И веселье продолжалось. Каждый день был солнечным, безветренным и таким жарким, что роса успевала высохнуть еще до завтрака. Первый день на острове, второй, третий... Через неделю Мэри перестала считать дни; дни бежали, как бежит сквозь пальцы песок.
Что же касается угрызений совести, то они терзали ее самую малость, и то только вначале, когда она думала: «Как бы поступил Саймон, услышь он сообщение по телевизору?» — а потом решила написать мистеру Пателю письмо и послать его по адресу, который им дал Кришна. Они по-прежнему не знали, живет ли там мистер Патель, но Саймон наверняка бы сказал, что попробовать следует.
Итак, однажды утром она написала большими печатными буквами: «ВАШ ПЛЕМЯННИК В ХОРОШИХ РУКАХ, НЕ БОЙТЕСЬ ЗА ЕГО БЛАГОПОЛУЧИЕ» — и подписалась: «ДРУГ». Но, повертев письмо в руках, разорвала на мелкие кусочки и спустила в унитаз. Если бы она послала его, по почтовому штампу можно было бы определить, откуда оно прибыло, и вскоре явилась бы полиция.
Более укромного и безопасного места, чем остров, и представить себе было нельзя, тем не менее рисковать ни в коем случае не следовало.
И вовсе не потому, что ей хотелось, чтобы их приключения никогда не кончались. Просто Кришне было гораздо лучше на острове, где он был свободным, как птица, чем в тюрьме. И даже если его не посадят в тюрьму, а разрешат жить вместе с дядей, в душном огромном Лондоне в такую жару было не лучше, чем в тюрьме. Мэри помнила, как плохо сидеть в квартире летом, когда нечего делать и некуда пойти, разве только в парк или с мамой по магазинам.
Будь ее родители людьми другого склада, Мэри, возможно, задумалась бы над тем, что должны испытывать родители Кришны, не имея ни малейшего представления о том, где их сын и жив ли он и здоров. Отец Мэри совсем не писал ей писем, а мама хоть и посылала время от времени открытки, Мэри знала: только из вежливости. Когда уезжаешь в отпуск или путешествуешь, обычно шлешь открытки, и, между прочим, даже тем, к кому не испытываешь никаких чувств. «Родная моя,— писала мама,— я живу в таком красивом месте! Как бы мне хотелось, чтобы ты была рядом!» А на самом деле, окажись Мэри рядом, ее маме было бы до слез скучно. Не менее скучно, чем самой Мэри, потому что ее заставили бы ходить по кафе и магазинам, носить только нарядные платья и быть учтивой со всеми нудными мамиными знакомыми.
Дети только мешают своим родителям, считала Мэри, а родители — детям. Лучше им быть подальше друг от друга.
А Саймон, если он и рассуждал по-иному, если порой вспоминал о родителях Кришны, он об этом помалкивал. А может, угрызения совести терзали его гораздо больше, чем Мэри, и потому он старался ни о чем не думать. Жил одним днем и был счастлив.
— Саймон стал гораздо лучше,— в один прекрасный день заметил Кришна.
Они только что пообедали. Саймон ушел куда-то на поиски земляных червей, а Кришна удил рыбу. Занятие это вполне соответствовало жаркому полдню и полному желудку. Кришна прицепил к крючку с десяток червей, надел крючок на леску, бросил его в воду, обвязал леской консервную банку, поставив ее на кучку камней, а конец лески привязал себе к ноге и улегся поудобнее на спину, глядя в небо.
— Что ты хочешь сказать? Саймон всегда очень хороший.— Мэри сочла себя обязанной вступиться за товарища, хотя ее слишком клонило ко сну, чтобы возмутиться по-настоящему.
— Видишь ли,— принялся объяснять Кришна,— когда мы только поселились здесь, он все время заставлял меня мыться. По вечерам я должен был купаться, а перед едой мыть руки. А сейчас он перестал напоминать об этом, и мне это больше по душе.
Мэри хохотала до колик в животе.
— Наверное, стал понемногу забывать свои обязанности,— предположила она.— Понимаешь, у себя дома он все время раздает наставления: обучает Полли-Анну приличным манерам, заставляет их переодеваться и чистить зубы.
— В моей семье,— важно заметил Кришна,— мужчины не ухаживают за детьми.
— В Англии на это смотрят по-другому,— сказала Мэри.— Что же касается мамы Саймона, то она хотя и очень милая, но какая-то рассеянная и не очень заботится о своих детях. Саймон тоже может этого не делать, никто его не заставляет, и, будь я на его месте, я бы ни за что не стала.
— И я тоже,— заметил Кришна.
И они понимающе улыбнулись друг другу.
— Сделай какую-нибудь гримасу, а, Мэри,— попросил Кришна.
— Нет, я устала.
— Тогда расскажи что-нибудь. Расскажи еще про свою злую тетку.
— Я уже тебе все рассказала.— Мэри вдруг стало почему-то неловко. Она подняла голову посмотреть, нет ли поблизости Саймона. Его не было, но ощущение неловкости не исчезало.
— Чем тебе так нравятся мои рассказы? — сердито спросила она.
— Я люблю, когда мне рассказывают,— ответил Кришна.— А что будет, если она узнает, что ты здесь на острове с нами?
Мэри сделала вид, что не слышит. Она не отрываясь смотрела в небо.
Кришна подвинулся поближе и приподнялся на локте, чтобы заглянуть ей в лицо.
— Что она сделает, а?—спросил он.— Отрежет тебе руки и ноги?
Мэри была потрясена. Глаза его сверкали огнем.
— Конечно, нет,— суровым тоном ответила она.— Скорей всего, запрет меня в комнате и будет держать на хлебе и воде.
По разлившемуся на его лице разочарованию она поняла, что он не считает это наказанием слишком строгим, и вздохнула в душе. И зачем только она выдумала эту глупую историю про тетю Элис? Она досадовала не столько потому, что ей уже надоело рассказывать, сколько потому, что вдруг поняла: лгать совсем не просто! Раз начал лгать, никак не остановишься. Все равно что лить воду в песок.
— Расскажи еще раз, как она собиралась тебя отравить,— попросил Кришна.— Про синюю бутылочку с надписью «Яд», как ты ее нашла и, вылив яд, снова наполнила водой.
— Ты не рассказывал об этом Саймону?—спохватилась Мэри.
Кришна обещал не рассказывать, но кто его знает!
— Я же дал слово,— обиделся Кришна.— Кроме того, Саймон все равно бы не поверил. Он не любит, когда говорят неправду.
Мэри посмотрела на него. Она не поняла, что он имел в виду: то ли Саймон не поверит самым увлекательным фактам из ее истории, то ли Кришна сам им не верит.
— Про жестокость твоей тетки он, может, и поверит, но про яд — нет,— добавил Кришна.
Мэри села. Она сообразила, что сейчас самое время сказать: «И верно, все это ложь, все-все». И потом жалела, что не сказала, но в эту самую секунду, затарахтев, опрокинулась банка, и Мэри, забыв обо всем, бросилась к воде.
Кришна отвязал леску от ноги и начал тянуть ее к себе. Он вытащил коричневую форель, которая, извиваясь, прыгала по песку и била плавниками.
— Слишком маленькая,— сказала Мэри.
Она осторожно выдернула крючок изо рта рыбы и бросила ее обратно в воду. Кришна обиделся и повернулся к ней спиной.
Но она была довольна. Она страдала, когда на крючок попадалась большая рыба и ее потрошили и жарили.
— В ней не было восьми дюймов,— объяснила она появившемуся на берегу Саймону.
Он молча кивнул, присел на корточки и нацепил на крючок новых червяков.
— Большую уже не поймаешь,— заметил он и бросил леску в воду.— Рыба не любит, когда много солнца.
— А при чем тут восемь дюймов?—спросил Кришна.
— Рыбу длиной до восьми дюймов ловить запрещается. Иначе некому будет расти и размножаться.
— А я-то считал, что раз мы живем на необитаемом острове,— сказал Кришна,— значит, можем не подчиняться закону.
— С какой стати? Бывают и разумные законы,— возразил Саймон.— И на острове мы оказались не случайно. Мы, так сказать, беглецы.— Он поставил консервную банку обратно на холмик из камней.
— Я, например, бегу от английской полиции,— заявил Кришна, пытаясь убедиться, в состоянии ли он подняться по крутому берегу, прыгая на одной ноге.
На полпути он отказался от своего намерения, упал, скатился вниз и так и остался лежать. Темные глаза его искрились смехом, а волосы, хоть и припудренные пылью, блестели на солнце. Как черника, что растет вдоль дороги, подумала Мэри.
— А Мэри — от своей злой тетки.
Мэри искоса поглядела на Саймона, который обмотал леску вокруг банки, а потом привязал ее к торчавшему из-под земли корню дерева. Ей показалось, что он избегает ее взгляда. И она поспешила спросить:
— А Ноакс? От кого бежит Ноакс?
— Ноакс?—переспросил Саймон.— Ноакс бежит от цивилизации. Вот он настоящий беглец.
После того как Ноакс провел на острове несколько дней, его почти не стало видно. Он превратился в дикое животное. Потом опять начал появляться, особенно когда жарили рыбу, но лежал в сторонке в ожидании своей доли. Большей же частью они видели его издали: в траве мелькал комок меха. Однажды ночью Саймон видел, как он играл на берегу: черная тень, подпрыгивая, танцевала на трех ногах, рычала и, как котенок, ловила собственный хвост. Днем он часто бывал поблизости, но предпочитал, по-видимому, чтобы его не замечали: следил за ними из-за зарослей рододендронов и терновника, а если они приближались к нему, лежал, распластавшись на земле. Повязка у него отпала, он растолстел, шерсть на нем лоснилась. Он кормился самостоятельно: ловил полевых мышей и птичек, с которыми расправлялся весьма деликатно, оставляя от них только перышки, а один раз Мэри застала его за уничтожением маленького кролика. Он угрожающе зарычал, сверкая своим единственным глазом, и она торопливо попятилась назад.
Она боялась, что в один прекрасный день он исчезнет навсегда, но Саймон утверждал, что никуда он не денется.
— Убежать с острова он не может, пока не научится плавать,— рассуждал он.— Путь только один — по доске, но вряд ли он пройдет по ней на трех ногах. Ему никогда не уйти отсюда.
— Как и мне,— отозвался Кришна.— Никогда.
— Откуда ты знаешь?—спросил Саймон.
— Знаю. Я буду жить здесь, пока не стану старым-престарым.
— В той книге у дяди я прочел,— сказал Саймон,— что люди, которые построили грот, наняли человека, чтобы он жил там, как отшельник. Им казалось романтичным, что у них в гроте живет настоящий живой отшельник, которого они могут демонстрировать своим знакомым, когда те приезжают к ним в гости. Они платили ему двести фунтов за то, чтобы он ходил в тряпье, сидел и мыслил, но ему очень скоро все это надоело, и он сбежал.
— Наверное, он был ненормальный,— решил Кришна.
— Не знаю. По-моему, ему было просто тоскливо жить одному.
— Мне никогда не будет тоскливо,— заявил Кришна.— Когда начнется учебный год, я останусь здесь один и буду отшельником.
— Лучше не напоминай,— застонал Саймон.
— Ты не любишь ходить в школу, Саймон?—засмеялся Кришна.
— А какой нормальный человек любит?—вмешалась Мэри.
Неудачная это тема для беседы, решила она. Саймон сразу стал задумчивым, что было плохим признаком. Он ни разу не говорил, сколько сумеет пробыть на острове, и она у него не спрашивала. Пусть он и сейчас не думает об этом.
— А вы знаете, что орехи уже созрели?—спросила она.— Я видела утром. На большом дереве возле рябины.
Они знали, о каком дереве она говорит. Они знали каждое дерево, каждый куст. Остров был, наверное, в полмили длиной и в четверть мили шириной. Мальчики ни разу не покинули его, и каждое утро, когда она приходила, теперь уже бесстрашно балансируя на доске моста, Мэри казалось, что она входит в замок. Озеро было наполненным водой рвом, а грот — главной башней замка. Иногда они разжигали в главной пещере костер и смотрели, как от языков пламени меняется цвет ее хрустальных сводов.
В главной пещере было сыро, потому что через нее бежала вода, но в верхнем помещении, где спали Саймон с Кришной, было тепло и сухо. Пол они застелили засохшими стеблями кудрявого папоротника, от которого шел сладковатый запах плесени.
Мэри завидовала тому, что они спят на таком чудесном ложе. Разве можно сравнить папоротник с простынями? Собственно говоря, пребывание на острове было ни с чем не сравнимо. Когда вечером она возвращалась домой, ей казалось, что она из цветного фильма переходит в черно-белый...
— Ты, наверное, скучаешь, Мэри,— сказал дедушка.— Это уж я виноват, извини, пожалуйста.
У него от ревматизма болели колени, и он не мог купаться в море.
— Как назло,— ворчал он.— Лучшее лето за многие годы, а я сижу дома.
— А на пляже тебя хватил бы солнечный удар,— заметила тетя Элис.— Кроме того, там грязно от этого мазута.
— Мне тоже больше нравится в лесу,— сказала Мэри.
— В каком лесу? — нахмурился дедушка.
— А... Просто в лесу.
— Лес и пляж — это разные вещи. Что ты там делаешь, в лесу? С этим твоим приятелем... Как его фамилия? Трампер?
— Трампет,— поправила его тетя Элис.
— Ничего особенного,— ответила Мэри.— Просто гуляем.
— Как это просто гуляете? Каждый день ты уходишь из дому сразу же после завтрака, а возвращаешься к ужину. Чем вы там занимаетесь?
Хорошо бы дедушка прекратил свои расспросы. Обычно он не совал нос в чужие дела, но из-за боли в ногах стал раздражительным.
— Мы собираем орехи,— ответила она.— И чернику...
Даже если бы она сказала ему правду, все равно было бы нелегко объяснить, чем они там занимаются. Один день похож на другой и тем не менее сказочно иной...
— Оставь ее в покое, папа,— вмешалась тетя Элис.— Просто гулять — прекрасное занятие для человека в ее возрасте. Я тоже любила гулять в лесу. Больше, чем сидеть на пляже...
Она улыбнулась Мэри, словно у них была общая тайна.
— Ладно,— согласился дедушка.— Пусть будет так. Я старый ворчун. Раздражительный, обидчивый старик со скрипучими коленями. Не становись старой, Мэри.
Мэри согласно закивала головой. Вот такому совету следовать нетрудно. В эту секунду она была совершенно уверена, что всегда останется такой, какая есть, и что жизнь вокруг будет идти, не меняясь...
Они собрали всю чернику, что росла на острове.
— Еще немного осталось на тропинке,— сказала Мэри.— Прямо возле озера. Кусты там довольно высокие, но палкой можно достать.
— Те ягоды я хотел оставить маме,— покачал головой Саймон.— Перед школой я всегда собираю ей ягоды для варенья.
— Опять разговоры про школу? — рассердилась Мэри.
— Что это за листья?—удивился Кришна.
Листья были красновато-коричневые и хрустели, как пергамент.
— Ну и балда же ты! Это осень!—вздохнул Саймон.— Осенью листья меняют цвет и опадают с деревьев.
— Сам ты балда! — отозвался Кришна и ткнул его кулаком в живот,— В Африке осени не бывает.
— Консервы на исходе,— объявил Саймон.— Нет больше фасоли, персикового компота и супа из помидоров.
— Персиковый компот тяжелый,— отозвалась Мэри,— а фасоль и суп я могу принести.
— Еще нам нужна леска. Вчера вечером я сплел сетку для угрей и поставил возле дренажа, но шел дождь, и ее унесло.
— Вчера не было дождя,— возразила Мэри.
— Нет, был. Сегодня утром вся трава была мокрой.
— Это роса. Дождя не было.
Саймон посмотрел на ее упрямо стиснутые губы.
— Ладно, пусть будет по-твоему. Все равно нам нужна леска, консервы и новая фуфайка для Кришны. Та твоя уже вся порвалась, а по вечерам бывает довольно прохладно.
— Хорошо, я принесу ему другую,— сказала Мэри.— И несколько свитеров, если ему холодно. У меня, наверное, целых сто толстых шерстяных свитеров. И банки принесу, и леску тоже. Могу принести все, что хотите...
Она стояла в очереди на почте и злилась. Было пять часов, в половине шестого магазины закрывались. А все, кто стоял впереди нее, были старые и не торопились. Старики покупали конверты и марки, старушки получали пенсию. Они неторопливо брали деньги, негнущимися старческими пальцами пересчитывали мелочь, клали банкноты в одно отделение своих сумок, монеты — в другое. А то еще и лениво перебрасывались словами с сидящей за барьером девицей. У некоторых из них на поводке были собачки, которые путались в ногах.
— Господи, сколько времени приходится стоять! — пожаловалась какая-то женщина позади Мэри.— Надо иметь ангельское терпение!
У нее было остроконечное лицо колдуньи. Бабушка Саймона! На секунду сердце у Мэри ухнуло—глупо, конечно, чего ей бояться? Она решила...
— Как поживаешь, дорогуша?
— Спасибо, очень хорошо,— ответила Мэри и лукаво добавила: — А как Саймон? Я его давно не видела.
— Путешествует где-то. Он любит побродить в одиночестве, и, должна сказать, я его хорошо понимаю.— Бабушка Саймона улыбнулась, лицо ее стало морщинистым, как орех.— Такая семья! Целый обезьянник из зоопарка!
Наконец подошла очередь Мэри. На сберегательной книжке у нее было два фунта и четыре пенса, и она забрала их почти все, оставив один шиллинг. А когда обернулась попрощаться с бабушкой Саймона, то увидела рядом с ней миссис Карвер.
— Твоя очередь, мама,— сказала миссис Карвер, обращаясь к бабушке Саймона, и тут же заметила Мэри: — Батюшки, давно я тебя не встречала! Прихожу к вам утром, а тебя уж и след простыл!
Мэри смотрела во все глаза. У миссис Карвер были рыжие волосы, а у ее матери черно-белые, как на кисточке для бритья, но во всем остальном они были удивительно похожи, особенно рядом. Два бледных, остроконечных лица...
У Мэри перехватило дыхание. Недаром мама Саймона ей кого-то напоминала! Теперь она поняла кого. Миссис Трампет и миссис Карвер были родные сестры. У мамы Саймона, у бабушки и у близнецов были темные волосы, а у Саймона и у миссис Карвер темно-рыжие. Скорей, медовые...
— ...Живешь очень весело, сказала мне твоя тетя,— говорила миссис Карвер.
Мэри кивнула головой. Желудок у нее щемило от страха. Что еще рассказала тетя Элис миссис Карвер? «У нее есть приятель, мальчик по имени Саймон Трампет?» Она ведь только что сказала бабушке Саймона, что давно его не видела.
— Рада это слышать. Твоя бедная тетя совсем извелась из-за того, что ты все время одна. «Миссис Карвер,— говорила она мне,— у ребенка должны быть друзья, чтобы было с кем играть».
— Да. Извините, мне пора идти...— заерзала Мэри. Она с трудом улыбнулась на прощание бабушке Саймона и бросилась к дверям.
Но тут на ее пути возникли две маленькие коренастые фигурки. Обе они выли, как пожарные сирены.
— Бабуля! Бабуля, я уронила свой леденец!
— И забрала у меня!—Полли топнула ногой.— Бабуля, скажи ей, что это нечестно.
— Нет, честно! Ты меня толкнула.
— Я нечаянно.
— Нет, нарочно.
— Нечаянно!
— Врунья! Противная врунья!
Они бросились друг на друга. Из-за спины Мэри вынырнула миссис Карвер и растащила их.
— Что за шум! Мне стыдно за вас!
— Я хочу к бабуле!—Полли оттолкнула руки миссис Карвер и, открыв рот, издала протяжный, пронзительный, похожий на гудок паровоза вопль.
— Бабуля занята, она получает пенсию,— сказала миссис Карвер и хлопнула Полли по толстой ляжке.— А ну-ка прочь с дороги! Как, по-вашему, должны проходить люди?
— Это не люди,— возразила Аннабел.— Это Мэри. Полли, смотри, вот Мэри.
Полли замолчала, будто повернули выключатель. Вскинулись две мордашки, четыре блестящих глаза, два красных носа-кнопки.
— Привет! — мрачно поздоровалась Мэри.
— А я не знала, что вы знакомы с Мэри,— заметила миссис Карвер, промокая платком их залитые слезами лица.
Близнецы затрясли головами, как пони.
— Конечно, мы знакомы с Мэри, тетя.
— Она у нас обедала. Один только раз. Больше она не приходила.
— Ничего удивительного,— отозвалась миссис Карвер, в последний раз высморкав нос Полли, и отступила, чтобы полюбоваться результатом своих усилий.
— Она была голодная,— объяснила Полли.— И очень обрадовалась, что мы ее накормили.
— Голодная? — миссис Карвер с любопытством взглянула на Мэри, которая в эту минуту мечтала только о том, чтобы под ней разверзлась земля.
— Она сиротка,— сказала Полли.
— Бедная сиротка,— жалостливым, медоточивым голосом добавила Аннабел.— У нее строгая тетя, которая морит ее голодом.
— Вот как? —Миссис Карвер посмотрела на Мэри. Губы у нее дергались, а в глазах прыгала усмешка.
Мэри подумала, не упасть ли ей в обморок. Или убить себя. Но вместо этого она бросилась бежать. Она выбежала из здания почты и, нагнув голову, натыкаясь на прохожих, помчалась по улице...
Она знала, что не может остановиться, что, если она остановится, с ней случится нечто ужасное...