На четвёртом курсе я вдруг полюбил сольфеджио. Полюбил, конечно, громко сказано, но то, что к этому ранее нелюбимому предмету я стал относиться намного лояльнее – факт!

В начале учебного года нашу группу из народников и оркестрантов пополнили двое.

Олег Попов второй раз начинал выпускной курс, потому что предыдущая попытка сорвалась из-за серьёзных проблем с военкоматом. С этим органом местного военного управления, как известно, шутки плохи, поэтому, когда Попову предстояло выбирать между службой в армии и репризой последнего года обучения, он не раздумывал ни секунды. За месяц до госов Олег ушёл в академический отпуск, и довольный таким раскладом, спокойно дожидался начала своего второго четвёртого курса. Повторение – мать учения!

Пикунов перевёлся к нам с заочного отделения, которое прикрыли, а окончить училище и получить диплом Юре очень хотелось.

Оба «новеньких» были превосходными музыкантами. Каждый из них занимался музыкой с детства и имел превосходный слух. Уроки сольфеджио для них были не более чем лёгкой прогулкой себе в удовольствие, а диктанты они писали – так просто играючи. Встретившись за одной партой, новички нашей группы объединились в мощный тандем, доводя процесс написания диктантов до мистически быстрого.

Эти два полугения договаривались, кто из них пишет верхний голос, а кто – нижний. Разницы – никакой, выбирали по настроению. Мне тоже было всё равно, кто там и что пишет. Я сидел тихонько между ними, не мешал, не лез с подсказками, а только ждал, когда можно будет списать готовый диктант. Долго ждать себя товарищи не заставляли – после второго исполнения голоса были прописаны, после третьего – отредактированы и сведены в цельное двухголосное произведение. Теперь можно сдавать свои работы и пинать балду до второго часа пары – сидеть в курилке и болтать о всякой ерунде. Что они с удовольствием каждый раз и делали.

Чуть позже к их компании присоединялся и я.

Выйдут из класса Попов с Пикуновым, получив свои законные пятаки, я же пока сижу на месте. Сосредоточенно вглядываюсь в свежесписанный диктант, тычу в него карандашиком, ластиком усердно что-то стираю. Идёт работа, кипит дело! Проходит несколько минут, формальности соблюдены, я поднимаюсь, на ходу якобы вношу в текст последние правки и сдаю свой труд на проверку. Елена Геннадьевна Розанова – педагог молодой, недавно с консерваторской скамьи, прекрасно всё понимает, кто есть кто и на что он способен. Но коль не пойман – не вор!

Быстро пробежав глазами по заполненному нотному стану и убедившись лишний раз, что перед ней – точная копия двух предыдущих работ, Елена Геннадьевна рисует на листке пятёрку. Правда, при этом смотрит на меня нехорошо, не по-доброму, но выводит и в журнале пять баллов. А мне уже всё равно, как она смотрит, это её дело. Для меня главное – результат.

И всё же – сколько верёвочке не виться…

Экзамен мы сдавали в двух группах. В первой были собраны сильные, по мнению педагога, учащиеся, во второй – все остальные. Меня и моих закадычных друзей Розанова развела по разным группам. Как я не пытался доказать несправедливость этого волюнтаристского решения, предлагал преподавателю заглянуть в журнал и посмотреть, какие у меня были оценки за диктанты, всё было напрасно! Елена Геннадьевна, улыбаясь, слушала меня молча. Опять она улыбалась не по-доброму.

Для меня наступил момент истины!

В предчувствии неотвратимой беды настроение, быстро миновав нулевую отметку, стремительно ушло в минус.

Тоскливо слоняясь по коридору, я ещё зачем-то послушал за дверью, что писали в «той» группе, и совсем впал в транс. Тема одной из прелюдий ХТК Баха прозвучала похоронным маршем моему диплому.

Как зашёл в класс, как взял лист нотной бумаги с печатью и уселся за стол у окна – помню смутно. Сидел я себе, смотрел в окошко и думал скорбно. На фига я столько лет мучился? Бывало, занимался на инструменте столько, что губы лопались и сочились кровью. Ради чего вставал ночью, чтобы, протащившись через вьюгу, прийти в училище одним из первых, занять класс и уже в шесть утра дудеть на тромбоне? Зачем я столько времени провёл в библиотеке в наушниках над клавирами и партитурами, изучая ненужную теперь музыкальную литературу? К чему эти полуночные бдения у фоно с теорией, гармонией, тем же сольфеджио?! Зачем вчера, например, сидел допоздна с программой по общему фортепиано? Хорошо, ума хватило одну простенькую вещь взять, которую на втором курсе играл. И Розанова её знает, сидит вон, наигрывает…

Что?!

Громадным усилием воли я заставил себя не крикнуть от неожиданности популярное нецензурное слово, не засмеяться от безграничного счастья, не запрыгать от безумной радости! «Менуэт» Леопольда Моцарта, который я играл по общему фоно и знал назубок, вот что было темой нашего диктанта!

Как я ни старался, своё возбуждённое состояние мне не удалось скрыть. Розанова приняла мою ёрзание на стуле за отчаяние, в который раз нехорошо улыбнулась и, утрируя под официоз, сказала:

– А это – специально для Бочарова.

И повторила знакомые мне до нотки все шестнадцать тактов.

Леночка ж ты Геннадьевна! Дорогой ты мой педагогище! Гордись своими учениками. Ты бы могла сегодня вообще ничего не играть, а просто объявить:

– Леопольд Моцарт, «Менуэт». Ми-минор, три четверти.

И всё, уходи. Не знаю, как там все, но твой-то лучший ученик, Геннадьевна, даже без единого исполнения этой пьески напишет всё правильно!

Каковы учителя – таковы и ученики.

Надо было видеть лицо Розановой, когда я первым подошёл к её столу и чуть небрежно положил на него листок с диктантом. Елена Геннадьевна посмотрела на меня так пристально, что стало немного не по себе – не читает ли она мысли? На всякий случай я отвёл взгляд и постарался думать о чём-то отвлечённом. Хотя какое там!..

– Бочаров, четыре!

– Как это – четыре?!

Совершенно забыв о субординации, я схватил диктант и увидел в его коде красный жирный диез. Как же я мог?! Гармонический минор, ре-диез, всё правильно. А я поторопился, и нотка ре у меня была выведена чистенькой, без диеза… Эйфория сыграла со мной дурную шутку.

Верно говорят мудрые люди – поспешишь, людей насмешишь!

В курилке о чём-то оживлённо беседовали Олег с Юрой. Отличники сольфеджио поинтересовались в унисон:

– Ну как?

– Четыре.

– А что невесёлый такой?

– Да так…

Мужики продолжили разговор. Я закурил и вскоре присоединился к беседе.

Все экзамены мы сдали. Впереди – лишь только три «госа».

Куда мы денемся, и эти сдадим!