В марте в Гималаях снова начинает теплеть. Перевалы еще закрыты снегом, но для обитателей Базы, расположенной на небольшой высоте, хоть и в двух шагах от заснеженных гор, мало что меняется при смене сезонов, разве что на заходе солнца теперь уже можно не одевать полартек-300, а обойтись полартеком-100 или вовсе футболкой.

Для Джейн так и осталось непонятным – в какой момент и почему Фосса и Флоринда решили, что она переходит в третий класс. Просто в один прекрасный день их группу собрали и сообщили, что все они готовы для практик третьего класса, после чего Флоринда оккупировала их внимание на ближайшие несколько дней, в течение которых они отрабатывали элементы новых практик, которые она им предложила, и которые были направлены на достижение осознанных сновидений (ОС-ов) и уверенному управлению собой в них.

Первым делом она потребовала от них начать ложиться рано – в девять. Для того, чтобы оказаться в необходимой изоляции от окружающей жизни, они уходили на ночь в бамбуковую рощу. Джейн бывала там раньше, но нечасто, так как делать там было совершенно нечего – одноэтажный маленький домик, с площадью единственной комнаты три на три метра, он содержал в себе лишь письменный стол со стулом, несколько книжных полок вдоль стены и матрас. И всё. Так что когда ты отключаешь свой ноутбук от сети, остаешься в полной изоляции. Стены домика сделаны из кирпича и есть два окна, которые, впрочем, совершенно бесполезны, так как вокруг домика насажена бамбуковая рощица толщиной в два метра по всему периметру. Плотность, с которой рос бамбук, была невероятна – даже просунуть в эту "ограду" ладонь, не то что руку, было почти невозможно. Некоторые стволы достигали толщины в двадцать сантиметров, и такие монстры поднимались вверх на пятнадцать, а то и двадцать метров. Сквозь эту ограду ко входу в домик вела изогнутая узенькая тропка. Так что изоляция была стопроцентная, абсолютная. Домиков таких тут было около десятка. Между ними размещалась система крохотных прудиков с мостиками, и всё это было окружено в свою очередь еще одним мощным "забором" из бамбука, так что вся бамбуковая роща в целом представляла собой маленький замкнутый мир. Когда кто-то занимал коттедж, то на входе вешалась соответствующая табличка, и никто не зайдет и не потревожит.

Затем Флоринда потребовала, чтобы они просыпались каждые два часа и коротко записывали свои сны. Утром они тратили примерно час на то, чтобы более подробно записать свои сны, и после этого, собираясь вместе, они попарно критиковали друг друга за свое поведение во снах так, как будто это было в бодрствовании – спрашивали о мотивации действий, выявляли концептуальность, нерешительность, негативные эмоции и прочее и прочее. Это было легко, так как омрачений было много и все они были очевидны. Флоринда называла это "нести ответственность за сны" и объясняла, что одна из причин того, что сны человека, даже второклассника, так хаотичны, состоит в том, что люди привыкли не нести ответственность за то, что ими сделано и пережито во сне. Если же рассматривать сферу снов как сферу своей личной ответственности, то ситуация меняется. Было довольно непривычно приучиться принимать эту ответственность, но результат оказался и в самом деле интересный.

Обязательным также стал дневной сон – хотя бы на пятнадцать минут, и не более чем на полчаса, и желательно пару раз в день – примерно в час дня и в пять. С одной стороны, такие короткие дневные сны приводили к полному исчезновению сонливости, возникающей от раннего подъема. С другой стороны, именно эти минуты стали наиболее интересными с точки зрения появления внетелесных опытов (ВТО) и ОС-ов. Дневные сны, первые вечерние сны и последние утренние сны содержали львиную долю всех ВТО и ОС-ов.

Среди тех фрагментов, которые они выполняли, Флоринда выделила практику неподвижного лежания и предложила делать минимум три таких фрагмента в день, добиваясь абсолютной неподвижности, чтобы как можно чаще испытывать чувство "потери" частей тела.

Интересной оказалась новая практика под названием "сплю я или нет?". В течение часа или нескольких часов – как кому хочется, практикующий примерно через каждую минуту или через каждые пять минут задает себе вопрос: "я сейчас сплю или нет?". Потратив примерно пять секунд на попытку выяснить это, он в итоге произносит: "кажется, что не сплю". Как объяснила Флоринда, если делать эту практику интенсивно, по несколько часов в день, а то и целый день подряд, то рано или поздно во сне эта привычка сработает, и ты задашь себе тот же самый вопрос во сне. Разумеется, скорее всего ты точно так же и ответишь на него, что "кажется сейчас ты не спишь", но это уже следующий шаг.

Потребовалось примерно две недели этих и других практик, прежде чем во сне ребята стали задавать себе вопрос – "сплю я или нет", и тогда их дневная практика усложнилась. Во время задавания себе этого вопроса они спрашивали себя – где они сейчас находятся, и логично ли то, что они тут находятся именно сейчас. Они оглядывались по сторонам и спрашивали себя – не происходит ли чего-то такого, чего происходить не может?

Новые практики и изменившийся образ жизни сначала было довольно тяжело внедрять, совмещая их с другими интересами, и всё же поставленная задача интриговала и придавала решимости и упорства.

Еще через неделю Джейн торжествовала – она получила первый в своей жизни устойчивый ОС, и произошло это именно благодаря практикам. Проснувшись, она тут же бросилась к остальным рассказывать о своем опыте.

– Я иду по улице, весна, тепло, какие-то люди, дома – я в каком-то городе. Задаю себе вопрос – "сплю я или нет"? Отвечаю – "кажется, нет", и иду дальше. Потом снова спрашиваю себя – где я нахожусь и логично ли это? Не помню, что я ответила сама себе, но видимо что-то успокоительное, потому что сон продолжился без изменений. И тут по обочине дороги бежит кошка – клевая такая, глазастая, длинная. Я проследила за ней взглядом, и кошка остановилась и на моих глазах стала превращаться в птицу – превратилась и улетела. И в этот момент началось – я стала понимать, что что-то происходит не то. Я остановилась, и стало резко нарастать осознание того, что кошка не может превратиться в птицу. До сих пор помню этот процесс – резкое нарастание осознания – необычно, трудноописуемо, как будто пробка вылетает из бутылки шампанского – медленно, потом быстрее и неотвратимо. И буквально через несколько секунд ясность стала полной, и тут же я поняла, что сплю! Возникло такое эмоциональное возбуждение, что меня чуть не выкинуло тут же из ОСа, но я успокоилась, взяла себя в руки, пригасила эмоции и стала думать – что делать дальше. Осмотревшись, я поняла, что нахожусь, видимо, где-то в Китае, так как все надписи были написаны китайскими иероглифами. Это был небольшой городок, и я решила попробовать понять или спросить – как он называется. Я подумала, что было бы интересно запомнить его название, а потом съездить туда и посмотреть – в самом ли деле он выглядит именно так, найти эту улицу, пройтись по ней. Но поиск названий улиц оказался сложным – как только я пыталась читать надписи, картинка начинала размываться. Тогда я стала подходить к людям и спрашивать – как называется этот город. Они смотрели на меня совершенно пустыми, бессмысленными, а порой и агрессивными глазами, и ничего не отвечали – просто проходили мимо. Тогда я взяла одного из них и, ловя его взгляд, стала громко задавать ему один и тот же вопрос. Сначала он стал отбрыкиваться и лепетать, что он не станет со мной говорить, что у него есть лучший друг и только с ним он будет разговаривать. Я согласилась, и появился этот друг, одетый в лохмотья. Я стала говорить ему, что он странно одет, и что люди вокруг странно тупые, неужели он этого не видит? Спросила его – какое это место и какой год, и он ответил, что сейчас тысяча шестьсот четырнадцатый год, и тут же стал звонить кому-то по телефону, чтобы уточнить что-то.

– И ты не обратила внимания на то, что в семнадцатом веке никто никуда звонить не может? – Удивилась Берта.

– Нет, я совершенно не подумала об этом. Я продолжила спрашивать что-то у друга, его глаза стали немного проясняться, и в этот момент… он попросту исчез! Мир вокруг завернулся хаотичными фрагментами, цвета стали смешиваться и формы расплываться. Я еще успела пожалеть, что не использовала ОС для того, чтобы полетать, например, или попробовать встретиться с Бодхом, после чего проснулась.

– Хорошо. – Спокойно прокомментировала Флоринда. – ОС, конечно, очень слабого качества, и ты не заметила, как твое осознание уплыло и вместо ОСа ты стала просматривать почти обычный сон. Главное, что ОСы начались, а чтобы они были более осмыслены, необходимо начать составлять план действий. Когда ты едешь в путешествие в незнакомую страну, ты же составляешь примерный план того, что будешь там делать? Купишь путеводитель, поселишься в отеле, пойдешь искать девушек или парней потрахаться, или в зоопарк и так далее. С ОС-ами то же самое. У тебя должен быть план, чтобы попав в ОС ты не начинала тратить свое осознание на бессмысленные метания из стороны в сторону, разговоры с тупыми людьми и другие глупые действия.

– У меня такая же проблема, – подтвердила Берта. – Как только оказываюсь в ОСе, тут же охуеваю от позитивных эмоций и первым делом хочется безудержно трахаться. Я уже знаю, что стоит только захотеть, как тут же появляется парень с нужными параметрами, и я начинаю его трахать. Очень быстро подхожу к оргазму, тут же начинаю бороться с оргазмом, чтобы только не кончить, осознание постепенно уходит и кранты – я вываливаюсь.

– Ну, ты же видишь, что ты скромная девочка, – пожала плечами Флоринда. – Серена, например, трахается каждый день. Во всяком случае не помню дня, чтобы я не видела, как она с кем-нибудь трахается или сосет кому-нибудь или письку вылизывает, поэтому у нее такой проблемы не будет. А ты… почему ты ведешь себя так скромно? Разве мало парней и девушек здесь, на Базе, с которыми ты можешь трахаться или тискаться?

– Нет, не мало…

– Или тебе именно не хочется?

– Трудно сказать, – неуверенно ответила Берта. – Иногда мне кажется, что не хочется, но иногда я понимаю, что мне не хочется такого секса, к которому я привыкла, а делать что-то развратное, сильно возбуждающее у меня не хватает смелости, наверное… во всяком случае когда я включаю порно, то сразу хочется дрочить и возбуждение сильное.

– У тебя есть список сексуальных фантазий? – Остановила ее Флоринда.

– Есть… где-то.

– Давно не пополняла?

– Давно.

– Какая фантазия возбуждает сильнее всего? Какой тип фантазий?

– Изнасилования, – вздохнула Берта. – Сильнее всего возбуждает, когда представляю, что меня хватает человек пять парней и насилуют как им захочется, связанную. Но в реальной жизни, когда я пытаюсь что-то такое сделать, я начинаю стесняться, и вместо того, чтобы отдаться, я напрягаюсь и мне хочется сразу прекратить. Я несколько раз пробовала и каждый раз прекращала, так что перестала пытаться.

Флоринда задумалась на минуту.

– Ну, тут я почти ничего посоветовать не могу. Получается, что твоя неловкость сильнее тебя, сильнее твоего желания добиваться ОСов.

– Я могу сделать что угодно самое развратное, то есть именно преодолеть парализующее действие неловкости я могу, но не могу преодолеть ее саму, поэтому какие бы развратные действия я ни делала, попросту не возникает возбуждения. И тут я чувствую себя бессильной – если нет возбуждения, что тут сделаешь?

– Это проявление ЧСВ, – ответила Флоринда. – Ты такая важная персона, что не можешь позволить себе на людях вести себя как блядь, как шлюха. Именно ЧСВ, а не неловкость, необходимо поставить под удар.

– ЧСВ…, – как-то потерянно пробормотала Берта.

– Тебя это расстраивает что-ли?

– Наверное де, потому что неловкость мне кажется сравнительно простым препятствием, а вот ЧСВ…

– … точно то же самое. Чем больше твое чувство собственной важности, тем легче его уязвить, это же очевидно, а если его легко уязвить, то его легко наблюдать, а значит – легко прилагать к нему усилия устранения. Хорошо, короче – вот тебе несколько задач. Во-первых, когда кто-либо из вашей группы захочет пИсать, иди с ним в туалет, засовывай свою голову в унитаз и пусть он или она писают тебе на голову. Можно еще ходить в ванную и пусть они писают на твое тело, в рот.

– В рот? – Глаза Берты округлились.

– У тебя плохо со слухом? – Голос Флоринды стал жестким. – Мое дело – давать тебе советы, а твое дело – следовать им или послать меня на хуй.

Берта встряхнулась, как кошка.

– Нет, я согласна, я буду следовать твоим советам. А я что, должна… пить мочу?

– Нет, пить ее не надо. Пусть она вливается в твой рот и выливается оттуда.

– Я тоже хочу так попробовать, – после некоторого раздумья вставила Серена. – Я уверена, что и мое ЧСВ будет уязвлено таким образом.

– И я! – Магнус засмеялся. – Мне даже сейчас, стоит только представить, что мне на голову или в рот писают, становится страшно, а чего в этом страшного? Только одно – уязвление важности. – Так что я тоже участвую.

– И я, и я тоже. – Джейн и Арчи присоединились к уничтожителям ЧСВ, впрочем Джейн сделала это не без некоторого колебания, которого, казалось, Арчи не испытывала вовсе.

– И еще, – продолжила Флоринда, обращаясь к Берте. – Несколько раз в день будешь приходить в спортзал или в любую лабораторию, вставать там в самом видном месте, спускать шорты и трусики, вставать на коленки попой кверху, засовывать себе в попу карандаш или что хочешь и громко и отчетливо будешь говорить: "хочу, чтобы меня кто-нибудь выебал в жопу!" Говоришь так три раза, одеваешься и уходишь, глядя окружающим в глаза.

На Берту было жалко смотреть. Она покраснела, вздохнула, запрокинув голову, потом закрыла глаза, потом открыла их.

– Не хочешь, не делай, – снова повторила Флоринда.

– Буду. – Упрямо произнесла Берта. – Буду делать.

Флоринда внешне выглядела вполне мягким человеком. Невысокого роста, стройная и крепкая, с маленькими ступнями и передними лапами, она казалась эдакой кошечкой, которая в любой момент может начать ластиться. Наверное любому, кто ее видел, хотелось подойти и начать ее поглаживать, как кошку – по голове, по попке, по спинке. И когда она разговаривала, давала советы, спрашивала и отвечала, ее голос был спокойно дружелюбен. И при этом переход от мягкости к железобетонной резкости в интонации и взгляде занимал не больше секунды. Стоит только сказать какую-нибудь глупость, и ррраз, кошечки нет, а есть дикая кошка, у которой когти и зубы – как скальпель.

Джейн неоднократно видела, как Флоринда борется – будь то дзюдо или самбо, Флоринда оставалась самой собой – мягкие, плавные движения, словно раскачивающие внимания соперника, а потом – бросок или подсечка – такие стремительные, что никто не успевал среагировать. Если и был кто-то, кто мог противостоять ей на татами, то Джейн их не знала.

– И еще. – Флоринда обернулась к Джейн. – Ты же помнишь вот тот самый момент, когда осознание стало накатывать, и обычный сон превратился в ОС?

– Слабо. На три могу представить, а когда проснулась, помнила это состояние на десять, совершенно ясно.

– На три тоже годится. Сделай из этого фрагмент, почему такая беспомощность? – Удивленным голосом продолжала Флоринда. – Каждые десять секунд впрыгивай в воспоминание этого состояния. Пятнадцать минут – один фрагмент. Ведь именно этот момент ключевой – когда что-то такое происходит, когда в обычном сне начинает нарастать трезвость, ясность, вот и тренируй его. И уверенность. Тренируй уверенность в том, что сегодня будет ОС. Это ведь просто.

Фосса тоже предложила новые практики по культивированию ОзВ для третьеклассников. Самой интересной для Джейн показалась практика поиска сплавов. Выбирается пара ОзВ, причем таких, которые кажутся максимально далекими друг от друга. В качестве первого примера Фосса предложила взять упорство и чувство красоты. В течение пятнадцати минут (что равняется одному фрагменту этой практики) практикующий стремится к тому, чтобы начать одновременно испытывать и упорство и чувство красоты.

– Самое простое, это одеть рюкзак и пройтись по горной тропе, – посоветовала Фосса. – Ты одновременно можешь при этом и испытывать упорство, тренируя свои мышцы, и смотреть на горы, морды земли, и испытывать чувство красоты. Сначала ты можешь каждые пять секунд переводить внимание с одного ОзВ на другое, подпитывая их, а спустя какое-то время, например, спустя двадцать фрагментов, ты приучишься испытывать оба ОзВ параллельно, одновременно.

– Это и будет сплав?

– Не говори глупостей, Магнус, – спокойно отрезала Фосса, – ты должен знать, что это не сплав, а аккорд.

– Да, я поэтому и удивился…

– Тут нечему удивляться. Если человек твердо знает что-то, то он это знает. Если ты знаешь твердо, что одновременное переживание двух ОзВ является аккордом, то ты это знаешь и точка. Так что твои знания неуверенные, значит это вообще не знания.

– Согласен.

– Породив аккорд двух ОзВ, – продолжила Фосса, – ты просто продолжаешь их испытывать и испытывать, как можно интенсивнее, переводя внимание с одного на другое, подпитывая их, и ожидаешь – получится сплав или нет. Под сплавом я понимаю такое ОзВ, которое не является арифметической суммой двух предыдущих. Если получится сплав, то он не будет ни упорством, ни чувством красоты. Это будет нечто новое. У вас никогда не будет гарантии того, что какие-то два ОзВ могут давать сплав – вы будете исследовать это самостоятельно. Так же как и в металлургии, где два элемента могут дать сплав не при любых внешних условиях, так и тут – может оказаться так, например, что сплав упорства и чувства красоты возникает лишь тогда, когда у упорства пронзительность не меньше пяти, а у чувства красоты – интенсивность не меньше пяти. Нужно проверять разные условия, искать. Может быть сплав возникнет тогда, когда вы добавите маленькую примесь третьего ОзВ. Найти даже один единственный сплав – большая технологическая удача, так как сплавы, в отличие от элементарных ОзВ, обладают уникальными свойствами и помогают облегчить решение некоторых задач, а то и вовсе открывают перед вами новые возможности.

– Но ведь наверняка есть список сплавов, и описание условий, при которых они возникают, наверняка ведь морды и дракончики исследовали и исследуют этот вопрос?

– Конечно, Серена, такой справочник по сплавам ОзВ есть. – Подтвердила Фосса. – Но ты в него не смотри. Не лишай саму себя удовольствия самостоятельного открытия сплава. В качестве пары ОзВ берите любые два, с которыми захочется экспериментировать. Но только разные, далекие друг от друга.

– То есть, например, симпатия и чувство красоты не подходят. – Уточнил Магнус.

– Не подходят, – согласилась Фосса. – И еще. Вам всем надо поактивнее заняться науками и прочими делами. И при этом не снижать интенсивность накопления фрагментов. Ты стала что-то редко появляться в лаборатории генетики, Джейн, – обратилась Фосса к ней. – Марта спрашивала, чем это мы вас тут загрузили.

– Но Фосса, мы ведь выполняем задачи, которые дает Флоринда, делаем новые и старые фрагменты, и…

– Я сказала, – Фосса мгновенно, как и Флоринда, превратилась в хищника с зубами и когтями саблезубого тигра. – Поактивнее займитесь науками и возобновляйте ваши прежние занятия, не снижая интенсивности накопления фрагментов. Каждый день я хочу, чтобы вы накапливали от тридцати до пятидесяти фрагментов, и при этом чтобы вы жили так, чтобы любой посторонний человек решил бы, что вас вообще кроме наук, спорта, шахмат и книг и всяких других интересов ничего больше не интересует. Вы должны научиться делать фрагменты прямо во время любой другой жизнедеятельности. У вас ведь уже есть такой опыт, просто теперь его надо распространить на новые практики, вот и всё. Без этого вы не сможете перейти в четвертый класс.

– Круто, – рассмеялась Серена. – ОК, буду делать.

Марта бурно приветствовала возвращение Джейн к активным занятиям в лаборатории, и даже Джерри состроил удивленно-одобрительную физиономию, взял ее за руку и подвел к столу, за которым сидел парень-непалец лет двадцати двух.

– Пообщайтесь, – коротко бросил Джерри и убежал.

– Суджан, – протянул ей лапу парень.

– Ага…, – пожимая ее протянула Джейн, – я помню, мне советовали тебя в качестве эксперта в медицинской… в гео… медицине, так?

– Да, геомедицина, верно.

Его лицо казалось несколько странным из-за того, что глаза были необычно большими, но взгляд был искренний и открытый, так что в целом, несмотря на некоторую диспропорцию, лицо казалось красивым, влекущим, располагающим к себе.

– Пока что я не очень представляю, о чем мы могли бы, э…, пообщаться:), – улыбнулась Джейн.

– Не страшно. Просто подходи с любыми вопросами, если в них будут термины с приставкой "гео" или "мед", – рассмеялся Суджан, после чего сел за свой стол и продолжил работу со своими записями так, словно Джейн тут и не существовало, и разговора между ними никакого не было.

Зафиксировав укол обиды, Джейн отметила, что Флоринда права – им всем категорически необходима "уринотерапия" в виде пописа на голову. "Неприемлемая гордость", – подумала она и пошла дальше.

Среди новостей лаборатории оказалась и неожиданная – Джерри вопреки тому, что можно было бы от него ожидать, направил свои организационные и лоббистские усилия в странном, несвойственном для него направлении – вместе с Полем и Эдом он добился того, что следующая ангар-лаборатория внутри скалы предназначалась для физиков, причем работы уже начались и были в полном разгаре.

– Интересно, чем вызвана такая активность Джерри в направлении физики? – Поинтересовалась Джейн у Марты. – Раньше он вроде бы к физикам относился скорее как к конкурентам.

– Времена изменились, пупса! – Прокричала Марта, нанеся ей неожиданный и чувствительный удар кулаком в живот, так что если бы Джейн не среагировала и не напрягла бы пресс, то пришлось бы ей пару минут восстанавливать дыхание. – Наши микробиологи перекинули столь прочный мостик к физике, что теперь вряд ли когда мы уже станем так независимы друг от друга, как раньше. Теперь Джерри физики позарез нужны!

– Ни фига себе:) Что же случилось?

– Да в общем, ничего революционного, просто вспомнили хорошо забытое старое. Еще шестьдесят лет назад некий швейцарский ученый наблюдал за поведением инфузорий туфелек – Paramecium caudatum.

Из Марты латинские названия растений, животных, частей тела человека и кого угодно вылетали с такой легкостью, что казалось, нет ничего такого, что она не могла бы перевести на латынь.

– Он выращивал их в полной темноте в стерильных пробирках, которые не позволяли инфузориям обмениваться друг с другом никакими химическими посланиями. В результате опытов он показал, что микроорганизмы могут влиять и на пищевое поведение, и на темпы роста своих соседей из других пробирок, на основании чего предположил, что для этого они используют электромагнитное излучение. Клево, да! По-видимому, микробы применяют для общения излучение как минимум двух частот, в том числе в ультрафиолетовом диапазоне. Например, выяснилось, что небольшие популяции инфузорий значительно быстрее растут, когда от соседей большей численности их отделяет стекло, не пропускающее ультрафиолетовое излучение. Если их разделяет кварцевое стекло, пропускающее UV-лучи, то темпы роста замедляются. В те годы так и не удалось выяснить, какие именно клеточные структуры отвечают за излучение, поскольку наступил кризис, многие фундаментальные исследования были свернуты и попросту забыты. Но мы вспомнили, что одноклеточные организмы могут общаться при помощи электромагнитного излучения, когда сами натолкнулись на нечто подобное.

– Тоже инфузории, или Макс что-нибудь такое же у вирусов нашел?

– Макс, кстати, уже ищет, и уверен, что найдет, но вот тут-то и сказалась как недостаточная подкованность наших микробиологов в физике, так и недостаточная оснащенность необходимым оборудованием, вот Джерри и зашевелился. А нашли мы этот же эффект, работая с нашими любимыми митохондриями.

Марта выглядела очень оживленной, рассказывая об открытии, и в голову Джейн вдруг закрался вопрос, который она почему-то никак не решалась раньше задать.

– Марта, – перебила она ее, – скажи, а вот прямо сейчас… ты делаешь какие-нибудь фрагменты?

Раньше они никогда не говорили о практике, так что Марта удивленно подняла брови и усмехнулась.

– Делаю.

– Один или больше одновременно?

– Больше.

– А какие?

– Не скажу. – Мягко закрыла тему Марта, и сразу же вернулась к митохондриям, давая понять, что она действительно не скажет.

– Как ты знаешь, число митохондрий в клетке непостоянно. Их особенно много в клетках, в которых потребность в кислороде велика. Сильно варьируются и их размеры, и форма. Они способны менять свою форму, они могут перемещаться в места, где выше потребность в энергии. А во многих клетках митохондрии и вовсе соединены друг с другом, образуя один или несколько больших комплексов – митохондрионы. И деятельность эта настолько удивительно согласована, что естественно возникал вопрос – кто и как регулирует все эти процессы. Никаких химических "почтальонов", которые бы переносили именно эту информацию от одной митохондрии к другой, ученые не нашли, и тогда – скорее для того, чтобы окончательно отказаться от этой странной идеи, нежели для того, чтобы ее подтвердить, решили попробовать проверить – не общаются ли митохондрии с помощью электромагнитного излучения. Проблема, естественно, в том, что излучение это, если оно и есть, должно быть исключительно слабым – таким, что чтобы его зарегистрировать, требуется либо уникальное оборудование, которого у нас нет, и, судя по всему, не только у нас, либо требуется уникальная голова, которая сумеет придумать нечто такое, что могло бы усиливать эти излучения, не искажая, так, что мы могли бы и уловить его и "расшифровать". Ну, а кто у нас гений электричества, ты знаешь:)

– Поль, конечно?

– Конечно. Ты, может, и поймешь устройство его прибора, поскольку сама в этом собаку съела, ну а от меня радиофизика, увы, несколько далека, но держись – я уже работаю над этим.

– А Суджан почему переехал к генетикам?

– Та же причина. Ведь есть целая группа наследственных заболеваний, связанных с дефектами в функционировании митохондрий, которые приводят к нарушениям энергетических функций в клетках эукариотов, в том числе и у человека. Генетические и биохимические дефекты митохондрий приводят к нарушениям тканевого дыхания. А вообще эффекты митохондриальных заболеваний очень разнообразны. Из-за различного распределения дефектных митохондрий в разных органах, мутация у одного человека может привести к заболеванию печени, а у другого – к заболеванию мозга. Ну а Суджан – хоть и "гео-", но еще и "-медик", и ему это очень интересно, хотя и с другой стороны – раз митохондрии общаются между собой с помощью электромагнитного излучения, то нельзя ли, давая им нужные команды на языке излучения, заставить их правильно работать, перестроиться на правильный ритм, так сказать? В общем, многих зацепила эта тема, Поль со своим прибором буквально пошел по рукам:), нарасхват, так сказать. Биологи из Кхумджунга – помнишь их?

– Конечно! Особенно Кунгу помню:), – рассмеялась Джейн.

– Вот Кунга-то и уговорила Поля поработать немного с ее подопечными. Кто ж ей откажет, такой ежатине…

– Она там с цветочками какими-то занималась?

– И с цветочками, и не только, – Марта сделала задумчивый жест, который, видимо, должен был выражать мысль о том, что бог знает – чем там еще может заниматься Кунга. – В данном случае она подсунула Полю гусениц.

– Гусеницы – клевые, я их люблю:)

– Да… так вот они вдвоем взяли и доказали, что и гусеницы передают информацию друг другу с помощью излучения, таким образом быстро приспосабливаясь к мутациям разных паразитирующих на них наездников и мух. Они с помощью излучения меню себе составляют!

– Меню?

– Да, они постоянно пробуют разные лекарственные травы, точнее те травы, которые именно для них оказались бы лекарственными, и если находят что-то интересное, передают информацию соседям.

– Гусеницы лечатся лекарственными травами??

– А ты думаешь, только люди так поступают? Это было бы странно. В гусеницах, взятых для исследования и зараженных личинками паразитической мухи, обнаружили примерно в два раза большее количество алкалоидов, в частности пирролизидина, нежели в незараженных. А эти токсины содержатся в растении Sanguinaria, например, и в других, которыми активно питаются эти неглупые гусеницы, когда на них нападают мухи. В результате в первом поколении до взрослого состояния доживает примерно на двадцать процентов больше зараженных мухами гусениц по сравнению с больными гусеницами, которые не жевали лекарство, а потом их иммунная система сама начинает справляться с вторжением, так что мухам приходится в свою очередь искать что-то новое, и я не удивлюсь, если и они общаются между собой на какой-нибудь радиочастоте…

– Интересно, что же является генератором излучения в митохондрии, например, или в инфузории! – Удивилась Джейн.

– Вот ты и подумай, ты же физик. Мы, естественно, тут же проверили и хлоропласты и оказалось, что они тоже общаются между собой в ультрафиолетовом диапазоне.

– Чтобы думать, мне надо иметь то – над чем именно думать, – пробормотала Джейн. – Мне надо очень хорошо представлять внутреннее устройство бактерий или тех же инфузорий, вплоть до пространственной ориентации составляющих их молекулярных групп, а то и отдельных молекул, чтобы попробовать найти то, что является передатчиком и приемником, а что – генератором волн. Если ты говоришь, что хлоропласты общаются в ультрафиолетовом диапазоне… ультрафиолет ведь есть в солнечном свете, и солнечный свет давал бы шумы, которые подавляли бы передачу. Тогда можно предположить, что передачи ведутся только в темное время суток или в других таких условиях, когда ультрафиолетовый фон исчезает – я бы проверила это экспериментально.

– Проверим, – кивнула Марта.

– И еще можно предположить, – продолжала увлеченно Джейн, – что хлоропласты создали в себе такие молекулы, у которых внешние электроны очень чувствительны именно к ультрафиолетовому спектру. Когда в них попадают фотоны, электроны переходят на более высокие энергетические уровни, а когда солнце заходит, они начинают возвращаться обратно, испуская фотоны той же самой частоты, и если они научились управлять этим испусканием… ну хотя бы ставить фильтр из химических молекул, которые могут поглощать ультрафиолет… открываешь щель – излучение уходит, закрываешь – поглощается.

– То есть они могут общаться азбукой Морзе?!

– Во всяком случае, я могу представить себе такой молекулярный механизм, он был бы сравнительно простым, но может они смогли придумать и что-нибудь посложнее…

– Хорошо, будем изучать, в общем. Хочешь быть в курсе, не забывай читать наши отчеты, – бросила напоследок Марта и исчезла.

И снова уже знакомое состояние разрывающих желаний накатило на Джейн. Хотелось успеть всё – и изучать генетику, и микробиологию, и физику, и геологию, и медицину, и строить новые приборы для исследования излучений простейших и насекомых, и следить за тем, как продвигаются строительные работы в глубине холма. И конечно хотелось добиваться ВТО и ОСов, накапливать фрагменты и искать сплавы. Хочется как можно скорее научиться путешествовать в разных мирах, интегрировать восприятия живых морд вместе с Томасом. Хочется заниматься дзюдо, большим теннисом, карате, плавать, играть в футбол и бадминтон. Хочется читать книги по истории и художественные книги, учить языки и писать курсы для малолеток, общаться с ежами, хочется трахаться и ласкаться, хочется всего этого и еще много чего ещё, и совершенно ясно, что за всем всё равно не успеть. И поднималось что-то болезненно-горькое, какое-то нездоровое отчаяние от осознания того, что в принципе, ни при каких обстоятельствах невозможно за всем успеть. Вокруг бурлила жизнь, она стремилась во все направления, она брызгала во все стороны новыми исследованиями, лабораториями, открытиями, событиями и переживаниями, и никто никогда не успеет везде, как бы ему этого ни хотелось, проживет он сто или тысячу лет.

Надо научиться смиряться с этим, устранять эту болезненность, ведь она явно нездорова, поскольку проистекает не из пустоты и скуки, и тогда ее еще можно было бы назвать конструктивной, а берет она свое начало в желании обладания – не упустить что-то интересное, не пройти мимо, услышать все важные разговоры и поучаствовать во всех значимых событиях. Но стоит ли перед ней в самом деле такая цель? Является ли эта цель в самом деле значимой? Ведь прямо сейчас, в любой момент времени она изо всех своих желаний выбирает самое-самое сильное, страстное, радостное, а это и значит, что до тех пор, пока она будет так делать, будут возникать новые оттенки переживаний, ее жизнь будет переживаться наполненной до краев, а именно это делает человека счастливым независимо от того – насколько широко протянутся его интересы и знания.

Джейн задала себе вопрос – что ей сейчас хочется больше всего? Ее тело желаний "потянулось", "размяло" все свои "члены", и стало ясно, что сильнее всего сейчас хочется засесть на часик за генетику, одновременно делать поминутную фиксацию и порождать параллельно всему этому "слона". И еще вспоминать нежность. И качать штангу подходами раз в пять минут. Вот именно этого сильнее всего хочется, и нет ничего, что хотелось бы сильнее. И – задавшись теперь вопросом – насколько сейчас она живет счастливой и наполненной жизнью, она с очевидностью поняла, что всё верно – жизнь действительно наполнена до краев и хочется наполнить ее ещё больше, но желание это – не горячечное и не спазматичное, а льется и переживается как поток прозрачной силы, который набирает ход, становясь всё более всеохватным и мощным, порождая приступы пронзительного наслаждения в центре груди, горле и сердце, растекаясь в кисти рук и паховые области. Как интересно оживает тело! И в этот момент всю поверхность ее лопаток словно обожгло – как будто кожа стала кипеть и испаряться, и ощущения с одной стороны были очень резкими, словно кожа снята с лопаток, так что малейшие прикосновения футболки отзывались сильными ощущениями, а с другой стороны во все стороны от лопаток словно растекались волны удовольствия, прокатывались по спине и растворялись где-то на внутренней поверхности бедер, и вскоре и там начала "кипеть" кожа. Будучи знакома с этими явлениями в теории, Джейн не испытала ни испуга ни озабоченности – это были признаки "физической трансформации", и это было впервые в ее жизни, и от этого возникли серьезность и зов – впереди были приключения, впереди было большое путешествие.