Глава 5
Предновогодний вечер в Париже выдался на редкость спокойным. На город только что опустились густые сумерки, и Эйфелева башня, во всём своём великолепии огней, красовалось над мирно отдыхающей после тяжёлого дня столицей Франции.
Подтянутый господин средних лет с тросточкой в одной руке и большим дипломатом в другой, кутаясь в тёплый плащ с поднятым воротником, нервно переминался с ноги на ногу. Он то и дело посматривал на золотые карманные часы, оглядывался по сторонам, явно ожидая кого-то очень важного.
«Всё самое страшное в истории начиналось вот так. Мир стоит на грани катастрофы, а оне, видите ли, изволют опаздывать».
В этот момент неподалёку затормозила чёрная машина. Мигнула фарами. Обратила на себя внимание. Зачем, спрашивается? Тот, кому это положено, сам её заметил, а так — к чему светиться-то?
Случайный прохожий, увидев со стороны эту картину, не понял бы ничего. Один человек в чёрном молча подходит к другому такому же. Этот, в свою очередь, передаёт тому большой чемодан, опять же, естественно, чёрный. Но почему всё тайное всегда делается под покровом чёрной, чёрной ночи, в чёрных, чёрных одеяниях? После чего оба расходятся. Один садится в машину и уезжает, другой преспокойно уходит, и, что называется, растворяется в воздухе.
Да, думается мне: не привыкшему к подобному зрелищу среднестатистическому французскому обывателю, стало бы очень не по себе, «завидь» он нечто подобное, возвращаясь с работы домой. Но в том-то вся и штука, что не мог никто этого увидеть. Встреча происходила в богом забытом дворике, чертовски напоминающем российский. Облупившаяся краска на домах, покосившееся крыльцо, выдранный с корнем забор, огораживающий клумбы. Разница лишь в одном — здесь, в отличие от московских дворов, давно уже не живёт ни один человек. Квартал был отправлен на снос, но кто-то наверху просто забыл выполнить приказ. Да, как выяснилось, бывают и в экономически процветающей Франции подобные казусы, вот только людей в мгновение ока распределили по новостройкам, бесплатно, между прочим, а не оставили загибаться в развалинах.
Отвлёкся, извините. Что это была за встреча? За ответом на этот вопрос нам придётся вернуться с небес на землю. В родную матушку Россию.
* * *
Собрание было собрано экстренно. Никто из почтенных братьев не знал в чём причина такой поспешности. Естественно, все прибывали в некоторой растерянности, даже обеспокоенности. А тут ещё достопочтенный Людвиг задерживается. Обычно за великим мастером такого не водилось. В длинной зале висело тягостное молчание. Все сидели по своим диванам, и никто не расхаживал взад-вперёд, не приветствовал вновь прибывших, как это было принято раньше. Каждый думал о своём и инстинктивно ожидал самых худших новостей. Не оживило обстановку даже открытие огромных овальных дверей, с вырезанными на них змеями, и появление в зале председательствующего.
— Добрый день, братья мои, — сказал Людвиг, величаво пройдя в центр и встав за кафедру.
Все повставали с мест.
— Присаживайтесь.
Голос великого мастера звучал тихо и успокаивающе. Хотя по большому счёту само по себе это ничего не означало. Людвиг всегда говорил ровным спокойным тоном.
— Почему вы задержались? — спросил человек по-итальянски.
— Терпение, брат мой. Как вы, наверное, заметили, сегодня на собрании не присутствует брат Роулинг. Я полагаю, он скоро свяжется со мной, и я смогу уже более чётко обрисовать вам ситуацию.
— О чём речь?
— Давайте всё-таки дождёмся звонка, брат Везувий.
В этот момент зазвучала некая красивая космическая музыка. Председательствующий похлопал себя по бокам. Как странно это выглядело, учитывая обстановку. Великий мастер масонов достаёт из своей рясы не магический прибор для считывания информации на расстоянии, а обычный мобильный телефон.
— Да, Роулинг. Заполучили?
—
— Очень хорошо. Давайте к нам. Полагаю, теперь им придётся считаться с нами.
Щелкнув телефоном, Людвиг обратился к присутствующим.
— Всё, братья мои. Теперь мы будем диктовать условия, а они их выполнять.
— Мастер Людвиг, объяснитесь, — попросил человек на португальском языке.
— При поддержке нашего американского брата, — председательствующей кивнул в сторону немолодого господина с пышными бровями, — нам удалось считать всю информацию по IPNJ из их главного компьютера. Лучшие наши хакеры сделали всё так, что там даже не заметили проникновения в систему. Чемодан с информацией был переправлен в Париж, а затем человек Роулинга взял его себе.
— Где сейчас чемодан?
— У Роулинга. Он прилетает из Парижа завтра.
— Время Людвиг! Мы теряем время. До нового года два дня осталось, а дальше?
— Мы успеем, брат Везувий! Тем более не факт, что в переводе ошибка. Возможно, после Нового Года у нас ещё будет в запасе несколько месяцев.
— А если нет? Наши учёные работали над переводом. Их вердикт однозначен — в официальном переводе ошибка. Мы должны исходить из худшего. После Нового Года времени остановиться и подумать уже не будет.
— Завтра вечером мы объявим правительству официальный ультиматум и получим на него ответ. Отмолчаться они не смогут. Времени будет достаточно. В случае, если они не убили Нарштейна, всё ещё удастся спасти.
— А если они его убили?
— Вряд ли. Зачем им ещё больше дестабилизировать обстановку?
— Мы знаем, где находится их тайный штаб в России?
— Завтра мы будем всё знать. В портфеле, который привезёт Роулинг, все тайные адреса и главный пункт, находящийся в Амстердаме. Завтра мы нанесём им неожиданный визит вежливости, а сегодня давайте разойдёмся. Нам всем надо отдохнуть.
* * *
2006 год. День первый
Следователь Задоски нервно расхаживал взад-вперёд. За круглым столом в центре комнаты сидел «советник». Он выглядел забитым, уставшим. Бледное лицо и мешки под красными глазами давали основания полагать, что он не спал ночи три подряд. Штатский всегда был подтянутым и стройным человеком, но теперь его худощавость стала иметь болезненный оттенок. Наконец, он не выдержал и уронил голову на руки.
Прошли сутки, данные им мастером Людвигом на раздумья. Ровно сутки назад масонство, в лице трёх его официальных представителей, как это и положено в ложе, предъявили ему, советнику, ультиматум. Время вышло. Пришла пора платить по счетам.
— Рано сдаваться, — протянул Задоски.
— Рано? — рявкнул штатский. — У них на руках козырной туз.
— Не забывайте, туз бьют шестёрки!
— Как вообще к ним попала сверхсекретная информация по IPNJ? — вмешался третий голос.
По комнате пошёл ропот.
— Не знаю. Понятия не имею.
Советник поднялся на ноги.
— Факт тот, что она у них.
— А чего они требуют?
Спокойный голос, совершенно не уместный в данной ситуации, донёсся откуда-то со стороны. Там, в тени занавески, постоянно накручивая её на палец, сидел Аливчеев.
— Сотрудничества!
— Так давайте устроим им сотрудничество.
Все уставились на развалившегося на стуле «Троцкого».
— В своё время мы уже ставили вас в такое положение, когда раньше ваших людей нашли Код. К сожалению, вместе мы ушли не дальше, чем по отдельности.
— Вы предлагаете объединиться с масонством? — удивился Задоски.
— А они оставили нам иной выход?
Аливчеев поднялся и прошёл в центр комнаты.
— Господа, на дворе 200бой! Вы уверены, что у нас есть ещё хотя бы неделя для манёвров?
Все присутствующие примолкли. Тишина казалась непроницаемой, поэтому штатский аж вздрогнул, когда, как гром среди ясного неба, заголосил телефон, стоящий на столике.
— Алло!
—
— Что?
Задоски тут же метнулся к «советнику». На его лице явственно читалось: «Ну что ещё там произошло?». Штатский прикрыл ладонью трубку и прошептал:
— Они здесь! Мастер Людвиг и ещё двое. Они у входа и требуют, чтобы их впустили.
— Впускайте, — резко скомандовал следователь, предварительно переглянувшись с Аливчеевым и получив от него одобрительный кивок.
Не прошло и минуты, как дверь отворилась и на пороге тёмной комнаты появилась делегация из трёх почтенных господ довольно эксцентричной наружности.
— Сутки, обусловленные в ультиматуме, прошли, а ответ от вас так и не поступил. Мы решили придти за ним сами.
— Добро пожаловать, мастер Людвиг, — поднялся Штатский.
— Пожалуйста, без церемоний, не до этого сейчас! Мы хотим услышать ваше решение. Мы работаем вместе или вы предпочитаете всепланетарную катастрофу?
— Мы готовы выслушать любые ваши предложения, мастер Людвиг, — кивнул Аливчеев.
— Прежде всего, у нас вопрос. Где профессор Нарштейн? Надеюсь, вы его не устранили?
— Нет, — отозвался Задоски. — Он в надёжном месте.
— Где?
— Это важно? — решил уточнить «советник».
— Если вы хотите спасти планету, то да. По всей видимости, этот учёный — единственный человек на Земле, у кого есть реальный план, вместо ваших бредовых прожектов.
Штатский рухнул на стул.
— Он у меня, — наконец выдавил из себя он. — На одной из моих загородных дач.
— Одной из?
Тот, кого называли мастером Везувием, ехидно ухмыльнулся, стоя за спиной Людвига.
— Он там гостит, — не поняв его иронии, вспылил «советник».
— Мы верим, — вполне серьёзно протянул главный мастер. — К нему можно наведаться?
— Когда?
— Чем, скорее, тем лучше. Ситуация с каждым часом всё больше ухудшается. Люди, всё чаще сами не понимая почему, хватаются за оружие. Любое, какое только под руку попадется. Вы знаете, насколько за последние недели выросло число убийств на бытовой почве? А стычек молодых людей с правоохранительными органами? По всей планете, не только там, где проводятся футбольные матчи, хотя там в особенности.
— Знаем, — буркнул Задоски. — В моем доме недавно сын убил всю семью, то есть отца, мать, бабушку и сестру только потому, что ему подали подгоревший ужин.
— Вот, вот. Дальше, как вы понимаете, будет только хуже! Нам надо идти, и идти немедленно.
— На машине за час доберёмся, — кивнул Аливчеев.
— У нас свой транспорт, — развернувшись, бросил через плечо Людвиг.
* * *
Профессор Нарштейн с заклеенной пластырем щекой лежал на кровати и читал какой-то нейтральный журнал. К политической информации его, по приказу «советника», не допускали.
Нарштейн уже несколько дней жил в этом доме. Неплохая обстановка, два этажа, все удобства, разве что стены золотом не отделаны. Вот только за пределы коттеджа выходить строжайше запрещено, а на всех дверях стоит охрана с автоматами и правом стрелять на поражение в случае попытки охраняемого к бегству. Но, в крайнем случае, и к этому можно привыкнуть. Страшно другое — мысли. Постоянное понимание того, что он единственный кто может спасти мир, но не в состоянии этого сделать. Дни шли за днями. Очередной крестик на календаре возвестил о наступлении Нового 200бго Года. Дай бог не последнего.
Профессор поднялся с кровати и подошёл к двери. Ему показалось, что к коттеджу подъехала машина. Никого постороннего сюда занести не могло, в этом учёный уже успел убедиться, значит, кому-то там, наверху, стало неуютно сидеть на неминуемо сгорающем троне их псевдонаучных идей. И точно — снизу послышались голоса, затем группа людей стала подниматься по лестнице в его комнату.
Надо бы занять прежнее горизонтальное положение на кровати, дескать, учёного совершенно не интересует, кого там так сильно припекло, что они вспомнили о скромном профессоре. А, кстати, ими же несколько дней назад и похищенном.
Открылась дверь, в комнате показались четыре человека — «Советник», Аливчеев, Задоски и рослый седой господин, кажется, его фамилия Сидоренков, но да бог с ним. Первым заговорил «советник»:
— Там внизу люди. Хотят с вами поговорить.
— Хотят поговорить, пусть поднимаются.
— Слушай ты, — не выдержал следователь, — тебе почтенные господа честь оказали, возможно, привлекут опять к делу, а ты артачишься.
— Я не хочу больше участвовать в массовом самоубийстве. Или как там у Джор-Эла? Поголовном убийстве.
— Мы хотим спасти планету.
— Вы её уже спасли, господа хорошие. Дальше некуда. Конечно, откуда вам было знать тогда, что к дестабилизации приведёт ваша собственная деятельность.
— Вы намекаете на то… — начал, было, Сидоренков, но Нарштейн его перебил.
— Я не намекаю. Я говорю открытым текстом. Земле ничего не угрожало, пока вы не взялись её спасать.
— Это меня сейчас интересует меньше всего, — вступил в разговор Аливчеев. — Я хочу знать — Мастер Людвиг прав? Вы действительно знаете, как восстановить равновесие?
Ага, значит там, внизу, мастер Людвиг. Дело совсем погано, раз власти обратились за помощью к братству.
— Я могу попробовать, если ещё не слишком поздно.
Через несколько минут группа людей спустилась по лестнице на первый этаж, мимо стоящей у её основания охраны. Профессор Нарштейн даже переоделся с домашнего в официальный костюм. Видимо, мастера он всё же уважал, при «патриотах» он так и расхаживал в растянутых штанах, то и дело с него сползающих.
— Здравствуйте, господа.
Всё трое братьев кивнули, отвечая на приветствие учёного.
— Что вам надо, чтобы начать работу немедленно? — взял быка за рога Людвиг.
— Я не уверен, что смогу что-то сделать. Надеюсь, вы понимаете?
— Понимаю, ситуация сложная, но повторю свой вопрос, что вам надо чтобы попытаться что-то сделать?
— Я прошу перевести меня в хорошую лабораторию.
— Нет, — оборвал его Задоски, — но мы перевезём лабораторию сюда. Вас это устроит?
— Устроит. Ещё мне нужен компьютер.
— Хорошо, — кивнул «советник». — Но только без выхода в Интернет.
— Это мне не понадобится. Я хочу только, чтобы меня не беспокоили, не торопили и не командовали мной.
— Это обещаю вам я, — ухмыльнулся в усы Людвиг. — Завтра вы приступаете к работе и да поможет нам создатель!
* * *
День второй
В тёмной комнате работал телевизор. Дикторша с непроницаемым видом рассказывала о беспорядках на улицах города.
— …Только что стала поступать тревожная информация, что странная стихийная вспышка волнения среди населения — это не результат неких неправомерных действий властей. Восставшие не предъявляют никаких требований, такое ощущение, что они просто громят всё, что попадается на их пути. Среди них женщины и дети, молодёжь и старики.
В это время пошла картинка. На экране творилось нечто неописуемое. Люди с битами, кувалдами, лопатами, а то и просто так — били, орали, громили. Переворачивали машины, разбивали витрины магазинов и колотили друг друга, причём до увечий. Толпа напирала с такой силой, что прорывала милицейские оцепления и в кровь затаптывала сотрудников правопорядка.
— …А теперь, — продолжала дикторша, — мы отправимся в столицу Франции, где присутствует наш специальный корреспондент — Жанна Агалакова. Жанна!
В это время на экране появилась взъерошенная Жанна. За корреспондентом толпа народу сносила фонари и крушила автомобили.
— Да, Катя. Как вы видите, за мной происходит нечто не поддающееся логике. Люди как будто посходили с ума. Честное слово — это некое массовое помешательство. В центре Парижа… власти…
— Жа… — не вовремя перебила корреспондента ведущая, но потом, видимо, осознала оплошность. — Что власти?
— Власти пытаются принимать меры, но по причине экстраординарности ситуации, пока эти попытки не увенчались успехом.
— А как официальные представители комментируют ситуация, Жанна?
— Да, Катя. Пока никак. Ни одного официального заявления ещё не было.
В это время на заднем плане группа людей обступила Фольксваген. Один из парней, незаметно для остальных, бросил в бак зажжённую спичку и отбежал. В то же мгновение автомобиль взлетел на воздух. Люди бросились врассыпную. Один из них, охваченный пламенем, пошёл в сторону корреспондента. Жанна отпрыгнула. Оператор уронил камеру, и картинка погасла.
— Извините, у нас технические проблемы, — пробормотала ошалевшая Катя.
Керенский сплюнул и переключил канал. Какие к чёрту технические проблемы? Его любимую ведущую чуть заживо не спалили.
Поднявшись с дивана, Пётр подошёл к окну. В его тихий район странные события ещё не пришли, но всё оставляло какое-то тягостное чувство. Вот, например, мимо его дома только что проехала пожарная. За ней «скорая», с включённым сигналом.
В том, что люди по всей планете вдруг резко спятили, Керенский уже не сомневался. Вопрос, почему? Хотя после всего, что видел, он не удивился бы, узнав, что это люди «советника» распылили над миром некий психотропный препарат.
Тем временем по ТВ продолжали идти новости, только теперь иного канала.
— …Сегодня президент Путин посетил США, — вещала красавица Ситтель. — И хоть он и выказал пожелание уладить конфликт миром, обстановка продолжает оставаться очень напряжённой.
Зазвонил телефон. Пётр ударил себя по карманам. Да нет, не мобильный, домашний. Схватил трубку.
— Да. Алло!
— Это Артемьев. Где твой напарник? Никак не могу его найти.
— Не знаю.
— Поищи его, пожалуйста. Пройдись по злачным местам, авось вытащишь его из какой-нибудь пивной.
— Он бросил пить. У него теперь другое хобби. Он взял моду прогуливаться пешком по городу. Выключает мобильный и слоняется без цели и направления. Что называется, идёт, куда глаза глядят.
— Найди его срочно. Объект пришёл в движение.
— Задоски?
— Да. Полагаю, клюнуло.
— Хорошо поищу.
* * *
День третий
Сергей Томченко влетел в кабинет начальника.
— Вы нашли его? — с порога выпалил он.
Утром ему позвонил Керенский и сообщил, что они, возможно, обнаружили профессора Нарштейна и, кажется, живым.
— По всей видимости, — ответил Артемьев.
— Где?
Следователь подвинул стул и сел рядом с Петром.
— На одной из загородных дач в элитном посёлке.
— Чьей даче?
— Об этом после. А пока хочу сказать, что буквально несколько часов назад мы получили подтверждение — Нарштейн в коттедже. Он собственной персоной вышел во двор принимать привоз.
— Привоз? Какой?
— Похоже, наша группа продолжает эксплуатировать учёного даже после того, как похитила.
— Ну, это и понятно, для того и похищали, — кивнул Керенский.
— Вряд ли для этого, — с сомнением протянул Сергей. — Кажется, они просто хотели изолировать его, а потом решили ещё и получить из этого выгоду.
— Впрочем, это неважно, — оборвал спор начальник. — Как будем его вытаскивать?
— Брать надо особняк!
— Это непросто!
— Почему? Сколько у нас людей и сколько охраны у объёкта? Возьмём в два счёта.
— И сядем, как говорится, все. Знаешь, кто хозяин коттеджа?
— Нет.
— Мы пробили по базе данных, — начал Петр, открывая ноутбук, который всё это время держал в руках.
— Ну?
Молодой помощник пробежался по кнопкам и развернул экраном в сторону Томченко.
— Узнаёшь?
Следователь увидел до боли знакомое худощавое лицо. Эти свинячьи глазки!
— «Советник»!?
— Верно. Знаешь, кто это такой?
— Не терпится узнать.
— Этого гада зовут Алексей Машниченко, — пояснил Керенский. — Он один из советников президента по науки.
— Нашего?
— Нет, нигерийского.
Сергей присвистнул.
— Понимаешь теперь, с кем мы воевали, точнее кому пытались противодействовать?
— И чей особняк ты собираешься брать штурмом! — подхватил Артемьев.
Томченко подскочил со стула.
— Мы всё равно должны их взять.
— За что? — возмутился зам. прокурора.
— За яйца!
Пётр хохотнул.
— Ты предлагаешь пойти на преступление? Это же вторжение в частную собственность! Нас потом по судам затаскают. Поверь, я знаю, как это бывает.
— А если мы не сделаем этого, «потом» может не наступить. Поверьте, я знаю, как это будет.
— Как в «Откровении»? — притворно заинтересовался Артемьев.
— Как в Хиросиме, — отрезал следователь.
— Что-то не улавливаю связи…
Сергей быстро подошёл к столу зам. прокурора и навис над начальником.
— Я когда-нибудь просил вас поверить мне на слово?
— Вроде нет.
— Так вот, прошу! Позвоните и прикажите готовить спецоперацию. Время, мы теряем время. Его у нас не так уж и много осталось.
Артемьев переменился в лице. Сначала, с обычного цвета, оно окрасилось в бурый, потом в зелёный. В конце концов, начальник схватился за трубку. Неизвестно, что проняло Артемьева. То ли слова, то ли тон подчинённого, но зам. прокурора спешно принялся договариваться о мобилизации всех свободных сил.
* * *
День четвёртый
Неподалёку от высокого кирпичного забора затормозила машина. Вместительный грузовик с ОМОНом.
— Ждём удобного момента, — скомандовал Сергей.
Артемьев, который сидел в самом дальнем углу кузова и пытался провалиться пропадом вместе с этой дурацкой операцией, только потёр лоб.
Несколько лет назад он взял под личный контроль дело о превышении должностных полномочий майором Назаровым. Означенный майор предпринял удачную попытку захвата склада генерала Инаева, который, по словам милиционера, захватил в плен незадачливого хакера, укравшего из их штаба стратегически важную информацию. Дело осложнялось тем, что в результате операции, хозяин склада, уважаемый в правительстве военный, был убит. Назаров тогда чуть не загремел в тюрягу, благо суд принял во внимание записанные на плёнку показания, скрывшегося в неизвестном направлении хакера, и майора оправдали. Ему повезло. Но повезёт ли им сейчас? Ведь теперь он, Артемьев, находится в той же чёртовой ситуации, у особняка не менее уважаемого учёного.
Под раскидистыми деревьями их машину не заметило бы даже шпионское наружное наблюдение. Времени навалом, а вот стены неприступны. Единственный вариант — проникнуть на территорию вместе с кем-нибудь из людей. Отрабатывались разные варианты. Например, прикинуться какими-нибудь мастерами и попросить открыть дверь. Увы, такой приём срабатывает лишь в тупых боевых фильмах. Никто не запустит даже аварийку в объект, в котором есть, что охранять, будь это бордель, или же штаб чеченских террористов. Нет, они впустят только ожидаемых гостей. Следовательно, таковых нужно дождаться. И омоновцы ждали.
Скоро к воротам подъехал фургон.
— Внимание, — мгновенно встрепенулся Томченко.
Из машины вышел человек и подошёл к воротам. Те отворились и выпустили с территории человека. Началась разгрузка привезённого. Как видно, профессору для работы понадобилось ещё что-то.
— Так. Работаем чётко и быстро, как вы умеете! Вы должны ошеломить их.
Послышался топот ног, затем крики. Грузчиков повязали без пальбы, а вот дольше среагировала охрана. Повыскакивали бритоголовые братки и тут же и легли, не успев произвести ни выстрела. Хоть пистолеты наших были с глушителями, камеры мгновенно распознали налётчиков. По особняку объявили тревогу, однако штурмующие уже подходили к лестнице.
Наконец, из грузовика вышел и зам. прокурора Артемьев. Он увидел только, как Сергей вбегает по лестнице в дом, и, чертыхнувшись, залез обратно.
Оказавшись в особняке, следователь принялся громко звать Нарштейна. Если они успеют его убрать, вся операция будет бесполезна. Пригибаясь, чтобы его не зацепило пулей, Томченко пошёл наверх, продолжая звать профессора. Где-то здесь должна быть наспех сооружённая лаборатория. Сверху грянул выстрел. И впрямь чуть не зацепило! Следователь еле успел прижаться к стенке. Охранник, сражённый пулей оперативника, скатился по лестнице мимо нашёго героя. А затем на втором этаже появился Нарштейн:
— Вы кто? — начал, было, он. Но потом, видимо, узнав Томченко, поправился, — откуда вы?
— Некогда профессор! Спускайтесь и уходим отсюда?
— А моя работа?
— Вы её закончите. Только не здесь.
— Вы не понимаете. Оборудование. Нигде не будет такого обору…
В это время, выстрелом сзади, Наршейна сбили с ног.
— Профессор!
Сергей бросился к поверженному. Стрелявший охранник тут же был снят пулей Керенского и, перевалившись через перила, полетел вниз. Томченко подбежал к учёному и, взяв его на руки, потащил из особняка. Он уже не слышал, как Пётр сказал, что сейчас вызовет «скорую». Он уже ничего не слышал, моля только о том, чтобы рана оказалась не слишком тяжёлой. За воротами его уже ждал Артемьев.
— Что случилось? Что с ним?
— Прострелили! Помогите!
Вместе они уложили больного в кузов грузовика. Через несколько минут сзади незаметно подошёл Керенский.
— Ну, что тут?
— Жить будет, — отозвался начальник. — Ранение в плечо. В обычной ситуации я бы сказал — царапина, но, учитывая, что перед нами интеллигентный учёный, полагаю, проваляется денёк в больнице. Вызвал «скорую»?
— Ещё в доме.
— Хорошо. Как там дела?
— Взяли всех, кого могли, но ни «советника», ни Задоски найти не смогли.
— А их и не должно было быть, — отозвался старший следователь. — Чего им здесь делать? Они только собирали урожай. Сеял Нарштейн.
— Что же будем теперь делать?
— А ничего. Дождёмся показаний профессора и официально предъявим им обвинение. В конце концов, людей похищать не положено и Юпитеру. Меня больше волнует то, что он сказал. Что ему надо закончить его работу, а оборудования такого больше нигде не будет. Не имеет ли это отношение…
— К чему?
— К тому, что я тебе говорил, помнишь, о войне и о времени, которого остаётся всё меньше?
— Какой войне? — не понял зам. прокурора.
— Вам лучше пока этого не знать, — вздохнул Пётр.
Поднявшийся откуда ни возьмись тревожный ветерок, растрепал волосы молодого следователя.
* * *
День пятый
В больничной палате пахло спиртом, и мерно попискивал зелёный огонёчек на экране монитора. Профессор Нарштейн уже был в полном сознании, однако он лежал на спине, задумчиво глядя в потолок невидящим взглядом.
Впечатление такое, что против человечества настроена какая-то высшая сила. Ничего не получается, ничего. Вроде бы все уже осознали свою ошибку, но обстоятельства складываются так, что правильные начинания вновь заканчиваются катастрофой. Ну что там делали эти полицаи? Зачем его, Нарштейна, надо было спасать? Их об этом просили? Теперь простое обращение по ТВ уже не поможет, а оборудования для работы нет, да и упущено время, безвозвратно упущено время.
В палату постучали.
— Кого там принесло?
Не слишком вежливо, но на душе невесело, мягко говоря. Погановато, если точнее. В проёме двери появилась небритая физиономия Томченко. За ненавистным следователем маячила ещё чья-то фигура.
— Можно?
— Заходите. Просто так ведь теперь не уйдёте?
— Надо бы поговорить.
Сергей был в белом халате, за ним молодой следователь, тоже облаченный в больничный халат. Два ангела хранителя. Пришли спасать планету.
— Расскажите всё, что вы знаете. Возможно, вместе ещё можно что-то исправить?
Томченко присел рядом с постелью, сочувственно посмотрел на профессора такими добрыми, добрыми глазами. Выцарапать бы их прямо сейчас и посмотреть через дырочки, есть ли в этой голове мозги.
— Так вы всё знаете? Про код и предсказание апокалипсиса?
Следователь покачал головой.
— Я только видел, как это будет, но когда и почему — не знаю.
— Когда — я тоже точно не знаю. Зато знаю — почему.
— Вы знаете? — не выдержал Керенский.
— Пожалуй, настало время рассказать всё. Для начала — вы знаете, что такое код, закодированное в тексте послание?
Сергей задумался.
— Я что-то слышал об этом. Выдёргиваются из книги отдельные слова согласно какой-нибудь системе, и из них складывается новое, ранее невидимое изречение.
— Верно. Примитивно, но верно. Берётся каждое такое-то слово через то же самое определённое количество абзацев и складывается в новое сообщение. Систему нельзя менять, иначе получите неверный текст или и вовсе галиматью. В общем, если, выбрав некое периодическое число и согласно ему, найдя соответствующие слова, вы получите связный текст, считайте, что цель достигнута.
— Но ведь это такая неточная наука, — засомневался Пётр.
— Верно, но вы удивились бы, узнав, сколько в древние века, таким образом, было зашифровано посланий. Например, писатель любит девушку и, дописав своё новое произведение, он дарит ей книгу, сообщив при этом, то самое заветное число. Применив, его, красавица читает такое, от чего краснеет от кончиков ушей до очаровательных пяточек.
— Пожалуйста, без лирики, профессор, — оборвал Нарштейна Томченко.
— Хорошо. Уже давно был расшифрован библейский код. Три предсказания, от которых у нас, людей третьего тысячелетия, встали дыбом волосы. Первое: Мир столкнётся с глобальным экономическим коллапсом, который начнётся в 5762ом году по еврейскому летоисчислению, или в 2002ом году по современному календарю. Между прочим, это предсказание сбылось. Второе: Это приведёт к периоду колоссальной опасности, поскольку страны, располагающие ядерным арсеналом, станут нестабильными, и террористы смогут покупать или похищать оружие для уничтожения целых городов. И, наконец, третье, последнее, самое шокирующее из всех: Пик опасности придется на 57ббой год по еврейскому летоисчислению или 200бой — по современному календарю. Код ясно указывает одновременно на мировую войну и ядерный холокост.
У Керенского по спине пробежала волна холодного ужаса.
— 200бой. Наш год. Только что наступивший!
— А это не может быть ошибкой? — перебил молодого помощника Сергей.
— Нет. Не знаю, когда точно это произойдёт, но симптомы уже налицо. Вы заметили, как агрессивно стали вести себя люди даже в быту?
— Да, недавно одновременно в нескольких крупных городах мира были массовые беспорядки, в том числе и в Москве.
— А вы знаете, что этот массовый психоз распространяется и на политиков. На днях министр обороны высказал ряд резких заявлений в адрес США, после чего улаживать конфликт в Америку поехал Путин.
— Но в коде речь шла о террористах.
— Код не всегда точен в формулировках. Кое-что приходится домысливать.
— Но с чего люди вдруг посходили с ума? — снова не выдержал Пётр.
— А вот это самое главное. И тут, пожалуй, снова надо начать с теории. С самого момента сотворения, в мире существует равновесие добра и зла. Так повелел создатель! Представьте, например если добра на земле станет больше чем зла, что будет? Все люди подобреют, станут мягкими, перестанут обманывать. На первый взгляд хорошо, но только на первый. Смею напомнить, что дипломатия — это в первую очередь — обман. Жизнь во власти и правительстве не мыслима без зла. Все великие строители мощнейших империй были жестоки от Юлия Цезаря до Сталина. Без зла рухнут все государственные устои, вертикаль власти, экономика и торговля. К чёрту полетят все биржи, маклеры, корпорации, реклама и журналистика. В мире наступит анархия, а анархия — это всегда конец истории. Что произойдёт, если люди внезапно все озлятся, вы уже видите на живом примере. Вот чтобы создателю не заниматься каждый раз контролем над стабильностью, он и решил создать равновесие. Теперь, что такое равновесие?! Мы этого не замечаем, однако в мире — зла точно то же самое количество, что и добра. Не удивляйтесь, это так. Поясню. Скажем, в Норд-осте от рук террористов погибло очень много людей. Об этом мы знаем. Об этом говорят по телевизору, но почему ни один канал не сообщил о том, что в этот же момент на другом конце земного шара, в засушливой Африке, пролился прохладный спасительный дождь. Ведь он спас от гибели не меньше людей, чем погибло в захваченном театре! Или другой абстрактный пример: сбивает машина до смерти человека, возможно даже ребёнка. «Ах, какая несправедливость, — плачут потом его родственники. — Куда смотрел создатель»? А в это время, в другом месте, смертельно больному ребёнку, наконец-то, находят долгожданного донора для пересадки. «Благодарю тебя, господи, — восклицает мать». Или, например, маленький мальчик, из прихоти, давит муравьёв на дорожке. Ну, зачем? Немотивированная жестокость? Но в зоопарке, возможно в том же городе, дает потомство вымирающий вид животных. Чудо?! Почему мы этого не видим? И так на каждую жестокость, природа отвечает благодеянием, на каждый несчастный случай — приходится своё чудо. Надеюсь теперь понятно? Тайфуны, цунами, извержения вулканов, пожары, всё это имеет оборотную сторону, причём соответствующую по масштабу. Чем больше зло, тем шире благодеяние. Всегда. Иначе равновесие нарушится, и переполненная чаша весов опрокинет их. При этом неважно, как я уже говорил, больше станет добра или зла. Мир погибнет в обоих случаях.
— Значит, по какой-то причине равновесие нарушилось? — догадался Томченко.
— Да. Обстановка дестабилизировалась, и я знаю почему.
— Ну и?
— Всё дело в нас. Это результат деятельности IPNJ.
— Это аббревиатура?
— Да. Тайная служба по спасению планеты. Это они, стараясь использовать науку во благо, наворотили слишком много зла. Столько, что природа не успевала ответить добром и, в конце концов, смирилась с неизбежным.
— Создание полуобезьяны, открытие ворот в параллельную вселенную…
— …И многое, многое другое, о чём вы не знаете, и догадываться не можете.
— Всё это только чтобы нас спасти?
— Вся трагедия заключается в том, что спасать нас было не от чего. Вмешавшись в законы природы, мы сами подвели себя к краю пропасти. К сожалению, понимание этой простой истины пришло ко мне слишком поздно. Позже чем к профессору Райскому. Ведь он вёз вам расшифровку библейского кода, чтобы рассказать всё и подкрепить рассказ документом. А надо было ведь просто вспомнить одну строчку из библии.
— О чём вы? — не понял Керенский. — Какую строчку вы имеете в виду?
— Вспоминайте число зверя, молодой человек.
— 666. А что с ним такое?
— Полностью цитата звучит так: «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое, число его — 666». (Глава 13, стих 18) Все это знают, да вот только не каждый понимает, что это означает. А ключевая фраза здесь: «Это число человеческое»! То есть, другими словами, люди сами себя уничтожат, им надо просто не мешать.
— Как всё просто, — прошептал Сергей, а Пётр присел на низкую тумбочку возле кровати и уронил голову на руки.
Хотелось кричать во весь голос вслед за Тейлором, героем фильма «Планета обезьян»: «Безумцы! Что вы натворили!».
— Когда? — наконец пришёл в себя Томченко.
— Как я уже говорил, я не знаю точную дату, но думаю, они знают. Обратитесь к Аливчееву. От себя могу только сделать прогноз, исходя из анализа сложившейся обстановки. Скоро. И очень.
— Недели, месяцы ли, дни? — продолжал интересоваться Сергей.
Ответ прозвучал как приговор.
— Дни!
Керенскому показалась, что где-то внутри него начинает ползать червячок паники, и только его прирожденное мужество помогло ему не вылететь из больницы с криками ужаса и отчаянья.
* * *
«Советник» со всей силы ударился лбом о стол, и замахнулся, чтобы повторить попытку размозжить себе череп.
— Успокойтесь, пожалуйста, — прозвучал, так неуместный в данной ситуации спокойный, голос Аливчеева.
— Помирать так с музыкой? — горько усмехнулся тот. — С плясками и криками ура?
— Кто сказал умирать? Лично я умирать не собираюсь.
— Вы изобрели вечный двигатель, чтобы улететь на нём в другую галактику? Или может быть машину времени?
— А второе не далеко от истины.
— Да бросьте вы шутить. Всё приехали. Конечная остановка. Пассажирам просьба освободить вагоны.
— А в вас проснулось чувство юмора.
«Троцкий» облокотился на стол.
— Есть тут одна задумка. Лазейка если хотите. Один человек может спасти нас всех. Один «твердинец» с огромным, небывалым внутренним потенциалом. Мы говорили об этом с учителем, еще, когда Нарштейн работал на вашей даче. Мы договорились, что при неудачном раскладе именно к нему я должен буду обратиться. Скоро он придёт ко мне.
— С чего вы взяли, что он придёт?
— А как же, у него профессор. Уверен, он с ним уже переговорил и узнал обо всем, что вы натворили.
— Мы натворили, господин Аливчеев.
— Хорошо — мы так мы. Суть от этого не меняется. Сегодня он придёт и от того, решится ли он сделать то, что ему было предначертано или нет, будет зависеть судьба всего живого на этой планете.
— Думаете, он придёт прямо сегодня?
— Думаю, часа через два.
«Троцкий» закатил глаза.
— Когда мы приняли решение брать его к нам на учёбу, мы знали что ему суждено будет сыграть важную роль, но мы и подумать не могли насколько важную. Помню, как я в первый раз увидел его на койке медсанбата. Странно, такое ощущение будто рассказываю сон. Очень беззаботный, очень весёлый сон.
— Теперь вы понимаете, как чувствуют себя люди, болеющие раком, вспоминая прежнюю жизнь. Ту, где они жили, а не умирали.
Аливчеев опустил глаза и кивнул.
— Я подозревал, а в последние дни был уже почти уверен.
Подошёл Задоски, придвинул кресло, сел, посмотрел на старого соратника.
— И что, ничего нельзя сделать?
— Да нет, я буду жить ещё лет пять, если мы остановим это безумие. Идите Аливчеев и возвращайтесь с хорошими новостями. В лепёшку перед вашим бывшим сотрудником разбейтесь, только уговорите его спасти нас.
* * *
Дверь в старое здание из красного кирпича ему открыли за красивые глаза. Нет, серьёзно. Оказалось, что ребят с накаченными ушами, с которыми Томченко так любил пошутить, давно уже на входе нет, вместо них зияла новая аппаратура по сканированию сетчатки глаза. Посмотрите в окуляр — дверца и откроется.
Чёртовы новомодные приспособления. Сергей не любил технический прогресс за то, что он мешает реальному общению. С появлением телефона люди перестали ходить в гости, а Интернета — и вовсе слышать голос собеседника. Это не правильно. Как только в России распространилась услуга секса по телефону, Томченко сделал две попытки заняться этим с милым голосом на той стороне провода, а на третий же — высказал ни в чём не повинной телефонистке всё, что об этом думает, и впервые получил от процесса удовольствие. Зачем делать двери с фотоэлементом? Для безруких инвалидов? Может быть, там, в Америке, люди и разучились уже пользоваться верхними конечностями, но у нас-то с этим делом пока порядок? Лучше бы сделали, наконец, дорожные переходы для слепых, но ведь мы берём с запада только то, что круто, а означенные переходы — это, видимо, не круто и дохода никакого не несёт, одни расходы. Демократы хреновы. Человеколюбцы.
Задумавшись, Сергей не заметил, как прошёл по знакомому коридору в кабинет бывшего учителя. Кресло Ксандра пустовало. Зато рядом со столом спиной к двери стоял Аливчеев.
— Долго ты. Я уж думал не придёшь.
— Пришлось идти окольным путём.
По пути Томченко попал в зону военных действий милиции с гражданами. В ход шли водомёты и специальные газы, предназначенные для разгона демонстрантов, однако огромную взбесившуюся толпу невозможно было успокоить стандартными средствами, и потом, поскольку массовый психоз затронул и сотрудников правоохранительных органов, то те тоже мало понимали, что им нужно делать и откровенно шли врукопашную. Побоище, открывшееся глазам следователя, было поистине ужасающим, летели камни, всевозможный мусор, ругательства. Милиция теснила и избивала людей, до которых могла дотянуться буквально в кровь. Конечно, Сергей мог пройти сквозь них и остаться незамеченным, однако он решил поберечь силы твердыни. Предчувствие подсказывало ему, что они ему скоро понадобятся.
«Троцкий» постоял ещё некоторое время, затем развернулся и сел на стол.
— Ты хотел что-то у меня спросить?
— Хотел. Говорят, мы скоро все погибнем?
— Да, я тоже об этом слышал.
— И вы знаете когда?
— Знаю. Но прежде чем я скажу дату Армагеддона, хочу рассказать тебе и всё остальное, что тебе следует знать.
— Чего я ещё не знаю?
— Знаешь, что такое «нераскрываемые преступления»?
— Естественно, развёрнутая сеть отделов, занимающихся расследованиями особо сложных дел. Их сотрудники, люди с нечеловеческими способностями. Я был один из них пока, в 2001ом году, вы не свернули работающую как часы программу.
— А почему мы это сделали?
— Не знаю.
— Потому что ты сделал то, для чего собственно всё и создавалось. «Нераскрываемые преступления» выполнили свою задачу.
— Не понимаю. Какую задачу?
— Главную. Много лет назад учитель Ксандр увидел в далёком будущем конец света. Так же он понял, что в мире есть люди, старающиеся данный конец предотвратить. Ксандр решил, что должен, во что бы то не стало, найти и помочь им, направив все свои таланты на благое дело. Он решил, что это его великая миссия. Проблема встала мгновенно: как найти эту группу высокопоставленных ученых, политиков и военных? Пока только найти, о связи с ними речь тогда не шла. Учитель пошёл работать в прокуратуру, однако скоро выяснилось, что группа настолько засекречена, что даже через такой официальный орган к ним не подступиться. Решение пришло само собой — надо создать особый отдел. Он понимал что, занимаясь сложными делами, кто-нибудь, а может и он сам когда-нибудь, выйдет на них. Историю создания сети «нераскрываемых преступлений» ты знаешь, а теперь знаешь и цель всего этого мероприятия.
— Занявшись делом об обезьяне-мутанте, я вывел вас на них, — догадался Томченко.
— Ну да. Позже я пробрался в группу, но как оказалось, это было только часть дела, ибо просто предложить им свою помощь было невозможно. Надо было что-то иметь на руках. Какой-нибудь козырь. И тут удача. Профессор Райский привозит Библейский код, дабы показать его старому другу из прокуратуры. Сразу после твоего визита, помнишь, все «нераскрываемые преступления» по стране были срочно поставлены на уши. Задача найти код раньше, чем они. Найти, во что бы то ни стало. И мы его нашли.
— И дальше стали вместе губить планету?
— Да! — внезапно гаркнул Аливчеев, но потом снова приобрел обычную для себя печальную меланхоличность. — Откуда мы могли знать?
— Конечно. И на когда же вы обеспечили нам конец?
«Троцкий» вздохнул.
— А ты вспоминай число зверя.
— Мне об этом уже второй раз за последние сутки напоминают. Число зверя 666.
— А вот и нет. Это всеобщее заблуждение вышло из давнишней ошибке при переводе библии. От долгого повторения и перевирания на все лады Голливудом, оно приобрело статус истины. На самом же деле число зверя не 666, а 616. Понимаешь теперь?
— Нет, я ничего не понимаю, — честно признался Сергей.
— 616. То есть шестой день первого, а не шестого, как считалось, месяца 200бго года.
У следователя свело живот.
— Завтра!?
— Да, в любой момент с первой минуты нового дня по двенадцать часов соответственно.
Следователь, будучи не в силах больше стоять, подошёл и присел на стул. Аливчеев заботливо налил ему стакан воды, тот выпил залпом.
— И что же, ничего нельзя сделать? — отдышавшись, спросил он.
— Кое-что можно.
— Вы имеете в виду, что ещё есть надежда?
«Троцкий» кивнул.
— Ты ещё помнишь, что через себя можно пускать время вспять?
— Помню. Значит можно вернуться и остановить группу «советника» до критической точки равновесия?
— Проблема в том, что только два человека в мире могут это сделать. Один из них учитель.
— Ну и пусть сделает.
— Ты знаешь, что тот, кто опуститься так глубоко, назад уже не вернётся. Он неминуемо погибнет в бездне. Ксандр, конечно же, без сомнения принес бы себя в жертву, но дело в том, что пущенное назад время не остановится. Оно так и уйдёт вплоть до большого взрыва, создавшего когда-то нашу галактику. Нет, учитель нужен, чтобы подхватить его в том самом дне, уже нами определённом.
— Вы сказали, что есть два человека. Кто второй?
— Помнишь, когда мы встретились в первый раз, я сказал тебе, что ты человек с огромным внутренним потенциалом? Я забыл тогда сказать, что не просто огромным, небывалым, немыслимым, неповторимым. Ты феномен. Сильнее тебя «твердинцев» нет.
— А учитель?
— Ксандр слаб, — поморщился Аливчеев. — Он стал великим только потому, что давно этим занимается.
— Вы предлагаете мне умереть?
— Нет, выбор за тобой, конечно. Погибнуть вместе с нами или спасая нас.
— Я могу подумать?
— До завтра. Завтра шестой день.
— Шестой день, — тихо повторил Томченко.
— И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмой от всех дел Своих, которые делал.
Сергей поднял глаза на собеседника. «Троцкий» остался серьёзен.
— Книга Бытие. Глава вторая, стих второй. Земля была создана за шесть дней, за тот же срок ей суждено быть уничтоженной. Знаешь, почему её может спасти только чья-то жертва?
— Нет.
— Зло, распространённое нами, перевесило. Что может уравновесить весы? Только положенное на другую их чашу равное по величине добро. Пожертвовать собой ради всех людей — это великое добро, равное причинённому великому злу.
Следователь схватился за голову. Аливчеев не мешал ему переживать. Его терзания — часть общего замысла. Он должен переболеть, осознать и добровольно принять решение. Так надо. Так предписано судьбой.
Томченко резко поднялся и быстрым шагом покинул кабинет.