Усама бин Ладен, которому сейчас за сорок, выпускник университета, умеющий работать с компьютером, живет со своими четырьмя женами и примерно пятнадцатью детьми в небольшой пещере в восточном Афганистане. Водопровода там нет, и лишь элементарная нагревательная установка спасает их от жестокого зимнего холода. Бин Ладен всегда начеку, ожидая покушений, рейдов коммандос и воздушных налетов. Пойди он по пути, который выбрал для него отец, бин Ладен был бы почтенным строителем-подрядчиком в Саудовской Аравии и миллиардером. Вместо этого он отказался от жизни в богатстве и посвятил себя ведению джихада при чрезвычайно суровых условиях.
Усама бин Ладен — не единственный исламист, отказавшийся от карьеры и комфортабельной жизни ради джихада. Доктор Айман аль-Завахири — правая рука бин Ладена, — которому скоро исполнится пятьдесят, мог бы стать одним из ведущих педиатров Египта, но он отказался от блестящей карьеры и богатства, чтобы сражаться с египетским правительством. Затем он отказался от политического убежища в Западной Европе (и от щедрого жалованья) и теперь живет в восточном Афганистане недалеко от бин Ладена.
Хотя бин Ладен и Завахири являются наиболее известными исламистскими террористами, есть еще сотни им подобных. Эти преданные командиры, в свою очередь, ведут тысячи террористов в беспощадную и бескомпромиссную священную войну против Соединенных Штатов и Запада в целом. Взрывы посольств США в Кении и Танзании в 1998 году были самыми недавними, но далеко не последними выстрелами в этой быстро развивающейся террористической войне. Что же заставляет этих людей — ставших вождями и символами нового подъема исламизма — посвятить себя этой войне?
Возникновение новой элиты радикальных исламистов — недавнее явление в развивающихся странах. Эти лидеры происходят из богатых и привилегированных слоев общества, они высокообразованны и относительно европеизированы. Это вовсе не те лишенные привилегий, обедневшие и озлобленные изгои, которые обычно и составляют среду, из которой выходят террористы и радикалы. Эти лидеры исламистских террористов отличаются от типичных европейских революционеров и террористов, принадлежащих к среднему классу — от анархистов XIX века до коммунистов конца XX, — потому что исламисты стали популярными лидерами непривилегированных масс, в то время как европейские террористы оставались изолированными от населения, относившегося к ним по преимуществу враждебно. Только Эрнесто «Че» Гевара — аргентинский врач, ставший революционером в начале 1960-х годов, — был чем-то вроде такого «исламистского лидера» широких масс.
Чтобы понять этих исламистских лидеров — и особенно Усаму бин Ладена — нужно понять их разрыв с прошлым, их мотивацию, текущий в их жилах огонь и глубину их ненависти к Соединенным Штатам и тому, что эта страна символизирует.
Усама бин Ладен, Айман аль-Завахири и их соотечественники (главным образом из Саудовской Аравии и Египта) — порождение буйных 1970-х и 1980-х годов. На всю их жизнь, начиная с самого детства и до того времени, когда они отказались от жизни в роскоши и посвятили себя радикализму и милитаризму, сильно повлияли ключевые события на Ближнем Востоке, наиболее важными из которых были обрушившееся на арабский мир богатство и кризис идентичности арабов, сопутствовавшие нефтяному буму 1970-х, триумф революционного ислама в Иране и призыв ко всеобщему джихаду в Афганистане в 1980-х.
Усама бин Мухаммад бин Ладен родился в Эр-Рияде, Саудовская Аравия, вероятно, в 1957 году. В то время его отец, Мухаммад бин Ладен, был мелким строительным подрядчиком, который прибыл из Йемена в поисках работы. Усама был одним из многих сестер и братьев — у его отца было больше пятидесяти детей от нескольких жен. Мухаммад бин Ладен осознавал роль образования в жизни и старался обеспечить своим детям подобающее обучение. В 1960-х годах семья перебралась в провинцию Хиджаз, западная Саудовская Аравия, и в конце концов осела в городе Аль-Медина Мль-Мунавва-ра. Усама получил свое формальное образование главным образом в школах Медины, а позже — Джедды, главного коммерческого порта Саудовской Аравии на Красном море.
Нефтяной бум 1970-х изменил жизнь Мухаммада бин Ладена. Строительный бум в Хиджазе позволил ему войти в прямой контакт с саудовской элитой, и вскоре у него установились особые отношения с высшими эшелонами двора короля аль-Сауда: он был и превосходным строителем, и выполнял щекотливые поручения вроде отмывания денег. Связи на высшем уровне позволили Мухаммаду бин Ладену превратить свое дело в одну из крупнейших строительных компаний Ближнего Востока — Корпорацию бин Ладена. У компании бин Ладена появился особый статус, когда королевский двор подписал с ней контракт на обновление и восстановление двух священных мечетей в Мекке и Медине. В 1970-е годы компания бин Ладена занималась строительством дорог, зданий, мечетей, аэропортов и всей инфраструктуры многих арабских стран Персидского залива.
Усаме было суждено пойти по следам своего отца. Он закончил среднюю школу в Джедде, а затем изучал менеджмент и экономику в Университете короля Абдул Азиза (Джедда) — одном из лучших учебных заведений Саудовской Аравии. Отец пообещал, что у него будет собственная компания, которая, благодаря прямому доступу бин Ладенов к королевскому двору, будет получать чрезвычайно выгодные контракты.
В 1970-е годы Усама бин Ладен жил так, как и многие другие сыновья богатых людей с хорошими связями — чередовал строгую жизнь мусульманина в Саудовской Аравии с короткими пребываниями в космополитическом Бейруте. Во время обучения в средней школе и колледже Усама часто приезжал в Бейрут и обходил вульгарные ночные клубы, казино и бары. Он был любителем выпивки и женщин, из-за чего часто ввязывался в пьяные драки.
Но все же Усама бин Ладен был не просто саудовским юношей, развлекающимся в Бейруте. В 1973 году Мухаммад бин Ладен испытал глубокое духовное потрясение, когда перестроил и обновил две священные мечети, и эти перемены постепенно повлияли и на Усаму. Еще совершая короткие поездки в Бейрут, он начал проявлять интерес к исламу. Он начал читать исламскую литературу и вскоре стал сотрудничать с местными исламистами. В 1975 году начало гражданской войны в Ливане положило конец дальнейшим поездкам в Бейрут. Саудовские исламисты заявляли, что беды ливанцев были Божьим наказанием за их грехи и тлетворное влияние на молодых мусульман. Эти доводы произвели на Усаму бин Ладена сильное впечатление.
Резкая личная перемена в жизни Усамы бин Ладена в середине 1970-х отражает тот сумбур, что переживал арабский Ближний Восток, особенно Саудовская Аравия, в это время.
То, что начиналось как время самоуважения и великих ожиданий арабов — после Войны судного дня в 1973 году (совместное египетско-сирийское неожиданное нападение на Израиль, закончившееся неубедительной победой израильтян), которая воспринималась как восстановление «арабской чести», после неожиданно свалившегося богатства и влиятельности благодаря нефтяному буму и последующему эмбарго 1973–1974 годов (которое объявили нефтепроизводящие государства Аравийского полуострова, чтобы заставить Запад вести антиизраильскую политику), — быстро обернулось эпохой острых кризисов, вызванных тем, что арабский мир не смог справиться с последствиями своих действий. Резкое обогащение правящей элиты, высших и образованных слоев населения и сближение с Западом привели к смятению и практически неразрешенному кризису идентичности, что вылилось в радикализм и вспышки насилия. Благодаря облегчившемуся доступу к средствам массовой информации и глубокому характеру кризиса во всем регионе об этом узнали в других частях мира. Из-за своего консервативного исламского характера и в то же время внезапного обогащения и неожиданного роста влиятельности Саудовская Аравия была чрезвычайно потрясена этими процессами.
В Джедде Усама бин Ладен постоянно сталкивался с совершенно противоречивыми тенденциями, воздействовавшими в то время на саудовское общество. Будучи главным портовым городом Саудовской Аравии, Джедда была открыта для, влияния Запада гораздо сильнее, чем большинство других городов. В Джедду прибывали моряки и специалисты, а постоянно богатевшая местная элита, включая семью бин Ладена, посещала Запад. Их, приехавших из консервативной и изолированной Саудовской Аравии, встреча с Западом шокировала шокировали личные свободы и состоятельность среднего класса, промискуитет, употребление западной молодежью алкоголя и наркотиков. Многие молодые жители Саудовской Аравии были не в состоянии сопротивляться запретным плодам. Возвращаясь в Саудовскую Аравию, они привозили с собой чувство индивидуализма и личных свобод, которые были восприняты ими на Западе.
Богатство и светский характер Джедды сделали ее также и убежищем для исламистских интеллектуалов, которых преследовали во всем мусульманском мире. Несколько университетов — прежде всего Университет короля Абдул Азиза в Джедде — стали центром интенсивной интеллектуальной деятельности исламистов. Лучшие специалисты и проповедники находили прибежище в университетах и мечетях, где получали возможность учиться и делиться знаниями. На растущие сомнения саудовской молодежи они отвечали просто и недвусмысленно: только полное и беспрекословное возвращение в лоно консервативного исламизма может защитить мусульманский мир от врожденных опасностей и грехов Запада.
В марте 1975 года, в самый разгар нефтяного бума и протеста против него исламских интеллектуалов, был убит король Саудовской Аравии Файсал. Убийцей был душевнобольной племянник короля, принц Файсал ибн Мусаид. Он был совершенно европейским человеком, часто посещал Соединенные Штаты и Западную Европу. И исламисты, и некоторые осведомленные люди при дворе пришли к мнению, что Файсал ибн Мусаид сошел с ума после знакомства с западным образом жизни. Хотя процесс престолонаследования продолжал работать, и в этой связи для королевства не последовало никакого кризиса, семя сомнения и недовольства было посеяно. Это убийство стало переломным моментом для Саудовской Аравии. И для правящих кругов, и для образованной элиты убийство любимого короля послужило доказательством правоты исламистов, предупреждавших о греховном и губительном влиянии Запада. Шок от убийства положил конец истинной и всеобщей европеизации образованной и богатой молодежи страны и вызвал широкий протест, в результате чего многие из этой молодежи, включая бин Ладена, вернулись в лоно исламизма.
В середине 1970-х большое впечатление на саудовскую образованную элиту произвели также события в Египте — безоговорочном лидере арабского мира и политики. Джедда была главным портом, куда прибывали печатные издания из Египта, а многие из действующих в университетах и мечетях города исламистских интеллектуалов были египтянами. Они поддерживали тесные связи со своими коллегами, оставшимися в Египте, и отстаивали их взгляды, знакомя студентов университетов Джедды, в том числе и бин Ладена, с их работами и мнениями.
В середине 1970-х годов египетский президент Анвар Садат старался добиться расположения американцев, чтобы получить политическую и экономическую помощь при подготовке ряда временных соглашений с Израилем. При этом имидж Садата изменился: вместо традиционного деревенского вожака перед Западом предстал мировой лидер совершенно европейского склада. Культ личности, который насаждал Садат в стране, лишь отчуждал образованную элиту, чьи знания о Западе и непосредственный опыт общения с ним заставляли интеллектуалов бояться пагубного влияния на традиционные ценности мусульманского общества.
Движение исламистских фундаменталистов в Египте возродили в середине 1970-х годов молодые активисты с западным — по преимуществу светским и техническим — образованием, отказавшиеся от попыток найти свое место в мире, управляемом Западом и его ценностями. Интеллектуально активные и любознательные, они создавали высококачественную литературу, имевшую широкое хождение среди молодой арабской элиты. В 1975 году египетский писатель и инженер Ваиль Утхман, один из первых влиятельных идеологов наиболее воинственной ветви исламистского движения, опубликовал книгу «Партия Бога в борьбе против Партии Сатаны». Эта книга делит мир на две социальные общности — Партию Бога и Партию Сатаны — и призывает верующих сражаться, чтобы восстановить власть первой. В предисловии ко второму изданию книги Утхман подчеркивает, что, говоря о неверных, членах Партии Сатаны, он действительно имеет в виду режим Садата. «Когда я писал о партии дьявола, я очень многое взял от коммунистической партии», — признается он. Но хотя по Утхману коммунисты — «важная поддержка» Партии Сатаны, они для него не являются источником зла. «Партия Сатаны — это та группа людей, которые притворяются, что верят в ислам, но на самом деле являются первыми врагами ислама», — писал Утхман. Он считал открытость повседневной западной жизни источником нарастающего кризиса ислама и не видел другого решения, кроме исламского милитаризма.
Арабский мир был потрясен в 1977 году, когда Садат посетил Иерусалим и подписал мирное соглашение с Израилем. Признание Садатом Израиля стало первым открытым нарушением «табу» в отношении еврейского государства — важнейшего общего знаменателя в арабском мире наряду с исламом. В своей книге «Тайные каналы» (1966) египетский журналист и комментатор Мохаммед Хейкал подчеркнул, что арабский мир движим «смесью ненависти и отвращения» к Израилю, которая может нарушить нынешний «мирный процесс». Страх перед европеизацией и нарушение «табу» толкнули многих арабов на крайности. Всеобщее неприятие президента, ставшего фараоном, побуждало молодежь из всех слоев египетского общества — от богатых и образованных до бедных крестьян и обитателей трущоб, от сотрудников служб безопасности до бродяг из пустыни — искать чисто исламистские решения глубочайшего кризиса, поразившего Египет.
Вскоре исламистская молодежь в Египте и других странах получила мощное доказательство правоты их дела. 1 февраля 1979 года аятолла Рухолла Хомейни вернулся в Иран, сбросил с престола шаха и учредил исламскую республику. Во всем мусульманском мире широкие массы праздновали успех исламской революции Хомейни как триумф ислама над Соединенными Штатами и Западом. Исламская революция стала предметом гордости и зависти всех мусульман, равно как и живым доказательством того, что местных правителей можно свергнуть силами исламистов. Влияние Ирана было сильно в Египте, потому что Садат предложил свергнутому шаху убежище — вопиющее оскорбление чувств большинства населения.
Силой, стоявшей за иранской революцией, было радикальное шиитское движение, и его развитие в Иране, Ливане и Ираке происходило почти одновременно и параллельно с суннитским возрождением в Египте. В конце 1970-х годов философия революционеров-шиитов, выраженная в их сочинениях, была очень похожа на философию вождей радикального суннизма. Их подход к диагностике и излечению проблем современности и акцент на особой важности конфронтации и борьбы были почти одинаковыми. Саудовскую Аравию тоже начал охватывать религиозный пыл.
Саудовская Аравия стала первым из традиционалистских консервативных государств, в котором произошла вспышка исламистского насилия. 20 ноября 1979 года главную мечеть в Мекке захватила хорошо организованная группа из 1300–1500 человек под руководством Джухаймана ибн-Мухаммада ибн-Сайфа аль-Утайби. Бывший капитан Белой гвардии (национальной гвардии), он объявил себя «махди» (мессией). Кроме жителей Саудовской Аравии, в костяк группы входили хорошо подготовленные моджахеды из Египта, Кувейта, Судана, Ирака, Северного Йемена (ЙАР) и Южного Йемена (НДРЙ). Египетские и советские источники оценивают общее количество мятежников в 3500 человек. Хотя штурм проводился во имя возвращения к чистоте ислама, большинство из 500 главных нападающих были обучены и снаряжены в Ливии и особенно в Южном Йемене инструкторами из Восточной Германии, Кубы и НФОП (Народного фронта освобождения Палестины). В число нападавших входили и занимавшие руководящие посты коммунисты, которые продемонстрировали превосходные организационные и тактические навыки. Кроме того, 59 из принимавших участие в штурме йеменцев тренировались в Иране и получили оружие через иранское посольство в Сане.
Во время подготовки к захвату люди Джухаймана завербовали нескольких членов элитной Белой гвардии и получили активную помощь в контрабандной доставке оружия и боевой техники в Саудовскую Аравию и саму мечеть. Полковник Белой гвардии был одним из главных зачинщиков заговора и организовал контрабандный провоз в мечеть автоматического оружия, провизии и боеприпасов. Большое количество оружия было провезено из Южного Йемена за длительный период. Мятежники также запаслись огромным количеством еды и питьевой воды на случай длительной осады.
20 ноября после короткой стрельбы и захвата Каабы (центр комплекса главной мечети, где хранится величайшая святыня ислама) Джухайман обратился к толпе захваченных паломников и попросил у них поддержки. Проповеди и дискуссии о развращенности, расточительности и прозападной позиции саудовской королевской семьи быстро обеспечили мятежникам широчайшую поддержку среди верующих. Вскоре большинство из 6000 захваченных в заложники паломников попросили выдать им оружие, чтобы они могли присоединиться к мятежу. Проповеди Джухаймана встречали сочувствие даже среди придерживавшихся левых и полумарксистских взглядов студентов. Весть о проповедях Джухаймана побуждала воинствующие толпы по всей Саудовской Аравии штурмовать местные мечети и правительственные учреждения. Дремлющие разрушительные силы пробудились к жизни, когда почти одновременно с захватом Каабы последовала серия взрывов в местах, связанных с королевской семьей, в Мекке, Медине, Джедде и Эр-Рияде. Среди этих объектов были дворцы, личные и официальные офисы, предприятия.
Поначалу Белая гвардия отреагировала на нападение беспорядочно и потерпела унизительное поражение. Более того, растущее недовольство в рядах элитных частей заставляло королевскую семью бояться, что даже они могут взбунтоваться. Саудовские силы безопасности устроили осаду мечети, которая длилась примерно две недели. В конце концов мятеж был подавлен специальным французским военизированным формированием, состоящим из экспертов по терроризму, которые использовали оглушающие гранаты и химическое оружие.
Бунт в Мекке потряс мир принятых норм в Саудовской Аравии. Призывы, высказанные Джухайманом, прокатились эхом по всей Саудовской Аравии, о них шептались на закрытых собраниях. В интеллектуальных кругах его доводы заставляли людей остановиться и подумать об исламе и обществе, в котором они живут. Думающий и хорошо начитанный человек, Усама бин Ладен был впечатлен поднятыми Джухайманом социальными вопросами. Но хотя кризис ноября 1979 года лишь укрепил убежденность бин Ладена в том, что только исламская форма правления может защитить Саудовскую Аравию и остальной мусульманский мир от зла европеизации, он оставался верным подданным короля Фахда и дома аль-Саудов.
Мир Усамы бин Ладена, как и почти весь мусульманский мир, содрогнулся в последние дни 1979 года, когда Советский Союз вторгся в Афганистан. В конце 1970-х в Афганистане — изолированной и отсталой стране — правило поддерживаемое Советским Союзом коммунистическое правительство, которому противостояло исламистское сопротивление, поддерживаемое Пакистаном. Коммунистический режим становился все слабее, и тогда советские войска вошли в Афганистан, заняли стратегическую инфраструктуру страны, убили президента и вместо него поставили послушную советскую марионетку. Они также начали систематическую кампанию по подавлению исламистского сопротивления.
Советское вторжение стало первым случаем со времен Второй мировой войны, когда немусульманские войска оккупировали мусульманскую страну, — притом это были коммунисты, настроенные против ислама. Но какими бы глубокими ни были шок и осуждение вторжения в арабских странах, сделано почти ничего не было.
Сразу после советского вторжения по мусульманскому миру прокатилась волна возмущения. 27 января 1980 года в Исламабаде состоялась чрезвычайная встреча министров иностранных дел тридцати пяти исламских государств. Собравшиеся сурово осудили «советскую военную агрессию против афганского народа» и потребовали «немедленного и безоговорочного вывода» всех советских частей из Афганистана. Они также предложили, чтобы ни одна мусульманская страна не признавала Демократическую Республику Афганистан (ДРА) и не вела переговоров с просоветским правительством в Кабуле.
Советский Союз отреагировал быстро, отметив разобщенность арабского мира и оспаривая право исламского военного движения говорить от имени всего мусульманского населения. Кроме того, Советский Союз заявил, что он искренне поддерживает ислам. «Выказывая уважение к религиозным чувствам масс, СССР протягивает руку солидарности и дружбы всем мусульманам, борющимся против империалистических сил и эксплуатации за право самостоятельно решать свою судьбу, за независимость, экономический и общественный прогресс», — писал А. Васильев (псевдоним, использовавшийся Кремлем в официальных сообщениях, передаваемых чиновником высокого ранга). Советы также предупреждали мусульманский мир об «империалистической угрозе», которая теперь скрывается «за заботой об исламе», и напоминали арабам о своей длительной поддержке во время их военных столкновений с Израилем и Западом. Москва советовала мусульманскому миру рассматривать вторжение в Афганистан соответствующим образом.
Если даже правительства арабских стран советская пропаганда и не убедила, они не были склонны вступать в конфликт с Советским Союзом — главным образом из-за военной ситуации. Советские войска стояли на афганской границе, совсем близко к Персидскому заливу и бурлящему Ирану. Принц Тюрки аль-Файсал, руководитель саудовской разведки, заметил в начале 1980 года, что конечной целью Советов была «наша нефть… В данный момент мы не ожидаем вторжения, но ожидаем, что Советы используют свою силу, чтобы обеспечить себе гарантированные поставки нефти». Несмотря на все красноречие, интерес Эр-Рияда к Афганистану был стратегический — речь шла о неприкосновенности нефтяных месторождений Саудовской Аравии. Хотя саудовцы выражали искреннюю заботу об исламской солидарности, она не была их главной заботой. Эта особенность очень важна для понимания той роли, которую бин Ладену вскоре предстояло сыграть в эскалации войны в Афганистане.
Если после советского вторжения в Афганистан арабский мир и питал какие-нибудь надежды, что Соединенные Штаты спасут его в случае дальнейшего наступления Советского Союза, то эти надежды быстро развеялись. Неудавшаяся американская спасательная операция в Иране в ночь с 24 на 25 апреля 1980 года продемонстрировала уязвимость арабов. В ноябре 1979 года, после иранской революции, группа сотрудников иранской тайной разведки при поддержке элиты страны и КГБ захватили посольство США и взяли в заложники 63 американца, требуя за освобождение заложников ухода США из региона и возвращения замороженных счетов. Элитные американские части попытались спасти американских заложников, удерживаемых иранскими милитаристами в посольстве США в Тегеране. Миссия сорвалась из-за нехватки вертолетов и столкновения самолета-заправщика с вертолетом при подготовке к эвакуации. Кадры с обгоревшими обломками американского самолета и вертолета, телами американских военных и наспех брошенных вертолетов, торжественно передаваемые по иранскому телевидению, были оскорбительны для американцев. А для арабских правителей на фоне событий в Афганистане это продемонстрировало военную некомпетентность Америки и показало, что на Вашингтон нельзя полагаться в деле спасения этих режимов от растущей советской угрозы. Советы извлекли выгоду из этой неудавшейся демонстрации силы, заявив, что американская спасательная операция на самом деле имела целью «вернуть Иран в зону американского влияния». Это мнение поддержали и лидеры стран Персидского залива.
Весной 1980 года страх и осторожность стали главными чертами арабской политики в отношении к Советскому Союзу и афганскому вопросу. Правительства арабских стран не могли игнорировать тот факт, что советское военное присутствие в Афганистане сокращает вдвое расстояние, которое потребовалось бы преодолеть советским войскам, самолетам и ракетам, чтобы достичь Персидского залива. «Советская тень, нависшая над этим районом, кажется такой грозной, что многие мусульманские режимы не находят в себе храбрости бросить ей вызов. И чем более жестоко русские обращаются с афганским сопротивлением, тем больший страх поселяется в сердцах других мусульманских стран», — заметил профессор Ричард Райпс, директор отдела Восточной Европы и Советского Союза при Совете национальной безопасности в первые годы правления Рейгана. Изменения в позиции мусульман стали очевидны на последующей конференции исламских стран в мае 1980 года. Вынесенное на ней осуждение Советского Союза было несколько мягче, чем четыре месяца назад. И, что гораздо важнее, требование не признавать кабульское правительство и не поддерживать с ним отношений не было включено в резолюцию.
Усама бин Ладен был одним из первых арабов, отправившихся в Афганистан после советского вторжения. «Я был в ярости и сразу же поехал туда», — сказал он арабскому журналисту. Сейчас, оглядываясь назад, бин Ладен считает советское вторжение в Афганистан переломным моментом в своей жизни. «Советский Союз вторгся в Афганистан, и моджахеды обратились за международной помощью», — объяснял он другому журналисту. Его вдохновляло положение мусульман «в средневековом обществе, осаждаемом сверхдержавой XX века… В нашей религии в загробном мире существует особое место для тех, кто участвует в джихаде, — добавил он. — Один день в Афганистане был как тысяча дней молитвы в обычной мечети».
Через несколько дней после советского вторжения бин Ладен, искренне и бескорыстно преданный делу исламской солидарности, отправился в Пакистан помогать афганским моджахедам. По прибытии бин Ладен пришел в ужас от хаоса в Пакистане и отсутствия единства среди арабов и посвятил себя политической и организационной работе. Он организовал переправку добровольцев, благодаря чему за последующие несколько лет к афганскому сопротивлению примкнули тысячи борцов из стран Персидского залива. Поначалу он лично покрывал расходы добровольцев на дорогу в Пакистан и Афганистан, но гораздо важнее то, что он основал главные учебные лагеря. В начале 1980 года бин Ладен учредил Масадат аль-Ансар, в то время — главную базу арабских моджахедов в Афганистане.
В первые годы в Афганистане бин Ладен установил контакт с шейхом Абдаллой Юсуфом Аззамом, сыгравшим важнейшую роль при основании организации, ныне известной как Международный легион ислама, — ядра международного исламистского терроризма, состоящего из чрезвычайно опытных и преданных бойцов.
Аззам родился в небольшой деревушке возле Дженина (Самария) в 1941 году. Благодаря набожным родителям он начал получать религиозное образование с самого детства. После начального образования в Иордании он поступил в Шариатский колледж Дамасского университета, где в 1966 году получил степень бакалавра по шариату (исламскому закону). После Шестидневной войны 1967 года, когда Израиль захватил родной город Аззама, он бежал в Иорданию и присоединился к джихаду против Израиля. Он обнаружил, что его призвание — не на полях битвы, но в просвещении и агитации. С этой целью его направили в Египет, где он получил степень магистра по шариату в престижном университете аль-Азхар. В 1970 году он начал преподавать в Амманском университете, но в 1971 году вернулся в аль-Азхар и в 1973 году получил докторскую степень по принципам исламской юриспруденции. Во время пребывания в Каире Аззам примкнул к рядам египетских воинствующих исламистов. Он установил много личных контактов, которые оказали огромное влияние на его деятельность в Афганистане десятилетие спустя.
В середине 1970-х годов Аззам порвал с вооруженной борьбой палестинцев против Израиля, потому что она была движима идеологией национальной революции и не примыкала к исламистскому джихаду. Аззам отправился в Саудовскую Аравию преподавать в Университете короля Абдула Азиза в Джедде — центре исламистской учености, оказывающем огромное влияние на саудовскую молодежь. Усама бин Ладен в то время учился в университете, и есть свидетельства, что он посетил одну из лекций Аззама. В Джедде Аззам сформулировал свою доктрину о центральном месте джихада в освобождении мусульманского мира от удушающих объятий европеизации. «Только джихад и винтовка — никаких переговоров, никаких конференций и никаких диалогов», — говорил он своим студентам.
В 1979 году, с провозглашением афганского джихада, Аз-зам покинул университет и перешел к практике того, чему он обучал, став одним из первых арабов, присоединившихся к афганскому джихаду. Но пакистанские и афганские лидеры джихада настояли, чтобы он вместо участия в боях вернулся к преподаванию. Сначала Аззам был назначен преподавателем в Исламский университет (в Исламабаде, столице Пакистана), но затем он решил перебраться в Пешавар, поближе к афганской границе, и посвятить все свое время и энергию джихаду в Афганистане.
В Пешаваре шейх Аззам основал базу Байт-уль-Ансар, куда прибывали и где обучались первые добровольцы-исламисты, приезжавшие в Пакистан, чтобы принять участие в джихаде. Байт-уль-Ансар также выполнял особые поручения моджахедов. На этом фоне бин Ладен вошел в международную исламистскую систему и стал одним из ближайших учеников Аз-зама.
У бин Ладена были деньги, знания и энтузиазм, чтобы осуществлять идеи Аззама. Аззам и бин Ладен основали «Мактаб аль-Хидамат» — разведывательную службу моджахедов, которую бин Ладен вскоре трансформировал в международную сеть, разыскивающую исламистов с особыми навыками — от врачей и инженеров до террористов и наркокурьеров — и вербующую их на службу в Афганистан. В конце 1980-х годов у бин Ладена были отделы и вербовочные центры в пятидесяти странах, включая Соединенные Штаты, Египет, Саудовскую Аравию и ряд западноевропейских государств. Занимаясь размещением многочисленных арабов, бин Ладен отметил, что они нуждаются в обучении и физической тренировке, прежде чем столкнутся с суровыми условиями Афганистана. Поэтому Аззам и бин Ладен учредили Масадат Аль-Ансар — центральную базу и лагерь для проживания арабских моджахедов. В ходе этой деятельности бин Ладен установил контакты с многочисленными исламистскими лидерами и моджахедами по всему миру — контакты, оказавшиеся бесценными для его джихада против Соединенных Штатов.
Придя в ужас от беззащитности моджахедов перед советской и кабульской артиллерией, бин Ладен доставил из Саудовской Аравии инженерное оборудование. Он перевез в Афганистан часть принадлежащих его семье бульдозеров, чтобы быстро построить дороги и создать удобства для моджахедов в восточном Афганистане. Вскоре он заключил договоры с многочисленными компаниями из Саудовской Аравии и других стран Персидского залива на поставку строительной техники, чтобы выкапывать траншеи и убежища для моджахедов. Советские войска, полностью осознавая важность этих укреплений, неоднократно обстреливали бульдозеры бин Ладена с вертолетов. Не раз он продолжал работу под огнем, не обращая внимания на опасность. Наряду с военной помощью, бин Ладен обучал афганцев, пакистанцев и арабов работать на строительной технике. Затем он приступил к грандиозной программе строительства укрепленной инфраструктуры для моджахедов в восточном Афганистане, включавшей дороги, тоннели, больницы и склады.
В 1980 году Соединенные Штаты вынудили правительства арабских стран сыграть более активную роль в афганском кризисе. Президент Садат согласился помочь развивающемуся афганскому сопротивлению оружием. Публично Садат заявил, что Египет оказывает военную помощь, «потому что они — наши братья-мусульмане, находящиеся в беде». Это позволило исламистам проводить агитацию в пользу Афганистана, а также обрести безопасное убежище за пределами Египта для ряда своих людей — особенно тех, кто был связан с убийством Садата в октябре 1981 года. Египетский журналист и комментатор Мохаммед Хейкал заметил, что «когда Афганистану стали оказывать помощь во имя исламской солидарности, это сильно сыграло на руку неофициальным мусульманским группам». И действительно, в начале 1980 года египетские исламисты (некоторые из них — бывшие офицеры египетской армии) начали прибывать в Афганистан, чтобы поделиться с моджахедами своими военными знаниями. Многих из первых египтян переправлял Ахмад Шауки аль-Исламбули, в настоящее время — один из старших командиров бин Ладена, и брат Халида аль-Исламбули, убийцы Садата. Это были беженцы, спасавшиеся от политических чисток в Египте. Вскоре они организовали сплоченное арабское революционно-террористическое движение, которое по-прежнему составляет ядро сети бин Ладена, поставляя главных боевых командиров и самые надежные отряды. Тем временем в 1983 году Исламбули организовал в Карачи сеть по переправке людей и оружия в Египет и из Египта, которая все еще действует. Но в целом в 1980–1982 годах арабский мир обходил тему Афганистана молчанием.
В начале 1980-х Усама бин Ладен вернулся домой, чтобы организовать финансовую поддержку моджахедам, а также вербовку и переправку добровольцев. Для этой цели он использовал связи своей семьи с высшими эшелонами власти в Эр-Рияде. Вскоре он установил контакты с принцем Салманом — братом короля, принцем Тюрки, шефом разведки и другими важными чиновниками.
Хотя бин Ладен настаивал на всемерной поддержке афганского джихада, у Эр-Рияда были другие планы в отношении молодого борца, имевшего хорошие связи. В то время жителей Саудовской Аравии пугала мысль о возможном стратегическом окружении и захвате в клещи Аравийского полуострова просоветскими силами. Больше всего их беспокоило растущее военное присутствие Советского Союза, Восточной Германии и Кубы в Южном Йемене (в то время — коммунистическом государстве, НДРЙ) и в Красном море, на Африканском Роге. Официально проводя в отношении НДРЙ политику попустительства агрессору и экономического стимулирования, Эр-Рияд вынашивал совершенно другие планы.
Саудовская разведка спонсировала исламское подполье в НДРЙ, формально выступавшее под знаменем Тарика аль-Фад-ли — последнего аденского султана и воинственного исламиста. Усаму бин Ладена попросили сформировать «добровольческие» части моджахедов, чтобы укрепить ряды йеменских повстанцев. Это мероприятие было полностью профинансировано Эр-Риядом и получило благословение высшей королевской власти. Бин Ладен создал ударные отряды из исламистов-добровольцев, собиравшихся в Афганистан, и бойцов саудовской Белой гвардии (формально находившихся в отпуске). Бин Ладен был настолько вовлечен в йеменские события, что даже участвовал в нескольких рейдах и стычках с южнойеменскими силами безопасности. Но, несмотря на весь энтузиазм, антикоммунистический джихад в Йемене так и не получил развития. Не видя никаких ощутимых результатов, Эр-Рияд опустил руки. Но к этому времени бин Ладен уже установил тесные личные связи с Тариком аль-Фадли, депортированным в Сану. Он и другие руководители йеменских исламистов, которым бин Ладен помогал в начале 1980-х годов, впоследствии станут помогать ему в 1990-х.
Энтузиазм и эффективные действия Усамы бин Ладена в Йемене не остались без внимания саудовского двора. После окончания специальных операций против НДРЙ Эр-Рияд постарался закрепить особые отношения с юным бин Ладеном, связав его выгодными финансовыми соглашениями. В начале 1980-х королевский двор решил расширить две священные мечети. Проектом должна была заняться одна из компаний Мухаммада бин Ладена, но король Фахд, оказывая уважение Усаме, лично предложил ему контракт на расширение Мечети Пророка в Медине. Усаме сказали, что одна только эта сделка принесет ему прибыль в 90 миллионов долларов. На аудиенции у короля Фахда Усама бин Ладен отказался от предложения и вместо этого страстно высказался за более серьезную поддержку джихада в Афганистане. На короля Фахда, наследного принца Абдаллу и принца Тюрки, уже убежденных в стратегической важности ситуации в Афганистане для Саудовской Аравии, произвела сильное впечатление убежденность бин Ладена, и они пообещали помочь афганскому «делу». Усама много не проиграл в финансовом плане, потому что контракт достался его отцу. Позже Усама говорил верным людям в Афганистане, что его капитал увеличивался, а бизнес развивался соответственно суммам, которые он тратил на джихад.
Несмотря на все усилия афганских моджахедов, влияние Афганистана на мусульманский мир выросло лишь в середине 1980-х годов, когда вопрос стал шире освещаться в прессе, а организованная переправка добровольцев, начало которой положил Усама бин Ладен, обрела размах. До этих же пор даже арабские исламисты, занятые борьбой со своими собственными правительствами, оставались безразличными. Но в 1985 году сотни арабов — преимущественно исламистов — начали вливаться в ряды афганских моджахедов. Если в начале 1980-х в Афганистане находилось 3000–3500 арабов, то в середине 1980-х одних только представителей «Хизб-и-Ис-лами» (Партии ислама) там было от 16 до 20 тысяч. Арабские исламистские организации тоже посылали в Афганистан своих командиров — обучаться джихаду. В лагерях моджахедов они получали своего рода продвинутое исламское образование, запрещенное во многих арабских странах как подрывное, или бунтарское.
Эти иностранные добровольцы легко вписывались в новое окружение в Пакистане благодаря всеисламскому характеру афганского сопротивления. В середине 1980-х годов иранский аналитик Амир Тахери так объяснял характер сопротивления: «Афганское движение сопротивления не ограничивается программой-минимум — сохранением национальной независимости и территориальной целостности, — но открыто выступает за создание исламского общества. Советские войска расстреливаются в горах Афганистана во имя Аллаха, а не из-за национализма в его западном понимании. В ряде освобожденных районов движение сопротивления уже установило свое идеальное исламское общество. Здесь женщины снова надели паранджу, узаконено многоженство, девочки не ходят в школу, а муллы и мавлави [религиозные лидеры] пользуются тиранической властью во всех сферах жизни». Все эти социальные ценности и стремления совпадали с чаяниями приезжающих арабов — особенно тех, кто состоял в Мусульманском Братстве — самобытной и по-прежнему пользующейся сильнейшим религиозным авторитетом суннитской исламистской организации — и различных джихаддистских организациях.
К середине 1980-х годов Афганистан стал как магнитом притягивать воинственных исламистов во всем мире. В начале 1980-х египетские и другие исламистские группы очень быстро сделали Пешавар своей штаб-квартирой в изгнании. В результате крепнущего сотрудничества между ними они основали «международную организацию джихада», используя Пакистан и Афганистан как плацдармы для своих операций за границей. К примеру, один из первых офисов открыл в 1984 году доктор Айман аль-Завахири— для исламистского движения под руководством Аббуда аль-Зумура — подполковника египетской военной разведки и старшего боевого командира подпольного исламского джихада, который был арестован накануне убийства Садата. Завахири бежал из Египта в середине 1980-х, во время антиисламистских чисток, проводимых президентом Мубараком, который пришел к власти после убийства Садата. В настоящее время Завахири — ближайший товарищ бин Ладена и старший боевой командир его «движения». Представители этого первого поколения иностранных добровольцев в Афганистане, искренне преданные бин Ладену, составляют теперь руководство и высшее командование исламистского террористического движения. А египетскому контингенту моджахедов предстояло еще сыграть важнейшую роль в начале 1990-х, в поднятии волны терроризма на Западе.
В начале 1980-х годов ситуация изменилась как в Пакистане, так и в Афганистане. Практически сразу после вторжения Советы перехватили военную инициативу и не выпускали ее из рук вплоть до вывода советских войск в 1989 году. Сопротивление никак не помогло помешать советским частям делать в Афганистане все, что им заблагорассудится. Профессор Бархануддин Раббани — в то время лидер одной из крупнейших организаций сопротивления «Джамия-и-Исла-ми Афганистан» — признался в 1982 году, что «Советы чувствуют себя в Афганистане уютно». Правительство Зия-уль-Хака сочло, что ситуация в Афганистане угрожает жизненно важным интересам Пакистана и стало активно поддерживать афганский джихад. С той поры сложная и отлаженная машина МБР (пакистанской разведки), спонсирующей терроризм (в основном против Индии) с 1970-х годов, стала использоваться для поддержки афганских моджахедов.
К середине 1980-х годов Исламабад уже имел доказательство стратегической ценности подрывной деятельности — благодаря своему длительному финансированию сикхских террористов и подрывной деятельности против Индии. В 1985–1986 годах, вместе с повышением количества и качества поставляемого МБР оружия, сикхский терроризм в Пенджабе и во всей Индии стал гораздо воинственнее и радикальнее. Среди новшеств, стоявших на вооружении возрожденного терроризма, были сложные техники изготовления бомб — те же самые, что использовались афганскими моджахедами. Эскалация сикхского терроризма была обусловлена хорошей подготовкой, которую получали террористы сепаратистского движения Дал Хале в лагерях афганских моджахедов. Весной 1985 года сикхские «стажеры» были убиты во время советского налета на учебный лагерь в Пактии (восточный Афганистан), а документы Дал Хале были изъяты.
Но учебные лагеря не принадлежали афганским моджахедам — они были созданы пакистанской разведкой. В начале 1980-х Исламабад решил использовать растущую поддержку — политическую, военную и финансовую, — которую Пакистан теперь получал от Запада, чтобы помочь афганскому джихаду и таким образом решить свои собственные стратегические задачи. МВР использовала быстро развивающуюся и щедро финансируемую учебно-материальную базу афганских моджахедов как прикрытие для спонсирования и поддержки других повстанческих групп, занятых подрывной деятельностью в Индии.
Перед Исламабадом стояла неотложная задача установить жесткий контроль над различными подрывными и террористическими группировками, которые МБР собиралась разбросать по всей Южной Азии, от Афганистана до Индии, как отряды местных моджахедов. МБР воспитывала командиров и лидеров, которых она могла контролировать, и наделяла их высокими полномочиями в их организациях. МБР отработала этот процесс создания послушных национальных организаций моджахедов в начале 1970-х на организации «Хизб-и-Ислами», возглавляемой Гулбаддином Хекматияром — беспощадным афганским головорезом, поддерживающим контакты как с МБР, так и с советской разведкой. В 1980-х годах Исламабад представлял «Хизб-и-Ислами» как передовой отряд афганского джихада, чтобы последний получил как можно больше иностранной помощи — как оружием, так и деньгами. Исламабад не скрывал, что в этой циничной игре он печется лишь о собственных интересах — сам президент Зия-уль-Хак признавался, что «именно Пакистан сделал Гулбаддина Хекматияра афганским вождем».
Тот же самый подход использовался и при превращении националистического повстанческого движения в Кашмире (Индия) в контролируемую МБР исламистскую армию. Хашим Куреши, основатель националистического движения ФОДК («Фронт освобождения Джамму Кашмир»), недавно вспоминал, как «в 1984 году ко мне обращались генералы и бригадиры МБР: дайте нам на обучение молодежь, чтобы она по возвращении смогла сражаться с Индией». Когда Куреши отказался, МБР вплотную занялась военными действиями в Кашмире, поручив это Аманулле Хану. «Прискорбно, что так называемый националист Аманулла Хан и некоторые из его последователей начали нынешнюю борьбу в Кашмире в союзе с МБР. Любой здравомыслящий человек поймет, что всякое движение, основанное в области с преобладающим мусульманским населением при помощи пакистанской военной разведки, в конце концов приведет к религиозным распрям». Куреши подчеркнул, что к 1993 году «Аманулла доказал, что он является агентом МБР», пожертвовав национально-освободительную борьбу в Кашмире на алтарь исламистской политики. Сам Куреши был вынужден бежать из Пакистана и искать политического убежища в Западной Европе.
Все это время афганский джихад пользовался поддержкой Вашингтона, и все больше денег выделялось на явную и скрытую поддержку афганских моджахедов. Соединенные Штаты были убеждены, что поддерживают настоящее национально-освободительное движение, пусть и на сильной исламской основе, а Исламабад прилагал все усилия, чтобы США не узнали, какого рода моджахедов финансируют американские налогоплательщики. С этой целью МБР не давала ЦРУ доступа к финансируемой им учебной инфраструктуре. Бригадир Мохаммад Юсуф, тогдашний глава афганского отделения МБР, подчеркивал, что генерал Ахтар Абдул Рахман Хан, шеф МБР в 1980–1987 годах, «имел много проблем с американцами и ЦРУ». Ахтар категорически отказывал на просьбы американцев дать им на обучение моджахедов или даже просто иметь к ним прямой доступ. «Ахтар никогда не позволял американцам непосредственно вовлечься в джихад», — вспоминал Юсуф. Ахтар и высшее командование МБР настаивали на том, чтобы «не допускать американцев» к системе обучения и снабжения, которую те спонсировали.
Бригадир Юсуф подчеркивал, что обучением в Пакистане и Афганистане занималась исключительно МБР и что «ни один американский или китайский инструктор не обучал моджахедов обращению с каким-либо оружием или снаряжением… Это была хорошо обдуманная политика, и мы упорно отказывались ее менять, несмотря на возрастающее давление со стороны ЦРУ, а позднее — министерства обороны США, не позволяя им взять верх». Бригадир Юсуф отмечает, что «с самого начала» руководство МБР «успешно сопротивлялось» всем попыткам американцев непосредственно участвовать в помощи афганским моджахедам. Пользуясь сильной поддержкой высших правительственных кругов, МБР в одностороннем порядке налагала ограничения на посещения сотрудниками ЦРУ и другими американскими официальными лицами учебных лагерей моджахедов, хотя финансировало их правительство США — через ЦРУ «Первоначально генерал Ахтар категорически запретил посещения лагерей. Но ЦРУ и США подняли такой шум, что в конце концов он позволил посещения лагерей сотрудниками ЦРУ», — вспоминает бригадир Юсуф. Но все эти посещения были хорошо подготовленными мероприятиями, и МБР удавалось очень многое скрыть от глаз своих американских союзников и благодетелей.
Стоявшая перед Исламабадом острая необходимость скрывать от американского правительства финансируемую США учебную инфраструктуру привела к серьезному разногласию между МБР и Вашингтоном — благодаря тому факту, что военную помощь получали в первую очередь милитаристские исламские группы. МБР категорически выступала против поддержки организаций афганского сопротивления, состоящих по преимуществу из представителей пуштунских племен, которые вели традиционный образ жизни и придерживались в большинстве своем прозападной ориентации. Вместо этого МВР предлагала передавать примерно 70 % иностранной помощи исламистским партиям — особенно «Хизб-и-Ислами», — которые придерживались откровенно антиамериканских взглядов. С точки зрения Вашингтона, поддержка афганского джихада была очень важна и для того, чтобы исключить использование — или злоупотребление — МВР финансируемой США учебной инфраструктуры для других «дел»: от подготовки арабских исламистов до региональных групп, служащих собственным интересам Пакистана.
Главной причиной того, что МВР решила не пускать ЦРУ в лагеря, был размах обучения и поддержки не-афганских «добровольцев» и прочих. Самыми многочисленными из обучавшихся были исламисты из Кашмира, чуть поменьше было сикхов из Пенджаба. Более того, в лагерях, первоначально предназначенных для подготовки афганских моджахедов, совершенно спокойно обучались тысячи исламистов со всего арабского и мусульманского мира. В середине 1980-х годов у одних только инструкторов из «Хизб-и-Ислами» обучалось 16–20 тысяч арабских моджахедов. С того времени пакистанская разведка обучала примерно 100 арабских моджахедов в месяц. Они проходили военную подготовку в Пешаваре, а после возвращения из Афганистана получали углубленную подготовку в специальных лагерях в Судане и Йемене.
Причина, по которой Пакистан и МБР начали обучать арабских террористов-исламистов, также связана с региональными событиями. Правительство Зия-уль-Хака беспокоило территориальное положение Пакистана — маленькой, перенаселенной страны, зажатой между оккупированным советскими войсками Афганистаном и Индией. Исламабад стремился получить как можно более сильную экономическую и военную помощь — равно как и стратегическую защиту — от Соединенных Штатов и консервативных арабских государств. В Исламабаде рассчитывали, и не без оснований, что именно представители Саудовской Аравии смогут наиболее эффективно ходатайствовать о предоставлении военной помощи как перед Пентагоном, так и перед администрацией Рейгана в целом. МБР нуждалась также в саудовской помощи и для того, чтобы представить Гулбаддина Хекматияра как самого искреннего и успешного лидера моджахедов: тогда большая часть американской финансовой помощи доставалась бы «Хизб-и-Ис-лами», несмотря на откровенно антиамериканскую политику. В отчете, который предстояло отправить в Вашингтон, саудовцы выражали сильнейший интерес к поддержке исламистского джихада в Афганистане. Эр-Рияд был также заинтересован в отправке саудовских исламистов в Афганистан и Пакистан, — чтобы держать их подальше от Саудовской Аравии, — и выражал готовность щедро платить за услуги МБР.
К середине 1980-х годов бин Ладен понял, что его истинное призвание — это поле боя джихада, где он снискал репутацию отважного и находчивого командира.
В 1986 году он участвовал в битве под Джелалабадом в рядах арабских моджахедов. В том году он также воевал в небольшом арабском отряде, который в Джаджи выстоял против неоднократных атак гораздо более многочисленных сил ДРА, поддерживаемых советской артиллерией. В 1987 году бин Ладен участвовал в нападении на советско-афганские диспозиции в Шабане, провинция Пактия. Отряд, состоящий из арабов и афганцев, которым командовал бин Ладен, проник в диспозиции врага. Последовала яростная рукопашная схватка; моджахеды понесли тяжелые потери и были вынуждены отступить. Бин Ладен до сих пор носит автомат Калашникова, который, по его словам, он снял с убитого русского генерала в Шабане. «После Пактии он стал даже еще более бесстрашным», — рассказывал в интервью «Ассошиэйтед Пресс» бывший друг бин Ладена. — Он собирался сражаться до самого конца «и умереть в славе».
Моджахеды, служившие вместе с бин Ладеном, описывают его как бесстрашного, презирающего опасность человека. «Для нас он был герой, потому что он всегда находился на линии фронта, впереди всех, — вспоминал Хамза Мухаммад, палестинский. доброволец в Афганистане, который сейчас руководит одним из строительных проектов бин Ладена в Судане. — Он не только отдавал свои деньги — он отдавал себя самого. Он покинул свой дворец, чтобы жить вместе с афганскими крестьянами и арабскими бойцами. Он готовил вместе с ними, ел вместе с ними, рыл вместе с ними окопы. Таков был бин Ладен».
В 1984–1988 годах бин Ладен часто сопровождал Аззама в его поездках по Афганистану, где Аззам читал моджахедам пламенные проповеди. Основная идея Аззама была недвусмысленной, и суть ее мы находим в нынешнем призыве бин Ладена к глобальному джихаду. Аззам говорил, что джихад в Афганистане — это общеисламское дело, затрагивающее мусульман во всем мире. Все мусульмане должны выполнить свой долг, участвуя в джихаде как в глобальных случаях — вроде Афганистана, — так и защищая своих притесняемых братьев и сестер от не-исламских режимов (имеются в виду мусульманские лидеры, управляющие светскими государствами) у себя на родине. Оба вида джихада являются составляющими великой цели, а именно: установления правления Аллаха на земле. Исламисты называют объединенное панисламистское государство, занимающее все Сердце ислама, а в конечном счете — весь мусульманский мир, Хилафах («халифат»). Чтобы выполнить благородную миссию восстановления Хилафаха, мусульманский мир должен сосредоточиться на джихаде — вооруженной борьбе за установление власти Аллаха. Аззам подчеркивал, что джихад должен продолжаться до тех пор, пока Хилафах не восстановится везде, где живут мусульмане, чтобы «свет ислама мог освещать весь мир». Шейх Аззам постоянно повторял свою основную идею — о том, что «джихад не должен прекращаться, пока люди не станут поклоняться только Аллаху. Джихад должен продолжаться до тех пор, пока слово Аллаха не вознесется высоко. Джихад должен продолжаться, пока не будут освобождены все угнетенные. Джихад защитит наше достоинство и вернет оккупированные земли. Джихад — путь вечной славы».
На всем протяжении 1980-х годов Усама бин Ладен поддерживал тесные отношения с саудовской правящей элитой и особенно с разведкой. Его отношения с принцем Тюрки стали еще ближе. Как и отец, Усама возглавил канал, по которому спокойно текли деньги на сомнительные цели (на этот раз — к моджахедам в Афганистан). Бин Ладен лично занимался финансированием исламистских групп, считавшихся врагами двора аль-Сауда и других консервативных арабских режимов. Прагматичное до цинизма саудовское правительство было счастливо, что все эти исламисты действуют где-то далеко, в Афганистане. Оплачивать их пребывание в далеком Афганистане — это была совсем смешная цена за стабильность.
Кроме того, в 1980-е годы продолжал действовать организованный Аззамом и бин Ладеном в Пешаваре центр по переправке и направлению арабских добровольцев в организации исламистского сопротивления. Спустя несколько лет этот центр начал формировать группы добровольцев, которые можно было бы использовать по их возвращении на родину. К примеру, некоторые из 3000 алжирцев, сражавшихся в Афганистане, учредили свой собственный «Алжирский легион», воевавший под командованием Ахмада Шаха Массуда. Аззам играл важную роль в укреплении связей между Массудом и алжирскими моджахедами и направил к Массуду одного из лучших алжирских командиров, известного как Хадж Бунуа. После убийства Аззама Массуд взял его детей под свою защиту. В начале 1990-х годов эти алжирские «афганцы» возглавили исключительно жестокую и яростную подрывную деятельность исламистов в Алжире.
Аззам уделял много времени и внимания деятельности исламистов в Соединенных Штатах, выявляя потенциальное ядро из образованных сторонников, способных обеспечить высококвалифицированные человеческие ресурсы для джихада. Гораздо важнее в этом отношении было влияние Аззама на американских добровольцев в Пешаваре. Он проводил с ними много времени, прививая им дух джихада. Многие из этих добровольцев были убеждены в важности этой «возможности» выполнить священный долг джихада. К примеру, на Абу Махмуда Хаммуди, ныне живущего в Чикаго, Аззам оказал такое впечатление, что после этого он восемь лет провел в боях в самых разных местах — от Афганистана до Боснии. «Шейх Абдалла знал, когда и где ему следует вспоминать о своих политических и религиозных убеждениях», — объяснял Хаммуди. По возвращении в Соединенные Штаты многие из преданных сторонников Аззама составили костяк «афганцев».
В середине 1980-х количество находящихся в Афганистане арабов — в основном алжирцев, ливийцев, сирийцев и палестинцев — выросло до такой степени, что влияние арабских исламистов стало очевидным даже на высших уровнях руководства моджахедов. Поскольку все руководители Организации освобождения Палестины (ООП) в юности состояли в Мусульманском Братстве, ООП стала одной из первых палестинских организаций, распознавших растущую мощь и значительность радикального исламистского терроризма. Ясир Арафат начал использовать в своих речах исламскую терминологию. Выступая 15 октября 1985 года в Хартуме, он сказал: «Арабская революция живет в сознании арабов, несмотря на заговоры империалистов и сионистов… Священная война и вооруженная борьба будут развиваться… Я говорю Рейгану и его агентам в нашем арабском мире, что воля арабской нации порождена волей Аллаха. Следовательно, арабские народы победят».
Халил аль-Вазир, тогдашний главнокомандующий Арафата, больше известный как Абу-Джихад, одним из первых предсказал будущий подъем исламистского терроризма. Благодаря его стараниям «аль-Фатах» (собственный отдел Ясира Арафата в ООП) «усыновил» различные ветви исламского джихада в Израиле, Иордании и Ливане. К примеру, изучение беспорядков в университете аль-Ярмук (Ирбид, Иордания) в мае 1986 года показало, что Халил аль-Вазир сыграл важную роль в организации тайного союза между иорданским филиалом «Братьев-мусульман» и местной подпольной коммунистической партией, известной под названием «Марксистские ячейки». Также он снабжал иорданских исламистов деньгами и обеспечивал их коллективное обучение в лагерях ООП вне пределов Иордании.
В 1986 году ООП начала посылать наиболее многообещающую радикальную молодежь на специальное обучение в лагеря моджахедов в Пакистане, где у всех исламистских партий были благоприятные условия для тренировок. Палестинцы вступали в такие организации, как египетская партия «Такфир ва-аль-Хиджра» (в ней состояли убийцы Садата), сирийский и ливанский филиалы Мусульманских братьев. При поддержке Абу-Джихада «Братья-мусульмане» в Иордании также поощряли стремление своих членов воевать в Афганистане.
Хотя арабские моджахеды — особенно египтяне, палестинцы и иорданцы — проходили интенсивную тренировку в финансируемых МВР лагерях, не всех их посылали сражаться в Афганистан. Многие из них после завершения обучения и последующего периода практики исчезали из виду, чтобы затем стать элитными кадрами международного исламского терроризма. Эти иностранные добровольцы проходили специальную подготовку в таких областях, как обращение с ручными зенитными ракетами и проведение диверсий, — особенно с использованием сложных детонаторов с дистанционным управлением и усовершенствованной пластиковой взрывчатки. Их также интенсивно знакомили с идеологией исламизма, благодаря чему они становились набожными и сверхпреданными. Роль таких палестинских стажеров в системе «ООП — Исламский джихад» всплыла на поверхность при аресте члена «Исламского джихада» в Израиле в начале августа 1987 года. Он готовился взорвать технически сложную бомбу, заложенную в автомобиле в центре Иерусалима или Тель-Авива.
Иранцы быстро отреагировали на распространение панисламистских настроений в Пакистане. В начале декабря 1985 года аятолла Ибрагим Амини, вице-председатель Совета экспертов Ирана, заявил, что Иран «счастлив наблюдать усилия, предпринимаемые в Пакистане для установления исламской системы». Подчеркивая значение иранского опыта и особенно его панисламистский характер, Амини советовал пакистанцам следовать подобным путем. Он подчеркивал, что «при установлении исламской системы важно избегать незначительных различий. Следует действовать согласно установленным догмам ислама, заниматься вопросами молитвы и поста вместо того, чтобы ссориться из-за мелких различий… Если мы погрязнем в шиитско-суннитских распрях, среди мусульман не будет единства». Амини давал понять, что Иран поддерживает подход «Джамаат-и-Ислами» (главная пакистанская исламистская партия, идеологии которой придерживается Зия-уль-Хак), нацеленный на исламизацию Пакистана, и добавлял, что поскольку «религиозный и конституционный долг Ирана — оказывать помощь всем мусульманским странам», Тегеран поможет соответствующим силам в Пакистане завершить процесс исламизации. После этого помощь из Ирана потекла широким потоком — первоначально через Джундулла, террористическую организацию Гулбаддина Хекматияра.
Джундулла возникла как ответвление поддерживаемой МВР партии «Хизб-и-Ислами», чтобы взаимодействовать с иранцами, минуя официальный Исламабад.
В Афганистане и Пакистане исламистские организации откровенно поддерживали глобальную миссию своих иностранных «добровольцев». Преданный идее построения утопического мусульманского государства Гулбаддин Хекматияр обращался с призывами к консервативному арабскому миру, заявляя, что «Хизб-и-Ислами» «с падением кабульского режима еще не достигла своей цели. Даже после полного вывода советских войск «Хизб-и-Ислами» продолжит джихад, пока не будет построено исламское государство». Гулбаддин Хекматияр руководил «Хизб-и-Ислами» в соответствии с догмами «Братьев-мусульман», члены которого были убеждены, что война с отступниками важнее войны с иностранным врагом. Чтобы джихад шел успешно и свершилась исламская революция, сначала было необходимо очистить ряды моджахедов от отступников и прислужников империализма. Фанатично следуя этой утопической идее, «Хизб-и-Ислами» начала бороться с другими группами сопротивления, передавала их руководителей и оружие Советам и заключала локальные договоренности о прекращении огня с властями ДРА. Ради достижения своей экстремистской, идеалистичной и долгосрочной цели Гулбаддин Хекматияр шел на заключение «временных» компромиссов с неверными, способствуя тем самым сдерживанию и конечному подавлению настоящего Афганского сопротивления. Советы манипулировали «Хизб-и-Ислами» преимущественно с помощью своих многочисленных агентов в военном совете Хекматияра — в нем состояли не только представители «Братьев-мусульман», но и советники из Ливии, Ирана, а также члены ООП. В начале 1980-х стало известно, что Гулбаддин Хекматияр посетил Ливию и Иран; поговаривали также, что он посещал и НДРЙ. Пока «Хизб-и-Ислами» продолжала подавлять националистические и этнические организации моджахедов в Афганистане, Гулбаддин Хекматияр продолжал получать мощную пакистанскую, саудовскую и американскую поддержку, несмотря на свое участие в братоубийственной войне.
Подобные идеологические процессы в индийском Кашмире начались примерно в 1984 году. Тогда в Кашмире внезапно стал популярным лозунг «Ислам — в опасности», и именно это чувство, а не национализм, стало побуждающим фактором для кашмирской молодежи. В то время мощная учебная инфраструктура МВР, созданная якобы для афганских повстанцев, примиряла между собой различные региональные группы, прививая при этом чувство товарищества и солидарности, равно как и лояльности к Пакистану. И вскоре афганские террористы начали тайком проникать в Индию для организации местных террористических отрядов. Первые афганцы были взяты в плен в Кашмире в начале 1984 года.
К концу 1980-х годов МВР развернула полномасштабную подрывную деятельность в Кашмирской долине. Когда война в Афганистане стала утихать, разветвленная сеть учебных лагерей для афганских моджахедов по всему Пакистану была преобразована в центр для исламистских террористов со всей Южной Азии, а также стала плавильным котлом для суннитского джихада. Первоначально акцент делался на использовании пакистанской инфраструктуры помощи афганцам для поддержки кашмирских милитаристов. Во время крупнейших вспышек исламистского насилия в индийском Кашмире в середине 1988 года Пакистан помогал в подготовке и вооружении кашмирских террористов, а также помогал повстанцам бежать за границу. В то время помощь МВР кашмирским исламистам осуществлялась через «Хизб-и-Ислами», минуя официальный Исламабад. Десять лет спустя, в конце 1990-х, афганцы и пакистанцы составили большинство высококвалифицированных бойцов, убитых и взятых в плен индийскими силами безопасности в Кашмире.
В 1980-е годы благодаря наличию оружия, главным образом из запасов для афганских повстанцев, Карачи превратился в центр международного исламского терроризма. Сюда стекались и палестинцы, и «множество людей из Бангладеш, Индии, Непала, Афганистана, Бирмы, Таиланда, Шри-Ланки, Филиппин и Африки, которые жили в Карачи под видом «мусульман»», как сетовал доктор Ясин Ризви, ведущий пакистанский журналист. Все они представляли собой превосходные человеческие ресурсы для осуществления дерзких диверсий и террористических операций.
Поскольку учебная инфраструктура МВР использовалась и другими исламистскими террористами, главным образом арабами, такие совместные тренировки и, во многих случаях, опыт боев в Афганистане создавали дружеские связи между исламистами, которые вели к тесному сотрудничеству между их организациями. Ближневосточные милитаристские организации активно поддерживали кашмирских исламистов с конца 1980-х годов. К примеру, две поддерживаемые Пакистаном кашмирские организации — «Хизб-уль-Муджахиддин» и военизированное отделение «Ихван аль-Муслимин» — в их борьбе против Индии получают финансовую помощь и консультации экспертов от «братьев из Палестины». Эти формы сотрудничества и взаимопомощи в исламистском повстанческо-тер-рористическом движении в Кашмире очень важны, принимая во внимание непрерывное развитие и интернационализацию инфраструктуры по подготовке террористов в Пакистане.
17 августа 1988 года пакистанский президент Зия-уль-Хак, посол США Арнольд Рейфл, американский военный атташе, шеф МВР генерал Ахтар Абдул Рахман и еще двадцать восемь человек погибли: только что взлетевший самолет «Геркулес» неожиданно рухнул на землю. Эта «авиакатастрофа», считающаяся одной из наиболее эффективных тайных стратегических операций Советского Союза, также резко изменила мир международного исламистского терроризма.
Беназир Бхутто, ставшая премьер-министром Пакистана в 1989 году, совершенно по-иному воспринимала роль и полезность исламистского терроризма. Официальный Исламабад, убежденный в том, что будущее Пакистана — в стратегических союзах с такими странами, как Сирия, Иран, Китайская Народная Республика (КНР) и Северная Корея, пересмотрел все аспекты участия Пакистана в афганском вопросе, и мир финансируемого на государственном уровне терроризма стал инструментом решающей важности для пакистанской политики. Теперь Исламабад всеми силами способствовал распространению исламизма в сердце Азии, видя в нем единственную идеологию, способную обратить вспять крушение национально-этнического уклада в Пакистане. В результате поддержка и финансирование военной разведкой дружественных исламистских террористических движений во всем арабском мире стали краеугольным камнем пакистанской политики национальной безопасности. Поскольку у враждебных консервативных арабских режимов, — например в Саудовской Аравии, — существовали особые отношения с Соединенными Штатами, Исламабад ощутил нарастающую угрозу столкновения с США из-за стратегического положения в регионе и переключился на активную поддержку воинствующего исламизма.
Эта перемена немедленно отразилась на отношениях между МВР и арабскими исламистскими террористическими организациями. Генерал Хамид Гул, новый шеф МВР, стал вести новую политику. Осенью 1988 года МВР дала инструкции всем пакистанским дипломатическим представительствам выдавать «специальные туристические визы» всем исламистам, желающим присоединиться к афганскому джихаду. Эти «визы» выдавались, часто вместе с оплаченными авиабилетами, добровольцам, у которых не было нужных проездных документов, — а также тем, кто носил фальшивые имена и разыскивался на родине за терроризм и подрывную деятельность. В то время Советский Союз уже начал выполнять международное соглашение о выводе советских войск из Афганистана при условии прекращения огня. Вывод советских войск фактически завершился 15 февраля 1989 года. Пока МВР активно завлекала и вербовала иностранных исламистов, афганский джихад практически завершился.
В конце 1980-х в Пакистан прибыло 16–20 тысяч воинственных исламистов из двадцати стран. По преимуществу это были арабы, но было также и много представителей других стран, таких как Филиппины и Малайзия, а также немного боснийских мусульман и косовских албанцев из еще существовавшей тогда Югославии. Практически все они были исламистами, посвятившими себя освобождению своих стран и установлению в них исламистских режимов. В отличие от добровольцев начала-середины 1980-х, их уже не интересовало освобождение Афганистана. Они приезжали, чтобы пройти подготовку, и МВР была рада сделать одолжение.
Эта новая ситуация вызвала глубокую перемену в пакистанской политике в отношении Афганистана. Поворотным моментов стала атака на Джелалабад в марте 1989 — спустя лишь месяц после вывода советских войск. Убежденные Пакистаном в том, что энергичные военные действия моджахедов могут вылиться в крушение власти Кабула, Соединенные Штаты и Саудовская Аравия предоставили обширную помощь для нанесения этого последнего удара. Вместо разработки сложной стратегической операции, соответствующей уровню легких нерегулярных сил афганских моджахедов, МВР толкнула афганское сопротивление на атаку укреплений ДРА, защищенных артиллерией, в Джелалабаде. В Исламабаде знали, что подобное прямое столкновение может привести лишь к кровавой бойне и гибели нападающих, плохо контролируемых Пакистаном. В результате афганское сопротивление, выдержавшее почти десять лет сражений с армиями СССР и ДРА, было подорвано настолько, что больше не представляло какой-либо серьезной силы. Таким образом, перед Исламабадом открылся путь к организации и введению в игру собственной армии «моджахедов», известной ныне как ««Талибан»».
В битве при Джелалабаде участвовали Усама бин Ладен и многие из его друзей — арабских моджахедов. Здесь он стал свидетелем массовой и бесполезной гибели преданных моджахедов. Вернувшись в Пешавар, арабские моджахеды поделились своим гневом и ощущением предательства с шейхом Аззамом.
Взбешенный Аззам стал делать публичные заявления, требуя возрождения духа джихада. Он напоминал своим слушателям, что они связаны долгом перед общемусульманским делом, начавшимся с освобождения Афганистана. Размышляя над причинами поражения моджахедов после вывода советских войск, Аззам, бин Ладен и другие лидеры исламистов пришли к убеждению, что они стали жертвами американского заговора, претворяемого в жизнь через пакистанцев. Они полагали, что Соединенные Штаты считали своим долгом бороться с исламистским джихадом в Афганистане и в других странах, потому что подъем ислама угрожал их могуществу и богатству.
Самым важным для Аззама был призыв к возрождению былого духа афганского джихада, предполагавшего отчаянную борьбу, основанную на утопических теологических началах. Теперь это противоречило главной цели МВР — держать под контролем афганских, кашмирских и всех прочих моджахедов-террористов. Пребывание в Пешаваре становилось для Аззама смертельно опасным.
24 ноября 1989 Года технически сложная и мощная бомба, приведенная в действие по дистанционному управлению, взорвалась под автомобилем Аззама на узкой пешаварской улочке. Аззам, двое его сыновей и попутчик погибли на месте. До сих пор никто не взял на себя ответственность за убийство. Тогда же по Пешавару ходили упорные слухи, что покушение было работой специального отдела «Хизб-и-Ислами», находящегося под контролем МВР, — но никаких доказательств найдено не было.
Шейха Аззама заставили замолчать, но его идеи продолжали жить среди его верных учеников. А одним из ближайших был Усама бин Ладен.
К концу 1980-х годов мир международного терроризма претерпел перемены. Лагеря афганского сопротивления в Пакистане стали настоящим центром радикального исламистского терроризма, причем большинство бойцов составляли исламисты-сунниты. Во всем мусульманском мире поднимал голову традиционный радикальный ислам — как массовая реакция верующих на давление со стороны современного мира и особенно на установление отношений с Западом. Растущее разочарование масс привело к появлению воинственного авангарда, безоговорочно преданного делу возрождения традиционного ислама. В своем религиозном рвении и преданности делу эти люди совершенно пренебрегали своей собственной жизнью, жизнями своих жертв и всеми прочими последствиями своих действий.
Появление нового поколения исламистских террористов из лагерей моджахедов в Афганистане и Пакистане совпало по времени с упадком других крупных террористических движений в мусульманском мире. В 1980-е годы радикальный арабский терроризм медленно умирал. Хотя лагеря беженцев и трущобы Ближнего Востока по-прежнему поставляли радикально настроенную молодежь, прогрессивному палестинскому революционному движению — его террористическим организациям — не удалось воспитать поколение молодых командиров и вождей, которые могли бы перенять эстафету от старых мастеров. Эти люди старели и становились негодными к военной службе, а вождей убивали и их враги, и друзья. Фиаско палестинской революции и отсутствие нового поколения харизматичных лидеров привели к тому, что радикально настроенная и отчаявшаяся молодежь отворачивалась от социал-националистических движений и обращалась к традиционному радикальному исламу. Тут они обретали, и молодых харизматичных лидеров, и божественное руководство, и уверенность в высшей награде в загробном мире. Страдания и отчаяние этого мира представлялись как испытания на пути к мученической смерти и раю — чем больше верующий страдал и чем большим жертвовал, тем большая награда ждала его в ином мире. Радикальная молодежь вставала под знамя исламизма в беспрецедентных количествах, и радикальный исламистский терроризм ждало большое будущее.
Лагеря афганского сопротивления в Пакистане стали для суннитских исламистов тем, чем был Ливан для радикальных левых. Пакистан стал местом паломничества для воодушевленных исламистов-радикалов. Исламистские террористы всегда считали полуавтономию своих лагерей — что-то вроде государства в государстве — идеальным условием для подготовки. Самые искренние и радикально настроенные из них отрицали возможность построения исламского государства при современных условиях. В 1980-е годы все суннитские государства считались отступниками и, таким образом, врагами. Афганская община вела джихад ради утопической идеи построения исламского государства и стояла, таким образом, ближе всех к истинному исламскому обществу, которое могло бы поддерживать радикальный воинствующий ислам. Эта автономия давала также и некоторые практические выгоды, — например, некоторую независимость от правительств и их разведслужб и ощущение достоинства и независимости. К концу 1980-х годов афганские лагеря в Пакистане уже превратились в центр исламистского терроризма, плавильный котел суннитского джихада. По мере того как центр тяжести исламистского терроризма смещался к «священному террору», роль афганской инфраструктуры в Пакистане все более возрастала.
Для Усамы бин Ладена резня в Джелалабаде и убийство Аззама стали мрачным завершением прекрасных десяти лет. Немало способствовавший развитию истинного общеисламистского джихада, он теперь наблюдал, как джихад гибнет в руках циничных политиков. Но события 1989 года не поколебали его убежденности, — подкрепленной проповедями Аззама, — в важности общеисламского дела и ведении джихада как против врагов ислама, так и за освобождение мусульман. Однако с выводом советских войск бин Ладен посчитал свою миссию в Афганистане завершенной и решил вернуться в Саудовскую Аравию.