Примерно в 1904 году, когда Веро, сын Мишеля Бессо, был еще очень юн, друг его отца сделал мальчику замечательного воздушного змея. И потом они втроем, прихватив эту штуковину, пешком отправились по загородным полям в сторону небольшой горы, располагавшейся к югу от Берна. У подножия горы кто-то из взрослых запустил игрушку, а когда та поднялась в воздух, вложил бечевку в руку Веро.

В дальнейшие годы Веро часто вспоминал этого друга родителей – человека, который «всегда был в хорошем настроении, всегда был весел и других веселил, а еще знал кучу интересного». И еще Веро помнил, как этот человек – мистер Эйнштейн – в тот день не только соорудил змея, но и сумел, глядя на парящую в воздухе игрушку, объяснить ему, мальчишке, почему та летает.

Эйнштейн отличался безграничной добротой и ненасытным любопытством. Как и у всех, у него имелись свои недостатки, и в течение жизни они становились лишь заметнее на фоне его колоссальных достижений, которые словно бы увеличивали их. Но его намерения всегда были чисты. И если конец его научной карьеры можно назвать трагическим, так вышло лишь из-за того, что он сам загнал себя в тупик, упорно желая следовать неверно понятым урокам собственного прошлого.

Эйнштейн мечтал, что история подтвердит его правоту насчет квантовой механики. Но получилось наоборот. В 1950-е и 1960-е годы исследователи разработали способы проверки его идеи о том, что квантовая механика – лишь промежуточный этап на пути к более определенной теории, которая непременно должна появиться в будущем и которая избавит науку от ненавистной Эйнштейну случайности, даст более логичное и упорядоченное объяснение того, как функционирует Вселенная. Когда эти опыты провели в 1980-е, подтвердилась правота Гейзенберга, Бора и их сторонников: принцип неопределенности оказался совершенно незыблемым. Мир не следует детерминистическому пути, хоть Эйнштейн и предпочитал верить в противоположное. Можно быть уверенным (по крайней мере, на атомном и субатомном уровне) лишь в определенной степени случайности.

Со временем усилия Эйнштейна по ниспровержению квантовой теории обернулись против него. Даже его написанная в соавторстве статья 1935 года, показывавшая, что квантовая механика позволяет отдаленным друг от друга частицам столь чудесным образом «сцепляться», лишь подтверждала точку зрения, которая теперь стала общепринятой. Такие «сцепленные» частицы действительно удалось породить. Более того, в XXI веке их уже применяют в первом поколении квантовых компьютеров.

Однако в целом ряде других важнейших областей подход и открытия Эйнштейна принимаются и применяются столь широко, что зачастую люди даже не вспоминают о его авторстве: они, великие результаты, полученные великим Эйнштейном, просто «есть». В основе нашего понимания физики фотонов, лазеров, физики низких температур и, конечно же, относительности – его работы, некогда написанные в Берне, Цюрихе и Берлине. По воздействию на нашу жизнь, по тому, как они углубили наше понимание Вселенной, они могут соперничать разве что с величайшими прозрениями Ньютона.

И хотя попытка Эйнштейна создать единую теорию поля окончилась неудачей, многих виднейших ученых последующих поколений сам факт, что величайший ум человечества провел столько лет в этих поисках, вдохновлял чрезвычайно. Так, именно пример бесплодных эйнштейновских поисков позволил физику Стивену Вайнбергу вместе с другими учеными объединить электромагнетизм со слабым взаимодействием внутри атома: за эту работу они удостоились Нобелевской премии.

Общая теория относительности (которую мы обозначаем в этой книге равенством G = T) связывает труды Эйнштейна с двумя наиболее ошеломляющими открытиями современности. Его гипотезы о гравитационных линзах все-таки показывают: глядя на отдаленные скопления галактик, мы должны иметь возможность увидеть хотя бы что-то из находящегося за ними, поскольку эти скопления настолько сильно искривляют окружающее пространство, что свет, идущий из-за них, огибает их и затем снова фокусируется, позволяя нам увидеть его, находясь на Земле. Подобного же рода огибание Эддингтон зафиксировал на своих фотографиях 1919 года, когда изучал, как лучи света изгибаются, проходя возле Солнца.

Чем больше массы сосредоточено в этих космических скоплениях, тем сильнее будет искривляться окружающее их пространство и тем мощнее будет далекая линза. Сегодня это позволяет нам оценить массу подобных галактических кластеров – как бы «взвесить» их. Результаты оказались поразительными. Как выяснилось, звезды, планеты и т. п. (все, что, как мы полагали, наполняет Вселенную) – это лишь малая часть той массы, которую содержат в себе эти скопления. Основная же часть того, что существует во Вселенной, остается для нас совершенно невидимой, и мы не знаем, из чего эта часть состоит. Это незримое «нечто», которое работа Эйнштейна позволила нам обнаружить, называется «темной материей» и представляет собой одну из важнейших сфер исследования в современной физике.

Впрочем, не все следствия уравнения G = T оказались столь изящными. Что касается лямбды, то тут судьба жестоко посмеялась над Эйнштейном. Когда-то ему очень не хотелось вводить этот добавочный параметр в свое великое уравнение 1915 года, несмотря на эффективность лямбды в противодействии гравитации. Он пришел в восторг, когда в 1929 году Хаббл и Хьюмасон вроде бы показали, что Вселенная расширяется с постоянной скоростью, а значит, никакие подобные поправки не нужны. Однако начиная с 1990-х годов стали появляться новые данные, которые позволяют предположить, что Эйнштейн, быть может, все-таки оказался прав, вводя лямбду в свое уравнение. Мало того, что Вселенная стремительно расширяется: нечто «разрывает» ее с еще более высокой скоростью. Причину этого мощнейшего отталкивания назвали «темной энергией». Лямбда как раз могла бы хорошо ее описывать. Если все это так, значит, ошибка Эйнштейна все-таки на самом деле не была ошибкой и все его упорство, связанное с этой историей, было напрасно. Сейчас многие ученые с интересом занимаются изучением этой «пересмотренной» космологической постоянной, поскольку она очень важна и для понимания работ Эйнштейна, и для их связи с нарождающимися областями физики.

Эти открытия заставляют человечество смирить гордыню. Все, что мы видим, все, что мы, казалось бы, успели кое-как изучить (все континенты и океаны Земли, все планеты и звезды) – это лишь очень незначительная доля Вселенной. Темная материя составляет 25 % всего сущего, темная энергия – и вовсе 70 %. Весь известный нам мир – лишь пятипроцентный фрагмент, плавающий на поверхности чего-то огромного и незримого. Именно темная энергия порождает необходимость все-таки ввести что-то вроде лямбды, модифицирующей великое эйнштейновское уравнение 1915 года. Темная материя – другое дело, и ее до значительной степени можно рассматривать просто как еще один аспект «массы», который можно учесть, тоже внеся некоторые поправки в уравнения Эйнштейна – уравнения, во всех других отношениях совершенно справедливые.

Сам Эйнштейн много размышлял над тем, какую долю бескрайней Вселенной способен представить себе человеческий ум. Как мы уже знаем, в 1914 году ученый написал своему другу Генриху Зангеру: «Природа показывает нам лишь кончик львиного хвоста. Но у меня нет никаких сомнений, что он принадлежит льву, хотя из-за своих колоссальных размеров зверь не может непосредственно явить себя наблюдателю». Истину, которую таит в себе природа, узреть нелегко. Но, быть может, настанет день, когда новый Эйнштейн (на сей раз избежав ненужной спеси и высокомерия) покажет нам, что это за зверь.