Полыхало вовсю. Рыжее пламя вылетало из окон второго этажа и уже прорывалось из-под крыши. Искры столбом уносились в фиолетовое небо и там гасли. Полина выскочила из директорской машины, рев пожара оглушил. Первый этаж просматривался насквозь, пожарники высадили дверь и окна, из двух брандспойтов лупили упругими струями в ослепительно-лимонный ад. Кто-то орал в мегафон, чтобы перекрыли газовую линию. Зеваки заволновались.

Майора вытащили раньше, он лежал на носилках, у телеграфного столба. Кто-то накрыл его простыней, рядом в беспорядке белели ленты бинтов, какие-то тряпки. Полина подошла, наклонилась, тощий кадыкастый санитар что-то нервно прокричал ей и побежал дальше. Она осторожно приподняла край простыни, заглянула. Ожогов не было, лицо показалось Полине спокойным и абсолютно чужим. Какая же глупость, когда говорят про мертвых – будто спит! То, что лежало под простыней – это мертвое нечто, – никакого отношения не имело к Теду, это мертвое нечто больше было сродни камню, сухой коряге. Это мертвое нечто не могло петь песню про Нэнси, рассказывать историю про акул, клеить детские самолеты. Оно было мертвое.

Полина тихо опустила край простыни, но не встала, а так и продолжала сидеть на корточках перед носилками. На асфальте валялся скомканный пакетик из-под соленого арахиса. Кто-то тронул ее за плечо, мегафон хрипел: «На стену лей, на стену! Дымится уже!» Полина догадалась, что это про ее дом, но она даже не повернулась.

Майора унесли, сунули в фургон, хлопнули дверью. Полина поднялась, огонь добрался до чердака, черепица на крыше трещала, разлеталась шрапнелью, красные языки плясали между чердачных балок, улетали вверх. Брандспойты били теперь в стену ее дома, от мокрой стены валил белый пар. Полина равнодушно подумала, что ей будет жаль зеленого платья. Хотя, впрочем, не очень – она стала смотреть в огонь, она вспомнила парадную саблю майора с золотым эфесом, белый мундир.

Мегафон прохрипел: «Всем немедленно отойти!», полиция и пожарники стали теснить зевак, человек с мегафоном оказался шерифом, он размахивал руками и бессмысленно бегал взад и вперед. Толпа подалась назад, загалдела, сквозь рев пожара послышался звук, похожий на стон огромного зверя, что-то натужно заскрипело. Дом вздрогнул, пьяно качнулся и рухнул. Грохнув, словно взрыв, огонь разлетелся горящими брызгами, в небо взмыл столб оранжевых искр. Толпа ахнула и замерла.

Кто-то взял Полину за руку, она повернулась. Михаэль. Он начал что-то говорить, Полина коснулась пальцем его губ, он замолчал. По его лицу бродили красные отсветы, он всхлипнул, пробормотал: «Я думал ты там», стер кулаком слезы. Полина покачала головой, прошептала: «Не надо», сжала его руку. Они молча стояли в толпе, никто не обращал на них внимания, все смотрели на огонь.

Потом повалил дым, горько потянуло гарью. Сразу стало темней, словно наступили сумерки. В воздухе летал сизый пепел, оседал на лицах, одежде. Всё вокруг поседело. Нервная суета сменилась апатией, усталые пожарные бродили вокруг, что-то подбирали, сматывали. Директор говорил с шерифом, тот, сняв шляпу, тер бритую голову широкой ладонью. Мегафон валялся в вытоптанной траве. Народ стал расходиться, устало ворча, как с проигранного футбола.

Михаэль больно сдавливал ее кисть, его ладонь была горячей и влажной, он куда-то потянул Полину, молча и упрямо. Полина посмотрела ему в глаза, сказала:

– Все завтра. Я безумно устала…

– Но я… Я хочу вам…

– Все завтра, – глухо повторила она. – Завтра.

Полина поднялась по ступеням, вся веранда была серой от пепла и копоти. Она чувствовала, что Михаэль не двинулся, стоит и смотрит ей в спину. Поворачиваться не стала, с минуту возилась с замком, наконец открыла. Внутри было темно, омерзительно воняло мокрым дымом. Полина закрыла дверь, привалясь к косяку, долго смотрела в черный проем комнаты. Майора больше нет, его дом сгорел – эти две мысли казались нелепостью, Полина, как пьяная, помотала головой, пробормотала:

– Чушь… Что за чушь.

Она направилась на кухню, передумав, остановилась, устало опустилась в кресло. Сидела в темноте, изредка качая головой, словно не соглашаясь с кем-то. По потолку скользнули желтые полосы фар, снаружи зарычал мотор, потом звук медленно стал удаляться.

Глаза постепенно привыкли к темноте, Полина сидела сгорбясь и разглядывала свои руки. Сжимала кулак и медленно раскрывала пальцы, словно цветок. Потом снова сжимала. Мыслей не было, в голове стояла плотная муть, гундели обрывки каких-то фраз, плыли пятна лиц, похожие на гипсовые маски, стоило зажмуриться – начинал плясать огонь. Желтые, красные ленты, юркие, как змеи. От огня становилось жутко, Полина открывала глаза, снова пялилась на руки.

Снаружи послышались шаги, чьи-то подметки прошаркали по асфальту, после тихо поднялись по ступеням. Затаились. Полине казалось, что она слышит дыхание за дверью.

– Я ж сказала… – устало прошептала она, качая головой.

Скрипнула половица, после долгой паузы кто-то вкрадчиво постучал в дверь.

– Уходи, – сипло проговорила Полина. – Пожалуйста.

Стук повторился.

– Пожалуйста… – Полина знала, что открывать не надо, надо пойти наверх и постараться заснуть.

Она поднялась, доплелась до двери. Прильнув щекой к холодному дереву, проговорила:

– Завтра. Все завтра.

– Нельзя завтра, – раздался торопливый голос. – Это срочно. Очень.

Это был не Михаэль.

Полина щелкнула замком, распахнула дверь. На пороге стояла Хильда Эммерих. Полина растерялась, девчонка вошла, сама закрыла дверь. Прошла в темную гостиную, села на край дивана.

– Мисс Рыжик? – позвала она.

Полина послушно опустилась в кресло напротив. В окно заглядывал уличный фонарь, желтая электрическая муть расплылась по паркету. Полина потянулась к выключателю.

– Не надо, – торопливо попросила Хильда. – От пожара глаза совсем… Не надо света.

– Что у тебя? – Полина спросила. – Я дико устала. Говори, что там?

– Да, да, – сказала Хильда. – Я все понимаю, вы же с этим… друзья были?

– Ничего ты не понимаешь, – отрезала Полина. – Говори.

– Ну зачем вы так, мисс Рыжик? – Девчонка вскочила, прошла по комнате, снова села. – Я ж по-хорошему, а вы…

Хильда Эммерих обиженно скрестила руки, она так и не сняла перчаток. На ней были высокие сапоги и тугая черная кожанка, словно она только что гоняла на мотоцикле. Очков на лице не было.

– Говори же, – хмуро сказала Полина. Она опустила веки, огонь тут же запрыгал перед глазами, голова закружилась, куда-то поплыла. Полину замутило, от всего воняло дымом. Она сжала губы, сглотнула, во рту было сухо.

– Да-да, сейчас скажу. – Хильда сделала шаг, присела на корточки перед Полиной, заглянула в лицо. – Сейчас все скажу!

Полина подалась назад, от девчонки несло горькой копотью и еще чем-то знакомым и противным, какой-то химией. Не моргая, Хильда уставилась Полине в глаза, будто гипнотизировала. Они так сидели и молчали.

– Вы знаете, – проговорила девчонка, – а я ведь в вашем… в этом доме очень часто бывала. Раньше, в детстве.

Она замолчала, загадочно ухмыльнулась уголками губ, словно припоминая что-то. Глаза не улыбались, смотрели пристально и холодно.

– Тут жили Геннехольмы. Семья Геннехольмов: папа, мама и дочка Марта. Еще был Карл, карапуз, он не в счет. Мы с Мартой были лучшими подругами. Это ж такой возраст – одиннадцать лет, сами помните, важней подруг ничего нет на свете, да?

Полина не ответила.

– А там, там внизу, в саду, – Хильда ткнула рукой в сторону кухни, – там мы играли. Марта больше всего любила играть в овощную лавку, торговала яблоками, красными, с два кулака. По два пенса – такая дороговизна! Я торговалась, но в конце концов все равно покупала. Складывала в корзину.

Хильда говорила всё быстрей и быстрей, ее серые глаза округлились. Она возбужденно потерла ладони, хихикнула. От этого смеха у Полины прошел холод между лопаток.

– А летом, летом было полное раздолье. Отсюда на велике и до озера двадцать минут. Нам, конечно, запрещали. Но… – она снова хихикнула. – Но!

Она резко встала, подошла к окну.

– Меня допрашивали в полиции, – не поворачиваясь, проговорила Хильда, – но я, правда, ничего не помнила. Меня нашли на берегу, без сознания. Я вся была в крови, насквозь, вся одежда, трусы, даже в кедах кровь хлюпала. Но это не моя была кровь, у меня ни одной царапины не было. Это ее, Марты, кровь была. Они потом определили.

Хильда прижала палец к стеклу и стала рисовать скрипучие круги.

– Они, эти полицейские из Мемфиса, мне не верили. А я, правда, помню только, как мы прикатили к озеру, велики бросили. Вода еще холодная была, мы на берегу играли. Потом Марта зашла в камыши, позвала меня, я видела ее платье сквозь траву, синее в горох белый. Ну, я тоже пошла туда, в камыши, а ее нет. Я зову: Марта, ты где? Вот же – откликается – тут я! Слышно, что совсем рядом, я туда иду, а там никого.

Девчонка вдруг замолчала, слышен был лишь мерзкий скрип стекла.

– Они там все прочесали, с собаками. Камыши эти чертовы. Ее не нашли. Это мне потом рассказали, я четыре недели в Ноксвилле лежала, в больнице. В дурке. – Она хихикнула. – Они решили, что я чокнулась, а я просто не помнила ничего. Они говорили – возможны кошмары, зрительные галлюцинации… идиоты. Мне вообще ничего не снится. Кошмары…

Хильда нервно повернулась, подошла к черному зеву камина. Наступила на кочергу, пнула ее ногой.

– А вот папаша, дядя Вилли, тот и вправду слетел с резьбы. Он слышал, как Марта его зовет. Здесь, в доме – голос то с чердака, то из стены. Будто замуровали ее. Он разворотил весь дом, в стенах продолбил дыры, говорил, пусть воздух к ней туда идет, к дочке моей. Тетя Ханна хотела забрать Карла и к родителям уйти… – Хильда запнулась. – Ну, короче, не успела. Дядя Вилли их, а потом себя… Ножом кухонным. Говорили, что кровь через потолок протекла, из спальни. Он их во сне… Там, в спальне.

Полина непроизвольно подняла глаза на темный потолок, девчонка заметила ее взгляд, тоже посмотрела наверх.

– Да нет, отскребли, замазали. Не видно ничего. – Она хмыкнула. – Да толку-то! Никто тут и задаром жить не согласится. Из наших, данцигских.

Повисла тишина. Полина хмуро спросила:

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Ну как? Вы ж тут живете. Может, и вы какие-нибудь звуки из стен слышали? Или с чердака?

– С чердака… – задумчиво повторила Полина и быстро спросила: – А ты и Лорейн… ты и мисс Андик эти истории рассказывала?

– О! Лорейн! – Хильда резко повернулась. – Мисс Андик!

Девчонка возбужденно заходила по гостиной, остановилась на середине, нервно подтянула перчатки.

– Зачем вы спрашиваете про нее? – Лицо Хильды стало злым. – Какое вам дело до Лорейн?

Девчонка неожиданно подняла с пола кочергу и с размаху ударила по каминной решетке. Решетка загудела набатом. Повернулась – безумные глаза с ненавистью смотрели на Полину.

– Лорейн! Завидуете ей? Вам до нее далеко, до этой хитрой жидовочки! – Она отбросила кочергу на пол. – Вы дилетант, ваше кокетство не лучше обезьяньего кривляния! Неужели вы думали, что он клюнет на такую дешевку? Вот Лорейн – это да! Это был класс! Высший пилотаж! Как же ловко расставляла она сети, приманивала жалостными взглядами, прямо Эсфирь! Томная тоска, страждущее сердце, невинная душа: о, приди, мой рыцарь! Спаси и защити, заключи меня в объятья, о, мой Зигфрид! – девчонка, кривляясь, обняла себя. – Сука! Тварь!

Хильда с размаху двинула ногой стул, тот отскочил в угол. Она резко повернулась к Полине, уперла тугие черные кулаки в бедра:

– Где дневник?

Полине стало страшно от взгляда безумных глаз.

– Где дневник? – раздельно произнесла Хильда. – Где?

Полина медленно поднялась, глухо сказала:

– Пошла вон отсюда.

Девчонка не двинулась.

– Где дневник? – повторила она.

– Нет никакого дневника.

– Мисс Рыжик, – Хильда нервно ухмыльнулась. – Вы мне действительно симпатичны. Симпатичны своим простодушием, наивностью… Своими неуклюжими попытками соблазнить его. Неужели вам могла прийти в голову фантазия, что такой человек, как он, – Хильда сделала паузу и ткнула пальцем вверх, – может и вправду заинтересоваться вами? Нет, серьезно?

– Убирайся. – Полина шагнула к ней, девчонка неожиданно толкнула ее в грудь кулаками, толкнула сильно, Полина бухнулась в кресло.

– Дневник! – Хильда наклонилась к ней. – Не зли меня, отдай по-хорошему.

Полина инстинктивно подалась назад, вжалась в спинку кресла. «Это керосин, – догадалась она, – от девчонки воняет керосином. – У Полины вспотели ладони, она впилась ногтями в поручни кресла. Ей стало по-настоящему жутко. – Она ведь просто сумасшедшая, просто сумасшедшая, эта девчонка!»

– Мне смертельно хочется рассказать кому-то. – Хильда проговорила с ласковой угрозой. – Но некому. Глина не в счет, он дебил. Раб. Да и он все знает сам. Давайте я вам расскажу? История занятная, про учительницу. Так что вам точно интересно будет.

Хильда хихикнула, глаза у нее блестели.

– Вы знаете, мисс Рыжик, молитву «Не введи во искушение, огради от лукавого»? Хотя о чем я, вы ж атеистка, – она засмеялась. – Там есть такая строчка: «Ибо сатана рядится в одежды лучезарные». Лучезарные, понимаете? Не черт с рогами и козлиной мордой, а светлый лик, сладкие речи. Вот в каком обличье он приходит. Ведь именно в этом вся бесовская хитрость и есть – подловить твою слабость, которая даже и не слабость вовсе, а скорее добродетель. Ведь не назовешь же слабостью сострадание? Или жалость? Или желание помочь ближнему? Но именно на этом тебя и ловит дьявол, в этом-то и вся лукавость бесовская! Оттого монахи и начинают одолевать свою волю с вещей малых и смешных порой, а кончают полной самодисциплиной, полным одолением воли! Полным контролем воли!

Она сжала кулак и звонко ударила им в ладонь.

– А те, кто без веры в душе, как Лорейн или как вы, мисс Рыжик, вы ж вроде пустой варежки на снегу. Дьявол туда руку – шасть! И крути-верти вами как угодно, хоть так, хоть эдак. – Хильда помахала рукой. – А натура женская, она подла по природе своей, даже у самых искренних – подлость там внутри. Подлость и злость! – Она отрывисто засмеялась. – По себе знаю!

Полина не двигалась, ногти до боли впились в обшивку кресла.

– Я поначалу хотела предостеречь ее, не хотела я ничего делать. – Хильда проговорила тихо, с сожалением. – А потом, я видела, как он к ней относится. Как смотрит на нее. Я не хотела делать ему больно, ведь он… – она запнулась. – Но когда эта сучка решила его окрутить, когда она забеременела…

Лицо Хильды стало жестким, злым.

– Вот хирург, вскрывает нарыв, выдавливает гной. Больной кричит, ему больно. Но хирург знает – это правильная боль, нужная. Без нее не обойтись, без боли этой.

Она замолчала, вдруг отрывисто засмеялась.

– Нет, правда, когда я придумала с этим енотом… – от смеха она даже закашлялась. – Эта дура в полицию звонила! Два раза! У меня был ключ, когда ее не было, я переставляла вещи, тряпки ее раскидывала. Подкладывали ей птиц, Глина им головы отстригал, ножницами. Садист! Такой… такой дурак, – она снова засмеялась. – Под конец у нее точно резьбу сорвало. Как она на урок приходила, вот умора! Я надеялась, что она со страху сбежит… или чокнется и ее в психушку заткнут.

Хильда выпрямилась, посмотрела в окно.

– Она написала ему, что расскажет всем. Придет в воскресенье в церковь, выйдет к алтарю и расскажет. – Хильда поежилась, словно замерзла. – Зря… Я это письмо у него в кабинете нашла… Ну, уж после этого…

Хильда грустно развела руками:

– Ползала на коленях, умоляла меня. Там, наверху. Потом Глина вытащил ее из ванны, привязал к велосипеду. Глина пикап пригнал отцовский. Отвезли ее к озеру.

– Ты что… – прошептала Полина. – Так вы что, ее?..

Хильда печально улыбнулась и кивнула:

– Там, перед камышами, где сосна сломанная, омут там. Глина хотел в камышах бросить, дебил. Говорил, все равно никто искать не будет. Нет, в омуте надежней все-таки. Мы нашли лодку, весел не было, мы руками гребли, – она засмеялась, показала ладошками, как они гребли. – Надежней, в омуте.

Полина сидела как парализованная, у нее вдруг появилось странное чувство апатии, будто это все происходит не с ней.

– Да, кстати, – вспомнила Хильда. – Вот ведь, чуть не забыла…

Не снимая перчатки, она сунула руку в карман, достала что-то, протянула Полине. Та взяла, долго не могла понять, что это: какая-то пластмассовая игрушка, маленькая скрюченная фигурка, похожая на наездника. Она поднесла ближе, разглядела голубой шлем, круглые пилотские очки. Это был летчик, такие входили в комплект моделей военных самолетов, которые они клеили с майором.

Полина рывком выскочила из кресла, толкнула Хильду в грудь, та, охнув, сбила журнальный стол, отлетела к дивану. Полина оказалась в прихожей, трясущейся рукой открыла замок. Распахнула дверь. В проеме кто-то стоял. Этот кто-то сграбастал ее, крепко сжав, поднял, как тряпичную куклу. Ногой закрыл дверь.

– Сюда тащи суку, – морщась и потирая колено, крикнула Хильда.

Она подняла стул, поставила его на середину.

– Сюда!

Глина сбросил Полину на стул, ножки затрещали.

– Осторожней, ты! – заорала Хильда. – Урод!

Парень виновато насупился, глухо спросил:

– Вязать?

– Да!

Глина вытянул капроновый шнурок, опутав запястья, ловко привязал Полину к стулу.

– Мы ее так же? – он мотнул в сторону окна. – У нас еще одна керосиновая бомба осталась.

– Да угомонись ты! Керосиновая бомба! – огрызнулась Хильда. – Нам дневник нужен.

– А, ну да… – парень угрюмо кивнул.

– Ты пока Колинду пригласи, – ухмыльнулась Хильда. – Чтоб мисс Рыжик пошибче соображала.

Глина, косолапо топая, вышел из дома.

– Вот такой вот коленкор, фройляйн Полина! – девчонка потерла колено. – Где дневник?

Полина подалась вперед, попыталась высвободить руки, тонкая бечевка больно врезалась в запястья.

– Ну-ну, не надо горячиться только. Глина свое дело знает.

Полина упрямо дернулась еще раз, стул качнулся, затрещал. Хильда засмеялась.

– Вы же… – Голос у Полины осип. – Как ты с этим живешь? Это же живые люди… Как вы…

– Кто? – девчонка вскинула голову. – Эти? Это люди? Одноногая пьянь – это люди? Похотливая тварь Лорейн? Или ты – хитрая шлюха? Или та мразь мексиканская на озере – тоже люди?

Хильда презрительно сплюнула под ноги.

– Вы – пакость, а не люди! Скверна! Вас давить надо, вот так! – она топнула каблуком. – Вот так! Вы мусор, от вас разит, как с помойки!

– Это от тебя разит! Керосином!

– Да, иногда и запачкаешься, не для белоручек дело это.

– А как же Христос? Возлюби ближнего своего?

– Ну, так я ж из любви к ближнему это и делаю! Для всего города, Для всех нас! – вскричала Хильда. – Что ж ты дура такая? А еще диплом университетский! Только ты мне не ближняя! И пьянчуга польский мне не ближний. Вы для меня как крысы, как тараканы. Что ж я – с тараканами лобызаться должна? Ближний!

Покраснев от злобы, глубоко и часто дыша, она нервно подтянула перчатки.

– И не твое это собачье дело. – Хильда отвернулась, дернула плечами. – Это между Ним и мной. И имя Его всуе не смей произносить. Тварь…

Полина напрягла руки, попыталась ослабить веревку, стул хрустнул и покачнулся. Входная дверь распахнулась, вернулся Глина, с улицы пахнуло холодом и гарью. Он бросил на пол мешок, там что-то железно звякнуло. Хильда присела, заглянула в мешок, посмотрела на Полину, улыбнулась.

– Помнишь, месяц назад я тебя просила уехать? – спросила она ласково. – Тогда, в церкви, помнишь? Ты еще жаловалась, что тебе некуда. А потом, когда ты болела, помнишь? – Хильда укоризненно покачала головой. – Жила бы себе тихо в каком-нибудь Бостоне…

Она достала из мешка какой-то инструмент, похожий на большие клещи. Это была вафельница. Хильда взялась за рукоятки, раскрыла. В металлические пластины были вделаны гвозди, острые стальные гвозди. Девчонка поднесла железку к самому лицу Полины и клацнула. Полина дернулась.

– Вот она, наша Колинда, – тихо проговорила Хильда, медленно разводя железные челюсти. – Колинда, познакомься, пожалуйста, с мисс Рыжик.

Глина глупо заржал, Хильда злобно зыркнула на него, он тут же осекся. Полина не могла отвести взгляд от острых гвоздей. Голова начала кружиться, стул потянуло вбок, раздался хруст. Ножка подломилась, и Полина вместе со стулом грохнулась на пол.

Глина хотел поднять ее, Хильда остановила.

– Пусть лежит. Так даже удобней.

Полина ударилась затылком, потолок подскочил и оказался сбоку. В голове стоял звон, от пола воняло мастикой и пылью. К ней вплотную приблизились сапоги, черные, тупорылые, на квадратных каблуках. Сапоги потоптались, отошли. Топая, появились кеды, грязные, невероятно большого размера.

– Можно мне? – заискивающе попросил Глина, сверху клацнуло железо. – Давай я ее раздену, а?

– Успеешь, – брезгливо бросила Хильда. – Дневник нужен сперва. Посади ее.

– Ну, стул-то сломан. Как же я ее посажу? Ножка – вона…

– Урод… В кресло посади.

Глина распутал веревку, поднял Полину, как куль воткнул в кресло.

– Чего, к креслу ее, что ли, привязать?

– Руки свяжи, никуда не денется.

Глина коленом вжал Полину в кресло. Здоровенной лапой сжал обе ее руки, ловко обмотал запястья. Крепко затянул узлом. От парня разило потом и гарью, он провел ладонью по ее груди, нащупал сосок и больно сдавил пальцами. Полина вскрикнула, толкнула его связанными руками. Глина облизнул губы и встал рядом.

– За спиной надо связывать, – брезгливо сказала Хильда. – Кретин.

– Могу перевязать, – Глина виновато пожал плечами.

– Не надо, времени нет. – Хильда повернулась к Полине, мрачно ухмыляясь, спросила: – Дневник где?

– Нет дневника. – Полина кулаками стерла пот с лица. – Нет и не было.

– Ну, понятно, – разочарованно протянула девчонка. – Глина, сбегай за керосинкой.

– Отлично! – Парень сорвался, выскочил из дома, затопал по ступеням. Вернулся со стеклянной бутылью в железной сетке, на треноге. Осторожно поставил на пол.

– Алхимик, – насмешливо хмыкнула Хильда.

– Ну что, поджигать? – Глина достал спички. Под бутылью к треноге была приделана спиртовка с длинным фитилем.

– Поджигать… вот идиот… – проворчала Хильда.

Она прошла из угла в угол, пнула сломанный стул, встала у окна. Не поворачиваясь, спросила:

– А ты знаешь, как мое полное имя?

Полина молчала, потом буркнула:

– Брунхильда?

– Не совсем. Но близко, – девчонка усмехнулась, начала тихо:

– Нибелунги… – сказала Полина.

– О! – Хильда с интересом взглянула на нее. – Приятно иметь дело с интеллигентной жертвой. Для разнообразия!

– У меня диплом бакалавра по литературе! – резко сказала Полина. – Колумбийский университет, засранка!

– Да-да, точно! – Хильда засмеялась, подошла и наотмашь ударила ее по лицу. – Грубить не надо, мисс Рыжик. Пример некрасивый ученикам подаете.

Шов перчатки обжег щеку, в голове зазвенело. Во рту стало горячо и солоно.

– Кримхильда. – Полина сплюнула на пол. – А кто ж твой Зигфрид? Уж не директор ли Галль?

Девица отошла, уставилась на Полину. Полина зло ухмыльнулась:

– Вот оно что… Зигфрид…

Горячая струйка стекала по подбородку, Полина наклонила голову, капля упала на пол. Связанными руками она вытерла кровь с лица. Улыбнулась.

– Королевич Зигфрид – прекрасный рыцарь, покоритель нибелунгов, победитель страшного дракона Фанфира, – Полина снова сплюнула. – Королевич Зигфрид выкупался в крови дракона и стал неуязвим, кожа его теперь тверда, как рог. Принцесса Кримхильда тайком наблюдает за молодеческой удалью своего избранника, тот шутя побеждает на местных спортивных состязаниях. Принцесса млеет. Она мечтает о пышной свадьбе, о румяных наследниках с арийскими профилями. Ее не пугает разница в возрасте.

Полина хрипло засмеялась. Хильда повернулась к ней.

– Одного вот не знает наивная принцесса, – Полина хмыкнула. – Неведомы нашей принцессе некоторые… как бы это половчее сказать… некоторые интимные предпочтения господина Га…, господина Зигфрида.

Хильда сжала кулаки, медленно подошла.

– Дневник Лорейн – занятное чтение! Не для детей, конечно, но очень, очень познавательное. – Полина нервно засмеялась. – Даже мне, столь искушенной в блуде, некоторые фантазии господина директора…

– Заткнись! – заорала девчонка. – Ты же сказала, что нет дневника!

Полина постаралась улыбнуться, губа распухла и жарко пульсировала.

– Извини, сказала неправду.

– Дрянь! – Хильда замахнулась.

Полина зажмурилась, вжалась в кресло.

– Не хотела тебя расстраивать, – сказала она. – Тем более у вас тут в Данциге на тему эротики беседовать не принято, насколько я поняла. У вас тут это называется «вожделением плоти», которое надо смирять. Молитвой, постом и веригами. Я думаю, что если дневник этот напечатать в «Данцигском вестнике»…

Хильда, растопырив пальцы, схватила Полину за лицо, зажала рот.

– Не смей, тварь! – завизжала она.

Потом выпрямилась, брезгливо вытерла перчатку о штанину.

– Где дневник, сука? – проговорила Хильда, часто дыша. – Говори, где?

Полина молчала, зло смотрела ей в глаза. Лицо Хильды покраснело, она рванула воротник, словно задыхалась.

– Ну, так! Мне все это надоело! – истерично вскрикнула она. – Ты, урод, – повернулась она к Глине. – Будем жечь этот гадюшник! Дневник где-то здесь спрятан, так что сгорит вместе с ней. Поджигай!

Глина, радостно кивнув, нагнулся, чиркнул спичкой. Фитиль затрещал, заплясал рыжим языком по стеклу. Дно бутыли быстро почернело от копоти.

– Ну вот, – он потряс коробку спичек, сунул в карман. – Пятнадцать минут и… – Он изобразил руками взрыв.

– Поставь поближе… – Хильда мотнула головой, – к этой.

– А вдруг дневник в школе? – быстро спросила Полина. – В учительской?

– Правда? Спасибо за совет! – Хильда нервно засмеялась. – Мы отсюда прямиком туда и рванем.

Она наклонилась к Полине, ласково проговорила:

– Прощайте, мисс Рыжик! Нам будет вас не хватать. Очень.

Полина вжала затылок в спинку кресла, зажмурилась, рванулась вперед всем телом и, как тараном, изо всех сил хрястнула лбом Хильде в нос. Раздался хруст, Хильда выдохнула низкий утробный звук. Схватив лицо руками, она попятилась, оступилась и грохнулась на пол. Глина едва успел увернуться, он держал в руках керосиновую бомбу. Он очумело глядел на мычащую от боли Хильду, потом заметался, не зная, куда поставить склянку с горящим фитилем.

– Замри! – закричала Полина.

Здоровяк растерялся, она рванулась к камину. Связанными руками ей удалось ухватить с полу кочергу. Глина стоял в двух шагах. Полина сжала рукоятку и с размаху влепила кочергой по бутыли. Раздался звон стекла, и тут же вспыхнул керосин. Глина превратился в ослепительный, пылающий шар. Полина отскочила, горящий керосин потек по паркету. Глина взвыл. Полина увидела в ярком факеле страшный черный рот. Глина был похож на горящее чучело. Он орал и метался, натыкаясь на мебель и стены. Обои тут же занялись, рыжее пламя весело побежало вверх к потолку, загорелся диван. Полина не могла двинуться с места. Глина вышиб дверь, выкатился на веранду. За ним оставался горящий след, на ступенях, на асфальте. Он бросился в сторону кладбища, бежал, петляя, зигзагами, налетел на столб, упал. Тут же вскочил и побежал снова. Он кричал непрерывно, с невыносимым упорством на одной высокой ноте. Полина стояла на крыльце, завороженная, не в силах отвести взгляд. Глина вдруг замедлил шаг, остановился, задергался, словно сломанная кукла. Потом осел, медленно повалился на бок. Пламя сбилось, зачадило, ветер погнал по дороге жирный черный дым.

Полина, не сводя глаз с дыма, медленно спустилась по ступеням крыльца. Зубами распутала узел, отбросив веревку, стала тереть затекшие запястья.

Больше всего на свете ей хотелось бежать отсюда, бежать куда глаза глядят. Вместо этого, по непонятной причине, она поднялась на веранду, вошла в дом. Огонь внутри гудел и уже полыхал вовсю. Прикрыв лицо руками, Полина пробралась в гостиную, среди дыма разглядела Хильду. Та лежала на полу, неловко поджав под себя ноги. Полина ухватила ее за кожанку и поволокла к выходу.