Проснулся Елисей у себя дома, в собственной кровати. Он встал и, как и обычно, как это и бывает каждое утро, отправился в ванну чистить зубы и принимать душ. Чувствовал он себя просто замечательно, или даже лучше сказать превосходно, что для него было крайне не естественно. Пока Елисей шел в ванну, его память потихонечку пробуждалась и уже в момент, когда он взглянул на себя, в столь привычное, треснутое в правом нижнем углу, зеркало над раковиной, картина его пребывания в салоне мага предстала перед ним в полном объеме. Правда, в первые секунды, Елисей, наивно полагал, что это лишь остатки ночного сновидения, но сон и реальность, как известно, вещи все-таки разные и за все свои тридцать девять лет Елисей еще ни разу их не путал. По крайней мере ему казалось, что не путал.

— «Но как же я попал домой?», — задал он себе немой вопрос, — «Уж что-что, но это бы я запомнил…».

Но, к сожалению именно этого он никак вспомнить не мог. Зато Елисей отчетливо помнил просьбу старика — сегодня в 17:35 у входа в кинотеатр «Нева» он должен будет встретиться с девушкой Настей, блондинкой лет двадцати и получить от нее темно-синюю сумку которую в четверг нужно будет передать человеку с пятнистой собакой на автовокзале в районе трех часов дня.

Эта информация, во всех деталях и подробностях, отпечаталась в памяти так же четко, как у какого-нибудь приговоренного преступника дата его казни.

Сегодня был вторник и значит, сумка будет больше суток находиться у Елисея. Что ни говори, а просьба странная. Да и человек, поручивший это дело тот еще фрукт. Елисей принялся, было сравнивать старика, с каким ни будь фруктом, но кроме сушеного инжира, так ничего ему в голову и не пришло. Самое удивительное, что у Нистратова даже и в мыслях не возникало простого, казалось бы вопроса — почему он, собственно, должен исполнять это поручение? Но в его голове сидела, застрявшей занозой, простая и все объясняющая аксиома: Надо — значит надо!

— Странное какое-то это дело, — сказал своему отражению Елисей Никанорович и, побрившись, пошел на кухню разогревать себе завтрак, оставленный заботливой женой. Дочери уже убежали в школу и Елисей был дома один. На работу идти ему было не нужно, так как на днях взят был двухнедельный отпуск, а нужно было чинить сломавшийся накануне сливной бачок, чем Елисей и занялся. Провозился он с чудом сантехнической мысли целый день, так толком ничего не починив. Бачек нагло тек, журча ручейком и раздражая без того расшатанные нервы Елисея. Он бросил свои невразумительные копошения внутри неподвластного ремонту устройства, помыл руки и отправился на встречу с загадочной блондинкой.

У кинотеатра, вопреки ожиданиям Елисея, народу было немного. Несколько влюбленных пар, молодой человек с цветами и бабка с тяжелыми авоськами пустых бутылок, хищно поджидающая добычу. Изредка к кассе подходили вечерние киноманы и, купив билет, удалялись в фойе. На часах было уже 36 минут шестого, а блондинки все не было.

— «Что-то в старике этом было жутко странное, — от скуки Елисей начал размышлять про себя, — Одежда что ли? А как он одет то был… Не помню ни чего… плащ или ряса какая…».

И тут вдруг Нистратова осенила, а скорее оглушила как взорвавшаяся над ухом петарда, догадка и не догадка даже, а четкое воспоминание. Елисея пробил холодный пот, и мурашки ужаса поползли по спине.

— Ну, точно, помню ведь… Господи боже, — со стороны Елисей напоминал умалишенного; выпученные горящие глаза, ничего и никого не замечающие перед собой, тревожные бормочущие губы, по которым барабанили трясущиеся в страхе пальцы, — Точно, точно перед тем как он меня усыпил… Сам же видел…

То, что вспомнил Елисей, было действительно жутко, перед тем самым моментом как он подчиняясь гипнозу уснул в комнате старика, он увидел невообразимое. И теперь холодея от страха вспомнил он, как из-под рясы мага, под мерное его бормотание, высовывался самый настоящий хвост, коричневатого цвета, с пушистой кисточкой на конце. Сейчас Елисею вспомнилось это настолько четко, что он бы даже, наверное, дай ему кто-нибудь лист бумаги и карандаш, смог бы этот хвост нарисовать, хоть и рисовать он никогда и не умел.

— Здравствуйте!

Елисей вздрогнул. Качающийся пред глазами хвост исчез, и место его заняло белее приятное видение. Перед испуганным Елисеем, предстала молодая, хорошенькая девушка с большой спортивной сумкой в руке.

— Я Анастейд.

— Кто? — не расслышал Нистратов.

— Настя. А вы, наверное, Елисей Никанорович? Мне полковник именно так вас и описал.

— Какой еще полковник, — опешил Елисей.

— Полковник Фэб, разве не он вас прислал? — удивилась блондинка.

Елисей все еще путаясь в мыслях о кошмарном хвосте, нервно пожал плечами и ответил:

— Не знаю, меня прислал старик… Маг… — и, помедлив добавил шепотом, наклонившись к девушке, — С хвостом!..

Елисей отстранился, подозрительно огляделся по сторонам, и вопросительно — заговорщицки посмотрел на блондинку.

— А-а, понятно, — сказала, улыбнувшись, Настя.

— Вот сумка, — она протянула ему, то за чем он собственно сюда и пришел, — а вот ключ, — она достала из кармана легкой куртки металлический треугольник с тремя округлыми отверстиями по краям, и сама положила его в ладонь Елисея.

— А ключ зачем? — удивился Елисей, разглядывая треугольник, — Меня про ключ не просили…

— А вы меня не помните? — спросила вдруг блондинка, пристально посмотрев Елисею в глаза.

Что ни говори, а девушка была очень симпатичная, настолько, что даже путаница мыслей не смогла Елисею помешать заметить это. Белокурая, голубоглазая, словно сошедшая с киноэкрана. Он смутился и ответил:

— Ну, в общем-то… Нет.

Девушка улыбнулась, словно только для самой себя и посмотрела на Нистратова, как ему показалось, с некоторой завистью.

— Берите, потом все поймете, — она развернулась и пошла в сторону автобусной остановки.

— Подождите Настя, — опомнился Елисей, — а кто же такой этот старик?

Она остановилась. С минуту девушка не оборачивалась, будто демонстрировала Елисею свою точеную фигурку, и только когда Нистратов оценил ее сполна, повернулась и таинственно произнесла:

— Полковник Фэб!

Затем Настя быстро добежала до остановки и запрыгнула в как раз подошедший автобус.

Сумка была довольно тяжелая, и поэтому, плюнув на то, что денег было мало и жалко, Елисей поймал машину и, договорившись с шофером, похожим на перекрашенного в шатена деда-мороза, за полтинник, поехал домой. Дома он спрятал сумку под кровать и отправился ужинать. Вся семья была в сборе. Жена Наталья Андреевна — заведующая детской поликлиники и две дочки Маша и Алена.

Маше недавно исполнилось тринадцать лет, она была веселым, добрым и жизнерадостным ребенком. Мечтательная и красивая Маша, грозила вырасти в настоящую головную боль многих и многих особей мужского пола. А в том, что поклонников у дочери будет невероятное количество, Нистратов не сомневался. Елисей в тайне очень гордился своим произведением, приписывая основную заслугу, почему-то, себе, а не супруге.

Алене было шестнадцать, она была уже вполне сформировавшейся девушкой, крутила непродолжительные романы с молодыми людьми и часто не ночевала дома, (оставаясь в гостях у подружки) — как она все время говорила доверчивым родителям. Училась она не важно, и в будущем мечтала стать знаменитой на весь мир певицей. Она даже выпросила у Папика (так она бесцеремонно называла родителя) шестиструнную гитару, и часами могла сидеть в своей комнате, бренча и скуля себе что-то под нос.

Елисей обеих дочек любил с безмерной отеческой нежностью и строгим родителем не был, поэтому в семье всегда царил мир и покой. Сам Елисей Никанорович детства своего не помнил. Когда ему исполнилось двенадцать лет, он попал в жуткую автомобильную катастрофу вместе со своими родителями. Произошло это летом на Кавказе в горах. Маленький Елисей с семьей отправился на экскурсию в автобусе, смотреть знаменитую пещеру, в которой якобы сразу после войны обнаружили останки летающей тарелки и труп пришельца. К несчастью в пещере маленький Елисей так и не побывал. На одном из крутых поворотов серпантина, автобус столкнулся с древним, взявшимся не понятно от куда, «Жигуленком». Тот вылетел из-за поворота на полной скорости и столкнулся с автобусов лоб в лоб. Погибли все пассажиры и в живых остался только Елисей. Все это ему рассказала его тетка Мария, которая и воспитала его как родная мать. Сам Елисей, пролежав в тяжелейшей коме 14 месяцев, придя в себя, не помнил ничего о своей прошлой жизни. Его случай называли уникальным и даже писали от этом в газете «Известия» на первой полосе. Вырезку из газеты Нистратов бережно хранил в картонной коробке из-под обуви на антресолях. Называлась статья «Родившийся в рубашке».

Наверное, факт полной амнезии и помог ему довольно спокойно пережить потерю самых дорогих на свете людей и стать полноценным гражданином. Конечно, Елисей тосковал по родителям, но как-то неопределенно, не по-настоящему. Он их совсем не помнил, словно и не было у него никогда мамы и папы. Явных отклонений, возможных вследствие столь серьезной травмы мозга, Елисей в себе никогда не замечал, не замечали и окружающие его люди, правда, все-таки некоторые странности иногда давали о себе знать, но на счет аварии Нистратов это не относил.

— Лисик ты слышал, — жена иногда ласково называла мужа Лисиком, — про это странное ограбление банка возле ВВЦ?

Если бы Елисей что-то и слышал, то, в ходе происходящих с ним событий последних двух дней, вряд ли бы вспомнил об этом. О газетном заголовке и небесном силуэте над крышами, виденными перед посещением салона мага, он забыл совершенно.

— Да как-то так, — невнятно промямлил Лисик, — А что?

— Как это что? — удивилась супруга — Очевидцы утверждают, что грабителями были трое каких то, то ли фокусников, то ли экстрасенсов… Вообщем один из них был в костюме холодильника, а другой выглядел как ангел…

— А третий с хвостом? — заинтересовался вдруг Елисей, уловив слово — экстрасенс, в реплике жены.

— Почему с хвостом? Без хвоста, третий просто в форме пожарника.

— И их поймали?

— В том то и дело что нет! — радостно сообщила жена.

— Мам, а почему один в костюме холодильника? — включилась в разговор младшая дочка Машенька.

— Да почему именно холодильник, а не тостер, например, — ехидно подхватила Алена.

— Не знаю… Если подумать то полная ерунда получается. Это же не удобно. Как от погони то убегать? — встала посреди кухни Наталья Андреевна, деловито уставив согнутые в локтях руки, кулаками в бока, — А вот в газете одной написали, что холодильник и Ангел были настоящими!

— Как это? — удивился Елисей.

— Да так! Ангел то ведь летал.

— Ну, это бред! — уверенно заявил Елисей, и сразу же, почему-то, вспомнил пронзительные глаза старика мага, — холодильник тоже, наверное, живой был?

— Вот бы нам такой холодильник! — мечтательно промурлыкала Машенька, облизывая йогурт с ложки.

Елисей, подозрительно посмотрел на дочь, и ничего не сказав, отправился в ванну. Спал он в эту ночь крепко, а под утро ему приснился, жуткий сон. Привиделось Елисею, будто у него в доме ожила вся бытовая техника — все чайники и часы, телевизоры и пылесосы. Да и сам дом стал вдруг живым. Он постоянно перемещался по городу, и внутри него все перемещалось в хаотической последовательности. Электроприборы давали Елисею немыслимые указания, заставляли исполнять его всю работу, которую, между прочим, они сами должны бы были исполнять и при помощи телепатической мысли внушали ему, что он ничтожество и лишь побочный продукт эволюции. Но, в конце концов, Елисей ухитрился спрятаться от обезумевшей техники в ванной, где он обнаружил, что у него ни с того ни с сего вырос хвост. Длинный коричневый с шерстяной кисточкой на конце. Совсем такой же, как у таинственного полковника-мага. Проснувшись, он долго лежал на кровати, глядя в потолок, вспоминая, почему-то, свои школьные годы.

На счет странностей Елисея, как раз можно было отнести его сны и происходящие в этих сновидениях события. Часто, например, ему снились люди, а чаще и не люди вовсе, а так — персонажи, с которыми в реальной жизни он никогда не встречался, но снились они ему с подозрительным постоянством. Всех их он знал по именам, помнил каждую черту и особенность характера, как будто во сне Елисей жил другой, параллельной жизнью, только вот законов своего «мира снов» Елисей категорически не понимал и от этого тайно страдал, считая себя немного не от мира сего. Даже объяснить смысл своего, хотя бы одного самого, казалось бы, безобидного сновидения Елисей внятно не мог.

Иногда сидя в компании за кружкой другой пивка, он с интересом выслушивал пересказы сновидений своих друзей, где события хоть и были чудными, но имели в своей основе вполне понятные человеческие эмоции и переживания. Одному снилось что жена изменяет с соседом, другому что чемодан, набитый деньгами нашел, третьему будто в море пенном с дельфинами плавает. А что мог рассказать Елисей? Как он с ИниПи Форгезо — получеловеком, полурадиоволной, облетает статический звукоряд гармонии мира? Или о том, как в помещении, чем-то сходным с увеличенной до исполинских размеров движущейся в капле воды амебы, он — Елисей, сам себя, осознавая толи разумным скальпелем, толи разрядом тока, получает неописуемое удовольствие от созерцания блеклого частотно-пульсирующего мерцания какой то подвижной структуры, являющейся к тому же им самим в данный момент?

Да и каким языком все это ему нужно было бы рассказывать? Какие то слова он «вытащил» из снов, что-то обозвал сам, как ему казалось, это можно было бы назвать. Но чаще всего ему снилось, как он общается со своими странными персонажами не то что бы даже на каком то языке, а вообще таким образом, что и объяснить это было бы, ну никак, не возможно. Сам же он понимал, о чем ведут речь персонажи его сновидений, на каком-то чувственном, необъяснимом уровне. А уж про ИниПи Форгезо, Елисей вообще стеснялся рассказать даже жене, потому что порой во сне виделось ему, будто он с этой необъяснимой научно личностью, сливается в одно целостное существо неопределенного пола и совершает не пойми что и неизвестно зачем. Правда бывали и другие сны у Нистратова. В этих снах он летал. Летал словно птица, неподвластный законам притяжения, свободный и дерзкий. И так натурально ощущались эти полеты, что и просыпаться не хотелось вовсе.

Поднявшись, Елисей поплелся на кухню и, не почистив зубы, принялся пить кофе. Он решил, было заняться сегодня снова починкой злополучного бачка, но вдруг вспомнил, что у него под кроватью лежит таинственная темно синяя сумка.

Вытащив из-под кровати, переданную ему блондинкой Настей поклажу, Елисей размышлял про себя так:

— «А почему, собственно, я вообще должен это хранить, передавать кому-то и еще черт знает что делать, а сам права не имею узнать, что в этой сумке храниться? Может там наркотики или оружие химическое? — Елисей подошел к окну и украдкой, из-за шторы, осмотрел улицу, — Вот я идиот. Попался на дешевый трюк… „Вы, что же меня не помните?“ — бла-бла-бла… а я и уши развесил. Загребут и упакуют на всю жизнь, вот будет то фокус… Фокусники блин, Чародеи хреновы! Ангелы у них банки грабят, холодильники по воздуху кружат!» — Елисей не на шутку рассердился.

— Как там она сказала? Потом все поймете? Ну-ну, уже понял! — теперь он бормотал свои причитания уже вслух, расхаживая по квартире — Это все одна банда! — выдал резюме Елисей, хотя кого конкретно он имел в виду, он и сам не смог бы объяснить. Он снова подошел к сумке и посмотрел теперь на нее, так словно это был возникший вдруг ниоткуда труп неизвестного.

— Ну, во-первых, никто мне не запрещал в нее заглядывать, — Елисей автоматически загнул мизинец правой руки, — во-вторых я имею право знать, что храниться у меня под кроватью! — безымянный палец загнулся вслед мизинцем, — А в третьих…

Но договорить он не успел. В этот самый момент в комнате зазвонил телефон. Звонок от чего-то был невыносимо назойливым и звонким, и Елисей, хоть и не желал этого, трубку все же снял.

— Да, — раздраженно спросил он.

— Нистратов? — спросил вкрадчивый мужской голос.

— Да, — осторожно проговорил Елисей.

— Поймите меня правильно, — начал торопливо объяснять незнакомец в трубке, — я желаю вам только добра, но это может изменить всю вашу жизнь кардинально, и потом, вы же должны понимать какая это ответственность?

— Подождите вы о чем? Кто это? — удивленный Елисей пытался вспомнить, чей бы это мог быть голос, — Вы ошиблись, наверное? Я…

— Не будьте ребенком, — оборвали его, — И вообще бросьте прикидываться! Или вы и впрямь не помните ничего?.. — удивленно спросил голос, — Лично я всегда был на вашей стороне, но после всех этих событий здесь все как на ножах! Вы же отчужденец, так что выкиньте все это из головы и забудьте…

Но тут в динамике заскрежетало, послышалась какая-то возня и связь оборвалась. Елисей, нервно бросил трубку, постоял с минуту, обдумывая услышанное и ничего толком не надумав, отправился на кухню курить.

— Утренник в сумасшедшем доме, честное слово! — он закурил, — Нет, это все определенно связанно!

Елисей снова прошел в комнату, где лежала сумка блондинки. Вполне обыкновенная спортивная сумка, правда, без надписей и лейблов знаменитых спортивных марок. Молния сверху и боковой карман. Для начала он решил проверить, содержимое кармана. Что-то необъяснимое останавливало его залезть внутрь сумки сразу, и он начал с малого. Там был конверт. Елисей достал его и внимательно осмотрел. Обычный почтовый конверт с маркой, на которой был изображен разноцветный воздушный шар, парящий в облаках. Необычное заключалось в другом. На конверте имелся фабричный оттиск. Типографским шрифт гласил:

Инструкция по вскрытию спортивной сумки темно синего/темно оранжевого цвета для Елисея Никаноровича Нистратова,

подотчетный номер ZZx2344 июль 22, 13:38 Москва

Елисей машинально посмотрел на часы и побледнел, было ровно 13:38, причем минутная стрелка встала на свою отметку именно в тот момент, когда Елисей на нее взглянул, месяц на дворе стоял июль, и насколько помнил Елисей, число тоже было указанно верно. Он, сухо сглотнул, судорожно вскрыл конверт и достал свернутый втрое листок. Нервный тик правого века снова дал о себе знать. Елисей торопливо потер глаз тыльной стороной пальца, развернул листок и прочитал:

ИНСТРУКЦИЯ

1. Открой сумку

Больше на листке ничего написано не было. Как во сне он отбросил немыслимую в своей глупости и в то же время убийственно загадочную инструкцию, сел на пол и расстегнул молнию.

В сумке находились два свертка — один большой, второй поменьше. Елисей распаковал тот, что был больше. Сначала он даже не понял что это, потрогав осторожно рукой белую мягкую поверхность, Елисей ощутил странное тепло. Он пригляделся. Это были два крыла, сантиметров семьдесят в длину, белоснежные, удивительно чистые, почти невесомые. Елисей взял одно и попытался его расправить. Легко и бесшумно крыло распахнулось и Елисея слегка обдало ветерком, и в дуновение это примешался совсем слабый, зыбкий запах, ни на что не похожий и в то же время удивительно знакомый. Так бывает иногда. Раз! И случайно пойманный, где-то ветром аромат еле коснется обоняния человека и он вдруг вспоминает или даже только силиться вспомнить свое, давно забытое потерянное ощущение чего-то важного, такого настоящего, значимого, такого необъяснимо знакомого, что кажется еще чуть-чуть и ты поймешь сразу все. Все что только может понять человек. Но память не возвращает в прошлое, и прозрения не возникает, а только отзывается гулкой тоской душа. И вдруг понимает человек, как изменился мир вокруг, как изменился он сам, как одинок он и ограничен, но длиться это, лишь доли секунд, слабая вспышка и уже через мгновение ни запаха, ни воспоминания нет, а есть только ощущение невосполнимой потери. Тоже произошло сейчас с Елисеем. Вспышка — воспоминание — пустота. Елисей аккуратно сложил крыло и положил перед собой. Почему-то он сразу понял, что это не крылья какой то птицы, или другого невиданного пернатого зверя.

— «Ангел — ограбивший банк», — первая четкая мысль появившаяся в его голове. Чем дольше Елисей смотрел на крылья, тем больше убеждался, что видит он их не в первый раз. Но где и когда приходилось ему созерцать это чудо, понять он не мог.

Он взял в руки второй сверток. Пакет был значительно тяжелее. Что-то твердое на ощупь. Почему-то Елисей представил себе кирпич, завернутый в плотную бумагу. Он решительно разорвал упаковку и вытащил черного цвета предмет, прямоугольной формы. Предмет был гладкий как стекло, и внешним видом никак не выдавал своего назначения, но на кирпич он действительно очень походил. Елисей повертел его в руках, поскреб ногтем, посмотрелся на свое идеально ровное отражение в черной зеркальной грани, и увидел там лицо унылое и растерянное как у проигравшего в лотерею неудачника.

Наскоро завернув крылья и непонятный предмет в упаковочную бумагу, Елисей сложил их обратно в сумку и задвинул ее под кровать. Он принялся ходить по квартире, с таким видом, будто только что по радио объявили о неминуемом конце света. Странное содержимое сумки разбудило в голове апокалипсические фантазии и трусливые подозрения, что он попал в жуткую историю, густо замешанную на религиозности и мистике. Елисей вспомнил телефонный звонок, предшествовавший его любопытству, и твердо уверился, что это вовсе не розыгрыш и не случайное совпадение. А еще он вспомнил хвост, всовывающийся из-за спины старика, изогнувшейся полусонной коброй.

— «Так ведь они знали! — вдруг с ужасом осознал Елисей, — Знали, что я вскрою сумку!».

Он побежал в комнату, увидел на полу конверт и схватил его. Зрачки его тряслись, как две вот-вот готовые сорваться сливы на ветру. Он увидел, что никакой надписи, касающейся его права открыть сумку, нет. На конверте не было вообще никакой надписи. Он был совершенно чист.

— Дела… — выдохнул он сипло.

Лицо его сделалось серым, как дорожный асфальт, на негнущихся ногах добрел он до кухни, вставил в губы сигарету и прикурил желтый фильтр. Вдохнув, зловонного дыма Елисей закашлялся, сплюнул в раковину и туда же зашвырнул испорченную сигарету. Нужно было что-то решать, и он решил никому не говорить о том, что с ним произошло, отнести сумку куда было велено, и этим самым разрешить загадку. Из головы не выходил только загадочный хвост, так и качающийся перед глазами живым, подрагивающим маятником. Сумку надо было передать в четверг, а сегодня была среда и Елисей не нашел ничего лучше, как пойти в спальню, открыть дверцу шкафа и между сиреневой наволочкой и желтой в цветочек простыней, отщипнуть от бюджетной заначки несколько купюр. А потом, одевшись, так быстро, будто на подъеме в армии, очутиться в ближайшем баре с бутылкой водки на столе, и порубленным дольками лимоном в треснутом блюдце.

Елисей решил напиться.

Задурманить сознание, как это делает большая часть населения страны, отчаявшаяся что-либо изменить в своей жизни. Он налил первую и, сморщившись выпил из пластмассового стаканчика, проглотив вдогонку попахивающей жженым сахаром жидкости, кислый желтый кружок.

Тут же он налил следующую и уже разомкнул было губы, дабы влить внутрь водку, как за его стол, совершенно без приглашения, присел незнакомец в сером пиджаке и уставился Елисею Никаноровичу прямо в рот, будто бы проверяя все ли зубы у того не месте. Однако Елисей, хоть и возмутился столь наглому взгляду, все-таки завершил начатое движение и наполнил себя второй порцией алкоголя. В этот раз закусывать он не стал, а тревожно посмотрев на незнакомца, глухо спросил.

— Чего?

Незнакомец, вскинул бровь, также легко как штангист приподнял бы годовалого щенка и удивленно осведомился.

— Водку пьете?

— Пью, — подтвердил Елисей, которому вопрос показался наглым и глупым, — Налить?

— Налейте, — согласился тот и как по волшебству извлек из внутреннего кармана пиджака, точно такой же пластиковый стаканчик как у Елисея. На вид непрошенному гостю было лет тридцать пять — сорок. Голубыми, пронзительными глазами, на которые спадала непослушная светлая челка, он словно пытливый экспериментатор наблюдал за Елисеем. Было в его взгляде что-то непростительно наглое, бесцеремонное.

Нистратов, глядя в упор на нахала, небрежно наполнил тому до краев, и с грохотом поставил бутылку на стол. Незнакомец взял свой стаканчик, неспешно поднес к губам и медленно выпил, аристократически отогнув мизинец на котором блеснул черным камнем красивый перстень. Нистратов, проследив как исчез его алкоголь во чреве, нисколько не отреагировавшего на дрянное поило человека, почему-то подумал что перстень на его пальце очень дорогой и в нем воспылало чувство несправедливости. Наглец носит такую роскошь, и осмеливается подсаживаться за чужой стол ради халявы. Впрочем, тут же Елисей подумал, что очень может статься, следующим платить будет как раз обладатель перстня, и напиток, возможно, будет более благородным.

— Неплохо! — заключил нежданный собутыльник, и будто прочитав мысли Елисея добавил, — Но позвольте и мне угостить вас?

Он поднял руку, приглашая официантку, и когда та подошла, заказал самый дорогой коньяк, что имелся в баре и закуски к нему. Елисей от таких действий опешил, вообразив себе, что мысли его как общедоступный журнал, может прочесть всякий, кому вздумается. Он насторожился, и старательно стал ни о чем не думать. Но это у него не получалось. И снова в голове всплыл отчего-то омерзительный хвост мага, торчащий из-под рясы, коричневым извивающимся жалом. Тем временем официантка принесла графин с золотистым содержимым, две рюмки, сверкающие перламутром, и тарелочку с миниатюрными тарталетками, начиненными красной икрой. Аккуратно выставив все это богатство на стол, она обольстительно улыбнулась и развернувшись, медленно поплыла сквозь сизую пелену табачного дыма к причалу бара, так что бы вся притягательность ее женских форм, обтянутых белой блузкой и сиреневой юбочкой, впечаталась расточительным клиентам в самую глубину.

— Ну а что вы, любезный, думаете по поводу самолета? — поинтересовался незнакомец, разливая коньяк в матовые, будто из дыма отлитые рюмочки.

— Самолет? — удивился Елисей, — Какой еще самолет?..