Елена Павловна Лымарь – женщина крупная и строгая. Когда она вносила себя в училищный буфет и, высоко подняв голову, направлялась к стойке, очередь бесшумно расступалась перед нею.

– И что у нас сегодня на десерт? – низким голосом громко вопрошала Лымарь у буфетчицы тёти Гали, не замечая теснящихся на расстоянии голодных студентов.

Обедала Елена Павловна обстоятельно, никуда не торопясь, и всегда что-то рассказывала своим соседям по столу, вечно спешащим неизвестно куда коллегам.

– Нашу Клару Давыдовну вчера по телефону «Ля-Ля» обозвали!.. – веселилась Лымарь. – Она набирает номер и говорит: «Привет, Мила!». А ей в ответ: «Это не Мила!». «Как? – удивляется Клара Давыдовна, – разве это не ре-фа-си-ля-ля?!». «Сама ты Ля-Ля!» – грубо отвечают ей и бросают трубку на рычаг. Ха-ха-ха!..

Клара Давыдовна Раппопорт – педагог теоретического отделения, музыкант до мозга костей, так запоминала номера телефонов. Цифра 1 – нота до, 2 – ре, 3 – ми и так далее. Получалась нехитрая мелодия, которая удобно укладывалась в мозгу музыканта. Система многие годы работала исправно, но вот стоило ошибиться ноткой-циферкой, и на тебе – «Ля-Ля»!

Отсмеявшись, Елена Павловна переходила к очередному блюду и следующей истории. Не знаю, насколько эти застольные монологи были интересны педагогам, но нас, иногда сидящих за соседним столиком, некоторые истории очень даже веселили.

– В прошлом году мы привезли родне в деревню нашу колымскую бруснику, а они к ней даже не притронулись. Что такое, почему?! «Дак кислая уж дюже, – говорят. – Мы вон ягоду эту гусям бросили, дак и они её не едят!» – «Как не едят?» – «А вот так, – отвечают, – сначала поклюют немного, а потом морщатся!»

Я бухнул лбом в стол, Попов мелко трясся, рассыпая вокруг слёзы, Вольнов со стоном полз со стула прямо на пол.

– Гуси!.. – рыдал под столом Игорь. – Морщатся!..

Нас накрыл новый приступ веселья.

На последнем курсе Елена Павловна вела у нас два предмета – музыкальную литературу и анализ музыкальных форм.

Начало пары традиционное – отметка о посещении урока. Народники отстреливаются как обычно, все на месте. Скучно, мон шер… То ли дело оркестранты! Люди все работящие, а если накануне вечером трудился в кабаке, то как это – к 10:15 успеть?! Да никак! Оттого и тянется «духовный» люд весь первый час, зато ко второму – все в сборе!

Сегодня, как обычно:

– А где наши пожилые жентльмены?

Именно так, умышленно пропуская букву «д», называла Лымарь трёх наших старших товарищей, всем – в районе тридцати. Лабзину – немного меньше, Пикунову – ровно, Ивченко – чуть больше. Соблюдая ведомую только им субординацию, в таком порядке они и появляются в аудитории.

– Викто́р! – хмурится Елена Павловна и молча кивает головой на галёрку: «Садись уж, Викто́р»…

Пикунова ожидает более строгий приём:

– Урий!

Слышится именно так, через «у»:

– Урий!

И далее:

– Вы непунктуальны, юноша!

Юра пробует улыбаться, получается грустно, он бормочет что-то в своё оправдание, и – бочком-бочком – к нам на задний ряд.

Последним в дверях вырисовывается Толик Ивченко. Растрёпанные волосы торчат в разные стороны, подмышкой – видавший виды портфельчик, на лице – приклеенная улыбка, а в глазах – бегущая строка: «Простите, я больше так не буду никогда!».

– Анатоль! – всякому терпению когда-то приходит конец. – Сейчас вы расскажете нам о том, что дома у вас лопнула труба. Победив стихию, вы затем долго бежали по улице за автобусом, так и не догнав его. Более не доверяя общественному транспорту, вы устремились к знаниям пешком, резво переходя с бега рысью на галоп. Оттого, наверное, вы так раскраснелись и запыхались.

Елена Павловна, рассказывая нам новую тему, медленно ходит между рядов, с удовольствием наблюдая, как народники тщательно конспектируют материал в свои толстые общие тетради. Заглянула Лымарь и к нам на галёрку, остановилась рядом с сидевшим с краю Поповым. Олег внимал педагогу, подложив левую руку под голову, а пальцами правой якобы наигрывал что-то на своей тетради. Вот она-то и привлекла внимание Елены Павловны.

– А позволь-ка, Олег! – громыхнула над расслабившимся парнем Лымарь. – Позволь, мой юный друг, полюбопытствовать.

Состоявшая некогда из 48 страниц, жиденькая тетрадочка действительно была преинтересная. На титульном листе вверху корявым почерком был начертан известный всем тогда лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Пониже, под словом «Содержание» находилось то, что и было заявлено – содержание:

Муз-pa с. 2

Анализ с. 20

Нар. тв-о с. 30

В одной тоненькой тетрадке у Попова одновременно находились конспекты по музыкальной литературе, анализу музыкальных форм и народному творчеству.

– Интересно! – в голосе педагога появились недобрые нотки.

Из всего курса музыкальной литературы у Попова было написано всего два слова:

Шостакович Дима

И всё, более – ни знака!

Да они Елене Павловне были уже и ни к чему. Великий Шостакович, современники которого считали себя счастливыми людьми лишь только потому, что жили с гением в одно время, а тут какой-то мальчишка, и эдак запросто – Дима!..

Дымарь захлопнула тетрадь, на задней обложке которой Олег к чему-то криво вывел:

Гип-гип, ура!

Это совершенно добило Елену Павловну.

Она брезгливо, двумя пальцами уронила тетрадку на парту и, не теряя самообладания, двинула к своему столу.

– Олег! – раскрыла Дымарь журнал. – Напротив вашей фамилии я с превеликим удовольствием вывожу большие и жирные два балла.

– Согласен, – развёл руками Попов и тихо добавил узкому кругу:

– Базара нет…

– Ещё бы! – победно вскинув голову, констатировала Елена Павловна.

Блики от стёкол её очков, словно молнии, кучно сыпали на галёрку к пожилым и юным джентльменам.

У меня, как и у каждого, было много учителей. Разных, хороших и не очень. Но вот Елена Павловна – одна.

Любой лентяй, коими мы, собственно, и являлись, даже не конспектируя её лекции, знал предмет хотя бы на тройку. Если же у студента появилось желание что-нибудь, да знать, он будет это знать. Потому что слушать Елену Павловну было одно удовольствие. Она любила свои предметы, постоянно изучала их, много читала, смотрела вживую больших исполнителей и потом всё это ярко и красочно преподносила нам. На воображение мы никогда не жаловались, поэтому картины перед нами представали почти реальные.

При лояльном отношении к хорошей шутке, Лымарь – педагог строгий. У неё не забалуешь, сразу ставит на место и в нагрузку – «большие и жирные два балла». А потом, перед сессией, эту тему надо сдавать. Тет-а-тет. А с Еленой Павловной лучше до этого дело не доводить, Попов не даст соврать. Он потом с Димой Шостаковичем очень тесно познакомился. И биографию его узнал и многие темы запомнил, наигрывая их на фоно да напевая, вот только разве что не подтанцовывал в такт.

Вся группа серьёзно готовилась к экзаменам по предметам Елены Павловны, потому что мы не хотели подводить нашего педагога перед ее коллегами – членами комиссии. И мы не подвели. Ни Олег, ни я, ни «пожилые джентльмены».

Навсегда запомнились многие музыкальные темы, их тональности, кто их написал и когда.

Вот если бы нам также преподавали физику, химию, биологию!

А может, и хорошо, что этим наукам меня обучали совсем не так, как своей – Елена Павловна?