В Малайзии Андрей сначала преподавал географию в Куала-Лумпуре, затем – шахматы в Кота-Кинабалу, а потом его занесло в совершенно мелкий поселок – Семпорну, в котором, тем не менее, детей было довольно много. В Семпорне тусовались дайверы, выглядевшие несколько более активно, чем все то, с чем он сталкивался до сих пор. Дайвинг оказался дорогим развлечением, так что пока это было ему не по зубам, зато вполне по зубам оказалась Кимико – неожиданно высокая японка, наверное метр восемьдесят минимум, с мощной грудью, которую он встретил в дайверском баре. Увидев такое необычное для японок существо, Андрей сам не заметил, как его притянуло к ней поближе. В дополнение ко всему у нее оказался еще и низкий голос и легкое отношение к близкому знакомству, так что в первую же после знакомства ночь они ночевали вместе.

Было поразительно, как в ней совмещалась готовность лечь с ним в постель с необычайной скромностью. Попытка Андрея узнать – как будет по-японски "писька" окончилась ничем – она упорно твердила, что это будет "асоко", то есть "там", и другие слова сообщать отказывалась наотрез. Трахалась она страстно, не стесняясь громко стонать, так что соседи по гостинице наверняка все слышали – это ее мораль, видимо, позволяла. Неизбежно познакомившись с остальными японцами, погружавшимися в этой дайв-компании, Андрей заслужил репутацию скромного, а следовательно, хорошего человека, и несколько раз его бесплатно брали на катер, так что целый день он мог загорать на палубе или на песке, пока вся компания погружалась в окрестностях очередного острова. Сноркеллинг, то есть плавание с маской, ластами и трубкой, был тут офигительным, температура воды – под тридцать градусов, так что провести четыре часа в воде можно было совершенно легко, плавая среди сотен, если не тысяч, рыб и гигантских черепах.

Под конец месяца, когда уже заканчивался срок его безвизового пребывания, в Семпорну приехала Йолка – чрезвычайно бодрая девушка неопределенного возраста. Ей можно было дать и тридцать лет, судя по ее серьезности и напористости, и восемнадцать, когда она начинала беситься и прыгать от переполнения какими-то чувствами. Андрей смотрел на нее с некоторой опаской, поскольку она была его непосредственным начальством – кем-то вроде старшего менеджера в фонде, и от ее решения зависело – будет в дальнейшем фонд оплачивать ему проживание, проезд и питание, или оставит его на позиции энтузиаста без оплаты. Курсы нравились Андрею. Это отнимало три-четыре часа в день, и все остальное время принадлежало ему. Сначала он никак не мог перестать нервничать, поскольку то обучение, которое происходило, язык не поворачивался назвать обучением. Ну развивающими играми, это еще возможно… Бывало, что за все три-четыре часа ему удавалось разъяснить малолеткам лишь содержимое двух-трех параграфов! Узнав что-то интересное, дети мгновенно слетали с катушек – они начинали галдеть, что-то рассказывать и доказывать друг другу, переходя немыслимым образом на столь далекие темы, что трудно было понять – как такой переход вообще мог свершиться. Львиная доля работы переводчицы состояла не в переводе его слов на малайский, а наоборот – в переводе их трёпа ему на английский. И в общем это было полезным, так как у него всегда была возможность вставить свое слово, развить разговор. Но потом он успокоился, так как все были довольны – для него работа была совершенно простой, дети торчали от удовольствия, представители фонда уверяли, что именно так все и должно быть. Главное – заинтересовать ребенка, а не дать ему сколь-нибудь завершенные знания. Заинтересовать, пнуть, сформировать в нем радостное желание познания, которое со временем сможет проявиться. "Обучение предназначено не для того, чтобы вдалбливать", вдалбливали ему простую, в общем, мысль. Если в человеке просыпается интерес к знаниям, он сам выучит все, что захочет, пользуясь интернетом, книгами, общением с другими людьми. А если не просыпается, то все усилия уйдут как вода в песок.

Если еще фонд стал бы оплачивать его расходы…, то так и вовсе можно всю жизнь путешествовать! Мысль казалась ему безумной, нереальной. Так не бывает. Ну может и бывает, да нет, конечно бывает, но не с ним. Кто-то другой, какая-нибудь японка или канадка – это да, но он – нет, невозможно. И все же – а вдруг! И когда Йолка приказала ему (именно приказала, а не пригласила) поужинать с ней, его охватил мандраж, как перед зачетом по электротехнике или черчению. "Сегодня должно решиться" – сверлила мозг мысль, не давая покоя.

За ужином ничего особенного, вопреки его ожиданиям, не происходило. Йолка пришла не одна, а привела с собой еще двух девушек – весь наличный состав преподавательского состава фонда в Семпорне. Они заказали еду и стали ее есть. Кажется, экзамен на должность оплачиваемого преподавателя будет так же сильно отличаться от ожидаемых процедур, как и само обучение отличалось от привычного ему.

За соседним столом ужинала большая компания французов, и Йолка подошла к ним, перебросилась парой фраз, после чего сообщила, что они все вчетвером пересаживаются к ним за стол. Столы сдвинули, и ужин продолжился.

– Знакомые? – Спросил Андрей.

– Первый раз вижу. Просто туристы.

– Зачем тогда мы к ним пересели??

– Терпение.

Йолка поманила рукой одну из девушек-преподавательниц, и они удалились в туалет. Спустя две минуты они вернулись, но девушка вместо штанов, в которых она уходила, была одета в супер-сверхкороткие шорты. Кажется, что как минимум треть ее попки выглядывала из-под них. Вместо закрытой футболки на ней был топик, из которого грудки чуть ли не вываливались, и даже несмотря на приглушенное освещение было видно, как сильно она покраснела от неловкости, но Йолка, похоже, не дала ей возможности отказаться.

Андрею показалось, что Йолка намеренно медленно и кругами вела девушку к столу, проводя ее поблизости от других столов. Мужчины-малайцы, поддерживая руками челюсть, заворожено крутили головы вслед, шум разговоров затих, в том числе и среди французов. Подходя к столу, Йолка шлепнула ее по попе. Французы были в некотором трансе. Прошло секунд десять неловкого молчания, и какая-то пожилая француженка что-то пробормотала на тему шортов. Йолка, ставшая неожиданно очень любезной, чуть не растекаясь по столу, переспросила – что именно та сказала. Француженка повторила, что мол шорты очень короткие.

– О, да! – Улыбаясь до ушей согласилась Йолка. Шорты очень, очень короткие, прелестно, правда?

Француженка неодобрительно покачала головой.

– Знаете, – начала она, – в этой стране, в Малайзии, вы понимаете, есть определенные правила, и нам следует их уважать…

Йолка внимала каждому слову женщины и поддакивала ей.

– Верно, совершенно верно вы говорите! Тут есть определенные правила, так вы полагаете, что моей подруге следовало бы одеть обычные штаны и футболку, верно?

Француженка, не ожидая такой всецелой поддержки, осмелела.

– Да да, следовало бы одеться.

– А почему, собственно?

Этот вопрос Йолки прозвучал жестко, разрушив все надежды на всесторонний консенсус. Фактически, ее вопрос прозвучал даже грубо, и сложилась ситуация, в которой француженка почти что против своей воли оказалась втянутой в спор, и отступать ей было некуда.

– Поймите же, мы в стране, где есть определенная культура, у них своя мораль, и мы, как гости, должны уважать их нравы. Посмотрите, тут много мусульманских женщин с детьми, они наверное чувствуют себя оскорбленными, когда их мужья так откровенно смотрят на вашу подругу.

– Это ведь так просто – взять да одеть штаны, верно? – Спросила Йолка.

– Верно, – недоуменно ответила француженка, явно не понимая, что происходит.

– Это так просто, – повторила Йолка. – Раз-раз, и штаны уже одеты, полминуты, верно?

– Да, конечно!

– Но ведь и снять их быстро, верно? Снять штаны – это так же быстро, как одеть, вы согласны?

– Но при чем тут это?! – Стала звереть француженка.

– Вы согласны или нет?

– Да согласна я, но при чем тут…

– Если я предложу вон той женщине в чадре снять свои штаны, она ведь их не снимет, верно? Несмотря на то, что это очень просто и легко.

– Что вы говорите такое, девушка, – не выдержал один из французов, благообразный мужчина с бородкой.

– Она их не снимет. И не потому, что это сложно, а потому, что их культура это не позволяет, верно?

– Вот именно!

– А изменить свою культуру за один день невозможно, да и за месяц невозможно, и наверное за год.

– И за десять лет невозможно, – выкрикнула женщина.

– Вот именно, – снова улыбаясь, подтвердила Йолка. – Вы меня уже почти убедили, давайте зафиксируем, к чему мы пришли: та женщина в чадре свои штаны не снимет, хотя технически это просто, поэтому тему простоты давайте вообще забудем. Фраза типа "ну вам же не сложно" лишена смысла – нам всем несложно сделать многие вещи, которые мы никогда не сделаем, так как у нас такая культура, а изменить свою культуру ни за день, ни за десять лет, как мы поняли, невозможно.

Французы довольно осклабились.

– Однако, господа, хочу обратить ваше внимание на следующий факт, а именно – мы тут!

Она сделала паузу, удостоверившись, что никто ни черта не понимает – причем тут то, что мы тут.

– А что значит, что мы тут, позвольте вас спросить? Это значит, что правительство Малайзии дало нам визы, и тем самым согласилось с тем, что мы сюда приедем.

– Да нет, ну поймите же вы, – вдруг неожиданно агрессивно заговорил благообразный мужчина, – никто не говорит, что вы не имеете права так ходить. Конечно, закон вы не нарушаете, наверное, но речь идет об уважении, вы понимаете такое слово – "уважение"?

– Я не пытаюсь перевести разговор на тему о правах и законах, – возразила Йолка, – я говорю именно об уважении, именно о нем. Итак, малайское правительство выдало нам визы. При этом оно понимало, что мы – иностранцы? Вот моя подруга, которая так вас шокировала, из Англии. Как вы думаете, офицер, дававший ей визу, понимал, что она не малайка, а англичанка? Понимал, конечно. И вот она – англичанка, заметьте, а не малайка, въехала с Малайзию с разрешения правительства Малайзии, понимающего, что она – англичанка.

– Господи, ну что вы все одно и то же, к чему все это?

– А если она англичанка, дамы и господа, то она является носителем английской культуры, верно?

– Ну и что? Но ведь она приехала сюда, она должна уважать…

– О, несомненно, но послушайте – она англичанка и она – носитель английской культуры. И вот она въехала сюда, и ей говорят – а у нас тут принято вот так ходить, в длинных штанах, уважайте нас и оденьте штаны. То есть ей предлагают сделать то, что согласно вашим утверждениям сделать невозможно – за одну минуту изменить своей культуре.

– О…

Возмущение охватило весь французский стол.

– Какую ерунду вы говорите…

– Какая чушь…

– Речь только о том, чтобы всего лишь одеть штаны…

– "Всего лишь"? – Переспросила Йолка. – Значит вопрос не слишком значим? Тогда снимите, пожалуйста, свои штаны, если это "всего лишь".

– Но ведь мы просим не снимать, а одевать, неужели вы не понимаете разницу?!

– Вот именно. Понимаю. Для меня – для моей культуры – для молодой девушки выйти в длинных штанах – оскорбительно. Она тем самым всем говорит – я старая дама, я фригидна, я бесперспективна, я не верю, что достойна внимания. И вы хотите, чтобы она вот так себя унизила, изменив за один миг своей культуре, то есть тем стереотипам поведения, к которой приучалась все двадцать лет?

– Знаете, если для нее так оскорбительно носить длинные штаны, зачем она сюда приехала? Пусть уезжает к себе!

– Она сюда приехала, потому что ее сюда впустили. Если для малайцев так важно, чтобы она ходила в штанах, ей на границе должны были поставить такое условие, и если бы она отказалась, ей бы не дали визу – вот это было бы честно. Так что предъявляйте ваши претензии правительству Малайзии, которое так не уважает своих граждан, так не заботится о них, что дает въездные визы всем подряд.

– Глупость, ну какая глупость!

– Это не аргумент, господа. Возразите мне по существу.

– Глупость же, ну что тут возражать? Речь лишь о том, чтобы уважать страну, в которую ты приехал, всего лишь одеть штаны…

– И еще заметьте, что малайцы не высказали нам своего негативного отношения. Я тут уже месяц хожу в этих самых шортах, это вообще-то мои шорты, и замечания слышу только от дебелых туристок, а малайцы лишь пялятся и слюну пускают.

Неожиданно Йолка встала и дала знак, мол "отъезжаем". Ребята встали и отодвинули обратно свой стол. Французы сопроводили этот "отъезд" повышенным шумом и даже улюлюканием, выкриками и смехом, который по их замыслу видимо должен был звучать издевательски. Андрей с удивлением смотрел на лицо Йолки, но не видел на нем ничего из того, что он мог бы ожидать – ни обиды, ни разочарования, ни чувства превосходства. Такое же бодрое, собранное выражение лица, как обычно.

– Как вам этот разговор? – Не обращая больше на соседей никакого внимания, спросила она.

– Удивительно то, что они словно глухие, ты им говоришь конкретные аргументы, а они их просто не слышат.

– Слышат. Слышат и понимают, но они понимают также, что эти аргументы убийственны. Признав, что нельзя за минуту изменить свою культуру, они тем самым выбили из-под себя почву, ведь и туристы так же не могут это сделать. Признав, что снять штаны так же просто, как одеть, они окончательно лишились возможности сказать что-то разумное. Но! Это не значит, что они стали готовы изменить свою точку зрения, потому что их точка зрения – результат перенятия догмы, а не рассуждений, не следованию здравому смыслу. Они обучают этому детей с малолетства под видом "свободы мнений". На самом деле на Западе никакой свободы мнений не существует и существовать не может в принципе хотя бы потому, что ни у кого из них мнения нет, не было и не будет. Чтобы получить мнение, необходимо провести интеллектуальную работу. У них есть свобода догм. В школе один ребенок может высказать одну догму, другой – другую, а третий – третью. И они довольны, считая, что это и есть свобода мнений. Между тем все три "мнения" – просто догмы, которые дети где-то подцепили, и ни малейшей интеллектуальной их обработки они никогда не произведут просто потому, что их этому не учили, а сами они ничем таким не интересуются. Они выглядят благообразными и вежливыми, скромными. Но посмотрите – как они оскалились, когда я поставила их в тупик? Посмотрите, как они сорвались с цепи с их улюлюканием. Значит, все это время они гноили ненависть – настоящую, злобную ненависть. Под их скромными лицами – гниющая ненависть.

– Может поэтому они такие уродливые! – Вырвалось у Андрея.

– Не исключено. То, что человек испытывает, оказывает огромное влияние на его внешность. Можно иметь непропорциональное лицо, не соответствующее канонам красоты, и все же оно будет красиво. А можно и наоборот… Ну а вот вы – вы смогли бы так аргументировать свою позицию, как я?

– Я – точно нет, – сразу вставил Андрей, пока обе девушки мялись с ответом.

– Потому что и у тебя нет навыков к размышлениям. Ты можешь уметь решать уравнения, можешь быть инженером или математиком, и при этом – тупым как бревно. То, что кажется тебе самоочевидным, ты не обдумываешь, оставаясь на уровне носителя догм. Им тоже кажется "самоочевидным" то, что я тут должна натягивать длинные штаны. Между вами в этом нет разницы – вы одинаково тупы.

Неожиданно Андрею стало легко и смешно.

– Я тупой. – Произнес он. – Я – тупой!:)

– Что испытываешь?

– Не знаю… радость, легкость, ясность. Я тупой:)

– Наверное легкость и радость ты испытываешь не столько от того, что понял, что ты тупой, сколько понял, что теперь можно поставить перед собой задачу перестать быть тупым и решить ее?

– Возможно… не уверен. Возможно.

– Разные люди реагируют по-разному, – как-то многозначительно заметила Йолка… Хочешь, проведем еще один разговор?

Как-то так получилось, что обе девушки словно выпали из потока событий. Йолка обращалась теперь только к Андрею, а он отвечал ей быстрее, чем соседки.

– Хочу!

– Смотри – за тем столом парочка – отец и дочь скорее всего. Пошли, – кивнула она ему.

Они вдвоем встали и пошли к столику в дальнем углу. Французы, заметив это, снова загалдели и презрительно захохотали.

– Простите, – с места в карьер начала Йолка, нагнувшись к мужчине, – это ваша…

– Дочь, – подсказал он.

– О, вы так молодо выглядите, что я засомневалась, уж не ваша ли это девушка:)

– О, это было бы прекрасно, если бы у меня была такая девушка, но это – моя дочь.

– Я вижу, вы человек довольно-таки широких взглядов, – начала ублажать его Йолка. – Такие смелые фразы, в присутствии дочери… вы несомненно очень уверенный в себе человек, и несомненно очень умный.

– Ну… надеюсь, – не стал возражать он.

– А мы вот…, – Йолка дала знал Андрею сесть и села сама на свободный стул, – никак. Все ищем-ищем и никак. Понимаете, Андрей – мой друг, и он пассивный гомосексуалист, и очень давно не имел секса. И тут мы видим вас – такой роскошный мужчина, такой сильный и умный. И я подумала, может быть вы сможете осчастливить моего друга? А?

Андрей чувствовал себя так, словно с него спустили прилюдно трусы. Он попытался что-то сказать, что разбавило бы атмосферу, чтобы обратить все в шутку, но теперь, будучи в таком амплуа, любая фраза казалась ему двусмысленной и даже пошлой. Он открывал рот, как рыба на песке, и лишь беспомощно таращился то на Йолку, то на дочку, не смея даже повернуть голову в сторону мужчины.

Между тем мужчина заметно изменился. Он помрачнел, и как-то неопределенно-вопросительно стал смотреть на Йолку.

– Видите ли, – собрался он наконец с мыслями и поглядывая на дочку, которой, видимо, в первую очередь и предназначалась его проповедь, – бог создал нас такими… ну или не бог, пусть природа – все равно, это не важно, так вот мы созданы такими, что половой акт предназначен для продолжения вида. И я считаю, что…

– Знаете, уважаемый, вы говорите полную чушь, – Йолка снова одним прыжком перешла на суровую, металлическую интонацию. – Вы демонстрируете, во-первых, ханжество, непременно увязывая секс и продолжение рода, как будто бы совершенно забывая, что секс – это прежде всего возможность получать огромное наслаждение, с влюбленностью или без нее. Во-вторых, вы демонстрируете свое невежество. Да будет вам известно, что половой акт и размножение – совершенно разные вещи, которые могут быть связаны или не связаны друг с другом не только у человека, но и повсюду в природе. Размножение – это создание новых особей, а половой акт – это создание новых комбинаций генов, происходящих от разных особей. Многие бактерии способны передавать друг другу гены с помощью, представьте себе, хуев! У них, правда, он отличается от вашего, разумеется. Это особые половые ворсинки, которые называются "фимбриями". И эта передача генов, то есть половой акт, производится независимо от размножения. Испытывают ли они от этого наслаждение или нет, я пока не знаю, но надеюсь что испытывают. Знаете, людям свойственно быть мрачными идиотами, которые отказывают в наслаждении себе, и они надеются, что и все остальные этого наслаждения не испытывают.

Выражение лица мужчины снова изменилось, он сложил руки на груди и выглядел вполне довольным, с прищуром глядя на Йолку – наверное, придумал что-нибудь!

– Так что еще в двадцатом веке люди не знали, испытывают самки китов оргазм или нет, – продолжала Йолка, не обращая никакого внимания на возросшую уверенность собеседника. – Потом все-таки узнали – испытывают. У китов нашли клитор. Давно бы нашли, если бы искали.

– Поймите, молодая леди, – загудел баритоном мужчина. – Мы тем и отличаемся от обезьянок и бактерий, что в отличие от них руководствуемся не слепым чувством и не совокупляемся когда и с кем попало.

– Распространенная тупость, – парировала Йолка. – Ручаюсь, что эту чушь вы услышали от своего папы или дедушки, а он – от своего. Глупости могут тысячелетиями кочевать от одного идиота к другому. То есть по-вашему мнению человек отличается от животных тем, что окружил себя множеством запретов и ограничений, которые мешают ему получать удовольствие от жизни когда он хочет и с кем он хочет? Только мракобес и мудак мог такое придумать, и только мудак может такое повторять.

– Ушли, – кивнула она Андрею, и они, мгновенно снявшись со стульев, вернулись за столик, сопровождаемые новым приступом язвительного хохота французов.

Андрей чувствовал себя так, словно он выпил чего-то спиртного и перебрал. Экзальтированная легкость, головокружение, трудно усидеть на месте. И тем более странным было для него выражение лиц двух коллег-преподавательниц – им явно было смертельно скучно.

– Закончили!

Йолка встала, подозвала официанта, расплатилась за всех, и ни разу не взглянув на девушек, потащила за собой на улицу Андрея.

Было уже темно, и воздух с моря приятно освежал, хотя и не мог полностью преодолеть последствия дневной удушающей жары.

– Я беру тебя, – сказала Йолка, и на мгновение Андрею подумалось, что эта фраза означает нечто иное. – Фонд будет оплачивать твои переезды по мере необходимости, твое проживание и питание. Особой роскоши не жди. Мы рассчитываем, что ты уложишься в полторы тысячи долларов в месяц, поэтому все расходы сверх этой суммы ты будешь платить сам. Согласен?

Андрей кивнул, так как слов подобрать не мог. Они шли по набережной, у ног плескалось море и он был в полном восторге.

– Я предлагаю тебе перебраться в Непал. Слышала, что ты туда хотел улететь, и у нас там есть вакансия – удалось подобрать толковых ребят как раз на одну группу. Пока будешь возиться с ними, подберем и остальных. Согласен?

Андрей снова кивнул.

– Не жалко расставаться с прошлым?

Расставаться? Почему расставаться? В памяти проскользнули образы "мудреца" с женой-прислугой, Ленка, Энди… Энди! Если бы не он, черта с два сейчас была бы у него такая жизнь. Благодарность до слез возникла неожиданным приступом и постепенно затихла, растворяясь вместе с шорохом напрыгивающих на берег волн. А потом Йолка взяла его.