость не позволит. И приедешь в условленное место один, как перст. Что хмуришься? Не так разве?

— Предположим, так, — неохотно признался Айтверн. — Уж вы-то меня, дружище Данкан, точно изучили. И, да, у меня была мысль пренебречь своей безопасностью и кинуться черту в пасть. Кардан мог бы, наверно, закладываться на это… но скажите, разве он не знает, что у меня есть толковые советники? Например, вы. И что вы отговорите меня от любой глупости. Нет, милорды. Это не ловушка. Я знаю это… я чувствую. Кардан и впрямь желает увидеться со мной и поговорить. И я пойду ему навстречу. Надо же взглянуть наконец на этого… самозваного монарха, сколько можно противостоять маске без лица. И не надо меня отговаривать! Кто боится хоть раз рискнуть, ни разу не победит.

— Ты говоришь совсем как твой отец, — пробормотал Рейсворт.

— Да? В самом деле? — Как ни странно, сравнение с лордом Раймондом не порадовало Артура, а пробудило в нем глухое раздражение. — Забавно, а мне всегда казалось, что батюшка был крайне осмотрительным человеком. Ну просто до тошноты разумным и осторожным. И он уж точно меня бы не одобрил.

— Ничего подобного, — возразил дядя. — В молодости Раймонд просто обожал рисковать. Порой он выкидывал такие трюки, что все мы дружно называли его сумасшедшим… Я думал, он из тех людей, что умирают совсем молодыми. Даже не представлял, что он проживет столько лет. Я всегда старался его предостеречь, просил быть хоть немного менее безрассудным. А Раймонд в ответ смеялся и говорил, что лучше умереть героем, нежели жить трусом. Что мне в нем не нравилось, так то, что другими он рисковал так же же легко, как собой.

— Дела давно минувших дел, — бросил Айтверн. — Что толку болтать о прошлом? Но я понял ваш намек, дядя. Очень хорошо понял… Поверьте мне, господа, — он обвел взглядом собравшихся за столом вельмож, — отправляясь к Кардану, я рискую одним собой и никем, кроме себя. Если здесь и сидят незаменимые люди, я точно не из их числа. Вы называете меня маршалом, это верно, и подчиняетесь моим приказам… но много ли я вам их отдал, этих приказов? Пока что — ни одного толкового. Если я, предположим, погибну или окажусь в плену — мало похоже на правду, но чем судьба не шутит — для нашего дела ничего не изменится. Лорд Рейсворт справится лучше меня. И лорд Тарвел справится лучше меня. И кто угодно еще. Так что можете не тревожиться… Я отправляюсь в путь — завтра же на рассвете. В мое отсутствие армию возглавит… — кого же назвать, помянутого Рейсворта или помянутого Тарвела? Артур в большей степени доверял лорду Роальду, но здешние земли принадлежали Данкану, и именно на его плечах лежала большая часть вопросов, связанных со снабжением войск. Это его крестьяне поставляли армии хлеб и мясо. — В мое отсутствие армию возглавит герцог Тарвел. Полагаю, Данкан, командовать вам станет даже проще, чем прежде — ведь я перестану путаться у вас под ногами, — Артур позволил себе улыбнуться — чуть-чуть, самыми уголками губ. — Приведите войска в боевую готовность, — распорядился он, — пусть будут готовы отправиться в поход в любую минуту. Возможно, мы выступим на столицу сразу же, как я вернусь с переговоров. Смотрите сами — от места переговоров ближе до Стеренхорда, а не до Тимлейна. Когда мы с Карданом расстанемся… он еще может не успеть вернуться к своим, когда мы уже двинемся на войну. У нас появится небольшое преимущество, ведь враги будут не готовы к удару.

— Вряд ли он настолько дурак, чтоб так подставляться, — заметил Тарвел. — Узурпатор не оставит свою армию без командира, что не сделает Кардан, сделают его военачальники. Хоть тот же Эрдер — он воевал во многих кампаниях… Нет, Артур, подобным манером ничего мы особо не выгадаем, и надеяться не стоит.

Айтверн пожал плечами:

— Может, и не выгадаем. Но нужно использовать все подвернувшиеся шансы — вдруг один из них тот самый счастливый. — Артур обернулся к принцу Гайвену, за все время совета не изрекшему ни единого слова. — Что скажете, сэр? Вы отпускаете своего маршала на небольшую прогулку?

Ретвальд сидел во главе стола, в высоком резном кресле, чья спинка была украшена королевским гербом, с изображенным на нем хорьком. Принц держал спину и голову очень прямо, не иначе, копье на завтрак проглотил, его пальцы рассеянно гуляли по разложенной на столе карте срединных земель Иберлена.

— Я отпускаю вас, герцог, — изрек Гайвен. — Но с одним условием.

О чем это он?

— О каком условии идет речь?

— Я поеду вместе с вами, — прямо сказал принц. — И тоже буду говорить с Гледериком.

В первую секунду Артуру показалось, что он ослышался.

— Прошу прощения?

— Я поеду вместе с вами и тоже буду говорить с Гледериком, — терпеливо повторил Гайвен. — Я же не могу оставить своего маршала одного, не так ли? К тому же… к тому же, мне и самому найдется, о чем побеседовать с человеком, захватившим мой трон.

— Извините, ваше высочество, но это невозможно, — твердо сказал Айтверн.

— Почему же? — Ретвальд невинно улыбнулся. Артур прикинул, от кого дофин мог научиться этой улыбочке, и сообразил, что лишь от него самого.

— По тем самым причинам, которые озвучили здесь все эти достойные дворяне, отговаривая меня от поездки. Опасность слишком велика. Иберлен легко может потерять меня, но Иберлен не может терять вас. Извините, сэр, но вашу жизнь я на кон ставить не намерен. Вам придется остаться в замке.

— Вы не прочь рисковать собой, но не любите рисковать другими, — мягко сказал Гайвен. — Это достойное качество… очень достойное. Но своей жизнью я и сам могу распорядиться.

— Не можете, — отрезал Артур. — Вы обязаны…

— Помолчите, герцог, — перебил его Ретвальд. Айтверн со все большим удивлением подумал, что или он никогда не знал Гайвена — или тот за последние дни очень сильно изменился. Хотя они все изменились… — Герцог Тарвел, граф Рейсворт, граф Ардерон, граф Дурван, тан Брэдли, тан Брент, тан Манетерли, тан Хлегганс, — принц перечислял присутствовавших в комнате дворян, и голос его был — сама патока. — Милорды, я желаю побеседовать с герцогом Айтверном наедине.

Шум отодвигаемых кресел, шелест плащей, грохот окованных железом сапог — вельможи сходу послушались приказу. Странные дела творятся… Не прошло и минуты, как зал совета совсем опустел, в нем осталось всего два человека. Артур растерянно покосился в сторону захлопнувшейся двери, а потом подошел к Гайвену и уселся прямо на стол, свесив ноги.

— Ну выкладывай, — хмуро сказал герцог, — что это еще за новости.

Вместо ответа Ретвальд растегнул и закатал до локтя рукав, обнажив тонкую кисть. Изящную. Почти девичью. Почти. Артур уже успел узнать, что эта такая слабая на вид рука удивительно ловко управляется с оружием. Принц достал из ножен на поясе длинный кинжал и аккуратно надрезал себе руку, чуть пониже вен. Из ранки выступила кровь.

— Видишь? — спросил Гайвен.

— Вижу. Ты любишь себя калечить. Это извращение. Но, говорят, хороший врач может тут помочь.

— Она красная, — тихо сказал Ретвальд. — Красная, понимаешь? У настоящих королей, тех, старых… по легенде, у них была голубая кровь… А у меня — красная.

Айтверн непонимающе нахмурился. Помассировал себе лоб. Что это на Ретвальда нашло? Вольно ему всякие глупости нести…

— Чушь собачья. Ну да, красная кровь. И что с того? У меня она того же самого цвета, что и у тебя, хотя моему дому тысяча лет и я происхожу от фэйри. Но все равно хожу с красной кровью. К чему все эти твои фокусы?

— А к тому, что у меня есть враг, Артур. Этот враг убил моего отца, захватил мой дом… И еще этот враг утверждает, что мой дом — на самом деле его дом. Я хочу взглянуть на этого человека, на этого Гледерика Кардана… и понять наконец, кто же из нас прав.

— Даже не думай, — сказал Айтверн. — И помыслить не смей о таком!

— О чем?

— О том, что ты задумал! Думаешь, я не понимаю? Ты хочешь отречься от престола… в пользу Кардана, да? Хочешь сдаться ему без борьбы! Признать, что он в своем праве, что он должен править страной! Ты этого хочешь, да? От всего отказаться… предать нас всех… так, я ничего не упустил?! Не смей, слышишь, ты!

Гайвен Ретвальд задумчиво вертел в пальцах кинжал, иногда осторожно касаясь его острия подушечками пальцев. В огне горевшего камина старинная сталь отливала багровым.

— Нет, Артур, — принц покачал головой, — предавать я вас не буду. И отрекаться не буду. Я любил отца… а его убили ради этого дурацкого серебряного кресла. Оно мне не нужно, совсем, пропади оно пропадом, но я не могу оставить отца неотомщенным. И потому я буду сражаться. Но прежде… прежде я должен понять. Хоть что-то. Я же не могу идти с закрытыми глазами.

— Я тебя не понимаю, — сказал Айтверн. — Какие еще закрытые глаза? Ты что, хочешь убить Гледерика не просто так, а с глубоким осознанием своей правоты? Да брось, и так все ясно, чего с ним церемониться.

Гайвен улыбнулся. Артур времени ненавидел эту его улыбку. Странную, не совсем человеческую и какую-то, что ли, всезнающую.

— Это тебе все понятно, Артур. Потому что у тебя есть твоя верность и твоя семья, которой Кардан причинил зло. А что есть у меня? Тоже семья… но этого мало, когда на весы легло столько всего… Ты идешь за мной, а куда я тебя веду? Нет, мой добрый герцог… так нельзя. Все время, что мы здесь… я придумываю себе доводы, один за одним… даже сестру твою приплел… но этого мало. Я должен просто увидеться с Гледериком, и тогда все станет ясно.

— Твоя голова тебя погубит, — бросил Артур и залпом выпил удачно подвернувшийся бокал вина. — В ней слишком много ума.

Принц пожал плечами:

— Там посмотрим. Ну что, ты возьмешь меня с собой?

Айтверн задумался. По-хорошему, следовало хорошенько садануть Ретвальда по голове во-о-он тем медным кувшином и запереть в чулане. Пока придет в себя, Артур уже успеет уехать, и принцу будет поздно, да и не с руки догонять. Да, если поступать разумно, то Гайвена ни в коем случае не следовало выпускать из Стеренхорда. Одна лишь загвоздка… Тарвел, Брэдли и компания точно также не выпустили бы из замка самого Артура, будь у них на то воля, и сделали бы они это, тоже согласуясь с голосом рассудка.

— Беру, — Айтверн махнул рукой. — Куда деваться? — Гайвен весь аж просиял. — Ты самый прилипчивый сюзерен из всех возможных… Собирай вещи, твое высочество, и не забудь про оружие — мало ли как обернется. Выходим завтра же утром, чего зря тянуть время. Я возьму с собой… думаю, эскорта в двадцать конных нам хватит за глаза. Большая свита только задержит, а так — в самый раз. Поедем налегке.

— А Блейра ты тоже берешь с собой? — спросил Ретвальд. Он был в курсе непростых отношений, сложившихся между Айтверном и его оруженосцем.

— Блейра… Нет. Пусть пока посидит в замке. Свежий воздух, конечно, ему бы не повредил, но на свежем воздухе в голову порой могут втемяшиться не самые свежие мысли.

Гайвен вновь потрогал пальцем кинжал, а затем промолвил:

— Знаешь, Артур… Это не может продолжаться вечно… Рано или поздно ему придется выбирать — ты или друзья графа Гальса.

Артур поджал губы.

— Да уж знаю, представь себе. Я постараюсь как можно дольше оттягивать этот момент… но ничего нельзя оттягивать вечно. Как представлю, что рано или поздно он встретится в бою с людьми Кардана… Сразу становится очень не по себе. Не знаю, что делать… Можно было бы, конечно, освободить Блейра от присяги и отпустить на все четыре стороны… да вот не могу. Он толковый парень, но круглый дурак. Совсем как я. Если его оставить одного, сразу пропадет.

— Два круглых дурака, — задумчиво сказал Гайвен, глядя куда-то в потолок. — Отличная пара… Вас обвенчали на небесах.

Несколько секунд Айтверн оторопело пялился на своего сюзерена, сидевшего напротив него с самым серьезным видом из возможных, а затем оглушительно расхохотался.

— Адское пекло! Ну даешь, твое высочество! Наконец-то научился шутить! Ну-ка, рассказывай, кто твой наставник?

— Вообще-то, — признался принц, — мой наставник сидит передо мной… От тебя и не такого нахватаешься.

— Да уж, что правда, то правда… Я оказываю крайне тлетворное воздействие на неокрепшие умы, разлагаю их до крайности, обращая в собственные извращенные подобия. А поэтому я тебя оставлю. Пойду немного посплю, пока не грохнулся оземь. Да и тебе бы посоветовал отдохнуть, — Артур соскользнул со стола и двинулся к дверям, но на полпути остановился, ужаленный неожиданной мыслью. Немного помялся, раздумывая, не закинуть ли незваную мысль в тот самый чулан, откуда она выползла. В конце концов, больше всего ему сейчас хотелось спать, да и вряд ли Гайвен мог что-то знать об этом… Однако Айтверн все же обернулся к принцу, все так же сидевшему в своем кресле. — Послушай… А ты что-нибудь знаешь о магии?

— О магии? — шевельнулся Гайвен. — Почему ты вдруг спросил?

— Да так… Твой прапрадед, король Бердарет, был последним чародеем в мире… Может, остались какие-то записи, документы… Хоть что-нибудь про волшебство, что оно вообще из себя представляет. Ты что-нибудь про это читал?

— Ничего существенного, — Ретвальд казался удивленным, и его можно было понять. — Я нашел однажды дневник моего деда, короля Торвальда… Он помнил Бердарета… Дед записал устный рассказ первого монарха нашей династии. Бердарет говорил, что прошел обучение в какой-то магической школе, за Великим Морем… Он же был родом из заморских земель. — Гайвен помолчал, припоминая. — Кажется, в тех краях искусство магии не до конца еще утрачено и забыто, тамошние мудрецы знают многие древние секреты… Так что последним чародеем на земле мой прапрадед не был точно. Жаль, что мы не имеем сообщения с западными странами и что уже пять веков оттуда не возвращался ни один корабль. Они закрылись от всего мира, не желая иметь с нами ничего общего, и кто знает, что происходит внутри их границ. Король Бердарет… неизвестно даже, какого он был рода и происхождения. — Гайвен с досадой закусил губу и опустил голову. Артур догадался, по какому руслу потекли мысли принца. Не самому приятному руслу, что и говорить. Сознавать, что один из твоих не столь уж далеких предков мог выйти из простолюдинов… — Мне кажется… он просто ошалел от свалившегося на него могущества. От того, что может делать невозможное для всех прочих людей. Решил подкрепить обретенную силу властью. А для этого направился в нашу часть света, где чародеев не было вовсе, и нашел подходящее королевство. Иберлен. То, как Бердарет получил престол… купцы назвали бы это честной сделкой… но ведь я не купец. Мой предок использовал свою Силу, чтобы добиться поставленной цели, а добившись ее, сделался правителем, а не волшебником. Мне кажется, под конец жизни он даже забыл, кем начинал, приказы и распоряжения сделались для Бердарета важней заклинаний. И с ним с нашего материка окончательно ушла магия… Своего сына он колдовству не учил. Правда, есть легенда, что способности к волшебству передаются по наследству. Всем потомкам того, кто умел творить чары, но лишь при условии, что они той же природы, что их предок. Я имею в виду… Ну, плотскую природу. Мужчины, чьим предком был чародей, и сами могут быть чародеями, женщины, чьими предками были ведьма, сами становятся ведьмами… Не спрашивай меня, откуда тогда взялись самые первые чародеи и ведьмы, не я же это сочинил. Но если легенда правдива, то и я мог бы стать чародеем, в моей крови должна быть Сила… Но я не знаю, как ее разбудить. Мэтр Райхерд пытался исследовать… теоретические основы волшебства, он использовал древнейшие хроники, составленные, когда в Иберлене еще встречались Одаренные, а старое искусство не до конца забыли… Мэтр считает, Силу может разбудить мощное напряжение воли… яростное, страстное желание… или смертельная необходимость, великая нужда. Но я никогда не пытался… да и не смог бы, наверно.

— Вот оно как… — пробормотал Артур. Сказанное Гайвеном, как ни странно, кое-что прояснило, пусть даже и не так уж и много. — Говоришь, магия передается по наследству?

— Это не я говорю. Так написано во многих научных трактатах… но кто знает.

— Кто? Кажется, я знаю. Я видел… один сон. Очень странный сон, я бы сказал. — Айтверн нахмурился, припоминая странное сновидение, явившееся ему в деревне Эффин, в тот день, когда он познакомился с Эльзой и убил гонца, привезшего весть о перевороте. — Знаешь… Я сначала не придал значения, мало ли что приснится, да еще после тяжелого дня, а потом задумался. Мне приснилось, что я — это вообще не я, что я — это кто-то другой. Эй, постой, я не сошел с ума. И не напился — видишь же, трезвый. В том сне… я был не собой, а другим человеком. Вернее, не человеком. Эльфом. Майлером из Дома Драконов, основателем моего рода. Ведь Айтверн — «Драконий Владыка», на Высоком Наречии. Мне говорили наставники в детстве, что Драконьи Владыки были одним из знатнейших эльфийских домов, и по преданию вели свой род от крылатых огнедыщащих тварей, принявших человеческое… эльфийское обличье. Я слышал, что драконы были еще в начале мира… когда Бог только творил его, а другие, языческие боги, пытались исказить его творение. Были вместе с великанами, морскими тварями… кто знает кем еще. Но мир менялся, и древних созданий становилось все меньше. Большинство драконов уснуло, где-то в тех чертогах, где не имеет власти время. Потом пришли эльфы, высокие эльфы, их звали еще сидами, любимые дети языческой Богини, говорят, сами падшие ангелы сторонились их мощи… и последние драконы присоединились к сидам. Сами сделались внешне как эльфы, и запечатали огонь в своей крови, и стали одним из самых знатных и великих эльфийских родов. Веками они служили Сумеречному Королю… так звали правителя всех фэйри, ты и сам знаешь наверно. А тысячу лет назад в эльфийском доме Айтвернов был некто по имени Майлер, и когда люди явились на окраину земель, ставших сейчас Иберленом, Майлер принял их, как дорогих гостей, и встал на их сторону. Однако другой эльфийской лорд, которого мы знаем теперь под прозвищем Повелителя Бурь, считал, что люди опасны и однажды уничтожат фэйри. Он объявил Майлера Айтверна предателем, и так началась Война Смутных Лет. — В памяти Артура вновь встали, как увиденные наяву, хмурый осенний день, ломкая трава, серые камни, разлитые в воздухе влага и холод… Он помнил мельчайшую из деталей того видения и мог бы поклясться, что вживую стоял среди древних менгиров, говоря с древним предводителем сидов. — Во сне, что мне явился, я видел, как началась война. Я видел, как мой предок Майлер поссорился с Повелителем Бурь. Но я видел и кое-что еще. То, о чем не слышал ни в одной легенде, ни в одном предании. Я узнал из этого сна, что Повелитель Бурь… — Артур запнулся, не в силах договорить. Он боялся сказать вслух то, что думал, будто бы умолчание могло что-то изменить. Как то, что ему приснилось, могло быть истинным?! И как найти в себе силы поверить в то, что узнал? Как же хотелось объявить видение — мороком, ложью или же обычной, ничего не значащей чушью… — Повелитель Бурь — брат моего далекого предка, — с усилием закончил Артур. — И мой родич. В нас течет одна и та же кровь, и то, что мы считали злом, является злом только для нас. Бледный Государь желал блага своему народу… и ради этого блага решил истребить наш народ. Люди наступали на земли фэйри, и Повелитель Тьмы хотел не допустить этого, уничтожив человечество прежде, чем оно сможет уничтожить эльфов. Он был нашим врагом, но он не был порождением кромешного зла, как принято считать. Врагов иногда можно понять… Даже если потом их все равно придется убить. Майлер с братом… — Нет, этого Гайвену знать не следует, как не следует знать вообще никому. Память о подлинных делах Майлера умерла вместе с ним самим, и не стоило ее ворошить. Никто не должен узнать, что первый из герцогов Запада был просто слабаком и предателем, ради красивой юбки обрекшим на гибель собственный народ. — Они с братом стали врагами, — сообщил Айтверн, — и чем эта вражда закончилась, прекрасно говорится в хрониках. Я видел их ссору, случившуюся, должно быть, незадолго до начала Войны Смутных Лет, видел глазами самого Майлера, и слышал его мысли. Удивительно, да? Я вот до сих пор удивляюсь… Расскажи мне такую историю кто другой, я бы сам объявил его сумасшедшим, но случилась она не с другим, а со мной. И я не сумасшедший. Уж поверь. Так вот, в твоих книгах не говорилось, как подобное вообще возможно? Почему я увидел все это? Разве могут приходить видения про то, что случилось много веков назад? Как вообще приходят видения? Это было не единственным. Последние дни мне порой чудится что-то непонятное… мутное… просто то видение было самым ярким.

— А ты уверен, — Гайвен все же выказал долю сомнения, — что это все не было просто сном?

— Я же говорю — уверен. Не бывает таких снов. Чтобы голова была ясной и светлой, и вещи вокруг осязались плотными и осязаемыми, совсем как настоящие. Не иллюзия… явь… нечто настоящее, подлинное. — Артур пожалел, что вынужден убеждать принца в своей правоте с помощью слов, неуклюжих и косных. Словами, как бы хорошо не умел он их плести, никогда нельзя выразить другому именно то, что испытал сам, изложить во всех подробностях, нигде не исказив. Можно лишь передать общий абрис явления, и услышанное собеседником, понятое им в меру своего разумения и опыта, будет отличаться от того, что ты сам хотел сказать. А жаль, насколько бы было легче, если б было возможно взять и швырнуть слушателю собственные мысли, поделиться с ним горстью пережитых ощущений, чтобы тот воспринял чужую память как свою. — Можешь мне поверить, — закончил Айтверн, — если б ты сам видел то, что видел я, ты бы ни на секунду ни в чем не усомнился.

— Хорошо, предположим… Но тогда… — Гайвен потер подбородок и замолчал, явно что-то припоминая.

— Что тогда? — осведомился Артур, когда молчание стало затягиваться.

— Даже не знаю… Было одно старое поверье… Ты слышал про память крови? — Не дожидаясь ответа, Ретвальд принялся рассказывать. — Если верить преданиям, ничто из того, что мы видим, слышим, делаем… ничто из того, во что мы верим, не исчезает бесследно, когда мы умираем. Человеческая память отпечатывается в крови — и передается потомкам. Ведь мы все носим в себе частички, унаследованные от наших предков, даже самых далеких. Старая память спит крепким сном, и это правильно, неси мы на себе все предыдущие поколения, их груз просто раздавил бы нас, погреб под собой… но иногда этот сон… иногда сон может прерваться. Мэтр Райхерд писал и об этом. Он полагал, легче всего разбудить древнюю память Одаренным, людям, несущим в себе Силу, даже если они не умеют ей владеть. Одаренные острее всех прочих смертных ощущают магию и тонкий мир. И это значит…

— Это значит, во мне эта самая проклятая Сила тоже есть, — очень спокойно закончил Артур, плотнее закутываясь в алый плащ. За окном стоял теплый майский вечер, да и огонь неплохо прогревал комнату, но Айтверну вдруг почему-то сделалось зябко. Он вспомнил о Бледном Государе с его резким насмешливым голосом и глазами цвета жемчуга, о ледяных искрах, во все стороны разлетающихся от темного повелителя. «Во мне та же кровь, что и в демоне из древних легенд, — подумал Артур. — Которым матери стращают расшалившихся детей. Не играй допоздна… не уходи далеко из дома… не дерзи старшим… а иначе за тобой придет Повелитель Бурь, коснется ледяной рукой и заберет с собой, на север… Вытащит у тебя сердце из груди и заменит его на кусок ртути, и ртуть потечет по твоим жилам. И это — мой, чтоб его разорвало, родственничек. Что прикажете делать с этаким раскладом? Одно дело знать, что фэйри дали начало твоему роду, и совсем другое — что к этому роду принадлежит тот же, кого во всем мире хуже один только дьявол.» — Прекрасные новости, — подытожил Айтверн. — Послушай, а этот твой мэтр, как его там, часом не рассказывал, как научиться управлять Силой? Право слово, от парочки-тройки записанных на бумаге заклинаний вышло бы больше толку, чем ото всех на свете философских трактатов.

— Не рассказывал… Я же говорю, магические знания утеряны много веков назад, и мэтр Райхерд полагался лишь на…

— Понятно, — перебил принца Артур. — Понятно… Ну что ж, спасибо и на этом. Мне будет легче сознавать, что я не схожу с ума, а всего-навсего попал в непростой переплет. Неприятности — это ерунда. К ним мне уже как-то и не привыкать, — он усмехнулся. — Ладно, оставим эту тему. Я буду ждать тебя завтра утром на дворе, при оружии и на коне. Не опоздаешь?

— Не имею привычки спать до полудня, — ответил Гайвен с долей надменности, и Айтверн вновь подумал, что принц начинает подражать ему в своих манерах. Хорошо это было или плохо? Артур не знал.

— Вот и прекрасно, — подытожил он.

Выходя из залы, Артур невольно подумал — интересно, а владел ли Силой отец, знал ли он что-нибудь о даре, скрытом в их общей крови? Наверняка знал. Но почему не сказал ни слова? Не доверял своему сыну? Считал его слишком юным для такого знания? Возможно. Но тогда… дядя Роальд? Приходят ли к нему или к его сыну видения о прошлом? И что еще можно сделать при помощи магии, помимо этого? При городе Слайго и на Борветонском поле Король-Чародей обращал в бегство целые армии потоками огня и ослепительного света, а на что способны потомки Дома Драконов? На мгновение Артур подумал, что, раз уж он все равно идет сейчас поговорить с дядей, нужно спросить и об этом… а потом вспомнил то, как сэр Роальд явился в Стеренхорд, выказав неуважение к Гайвену и его советам, и не решился. С того дня между Артуром и его дядей пролегла незаметная глазу, но вполне ощутимая дистанция, и теперь молодой герцог Айтверн не был готов говорить с родственником о подобных тайных вещах. А вещи эти и в самом деле были тайными, раз лорды Запада сохранили в секрете свою Силу и пронесли ее сквозь все те века, что чародеи истребляли друг друга в междуусобных войнах ради богатства или власти, не оставляя следующим поколениям и крупицы своих знаний. Ведь когда фэйри были изгнаны за пределы смертных земель и королевства людей утвердились в своих границах, настали смутные века бесконечных войн, в которых были растеряны древние знания, а земли, лежащие за западным морем, предпочли оборвать всякую связь с опустошенным в битвах восточным континентом. После смерти Бердарета Ретвальда, пришедшего с тех самых заморских земель, магия казалась людям Иберлена навсегда утраченной. Если же вышло так, что не все древние силы ушли до конца и старая магия течет в его крови — он сохранит осторожность и будет ждать, пока она не проявит себя, тем или иным образом. Он сомневался, что возможность видеть прошлое — единственное, на что он способен. Но и узнать что-то большее, не рискуя секретом, тоже не мог.

Потому, отыскав Рейсворта, Айтверн и единым словом не обмолвился о древнем колдовстве. Разговор между племянником и дядей коснулся исключительно насущных дел. Пр помощи сэра Роадьда Артур отобрал двадцать рыцарей, пригодных для того, чтобы охранять принца в пути. Все они были из малерионской гвардии, и не раз сопровождали лорда Раймонда в его походах. Не то чтобы Артур испытывал особенное недоверие к людям Тарвела, просто он предпочитал видеть рядом своих. А союзники, какими бы честными они не казались… отец доверял многим из тех, кто выглядел честными. И где теперь отец?

Дядя Роальд порывался составить им компанию, но Артур приказал графу оставаться в Стеренхорде. Здесь от него выйдет куда больше пользы — Айтверн не сомневался, что сможет сам защитить принца, а вот их армии присутствие еще одного толкового военачальника не помешает. Тарвел, конечно, знает толк в командовании, но… Айтверн сознавал, что так и не смог до конца простить бывшего наставника за тот выбор, перед которым тот его поставил. И, наверно, уже никогда не сможет. Артур любил лорда Данкана и питал уважение к его опыту, но временами затаенная обида все равно вырывалась в приступах гнева, который Айтверн пытался скрывать от окружающих. Порой этот гнев заставлял его молотить кулаками стену в своей спальне или до крови прокусывать губы. Тем не менее, на словах Артур по-прежнему относился к Тарвелу с почтением.

Когда с делами было наконец покончено, уже успело стемнеть. Артур долго стоял на балконе, любуясь на горящие в небесах звезды и на пылающие внизу, у замковых стен, костры. Молодой герцог сбросил плащ и расстегнул ворот рубахи, полной грудью вдыхая обдувающий кожу свежий ветер, пахнущий одновременно зеленью, речной водой и сладким дымом. Издалека доносились обрывки нестройных солдатских песен. На минуту Артуру отчаянно захотелось спуститься в лагерь, может быть сесть у какого-нибудь из костров, поболтать с простыми воинами, ненадолго, всего лишь до утра, сделать вид, что он ровня им, совсем ничем от них не отличается. Так хотелось отдохнуть и развлечься. Айтверн слабо улыбнулся, захваченный шальной мыслью. Он подумал о том, что охотно бы променял выпавшую ему судьбу на какую-нибудь иную, попроще. Артуру безумно захотелось сделаться не повелителем Запада, маршалом королевских войск и сеньором обширного феода, а простым солдатом, может быть даже не благородного происхождения, а обычным наемником, не имеющим ничего, кроме меча, копья и коня, и вольного жить, как вздумается. Решать за одного себя, не принимая груз ответственности больше ни за кого, и не ломать голову над непосильными задачами. Просто воевать, бражничать и любить, ни на шаг не подходя к мировым судьбам. Подобные мысли были малодушием, но до чего же притягательным. Артур с невеселым смехом покачал головой. Мечтам суждено остаться мечтами, ему не убежать от того, что он есть, даже если очень хочется. Отсмеявшись, он еще долго смотрел с балкона, вдыхая окрестную ночь. Подумать только, еще не закончился май, и месяца не прошло с дня, как все завертелось, а до чего же изменилась его жизнь. Айтверн вспомнил другую ночь, такую недавнюю и такую далекую — когда он в последний раз кутил с друзьями, поставив с ног на голову один из столичных трактиров. Стены ходили ходуном, пол и потолок менялись местами, вино лилось рекой, шум и гам закладывали уши, и над всем этим безобразием плыла подмигивающая окнам луна. Юноша покинул едва не развалившееся от их гулянки заведение на рассвете, напоследок хлопнув всех завсегдатаев по плечу, расцеловав официанток и спев прощальную песню. Он был совершенно бодр и не испытывал даже капли усталости. Быстро сбежал по ступенькам, насвистывая легкомысленный мотивчик, вскочил в седло и поскакал домой. Солнце поднималось над городскими крышами, утро выдалось до невозможности чудесным и свежим, и так весело было поздравлять с его приходом сонных лавочников и редких прохожих. А дома Артура ждали ворчливый мажордом Мердок, как-то он теперь, бедняга, жив ли еще? И сестра…

С того дня все стало иным.

Айтверн еще раз усмехнулся, на сей раз откровенно криво, и, так и не подобрав плащ, покинул балкон. Глаза все сильней жгло от усталости, и на сей раз Артур твердо решил добраться до постели. Он зашел в спальню, и обычно подавляющую своими размерами, а сейчас, в полной темноте, казавшуюся безразмерной черной пещерой. Остановился на пороге, наклонился, чтобы стянуть сапоги. Окончательно расшнуровал рубашку и швырнул, не глядя, да и попробуй что разглядеть в этом мраке, куда-то в дальний угол. Снял пояс с мечом и позволил ему упасть на пол, заодно подумав, что увидь Тарвел такое непотребство, не миновать бы подзатыльника. Приличный воин должен держать клинок в оружейной стойке, настоящий рыцарь — класть себе на кровать, в ногах или у изголовья. Но что прикажете делать смертельно усталому рыцарю? Стянув брюки, Артур повалился на край широкой кровати, давая отдых умаявшемуся телу. Пуховая перина, одна из немногих таковых в Стеренхорде, показалась ему мягкой, как облако — не иначе, на похожих облаках блаженствуют праведники в райских кущах. Праведникам, определенно, везет, так порадуемся же за них! Айтверн выгнулся, как кот, вкусно и с наслаждением зевая, перекатился на другой бок, блаженно улыбаясь…

… и ощутил легкое прикосновение к своей руке.

Вбитые в него боевые навыки сделали свое дело прежде, чем юноша успел что-либо осознать. Он отбросил коснувшуюся его ладонь и рывком соскочил на пол. Рухнул на колени и выпростал руку, шаря по ковру в поисках клинка. Проклятье, трижды проклятье, нельзя быть до такой степени беспечным! Наконец пальцы сомкнулись на костяном эфесе, Артур распрямил колени, одновременно обнажая клинок, и взмахнул им в воздухе, очерчивая вокруг себя круг.

— Ну, кто здесь? — крикнул Айтверн в темноту. — Покажись!

На кровати испуганно охнули:

— Ты что… Это же я…

Девичий голос. Прекрасно знакомый. До того знакомый, что Артур легко бы узнал его даже на том свете.

— Ай? Какого… черта? Это вообще ты, или я повредился рассудком?

Сестра рассмеялась: негромко и явно нервно. Она чего-то боится? Хотя попробуй тут не испугаться.

— Успокойся… Это я, и рассудком ты не повредился.

— Ну слава Богу, — Артур осторожно, стараясь не пораниться, вложил меч в ножны и положил обратно на пол. — В первый момент, представь себе, я подумал, что это старина Мартин прислал по мою душу убийц. Может же, дорогая сестра, герцог Эрдер решить тихонько избавиться от герцога Айтверна? Вполне, я бы на его месте избавился, правда, я к счастью не на его месте. Ну, вот… Уже решил, предстоит славная драка. В известной степени, ты растоптала мои мечты. — Айна вновь рассмеялась, теперь уже не так встревоженно. Ее смех прозвучал подобно перезвону маленьких колокольчиков, отлитых из чистого серебра. — Но постой… Давай я свет зажгу, ладно? А то не удивлюсь, если здесь обнаружится пара-тройка настоящих убийц.

— Хорошо…

Двигаясь наощупь, Айтверн кое-как добрался до столика со свечами и, пошуровав огнивом, наконец высек огонь. Вспыхнувшее пламя отбросило круг света на противоположную стену и часть потолка. Обернувшись, юноша смог разглядеть в этом свете свою сестру. Айна сидела на его постели, поверх белоснежной простыни, вытянув ноги и опираясь спиной о стену. На девушке было блестящее синее платье, переливающееся рвущимися на него отблесками пламени и открывающее босые ступни. Айна держала голову чуть опущенной, и длинные волосы падали на высокую грудь, плотно обтянутую тканью платья, а на белых щеках выступил румянец. Лишь сейчас Артур сообразил, что стоит перед сестрой совсем голый, в чем мать родила. Первым его порывом было кинуться собирать с ковра одежду и поскорее натянуть на себя хоть какие-то тряпки, но немалым усилием воли Айтверн остался стоять на месте, даже не шелохнувшись. Если попал в неловкое положение — сделай вид, что вовсе не замечаешь никакой неловкости и что все нормально. Это лучше, нежели выставить себя в глупом свете.

Артур обратился к сестре:

— Чем обязан чести принимать тебя в столь поздний час? — он говорил со светской небрежностью, больше приличествующей званому вечеру, а не этой неудобной сцене.

Айна обратила на него взгляд своих не имеющих дна зеленых глаз, и под этим взглядом юноша ощутил, как все тело его покрывается гусиными мурашками. Он почувствовал охватившую мускулы знакомую пульсирующую истому — и не мог сказать, что она ему неприятна.

— Просто так, — сказал Айна. — Мы последнее время совсем редко видимся. Я не могу долго без тебя.

— Спасибо, — выдавил Айтверн, ощущая себя совершенно растерянным. Тем не менее он постарался загнать растерянность поглубже и принять максимально естественный вид. Широко расправил плечи и с вызовом поднял подбородок.

— Ты же завтра уезжаешь, — продолжила Айна, мимолетным движением узкой ладони убрав упавшую на глаза прядь цвета подсолнечника, — я не могла к тебе не зайти. Мне страшно, Арчи, очень страшно… Это слишком опасно.

— Брось, родная моя, никакой опасности мне не грозит. Я еду на переговоры, не на битву. Просто побеседовать с этим… господином. Не переживай, все обойдется. И вздохнуть не успеешь, как мы вернемся. Этот их Гледерик и подумать не сможет, чтобы напасть. Кем он после окажется, в глазах всего мира?

— Да… Конечно… — Девушка ненадолго замолчала, и Артур воспользовался паузой, чтобы сглотнуть вставший в горле тугой комок. — Послушай, за эти дни… Мы так и не поговорили ни разу по-нормальному… Ты постоянно в делах, у меня и возможности не было с тобой побыть… Хотелось все время, да не выходило, так пусть хотя бы сейчас, напоследок. Тогда, той ночью… когда ты застал нас с Гайвеном… Гайвен… Он… — Айна запнулась, вновь опуская голову. Ее тонкие пальцы бесцельно теребили край одеяла.

— Его высочество — крайне достойный молодой человек, благородный, умный и незлобивый, — сказал Артур с иссушающей чопорностью. — В тот раз, когда я… когда вы… в тот раз он поступил несколько неразумно, но виной тому был вовсе не его злой умысел, а всего лишь неосторожность. Гайвен отнюдь не желал поставить твою честь под угрозу. Я потом поговорил с ним и понял, что он не имел никаких дурных намерений в отношении тебя. Так что…

— Да нет, — перебила его Айна. — Все в порядке, я не держу на Гайвена зла. Наоборот…

— Тем лучше, — сказал Артур с поразившей его самого болью. — Я очень за вас рад. Все обустраивается, как нельзя лучше. Его высочество — крайне достойный кавалер. Если он решит за тобой ухаживать…

— Ты не понял. Принц… Он очень милый, да, это конечно правда. Но я не люблю его, Арчи. Совсем не люблю. Тогда… Я поцеловалась с ним… просто ради интереса. Глупо, да… но мне хотелось поглядеть, чем все кончится. Я люблю совсем не его. Я люблю тебя, Артур.

На это Артур так и не смог найти достойного ответа. Вообще никакого ответа. Язык у него как отнялся, потеряв подвижность, а сердце, наоборот, забилось очень быстро, так, что сделалось больно. И перехватило дыхание. Он не знал, что сказать, да и не мог ничего говорить.

Айна легко поднялась с кровати, ее босые ступни утонули в пушистом ковре. Девушка медленно двинулась к застывшему на середине комнаты Артуру, и на этот раз огонь свечей отразился уже в ее глазах — ставших на один-единственный миг огненными, как драконье пламя. Айтверн вдруг подумал, что Айне, наверно, сейчас очень страшно — куда страшнее, чем ему самому. И все же она шла навстречу своему брату. Каждый шаг давался ей с усилием. Так бывает, если идти сквозь тягучую, плотную, упрямую завезу. Так бывает, если воздух пожелает сделаться стеной. Айна шла — и горела.

Когда юношу и девушку разделял всего один шаг, Айна повторила:

— Я люблю тебя. Я давно хотела сказать, но боялась, а теперь больше не боюсь. Я больше не хочу бояться. Я не умею бояться. Я разучилась бояться. Знаешь, когда все, что было раньше, погибло или почти погибло, или скоро погибнет, тут уже не до страха, перестаешь его помнить. Остается только одно, лишь бы воздуха немного хлебнуть. Пожить. Коснуться звезды. Я больше так не могу, ты мне веришь? Я же не живу совсем, когда тебя нету рядом. Когда ты появляешься — я все надеюсь, что ты подойдешь ко мне и что-то скажешь… а ты не говоришь. То есть говоришь, но не то самое. А потом уходишь, а я все надеюсь, что вернешься, возьмешь и уже не отпустишь. Я мечтаю о тебе, когда тебя нет. Я так от всего этого устала, невыразимо… от молчания, ожидания, от всего… легче в петлю залезть. Я же тебя люблю, Артур. Понимаешь… Я люблю тебя не как брата. Отец сказал бы, что это грех, и священники сказали бы, только, знаешь, мне все равно, пропадай оно все пропадом. Если б можно было… я хочу быть твоей женой. Ты понимаешь, что я чувствую? Мир рухнул. От этого мира — от этого проклятого мира — совсем ничего не осталось. Короли умирают, умирают рыцари, умирают отцы. А еще они убивают. Я знаю, как они убивают. Убивают короли, убивают рыцари и убивают отцы. Все уходит. Есть только мы, ты и я, но я не знаю, сколько мы еще будем. Когда все упадет — наверно, упадем и мы. Пока этого не случилось — дай мне жить. Я хочу жить. Я не мужчина. Я никогда не смогу жить, как ты. Я не создана ни для мечей, ни для власти. Любовь — только так я могу чувствовать себя живой. Так дай мне это. Дай мне себя. А я отдам себя тебе. И это будет честно. Просто были ты и я, а будем мы. Одно. Ты все, что у меня осталось живого, так будь же со мной.

Артур вновь не ответил.

Айна подняла руку, такую тонкую и хрупкую, будто сделанную из восточного фарфора, и провела ей по волосам Артура, рассыпавшимся у него по плечам — таким же густым и светлым, как ее собственные. Намотала одну из прядей на палец, потом отпустила. Коснулась его выпирающих ключиц, обозначила их контур. Опустила руку юноше на грудь, прижалась к его коже тыльной стороной ладони. Сердце заколотилось, как бешеное.

— Ты тоже любишь меня, я вижу, — сказала Айна, — такое не спрятать. Просто ты вбил себе в голову, что не имеешь права, не можешь. Ты хочешь стать… даже не отцом, лучше отца. Каким-то героем из сказки, чтобы никаких упреков и пятен на чести. Но это не пятно, правда. Разве любовь может быть пятном? Я не верю.

— Я тоже не верю, — хрипло, через силу выговорил Артур. Он понимал, что немедленно должен сбросить руку сестры со своей груди, одеться и уйти, но — не мог. — Я не верю… но знаю. Если я… если это… как мы потом будем смотреть Богу в глаза?

— Раньше тебя это не волновало… как смотреть другим в глаза. Даже Богу. Зачем же сейчас… играть? Я хочу быть твоей. Я бы сочеталась с тобой браком… но понимаю, что нам не позволят. Мне бы совсем немного. Ты же уезжаешь… а пока не уехал, подари мне немного радости. Побудь со мной, как мужчина… Пожалуйста. Я же вижу, ты хочешь меня. Хочешь. Так возьми.

— Я… Мы не можем, Ай.

— Нет. Мы можем. Ты меня слышишь? Ты меня слышишь или нет? Мы можем. Ты — Драконий Владыка, а я — твоя женщина. Мы не люди. Мы не дети их Бога. Если легенды не врут, нас породили другие боги, и у них были другие законы. Наши предки танцевали в небесах среди молний, а потом приходили к сидам и учили их магии. Я читала о Великой Богине, хозяйке земель и вод. Она не давала своим детям ни одного запрета, разрешала им жить по своей воле. Вот — наша мать. Это ее мы должны сейчас славить, соединив нашу плоть… а не бояться слабого Бога, которого убили дикари в южной пустыне. Давай наконец станем сами собой, Артур.

Айна наконец отняла руку от его груди — и быстро, видно было, что ее пальцы дрожат и срываются, едва слушаются хозяйку — развязала шнуровку платья. Повела плечами — и одежда упала грудой такого ненужного и нелепого тряпья к ее ногам. Гордо выпрямилась, тряхнув волосами и открывая себя всю взгляду Артура. Совершенно обнаженная и невыносимо, немыслимо прекрасная Айна Айтверн стояла перед своим братом, повелителем Западных Берегов, и у Артура перехватило горло от восторга, желания и тоски. Белая кожа ее тела могла бы сойти за мрамор, не будь она настолько теплой и нежной. Они были почти одного роста, и глядя в лицо сестры, Артуру казалось, что он смотрит в зеркало.

— Ты меня хочешь, — повторила Айна, — забирай же.

Девушка взяла его собственную, почти парализованную нерешительностью ладонь — и положила себе на грудь. Артур почувствовал, какая она твердая и упругая, как напрягся под его пальцами розовый сосок. Айна тесно прижалась к брату, обнимая его, положила голову ему на плечо, обхватив прохладными губами ухо. Она прильнула своими бедрами, оказавшимися неожиданно жаркими, к его собственным — и юноша почувствовал, как его мужская плоть выпрямилась и напряглась, упираясь ей между ног. Айна приподнялась на цыпочки, повела бедрами, пытаясь нащупать своим лоном его распрямившееся копье. Руки девушки легли на его плечи, пальцы нежно гладили затылок, губы касались теперь груди, оставляя на ней поцелуи. Артур знал, что не выдержит долго. Слишком прекрасным и желанным было то, что он сейчас испытывал. Он почти касался Айны в самом сокровенном ее месте, чувствовал влажную теплоту ее входа, чувствовал, как ее плоть соприкасается с его. Еще немного — и он сдастся, сбросит оцепенение и войдет в сестру полностью.

Он знал это, как знал и то, что никогда не простит себя, если так поступит.

Собрав остатки воли в кулак, Артур с силой оттолкнул девушку прочь от себя — и она рухнула на пол.

— Довольно! — закричал он. — Хватит! Я не буду этого делать!

Айна подняла голову, и юноша увидел в ее глазах себя.

— Да вы просто трус, сударь, — сказала она медленно. Очень-очень медленно. И очень зло. — Вы самый настоящий, последний на свете трус. Я так смотрю, вы даже не можете быть мужчиной.

— Могу, — ответил Артур тоже со злостью. — Представь себе. Я — мужчина. И именно потому, что я мужчина, я и пальцем к тебе не прикоснусь. Я люблю тебя, ты это хотела услышать? Ну так слушай, мне нечего от тебя скрывать. Я тебя люблю, и в этой любви ничего постыдного нет. Грешно не любить родную сестру. Я и отца нашего любил, хоть он и был последний подонок. И Гайвена тоже люблю, ему только этого не говори. Я их люблю. Но ни к отцу, ни к Гайвену я в койку бы не полез. И к тебе не полезу. Любить и трахать — это, иногда, разные вещи. Я дорожу тобой, как собой, но трахать тебя не собираюсь, потому что любовь не в этом. Любовь живет в сердце, а не болтается между ног. Я знать не знаю никакую Богиню, Айна, и среди молний тоже не летал. Но вот Книгу Книг я помню хорошо, и когда я предстану перед моим Богом, глаз от него прятать не хочу. Говоришь, он был слаб и дал себя распять? Может твоей Богине и служили драконы и эльфы, только вот почему-то сейчас в каждой стране земли стоят его храмы с крестом, а не ее языческие капища. Может потому, что этот слабый Бог говорил дельные вещи и учил людей жить по-людски? Прости, сестра, но ты не права, и твоя Богиня тоже.

Он обошел Айну, стараясь не смотреть на распростертое на темно-зеленом, почти черном ковре белое тело. Стараясь не поддаться искушению. Потому что больше всего ему сейчас хотелось возлечь вместе с ней и довести начатое до конца. Артур наклонился и собрал всю свою так неосмотрительно, как оказалось, сброшенную одежду. Взял ее в охапку.

— Можешь остаться здесь, сестра. Я в эту комнату больше не вернусь, а тебе лучше остаться. Полежи, вдруг заснешь. Доброй тебе ночи.

Айна не ответила, и тогда Артур направился к дверям — и с каждым шагом, что он делал, уходя прочь от нее, он убивал часть самого себя. На пороге Артуру захотелось остановиться и повернуть назад, но он преодолел и это желание. Нет такого желания, которое человек не смог бы преодолеть. Выйдя в гостиную, он плотно закрыл за собой дверь — а услышав доносящиеся из-за нее рыдания, пошел прочь, на ходу торопливо одеваясь.

Утром, когда готовый отправиться в путешествие отряд собирался на крепостном дворе, Айна Айтверн так и не вышла проводить их в дорогу.

Капитан королевской гвардии, представившийся сэром Малькольмом Толлхартом, держался заносчиво и нагло. Он то и дело бросал на Артура пренебрежительные взгляды, а Ретвальда и вовсе демонстративно игнорировал. Временами Толлхарт принимался поглаживать развесистые рыжие усы, отчего невероятно напоминал таракана — худого, как щепка, и до тошноты омерзительного. Капитан носил на белом гвардейском плаще заместо споротого золотого диска яблоневое дерево Карданов. И когда успел нацепить? Не иначе, портные в стольном городе работали, не покладая рук. Интересно, им хоть заплатили?

— Его величество готов выехать к вам, герцог, — бросил сэр Толлхарт, свирепо зыркнув на Артура черными глазищами. — Но лишь к вам. Потому что в уговоре речь шла про встречу один на один, и никаких прочих господ.

Артур покрепче сжал поводья коня, хотя куда в большей степени ему хотелось заехать кулаком гвардейцу по зубам. Подумать только, «прочих господ»… Ты этим прочим господам месяц назад в ноги кланялся.

— Не вижу здесь посторонних… за исключением разве что вас, любезный капитан, — герцог Айтверн послал Толлхарту очаровательную улыбку. — Господину Кардану вовсе не помешает познакомиться с его высочеством наследником престола. Когда еще господину Кардану выпадет подобный шанс? Разве что на эшафоте, куда мой принц приведет Кардана, чтоб тот ответил за все.

Малькольм Толлхарт побагровел:

— Сэр, вы переступаете границы приличий… Вы смеете угрожать моему сюзерену.

— Смею. Только не угрожать, а обещать. Это разные вещи… сэр. И, видят небеса, я свое обещание выполню. А пока что — дуйте обратно в свой лагерь, да передайте своему, с позволения сказать, сюзерену — пусть поскорее явится пред наши очи. А то дело к обеду, а мы еще и не завтракали.

Гвардеец раскраснелся еще сильнее, напомнив вареного рака. Айтверн ожидал, что усач полезет в драку, его бы это даже развеселило. Увы, надежда не оправдалась. Толлхарт лишь досадливо ругнулся, повернул коня и потрусил через поле, к раскинувшимся на противоположном его конце шатрам, украшенным яблоневыми знаменами. Капитан сидел в седле слегка ссутулившись и явно был чертовски зол. Если встретится потом, в бою, надо будет его убить.

— Зря ты на него накинулся, — заметил Гайвен, поправляя высокий воротник. Принц кутался в черный плащ, ибо день выдался довольно прохладным, и сидел верхом на вороном жеребце. — Нам лишние ссоры не нужны.

— Не зря. Чего дурного, чтобы прямо сказать подонку, кто он есть? Хотя этот парень лишь мелкий крысеныш. Настоящего крыса мы еще не видали, а когда увидим — тогда и скажем все остальное. Что же до ссор… Брось, переговорам они не повредят. Кардан сам меня пригласил, из-за пары слов он обратно не поскачет, — в отличие от выбравшего вороную масть Гайвена, Артур предпочел оседлать роскошного белого коня, найденного в конюшнях Стеренхорда. Его прежний любимый дарнеец остался в столице, и неизвестно было, что с ним сталось. Артур вообще много кого оставил в Тимлейне. Отца, в последний раз увиденного живым, а сделавшегося мертвым, капитана Орсона Уилана, сержанта Кремсона, Гейрта Мердока, мэтра Гренхерна, Амелию Таламор, друзей… да вот только где они теперь, те друзья? С кем они? И живы ли еще? Почему все получилось так, а не иначе? Почему ничего никогда не бывает хорошо?

Артур стянул перчатку и хорошенько прокусил себе зубами кожу на руке. Он обнаружил, что телесная боль отлично помогает избавиться от тяжелых мыслей. Незамысловатый способ забыться, но до чего же действенный. Иногда не думать — все, что нам остается.

Особенно — не думать о той девушке, что осталась в замке Стеренхорд.

Айтверн и Ретвальд остались одни, посреди поросшего сорной травой широкого поля, с юга примыкавшего к ведущему на Тимлейн тракту. В миле от них к западу высилось то самое давешнее укрепление, сторожившее границы земель лорда Данкана, там Артур оставил сопровождавший их эскорт. Пусть подождут, все равно же устали с дороги, да и лишние уши при предстоящем разговоре помешают. А впереди стали лагерем приехавшие из Тимлейна мятежники, возглавляемые вроде бы самим Карданом. На глаз их насчитывалось не более полусотни. Что же, хоть в чем-то Тарвел оказался неправ.

— О! Гляди! — Айтверн привстал в стременах. — Едет кто-то! Не иначе, наш приятель наконец объявился.

Сквозь сочные зеленые травы, под одуряюще синим небом, через все поле, к принцу и маршалу неслась стремительно увеличивающаяся темная точка. Вскоре она превратилась в всадника на гнедом коне, с развевающимся за плечами плащом — все того же густого синего цвета. Можно было представить, как свистит сейчас ветер в ушах наездника. Ладонь Артура сама собой легла на эфес.

Всадник приблизился, вырос — резко, неожиданно, будто неведомое колдовство исказило перспективу и замутило зрение. Конь, на котором прискакал враг, весело, едва ли не с насмешкой заржал, и его ржанию вторил смех седока, низко пригнувшегося к лошадиной шее, почти упавшего на нее, утопившего голову в развевающейся гриве. Артур никогда прежде не встречал такой посадки, хотя говорили, что она принята среди степняков. Жеребец, весь блестящий от пены, остановился в пяти шагах от Айтверна и Ретвальда, смял копытами траву и несколько раз ударил себя хвостом по бокам. Всадник вновь расхохотался и выпрямился:

— Люблю лихую скачку… эх, до чего же люблю! Кто ни разу быстро не ездил — тот и вовсе не жил. — Его голос с трудом доносился из-под опущенного глухого забрала, не дававшего увидеть лица. Доспехов прискакавший не носил, только лишь кольчугу, чьи звенья металлической волной переливались под плащом. Не самого крепкого телосложения… но зато великолепный наездник, в чем Артур только что убедился. — Рад приветствовать вас, герцог Айтверн! Давно хотел уже побеседовать… да все обстоятельства мешали, — тон, каким были произнесены эти слова, был приветлив и насмешлив сразу. — Вы же знаете, какими досадными порой бывают обстоятельства… Там забота, здесь забота, а потом вдруг как-то получилось, что на западе против меня собирается армия. Я и не ожидал такого. Ваша армия, кстати? Можете и не отвечать, сам знаю, что ваша. Между прочим, я же вам до сих пор и не представился. Спешу загладить неловкость. Гледерик Кардан, к вашим услугам. И к услугам ваших родичей! — всадник вскинул руку в лихом салюте.

Артур не ответил, даже слова не сказал — его виски вдруг разломило болью. Как если бы по голове ударили. К горлу подступила тошнота. Проклятье… Он не ошибся, и этот человек в самом деле был ему знаком. Он уже слышал этот голос раньше.

«Я буду использовать всех, до кого дотянусь, пока не получу то, что должен… и после того тоже».

Вам не удастся использовать нас, милорд.

— Давно уже следовало поговорить по душам, да все никак не получалось, — продолжал меж тем узурпатор престола. — Вы умудрились улизнуть из столицы, мой друг, как раз тогда, когда я желал вас видеть. Наделали шума на западе. Заключили союз с Тарвелом… весьма шустро, надо сказать. Я посылал к лорду Данкану своего посла, графа Гальса. Вы его часом не встречали?

Интересно, он и в самом деле не осведомлен о судьбе Александра — или просто ломает комедию? Скорее первое, откуда бы главарю мятежников прознать о случившемся в Стеренхорде? Артур надеялся, что вражеских лазутчиков в стенах Стеренхорда нет.

— Александр Гальс пал от моей руки, — неохотно сообщил Артур.

— Да? — Айтверн от души пожалел, что не видит лица узурпатора и не может знать, как тот воспринял известие. Голос Кардана оставался вполне легкомысленным.

— Да. Мы сошлись в поединке.

— Ах, вот оно как… Что же, это меняет дело. А я грешным делом решил, вы зарезали его в темнице. Нехорошо бы получилось… Поединок, говорите? — Артур молча кивнул. — Подумать только, поединок… Пару взмахов мечом — и все, кто-то победил, кто-то проиграл! А я лишился верного вассала. Александр Гальс был отличным вассалом, помилуй те, кому миловать положено, его душу. Весьма печально узнать о его кончине. Что ж вы так, герцог? Убили моего друга.

— Я потерял по вашей милости куда больше друзей, — бросил Артур.

— Ну, если так, то конечно… Значит, вы не открыли счет, а всего лишь сравняли его. Тогда прощаю, хотя все равно не рад этой новости. А, кстати, — тем временем спохватился Кардан… черт побери, как же он весел, как откровенно забавляется происходящим… совсем как тогда, в ту ночь, когда вез их в карете через спящий город… — вы же приехали со спутником, любезный герцог! Еще большая досада. Я же четко сказал, то есть написал — встреча один на один, без всяких посторонних. А вы не послушались. Экий вы упрямец, лорд Айтверн. Ну и скажите на милость, кто этот мальчик, угрюмый как смерть? Хотя нет, стойте, сам угадаю. Гайвен Ретвальд, надо полагать?

Принц сидел в седле как влитой, напоминая каменное изваяние. Когда Гледерик Кардан заговорил о нем, Гайвен лишь слегка повернул голову в его сторону и спокойно сказал:

— Да, вы не ошиблись, мастер Кардан. Это я сам настоял, чтоб сопровождать моего маршала. Нехорошо было бы прятаться за его спиной.

Похоже, слова Ретвальда привели узурпатора в полный восторг. Он поднял руки и три раза хлопнул в ладоши.

— А вы смельчак, приятель. Да еще, видать, отягощены старомодными представлениями о чести. Не пожелали прятаться за спиной своего маршала… надо же. Забавно сказано, и на мысли наводит забавные. Я, кстати, видел вашего достопочтенного батюшку… даже беседовал с ним. Ага, эк задергались! Спешу огорчить — ваш отец мертв, — голос Кардана сделался жестким и злым, — Брайан Ретвальд не захотел отдать то, что ему никогда не принадлежало. Отвратительно, правда? Не люблю воров… Я великодушно предложил вашему отцу земли, титул, почет… однако он предпочел вцепиться в краденую корону. Потому он и умер, как умрет всякий, присвоивший себе мое добро. А вы, смотрю, так и норовите последовать его примеру?

Прежде, чем Гайвен успел ответить, вмешался Артур:

— Вы выбрали неподходящий момент для риторических вопросов. У меня нет никакого желания ни выслушивать перебранку, ни самому принимать в ней участие — надоело до смерти. И я ехал сюда, чтобы посмотреть вам в глаза, а не созерцать кусок металла. Ну же! — И, видя, что Кардан не торопится выполнять его требование, Айтверн добавил. — Сделайте, что от вас просят. А потом, так и быть, разрешаю спеть. Лишь бы не про сэра Эвейна. Старинные баллады получаются у вас омерзительно.

Гледерик Кардан вновь поднял руки — и снял шлем. Не доходящие до плеч рыжие волосы, зеленые глаза, прямой нос, благородное, но вместе с тем открытое и честное лицо. Лицо давешнего посыльного, приведшего герцога Раймонда Айтверна на встречу с заговорщиками. Вот и свиделись.

— Я и не сомневался, что вы догадаетесь, — в голосе самозваного — или же законного? — короля послышалось одобрение.

— Я задумался об этом вскоре после того, как до Стеренхорда пришли новости о вашем появлении в Тимлейне. Я, конечно, вспомнил вас. Вспомнил, что вы говорили отцу, и что он вам отвечал. Все было слишком очевидно, и мне следовало догадаться даже раньше. Да как-то времени не было подумать. А теперь я понимаю, что видел вас, Гледерик Кардан… и видел два раза. Два, а не один. Это вы привлекли внимание моей сестры в день ее похищения. Крутились за нами по городу… А потом завели в ловушку. Ваши люди должны были похитить и доставить к Эрдеру… не Айну же, правда? Она была просто случайным уловом. С самого начала вы искали меня. Шантажировать маршала иберленского жизнью его наследника — куда лучше, нежели жизнью его дочери, правда ведь? Только вы просчитались с самого начала. Отец решил пожертвовать моей сестрой — и точно так же пожертвовал бы мной. Вы совсем его не знали.

— Это вы его не знали, — безмятежно возразил Кардан. — Я разбираюсь в людях получше, чем многие. А в вашей семье разбираюсь лучше всех. Раймонд Айтверн скорее отсек бы себе обе руки, нежели оставил в беде своего сына. Не сомневайтесь, он очень вас любил.

«Странно, почему же я так редко это замечал?»

— Это для меня уже совсем неважно, — сказал Артур, хотя и понимал, что лжет. — Важно другое… Вы выбрали себе очень плохих исполнителей. Когда в следующий раз отправите кого по мою душу — найдите более искусных бойцов, расправляться с теми было даже скучно. А их главарь… этот осел под конец сорвался и решил меня прикончить. Мстил за убитых. Надо полагать, он был некогда очень хорошим командиром? Из хороших командиров выходят плохиее исполнители. Если все ваши солдаты так же буквально исполняют приказы — долго война не продлится. Ну да ладно, я отвлекся. Вы привели отца на встречу… Чей был план, ваш или Эрдера? Кто придумал всю эту историю с заложниками?

Гледерик поморщился:

— Это имеет значение?

— Для меня — да.

— Это не имеет никакого значения, — с нажимом произнес Кардан. — Герцог Эрдер присягнул мне. И все, что он делает — это также и мои дела. Попробуйте это понять. Я никогда не сваливаю вину на своих людей… особенно когда и вины нету. Идет война, вы сами заметили. Я намеревался переманить повелителя Запада на свою сторону.

— Тогда вы выбрали весьма паршивый способ этого добиться.

— А у меня были иные? Ваш отец был до смерти предан Ретвальду… Он бы погиб, защищая его от врагов…

— Он и так погиб, — у Артура пересохло во рту.

— Да. К сожалению. После победы я намеревался склонить Раймонда на свою сторону. У него бы просто не осталосьо иного выбора, после того, как плененный Брайан отрекся бы в мою пользу… Ваш отец, как дворянин и офицер, в первую очередь должен служить Иберлену, и лишь потом королю. Он бы согласился присягнуть мне. Но увы! Нашелся один идиот, решивший избавиться от герцога Айтверна. До сих пор не пойму, что им двигало — приказ генерала Терхола, ныне покойного, или собственная дурость. Ваш отец мертв. Я приношу вам свои соболезновани и сообщаю, что казнил его убийцу. И казнил бы Терхола, не успей он раньше улизнуть на небеса.

— Вот как? — Артур приподнял бровь. — Чем обязан подобным расположением?

Гледерик бросил быстрый взгляд в сторону Гайвена и ответил:

— Вы мне нужны, Артур Айтверн, так же, как был нужен лорд Раймонд. В вашей стране заведен очень странный порядок вещей… Я родился и вырос в Элевсине, — он назвал далекое королевство, расположенное на востоке, на морском побережье, — у нас все люди благородного происхождения равны перед собой, и все они служат монарху. Так заведено и в Гарланде, и в Эренланде, и в прочих землях. В Иберлене же есть, на текущее время, шестеро грандлордов, принесших королю вассальные клятвы, а весь остальной нобилитет клянется в верности в первую очередь им, и почти ничего не должен престолу. Иберленское дворянство подчиняется Айтвернам, Коллинсам, Эрдерам, Тарвелам, Гальсам, Тресвальдам… и лишь потом королю. Небеса и пекло, да кому я объясняю, кто из нас тут живет — вы или я? Вы нужны мне. Я слышал, вы собрали всех своих знаменосцев и получили в итоге приличное войско. Но я не хочу, чтоб лилась кровь, я и так уже пролил ее достаточно в Тимлейне и под ним. Не таким я видел свое воцарение. Пора вернуть этой стране мир. Принесите мне присягу, Айтверн, и не пожалеете.

Артур усмехнулся:

— Вы делаете странное предложение, мастер Гледерик. У вас хватает наглости переманивать меня на свою сторону, да еще в присутствии моего сюзерена?

— Ага! То есть, не будь здесь этого юноши, — кивок в адрес кусавшего губы Гайвена, — вы бы еще подумали?

— Нет. Я не торгую своим словом. Вы уже купили в Иберлене всех, кого могли.

— Купил, значит? — Гледерик разломил губы в кривой улыбке, показавшейся Артуру отражением его собственной. Кардан подъехал поближе, теперь их разделяло не более трех футов, и доверительно понизил голос. — Ничего вы не понимаете в жизни, приятель… Если б у меня на руках нашлись одни золото да посулы — кто бы пошел за мной? Терхол, да еще может с пяток честолюбивых мерзавцев. О нет, герцог, все совсем иначе. Меня поддержало множество истинно благородных людей, и поддержало не ради собственных интересов. В гробу они видали собственные интересы, им благо страны подавай… Тот же Мартин Эрдер, думаете, ему при Брайане плохо жилось? О нет, ну что вы. Эрдер верит в меня. По-настоящему верит. Верует, я бы сказал. Видели бы вы, как бедняга страдал, когда пришлось пойти на ваше похищение! Решил, что ради всеобщего блага загубил собственную честь. Нет, положительно, не понимаю, и чего вы все так цепляетесь за эту вашу честь. Толку с нее никакого, а головной боли — полно. Ну, вот… Эрдер мне верит. И вы тоже можете поверить. И, обещаю, не останетесь внакладе. — Заметив, что Артур собирается возразить, Гледерик упреждающе вскинул закованную в латную перчатку ладонь. — Постойте! Проклятье, герцог, не нужно спорить. Почему Айтверны такие упрямые? Когда я приехал в Иберлен, вы казались мне разумными людьми. И предположить нельзя было, что в вас столько упрямства! Непостижимо. Но любое упрямство рано или поздно пасует перед здравым смыслом. Давайте поговорим честно. Я не думаю, что раньше с вами часто разговаривали честно, так что цените этот момент. Иберлен слаб. Он умирает, распадается на части. Знатные вельможи творят, что им вздумается, монаршая воля не значит ровным счетом ничего… Вы тут не передрались окончательно, не перебили друг друга, не сожгли королевство в костре гражданской войны одним лишь чудом. Но никакие чудеса не длятся вечно. Я, честно уж скажем, вовремя пришел, герцог Айтверн. Очень вовремя — потому что сыграл на накопившимся недовольстве. Даровал многим надежду. На будущее. На сильного короля. На то, что Серебряный Престол вновь станет чем-то большим, нежели просто креслом с сидящим на нем венценосным идиотом. Если бы не я… Думаете, восстания бы не случилось? Оно случилось бы. Обязательно. Но не под знаменами Карданов. Ваш отец думал, что он обуздал волну, но он ошибался. Его власть была слаба, ей и оставалось всего несколько лет. Лорд Раймонд уже и так ничего не решал за пределами своих и королевских владений. Очень скоро лорды востока и севера спросили бы — зачем нам платить налоги этому человеку, когда мы можем сами стать хозяевами на свой земле? Ваш отец загнал пожар грядущего восстания под ковер и пытался топтаться по нему сапогами — но однажды бы сгорел сам, и все, что он сделал, тоже бы сгорело. Один за одним, все шире и дальше, дальше и шире, феоды отпадали бы от Тимлейна, объявляли о вольностях, предавались чужеземным владыкам… Так уже произошло в Бритере, когда сорок лет назад таны свергли там своего короля и предпочли жить по своему разумению. Так происходит сейчас в Гарланде и Эренланде… по всему свету. Мы живем в смутное время, и этому времени не нужны слабые короли. Брайан Ретвальд не был нужен никому. И этот мальчик рядом с вами — никому не нужен. В отличие от меня. Потому что я подарю Иберлену будущее, а все несогласные со мной — покорятся мне или падут. Что предпочтете, герцог? — Гледерик прищурился. — Дайте угадаю. Надеюсь, вы не любите падать?

Артур согласно кивнул:

— Вы правы, мастер Гледерик. Я не люблю падать. И потому не намерен иметь с вами никакого дела. Вы недавно сочли возможным упомянуть, что не любите воров. Тогда, должно быть, вы обязаны испытывать настоящую ненависть к собственной персоне.

Черты лица Гледерика Кардана, прежде казавшегося таким беззаботным, насмешливым и велеречивым, перекосила ярость:

— Хочешь сказать, я вор?! Хочешь сказать, я украл чужое? Да что ты об этом знаешь, юнец! Что ты вообще понимаешь! Нацепил отцовский перстень, закутался в гербовый плащ, и решил, ты что-то из себя представляешь? Ты знаешь, кто я таков, кем были мои предки, пока не угасла их слава? Тебе в детстве читали историю — или в вашем варварском медвежьем углу ее уже отменили за ненадобностью? Ты вообще умеешь читать, или же, подобно дворянству былых лет, неграмотен и туп, как пень? Но хотя бы старинные баллады должен был слушать, или даже горланить их по пьяни! — Кардан говорил страстно и гневно, но почему-то Артура не оставляло ощущение, что якобы овладевшее узурпатором бешенство — на самом деле всего лишь игра, еще один эпизод разыгрываемого на публику спектакля. Потомку королевской династии, лишенному трона, полагается испытывать злость, когда кто-то подвергает сомнению его права, вот он и злится. Чтобы оставаться в пределах роли. Имитация, а вовсе не подлинные чувства. Тем временем Гледерик овладел собой и вновь сделался спокоен и ироничен. — Тысяча лет, мой юный герцог. Надеюсь, вы в силах представить себе подобный срок. Или — все же не в силах? — Узурпатор склонил голову к плечу, на птичий манер. — Тысяча лет, — повторил он. — Десять веков. Тридцать человеческих поколений. Достаточно, чтобы мир изменился до неузнаваемости. Чтоб порвались и перепутались все связи. Чтобы сначала сделать историю, а потом забыть ее, а потом сделать снова… За тысячу лет мир невероятно изменился, — от Гледерика повеяло такой древностью, будто он и в самом деле видел все те десять веков, про которые рассуждал, — но некоторые вещи остались неизменными. Мой дом, например. И твой дом, — он неожиданно перешел на «ты». — Эту часть древней истории ты должен знать. С самого начала Карданы и Айтверны были вместе. Раньше, чем пришли другие, пожелавшие разделить нашу славу. Все было потом. Это потом Эрдеры возвели стены Шоненгема. Это потом Тарвелы получили за верную службу Стеренхорд. Это потом Коллинсы захватили Дейревер. А в начале… в начале были два человека, один рожденный смертным и другой, ставший смертным по собственному выбору… на холме Дрейведен, на закате дня, над битвой, утонувшей в собственной крови… два человека против повелителя тьмы. О них пели менестрели, складывались легенды, о них говорится в хрониках. Герои. Основатели Иберлена. Спасители рода человеческого. И один из этих героев преклонил колено перед другим, признав равного себе — государем. Разумным был парнем твой предок, правда ведь? Айтверны стали опорой моего престола, вернейшими слугами прежних королей. Неужели ты пойдешь против них, Артур? Против поколений своих предков? Против тысячи лет верности? — Гледерик знал, куда бить, и бил от души. — Ты назвал меня вором, Артур… но ты ошибаешься. Я возвращаю то, что у меня отняли, а не посягаю на чужое. Ты вообще знаешь, кто я, откуда пришел? Я родился в Элевсине. Слыхал про такую? Или землеописание у вас тоже не в почете? Прадедом моего отца был Гейрт Райгернский, младший брат Херрика Кардана. Герцог Райгернский умер раньше, чем Херрик, еще до начала войны с Марледай, и законных наследников не оставил… Зато оставил незаконных. Да, я потомок бастарда. Тебя ведь не противно говорить с потомком бастарда? Мне вот все равно, был ли мой пращур рожден в законном браке или вне его. Ведь это не отменяет моих прав на трон, как последнего прямого потомка династии, если брать старые законы. По старым законам, в случае пресечения законной линии — и незаконная сгодится. Гейрт Кардан нажил себе сына, когда странствовал по чужбине. Видишь ли, он надумал соблазнить некую леди Сюзанну Адельвайс, жену барона Адельвайса. Если верить портретам, а верить им обычно неразумно, леди Сюзанна на красавицу никак не тянула, хоть и грешно говорить такие вещи о собственной бабке. Ума не приложу, что за бес вцепился в милорда герцога. Возможно, то была любовь… Правда, люди довольно косо смотрят на любовь, совершающуюся в нарушение законного брака, а хуже всего на нее смотрят опозоренные мужья. Ветвистые рога прилично выглядят лишь на фамильных гербах. Бедный барон Адельвайс вызвал чужеземного принца на дуэль. Оскорбленный супруг решил вернуть себе доброе имя. Знаешь, почему люди так держатся за чепуху вроде репутации? Они боятся, — узурпатор скорчил укоризненную мину, — боятся, что остальные перестанут здороваться с ними на улицах и приглашать к себе домой на праздники, боятся насмешек, отчужденности и шепота за спиной… Добродетельные, уважаемые в обществе люди никогда не смеют выступить против этого самого общества, жалкие трусы. Впрочем, Адельвайса я все же понимаю. Он лишь решил ударить по рукам того, кто покусился на его женщину. Вернее, не ударить по рукам, а оные руки отсечь. Какие интересные вещи порой можно узнать, почитывая старинные письма! Барон грозился, что повесит на дверях своего особняка отсеченную кисть Кардана, пусть прохожие любуются и побаиваются. Глупо, — Гледерик засмеялся, — раз пошла такая пляска, я бы на месте Адельвайса повесил на дверях не руку, а мужское достоинство Гейрта… Ну да ему все равно не повезло. Гейрт Кардан хорошо владел мечом, и разрубил противника на два здоровенных куска. Бесславный конец славного дворянского рода… А осчастливленная вдовица получила от щедрого и по уши влюбленного герцога роскошный особняк в элевсинской столице. Ни дать ни взять любовный роман, а? Увы, редко какая идиллия длится долго. Кажется, мои достопочтенные предки разругались. Или же лорд Гейрт рассудил, что пора ему навестить родину. Или же… Да пес его знает. Но мой пращур уехал, оставив любовницу совсем одну, да еще и в интересном положении. Уехал и не вернулся. Его убили. Кто именно — обращайтесь с вопросами к тому самому псу. Хронисты времен Бердарета Ретвальда валили все на когтистую лапу марледайцев. А леди Сюзанна осталась совсем одна… С богатым домом, но без мужа, без все того же общественного уважения и без средств к существованию. Такова цена любви, лорд Айтверн! Иная особа заделалась бы куртизанкой, но моя бабка, как я уже сказал, не могла похвастаться красотой, да и дурной характер не позволял ей торговать своим телом. Истинно благородная дама, да будет тебе известно, может уронить свою честь во имя несносных чувств, но никогда — ради куска хлеба… даже если у нее новорожденный сын на руках. Бабка продала дом и уехала жить к кому-то из бедных родственников, им хватило великодушия предоставить ей кров. И на том спасибо. Сын Гейрта, мой прадед Торбин, рос без отца, леди Сюзанна даже не смогла дать сыну собственной фамилии. Незаконнорожденный, бастард. Он не мог зваться дворянином. Не мог, ну и ладно. Когда вырос, придумал себе родовое имя. Брейсвер. Такая фамилия ландскнехту в самый раз. Мне нравится, кстати. Но что-то я заговариваюсь… После совершеннолетия Торбин узнал от матери тайну своего происхождения, но так и не отправился на родину искать удачи. Полагаю, утерянный престол всегда оставался для Торбина Брейсвера чем-то вроде мифа, и он не решался предъявлять на этот миф права. Как не решились на то его потомки, мои отец и дед. Они даже никак не могли доказать свое происхождение, ничем, кроме собственных слов.

— А вы — можете? — прямо спросил Айтверн.

Гледерик лишь широко улыбнулся:

— Разумеется, нет. Я, конечно, мог бы поклясться на Писании и проделать еще кучу принятых среди благородных людей трюков… но зачем нам эти глупые позы? Все равно ты можешь мне верить, а можешь — не верить. Все упирается в твой выбор. Правда, поверить будет все же разумней. Потому что я не лгу. Я честен с тобой, Артур, до последнего слова. Это нечасто бывает, но для тебя я сделал исключение. Я хотел взять тебя в заложники, желая добиться от лорда Раймонда покорности. Я бы убил тебя, откажись он покориться. Собственной рукой, вот этой самой, не полагаясь на палача. И я убью тебя, если ты встанешь на моем пути. Но я не хочу, чтоб это случилось. Не хочу, чтоб ты становился мне врагом. Когда я стану королем, а я им уже стал, осталось лишь склонить непокорных, мне понадобятся верные вассалы. Где их взять? Коллинс — хорош, но совсем старик, от его детей никакого проку, ну а бедняга Мартин… нет, дерется он хорошо, но от его заунывной северной рожи у меня скулы сводит. И он не тот человек, которому с радостью можно доверить свой тыл. Ты мне нужен, приятель. Ты и твои войска. Я не хочу войны, Артур. Я пришел править людьми, а не могилами, не заставляй меня умножать число могил. Присоединись ко мне, признай своим господином. Обещаю, что не причиню зла никому из тех, кто идет с тобой. В том числе и твоему принцу, с напряженным вниманием слушающему наш разговор. Гайвен Ретвальд получит достойное место при моем дворе и владения, которыми сможет распоряжаться по собственному усмотрению и передать детям. Скажем, я пожалую ему герцогство Райгерн, ныне пребывающее в королевском домене. Честный размен, ведь правда? Никто не обязывает меня быть милосердным к потомку человека, шантажом выкупившего себе Серебряный Престол. Но я милосерден. Я правда не хочу войны. Ну же, Артур, соглашайся. Достаточно одного твоего слова — и тысячи людей, обреченные погибнуть в нашем споре, останутся живы. Что скажешь? Разве тебе не хочется одним махом спасти тысячи?

Гледерик замолчал, ожидая ответа. Узурпатор выглядел совсем как театральный актер, с блеском отыгравший сложную роль и теперь ожидающий оваций. И все же… Айтверн мог допустить, что последний из Карданов не врет. Артур подумал — как бы повел себя он сам, если бы враги захватили Малерионский замок и присвоили себе? Попытался бы отобрать, конечно. Малерионом может владеть лишь он сам, его законный хозяин, и никто больше. Артур сделал бы все, чтоб вернуть родовые владения. Он бы лгал, предавал и убивал ради этого, возникни нужда, и ничуть бы не тяготился совершаемыми злодеяниями. И, раз оно так, имеет ли он право осуждать Гледерика? Осуждать, вероятно, не может, а вот убить — вполне…

Странное дело, но в воздухе будто слегка похолодало. То ли солнце стало меньше припекать, во что верилось с трудом, то ли просто ударил озноб. Артур поежился. Его пальцы машинально расчесывали конскую гриву, отделяя друг от друга белоснежные пряди. Молодой герцог подумал о рыцарях эскорта, сопровождавших его в пути и сейчас ожидающих на заставе. Интересно, как они там? Капитан Фаллен прямо-таки рвался в битву, ожидал начала драки в любой момент. Точил меч на каждом привале. На беднягу жалко было смотреть, когда он окончательно уяснил — драки не будет. Не сегодня. А будет ли вообще? Будет, тут и думать нечего. Неприятно разбивать сердце столь достойным людям, как капитан Фаллен и орава его молодцов… Айтверн покосился на Гайвена Ретвальда. Тот старательно пытался сделать вид, что его тут и вовсе нету, изображая из себя не то камень, не то дерево, не то соляной столб. Спасибо, твое высочество. Ты оставляешь весь выбор за мной. Спасибо, великодушно. Шутка в другом — я уже давно решил. Мне колебаться не надо.

Кардан никак не пытался поторопить Артура — он был терпелив, этот король, считающий себя законным.

— Орсон Уилан, — сказал Айтверн.

— Прошу прощения? — Гледерик Кардан впервые выказал нечто, смахивающее на удивление.

— Орсон Уилан, — повторил герцог. — Приближенный моего отца. Капитан его гвардии. Здоровенный такой мужик с русой бородой и шрамом на виске, под правой бровью. Сэр Уилан находился в Тимлейнском замке, когда вы пошли на приступ. Что с ним сталось?

— Боюсь, я не знаю, — Кардан нацепил на лицо легкое сожаление. Месяц назад, наверно, Артур поверил бы, что узурпатор и впрямь испытывает некую досаду — но за последний месяц утекло слишком много воды. — В бою погибло много воинов и с вашей стороны, и с моей… Я не знаю всех по именам.

— Вы видели капитана Уилана. Он сопровождал отца и меня на той памятной ночной встрече.

— Ах, вот вы о ком… Теперь понял. Но нет, мне неведома судьба сего достойного офицера. Должно быть, погиб при штурме.

— Хорошо, — бесстрастно сказал Артур. — А как насчет сержанта Кремсона? Сержанта Донована? Сержанта Торберса?

— Если это все люди твоего отца…

— Это люди моего отца, пребывавшие в столице на момент переворота, — подтвердил Айтверн все таким же лишенным эмоций голосом. — Вам известна их судьба?

— Боюсь тебя огорчить, но нет. Мне очень…

— Жаль? Разумеется, — Артур кивнул. Вуаль равнодушия вдруг разбилась, разлетелась на осколки, и Айтверна захлестнуло пьянящее веселье. — Ладно, пойдем дальше, — сказал он. — Что вы можете сказать о лейтенанте Эдвардсе? Служил в королевской гвардии. Сэр Малькольм Эдвардс. Лет сорока, седой как лунь, потерял левую руку при Грейсер-Харлс. Как у него сейчас дела? Жив, надеюсь? Что, не в курсе? Какая досада. А Фрэнки Байерс? Главный королевский конюший. Лошадкам у него живется, как в раю, у Бога за пазухой. А Мэри Пэлтон, встречали вы Мэри Пэлтон? Веселая девчонка, служит в вашем, как вы утверждаете, замке горничной. Веснушки на обе щеки, серые глаза и улыбка, такая белозубая, что ею можно по ночам освещать город. Опять качаете головой? Отвратительный из вас король, Гледерик. И еще смеете на что-то претендовать?

Артур любил позлить врагов, не говоря им ни капли лжи и не оскорбляя — просто бросал правду в лицо, а потом любовался, как они запляшут от услышанной правды, подобно чертям на сковороде. И выкажи Гледерик на сей раз хоть тень злости, раздражения или растерянности — это бы доставило Айтверну мало с чем на свете сравнимое наслаждение. Чужая ненависть иной раз дороже золота, слаще вина и женских объятий. Но Кардан всего лишь легкомысленно улыбнулся, в который уже раз за их беседу:

— Может, и не смею. Но ведь претендую же, правда? И что мне может помешать претендовать в дальнейшем? Читаемые тобой морали? Умоляю, не надо. Проигравшие любят читать морали, это их любимое занятие. По некоторому странному недомыслию, по вине непонятного умственного изъяна, некоторые люди уверены, что победа обязана сама падать им в руки. Просто потому, что они добрые и хорошие. Так вот, юный мой герцог — так не бывает. Не рассчитывайте. Победу приносят не постная рожа и набожность пополам с дуростью, а ум, воля и решительность. И еще немного удачи, но закладываться на эту даму я не советую никому. Я не добр. И определенно нехорош. И удача на моей стороне, хотя плевать я на нее хотел. А вот покойный Брайан Ретвальд, вроде, был исключительно душевным и достойным господином. А твой отец мог сойти за образец подлинной рыцарственности. И что, помогло им это? Не особенно. А я на коне, и падать из седла не намерен, я держусь в седле получше, чем мои враги, у моего жеребца хорошие подковы на копытах, и эти копыта переломают кости всем, кто посмеет выступить против меня. И что, ты еще смеешь рассуждать, кто тут прав, а кто не прав? Шикарно, не спорю, но довольно-таки глупо. Не тебе судить, какой из меня король.

— Нет, милостивый государь, вы ошибаетесь, — перебил его Айтверн. — Мне и никому другому! Потому что кто, если не я? Ваши доводы, Гледерик Кардан, выслушаны, измерены и взвешены. И признаны никчемными. Между нами не будет мира, и я не собираюсь признавать ваши, с позволения сказать, притязания. Вы складно изложили свои взгляды, не могу поспорить — взгляды на мораль, честь и прочие вещи, которые я полагаю незыблемыми. Вы очень красиво доказываете, что ни чести, ни верности на самом деле не существует, а те, кто думает иначе — дураки и ничтожества. Вы красноречивы. Вот только… Ложь и мерзость не перестанут быть ложью и мерзостью оттого, что их закатали в красивые фразы. Я не буду с вами спорить, равно как и не буду соглашаться. Я скажу проще. Извольте катиться к черту, сэр.

Гледерик запрокинул голову и расхохотался, хлопая себя руками по коленям:

— Изумительно! Меня много раз пытались заклеймить и проклясть за мой омерзительный цинизм, но с таким пафосом — еще никогда. У тебя, мальчик, хорошо получается. Не знаю, какой из тебя герцог, но менестрель выйдет — в самый раз. Когда я разобью твоих клоунов, то могу даже сохранить тебе жизнь. И сделать придворным бардом. Будешь развлекать меня старинными легендами про всяческую доблесть. Эй, змеиное отродье… Ты, вроде бы, хотел войны? Ты ее получишь, щенок, ты еще нагавкаешься, пока я не одену на тебя шутовской колпак.

— Нет, — вдруг раздался очень спокойный голос Гайвена Ретвальда. — Никакой войны не будет.

От неожиданности Артур вцепился в поводья. Он обернулся, посмотрел на принца, так внезапно нарушившего свое молчание. Гайвен уверенно сидел в седле, выпрямив спину и разведя плечи, глядя узурпатору прямо в глаза. Айтверн заметил единственную каплю пота, проступившую у принца на лбу.

— Никакой войны не будет, — повторил Ретвальд. Его голос зазвенел, готовый в любую секунду порваться. Губы и то сделались мертвенно белыми. — Господин Кардан, я не намерен скрываться от судьбы. И не хочу, чтобы из-за меня гибли невинные. И не хочу, чтоб невинные гибли из-за вас. Вы говорите… вы говорите… — голос Гайвена наконец дрогнул, но мгновением спустя принц овладел собой, — вы говорите, будто этот трон — ваш. Может быть, не знаю, кто тут уже разберется. Наш спор зашел слишком далеко, пора уже как-то его кончать. И потому я вызываю вас на дуэль — пусть наш спор решат клинки. Победитель взойдет на иберленский престол.

— Гайвен! Ты с ума сошел! — Айтверн заговорил прежде, чем до конца понял, о чем заявляет принц. Следовало предположить, что тому втемяшится в голову какая-нибудь глупость… но проклятье, как же не вовремя! И что стоило Ретвальду промолчать, не вытаскивать из-под сукна свои прекрасные порывы!

Гайвен даже не обернулся в сторону повелителя Запада. Сын короля Брайана довольно ловко соскочил с коня, потрепав того по холке, расстегнул стягивающую воротник серебряную заколку, позволил черному плащу упасть на землю. Медленно, очень медленно стянул перчатки, смял их и сунул в карманы брюк. Ну да, конечно, Ретвальд всегда жаловался, что в перчатках пальцы у него как неживые — ни бокал в руки не возьмешь, ни перо… ни эфес. У Гайвена были тонкие длинные пальцы, даже на вид казавшиеся очень слабыми и не способными совладать с оружием.

— Герцог Айтверн, — принц по-прежнему не смотрел в его сторону, — вы ошибаетесь. Я ничуть не сошел с ума. И… я прошу вас не вмешиваться… ни во что. Это мой выбор, слышите! — на последнем слове Гайвен сорвался на крик. Дьявол, да у него истерика, он просто не соображает, что творит! Айтверн спешился и схватил Ретвальда за рукав.

— Остановись, — прошипел он, разворачивая принца лицом к себе и в упор заглядывая в его серые, ничего на свете не понимающие глаза. Что же ты творишь, дурак, во что вздумал играть… Неужели решил подражать мне? Никто, слышишь, никто не имеет права повторять мои глупости! — Ни шагу вперед, твое высочество. Я не намерен позволить тебе превратиться в решето. Сейчас ты вежливо сообщишь Кардану, что погорячился, и мы отсюда уедем.

Гайвен рывком освободил руку:

— Ты не имеешь права мне приказывать.

— Зато имею возможность тебе помешать.

— Правда? — голос Ретвальда упал до шепота. — Как же ты будешь мне мешать, Артур? Ты удержишь меня силой? Заберешь клинок? Свяжешь руки? Ударишь по голове? Я правильно тебя понял, да? Ты не можешь этого делать. Я — твой сюзерен. Ты не можешь идти против своего сюзерена.

— Ах ты ублюдок, — прорычал Айтверн, не помня себя от ярости.

— Законный сын, — поправил его Гайвен. — Ты меня, кажется, перепутал с Гледериком, — раньше принц острить не умел. Откуда только нахватался… — Будь уж добр, сослужи мне службу в качестве секунданта. Ну и Кардану заодно тоже, раз он тут один. Засвидетельствуешь потом, что поединок прошел по всем правилам. — Не дожидаясь ответа, принц отвернулся и сделал шаг в сторону узурпатора. Айтверну отчаянно захотелось его остановить, но он сдержался. Вассал и в самом деле не имеет права идти против воли сюзерена. К сожалению.

— Надеюсь, ваша семейная сцена подошла к концу? — осведомился Гледерик, откровенно наслаждавшийся происходящим. Он напоминал лакомящегося сметаной кота. — Это все настолько трогательно, что нету сил терпеть. Того и гляди разрыдаюсь. Молодые люди, вы просто неподражаемы. Юный Ретвальд, герцог Айтверн удерживал вас с такой страстью, словно вы девушка, да не просто девушка, а дама его сердца. Или все куда проще? Может быть, вы и в самом деле принадлежите к слабому, то есть, виноват, прекрасному полу? Возможно, у старины Брайана родился не сын, а дочь, и все эти шестнадцать лет королевство водили за нос? Как, милорд, вы вспыхнули румянцем? Неужто я оказался прав?

Гайвен вздрогнул и опустил голову. Он не мог похвастаться остроумием и не умел достойно отвечать на насмешки. Еще он не умел делать вид, что насмешки не касаются его вовсе.

— Я мужчина, — ответил он, тем не менее, достаточно твердо. — Можете не сомневаться, а сомневаетесь — мне придется вас переубедить. Достаньте меч и наконец сразимся!

— Ну что ж, охотно, — Гледерик одним текучим, плавным движением соскользнул с коня, в мгновение ока его окованные железом сапоги коснулись земли. Кардан скинул плащ и стянул с себя кольчугу, отбросив ее прочь. После этого он расшнуровал ворот куртки, обнажив грудь. — Вы сами помогаете мне одержать победу, не тратя на то ни малейших усилий, — заметил Кардан, извлекая меч из ножен. То был длинный клинок из серебристого металла, с широким, но сужающимся к концу лезвием, и крестовиной, сделанной в форме распростертых соколиных крыльев. — Поставлю вам потом памятник, непременно, — пробормотал Гледерик, делая шаг вперед. — Бьемся как, до крови или до смерти? — уточнил он. — Можно и до крови, мое предложение отдать вам Райгерн остается в силе. Если проиграете, конечно. А если вдруг победите… ну, тут уж поступайте как знаете. Можете меня и убить, не обижусь.

Гайвен ответил далеко не сразу.

— Мы бьемся до смерти, — наконец решил он.

— О! Да вы отважны, милейший! Ладно, вам же хуже.

Вместо ответа Ретвальд обнажил шпагу. Изящное оружие, с чуть более длинным клинком, чем у Гледерика, но значительно более легкое. Таким дерутся на дуэли, когда нет надобности в тяжелых доспехах, а значение имеют лишь мастерство и ловкость. Вот только Гайвен никогда прежде не дрался на дуэлях. Это его первый бой. Боже, смилуйся над нами…

Наследник Ретвальдов взмахнул шпагой, проверяя ее баланс. Солнце сверкнуло на украшавших эфес аметистах. Принц повел плечами и напряг колени, принимая наступательную стойку. Выполнил он ее довольно неплохо, следовало отметить — Данкан Тарвел, во всяком случае, едва ли бы оказался им недоволен. Гайвен медленно пошел на сближение. Черт побери, неужели этот недоумок собрался атаковать?! Противника, о мастерстве которого он ровным счетом ничего не знает?! В бою, чей исход предрешит судьбу всей страны? Артур с неожиданной болью понял, что с самого начала правильно оценил Гайвена. Из этого идиота, даже если он сегодня останется в живых, никогда не получится пристойный король. Почему-то заболело сердце.

Гледерик, кажется, тоже сообразил, в чем дело. Узурпатор ухмыльнулся еще шире, чем обычно, и задрал подбородок. Подонок, какой же он подонок, о мой Бог, почему ты не пресек дом Карданов сотню лет назад…

Когда противников разделяло совсем ничего, Гайвен вдруг резко сменил стойку. Одним махом он перешел в глухую оборонительную позицию, отставив далеко назад левую ногу, вынеся вперед правую и легким поворотом кисти подняв шпагу острием к небу. Позиция была выполнена идеально, совсем как на иллюстрациях к учебнику по фехтованию, зачитанному Артуром до дыр в отрочестве.

— Что это с вами? — осведомился Гледерик. — Испугались?

Гайвен промолчал.

Случилась заминка — секунд двадцать противники стояли друг против друга, не предпринимая никаких попыток начать бой и обратившись в недвижные статуи. Гайвен ждал, пока Кардан нанесет первый удар, а чего ждал Кардан, Артур сказать не мог. Очевидно, того же самого. Наверно, он надеялся, что у принца не выдержат нервы, и тот все-таки кинется в необдуманную, самоубийственную атаку. Но Гайвен даже не шелохнулся.

Первым не выдержал Кардан. А может, просто решил, что дальше тянуть бессмысленно, и следует самому нырять в пруд, а не ждать, пока рыба клюнет приманку. Он вскинул меч вертикально вверх, к плечу, запрокинул его за спину — и тут же отправил назад, по уже отработанной траектории, целя Гайвену в плечо — для этого узурпатору пришлось приблизиться к противнику на пол-шага. Принц вскинул шпагу навстречу падающему на него мечу, сталь ударилась о сталь с неприятным режущим лязгом. Гайвен отвел выпад, и, не соблазнившись возможность нанести свой удар, вновь вернулся в исходное положение.

— Все же испугались, — резюмировал Кардан, до боли напомнив в этот момент Александра Гальса. Казалось бы, ничего общего — загорелое лицо вместо мертвенно-бледного, зеленые глаза вместо серых, потертое и даже кое-где залатанное коричневое дорожное платье вместо элегантного черного камзола, изысканного в своей простоте. Змеиная улыбка вместо нечеловеческого равнодушия. И все же они были похожи, как горошины из одного стручка. И вели одну и ту же игру. В свое время Артуру удалось выскользнуть из расставленных Гальсом сетей, не поддаться на его уловки — а сможет ли сделать то же самое сюзерен? Кровь у Гайвена холодней, спору нет — но сильней ли воля и тверже ли рука?

— Никогда не упускайте своего шанса, — продолжал Кардан, пристально изучая противника. — Сделай вы сейчас выпад — вдруг бы вам улыбнулась удача? Никогда не оставайтесь на обочине, юный Ретвальд. Мои отец и дед всю жизнь просидели в придорожной канаве, и померли в безвестности. — Гледерик атаковал, обозначив укол в промежность. Артур выругался — такие фокусы не просто запрещались всеми существующими дуэльными кодексами, они считались несовместимыми с дворянской честью. К счастью, Гайвен сумел отвести удар — он принял вражеский клинок на защитную чашечку рукоятки шпаги, поменял угол ее наклона и скольжением вдоль клинка опустил меч Гледерика в мертвую зону. Кардан тут же шагнул в сторону и, наращивая темп, попробовал ударить в бок. Ретвальд развернулся вслед за ним, парировал, попятился, отразил атаку в грудь. Снова развернулся, когда Гледерик попытался было переместиться ему за спину, гардой отбил очередной тычок. Еще раз отступил, закрылся, разгадал финт, крутанулся, уходя от направленного в плечо выпада. Отвел вражеский меч, когда тот едва не отсек ему неосторожно выставленную левую руку, перегруппировался, сменил позицию на более удобную.

Айтверн мог лишь аплодировать успехам своего бедового господина. Молодой герцог признал, что сильно недооценивал Ретвальда. Как оказалось, тот владел оружием вполне недурно — недостаточно сильный и крепкий, Гайвен спасался тем не менее быстротой реакции. А еще он не впал в панику, что оказалось важнее всего. Впрочем, Артур, вынужденный довольствоваться ролью безучастного наблюдателя, заключил, что положение Ретвальда вовсе не так уж безоблачно, как хотелось бы надеяться. Катастрофический недостаток опыта давал о себе знать. Временами Гайвен немного запаздывал с отражениями вражеских ударов — совсем чуть-чуть, на малую долю секунды, но и этого хватало чтобы понять — необходимые для выживания боевые навыки во многом воспринимались им еще рассудочно, не отпечатались намертво в плоть и кость. А когда ты дерешься, не до конца слившись со своим оружием, риск пропустить вражеский выпад очень велик.

Овладевшее Артуром воодушевление постепенно начинало сменяться тревогой. Гледерик скакал вокруг Ретвальда по кругу, пробуя его оборону то здесь, то там, и постоянно меняя угол атаки. Он выбрал достаточно выигрышную тактику, изматывая противника и сбивая его с толку. Опытного бойца сложно поймать в такую ловушку, он легко вывернется из нее, навязав врагу собственный ритм или хотя бы грамотно использовав вражеский, но Гайвен опытным бойцом никак не был. Принц честно отбивал сыпавшиеся на него со всех сторон удары, но сам почти не проявлял инициативы. То, что в начале поединка являлось необходимой предосторожностью, сейчас превращалось в игру на поражение. Несколько раз Гайвен все же попробовал контратаковать, но неудачно и ничего тем не добившись — Кардан уклонился от его ударов с непристойной легкостью. К тому же, Ретвальд явно начинал уставать, его молодые годы и малый опыт давали о себе знать, что же до Гледерика, тот даже не запыхался. Потомок старых королей оказался очень неплохим фехтовальщиком — он уступал Александру Гальсу или лорду Раймонду, но все равно внушал уважение. Артур даже не знал, смог бы он сам победить такого врага. Пожалуй бы, смог. Но Гайвен…

А лицо Гайвена, когда тот отражал очередную веерную атаку, исказилось болезненной гримасой. Принц явно держался из последних сил.

Тьма! Так больше не может продолжаться. Он, Артур Айтверн, не может просто так смотреть на то, как убивают его сюзерена. И плевать на отданный приказ, законы чести и все на свете дуэльные кодексы. Он не позволит Гайвену погибнуть. Герцог принялся медленно приближаться к поединщикам, заходя им в тыл. Он старался не привлекать к себе внимания.

Гайвен блокировал направленный прямо в живот выпад, попробовал сам перейти в нападение, нацелившись узурпатору в шею, ничуть не преуспел в своем начинании, довольно неуклюже отстранил немедленно последовавший ответный укол. Удары Гледерика сыпались, как град, они сделались еще более частыми и жесткими, Ретвальд отражал их, тяжело дыша, все лицо ему заливал пот, который совсем не было времени утереть. Пару раз он даже вскрикнул — не от страха, от напряжения, требовавшего себе выхода. Потом сжал побелевшие губы и отбивался молча. Его пальцы судорожно вцепились в эфес, будто срослись с ним воедино, волосы прилипли ко лбу.

Наконец удача отвернулась от Гайвена. Он как раз увернулся от очередного удара, нацеленного под ребра, и попробовал атаковать сам, когда Гледерик зацепил его клинок изгибом крестовины и потянул на себя. Ретвальд выпустил эфес, пошатнулся, запутался в траве и грохнулся оземь. Ему хватило ума откатиться прочь, но тут Гледерик бросился за ним, собираясь добить поверженного врага. Как раз тогда в дело и вмешался Артур. Он подбежал к месту схватки и блокировал выпад, предназначавшийся Гайвену и долженствующий стать смертельным. Мечи скрестились.

— Вмешиваетесь в ход поединка, герцог? — глаза Гледерика бешено сверкнули. — Нехорошо!

— Я защищаю моего короля. Прочь с дороги!

Но Кардан, разумеется, и не подумал отступить. Он выругался и увеличил нажим на клинок Артура, прижимая его к груди герцога. Айтверн напрягся — и все же оттолкнул противника. Тот широко расставил ноги, удержав равновесие, и закрылся клинком во фронтальной плоскости. Артур рассек воздух перед Карданом, и тоже замер, готовый в любой момент кинуться в бой. За спиной глухо простонал Гайвен. Герцог Запада вознес Господу хвалу, благодаря того, что он уберег сюзерена от гибели.

— Может, все же дашь мне окончить бой? — полюбопытствовал Гледерик, сплевывая на землю. — Я понимаю, задеты твои чувства и все такое прочее… Но мы с господином Ретвальдом не уладили один вопрос.

Артур ответил не сразу. Сначала он прикинул, стоит ли продолжать схватку, следует ли попытаться прикончить сейчас Кардана. Казалось и в самом деле очень заманчивым завершить войну единственным росчерком стали — но Айтверн осознал, что не до конца уверен в успехе. Все-таки, Гледерик был хорош. Очень хорош.

— И не уладите, — бросил Артур. — Я объявляю поединок завершенным.

— По какому это основанию, позволь спросить?

— Я не нуждаюсь в основаниях. Уезжайте, Гледерик Кардан. Довожу до вашего августейшего внимания, что сегодня здесь больше не будет звенеть сталь. Вы и так изволили распугать полевых мышей — а может, еще и передавили половину из них. На вашем месте я бы отправлялся восвояси. То есть… Вообще-то, я понятия не имею, как бы поступал на вашем месте. Но лично вам разумнее всего будет последовать данному совету — если, разумеется, вам жизнь дорога.

— Угрожаете?

— Предрекаю. — Артур иронично улыбнулся. — Если не желаете немедленно свидеться со своими почтенными предками, уходите отсюда. И радуйтесь, что на меня снизошла блажь, и я вдруг сделался милосерден.

— Милосерден? Ну что ж, — Гледерик попятился, пока не уперся спиной в своего коня, опустившего голову узурпатору на плечо. Тогда Кардан не глядя вложил меч в ножны и взлетел в седло. Тронул поводья. — Раз уж ты столь благороден сердцем… так и быть, испарюсь, — сказал он. Уже поворачивая коня, Гледерик бросил через плечо. — Только учти, ты еще пожалеешь, что не убил меня сегодня. Я бы на твоем месте не колебался, и покончил с делом сразу.

Артур и сам понимал, что, возможно, допускает непоправимую ошибку. Но он никак не мог рисковать. Если он победит Гледерика — хорошо, ну а если нет? В таком случае Гайвену Ретвальду не жить, Гледерик убьет его, а Айтверн спасал принцу жизнь отнюдь не затем, чтоб тут же его угробить. Поэтому Артур предпочел промолчать, несмотря на то, что ему очень хотелось окликнуть Кардана и предложить ему сразиться с собой. Совсем как тогда, с Александром. Но поступать так, как тогда, Артур уже не мог. Все, что он мог — проводить взглядом уезжающего врага, испытывая при этом диковинную смесь досады, печали и облегчения.

За спиной вновь раздался сдавленный стон, сменившийся неразборчивым бормотанием. Айтверн развернулся, глядя на принца Гайвена, кое-как поднявшегося на ноги и теперь отряхивающего испачкавшееся при падении дорожное платье. Выглядел Ретвальд до невозможности нелепо, и похоже сам не до конца соображал, на каком он свете. Принц наклонился и подобрал оброненную шпагу.

— Я… О мой Бог… — Гайвен схватился за виски, — как же голова болит… — Его блуждающий, пьяный взгляд остановился на Артуре. — Послушай… Спасибо, — наконец выдохнул он. — Я думал, мне конец.

Айтверн вложил меч в ножны и сделал шаг навстречу Ретвальду.

— Спасибо, — повторил тот нетвердым голосом. — Ты меня спас… Но, черт, как же он ловок… Я про Кардана. Я… Артур, я даже не знаю. Ты меня выручил. Я понятия не имел, во что лезу. Но полезть стоило… Ты меня понимаешь? Нельзя было не полезть. Ты только представь, что бы было, если бы получилось… Это ведь… Силы небесные…

«Благодарю тебя, отец, — подумал Артур, глядя на порядком помятого сюзерена и вспоминая точеные надменные черты лорда Раймонда, — однажды, отец, ты преподал мне отличный урок». И подумав это, Айтверн размахнулся и со всей силы ударил Гайвена Ретвальда в челюсть. Артур бил левой рукой, потому что удары правой получались у него лучше. Ударь он правой, то мог бы, пожалуй, убить насмерть — а убивать он не хотел. Гайвен охнул и, как подкошенный, повалился на землю. Артур безучастно смотрел на скорчившегося у его ног принца, потирая костяшки пальцев, и вспоминал, как сам валялся на полу в отцовском кабинете. «Удивительная штука жизнь — мы постоянно играем в одном и том же спектакле, но разные роли».

Когда Гайвен снова встал, на его губах пузырилась кровь.

— Ты не имеешь права жертвовать своей жизнью, — сообщил ему Артур, протягивая кружевной платок с вышитым на нем драконом. Гайвен вытер себе лицо, не говоря ни слова и не сводя с Айтверна помертвевшего взгляда. — Если хочешь стать королем, — продолжал Айтверн, — изволь запомнить одну вещь. Ты не имеешь права поступать так, как хочешь. Ты можешь поступать так, как должен, и больше никак. — Артур стряхнул с плеча Гайвена приставшую травинку. — И больше никак, — повторил он. — Я сам, к сожалению, понял это слишком поздно. Или почти поздно. Игра ведь еще не закончена, правда?

Ретвальд порывался что-то сказать, но прикусил язык и коротко кивнул. «Хотелось бы верить, что наука пойдет ему впрок, — подумал Артур. — Мой сюзерен, или я выбью из вас всю дурь до конца, попутно переломав половину костей, или вы сами себя погубите. Третьего не дано. А поскольку допускать вашей гибели я не намерен, придется забыть о жалости. Меня всю жизнь жалели, и в итоге я чуть не свернул себе шею. Зато ваша останется целой, обещаю».

Айтверн отвернулся, глядя на восток. Гледерик уже скрылся с глаз, наверно, доехал до своего лагеря. И наверняка встретил там теплый прием — людей, радующихся возвращению своего господина. Артур вспомнил, с каким жаром Александр Гальс рассказывал о наследнике Карданов, как превозносил его достоинства. И правда, Гледерик оказался человеком, за которым легко пойти в бой. Победить его будет совсем непросто. Хорошо было бы и в самом деле покончить со всем единственным ударом, но не удалось. Теперь все, что им осталось — идти окольной дорогой.

— У нас впереди война, — задумчиво сказал Айтверн. — А твоему маршалу всего двадцать лет, и это не самый лучший возраст для того, чтобы выигрывать войны. Не хватает опыта, не хватает знаний, не хватает веры в себя — всего не хватает, по большому счету. Будь мне тридцать лет, я бы выиграл эту войну одним махом. А будь мне сорок — сражался бы на другой стороне. — Заметив, что Гайвен недоуменно моргнул, Артур добавил: — Спокойно. Это шутка.

 

Глава четырнадцатая

Придворный живописец облачил Бердарета Ретвальда в роскошный темно-синий камзол и накинул ему на плечи черную с серебром мантию. Чахоточно бледный король-чернокнижник, держащий в руках тяжеленную инкунабулу с украшенной изумрудами обложкой, смотрел куда-то поверх головы возможного наблюдателя, скорчив самую высокомерную мину из всех возможных. С портрета так и разило патрицианской надменностью — на пять миль во все стороны. Встреть Гледерик Брейсвер подобного типчика на торной дороге, непременно бы шмыгнул в кусты. А то беды не оберешься — вдруг подобное чванство заразно.

Однако если верить историческим хроникам, а попробуй им не поверь, этот безродный проходимец, больше всего напоминающий безумного книжника, заставил иберленскую знать плясать под свою дудку, и заставил на совесть. Причем сделал он это отнюдь не волшебством и даже не посулами пополам с угрозами, а неплохим пониманием людской натуры и острым умом. Конечно, не обошлось и без толковых советников, того же Радлера Айтверна, на первых порах не дававшего Ретвальду свернуть себе шею среди тимлейнских интриг. Но советники советниками, а правитель из Бердарета Ретвальда вышел вполне достойный. И когда его наследник взошел на престол, никто и не вспомнил, что отец означенного наследника был голодранцем и почти что нечистью. Черт побери! Вот же сукин сын был этот Бердарет, поневоле восхитишься.

Гледерик сожалел, что чужеземный волшебник умер задолго до его рождения. Играть против него было бы сущим наслаждением, за такое удовольствие Брейсвер с удовольствием отдал бы собственную правую руку — а прикончил бы Бердарета, так уж и быть, левой. Оставалось лишь сожалеть, что этот умник преставился много-много лет тому назад. С ним, захапавшим чужое королевство, Гледерик расправился бы с наслаждением, но придется расправляться не с ним, а с его далеким потомком, отношение к той истории имеющим достаточно косвенное. Гайвен Ретвальд, ох уж этот чертов Гайвен Ретвальд… Он мало походил на папашу. Брайан был просто дураком, вдобавок напыщенным как индюк. Гайвен… Гайвен определенно дураком не был. Он выглядел как дурак, но это еще ничего не значило. Чертов иберленский принц оказался способным на риск — поставил все на кон и решил выиграть. А ведь мог бы, пожалуй. Вполне мог, поймай Гледерик ворону в рот. Для шестнадцатилетнего молокососа Ретвальд отчаянно хорошо фехтовал. Откуда только нахватался? И какого хрена Эрдер брехал, будто его высочество дофин — ничего толком не умеющий сопляк?

А еще у Гайвена Ретвальда есть Артур Айтверн, и это делает задачу еще интересней. И сложней. Брейсвер вспомнил повелителя Западных берегов, с его саркастической ухмылкой и сумасшедшим взглядом. У парня явно не все в голове на месте. Таких людей Гледерик уважал, благо что сам относился к их числу. Досадно вышло, что Айтверн на стороне врага, и еще досадней — что умер его отец, вот уж кто действительно заслуживал уважения. Ну да ладно, чего теперь сокрушаться…

А еще — еще Гледерик поймал себя на мысли, что хочет его. Хочет Артура Айтверна. Хочет этого наглеца. Волосы цвета рассветного пламени, летящие на ветру. Глаза, прозрачные, как морская вода. Ярость и гордость. Обуздать эту ярость и гордость — вот что было бы лучше всего. Подчинить и овладеть. Гледерик представил, как берет в руки и ломает меч Айтверна, а потом отбрасывает обломки прочь. Опрокидывает юнца на землю. Срывает с него одежду. Под пальцами бьется, фонтанируя искрами, злое молодое тело. Ярость и гордость. Да, эти ярость и гордость будут принадлежать ему, Гледерику Брейсверу.

Гледерик понял, что улыбается — а потом неожиданно зевнул. Приличные люди, зевая, непременно прикрывают рот ладошкой, даже если на них никто не смотрит, и Брейсвер мог лишь порадоваться, что сам к приличным людям никак не относится. Избавлен от сей сомнительной чести поколениями предков, занимавшихся всякой полагающейся простолюдинам всячиной. Дед даже селедкой торговал одно время — ну и внука никаким манерам обучать не стал. Помнится, когда на пиршестве по случаю коронации Гледерик отложил в сторону приборы и принялся есть баранину руками, придворные едва не подавились салфетками. Один только Дериварн не оплошал — подошел и от души хлопнул новоиспеченного монарха по плечу, проревев, что так мол и держать. Славный он парень, Дериварн, жаль лишь, простой как пять пенсов. Ему не сравниться с Александром… да и кому сравниться? Проклятье, граф Гальс, я хотел спасти вас от позора и смерти, а оказалось — не спас, а убил. Нехорошо получилось.

Гледерик Брейсвер саданул кулаком по дубовому столу и отвернулся, глядя в окно на крепостной двор, освещенный заходящим солнцем. Там царило удивительное спокойствие, все воины либо пьянствовали в специально открытых им залах цитадели, либо кутили в городе. Пиво, девки, кости, карты и драка. Что еще требуется уважающему себя солдату для счастья?

Гледерик и сам несколько лет служил наемником, там и сям, и знал, какими глазами те смотрят на мир. Если начальство позволяет славно гульнуть, то получает в отместку любовь и преданность, все по-честному. Так что сегодня солдаты веселятся, завтра — отсыпаются, а послезавтра — в поход. Армия выйдет из Тимлейна и встретит войска Айтверна на рубежах королевских владений. Эрдер предлагал выступить прямо сегодня, сразу, как Гледерик приехал с переговоров, но Брейсвер пропустил его слова мимо ушей. Айтверн раньше времени к их воротам не явится, сроки не поджимают, можно и позволить верным бойцам развлечься — для поднятия морального духа. Сразу гнать отряды на марш было бы просто глупо.

Гледерик примчался в Тимлейн еще до полудня, оставив за спиной два дня почти беспрестанной скачки, и валился с ног от усталости, однако минутку для отдыха выкроил лишь сейчас, под вечер. Слишком многое пришлось сделать перед этим. Стольких выслушать, о стольком распорядиться. Из ратуши докладывали, что резать и душить в стольном городе за последнюю неделю стали чуть меньше. Городская стража не зря вылазила из кожи вон, охотясь за преступным сбродом. Правда, пришлось увеличить ее же, стражи, жалование аж на треть, дабы бравые стражи порядка в наступившей суматохе сами не сделались разбойниками. Хорошо, что от Брайана досталась набитая золотом казна, и плохо, что даже у нее когда-нибудь покажется дно. Купцы заламывали руки, упрашивая поскорее разгромить не признавших Кардана дворян — а то смута может дурно отразиться на делах, уже отразилась. Гледерик прикинул, не запретить ли, кстати, высочайшим указом торговлю с западными герцогствами, но решил не корчить из себя идиота. Никакие запреты никого не остановят, а вот доверия к престолу от них не прибавится.

Отец Гледерика работал управляющим у одного средней руки купчины, и всю жизнь занимался похожими делами. С меньшим размахом, конечно, но суть от того не менялась. Получается, быть королем — это всего-навсего быть купеческим управляющим, и ничего больше. Хорошо, что в отрочестве, прежде чем сбежать из дома, Гледерик часто посиживал с отцом, помогая ему по работе — успел нахвататься в ту пору кой-каких премудростей. Интересно, а этот сукин кот, Брайан Ретвальд, утруждал себя государственной рутиной, или просто подписывал составленные другими указы? Уже и не выяснишь, как ни бейся. Первым министром Иберлена числился тан Лайонс, затрапезного вида человечек, во время переворота спрятавшийся в своих покоях, подперев дверь бюро. Будучи вассалом дома Эрдеров, Лайонс однако оставался горячим сторонником Айтвернов, потому и попал после переворота в темницу. Впрочем, особой ценности в этом пленнике все равно не было. Являясь формальным главой Коронного совета, он, тем не менее, во всем полагался на решения Раймонда Айтверна. Непонятным манером Раймонд Айтверн умудрялся одновременно быть неплохим сеньором для своих собственных земель, в качестве маршала возглавлять королевскую армию и являться в делах правления правой рукой, а вернее — мозгами все того же короля. И, кажется, даже не сильно уставал от всех своих забот, а если уставал — не подавал виду.

Брейсвер вздохнул и обвел глазами доставшийся ему в наследство от Брайана кабинет — он остался почти таким же, каким был при прежнем короле. Эрдер с удручающей настырностью советовал сменить к чертовой матери обстановку, мол, нечего напоминать людям о Ретвальдах. Гледерик раз за разом пропускал его наставления мимо ушей. Какое, к бесам собачьим, это все может иметь значение? Людям, заходящим в монарший кабинет, так уж важно, какого цвета в нем обивка диванов и ковры? Подобное только круглым дуракам может быть важно, а на дураков Гледерику и так было наплевать. Он снял со стены щит с ретвальдовским гербовым хорьком, этим и ограничился. Портрет Бердарета и тот оставил — Бердарет был врагом, вот пусть и повисит перед глазами, всегда полезно смотреть врагам в лицо.

Брейсвер стянул сапоги и положил ноги прямо на письменный стол, на стопку докладов, которые перед тем читал. Кресло было на редкость уютным и мягким, еще одно неплохое наследство, доставшееся ему от Ретвальда, и Гледерику отчаянно захотелось вздремнуть. В конце концов, спать в кресле — куда лучше, нежели спать прямо на земле или в седле. Хуже, правда, чем в постели, но до постели еще требовалось добраться, а потомок Карданов совершенно не хотел сейчас никуда идти. Да и потом, если он уснет в кровати, то проснется не раньше, чем через сутки, а подобной роскоши Гледерик себе позволить не мог. Ему бы парочку часов отдохнуть, не больше… А потом отправиться искать Дериварна, чтобы дать тому поручение. По-хорошему, обсудить с Томасом насущные дела требовалось уже сейчас, но Брейсвер не находил на то сил. Дела, меж тем, норовили взять за горло… Вся беда вышла с капитаном Грантэмом, командиром гальсовской дружины. Бравый капитан, вкупе с подчиненными ему офицерами, все последовавшие после отъезда Александра в Стеренхорд недели выражал горячее беспокойство по поводу судьбы своего лорда. Ну еще бы — тот умчался в дипломатическую поездку и как в воду канул, ни ответа, ни привета. Есть повод для раздумий. Среди дружинников пополз шепоток, что их сюзерен погиб. Гледерик, как мог, промывал капитану Грантэму мозги, принуждая того не делать излишне резких телодвижений. Мол, граф Гальс просто задержался в дороге, скажем. Мало ли что бывает, в наши смутные дни. Но сегодня, с возвращением Гледерика в Тимлейн, сомнения уступили место определенности, причем определенности весьма печального толка. Узнав о смерти Александра, Грантэм объявил, что должен принести присягу младшему брату графа, как новому повелителю Юга. Четырнадцатилетнему мальчику, ныне пребывающему в Элвингарде, фамильном замке Гальсов, и едва ли даже краем уха слышавшему о перевороте и смене династии. Капитан заявил, что уводит дружину из города, и добавил, что если граф Виктор Гальс поддержит дом Карданов, то Грантэм охотно вернет солдат обратно в расположение его величества — но не раньше, чем его новый господин примет решение по этому поводу. Делать было нечего, и Гледерик позволил южанам покинуть столицу. Не удерживать же их силой, тогда бы пролилась лишняя кровь, а кому она нужна? Просто теперь придется склонить на свою сторону юного Виктора, вот и все. Брейсвер решил отправить в Элвингард Томаса Дериварна, тот, будучи двоюродным братом Гальса, должен уговорить кузена примкнуть к яблоневым знаменам. А если новый сеньор Элвингарда вдруг заупрямится и решит последовать за Гайвеном Ретвальдом… что маловероятно, учитывая, кто убил его брата… но если все-таки Гальс предпочтет Стеренхорд Тимлейну — в свите графа Дериварна найдется специально подготовленный человек с инструкциями от Гледерика, который аккуратно отправит юного Виктора в могилу, после чего титул, владения и войско перейдут все к тому же Дериварну, как ближайшему родственнику мужского пола. Разумеется, сам Томас ни в коем случае не узнает о такой подстраховке. Все провернется гладко, не мытьем, так катанием. Но для начала нужно найти Дериварна и сообщить тому о предстоящей поездке. Этим и займемся — завтра, после обеда. До той поры граф едва ли протрезвеет.

В дверь кабинета постучали — три раза, с короткими интервалами между каждым. Ого-го! Кому это вдруг понадобился обожаемый монарх?

— Смелей входите! — крикнул Гледерик. — Я не запираюсь.

Дверь отворилась, и на пороге возникли Томас Дериварн и Роальд Холдейн. Надо же, какая удача, вот и искать никого не придется! Спать, правда, не придется тоже, но это даже к лучшему — нечего расслабляться, если не хочешь в следующий раз проснуться в аду.

— Вечер добрый, милорды, — промолвил Брейсвер, убирая ноги со стола и принимая царственный вид. По крайней мере, сам он полагал этот вид именно что царственным. Как ни странно, окружающие зачастую — тоже. — Чем обязан чести принимать вас нынче? Я, господа, склонен был полагать, что вы уже давно пьете в компании своих отважных вассалов и прочей благородной публики. А вы — нет, решили, оказывается, навестить возлюбленного государя… Польщен! Но любопытствую на предмет мотивов.

Вельможи изобразили легкое недоумение. Они все никак не могли привыкнуть к подчас весьма странному поведению своего нового господина. Пользуясь созданной им заминкой, Гледерик быстро оглядел вошедших. И Холдейн, и Дериварн казались абсолютно, убийственно трезвыми — ни намека на то, что они присутствовали на гремящей внизу пирушке. Брейсвер принюхался. Ну да, спиртным и не пахнет. Ладно еще Холдейн, но Дериварн, завидев бутылку, не оставит ее в покое, пока не выдует до дна… Очень любопытно.

— Мы решили составить вам компанию, — сообщил Холдейн, склонив голову. Граф был облачен в темно-синий камзол с пышными рукавами, и бледностью напоминал покойного Гальса. Вышитый на груди фамильный белый олень угрожающе склонил рога, будто готовый ринуться в бой. — Нехорошо, когда подданные веселятся, а король один… Нехорошо.

Томас Дериварн решительно кивнул, соглашаясь со словами приятеля. Сегодня он был непривычно молчалив.

— А вы, значит, люди крайне хорошие, и решили посему поступать хорошо, — сделал вывод Гледерик. — Ну что вам сказать… Браво, господа! На Страшном Суде зачтется, — Роальд ничуть не изменился в лице, но на Роальда Брейсвер практически не смотрел. Он смотрел на Дериварна, а тот чуть заметно сжал губы. Не нравится, приятель? Сам мне присягал, за рукав никто не тянул. — Кстати, вы, смотрю, удручающе трезвы. Сие следует исправить, — Брейсвер выскользнул из кресла и направился к бару, специально пройдя так близко от Холдейна, что едва не задел того плечом. Роальд не шелохнулся и не выказал никаких признаков волнения. Тьма, хватит уже трястись, нет тут никакого подвоха, просто ребята пришли почесать языками с любимым государем. На наемных убийц они не похожи. На идейных заговорщиков — тоже не особенно.

Гледерик отворил дверцу шкафа и почтительно замер, созерцая занимавшую аж шесть полок коллекцию вин. Винный погреб прямо на дому, и не надо никуда спускаться… Правда, сам Брейсвер больше предпочитал пиво, а в благородном красном напитке разбирался довольно слабо. Верно сказать, что это еще за пойло такое, если оно кислое, как ослиная моча, да и не пенится к тому же? А если даже вдруг и не кислое, то смахивает на компот. Пр-релесть. Родовитые аристократы, однако, цедят его с умным видом и еще корчат из себя знатоков.

Недолго думая, Гледерик схватил бутыль, на этикете которой была намалевана обнаженная девица с рыжими волосами до пояса. Девица была довольно-таки страшная, что не помешало ей принять соблазнительную позу. Интересно, какое послание желал донести художник сим портретом? Нализавшемуся означенной жидкости даже самая завалящая портовая шлюха покажется сказочной феей? Брейсвер хихикнул и достал с верхней полки три бокала и штопор.

— О! Милорд, да у вас имеется вкус, — заметил Томас Дериварн, когда Гледерик вернулся к столу со своей добычей.

— Вкус? Ну да, имеется. Помимо чувства вкуса, я также наделен зрением, обонянием, осязанием… слухом вот даже.

— Подумать только, — не слыша его, продолжал Дериварн, — вы поглядите, «Слезы солнца», сорокалетней выдержки… Из Кирлеи везли. Оно очень дорогое. Его купить, так это надо сначала целое поместье продать.

Брейсвер, до этого разливавший разнесчастные «Слезы солнца» по бокалам, чуть не уронил бутылку на пол.

— Что, серьезно? Находятся идиоты, готовые продать целое поместье за какое-то паршивое вино?

— Граф Дериварн выразился метафорически, — пояснил Роальд Холдейн, поправляя воротник — душно ему, что ли? — На самом деле, разумеется, никто не станет продавать…

— Не станет? Ну вот и славно. А то я уже испугался за род людской. — Гледерик задумчиво поглядел на до краев наполненный им бокал. — Кажется, для начала полагается произнести какой-нибудь велеречивый тост? В таком случае, предлагаю отступить от закосневших традиций и выпить торжественно, но молча, — изрек он и сделал небольшой глоток. Расхваленное Дериварном вино показалось Гледерику весьма посредственным, впрочем, заключил он, любителям может и понравиться. Что до Томаса и Роальда, те пригубили «Слезы солнца» с помпой истинно верующих, дорвавшихся до святыни.

Томас Дериварн рухнул на скамью напротив Гледерика, Роальд с многозначительным видом принялся кружить по комнате. Семья Холдейнов владела землями на востоке королевства и была связана ленной присягой с Коллинсами, герцогами Дейревера. Самые обычные дворяне, каких в Иберлене тьмы и тьмы. Ничем особенного в старину не выделялись, больших армий не собирали, у подножия трона не стояли и бунтовать тоже не шибко стремились. Совсем незаметные при Карданах, они набрали чуть-чуть больше значимости в последнее столетие, но даже и сейчас не входили в десятку наиболее сильных домов. Они и в Коронном совете сидели только благодаря протекции Коллинсов, обеспечивая поддержку своим сеньорам. Не могли Холдейны похвастаться и особенным богатством. Правда, зато обладали хорошей репутацией. Про них было достоверно известно, что они не бьют в спину союзников и не занимаются разбоем на дорогах. Впрочем, при Ретвальдах лорды вообще перестали грабить торговые обозы и расположенные в соседних графствах деревни, что нередко случалось в старину. Король-Чародей и его отродья навели в стране подобие порядка, при них даже междуусобицы прекратились — не сразу, конечно, а лишь после того, как Радлер Айтверн и его сын срубили головы всем особенно ретивым. Что же до Роальда Холдейна, то он пришел к Гледерику, ведомый своим сюзереном, Джеральдом Коллинсом, но вроде бы искренне разделял идеи мятежников. Ему не нравилось, что при Брайане королевская власть вновь ослабла, и Иберлен начал погружаться в подобие прежнего хаоса.

Томас Дериварн с решительным видом отставил прочь бокал и склонился вперед, опершись локтями о край массивного стола, разделявшего его и Гледерика.

— Мы, если честно, к вам почему пришли, сэр… Тут дело какое. Новости, что вы привезли… Паршивые новости, чего тут таить. Я не про то, что Айтверн уперся, и так ясно было, драки не миновать, как ни бейся, но к вам он не придет. Но вот кузен мой бедовый, Александр Гальс… У меня сердце кровью облилось, как услышал. Достойный был парень, что ни говорить. Человек, каких поискать еще надо, и соображение имел. Жаль очень, что так вышло.

— Верно говорите, граф. Мы понесли большую потерю, лишившись Александра. Сам сожалею, что отправил его в эту поездку. — Гледерик вновь отпил вина, скривившись от его вкуса. Нет, старый-добрый лагер куда лучше… — Очень большая потеря, — повторил он с причитающейся случаю скорбью.

Холдейн, до того бесцельно бродивший по кабинету, остановился.

— Значит, сожалеете? — тихо спросил он. Граф поднял голову, внимательно глядя на нового иберленского короля.

— Разумеется, — отвечал Роальду Гледерик, без труда выдержав его взгляд. Звоночек смутного подозрения, перед тем ненадолго замолкавший, вновь задребезжал в его голове. С чем все же пожаловали сюда эти господа? Брейсвер понимал, что если ожидать удара от любого прохожего, недолго сделаться сумасшедшим, а еще он понимал, что не будь он сумасшедшим, то давно бы отдал Богу душу. Хотя никакого Бога, конечно же, нет… Ну-ка, посмотрим, как запоет Холдейн, если слегка уколоть его кончиком кинжала. Словесно, разумеется, а не на самом деле. Зрелище выйдет не только поучительное, но и весьма познавательное. — Ну а сами вы как настроены? Я по поводу кончины графа Гальса сожалею, лорд Дериварн — сожалеет, а вы-то сами как, разделяете наши чувства? Или просто решили выпить за компанию?

Роальд Холдейн дернулся, словно от пощечины. Надо же, какие мы чувствительные!

— Можете не сомневаться, — сказал он очень прохладно. Видно было, что Холдейн взбешен. — Александр Гальс был мне другом.

Промашка, приятель. У прежнего владетеля Элвингарда друзей не было, Брейсвер мог бы поклясться в этом на чем угодно. Во всяком случае, не было в столице. Единственным человеком, к которому повелитель Юга испытывал хоть какие-то добрые чувства, был его юный оруженосец. Интересно, а куда кстати делся этот парнишка? Едва ли Айтверн убил и его.

— Тогда, — вкрадчиво сказал Гледерик Брейсвер, — вы, дорогой граф, должны испытывать немалую скорбь. Ведь провожая друзей в царство небесное, мы лишаемся удовольствия видеться с ними в царстве земном. Что может быть печальнее растянувшейся на много лет разлуки с милыми сердцу людьми? Ничего, вестимо, — ради красного словца покривил он душой. — А раз вы, Роальд, в печали… Будьте любезны помянуть Александра. Ваш друг был бы вам признателен.

Холдейн снова дернулся, но промолчал. Он поднес к губам бокал, который прежде держал на уровне груди, и медленно выпил.

— Отлично, — похвалил его Гледерик, — губы только утереть не забудьте, а то они красные… словно вы с кем-то неудачно подрались. Но, Роальд, согласитесь — отличный же обычай эти поминки, а? Они превращают пьянство из греха в добродетель. Будь я искренне верующим, молился бы о том, чтоб мои знакомые почаще умирали, можно было бы с удовольствием провожать их в мир иной. Но, являясь безбожником, я не нуждаюсь в подобных поводах, чтобы выпить. Я просто пью, и ничем это не оправдываю.

— Вы вообще никогда не оправдываетесь, — сказал Роальд.

— Именно, приятель, в самое яблочко! Оправдания обычно смотрятся до безумия жалко… Я не хочу чувствовать себя достойным жалости, и потому никогда не оправдываюсь. Советую вам брать с меня пример в этом деле. Но, кажется, вы меня о чем-то спрашивали, не так ли? И именно ваш вопрос нарушил такое ровное, такое плавное течение нашей беседы. Потрудитесь объяснить, что имели в виду.

Холдейн не ответил. Вместо него голос подал Дериварн, державшийся на редкость для себя спокойно и рассудительно. Впрочем, спокойным был лишь его тон, но отнюдь не слова, которые были произнесены.

— Ладно уж, ваше величество, не будем мы больше кривить душой. Мы же не просто так к вам пришли, а о деле одном поговорить. Вы наверно догадались уже, что об Александре Гальсе.

— Хорошо, если пришли по делу, говорите. — Брейсвер сделал заинтересованное лицо. В меру заинтересованное, чтоб не переиграть. — Смелей, я охотно вас выслушаю.

Томас Дериварн, видать, растерялся. Похоже, он плохо представлял себе, с чего начать, и предпочел бы еще с полчаса ходить вокруг да около. Гледерик получил лишнее подтверждение тому, что граф Дериварн, невзирая на свой громогласный голос и напористые манеры, на деле является человеком, совершенно неуверенным в себе. Граф помялся, неопределенно постучал пальцами по столу, откинулся назад, нахмурился. Брейсвер наблюдал за ним со смесью насмешки и досады. Насмешки — потому что смешно наблюдать, как взрослый мужчина, владетельный сеньор и опытный воин, мнется словно малахольная девица, не решаясь прямо сказать то, что собрался. Досады — потому что выстроенный уже план, отводивший Дериварну главную роль в игре, что развернется на юге, рассыпался на глазах. Надежная вроде бы ладья вознамерилась соскочить с шахматной доски. Бедная ладья.

Холдейн тем временем прекратил нарезать круги и как бы невзначай опустился в дальнее кресло, расположенное совсем рядом с единственной ведущей из кабинета дверью. Что же, разумно. Но слишком демонстративно. «Вы ни пса не смыслите в интригах, мальчики. Да вы простые вояки с единственной извилиной в мозгах. Кто же вот так работает? Курам на смех…» Гледерик приложил усилие, чтоб не рассмеяться. Что за жизнь, даже не убьют ни разу как положено…

Наконец Дериварн перестал тянуть и пошел в атаку:

— Вы, ваше величество, — «ага, значит я все еще величество, чудненько», — красно говорили про то, как сожалеете об Алексе. Только, вы уж простите, мы люди простые, лжи не любим, она больше по части всяких придворных хлыщей, а наше дело несложное — мечи да копья, щиты и кони. В Тимлейне я редко бывал, зато на границах пол-жизни сражался, с бритерскими находниками и лумейскими лягушатниками. И как скорбят о друзьях, в бою живот сложивших, видел нередко, да чего там, сам сотню братьев по оружию в земле схоронил. Так что, скажем прямо, вас я вижу насквозь. Не жаль вам лорда Гальса, совсем уж не жаль, клянусь морской солью. Оно не то чтобы преступление, вы с ним хлеб особенно не заламывали, да и в тыл вражеский не ходили. Вот только… Кто один раз солжет, тот и второй раз вполне может, верно? Мы тут с Роальдом между делом задумались, а с чего вообще вы послали в Стеренхорд именно Алекса, да еще одного. Дело опасное, гиблое, прямо скажем, кровью от него так и разит. А вы сами — человек властный, и соперники вам не по нутру. Давайте правде в глаза посмотрим — Александр вам поперек горла стоял. Кузен мой покойный удивительным человеком был, таковые на свете нечасто встречаются. Мало что ума палата, так еще и помнил, что такое честь и что такое совесть. Вы же с ним именно тут и расходитесь. Умны вы, милорд, отрицать смешно, и рука у вас твердая, и понимаете ясно, с какой стороны хлеб намазан… да вот только ни чести, ни совести у вас не ночевало даже. В отличие от Александра. Он вам неудобен был, и чем дальше, тем больше. А еще он был вождь от Бога, и вечно на себя канат перетягивал, даже когда сам того не хотел. Вот вы его на гиблое дело и спровадили, чтоб избавиться от него. Не так разве? — Дериварн выжидающе замолчал.

Истерическое веселье, распиравшее Брейсвера, сделалось еще сильнее, дойдя до точки кипения. Ему жутко захотелось расхохотаться в полный голос, до боли в груди и ребрах, а еще лучше того — начать кататься по полу. Подумать только! Мало что не впервые в жизни совершил нечто местами даже благородное, пусть и вышедшее потом боком, вывел человека из-под удара, избавив от возможных обвинений в измене — а тебя теперь обвиняют, что ты его не спас, а намеренно погубил. Да уж, страшные вещи порой творит с нами наша репутация…

— Пойдите подышите свежим воздухом, граф, — резко сказал он. — Винные пары на вас дурно повлияли.

— Ой ли? — прищурился Томас. — Неужто беретесь утверждать, что мы неправы?

— Вы идиот, граф Дериварн. Вы окончательный и беспросветный идиот. — Брейсверу очень захотелось вмазать этому тупому солдафону по роже, как в какой-нибудь из бесчисленных трактирных драк его юности, но король сдержался. Нет смысла бить рукой, если можешь ударить словом. — И, как полный и беспросветный идиот, — продолжил он, улыбаясь той самой улыбкой, которая, Гледерик прекрасно знал это, способна была кого угодно довести до дрожи, — вы записали в идиоты также и меня. Глупцы везде видят себе подобных. Одна лишь загвоздка — я не подобен вам. Если человек мешает мне, я устраняю его. Все верно. Но не раньше, чем он перестанет приносить мне пользу. Лорд Александр Гальс мог выиграть для меня эту войну, а еще из него мог выйти славный первый министр. И кем мне надо быть, чтоб выбрасывать, словно никчемный мусор, настолько полезную фигуру? Наверное, вами. Только я — не вы. Уразумели?

Произнесенная Гледериком тирада произвела на Дериварна некоторое впечатление, во взгляде Томаса вновь промелькнула растерянность. Прежде он не был уверен, стоит ли говорить то, что хотелось сказать, теперь — не понимал, как поступить, когда сказанные слова уже отзвучали. Граф прикусил зубами нижнюю губу, совершенно как ребенок, отчитанный недовольным наставником. Да он же и есть ребенок, сообразил Гледерик, здоровенное дите шести футов росту и тридцати двух лет от роду, прекрасно обученное ездить верхом, горланить пьяные песни, орудовать топором и двуручным мечом — но ни черта не понимающее за пределами этих вещей. Брейсверу полагалось проникнуться к Дериварну презрением, но вместо этого он испытал совершенно другое, мало знакомое ему чувство. Он не мог сказать точно, как оно называется.

— Ну предположим… — медленно сказал Томас Дериварн, наморщив лоб. — Пусть так, смерти Алекса вы не желали, поверим, раз уж не проверить никак. Но дело ведь не в одной смерти Алекса, верней сказать, не только в ней. Мы ведь и подумали на вас потому в первую очередь, что вы тот, кто вы есть. Когда Эрдер рассказал мне о наследнике Карданов, и когда я вам присягнул, я же не знал, кому присягаю. Вернее так, я знал имя и фамилию, но не знал человека. Раньше я думал, одной фамилии достаточно, чтоб не ошибиться, оказалось — нет… Лорд Мартин сказал мне, вот, смотри, пришел некто от старой крови, он спасет Иберлен. Мол, некто этот благороден, умен, силен духом, честен… ну и все такое. Он достоин нами править. Я и поверил, чего тут не поверить, раз уж вы и впрямь не казались размазней. Уж лучше вы, подумал я, и Роальд вот тоже так подумал, да и все остальные. Уж лучше вы, чем Брайан, который своих сапог дома не найдет, без помощи лакеев. Или чем его сынишка, на которого плюнешь — с ног свалится. Да вот прогадали мы все. Брайан, хоть и дурак, подколодной тварью не был. Я одного не забуду, милорд, — Томас заговорил тихо-тихо, и чувствовалось, до чего же силен его гнев, — не забуду я того дурачка, стрелка, что сэра Раймонда порешил. Ваш же стрелок был, ваш человечек, так? Ваш, и мой… наш, в общем. И приказ выполнял, пусть и не вами отданный, а терхоловский… но Терхол, даром что бес продажный, тоже в одном котле с нами варился. Ну, вот… Стрелок свое дело сделал, а вы его убили. Вам в благородство захотелось сыграть, показать, какой вы великодушный к врагам, настолько, что друзей не жалеете… Ну и что можно сказать, по такому поводу-то. Ублюдок вы, сэр. Не по законам человеческим, душой своей ублюдок. Чтоб вам сдохнуть поскорей, честное слово. Все-то вы играете в свои балаганы, а другим подыхать. Подумали мы тут с братцем Роальдом… не поздно переиграть еще. Раз лопухнулись, ну да теперь исправим все. Пока вы еще делов не наделали. Уж лучше Гайвен Ретвальд, честное слово.

Брейсвер опустил взгляд, изучая стоявший перед ним бокал. Осторожно взял его в руки, по-прежнему не глядя на Дериварна. Как смешно и глупо все получается… Он вздумал играть на благородстве этих недоумков, на нем и поскользнулся. Он чувствовал сожаление, хотя и знал, что сожаление — самое глупое из чувств, придуманных людьми. Никогда не нужно сожалеть, иначе зазеваешься и ухнешь в пропасть. Следует просто убивать, отворачиваться и идти дальше. Вот и все.

За окном стоял теплый летний вечер, да и камин горел от души, но Гледерику Брейсверу, называвшему себя Гледериком Карданом, вдруг сделалось зябко.

Он поднял голову, встретившись с Дериварном взглядом.

— Вы допустили всего одну ошибку, мой благородный рыцарь, — мягко сказал мальчишка из грязного портового города на берегу далекого океана, мальчишка, выросший и вернувший себе трон, о котором отец рассказывал ему когда-то сказки, вечерами, очень похожими на этот вечер. — Всего одну ошибку. Вам следовало убить меня сразу. Отравить вино, или ударить в спину кинжалом, или подстрелить из арбалета. Сделать свою работу быстро, без колебаний и сомнений. Никогда не следует сообщать жертве, что собираешься нанести удар. Никогда не нужно предупреждать собственного врага, если не уверен, что окажешься быстрее. — Он не знал, зачем говорит это. Какой смысл давать советы, если слушающий никогда уже не сможет ими воспользоваться? — Никогда нельзя давать противнику преимущество. Нельзя, а вы этого не учли. Томас, вы не умеете убивать королей.

Гледерик покачал головой. И швырнул бокал Дериварну в лицо.

Томас успел пригнуться и закрыть лицо локтем. Во все стороны полетели осколки стекла и винные брызги, а Гледерик взлетел прямо на стол и ударил Дериварна ногой в плечо. Томас откинулся назад и рухнул со скамьи, а Брейсвер не теряя времени перепрыгнул на соседний стол, стоящий у стены. Холдейн соскочил со своего кресла, обнажая меч, и левой рукой закрыл дверь на засов. Гледерик схватил удачно подвернувшийся тяжелый медный кувшин и бросил в Роальда, граф отбил его мечом, да с такой силой, что злосчастный кувшин вылетел в окно. Брейсвер огляделся в поисках оружия. В противоположном углу кабинета в оружейной стойке хранились шпага и топор, но попробуй еще до них доберись! Врагов никак не минуешь, а у самого Гледерика имелся лишь кинжал. Лучшем, чем ничего, конечно, но…

— Стража!!! — заорал Брейсвер. Ближайший пост охраны у дверей приемной, солдаты должны его услышать, да вот как они войдут, если Холдейн запер дверь?

Дериварн меж тем поднялся на ноги, и, выхватив клинок, ринулся к Гледерику. Тот сорвал со стены тяжелый гобелен, изображавший какое-то празднество, и набросил его на Томаса, как одеяло на расшалившегося кота. Тут же взлетевший меч рассек потемневшую от времени ткань на лоскуты, но Брейсвер уже успел проскочить мимо Дериварна и на прощание пнул его в спину, опрокинув на ковер. Метнулся мимо окна к вожделенной оружейной стойке, но Холдейн бросился Гледерику наперерез. Наследник Карданов схватился за кинжал и отбил нанесенный Роальдом удар, быстрый и хлесткий, как ветер в горах. Брейсвер тут же сделал врагу подсечку. Нескольких мгновений, пока заговорщики поднимались на ноги, хватило, чтобы наконец добраться до шпаги.

В дверь заколотили. Наконец-то явились стражники! Одна загвоздка, войти они смогут не раньше, чем притащат таран, а притащат его нескоро. Значит, справимся сами. Так даже лучше.

Холдейн и Дериварн коротко переглянулись. Брейсвер прекрасно понимал, о чем думают незадачливые убийцы. Дела их плохи, но если они убьют короля прежде, чем в кабинет ворвутся солдаты, то могут еще сами остаться в живых. Воины, лишившиеся государя, едва ли поднимут руку на знатных господ.

— Ну, господа хорошие, — произнес Гледерик, проверяя баланс клинка, — кто из вас не боится щекотки?

Оба вельможи бросились на него. Брейсвер уже ждал этого и проворно отскочил в сторону, уходя с их пути. До чего же вы предсказуемы, милые мои щенята, как легко заставить вас плясать под мою флейту — даже когда вам кажется, что вы вот-вот разорвете мне горло. Очень быстро, почти танцуя, Гледерик оказался позади врагов и всадил кинжал графу Холдейну в спину, по самую рукоятку. Роальд рухнул на ковер, убитый в один миг. Дериварн мигом развернулся, приняв защитную стойку.

— Можешь не трястись, — любезно сказал ему Гледерик, — кинжалы у меня кончились. Теперь играем по-честному.

— Честному? Да что вы знаете о чести?

— Ровно столько, сколько и ты. То есть ничего.

Дериварн размахнулся мечом — славный такой удар, впору дрова рубить или быка. Быка… Да, имеется такая забава у марледайцев, когда идиот в красных тряпках пляшет вокруг злющего, как черт, быка, или еще можно вепря, и из кожи вон лезет, чтоб отправить зверюгу на тот свет. Если идиоту не везет, отходит к праотцам заместо быка, ну а коли подфартило — получает от благодарной публики золотые монеты. Гледерик и сам подвизался таким идиотом — целый сезон. А потому, как следует наученный корридой, он и не подумал отбивать атаку лорда Томаса — просто увернулся. Меряться с эдаким троллем силой — все равно что самому подставлять шею под топор. Если хочешь победить, полагайся на ловкость. Гледерик сделал финт, наметив укол в предплечье, тут же отдернулся, не доводя атаку до конца, перевел клинок вниз и легонько ранил Томаса в правое бедро. Граф пошатнулся, но тотчас совладал с собой и вновь двинул на Брейсвера. Ну что ж ты такой упертый, приятель! Гледерик классическим переводом отвел нацеленный ему в грудь выпад и оказался, сделав полтора шага, слева от противника. Атаковал его в бок. Дериварн развернулся и парировал. Недостаточно быстро крутишься, братец, ну да оно и понятно — привык, поди, в доспехах сражаться, там не разгуляешься.

Дверь в очередной раз содрогнулась под градом ударов, но, вопреки ожиданиям, не слетела с петель. Ничего, скоро слетит. Гледерик понял, что не намерен уступать честь лишить жизни Томаса Дериварна никому из своих солдат, а потому должен успеть покончить с ним сам. Ладно, милый граф, пора с вами заканчивать! Недаром у вас бык в родовом гербе, воспримем сие как добрый знак! Ибо даже самому бешеному быку не совладать с толковым тореадором. Кончик шпаги Гледерика заплясал по всем направлениям, выписывая в воздухе сложный узор. Дериварн перешел в глубокую оборону, кое-как блокируя готовые ужалить его уколы, следующие без остановок и промедлений. Гледерик сковал противника клинком и не давал ему ни единого спокойного вздоха, планомерно тесня к окну. Если не получиться прикончить дурня сразу, можно будет заставить его чуть-чуть пошатнуться — и, вывалившись в широкий проем, насмерть разбиться о камни внизу. Выпад, еще один, финт, укол… Томас бился молча, сжав зубы и даже не ругаясь, что было бы для бывалого бойца обычным делом. Дериварн являл собой просто-таки олицетворение сосредоточенности. Ну, любезнейший мой подданный, не устали еще? Ничего, скоро отдохнете как следует.

Выбрасывать Дериварна во двор так и не пришлось — графу оставалось до окна еще целых два шага, когда он допустил оплошность. Немного промедлил с защитой, и Гледерику как раз хватило этого промедления, чтобы пронзить сэру Томасу сердце. Дериварн умер почти мгновенно, напоследок коротко вскрикнув. Хорошая смерть, отрешенно подумал Брейсвер, стоя над телом поверженного противника и вытирая окровавленную шпагу удачно обнаружившимися в кармане перчатками. Да, вот что такое по-настоящему отличная кончина — в бою, в угаре, в горячке, да еще с уверенностью, что ввязался в дело не зря. Уж лучше так, чем опочить в глубокой старости, потеряв остатки ума и сгнив заживо, в окружении заботливых родственников, которые ждут-не дождутся, когда же ты наконец прекратишь утомлять их своим присутствием и сдохнешь. Да вам повезло, и другу вашему Роальду — тоже.

В дверь снова ударили. Вот же недоумки, право слово… Не колотить следует, а за инструментом бежать. Гледерик устало выругался и пошел поднимать засов.

— Вы опоздали, — сообщил он с порога всполошенным гвардейцам, обнажившим мечи и, судя по лихому виду, готовым уложить самое малое сотню недругов за раз. — Так, самую малость, — Гледерик посторонился, давая солдатам возможность заглянуть в кабинет. — Можете прибрать тут, а то мы малость насорили.

Командир поста, молоденький лейтенант со шрамом через все лицо, ошеломленно пялился на лежавших на полу мертвецов, словно увидал самого Повелителя Бурь во плоти. Челюсть офицерика, казалось, пустила корни в его же грудь. Остальные солдаты держались несколько лучше, однако и по ним можно было заключить, что открывшееся зрелище потрясло бедняг до глубины души.

— Ваше величество… — лейтенант убрал руку с эфеса, запоздало сообразив, что драться прямо сейчас ему ни с кем не придется. — Но это же… это же…

— Сэр Томас, граф Дериварн, и сэр Роальд Холдейн, тоже граф, — представил ему покойников Брейсвер. Надо будет перевести идиота в гарнизон, или, еще лучше, в уличные патрульные. Не хочется и впредь созерцать его тупую рожу. — Оба этих достойных дворянина, чьи души нынче пребывают в чистилище или даже в раю, а тела представлены вашему вниманию… кстати, кончали бы уже пялиться, не обнаженные дамы перед вами, но павшие в бою сыны отечества… так вот, оба этих достойных дворянина посчитали необходимым лишить меня жизни. Я же посчитал желательным не согласиться с их решением. В раскладе разобрались, я надеюсь?

— Милорд… — проблеял лейтенант, и Брейсверу отчаянно захотелось оставить на без того уже испорченном ковре еще один труп.

— А, понятно… Вы не картежник. Тогда и не начинайте, а то вмиг проиграете фамильное состояние. Оно же у вас есть, состояние? Ну да, сразу видно, что получали чин по протекции. Великая вещь — полезные связи, разве нет? — Офицер сделался алым, как тюльпан. — Так вот, милейший, я вам не Раймонд Айтверн, и ни на каких родственников, друзей и знакомых оглядываться не намерен. Если немедленно не прекратите мямлить — мигом сделаетесь рядовым. Вам понятно?

Лейтенант вытянулся по струнке и весь как-то даже затвердел:

— Да, сэр. Понял, сэр.

— Отрадно слышать. Да, кстати, как там ваше имя? — Артур Айтверн много распространялся о том, что хороший король должен знать своих подданных по именам. Новый герцог Запада был наглым самоуверенным щенком с кочаном капусты вместо головы, но ради разнообразия он сказал тогда правильную вещь.

— Меня зовут Уолтер Маттерс, сэр.

— Вот и познакомились. Милейший лейтенант Маттерс, развесьте уши пошире, и вы, господа солдаты, тоже, вас это не в меньшей степени касается. Забудьте, что вы лицезрели эти трупы. Представьте, что вам померещилось. Вы не видели Томаса Дериварна и Роальда Холдейна входящими в мой кабинет, вы не слышали об их смерти, вы вообще закрыли глаза и дрыхли. Если кому из вас хватит ума проболтаться о смерти сих почтенных господ, мигом повешу. Всех скопом, чтоб никто не обиделся. — Если делать все быстро и не допускать ошибок, удастся избежать взрыва. Главное, чтоб эти олухи и в самом деле не подвели. — И еще, найдите мне герцога Эрдера, да поживей.

В ответ Уолтер Маттерс гаркнул так зычно, что в шкафах затряслись стекла:

— Будет сделано, сэр! — избежавший разжалования офицерик весь горел от готовности выполнять приказ. Гледерик чуть не прослезился от умиления.

Мартин Эрдер, вырванный прямиком из-за пиршественного стола, был просто удручающе трезв и до отвращения спокоен. Врут, что северяне пьянеют от капли спиртного, владыка Шоненгема мог, наверно, выдуть три бочки пива и даже не утратить твердости походки. Хотя, ах да, они же тут не пьют пива… Герцог не выразил ни капли удивления при виде живописно украсивших королевские покои мертвецов, и предоставил Гледерику самому объяснить, что же тут, черт побери, случилось. За все время короткого рассказа Эрдер старательно изображал немого. Он слушал своего короля, опустив голову и поглаживая пальцем свой украшенный изумрудом перстень, и даже не подумал перебить. И правильно сделал, Брейсвер терпеть не мог, когда его перебивали.

— Что требуется от меня? — спросил Мартин, когда Гледерик закончил посвящать его в курс дела.

— Подними своих людей. Пусть найдут офицеров из дружин Томаса и Роальда, и приведут всех ко мне. Полюбуюсь на голубчиков.

— Ваше величество, вы полагаете, Холдейн и Дериварн посвятили своих капитанов в заговор?

Гледерик уже думал об этом.

— Да нет, знаешь, едва ли. Эти вот преставившиеся ослы, — махнул он на покойных, — решились на цареубийство, лишь когда узнали о смерти Гальса. То есть сегодня. Когда я уже разогнал всех вояк пьянствовать. Смешное дело, получается, эта моя идиотская затея с увольнительными оказалась как нельзя кстати. Иначе, находись солдаты у них под рукой, сии достойные лорды вполне могли решиться на открытый переворот. Кровищи бы пролилось — не меньше, чем в прошлый раз. Нам повезло, Мартин, даже не представляешь, как нам повезло, — сказал он и тут же скривился. «Что я несу, везенья, если разобраться, маловато». — Нет, я не думаю, чтоб пришлось резать еще и офицеров. Но взбунтоваться — не единственное, что они смогут делать.

К чести Эрдера, он сразу сообразил, о чем речь.

— У Роальда Холдейна остался малолетний сын и два брата, — раздумчиво проговорил герцог, — а жена Дериварна до сих пор так и не родила ему ребенка, и потому его владения переходят к его сюзерену, Виктору Гальсу. Обе дружины получают новых командиров, которым должны принести присяги.

— Ты ловишь все на лету, Мартин. У разнесчастных солдат из двух разнесчастных дружин появляются новые командиры, и ни один из них не состоит у меня на службе. А значит, еще два больших отряда, вслед за гальсовским, помахают нам ручкой в самом преддверии битвы. Чуешь, как отменно дела идут? Одна беда, отменно они идут не у нас. Потому мне и нужны скорее эти ребятишки, пока они ни о чем не пронюхали. Я уговорю их остаться на моей стороне. Сменить предводителя. Дай мне дудочку, и я заставлю их под нее сплясать. Они вроде не такие упертые, как Грантэм, может и получиться. Наобещаю им всякого добра, груды золота, горы серебра… Должны клюнуть.

— Ваше величество, королевская казна велика, но и она когда-нибудь покажет дно.

Гледерик пожал плечами:

— А, брось ты это, ерунда. Сейчас главное победить, и если для этого нужно наобещать с три короба — без проблем, наобещаем. А после победы уже и придумаем, как выкручиваться. Скажем, реквизируем земли Айтвернов и Тарвелов. А что, тоже выход! Подчиняться они мне не хотят? Не хотят. Извести их надо? Надо. Наградить верных воинов за подвиги требуется? Требуется. Сложи все вместе, и получишь ответ. Командиры, которые хорошо послужат мне на этой войне, получат западные земли, и составят новое дворянство, если до того не имели чести к дворянству относиться.

Эрдер выказал нечто, напоминающее сомнение:

— Ваше величество… Айтверны и Тарвелы служили вашему роду тысячу лет.

— Ну да. Служили. Тысячу лет. И что дальше? Если они больше служить не хотят? Мне по этому поводу полагается удариться в вечный траур? Мартин, тебе ли не знать, что я проявил к Айтвернам столько великодушия, что хватило бы на десяток упрямцев рангом пониже. И не моя вина, что они дружно, папаша и сынок, уперлись рогом. Сами виноваты, вот пусть и получают все причитающееся. Я не ангел, не святой и даже не герой из баллад, и от избытка милосердия не страдаю. Все, кто не со мной, сами мастерят себе виселицу. Я не намерен терпеть поражения, а значит, поражение потерпят мои враги. Герцог, я доходчиво вам изложил, или повторить еще раз, медленно и печально?

Мартин Эрдер рывком поднялся со скамьи и изобразил церемонный поклон. Черные с проседью волосы упали на лоб, и Гледерик подумал, что повелитель Севера вовсе не так уж и молод. Раймонд Айтверн, со своей золотистой шевелюрой, гладкой белой кожей и легкими порывистыми движениями даже в сорок с лишним лет казался почти юношей, старшим братом собственного сына, а его ровесник Эрдер пребывал в каком-то шаге от старости, хотя и оставался крепок телом. Север более суров к своим детям, нежели юг. У Мартина имелся взрослый сын, но Брейсвер ни разу его не видел. Наследник Эрдеров остался в Шоненгеме, держать те земли под своей рукой от имени отца. Интересно, каков тот сынок из себя? Наверно, зануда не хуже папаши.

— Я понял, ваше величество, — чопорно сказал Эрдер. — Вы совершенно правы в своих решениях.

— Приятно слышать, старина. Еще одного мятежника я бы не пережил. — Гледерик подошел к герцогу и положил руку ему на плечо. — И, умоляю, не подумай, что мне приятно все это делать. Мне и самому слегка не по себе, но куда деваться? — Брейсвер кривил душой, зная, что обман подобного рода будет Эрдеру наиболее приятен. Как легко водить за нос других, нужно всего лишь повторять им ту ложь, что они сами состряпали для себя. — Да, мы по самые локти в грязи, ничего не поделаешь, но если начнешь миндальничать — недолго пойти на корм червям. В простонародье говорят, что если живешь в волчьем обществе, то и выть полагается на волчий манер. Толково сказано, правда?

Мартин кивнул:

— Да, ваше величество. Мы не можем отдать Иберлен на поживу Айтвернам и Рейсвортам. Они растащат нашу страну по кусочку. Мне было нелегко принимать некоторые решения из тех, что я принимал, но все, что нами делается, делается ради высшей цели. Пусть нас проклянут иные из современников, но зато помянут добрым словом потомки.

— Отменно сказано, дружище! А теперь, раз уж ты укрепился в своей решимости, иди исполняй приказ. И смотри, если вернешься без хороших новостей, я расстроюсь.

 

Глава пятнадцатая

— Господин маршал! Сэр! — Блейр Джайлс просунулся в шатер и замер, с долей опаски разглядывая собравшихся там благородных господ. Вид у Джайлса сделался слегка потерянный, и Артур с трудом сдержал усмешку. Он до сих пор не мог взять в толк, отчего это его нежданный оруженосец дичится людей. Вроде и не трус, однако же… Впрочем, дело его. Если хочет вздрагивать при каждом шорохе, пусть вздрагивает.

— Добрый день, мастер Джайлс, — изрек Артур с уже привычной ему ироничной учтивостью. Когда-то отец разговаривал с ним самим в таком же тоне. — Что именно привело вас ко мне, да еще в столь неожиданный момент? — заданный молодым герцогом Айтверном вопрос еще больше, чем приветствие, разил отцовскими интонациями. Артуру сделалось вдруг не по себе. Его посетило ощущение, что его устами говорит теперь лорд Раймонд. Ему это не нравилось. «Папа, ты же умер, вот и оставайся там, на облаках, среди ангелов и праведных душ. Оставь меня в покое. Я — не ты, не такой, как ты». — Я, кажется, приказывал вам идти отдохнуть, — продолжил он, отгоняя дурные мысли.

— Сэр… Там конный разъезд девушку одну обнаружил. Шла в лагерь. Говорит, вы ее знаете.

Девушку? Какую еще девушку? На мгновение Артуру подумалось, что речь идет об Айне, за непонятной надобностью догнавшей выступившее на восток войско. Хотя нет, что за бред. Блейр прекрасно знает Айну в лицо, да и потом, что сестре здесь делать? После всего, что случилось? Когда Артур и Гайвен вернулись в Стеренхорд, чтобы поднять армию, Айна даже не вышла встречать своего брата.

— Полагаю, мастер Джайлс, вам хватило ума поинтересоваться у сей особы, как ее зовут?

— Да, сэр, — Блейр выпрямился. Уже не растерян. Наоборот, злится. Ну и хорошо, у некоторых людей от ярости мозги начинают работать быстрее. — Хватило.

— Очаровательно. Ну и как же?

— Сэр, ее имя Эльза. Эльза Грейс.

Эльза?! Сказать, что Артур испытал удивление, означало ничего не сказать. Он уже почти забыл о языкастой бардессе, встреченной им в деревне Эффин, в день, когда он узнал о смерти отца. За последние недели приключилось столько всего, что недолго было запамятовать и собственное имя. А вот Эльза, оказывается, не забыла о своем случайном знакомце. Ну что ж, не самая плохая новость из возможных. Скорее даже наоборот, приятная. Артур подумал о мягких губах Эльзы, о ее волосах, пахнущих полевыми цветами, и понял, что улыбается.

— Блейр, проследи, чтобы госпожу Грейс отвели в мой шатер и оказали ей все возможное почтение. Если она голодна с дороги, пусть подадут обед. Сообщи, что я приду к ней, как только освобожусь. Ступай.

— Слушаюсь, сэр. — Юноша коротко поклонился и вышел.

Артур понял, что добрая половина сидящих сейчас за столом военачальников с интересом на него пялится. А вторая половина старательно делает вид, что ничего не слышала. Гайвен, например, относится ко второй половине, опустил голову и скребет ногтем расстеленную на столе карту срединного Иберлена. Молодец, хороший мальчик. А Тарвел, сволочь, принадлежит к первой половине, и даже не старается спрятать ухмылки.

— Вернемся к совещанию, господа, — сказал Айтверн раздраженно. — Милорд Тарвел, вижу, вы просто светитесь от радости. Надеюсь, после сражения ваша радость не обратится в печаль.

Лорд Данкан нахмурился:

— Сэр, я и сам надеюсь, что не обратится. Позиции у нас хорошие, численное соотношение — тоже, ну и план мы придумали вполне достойный… Граф Рейсворт не даст соврать, ваш отец и тот бы одобрил такой план. Одна загвоздка, Эрдер тоже совсем не дурак и войну знает. Я сражался вместе с ним на восточной границе, десять лет назад, против лумейцев. Он толковый полководец, может и придумать чего в ответ на наш план. Что там дальше — как Богу будет угодно.

— В таком случае, герцог, не забудьте помолиться перед битвой.

— Парень, — на сей раз Тарвел не вспомнил об субординации, — ты говори, да не заговаривайся. Для меня важней, чтоб мои солдаты не отпраздновали труса, а меня самого не подвела рука… а всякие молитвы — дело, конечно, хорошее, тут с тобой бы согласился любой священник. Но никакие молитвы тебя из задницы, извини, не вытащат. — Забавно, у Тарвела внешность ученого или монаха, а разговаривает он, как какой-нибудь безродный наемник. Или веселый фермер. Это как книга, к которой пришили обложку от другой книги.

— Лорд Данкан, я склонен считать иначе. Господь смотрит на нас с небес, и посылает удачу, если полагает нас достойными ее. Впрочем, не будем начинать бессмысленный спор. — Месяц назад Артур дискутировал бы, пока не кончились аргументы, а когда они кончились, полез бы в драку, но месяц назад он не испытывал отупляющей усталости, не оставляющей его ни на минуту. Не телесной усталости, а умственной — такой, что собственная голова представлялась ему пустым дуплом, продуваемым ветром. В ней будто не осталось ни одной, даже самой завалящей мыслишки. — Граф Рейсворт, благодарю вас за неоценимые советы. Надеюсь, вверенный вашему распоряжению полк выполнит возложенную на него задачу?

Дядя кивнул:

— Да, сэр. — И этот сэркает. Как и все тут. — Мои люди сделают все, как было задумано, — продолжал Рейсворт. — Или, во всяком случае, приложат к тому усилия. Почти любой план, милорд, ломается в первой трети боя. Глупо рассчитывать, что этого не случится с нашим, но вдвойне глупо было бы идти в сражение вовсе без всякого плана.

— Славные слова, — отметил Артур, поднимая кубок, словно для того, чтобы произнести тост. Он был от души рад, что хотя бы на этот раз Рейсворт, Тарвел и остальные не стали приплетать к делу его отца, вспоминая, как тот выкручивался из бесчисленных своих передряг. Раймонд Айтверн то, Раймонд Айтверн это… Раймонд Айтверн никогда не терялся перед лицом неприятностей. Раймонд Айтверн всегда находил выход из тупика. Раймонд Айтверн громил врага, неся ничтожно малые потери со своей стороны. Раймонд Айтверн… Раймонд Айтверн мертв.

Артур понимал, войска подчиняются ему без всякого ропота лишь по одной причине. В нем видят продолжение собственного родителя. Помоложе, конечно, опыта поменьше, но если разобраться — все тот же старый-добрый маршал. Артур прекрасно осознавал, где тут собака зарыта, и временами не помнил себя от злости.

Они выступили из Стеренхорда сразу, как это стало возможным. Нельзя было давать врагу простора для действий, а то и оглянуться не успеешь, как отряды Кардана сами подступят к Железному замку. Армия Запада вступила в королевский домен и разбила лагерь близ местечка под названием Горелые Холмы, на невысоких, поросших травой возвышенностях, в двух днях пути от столицы. По преданию, давным-давно в здешних краях водились драконы. Артур истолковал это, как добрую примету. Он выслал вперед конные разъезды, и те донесли, что силы узурпатора вышли из Тимлейна. Все, что оставалось, это лишь ждать. Если враг продолжит двигаться им в лоб и не попробует обогнуть с фланга, то сражение разразится аккурат на широкой равнине, примыкающей к холмовой гряде с востока. Лучших позиций, по словам Тарвела, нельзя было и пожелать. Погода резко ухудшилась, солнце скрывали тучи, и дни напролет дул сильный ветер, больше подобающий середине осени, а не началу лета. Ночами иногда подмораживало. Солдаты шутили, что согреются потом, в бою. Они, солдаты, вообще любили шутить.

Когда совещание закончилось, Данкан Тарвел отвел Артура в сторонку:

— Послушай, парень, поговорить надо… — герцог Стеренхорда замялся, словно предмет предстоящей беседы вызывал у него легкое смущение.

— Я вас слушаю, — рассеянно кивнул Айтверн, витавший в тот момент мыслями весьма и весьма далеко. Как скоро к ним подойдут войска противника? День, два? Едва ли больше. А потом… Потом все наконец разрешится, так или иначе. Наверно. Разведчики не смогли точно оценить численность вражеской армии, но предполагали, что силы примерно равны. Предположения, разумеется, великая вещь, но на хлеб их не намажешь.

— Та девчонка, о которой Блейр доложил… Твоя подружка?

— Эльза? Моя подружка? Лорд Тарвел, вы несколько преувеличили. Речь идет всего-навсего о случайной знакомой.

Тарвел на птичий манер склонил голову к плечу:

— А если она случайная знакомая, то какого пса сюда явилась? Сынок, даже и не знаю, кого ты тут пытаешься обмануть, меня или себя. Да будет тебе известно, отныне и вовек, что случайные знакомые никогда не вздумают проведать тебя на войне, да еще за день до сражения. Недолго и стрелу в живот получить, сугубо случайно… Так что пораскинь умом, не запала ли на тебя эта твоя госпожа Грейс… Влюбленные девушки способны порой на немыслимые глупости. Влюбленные юноши, кстати, тоже, — добавил он многозначительно.

— Я просто обещал Эльзе свое покровительство, — устало сказал Артур. — Только и всего. А покровительство герцога Айтверна — не самая бесполезная вещь в наши дни. — Он пригладил волосы, поднял воротник и отряхнул плащ. — Что же насчет того, запала на меня сия госпожа или нет — именно это, сударь, я и собираюсь выяснить.

День клонился к вечеру, начинало холодать. На востоке тучи разошлись, приоткрыв наливающееся темнотой небо. Артур шел через лагерь, вдыхая перченый запах дыма, рвущийся от костров. Солдаты вокруг чистили доспехи, точили оружие, пробовали силы в спаррингах — обычнейшая походная рутина. Воздух на стрельбище звенел от прошивающих его стрел. На полевой кухне, как всегда, яблоку негде было упасть. Соберите на маленьком клочке земли пятнадцать тысяч бойцов, да добавьте к ним немногим меньшую толпу прислуги, обозников, кузнецов, поваров, грумов и шлюх — а потом не вздумайте удивляться, что вокруг сделалось немного тесно. Завидев своего маршала, люди разражались приветствиями и пожеланиями доброго вечера. В ответ Артур махал им рукой или просто кивал. Интересно, подумал Айтверн, почему все они верят в него, хотя он пока не сделал ничего, что могло бы оправдать эту веру? Да и сможет ли он вообще оправдать ее, когда придет время?

Стражники, несшие караул у маршальского шатра, при появлении Артура подняли мечи в салюте.

— Вольно, — бросил он им. — Не самый лучший вечер, господа, но и не самый худший.

— Ваша правда, милорд, — согласился сержант, широкоплечий парень по имени Дэкс. Дэкс происходил из маленькой деревеньки во владениях Тресвальдов, сбежал из дома прежде, чем начал бриться, пару лет служил в королевской армии, затем перешел в дружину Айтвернов. Говорил, здесь лучше платят. Что верно, то верно. Еще он неплохо играл в карты, помнится, у тана Брэдли едва не случился удар, когда тот зашел к своему маршалу и увидел его режущимся в бридж с простым служакой. — Лишь бы дождя не приключилось, тогда совсем колода — драться под дождем, оно, знаете, та еще приятственность.

— Боишься простудиться? — хмыкнул Артур.

— А хоть бы и так, — оскалился Дэкс. — Как праздновать победу, если от чиха не продохнуть?

— Оставьте меланхолию, сержант. Если даже вы схватите простуду, то ненадолго. Девочки из обоза своими ласками прогонят любую хворь, — Айтверн хлопнул караульного по плечу. Остальные стражники одобрительно загудели.

— Оно и верно, сэр! Кстати, о девочках, — Дэкс сделался чуть серьезней, — эту леди, госпожу Грейс, отвели к вам, как и приказывали. Ну и ужин ей подали, все по чести. Леди сейчас внутри, — он ткнул пальцем в темную ткань шатра, — дожидается. Вроде, страсть как желает вас повидать, — уголки сержанта дрогнули, он явно из последних сил сдерживал ухмылку.

— Замечательно. Ну-ка, прими вознаграждение за хорошую службу, — Артур снял с пояса увесистый мешочек и бросил Дэксу. Тот легко поймал. Артур не помнил, сколько монет было в мешочке. Наверно, не так уж и мало. Он не привык считать деньги. — Сегодня мне не понадобится охрана. Идите, ребята, и отдохните как следует.

Дэкс, явно не дурак погулять, залихватски подмигнул своему маршалу — уж у него-то не было сомнений, зачем Артур отсылает стражников.

— Вы сказали, сэр, мы сделаем! Двигаем, парни, раз уж приказывают, грех такой приказ не исполнить.

Артур отступил в тень, давая караульным возможность пройти. Напоследок они пожелали ему приятно провести время, еще раз отсалютовали и лишь потом наконец удалились. Айтверн, не в силах с собой ничего поделать, беззвучно расхохотался. Его переполняли сейчас множество противоречивых чувств, и все как одно дружно требовали выхода. Хоть какого-то. Отсмеявшись, он отодвинул в сторону полог палатки и шагнул вовнутрь.

Эльза сидела за его столом, отложив в сторону несколько толстенных трактатов по военному искусству, отысканных Артуром в Стеренхорде, и хлебала большой деревянной ложкой горячую, пар клубился, мясную похлебку. Артур остановился напротив девушки, пользуясь возможностью рассмотреть ее получше. У Айтверна возникло чувство, будто с прошлой их встречи минуло немало лет. В известной степени так оно и было. Но Эльза ничуть не изменилась, все тот же насмешливый зеленый взгляд, матово-бледная кожа лица и словно нарочно взлохмаченные рыжевато-каштановые волосы. Да и платье все тоже, что было на ней в Эффин, правда, порядком истрепавшееся и покрытое дорожной пылью. Артур молчал, прикидывая — а каким же, интересно, Эльза видит его самого?

Девушка заговорила первой:

— А ты, братец, тот еще овощ, — ввернула она как бы между делом и отложила ложку. — Слышала, как ты кукарекал с теми троллями. Они, часом, не делают ставок, спим мы с тобой или нет? Или будем спать? — Она смахнула с носа упавшую на него прядь.

Ну вот, очаровательное начало для беседы. Только заготовил торжественное приветствие, а паршивка уже смазала весь пафос.

— Право, я не осведомлен, какие ставки и в каких играх делают состоящие у меня на службе достойные господа, — беспечно сказал Айтверн, приближаясь к столу. — Но если вы горите желанием сорвать покровы незнания с трепетной плоти истины, я могу в следующий раз прямо у них спросить. А потом пересказать ответы вам — и тьма наконец уступит место свету. Между прочим, счастлив приветствовать вас в моих скромных покоях. Я даже и не рассчитывал на столь скорую встречу.

— Если не рад, могу уехать.

«Ну-ну, так сразу и уедешь. А зачем тогда приезжала?» — Артур едва не задал этот вопрос вслух. Менестрель ожидала встретить напыщенного фанфарона, вот пусть и встречает. Зачем строить из себя кого-то еще, кем ты возможно и не являешься, если можно надеть привычную маску? Людям следует показывать лишь то, что они сами желают увидеть, тогда проще и себе, и им. Айтверна передернуло — подобная мысль могла бы принадлежать кому-нибудь из придворных интриганов. Даже не отцу, отец чурался подковерной борьбы, потому и погиб. И не Эрдеру, лорд Мартин интриговал с грацией гиппопотама. А скажем… нашему дорогому узурпатору престола. О да, точно. Интересно, чтобы победить Гледерика Кардана, надо всего лишь стать Гледериком Карданом?

Вслух Айтверн сказал:

— Сударыня, прошу, не покидайте меня, не разбивайте мне сердце. Я очень вам рад. Я так обрадовался известию, что вы решили посетить меня в сей угрюмой глуши, что нельзя и словами описать… — Он поморщился. Фанфаронство фанфаронством, но надо же и меру знать. — В общем, не уезжай… И вообще, я чертовски рад тебя видеть, госпожа Грейс.

Эльза слегка улыбнулась.

— Да, фамилия у меня такая. При нашем первом свидании как-то не было возможности ее упомянуть.

— Наше первое свидание случилось при весьма прискорбных обстоятельствах, — согласился Артур. — Нынешние несколько более благосклонны как к тебе, так и ко мне. Но если бы ты приехала на пару дней позже, не уверен, что у меня нашлась бы для тебя свободная минутка.

Девушка понимающе кивнула. Она ничуть не напоминала Артуру Айну, и еще она ему нравилась. Может, потому и нравилась, что не напоминала. Совсем другая разновидность красоты. Морозное очарование вместо огненного, чудная смесь острого языка и перцового нрава. То, что ему нужно. А если ему было что-то нужно, он всегда это брал.

— У тебя тут война… — протянула Эльза, будто вспоминая.

— У нас у всех тут война. Впрочем, не расстраивайся, долго она не продлится. Скоро все закончится, так или иначе.

— Намерен победить? — осведомилась бардесса, недвусмысленно намекая «куда мол, тебе».

— Ну разумеется. Будь я намерен проиграть, мог бы и не суетиться. — Артур отодвинул стул и уселся напротив Эльзы. — Не будет ли возражать прекрасная леди, если я разделю с ней упоение трапезы? А то еще немного посижу на совещаниях, и начну питаться святым духом. — Он взял с подноса яблоко и надкусил его — а потом пару раз подбросил на ладони, словно цирковой жонглер. «Представим, что у меня в руках не яблоко, а Иберлен». Эльза Грейс тихонько рассмеялась, наблюдая за ним:

— Вот гляжу я на тебя и не понимаю, сколько тебе лет… Честно скажи, семь уже исполнилось?

— В прошлом году, — ответил Артур, захрустев яблоком. — А тебе сколько лет?

— Джентльмены не задают подобных вопросов!

— Джентельмены во дворцах, а в походных шатрах — только солдаты. И мы, солдаты, манерам не обучены. Так что там с ответом на мой вопрос?

— Мне десять лет. Я старше вас, милорд. К слову, о солдатах… — Эльза вдруг сделалась очень серьезной. — Я не удивилась, узнав, что с запада к столице подступает армия. В городе никто и не сомневался, что закатные лорды не признают нового короля. Кардана поставили северяне, а северян не любят на побережьях, значит, раскола не миновать… Удивилась я позже. Когда прослышала, кто возглавляет эту армию. В первый момент даже не поверила слухам, но потом встретила на тракте ваш патруль… Патрульные меня сюда и привели. Я как раз собиралась в Малерион, искать тебя, но и подумать не могла, что встречу тебя гораздо раньше… милорд маршал.

Артур выдержал ее взгляд. Он не знал, что это может оказаться столь непросто.

— Да, — негромко подтвердил он, — маршал. Много воды утекло с того дня, как я был убежавшим из столицы мальчишкой, встреченным тобой в придворном трактире. Теперь я возвращаюсь — по своим следам.

— И ты…

— Скину Кардана. Или умру, пытаясь это сделать.

Эльза вновь отхлебнула похлебки и отставила тарелку в сторону. Наклонилась вперед, уперевшись локтями в столешницу и опустив подбородок на переплетенные пальцы. Айтверн неожиданно для себя подумал — а интересно, кто Эльза такая, какие у нее масти на руках в нынешней всеобщей покерной партии? Какой стороны придерживается ее семья? Грейс — он не помнил такой фамилии. Возможно, Эльза не дворянка, а простолюдинка, и ее родные вовсе не вмешиваются в политику? Но что тогда думает она сама касательно всей сложившейся катавасии, поддерживает она Кардана или все же Ретвальда? И есть ли ей вообще дело до того, кто победит?

— Скинешь Кардана… — повторила она тихо. — Я видела военные отряды, приходящие в Тимлейн с севера и востока. Их было немало.

— Тем лучше для воронов, славный выйдет пир.

— Ты все так же самоуверен, — усмешка Эльзы стала шире, но в ее голосе читалась грусть.

— Я уже говорил, лучше быть самоуверенным, нежели сомневаться в каждом шаге и в итоге ничего не добиться, — Артур ответил более резко, чем хотел. — Но не будем рассуждать о будущем, оно еще не наступило. Лучше расскажите о себе, госпожа Грейс. Помнится, когда мы расстались, ты намеревалась проведать в столице неких своих знакомых. Проведала?

— Друзей, а не знакомых, — Эльза не стала скрывать раздражения, — тут есть разница, надеюсь, она тебе доступна. — Она сделала паузу, словно не желая дальше развивать эту тему. Взлохматила себе волосы, приведя их в окончательный беспорядок. Эльза ничуть не походила на придворных дам, те в большинстве своем носили пышные прически и всячески следили за их сохранностью — чаще всего безуспешно, но зато старательно. Эльза вообще мало на кого походила… — Мои друзья оказались в полном порядке, — сообщила она сухо. — Мои услуги им не понадобились, хотя в городе было неспокойно. Но мои друзья… в общем, им оказалось не до меня. Ладно, это уже неважно. Новый король, знаю, для тебя он никакой король, но в Тимлейне все зовут его именно так, ну так вот, новый король пытается справиться с разбойниками, и у него вроде даже неплохо получается. Но всякий сброд все равно успел попортить добрым горожанам немало крови. Я видела доверху перевернутые дома и лавки, из которых вынесли даже оконные рамы. Трупы, валявшиеся в сточных канавах… Хуже всего было в первые дни, после того, как Кардан взял замок штурмом. Знаешь, я спела на своем веку немало песен про то, как доблестные герои брали штурмом города, а потом устраивали пир на весь мир. Но больше петь таких песен не намерена, никогда. Мне хватило по горло того, как оно бывает на самом деле.

Артур кивнул. То, что рассказывала Эльза, совпадало с его собственными мыслями. Прошедшая весна отучила его от очень многих иллюзий. Артур сидел напротив бардессы и вспоминал Тимлейн с его дворцами и парками, садами, набережными, башнями, соборами, рынками и площадями, людским многоголосьем, пением птиц, зеленой листвой и рассветными бликами на глади реки. Он вспоминал город, в котором хотелось жить и не хотелось умирать. А потом ему представился другой Тимлейн — темный и разгромленный, опустошенный, догорающий, с разрушенными стенами, тлеющими остовами домов, пронизанный удушающим запахом смерти, скованный осознанием своего конца. Прах и пепел. Горы трупов выше высочайшего шпиля. Воды Нейры, покрасневшие от крови. Объятые пламенем мещанские кварталы. Разрушенный стенобитными машинами королевский замок. Видение казалось невероятно реальным, будто он стоял там, прямо сейчас, на одной из испоганенных улиц, и полной грудью вдыхал спертый запах разложения и смерти. «Таково будущее, которое ждет нас, — подумал Артур. — Может ждать… Ведь нам придется брать город штурмом». Он потряс головой, отгоняя жуткую фантазию.

— Что ты намереваешься теперь делать? — спросил он у Эльзы.

— Что я собираюсь теперь делать… — медленно повторила она. — Тебе честно или по правде? По правде, я не знаю, что мне теперь делать. А если честно, я ехала к тебе. Времена настали скверные. Я — мастер-менестрель, не надо только вот так скалиться. Я — мастер-менестрель и привыкла шататься по дорогам и зарабатывать себе на хлеб лютней. Вот правда сейчас не очень безопасно шататься по дорогам, не подстрелят, так зарежут. Не твои молодцы, так эрдеровские, не эрдеровские, так просто лихой народ. Любому человеку сейчас не повредит безопасное пристанище, чтоб переждать лихие дни. Никому не повредит укрытие, а мне — так тем более. Драться я обучена, но одна все равно не выживу, замков у меня нет, армий — тоже. Все, что остается — куда-нибудь приткнуться и переждать. Видишь, какая я честная, можешь оценить. Это у меня от растерянности, и, чего уж тут таить, страха. Мне нашего стольного города за последние недели доверху хватило. Поэтому я вспомнила, что один молодой человек настоятельно предлагал мне свое покровительство. Довольно-таки приятный молодой человек, чего тут греха таить — хотя и не без придури. Вспомнила и приехала к тебе. Хотя ты, конечно, вправе меня отослать, дело твое.

Артур поднялся из-за стола, глядя на Эльзу сверху вниз. Она сидела прямо, положив узкие белые ладони на стол и чуть приподняв подбородок. Совершенно прямые каштановые волосы легли на плечи, стянутые кожаной курткой, которая была ей слишком мала. Темно-серая мужская рубашка плотно облегала высокую грудь и подчеркивала тонкую талию. Красивая девушка. Очень.

— Я не привык разбрасываться своим словом, — сказал Артур, — и никогда бы не взял его назад. Я обещал тебе свою защиту, и я ее тебе предоставлю. Ты находишься под моим покровительством, и ни один человек в королевстве отныне не посмеет поднять на тебя руку. Если, конечно, не желает поскорей умереть. Ты вольна поступать, как пожелаешь, но я бы посоветовал тебе отправиться в Малерион, там сейчас безопасней всего. Я выдам тебе надежную охрану.

Эльза тоже встала со скамьи, оказавшись на пол-головы ниже Айтверна. Она обогнула стол, и встала напротив Артура, в шаге от него. До того близкая, так и хочется коснуться рукой… А, собственно, за чем дело встало?

— Спасибо, — сказала девушка, — нет, правда, спасибо большое… Но, вынуждена огорчить, я не хочу отправляться в Малерион. С вашего позволения, герцог Айтверн, или без вашего позволения, но я останусь здесь. Мне кажется, раз уж вам предстоит вести сражение, то также вам понадобится менестрель, который сложит об этом сражении балладу. Должен же кто-то воспеть ваши подвиги? Вот я и буду… воспевать. А для этого мне необходимо самой увидеть их, ведь ни один порядочный менестрель не станет складывать песню о том, чего никогда не видел сам, а только лишь слышал от других. Люди почти всегда приукрашивают увиденное, герцог Айтверн. Сплетни и домыслы — слишком ненадежный источник, чтоб полагаться на них. Моя профессиональная этика просто не позволит мне… — Девушка оборвала себя на полуслове. На ее щеках проступила краска, тут же сгинувшая. — Ну, долго еще будешь стоять, как пень? — шепотом спросила Эльза. — Зря, что ли, охрану прогонял?

— Я никогда ничего не делаю зря, — так же шепотом ответил ей Артур.

Он обхватил ее за плечи и прижал к себе — ее, закутанный в черное и серое сгусток огня. Не девушка, а человеческое воплощение того самого пламени, что заместо крови текло в жилах драконов, давших начало его дому. Повелитель небес нашел свою повелительницу. Осмелитесь ли вы отрицать это, сударыня?

Артур на миг оторвался от Эльзы, но лишь для того, чтобы взять ее лицо в свои ладони — точно также, как брал в них родниковую воду, желая напиться. Он нашел ее губы своими. Нынешний поцелуй ничуть не походил на тот, первый, торопливый и скомканный. Тогда, на деревенской улице Артур просто одурел от растерянности, страха и усталости, и отчаянно хотел удержать Эльзу подле себя. Ему до чертиков надоели расставания и прощания, и юноша понятия не имел, как избежать еще одной потери. Сейчас же он твердо знал, чего хочет. И не желал отступать. Он слишком устал отступать.

Зеленые глаза оказались совсем близко. Боже милосердный, какие они огромные, того и гляди потонешь в них и захлебнешься. Он не один раз говорил подобную чушь скучающим особам, с которыми к взаимному удовольствию проводил время, но лишь сейчас понял, что сам готов в эту чушь поверить.

— А ты мастак целоваться, приятель! Никогда бы не подумала, после прошлого-то раза…

— Я хорошо владею и множеством других искусств.

— Правда? Докажешь?

Бросаете мне вызов, сударыня? Ну что ж, я всегда поднимаю брошенные перчатки, равно с голых камней и с цветочных ковров.

Артур не стал отвечать — не стал отвечать словами. Зачем говорить, если можно донести свой ответ иначе? Если можно ответить прикосновениями рук, прикосновениями губ, теплом щеки, на миг прижавшейся к щеке. Пальцы Артура, равно привыкшие к эфесу и поводьям, переплелись с пальцами Эльзы, так ловко перебиравшими когда-то струны лютни — давным-давно, в одном уютном трактире в один страшный день. Артур обернул девушку вокруг себя в причудливом па, она закружилась, как расплясавшийся огонек свечи, ранимый и тонкий. Ранимый ли? Что за глупости, куда легче поразить насмерть молнию, нежели хоть краем задеть эту звонкоголосую певицу с ее детской непосредственностью и насмешливой улыбкой.

— Танец? — засмеялась Эльза.

— Вся наша жизнь — танец.

Ее глаза сузились:

— До того, как наступит смерть?

— Смерти не существует.

Его пальцы легли ей на горячие бедра. Артур покрывал поцелуями лицо Эльзы, ее шею, ловко расстегнул верхние пуговицы ее рубашки, лаская впадинку между ключицами. Ее волосы хлынули на него медной волной, ладони обхватили затылок. Юношу раскололо надвое внезапно пронзившей его сладкой пульсирующей судорогой. Откуда-то из глубин его существа поднималась свежая волна, готовая захлестнуть с головой. Он видел такие волны в бурю. Там, дома, они погребали под собой берег и доходили до самых стен Малериона — неотвратимые волны, от которых нельзя убежать. Низвергающийся прямо на голову штормовой океан. Неправда, что в бурю можно погибнуть. В буре можно родиться. Если повезет.

— Герцог, а правда, все в вашем роду — немножко не в себе?

— Гнусная ложь. Мы — полные безумцы, моя леди.

Смех Эльзы взорвался миллионом звезд, отражающихся в миллионе зеркал:

— Твоя леди? Твоя ли? Сможешь меня взять? И удержать?

— Смогу, даже не сомневайся.

— Ну попробуй!

Время меняет ритм, пространство меняет размер, реальность меняет плотность. Эльза отстраняется, откидывается назад, выгибается, запрокидывая голову и поднимая грудь. Потягивается, не то зевая, не то хохоча. Артур притягивает ее обратно, прижимая к себе, не желая больше никогда отпускать. Она с хохотом отбивается, потом поддается. Ее огонь рвется из-под дорожной одежды, опаляя его кожу. Где-то за краем мира звенит гитарная струна, летит во все стороны яростная мелодия, влекущая за собой и заставляющая кружиться по бесконечной спирали. Мир вокруг тает, его больше нет, его никогда не было, его никогда не будет, нет ни прошлого, ни будущего, одно только сейчас, вечное сейчас, отныне, навсегда, навечно. Нерушимость объятий, прижимающееся к нему горящее тело, разлетающиеся вокруг искры, настоящие, мнимые — да какая разница? Руки Артура срывают с плеч Эльзы черную куртку и отбрасывают прочь, расстегивают пуговицы рубашки, развязывают ремень и единым рывком стягивают с девушки брюки. Она делает шаг в сторону, освобождаясь от остатков одежды, и стоит перед ним, обнаженная, на миг прижав ладони к узким плечам, а потом разводит руки в стороны. Пламя свечей пляшет на ее коже, выхватывает из цветного тумана упавшие на грудь волосы, маленькую родинку на бедре, темный треугольник волос ниже живота. Артур прикасается своим лицом к ее груди, ищет губами напрягшийся сосок, ловит его ртом, потом выпускает. Сгинает колени, скользит языком все ниже, ниже… Эльза сбрасывает с него алый плащ, помогает избавиться от камзола, рубашки и брюк. Каждое прикосновение к ее коже оборачивается сумасшедшим разрядом, похожим на удар все той же молнии. Ее тело зовет его, обещая наслаждение, не сравнимое ни с чем из того, что Артур знал прежде. Не доходя до походного ложа, они падают прямо на землю, обнявшись, переплетя ноги, катятся через весь шатер, прямо по молодой зеленой траве, множеством стебельков ласкающей их тела. Раздается смех, и Артур не может сказать, кому он принадлежит, ему или ей, потому что различия между ними растаяли, и он не может утверждать, где кончается он и начинается она. Пляшущие вихри захлестывают их, и они превращаются в грозу, ту самую, тысячу лет назад низвергавшуюся на Малерион, придя из штормовых морей, стальных и серых. Они становятся грозой, озаренной тысячами вспышек и разбивающей вдребезги ограду скал. Он сжимает ее бедрами своими, ее руки обхватывают его плечи, ее грудь прижалась к его груди, каштановые и золотые волосы переплелись прядями. Губы вонзились в губы, гроза торжествует, обнаруживая внутри себя четкий неумолкающий ритм, биение обернутого струями дождя сердца, и сердце грозы бьется все сильнее, все громче, все яростней, поглощая и переплавляя в себе вселенную. А затем оно взрывается ослепительной вспышкой, заставляющей землю и небо поменяться местами, и вот они уже плывут высоко-высоко, лежат на облаках, божественно белых, обволакивающих их сахарной ватой, плывут по молочной реке, освещенные лучами солнца…

Позже, много позже они лежали, обнявшись, на кровати, укрытые одним плащом. Эльза прижалась к Артуру крепко-крепко, будто боялась потерять. Они были вместе, сердце рядом с сердцем, и колесо времени оборачивалось вокруг них, тихо-тихо, шепот, шорох, всплеск. Они лежали в темноте, окруженные тишиной, покоем и сладкой усталостью. Светильники давно погасли, и за пределами шатра ворчала и ворочалась ночь. Артур подумал, что, может быть, у него больше никогда не будет таких часов абсолютного покоя. Может быть, совсем скоро у него совсем ничего не будет, потому что не будет его. Тогда он постарался запомнить эту ночь, навсегда запечатлеть ее в памяти, чтобы никогда не потерять. Запомнить эту девушку, прижавшуюся к нему, опустившую голову ему на плечо. Запомнить слова, что она шептала ему в в темноте. Запомнить шелест ее губ.

— Так хорошо… — тихо сказала Эльза. — И, знаешь, совсем ничего больше не надо, пропади оно пропадом… Спасибо тебе.

— Это тебе спасибо, — сказал Артур и замолчал. Он понимал, что слова тут лишь помешают. Он хорошо умел вязать из них узлы и плести гобелены, но, как оказалось, одно дело болтать о ерунде, и совсем другое — говорить о том, что действительно важно. А потому он просто провел рукой по ее волосам.

Спустя некоторое время он попросил:

— Спой мне.

— Что? — Эльза приподнялась на локте.

— Спой мне. Что-нибудь. Неважно, что.

— Да ладно тебе… Лютня далеко лежит, идти за ней… Не будь мерзавцем, приятель… Мне сейчас подниматься…

— Три шага — разве далеко?

Эльза помолчала:

— Да вот… Не хочу от тебя отрываться.

— Тогда спой просто так, без лютни. У тебя получится, я знаю. Мне просто надо… — он запнулся. — Пожалуйста.

Она тихо вздохнула в темноте:

— Бедный мой герцог, тебе наверно совсем не пели колыбельных. Хорошо… Сейчас. — Последовала пауза, в течение которой Артур слышал лишь дыхание девушки и чувствовал лишь прикосновения ее тела, а потом она и в самом деле запела. Негромкая песня на простой мотив, грустная и тревожная, она заставила сжаться его сердце, пронзив его и печалью, и надеждой. Песня лилась потоком изгоняющего тьму света, слова срывались, сплетаясь в строки, голос Эльзы взлетал и падал, и в нем мешались слезы живых и молчание мертвых. Иногда песня гремела ударами меча о щит, а иногда — становилась почти неслышной. Эльза пела.

Эльза пела, и ее голос обволакивал Артура лучше любого одеяла, и он нежился в этой песни, отдавшись ее течению, превратившись в мелодию и шепот. У него совсем ничего не было, кроме этой песни, этой темноты и этой девушки, и он дал себе слово, что никому не отдаст то, что у него осталось. Никому. И никогда.

— Это наша судьба? — спросил он, когда песня закончилась.

— Да. Это наша судьба. — Эльза провела пальцем по его губам. — А теперь спи.

Артур видел сон. Ему снились люди, которых он знал, люди, разрушавшие его жизнь или, напротив, бывшие ее опорными точками, люди, которых он любил и которых ненавидел. Они являлись к нему, один за другим, бесконечной чередой. Приходили, чтобы проклясть или благословить, называли героем и мерзавцем, молили о помощи, ждали защиты, осыпали бранью, призывали на его голову громы небесные, угрожали и упрашивали, или просто молчали, не говоря ни слова. Видеть некоторых из них было очень больно.

Раймонд Айтверн лениво пил вино из золотого кубка и подбрасывал на ладони герцогский перстень, точно так же, как сам Артур недавно подбрасывал яблоко. Отец казался отстраненным и чужим, как один из далеких предков с семейных портретов, один из чужих родных людей, умерших триста, пятьсот, тысячу лет назад, похороненных в фамильной гробнице, развеянных пеплом по ветру, упокоенных на дне чужих морей, нашедших смерть от ледяной волны, морового поветрия, летящей стрелы, пронзившего сердца меча и от ударов в спину. «Выдержишь ли ты, мальчик?» — усмехался Раймонд Айтверн, Артур пытался ответить, что да, выдержит, но язык не слушался его, словно окаменел.

Айна кричала, называя своего брата трусом и ничтожеством, и ее волосы темнели, становясь медно-рыжими, как пролитая кровь. Она была одета в черное траурное платье и носила на голове венок из увядающих белых лилий. Артур не желал ее больше видеть, но тем не менее не мог оторвать от сестры взгляд — пока она вдруг не вспыхнула огнем и не осыпалась в разверзшуюся под ней сиренево-синюю бездну водопадом кленовых листьев.

Гайвен сидел у догорающего костра в степи и играл на серебряной флейте, выводя грустную мелодию, наподобие той, что играют на похоронах. Волосы принца поседели, сделались белыми, как январский снег, и их перехватывал серебряный обруч. На коленях у Гайвена лежал обнаженный меч, с рукоятью, изображающей голову беркута. Артур подошел к костру, слушая, как плачет флейта, и тогда Гайвен отложил ее в сторону и сказал: «Ты опоздал… Все уже заканчивается, мой герцог.» «Заканчивается? Что именно?» — спросил Артур, видя, как Гайвен поднял руку, и та вдруг сделалась совсем прозрачной и бесплотной. «Заканчивается мир», — сообщил принц.

«Не выйдет ничего», — качал головой Тарвел, склонившись над старинной книгой — и зачем она ему, еще успел удивиться Айтверн, Железный герцог отродясь не любил читать… «Ничего не выйдет, — повторял лорд Данкан, шелестя страницами, — ты уж извини, парень, задумали мы хорошо, да не выгорит…»

Гледерик стоял на вершине черной башни, одной из высочайших башен Тимлейнского замка, и над его головой гроза изрыгала из себя сети молний. Ветер развевал зеленый плащ узурпатора. Дождь молотил по каменной площадке тугими холодными струями. Потомок Карданов стоял, опираясь на полуторный меч, а по его лицу стекали капли воды. «Иди сюда, змееныш! — закричал он Артуру. — Я как раз замерз! Ну-ка, не бойся, все равно когда-нибудь умрешь, так лучше сейчас!». Айтверн обнажил клинок и двинулся навстречу врагу. Герцог Запада шел, уже понимая, что не справится. У него не получится, никак не получится, Кардан сильнее и опытнее, Кардан привык побеждать, победит и на этот раз…

Мечи встретились, разбросав сноп искр, оружие Айтверна преломилось у самого основания. Артур отступил, выронил из рук бесполезную рукоять. Ну вот и все, подумал он. Гледерик Кардан шагнул вперед, собираясь нанести удар, но вдруг закричал и рухнул на колени. Из развороченной груди узурпатора фонтаном била кровь. Стоявший за его спиной Александр Гальс высвободил шпагу и отсалютовал Айтверну. Повелитель Юга, как всегда прямой и строгий, затянутый в черный камзол, перешагнул через тело убитого им короля и подошел к Артуру.

— Порой мы встречаем тех, кого и не надеялись встретить, — заметил Гальс, опустив шпагу — опустив, но отнюдь не вложив в ножны. С клинка стекала, мешаясь с дождевой водой, свежепролитая кровь. Очередная молния ударила прямо у него за плечом, вонзившись в каменную горгулью и превратив ее в груду оплавившихся осколков. Граф даже не вздрогнул. — Я вот, к примеру, не рассчитывал встретить вас… а вы едва ли рассчитывали встретить меня.

Артур попятился. Он не понимал, где он, не понимал, что с ним происходит, видит ли он сон или попросту сошел с ума. Дождь усилился, его косые иглы били Артуру в лицо и в грудь, насквозь промочив камзол, а Александр стоял, как ни в чем не бывало, и будто бы вовсе не чувствовал холода. Его лицо и одежда оставались сухими. Граф Гальс, как всегда невозмутимый, сдержанный, равнодушный, казался мертвецом, восставшим из могилы, да он и был мертвецом, неведомым образом выбравшимся с того света. А молнии в небесах меж тем сверкали все ярче. Извергаясь из черных туч, они ударяли раскаленными трезубцами, сплетались в пылающую паутину. Гром гремел, как легендарный морской колокол, зовущий всех утонувших моряков подняться из глубин, отряхивая с выбеленных водой костей налипшие водоросли и остатки плоти, встать за штурвалами сгнивших кораблей и выйти в свой последний рейд, поплыть на край света.

— Ты же умер… — пробормотал Айтверн, чувствуя, что голова у него немного прояснилась. Самую малость. По спине прошлась морозная дрожь, слегка закололо в левом боку. Ледяная градина обожгла щеку. — Я видел, как ты умер…

— Не умер, а был убит. Вам, герцог, стоило бы научиться различать эти два понятия, — Гальс раздвинул губы в жутком подобии улыбки, куда больше напоминавшем волчий оскал. — Скажу вам одну вещь, Артур, — продолжил он с легкой укоризной, — вам пора прекратить бегать от прошлого и заглянуть наконец в лицо истине. Я не просто был убит, но был убит вами. Не отрекайтесь от собственных деяний, это трусливо. Хотя, строго говоря, я не в обиде на вас, ведь окажись удача чуть благосклонней, это мой меч отыскал бы ваше сердце.

Александр говорит правду, подумалось Артуру. Александр всегда говорил правду, и когда мы были друзьями, и когда мы стали врагами. К его совету стоит прислушаться. Мне и в самом деле пора начать отвечать за то, что я делаю. Не забывать о вещах, которые делаю. Это не значит, что я должен от чего-то отречься или поступать в чем-то иначе. Нет, мне просто следует не отворачиваться ни от чего, что случилось.

— Да, граф Гальс, это я вас убил, — отчетливо сказал Артур Айтверн, распрямляя плечи и подняв подбородок. — И мне жаль, что я так сделал, но если бы мы вновь встретились, я бы убил вас снова. Потому что мы — враги.

Гальс удовлетворенно кивнул. Казалось, ему понравились сказанные Артуром слова.

— Замечательное решение, герцог, ваша твердость начинает мне нравиться. Держитесь дальше выбранной дороги, и, возможно, из вас выйдет толк. А возможно, и не выйдет, не берусь судить — не сейчас, когда грядущее тонет во мраке. Но вы, кажется, сказали, что охотно убили бы меня во второй раз, представься вам подобная возможность. Должен разочаровать, подобной возможности у вас нет. Зато она есть у меня.

И, едва успев договорить, Гальс взмахнул шпагой, стряхивая с ее клинка тяжелые дождевые капли, и сделал выпад. Артур сам не понимал, как он смог увернуться в сторону, по большому счету он должен был сейчас погибнуть, однако собственное тело вдруг сделалось куда более быстрым и проворным, чем когда-либо прежде. Шпага Александра пронзила пустоту. Гальс тут же развернулся к своему ускользнувшему противнику, и вновь атаковал. Его клинок отразил очередную ослепительную вспышку, столь яркую, что у Артура помутилось зрение. Айтверн пожалел, что его меч сломан и бесполезен для поединка, и вновь увернулся, отступая к дальнему краю площадки, к обрыву, за которым разверзлась пропасть, не имеющая ни предела, ни дна. За его спиной была теперь неизмеримая бездна, упав в которую, будешь с бессмысленным криком пронзать пустоту, пока не закончится время. Что же предпочесть, честную смерть или вечное падение? Александр Гальс наступал, непобедимый и неотвратимый, совсем как тогда, в Стеренхорде, но на сей раз Артур понимал, что его противнику и впрямь суждено победить.

Накал урагана достиг наивысшей точки. Буря ревела, будто сошедший с ума медведь, вода изливалась с неба вперемежку с градом, а черная башня затряслась, заходила ходуном, стремительно раскалываясь. Несколько скульптур, химерические бестии вперемежку с господними ангелами, сорвались со своих постаментов и рухнули вниз. По камням пробежали трещины, расходящиеся во все стороны и стремительно расширяющиеся. Башня затряслась и накренилась. Артур чуть не упал, но вовремя перепрыгнул через разверзшуюся пропасть и опрокинулся прямо на выступ стены. Айтверн впечатался в кирпичную кладку спиной, а там, где стоял он минутой раньше, разверзся провал. Александр перескочил через все увеличивающуюся пропасть и вновь оказался рядом с Артуром. Противоположная сторона башни, отделившаяся от той, на которой они оказались, продолжала склоняться к земле, пока наконец не развалилась в полете и не обрушилась вниз градом огромных каменных глыб. Гроза зашлась в хохоте.

— Вы не можете убегать вечно, — улыбнулся Александр, подходя вплотную и вскидывая шпагу, — убегать вообще — занятие бессмысленное.

Артур повернулся к нему лицом, невзирая на дикую боль во всем теле, и приготовился к смерти. Но тут налетел новый порыв ветра, леденящий, сбивающий с ног, режущий жадными стальными лезвиями. Ветер налетел, смял все бытие и погрузил мир во тьму.

 

Глава шестнадцатая

День, когда войска короля, называвшего себя Гледериком Карданом, и войска принца, называвшего себя Гайвеном Ретвальдом, встали лицом к лицу, выдался странным и смутным. Солдаты шептались, что всю минувшую ночь звезды срывались с неба — одна за другой отрывались от хрустального свода и падали вниз, а потом, грохнувшись о землю, разлетались в стеклянную пыль. Кто-то видел ундин в стоячей воде, кто-то рассказывал о встреченном вороне, трижды крикнувшем слово «смерть», кто-то клялся на Священном Писании, что рано поутру не заметил у товарища тени. Еще говорили, что солнце в то утро поднималось над горизонтом дважды, дважды наступил рассвет — к большой крови, если верить приметам. Некоторые рассказывали о всадниках, проскакавших по небу, и о двух воинах, сражавшихся все там же, высоко над землей. Что один из них — Гледерик Кардан, не сомневался никто, во втором узнавали принца Гайвена, Артура Айтверна, герцога Тарвела, и даже самого лорда Раймонда. Один седоусый ветеран, много лет ходивший под началом прежнего маршала в походы, уверял сослуживцев, что сегодня Раймонд Айтверн встанет из могилы, сменит саван на боевой доспех и отомстит за свою смерть. «Чужеземцу не уйти от расплаты, за все надо отвечать, да», горячился старик, начищая щит.

Две армии встали напротив друг друга, на широком поле. Люди Ретвальда выдвинулись с тянущихся с севера на юг холмов, называвшихся Горелыми (потому что по легенде, тысячу лет назад их верхушки опалил драконий огонь), а армия узурпатора вышла из своего лагеря, разбитого в восточной низине, возле брошенной жителями деревни. Дружины Запада и Севера выходили на позиции, строились ровными рядами на расстоянии нескольких полетов стрелы, пока еще разделенные раздольем колышущихся трав. Ненадолго разделенные.

Крики, шутки, бесшабашная солдатская ругань. Волнение. Горны молчали, приказов наступать еще не было, ожидание петлей обвивало горло. Час еще не пробил. Все еще можно изменить. Ничего уже не изменишь.

Кардан выслал герольдов. Разряженные как вельможи, щеголяющие атласом и шелками, они приехали на роскошных белых конях, дабы сообщить волю того, кто их послал. Гледерик Первый призывал своих врагов прекратить упорствовать и сложить оружие. Взамен он обещал всем «бунтовщикам» прощение и заявлял, что навеки забудет об их «мятеже». Хороший король. Милосердный.

Артур отослал герольдов назад.

Налетевший с севера промозглый ветер трепал знамена. Одно знамя — со вставшим на задние лапы хорьком, и другое — с яблоневым деревом.

Кони беспокойно мотали гривами, в воздухе пахло мокрой травой. Дождь шел накануне, и наверняка грянет к вечеру. А пока — просто дымные сумерки. Сумерки, хотя время еще не перевалило за полдень. Чудеса случаются в час умирающего света, вспомнил Артур малерионские сказки. Чудеса никогда не бывают добрыми, но и злыми не бывают тоже. Они просто есть. Иногда забирают у нас душу. Ты, кажется, сам мечтал оказаться в сказке? Поздравляю, ты внутри нее. И никто не виноват, что по роли своей ты больше похож на злодея, а не героя.

Эй, вы! Все, кто верил в легенды и внимал старинным балладам! Все, кто звал золотой век на смену веку железному! Кто мечтал о возвращении короля! Знайте же! Ваш король вернулся. Протяните ему руку. Преклоните перед ним колено. Идите за ним. Он построит вам белый город, и увядшие деревья вновь оденутся листвой. Король сотворит новый мир, себе и вам по мерке. Если сможет. Если сумеет. Потому что, видит Бог, я лягу костьми и сделаю все, лишь бы только он не сумел. Я, Артур Айтверн. Тот, кого вы не ждете, тот, кто встал на пути у вашей мечты. Сын Раймонда Айтверна, убитого такими, как вы — верящими в закон, порядок, справедливость, процветание и государственные интересы. Брат Айны Айтверн, сделанной вами пешкой в державных играх. Праправнук Радлера Айтверна, решившего, что иногда жить — достойней и правильней, нежели умирать. Далекий потомок Майлера из Дома Драконьих Владык, поднявшего меч против повелителя тьмы. Это все я. Позор благородного семейства, предмет всеобщих разочарований. Гуляка, повеса, пьяница, дуэлянт и бабник. Прямо уж скажем — дурак. Это все я, все мое, никуда не денешься. Я — не такой, как вы. Вы знаете, зачем вы делаете то, что делаете, на каждый вопрос у вас найдется по ответу, разъясняющему, почему можно лгать, предавать, нарушать свое слово и бить в спину. Это ведь все ради будущего, добра и света. Ради дивного нового мира, что настанет после вашей лжи. Вы знаете это, а я знаю, что должен вас остановить, что дивный новый мир нельзя создавать — вот так. Пропади они пропадом, белые города и золотые дворцы, если строить их следует так, как строите вы. Я знаю, чего делать нельзя. И я не отступлю. Эта сказка еще не дописана! Может быть, на сей раз злодею удастся остановить героя.

Серый день. Сырая земля. Горькие травы.

Над землей — тучи.

Северный ветер.

Начало и конец.

Это — мой холм Дрейведен. И я не отступлю.

В пластинчатых белых доспехах, в наброшенном на плечи белоснежном плаще Гайвен Ретвальд казался статуей, вылепленной из льда и снега. Ладонь принца, который, если они смогут, если они выстоят, оденет наконец корону, лежала на рукояти меча. Ветер рвал его черные волосы, а за спиной трепетало родовое знамя. Интересно, каким был его предок, чародей по имени Бердарет Ретвальд, человек, которому хватило смелости поместить себе на герб не льва, не единорога и не орла, а всего-навсего — хорька? Забавный, наверно, был человек. Гайвен стоял на вершине холма, глядя на раскинувшуюся впереди равнину, туда, где темным морем перекатывались его войска. Впрочем, то были вовсе и не его войска. То были войска Айтвернов, Рейсвортов, Тарвелов, и лишь малая их часть под командованием маршала Раймонда Айтверна прежде служила королю. Куда больше королевских солдат находилось сейчас по другую сторону поля.

Артур стоял в нескольких шагах от своего господина. Молчал, сложив руки на груди. Думал обо всем, что придет в голову. Недавнее воодушевление сменилось диковатой смесью тревоги, скуки и разочарования. Он не будет драться. Сегодня — не будет. Так хотелось взлететь на коня, вооружиться копьем и промчаться через все поле, увлекая за собой половодье конницы, а потом врезаться прямо во вражьи ряды, крушить их, чтоб никто не устоял на ногах, ни одна тварь. Скорость и напор, металл и конские копыта, да кто способен отразить такое? Разве можно стать заслоном на пути бури? Им, самим, конечно, под силу и такое, а вот враги не сдюжат. Так думал Айтверн… и мало что не грыз локти с досады. Потому что его мечтам никак не было суждено сбыться. Как доступно, с применением первосортной брани объяснил ему Тарвел накануне, маршал не может участвовать в сражении. То есть может, но только если он совсем дурной. А нормальный, грамотный полководец обязан отечески взирать на баталию откуда-то сверху, хорошо хоть просто с пригорка, а не с небес, и отдавать своевременные приказы, если дело вдруг неважно запахнет. Артур не собирался внимать этим доводам, ему отчаянно хотелось дорваться до настоящей драки. Какие тут отдавать приказы, возразил он Тарвелу, пока гонец с высочайшим распоряжением доберется в самую гущу боя, отданный приказ уже сорок раз устареет. Тогда лорд Данкан прямо сообщил — плевать на все, командир из тебя пока что никакой, но раз уж притащил на поле своего драгоценного принца, не отходи от него ни на шаг. Мало ли что может случиться. Артур был вынужден признать, что Тарвел прав по сути, хотя и ошибается в деталях. Артур Айтверн отнюдь не притащил на поле боя Гайвена Ретвальда. Гайвен Ретвальд явился сюда сам, пропустив мимо ушей горячие возражения Артура Айтверна. Упрямая скотина. И откуда только берется все в нем?

Заморыш же по виду, пустое место. Однако против того же Гледерика биться вышел и страха не выказал. Редкостная глупость, но и храбрость тоже. Отчаянная, дурацкая, сопливая храбрость, и сам не понимаешь, хочешь ли одобрительно хлопнуть новоявленного смельчака по плечу или сильно, от души поколотить, пока тот не потеряет сознание от боли.

Артур и сам знавал толк в подобной храбрости. За последних два года, что он прожил в столице, к молодому человеку привязалась слава настоящего буйнопомешанного. Он всегда держал нос по ветру и мчался на всякий встречный пожар. Швырял перчатки в лицо тем, кого полагал подлецами или же попросту встревал в кабацкие драки. Самое лучшее утро из возможных — это утро на речном берегу, когда от воды разит прохладой, солнце еще не поднялось из-за крытых красной черепицей крыш, под сапогами перекатывается песок, а в руках шпага. И тот, другой, напротив, тоже вооружен и готов к схватке, и тоже совсем никого и ничего не боится, и это правильно и хорошо, что другой не боится, ведь какой интерес драться с трусами? И неважно, кто победит, хоть так, хоть так не проиграешь… Ты ничем не рискуешь, кроме собственной жизни, а ей рисковать совсем не страшно. Умрет он себе и умрет, себя же ставишь на карту, а не кого-то, собой же жертвуешь, а не кем-то — так что подумаешь, много тут делов!

У Артура вдруг перехватило дыхание. Собой он выходит всегда рисковал, а не кем-то… но как же сестра? Дядя? Отец?! Что сталось бы с ними, погибни он на одной из своих дуэлей?! Смогли бы они беспечно пожать плечами и жить дальше, как ни в чем не бывало?! Если ты умираешь по собственной глупости, не предаешь ли ты тех, кто тебя любит? Имеешь ли ты право вот так вот скакать по самому краю? Подобные мысли никогда прежде не приходили Айтверну в голову. Год назад Артура прилично достали на одной дуэли, противник, вертлявый и ловкий как бесовское отродье, пробился сквозь его защиту и ранил в бедро. Хорошо ранил, как следует. Ногу тут же насмерть скрутило судорогой, и юноша повалился на землю. Враг спокойно, без лишней спешки, подошел к распластавшемуся на земле Артуру, отведя шпагу в сторону. Стоял, смотрел на него, опустив голову, и не двигался. Пальцы Айтверна вцепились в эфес, юноша собрался, готовясь ударить с земли — пусть враг подойдет на шаг, хоть на шажок, ну же, давай, смелее, не робей, дружище, должен же я тебя достать. А победитель, почти победитель, почти, ведь игра еще не закончилась, игра заканчивается лишь тогда, когда заканчивается жизнь, почти победитель стоял без единого шороха, слишком далеко, недостаточно близко. Должно быть, раздумывал, добить или пощадить. Из-за чего же они тогда сцепились… Кажется, кто-то кого-то оскорбил. Смертельно, безусловно смертельно, с чего бы иначе драться без всяких свидетелей, но вот сама суть оскорбления безнадежно выветрилась из памяти. Победитель стоял и смотрел, наконец кончик его шпаги дрогнул. Артур собрался, готовый броситься вперед — как оказалось, совершенно напрасно. Потому что его противник все так же молча отвернулся и ушел прочь, и поднявшийся ветер смял с песка следы его сапог. Артур выждал несколько минут, а потом, давясь отборнейшей бранью, спрятал свой клинок в ножны и пополз прочь с пляжа, оставляя позади себя кровавую дорожку. До ближайшего жилого дома было всего несколько сотен шагов, но этот путь отнял у юноши не меньше пятнадцати минут. Несколько раз Айтверн порывался встать, но нога неизменно его подводила. Наконец Артур добрался до цели, растянулся на пороге и что было мочи заколотил в дверь. Заспанный хозяин высунулся на улицу не сразу, и был он порядком зол появлением нежданного гостя, но сунутый гостем золотой шиллинг решил дело. Сердобольный горожанин крикнул стражников, и вскоре те дотащили Артура до фамильного гнезда. Отец был в гневе. От него прямо-таки рвались искры нешуточной злости, такой, что сыну Раймонда, искренне полагавшему себя не ведающим страха, сделалось не по себе. Раймонд Айтверн сухо отчитал Артура, нарочно выбирая такие слова, что свежую рану от них начало жечь еще сильней, чем раньше, распорядился насчет лекаря и ушел. Слуги потом рассказали, что герцог взял из конюшен лучшего жеребца и гонял его до самого вечера. Тогда Артур не мог понять причин отцовского неистовства. Ну еще бы, мудрено представить, что ты кому-то дорог и за тебя кто-то может бояться! И что злиться на тебя могут лишь потому, что боятся тебя потерять. Сам ни за что не поймешь, покуда не увидишь, как друг бодро шагает смерти в пасть. Друг?! Ну вот, Артур Айтверн, наконец у тебя хватило смелости посмотреть правде в глаза. Друг. Не сюзерен, не повелитель, не нуждающийся в опеке попутчик и уж точно не совершенно посторонний человек. Вот только… Ты сам понимаешь, что такое «друг»? Раньше ты полагал, друзья — это те, с кем хорошо вместе пить. Раньше ты много чего полагал, о чем теперь и вспомнить стыдно. Друзья — это те, с кем не стыдно умирать.

Артур вспомнил, как уходил в бой Данкан Тарвел. Облекшись в доспехи, сделавшие его из живого человека сверкающей металлической статуей, сев с помощью оруженосца на коня, исполинского монстра с мокрой черной гривой и лоснящимися боками, вонзив в землю копье, герцог Стеренхорда больше не казался стареющим священником. Он был настоящим рыцарем, одни из тех, каким бы хотел стать и сам Артур. Напоследок сухо попрощавшись с бывшим оруженосцем и нынешним командиром, лорд Данкан ускакал вниз по склону, туда, где ожидали его войска, гремел людской гомон, блистало железо, вилась клубами пыль и бились по ветру знамена. Скоро начнется. Айтверн скосил глаза в сторону, туда, где чуть поодаль, сторонясь прочих расположившихся на холме солдат, преимущественно охраняющих принца и маршала гвардейцев, стоял Блейр Джайлс. Бывший оруженосец Александра Гальса изо всех сил старался скрывать охватившее его волнение, но получалось не то чтобы успешно. В последние дни Джайлс и без того ходил особенно дерганый, ну а сейчас и подавно. А Эльзы здесь не было, и хорошо, что не было. Бардесса порывалась составить ему компанию, смеялась, что должна сложить песню о сражении с армией узурпатора, а для этого ей необходимо увидеть все собственными глазами, но Артур приказал ей оставаться в лагере. Эльзе ни к чему смотреть на ту битву, что произойдет сегодня при Горелых Холмах. Пусть поет красивые чужие песни и сочиняет свои, ничем не хуже, и никогда, никогда, никогда не узнает, какова война на самом деле. Пусть не узнает ни грязи, ни крови, ни смрада, не увидит вывалившихся кишок, не услышит криков воронья — некоторые вещи не стоит узнавать вовсе, тем более таким, как она. Артур сам не мог разобраться в природе чувств, испытываемых им к этой девушке, да и о каких чувствах можно рассуждать применительно к роману, длящемуся каких-то пару дней. Он мог утверждать лишь одно, Эльза нравилась ему, а если тебе кто-то нравится — подвергать опасности его ты точно не будешь. Еще одна прописная истина, естественная, как дыхание. Сегодня ночью, их второй ночью, они не спали вовсе. Артура с Эльзой охватило какое-то первобытное безумие, невероятная древняя страсть, тянущаяся нитями должно быть еще в те погребенные во времени века, когда первые мужчины и женщины на земле любили друг друга в темноте пещер, пытаясь отгородиться от шумящего снаружи непонятного и страшного мира. Только закончилось последнее совещание, Айтверн распрощался с военачальниками и отправился в шатер. Эльза уже ждала его там. За пределами шатра сиреневым пологом легли сумерки, а внутри горело множество свечей. Пожалуй, девушка зажгла все свечи, какие только нашла. Уж в чем, а в стыдливости упрекнуть ее было сложно. Она набросилась на Артура, едва только он зашел, рывками стянула с него одежду, выдрав несколько пуговиц. Юноша не успел и слова вымолвить, а Эльза уже покрывала его лицо поцелуями, скользя губами по коже. Бардесса сдернула с него камзол, избавила от сорочки, ее пальцы скользили по его обнаженной груди, животу, бокам, мяли напрягшиеся соски… черти адские, он сейчас сойдет с ума, наверно, это все было бы невыносимым, не будь оно так хорошо…

— Это… изнасилование? — Артура хватило на то, чтобы скорчить ухмылку.

Эльза не ответила. Вместо этого она сама быстро избавилась от одежды, на ней ее и было всего, что куртка и брюки для верховой езды, одетые, как оказалось, на голое тело. Девушка рухнула на колени, расшнуровывая завязки Артуровских брюк, рывком сняла их с него и обхватила ладонями тут же вставший колом член. Ну нет, моя милая! Правила в таких делах устанавливаю только я и никто кроме меня! Артур взял девушку за плечи и рывком поставил на ноги, оказавшись с ней лицом к лицу.

— Ваш пыл просто поражает, — проговорил Артур с великосветской любезностью. — Я знавал немало страстных особ, но вы…

Он осекся, лишь когда посмотрел ей в глаза. В огромные, неподвижные, будто у слепой, больные, совершенно безумные глаза.

— Молчи, — выдохнула Эльза. Ткнула его ладонями в грудь, повалив на кровать. Упала сверху, издав короткий не то стон, не то всхлип, схватила за плечи, вцепилась губами в губы. Эльза оседлала Артура, обхватив коленями его бедра, склонилась, подметая волосами его лицо. Ее руки вновь заскользили по его телу, и тело откликнулось немедленно, не рассуждая, юноша сам поразился сотрясшей его судороге, раскалывающей и прожигающей насквозь. Он подался вперед и вверх, приподнимаясь с ложа, вжимаясь в нее, стремясь к ней. В какой-то из моментов их сумасшедшей дуэли Артур заключил лицо Эльзы в свои ладони и сам поцеловал ее, в какой-то из моментов он оказался сверху. Мир закружился, вверх-вниз, вверх-вниз, вправо-влево, когда это мы оказались на лодке, с каких это пор мы плывем по морю?

Зеленые глаза оказались совсем рядом, уже не отрешенно-мертвые, уже живые, и по-прежнему огромные, свет мой небесный, до чего же огромные, и эти глаза становились все больше и больше, превращаясь в провалы, в пропасти, и он сначала упал в них, а потом опять мир перевернулся, и падение превратилось в полет, ведущий к грохочущим в окончании пути водопадам. Когда водопад окатил их головы ледяными брызгами, Артур закричал — вернее, он закричал бы, не успей Эльза замкнуть его уста поцелуем и вдохнуть его нерожденный вопль в себя. Вселенная разорвалась разноцветными искрами, а мышцы превратились в сладко постанывающий кисель. А потом, когда все закончилась, Эльза внезапно разрыдалась у него на груди.

— Что… Что с тобой? — потерянно спросил он, гладя ее волосы. Эльза вскинула голову и выкрикнула ему прямо в упор:

— Не умирай, слышишь?! Никогда не умирай!!! — Слезы двумя прозрачными полосками текли по ее щекам, губы дрожали. — Поклянись, что вернешься завтра живым. Клянись, немедленно!

Он поклялся.

… - Милорд маршал! — внезапно раздавшийся голос вырвал Айтверна из накативших воспоминаний. Он мотнул головой и уставился прямо на окликнувшего его всадника, только что поднявшегося вверх по склону. Посыльный вывалился из седла, крепко держась руками за уздечку. Он казался возбужденным. Артур знал, от чего может приходить подобное возбуждение. Только от предчувствия хорошей драки.

— Докладывайте.

— Милорд маршал, милорд Тарвел сообщает, что наши войска полностью выстроены и ждут вашего сигнала. Что же до армии узурпатора, то она готова к бою, но продолжает оставаться на позициях и не выказывает намерений первой двинуться вперед.

Ничего удивительного. Кардан скорее собственноручно перережет себе же глотку, нежели первым начнет сражение. Благородный король, в своем терпении и всепрощении достойный именоваться святым, до последнего будет щадить непокорных, давая им шанс одуматься и признать его верховенство. До чего же ловкий сукин сын! Каждый шаг выстраивает в расчете на грядущих летописцев. Не будет вам никаких летописцев, мастер Гледерик.

— Передай герцогу Тарвелу, что пришла пора загнать этих шакалов обратно в преисподнюю. Всем полкам — приказ начинать. Действовать согласно плану. Клинки в бой, ребята. Покажем ублюдкам, чего стоят иберленские рыцари.

Огонек возбуждения, так и плясавший в глазах гонца, взвился вверх и взорвался лесным пожаром.

— Будет сделано, милорд! — по всему было видно, парень едва сдерживает восторженный вопль. Посыльный уже начал поворачивать коня, когда Артур, подчиняясь непонятному порыву, схватил его за рукав:

— Ну-ка, обожди минутку! Как тебя звать?

— Фред, ваша светлость. Фредгар Биддер, стюард лорда Данкана.

— Отлично. Давай, Фредгар, держи, — Артур протянул ему рукояткой вперед свой кинжал. — Отныне он твой, смотри, не жалей для него вражьей крови.

На сей раз гонец таки не удержался и вскрикнул:

— Благодарю, сэр! Можете не сомневаться, работенка вашему клинку у меня найдется! — и, весь красный от восторга, он пришпорил коня и ускакал в низину, к ожидавшим там войскам. Шевельнулись, распрямляясь, травы.

— Они любят тебя, — прошептал подошедший к нему вплотную, оказавшийся рядом Гайвен. Принц говорил очень тихо, достаточно тихо, чтобы его не услышали ни окружившие их караулом гвардейцы, ни Блейр Джайлс. Вольно же ему подкрадываться, кем себя возомнил… — Они за тобой даже в пекло пойдут, Артур.

— Чушь собачья, — так же тихо ответил Айтверн. — Они любят не меня, а моего отца. Лорда Раймонда. Помнишь такого? Вот за отцом они бы и впрямь пошли в пекло и станцевали на раскаленных углях. А я… Да кто я такой? Просто отражение. Ты знаешь, почему в Тимлейне каждый вытирал об тебя ноги? Потому что ты был сыном Брайана, и каждый считал, что ты второй Брайан. Он был слаб, вот и тебя считали слабым, даже я считал. А мой отец был силен, вот поэтому все возомнили, что силен и я, и что если один Айтверн умел выигрывать войны, сможет выиграть и второй. Он же сделал меня из себя, так как я могу оказаться хуже, чем он? Понимаешь? Мы просто зеркала, мы — это то, что с нами сделали наши отцы.

Айтверн верил в то, о чем говорил. Неужели это его проклятье, до самой смерти повторять каждый шаг отца и быть его безвольной тенью? Если он будет делать свое дело плохо, скажут, что он недостоин лорда Раймонда, отвернутся от него и обольют презрением. Если он будет делать свое дело хорошо, скажут, что он второй Раймонд Айтверн и ничем не опозорил имя своего отца. А он не хочет быть ни вторым Раймондом Айтверном, ни даже вторым Господом Богом, он хочет быть самим собой! Но попробуй это объяснить хоть кому-то. Можно выть волком, можно биться лбом об стену, все равно ничего не изменишь. Артур замолчал, переводя дыхание, и лишь тогда заметил, что его речь не произвела на Ретвальда никакого впечатления. Принц оставался вполне безмятежен.

— Артур, — сказал он мягко, — чушь собачью сейчас нес ты. Меня презирали не потому, что я сын Брайана Ретвальда, а потому, что я и пальцем не шевелил, чтобы заслужить чье-то уважение. Вел бы себя иначе, ко мне и относились бы иначе. А тебя любят не потому, что любили Раймонда, а потому что ты — это ты. Ты смел и отважен, ты возглавил всех и ведешь за собой. Какой солдат не будет рад умереть за командира, если командир посылает его в бой за правое дело? Будь уж любезен, относись к людям получше и не считай их стадом баранов. Люди сами могут разобраться, кого им любить.

Артур ошарашенно уставился на прямо-таки источающего философическую одухотворенность Ретвальда. Нет, Айтверн уже успел уяснить, что его высочество обожает брать неземные откровения прямиком с потолка, но одно дело уяснить, и совсем другое — воспринимать это как должное.

— Послушай, все это крайне очаровательно, но мне кажется неправильным смотреть на вещи из того угла, из которого смотришь ты.

— А ты для начала попробуй все же из этого угла поглядеть, а потом поймешь, неправильно это или нет, — все так же дружелюбно предложил Гайвен. Артур не успел никак отреагировать на данный принцем совет, потому что в тот момент наконец истончилось и сошло на нет довлевшее над ними всеми тревожное затишье. Битва, предначертанная в ту ночь, когда отец Артура отверг выставленные Мартином Эрдером условия, наконец началась.

Взревели горны, выдувая торжественно-отчаянную мелодию, и мелодия эта, грохочущая камнями и падающая звеньями лопнувшей цепи, на какой-то миг наполнила весь доставшийся им хмурый мир до самых его краев, а потом разорвала серый день в клочья. И тогда, в ответ на выстуженный гомон труб, прогремел многоголосый рев, сложенный отрывистыми приказами командиров, воплями солдат, выкрикиваемыми прямо в парусиновое небо рыцарскими девизами и боевыми кличами. Оттуда, от подножия холма, от места, где вот-вот разверзнется дымящая рана в плоти мира, нарастал закладывающий уши грохот. Вот и все, подумал Артур с облегчением. Наконец-то все, больше не нужно ждать, началось. Гора, прижимавшая его к земле, внезапно исчезла. Айтверн только теперь понял, до чего же измучили его все эти невыносимые недели, следовавшие непрерывным потоком осточертевшего ожидания. Больше не нужно ждать, монета подброшена, осталось лишь проследить, как она упадет. Он улыбнулся.

Артур подался вперед, до рези напрягая глаза и жалея, что не может сейчас оказаться там, впереди, на острие только что спущенной стрелы. Среди солдат, которые будут сегодня убивать и умирать под его знаменем, знаменем с изрыгающим пламя драконом. Он привел их сюда, и до остервенения жалел, что не может разделить их участь. Оставалось лишь стоят и смотреть, как шаг за шагом станет выполняться придуманный Тарвелом и Рейсвортом план. Что они там пытались втолковать?! Ни один план не срабатывает в точности так, как был задуман? Ну что ж, поглядим.

— Блейр, — окликнул он оруженосца. — Поди-ка сюда… Изволь напомнить, ты вроде утверждал, что уже бывал в бою?

Блейр Джайлс, собранный, напряженный, натянутый, как готовая лопнуть струна, резко кивнул:

— Да, сэр. Я дрался при штурме Тимлейна.

— При штурме Тимлейна… Под командованием своего прежнего господина, как я понимаю. В сравнении со мной, мастер Джайлс, вы получаетесь настоящим ветераном. Скажите, что же вы чувствуете, созерцая раскинувшийся перед нами пейзаж?

Лицо Блейра — лишенная выражения каменная маска.

— Ничего, сэр.

— Даже так? Вас не тревожит, что на другой стороне поля — ваши бывшие соратники?

Оруженосец пожал плечами:

— Я присягал вам. Прошлое… Оно осталось в прошлом. Я служил лорду Александру, но лорд Александр убит, а с его друзьями меня ничего не связывает.

— Хорошо, если так. Оставайся подле меня, — приказал Айтверн и тут же забыл о Блейре, потому что творящееся на поле полностью завладело его вниманием. Там, на широком просторе, уже начинали вращаться мельничные колеса судьбы. Тяжелой черной рекой, составленной из сотен и сотен людских песчинок, медленно двигались, переползая по земле словно по карте, отряды. Вперед, в атаку на ощетинившиеся лесом копий силы Кардана, выступили расположенные по центру армии Запада пехотные отряды, составленные из наемников и земельного ополчения. Ладно еще ополченцы, но вот наемников Артур не особенно уважал и не очень ценил. Красная кровь, черная кость, ничего достойного. Таким алебарду в зубы — и вперед, штурмовать стену вражеских щитов. Наемники, они не за совесть, за монету служат, носят на щитах чужие гербы за неимением собственных и подчиняются лишь тому, кто больше заплатит. Ни один уважающий себя дворянин не сядет за один стол с эдаким отребьем, зато если нужно кем-то пожертвовать, отребье сгодится как нельзя лучше. В начинающейся игре пехотинцы служили не более, чем приманкой для врагов. Пусть утянут за собой расположенную по фронту сил узурпатора тяжелую конницу, главную ударную силу неприятеля. А дальше начнется раздолье для настоящих рыцарей. Главное, чтоб враги клюнули на наживку, они должны клюнуть, обязаны. Какая рыба откажет себе в удовольствии заглотить жирного, вкусного червяка?

Алебардисты ломились прямиком на вражеские шеренги, те отвечали залпами стрел, срывавшихся с тетивы, дабы вонзиться в небо и тут же рухнуть вниз. Иные из стрел, не находя цели, падали на землю, другие вонзались в выставленные дубовые щиты, третьи же находили себе человеческую плоть. Прежде чем айтверновские наемники успели докатиться до мятежников, те смогли сделать несколько залпов, изрядно проредивших первые ряды наступавших. В дотоле сплошной линии алебардистов то здесь, то там появлялись разрывы, поспешно заполняемые приходившими на смену убитым бойцами запаса. А потом разливающаяся весенним половодьем река наконец накатила на готовые встретить ее утесы. Артур чуть не вскрикнул. Там, внизу, творилось сейчас нечто совершенно невообразимое и никогда им прежде доселе не виданное. Конники Кардана пустили лошадей в скачку, втаптывая в землю рискнувших атаковать их наглецов. И без того уже дрогнувшая передняя линия айтверновской пехоты была немедленно разбита вдребезги. Длинные копья из старого-доброго шоненгемского дерева насквозь пронзали всех, оказавшихся на пути у атакующей кавалерии узурпатора. Славно подкованные конские копыта сбивали пехотинцев с ног и затаптывали насмерть, перемалывая кости в труху, от доносящихся предсмертных воплей разболелась голова. Не прошло и минуты, как от выстроенных будто на парад рядов ополченцев осталось лишь воспоминание, авангард был полностью уничтожен, а арьергард превратился в панически бегущую толпу, потерявшую всякое представление о порядке и дисциплине. Рыцари узурпатора гнались за ними, добивая на ходу, выдергивая копья из падающих тел и тут же устремляясь за новыми целями. Топот копыт гремел подобно сходящему с гор камнепаду, разноцветные плюмажи били хохочущих от азарта всадников по плечам. Эге-ге, господа, да вам никак понравилось устроенное нами представление! Славная охота, не правда ли? То-то и оно, что славная! Но любая охота может выйти боком охотнику.

Приманка сработала. Кавалеристы Кардана все глубже и глубже проваливались на позиции ополченцев Запада, слишком увлеченные преследованием бегущих наемников. Вслед за передовыми отрядами конницы в наступление переходили новые силы. Они со спины напирали на своих более ретивых товарищей, выдавливая их в самое сердце расположения айтверновских войск. А вот теперь, когда мыши с восторженным визгом набросились на сыр, пора и прихлопнуть ловушку. Вновь прогремели трубы, и расположенная на далеко вынесенных по краям поля флангах конница Айтвернов вступила в дело, устремившись прямиком кардановских воинов, оказавшихся между правым и левыми крыльями верной Ретвальдам армии. Рыцари Гледерика оказались зажаты в клещи, очутились между двух огней. С правого фланга в атаку на них пошли люди Данкана Тарвела, осененные Медведем Стеренхорда — сеньоры срединных земель королевства, принявшие решением их господина союз с самым западным из великих домов. С левого фланга, от самого вильнувшего к северу всхолмья устремились на врага вассалы самого Артура, предводительствуемые Роальдом Рейсвортом. Шли они под знаменем Рыжего Кота. Герцог Айтверн не мог видеть со своего холма ни наставника, ни родича, но не сомневался, что те скачут прямо во главе своих воинов, не уступая никому чести первыми дорваться до вражеской крови.

Завидев нового, на сей раз уже серьезного, а не шуточного противника, мятежники остановили коней, изготовившись к обороне. Позиция им досталась не самая удачная, но отступить было бы еще глупей. Они сами только что убедились в том, до чего же беззащитно отступающее войско, да и не ради того, чтобы отступать, они сюда заявились.

Время истончилось до предела. Артур уже не смог сдерживать бьющей его экстатической дрожи, неотличимой от любовного возбуждения, словно охвативший ожидающих рубки воинов трепет передавался и ему самому. Он бы продал что угодно и кому угодно, лишь бы оказаться сейчас там, вместе с ними, однако мог лишь наблюдать. И он наблюдал. Наблюдал за тем, как рыцари наконец сшиблись друг с другом, видел, как разлетаются в щепки копья, сталкиваются щиты, вылетают из седел наездники — иные, чтобы подняться и выхватить мечи, иные, чтобы уже не встать. Вот оно! Вот оно. Тот самый ничем не ограниченный, всеподавляющий хаос подготовленного им момента. Высокие лорды, умудренные опытом многолетних интриг, сплетали свои сети, направляя реальность по одному им угодному руслу, поворачивая мир мановением политических рычагов, будто мир был огромным проржавевшим механизмом. Планы громоздились на планы, марионетки плясали, подчиняясь натяжению удерживающих их нитей, и все ради единственной цели, короля с древним именем, севшего на Серебряный Престол. Он был умен, этот король, и до последнего выстраивал собственный порядок, уберегая его от малейшего дуновения хаоса. Он избегал войны, потому что война была лишена логики, смысла и последовательности, и могла уничтожить его блестящие планы. Но он все-таки не смог избежать этой войны, как бы ни старался. Отныне все решала не политика, а меч.

Артур стоял и смотрел. На бьющиеся в судорогах полки, давно перемешавшиеся, так что не поймешь, где друг, где враг. На чужие безумие, боль и ярость. Такие наполненные смертью дни рождают славу, живущую потом многие сотни лет, подумал молодой герцог Айтверн, но эта мысль не принесла ему никакого удовлетворения. Удовлетворение могла принести только победа. Он снова, в который уже раз, подумал об отце, и впервые ощутил настоящую печаль. Артуру очень захотелось, чтобы лорд Раймонд вдруг оказался здесь, живой, и увидел, что сделал, что смог, чего добился его сын. «Прости меня, папа… Я очень часто думал о тебе в эти дни, и всегда думал не то. Злился на тебя, обижался, переливал из пустого в порожнее. А сейчас мне просто хочется, чтобы ты был рядом, и… нет, даже не гордился мною, а просто был. Мне тебя не хватает».

Он стоял и смотрел, а битва кипела, исходя кровью и потом, и не было ей конца.

Айтверн не понял, откуда вдруг появился Блейр, чтобы схватить его за рукав и извлечь из переплетения звуков и красок:

— Милорд маршал, милорд маршал! Да что вы, вообще уснули, бес вас раздери!

— Что еще такое? — вскинулся Артур, сбрасывая руку Джайлса со своего локтя. Айтверн чувствовал себя так, будто и впрямь только что очнулся ото сна. Вокруг что-то орали королевские гвардейцы, обнажая оружие, люди на вершине холма стремительно поддавались нарастающей вокруг тревоге. Блейр указал на север.

— Эрдер обошел нас с фланга, сэр, и прорывается сюда!

Артур рванул к северному склону, гвардейцы расступались, открывая ему дорогу. Айтверн остановился, глядя вниз. Вскормившая Дева, их и впрямь обвели вокруг пальца! Несколько десятков вражеских всадников зашли далеко за окаймлявшую поле боя гряду и теперь скакали к ставке Ретвальда неширокой ложбиной. Кони мчались во весь упор, доспехи рыцарей блистали даже при нынешнем сумеречном свете, стальные наконечники копий глядели вперед. Врагов было всего несколько десятков, но и при Артуре находилось не так уж много солдат, а к тому же он прекрасно видел стяг, под которым летели сюда нежданные гости. Черный волк Эрдеров, знак повелителей Шоненгема, знак человека, чей предок сто лет назад был убит его предком — тогда, в самом начале начал.

Впереди кавалькады, на несколько корпусов обогнав своих товарищей, несся вперед рыцарь верхом на исполинском вороном жеребце, единственный в отряде, кто носил доспехи черные, как сама ночь. Всадник казался клоком непроглядной тьмы, той самой, из которой Господь некогда вылепил землю.

Мартин Эрдер. Кто же еще. На миг Артур почувствовал к врагу уважение — тому все-таки хватило мужества явиться сюда самому, чтобы дать бой. Ну что ж, любезный герцог, теперь и покончим, со всем и сразу. Возбуждение, и без того владевшее Айтверном, стало нестерпимым, прожигая его, как огонь. Он хотел битвы — и что ж, битва пришла к нему сама. От азарта часто-часто застучало сердце.

— Занять оборону! — крикнул Артур солдатам. — Построиться в линии! Первая линия, разомкнутым строем! Выставить пики! Поднять щиты! Вторая линия, зарядить арбалеты! Ждать команды!

Приказы срывались с его уст один за одним, и, спасибо же тебе, Боже, что не оставил своей милостью, Артур увидел, что люди без всяких колебаний подчиняются его приказам. Они разделились на шеренги, занимая позиции на самом верху и ожидая, пока враги приблизятся на достаточное расстояние. Артур обернулся, и, завидев выскочившего откуда-то Ретвальда, крикнул ему:

— Гайвен, садись на коня, бери охрану и скачи отсюда во весь опор!

— Я не брошу моих людей! — заорал в ответ принц. — Я остаюсь!

— Кровь и пекло! Тогда хоть отойди назад, пока стрелу не поймал!

А гвардейцы Эрдера тем временем уже достигли подножия холма и начали подниматься вверх по его пологому склону. Глухие, с прорезями лишь для глаз, шлемы, прямоугольные щиты с нанесенным на них все тем же проклятым черным волком, оскаленные, распахнутые в диком ржании конские морды. Кто же так загоняет лошадей, вы, дураки!

— Вторая линия, взять цель! — крикнул Айтверн арбалетчикам. — Три, два, залп!

Все болты вылетели почти одновременно, по его команде. Темные деревянные рыбки стрел завизжали, ныряя в прохладный воздух и несясь вперед и вниз. Выпущенные почти в упор, большинство из них все же не нашло цели — они застряли в толстых щитах или чиркнули по доспехам, лишь несколько вонзились в коней, повалив тех на землю вместе с наездниками. Удивительно, но Мартин Эрдер, скакавший впереди всех, остался цел и невредим, словно защищаемый своим ангелом-хранителем. Герцог Севера все так же несся вперед, напоминая изваяние из мрака, и ничто не могло остановить его.

— Вторая линия, убрать арбалеты, достать мечи. Первая линия, сомкнуть ряды, держать строй! — приказы рождались сами собой, отдавая их, Артур не испытывал никаких сомнений. На то, чтобы рассуждать, времени уже просто не оставалось. Силы небесные, хоть бы они продержались, должны же они продержаться, обязаны! Гайвен не должен погибнуть, о Создатель и Хранитель, молю тебя, сделай так, чтобы нам повезло, убереги моего господина, ты же не можешь быть настолько жесток!

Гвардейцы тесно вставали плечом к плечу, готовые дать отпор неприятелю. Стоявшие сзади воины прятали за спины сделавшиеся бесполезными разряженные арбалеты и доставали клинки. Слушая, до чего же громко стучит кровь у него в ушах, Артур последовал примеру своих солдат и одним быстрым движением выдернул из ножен меч. Сталь запела, пропарывая пустоту. Герцог Запада замер, залюбовавшись нанесенным на лезвие сложным узором, а потом встал в позицию, изготовившись к бою.

Не успел он и пару раз вздохнуть и выдохнуть, как всадники Эрдера взлетели наверх, звеня железом, и ожиданию пришел конец. Артур увидел, как скачущий во весь опор повелитель Севера швырнул вперед свое копье, и оно пробило насквозь щит стоявшего впереди воина и вышло у того между лопаток. Лорд Мартин вскинул щит, с невиданной силой отбив брошенную в него пику, так, что она отлетела прочь и покатилась куда-то вниз по склону, а затем выхватил меч. Герцог взмахнул клинком, надвое перерубив еще одну рванувшуюся к нему пику. Правя одними лишь коленями, он поднял коня на дыбы, сбил наземь и затоптал оказавшегося на его пути пехотинца. Рванулся прямо в образовавшийся в гвардейском строю просвет, опять взмахнул мечом, парируя чей-то выпад, сам тотчас нанес удар, оказавшийся для кого-то смертельным. Артур помнил, что о Эрдере ходила слава одного из лучших бойцов Иберлена, но лишь теперь он убедился в истинности этой славы. Остальные северяне бились за спиной своего вырвавшегося вперед повелителя, они так и не смогли пробиться сквозь выстроенный солдатами Ретвальдов заслон. Рыцари в тяжелой броне один за одним оседали вниз, когда их коней пронзали выставленные копья, но ничто из этого не имело значения, потому что Мартин Эрдер уже прорвался на вершину, и ни один клинок не мог его достать.

Артур выхватил меч у оказавшегося подле него солдата, размахнулся им как следует и бросил тот меч в герцога Севера — почти так же, как бросал бы кинжал. Эрдер тут же развернулся в седле и вскинул оружие, отшвырнув в сторону брошенный в него клинок точно так же, как незадолго перед этим отбивал копье. Как он вообще смог заметить бросок, в этом своем треклятом шлеме?! Неужели ему не нужно даже видеть опасность, а достаточно лишь почувствовать ее?! Неважно, совсем теперь неважно! Артур взялся за щит и бросился вперед, навстречу гарцующему на своем вороном скакуне лорду Мартину. Айтверн припал на колени и метнул щит, надеясь перебить жеребцу ноги. Эрдер поднял коня на дыбы, но щит все-таки саданул жеребца по задним ногам, и те подкосились, увлекая коня вместе с всадником на землю. Сноровка не изменила лорду Мартину, и он, вылетев из седла, немедленно поднялся на ноги, вознесшись непроглядно-черной металлической статуей. Какой-то из гвардейцев попробовал достать Эрдера со спины, но герцог вновь каким-то нечеловеческим чутьем распознал опасность и, развернувшись с изяществом, почти немыслимым для одоспешенного воина, снес противнику голову с плеч. А потом оглянулся и, найдя взглядом Артура, отсалютовал юноше сквозь разделявший их хаос.

Айтверн стоял, как вкопанный. Артур был хорошим фехтовальщиком, знававшим немало других, не менее хороших фехтовальщиков, но увиденное сейчас казалось невероятным, немыслимым, совершенно невозможным. Даже едва не одолевший его Александр Гальс не владел оружием и собственным телом с таким пугающим совершенством. В отличие от этого противника. Вот он каков, лучший мечник во всем Иберлене… Пальцы Артура крепче сжали эфес, и он пошел вперед, неспешно отмеряя каждый свой шаг и выравнивая дыхание. Расстояние между ним и Эрдером казалось огромным.

Когда они достаточно сблизились, Мартин заговорил:

— Здравствуйте, герцог. — Доносившийся из-под забрала голос повелителя Севера был глух. — Обстоятельства нашей встречи не самые приятные.

Артур усмехнулся, крепче перехватывая меч:

— Ваша правда, герцог. Но все же я рад, что вы изволили заглянуть к нам на огонек. Выпивки и закуски не обещаю, менестрелей тоже не нашлось, зато вот танцев — сколько пожелаете.

Эрдер задумчиво наклонил закованную в железо голову вперед, меняя стойку на более удобную:

— Скажите мне, Айтверн… Почему все мужчины в вашем роду такие шутники?

— Это наверно потому, что вы — до отвращения серьезны. — И, не тратя более времени на разговоры, Артур сделал пробный выпад. И когда этот выпад был с потрясающей скоростью отбит, Айтверн понял, что впервые в жизни ему достался противник, который не просто дрался лучше его, но бывший совершенно непобедимым. Мартин Эрдер был гораздо сильней и быстрей. Ловчей. Искусней. Опытней. Артур смог сделать всего один выпад, а потом на него обрушился настоящий шквал ударов, каждый из которых намного превосходил все то, с чем он когда-либо сталкивался. Айтверн успел выставить несколько блоков, потом не то чтобы промешкал, просто не справился с вражеским натиском, и успел заработать парочку неглубоких, но обильно кровоточащих порезов. Артур отступил, разорвав дистанцию.

— Ваш отец сражался лучше… — задумчиво сказал Эрдер. — У него однажды даже получилось меня победить. У вас не получится.

Он мог бы этого и не говорить. Артур уже понял, что противник достался ему не по зубам. И все же Артур не умел отступать, не привык к отступлениям, не научился их делать, да и не желал учиться. Мужчина никогда не бежит, мужчина дерется, а потом побеждает или умирает. Подавив обычно несвойственный ему страх, загнав его прямо в то зловонное, мерзкое нутро, откуда тот выполз, Айтверн бросился вперед, делая новый выпад и вкладывая в него все свое мастерство, сколько того мастерства имелось. Эрдер не успел парировать, но меч просто скользнул по доспехам, так и не добравшись до запримеченной Артуром щели в их сочленении. Дьявол, дьявол, дьявол! Артур вновь отшатнулся, с досадой вспоминая слова, сказанные ему однажды Блейром Джайлсом после тренировки на крепостном дворе Стеренхорда. Оруженосец оказался прав, битва и дуэль — совсем разные вещи.

— Сэр Артур! — донесся откуда-то со стороны крик. Айтверн подавил искушение повернуть голову, ведь повернуть голову сейчас было равносильно тому, чтобы ее потерять. Но кто же это, такой знакомый голос… Ах ну да, конечно, Блейр и есть. Легок на помине. — Сэр Артур, стойте, вам с ним не справиться!

А то я сам не догадаюсь… Айтверн скользнул в сторону, по-прежнему удерживая Эрдера на расстоянии двух ударов мечом, и воспользовался передышкой, дабы оглядеться. Схватка вокруг уже замирала, приведенные Мартином всадники так и не смогли преодолеть выставленный против них заслон, и либо полегли, либо откатились к подножию холма. Биться с лучшими королевскими гвардейцами — совсем не то же самое, что гонять по ровному месту всякий наемный сброд. Теперь уцелевшие ретвальдовские пикинеры и арбалетчики начинали окружать Эрдера и Айтверна широким полукольцом, не решаясь однако вмешаться в поединок. А ведь они могут все-таки вмешаться, подумалось Артуру. Достаточно лишь приказать им. Просто сказать пару слов, и все будет закончено. Даже самому искусному из всех рожденных на земле воинов не справиться со столькими противниками разом. Эрдеру не выжить, подумал Артур и тут же изорвал предательски-соблазнительную мысль в клочья. Не пристало побеждать таким путем.

— Успокойся, Блейр, — сказал Артур оруженосцу, — смогу я справиться с герцогом Эрдером или нет — это мы сейчас проверим. Только вы, господа, извольте не вмешиваться.

— Герцог Айтверн! Остановитесь!

Артур почти не удивился, услышав голос Гайвена Ретвальда, напротив, он испытал облегчение. Значит, наш принц таки уцелел в нынешнем бедламе. Гора с плеч.

— Что такое, ваше высочество? Вам что-то нужно? — спросил Айтверн небрежно, скосив глаза в сторону Гайвена. В своих белых доспехах принц казался кривым отражением Эрдера — белый рыцарь против черного. Вот только шлема Гайвен не носил, да и вообще броня на нем не шла и в сравнении с надетой лордом Мартином — легкая и изящная, едва ли она могла столь надежно хранить от клинков и стрел. Артуру сделалось не по себе, когда он поймал взгляд своего сюзерена. Тревожного безумия, подобного тому, что плескалось сейчас в глазах у принца, Айтверн отродясь не видывал… да нет, видывал, причем совсем недавно. У Эльзы сегодня ночью. Проклятье…

— Мне нужно, чтобы этот поединок был прекращен, — бросил Ретвальд, подходя ближе. Артур никогда прежде не замечал за принцем, чтобы он говорил в подобном тоне. Настолько… властно. — Герцог Эрдер! Я сохраню вам жизнь, если вы прикажете своим войскам сложить оружие.

Дворянин, завидевший законного наследника престола, обязан выказать ему знаки почтения, на худой конец просто поклониться, но Мартин Эрдер даже не шелохнулся.

— Я не могу отдать подобного приказа, потому что мои войска подчиняются не мне, а подлинному государю, — сказал он все так же глухо. — Да и не буду я сдаваться на милость отродья узурпатора.

— Вы не считали моего отца настоящим королем, это так, — голос Гайвена нехорошо зазвенел, — но вы сидели за его столом и спали под его крышей. А потом вы его продали. Вы носите рыцарское звание, так неужели позабыли об этом?

— Мастер Гайвен… Лорд Ретвальд… — видно было, что Эрдер колеблется, не зная, как именовать своего собеседника. — Не стану отрицать, лорд Ретвальд, на том пути, что я избрал, мною было совершено много таких вещей, за которые мне будет стыдно до конца моих дней. Я не раз нарушал обеты, которым клялся следовать, и уронил свою честь. Да, это так. За все, мной сделанное, я буду держать ответ перед Господом, когда придет мое время. Но я делал это не ради пустой прихоти, а ради Иберлена. Вы не король, лорд Ретвальд, и ваш отец не был королем. Я предпочел запятнать собственную честь, но зато спасти честь Иберлена. Груз, что я на себя принял, был принят мною ради нашего народа. Я не намерен оправдываться за свои дела и не намерен кланяться перед вами. Я один, а ваших людей много. Хотите убить меня, убивайте. Я не хочу смерти, но унижаться перед вами не буду.

Гайвен остановился напротив лорда Мартина, положив ладонь на эфес шпаги. Слипшиеся от пота черные волосы падали ему на глаза, принц держался очень ровно и прямо, только лишь чуть-чуть опустил подбородок.

— За то, что вы сделали с моим отцом и за то, что вы хотели сделать с дамой, которую я люблю, мне следовало бы четвертовать вас, — сказал он тихо. — Мне следовало убивать вас так долго, что смерть сделалась бы для вас желанной. Но ваши преступления были совершены ради страны, в которой я родился и которой буду править… и потому мне жаль, что мы враждуем. Окажись все иначе, я был бы рад видеть вас среди моих советников… но после всего случившегося это невозможно. Вы умрете, герцог Эрдер, но умрете быстро. Со своей стороны… Обещаю, что ваш сын будет прощен мною и унаследует ваш титул и владения, если откажется поддерживать мятеж.

Мартин Эрдер молчал долго — наверно, не меньше минуты.

— Если вы одолеете Кардана, Эдвард будет с вами, — сказал он наконец. — Я очень надеюсь, что будет. Я все же не лорд Камбер… чтоб желать смерти собственным детям. А если Кардан одолеет вас, Эдвард продолжит мое дело. Впрочем, я этого уже не увижу. Неважно… Делайте, что хотите, я ко всему готов.

Гайвен коротко кивнул, очевидно собираясь отдать приказ солдатам, когда Артур вдруг понял, что не может допустить, чтобы все закончилось — вот так. Не может. Что бы ни натворил Эрдер, он заслуживал честной смерти, в бою, а не от палаческого топора. Воин должен умирать от руки воина, а не на позорной плахе. Мартин поднял мятеж, но он пришел сюда, в это место, чтобы сражаться, повелитель Севера не прятался за спинами своих солдат… в отличие от повелителя Запада. Артур не мог позволить ему погибнуть подобно преступнику, а не рыцарю. И потом… Сто лет назад один человек, по имени Радлер Айтверн, убил другого человека, звавшегося Камбером Эрдером, и плевать, что пишут в хрониках, и неважно, было то убийство преднамеренным или случайным. Долг крови всегда остается долгом крови, и его нужно платить.

— Ваше высочество, — услышал Артур свой голос, — позвольте нам с сэром Мартином завершить то, что мы начали. Я буду просто несчастен, если не смогу решить наш с ним спор при помощи меча. Герцог Эрдер, полагаю, тоже, — говоря это, Айтверн старался выглядеть как можно более беззаботным, нацепив на лицо привычную легкомысленную улыбку. Нельзя показывать другим своих сомнений и неуверенности, а то еще начнут охать, ахать и махать руками.

Впрочем, и так понятно было, что никакие улыбочки тут не помогут. Еще прежде, чем Артур закончил говорить, он заметил, как изменился взгляд Гайвена — из и без того обеспокоенного он сделался каким-то стеклянным, закрытым и опустевшим.

— Я не могу рисковать жизнью моего маршала, — сказал Ретвальд.

— В самом деле? — Улыбка Артура сделалась еще шире. — Но, боюсь, вам придется рискнуть. Герцог Эрдер покушался на меня и мою сестру. Я должен до конца уладить свое с ним непонимание, это дело чести. Вы же не посмеете мешать мне уладить дело чести?

Господи, до чего же все это, однако, похоже на совсем другую сцену, также разыгранную им и Гайвеном, сцену, в который нынче те же актеры поменялись ролями. «Я же не смог удержать тебя тогда, Гайвен, но надеюсь, что и ты не сможешь удержать меня сейчас. Потому что я не могу не вмешиваться. Не могу оставить все так. Не могу обречь Эрдера на низкую смерть. Не могу сам трусливо остаться в стороне и не отомстить ему за все. Не могу промолчать. Не могу. Тысяча разных «не могу», ну куда мне от них деваться?»

— Вы… вы не можете драться, герцог Айтверн! — принц почти выкрикнул эти слова. Смотреть на него было поистине страшно. Что он вспомнил сейчас, интересно? Звон клинков и насмешки узурпатора? Вылетающую из рук шпагу? Страх смерти? А может, впечатавшийся ему в лицо кулак?

— Я могу все, что захочу, — Артур не имел желания сдаваться, его захватила привычная пряная волна, и ему было совершенно наплевать, что подумают об услышанном солдаты, а должны же они что-то подумать, не глухие и не идиоты, — вы не вправе мне препятствовать, когда речь заходит о моей чести. И я не нуждаюсь в ничьей заботе, и меньше всего — в вашей. Кем вы себя возомнили, любезнейший? Моей нянькой? — Гайвен дернулся, как от пощечины, но Айтверн собирался идти до конца. — Моим отцом? Самим Господом Богом? Или может быть, господин Кардан был прав, и вы просто-напросто влюбились в меня?

Последнее, несправедливое, гнусное и греховное обвинение он выплюнул с особенным удовольствием. Айтверн знал, что позорит сейчас человека, которому клялся верно служить, но не мог поступить никак иначе, ведь иначе никак нельзя было заставить Гайвена уступить. Да и было здесь что-то еще, некое извращенное наслаждение, в наличии которого Артур сам не желал себе сознаваться. Наслаждение в том, чтобы вот так, с презрением и злостью бросить Ретвальду эти грязные, мерзкие слова. Артур при всем желании не смог бы описать сочетание чувств, отразившееся на лице Гайвена — были там и обида, и боль, и растерянность, и целая пригоршнь отчаяния, перемешанные и взболтанные. Чего лишь не было, так это гнева, молодой Ретвальд совсем не умел испытывать гнев. В этом, наверно, и заключалась главная его беда.

— Делайте, что хотите, герцог, — сказал он, отходя в сторону. — Я не стану вмешиваться.

— Наконец-то разумное решение! — обрадовался Артур. — Благодарю, милорд, солнце еще не успело закатиться, а вы уже прекратили мне препятствовать. — Он изобразил шутовской поклон, а затем обратился к Эрдеру: — Ну как, Мартин, вы еще не успели за всеми этими страстями соскучиться? Уверяю, мой меч быстро разгонит вашу застоявшуюся кровь.

Лорд Мартин, закованный в черный металл, суровый, прямой, совершенно неподвижный и казавшийся неживым, в ответ на это заявление негромко сказал:

— Не понимаю… Зачем вся эта бравада, Айтверн? Мы оба сознаем, вам меня не победить. Вы идете на верную смерть.

— Может быть, — прошептал Артур, — может быть, вы и правы, сэр. Но, знаете… Честная смерть иногда лучше лживой победы.

Айтверн был бы рад не слышать следующие слова лорда Мартина, он много чего бы отдал, чтоб их не слышать:

— Вы действительно благородный человек, милорд, — признал повелитель Севера. — Жаль, что нам выпало сражаться друг против друга.

— К черту расшаркивания! — крикнул Артур и бросился вперед. Первый выпад дался ему очень легко, был проделан все на тех же подстегивавших его азарте и злости. При соприкосновении мечи лязгнули, Мартин Эрдер даже отступил на пол-шага, когда ставил блок. Затем северянин как-то особенно уж ловко отвел клинок Айтверна и попробовал уколоть юношу под ребра. Артур подался чуть в сторону, сталь скользнула у него по боку, порвала камзол и пересчитала кольца надетой под ним кольчуги. Айтверн тут же развернулся и обрушил клинок на Эрдера. Тот даже не стал парировать. Тяжеловооруженные воины мало полагаются на фехтование, и их можно понять — при такой-то броне. Вот и сейчас нанесенный Артуром удар принял на себя загремевший доспех. На стальном нагруднике осталась вмятина, но не более того. Лорд Мартин качнулся, подавшись назад, но мгновенно выпрямился и сам атаковал, нацелившись в лицо. Артур лишь в самый последний момент успел отдернуть голову, невероятной удачей избежав смерти. На нем не было тяжелых лат, таких, как на Эрдере — и теперь он понимал, какой ошибкой было не надеть их перед боем, ограничившись одной только кольчугой, наивно думая, что не придется драться. Айтверн сделал еще один шаг назад — то была еще одна уступка напиравшему врагу. Зазвенела сталь — прямо перед его лицом. Горели и жгли уже полученные царапины, а плечи и руки начинали тяжелеть от усталости. Артур привык думать, что не в его правилах отступать перед лицом врага — но все-таки он отступал. Его с детства учили драться, искусство боя, казалось, сделалось частью его натуры — и все же это искусство не могло его сейчас спасти. Айтверн хорошо это понимал. И все же дрался. Раскаленный воздух. Раскаленная решимость. Верный меч. Уколы и финты, атаки и защиты. Его жизнь и его судьба.

Когда мечи снова скрестились, лязг едва не оглушил его. Эрдер оказался совсем рядом. Артур поставил блок — но герцог Шоненгема без труда этот блок проломил. Острие вороненого клинка скользнуло по груди, чудом не разорвав кольчугу. Сердце обожгло болью, из легких с шумом вырвался воздух. Артур пошатнулся и вновь отступил, в который уже раз. Снова столкнулись мечи — столкнулись и разлетелись, словно пошедшие на лихой выраж атакующие коршуны. Айтверн в очередной раз попробовал атаковать противника в щель между латами — и в очередной раз не преуспел в этом. Лорд Мартин легко парировал, а потом крутанул кистью и выбил у Артура клинок.

Артур Айтверн стоял напротив повелителя Севера, и грохот только что окончившегося его поражением поединка все еще отдавался у молодого человека в ушах. Голова болела, а перед глазами мутилось и расползались темные пятна. Теперь он понимал, чем пахнет настоящее поражение — оно пахло растерянностью, а еще страхом. Но сеньор Малериона не имеет права показывать слабость ни перед чьим лицом — и потому Артур сделал все, чтоб скрыть этот страх. Герцог Айтверн выпрямился и расправил плечи, стараясь принять бесстрастный вид. Умелый или неопытный, он все же был маршалом Иберлена, а значит, не имел права бояться. И не собирался просить о пощаде. Он сам бросил Эрдеру вызов, и считал унизительным надеяться теперь на милосердие врага. Пусть Эрдер делает, что захочет. Артур сожалел лишь, что подарил тому мальчику по имени Фредгар кинжал — останься кинжал сейчас при нем, остался бы и еще хоть какой-то шанс продать свою жизнь подороже. Впрочем, что теперь сожалеть.

Мартин Эрдер, не говори ни слова и никак не выказывая радости по поводу победы, поднял меч острием к небу, словно салютовал. Лезвие клинка чуть-чуть качнулось, а потом застыло. По шеренге солдат прокатился шепоток. Герцог Севера молчал, будто что-то прикидывая в уме, Айтверн не слышал даже его дыхания.

— Довольно, — кто выглядел взволнованным, так это Гайвен Ретвальд. С отстраненным, безучастным вниманием Айтверн заметил тревожно бьющуюся на шее у принца жилку. — Вложите меч в ножны, герцог Эрдер, — приказал наследник престола. — Бой окончен.

Лорд Мартин и не подумал выполнять распоряжение Гайвена. И в самом деле, с чего бы главарю мятежников подчиняться воле человека, против которого он собственно и воевал?

— Бой окончен, это верно, — согласился Эрдер, — но что мне делать дальше, решу я сам. Я победил этого человека, и считаю себя вправе забрать его жизнь. — Клинок вновь качнулся из стороны в сторону, как потревоженные качели. — Вполне хороший размен, по-моему, — сообщил северянин. — Мой государь лишается своего маршала, вы же не оставите меня в живых, но зато и сами окажетесь без полководца. Его величество не сможет сказать, что я дурно ему послужил… — Эрдер перенес вес своего тела с левой ноги на правую, выставив ту вперед, и демонстративно приготовился к атаке. Артур против собственного желания, инстинктивно попятился. Ему захотелось немедленно проклясть себя за эту все же выказанную трусость… но как же хочется жить и как не хочется помирать, уподобясь барану на бойне! — До свидания, герцог, — сказал ему лорд Мартин, занося меч над головой — и не успел его опустить. Потому что принц Гайвен бросился к нему, на ходу вырвав из ножен шпагу и сделав выпад. Клинок чиркнул по нагруднику, но и этого оказалось достаточно, чтобы Эрдер пошатнулся и не нанес удара. А потом, в одну и ту же секунду, произошло много разных событий. Слишком много, чтобы один человек смог осознать их все.

По рядам воинам пронесся гул. Кто-то взводил бесполезные сейчас арбалеты, бесполезные, потому что кто же станет стрелять по дерущимся людям, один из которых твой сюзерен. Кто-то оказался умнее и, схватившись за меч или топор, ринулся к месту схватки. Артур, преодолев охвативший его ступор, двинулся вперед — медленно, как ему показалось, очень медленно, с трудом проскальзывая через секунды, сделавшиеся огромными, неповоротливыми гранитными глыбами. Но если бы молодой герцог увидел себя со стороны, то узнал бы, что движется с неестественной, совершенно невозможной для смертного человека скоростью. Внезапно стало очень тихо, Айтверн совершенно перестал различать звуки — зато зрение его обострилось, все линии вокруг сделались очень четкими, а цвета яркими. И в этой болезненной тишине он увидел, как Мартин Эрдер разворачивается и вновь заносит оружие, чтобы на сей раз обрушить его на Гайвена Ретвальда и разрубить принца от плеча и до пояса. Фигура герцога Севера, доселе зримая очень ясно и четко, вдруг стала расплывчатой и потекла, опущенное забрало исчезло, и Артур увидал лицо — очень похожее на лицо лорда Мартина, несущее на себе отпечаток той же семьи, но все же немного другое. С более тяжелыми чертами и массивным подбородком, очень усталое и совершенно отчаявшееся. Камбер Эрдер, регент Иберлена.

«Я остановлю тебя… брат. Даже если мне придется убить тебя во второй раз.»

Кто это подумал?! Он сам, Артур, сын Раймонда — или его давно опочивший предок, Радлер Айтверн, звавшийся Золотым Герцогом?!

«Какая разница, мальчик? Мы все здесь. Мы все живы. Мы все с тобой. И мы не позволим тебе проиграть.»

А времени, все же, нет. Совсем нет времени. Ни капли, ни вздоха, ни грана. Сейчас меч лорда Мартина упадет, разрубая доспех, рассекая плоть и круша кости — и все закончится насовсем. Время ушло, осталось одно-единственное мгновение — но, странное дело, это мгновение продлится достаточно, чтобы успеть подхватить и удержать мир.

Прорвавшись сквозь вязкое и плотное время, раздвинув его, как ширму, Артур схватил принца Гайвена за плечи и потянул назад, на себя, рванул со всей силой. И вовремя, потому что спустя секунду лорд Эрдер все же сделал свой выпад, закончив наконец стремительное движение клинка сильным и хлестким ударом. И все же повелитель Севера опоздал. Ретвальд и Айтверн упали оземь и покатились по траве. Артур вскочил первым, оттолкнувшись от земли рукой. Сейчас все зависело от его скорости и быстроты. Айтверн быстро огляделся, ища хоть свой меч, хоть оброненную принцом шпагу, какое угодно оружие, лишь бы только не умирать! А королевские гвардейцы уже добежали до места их боя, и первый из них скрестил клинки с Эрдером, задержав его. Мечущийся вокруг да около взгляд Артура выхватил в толпе Блейра Джайлса, мальчишка бежал прямо к ним, расталкивая оказавшихся на его пути более рослых бойцов. Дурак, на что он надеется, неужели думает, что от него может выйти хоть какой-то толк — здесь?! А Эрдер тем временем с легкостью отбил направленные на него удары, с размаху отрубил правую руку одному из солдат и проткнул бедро второму. Как же искусно бьется наш Черный Волк, обзавидуешься! Рядом что-то неразборчиво пробормотал пытающийся сесть Гайвен, а пальцы Артура наконец-то сошлись на вожделенном эфесе. Ну, теперь повоюем! Айтверн покрепче сжал клинок, вспоминая все приемы и уловки, которым его учили. Должна же хоть какая-то из них наконец помочь. А Мартин Эрдер тем временем свалил с ног и проткнул насквозь очередного из противников, высвободил залитый кровью меч и направился прямо к Артуру. Он шел не спеша, тяжело, гремя доспехами, северянин явно начинал уставать, давал знать о себе возраст. Но даже утомившись, Эрдер оставался слишком могучим для Айтверна противником. Он шел, и Артур почувствовал, как шевелятся волосы на затылке. Конец, да? Теперь уж точно — конец?! Интересно, оно всегда так бывает, всегда так безысходно и тяжело? Отец встретил свое поражение так же? Выходит, я совсем недолго продолжал его дело… Мысли проносились в голове с устрашающей скоростью, Эрдер двигался к намеченной цели, один из солдат вырос у него на пути, вознамерившись остановить, но был тут же убит, рядом с Айтверном поднимался на ноги обезоруженный Гайвен, а за спиной повелителя Севера появился… появился добравшийся сюда Блейр! Бывший оруженосец Александра Гальса прицелился и швырнул в спину Эрдера кинжал. Швырнул и промахнулся! Лорд Мартин тут же развернулся, вознамерившись пронзить посмевшего напасть на него наглеца. Блейр отшатнулся в сторону, не удержался на ногах и рухнул в траву, на лице мальчишки читались растерянность и страх. И тогда Артур, больше ни о чем не раздумывая и не колеблясь, бросился прямо на Эрдера, выставив перед собой меч — и острие клинка, найдя наконец искомую щель в броне, вонзилось Мартину в левое плечо. Эрдер издал короткий сдавленный звук, не то смешок, не то стон, и отпрянул. Артур высвободил меч у врага из раны и едва успел отразить последовавший за тем удар — намного более могучий, чем все предшествовавшие, словно лорд Шоненгема черпал из своей боли новые силы. Мечи столкнулись особенно яростно, и бывший у Айтверна клинок, тот самый, взятый им из отцовской оружейни в день похищения сестры и прежде верно служивший деду, преломился у самого основания. В руках у Артура осталась одна только бесполезная рукоять. Мартин Эрдер вскинул меч для нового, теперь уж точно окончательного удара…

И тут мир изменился. Артур даже не успел понять, что произошло, когда вся окружавшая его реальность потекла и расплавилась, будто нагретое на огне железо. Время вновь перестало ощущаться, и в обрушившимся ему на голову бесконечном «сейчас», лишенном протяженности и предела, Артур Айтверн увидел, как застыл уже готовый оборвать нить его жизни Мартин Эрдер. Застыл Блейр Джайлс, поднимавшийся за спиной Эрдера с колен. Замерли солдаты королевской гвардии. Все, до единого, будто обратились в мраморные статуи. И даже шум доносившейся от подножия холма то ли выигранной, то ли проигранной битвы затих и оборвался. В наступившей всеподавляющей тишине Артур мог услышать лишь стук собственного сердца.

А потом пришел свет.

Свет ворвался в этом пасмурный хмурый день, хлынул в него, как через раскрытое окно, сбивающим с ног потоком раскаленного добела сияния. Ослепительный, белейший, чистый, как горный снег, свет вышедшей из берегов рекой затопил вершину холма. Этот свет проходил сквозь бездвижные силуэты людей, и люди становились почти прозрачными и тонкими, утратившими объем картинками, будто вырезанными из бумаги. Все вещи вокруг делались плоскими, лишенными глубины, нарисованными, но не настоящими, тонущими в текущей через них белизне. И там, где проходила белизна, не оставалось ни малейшей тени. Артур заметил, что свет течет из-за его левого плеча, и обернулся.

Гайвен Ретвальд стоял, широко распростерший руки и запрокинувший голову, распахнувший рот в беззвучном вопле, и искажающее мир пламя рвалось от него во все стороны, как огонь рвется из очага. Сияние исходило от Гайвена, распространялось прочь от него, подобно кругам, расходящимся по воде. Он был факелом, вспыхнувшим в ткани сумеречного бытия, источником, рождавшим свет.

Он и был светом.

Сила. Древняя Сила. Та, что течет в крови, та, что и есть кровь. Изученная Бердаретом Чародеем — там, на чужом материке, за семью морями. Принесшая первому из Ретвальдов победу в великой войне и иберленский престол, на Борветонских полях уничтожившая имперские армии. Отданная по наследству потомкам. Забытая, утраченная, легендарная. В нее никто не верил и ей никто не придавал значения. Мало ли какие чудеса творились в далеком прошлом, времена чудес прошли… Прошли, значит? «Силу может разбудить мощное напряжение воли… яростное, страстное желание… или смертельная необходимость, великая нужда». Получается, вот она, эта нужда?

Артур стоял, смотрел и не верил собственным глазам. Происходившее здесь и сейчас было невозможным — однако оно было. От Гайвена в небеса бил столб света, настоящая пылающая колонна, почти достигающая облаков и видимая, должно быть, на многие мили вокруг. Айтверн не понимал, как он сам еще не ослеп, глядя на это. Артур поднял ладонь — и удивился, заметив, что она осталась плотной, объемной и настоящей, ничуть не утратила своей реальности, вот только линии судьбы и жизни налились густой, тяжелой чернотой. Свет не пронзал Артура, как всех прочих стоявших вокруг людей, а обтекал стороной. Айтверн не мог понять, почему это так. Он вообще не мог ни о чем думать, пребывая среди ярящихся огненных волн. Древняя магия вернулась, и он сейчас стоял рядом с самым ее центром, в месте, где пробудившаяся воля законного иберленского короля разрывала на части пространство и время. Вот она, та самая Сила, благодаря которой предок Гайвена занял Серебряный Престол, не встретив никого, что посмел бы ему препятствовать. Единственный, кто мог бы посметь, умер раньше.

Течение света вдруг изменилось — оно перестало беспорядочно распространяться по сторонам, собираясь в единый поток, направленный в одну-единственную сторону. Туда, откуда уходил свет, вновь возвращались цвета и краски, и предметы обретали прежнюю свою сущность. Люди, переставшие больше казаться кусками раскрашенного пергамента, оживали. Они потерянно переглядывались, не понимая, что вокруг происходит, многие и вовсе падали без сознания, а иные принимались громко, с надрывом молиться — либо поминать дьявола и всех его бесов. Собравшееся в узкий луч сияние било прямиком в по-прежнему обездвиженного герцога Эрдера, заключая северянина в свои сети, делая его частью себя. Артуру внезапно захотелось зажмуриться или того лучше вовсе отвернуться, но он продолжал наблюдать за тем, как колдовской огонь пеленает герцога Шоненгемского. Айтверн не понимал, что заставляет его смотреть. Не любопытство, это уж точно, Артуру совершенно не хотелось знать, что произойдет сейчас с Эрдером, но закрыть глаза он не мог. Он должен был видеть. И он увидел, как идеально черные доспехи лорда Мартина меняют свой цвет, становясь молочно-белыми, чистыми, как облака на небе в погожий день, холодными, как зимний рассвет. А потом эти белые, вылепленные из снега доспехи, сделавшиеся одного оттенка с заключившим их в свои ладони светом, начинают таять. Как и пристало снегу, соприкоснувшемуся с огнем. И тогда слышится крик, исполненный таких боли и ярости, что Артур с трудом верит, что подобные боль и ярость вообще возможны. Доспехи Эрдера тают, распадаются на мелкие песчинки, рассыпаются белесым пеплом, растекаются в воздухе легким сырым туманом. Металла больше нет, есть только выгорающий в пламени пар. А потом исчезает и он, захлебывается крик, и больше нет ничего — ни лат, ни носившего их человека. Этот человек обратился в свет вместе с железом, в которое он сам себя заключил. Он весь растворился в пожравшей его Силе.

Все это закончилось так же внезапно, как и началось. Свет разом исчез, оставив по себе сумерки, покалывание на коже, да еще декабрьский холод, неожиданный посреди пусть и прохладного, но летнего дня. Все вокруг казалось очень странным, легким и совершенно иным. Айтверн перестал сознавать, где он и что он, в голове помутилось, он лишь смутно понимал, что стоит на коленях, опираясь руками о землю, а откуда-то сверху хлещет внезапно грянувший ливень. Тяжелые струи били его со всей силой, заливали за воротник и стекали по спине. Артур запрокинул голову и стал ловить ртом дождевую воду. Ему очень хотелось напиться, так сильно, словно он сорок лет ходил по пустыне. Напиться воды. Почему-то Айтверну подумалось, что он теперь нескоро захочет снова прикоснуться губами к вину. Может быть, вообще никогда. Он не мог понять, в чем связь между увиденным им только что и вином, да и, по большому счету, не хотел понимать. Просто пить холодную воду и ни о чем не думать, став одним целым с дождем. Ему очень хотелось этого, а больше — ничего. Потом Артур почувствовал, как на его плечо легла ладонь, казавшаяся ледяной даже сквозь ткань камзола и сталь кольчуги. Он поднял глаза.

Гайвен Ретвальд стоял прямо перед ним, и непонятно было, как его душа еще держится в теле. Мертвецов в гроб, наверно, и то кладут краше. Глаза принца бесцельно смотрели куда-то в пространство, и Артуру даже подумалось, что сюзерен ослеп. Но потом, пусть и далеко не сразу, взгляд Гайвена все же сосредоточился на коленопреклоненном герцоге Айтверне. Губы Ретвальда шевельнулись, но он так ничего и не сказал.

Айтверн с немалым трудом, собрав последние остатки непонятно как сохранившихся сил, поднялся на ноги. Он осмотрелся по сторонам, то и дело мигая и мотая подбородком, как смертельно пьяный человек. Дождь по-прежнему лил как из ведра, под сапогами чавкала стремительно расползающаяся земля, а солдаты королевской гвардии, тем не менее, опускались прямиком в набухающую грязь. Те, кто еще мог это сделать. Воины становились на колени, обнажив мечи и вонзив их перед собой. Артур выловил среди множества незнакомых лиц Блейра Джайлса, и облегченно перевел дыхание. Хорошо, что парень уцелел во всем этом бедламе. Но, черт… почему же они все опускаются на землю? Ах да, ну конечно же… Зря, похоже, он сам поднялся, но не плюхаться же обратно. Не до того.

— Король… — проносился по толпе шепот. — Король… Король… Наш король…

Не оставалось сомнений в том, про кого говорят солдаты. Да какие уж тут сомнения. Артур вновь посмотрел на Гайвена, и подивился тому, каким усталым, старым и изможденным показался ему шестнадцатилетний наследник престола. И появилось в облике Ретвальда что-то еще, новое и кажущееся совершенно неправильным, но Айтверн никак не мог понять, что. Будто пелена застила зрение, а может, просто его измученный разум окончательно выбился из сил. Артур стянул с ладони перчатку и от души протер ею свой залитый потом лоб. Ткань перчатки тут же намокла и сделалась из красной почти черной. Айтверн посмотрел на себя и заметил, что острие клинка Эрдера кое-где порвало кольца кольчуги и нанесло ему раны. Хотя какие там раны, так, синяки да царапины, но от этих царапин изорванный камзол уже начинал напитываться кровью. Тело неприятно горячило. «Надо будет отыскать лекаря, когда все закончится, если оно еще не закончилось», подумал Артур почти равнодушно.

— Ваше высочество… — пробормотал он, засовывая изгаженную перчатку за пояс, — ваше высочество… Вы в порядке?

Гайвен чуть вздрогнул, заданный Айтверном вопрос явно поставил его в тупик. Принц медленно поднял ладонь и провел пальцами по лицу, старательно ощупывая собственный нос, скулы, подбородок. Постучал указательным и средним пальцами по лбу. И вновь Артура кольнуло чувство некой неправильности, проявившейся во внешности принца. А потом Айтверн несколько раз мигнул — и понял наконец, в чем заключалась замеченная им неправильность. Волосы Гайвена, прежде черные, утратили свой прежний цвет и сделались совершенно седыми, как у древнего-древнего старика. Они стали такими же белыми, как доспехи Эрдера за миг до того, как повелителя Полуночи принял в себя свет. Артур бездумно перекрестился, глотая ругательство. Помилуйте нас всех, Небеса.

Ретвальд, казалось, не заметил охватившего его вассала потрясения.

— Сам не понимаю, как оно случилось… — сказал принц хрипло и тут же закашлялся. Отвернулся и пару раз сплюнул на землю густыми кровяными сгустками. Какой-то из гвардейцев, оказавшихся ближе всего, тут же вскочил, снял с пояса кожаную флягу и протянул Ретвальду. Гайвен благодарно кивнул и тут же обхватил губами горлышко. Начал пить — быстро, большими глотками, аж кадык задергался. Поседевшие волосы упали на плечи, и Артур подивился произошедшей с сюзереном перемене. Нет, дело здесь было не только в волосах, седина — это просто внешний признак, а вот внутренние изменения… Гайвен казался теперь совершенно другим. — Сила моего пращура, — сказал Ретвальд отчетливо, когда вытер тыльной стороной ладони рот. — Это она, да? — Он чуть усмехнулся, скорее просто дернул вверх уголки губ. — Да, Артур, это она… Знаешь, на что она похожа? — спросил Гайвен уже тише, продолжая усмехаться, будто усмешка эта, неживая, жутковатая и неестественная, намертво к нему приклеилась. — Ты видел море? Когда-нибудь?

— Я вырос в Малерионе, — коротко сообщил Айтверн, против собственного ожидания не ощутивший и тени обычного раздражения, возникавшего, когда Гайвен в очередной раз говорил какую-нибудь редкую дурость. Артуру сейчас было не до раздражения. Он смотрел на принца во все глаза и никак не мог забыть иссушающий свет, превращавший людей в неподвижные куклы. Крик лорда Мартина раз за разом вновь отзывался у него в ушах. Накрепко же запомнился этот чертов крик… А солдаты вокруг, кажется, даже дышать от благоговения перестали. Еще бы, ведь им явилось настоящее чудо, такие только в сказках бывают да еще в Священном Писании. — Я видел море, ваше высочество, вы только объясните мне, при чем здесь море.

— Эта Сила, — Гайвен все так же усмехался, — она на море… очень похожа. Ее очень много… море в шторм, я видел как-то, накатывает, устоять нельзя… Когда вы дрались с Эрдером, я почувствовал… мне надо было очень многое изменить, а сам я не мог. Оно пришло, знаешь, как ответ, когда кричишь в темноту, а тебе вдруг отвечают, и ты сам удивляешься, что тебе ответили. Я не знаю, как у меня получилось. Этого не было, потом появилось, и снова ушло.

Принц запрокинул голову и все-таки расхохотался — на такой манер, что не оставалось больше сомнений, что у Ретвальда истерика, и он того и глядишь грохнется в обморок. Сказать по правде, Артур не поручился бы, что сам сейчас не грохнется в обморок. Он еще раз перекрестился, на сей раз медленно и старательно, просто потому, что понятия не имел, а что еще здесь и сейчас можно сделать. Он помнил, что именно только что случилось, очень хорошо помнил, но до конца еще не верил. Когда видишь нечто невероятное, так и тянет объявить чудо сном или бредом. Айтверн очень старательно обошел стороной своего сюзерена, стараясь не натолкнуться на него, и двинулся к восточному склону. Артура ощутимо пошатывало, и он не был уверен, что сможет далеко уйти на своих двоих. Впрочем, уходить далеко он и не собирался, следовало просто выяснить, что же творится сейчас в низине. На пути Айтверн возник капитан Грешвин, командир гвардейцев. Офицер выглядел немного помятым в бою, но в целом живым. И то славно, не всем же корчить из себя умирающих.

— Капитан, — бросил Грешвину Артур, — доставьте его высочество в лагерь и потрудитесь найти лекаря. Полагаю, потребуется тщательно осмотреть его высочество, возможно оно… он… дьявол, возможно, милорд Ретвальд нездоров.

Капитан коротко кивнул:

— Будет сделано, сэр. — Немного поколебался, а потом спросил: — Сэр, как думаете, это была магия?

Дьявол. Артур устало подумал, что в ближайшие пару дней ему придется ответить на множество таких же вопросов. Если только не окажется, что Гледерик Кардан все же победил и сейчас скачет сюда, чтобы покончить с остатками своих врагов. Тогда на вопросы отвечать не придется. Вернее придется, но на другие. Треклятье тьмы, он же не имеет ни малейшего понятия, чем обернулся кипевший на поле бой, удалось ли покончить с неприятельским авангардом, не измыслил ли Кардан какой еще пакости, кто победил и кто проиграл, и что сталось с обеими армиями, когда на холмах началось форменное светопреставление. Если мастер Гледерик все же избежал поражения, то придется прямо сейчас что-то предпринимать, выигрывать войну, пока она еще не проиграна совсем. Артур весьма смутно представлял себе, как же именно теперь следует поступать. Но для начала, пожалуй, ему надо позаботиться о безопасности принца. Потом — увидеть, что происходит. Если они выиграли, все в порядке. Если они проиграли — собрать войска и отступить. Послать людей к Тарвелу и Рейсворту, нельзя терять связи со своими и вдвойне нельзя потерять их, своих, вовсе. Уберечь как можно больше людей, отойти на подготовленные позиции, занять оборону. Лагерь хорошо укреплен, но если все же не удастся закрепиться и там, надо будет уходить к Стеренхорду. От осознания последовательности не очень-то простых в сущности действий, которые предстояло совершить, Айтверну почему-то вдруг сделалось легко и спокойно на душе. Он подумал об этих и еще о целой куче других вещей, а потом сообщил напряженно ожидавшему его ответа офицеру:

— Да, капитан, это была магия. А теперь исполняйте приказ.

 

Глава семнадцатая

— Именем Господа нашего, Создателя и Хранителя, Вседержателя и Небесного Отца, объявляю Коронный совет открытым.

Артур произнес полагающиеся случаю ритуальные слова с некоторой скукой, он уже порядком устал от того, чтобы соблюдать всевозможные ритуалы, хотя и понимал, что уставать пока еще рановато. Все только начинается, впоследствии придется столь часто утруждать язык произношением торжественных формул, что проще повеситься. Герцог Айтверн досадливо мотнул головой и отошел к окну, чтоб наблюдать оттуда за сидящими на своих местах благородными лордами. Никакой этикет, решил Артур, не заставит его садиться в жесткое, явно притащенное прямиком из пыточной неудобное кресло.

Льющийся из высоких окон солнечный свет заливал просторную залу и ложился желтыми полосами на поверхность длинного дубового стола. Собравшихся за столом вельмож было не то чтобы много, и полным Коронным советом назвать их можно было, лишь сделав большое преувеличение. Артур и сам взял на себя роль распорядителя совета лишь временно, как герцог Запада и королевский маршал, ввиду отсутствия тут первого министра Лайонса. Теперь же, стоя у окна и подставив затылок теплым солнечным лучам, Айтверн мог вволю рассматривать людей, вместе с которыми ему предстояло решать судьбу Иберлена.

Принц Гайвен Ретвальд, как и полагалось ожидающему коронации наследнику престола, занял место во главе стола. Он буквально-таки вжался спиной в высокую спинку кресла. Место по правую руку от Гайвена пустовало, как предназначенное Артуру. По левую же руку расположился герцог Данкан Тарвел. Тарвела ранили в сражении при Горелых Холмах, но он клялся, что рана совершенно пустяковая, и что через неделю он сможет вновь сидеть в седле. Рядом с Тарвелом потягивал вино его племянник и наследник, Алистер Тарвел, сын убитого пять лет назад младшего брата лорда Данкана, ныне владевший ленным замком к северу от Стеренхорда. Алистеру было немного за двадцать, и он мало чем напоминал родича — загорелая кожа, высокий рост, косая сажень в плечах. Очень похож на Железных герцогов со старых портретов. Артур задумался, каково приходилось лорду Данкану в юности, и не считали ли его заморышем и уродцем, и не отсюда ли пошли вся его бравада и неотесанные манеры. Место напротив Алистера занял Роальд Рейсворт. Этот был хмур, угрюм и неразговорчив все последние дни. Следом за Роальдом сидел его сын Лейвис, присоединившийся к их армии лишь накануне, приведя с собой последние, резервные полки, не успевшие подоспеть прежде. Отпрыск сэра Роальда приходился Артуру троюродным братом, совсем как Александр… да, как Александр, только по мужской, а не по женской линии. «Это и мой, а не только дяди Роальда наследник, — подумал Артур, — если мне хватит ума погибнуть в ближайшем будущем». Айтверн внимательно изучал кузена, не виденного им пару лет. Ну что ж, малость повзрослел, оно и неудивительно, когда ты из пятнадцатилетнего делаешься семнадцатилетним, а в остальном все такой же. Не самого крепкого телосложения, такие же, как у самого Артура, светлые волосы, тонкие черты лица и острый подбородок, вот только глаза серые, доставшиеся молодому Рейсворту в наследство от матери-северянки. Лейвис Рейсворт поймал устремленный на него взгляд и вызывающе усмехнулся. Артур в ответ ограничился надменным кивком. Нрав его кузену передался семейный, а значит — весьма поганый. В детстве они постоянно затевали потасовки, и несколько раз даже весьма изрядно намяли друг друга бока, так, что кости трещали. Родственничек, причеши его бес, не отличался уживчивостью. Следом за Лейвисом сидели Эйтон Брэдли и еще несколько дворян рангом пониже, приглашенных сюда как вассалы Айтвернов и Тарвелов.

Да, Коронным советом это собрание никак не назовешь. Не хватает самое малое Эрдеров, Гальсов, Коллинсов и Тресвальдов, чтоб назвавшая себя Советом публика могла утверждать, что говорит от лица всего королевства. Не было тут ни тана Лайонса, являвшегося, как первый министр, формальным главой совета, ни канцлера казначейства тана Граммера — на момент начала мятежа они находились в столице, и Артуру не была известна их судьба. Из шестерки грандлордов присутствовали вообще только Айтверн и Тарвел, все остальные — вассалы вассалов, которые и заседать в совете имеют право лишь с дозволения своих господ, если только не наделены никакой отдельной министерской должностью. Но что поделать, если лорды, которых сейчас здесь нет, запятнаны государственной изменой? Коллинсы и Тресвальды держатся Гледерика Кардана, как и еще не узнавший о гибели своего отца Эдвард Эрдер, позавчера ставший новым герцогом Шоненгема, что же до Гальсов… Артур отправил гонцов к Виктору Гальсу, но пока еще те доберутся до Элвингарда… Любопытно, какую сторону займет новый повелитель Юга. Конечно, едва ли он воспылает немедленной любовью к человеку, убившему его брата, но хочется надеяться, что здравый смысл окажется сильнее чувств, и Элвингард вступит в союз с Малерионом, вместо того, чтобы поддерживать узурпатора. «Я, как всегда, питаю несбыточные надежды, — подумал Артур с мрачноватым весельем. — Никакой здравый смысл не заставил бы меня лизать сапоги убийце своего родича, я бы, напротив, сражался с ним до победного конца, да я и сражаюсь с ним до победного конца. Чего же ожидать от четырнадцатилетнего мальчишки? Стариковской рассудительности? Ну ее к бесам, такую рассудительность. Виктор будет мстить за Алекса, и окажется вполне в своем праве. Кровь господня, до чего же мне не хочется опять убивать графа Гальса, одного раза за глаза хватило». Айтверн оборвал невеселые раздумья, пришедшие не ко времени. До юга очередь дойдет в свой черед, сейчас важней разобраться с Карданом. В конце концов, им удалось победить его в открытом бою.

Да, битва при Горелых Холмах завершилась победой верных Ретвальду войск. Тогда, хмурым полднем, после пробуждения сотню лет забытой магии, больше похожей не на чудо, а на бесовской кошмар, это выглядело невероятным. Артур хорошо помнил, каким невозможным показался ему успех. Осознание победы, вопреки ожиданиям, принесло не радость, а опустошение и усталость. И все-таки они победили, план Тарвела и Рейсворта сработал почти ровно так, как и был задуман. Редкостная удача, как признался потом лорд Данкан, покуда войсковой лекарь, личного костоправа герцог при себе не держал, перевязывал его раны. Воинам армии Запада удалось окружить авангард войск узурпатора и перебить большую часть солдат противника. Нескольким отрядам вражеских рыцарей все же посчастливилось прорваться сквозь заслоны и отойти обратно в расположение своих сил. Не вовлеченные сначала в битву кардановские полки попробовали контратаковать, чтобы вывести соратников из котла, но с флангов ретвальдовского войска выдвинулись отряды лучников, которые хоть и не смогли совсем рассеять неприятелей, но зато удержали их на достаточном расстоянии от места разыгравшейся схватки. Наверно, если бы Мартин Эрдер командовал своей армией, он смог бы обратить ход битвы в свою пользу, но герцог Севера вместо этого организовал отчаянный прорыв к ставке принца Гайвена, а других толковых полководцев у Кардана, видать, не нашлось. Что было весьма странно, среди сторонников Гледерика имелось некоторое число опытных военных, взять к примеру Томаса Дериварна, о чьем боевом опыте с долей уважения отзывался граф Рейсворт. Удивительно, что тот же Дериварн не смог ничего предпринять… правда, он мог просто не присутствовать на поле боя. Никто из сражавшихся, вроде бы, не приметил его стяга. Возможно, Кардан оставил часть своих лордов в Тимлейне? В любом случае, удача как раз повернулась лицом к армии Ретвальда, когда на западе вдруг вспыхнул столб света, вонзившийся в небеса. Наступила заминка, очень многие оказались потрясены небывалым зрелищем — а потом горнисты Кардана протрубили сигнал к отступлению. Видно, потомок старых королей очень быстро сообразил, что может означать невиданная иллюминация, и предпочел не подвергать своих людей лишнему риску. Он и так находился в волоске от поражения. Потрепанная, но все же не разгромленная армия Гледерика отступила на восток, но не задержалась в своем лагере, а откатилась дальше, к столице. Айтверн не стал отдавать приказа преследовать их, его собственные войска были порядком деморализованы видом древнего волшебства. Да что там, он сам чуть не отдал Богу душу.

Это была победа. Более того, это была легкая, чистая, почти идеальная победа. Из битвы их собственная армия вышла, не потеряв ни одного из своих предводителей и не понеся значительных потерь. Победа казалась легкой и чистой ровно до тех пор, пока Артур не вспоминал о волосах Гайвена, сменивших цвет с черного на белый.

Войско Айтверна заняло город Эленгир, стоящий на западном берегу Нейры и расположенный в полудне пути от Тимлейна. Эленгир строился как крепость, с вполне внушительными укреплениями, способными выдержать длительную осаду и укрыть уставших после сражения солдат. Местные жители приняли их без особенного восторга, ведь горожан обязали делиться запасами еды, пошедшей армии на провиант, а некоторым и вовсе пришлось потесниться в собственных домах, в которые расквартировали бойцов. Здешний замок не мог вместить в себя все пятнадцать тысяч воинов вкупе с неменьшим числом войсковой прислуги, а размещать людей прямо на городских улицах и площадях, под открытым небом, Артур счел неправильным. В конце концов, его солдаты хорошо сражались, и заслужили право выспаться под крышей, так пусть мещане немного потеснятся. Они, эти мещане, и виду не подали, что рады возвращению Ретвальдов, похоже, им было плевать, кто титулуется королем. Черт возьми, для чего вообще ведутся войны, переламываются мечи, умирают рыцари?! Чтобы тупой ограниченный сброд, только в жизни и знающий, что жрать и совокупляться, жаловался на мелкие неудобства, нарушенную торговлю и поднявшиеся цены?! Их, видите ли, не устраивает, что пришлось впустить в свои дома чужаков! А вот его, Артура Айтверна, не устраивает, что его отец погиб, и Александр Гальс погиб, и Брайан Ретвальд тоже погиб, а этим скотам на все наплевать.

Айтверн встряхнулся. Ладно, не до того. Сейчас ему предстоит взнуздать целую ораву союзников и вассалов, а это дельце потруднее, чем заткнуть недовольные рты разобиженным простолюдинам.

— Блистательные вы мои лорды, — сказал Артур, привычно садясь на край подоконника и свешивая ноги, — не будет преувеличением сказать, что я счастлив лицезреть вас всех в добром здравии. — Блистательные лорды ответствовали ему насупленными взглядами. «Ну еще бы, дорогие мои, когда я с вами разговариваю, вечно вам кажется, что я над вами изощренно издеваюсь. Оно, ранимые вы мои, в некотором роде так и есть, отпираться грешно. Ну что мне поделать, если характер у меня такой? От отца, между прочим, характер достался, отца вы же как-то терпели, значит, и меня потерпите». — Рад поздравить вас всех с победой, господа, — добавил он уже более серьезно. — Вы все неплохо потрудились.

— Мы делали, что должны, — сухо сказал лорд Рейсворт, чуть заметно скривившись. Родич Айтвернов был мрачнее тучи, и Артур догадывался даже, в чем причина дядюшкиного недовольства. Сэр Роальд не испытывал к принцу Гайвену ни малейшего почтения, о чем хотя и не говорил вслух, он был для этого слишком хорошо воспитан, но зато выказывал каждый жестом и взглядом. Должно быть, Рейсворт и вовсе предпочел бы драться на стороне Гледерика, не погибни в бою с Гледериком его кузен. Владетель Рейсворта испытывал к молодому Ретвальду самое настоящее презрение, и едва ли оказался обрадован тем, что означенный молодой Ретвальд обрел Силу короля Бердарета. Ведь он доказал, что является волшебником, а волшебника, пусть и необученного, нельзя сбрасывать со счетов. — Мы делали, что должны, милорд маршал, вам не за что нас благодарить.

— Да уж, милорд маршал, вы поторопились с благодарностями, — подал голос Лейвис Рейсворт. — Сии достопочтенные дворяне относятся к войне не как к работе, работа это для вшивых смердов, а как к развлечению. Уверен, они получили немало удовольствия, отрубая головы кардановским шакалам. Я бы и сам занялся этим достойным делом, да вот, незадача, несколько опоздал. Не жизнь, а сплошное невезение, вечно куда-то опаздываешь. А так хотелось повеселиться всласть! Да еще оправдывая свои развлечения государственными нуждами. Лучшего оправдания, сами понимаете, и придумать нельзя…

Лейвис покачал головой, ухмыляясь этой своей наглой ухмылочкой, тоже, надо сказать, семейной. Кузен Артура вырядился сегодня в цвета дома Айтвернов, надев желтую рубаху и красные бриджи до колен, причем рубаха была расстегнута на груди. Это придавало молодому Рейсворту удивительное сходство с портовой шлюхой, особенно если присовокупить его развязные манеры.

— Сын мой, извольте помолчать, — холодно произнес сэр Роальд, — иначе я пожалею, что позволил вам сюда придти.

— Да нет, почему же, пусть юный Лейвис и дальше поражает нас своим красноречием, — живо вмешался в беседу Артур. — Он, конечно, говорит редкостные глупости, но выслушивать их поучительно. Я гляжу на него, вспоминаю, каким сам был недавно, и понимаю, как не следует вести себя ни в коем случае.

Кузен запрокинул голову, изящно, он все старался делать изящно, взмахнув волосами, и расхохотался:

— Милорд маршал, вы совершенно правы! Вам больше ни в коем случае нельзя вести себя так, как веду себя я, и думать не смейте мне подражать. Вы теперь взрослый, ответственный человек, а значит, обязаны разговаривать исключительно напыщенными пошлостями, храня при том скорбный лик. Именно так и пристало вести себя государственному мужу.

— Вы, милый брат, безусловно хорошо осведомлены, как именно пристало вести себя государственному мужу. У вас ведь большой опыт в таких делах, — сказал ему Артур исключительно медовым голосом. — К слову сказать, извольте напомнить — сэр Барридж уже успел посвятить вас в рыцари?

На лице Лейвиса Рейсворта тут же мелькнуло странное выражение, смесь обиды и досады, но он тут же овладел собой, улыбнувшись с прежней наглостью:

— Нет, мой наставник еще не считает возможным признать мое обучение законченным. Возможно, — родственничек склонил голову к плечу, — он просто не желает со мной расставаться. Престарелые рыцари, вы же знаете, могут порой воспылать нежными чувствами к своим оруженосцам. Особенно, если жена уже в возрасте, нехороша собой, а нравом так и вовсе напоминает ведьму…

— Сэр Барридж просто знает вам цену, и не желает удостаивать серебряных шпор того, кто до них еще не дорос. Милый мой Лейвис, извольте заткнуться, пока у меня еще не иссякли остатки великодушия. — Артур сделал паузу, не без удовлетворения замечая, что кузен отнесся к его словам серьезно. Во всяком случае, замкнул уста. — А теперь, господа, продолжим беседу. Мы остановились как раз на том, что я поздравил вас с одержанной победой. К сожалению, нашей победе не достает некоторой завершенности. Враги укрылись в Тимлейне, и вряд ли намереваются оттуда высовываться.

— Это верно, — кивнул, нахмурившись, лорд Данкан. — Они понесли потери, и снова встревать в бой им не с руки. Зато за стенами столицы они остаются в полной безопасности, и могут зализать там свои раны. Дождаться подхода подкреплений с севера и востока, на месте узурпатора я бы именно так и поступил. Вызвал бы к себе всех, кто может держать в руках оружие, не погнушался бы даже крестьянским ополчением, хотя толку с него… В Шоненгеме и Дейревере, уверен, найдется еще достаточно мечей. Когда эти мечи будут здесь, нам придется несладко. А если Кардану поможет еще и новый граф Гальс с юга… Война затянется очень надолго, и один Создатель знает, чем закончится. Есть лишь один выход, милорды. Немедленно замкнуть Тимлейн в кольцо и брать штурмом.

Вот оно. Эти слова наконец прозвучали. «Брать штурмом». Артур заметил по лицам вельмож, что предложение Тарвела явно пришлось им по душе.

— Да, брать штурмом, — повторил Данкан Тарвел. — Других путей я не вижу. Конечно, последний раз стольный город захватывали таким манером три века назад, с тех пор тамошние стены порядком обновили и достроили. Даже имперцам не удалось в свое время взять город. Все ждали удобного случая, чтоб пойти на приступ, а там и король Бердарет подоспел… Легко нам не будет, но не ждать же, покуда эти шакалы перемрут от голода. Да и не успеют они помереть, подкрепление придет к ним раньше, и тогда не до смеха будет уже нам. Нужно действовать быстро. Замкнем их в кольцо, дождемся, покуда из моих владений доставят осадные машины, и сразу за дело. Придется повозиться, но внутрь мы ворвемся, а дальше всего-то и останется — вырезать всех, кто решит нам помешать.

Племянник Данкана, Алистер Тарвел, одобрительно кивнул и ударил пудовым кулаком по задрожавшему столу:

— Милорды! Мой родич и сюзерен предложил лучший выход из всех. Покажем этому Гледерику и его охвостью, что их не спасут никакие стены. Бежав с поля боя, они просто отсрочили свою смерть, но вовсе ее не отвратили. Мы войдем в Тимлейн и отплатим изменникам за все и сразу.

— Вынужден признать правоту подобного предложения, — признал тан Брэдли, запустив пальцы в аккуратную короткую бородку. — Промедление в нашем положении будет сущим безумством, время играет на руку неприятелю. Они не должны успеть соединиться со своими резервами, а значит, действовать придется быстро. Возьмем Тимлейн в осаду, и, сразу как получим осадный парк, выбьем ворота и оседлаем стены. Внутри города они не смогут долго удерживать оборону. Разве что запрутся в королевском замке, но это будет просто медленной смертью, прятаться в цитадели, когда сам город окажется в наших руках.

Роальд Рейсворт медленно, очень медленно произнес:

— Да, господа. Мы и в самом деле обязаны в скорейшем времени пойти на приступ.

Остальные вассалы Айтвернов ответили одобрительным гулом. Видно было, что решительно все высокие лорды целиком согласны с предложением Тарвела. Им не терпелось дорваться наконец до хорошей драки, им не терпелось покончить с мятежом, и еще они понимали, что промедление и в самом деле очень опасно. Одобрение разносилось по главной зале ратуши города Эленгира расширяющимися кругами, пропитав собой воздух, и даже стражники, несущие караул у дверей, казалось, готовы были застучать по паркету копьями, поддерживая принятое Коронным советом решение.

Почти принятое.

Потому что, когда шум сделался совсем уже громким, вдруг заговорил Гайвен Ретвальд, прежде не произнесший ни слова, и стоило ему открыть рот, как в зале тут же установилось молчание:

— Но ведь, господа, правильно ли я вас понимаю… Штурм означает резню. Резню среди моих подданных. Если вы будете брать Тимлейн с боем, погибнут невинные. — Принц сжал губы, и Артур заметил, что руки Гайвена, на которых сегодня были надеты черные перчатки, сжали подлокотники кресла. — Штурм означает резню, — повторил Гайвен, озвучивая те же самые мысли, что еще до начала совета бродили в голове Артура.

Владетель Стеренхорда спокойно выдержал взгляд наследника престола:

— Да, ваше высочество, вы все верно сказали, — подтвердил лорд Данкан. — Без резни нам не обойтись при всем желании, но так оно всегда и бывает. Я повидал на своем веку всяких осад, и знаю, о чем говорю. Жертвы среди горожан будут обязательно, возможно, много жертв, но а куда деваться? Надо же как-то все это заканчивать.

— Герцог Тарвел. — Светлые глаза Гайвена Ретвальда сделались холодны, как лед, и столь же холоден был его голос. — Вы чего-то не понимаете. Это. Мои. Подданные.

— Это вы чего-то не понимаете, милорд! Это не только ваши подданные, это еще и ваша корона. Хотите ее получить наконец или нет? А если хотите, то придется немного испачкаться в грязи, ничего тут уже не поделаешь. Вы что, вознамерились остаться весь чистеньким и благородным? Ничего у вас не выйдет. Это, милорд, война, на ней всегда кто-нибудь погибает. Решите уж, чего вы хотите, предаваться возвышенным раздумьям в лесной тиши или править Иберленом. Если все же второе — придется капельку замарать ручки. — Тарвел разошелся не на шутку. — Пора бы вам, милорд, уже уразуметь, с какой стороны хлеб маслом намазан. Может, вы вознамерились выйти к тимлейнским воротам, произнести длинную речь про милосердие и всепрощение? И думаете, тогда все ваши враги разрыдаются, сложат оружие и встанут перед вами на колени? Ну, можете попытаться, я потом посмотрю и посмеюсь. Или у вас найдутся какие-нибудь дельные мысли? Я слышал, вы сделались чародеем. Способны вы сотворить такое колдовство, чтобы стены Тимлейна взяли, да и рассыпались во прах?

Тарвел знал, о чем говорил. Пробудившиеся у Гайвена магические способности ходили на устах у всего войска. И, к слову сказать, далеко не все солдаты с радостью восприняли новость, что служат отныне волшебнику. Магия — вещь странная и совершенно непонятная, никогда не знаешь, чего ожидать от практикующего ее. Конечно, всем известно, что волшебство может быть даром Господним, ведь полторы тысячи лет тому назад, когда Творец воплотился на земле в человеческом теле, первыми о том узнали ясновидящие маги, узревшие невиданной мощи вспышку на вечно бушующих полях Силы. Они увидали, как весь мир в один миг переменился, словно приняв иную форму, стоило Создателю вступить в пределы творения. Ведь творение, бывшее прежде ограниченным и незавершенным, достигло совершенства лишь тогда, когда давший начало ему сам сделался его частью — не умалившись, но расширивши созданный им мир до пределов самого себя. Так, во всяком случае, говорилось в Священном Писании. Ясновидящие маги отыскали Создателя, заключившего себя в тело человеческого младенца, воплотившегося на земле без отца и без матери, но как дитя всех мужчин и женщин человеческих, и отнесли его к Деве, что вскормила его своим молоком и воспитала впоследствии, как собственного сына. Да, магия вполне может быть добром, доказывало Писание. Но магия также способна быть и злом, ведь на что, как не на магию, опирался Повелитель Бурь, когда обрушился на род человеческий?

Наследник иберленского трона и без того обречен на вечное одиночество, обречен быть отделен от всех прочих людей, неважно, великих или малых, незримой стеной. Но волшебник, обладая недоступным простым смертным могуществом, одинок вдвойне. Чем больше шагов Гайвен сделает по дороге магии, тем в меньшей степени его будут считать человеком. Пока на него еще смотрят, как на едва начавшего брить усы юнца, чудаковатого, но безобидного книжника, но смотрят так исключительно по привычке. Скоро он окончательно сделается чуждым и непонятным для всех существом. Вот и сейчас, стоило Тарвелу упомянуть о колдовстве, некоторые из дворян осенили себя крестными знамениями.

— Я не могу обрушить стены Тимлейна, никакие стены не могу обрушить, — сообщил Гайвен после продолжительного молчания. — Вы же знаете, герцог. Когда мне нужно было справиться с Эрдером, Сила пришла. Но я не понимаю, как это получилось. Я не понимаю, как вызвать ее опять. Мне даже не хочется этого делать, вы сами можете видеть, чем мне пришлось заплатить за один-единственный раз. Если так нужно для спасения жителей столицы, я бы рискнул снова. Вот только, я не знаю, как это сделать.

Артур вполне мог поклясться, что Ретвальд испытывает не просто сожаление — настоящее отчаяние. Сын Брайана Ретвальда сильно изменился с того дня, когда Артур увел его из Тимлейнского замка. Они все очень сильно изменились.

— Я понял вас, государь, — несмотря на учтивые слова, тон Тарвела был жестким. — Думаю, как следует поразмыслив, вы согласитесь с моей правотой. У нас нету никаких других выходов, кроме предложенного мной.

Никаких других выходов, кроме предложенного… Артур понимал, чем потом обернется этот самый выход, предложенный Тарвелом и поддержанный прочими лордами, а также солдатами у дверей. Он вспомнил видение, однажды уже посетившее его, еще до Горелых Холмов, во время разговора с Эльзой, перед тем, как они в первый раз познали друг друга. Видение разоренного Тимлейна. С трупами, что раскинув руки, скользили по водам Нейры, с выгоревшими черными остовами домов, обрушившимися под ударами метательных орудий башнями, грудами камней и щебня. Видение ожило в его памяти, неожиданно став четким и зримым, оно заполнило собой все вокруг, в то время как зал ратуши, в котором заседал Совет, сделался далеким и почти ненастоящим. Артуру показалось, что он очутился внутри своего кошмара, и видел его теперь наяву. Он стоял на разбитой мостовой, полной грудью вдыхал удушливую смесь запахов гари и трупного разложения, и над развалинами зданий стлался тяжелый, жирный дым. В небе кружилась воронья стая, множество мелких черных точек, то и дело пикирующих вниз, к разоренной земле. Треск костров и клекот стервятников сливались воедино. Потом все исчезло, и Айтверн вновь обнаружил себя сидящим на каменном подоконнике, подставившим спину летнему солнцу. Но, все силы вселенной, что это только что было, что же он увидел?! Просто игра воображения — или нечто большее?! Артуру немедленно пришел на ум рассказ Гайвена, поведавшего ему про память крови, и собственные странные сны. Айтверн вспомнил, как стоял среди заросших мхом менгиров, разговаривая с Повелителем Тьмы, и еще их первую ночь с Эльзой, когда ему приснилось множество знакомых людей, живых и мертвых, и среди них — Гайвен с сединой в волосах, и еще день битвы с Эрдером, когда Артур услышал в собственной голове голос кого-то, кто мог быть Золотым Герцогом Радлером. Он, Артур Айтверн, выводящий линию своих предков от князей Древнего Народа, был Одаренным, полукровкой, частью человеком, частью чем-то еще, существом, носящим в своей крови магию. Подобно Гайвену, он не знал свойств своей магии, как не знал и пределов ее возможностей, как не знал, может ли он управлять тем, чем владеет. Артур и не был до конца уверен, по правде, хочет ли он иметь какое-то отношение к Силе, после того, как увидал Силу, пусть и чужую, в действии. Но он мог это делать, теперь понимал, что может, хотя видения и знаки приходили к нему сами собой, без спроса и разрешения. Он мог видеть прошлое, вернее ту его часть, что когда-то прошла перед глазами предков. Он мог слышать голоса мертвых, хотя и не знал, откуда доходят до него эти голоса, из рая или из ада. А еще, возможно, он мог… он мог видеть то, что еще не случилось, но только лишь могло произойти.

Будущее. Варианты будущего, что еще не стали, но могли стать настоящим.

Разрушенный Тимлейн, сделавшийся местом пира для воронья. Тот вариант грядущего, что ждет их всех, если какие-то из возможных решений будут приняты.

Вот только ему совсем не хотелось позволить подобному будущему обрести плоть. Его долгом было не допустить подобного будущего, не позволить городу его детства, городу-мечте, городу-сказке, лучшему городу мира, сделаться прахом и пеплом. И в тот миг, покуда лорды Иберлена со все возрастающим пылом обсуждали свою грядущую победу, стражники несли караул на посту у входа, ожидая решения господ, Гайвен Ретвальд обреченно сжимал подлокотники кресла, а мелкие пылинки танцевали в нагретом воздухе, Артур наконец понял, что же он должен делать. И едва не расхохотался, до того простым и очевидным было правильное решение.

Айтверн соскользнул с подоконника и медленно направился к столу. Он шел через весь зал, без лишней спешки, печатая шаги, и пока он приближался, гомон голосов становился все тише и тише, покуда не заглох совсем. Артур ловил на себе взгляды — слегка удивленный лорда Роальда, насмешливый — Лейвиса, выжидающий — Данкана Тарвела, молящий о помощи — Гайвена. Столько людей, подумал Артур, и всем чего-то нужно, а я совсем один, и мне придется сделать многое из того, что вы от меня ждете, и еще кое-что из того, чего от меня ждать не желаете, но и то, и другое будет сделано мной только ради вашего блага… вашего, а не моего. Потому что меня нет, есть только Иберлен, и я совсем не знаю, хорошо это или плохо, знаю лишь, что это — правильно.

Артур выхватил из висящих на поясе кожаных ножен кинжал с рукояткой из белой, с желтоватыми прожилками кости, и вонзил этот кинжал прямо в потемневшую от времени поверхность стола. Клинок полностью ушел в дерево.

— Один удар, — сказал Айтверн обступившей его морозной тишине. — Если вам что-то мешает, господа, не обязательно крушить это что-то топором. Лучше обойтись одним-единственным ударом. — Он вытащил кинжал и спрятал его обратно в ножны, а потом продолжил. — Я отправлюсь сегодня в Тимлейн и убью Гледерика Кардана. Для этого мне не потребуется никакая армия. Хватит совсем небольшого отряда. — Он снова замолчал, давая высоким лордам возможность осмыслить услышанное.

Первым, как и следовало ожидать, заговорил Лейвис Рейсворт. Кузен никогда не страдал молчаливостью.

— Каким это образом, скажите на милость, милорд маршал? Если даже сам наш король, то есть, извиняюсь, пока еще принц, не может ничего поделать, будучи волшебником с головы до пят? Уж не собираетесь ли вы приехать в столицу, заявив, что отказываетесь от борьбы и сдаетесь на милость Кардана, быть представленным к его двору, а потом, приблизившись на расстояние удара, поразить нашего недруга кинжалом столь же ловко, как вы поразили этот стол?

Артур улыбнулся одними губами:

— Нет, любезный брат, ни в коем случае. Предложенный вами план хотя и интересен, но излишне рискован. Куда больше вероятность того, что я буду представлен не мастеру Гледерику, а начальнику его тюремного каземата. Посему я буду действовать иначе. А как именно… Все куда лучше, чем вы думаете, господа. У нас есть еще один выход. Под названием Старая Дорога.

— Старая Дорога? О чем это вы, герцог? — Алистер Тарвел явно не понимал ровным счетом ничего. Ну еще бы, секретный ход, которым можно было покинуть пределы столицы, держался не просто в тайне — в глубочайшей тайне. О его существовании слышали немногие, о том, откуда и куда он вел, не знал практически никто. Никому не полагалось знать, каким именно образом Артур, Гайвен и Айна бежали из столицы, а те, кто все-таки об этом знал, полагали, что они выбрались из королевского замка через подземелье, выходящее на поверхность в одном из купеческих кварталов, и потом уже покинули город обычным способом, через ворота. Хочешь скрыть правду, состряпай подходящую ложь, так и нужно действовать, если не хочешь, чтоб о государственных секретах судачили на каждом углу. Но сейчас, похоже, тот самый случай, когда придется вытащить из-под сукна один из этих самых секретов.

Время раскрывать карты.

— Старой Дорогой, сударь, именуется подземный ход, проложенный еще давным-давно, до падения Карданов. Пожалуй даже, до всего на свете. Он начинается за пределами городских стен, и приводит в саму Тимлейнскую цитадель. Мне известно, как воспользоваться этим ходом. Именно так мы с принцем Гайвеном на самом деле покинули столицу. И именно так я в столицу вернусь.

— И в самом деле, герцог, звучит интересно, — медленно сказал Роальд Рейсворт. Сейчас он явно прямо на ходу переоценивал весь расклад. Артур почти слышал, как в голове у дяди с огромной быстротой вращаются мельничные колеса. — Очень заманчиво, я бы сказал… Но ведь теперь все становится намного проще, мы сможем провести войска прямо в замок. Так где, говорите, он начинается, этот секретный проход, и в какую именно часть цитадели выводит? — Граф задал этот вопрос словно бы невзначай.

— Я не говорил, где он начинается. И не намерен говорить — здесь и сейчас, покуда нас слушает столько ушей. Вы и герцог Тарвел узнаете все, что вам нужно знать, но лишь в свою пору. Секретные ходы на то и секретные, чтобы про них знали лишь немногие.

— Сохранить эту тайну в ведении немногих никак не получится, — заметил Рейсворт. — Нам все равно предстоит вести упомянутым вами путем войска. Конечно, это рискованная авантюра, растягивать войско через довольно узкий, как я понимаю, коридор… Но придется рискнуть, дело того стоит.

— Не придется. Я же сказал, что обойдусь небольшим отрядом.

Артур знал, о чем говорил, хотя и прекрасно понимал, что идет на отчаянный, смертельный риск. Слишком во многом приходилось полагаться на одну лишь удачу. Беда в том, что ему только и оставалось, что полагаться на удачу, если он не желал, чтобы его кошмарное видение сделалось правдой. Потому что одно дело рисковать своей головой, и совсем другое — головами всех, живущих в Тимлейне. Нет, Айтверн не сомневался, что обитателям столицы в большинстве своем так же плевать на имя правящего ими короля, как и жителям Эленгира. Но, какими бы они были, это все же были люди любимого им города, в котором Артур прожил много лет. Там, в Тимлейне, оставались сейчас друзья, с которыми он кутил и бражничал, девушки, с которыми он спал, и просто люди, знакомые и незнакомые, дышавшие вместе с ним одним воздухом. Он не мог допустить, чтобы они все погибли. Он не мог допустить, чтобы хоть кто-то из них погиб, уже и так случилось слишком много смертей. И может случиться еще больше, если большим отрядом ворваться в королевскую цитадель. Потому что большой отряд не сделает нужного дела тихо, войти в Тимлейнский замок означает обречь себя на открытое столкновение с врагом, а это значит, что враг успеет поднять весь расквартированный в городе гарнизон, а это значит, что не удастся избежать большой крови, а это значит, что не удастся избежать увиденного им будущего. Единственный шанс — проникнуть в крепость с малым числом спутников, поздно ночью, под покровом темноты, миновать караулы, не подняв тревоги — а потом найти Гледерика Кардана и убить его. Когда узурпатор будет мертв, у мятежников не останется вожака, не будет никого, кто бы смог повести их за собой — и, соответственно, у них не будет причины продолжать войну. И все наконец закончится.

— Я пойду с небольшим отрядом, — повторил Артур.

Лорд Роальд поглядел на Айтверна, как на умалишенного, и, надо сказать, не только он. Ничего страшного, Артуру было к этому не привыкать.

— Вы уверены в своих словах, герцог? — тяжело спросил Рейсворт.

— Так же, как в своем имени. Я не намерен вести в Тимлейнский замок всех наших доблестных воинов одной большой оравой. Для моего плана они будут помехой, а не подспорьем. Три десятка хороших солдат принесут куда больше пользы, чем три сотни и тем более три тысячи.

— И каков же ваш план, сэр? — все так же тяжело поинтересовался дядя. Он не верил в замысел Артура, каким бы тот замысел ни был. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы это заметить. Но Артуру вовсе и не требовалась ничья вера. Черт с ними со всеми, достаточно лишь того, чтоб никто не помешал ему исполнить задуманное. Интересно, а эти почтенные господа вообще способны ему помешать? Ему, их командиру и, для многих из них, сюзерену? Кто их разберет, пожалуй, что способны… Ну что ж, значит не позволим им этого сделать, только и всего.

— Мой план вас не касается, граф, — сказал ему Артур спокойно. — Вы, как и все остальные, станете исполнять приказы и не задавать лишних вопросов. Сегодня я отберу несколько десятков своих гвардейцев, тех, которых сочту подходящими для дела, и отправлюсь в путь. На время моего отсутствия командование армией принимает герцог Тарвел. Но не думаю, что ему долго придется командовать. Если все пройдет гладко, к завтрашнему утру война будет закончена.

— А если у тебя не получится? — тихо спросил Тарвел. Сэр Данкан не спорил, не предрекал поражение, не насмешничал, он просто задал вопрос, и за это Артур почувствовал к своему учителю благодарность.

Айтверн пожал плечами:

— Значит, тогда вы вольны делать все, что вздумается. Если через двое суток после моего ухода ворота столицы не отворятся, можете провести по Старой Дороге хоть все армии мира.

— Если только в этом еще будет смысл, — бросил Рейсворт. — Скажите мне, милорд, потайная дверь, через которую вы проникните в замок… ее можно так закрыть изнутри, чтобы она не открывалась со стороны подземного хода?

Артур чуть помедлил с ответом.

— Да, граф. Можно.

— Что и требовалось доказать. Если ваша вылазка провалится и вы откроете врагу местоположение двери, мы уже не сможем проникнуть в крепость.

Дядя Роальд был прав, опасность и в самом деле существовала. Однако, на взгляд Артура, опасность эта входила в пределы допустимого риска. Велика ли разница, как именно в случае его провала начнется кровавая баня, если в случае его победы кровавой бани удастся не допустить вовсе? Не допустить… Не будет вороньего клекота, не будет алых пятен на речной воде, не будет сажи и копоти на проломленных стенах.

— Я сделаю все, чтобы этого не случилось, — пообещал Артур. Очень серьезно пообещал, он не отговаривался и не успокаивал, а знал, что и в самом деле сделает все. И только он это сказал, как ему немедленно вспомнился Александр Гальс, лежащий на каменных плитах крепостного двора замка Стеренхорд, и Мартин Эрдер, с криком обращающийся в белый свет. А еще убитый им, Артуром, на площади одной маленькой деревушки герольд. И, вспомнив о них, Артур понял, что же потребуется сделать после того, как над донжоном Тимлейнского замка снова будет поднят флаг со вставшим на задние лапы хорьком. Он повернул голову, обращаясь на сей раз к Гайвену Ретвальду и только лишь к Гайвену Ретвальду. — Ваше высочество… мой принц… скажите, я хорошо служил вам?

Гайвен беспокойно шевельнулся в своем кресле, ловя взгляд Айтверна. Принц ни единым словом не выразил несогласия с его планом, вообще никак не выказал отношения к затее своего маршала, не пытался, против обыкновения, его отговорить. Наверно, Гайвен и в самом деле слишком устал, после всего.

— Вы очень хорошо мне служите, герцог Айтверн, — тихо сказал принц, положив руки на колени и переплетя пальцы. — Так, как никто никогда не служил.

— Спасибо на добром слове. А раз вы довольны моей службой, примите ли вы совет от меня?

— Говорите, — все так же тихо произнес Ретвальд. Он не сказал ни «да», ни «нет», только лишь «говорите». Артур и сам не знал, раздосадован ли он подобной рассудительностью или же, напротив, доволен.

— Ваше высочество, — сказал Артур, — вы знаете не хуже меня, мятеж поддержали немало знатных родов. Дворяне севера, востока и юга. Коллинсы, и Гальсы, и Тресвальды, и Дериварны, и Эдвард Эрдер на севере, и один Бог ведает, кто еще. Все эти люди рассудили, что Гледерик Кардан будет лучше смотреться на Серебряном Престоле, нежели ваш отец или вы. Однако они сделали это не потому, что ненавидят вас, а потому, что любят Иберлен. Не спорю, все же они восстали против вас, и по их вине погиб ваш отец. Вы вправе мстить, и ни один честный человек не оспорит это ваше право. Вы можете предать смерти любого лорда, примкнувшего к мятежу. И любого воина, служившего в их дружинах и сражавшегося против вас. И любого слугу, подносившего им вино на пирах. Конечно, когда вы казните восставших лордов, останутся еще их семьи, жены, дальние родственники и дети. Когда эти дети подрастут, они могут захотеть отомстить за родителей и начать новую войну, вроде этой. Поэтому вам придется убивать и детей, прямо сейчас, пока они малы и не могут воевать. Да, вы можете это сделать. Видит Бог, когда все это только началось, я бы и сам с радостью так поступил. Вы можете залить половину страны кровью, и не совершите ничего дурного, я даже и не вздумаю попрекнуть вас. Ваша честь и память о вашем и моем отцах призывают к отмщению. Но все же я прошу. Я умоляю вас. Помилуйте всех тех, кто воевал с нами, даруйте им свое королевское прощение и королевское милосердие, предайте их грехи забвению. Когда Кардан будет убит, им больше не будет смысла сражаться. Пощадите их, позвольте им служить вам и Иберлену. Не надо больше смертей, даже если все прочие ваши вассалы будут единым голосом призывать вас к смертям и мести. Хватит, стервятникам и так перепало уже достаточно пищи. Давайте наконец положим всему этому конец.

Он замолчал, ожидая решения Ретвальда, выслушавшего его монолог с напряженным вниманием. Решение, которое Артур предложил принцу, оказалось довольно неожиданным для самого Айтверна, но чем дольше он думал, тем больше убеждался — этот выход единственно верный. Для них всех сейчас важнее всего было уже не выиграть войну, а выиграть мир. Иначе они обречены год за годом, десятилетие за десятилетием ходить по замкнутому кругу, вновь и вновь платя по старым долгам и заводя новые, око за око, зуб за зуб, кровь за кровь, а умирая от меча или стрелы — передавать накопленные долги детям. Он устал от всего этого.

— Я же пообещал лорду Мартину, что помилую его сына, — сказал Гайвен. — Разве вы, герцог, забыли это? Я не привык отказываться от своих слов. И если мы победим, я не намерен карать никого из наших врагов, если они решат сложить оружие. Таково мое слово.

— Ваше высочество! — Лейвиса Рейсворта Артур смог бы узнать даже в могиле, даром что стоял сейчас к нему спиной. И теперь Лейвис говорил без обычной своей насмешливости. В его взволнованном голосе не осталось и следа столь свойственной обычно сыну лорда Роальда снисходительной иронии. — Ваше высочество, как смеете вы давать подобные обещания! Герцог Айтверн, очевидно, сошел с ума, раз обращается к вам с такими просьбами! Мы не можем… мы не должны щадить никого из предателей! Это же… Это же… Сэр, да неужели вам хватит духу простить убийц нашего короля! Убийц моего дяди!

Артур неторопливо обернулся, в упор поглядев на своего троюродного брата. Лейвис подался вперед, казалось, готовый вскочить на ноги, его рука шарила по бедру в поисках отсутствовавших сейчас ножен. Несомненно, будь у молодого Рейсворта при себе шпага, он бы ее выхватил. Лицо его раскраснелось от негодования, глаза горели. Ничего общего с тем развязным циником, которым Артур привык Лейвиса считать. Айтверн вдруг вспомнил, что его кузен всегда был очень привязан к лорду Раймонду. Артур внимательнее посмотрел на кузена, словно видя его впервые — и внезапно узнал в Лейвисе себя самого. Это же он сам, каким был совсем недавно и вместе с тем очень давно. Это он, стоящий на ночной улице чутко спящего Тимлейна, под яркими майскими звездами, готовый драться с собственным отцом насмерть, не верящий, что отец только что подписал Айне смертный приговор. Все равно что смотреть в зеркало, вместо настоящего вдруг наловчившееся показывать минувшее. Наверно, ему следовало пожалеть это свое юное растрепанное отражение — да как-то не получалось.

— Вы не можете требовать пощады убийцам своего отца, — отчетливо сказал Лейвис Рейсворт, выделяя каждое слово. — Ваш отец так бы никогда не сделал.

— Можеть быть, — согласился с ним Артур. — Но я не мой отец. Довольно, вассал. Я изложил свои доводы, и его высочество согласился с ними. Приказываю вам прекратить пререкаться с собственным лордом — иначе в скорейшем времени отправитесь в тюремное подземелье. Мне надоело наблюдать, как вы устраиваете на совете перебранку.

— А мне надоело терпеть, как ты… — начал кузен и осекся. Не договорил до конца.

Не посмел договорить.

— Я твой лорд, — сказал Артур ему очень мягко, но мягкость его слов была обманчивой, и они оба прекрасно понимали это. — Я твой лорд, глава твоего дома и глава всех людей одной с твоей крови. Когда я приказываю, ты подчиняешься, не рассуждая и не смея спорить. Твоя жизнь в моих руках, ты живешь взаймы, для меня и для моего знамени, точно также, как я живу для моего сюзерена и его знамени. Короткой твоя жизнь будет или длинной — зависит лишь от тебя. Если я посчитаю, что твоя служба, вассал, бесполезна для меня — я объявлю ее законченной, точно также, как объявлю законченной твою жизнь. Помни об этом, и знай свое место.

Лейвис ничего не ответил ему, только лишь опустил голову. Видно, все же понял наконец, чем постоянно проявляемая дерзость могла ему грозить. Артур ничуть не сомневался, если бы кузен мог, то немедленно вызвал бы его на дуэль. Но в том-то и дело, что кузен не мог. Знаменосец не имеет права поднимать оружие на своего сеньора, ни в каком порядке, даже на самом честном поединке из всех. Зато сеньор может хоть заточить знаменосца под замок, хоть сослать в монастырь, хоть отрубить голову — если посчитает нужным. Артур не хотел рубить Лейвису голову — но также он не хотел и дальше терпеть его неповиновение.

— Милорд… — осторожно произнес Роальд Рейсворт. Артур никогда прежде не видел его таким неуверенным в себе. — Милорд, прошу вас проявить снисходительность к моему сыну. Он еще очень юн…

— Ваш сын ненамного младше меня, граф. Он уже достаточно зрел годами, чтобы воевать. И ему пора уже воспитать в себе хоть какое-то разумение. Произнесенных им слов достаточно, чтобы я мог приказать вырвать ему язык. Радуйтесь, что я слишком для этого милосерден. Но от тюремной камеры ему не отвертеться, если не перестанет нести глупости.

Граф Рейсворт склонил голову:

— Мы в ваших руках, милорд. Делайте, как сочтете нужным. Сын мой, призываю вас к благоразумию.

Видно было, что призыв отца оказался для Лейвиса сущим ножом в спину — но он все-таки покорно кивнул.

Окончание совета не отняло много времени. Айтверн отдал владетельным дворянам, по совместительству являющимся командирами дружин, еще несколько распоряжений, об их действиях, на случай, если он не вернется, и настрого запретил им идти на любые уступки перед Гледериком, если тот возьмет его в плен и решит использовать, как заложника. Артур видел, что его приказы не вызывают у лордов особенной радости, но они подчинялись, больше не пытаясь спорить. Это принесло ему определенное удовлетворение. Наконец он отпустил их всех, а когда вельможи вышли, повелел удалиться и стражникам. Артур Айтверн и Гайвен Ретвальд остались в комнате совершенно одни.

Был июньский полдень, не очень жаркий, не очень прохладный, удивительно погожий после ненастья последних дней. По залу гулял свежий ветерок, совсем легкий, из тех, что спасают от духоты. Пылинки все так же танцевали в воздухе, и покойные ныне короли, принадлежащие к обеим династиям, старой и новой, наблюдали за их полетом с настенных портретов, а еще покойные короли наблюдали за двумя находящимися в зале молодыми людьми. Один из этих людей, совершенно седой, сероглазый, с бледным изможденным лицом и узкими плечами, одетый в простое черное платье, немного скованно сидел в кресле с неудобной спинкой, опустив голову. Его ладони напряженно лежали на столе, одна ладонь поверх другой. Второй человек, светловолосый и зеленоглазый, с лицом одновременно насмешливым и немного грустным, облаченный в золотые и алые цвета, стоял у окна, оперевшись сильными руками, выдававшими в нем неплохого фехтовальщика, о подоконник, и смотрел на залитую солнцем улицу, и на закрытые зелеными шторами окна дома напротив. В доме напротив располагалась лучшая в городе гостиница, в которой сейчас почти не наблюдалась постояльцев, за исключением одной лишь женщины-барда, прибывшей в Эленгир вместе с королевским войском.

Было очень тихо.

Наконец человек в алом и золотом слегка качнул головой и медленно, очень медленно повернулся к тому, другому, сидящему в кресле. Все так же медленно подошел к нему и остановился в нескольких шагах.

— Ты действительно, — спросил Артур тихо, — не смог бы обрушить стены Тимлейна, даже если б захотел?

Гайвен едва шевельнулся в своем кресле.

— Я не знаю, Артур, — сказал он. — Бердарет Ретвальд говорил моему деду, что учился колдовству долгие годы, а на вопрос, почему он не желает передать свое искусство внуку, отвечал, что никто из смертных не вправе распоряжаться подобным могуществом. И что он пришел в Иберлен, чтобы быть человеком, быть королем… но не быть магом. И все же Бердарет многие годы потратил на то, чтоб овладеть магией — а я не учился ей ни единого дня. Тогда, на том поле… Мне просто нужно было что-то сделать. И я сделал. То, что стало с моими волосами — часть цены, что я заплатил за это. Только часть. Я чувствую себя другим теперь. Словно я… не совсем уже человек. Иногда я слышу что-то, подобное шепоту на краю сознания, но не могу разобрать этот шепот. Иногда мне кажется, я вижу людей, которых здесь нет — а потом все пропадает. Могу ли я снова вызвать огонь и свет? Не знаю. Наверно, могу. Но я не готов. И уж точно я не буду вызывать их ради того, чтоб разрушить мой родной город.

— Я понимаю тебя, — сказал Артур медленно, — тогда, на Горелых Холмах, со мной тоже кое-что случилось. Мне показалось… будто я могу делать что-то со временем. Быть чуть быстрее, чем все люди вокруг меня. Или просто воспринимать время чуть медленнее, чем они. Это почти мне помогло в бою.

— Понимаю, — кивнул Гайвен. — Я читал о таком. Ты потомок сидов, а сиды… некоторые из них, не все… могли управлять течением времени. Недаром люди, попавшие в их холмы, могли потом вернуться через сотню лет, думая, что для них прошла всего одна ночь. Это редкий дар, и очень странный, но в какой-то степени он может быть свойственен вашему дому, как носителям эльфийской крови.

— Мне всегда думалось, это просто сказка, — признался Артур. — Ну, не просто сказка… но все же сказка. А теперь похоже, мы и сами живем в сказке. Интересно… дядя или Лейвис… они умеют что-то похожее? Все не решаюсь спросить, да и не настолько мы с ними ладим. С тех пор, как все это началось, я уже сам не свой. Вижу прошлое… иногда мне кажется, что и будущее тоже вижу. Во снах ко мне приходят люди, которых я убил, и пытаются убить меня, словно я теперь связан не только с этим, но и с тем светом. Магия свалилась на меня без спроса. Это и правда дверь, и я не знаю, готов ли я ее до конца открыть. Мы с вами, лорд мой Ретвальд, теперь чародеи, и я сам не представляю, как с этим быть.

— Теперь мне кажется, — сказал Гайвен, — что эта дверь все равно однажды распахнется, хотим мы того или нет. Вопрос лишь в том, будем ли мы к этому готовы.

Они помолчали.

— Ну, ваше высочество, — сказал наконец Артур Айтверн, силясь улыбнуться, — вряд ли есть смысл говорить о вещах, которые все еще так далеко от нас. Так что, наверно, я все вам и сказал, что собирался. Ну или почти все. Мне скоро уходить. Если я не вернусь, значит, не вернусь, ну а если все-таки вернусь — жизни наши совершенно изменятся. Как ни посмотри, но чему-то приходит конец.

Гайвен не ответил. Артур немного поколебался, а потом добавил:

— Знаешь, если оставить все эти магические материи и поговорить о земном… Когда отец приказал мне увести тебя из Тимлейна, я был чертовски недоволен. Так хотелось наконец доброй драки, и совсем не хотелось тратить свое время на всяких, прошу не обижаться, наследников престола. А потом ты и вовсе казался мне бесполезной обузой, ни к чему толком не пригодной. Знаю, нехорошо говорить подобные вещи собственному сюзерену, но лгать тоже… нехорошо. Сколько раз мне хотелось, чтобы на твоем месте оказался кто-нибудь другой, но сюзеренов не выбирают. Точно также, как не выбирают знамена, фамилию, родину, предков, родителей… сестер. Да, сестер. Еще одна наша маленькая тайна, — он оборвал себя. Говорить об Айне не хотелось. Думать о ней было, как насаживать себя на копье. — Я терпеть тебя не мог, но это, пожалуй-таки, в прошлом. Теперь же… Я мог бы сказать, что служить тебе было честью, но это опять будет ложью, а лгать мне сейчас не хочется. Милорд Ретвальд, вы не тот человек, которому я желал бы отдать свой меч. Но если мне даже встретится тот человек, хоть на большой дороге, хоть… в Тимлейнском замке, менять вас на него я не намерен. Потому что Айтверны не торгуют своей верностью. Больше не торгуют. Жил на земле один господин, по имени Майлер, из Дома Драконов, он бы со мной не согласился, он был первым из нашего рода, а еще он был последним предателем в нашем роду. Больше таких как он не будет.

Гайвен повернул голову в его сторону — и долго, очень долго молчал. Айтверну показалось, что принц и вовсе никогда не заговорит, когда тот произнес:

— Ты, по крайней мере, честен.

— О да. Чего не отнять, того не отнять.

Снова пауза — очень долгая и очень… непростая. Воздух между ними сгустился до такой степени, что едва не сделался непрозрачным, и Артур кожей чувствовал повисшее в комнате напряжение. Что-то похожее, пожалуй, можно испытать перед боем. Это ведь тоже бой, в своем роде, осознал он вдруг. Чтобы вести бой, не обязательно браться за шпаги. Иногда вполне хватит слов — или их отсутствия.

— Мне бы полагалось тебя ненавидеть, — вдруг задумчиво сказал Гайвен. — Я ведь не путаю ничего… Если тебя презирают, в ответ полагается ненавидеть, верно? Никак, Артур, не могу понять, с чего оно так повелось, но раз уж принято, то надо. Откровенность в ответ на откровенность — у меня никак получается тебя ненавидеть.

— Я не презираю вас, сэр. Раньше — презирал, отрицать это было бы бессмысленно. Но сейчас — нет. Впрочем, если вы полагаете, что должны меня ненавидеть, то остаетесь целиком в своем праве. На вашем месте я бы охотно себя ненавидел.

Ретвальд невесело усмехнулся:

— Я же сказал, не могу. Кроме того, глупо ненавидеть человека, благодаря которому я скоро сяду на отцовский трон. Или не сяду, но все равно окажусь к нему ближе, чем был бы, не прими ты мою сторону. Не прими ты мою сторону, я был бы давно уже мертв, так о какой тут ненависти может идти речь? Впрочем, герцог, едва ли это все имеет смысл… — Он сжал губы, как перед броском в пропасть, а потом произнес. — Надеюсь лишь на одно. На то, что ты знаешь, что делаешь.

— Я знаю, что делаю, — и вновь, чтобы ответить, Артуру не пришлось лгать.

— Что ж, рад слышать… И вот еще что, герцог. Вы вернетесь из этой вылазки, причем живым. Только попробуйте погибнуть… Я лишу тогда вас всех ваших земель и титулов.

— Не советую вам этого делать, сэр — ведь тогда мои проклятия достигнут вас даже из самой глубокой преисподней. — Артур расхохотался. — Можешь не сомневаться, я вернусь. Я ведь буду совершенно несчастен, если не смогу напиться вусмерть на твоей коронации.

Они обменялись улыбками — скорее вымученными, чем полными настоящего веселья. Настоящее веселье едва ли было уместно в этом зале. После всего, что было сказано, после всего, что предстояло сделать, и перед взорами древних королей.

Потом Гайвен сказал:

— Иди. И даже не вздумай… не смей проиграть.

— И в мыслях не держал подобной глупости. Стал бы я уходить, если б считал, что дело безнадежно. Можешь не беспокоиться, я не проиграю. Мой король.

На то, чтобы отобрать нужных воинов, много времени не потребовалось. Айтверн решил взять с собой солдат из собственной гвардии, служивших еще его отцу. Хорошо себя зарекомендовавшие люди, вдобавок знакомые с детства. Такие не предадут. С многими из них он частенько сходился в тренировочных поединках, когда учился владеть клинком. Однако приятно же это, когда есть кому довериться. Сразу становится так легко на душе.

Приказав воинам дожидаться его в одном из внутренних дворов, Артур поговорил с Тарвелом и Рейсвортом, сообщив им место, где находится дверь на Дорогу, комнату цитадели, в которую Дорога приводит, и то, как управиться с дверьми на входе и выходе. Затем он отправился в апартаменты, которые сейчас занимал. Перед тем, как выходить, требовалось уладить кое-какие дела. Никуда от них не денешься, от этих дел. Придя в роскошно меблированные, немного душные комнаты, предназначавшиеся для приема высоких гостей, он распахнул все окна, а потом отыскал бумагу, перья и чернила. И принялся писать. Первое письмо, сочиненное Артуром, предназначалось графу Рейсворту. В нем Артур подтверждал, что сэр Роальд является на текущий момент первым в череде законных наследников титула Малерионских герцогов, и выражал надежду, что в случае смерти своего сюзерена сэр Роальд достойно проявит себя в роли нового повелителя Запада. Он призывал сэра Роальда и впредь хранить верность дому Ретвальдов, не вступая ни в какие сношения с вражеской стороной. В последнем увещевании не было особой нужды. Как бы дурно дядя не относился к Гайвену, под руку Гледерика он не перейдет, ведь Гледерик убил Раймонда, а если он убьет еще и Артура… Нет, на этот счет можно оставаться спокойным. В общем, Артур повторил все то, что и так перед этим уже говорил дяде, желая просто закрепить эффект — всегда лучше немного перестараться. Во втором письме Артур обращался к Гайвену Ретвальду с прошением в случае его, Артура, пленения или смерти утвердить герцога Тарвела в полномочиях маршала Иберлена.

Третье письмо предназначалось некой Элизабет Грейс.

С Эльзой, конечно, оно выходило сложнее всего. Айтверн от души радовался, что ему не придется лично разговаривать с ней перед уходом, он ведь и не представлял, как бы выдержал такой разговор. Нет, вряд ли бардесса стала бы причитать, заламывать руки и призывать его остаться. К счастью, она была слеплена из иного теста. В отличие от некоторых мужчин. Но все равно, не хотелось изводить себя непростой беседой. Расставания всегда утомительная вещь. Эльза остановилась в гостинице, Артур пообещал навестить ее вечером, если не помешают дела. Что же, дела помешали. Бывает.

Он быстренько пробежался по своим ощущениям, стараясь привести их хоть в какой-то порядок. Получилось не то чтобы совсем хорошо. Артур до сих пор не мог сказать себе, какова же природа чувств, испытываемых им к этой девушке. Нет, ему было хорошо с Эльзой, очень хорошо. Ему нравилось смотреть на нее, на эту ее немного холодноватую красоту, и покрывать ее лицо поцелуями, и видеть, как она усмехается, насмешливо, немного кривовато, с осознанием некого легкого превосходства, и слушать ее язвительные реплики, на ходу выдавать не менее язвительные ответы, а потом молчать, закрыв глаза, когда она спала, положив голову ему на плечо, и… И что? К чему это все? Это и есть та самая куртуазная любовь, от которой у трубадуров хрипнут голоса? Да вроде не похоже. Куртуазную, вернее не совсем куртуазную, скорее уж смахивающую на смертный грех, любовь Артур успел испытать совсем недавно по отношению к сестре, и не мог сказать, что жаждет повторения опыта. В одном уж точно он был благодарен госпоже Грейс. Если бы не она, он бы уже свихнулся, думая об Айне. Воистину верно говорят в народе, что клин следует выбивать другим клином.

Артур перебирал все вышеуказанные мысли, скусывая кончик пера, покуда корпел над тем самым злосчастным третьим письмом. При этом он еще умудрился оставить на дорогой бумаге несколько клякс. Ну что тут поделаешь, писать у него всегда выходило хуже, нежели фехтовать. Когда-то приставленный к молодому Айтверну учитель очень ругался по этому поводу, а временами и вовсе брался за розги. Артур тогда сожалел, что не может убить мерзавца… Он вздохнул и продолжил скрипеть пером, выдавливая из себя церемонные и от того несколько неуклюжие фразы. Наконец послание было закончено. Айтверн перечитал его — а потом сжег в камине. И долго сидел на полу, бесцельно пялясь на остывающие угли.

За этим занятием его и застала Эльза.

— И чем этот тут занимается милорд маршал? — Артур каким-то чудом умудрился не вздрогнуть, услышав от дверей знакомый голос. — Вы, герцог, так выглядите, словно пытаетесь решить задачу по арифметике. Уверена, для вас это непросто.

— Я размышляю о судьбах страны, — буркнул Артур, не поднимая головы. — Это не такое уж и легкое дельце, посложнее всякой арифметики. Как это тебя пропустила стража, скажи на милость?

— Легко пропустила. Я просто сказала им правду.

— Правда — клинок, выкованный из тумана, сударыня. Какого рода была изреченная вами правда?

— Знаешь, тебе не маршалом надо быть, а допросы устраивать в Веселой Башне, любого узника достанешь. Я — менестрель при особе герцога Айтверна, и мне, понимаешь, ну просто вот судьбой предначертано пребывать поблизости от этого самого герцога, чтобы видеть, как помянутый герцог запечатлевает себя на полотне истории… Боже, что я за бред несу… ну и чтобы увековечить твои деяния в песнях. Удовлетворен?

— В какой-то степени — да.

— Ну и то хлеб.

Эльза прошествовала к окну и опустилась в стоящее рядом с ним глубокое низкое кресло. Поджала под себя ноги. Сегодня на девушке вместо обычно носимой ею дорожной одежды было надето зеленое платье из плотной ткани, закрывающее плечи, с широкими рукавами и длинным подолом. Волосы, правда, были стянуты в хвост, что не вполне соответствовало правилам этикета, но даже так бардесса сейчас больше всего походила не на колесящую по трактам бродягу, а на воспитанную девицу из благопристойной семьи. Артур вспомнил, что и понятия не имеет, а кто, собственно, Эльза такая и откуда родом. Даже и спросить у нее не додумался. Зря, пожалуй. В голове у него вдруг заскреблась какая-то смутная мысль, но Артуру не удалось ухватить эту мысль с первого раза.

— Что еще? — нахмурилась госпожа Грейс, поймав его изучающий взгляд. — У меня рожки на голове выросли?

— Ни в коем случае, сударыня, — учтиво склонил голову Айтверн, — я лишь восхищаюсь вашей красотой. К слову сказать, я и не ожидал, что подобная оказия выпадет мне в столь скором времени. Мы же договаривались встретиться вечером, а никак не днем.

— Договаривались, — в свою очередь кивнула Эльза, — да у меня, знаешь, как-то терпения не хватило ждать до вечера… Представляешь, какая в этой гостинице скука смертная? Ни одной живой души, кроме владельца со слугами, да и те мертвецки пьяны. Словом ни с кем не перемолвишься. Заканчивали бы вы эту свою войну, совсем народ распугали.

— Скоро закончим.

Артур легко поднялся на ноги, с непонятной досады вдруг пнул окованным железом сапогом каминную решетку. Та в ответ недовольно загремела. Герцог Айтверн подошел к противоположной стене, не глядя на Эльзу, и сложив руки за спиной, уставился на выцветший гобелен. Какое-то сельское празднество, столы завалены снедью, милые поселянки отплясывают в компании розовощеких поселян лихой танец. Совершеннейшая идиллия. Наверно, она висит здесь для того, чтоб останавливающиеся в ратуше знатные господа наполнялись умилением и сентиментальными чувствами. Когда Артур служил у герцога Тарвела, он любил заглядывать на такие вот деревенские пирушки — переодевшись простым солдатом, разумеется. На таких деревенских пирушках бывало очень весело.

— Вечером мы бы не встретились, — сказал он негромко. — Эльза, я сегодня ухожу в поход, назовем это так.

— Я знаю.

— Что?!

Артур не выдержал и все-таки обернулся. Ему показалось, что он ослышался. Эльза Грейс все так же сидела в кресле, чуть подавшись вперед, сжав руками колени. Ее лицо казалось спокойным, вот только губы чуть-чуть дрожали. Артур хорошо помнил эту дрожь.

— Ты что-то задумал, — голос Эльзы гитарной струной прозвенел в сделавшейся вдруг очень пустой и холодной комнате, — не ври, я по тебе вижу. Ты вроде шутишь, а глаза такие, как перед боем. И еще, когда я сюда шла, видела с галереи солдат во дворе, с оружием, явно готовятся куда-то выходить. Мало ли что, конечно, может просто патруль какой-нибудь, тут патрулей этих как грязи, да вот только патрули обычно пешими не ходят… и еще когда я вошла, и увидела, как ты сидел… Что ты задумал?

— Я не могу тебе этого доверить, — Артур постарался, чтоб его слова прозвучали мягко, хотя и понимал, что это горькое лекарство он ни в каком сиропе не растворит. — Извини, это тайна. Но ты права, не буду спорить. Вечером мы бы не встретились, за два часа до заката я уезжаю из Эленгира. Может быть, и не вернусь, это как получится. Помолишься за меня, ладно?

— Мне за тебя не молиться хочется, — если раньше голос Эльзы звенел острой струной, то теперь он резал хорошо заточенной сталью. — Мне хочется тебя придушить.

Артур, сам не понимая, что делает, шагнул вперед, выставил перед собой открытые ладони:

— Ну, давай, души, вперед и без страха. Может это даже приятно, в такие игры мы еще не играли, — дурацкая несмешная шутка вырвалась у Артура прежде, чем он успел прикусить язык. Он замер, борясь с отчаянным желанием сказать что-нибудь еще. Что-нибудь такое, чего говорить не следовало.

Эльза рывком поднялась с кресла, оттолкнувшись от подлокотников, подошла к маленькому столику, стоявшему прямо посередине комнаты, разделившему их, как барьер. На столике стояли графин с водой и одинокий бокал. Девушка наклонилась и очень ловко, не хуже, чем заправской аристократ, привыкший обращаться с дорогой посудой, наполнила бокал до краев. Поднесла его ко рту, сделала несколько быстрых, резких глотков — а потом развернулась и впечатала бокал в стену. Брызнули на ковер осколки хрусталя, вода потекла вниз по гобелену темными ручейками. Эльза утерла губы рукавом. Наклонилась, аккуратно сняла графин и поставила его на пол. А потом ударом ноги опрокинула столик.

Артур не шелохнулся.

— Я же знала, с кем связываюсь, — сказала Эльза тихо. — Герцог Запада, да еще когда война на дворе. Да хоть бы и не было войны, по тебе и так видно, что ты влезешь в любое пекло, да сам этому будешь рад. У меня был один приятель, знаешь, на тебя чем-то похож. Года два назад, черт, да какая разница, когда это было. Наемник, сегодня здесь, завтра там. Говорил, бастард какого-то знатного лорда, врал, наверно. Любил подраться, он даже спал с мечом — представляешь? Укладывал свою чертову железку себе под ноги, говорил, это если враги вдруг ворвутся. Какие враги, откуда враги… Я всегда боялась, когда с ним спала, что однажды порежу себе ступни об эту штуку. А еще он любил пошутить, вот вроде как ты, и посмеяться любил, тоже вроде как ты. Да не будь у него темные волосы да серые глаза, я б решила, что это его твой папаша сделал. Артур Айтверн, как у тебя с незаконными братьями, не слышал про таких? Не слышал, знаю, можешь не отвечать. Ну и вот… Мне он нравился, этот парень, хотя и не пойму, кому в здравом уме такое чудо понравится. Наверно, у меня ум не очень здравый. Правда, Джеймсу, так его звали, Джеймсу нравилось, как я пою. Наверно, потому я его терпела. А может, и нет, не знаю. На худой конец, он был веселым, а я люблю веселых парней. Одна беда, еще веселых парней любит война, вечно мы их с ней никак не поделим. Войны тогда не было, Джеймс совсем уж заскучал, ну что поделать, если иберленские лорды сами не любят междуусобиц… м-да, не любили… и знаменосцев за них по голове не гладят. В общем, собрался мой герой податься в Лумей, тогда как раз король тамошний с сеньорами своих западных графств чего-то не поделил… ох, мнится мне, лумейских сеньоров на мятеж подбил герцог Коллинс, кто, как не он… в общем, собрался Джеймс, но не подался. Сидели мы с ним как-то в таверне, а туда с тракта одна компания завалилась, солдаты какого-то тана. Сильно навеселе были, да и Джеймс тоже порядком набрался. Слово за слово, а потом он меч рванул, стол опрокинул и пошла драка. Только вот он один был, а танских солдат — много. Нескольких зарубил, силен он был драться, а потом его самого на копье подняли. И таверну подожгли. Я через окно выбралась, видела, как зарево до неба колыхалось. В этом огне то, что от моего героя осталось, и сгорело. Так, сжавши меч, сдержав тяжелый стон, окончил жизнь и пал на землю он, — процитировала Эльза какую-то жесту. Она стояла очень ровно и прямо, только лишь пальцы самую малость, едва заметно подрагивали. Артуру захотелось подойти к девушке и обнять ее, но он почему-то не стал этого делать.

— Смотрю на тебя и поражаюсь, до чего вы с Джеймсом похожи, — продолжила Эльза после паузы. — Нет, сначала мне так не показалось, врать не стану. Сначала ты показался мне обычным придворным хлыщем со слишком длинным языком. Но потом, когда рубил голову тому гонцу, когда сталь свистнула и у тебя лицо все горело, и выглядел, как бесноватый… Нет, вы правда с Джеймсом похожи, как родные братья. Мне потом все время это в голову приходило — мол, встретила парня, совсем как тот, который мне… неважно. Но вот я встретила кого-то, тебя то есть, и ты был как тот, кого я потеряла, понимаешь? А это как если судьба дает второй шанс, судьба же дает иногда вторые шансы, верно? Не очень часто, но дает. Иногда. Нельзя упускать вторые шансы. Нельзя, слышишь? Потому я к тебе и приехала. Потому что вы похожи. Потому что я скучаю по нему. Потому что он — это ты. Потому что ты — это он, или его брат, или просто, не знаю, тень его, может. Отражение. Потому что я хочу его, потому что я хочу тебя, потому что я во всем запуталась, но ты или он мне нужны, ясно тебе? Это как возможность вернуть прошлое, сделать все как было, заново. Только вы похожи куда побольше, чем мне бы хотелось. Джеймс из Чардинга был повенчан с войной, а не с девой, и ты, Артур Айтверн, герцог Малерион, тоже повенчан с войной. Такие, как ты и он, всегда повенчаны с войной. Ты опять куда-то уходишь, и я не знаю, вернешься, не вернешься, кто ж тебя разберет.

Она замолчала.

Артур вновь поймал себя на желании подойти к Эльзе и обнять ее, и вновь подавил это желание. Наверно, подумалось ему вдруг, сейчас и в самом деле не стоило делать ничего подобного. Обнять ее, и, может быть, поцеловать, и, может быть, зарыться лицом в ее волосах — все это было бы хорошо, но это значило ответить на вопрос, произнесенный словами и идущий от рассудка, на языке тела. А это было бы неправильно. Это было бы… унизительно. Это означало уйти от того, о чем его спрашивали, промолчать, спрятаться за лаской, за удовольствием, за сближением плоти — и тем самым струсить, оскорбить Эльзу и оскорбить себя. Ее — своим нежеланием честно встретить ее слова своими. Себя — позорным отступлением, трусостью, ведь это была бы именно трусость и ничего, кроме трусости. Эльза спрашивала его на языке рассудка, значит, и отвечать следовало доводами рассудка, а не удовольствием, даваемым телу. У госпожи Грейс был ум, и она умела им пользоваться. Немногие мужчины или женщины могли похвастаться тем же самым. Ум Эльзы был, возможно, главным ее достоинством, а чужие достоинства следует уважать.

И поэтому Артур не стал заключать Эльзу в кольцо своих рук, хотя и был не прочь это сделать. Вместо этого он подошел к ближайшему креслу и осторожно в него опустился. Потер ладонями лоб и переносицу, словно испытывал головную боль. В известном смысле, так оно и было.

— Не могу сказать тебе, Эльза, вернусь я или нет, это не мне решать, а Богу. Если Господа устраивает то, что я сделаю, значит, я вернусь. Чтобы делать тоже самое и дальше. Если Господь недоволен мной, значит — не судьба, придется умирать. Мне хотелось бы верить, что я делаю именно то, что следует, даже нет, я верю в это, но решать все равно не мне. Я могу лишь пройти до самого конца, а каким он, этот конец, будет, отсюда, с земли, не разглядеть. Я могу сказать вам, миледи, лишь одно. У меня нет права останавливаться. У меня нет права оставаться в стороне. У меня нет права уклоняться. Я пройду до конца, я сделаю то, что должен, даже если погибну, и даже если своей гибелью разобью кому-нибудь сердце. Это — мой долг. Я не могу его не исполнить.

— Да уж понимаю, не совсем дура, хвала Всевышнему. Понимаю про долг, и про ответственность, и про королевство… хоть до вечера это все перечисляй. Я понимаю, Артур, можешь не упражняться в красноречии. Мне просто страшно за тебя, соображаешь, нет? Страшно мне, вот я и боюсь, а что ты никуда не свернешь, даже если я у тебя на шее повисну — невелика тайна. И знаешь что, милый друг… В этом-то вся и беда. Если бы не был таким вот упрямым героическим ослом, с вдохновенным видом прыгающим прямо в пропасть — черта бы с два ты мне так нравился.

Артуру понадобилась секунда или две, чтобы переварить услышанное. А потом он от души расхохотался — громко, звеняще, до боли в сердце и колик в животе, и мало что не до слез. Так смеются, услышав самую немыслимую, самую невероятную, самую сводящую с ума из всех слышанных в жизни острот. Так можно смеяться, осознав всю тщету и бессмысленность мироздания — или же, напротив, постигнув вселенную до конца, во всей ее ослепительной, жестокой и возмутительно прекрасной реальности. Так можно смеяться при рождении или за вздох до смерти.

— Миледи! — простонал он в совершеннейшем изнеможении, одуревши хлопая себя по бокам. — Миледи, я просто не могу, я сейчас… сейчас умру просто на этом самом месте! Мне никогда не понять женщин! Так, значит… выходит… получается, вы любите нас ровно за то же самое, за что и пришибить готовы? Нет, просто возмутительно… Немыслимо! Непостижимо… — Он не совладал с собой и снова расхохотался, умудрившись при этом больно стукнуться головой о спинку кресла. — Без всякого сомнения, я когда-нибудь уйду в монастырь… в женский монастырь, миледи, в женский, ни в какой другой! Стражником… Нет, силы небесные, это ж надо… Значит, вы, миледи, полагаете вашего непокорного слугу полным безумцем и в изрядной степени этим удручены, но не будь ваш непокорный слуга безумцем, вы бы в его, то есть мою, сторону даже и не посмотрели бы? Нет, эти парадоксы бытия однажды сведут меня с ума…

Артур осекся, лишь заметив, что Эльза ни в малой степени не разделяет его веселья. Напротив, она показалась ему не на шутку разозленной, того и глядишь подойдет и треснет по голове чем-нибудь тяжелым. Айтверн замолчал, правда, ехидная ухмылка так и не смогла покинуть его лицо.

— Да, милорд, вы совершенно правильно угадали, — сказала Эльза совершенно холодным голосом. — Я люблю вас именно за то, за что была бы не против убить. Чего уставился?! — огрызнулась девушка, заметив, что лорд Малериона, герцог Западных берегов, маршал королевских войск, и прочая, прочая, прочая, смотрит прямо на нее, являя образец окончательного и полнейшего обалдения. — Я что, чего-то не того сказала? Или, может, у меня платье само собой расстегнулось? Чего это с тобой?! А, постой-ка… Постой, — повторила она, явно понимая, в чем тут дело — пока Артур прикладывал отчаянные усилия к тому, чтобы хотя бы удержать вываливающуюся из рта нижнюю челюсть. — Я сказала, что тебя люблю… Ну… Да. Все так и есть. Я люблю тебя, Артур Айтверн, слышишь ты это, или у тебя еще и уши заложило?

— Сударыня… — выдавил из себя герцог Айтверн, кое-как справившись с потрясением. Ему второй раз в жизни признавались в любви, и как и в первый раз, в тот самый первый раз, думать о котором не хотелось, первый шаг почему-то делала женщина, а не он сам. Не самая утешающая тенденция, правду сказать. — Сударыня, вы меня… что, любите, говорите?

— Да, — Эльза яростно кивнула, — да, у тебя точно заложило уши! Я тебя люблю, пень высокородный. Еще повторить, или трех раз будет достаточно?

— Леди Элизабет, вы…

— Я не леди, изволь узнать, запомнить и выучить! Я дочка учителя фехтования, всю свою предшествовавшую жизнь прошлявшегося в наемных отрядах, вот я кто. И ни капли вашей проклятой благородной крови во мне нет! Я сбежала в пятнадцать лет от роду из дома, если тебя это так интересует, в чем я сомневаюсь, потому что если бы тебя это хоть каплю интересовало, ты бы расспросил меня про мою жизнь. И чтобы между нами совсем уж не стояло никакого непонимания, я совершенно безумная особа, побезумнее вашего, можете тут не сомневаться… потому что лишь совершенно чокнутая, больная на всю голову девка может спутаться с недоразумением навроде тебя. Я люблю тебя, вот он твой четвертый раз, и только попробуй сказать, что до тебя до сих пор не дошло.

Этого Артур говорить не стал. Отчасти потому, что до него все-таки дошло, отчасти потому, что за последнее время он достаточно много увидал, чтобы понять — иногда молчать бывает полезнее, нежели говорить. И еще потому, что пытался кое-как обдумать услышанное. Он не был готов к признанию Эльзы. О да, он был абсолютно, совершенно, катастрофически не готов, и понятия не имел, что с этим признанием делать, потому что сам прежде не признавался никому в любви, разве что шутливо или намереваясь соблазнить, и еще сестре. И слышал чужое признание лишь однажды, тоже от сестры. Слышал, о да, слышал, но сам был не рад, что услышал, и, несмотря на всю свою боль и все свое отчаяние, и непонимание, сможет ли он когда-нибудь отрешиться от этой боли или вынужден будет с нею жить и дальше, впоследствии, всегда — несмотря на все это, не видел никакого достойного ответа на то, первое признание, кроме категорического отказа. Да, он сказал Айне, что любит ее, в ответ на ее признание в любви, но и слова о любви порой бывают формой отказа. Что же до этого, нынешнего признания… он не мог еще сказать, как к нему отнестись, слишком неожиданно оно последовало, но Артур твердо знал, что услышанное сейчас ни в малой степени ему не претит. И все же, чтобы скрыть свою растерянность, он ограничился ироническим замечанием:

— Сударыня, по всем правилам куртуазной любви, признаваться в чувствах первым полагается мужчине, а не женщине.

— Полагается, — согласилась Эльза, — но что женщине поделать, если мужчина довольно-таки медленно соображает? Не ждать же до седых волос.

И, прежде чем Артур сообразил, чем отвечать на эту возмутительную несправедливость, девушка быстро преодолела разделявшее их расстояние, переступив через опрокинутый ею столик, и, подойдя к Айтверну, залепила ему пощечину. Артур был настолько изумлен, что даже не успел перехватить ее руку. Пощечина отпечаталась на его щеке алым цветком, но Артур и выдохнуть не успел, как Эльза тут же упала к нему на колени, и, обхватив его голову своими ладонями, впилась в его губы своими. И очень долго не отпускала. Настолько долго, что Артур Айтверн уже успел поверить — вот именно так он состарится и умрет. С сидящей у него на коленях темноволосой, сероглазой и остроязыкой как сам дьявол бардессой, длящей и длящей их бесконечный поцелуй. И случись оно и в самом деле так — Артур ничуть бы против этого не возражал.

Прошло, пожалуй, две или три вечности, прежде чем Эльза отстранилась от его губ, опустила свою голову ему на плечо, и крепко-крепко обняла Артура.

— Если скажешь, что тебе не понравилось, я тебя убью, — пробормотала она, прижимаясь к юноше. — Я тебя убью, запомни ты это… Твоим же собственным мечом.

— Мой меч лежит на столе у окна. Чтобы взять мой меч, тебе придется подойти к окну. Чтобы подойти к окну, тебе придется с меня слезть. Чем угодно клянусь, тебе этого очень не хочется.

— М-м-мерзавец, какой же ты мерзавец. Мерзавец, негодяй, наглец, вот ты кто.

— Я знаю, — Артур прижал к себе Эльзу, чувствуя ее тепло. — Я знаю, миледи.

— Никакая я не миледи, говорю же тебе. Дочь старого солдата из семьи солдат, без всяких имений и титулов, и кровь у меня красная, а не голубая, меня в детстве шить заставляли, вечно себе пальцы колола, тогда и узнала. У нас был маленький дом в Тимлейне, далеко от ваших дворянских дворцов. Я — обычная городская девчонка, тут уж никуда не денешься, в самый раз, чтоб быть любовницей аристократику вроде тебя.

Артур, прежде гладивший Эльзу по волосам, внезапно замер, как будто напоровшись грудью на выставленный острием вперед меч. Любовницей. Аристократику. Вроде. Тебя. Любовницей… И, чуть раньше, «я тебя люблю». Любовницей… Та судьба, на которую ты, Артур, желаешь обречь Эльзу? Судьба любовницы. Судьба развратной девки. Судьба подстилки, это все называется именно так и никак иначе. У знатных лордов всегда есть любовницы, это знают все. Знатные лорды навещают любовниц, когда у знатных лордов наклевывается свободная минутка, когда знатные лорды устают от того, чтобы жонглировать коронами и престолами, играть в кости с судьбой и просто играть в кости на деньги, драться на дуэлях, водить армии в бой, преломлять копья и в щепки разносить щиты. Когда мир становится очень тяжелым и давит на плечи, можно ненадолго расслабиться, забыться со своей подружкой в темноте ее спальни, среди разлетевшихся простынь, слушая ее напряженное дыхание. В ее спальне, но не в вашей общей спальне. Потому что любовницу не приводят к венцу. Потому что с ней не появляются на пирах и не представляют ко двору. И детей с ней не заводят, а если заводят, то таких, которые никогда не получат твоей фамилии, не станут твоими наследниками, которыми ты никогда не сможешь гордиться. И в один день с любовницей ты не умрешь. Когда она состарится, ты дашь ей достаточно денег, чтоб было на что жить, и оставишь ее, и забудешь про нее. Эта та судьба, которую ты желаешь Эльзе? И это та судьба, Артур, которую ты желаешь себе? Тебе ведь тоже придется что-то делать. Жениться на какой-нибудь породистой кобыле с хорошей родословной, девице подлинно дворянских кровей, не хуже, чем у тебя, и делить свою жизнь — с ней. Это она, кобыла какая-нибудь, да пусть и не кобыла, просто девушка, которая выйдет за тебя ради интересов своей и твоей семей, и никогда, никогда, никогда тебя не полюбит, это она будет рожать от тебя детей, носящих твое имя, и сжимать твою ладонь на светских приемах, и распоряжаться в твоем доме. А когда ты постареешь, о да, ведь все мы стареем, если только не погибаем во цвете лет, о да, так вот, когда ты постареешь, и сделаешься слаб и дряхл, и полученные в тысяче битв раны будут болеть, как в первый раз, и кости заноют к перемене погоды, а волосы станут совсем белыми, вот тогда, когда ты тяжело опустишься в кресло у камина, а за стенами замка будет метаться буря, голодная буря, волчья буря, тогда в кресло напротив тебя сядет совершенно чужая, нелюбимая женщина, которая никогда не возьмет лютню в руки и не споет, не прогонит бурю. А та, что могла бы спеть — она останется за пределами освещенного круга, и за пределами комнаты, и за пределами замка, в темноте. Да. Это то, что тебя ждет. Ты стоишь на перекрестке, ты стоишь на распутье дорог, и ты должен решить, куда тебе идти.

Кого ты будешь видеть подле себя, просыпаясь по утрам.

Кто сядет возле тебя в самом конце.

— Ты не будешь моей любовницей, — сказал Артур твердо.

— Это еще почему? — он не видел лица Эльзы, но знал, что она недоуменно и обиженно нахмурилась.

— Потому что… Потому что ты будешь…

Артур замолчал, собираясь с духом, собираясь с силами, чтобы сказать. Он все еще не был уверен. Он все еще испытывал сомнения. Он все еще не знал до конца, куда пойти. И еще он немного боялся, боялся будущего, боялся ошибиться, боялся себя. Это страшнее, чем решиться умереть, смерть — просто росчерк стали, уносящийся в небо вздох, было и нет, а потом только чертоги Творца и никаких тревог. Смерть легка, а жизнь нужно нести на себе, день за днем, год за годом, и так важно не ошибиться, не допустить промаха, не обречь себя на вечное сожаление о неправильно сделанном выборе.

Судьба дает нам иногда шанс, вспомнил он вдруг слова Эльзы, судьба дает шанс, и нельзя этот шанс упустить. Артур вспомнил эти ее слова, произнесенные столь недавно, и понял, что именно в них заключается самая главная, самая сокровенная, самая святая истина, что может открыться человеку, и сколько бы он не топтал сапогами грешную землю, он не узнает ничего более важного и подлинного, чем эта истина. Просто шанс. Протяни судьбе руку. И не бойся. Никогда не бойся.

И тогда он решился.

— Элизабет Грейс, — сказал Артур Айтверн, отстраняясь от девушки и заглядывая ей в глаза, — Элизабет Грейс, выходи за меня замуж. Становись моей женой. Да, да, ты не ослышалась, — торопливо сказал он, заметив, как потрясенно округляются ее глаза — и успев умереть в этот миг. — Выходи за меня замуж. Будь моей женой. Герцогиней Айтверн. Матерью моих детей. Иди со мной под венец. И, я клянусь тебе, своим именем, своей честью, своей душой — если ты согласишься, никогда об этом не пожалеешь. Я буду любить тебя. В горе и радости. На войне и в мире. Ночью и днем. И я буду твоим, а ты будешь моей. И мне плевать, какого ты происхождения, знатных ты кровей или дочка простого солдата, а если хоть одна аристократическая собака посмеет грязно сплетничать о тебе и попрекать тебя твоей семьей — я найду эту собаку и вырежу ей язык. Клянусь тебе в этом. Я люблю тебя, теперь я понимаю, что это называется именно так. Выходи за меня замуж, — повторил он третий раз, зная, что обратной дороги уже нет. — Ну? Ты согласна?

И тогда, увидев, как меняется лицо Эльзы, увидев, как дрожат ее губы, складываясь в неуверенную, растерянную, невозможно счастливую улыбку, и слыша, как она вдруг начинает смеяться — хрустально, звонко, весенне, волшебно — Артур вдруг с невыразимым облегчением понял, что он все-таки не ошибся. И что дорога, по которой он теперь пойдет, будет принадлежать не ему одному. Он не видел сейчас будущего. Он не знал будущего. Он не знал, доживет ли хотя бы до утра.

Он только знал, что сделает все, лишь бы только дожить.

— Бедный ты мой герой, — отсмеявшись, сказала Эльза, — ну стала бы я тебе признаваться в любви, если бы не была согласна. Да. Я согласна. Я буду твоей женой. Только ты… возвращайся, ладно уж?

 

Глава восемнадцатая

Гледерик Первый из дома Карданов, миропомазаный король Иберлена, расположился в одном из просторных залов своих апартаментов, в самом сердце Тимлейнской цитадели. Гледерик сидел у ярко горящего камина, опустившись в уютное мягкое кресло и положив на колени массивный фолиант с тяжеленной обложкой и толстыми пожелтевшими страницами, порядком обтрепанными по краям. Найденная им книга оказалась просто-таки возмутительно любопытной. Он уже много часов подряд провел за ее чтением, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы полюбоваться на языки пламени, поглядеть в окно и привести мысли в порядок.

Ночь выдалась недурственная — свежая, ясная, загляденье, а не ночь. За окном горели звезды и светила полная луна, выглядывающая из-за темной громады юго-восточной башни. В бойницах и на стенах, где несли караул стражники, перемигивались огоньки. Хорошая ночь. В такую ночь сесть бы на берегу реки, на зеленой лужайке, разжечь костер, достать выпивку и закуску, собрать приятелей и подружек, да еще пожалуй музыкантов, без музыкантов в таких делах никак, чтоб барабаны гремели и скрипки мурлыкали. Плясать, смеяться, пить, пока эльфы не начнут мерещиться, а потом найти какую-нибудь славную девчонку, обязательно, чтобы волосы у нее были черные и густые, и глаза задорно горели — сорвать юбку с чертовки да поиметь ее, под всю ту же музыку. А под утро, пока петухи не запели, рухнуть в стог сена и дрыхнуть, не помня собственного имени. Хоть до следующего вечера, хотя последнее — сомнительно, никуда не денешься, но к полудню уже будешь на ногах. Гледерик Брейсвер усмехнулся. О да, он любил такие ночи от души. И не такие тоже, но такие — в особенности. Бывали у него славные ночки, и бывали у него славные деньки. Бывали в прежние времена, когда молодого наемника, сбежавшего из отчего дома, обокрав при этом до нитки собственных родителей, прихватив с собой все их сбережения, и вооруженного поначалу лишь прадедовским мечом, мотало по всему материку, занося с востока на юг, с юга на запад. А материк этот полыхал в огне. Король Раверхорста сражался не на живот, а на смерть с собственным старшим сыном, вознамерившимся примерить корону, лорды Гердланда не желали примириться ни между собой, ни с лумейским королем, Эренланд и Гарланд рвали друг друга в клочья, дарнейские корсары стремились закрепиться на берегах Марледай, бритерские таны резали всех, до кого могли дотянуться, а еще захлебывались кровью в очередной тамошней междуусобице кирлейские равнины. Никакого мира. Нигде — никакого мира. Хорошее время для таких, как Гледерик — он прекрасно понимал, что время хорошее, и не упускал его.

Он бродяжничал по разным землям, нигде не задерживаясь надолго. Поступал на службу первому попавшемуся лорду, втянутому в очередную свару с каким-нибудь другим, ничем от него самого не отличавшимся лордом, и дрался — мечом, топором, скакал на коне, вооружившись копьем, стрелял из арбалета, без разницы. Просто дрался — учась делать это хорошо. Как следует, чтоб потом пригодилось. Брейсвера еще на родине научил владеть оружием живший в одном с ним квартале престарелый ветеран, которому Гледерик за это помогал управляться по дому. Теперь осталось лишь закрепить полученные умения. Начав это делать, он скоро потерял счет сражениям, в которых участвовал. Выигранным или проигранным — не имело значения, Гледерику было безразлично, одержит верх или потерпит поражение его очередной хозяин. Он забывал имена этих самых хозяев сразу же, как заканчивалось время его контракта — а контракты он обычно заключал краткосрочные, на один или два сезона самое большое. Иногда его просили остаться, обещая повышение по званию и увеличенное жалование. Он со смехом отказывался. Нигде не задерживаться, не привыкать ни к местам, ни к людям — таким был его принцип. Впрочем, к людям Гледерик и без того не привыкал. Парни, вместе с которыми он воевал, были забавными ребятами, прикроют, если надо, в бою, а в увольнительной дотащат, если окажешься пьян, до казармы, но этим их достоинства и ограничивались. Друзей у Брейсвера не было, правда, если находились люди, почитавшие своим другом его — он не стремился их в этом переубедить. Бессмысленно развенчивать чужие заблуждения, да и хлопотно. Все было легко и просто — он жил, наслаждаясь каждым ударом сердца, был среди первых в любом сражении, водил людей за собой прямо на вражеский строй, опрокидывал неприятельские шеренги, рубил и резал. Да, люди охотно шли за Гледериком, чувствовали в этом веселом легкомысленном парне, бражнике и любителе немузыкальным голосом затянуть какую-нибудь балладу, человека, совершенно не боявшегося смерти, да что там, не верившего в смерть. Когда идешь за таким человеком, то и сам ничего не боишься. Он быстро дослуживался до офицера везде, куда бы не попадал. И никогда офицерским чином не дорожил.

Со дня, когда глупый пятнадцатилетний мальчишка покинул отчий дом, прошло почти десять лет. Десять веков.

Гледерик стоптал сапоги на тысяче дорог, ночевал на тысяче перекрестков. Он был посвящен в рыцари — и стал дворянином. Любил сотни женщин и убил сотни мужчин. Брал от жизни все, что мог взять. Всегда шел вперед. Только вперед. Ему больше некуда было идти.

А год назад его чуть не убили.

Войско одного графа, которому тогда служил Брейсвер, было полностью разгромлено в довольно-таки жаркой битве — да что там, не просто жаркой, на поле боя тогда воцарился настоящий хаос. Под Гледериком убили коня, он сражался пешим, орудуя коротким мечом, покуда какой-то громила не саданул его со всей дури по шлему. Брейсвер не устоял на ногах, упал в чавкающую осеннюю грязь, его победитель уже замахнулся топором, намереваясь добить, но Гледерик слегка приподнялся, превозмогая адскую боль в черепе, и подрезал противнику сухожилия. Тот рухнул на землю, в падении ударив топором. Гледерик чудом успел увернуться. Он откатился и насквозь проткнул врага мечом — и только он это сделал, как откуда-то сверху на него тяжело повалился умирающий воин, свой, чужой ли — черта с два разберешься. От удара у Брейсвера вышибло дух, и он отрубился. Надолго — потому что когда он пришел в себя, шум и грохот, до этого раздиравшие мозги, стихли. Воцарилась тишина — совершенная и абсолютная. Сражение закончилось. Вообще все закончилось — подумал тогда Гледерик с удивившим его самого спокойствием.

Брейсвер с некоторым усилием сбросил с себя тяжеленного мертвеца, потом снял латную перчатку и тыльной стороной ладони оттер собственное забрызганное подзасохшей уже кровью лицо, ногтями сдирая коросту. Он лежал спиной на влажной земле, в окружении бесчисленных трупов, среди убийственной тишины, а наверху, прямо над ним, простерлось очень синее, очень густое и до чертиков глубокое небо. Дерьмо, кровь и мертвая плоть — рядом. Небо — впереди и наверху. Он поглядел на это небо и неожиданно для себя улыбнулся. «Проклятье, на что же это я трачу время», — подумал Гледерик, продолжая улыбаться и отрешившись от всего, что его окружало, от смрада и грязи, сделавшихся настолько привычными за все эти годы, что уже не доставляли никакого неудобства. Он смотрел в синюю пропасть с улыбкой, в которой облегчение мешалось с досадой. Гледерик думал о том, что времени прошло достаточно, он уже очень многое увидел, и пора было начинать кое-что делать. Когда стоящее почти в зените солнце сядет за западными холмами, и наступит ночь — созвездия, что загорятся тогда над этой долиной, будут довольно сильно отличаться от тех, что он видел когда-то в Элевсине, совсем мальчишкой. Зато это будут те же самые созвездия, что сияют над Иберленом.

Он почти пришел. С востока на юг, с юга на запад, с запада на север. Осталось сделать один-единственный, последний шаг.

Гледерик смежил веки, весь отдавшись во власть наполнившей его ликованием мысли — «можно начинать». О да, можно начинать. Он набрался уже достаточно опыта, чтобы попробовать. «У нас было королевство, сынок, — рассказывал ему когда-то, очень давно, отец, когда напивался вусмерть и звал сына посидеть рядом с собой у очага. — У нас было королевство, сынок, настоящее такое королевство, с городами и замками, и наши прадеды были настоящими королями, вот как его величество Эдвард, и сиживали на троне, в соболиной мантии, у них были армии, золото, земли. Да, сынок, были времена что надо, запомни это хорошенько. Мы — Карданы, мы были королями». Гледерик запомнил. Куда лучше, чем Ларвальд Брейсвер, его отец, мог бы себе представить. Еще он запомнил, что ни его отец, ни дед, ни прадед и пальцем о палец не ударили, чтобы вернуть себе потерянный трон. Не посмели, не решились, духу не хватило. И поэтому из отчего дома Гледерик уходил с легким сердцем. Чего жалеть о тех, кто не нашел в себе смелости жить по-настоящему, в полную силу? Тот, кто боится вдохнуть воздуха в грудь, не человек, а просто растение.

Все эти годы он шел в Иберлен. И пора было уже придти.

Брейсвера отвлек от размышлений какой-то раздражающий шум, доносившийся с подветренной стороны. Гледерик открыл глаза и заметил неподалеку парня в затрапезной одежонке, деловито обыскивающего мертвецов. Все понятно, мародер. Самый обычный мародер, таких после боя всегда полно. Круглая рожа прямо-таки светилась от азарта, и Гледерик невольно проникся к грабителю симпатией. Тем не менее Брейсвер тихонько поднялся, вытащил из ножен на поясе кинжал, подкрался к мародеру и ухватил его за плечо. Парень весь аж вскинулся, но не успел вымолвить ни слова, потому как Гледерик тут же загнал клинок ему прямо в горло. После этого он обыскал карманы неудачливого вора, забрал себе все обнаружившиеся там ценности, отыскал среди сваленного на земле оружия подходящий меч, не свой прежний, но тоже ничего, и поспешил покинуть поле брани. Нечего тут задерживаться.

Когда Брейсвер явился в Иберлен, тот в некотором смысле даже поразил его. Тихое, сонное царство, мир и покой, благодать. Страна, правящие которой великие дома уже много десятилетий не вели между собой больших войн, где даже мелкая танская междоусобица была делом редким, вот разве что на границах вечно полыхали пожары. В сравнении с прочими землями материка это королевство казалось исполненным благодати. Процветающая торговля, довольные жизнью горожане, веселящиеся фермеры. Рай земной. Гледерик прекрасно понимал, что нет ничего более обманчивого, чем первое впечатление, и в любом тихом омуте найдется достаточно чертей. Нужно только поискать. Нужно присмотреться внимательнее. Он и стал присматриваться. В последние лет двадцать, как успел выяснить Брейсвер, дом Ретвальдов ослабел и шел на поводу у герцогов Айтвернов, распоряжавшихся в королевском домене, как у себя дома. Лорд Малериона носил звание маршала и на этом основании распоряжался всей имеющейся у Ретвальдов армией, да и министры смотрели ему в рот. Конечно, всех остальных сеньоров это должно было приводить в бешенство, никому не понравится, если равный тебе по титулу смеет вести себя так, словно сам является королем. Против Раймонда Айтверна давно бы уже организовали мятеж, если бы он не позволял прочим великим лордам распоряжаться в собственных землях так, как им вздумается, не оглядываясь практически на распоряжения из столицы, да и не получая никаких распоряжений. Дворяне севера, востока и юга всего-навсего были обязаны в срок отправлять в Тимлейн подати, собираемые ими самостоятельно на своих землях, помогать королевской армии в боях на границах и поддерживать основные дороги в пристойном состоянии. Не более того. При первых Ретвальдах королевская власть была много сильнее. Нынешнего послабления оказалось достаточно, чтобы отсрочить взрыв недовольства — но не исключить его вовсе. Именно на недовольстве Гледерик и сыграл, да еще на вере некоторых ослов в честь и закон. Одним из таких ослов оказался Мартин Эрдер. Брейсвер пришел к нему однажды, просто назвал свое имя, а потом сказал несколько слов, сказал их очень просто, без кривляний и гримас. «Я призываю вас послужить своему законному государю, герцог». И Эрдер откликнулся на призыв. Он поверил, что пришедший к нему оборванец, не владеющий ничем, кроме меча, копья и коня, происходит от древних королей и достоин править Иберленом.

А теперь Эрдера нет. Он погиб, там, на Горелых Холмах, когда в небо, уже не ясное, в хмурое и недоброе, ударил фонтан света. Брейсвер знал, что лорд Шоненгема мертв, поскольку высланные во все стороны герольды Ретвальда уже к вечеру оповестили об этом. Ну что ж, погиб так погиб, мало ли как бывает. Еще одна фигура снята с доски, но игра продолжается, игра достигла своей высшей точки, и она не может, не должна, не имеет права быть проиграна. Он жил ради этой игры, сделал победу в ней своей целью и единственным смыслом своей жизни. Никаких других смыслов не было и быть не могло. Сесть на Серебряный Престол. Править Иберленом. Вернуть то, что было утеряно. Архиепископ уже увенчал его короной, несколько недель назад, это случилось в соборе святого Деклана, под рев труб, многоголосое пение церковного хора и рев толпы. Когда Гледерик вышел из храма, то целый мир открылся перед ним — огромная площадь перед собором, заполненная знатью, солдатами, купцами, мещанами и прочим людом, а далее бесконечное море черепичных крыш и высоких башен. Играла музыка, ликовала толпа, ветер, ласкавший знамена дворянских родов, присягнувших дому Карданов, налетел и растрепал наброшенный Гледериком на плечи белоснежный плащ, с вышитым на нем яблоневым деревом. Король, новый король Иберлена, запрокинул голову, увенчанную серебряным венцом, и на мгновение зажмурился. «Это все мое, — подумал он. — Весь этот город, и все люди, что в нем живут, и другие города, деревни, замки, а еще леса, поля, реки и даже горы. Мое, я это взял. Интересно, чтобы на это сказал папаша?» Он понятия не имел, чтобы на это сказал Ларвальд Брейсвер. По правде говоря, Гледерик даже не знал, жив ли еще его отец.

Тогда он почти победил. А у Горелых Холмов — почти проиграл. Когда он увидел зарево над холмом, где размещалась ставка Ретвальда, то приказал трубить отступление. Он мгновенно понял, что означает это зарево, этот свет. Магия короля Бердарета, юный Гайвен все же смог ей овладеть. Это означало — нет, еще не поражение. Это означало перелом. Перекресток, место, с которого можно было идти разными путями, и одни из них могли и в самом деле привести к поражению, а другие — к победе. Гледерик мог победить при помощи интриг или даже при помощи стали, но в магии не смыслил ровным счетом ничего. В отличие от Гайвена Ретвальда, получившего наконец преимущество, способное сделать его непобедимым. Способное — но не обязательно делающее. Магию можно остановить лишь магией, а потому Гледерик выгнал сегодня стражников из королевских покоев, остался один, сидел у камина, читал старинную книгу и ждал. Он надеялся, что ждет не зря.

Артур Айтверн. Все отныне упиралось в Артура Айтверна, нашего дорогого повелителя Западных берегов. Сын покойного маршала и сам нынче вроде бы маршал оставался одним из немногих, наряду с Ретвальдом и своими собственными младшими родичами, людей в Иберлене, способных на какое-то чародейство. Артур Айтверн обязан был владеть чародейским даром, ведь он происходил от Древнего Народа, был потомком легендарного эльфийского волшебника. Если кто и сможет справиться с Ретвальдом, так это он, ведь все легенды утверждают, что Сила передается потомкам того, кто ей обладал. Сыновья колдуна становятся колдунами, дочери ведьмы — ведьмами. А потом сыновья сыновей и дочери дочерей… До нынешних дней дожило не столь уж много потомков Майлера Айтверна, если брать прямую линию, единственно способную унаследовать его волшебство. Сам Артур, его дядя Роальд, сын Роальда Лейвис… возможно, имелись еще какие-то боковые ветви, да и бастардов за тысячу лет должно было наплодиться изрядно, но поди их отыщи, этих бастардов. На виду оставались лишь три потомка эльфийского князя — Артур, Роальд и Лейвис. Двух последних Брейсвер не знал, и сомневался, что даже познакомься он с ними поближе, они согласятся присягнуть его делу.

У Гледерика оставалась теперь одна-единственная возможность, переманить на свою сторону Артура Айтверна. Не удалось в прошлый раз, но должно получиться теперь. Книга, лежащая у Брейсвера на коленях, давала ответы на все. Эту самую книгу нашли по приказу Гледерика в тайном замковом книгохранилище, где хранились особенные манускрипты, право читать которые имел только король. Даже принц Гайвен, известный тем, что перерыл сверху донизу всю здешнюю библиотеку, никогда не бывал там и не брал в руки этой книги. Что же, зато теперь старинная хроника пригодится потомку Карданов. Все, что нужно для победы — встретиться с Айтверном и поговорить с ним. Гледерик отныне знал, что ему нужно сказать, верил, что сказанные слова обернутся именно тем, чего он ждал. Брейсвер послал гонцов к Айтверну с предложением переговоров. Но он также не исключал того, что им придется встретиться намного раньше. Может быть, этой ночью. Или следующей.

Артур Айтверн смог однажды бежать из этого замка, с помощью какого-то загадочного подземного хода, именуемого Старой Дорогой. В Тимлейнской крепости было много потайных ходов, некоторые из них люди Гледерика уже успели обнаружить, но среди них не нашлось пока такого, что выводил бы прямо отсюда за пределы города. Поэтому Брейсвер мог лишь предполагать, где находится эта самая Старая Дорога. А чего тут, собственно, предполагать — он бы разместил выход на нее где-нибудь прямиком в королевских апартаментах, чтоб при случае никуда далеко не ходить. Скорее всего, его далекие предки рассуждали сходным образом. Именно потому Гледерик и выгнал с этажа, где располагались его комнаты — в недавнем прошлом комнаты Брайана Ретвальда — всех солдат. Он верил, что Артур Айтверн явится сюда, тем же путем, что ушел. При всей своей воинственности Айтверн едва ли готов вот так вот сразу идти на штурм своего любимого города. Брейсвер читал в мальчишке, как в раскрытой книге. Скорее всего юный Айтверн захочет решить все сам, быстро и без лишних смертей. Он явится в замок тайно, попробует найти Брейсвера и убить его. Безумный план, могущий придти в голову только двадцатилетнему рыцаренышу. Как хорошо иметь дело с двадцатилетними рыцарятами, ими так легко управлять. Даже драться, скорее всего, не придется. Айтверн явится сюда… Гледерик рассчитывал, что именно сюда, впрочем, на всякий случай он отдал командирам отрядов по всему замку соответствующие приказы, предписывающие брать в плен, а не убивать любых возможных лазутчиков… Айтверн явится сюда, готовый к бою, но боя не будет. Будет достаточно просто заговорить с ним, запеленать его в свои сети, и тогда ловушка захлопнется. У Гледерика появится новый вассал, и этот вассал овладеет волшебством и выступит против Ретвальда. Если Гайвен смог, не будучи обучен древним заклятьям, коснуться Силы, сможет и Айтверн. И, кроме того… Дело не только в Силе. Дело в нем самом. Дело в Артуре Айтверне. Придет день и — Артур Айтверн будет принадлежать Гледерику Брейсверу. Своему господину и своему государю. Хороший приз в такой долгой и сложной игре. Он похож на настоящее произведение искусства, этот мальчик — со всеми его страстью, верой, упрямством и пылающей красотой.

Гледерик улыбнулся своим мыслям. Посмотрел в огонь камина, полюбовался игрой танцующих языков пламени. Перелистнул еще одну страницу, сухую и ломкую. Вдохнул полной грудью идущую от окна прохладу. Все было хорошо. Все шло по плану.

Юный сэр Артур верит в честь. Именно честь и обернется удавкой на его шее.

Когда отряд подошел к заброшенной церкви, уже почти стемнело. В оврагах пролегли густые тени, небо окрасилось в темно-синие цвета, только на западе еще догорала розовая полоска — все, что осталось от заката. Артур прошел на заросший сорной травой внутренний двор, миновав валявшиеся на земле ворота, и поднял повыше факел, оглядывая полуразрушенный храм, с выбитыми слепыми окнами, проломленными в паре мест стенами, обвитыми диким плющом. Двери церкви были широко распахнуты, словно приглашая зайти.

— Так вот оно значит где, — пробормотал капитан Фаллен, останавливаясь рядом с Айтверном. — Это ж надо, чтоб в замок — да из святого места…

Артур не сдержал улыбки:

— И в самом деле, капитан, Карданам нельзя было отказать в тяге к дешевым эффектам. Представьте себе, какие могли получаться конфузы. Захотелось вдруг его королевскому величеству воспользоваться своим потайным путем, дабы сбежать, скажем, от опостылевших королевских забот. Воспользовался он — и выходит прямо из стены посредине мессы, хорошо если без короны и монаршего скипетра. Хор сбивается с пения, прихожане падают на колени, прихожанки так и вовсе в обморок, никакой тайны из королевских шатаний сохранить не получилось, так мало что с тайной беда, еще и месса нарушена.

— Оно, милорд, и правда, — хохотнул Фаллен. — Хорошо, пожалуй, что в церкви такой бедлам, нам меньше мороки выйдет.

Артур рывком развернулся к капитану, от внезапно нахлынувшей ярости едва не подпалив тому факелом бородку.

— Чушь собачья, — отрубил Айтверн. — Прежде чем говорить, дорогой мой Клаус, могли бы для начала думать, хотя бы изредка, время от времени. Церковь — Божий дворец, грешно и стыдно оставлять его разрушенным и оскверненным. И вдвойне грешно одобрять подобное непотребство.

— Да, милорд, ваша правда, — пробурчал Клаус Фаллен, не на шутку похоже озадаченный неожиданной отповедью. Артур тихонько выругался себе под нос, облегчил душу. С тех пор, как они вышли из Эленгира, бешенство то и дело накрывало его, иногда по весомой причине, иногда и вовсе без всяких причин, даром что в дороге они были всего несколько часов. Волнение. Проклятое волнение, которое необходимо выкорчевать с корнем, покуда не дошло до беды. Он готовился прыгнуть прямо в пропасть, и потому с трудом удерживал себя в руках. И вместе с тем он понимал, что не имеет права срываться сейчас, когда столь многое зависело от мелочей. От того, что он сделает. Артур внезапно вспомнил себя, каким он был в начале мая, в то безмятежное утро, когда он въезжал во двор семейного особняка, безмерно собой довольный, и с легкой душой вышучивал мажордома. Сколько же всего изменилось с тех пор, и сколько еще изменится…

Если он выстоит. Если он сможет.

Айтверн оглянулся, поглядел на Блейра Джайлса. Оруженосец стоял позади них, чуть поджав губы и опустив подбородок, напряженный, как пружина готового выстрелить арбалета. Похоже, маленькая перепалка между Артуром и капитаном явно не пришлась Джайлсу по душе. Артур в который уже раз за этот вечер задумался, а за каким бесом он вообще взял с собой Блейра. Не то чтобы он все еще сомневался в нем, нет. На поле боя Джайлс уже доказал свою верность, когда бросился помогать Артуру в схватке с Эрдером. Сомнений больше не оставалось, Блейр не предаст. Другое дело, будет ли от него толк в Тимлейне? Айтверн не знал, но все же он предложил Блейру составить ему компанию, а тот согласился. И тогда Артур, к своему безмерному удивлению, испытал некое странное чувство, в чем-то смахивающее на облегчение. Казалось невероятным, но ему и в самом деле становилось спокойней, когда рядом маячил этот угрюмый вечно насупленный парень. Было в Блейре нечто такое, надежное. С подобными людьми, когда они прикрывают спину, чувствуешь себя несколько уютней.

Айтверн тряхнул головой, передал Фаллену факел, чтобы при следующей вспышке бешенства точно никого не спалить, и направился к потрескавшимся ступеням:

— Пойдемте, господа, — бросил он через плечо, — мастер Гледерик ждет.

А вот в храме ничего не изменилось. Битый камень, толчущийся под сапогами, изрубленные скамьи, сорванные со стен и тоже изрубленные на мелкие куски иконы. Выбоины в колоннах — похоже, по ним долго били мечами или топорами. Осколки стекла, изгаженный алтарь и толстый слой пыли. Кем нужно быть, чтоб устроить такое? Марледайцы верили в того же самого Бога, что и иберленцы, однако не погнушались осквернением церкви. Почему люди порой так похожи на дикое зверье? Артур подумал, что охотно бы нашел мразей, когда-то повеселившихся здесь, и разрубил бы на куски их самих. С подобными тварями следует поступать только так и никак иначе. О да. Убить всех. Всех… Единственно уместное решение.

Артур остановился посреди зала и качнулся на каблуках, поворачиваясь кругом. Его люди уже зашли вовнутрь — двадцать отборных гвардейцев, все опытные, умелые бойцы, да и вдобавок еще и преданные. Второе даже важней первого.

Он наполнил воздухом грудь.

— Господа, — сказал он. — Наверно, мне нужно сейчас произнести какую-то речь. Я не знаю, но так обычно делают в таких случаях. К тому же, я сказал уже много разных речей, раньше. Сейчас я могу сказать только одно. Мы идем в Тимлейн, чтобы убить одного человека. Это не самый плохой человек. Он просто решил вернуть то, что принадлежало его предкам. Я бы поступил точно также, отними кто-то у меня Малерион. Тем не менее, сегодня мы этого человека убьем. Я лично убью, а вы мне в этом поможете. Это плохой поступок, и я никогда не стану им гордиться. Тем не менее, я к этому поступку готов. Я не буду говорить, что у меня нет другого выбора, потому что выбор у меня есть. Мы в церкви, поэтому сейчас я просто попрошу у Бога, чтоб он меня простил. Если сочтет нужным. Если хотите, тоже можете помолиться, если нет — не страшно, это ваше дело. Наверно, мне больше нечего сказать.

Артур коротко поклонился своим людям, развернулся лицом к алтарю и опустился на колени. Нет смысла приводить здесь те слова, которые он сказал в следующие несколько минут про себя.

Помолившись, Айтверн поднялся на ноги, спрятал меч и зачем-то отряхнул штаны. А потом подошел к алтарю, повернулся налево и, идя по воображаемой прямой линии и стараясь ни на волос с нее не сбиваться, направился к стене. Эта стена, в отличие от противоположной, почему-то была совершенно нетронута, никаких выбоин и проломов. Все цело. Артур какое-то время смотрел на грубую кирпичную кладку, а потом у него вдруг ослабели ноги и потемнело в глазах. «А ведь церковь не марледайцы разграбили, — подумал Айтверн, чувствуя, как его начинает мутить. — Совсем не марледайцы. Это сделал кое-кто другой, специально и тщательно. Чтобы… не случалось никаких конфузов». Преодолевая дурноту, прилагая какие только можно усилия, лишь бы только отрешиться от накатившего понимания, он встал лицом к югу и снова принялся отсчитывать шаги. Сделав семь шагов, он остановился и присел на корточки, внимательно изучая стену и пытаясь припомнить, что же именно теперь требуется делать. Припомнить удалось далеко не сразу. Наконец Артур пересчитал кирпичи вверх от пола, легонько постукивая по ним пальцем, и наконец надавил на стену одновременно в двух местах. Раздался скрежет, это пришел в действие старый, основательно проржавевший механизм, и часть стены медленно повернулась, приоткрывая за собой кромешную черноту вертикальной шахты. Артур щелкнул пальцами, подзывая Блейра. Тот подошел, скрипнув зубами, злился поди, что его зовут именно щелчком пальцев, а никак иначе. Впрочем, маршалу Иберлена сейчас было не до обдумывания подобных глупостей. Айтверн принял у оруженосца факел и шагнул в проем, приказав всем остальным следовать за ним. Походя мелькнула мысль, что он сейчас только раскрыл один из самых важных секретов королевства. Интересно, усмехнулся Артур, ступая на первую из завивающихся штопором каменных ступеней, как бы поступили с нежелательными свидетелями те, по чьему приказу был когда-то проложен этот ход? Айтверн не был уверен, что хочет это знать.

Винтовая лестница, уводящая далеко вниз. Все равно что лестница в ад. Пожалуй, так оно и есть. Потому что ему предстояло придти в ад, встретить там дьявола и убить его.

Они спустились вниз, в расположенный глубоко под церковью обширный зал, чьи стены тонули во мраке. Должно быть, в начале всего и было вырыто это подземелье, и лишь потом строители возвели расположенный наверху храм. Артур и представить себе не мог, сколько лет прошло с той поры. Старая Дорога была и впрямь очень старой. Ее проложили давным-давно, в годы владычества Карданов, а Карданы правили Иберленом тысячу лет, и эта тысяча лет вместила в себя столько побед и поражений, славных деяний и омерзительных злодейств, что все их не перечислила бы ни одна летопись. Артур посветил факелом, найдя наконец в северной стене высокую арку, и направился к ней. Солдаты шли за ним, не отставая, их сапоги гулко топали по каменным плитам, выбивая мечущееся под низкими сводами эхо.

Коридор был достаточно широк, чтоб по нему в одну шеренгу могли пройтись сразу шестеро человек. Впрочем, Айтверн шагал один. Сразу за ним следовали Блейр Джайлс и капитан Фаллен, и лишь потом все остальные. Грубая, но надежная каменная кладка, подпирающие потолок массивные колонны — Дорогу эту строили на века. Никаких ответвлений и развилок на ней не имелось, так что заблудиться тут нельзя было даже при наличии подобного желания. Шли молча, не переговариваясь, и душную подземную тишину, от которой временами становилось не по себе, нарушали лишь все тот же стук шагов да бряцание оружия. С потолка иногда срывались капли воды. Когда одна из них шлепнулась Артуру прямо на кончик носа, он чуть не вздрогнул. Могила, ей-ей, сырая древняя могила, даром что мертвецов нету. Когда они с Гайвеном и Айной бежали из Тимлейна, все было совсем иначе. Артур не задумывался ни о щекочущем нервы молчании подземных глубин, ни о толщах земли, отделяющих их от поверхности. Он весь тогда был поглощен тревогой, злостью, отчаянием, мыслями об отце и о собственном предательстве. А сейчас все было иначе. Сейчас в голову то и дело лезла всякая чушь. Интересно, а как там Гледерик Кардан? Будет досадно, если узурпатора не обнаружится сегодня в его собственных покоях. Вдруг он на каком-нибудь пиру или с войсками? Или переселился в другую часть замка, а бывшие апартаменты Брайана Ретвальда теперь наводнены солдатами? Айтверн лишь сейчас начал сознавать, до какой степени безумна вся эта затея с тайным проникновением в крепость.

В глухом подземелье Артур утратил счет минутам. Он не мог сказать, сколько времени они уже идут вот так, но мог предположить, что прошло не меньше нескольких часов. Усталости он не чувствовал, тренированное тело привыкло и не к таким прогулкам. Айтверну вдруг стало любопытно — а что же сейчас находится там, наверху, над самыми их головами? Они все еще пробираются под лесами и полями, или уже подошли к предместьям столицы? А может, миновали городскую стену? Идут под ремесленными кварталами или под резиденциями дворянских родов? А может, прямо наверху катит ленивые волны Нейра? И далеко ли еще до цитадели? Он бы продал что угодно, лишь бы только оказаться сейчас наверху и вдохнуть свежего воздуха. Выбраться из этих проклятых катакомб — они вдруг сделались пугающими, темнота и тишина наполняли сердце тоской и безысходностью. В глубокие темницы под Тимлейнском замком, расположенные на многие сотни футов ниже поверхности, бросали преступников, нанесших особенно тяжелые оскорбления короне. Артур задумался на тем, как же наверно было бы жутко и одиноко годами сидеть в вырубленной в скале келье, и никогда не видеть больше солнечного света. Сам бы он предпочел честную смерть в бою, да что там, палаческий топор и то был бы лучше вечного заточения в темноте.

Наконец они вышли в обширную залу, куда превосходящую размерами ту, что была расположена под старой церковью. Потолок унесся куда-то вверх, от чего слегка полегчало на душе — почитай что крышку гроба подняли. Айтверн помнил эту комнату, именно в нее они с сестрой и принцем спустились, покинув замок. Здесь Старая Дорога начиналась — ну или заканчивалась, смотря с какой стороны посмотреть. Ну вот и все, подумал Айтверн, наконец дошли! Оставалось лишь надеяться, что они не потеряли слишком много времени, блуждая во мраке, и что ночь еще не закончилась. Исполнить задуманное днем было бы практически невозможно, а сидеть здесь в ожидании до следующего вечера — да легче повеситься. Он и так уже весь извелся.

— Всем оставаться здесь, — отдал Артур приказ гвардейцам. — Капитан, Блейр, а вы составьте мне компанию. Проверим, что там наверху.

Втроем они стали подниматься по уводящей наверх лестнице, на сей раз уже не винтовой — с широкими ступенями, по которым могли идти сразу несколько человек, и с частыми пролетами. Вверх, вверх, наконец-то вверх! Артур не помнил сам себя от нетерпения, ему стоило недюжинных усилий не бежать вприпрыжку. Рука то и дело прикасалась к эфесу, Айтверна горячило почти столь же сильно, как перед первым в его жизни боем. Наконец-то все закончится, все, все, совсем все! Он найдет Кардана и поквитается с ним — за отца, преданного и убитого, за короля Брайана, за Александра Гальса, убивать которого пришлось ему, Артуру, за седые волосы Гайвена, за сотни солдат, втоптанных в землю близ Горелых Холмов, за собственные страх и отчаяние. Он не будет испытывать никаких колебаний и сомнений, просто найдет узурпатора и проткнет ему живот. И тогда все наконец закончится. Артур не вытерпел и рассмеялся, и его смех разлетелся по шахте, подобно выпущенной из клетки птице ударяя крыльями по стенам.

— Сэр, чего это с вами? — пробормотал Фаллен. — Все в порядке?

— Все в полном порядке, капитан, — утешил его Артур. — Не обращайте внимания.

Лестница казалась поистине бесконечной, один марш сменялся другим, и очень скоро Артур утратил им счет. Еще бы, ведь им следовало подняться из самой глубокой бездны прямо в донжон Тимлейнской крепости. От подножия мира к самой его вершине. На одной из площадок они сели перевести дух и хлебнуть воды, потом пошли дальше. Когда лестница наконец закончилась, Айтверн испытал странное чувство, похожее на потрясение, смешанное с неверием. Они стояли на широком пролете, в десятке футов над головой смыкались гранитные своды, а прямо впереди темнела глухая стена. Артур передал факел Клаусу Фаллену и замер, выравнивая сбившееся дыхание. Быть того не может… Неужели наконец дошли?! Он думал, что так и умрет здесь, вечно стремясь к цели и никак ее не достигая. Невероятно… Он подошел к стене и уперся в нее лбом. Все силы небесные, Господь Вседержащий, Дева Вскормившая, я не верю, что я здесь, этого просто не может быть. Столько всего миновало и сгинуло, неужели совсем скоро наступит конец?! Я выполню свой долг, сделавшийся тяжелее любой горы, сброшу долг с плеч, и тогда… Он не знал, что будет тогда, он только и мог, что прижиматься к холодным кирпичам, шаря по ним ладонями.

— Да кончайте вы наконец балаган устраивать! — хлестнул из-за спины злой, звенящий голос.

Артур развернулся — резко, как от внезапного удара. Блейр Джайлс стоял напротив него, с побелевшим от ярости лицом. Мальчишка впервые с того дня, как поклялся герцогу Айтверну в верности, посмел возвысить на него голос. Все эти дни, сложившиеся в недели, он нес вынужденную службу, безропотно снося все насмешки и унижения, а сейчас зато выглядел злым настолько, будто вот-вот бросится в бой.

— Хватит уже, — процедил Блейр. — Мы на месте, так чего тянете? Открывайте наконец.

— Знайте свое место, мастер Джайлс, — огрызнулся Артур. — Когда сами сделаетесь маршалом, тогда и будете отдавать команды, а покуда держите язык за зубами. Я сейчас, — он вновь повернулся к стене, радуясь, что избавлен от необходимости созерцать Блейра вкупе с неодобрительно молчащим капитаном, и опустился на колени. Принялся дрожащими от волнения руками пересчитывать кирпичи — слева от края площадки, справа от края площадки, вверх от пола. На секунду Артуру почудилось, будто он позабыл, куда именно следует нажимать, и тогда волна страха захлестнула Айтверна, чуть не заставив его взвыть. Он вновь уперся в стену головой, сжимая зубы. Потом вдруг стало полегче, ему показалось, что он все-таки помнит. Артур отстранился от стены и снова принялся считать — очень неторопливо, очень внимательно, очень сосредоточенно, молясь всем святым заступникам, лишь бы только не ошибиться. Наконец он понял, что нашел искомые кирпичи. Айтверн поднял руки, уже готовясь одновременно надавить в двух местах — и внезапно замер.

А что, если там, прямо за этой стеной — несущий караул отряд кардановских молодчиков? Вдруг узурпатор каким-то образом догадался о местоположении потайного хода, и поставил около него солдат? Вполне может быть. Гледерик совсем не дурак, напротив, он дьявольски умен, с него станется обезопасить себя любым способом. И сейчас они шагнут прямо навстречу ожидающим их врагам, и весь задуманный Артуром план будет безнадежно провален. Ничего не получится сделать по-тихому — может быть, вообще ничего не получится. Айтверн перевел дыхание, прислушиваясь к бешеному стуку собственного сердца. Что же теперь делать? Риск слишком велик, на чашу весов положено очень многое, может быть — вообще все, что только могло на них лечь. Он не имеет права допустить ошибку. А с другой стороны, что ему остается делать, кроме как рисковать? Возвращаться назад? Ни в коем случае, это было бы смешно и глупо, не для того они сюда шли. Смешно, глупо и трусливо. Сидеть здесь, ничего не предпринимая, ожидая у моря погоды? Да какой в этом смысл, скорее уж не море распогодится, а солнце взойдет, и тогда уж точно все будет провалено.

Решено! Тогда рискнем, и будь оно, что будет.

Наплевав на сомнения, Артур со всей силы вдавил ладони в кирпичи — и тут же вскочил на ноги, делая шаг назад и обнажая меч. Раздался скрежет, и часть стены, точно также, как и в разрушенном храме, превратилась в дверь и медленно повернулась, приоткрывая проход. Напротив двери было просторное окно, и ударивший на лестничную площадку лунный свет осветил расположенную прямо перед ними небольшую комнату, богато обставленную и совершенно безлюдную. Полная луна плыла по ясному ночному небу, бросая на темно-вишневый ковер серебристую дорожку. Айтверн остановился на пороге, тяжело дыша. Потом шагнул вперед, быстро осматривая комнату, сам не веря свалившейся на него удаче. Здесь и в самом деле никого не было, ни единой души. Казалось, что небольшая гардеробная, примыкающая к королевской опочивальне, и вовсе не изменилась с того дня, как Артур в последний раз был здесь. Все также громоздились вокруг массивные шкафы, сделанные из северного дерева, на туалетном столике белела фарфоровая статуэтка. Настенное зеркало продемонстрировало Артуру собственную растрепанную физиономию. Черт побери, в гроб и то краше кладут. Айтверн опустил меч, испытывая сильнейшее желание в изнеможении растянуться на полу.

Нельзя расслабляться! — обожгла неожиданная тревога. Если сейчас здесь пусто, это не означает, что в следующую минуту в комнату никто не зайдет.

— Блейр, иди со мной, — шепотом сказал он оруженосцу. Тот кивнул и переступил порог. — А вы, Клаус, оставайтесь где стоите и караульте.

Отданный Айтверном приказ явно не пришелся командиру гвардейцев по душе:

— Сэр, осмелюсь возразить, но вы сейчас поступаете неразумно. Мы пробрались в замок, так чего же лучше, надо скорее позвать ребят. Ну сами посудите, чего вы тут вдвоем с мальчонкой сделаете. Не в обиду вам будет сказано, но ни хрена вы тут не сделаете. Только на стражников напоретесь, а тогда уж совсем венец. Я сейчас схожу за своими, вот тогда повоюем.

— Капитан, позвольте спросить, где были раньше ваши уши? Мы не затем сюда пришли, чтобы воевать. Вон там, — Артур указал острием меча на изукрашенную резьбой дверь, — королевская спальня. Если узурпатор сейчас там, то я просто приду и зарежу его во сне.

— А если его там нету? Сэр, будет куда лучше, если вы…

Фаллен, тупой воинственный пень, продолжил что-то кудахтать, приводя один за другим какие-то совершенно идиотские доводы, просто-таки вонявшие суконной предусмотрительностью, и Артуру надоело слушать весь этот бред. Он не мог позволить капитану трепаться и дальше, того и гляди они еще разбудят своей перепалкой Гледерика, если он и впрямь в спальне, а этого никак нельзя было допускать. И вообще, и так уже потеряно слишком много драгоценных мгновений. Отпихнув топтавшегося у прохода Блейра в сторону, Артур торопливо опустился на корточки, рассматривая кладку стены. Сейчас главное вспомнить, что именно следует жать отсюда, и в самом деле покончить со всем этим балаганом. Господи, ну где же эти проклятые кирпичи, ну почему же их всегда так сложно найти… Ага, вот же они!

— Сэр, да что вы делаете, вразуми вас Пречистая Дева! — воскликнул капитан, решительно двинувшись к Артуру.

— Ничего такого, за что потом буду стыдиться. Заткнитесь, Клаус, — Айтверн нажал наконец, куда следовало, и дверь тяжело захлопнулась, отгородив капитана Фаллена намертво сошедшейся стеной. Артур немного прикинул, и для верности нажал на еще один, особенный кирпич. Тот, который заклинивал механизм, не давая возможности открыть проход со стороны подземелья. Вот теперь и в самом деле готово. Айтверн встал, тут же пошатнулся и оперся спиной о дверцу шкафа, обессиленно сползая на пол. Блейр смотрел на него во все глаза, очевидно не находя слов, и выглядел до того потешно, что губы Артура разошлись в неуместной сейчас усмешке.

— Что смотришь? — спросил он тихонько, ощущая затылком прохладное дерево. — Теперь мы одни.

Джайлс схватился за рукоятку меча, тут же отдернул от нее ладонь, оглянулся на исчезнувший проход, потом поглядел на ведущую в королевскую опочивальню дверь. Опустил голову, очень внимательно изучая Артура, расслабленно, если не сказать обессиленно, развалившегося на роскошном ковре.

— Да вы, герцог Айтверн, и в самом деле ума лишились… — проронил Блейр. — Вы хоть знаете, зачем все это делаете?

Артур не отвел взгляда.

— Да, знаю.

Он и в самом деле знал. Он пошел на это сумасшествие, чтоб не допустить воплотиться наяву своему жуткому видению, в котором царила смерть. Не дать жерновам войны перемолоть в мелкую труху то, что еще оставалось от его прежней жизни. Этот залитый лунным светом город — вот что было его прежней жизнью. Он любил Тимлейн, и он не мог допустить того, чтобы Тимлейн был уничтожен, а поэтому был готов рискнуть собой. Все мы приходим на свет смертными, все мы когда-нибудь со света уйдем. Совсем не хочется умирать в двадцать лет, ну да что тут поделаешь. Иногда просто нельзя ничего поделать, невозможно остаться в стороне. Артур не желал умирать, но был готов к этому, лишь бы только утащить вместо с собой и Гледерика Кардана. Если узурпатор умрет, штурма не будет. Мятежные лорды склонятся перед Гайвеном, тот помилует их, и в Иберлене снова воцарится мир. А останется в живых Артур Айтверн или нет — совершенно неважно. Он жил очень мало и очень глупо, и его гибель едва ли сделает мир хуже.

Правда, еще оставался Джайлс, которого он за какими-то бесами притащил сюда.

— Послушай-ка, Блейр, — сказал Артур, поднимаясь с ковра. — Дальше я вполне справлюсь и сам, осталось уже совсем немного. Шутка сказать, может совсем ничего осталось. Мои с Гледериком дела — это мои с Гледериком дела, тебе умирать вовсе не обязательно. Можешь уходить через подземелье, как только я отсюда выйду, только на Фаллена лбом не наткнись и присмотри, чтоб он следом не вошел. Давай, запоминай как следует. Двадцатый кирпич от правого угла и восьмой от пола, это чтобы разблокировать механизм, иначе ты отсюда не выберешься. Потом еще два. Тринадцатый справа и пятый от пола, и двадцать второй слева, он же шестой от пола. На эти два нажмешь одновременно, как я делал, тогда проход откроется. Запомнил? Молодец. Больше тебя не задерживаю, свободен.

— А с чего вы взяли, — медленно сказал Джайлс, глядя на Артура прямо в упор, — с чего это вы взяли, что я вас оставлю?

— С того, что ты свободный человек. Твоя служба у меня подошла к концу. Тебе вовсе не обязательно умирать за меня.

Айтверн немного разозлился, от того, что Блейр не понимает настолько простых вещей, и от того, что опять приходится задерживаться, на сей раз, чтобы объяснить ему все эти вещи, в то время как так хотелось идти вперед и больше никогда и ни для чего не останавливаться. Найти Гледерика и убить его, эта мысль постоянно билась в висках, не давая покоя, ни на один вздох не отпуская Артура и превратившись в навязчивую идею. Найти Гледерика и убить его. Найти Гледерика, убить его. Найти и убить. Убить.

— Если я свободный человек… — начал Блейр словно бы нерешительно. — Если я свободный человек, то я сам выбираю, чего мне делать. Я выбираю идти с вами.

— Дурак пустоголовый, — бросил Артур в сердцах, чувствуя невыносимую усталость. — Ну да черт с тобой, поступай как знаешь.

Ему невероятно надоели бесчисленные споры, препирательства и возражения, и поэтому выказанное Блейром бычье упрямство отозвалось лишь приступом привычного уже легкого раздражения, не более того. Желает сложить голову подле убийцы собственного сеньора — ну и пусть складывает, его проблемы и его дурость. Лишь бы только под ногами сильно не мешался и в бою не повредил, а так пусть ходит хвостом. Артур забыл о том, что еще совсем недавно считал Блейра надежным бойцом, чье присутствие вселяло в него уверенность. Сейчас он лишь испытывал досаду от того, что этот надежный боец не желает от него отцепиться.

Стараясь ступать насколько это возможно бесшумно, хотя едва ли в подобной предосторожности оставался хоть малейший смысл после предшествующего громкого разговора, способного разбудить не то что спящего, мертвого, Артур приблизился к двери и приложил к ней ухо. Тихо. В спальне царила полная и абсолютная тишина. Айтверн заглянул в замочную скважину, но к его сожалению в спальне царила также полная и абсолютная темнота, так что ничего разглядеть в этой темноте не удалось. Артур на миг задержал дыхание, а потом распахнул дверь и вошел вовнутрь. Он быстро пересек комнату, ничего не видя по причине склубившегося в ней мрака, ведь ставни были плотно закрыты. Айтверн легко рассекал пространство перед собой взмахами меча, готовый в любой момент наткнуться на врага. Он подошел к кровати, двумя быстрыми ударами разрезал балдахин, после чего располосовал в пух и перья подушки. К сожалению, кроме подушек и одеяла на кровати ничего не обнаружилось — Гледерика Кардана не было в его опочивальне. Хотя в его ли… Кто сказал, что узурпатор станет предаваться сну в покоях Брайана Ретвальда? Айтверн сжал зубы, борясь с подступившим к горлу тяжелым комком. Вот это и называется совершенно бессмысленной затеей, да? Шел-шел, и никуда в итоге не пришел… Он несколько раз ударил по пуховой перине мечом, потом все-таки попробовал взять себя в руки. Ладно, здесь Гледерика нету, но где-то же он должен быть, в конце-то концов. Артур немного постоял, дожидаясь, покуда его глаза привыкнут к темноте, потом попробовал оглядеться, заодно вспоминая расположение королевских покоев. В этой самой комнате отец и генерал Терхол докладывали сонно щурящемуся королю Брайану о стягиваемых мятежниками в столицу войсках, а сам Артур сидел на табурете в дальнем углу и давился отчаянием. А потом он ушел отсюда искать людей, способных помочь пробраться к Эрдеру. Наткнулся на Алекса и Элберта с Рупертом, потащил их с собой, ну вот и завертелось.

Отсюда, из спальной комнаты, выводило еще три двери. Одна вела в предназначенную для особо высоких гостей малую приемную, вторая в умывальню, а третья — в личную гостиную. Значит, следовало осмотреть все эти три комнаты, а потом двигаться дальше. Поскольку покинуть королевские покои можно было только через приемную, ей следовало заняться в последнюю очередь. А начинать, пожалуй, с гостиной.

Артур, стараясь больше не производить лишнего шума, подкрался к ведущей в гостиную двери и склонился, всматриваясь в замочную скважину. Он увидел просторный, почти пустой, не загроможденный лишней мебелью зал, в самом конце которого ясным, живым и немного насмешливым светом горел камин, чье посмеивающееся пламя расшугало ночную темень. У камина стояли два кресла, и в одном из них явно кто-то сидел — какой-то человек, казавшийся отсюда, издалека, всего лишь тенью, без единого движения замершей на фоне веселящегося огня. Еще одна тень из мира теней, не больше, но и не меньше. Но Айтверн мог бы поклясться, что знает, кому принадлежит эта тень. Он и в самом деле знал. Знал, кто сидел там, впереди, на другом конце длинного зала, пропуская сквозь свои пальцы короткие часы летней ночи. Сидел то ли задумавшись, то ли просто заснув от сморившей его усталости, ведь так хочется хоть ненадолго смежить отяжелевшие веки, цепляясь за каждую минутку отдыха, искать забвения у согревающего теплом очага. Так хочется забыться хоть на чуть-чуть, отрешиться от целого мира, неподъемным грузом лежащего на твоих плечах. Забыть про бесчисленные невзгоды, про королевство, которым ты правишь, про армии и вассалов, ожидающих твоих приказов, про судьбу, которую обязательно нужно ухватить за хвост.

Артур пришел сюда, чтобы убить Гледерика Кардана, и все же он понимал его, как мог бы понимать самого себя.

Он повернулся и прошептал на ухо подошедшему Блейру:

— А вот дальше я точно иду один. Гледерик там, и я с ним разберусь. А ты оставайся здесь и смотри, не появится ли кто. Если появится — крикнешь мне.

Не дожидаясь ответа, Артур повернул ручку, распахнул дверь и переступил через порог, отсекая любую возможность остановиться, передумать и отступить. Сделал первый шаг. Услышал, как невыносимо громко захлопнулась за его спиной дверь. Прочертил клинком в воздухе косую черту, проверяя, хорошо ли подчиняется ему оружие. И оказался лицом к лицу с будущим.

Это будущее сидело, устало склонив голову, в массивном кресле, уронив руки на подлокотники, совсем как сидел Гайвен Ретвальд на Коронном совете, проходившем в Эленгирской ратуше. Это будущее даже не шелохнулось при появлении незваного гостя, будто и в самом деле забылось в крепком и, должно быть, счастливом сне. Это будущее не знало, что совсем скоро оно сделается прошлым. Человек, в чьих жилах текла кровь былых королей, тех самых, чьим именем строился этот замок и окруживший его город. Человек, беспечно смеявшийся в весенней ночи, встречая герцога Раймонда Айтверна и каждым словом издевавшийся над ним, а потом отпустивший отца из логова врагов, избавивший его от верной смерти. Человек, предлагавший Гайвену примирение и герцогский титул. Человек, совершивший немало добра — но и немало зла. Человек, похитивший Айну. Человек, пришедший из ниоткуда, бывший никем, не имевший ни дружины, ни денег, ни сторонников — и севший однако на Серебряный Престол. Разыгравший с судьбой немыслимо сложную и опасную шахматную партию, и почти одержавший в ней победу. Почти.

Артур внезапно, с поразившими его самого тоской и ясностью понял, что охотно бы назвал этого человека родным братом.

И вместе с тем он пришел сюда, чтобы его убить.

Пришел убить короля.

Прогнав овладевшее им оцепенение, Артур двинулся вперед. Он шагал по тонкому красному ковру, делавшемуся светло-серебристым в льющемся из окон ярком лунном свете. Какая хорошая, какая правильная ночь. Именно такой ночью и стоит поставить точку в этой истории. Подвести черту подо всем. Артур шел не спеша, сейчас ему незачем было спешить, и дело было даже не в том, что он боялся спугнуть Кардана. Он не боялся. Он, наоборот, был бы не против, если б тот очнулся и принял бой. Просто в спешке не имелось нужды. Все должно было быть сделано правильно.

Артур шел, чуть отведя меч в сторону и вместе с тем готовый в любой момент вскинуть его и броситься в атаку. На клинке отражался все тот же лунный свет. Да, зал освещали одновременно камин и луна, жаркое земное пламя, еще живое, и холодное, равнодушное небесное, давно мертвое. Артур шагал через зал, и сам казался себя вовсе не человеком, а каким-нибудь колдовским существом из легенд, пришедшим из холмов сидом, сотканным из тумана и с текущей по жилам ртутью. Он не слышал даже своего дыхания. Он вообще ничего не слышал, кроме потрескивания умирающих поленьев.

Это конец. Конец всему, что брало свое начало в Квартале Закрытых Дверей — схваткам, битвам и интригам, войне, смерти, звону клинков, неподъемному долгу, нежданной и нежеланной ответственности за все судьбы разом, нелегким, опустошающим душу решениям, любви и ненависти, страху, отчаянию и гневу. Сказка почти рассказана.

Господь Бог, Создатель и Хранитель, Заступник и Судия, Карающий и Милующий, помоги мне.

Это конец.

До кресла с сидящим в нем человеком осталось всего несколько шагов, когда Гледерик Кардан вдруг заговорил:

— А, герцог, ну вот и вы. Признаться, рад, что заглянули на огонек.

Артур Айтверн пошатнулся, сбился с шага и замер. Острие его меча чуть дрогнуло, будто готовое ринуться вперед, в смертоубийственной атаке, но не сдвинулось с места. Артур сглотнул и посмотрел на своего… врага? сюзерена? Он не знал, как правильно будет назвать обратившегося к нему человека. А Гледерик Кардан тем временем слегка улыбнулся, без насмешки или злости, скорее приветливо, и откинул со лба упавшие на него рыжие волосы. Гледерик ничуть не изменился с того дня, когда Артур видел его в последний раз, да и с чего бы ему было меняться? Это другие менялись, умирали или рождались заново, те, кому выпадала удача заново родиться, а Кардан оставался таким же, каким был всегда, и просто шел, куда хотел, и брал, что хотел взять.

— Я, в общем-то, предполагал, что вам может придти блажь составить мне компанию, потому и не ложился спать, — признался Кардан. Он был таким же, как и всегда, немного снисходительным, слегка легкомысленным и абсолютно уверенным в себе. Да, он ничуть не изменился. — Вместо этого предпочел приготовиться к вашему прибытию, а то как-то не хочется ударить в грязь лицом. Вот, видите, камин разогрел, чтоб кости не мерзли. Впрочем, в такую чудную летнюю пору они и не замерзнут. Зато светло. Не люблю, когда темнотища стоит, это меня обычно удручает и ввергает в тоску. А что на этом свете может быть хуже тоски? Разве что петля на шее. Да вы не стойте, садитесь, для кого здесь второе кресло стоит? Для вас оно и предназначено. Не будьте соляным столбом.

Он говорил почти как отец, словно решил уподобиться балаганному актеру и сыграть роль Раймонда Айтверна. А может, Гледерик и не играл. Может, он и в самом деле был похож на Раймонда Айтверна. И на Артура.

Артур не стал садиться в кресло, хотя ноги у него уже порядком утомились и начинали побаливать — шутка ли после такого пешего перехода. Плохо, совсем плохо.

— Я пришел, чтобы убить вас, — сообщил Айтверн.

— Ну разумеется, я иного ответа от вас и не ожидал. Конечно же, вы пришли сюда для того, чтобы меня убить. Если бы вы заявились распить со мной бутылочку виски и поболтать о погоде — я бы конечно возрадовался, но прежде всего пришел в крайнее удивление. Сэр Артур, неужто вы возомнили меня идиотом? — голос Гледерика неожиданно сделался жестким. — На кого я по-вашему похож? На злодея из старинной баллады, всего такого зловещего, страшного, в длинном черном плаще? Все эти сказочные изверги, они еще сатанински хохочут сразу после того, как скажут какую-нибудь претенциозную глупость. Вы настолько плохого обо мне мнения? Вы что, решили, что я ничего не знаю, как именно вы сбежали из Тимлейна? Будто бы я в не в курсе, что вы воспользовались потайным ходом. Я ведь вроде бы не давал вам поводов считать себя дураком. Я не стал бы спокойно сидеть и ждать, покуда вы припретесь сюда и отрубите мне голову. Если я все-таки здесь — и если вас до сих пор не сцапала стража — это потому, что все идет так, как мне нужно. Я желал поговорить с вами, и вот вы здесь, и пора уже брать быка за рога. Садитесь, не испытывайте мое терпение.

Артур не шелохнулся. Все происходило совсем не так, как он себе это представлял. Он думал, что делает то, что делал, по собственной воле, а из слов Гледерика следовало, что его просто вели, словно марионетку, дергая, когда надо, за ниточку. Заранее придуманный, прямой как копье план разлетался в щепки прямо на глазах. Артур рассчитывал застать Кардана врасплох, а тот, оказывается, ждал его прихода. Может быть, все это — просто ловушка, и в королевские апартаменты вот-вот ворвутся верные узурпатору солдаты. Ну что ж, коли так, надо исполнить задуманное, и исполнить как можно быстрее.

Айтверн выставил перед собой меч и сказал:

— Я пришел сюда не для того, чтобы чесать с вами языком. Возьмите себе меч, мастер Гледерик, или какое другое оружие, и разрешим наконец наш спор. Вставайте и берите оружие, я сказал. Не тяните время, я здесь чтобы драться, а не говорить. Вставайте! — повысил Артур голос, видя, что Гледерик даже не шелохнулся. Кардан по-прежнему сидел в кресле, приняв расслабленную позу человека, не желающего никуда торопиться и уж тем более и в мыслях не имеющего возможности взяться за клинок. На коленях у Гледерика, Артур заметил это только сейчас, лежала какая-то книга. А в оружейной стойке рядом с креслом, достаточно близко, чтобы дотянуться до него одним быстрым движением, покоился полуторный меч — но Гледерик, похоже, вовсе не собирался им сейчас воспользоваться. — Ну что ж, — сказал Айтверн, делая шаг вперед, — вы сами сделали выбор. Тогда, клянусь честью, я проткну вас насквозь, даже если вы не сдвинетесь с места и останетесь безоружны.

— Клянешься честью, что совершишь бесчестный поступок? — Кардан склонил голову к плечу. — Нечего сказать, настоящие рыцари именно так и поступают, — он неожиданно перешел на «ты», совсем как тогда, в день переговоров. — Что же, мне даже нравится подобная решительность. Впрочем, до драки дело не дойдет, это я тебе обещаю. Прекрати упрямиться и давай в кои-то веки поговорим по-людски. Садись в кресло! — сказал он неожиданно настолько властно, что Артур невольно опустил меч. Но с места так и не сдвинулся.

Гледерик усмехнулся:

— А ты упрямый парень, я погляжу. Очень упрямый. Ладно, так даже хорошо. Тогды ты будешь слушать стоя, невелика потеря. Для меня, во всяком случае. — И было нечто такое в голосе Кардана, и в выражении его глаз, и в той уверенности, которую он источал всем своим видом, было в этом нечто настолько королевское, непреклонное и не привыкшее встречать возражений, что Артур понял — он и в самом деле выслушает сейчас все, что хочет ему сказать Кардан. Просто не сможет не выслушать. А потом, когда Кардан договорит, тогда уже и можно будет с ним сразиться. — Я хочу предложить тебе одну вещь. От этой вещи ты уже однажды отказался, но сегодня, услышав все, что я намереваюсь тебе сказать и хорошенько подумав, ты наконец согласишься, — сказал Гледерик Кардан, сплетая пальцы обеих рук замком. — Я предлагаю тебе, Артур, поклясться мне в верности и признать своим сюзереном. Погоди, не вскидывайся ты так! Небось решил послать меня в седьмое пекло за такие предложения? Прежде чем возражать, пойми, что все вовсе не так просто, как может тебе казаться. Лучше ответь для начала мне — и прежде всего себе — на один вопрос. Почему ты служишь Гайвену Ретвальду?

Артуру не требовалось много времени, чтобы искать ответ на этот вопрос. Он и так знал, почему.

— Потому что Гайвен Ретвальд — мой король. Я принес клятву в верности ему и дому Ретвальдов, и точно также в верности дому Ретвальдов клялись мой отец, мой дед и мой прадед. Я не намерен нарушать своего слова, какими бы посулами вы бы не вознамерились меня переманить.

Гледерик вновь улыбнулся, и на сей раз его улыбка была полна великодушия, и милостивого снисхождения, и легкой жалости, и самого искреннего сочувствия, и исполненного настоящей искренности понимания, и готовности наконец простить и принять под свое знамя нерадивого вассала, когда вассал наконец одумается. Эта улыбка была такой, что Артура при ее виде мороз продрал по коже. Ему сделалось страшно. «Передо мной не человек, — подумал он, — это существо просто не может быть человеком, это наверно какой-нибудь бес, вырвавшийся из ада демон, призванный вводить в искушение. И я не желаю знать, что этот демон мне скажет».

Но тот, кто сидел перед ним, все же был человеком. И тот, кто сидел перед ним, сказал:

— В твоих словах уже кроется правильный ответ, ты только приглядись повнимательнее, тогда и заметишь. Ты тут вроде бы упоминал про своих отца и деда, и о том, что они пошли за Ретвальдами. А я напомню тебе о поколениях всех твоих прошлых предков, служивших мне. Они служили мне, ибо служили дому Карданов. Ибо я и есть дом Карданов, все, чем был мой дом, и все, чем он станет. И ты склонишься передо мною, потому что ты веришь в честь, Артур Айтверн, и лишь идя за моим знаменем, ты сможешь свою честь сохранить. Потому что быть со мною — единственное, что тебе осталось, у тебя нет другой судьбы и другого выбора, если ты желаешь остаться настоящим рыцарем и человеком чести. Ты видишь эту книгу? О да, ты видишь. Это — список с истории Иберленского королевства, составленной Баэлем Торнсоном в начале шестого века от Воплощения Создателя. В этой книге повествуется, откуда пошла наша земля, твоя и моя, и откуда пошли наши дома, твой и мой. Эта очень древняя хроника, почитавшаяся утерянной. Когда Бердарет Ретвальд пришел к власти, он повелел уничтожить все сохранившиеся ее копии, кроме одной. Он не хотел, чтобы кое-что, написанное в этой книге, всплыло наружу. Но сегодня оно всплывет — я скажу, а ты услышишь. Ну так слушай же! — Гледерик перелистнул несколько страниц и начал читать вслух. Его голос, сделавшийся вдруг очень тяжелым, бьющим, подобно исполинскому кузнечному молоту, заполнил всю комнату, отражаясь от стен, и Артуру захотелось зажать уши и не слышать ни этого голоса, ни тех слов, которые он читал. Потому что Артура сковало предчувствие внезапной беды, и еще ясное понимание одной-единственной вещи — что бы не сообщил ему Кардан, он не должен это слушать.

Но вместе с тем, он слушал и ничего не мог с этим поделать.

— Год четыреста восемьдесят седьмой от Воплощения Создателя, — прочитал Гледерик, — год, когда шаткое перемирие между людьми и Древним Народом было нарушено. Фэйри обвинили наше племя в том, что мы вероломно поселились на их землях, придя, как чужаки и воры, и желаем сжить их с белого света. И сказали они, что не будет отныне мира, покуда останется на земле хоть кто-то, принадлежащий к человеческому роду. И что будут наши города вырезаны, и будет наш народ уничтожен, и наша кровь увлажнит землю, и не останется на свете ни единого смертного человека, из тех, кого сотворил Создатель, именуемый ими Белым Богом. И поднялся на севере некто, именующий себя Владыкой Бурь, Бледным Государем, Повелителем Тьмы, и собрал он подле себя всех из фэйри, кто возжелал вести войну с родом человеческим, и было таковых много. И обрушился Повелитель Тьмы на наш народ, и пришел он с саранчой, и пришел он с ледяным ветром, и пришел он с раскалывающими небо молниями, и пришел он с великими силами. И ехали в его свите рыцари фэйри, с лицами, холодными, как дыхание смерти, в доспехах, вырезанных изо льда, с мечами, выкованными из обсидиана, ехали на колдовских конях, что могут скакать равно по земле и по небу. И шли за ними карлики, могучие и многосильные, с молотами, что единым ударом могли разбивать в щепки скалы. И шли за ними гоблины, ощерив клыки и желая убивать, с топорами, как масло резавшими любую броню. И шли за ними иные создания, великие и малые, весь Древний Народ, племя иное, племя чужое, племя бесовское, и шел Древний Народ, чтоб истребить всякое семя человеческое, сколько бы его не нашлось, от одного края света и до другого. И впереди всех ехал Повелитель Тьмы, и был он могуч и темен, и заклинал он холод, лед и ветер, и стихии были покорны его слову.

Голос Гледерика, нараспев, в торжественной и жутковатой манере читавшего хронику о старой и страшной войне, которую до сих пор помнили в Иберлене, звенел набатом и бил, как колокол, и Артур чувствовал, как этот голос вонзается в него, входит, как меч входит в рану, и поворачивается по кругу, медленно что-то в нем изменяя. Комната дрогнула, качнулась и поплыла, сделавшись не совсем реальной, не совсем настоящей, не совсем существующей в действительности, свет камина померк, отдалившись и становясь все более и более призрачным, и точно таким же призрачным сделался весь мир вокруг, и лишь только голос Гледерика оставался четким и внятным, и нельзя было никуда убежать или спрятаться от этого голоса.

— Но род человеческий принял брошенный ему вызов, хотя силы не были равны, и фэйри превосходили род людской во всем. И казалось, что остановить их невозможно. И казалось, что настали последние дни мира, и когда истекут они, больше не будет ничего. Но род людской принял битву. На холме Дрейведен герцог Раген Кардан, что сделался потом первым из королей Иберлена, и Майлер из Дома Драконьих Владык, единственный из сидов, кто принял сторону людей и сделался впоследствии первым герцогом Запада, встали лицом к лицу с Повелителем Тьмы и сразились с ним.

Небеса расколола сеть молний, протянувшихся от восточного горизонта и до западного — нет, расколола не здесь, не сейчас, не в Тимлейнском замке, Тимлейнского замка не существовало вовсе, и пройдут многие годы, прежде чем будет заложен первый камень в его основание. Молнии рвали небеса над холмом Дрейведен, где решалась судьба всего, что было в этом мире и чем этот мир мог стать, и Артур Айтверн… нет, его звали вовсе не так, в этом месте и времени он именовался Майлером Драконьим Владыкой… и Майлер Драконий Владыка видел, как мелькает меч в руках его родного брата, называющего себя отныне Повелителем Тьмы, и как с каждым пронзающим пустоту выпадом в небесах рождается новая молния, водопадом пламени низвергающаяся вниз, прямо на тающие человеческие полки, и без того теснимые армиями Древнего Народа. Майлер Айтверн видел это, видел, как перекошено от торжества и ярости лицо его родича, и ничего, совсем ничего не мог сделать, потому что цепи заклятия связали его, не давая сделать ни единого движения, и всей магии, отпущенной Майлеру, было недостаточно, чтобы порвать сковавшее его обездвиживающее заклятье и вновь сделаться свободным. И в нескольких шагах от него застыл Раген Кардан, точно такой же беспомощный здесь и сейчас, погребенный под обрушившейся на него Силой. Обычно загорелое лицо Кардана сейчас побелело от напряжения, мышцы на руках вздулись, он пытался сделать хотя бы единственный шаг, нанести хотя бы один-единственный удар по врагу. Дурак, ради чего он старается, неужели не понимает, что никакая смертная воля не сможет сломить эльфийские чары! Наивный, глупый человек… Майлеру сделалось жаль своего все еще ведущего бессмысленную битву друга, не понимающего, что все уже проиграно и потеряно, и никакая сила уже не способна переломить ход этого сражения, выигранного Повелителем Бурь. А кто-то другой, внезапно проснувшийся внутри Майлера, кто-то, кого-то он не знал и знать не мог, кто-то отчаянно юный и смелый, вдруг пожелал Рагену Кардану удачи. И еще этот «кто-то» неудержимо и пламенно, так, как это могут делать лишь люди, презирал Майлера Айтверна.

А Бледный Государь меж тем остановился, прекратив свой смертельный танец, и поднял обсидиановый меч к небесам, обращаясь к своему брату:

— Вот и все, Майлер. Я предлагал тебе остаться с нами, но ты не захотел. Твое право и твой выбор. Знай, что убивать тебя я буду с тяжелым сердцем, — на бледном благородном лице темного владыки печаль перемешалась с решимостью. Он встал в боевую позицию и двинулся к превратившемуся в неживое изваяние родичу. Майлер сосредоточился, прикидывая, что же еще он может сделать, лишь бы только помешать врагу — и понял, что ничего. Все ведомые ему заклятья, все доступные ему чары, вся отпущенная ему колдовская власть сделались прахом и пеплом в сравнении с могуществом приближающегося к нему Повелителя Тьмы. Осталось лишь умереть. Время пришло. Он выбрал удел смертного, но не знал, что удел смертного настигнет его столь скоро.

И тогда, когда Бледный Государь уже подошел к своему брату на расстояние удара, и поднял свой обсидиановый клинок, и был готов его опустить — в тот самый миг цепи заклятья, ледяными браслетами сковавшие тело Рагена Кардана, вдруг разлетелись в мелкую стеклянную пыль, и этот глупый, наивный человек, желавший победы так глупо, наивно, страстно и яростно, как могут желать победы одни только люди, порвал своей кипящей волей оковы магии и бросился вперед, выставив клинок. И острие его клинка вонзилось Владыке Бурь под ребра и прошло все глубже и глубже, разрывая плоть и дойдя до самого сердца.

И от крика, который издал в тот миг Повелитель Тьмы, затряслись даже корни гор.

… Артур рухнул на колени, что было силы сжимая рукоять меча. А Гледерик внезапно с тяжелым стуком захлопнул книгу и отшвырнул ее куда-то прочь. Далекий потомок Рагена Кардана, только что прямо на глазах Артура ранившего самого Повелителя Бурь, одним легким, текучим движением поднялся с кресла и оказался прямо над скорчившимся на полу Айтверном. Гледерик улыбался. Да, он опять улыбался.

— Ага, так значит это все-таки правда, — удовлетворенно сказал Кардан. — Значит, не врут, что Одаренные Силой могут заглядывать в прошлое и видеть, что в этом самом прошлом творилось с их далекими предками. Даже с очень далекими предками. Ты же видел, да? Видел, не отпирайся, это по тебе заметно, никак не утаишь. Да, Артур, именно так все и было, мне даже жаль, что в отличие от тебя сам я этого никогда не увижу. Темный Повелитель уже почти одолел Майлера Айтверна и готовился выпустить ему кишки, когда мой достопочтенный пращур вдруг сумел как-то преодолеть наброшенное на него заклинание бездвижности, и нанес Темному удар. Очень тяжелый удар, почти что смертельный. Оказавшийся бы смертельным почти для любого, кроме того, кому он был нанесен. Но Темный все же выстоял, хотя по всем законам божеским меч, дошедший до сердца, должен был поразить его. Он удержался на самом краю. Знаешь, как? Ты-то точно знаешь, ты это сейчас наблюдал. Если верить хронике, Повелитель Тьмы, уже умирающий, уже почти отошедший в мир иной, потянулся к своей армии, ко всем высоким эльфийским рыцарям, приведенным им на поле брани, потянулся к ним и вытянул из них всю их жизненную силу, чтобы забрать себе. Он принес их в жертву ради собственного выживания. В то мгновенье и закончилась Война Смутных Лет. Потому что воины Древнего Народа падали замертво, лишенные дыхания жизни и уносясь к праотцам, и людям больше не с кем было сражаться. А сам Темный, ценой невиданнейшего предательства, худшего предательства в истории, уцелел, и, закутавшись в темный вихрь, унесся куда-то на север, где и сгинул. Во всяком случае, больше его никто никогда не встречал, а если и встречал — никто из нас про то не слышал. Таковы перипетии древней истории. Ты, конечно, знал о том, что твой и мой предки некогда одолели Повелителя Тьмы, но обстоятельства того, как это случилось, ты слышишь впервые. Так знай же, что Майлер Айтверн уцелел только милостью Рагена Кардана, в последний момент уберегшего его от гибели. И поэтому тогда же, в тот самый день, на холме Дрейведен, под небесами, все еще не очистившимися от разразившейся в них бури стихий, твой предок поклялся моему в вечной верности. Он поклялся служить ему, покуда жив он сам. Более того, Артур, он принес клятву и за всех своих потомков, за весь свой дом, до самого последнего колена. Любой из потомков Майлера, любой из Айтвернов, должен верой и правдой служить дому Карданов, пока на свете остался хоть кто-то, принадлежащий к этому дому. Не удивляйся теперь, что Ретвальды сделали все, чтоб память об этом истерлась, и спрятали последнюю книгу, в которой упоминалась эта клятва, в самые тайные тайники своей цитадели. Возможно, они боялись, что однажды придет кто-то наподобие меня. Тот, кому кто-то наподобие тебя будет обязан служить верой и правдой, без малейших колебаний или сомнений.

Артур слушал, не в силах поверить в сказанное Карданом и все же понимая, что это все — чистая правда. Перед его мысленным взором до сих пор стоял Повелитель Бурь, заносящий клинок для последнего удара, совсем как Мартин Эрдер, и Раген Кардан, бросающийся наперерез Темному… совсем как Гайвен. История повторилась. Неужели история только и умеет, что повторяться? И слова когда-то произнесенной Майлером Айтверном клятвы отдавались эхом у Артура в ушах.

— Теперь ты понимаешь, да? Ты должен склониться передо мной, Артур, у тебя просто нету иного выбора, — сообщил ему Гледерик. — Если ты рыцарь, если ты человек чести, ты должен стать моим. А иначе твоя честь будет запятнана, а имя опозорено, сам понимаешь. Но ты не бойся. Служить мне не так уж и плохо. Обещаю, у тебя не будет поводов разочароваться во мне, а вот поводы хранить мне верность — найдутся. Я не вру тебе, да будь я проклят, если солгу тебе хоть когда-то и хоть в чем-то. Говорить правду лучше для меня самого. Ты нужен мне, Артур. Я не стану врать, что справлюсь без тебя — я не справлюсь. Древняя магия вернулась в наш мир, и снова меняет его облик. На Горелых Холмах мы видели то, чего никто под небом не видел уже сотню лет. Теперь на трон Иберлена вновь претендует Король-Чародей, подобно своему пращуру, уже некогда севшему на этот трон. Я не хочу разделить судьбу Мартина Эрдера… но я обычный человек, а обычному человеку не под силу сражаться с колдовством. Когда-то, тысячу лет назад, мой предок герцог Раген смог победить Повелителя Бурь лишь потому, что рука об руку с ним сражался твой предок. Так наши дома показали, что вместе их не одолеет никто. Я хочу восстановить старый союз. В твоей крови течет древняя Сила, я убедился в этом сейчас — ты же видел то, о чем я читал тебе… пребывал во времени, которого больше нет. Это лишь малый дар, доступный всем, кто наделен магией. Есть и другие дары. Нужны время и тренировки, чтоб разбудить их — но я верю, что ты справишься. Ты станешь достаточно могуч, чтобы бросить свою Силу против Ретвальда и его Силы. Я пришел, чтобы снова сделать Иберлен великим, и я сделаю Иберлен великим, а ты поможешь мне. И тебе понравиться мне помогать, обещаю. Ты же всегда мечтал о сильном и храбром господине, правда? О том, кто без всяких сомнений ведет армию в бой против врагов королевства. Всякому рыцарю хочется служить кому-то, кто будет достоин служения. И я именно такой человек. Время разрозненных герцогств и графств ушло — приходит время империй. Марледайцы попытались первыми и не смогли. Мы будем сильнее. Я шел к этому замку десять лет — и видел мир, разрываемый войной и преданный мечу. Настала пора изменить это. Величайшая в мире империя будет основана здесь, и сердце ее будет в Тимлейне. Из хаоса огня и смерти мы породим порядок и справедливость, отсюда и до самого далекого моря. Идем со мной, — Гледерик протянул ему руку, доверчиво раскрытую ладонь, — и ты построишь мир, которому сам захочешь служить.

Он говорил правду. Он и в самом деле говорил правду, понял Артур. Гледерик Кардан станет великим королем, таким, про каких помнят и спустя многие века после их смерти. Про подобных ему королей слагают красивые баллады и легенды, и их прославляют страницы хроник. Гледерик возьмет себе Иберлен и будет править Иберленом достойно, так, как и пристало править подлинному государю. Не потому, что Гледерик чист душой и помыслами. Нет, он вовсе не праведник, и помыслы у него не чисты. Но править достойно для него куда выгодней, чем править недостойно. И потому, только лишь потому, но и этого окажется вполне достаточно, Гледерик сделается владыкой, чья слава не угаснет и через многие сотни лет. Гледерик объединит под своей рукой не только Иберлен, но и все королевства на востоке и юге, сейчас распадающиеся и изнемогающие в бесконечной войне. Принесет на истерзанные земли долгожданный покой. А он, Артур Айтверн — он наверно и в самом деле будет счастлив служить такому королю. Побеждающему в любой битве и верховодящему на любом совете. И он, Артур Айтверн, рыцарь и потомок рыцарей, просто обязан служить Кардану, ведь к этому его призывает клятва, данная за него самого его далеким предком, но от того все равно нерушимая. Если он нарушит эту клятву, то запятнает свою честь, и неважно, что об этом не узнает никто, кроме него самого. Вполне достаточно, что он будет знать это сам.

Вот только оставался еще Гайвен Ретвальд. Немного забавный, мало что толком умеющий и совершенно не подходящий для того, чтобы сидеть на троне. Как бы не боялся его Гледерик, Гайвен пока даже не способен распорядиться тем колдовским могуществом, что на него свалилось — и кто знает, научится ли он хоть когда-нибудь этому могуществом управлять? В любом случае, он, наверно, никогда не станет настолько великим королем, каким мечтает стать Гледерик Кардан. Если Артур останется на стороне Гайвена, вряд ли он когда-нибудь сможет гордиться своим сюзереном. Гайвену не сделаться великим государем и повелителем мира, даже если б он того захотел, а он не захочет. Но зато Гайвен был — уже был — кем-то… кем-то… кем-то еще. И то, кем он был, значило намного больше, чем все короны, все мечи и все клятвы мира.

Да катись она в преисподнюю, эта честь, решил Артур. Гайвен — мой друг. Пусть у меня не будет никакой чести, но зато останутся друзья, и к черту все остальное, переживу и перебьюсь. Зато в зеркало смотреть не стыдно будет, пусть даже и обесчещенному. И тогда, приняв это решение, Артур Айтверн, превозмогая слабость и боль, поднялся на ноги, отбросил любые сомнения и колебания, и поднял клинок:

— Вы правы, лорд Кардан, правы в очень многом из того, что сказали. Я и в самом деле мечтал о благородном, смелом и умном сюзерене. И у меня уже есть такой сюзерен, только он — не вы. Защищайтесь!

Стоило Артуру это сказать, как на лице Гледерика Кардана отразились просто невероятные, немыслимые растерянность, обида и боль. Артур был потрясен, ведь он ожидал увидеть что угодно, но только не растерянность, не обиду и не боль. Так, как посмотрел на него Гледерик, смотрят лишь на лучших друзей или родных братьев, нанесших предательский удар в спину. А потом все овладевшие узурпатором чувства слились, смешались и схлынули, оставив после себя только чистую, ничем не замутненную ярость. Единым, молниеносным, неразличимым глазу движением Кардан вырвал свой меч из оружейной стойки и пошел в атаку. И с такой нечеловеческой силой был нанесен первый же его удар, что Айтверн, ослабевший после долгого перехода по подземелью, не до конца еще пришедший в чувство после смутившего его разум колдовского видения, выпустил из пальцев меч. Тогда Гледерик, чье лицо по-прежнему было перекошено гневом, ударил обезоруженного Артура левой рукой в челюсть, ударил со всей имевшейся у него силы. Айтверну показалось, что у него прямо перед глазами взорвалась звезда, а Гледерик тут же саданул его в живот эфесом меча, и, не переставая колотить, повалил на пол. Артур заорал, чувствуя, как в него раз за разом вонзается носок окованного железом сапога. Гледерик ударил его сапогом по плечу, по ногам, заехал под ребра, в промежность, он бил его снова и снова, совершенно безжалостно, так больно, как Артура не бил еще никто и никогда в его жизни, и при каждом следующем, совершенно нестерпимом ударе, превращавшем тело в кучу ни на что не годной, вопящей от боли плоти, Артур заходился в рвущем его голосовые связи крике. Он не знал, что на свете вообще бывает такая мука — пока Гледерик не познакомил его с ней.

А потом, когда Артуру показалось, что он больше не может этого выносить и сейчас просто-напросто умрет, в тот самый миг, когда боль достигла своей вершины, откуда-то издалека донесся дрожащий от злости голос:

— Немедленно прекратите!

И все действительно прекратилось, хотя Айтверн уже и не верил, что испытываемые им мучения вообще могут закончиться. Все прекратилось — и он с трудом вздохнул обожженными криком легкими, не зная, за что ему даровано избавление, и надолго ли оно, это избавление, и не будет ли оно безжалостно прервано уже в следующую секунду новым ударом. Все тело болело, перед заслезившимися глазами стлался кровавый туман.

— Не смейте его трогать, — повторил все тот же доносившийся с недосягаемых горных вершин отчаянный злой голос, и Артур к своему собственному удивлению узнал в говорившем Блейра Джайлса. Блейр? Что он делает здесь?! Почему… почему он здесь? Почему не ушел?

— Не сметь? — выдохнул Гледерик, и Артур кожей почувствовал все еще владевший Карданом гнев. — Почему же это я должен не сметь? Мне так хочется покончить с этим… с этим юношей, и я с ним покончу, я всегда делаю то, что мне хочется. А ты, мальчик, кто собственной такой, чтобы мне указывать? Откуда ты вообще здесь взялся? Хотя постой… постой… постой-ка, я же тебя знаю! Блейр Джайлс, да? Оруженосец Александра Гальса, ну конечно, ты всегда был подле Александра. Я думал, приятель, ты погиб в Стеренхорде, так как же получилось, что ты сейчас с ним… вот с ним?

Гледерик, как и Блейр, говорил откуда-то из надмирных высей, но Артур сделал над собой усилие, слегка повернув голову. Сквозь танцующие цветные пятна он увидел Блейра, стоявшего в трех шагах от него и сжимающего обеими руками обнаженный меч. Сжимающего настолько неуклюже и вместе с тем решительно, что Айтверн непременно рассмеялся бы, если бы только помнил, как это делается.

— Отныне герцог Айтверн — мой господин, — сказал Джайлс, делая шаг вперед, — и я не дам вам его убить! Подите прочь!

— А если я не захочу никуда идти? — развеселился Кардан. — Что ты сделаешь тогда, скажи на милость? Неужто и в самом деле решишь со мной драться? Не смеши меня, пожалуйста, это и в самом деле…

Договорить он не успел. Потому что Артур, избитый, покрытый синяками, изнемогающий от боли Артур в этот самый момент, покуда Кардан вволю насмешничал, возомнив себя хозяином положения, нашел в себе силы извернуться и ухватить Гледерика за колени, толкнуть его назад и опрокинуть. Не ожидавший никаких сюрпризов от казалось бы полностью поверженного противника, Кардан упал и ударился спиной о кресло, а Артур кое-как откатился и вскочил на ноги. Чуть не упал — но все-таки не упал, сам этому безмерно удивившись. Тело раскалывалось от совершенно адской боли, но Айтверн понял, что сможет стоять и драться — ему приходилось драться и при настоящих ранениях, что там какие-то синяки. И в эту самую секунду подбежавший Блейр протянул ему свой меч. Рукояткой вперед.

— Справитесь? — спросил оруженосец с легким сомнением.

— Постараюсь, — ответил Артур с усмешкой и, приняв клинок в свои руки, развернулся к уже поднявшемуся, готовому к схватке Кардану. Блейр отступил, освобождая пространство для них двоих. Пространство, что станет сейчас пространством смерти. Гледерик Кардан, потомок многих десятков королей и сам король, улыбнулся той самой легкой насмешливой улыбкой, которая не сходила с его лица в целой сотне других, прежних битв, неизбежно заканчивавшихся его победой. И, не переставая улыбаться, ступая по красному ковру уверенно и вместе с тем изящно, с ленивой грацией, подобающей опытному фехтовальщику, Кардан вошел в незримый, но вместе с тем ясно видимый им и Артуром круг. Живым за пределы этого круга выберется только один. Гледерик прекрасно понимал это. Он был готов к бою.

И Артур принял бой.

Артур не знал, что за сила уберегла его в ту ночь. Может, то было его собственное отчаянное, страстное и яростное желание жить. Желание вдыхать воздух полной грудью, чувствовать кожей тепло и холод, ходить по земле и видеть сверкающее в небе солнце, улыбаться в ответ на чужие улыбки, принимать всем сердцем радость и терпеть боль. Это желание помогало многим и многим, вступавшим в битвы прежде него, еще задолго до того, как он вообще родился на свет. Может, Артура спасло осознание того, что на свете остались люди, которых он любит и которые любят его, желающие быть вместе с ним в горе и в радости, готовые протянуть руку и вытащить его из бездны тогда, когда он не сможет сделать этого сам. И ради всех этих людей он должен был победить и остаться в живых. А может, его сохранила милость Господа, держащего в своих ладонях всех людей доброй воли и порой помогающего им не упасть.

Как бы то ни было, случилось то, что случилось. Из всех точных, выверенных, проведенных с идеальной точностью, дьявольски сильных выпадов, сделанных Карданом, ни один не достиг цели. Каждый из них был отражен. По всем законам здравого смысла, Артур Айтверн должен был погибнуть в том бою, но он не погиб. Артур и Гледерик кружились по королевской гостиной, наполнив ее грохотом разлетающейся и снова сталкивающейся стали, и это был первый бой в жизни Артура, когда он дрался не ради смерти, а ради жизни. И на сей раз он знал, что дерется правильно.

А потом Артур Айтверн выбил у Гледерика Кардана меч из рук, и, не останавливаясь ни на долю мгновения, пронзил своему противнику сердце. Окровавленный клинок вышел у Кардана из спины. Гледерик из дома Карданов, до конца жизни именовавший себя в собственных мыслях Гледериком Брейсвером, умер совсем быстро, не сказав перед смертью ни единого слова. И тогда и в самом деле закончилась война.

А еще позже, много позже Артур осознал, что сидит на полу, прислонившись спиной к стене, подле почти догоревшего камина, и пытается оттереть об одежду ладони, запачканные чем-то липким и мерзким. Его одежда была красного цвета, и такого же цвета были сейчас его руки. Голова кружилась, тело ныло и раскалывалось на части, но в остальном все было хорошо. Настолько хорошо, что так оно наверно и быть не может, но все же иногда бывает. Артур понял, что жив, хотя и не смог до конца в это поверить.

Над ним склонился какой-то человек, и прошло еще некоторое время, прежде чем Артур узнал в этом человеке Блейра Джайлса.

— Милорд, вы как себя чувствуете? — Джайлс задал этот вопрос и тут же весь будто растекся в стороны, стал нечетким и едва различимым для зрения. Айтверн сделал над собой усилие и смог разглядеть его ясно. Нет, на сей раз все дело было вовсе не в приступе колдовского провидения, Артур вообще надеялся, что ему нескоро в следующий раз придется столкнуться с каким угодно колдовством. Просто от усталости мутилось в глазах. — Милорд? — повторил Блейр, явно решивший, что его сеньор потерял сознание или, того хуже, повредился рассудком.

— Чувствую себя вполне терпимо, — Артур все же сумел изобразить улыбку.

— Помочь вам подняться?

— Было бы недурственно.

Блейр протянул руку, и Айтверн схватился за нее, а потом, оттолкнувшись другой рукой от стены, и в самом деле умудрился встать. Ноги зудели и ныли, но в остальном вполне можно было жить. Хотя танцевать, пожалуй, он еще не сможет ни сегодня, ни завтра. Зато послезавтра… Артур хохотнул и пошатнулся, Блейр тут же схватил его за плечи. И вот именно в таком порядке они кое-как доковыляли до окна. За окном уже начинало светать, луна скрылась, погасли и звезды, небо стремительно светлело, и Артур подставил лицо прохладному утреннему ветерку. На востоке, далеко-далеко на востоке, там, за морем крыш, башен и стен, разгоралась пока еще тонкая алая полоска, что скоро озарит половину неба неудержимым и прекрасным рассветным пламенем. А потом встанет солнце, чтобы подарить свет нового дня этому городу, все же избежавшему войны, смерти и разорения, и всему раскинувшемуся за пределами города миру. Начинался новый день, и Артур понятия не имел, что принесет с собой этот день и чем он обернется к закату.

Пожалуй, это было даже неплохо.

— Блейр, — спросил он, глядя на Тимлейн, город своего прошлого и город своего будущего, — Блейр, будь другом… будешь же другом, а? Так вот, Блейр, пожалуйста, скажи мне одну такую вещь… Ну так вот… Почему ты вообще меня спас?

Блейр внимательно посмотрел на Артура, а потом вдруг усмехнулся.

— Кажется, я приносил вам присягу, — сказал он почти весело. Он и впрямь веселился — в уголках глаз плясали смешинки.

— Это я помню. Но, знаешь, тут все приносили друг другу присягу, и никого это особенно не останавливало. Я был тебе не самым лучшим господином, да что там, я был тебе совсем уж паршивым господином. Если бы со мной кто-то обращался так, как я обращался с тобой, я бы этого кого-то незамедлительно убил. Да и потом… Это ведь я убил Александра, твоего настоящего сюзерена, и по сути все это время держал тебя в плену, если разобраться. Так почему ты меня спас?

Блейр больше не улыбался, напротив, он сделался очень серьезным. Блейр Джайлс очень осторожно выпустил Артура из своих рук и убедился, что тот не упал, а напротив того, устоял. Правда, вцепившись для этого в край подоконника. Оруженосец Александра Гальса аккуратно расправил рукава безнадежно истрепанной куртки и лишь после этого заговорил — совершенно другим, незнакомым Артуру голосом.

— Я ведь и хотел убить вас, с самого начала. Знаете, почему я вообще принес вам присягу? Думаете, мне просто в темнице сидеть не хотелось? Да ничего подобного. Я решил отомстить за моего лорда, да вот только не решился сперва, да и вы потом начали казаться мне хорошим человеком, даром что индюк расфуфыренный. Знали бы вы, как это непросто, убивать хороших людей. Но все равно, на вас была кровь сэра Александра, деваться было некуда, вот я и взял себя за горло. Решил с вами покончить. Тогда ведь, на холмах, я почему понесся вас от Эрдера спасать? У меня просто перед глазами помутилось, когда я понял — он вас сейчас убьет. Он, а я не я. Понимаете? Нельзя было этого допустить, чтоб он отнял у меня мою месть. Вот я и полез в самую круговерть. А вы, похоже, решили, что я вам верен. Ну так мне это на руку было. Я сюда и согласился с вами идти, потому что понял — была или не была, пора. Надо с этим заканчивать наконец, так или иначе. Когда вы закрылись от Фаллена и мы остались в той комнате одни, я уж был готов полезть в драку. И тут уж или я вас, или вы меня, как получилось бы, в общем… Конечно, вероятней, что вы меня, но я должен был просто попытаться. И уже хотел доставать меч, когда вы вдруг предложили мне уйти. Уйти и остаться живым, а сами шли умирать. Вот так вот… — Блейр запнулся и немного помолчал. — Именем своим клянусь, чем угодно клянусь, уверен просто в этом — будь на вашем месте Гледерик, он бы ни за что меня не отпустил. Вот потому я и помог не ему, а вам.

Артур смотрел на Джайлса во все глаза, потрясенно, недоверчиво, будто бы видя его впервые, да он и впрямь видел его впервые в жизни. Артур был совершенно потрясен и раздавлен свалившимся на него знанием. Он много чего ожидал, но только не этого, и совсем не понимал, как же сам мог быть таким… слепым, не замечая очевидного и ходя в волоске от смерти. Ему следовало догадаться, что Джайлс не простит ему смерти Александра. Ему следовало догадаться, что верность — не пустое слово для этого парня, а Артур почему-то выкинул это из головы. И едва не сложил из-за своей слепоты голову. Он стоял в предутренних сумерках, напротив человека, которого считал своим оруженосцем, но который до этой самой ночи оставался оруженосцем совсем другого человека. А потом из накатившего на Артура потрясения неожиданно родилось четкое понимание того, что же он сейчас должен сделать.

— Ну и как? — спросил Джайлс, когда молчание затянулось. — Решили меня сейчас убить? Я ведь вас предал по сути. Пусть только в мыслях, но что ж от этого меняется. Если по мне, то ничего не меняется, предательство оно предательство и есть. Так вот, хотите убивать, валяйте. Я сопротивляться не буду.

— Принеси мне меч, — сказал ему Артур.

Блейр смерил его очень долгим, внимательным взглядом, а потом отрывисто кивнул и пошел исполнять приказ. Все то время, пока он искал на полу оружие, не такое уж и долгое время, к слову сказать, Айтверн простоял у подоконника, оперевшись на него обеими руками и тяжело дыша. Когда Блейр, молчаливый и очень спокойный, вернулся, Артур принял у него оружие и очень долго его рассматривал, крепко сжимая пальцами костяную рукоять. Это не был меч Блейра, которым Артур убил Гледерика, и к счастью это не был меч, которым сражался сам Гледерик. Это был клинок, бывший у Артура в руке, когда он вступил в этот зал. Хорошо. Очень хорошо. Айтверн сделал шаг от окна, подивившись, что ноги снова его держат, пусть и не очень твердо, и взмахнул клинком, проверяя, не подведет ли рука. Рука не подвела. Айтверн подошел к Блейру, встретившего его все таким же спокойным, сдержанным взглядом. Если он и боялся умирать, то не подавал виду.

— Встань на колени и опусти голову, — приказал Артур.

После короткого колебания Джайлс все же подчинился — правда, не до конца. Он, как и было ему сказано, встал на колени, но головы опускать не стал. Напротив, задрал подбородок, продолжая глядеть в упор. Просто смотрел и молчал, не говоря ни единого слова и, кажется, вовсе не дыша. Ждал.

Айтверн вновь проверил, плавно ли ходит в его руках меч, не выскользнет ли он из пальцев. Вроде бы не должен. Да, не должен. Ну и хорошо. Артур встал напротив Блейра и занес клинок, сжимая эфес обеими руками. Ему вспомнился тот далекий весенний день, когда Данкан Тарвел вывел его на крепостной двор Стеренхорда и, взмахнув мечом, посвятил в рыцари. Тогда рыцарское звание оказалось для Артура честью, которой он вовсе не был достоин. Он позорил собой рыцарское сословие, хотя сам этого тогда не понимал. Чтобы по-настоящему заслужить право именоваться «сэром», иногда следует пройти очень долгий путь. Зато для некоторых присуждение рыцарского звания — просто пустая формальность.

Артур осторожно опустил меч и коснулся им плеча коленопреклоненного оруженосца.

— Блейр Джайлс из Гальса, сим я, сэр Артур, герцог Айтверн, посвящаю тебя в рыцари и возвожу в дворянское достоинство. Носи же отныне звание рыцаря так, чтобы тебя ни в чем нельзя было упрекнуть. Будь смел и отважен, не знай страха, всегда говори правду и никогда не говори лжи, твори добро, сражайся со злом, стань щитом для невинных и беззащитных. Будь таким, каким и должен быть настоящий рыцарь. Знаю, во всех своих делах оставаться настоящим рыцарем не удастся никому на этой грешной земле, не выходит у меня, вряд ли выйдет и у тебя. Но мы всегда будем пытаться. И иногда у нас даже будет что-то получаться. Меч вручишь королю, сердце — возлюбленной даме, душу — Господу Богу, а честь оставь себе и не отдавай никому, даже если станут просить и требовать. Встань, сэр Блейр Джайлс.

— Вы… вы… вы… — Джайлс все пытался подобрать слова, но никак не мог. Он ждал не этого. Совсем не этого.

— Это не я. Это просто то, чем ты уже являешься, а я тут совершенно не при чем. Я только лишь засвидетельствовал факт. И будь любезен, обращайся ко мне отныне на «ты» и больше никак иначе. Сэр Блейр. — И на сей раз уже Артур протянул Блейру руку, чтобы тот смог встать. И самым странным, удивительным и немыслимым во всем этом было то, что Айтверн, помогая подняться Джайлсу, каким-то образом сам умудрился не упасть.

Над городом уже вставало солнце, и Артуру следовало немедленно уходить отсюда, из разгромленной гостиной, и браться за бесчисленные дела, ожидающие его прихода. Ему следовало разрешить столько дел, что при попытке сосчитать их все немедленно начинала кружиться голова. Он должен был вернуться к капитану Фаллену и рассказать обо всем, что произошло. Потом добиться примирения в стране и сделать так, чтобы последний месяц со всеми его предательствами и смертями поскорее отошел в область легенд и баллад, которые приятно слушать, но в которые совсем не хочется попасть. Найти всех своих друзей, остававшихся в Тимлейне, когда начался мятеж, и убедиться, что с ними все в порядке. Дождаться дня, когда Гайвен Ретвальд будет увенчан наконец короной иберленских королей и сядет на Серебряном Престоле, верша правосудие. Сделаться достойным герцогом Западных земель и достойным маршалом королевских войск, раз уж нести два этих бремени теперь предстояло ему и никому другому. Позаботиться, чтобы тело Александра Гальса было со всеми почестями похоронено в фамильном замке Повелителей Юга, и встретиться с одним молодым человеком по имени Виктор Гальс. Сказать этому молодому человеку некоторые слова, которые должны были быть сказаны, и попросить прощения. Даже если он никогда этого прощения не получит. Также Артуру предстояло разобраться с доставшимся ему в наследство от предков колдовским даром и понять его природу и смысл. Добиться примирения со своей сестрой, Айной Айтверн, и научиться жить с ней в добре, а не в зле, позабыв и обиды, и былые грехи, оставив прошлое в прошлом. Артур верил, что это получится. Хотел верить. А потом он женится на Эльзе Грейс и станет ей хорошим мужем, а когда-нибудь, непременно, со временем — хорошим отцом для их общих детей. И когда он покинет этот мир, оставив на земле одну только память, и хорошо бы добрую, а не дурную — эти дети примут его ношу и понесут ее дальше, сквозь все радости и невзгоды этой безумной, невозможной, невероятной и немыслимо прекрасной жизни. Они примут его ношу так, как он принял ношу своего отца.

И тогда, смотря как солнце встает над Тимлейном, обещая ясный и свежий день, Артур Айтверн понял одну вещь, которую по большому счету должен был понять давным-давно.

Выпавший ему путь, путь, по которому предстояло пройти, изменившись и изменив дарованный ему мир, отнюдь не закончился.

Все еще только начиналось.

Конец