Артур хорошо помнил свою первую встречу с Тарвелом, как и события, что к ней привели. Очень даже прискорбные события, как считал тогда наследник Айтвернов. Юноше тогда исполнилось пятнадцать лет, и он как раз вступил в возраст, когда охотнее всего делаешь глупости на каждом шагу и причиняешь неудобства всем, кому можно причинить неудобства, нимало о том не жалея. Артур болтался между родовым замком и столицей, наводя шороху то тут, то там. Он еще не успел ни впервые подраться на дуэли, ни сорвать первый девичий поцелуй, но уже тогда мог похвастаться острым языком и вопиющей безалаберностью. Без труда сложив два и два, Раймонд Айтверн рассудил, что дитя у него подросло то еще, и если дитя немедленно не приструнить и не приставить к делам, дальше будет только хуже. Тем более Артур как раз возмужал достаточно, чтобы подобно всем прочим отрокам благородного сословия, желающим рыцарского звания, начать искать себе господина, дабы поступить тому в обучение. Юноша относился к грядущей перспективе загреметь в оруженосцы без особого энтузиазма. Что он, рассуждал в те годы Артур, вообще забыл на воинской службе? Дома все привычно, знакомо, можно весело проводить время, не опасаясь нарваться на неприятности… Зачем срываться неизвестно куда, только затем, чтоб порадовать отца? Зачем таскать плащ и сапоги за каким-нибудь вздорным стариком, исполнять его нелепые приказы, ходить перед ним по струнке, жить, где скажут, делать, что скажут, даже рот открывать лишь по команде, и все ради дурацкого титула «сэр», который неизвестно еще, получишь ли? Это было и возмутительно, и нелепо.

Говоря честно, юноша просто немного побаивался, не зная, к человеку какого нрава попадет в услужение и не окажется ли тот излишне суров. Но и выбора Артуру особенного не предоставили. Рассуждая отвлеченно, он, как свободный человек, мог ни на кого не оглядываться и делать, что заблагорассудится, не поступая ни под чье начало. Рассуждая здраво, приходилось делать то, что прикажет отец. В пятнадцать лет очень хочется взбунтоваться против родителя, но не очень получается, особенно если отец распоряжается семьей столь же властно, как распоряжается дружиной, феодом, и, по сути, всем королевством. Оставалось лишь надеяться, что лорд Раймонд, решивший самолично выбрать для отпрыска будущего учителя и, на время службы, хозяина, окажется не очень суров. К несчастью, Артуру не очень повезло и здесь.

Судьба решила сыграть против него, да еще в самый решающий момент. Аккурат в вечер, когда лорд Раймонд собирался сообщить своему наследнику, кому именно тот поедет приносить присягу, наследнику выпала оказия очутиться в одной корчме. Компания собралась большая, вина лилось много, эля — еще больше. Приключившийся народ, и без того горячий, оказался разгорячен выпитыми вином и элем донельзя, и докатилось до драки. Слово за слово, и никто уже не заметил, как вместо слов в дело пошли кулаки, посуда и стулья. Посуду перебили в хлам, стулья и столы — в щепки, скатерти и те — в клочья. Дым стоял коромыслом, а хозяин заведения успел вовремя покинуть поле брани и кликнуть стражу. Повязали всех, кто присутствовал.

Неудивительно, что маршал Раймонд, прослышав от спешно присланного комендатурой солдата о том, что его сын обнаружился среди арестантов городской тюрьмы, пришел в немалую ярость. Еще в большую ярость герцог пришел, по прибытии в узилище увидев Артура беспечно играющим в кости с другими заключенными и не испытывающим никакого смущения по поводу своего позора. В тот час все и было решено.

— Раз уж вы, дорогой сын, минувшим днем столь отличились в бою, — отчитывал Раймонд сына на следующее утро, — то вам тем более следует немедленно приступить к изучению основ воинского искусства. Уилан и Кремсон неплохо натаскали вас драться, но умение драться еще не делает человека подлинным рыцарем.

— А что делает, батюшка? — дерзко ответил Артур. — Розги и колотушки? Число отбитых поклонов?

— Нет, — маршал потемнел лицом. — Честь и верность. Вам сейчас не понять. И если не взять вас сейчас в оборот, то и потом не поймете. Я решил, сын мой. Довольно прохлаждаться в Тимлейне — успеете еще на своем веку. Вы отправитесь в Стеренхорд, к герцогу Тарвелу, дабы тот принял вас своим оруженосцем. И попробуйте только получить от него отказ… Заставлю тогда идти в королевскую армию, простым пехотинцем. Таскать на плече алебарду — посложнее, чем вливать в глотку эль.

Такого невезения Артур никак не ожидал. Ехать в глухое захолустье, в подчинение к человеку, имеющему репутацию сумасшедшего затворника? Киснуть с ним несколько лет, можно сказать — вечность, претерпевая всевозможные лишения?! Да лучше сразу утопиться и не мучиться! Артур собирался высказать отцу все наболевшее, но передумал и заткнулся. Лорд Раймонд не расположен был нынче шутить — глядишь, и вправду бы отдал возлюбленное чадо в пехоту.

Делать нечего, пришлось отправляться в Стеренхорд. На сборы ему отвели всего день. Артур немного погулял по Тимлейну, мрачно прикидывая, когда увидит его вновь, послушал полуденную проповедь в соборе святого Деклана, пристроившись на одной из задних скамей и бесцельно разглядывая прихожан, вернулся домой и попрощался с сестрой. Айна, которой недавно исполнилось одиннадцать лет, восприняла известие об отъезде старшего брата без всякой радости. Она не плакала, но, честное слово, лучше бы заплакала — на девочку было жалко смотреть. Артур, как мог, постарался ее утешить, но получилось паршиво. Наконец он чмокнул сестренку в лоб, перепоясался мечом, вскочил на коня и был таков. Юноша хотел оглянуться на двор, не вышел ли отец проводить его, но не стал этого делать. Уезжая надолго, никогда не оглядывайся назад, смотри только вперед, в будущее. Так Артура наставляла давным-давно его кормилица, старая Анна. Вот он и смотрел вперед. Молодого Айтверна ожидало крайне туманное будущее.

Данкан Тарвел встретил явившегося к нему на поклон юнца неласково. Артур хорошо помнил, как стоял в той самой обеденной зале, где пять лет спустя Железный герцог принял Гальса, и из кожи вон лез, уламывая хозяина замка принять себя на службу. Тарвел упорно не желал уламываться, а юноша никак не мог решить — разозлиться ему или впасть в отчаяние? И то, и другое было одинаково неуместным. И никак не могло помочь.

— Мне не нужны оруженосцы, — бросил лорд Данкан в неведомо какой раз, недвусмысленно намекая, что если надоедливое дитя немедленно не покинет его высокий чертог — надоедливое дитя будет изгнано пинками. — И стюарды с пажами не нужны. И лишние вассалы, хотя в вассалы вы вроде и не набиваетесь — своих бы прокормить. Оставьте меня в покое, молодой человек.

Артур стоял у самых дверей, сесть ему не предложили, и сдерживался, чтоб не начать ругаться.

— Но, милорд… вы не можете так поступить, — сказал он то ли растерянно, то ли зло.

— Почему это? — искренне удивился Тарвел. — Очень даже могу. Поступаю же.

— Гореть вам в пекле, милорд, — сказал Артур, забыв о приличиях. — Я сюда затем ехал, чтоб вы меня отсылали обратно? Можно подумать, батюшка меня обратно примет. Вы же рыцарь, господь вас забери, как вы можете обходиться без оруженосца? Все рыцари имеют оруженосцев… а те потом вырастают и становятся рыцарями. Так и передаются традиции и доблесть — от учителя к ученику.

— Ну и пусть себе передаются. Я тут при чем?

— Милорд, — протянул Артур, — честью вас прошу, не будьте таким негодяем. С таким позором, какой вы мне готовите, я домой возвращаться не могу. Не бывало такого, чтоб юношу отдали в знатный дом в услужение — а там его отослали прочь. Все королевство будет смеяться надо мной.

— Ничем не могу помочь, — Данкан широко зевнул. Как только рот себе не порвал. — Не нуждаюсь ни в чьих услугах, а в ваших — особенно, и беды ваши меня тоже не слишком заботят. Пошли бы вы, молодой человек, к кому-нибудь еще, в самом-то деле. Или просто пошли бы. Дворян в нашем славном королевстве — завались, проситесь к кому угодно. Будете носить им вино и чистить сапоги, а они будут рады. Не понимаю, зачем стоять у меня над душой.

Мог бы я к кому угодно пойти — так бы и пошел к кому угодно, а еще лучше — остался в родных стенах, мрачно подумал юноша. Вот только выбора мне не оставили. Чем думал лорд Раймонд, посылая меня сюда — или он попросту желал поглумиться надо мной?

— Мне приказал моей отец, — мрачно сказал Артур. — Явиться к герцогу Тарвелу, и служить ему верой и правдой. И моего возвращения он не поймет.

Данкан налил себе виски в стакан — не на три пальца, как полагается, а до краев. Залпом выпил, поморщился и произнес не без страдания:

— Знаете что, любезнейший… Ваши отношения с вашим почтеннейшим родителем не затрагивают меня ни в малейшей степени. Не знаю, чем вы своему батюшке насолили, что он погнал вас из дому, но меня попрошу в эту печальную историю не впутывать. Возвращайтесь к лорду Раймонду.

— Говорю вам, он меня на порог не пустит.

— Так это же просто замечательно. Молодой человек, вы даже не представляете, как вам повезло. Я в ваши годы только о том и мечтал, чтоб меня выгнали из дома. Семья так давит, а оказаться на свободе… На воле… Задышать полной грудью… Оказаться себе хозяином, ни от кого не зависеть… Несказанная удача. А сколько поэзии в том, чтоб ночевать на обочине тракта или в глухом лесу. Радоваться надо.

— Я не хочу радоваться. Если вы меня отошлете, отец отправит меня в королевскую армию простым пехотинцем.

— Еще лучше. Вы даже не представляете, насколько вам в таком случае повезет. Вас ждет поистине героическая участь — общество закаленных битвами солдат, дисциплина, доблесть и честь. Редкие в наши дни понятия.

Как бы красно не говорил Тарвел, одни его слова вызывали ужас. Герцогский сын — спящий в одной казарме со всяким отребьем? Сражающийся в пешем строю? Машущий алебардой, в одной шеренге с сыновьями крестьян и шлюх? С таким клеймом на чести ему не жить. Любая столичная шавка будет лаять ему в лицо и глумиться над подобным унижением. Солдатские сапоги вместо рыцарских шпор — худшее, до чего может опуститься сын лорда.

— Герцог Тарвел… У меня есть рекомендательное письмо, в котором мой отец заверяет вас, что я способен достойно служить вам.

— Давайте будем считать, что я неграмотен. Все, сударь. Вы меня достали. Если не испаритесь через пять минут — возьму в охапку и выстрелю вами из требушета. Все быстрее до родового замка долетите.

Остатки и без того призрачных надежд окончательно рухнули.

— То есть, вы брезгуете мной? — уточнил юноша. Ну и что теперь? Бросить Тарвелу что-нибудь гордое, презрительное, и уйти с высоко поднятой головой? Да, конечно… А тот посмеется и забудет. Ну нет, словами тут не обойтись. Бывают моменты, когда про слова вообще нужно забыть. — Ну тогда держитесь, герцог, — сказал Артур зло. — Я вызываю вас на поединок. Вы дворянин, и я дворянин, и право вас вызвать у меня есть, а права отказаться у вас нету. Иначе весь Иберлен будет судачить, как вы испугались драться с пятнадцатилетним юнцом.

Данкан снова выпил. Похоже, он пил всегда.

— Мальчик, ты это серьезно? — герцог вдруг перешел на «ты». — Может, ты простыл? Или занемог? Позвать лекаря?

Этого юноша выдержать он не мог. Он очень устал и очень измучался, он проделал очень долгий путь, который оказался совершенно зряшным и никому не нужным, он оказался по сути изгнан из родного дома, с неясными перспективами на будущее, он унижался и корчил из себя шута, умоляя принять себя на службу — и оказывается, все впустую. Он никому не нужен, его выгоняют на улицу, выметают метлой, как сор.

— Я абсолютно серьезен, — сквозь зубы сказал Айтверн. — Я даже и не вспомню, когда в последний раз был таким серьезным. Вы вытерли об меня ноги — а я вытру об вас меч!

— Даже так? — удивился Тарвел. — Ну, раз уж ты серьезен… Делать нечего, придется учесть и принять во внимание. Не закрывать же глаза на такой вот отважный, искренний порыв. — Герцог поднялся из-за стола, взялся за меч. — Ну-ка, братец, живо становись в позицию. А то я разделаю тебя на ленточки прежде, чем коснешься рукояти клинка.

Драться — вот так вот сразу? Без подготовки? Он не совсем то имел в виду… Артур никогда прежде не бился на дуэлях, и испытал нечто, очень похожее на страх. Похоже, его дурацкая выходка оказалась совершенно излишней… А что, если Данкан победит? Если он его убьет?

— Секундантов, что, не будет? — спросил юноша.

— А они нам нужны? — добродушно спросил Тарвел и, очень быстро, за несколько шагов, преодолев разделявшее их расстояние, начал бой. Артур показалось, что он угодил в самое сердце маленького, но очень злого водоворота. Или смерча. Или грозы. Удары посыпались со всех сторон, быстрые, неожиданные, изощренные. Данкан был быстр, как штормовой ветер, и не менее силен. Артур крутился как мог, отбивая его выпады, но отчаянно не успевал. Это никак не походило на привычные тренировки с учителями или друзьями. Это было — страшно. Примерно на шестом выпаде Данкан рассек Артуру коже на локте, попутно разорвав рукав рубахи в клочья, на десятом — задел бок. Артур рванулся назад и в сторону, к стене, ища защиты для спины — но тут Тарвел как-то особенно взмахнул мечом, и оружие вылетело у юноши из рук.

Они замерли лицом к лицу, тяжело дыша. Умом Айтверн понимал, что нужно бежать, как можно скорее, неважно — за мечом или просто в коридор, нестись на конюшню, надеясь, что не догонят, прочь из этого замшелого замка, в котором распоряжается пропитой безумец. Но это все умом, а на деле он был не в силах и шагу ступить. Жуткое оцепенение сковало тело, юноша не мог пошевелиться, только смотрел во все глаза на направившего меч острием ему в лицо Тарвела да слушал, как колотится собственное сердце. А Тарвел не говорил ни слова, стоял и изучал незадачливого противника, не опуская меч. Ну, чего же он тянет?! Сколько можно?!

Наконец герцог спрятал оружие и сказал:

— Клинок держать тебя по крайней мере учили, хоть что-то хорошее… Первый раз дерешься по-настоящему, да? Оно и видно. Желай я убить — лежать бы кое-кому сейчас грустным и мертвым. А так, глядишь, еще немного поживешь. Железками ты, кстати, махать кое-как научился… зато в голове дыра. Удивил ты меня, приятель! Вызывать человека, не желающего брать тебя на службу, на поединок… Это, конечно, сильно. Ну да твой папаша по молодости тоже был без порядка в голове. Семейное у вас, что ли. Это из-за эльфийской крови, да? Эльфы все были такие же, потому и вывелись. Ты, главное, учти — впредь так словами не бросайся. Я конечно человек добрый… а если бы недобрый попался?

— Дальше что? — угрюмо спросил Артур. — Раз не пожелали меня убивать — предпочтете читать нотации до самого конца света?

— Дальше что? — задумчиво повторил Данкан Тарвел, приподнимая брови. — Ну, для начала я погляжу на твои царапины. Окроплю виски, перевяжу твоей же рубашкой… благо, от нее уже мало что осталось. Потом распоряжусь выдать тебе новую одежду. Красных и черных цветов. И подумаю, в каких комнатах разместить. Эй, господин оруженосец, рот закрой. А то челюсть на пол упадет.

Тарвел не шутил. У него вообще было туго с чувством юмора. Он сделал свалившегося ему на голову мальчишку оруженосцем — не иначе, просто уступив перед его упорством и заинтересовавшись нахальностью. Но приняв на службу, спуска не давал. С первого же дня Артуру пришлось отвыкать от вольготной столичной жизни. Постоянные тренировки на всех принятых в Иберлене видах оружия, порой один на один с Тарвелом, порой — с замковыми учителями фехтования, против одного, двух, трех и большего числа противников сразу. Фехтование, метание ножа, стрельба и даже рукопашный бой, несмотря на то, что тот почитался забавой для простонародья. Регулярные поездки, в которых юноша сопровождал герцога, инспектировавшего свой обширный домен, принимавшего петиции от крестьян и горожан, приглядывавшего за вассалами, чтоб те не чинили самоуправства и не допускали беззакония. Поначалу новая жизнь, нелегкая и насыщенная, тяготила молодого Айтверна, но вскоре он уже втянулся в нее, и не мыслил иного существования. Наблюдая за Тарвелом, постигать основы воинского искусства и командования людьми, набираться опыта, стать в известной степени самостоятельным человеком, состоять на службе, избавившись от положения обузы в родительском доме… Все это было не так уж и плохо. Артур осознал, что ему и в самом деле повезло. Да и жизнь в провинции вышла вовсе не настолько скучной, как виделось из столицы, тем более если учесть, что местные поселянки оказались крайне милыми и не скованными излишними приличиями особами, с удовольствием дарящими свое внимание молодому дворянину. Здесь он впервые познал женщину, на стоге сена в одну теплую летнюю ночь.

На исходе первого года службы Артур побывал в настоящем бою. Дело было зимой. В Стеренхорд пришли мрачные озлобленные крестьяне из отдаленного графства, рассказавшие о банде разбойников, окопавшихся в их краях и повадившихся нападать на окрестные деревушки и фермы. Правивший в тех местах граф пребывал пятый месяц в столице и едва ли как-то мог помочь делу, а его дружинники предпочли уединиться за стенами замка в компании пива и девок. Поэтому поселяне обратились к верховному правителю домена, рассчитывая, что хоть он-то им поможет. Расчет вышел верный. Недолго думая, Тарвел приказал отборным своим гвардейцем седлать коней, и сам возглавил отряд. Герцог явно обрадовался шансу поучаствовать в какой-никакой, но заварушке — ему явно их не хватало. Обрадовался и Артур. Юноше не терпелось проверить, усвоил ли он преподававшуюся ему науку.

Солдаты герцога подошли к лесу, где окопались разбойники, и разделились на два отряда. Один, возглавляемый самим лордом Данканом, вошел под древесные своды, чтоб атаковать врагов и выманить их на открытое пространство — как раз под стрелы, мечи и копья второго отряда. Враги не заставили себя ждать — они напали на незваных гостей, вынырнув из-за деревьев. Сложно было понять, смелость это или глупость, но больше смахивало на второе. Бандитов в лесу засело много, и рубка выдалась жаркой. По ее ходу изначальный план сломался столь же легко, как и ломаются обычно все и всяческие тактические планы. Разбойников не удалось выманить в поле, пришлось загонять их в удачно подвернувшийся длинный овраг и добивать уже там. Артур сражался наравне со всеми, упоенно работая мечом. В тот раз он впервые в жизни убил врага. Это оказалось совсем легко и просто, и не вызвало в душе ничего, помимо легкой гордости. В конце концов, это же просто игра. Обычная игра, кому не повезет — отправляется на небеса, только и всего. Мало ли на свете игр…

Артур провел у Данкана Тарвела три года, прежде чем тот счел наконец обучение юноши из дома Айтвернов законченным. Тогда герцог посвятил Артура в рыцари, коснувшись его плеч мечом и произнеся ритуальные слова. Но Артуру тогда показалось, что это — нечто больше, чем просто слова или просто обычай, больше, чем пустая формальность, что рыцарь отличается от сколь угодно искусного фехтовальщика не одним лишь обращением «сэр», но и чем-то много большим. Чем-то, что сразу и не выразишь, что не можешь до конца понять, только чувствуешь. Артур встал с колен и глубоко поклонился человеку, три года заменявшему ему отца. А затем уехал в большой мир, чтобы тут же забыть об этом «чем-то большем», и погрузиться в суету светских развлечений, глупо прожигая жизнь. В Стеренхорде Артур жил. В Тимлейне и Малерионе — делал вид, что живет. Ему пришлось пройти через Квартал Закрытых Дверей, где каждое слепое окно отгораживалось ставнями от криков страха и смерти, чтобы проснуться и вспомнить.

Правду говорят, что реки текут в океан, а птицы возвращаются к насиженным гнездам — вот и Артур вновь стоял под сводами, где провел некогда три лучших года в своей жизни. В доме человека, которого считал наставником. Куда им с Айной и Гайвеном еще было податься? Можно было, конечно, ехать сразу в Малерион, но Айтверн настоял сначала попытать удачи в Стеренхорде. Союз с Тарвелом — единственное, что поможет выиграть войну. И, видит Бог, Артур готов был сделать все, чтоб этот союз заключить. Не дать лорду Данкану перейти на сторону Эрдера. Если сердце страны и северные земли объединятся, то какие бы войска не выставил лен Айтвернов — их сбросят в море.

Артур знал, что должен убедить Тарвела быть на своей стороне. А если ты должен что-то сделать — ты это сделаешь.

… - Рад, что могу наконец выйти на свет божий, — признался Айтверн, взирая на разместившуюся за столом немногочисленную, но безусловно живописную компанию. — Милорд Тарвел, позвольте осведомиться — как давно вы… развешали на воротах своих горничных? Я думал, что попросту задохнусь от пыли. Невыносимо… Надеюсь, никто не возражает, если ваш покорный слуга чихнет?

Александр крепко держал за руку сидевшего рядом с ним молодого паренька. Как только Айтверн показался из-за портьеры, граф Гальс слегка изменился в лице, и Артур от души порадовался пусть маленькой, но победе. Хоть на секунду пробить брешь в самообладании Белого Коня — какой-никакой, а все же успех. К сожалению, Александр тут же овладел собой. Увы.

— Мои горничные живы, здоровы и продолжают услаждать меня по ночам, — суховато сказал Тарвел. — А пыль там, дорогой Артур, отнюдь не зря. Кабы вы чихнули — грош вам цена. Не для того я столько вас учил, чтоб вы потом не могли подавить простейших телесных потребностей. Присаживайтесь, разделите с нами трапезу.

— О, так это было еще одно испытание, — восхитился Артур. — Ну вы и затейник, Данкан… Сколько лет знаком — столько лет поражаюсь. Интересно, кто вас учил. Не иначе, изрядный был сукин сын. — Айтверн плюхнулся в кресло, прямо напротив Гальса. — А, вот и вы, Алекс! Чудненько, и не надеялся встретить. Мы в тот раз так неожиданно расстались…

Александр не принял предложенного ему развязного тона:

— В свою очередь, выражаю радость по поводу того, что встретил вас живым и здоровым, — холодно сказал он. Очень холодно. — Очевидно, покинуть Тимлейн незаметно для всех оказалось не столь уж и легко. Возможно, вам будет интересно, что пока вы направлялись в Стеренхорд, лорд Раймонд погиб в бою. Позвольте принести соболезнования в связи с безвременной потерей… герцог.

Мерзавец, какой же мерзавец!!! Отвратительная тварь!!! Как Гальс смеет об этом говорить… как он смеет говорить об этом — вот так!!! Попрекать его, Артура, трусостью! Не помню себя от ярости, Айтверн перегнулся через стол и прошипел прямо в бледное, холеное лицо:

— Я уже слышал об этом… граф. И, клянусь небом, я найду того, кто это сделал… и убью его самой лютой смертью из возможных. Он пожалеет, что не умер в младенчестве.

Александр вытащил из кармана белый кружевной платок и провел им по щеке, будто стирал плевок.

— Вы горазды угрожать, милостивый государь, этого дара у вас не отнимешь. Помню, вы точно также грозились одним памятным утром лишить жизни лорда Эрдера — однако лорд Эрдер жив и знать не знает о ваших намерениях. А грязную работу за вас в то утро сделал кое-кто другой, не произнося перед этим никаких красивых речей. Что же до убийцы господина маршала… он уже мертв. Наследник Карданов приказал казнить человека, сделавшего вас сиротой.

Айтверн, тяжело дыша, откинулся обратно на спинку кресла, выставив вперед ладони.

— Вот значит как… — проговорил он. — Выходит, наследник Карданов такой же, как и его приспешники. Убивает с равной прытью и своих, и чужих. А вы достойны своего… короля, граф. Если я горазд угрожать, то вы горазды предавать. То, что вы изменили Ретвальдам — знают все, а вот знает ли о вашем предательстве этот… как его… Гледерик Кардан? Ведает ли он о цене ваших речей? — Артур понимал, что поступает подло, попрекая Александра спасением жизни Айны, но никак не мог остановиться. Он хотел сделать сидящему напротив него изнурительно бесстрастному человеку в черном, синем и белом, родовых цветах Гальсов, как можно больнее, уколоть словами с такой же яростью, как колют острием меча.

— Мой король остался удовлетворен той мерой предательства, что я ему явил, — сказал Александр. — Очевидно, он решил, что может и потерпеть. А как насчет вашего отца, герцог? Как относился к предательствам он? Было ли приятно умирать лорду Раймонду, когда его сын бодро улепетывал с поля битвы? — Гальс улыбнулся.

— Ну-ка, утихните, оба! — громыхнул Данкан Тарвел. — Давно не принимал столь утомительных гостей! Господа, извольте прекратить склоку. Если пришли ко мне, чтоб сводить счеты — можете удалиться и сводить их где-нибудь еще.

Слова Тарвела подействовали на Артура, как ведро холодной воды из проруби, вылитое прямо за шиворот. И в самом деле, хозяин Стеренхорда был прав. Айтверн прискакал сюда не для того, чтоб разводить ругань, а совсем для другого. Чувствуя, как кровь приливает к ушам, он сказал:

— Будем считать, что мы и не начинали. Герцог Тарвел, не секрет, что я прибыл к вашему двору с важной и срочной миссией. О ее сути я вам уже докладывал. Но если ваше сиятельство полагает, что мне следует повторить свои слова, уже в присутствии графа Гальса — что же, я повторю. Я обращаюсь к вам, милорд, от имени принца Гайвена Ретвальда, наследника престола и теперь, после гибели его величества Брайана, законного короля. То восстание, которое, не жалея красок расписывал тут граф Гальс, есть не более чем подлый и циничный бунт. Я не знаю, что за человек Гледерик Кардан, и откуда он взялся, в столице я его не видел и не слышал о нем. Не исключено, что это просто самозванец, используемый Мартином Эрдером для того, чтоб захватить власть. Но будь оно даже не так… даже если в Иберлен возвратился потомок старой династии, как утверждает лорд Александр, мы не можем забывать главного. Являйся поименованный Гледерик хоть трижды Карданом, не его венчала короной святая Церковь и не ему присягал народ. Наши деды клялись служить Ретвальдам, наши отцы служили Ретвальдам, и кем окажемся мы, разбив все принесенные обеты? Если мы начнем выбирать, какой король лучше, а какой хуже, какой умней, а какой глупей, в каком есть сила, а какой исполнен слабости — кем мы окажемся? Сварливой купчихой, бродящей по торговым рядам в поисках более лучшего платья, выбирающей то одно, то другое? Развратной девкой, ложащейся то под одного мужчину, то под иного — у кого кошелек толще? Или может, милорд, мы стали нынче хозяевами своих слов? Может, наше слово — это такая вещь, которую можно дать, когда захочется, и взять обратно, когда ветер подует с другой стороны? Может, наша верность — она навроде бездомного пса, припадающего к любому сапогу, что ладно пахнет? Может, мы раздаем наши клятвы, как шлюха раздает любовные ласки? А? Что скажете, милорд? Ах да, ну я же совсем забыл. Принц Гайвен — слаб, неумел и не знает воинской доблести? Не этот ли довод вы заготовили, не этот ли довод подняли на щиты те, кто привел узурпатора? Принц Гайвен слаб? Пусть так! Но кто, как не мы, научит его быть сильным? Кто, как не мы, сделаем его королем? Что скажете еще, милорд? Что я забыл? Говорят, этот Гледерик будет хорошим государем? Кто знает, возможно и такое. Вот только я помню одну вещь. Мой отец служил Ретвальдам, и я служу Ретвальдам, а никакого Гледерика я знать не знаю. Каким бы ни был принц Гайвен — он верит мне. Я защищаю его. Кто защитит его, если не я? Кем я стану, если возьму его доверие и выброшу, как порвавшийся плащ? Если вгоню кинжал ему в спину? Кем я буду? О, возможно я буду человеком разумным, правильно поступающим, пекущимся о благе страны? Да катись они в пекло, такой разум и такая правильность! Я уж лучше предпочту свою дурость. Пусть правильные люди принимают правильные решения, а я буду принимать — свои! Пусть и глупые, но мне хоть перед Богом не будет стыдно, когда умру. А будет ли стыдно мудрым и правильным людям — вопрос иной. Будет ли стыдно тем, кто крал детей и держал кинжал у горла отцов — во имя благой цели? Будет ли стыдно тем, кто убивал друзей и родичей — во имя благой цели? Будет ли стыдно тем, кто сверг короля, чей хлеб они ели, кто убил его — ради благой цели! Едва ли им будет стыдно. Ведь они убивали и предавали во имя благой цели. Ну вот пусть и пируют за одним столом с князем тьмы. Говорят, у него тоже были благие цели.

Артур замолчал. Его всего трясло от нахлынувших чувств, и Айтверн даже не мог сказать, что сейчас сильнее кричало в его душе — гнев или желание сражаться. Хотя одно мало отделимо от другого, подумал он, испытывая мрачное веселье. И плевать, что его всегда учили выходить на бой с трезвой головой, не поддаваясь страстям, а подавляя их. Плевать, что его учили рассуждать и взвешивать, а не нестись наобум, не разбирая брода. Учили, учили, да не выучили. Некоторые вещи нельзя усвоить, а некоторые — можно, но не хочется. Айтверн оглядел слушателей. Данкан Тарвел жевал губу и постукивал пальцами по столу, но попробуй бы еще понять, что это значило. Александр сидел с непроницаемым лицом, как, впрочем, и всегда. Если произнесенная Артуром речь и произвела на Гальса хоть какое-то впечатление, виду он не подал. Зато паренек, пришедший с Александром, его оруженосец… Тот выглядел, как громом пораженный. Весь побледнел и постоянно хлопал большущими, как плошки, глазами, переводя их из стороны в сторону. Эх, малыш, малыш… Впутали тебя взрослые в свои забавы, да?

— Вы стали еще более красноречивым, чем раньше, герцог, — промолвил Тарвел. — Честно скажу, в том, что вы сказали, есть смысл… Но вы должны понимать, что и в сказанном графом Гальсом смысл тоже найдется.

— Нет, — отрезал Артур. — Не должен. Не понимаю. И понимать не хочу.

— Мои соболезнования. А я вот, в отличие от некоторых, иногда еще и думаю, не только лясы точу. И изреченное вами хорошо — и доводы Гальса не хуже. Я и не знаю, на чем остановиться. Я не хочу никого предавать… но я верен Карданам не меньше, чем Ретвальдам. Им наши предки тоже служили, хоть то было и давно. И я не прочь наконец увидеть на Серебряном Престоле того, кто бы был его достоин.

«Вы же были мне наставником!» — чуть не выкрикнул Артур. «Вы же научили меня почти всему, что я знаю и умею! Как вы можете теперь колебаться! Как можете проявлять нерешительность! Я же жил с вами три года, сражался за вас — так протяните мне руку!». Он безумно хотел крикнуть это Тарвелу в лицо, может даже встать перед тем на колени и умолять о помощи, но в последний момент сдержался и прикусил язык. Выкинуть нечто подобное означало навсегда оказаться ниже и слабее, чем Тарвел, прямо сказать — «это я, ваш бывший оруженосец, я ничего не знаю и не умею, во всем запутался, выручайте меня из беды, сэр». А к лорду Данкану сегодня пришел не его бывший оруженосец. К нему пришел владыка Малериона. Равный говорил с равным — это следовало помнить, иначе потеряешь все и сразу.

— Повелителю Стеренхорда не пристало колебаться, — сказал Артур надменно. — Колебания — удел слабых. Решайте, герцог Тарвел, да решайте побыстрее. Ни принц Гайвен, ни кардановский ублюдок не расположены долго ждать. Вашим предкам не повезло получить лен в сердце королевства. Теперь, если вы пожелаете отсидеться в стороне, обе армии, и моя, и Эрдера, столкнутся на вашей земле и предадут ее огню и разорению. Этого ли вы хотите для своих людей? Сомневаюсь. Вы хотите, чтоб они жили, а если они и умрут, то пусть умрут с честью. Вот правда им не найдется честной жизни или честной смерти, если обнаружится, что один вздорный старик одряхлел умом, размяк и не может определиться, с кем ему быть и что делать.

Похоже, запоздало сообразил Артур, он дал лишку — Данкан весь аж побагровел от гнева. Ну еще бы, кому понравится, если тебя обзывают вздорным стариком и обвиняют в бесхребетности. За такие оскорбления полагается бить по зубам и вызывать на смертный поединок. Проклятье, подумал Айтверн, мой длинный язык меня когда-нибудь погубит…

— Хорошо, я решил! — бросил Данкан. — И соизвольте теперь выслушать, что именно я решил. Вы оба, вы, Айтверн, и вы, Гальс, много чего говорили о разных возвышенных и одухотворенных вещах. А я кивал и слушал. Но мужчина, воин и лорд — это нечто большее, чем краснобай, с утра до вечера рассуждающий о верности и отваге. Вам, господа, придется доказать, что вы воины, а не пустые трепачи. Любой из вас готов отправлять солдат на убой во имя провозглашенных вами идей — а готовы ли вы сами встретить смерть? Достаточно ли у вас доблести? И на чьей стороне небеса? Докажите свое мужество! Я объявляю меж вами смертный поединок. Один из вас на нем победит, второй — погибнет. Тот, кто останется в живых, и будет мне союзником, и я отдам ему свои армии.

Такого поворота Артур не мог предвидеть. Он был равно готов и к согласию на свои условия, и к отказу, но решать дело дуэлью… что за глупости? Ни один законник уже много лет не назначал для решения споров Суд Божий.

— Как это… смертный поединок? — растерянно спросил Артур.

— Очень просто, — огрызнулся Тарвел. — Вы берете такую вот длинную металлическую палку, заточенную с обоих краев, и становитесь напротив Гальса. У него с собой такая же палка. Каждый из вас пытается достать своей железкой противника. У кого-то это получается, а у кого-то нет. Тот, у кого это не получается — умирает. Оставшийся в живых пьет со мной вино и ест оленину, а потом я присягаю его королю. Вопросы еще есть, сэр?

Черт побери! Старик окончательно обезумел, пять лет назад он таким сумасшедшим еще не был. Артур перевел взгляд на Александра Гальса. Тот сидел, развалившись в кресле в небрежной позе, и не без успеха делал вид, что происходящая беседа не затрагивает его ни малейшим образом. Затянутые черными перчатками руки расслабленно лежали на резных подлокотниках кресла, но Артур вспомнил, с какой ловкостью эти руки владеют клинком. Нет, он не боялся Александра, Айтверн знал, что и сам неплохо фехтует и вполне может одолеть подобного противника, но… Будь Гальс хоть трижды врагом и предателем, он спас Айну. Он уберег ее от смерти, убивал ради нее собственных соратников, вызволил ее из темницы. И спас, может быть, жизнь самого Артура, прикончив Бойла. Герцог Айтверн по уши в долгах перед графом Гальсом, и ни одного из тех долгов пока не уплатил. И что теперь? Неужели он поднимет на своего спасителя оружие? Спасителя, троюродного брата и друга?

Хотя, почему нет? Это же его слова, слова Гальса. «Встретимся в бою — пощады не жди». Артур хотел решить их спор поединком уже тогда, пусть и действовал в запале, но Александр сказал, что шанс сразиться им еще выпадет. Потом. Так вот же он, этот шанс. Почему бы им не воспользоваться? Александр сам сказал, что они враги, и когда-нибудь скрестят мечи. Граф Гальс не признает герцога Айтверна своим должником. Вот только… вправе ли герцог Айтверн с этим согласиться? Вправе ли он признать, что бьет тот час, когда нужно позабыть о чести, и отныне любые средства хороши?

— Герцог Тарвел, вы ставите Айтверна в откровенно неравное положение, — неожиданно мягко сказал Александр. В его голосе не было и тени насмешки, холода или злости. — Подумайте сначала, кто он и кто я. Я — один из многих, присягнувших Гледерику. Моя гибель не сможет изменить ровным счетом ничего, да и не изменит. У моего государя нашлось много сторонников. Если один из них погибнет — его величество вряд ли конечно испытает сильную радость, но и в большую печаль не впадет. Моей смерти не под силу изменить ход этой войны. А вот герцог Айтверн… он единственный, кому достанет знатности, могущества и богатства встать против дома Карданов. И он единственный из великих лордов, пока что готовый поддерживать Гайвена Ретвальда. Если я убью его, то выиграю войну одним выпадом. Вы предлагаете мне это, сударь? Завидный поворот… но не уверен, честный ли.

— Вы сначала выиграйте войну, — посоветовал Данкан, — попробуйте. Для одного выпада не всегда хватит мастерства и удачи. С таким же успехом вы рискуете сложить голову. Говорят, на мечах вы деретесь знатно, но и юный Артур — не хуже. Я лично его натаскал. Готовьтесь к нешутейной схватке.

— Я приехал сюда с посольской миссией, а не затем, чтобы кого-то убивать, — резко ответил Гальс. — Я верен своему долгу, но я точно знаю, чего мой долг от меня не требует. А он не требует от меня ввязываться в игру, в которой мои противники рискуют всем, а моя сторона — не рискует ничем. Это против моей совести.

Как? Гальс… отказывается от поединка? Артур испытал оторопь, тут же схлынувшую. Ну да, если разобраться, чего тут удивительного? Александр всегда относился к вопросам морали крайне щепетильно, потому наверно и к заговорщикам примкнул, что соотнес их прожекты с собственными затаенными идеалами. Александр прежде часто казался Артуру человеком малость не от мира сего, склонным к витанию в облаках. Хотя было ли оно так на самом деле? Не вернее было бы сказать, что и Артур, и Александр как раз смотрели на мир с одной и той же стороны, верили в одни и те же идеалы, просто называли их разными словами? Не были ли они по сути братьями по духу? Айтверн поспешил задавить эту мысль. Он не имел сейчас права отдаваться во власть сантиментов. Следовало определяться.

Ну что, Артур, как у тебя нынче с решительностью? Всего-то и надо, что поднять меч против друга и спасителя сестры. Убить его. Потому что поступить иначе ты не можешь. Иных выходов не осталось. Тарвел уперся обеими рогами в землю и заключит союз лишь с выжившим на дуэли, потому без нее не обойтись. Как не обойтись и без самого союза. Без Стеренхорда Гайвен потерпит поражение. Единственный шанс победить — вот он, ластится прямо в руки, не упустить бы. Риск велик, но за свою жизнь Артур не боялся. Всего-то и делов, умереть или выжить, это как орел или решка, тем более что умирать так и так когда-нибудь придется. Но он боялся подвести Гайвена и Айну. Что с ними станет, если единственный их защитник падет? Сестра и принц тогда обречены. Но, с другой стороны, что с ними станет, если их единственный защитник струсит и подожмет хвост? Да все тоже самое, невелика разница, где и когда им отрубят голову — сегодня вечером на дворе Стеренхорда, или через два месяца на дворе Малериона, когда его возьмут войска человека, именующего себя Карданом. Артур понимал — он может спасти тех, кто ему дорог, только если сейчас рискнет.

Но… Сражаться с Гальсом?

А почему, собственно, нет? — пришла злая, отчаянная мысль. Почему нет? Александр — враг. Хороший он или плохой, святой или дьявол, но он враг, а врагов нужно убивать, пока они не убили тебя или твоих близких. Врагов нужно убивать, а потом перешагивать через их трупы и идти дальше. Каким бы славным парнем Александр Гальс ни был, он должен умереть. Потому что иначе Гайвену не надеть корону своего отца, а изменникам — не распрощаться с жизнью. Ну же, Артур, давай, делай что должен! Ты ведь уже выбирал между большим и малым, между королевством и собственным отцом — и выбрал королевство. Так что тебе после отца какой-то клятвопреступник? Просто прах, который скоро отойдет к праху.

Осознай свою правоту. Когда знаешь, что поступаешь как должно — целый мир не страшен.

И все же Артур не чувствовал за собой правоты. Может быть, за ним и стояла какая-то часть правды, какая-то ее доля, но пусть и немалая, она все же не была целым. Дни добра и зла окончились задолго до его рождения, сгинули в пепле времен, оставив по себе лишь байки менестрелей. Нынче по земле стлались лишь тени и тени, все серого цвета, и истина, что они несли с собой, давно испачкалась в грязи.

Но все же следовало что-то говорить, и он заговорил.

— Лорд Александр Гальс, — почему слова даются так тяжело? Почему так хочется плюнуть на все клятвы и обеты, зажмурить глаза и ни о чем не знать, ничего не помнить? — Я ценю вашу учтивость… но не намерен ее принимать. И я не намерен отступать и прятаться. Помните то утро, шесть дней назад? Вы сказали, что нам еще предстоит сразиться. И вы оказались правы. Пора воспользоваться подвернувшимся случаем. Знать не хочу, за что будете драться вы, но я — за то, во что верю.

Слова упали между ними — тяжелые, неотвратимые и не дающие уже никакой возможности отойти назад. Прежде, чем в дело вступают мечи, все определяют слова — определяют и жизнь, и смерть. Обратной дороги больше не было, да и была ли она вообще, эта обратная дорога, хоть когда-нибудь? Что может изменить человеческая воля, когда над ней смеется торжествующий рок? Не было ли все вплоть до нынешнего неотвратимого момента предопределено заранее, как и предопределено то, что еще воспоследует? Артур не знал, кто определил неизбежность этой схватки — были ли на то воля Господа или воля дьявола. Может быть, просто так перемешались карты в колоде судьбы. Он твердо знал только одно — кто бы не решил, платить будет он, Артур Айтверн. Легче легкого спрятаться от ответственности за содеянное, кивая на судьбу и случай — легче легкого, но все равно нельзя. Иногда приходится находить в себе мужество и говорить: «это сделал я». Чтоб ни подтолкнуло его к этому ослепляющему отчаянием выбору, но он принимает его, и заплатит за него, когда придет время, как заплатит за все, что было решено им раньше или будет решено впредь.

«Это сделал я».

— Тогда забудем про учтивость, — просто сказал Александр. — И у меня тоже есть, во что верить, и моя вера останется со мной до конца.

… Данкан Тарвел, взявший на себя судейство поединка, вывел обоих молодых дворян из донжона на отдельный маленький дворик, совершенно пустой, огражденный со всех сторон высокими стенами прочной каменной кладки. Раньше здесь порой устраивались фехтовальные тренировки, чьи участники хотели добиться уединения и спрятаться от надоедливых чужих взглядов. Артур и сам нередко звенел здесь клинком. Ну что ж, позвеним еще раз.

Оруженосец Гальса, повинуясь приказу графа, остался дожидаться в обеденной зале. Мальчик выглядел таким одиноким и потерянным, оставаясь в этом угрюмом и мрачном чертоге, что его даже было немного жалко. Артур уже несколько раз видел этого паренька в столице, рядом с графом, но никак не мог запомнить его имени. Да и не пытался. Что до Айны и Гайвена, они пребывали в выделенных Тарвелом гостевых покоях и знать ничего не знали о готовящемся поединке. Это хорошо. Им не придется тревожиться, ожидая развязки. Артур просто вернется к ним и сообщит о победе. В конце концов, он обязан вернуться. Должен.

День выдался погожий. Солнце перевалило за точку зенита, и щедро изливаемое им тепло нагрело каменные плиты под ногами. В далеком небе плыли клочья облаков — совсем как корабли с белыми парусами, уходящие за горизонт, в сказочную страну, где нет ни горя, ни бед, ни ненависти. Где друзья не убивают друзей, где можно верить клятвам, где не стоит бояться ударов в спину. Где любовь не может быть грехом, где добро можно отличить от зла, где не надо стыдиться собственных дел. Уплывайте, корабли. В гаванях этого мира вам не найдется места.

Александр встал напротив Артура, одной рукой расстегнул плащ и отбросил его в сторону. Запылившаяся в дороге черная накидка упала на землю грудой тряпья. Айтверн последовал примеру противника — следовало избавиться от всего, что сковывало в бою движения. Молодой человек знал, что схватка предстоит жаркая. Чтобы выжить, ему придется применить все, что он знает и умеет. Гальс был хорош в бою. Очень хорош — настолько, что, сражаясь с ним, придется исключить любое неосторожное движение, любую оплошность, любые промедление или невнимательность. Все они могут оказаться смертельными. Повелитель Юга — отменный боец, его можно победить, но труд для того придется приложить немалый. Спасибо вам, Кремсон, и вам, Уилан, и вам, господин Тарвел — все вместе вы славно учили меня владеть оружием. А пошла ли ваша наука впрок — сейчас и проверим.

Артур вспомнил, как когда-то фехтовал с Гальсом, тогда еще просто забавы ради, и не помышляя, что однажды придется его убивать. В тот раз Александр одержал верх, хотя ему и пришлось для того немного попотеть. Потом они хлопнули друг друга по рукам и пошли гулять в соседнюю таверну. В памяти тут же всплыла длинная череда сцен и сценок из прошлого, иногда забавных, иногда немного грустных, наполненных причиняющим сейчас боль светом. Дружеские пикировки, бесчисленные пирушки, самую малость опасные приключения и авантюры, прежняя, навсегда сгинувшая жизнь. Вот они с Александром скачут сквозь поле душистых трав к горизонту, поспорив, кто окажется быстрее, и ради этого спора обгоняя время. Вот карточный стол — Александр как всегда выигрывает, он рожден для того, чтоб играть в покер, ведь никогда не поймешь, лжет он или говорит правду. Бокалы вина на подоконнике, горящий над городом закат, небольшая компания, звучание лютни, чей-то негромкий смех. Разрозненные, растерянные картинки. Ничего этого больше не будет.

Никогда. Старый мир умер. Ему не воскреснуть более.

Александр Гальс обнажил меч, поймал на лезвии солнечный блик — и неожиданно опустил оружие.

— У меня есть оруженосец, — сказал Гальс. — Ты его видел. Звать Блейр. Блейр Джайлс. Он хорошо мне служил… Блейр простолюдин, и у него совсем никого нет, кроме старухи-матери. Без меня он пропадет. Если я погибну — пригляди за ним. Чтоб не погиб и не впутался в неприятности.

Первым делом Артур хотел ответить «а станешь ли ты после моей смерти заботиться об Айне и принце? Разве ты приглядишь за ними?», но потом вспомнил бегущую к нему сестру — живую, здоровую, свободную, и кивнул. Как ни крути, он в долгу перед Александром, а долги надо отдавать.

— Хорошо. Пригляжу, как за собой. И… Алекс. Прости, что вот так. Но я не могу иначе…

Гальс немного поморщился. Щелчком пальцев поднял воротник.

— Довольно уже сантиментов, герцог. Хватит каяться, вы не совестливый ловелас, а я — не обесчещенная вами девица. Извольте занять позицию.

Артур последовал совету — и вовремя, потому что первый же сделанный Александром выпад едва не оказался последним. Айтверн лишь в самый последний момент успел закрыться от полетевшего прямо ему в лицо меча. Однако отведенный было в сторону вражеский клинок тут же извернулся, совсем как живой, совсем как готовая ужалить змея, и на конце возвратного движения чуть не распорол Артуру бок. Айтверна спасло от смерти лишь чудо — он успел отдернуться назад, но меч Гальса все равно порвал ему камзол и, кажется, разрезал верхний слой кожи. Артур торопливо отступил на несколько шагов назад, закрылся. От столь стремительного начала поединка молодому человеку стало немного не по себе. Похоже, он сильно недооценивал противника, и никогда раньше не видел его в полной силе. В душе на долю секунды пискнул страх, а потом его сменила волна поднимающегося отчаянного азарта. Так даже интересней! Ну что же, милостивый мой государь! Вы, может, и не девица, но потанцевать с вами мне все равно ничто не помешает.

Александр пошел на сближение. Обозначил укол в ногу — похоже, этим он скорее прощупывал оборону, нежели всерьез намеревался свалить врага. Артур парировал и с трудом сдержался, чтоб не ударить самому — все вместе слишком смахивало на ловушку, Гальс наверняка провоцировал его, подталкивая к ошибкам. Прошла томительно длинная секунда, и Александр, очевидно заметив, что западня не сработала, нанес новый удар. Артур поставил блок, но клинок Гальса скользнул вдоль остановившего его лезвия и ужалил на более нижнем уровне. Айтверн кое-как закрылся, опустив кисть под прямым углом, отбросил меч Александра, и граф воспользовался этим, чтобы немедленно вернуться на исходную позицию и воздвигнуть непроницаемую защиту. Но Артур и не собирался атаковать, он вновь отступил — и уперся спиной в стену. Ну все, приятель, добегался, дальше пятиться уже некуда. И что дальше? Как собираешься обыграть Гальса, если обыграть его попросту невозможно?

— Я все лучше и лучше вас узнаю, герцог, — Александр тонко улыбнулся. — Подумать только, как иной раз обманчивы бывают первые и вторые впечатления. и Можно пить и веселиться в компании человека… и ничего о нем не понимать. Зато теперь я понимаю. Вы бежите от меня точно также, как драпали из столицы.

Артур стиснул рукоять меча. И как он мог хорошо думать об этом человеке! Как мог сожалеть, что вынужден биться с ним! Какая нужная была глупость, чтоб испытать сочувствие к этой… твари.

— Я слышал про то, как умер ваш отец, — продолжил Гальс, говоря негромким, обволакивающим, вкрадчивым голосом. — Как он отомстил за своего сюзерена. Как сразил всех, ставших на его пути, как прикончил Терхола. Раймонд Айтверн — один из тех, кто годами разрушал королевство, рвал его на разрозненные владения, пользуясь слабостью Ретвальда… но он был настоящим драконом. Из тех, что дышат огнем и закрывают крыльями небо. А вы… Змееныш, разве что. Летать вам не дано.

Уже не сдерживая ярости, Артур кинулся на него, ударил с размаха — быстро, сильно, умело. Александр легко парировал и, сделав шаг вперед и в сторону, ранил Айтверна в левую руку, ободрав локоть. Молодой человек вновь прижался к стене, тяжело дыша. Создатель, да что ж это такое! Гальс ведь просто с ним играет! Он не оскорбляет — потому что знает, что человек может оскорбить себя только сам, а чужие слова значат меньше, чем пепел от костра. Но он как раз и делает так, чтобы Артур сам нанес себе оскорбление, сам себя унизил — и в итоге потерял голову, наделал ошибок и погиб. Гальс понимает, что перед ним — глупый сопливый щенок, и вертит щенком как хочет. Это несложно, когда щенок с повизгиванием ведется на любую подначку. Артур сжал зубы.

— Скажите, герцог, а как дела у вашей сестры? — поинтересовался Гальс. — Она поддерживает вас в любую минуту, не так ли? Наверно, она очень переживает за вас. Очень боится, как бы с вами чего не случилось. Всегда вам помогает. Последняя ваша опора. Вы рассказываете ей о своих бедах и невзгодах, а очаровательная Айна утешает вас. Днем и… ночью также, не правда ли? Особенно ночью. Ведь ваша сестра так юна и красива.

Почему он намекает на это?! Почему так говорит?! С чего взял? Артур и Айна… они же никогда… никогда не переступали через свое родство, никогда не опускались до кровосмешения! Даже не говорили о таком безумии! Артур и не задумывался прежде, что его сестра для него — больше, чем просто сестра, старался не задумываться по крайней мере, всячески изгонял и рвал в клочья даже намек на такие мысли, учил себя не слышать их и в конце концов научился. Пока не подслушал разговор Айны и Гайвена, тогда в трактире. Но откуда Гальс прознал про их общую постыдную тайну?

А он и не прознал, явилась неожиданно сухая и рассудительная мысль. Он всего-навсего импровизирует. Бьет туда, где должно заболеть сильнее всего. Для Александра весь этот треп — просто еще одна уловка, ведущая к победе. Скорее всего, он не испытывает к нему, Артуру, никаких дурных чувств. И тем более не может испытывать их к Айне. Просто старается победить любой ценой, и как можно быстрее и проще. У графа Гальса свои представления о чести, не сходные с общепринятыми. Его честь не всегда позволяет ему ввязываться в бой, но если уж он ввязался, то идет до конца и не гнушается ничем.

Потому что это война. А войны выигрывают.

Война. Война, а не дуэль. С самого начала это не было куртуазным поединком — и не могло им быть.

И если я хочу уйти отсюда живым, подумал Артур, если я хочу и в самом деле победить, то мне придется начать воевать по-настоящему. Перестать быть змеенышем и стать наконец драконом — как те, что на моем гербе.

Александр Гальс застыл в паре шагов от противника, ожидая атаки — нелепой и детской. Он уже все рассчитал, знал, что делать и как, где нажать и где уколоть, как довести глупого мальчишку до полной потери контроля над собой — а потом просто дождаться, когда он в ослеплении ярости вновь бросится вперед и напорется на выставленный меч. Один короткий росчерк стали — и все закончится.

Граф ожидал выпада — а следовало ждать броска. Артур Айтверн сорвал с ножен на поясе изогнутый кинжал из закаленной дарнейской стали — и метнул его прямо во врага. Александр среагировал мгновенно, он весь дернулся, вырвался из одной позиции в другую — и, с невиданной скоростью взмахнув мечом, таки отшвырнул в сторону едва не пробивший ему горло клинок. Артур никогда прежде не наблюдал настолько совершенной и отточенной реакции, даже не верил, что подобное возможно. Впрочем, сейчас было не до изумлений. Все зависело лишь от его собственной скорости. Пользуясь тем ничтожным промежутком времени, когда Александр мог быть хотя бы немного выбит из четкого ритма схватки, тем ускользающим мгновением, когда его клинок отбивал дарнейский кинжал — Артур наконец бросился вперед, выставив свой меч в глубоком пронзающем выпаде. Прямо в сердце.

Александр отразил удар. Айтверн уже не понимал, как можно фехтовать настолько хорошо, человек ли перед ним или демон, но Гальс отразил удар — с такой силой, что меч вылетел у Артура из рук, а сам молодой человек не устоял на ногах и отлетел на несколько метров. Рухнул прямо лицом на камень. Откатился в сторону, уходя от низвергнувшегося с неба удара, кубарем пронесся по камням. Вскочил на ноги на самой середине маленького дворика и выхватил из сапога нож. Вот теперь — помоги мне, Боже! Айтверн размахнулся и метнул нож — вкладывая в этот бросок все, что он знал, все, что он умел, все, чем он был. И на сей раз бросок достиг цели. Сверкающая стальная рыбка вонзилась Гальсу прямо в сжимающую меч руку и насквозь пронзила кисть. На вылет. Граф пошатнулся и коротко вскрикнул — впервые за весь поединок. А Артур, не теряя больше ни грана бесценного времени, побежал прямо на него, на бегу выхватив из рукава свой последний нож. Оружие выпало у Гальса из ослабевших пальцев — но он тут же ловко поймал меч левой рукой и попробовал обрушить его на неприятеля. Видно, Александр все же недостаточно хорошо владел левой — потому что Артур сумел парировать и выбил у Александра клинок. После чего Айтверн коротко, без замаха, вонзил нож Гальсу в живот — по самую рукоять. Кровь хлынула фонтаном, Александр чуть не упал, но вместо того, чтобы упасть, замахнулся здоровой рукой, метя окованным шипами перстнем Артуру прямо в глаз. Артур отбросил руку противника, сломав ее в запястье, и впечатал собственный кулак ему в лицо, слыша, как хрустит сминаемый нос. Гальс выплюнул герцогу прямо в лицо кровавый сгусток — и тяжело повалился под ноги. Спустя секунду Александр был мертв. Умер он тяжело, хотя и быстро.

Затем все как-то смазалось, поплыло, теряя форму. Накатил туман, сырой и плотный, и Айтверн рухнул в него с головой. Мир погрузился в дымку, и дальнейшее припоминалось с трудом. Просто отдельные картинки, никак между собой не связанные. Артур помнил, как разодранным рукавом оттирал лицо, но только и получалось, что перемешать пролившуюся на него чужую кровь со своей. Помнил, как шарил пальцами по поясу, все норовя вложить меч в ножны, и не соображал, что меч валяется на другом конце двора. Помнил, как запрокинул голову и глядел в небо. Помнил, как опустился на колени подле Александра. Губы и подбородок графа залила кровь, а глаза остекленели, но его мертвый противник тем не менее казался умиротворенным, обретшим наконец окончательный покой. Все его битвы наконец закончились, к добру или к худу, и его вера привела его туда, куда он шел. А еще Артур помнил… туман. Густой, хоть мечом его режь — не разрежешь, хоть криком кричи — не докричишься. И еще — тихий плеск воды. Кто встретит меня, когда к берегу причалит лодка? Кто примет мою монету? Кто протянет руку?

Раздался голос Данкана Тарвела, спокойный и сдержанный, и туман рассеялся без следа.

— Ты убил его.

Все это время герцог Стеренхорда простоял в одном из дальних углов площадки, будто его тут и не было. Каменное изваяние без жизни и голоса. И только, когда все закончилось, он напомнил о себе.

Артур поднял голову и встретился с бывшим наставником взглядом.

— Да. Я убил его.

— Вот именно. Не просто победил. И даже не просто убил. Убил бесчестно, так, как убивать не следует, — по-прежнему сдержанно сказал Тарвел. — Он сражался, как доблестный воин, а ты одолел его, как какой-нибудь разбойник или наемник… А ведь я посвящал тебя в рыцари. Надеялся, что чему-то научил. — Тарвел помолчал. — Простите меня, — произнес он после паузы, перейдя на отстраненное «вы», — я очень перед вами виноват, Артур. Недоглядел где-то. Не справился. Я виноват, что вы выросли подлецом.

Артур опустил глаза, посмотрел на Гальса. Он до сих пор не мог поверить, что Александр мертв. Это не укладывалось в голове. Однако вот он, лежит, распростертый на камнях, не дышит и сердце не бьется. Граф Гальс приехал в Стеренхорд служить своему королю, а встретил смерть. Он знал, на что шел, но все равно… Артур не мог до конца выразить то, что чувствовал, но ему вдруг сделалось очень пусто и одиноко. Будто он только что потерял родного брата.

У него никогда не было братьев. Только сестра.

— Да, я убил графа бесчестно, — признал Артур. Он не мог видеть себя со стороны, но догадывался, что и сам сейчас напоминает мертвеца. — Но это война. И я должен ее выиграть. — Айтверн вдруг криво усмехнулся и проговорил: — Знаете, сэр… Я в детстве любил читать сказки… Очень много разных сказок… Таких красивых… Благородных. В них тоже велись войны. Но то были совсем другие войны. Между светом и тьмой, правдой и ложью… Смешно, да? Смешно… Но я любил их, эти сказки. Я в них верил. Они были… правильными. Когда герой садился на коня… он знал, куда скачет, куда приедет, кем будет. Когда он убивал… он убивал чудовищ, подонков, злодеев. Тех, кого следовало убить. Он не терзался совестью, никогда, ни в одной сказке. Потому что во всех сказках… их герои, они сражались за добро. Они знали, какое добро на вид, где его искать. Они даже могли потрогать это добро руками. Их нельзя было упрекнуть… ни в чем. Понимаете, ни в чем. Они побеждали, а потом слушали, как менестрели поют об их подвигах. И этих песен не стоило стыдиться. А я… Вот смотрите, сэр. Я верил, что тоже поступаю, как должно. Но я смотрю на убитого мной… и я понимаю, он был лучше меня. Во всем. Просто лучше. И мне никогда за ним не угнаться, никогда. Он летал, а я ползу… Он был достоин жить, а я его убил. Это неправильная война, сэр. На ней умирают те, кто должен жить, а те, кто и пальца их не стоит — остаются и топчут землю.

Артур протянул руку и закрыл Александру глаза. Откинул с его лба слипшуюся прядь. Вновь посмотрел на Тарвела — поймал его взгляд.

— А знаете, сэр, что я еще вам скажу? — голос Айтверна напомнил ему самому скрежет металла о металл. — Я совершил преступление, это так, преступление против правды, против истинного порядка вещей… но я не мог иначе. Если бы я уклонился, преступление мое было бы ничуть не меньше, просто перед иными людьми. Я сотворил зло. Но это было мое зло, понимаете? И я никогда не стану от него открещиваться. Я сам решил. А вот вы… вы испугались решать. Вы спрятались от ответственности. Струсили. Подумали — а что там, как кости упадут, так и будет… Делов-то. Победит один — поддержу его. Другой — другого. И голову ломать не надо. Все ведь так просто. Не надо мучаться, не надо решать, не надо брать груз на совесть. Вы молодец, герцог. Хорошо придумали.

Тарвел не говорил ни слова, его лицо побелело и напоминало полотно. Герцог стоял неестественно прямо, не делая ни малейшего движения. Да, статуя, как она есть. Даже дыхание затаил, а может, ему и не надо дышать.

— Вы просили у меня прощения, — сказал Артур, — за то, что воспитали подлецом. А я у вас прощения просить не буду. Мне, знаете, просто стыдно. Что я служил трусу.

Артур встал на ноги, огляделся. Отыскал выроненный им меч, подобрал. Подержал немного в руке, взмахнул один раз и спрятал в ножны.

— И еще, Данкан. Вы обещали союз тому, кто победит. Я — победил. Как у вас с памятью?

— Я помню, — хрипло ответил герцог Тарвел, — я все помню… Я слов своих не забываю. Принц Гайвен отныне — мой сюзерен, а вы — мой командир… как доверенное лицо его высочества. Моя дружина в вашем распоряжении, и я буду воевать вместе с вами… Только вот что я хотел бы вам сказать, по поводу этого всего…

— Вы не должны мне ничего говорить, — оборвал его Артур, — потому что я не желаю вас слушать. Мне… все равно, какие вы там оправдания себе придумаете. А сейчас — позвольте откланяться. Мне нужно повидать некоторых людей, да и раны нелишне бы перевязать. До встречи.

Герцог Айтверн сухо кивнул новому союзнику, и, высоко подняв голову, медленным шагом покинул двор. Назад он не оглянулся. Ни разу.