1

Несколько знакомых ступенек, кнопка звонка, здесь почти ничего не изменилось. В подъезде всё тот же запах жаренного на чугунной сковороде лука. Дух старины и стариков. Облущенные стены, давно не помнящие свежей извёстки и обнаженный деревянный брус перил. Всё так же как тогда.

Несколько мгновений Воронцова разглядывала оббитую дерматином, лет пятьдесят назад, дверь. Кое-где обивка лопнула, но словно шрам кем-то тщательно заштопана.

Там, за дверью, тишина. Может быть уйти пока не поздно и не тревожить прошлое, не ворошить память. Но нет, рука потянулась к звонку и звук давно забытый закрутил поток воспоминаний.

– Открыто, – послышался старческий шепот.

Воронцова толкнула дверь, вошла и почувствовала как наваливается прошлое, сдавливает грудь и заставляет пульсировать виски. Дальше, туда в комнату, откуда доносилось свистящее дыхание хозяйки.

В комнате полусвет. На высокой кровати обложенная подушками лежит Мария. Глаза её как глаза слепого, но по движению их понятно, что ещё не настало время для их полной слепоты.

– Кто это? – быстро проговорила старуха. – Люба, ты?

– Это я – Татьяна.

– Татьяна? – повторила старуха.

– Да.

– Что тебе нужно? Я тебя не звала?

Воронцова посмотрела кругом. Разве могло здесь что-то поменяться, тут, время как будто остановилось. Старое радио у окна, плетёная полка, вязанные крючком салфетки, и довоенный диван с длинным, помутневшим зеркалом сверху.

Почему-то совсем не было жаль ту, что лежала на кровати. Воронцова не чувствовала ничего. А если и чувствовала то скорее странное, злое удовольствие. Каждый получает то, чего заслуживает. И если эта женщина теперь одна, то она заслужила жить вот так, в одиночестве.

– Как вы живёте? – проговорила Татьяна.

– Зачем тебе это? Столько лет не нужно было и вот, вдруг не с того ни с сего. Что-то случилось? Да, случилось. Иначе ты не пришла бы никогда. Ты знаешь, – губы старухи тронула улыбка, – я ведь вспоминаю о тебе часто. Думаю порой, что я сделала не так? Была строга? Но благодаря этому ты сейчас та, кто есть. И думаешь твоя мать позаботилась о том, чтобы тебя без проблем приняли в юридический. Или думаешь, сама поступила? Ты глупая, если так думала.

То, что она говорила, каждое слово болью отзывалось глубоко в душе, где-то за шторами сознания. Ведь тогда Татьяна действительно думала, что поступила сама.

– Что ты говоришь?

– Правду. Только правду. Один звонок и ты уже на факультете. Я ведь знаю в чём моя правота, и доказательство её – ты сама. Ты стала такой благодаря мне, только мне и никому больше. И самое плохое, самое ужасное, что ты предала меня.

– И теперь ты ждёшь расплаты? Решила испортить мою жизнь? Зачем эти анонимки, думаешь они меня испугают?

– Девочка, посмотри на меня, разве я могу испортить кому-то жизнь. Я уже ни на что не гожусь, даже на это. Если бы чуть-чуть раньше. А сейчас, у меня только одно единственное желание, спокойно умереть. Видишь, я даже дверь не запираю, – она хрипло засмеялась и закашлялась.

Татьяна подошла, налила из графина воды и протянула старухе стакан, та вытянула изуродованную болезнью руку и коснулась пальцев Татьяны холодными пальцами.

– Может быть, кто-то по вашему поручению… – попыталась выяснить Татьяна.

– У меня нет никого. Люба, соц работник приходит раз в день, ты же не думаешь, что я её просила найти тебя? Если только тот парень, что спрашивал о тебе, – она снова засмеялась и смех её вовсе не был похож на смех, – может он. Я лишь верила, что когда-то ты всё поймёшь, вспомнишь обо мне и придёшь. И может даже… да нет. Нет.

– Парень?

Хотелось поскорее уйти из этой комнаты и больше никогда не возвращаться. Вырваться из плена воспоминаний и вычеркнуть их из памяти, но что-то держало и не давало сделать шаг. Горькое чувство раскаяния или вины постепенно окутывало и не выпускало. Оно требовало чего-то нежданного, непонятного. Мучительное ощущение вдруг завладело сердцем.

– Послушай Мария, что ты хочешь чтобы я сказала. Что мне жаль того, что я бросила тебя? Но ведь ты сама виновата в этом. Ты с твоими дурацкими правилами, с твоей жадностью…

– Бережливостью.

– Называй, как хочешь. Я хотела другого. Другого понимаешь. Свободы, а ты давила меня словно паучиха.

– И однако же, самое лучшее, что сделала для тебя твоя мать, это привезла тебя ко мне. А я, только после смерти твоего отца поняла, ты – все, что у меня осталось.

– Но тогда зачем ты мучила меня?

– Мучила?

– Да, я помню только одно. Помню, как ненавидела тебя, как хотела, чтобы ты поскорее умерла.

Усмешка, что появилась на губах Марии, была пугающей.

– А я, очень любила тебя. Может быть, я не слишком могла показывать эту свою любовь, но знаешь, – губы её дрогнули, она отвела полуслепой взгляд, – я страшно боялась потерять тебя. Но, всё-таки потеряла. Да.

Словно волна подкатила к горлу. Татьяна почувствовала всю несправедливость своих обвинений, страшный укор собственной совести. Она повернулась к окну и быстро дёрнула штору, обернулась и посмотрела на ту, что лежала там, в глубине комнаты на старой довоенной кровати.

В одно мгновение она увидела не старуху, не злобное сморщенное от боли и старости лицо, не упрямые сухие губы и не костлявые руки, она увидела ту, что жестоко сломала её когда-то. Почти разрубила на части, потом снова собрала в другой, совершенно иной образ. Ту, что вдохнула в неё совершенно другую жизнь, что почти схватила за горло глупую девчонку и вытряхнула из неё бестолковый дух и наполнила этот пустой сосуд железной волей.

Да, она сломала её, но только, для того чтобы собрать заново.

– Прости Мария, – прошептала Татьяна, – прости.

Но взгляд Марии Воронцовой уже потух.

 

2

Вечерняя прохлада ударила в лицо, Воронцова поморщилась, накинула капюшон, чтобы накрапывающий дождь, не намочил волосы. Домой хотелось приехать не всклокоченной, от ветра и дождя. И чтобы Юра, как обычно, поцеловал её в холодные щёки, а она прижалась к нему тепленькому, разгоряченному кухней.

К машине шла быстро. Стоянка почти опустела. Каждый день Воронцова выезжала отсюда последней.

– Добрый вечер, – услышала она и обернулась.

Неподалёку стоял парень, капюшон куртки наполовину скрывал его лицо и когда он подошел ближе это лицо показалось очень знакомым. Она почти тут же вспомнила, этого смазливого альфонса. Но что ему нужно здесь, на стоянке возле суда, почти ночью?

– Это ты? – усмехнулась судья. – Что так поздно?

– Я хотел сказать вам кое-что.

Воронцова вспомнила, что Мария говорила про какого-то парня.

– Ты следишь за мной?

– Вы получили моё письмо?

– Постой, так это ты написал то глупое письмо, что всё обо мне знаешь? Как ты можешь всё обо мне знать, если я сама порой путаюсь.

– Да это было глупо, согласен. Но всё-таки я знаю что-то про вас.

– И что ты хочешь, чтобы я заплатила тебе деньги? Не смеши. Там не за что платить. Не трать зря время. Я понимаю, деньги тебе нужны. Что, выгнала тебя дочка Протасова? Но я то тут не причём?

Воронцова открыла дверь машины и уже собралась сесть.

– Я – ваш сын! – с обиженной резкостью выкрикнул парень.

Движения судьи замедлились. Лицо словно маска. Она повернулась к нему, смерила холодным взглядом.

– Я – ваш – сын, – сказал он выделяя каждое слово. – Тот, кого ваша мать продала за пять тысяч долларов.

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, а потом она сказала:

– Убирайся вон! Пошел вон!

Парень усмехнулся, но эта усмешка показалась улыбкой с того света. Потом он повернулся и пошел.

 

3

Огни фар слепят глаза. Шум машин, сигналы и мелкие капли дождя на стекле. Какое-то время она ехала и ни о чём не думала. Словно в попытке спастись отключилась короткая память. Мысли застыли, они прекратили движение и оставили пустым пространство не заполненное ещё пока ничем.

Воронцова подъехала к дому, глянула на окно. Свет в кухне – Юра накрывает ужин. Вышла из машины, нажала кнопку сигнализации и решительно двинулась к подъезду. В парадном светло, чисто. Воронцова быстро поднималась по лестнице. Пролёт, ещё пролет. Сейчас спустя минуту она посмотрит в глаза самому близкому человеку. Ведь он единственный, кто есть у неё. Шаги всё медленнее, всё труднее.

У двери она вздохнула, вытащила ключ, вставила в замок, повернула и дверь распахнулась. А вместе с ней и мысли бросились стремительно нагонять упущенное. Руки похолодели и задрожали. Судья вошла в квартиру, закрыла за собой дверь и прижалась к откосу. Она смотрела на свет из проёма кухни и почувствовала, как тело стала прошибать мелкая дрожь.

– Танюша?! – послышалось из кухни и когда она не ответила, Юра вышел прихожую. – Чего не отзываешься?

Татьяна посмотрела испуганно, а потом сорвалась с места и кинулась к нему:

– Юра! Юра! Милый мой, прости меня! Я видела его сейчас! Это он! Он!

В недоумении и неожиданности Юра схватил Татьяну за руки:

– В чём дело? Кого ты видела? Кто он?

– Юрочка, милый, я виновата, страшно перед тобой виновата! Ведь я не знала, совсем ничего не знала! – кричала она.

– Да что с тобой? – он встряхнул её и посадил на стул. – Я принесу воды.

Теперь она уже не могла успокоиться, то, что рвалось наружу, возможно втайне от неё самой копилось годами. Нет, это не горечь и не обида, и не чувство вины. Это было другое, что-то непоправимое, чего уже никогда нельзя изменить. Это было то, чего никогда не исправить, не от того, что знал и не исправил, а того, что вот только сейчас понял жестокую правду, а сделать уже ничего нельзя.

– Юра, я видела его – своего сына.

– Что? У тебя есть сын? – он протянул стакан с водой, но замер на полпути.

– Представляешь? Я сама не знала, – она смотрела ему в глаза и понимала это звучит глупо. И во взгляде его она увидела непонимание, но больше никак не могла высказать то, что произнесла. – Я сама не знала!

– Как не знала? Ты что не помнишь, как родила ребёнка? Что это значит?

Воронцова закрыла лицо ладонями и провела по щекам:

– Я ничего, совсем ничего не понимаю! Ничего не понимаю! Мне сказали, что он умер! И больше я никогда не спрашивала. Я думала так лучше. Просто забыть.

Юра остановился в двух шагах от неё и смотрел, как беспомощно она пытается всё объяснить. Объяснить то чего сама ещё не осмыслила.

– Он подошел ко мне на стоянке и сказал, что он – мой сын, – она протянула руки, как будто в поиске поддержки, но Юра стоял и она уронила их на колени. – Просто парень, такой обычный парень, подошел и сказал, что он – мой сын.

– А ты?

– Я прогнала его.

Тишина словно гром. Она ударила, больно в самое сердце. Сознание прояснилось. Будто озеро с кристально чистой водой вытолкнуло на поверхность правду, которую возможно суждено было не узнать никогда. Или узнать, но при обстоятельствах более трагичных.

Татьяна посмотрела на пол. Потом взгляд беспомощно стал блуждать по сторонам по шкафам, по зеркалу, по обуви. Татьяна осмотрела прихожую, встала со стула, вздохнула и почувствовала, как пространство пошатнулось и поплыло. Последнее что увидела она испуганный взгляд Юры.

 

4

Утром Антон пришел в больницу забирать маму. Оля провела в отделение. Вещи собраны, оставалось только попрощаться с врачами. Зашли несколько медсестёр узнавшие, что выписывается Комарова – пациентка в выздоровление которой мало кто верил. Звучали пожелания и напутственные слова.

Дома когда уже в привычных заботах мама суетилась на кухне, Антон вошел тихонько, с минуту наблюдал за её движениями и чувствовал как хорошо ему сейчас. Ведь он от этого убегал, уходил, старался быть где-то ещё только не рядом. Стыдился.

Вспомнил вчерашнюю встречу, женщину с холодным взглядом. Гордую, честолюбивую. Какой бы она стала, если бы он остался рядом с ней? А он, каким бы стал? Этого никто не узнает. Потому что время не повернуть. Нельзя распланировать и следовать по плану всю жизнь. Никто не знает, что завтра будет. Даже того что произойдёт через минуту. Ведь всего за одну минуту можно всё потерять.

Он смотрел на мать и понимал все, что произошло это для того, чтобы именно эта женщина стала его матерью, отдала ему навечно свою любовь. Все эти годы она жила для него, служила ему. Это служение не то, которое ненавистно, оно другое, это служение матери своему ребёнку. Может быть, в чём-то и она была не права. Может не нужно так безответно, самоотверженно. Может не нужно приносить себя в жертву, это ведь тоже крайность. Двадцать четыре года она была рядом с ним и кажется, никогда не думала о себе.

– Мама, – позвал он тихо и она обернулась.

– Антоша, скоро будем кушать. Ты голодный? Завтра обязательно сделаю тебе что-нибудь сладенькое.

Раньше он никогда такого не делал, как-то не хотелось, но теперь, подошел и обнял, а она улыбнулась и тоже обняла.

– Что ты Антоша?

– Ты не пугай меня так больше.

– Да я, ты знаешь и сама не на шутку испугалась. Всё думаю – крышка.

– Так и подумала – крышка?

– Так и подумала. И знаешь ещё, что подумала?

– Ну?

– Подумала, кто же тебе Наполеон приготовит. Теперь то я не особо переживаю. Вижу, как Ольга старается. Значит и тортик испечёт как надо. Научу её по моему рецепту.

– Эх, мама, мама, смешная ты женщина, да разве же мне Наполеон нужен, мне ты нужна живая и здоровая.

***

Утром звонок в дверь разбудил Антона и он поднялся, натянул штаны, надел тапки и поплелся в прихожую. Мама вышла из кухни:

– Я открою, иди, спи.

Щёлкнул замок.

– Здравствуйте, – Антон узнал голос, сон как рукой сняло.

– Здравствуйте, – поздоровалась мама.

– Я – Татьяна Воронцова, Нины Козловой дочь.

Антон вошел в прихожую.

Мама вдруг засуетилась:

– Что же мы тут стоим, проходите, проходите, пожалуйста.

Зашли в гостиную, гостья осмотрелась.

– Прошу, присаживайтесь, – мама указала на кресло.

– Вы не беспокойтесь, я постараюсь коротко изложить цель своего визита, – гостья села в предложенное кресло, потом встала и сжала руки.

Антон с матерью смотрели на неё в ожидании, а она видимо не знала с чего начать, то шарила взглядом по предметам, то вдруг вскидывала взгляд и наконец, остановила его на Антоне.

– Я хочу сказать тебе, все эти годы, я даже не подозревала о твоём существовании.

При этих словах Валентина потупила взгляд, было заметно как она волнуется.

– Мне сказали, что ты умер, – продолжила гостья. – Но я никого не буду ни в чём обвинять. Ведь сама я не знаю как поступила, правильно или нет? Мне было тринадцать. Понимаешь? Что я могла решить. Конечно, ребёнок был бы обузой для меня. Я точно знаю, что не была бы идеальной матерью. Поэтому, возможно все, что произошло тогда, было самым правильным. Ведь моя мать хотела, чтобы я отказалась от тебя. И я подумала, какая разница. Да, так я подумала. И совершенно ничего не чувствовала. Ничего.

Несколько мгновений, которые показались вечностью, она снова собиралась с мыслями.

– Теперь, когда я узнала, что ты не умер, конечно, мне стало легче. Это не облегчает моей вины перед тобой, но теперь я хотя бы знаю правду. Я не прошу любить меня, только хочу просить – не отвергать, – голос её дрогнул. – Дайте мне шанс исправить хотя бы малую часть моей вины.

Антон и Валентина молчали. Она – потому что за всеми этими словами, почувствовала и свою вину тоже, не меньшую, и возможно даже большую. Он – потому что не знал, что ответить на такое признание, был к этому не готов.

Минута прошла в молчании, слышно было как двигается стрелка на маленьком старом будильнике. Татьяна вздохнула и пошла к выходу. Она была уже возле двери, когда Антон произнёс:

– Я не сержусь ни на кого. Как случилось, так случилось. Значит нужно было именно так. А вы, приходите к нам, если будет желание, – он посмотрел на мать и та одобрительно кивнула в ответ.

Татьяна улыбнулась, она протянула руку и он пожал её неловко и смущённо.

– Ладно, я буду к вам приходить, а вы приходите к нам.

– Обязательно, – сказала Валентина и тоже пожала Татьяне руку.

 

5

Теперь у него появилось вдохновение. Новый импульс который заставил по-новому взглянуть на вещи. Антон многое осознал, и всё, что он пережил, стало сильным и хорошим пинком. Неукротимая тяга к работе и дерзкие планы на обучение, это то, что владело теперь его умом.

Общение с Татьяной недолгое, но плодотворное вдохновило на будущее, на успех и на желание идти дальше. Теперь нужно было только не останавливаться и Антон стал ходить к репетиторам, чтобы попробовать поступить в университет. Он чувствовал в себе силы, поверил в себя и окружающие его люди так же давали ему эту веру. Один шаг к цели, но каждый день. Таково теперь правило.

На работу ходил если не с удовольствием, то с пониманием того, всё, что случится дальше, в его руках. Начнёт учиться – добудет профессию, не будет учиться – так и останется официантом.

***

Новые посетители заставили обратить на себя внимание. Издалека узнал Лену, что вошла первой, за ней Сашка, дальше Максим и пока незнакомая Антону женщина. Правда она несколько отличалась от тех девушек с кем привык он видеть отца Лены. И возраст староват, и внешность простовата. Компания видно собрались по важному случаю. Заказанный для них столик оказался столиком, который обслуживал Антон и он, надев маску терпеливого приличия, проследовал к гостям.

– Добрый вечер, – приветствовал он и стал протягивать каждому книжку меню.

– Ах, Антон, – улыбнулся Максим, – всё еще здесь работаешь?

– Да, – учтиво кивнул Антон и посмотрел на Сашку, который виновато улыбнулся.

Лена сделала обиженное лицо и отвернулась не желая видимо, ни смотреть, ни говорить.

– Познакомься с моей невестой, – Максим указал на женщину рядом, та улыбнулась, и Антон вблизи сумел рассмотреть в ней определённую привлекательность. В лице её однако было что-то знакомое, но он не мог сообразить что. А потом, когда услышал голос Лены и взглянул на неё, понял – они похожи. Лена и эта женщина.

– Не нужно так долго разговаривать с обыкновенными официантами, – сказала Лена и надула губы, показывая как ей это все неприятно и не нравится.

– Доченька, не нужно быть такой грубой, – сказала женщина и Антон с удивлением глянул на женщину.

– Доченька? – спросил он. – Вы мама Лены?

– Да, – сказала женщина, – а вы кто?

– Это – мой бывший, – небрежно произнесла Лена, и глянула на Сашку, – но теперь у меня есть жених. И скоро наша свадьба.

Сашка неловко улыбнулся и снова виновато посмотрел на Антона.

– Да дорогая, – пролопотал он, и Антону вдруг стало его очень жаль.

– Ну что ж, я оставлю вас на несколько минут, желаю приятного вечера, я так понимаю, шампанское подавать?

Довольный Максим подмигнул Антону и весело прикрикнул:

– В точку парень! Нам оно как раз сейчас кстати будет. Шутка ли две свадьбы готовим.

Антон оставил их и вернулся уже с шампанским. Когда разлил по бокалам Лена взглянула на него и произнесла слова которые никто не ожидал от неё услышать:

– За любовь!

Они все потянулись друг к другу, бокалы их чокнулись. Антону показалось, вот теперь наконец-то у них всё будет хорошо. Когда он отошел от их столика, то подумал, возможно, он должен был уйти, чтобы его место занял другой человек. Тот, кому это было нужно, просто необходимо. Он увидел как Лена улыбнулась Сашке и как Максим посмотрел на мать Лены и просто осознал, они все – единое целое, которое теперь не разорвать.

 

6

В старом парке кривые дорожки. Меж густых сосен гуляет ветер, вместе с ним гуляют люди. Что им нужно в этом парке, что забыли они среди морозной стужи? Неужто им хочется идти прислонившись друг к другу, быть пронизанными тысячами игл леденящего ветра? Но они идут. Что им тут, разве они наслаждаются прогулкой, разве смотрят с упоением в небо или заглядывают временами друг другу в глаза? Нет. Они просто идут, потому что так надо. Потому что путь этот, они должны пройти вдвоём. Трудный, холодный путь, но вдвоём. Рука в руке. В этом и есть вся суть, в этом и есть – жизнь.

– Ух, – заскочили они в подъезд, – как холодно, – Оля стянула перчатки и подышала на руки.

– Давай я, – Антон взял её маленькие ладошки и стал громко на них дышать.

– Но ты не так, – засмеялась Оля, – видишь как я, и она снова тихонько подышала на свои ладони.

– Давай, у меня получится, – он взял и дыхнул так, как она показала.

Сосредоточенно он дышал и грел её руки, а она смотрела него и во взгляде её не было ничего кроме любви.

– Мы никогда не расстанемся? – спросила Оля.

– Никогда, – ответил Антон, обнял её и они тихо стояли у окна подъезда и смотрели туда, где уже разыгралась настоящая зимняя пурга.

©2018

*****

Эта история основана на реальном событии.

Имена и фамилии изменены.