– Мисс Рыжик! Вам факс! – Бетси, приоткрыв дверь, с насмешливой официальностью подсунула Полине бумагу. Подмигнув, исчезла.

У Полины ухнуло в груди, она схватила липкую на ощупь бумагу, стала читать, перескакивая через строки. Дочитав до конца, тихо засмеялась, потом закрыла лицо руками. С улицы донеслась хриплая пожарная сирена, истошно взвыв совсем рядом, стала удаляться и постепенно смолкла.

– Так! – Полина часто поморгала, проверяя, не потекла ли тушь, оглядела свою кладовку. – Так…

Решив не откладывать неизбежное, она взяла телефон, нашла родительский номер, набрала.

– Привет, мам! Не, все нормально. Да нет, все в порядке. – Полина закатила глаза, повторила по слогам: – Нормально! Просто работы много, потому и не…

Она выдвинула ящик стола, прикидывая, что надо взять.

– Ага… Ну… – она, кивая, вытаскивала мелкий хлам – жестянку мятных леденцов, красный карандаш с обломанным грифелем, две ручки, коробку разноцветных скрепок, синий значок с надписью «Иисус спасет!», который кто-то всучил ей у выхода из метро.

– Я поэтому… поэтому я… – Полина страдальчески выпучив глаза, перебила мать. – Я и звоню поэтому!

Мать встряла снова. Полина обреченно уронила голову на грудь, схватила шариковую ручку, стала щелкать кнопкой. Потом чирикать по факсу.

– Здесь все. Контракт закончился. Нет, это я не хочу… Как почему? Не хочу! – Полина вдруг ойкнула – она случайно зачирикала на факсе адрес и имя. – Нет, все о’кей. Меня тут зовут… короче, в субботу ждите, папе привет.

Дома (Полина усмехнулась – какую только дыру мы не называем домом!) вещей оказалось совсем мало, но Колинда все равно всучила ей свой чемодан, здоровенный, с оббитыми углами и оранжевой наклейкой «Аборт – мое право!». В чемодан легко уместилось все барахло.

– Я свое отъездила. Теперь мы вот вместе, – она притянула Дорис за талию. – Так, сеструха?

Сестры помогли впихнуть чемодан в багажник, обнялись еще раз. Дорис, шмыгая носом, уткнулась Полине в шею.

– Вот Джаг вернется, а тебя нет… – проговорила Дорис ей в ухо. – А я так вас познакомить хотела…

Полина закусила губу, смеясь, пробормотала что-то. Снова обнялась с Колиндой, быстро нырнула в машину, повернула стартер. Выехав с парковки, притормозила, включила поворотник. Посмотрела в зеркало: сестры, взявшись за руки, провожали ее взглядом, Дорис, словно угадав, что Полина смотрит, махнула ей.

– Господи… – прошептала Полина, глотая слезы. – Господи, не дай мне, Боже, вот так…

Она оглянулась на мотель, на голые деревья. Дверь с новым замком так и не подкрасили, зато билборд над эстакадой сиял свежей рекламой газировки – бутыль колы таинственно мерцала ледяной испариной, на лоснящейся этикетке выступили хрустальные капли.

Заморосил колючий осенний дождик. Полина включила дворники, левый елозил по стеклу, оставляя мутные полосы. Она выехала на Восемьдесят первое шоссе, до границы штата оставалось миль двести, подумала, что будет здорово, если удастся засветло перемахнуть через Пенсильванию. Полина включила радио, везде жизнерадостно болтали или крутили задорный рэп, она прошлась по всем станциям, остановилась на классической. Передавали что-то струнное, похожее на Моцарта, Полина слушала, постукивая в такт большими пальцами по баранке. Дождь разошелся и лил уже вовсю, асфальт стал походить на серый февральский лед.

Полина мягко давила на педаль газа, ей казалось, что машина летит, почти не касаясь дороги, стрелка спидометра дошла до восьмидесяти миль. Ощущение опасности волновало, Полина азартно подалась вперед, обгоняя ревущий грузовик. Огромные колеса, доходящие ее «Форду» до крыши, слились в сияющие круги, они были всего на расстоянии вытянутой руки. Полине стало жарко, она подумала, что в обыденной жизни смерть редко персонифицируется так явно и находится столь близко. Она нервно засмеялась и утопила педаль в пол, медленно поравнялась с тупой мордой, хромированным бампером, на капоте сияла фигурка бизона. Девяносто миль, девяносто пять.

Грузовик остался позади, Полина откинулась, блузка прилипла к потной спине; часто дыша, словно после бега, она вытерла лоб ладонью. Скрипки замолкли, после паузы пожилой женский голос ласково сообщил, что станция «Нью-Йорк Классик» передавала Опус 33 Йозефа Гайдна. Полина загадала, что если сейчас поставят Грига, то у нее все получится. Ну не все, что-то главное. Промелькнул указатель «Альтона – 70 миль», незаметно она уже добралась до центра Пенсильвании.

Радиотетка с материнским укором уговаривала любителей классической музыки сделать небольшие пожертвования в фонд радиостанции, меценатам в знак благодарности обещала выслать тряпичные сумки с вышитыми портретами знаменитых композиторов. Полина рассмеялась. В динамиках, нарастая, послышался треск, станция выходила из зоны приема.

– Ну не тяни… – нетерпеливо прикрикнула Полина на радио, – Грига давай!

Ведущая послушно замолчала и сквозь помехи объявила:

– Программу «Романтическое настроение» продолжит композитор, которого называли…

Затрещало сильней, Полина прибавила громкость.

– … северный Шопен. Фортепианная соната ми минор норвежского композитора девятнадцатого века Эдва-а…

Треск полностью заполнил эфир, но Полина, радостно колотя по баранке, закричала:

– Грига! Эдварда Грига! Ми минор, твою мать!

На горизонте, прямо по курсу, появилась плоская серая полоса, казалось, там идет сплошной ливень. Полоса росла, темнела, уже можно было разглядеть вершины и хребты, складки отвесных склонов.

– Аппалачи… – прошептала Полина. – Настоящие горы.

До гор оставалось еще миль двести, нужно было заправиться и решить относительно ночлега.