«Мало воздуха» - эта мысль появилась первой, и еще до того, как ее значение было понято, с невероятной скоростью промелькнула вереница образов: семерка рафтеров, скалы, смех, чье-то удивленно-тревожное лицо, все изо всех сил выгребают вправо, рафт неудержимо несет на огромный камень, неожиданный глубокий провал в толще воды, двухметровая глыба волны, закрывшая небо; весло, отчаянно в вертикальную стену воды, удар волны, сбивший дыхание и почти выбивший из рафта, удар рафта о камень, полет, еще удар; отскочивший было от удара рафт всей нависающей массой прижимает к острому, как терка, камню, расплющивает, сдирая кожу с левой руки, плеча, заталкивает вниз. Была мысль «с рукой все будет очень плохо», потом другая: «черт с ней – сейчас надо выжить». Все это пронеслось каким-то фантастическим образом за долю секунды, и возникла, наконец, полноценная мысль: «я под камнем». Ощущение настоящей опасности не шокировало, а скорее мобилизовало. Паники не было ни мгновения, даже тогда, когда еще через секунду стало ясно, что воздуха совсем мало, а выбраться из-под камня не удается. Было удивление от такой странной беспомощности, почти парализованности, а потом – еще один образ сегодняшнего дня – второй рафт, не набравший достаточной скорости перед порогом, неуклюже боком сполз с камней и оказался буквально пригвожденным ко дну мощными потоками низвергающейся воды – гигантские струи захлестывали сверху, ребята чуть ли не по пояс в воде изо всех сил выгребают, но безрезультатно – рафт стоит на месте, как вкопанный, уже почти сложился пополам, струи вбивают его в водяную «яму» под самым порогом, и уже все готовы были выпрыгивать, как одним удачным мощным синхронным усилием удалось выпихнуть рафт из-под водной мясорубки. Эта вспышка-воспоминание принесла ясность – я не парализован, просто по камень меня точно так же забивает мощная струя воды. Зщещь была вспышка крайней решимости, потом ничего не было, а потом – свободное парение и мягкое кувыркание в увлекающем потоке, воздух кончился совсем, отчаянный рывок вверх и новая вспышка изумления – вверх больше некуда, а воздуха по-прежнему нет, вокруг – густая клубящаяся пена. Мгновенная оценка ситуации и принятие решения: «пена – это вода плюс воздух, выбора нет – буду пробовать дышать» - вдох – аккуратно, пропуская воду сквозь зубы, над и под языком – сработало!!

Выгребая к берегу, Трапп заметил, что толкает перед собой весло. Вот уж не ожидал! Откуда оно взялось? Неужели все это время он удерживал его каким-то чудом при себе? Впрочем, неудивительно – сознание было предельно сужено для решения главной задачи. А может именно весло и было тем рычагом, который он использовал для финального сверхусилия? Как ни пытался он вспомнить этот момент – ни сейчас, выбираясь на сколькие камни берега Кали-Гандаки, ни потом – так и не вспомнил, и навсегда осталось для него загадкой – что же такое он сделал, чтобы выбраться из фатальной ловушки.

Впереди – метрах в двухстах – на берегу валялся перевернутый рафт, рядом пришвартовался другой, и Трапп поплелся к ним по скользким камням и влажному песку. Боль в левом боку постепенно нарастала и в итоге стала неожиданно сильной, и тут он вспомнил про руку. С замиранием, ожидая увидеть нечто очень неприятное, он осмотрел поврежденные места, и – удивительно – рука была в полном порядке. Когда его тащило, зажатого между рафтом и камнем, казалось, что кожа сдирается с мясом. Кожа и в самом деле пострадала довольно серьезно, кое где висели клочья, но не более того. От ударов и сдавливаний рука, конечно, посинеет и пожелтеет и будет ныть, но это мелочи – через две недели и следа не останется. С камнем, значит, повезло – подводная его часть оказалась сравнительно гладкой. «А вот если бы по такому камню меня протащило», подумал Трапп, рассматривая другой камень ниже по течению – весь в острых, как бритва, вкраплениях различных пород, «вот тогда не знаю, что от меня бы осталось». Повезло. А вот с левым боком все-таки что-то посерьезнее…

«А ведь я шлем не хотел одевать!» - Трапп только покачал головой, вспомнив, как уселся в рафт без шлема. Солнце так приятно пригревало, ветерок обдувал, и совершенно не хотелось натягивать на голову жесткий шлем. И с неудовольствием и иронией вынужден он был примириться с твердой позицией рулевого – все должны быть в шлемах и спасжилетах, без исключения. И спасжилет помог, кстати. Уж если в пухлом и упругом жилете так сильно поврежден левый бок, то что бы было с голым телом?

Сейчас, медленно плетясь к рафтам и перебирая в памяти всплывающие картинки произошедшего, он ясно вспомнил мощный удар по голове, попавшей точно между бортом рафта и камнем. Видимо, от этого удара он и потерял сознание, вернувшееся, к счастью, еще до того, как он захлебнулся под камнем.

Подбежавшие ребята выглядели встревоженно. Оказывается, после того, как его выбросило в воду, рафт встал почти вертикально, и ребята успели только увидеть, как Траппа ударило головой о камень и зажало рафтом, после чего рафт окончательно перевернулся, оставив под собой добрую половины команды, так что острые ощущения достались всем.

Когда рафт начал вставать на правый бок, на котором сидела Берта, она как в замедленной покадровой съемке увидела, как Траппа выбрасывает из рафта. Скорость восприятия увеличилась в несколько раз. Быстрый бросок всего тела на середину рафта – может удастся его уравновесить. Но веса оказалось недостаточно. Когда рафт одним мощным броском перевернуло, она оказалась под ним почти в самой его середине. Изо всех сил она пыталась выкарабкаться из-под него, но струи воды забивали ее обратно. В этот момент, когда и силы и воздух кончались, вдруг возникло новое озаренное восприятие, которого она раньше никогда не испытывала, резонирующее с решимостью и отрешенностью. Подходящие слова для его описания: «нет выбора», «можно только выжить», единая твердая сцементированность. Когда, наконец, она отбилась от прибивающего ее сверху рафта, оказалось, что она еще в бурных порогах, и хаотично разбивающиеся волны не дают вдохнуть. Берту накрывала волна за волной, и в этот момент возникла отчетливая ясность, что она может умереть прямо тут, в Кали-Гандаки, среди безмятежных лесов, влажных и матовых скал – все может закончиться прямо здесь и сейчас. Вслед за этой ясностью Берта, неожиданно для самой себя, породила уверенность-500 и предвкушение-500, и до того, как ее накрыла очередная волна, ей удалось сделать вдох и уйти глубоко под воду, где ее встретили быстрые, но мягкие потоки. Вынырнув, Берта обнаружила второй рафт совсем рядом с собой. Десяток гребков, и вот она уже ухватилась за веревку, натянутую вдоль борта.

Вечером у костра разговор неизбежно время от времени возвращался к попыткам более детально вспомнить и осмыслить произошедшее. Среди наиболее существенных выводов был тот, что действия команды в критические моменты были слишком вялыми и нерешительными. Когда рафт встал вертикально, только Берта попыталась его уравновесить – остальные промедлили, и время было упущено – тут все решают секунды. И когда все поняли, что Трапп не выплыл и исчез, действия команды были несогласованными.

- Я ведь поняла довольно быстро, что тебя нет, - лицо Серены выражало недоумение. Широко посаженные глаза, мощное телосложение, крепкие ляжки – так и подмывало воображать, как она голыми руками вырывает из скалы ржавые рельсы лифта. – Но был словно ступор, я крикнула ребятам, что тебя надо искать, но все были ошеломлены, растеряны. Меня вообще кто-то слышал?

- Я слышал, но подумал, что наверное просто во всей этой суете мы его не видим. Я стал пересчитывать людей, бултыхающихся у первого рафта, но как их пересчитаешь… было очень плохо видно, головы то появлялись, то исчезали, буруны волн, пляшущий рафт…

- Я тоже слышал, но не было ясности – что мы могли сделать…

- По крайней мере мы могли не зажевывать ситуацию, не пускать ее на самотек, а отдать себе отчет в проблеме и вместе подумать – что мы можем сделать, - настаивала Серена.

- Сделать ничего было нельзя, я же говорил, что меня забило под камень, - Трапп развел руками. – Ничего тут нельзя было сделать. Смерть была совсем рядом. Странно это осознавать.

Громкий вопль сверчка словно обнажил и усилил тишину над поляной.

- Не знаю, как чувствовали себя люди, оказывавшиеся на грани смерти в те времена, когда в среднем они жили по семьдесят лет, - продолжал после паузы Трапп. – Но сейчас, когда и двести лет не кажутся пределом… это как-то особенно странно – чувствовать близость смерти.

- Да нет, я думаю – то же самое они чувствовали, - медленно произнес кто-то. – Когда смерть близко, всегда, наверное, кажется, что жил слишком мало, всегда должна возникать агония отчаянного желания выжить. Я, во всяком случае, так себе это представляю.

- Как же так получилось, что ты не помнишь тот момент, когда ты выбрался? Неужели вообще не помнишь? – Берта, казалось, как и Трапп не слишком была озабочена тем, что мучило Серену.

- Не помню. Черт его знает. Единственное объяснение, которое приходит мне в голову… ведь тот момент – это было крайнее сосредоточение, наивысшая решимость, когда решалось все. Я помню, что сделал какое-то сверхусилие, но какое именно – не помню. Состояние этой крайней решимости и готовности к сверхусилию слишком сильно отличается от того, в котором я как правило нахожусь – возможно, поэтому память и не может воспроизвести сейчас то, что было тогда – слишком велика разница в состояниях.

- И все равно! – наступившее молчание разрезал голос Серены. – Все равно мне не нравится наша беспомощность, наша размазанность в действиях. Трапп и Берта могут, конечно, относиться к таким ситуациям спокойно, ведь они «дайверы» и, возможно, часто сталкиваются с опасностью, я не знаю. У них свой образ жизни и мне трудно тут что-то сказать. Но я могу сказать за себя – я действовала нерешительно и вяло. Знаете такое явление – диффузия ответственности? Это то, что с нами и произошло. Каждый подумал, что кто-то другой сделал что-нибудь толковое, и как результат – не сделано было ничего.

Берта с симпатией и интересом смотрела на Серену, пока ты говорила, открыла было рот, но передумала.

Два ребра оказались сломаны, и дальнейшее путешествие Трапп проделал хоть и сидя на том же месте – в передней левой части рафта, но выполняя роль ведущего гребца уже чисто номинально. Даже дышать было больно, не говоря уже об остальном. Время от времени он принимался грести с силой, чтобы получить опыт преодоления боли – это резонировало с упорством и решимостью, и, чт было для него удивительным, со зверячестью, почти игривостью. Но по возвращении на базу его ожидал период вынужденного физического бездействия и усиленного порождения наслаждения в травмированной области.