Целую неделю я мотался по району с двумя барышнями из обкома комсомола.

Возил их по всем подразделениям нашего Дукатского ГОКа – рудники, фабрики, АТП, ремонтные мастерские, детские сады. Везде отрывал людей от работы – комсомольских секретарей этих организаций. Дотошные профессионалы сектора учёта обкома перелопачивали килограммы макулатуры, скрупулёзно изучая всю документацию на местах – протоколы собраний, состояние учёта, и, конечно, членские взносы! Куда без них? Взносы, товарищи, никто не упразднял! Номенклатуре ведь тоже кушать хочется, и кушать вкусно!

Эту неделю мне пришлось обеспечивать работой ревизионную комиссию областного комсомола. Я занимался только ею, что при моей крайней неусидчивости было серьёзным испытанием для моей психики. Дни напролёт барышни листали бумажки, подсчитывали что-то, выписывали себе циферки разные, имена и фамилии ВБСУ. Эта аббревиатура меня поначалу пугала, напоминая лихие времена в нашей истории. А потом ничего, привык. Да и страшного тут ничего нет, просто – выбывшие без снятия с учёта, и всё. Сволочи они, конечно, порядочные – укатили на материк, радуются жизни, а мне теперь здесь отдуваться за них!

– ВБСУ! – барышни нарыли в картотеке очередного беглеца.

Четыре заглавные буквы ярким неоном слепили глаза. Зажмурился, толку никакого, светло как днём – буковки всё высвечивают! Теперь я знаю, как сходят с ума!

– Ещё один ВБСУ! – казалось, злорадствовала Валентина Малаховская.

Валентина Фёдоровна была старше меня лет на тридцать. Когда я увидел её в первый раз, то немного растерялся. Действительно, не каждый день встречаешь даму, которой за пятьдесят, с комсомольским значком на груди. Малаховская многие годы работала в секторе учёта, была там человеком уважаемым, и не только из-за возраста. Ревизии для неё были делом хорошо знакомым и любимым, поэтому состояние делопроизводства таких зелёных секретаришек, как я, Валентина Фёдоровна вычисляла с первого взгляда на папки и картотеку. Для деталей требовалось время, но и с ними Малаховская управлялась легко, словно семечки щелкала. Ветеран ВЛКСМ получала от такой работы истинное наслаждение, она просто кайфовала. По окончании трудового дня, продлевая себе удовольствие, Валентина Фёдоровна забирала папки к себе в гостиницу, где копалась в них длинными зимними вечерами.

Я всё подносил барышням кипы бумаг, подносил и поражался – как это они могут сидеть на одном месте по восемь-десять часов, уткнувшись в совсем неинтересную, никому не нужную статистику? Меня так и подмывало вскочить, убежать отсюда, полезным делом заняться. Недавно мы затеяли строительство горнолыжной трассы…

За неделю работы в подразделениях ГОКа ревизия вывела на чистую воду все мои грешки: ВБСУ, должничков и саму сумму долга, которую мы были обязаны в кратчайшие сроки погасить.

На прощание Валентина Фёдоровна посмотрела на меня строго, как учительница на провинившегося первоклассника, покачала головой и сказала лишь одно слово:

– Готовься!

Я брякнул «Всегда готов!», усадил ревизионную комиссию в парткомовскую «Волгу», перекрестился, и, не веря свалившемуся на меня простому человеческому счастью, пошел домой и напился на радостях.

Прошло несколько месяцев.

Ревизия благополучно забылась, собственно, как сама Малаховская и её серьёзное предупреждение. Да, если честно, было совсем не до всего этого. Мы строили горнолыжную трассу, и моя задача была обеспечить строительство необходимыми материалами – «стаканами» под столбы электроосвещения, самими столбами, а также проводами, светильниками и ещё кучей всяких нужных мелочей.

Вдруг меня приглашают на очередной пленум обкома. Для себя я уже решил, что работаю в комсомоле последние месяцы, и мог спокойно проигнорировать вызов, но зачем отказываться от шаровой поездки в Магадан, к родителям да к друзьям-товарищам?

С высокой трибуны вещал формальный лидер областной молодёжи Константин Скорняков. В зале было по обыкновению скучно и неинтересно. Из президиума пленума неслись какие-то лозунги, никому не нужные цифры, громко озвучивались новые обязательства перед родной партией.

Я откровенно клевал носом – сказывалась бессонная ночь, проведённая накануне в кругу друзей. Уже рисовались первые картинки сновидения, начинал складываться незатейливый сюжет, как в это время меня кто-то громко позвал. Я поднял голову, открыл глаза – да нет вроде, вокруг всё по-прежнему. Скорняков на трибуне, сотни одинаково одетых – костюм, галстук, значок на лацкане – молодых людей в зале внимают боссу. Или делают вид, что внимают. Впрочем, какая разница? Я опустил голову, будто читаю проект постановления пленума, и уже задремал было, как Скорняков назвал мою фамилию. Не показалось, значит, что меня звал кто-то, не приснилось. Интересно, что там обо мне говорят?

Ничего хорошего я не услышал.

– …У таких, с позволения сказать, секретарей комитетов, непорядок везде и во всём – в учёте, в оплате членских взносов, в организации и проведении собраний на местах, – вещал комсомольский вожак из-за трибуны с традиционным графином.

Закрывая тему, Скорняков пригрозил мне прилюдно, что если не наведу порядок в своей организации, то буду снят с занимаемой должности.

Как ему сообщить, что я и сам за неё не держусь, за эту должность? Записку что ли передать в президиум?

В перерыве ко мне подошёл Вадик Филипповский, коллега из Сусуманского ГОКа, с которым мы учились на одном курсе в институте.

– Ничего, брат, держись! – пожал руку Вадик. – Мне на прошлом пленуме тоже досталось, и всё та же бодяга – взносы, учёт…

После антракта румяные жизнерадостные инструкторы обкома стали загонять участников пленума в зал:

– Товарищи, продолжаем работу!

Мне это уже было совсем ни к чему. Я зашёл в туалет, закурил у окошка, а когда в коридоре всё угомонилось, спокойно вышел на улицу, поймал тачку и был таков. Домой приехал прямо к столу, который украшала бутылочка вкусного вина.

По телевизору молодые энергичные ребята горячо обсуждали очередную злободневную тему. Листьев, Захаров и Любимов были уже хорошо известны в СССР.

Вся страна смотрела «Взгляд».