— Что это значит? — потрясенно выговорил я.

Доктор зажмурилась и стала торопливо объяснять:

— Лейла участвовала во втором этапе эксперимента с автотрофами, в ней с младенчества развивали способность к самопитанию. Ученые содержали группу детей в помещении с искусственным светом, с помощью которого они вырабатывали питательные вещества. Я узнала об этом, когда ей было почти десять лет.

Лейла ахнула. Я выпустил ее руку и в ужасе шарахнулся от дивана, подальше от девчонки… или что там она из себя представляла. Сердце бешено стучало, я был не состоянии вымолвить ни слова.

Лейла раскачивалась вперед-назад и бормотала что-то себе под нос, закрыв лицо руками. Затем свернулась калачиком и уселась ко мне спиной. Дыхание стало ровным — казалось, она уснула.

Присев рядом, доктор Эмерсон поглаживала ее по спине:

— Не беспокойся, Мейсон. Она не изменилась.

Но она была вовсе не… не просто девчонкой. А чем-то другим.

— Как это произошло? — выдавил я из себя.

— На первом этапе эксперимента выявились некоторые недочеты. На втором этапе, когда к работе подключилась я, мы добились определенных успехов. У детей действительно появилась способность к самопитанию…

— Постойте, — перебил я, — вы сказали, у детей?

Губы доктора Эмерсон сжались в тонкую ниточку.

Мне хватило одного взгляда на нее, чтобы мое смущение и растерянность испарились.

— Где вы брали детей?

Обе ее руки взметнулись вверх.

— Ты все понял неправильно! Мы работали с детьми сотрудников «Тро-Дин», родители знали, на что идут. Тем, кто не хотел принимать участие, давали возможность уйти.

Я вспомнил, что Джек нашел в Интернете о бывших работниках «Тро-Дин» — у всех через несколько месяцев после увольнения рождался ребенок. Наверное, они не хотели, чтобы на их детях ставили эксперименты.

Теперь доктор Эмерсон заговорила медленнее:

— Те, кто уходил, по всей видимости, не до конца верили в успех. А оставшиеся… изо всех сил стремились найти решение проблемы голода. Перед ними — и передо мной — стояла… стоит сложная задача, сравнимая с поиском лекарства от рака. Ученые всем сердцем верили в свои силы, дело стоило того, чтобы в проекте участвовали их дети. — Она взглянула на Лейлу.

— Почему же вы оставили проект? — спросил я, присев на корточки.

— Не сошлись во взглядах. — Эмерсон вздернула подбородок. — Мне нравилась идея дать человеку способность самому вырабатывать собственное питание, не зависеть от климата и других людей. Я верила, что сделать это можно достаточно легко, обеспечив испытуемому нормальную жизнь в процессе эксперимента. Именно так выглядел проект, когда пришла я.

— Когда пришли вы?..

— Проект начался, когда дети были еще младенцами. Ведущие ученые отучали их от пищи и развивали способность получать энергию от солнца. При условии точно выверенного количества подаваемого света дети поддерживали идеальный баланс питательных веществ и обходились без еды и питья.

Я не поверил:

— Всего лишь? Просто посади ребенка под солнце, и он станет автотрофом?

— Поначалу все так и выглядело. — Между бровями у Эмерсон появилась складка. — Меня не посвящали во все тонкости процесса. Каждый из нас знал только часть общего рецепта, необходимую для выполнения своей работы. Я вела наблюдение за детьми, и в том числе за Лейлой. Однако выяснилось, что дети, становясь старше, не сохраняют тот самый идеальный баланс. И в «Тро-Дин» приняли решение привнести искусственный элемент: горизонтальный перенос генов.

Меня затошнило. Я все понял. К сожалению.

— Возомнили себя богами!

Доктор Эмерсон села в кресло и аккуратно расправила юбку:

— Эволюция не происходит сама по себе… — Она помолчала, а когда заговорила снова, ее голос приобрел уже знакомый лекторский тон: — На одном из Карибских островов, географические особенности которого разнятся от места к месту, живут ящерицы анолисы. Ученые пришли к выводу, что, хотя эти ящерицы и относятся к одному роду, разные условия существования привели к развитию у них разных способностей. К примеру, у особей, живущих во влажных лесах, длинные ноги — чтобы быстро бегать и прыгать. А у тех, что обитают на ветвях деревьев, ноги короткие — чтобы удобнее передвигаться по небольшим поверхностям. Таким образом, появилось более трехсот видов ящериц, каждый из которых приспособился к особой среде обитания. Эволюция в маленьком масштабе.

Я скривился:

— Ведь это не на пустом месте случается.

— Ты прав. — Доктор Эмерсон качнула головой. — Изменения происходят на генетическом уровне, и особи наследуют те новые признаки, которые обеспечивают им больше возможностей выжить. У стволов деревьев, на почве, длинноногим ящерицам выживать проще, и постепенно в процессе размножения весь вид приобрел длинные ноги, идеально подходящие для их среды обитания.

— Естественный отбор. Выживает сильнейший, — добавил я.

— Да. Приспосабливайся — или умрешь.

Я откашлялся:

— Значит, «Тро-Дин» пытается адаптировать людей к жизни на планете без еды?

Она кивнула.

Невероятно.

— Разве можно приспособиться к голоду?.. Сначала мы от него умрем.

— Ты прав. Если взглянуть на историю эволюции видов, например тех же ящериц, станет ясно, что для развития настоящего автотрофа понадобится несколько поколений. Поэтому в «Тро-Дин» и собирались ускорить перемены, внеся искусственные элементы.

— Искусственные элементы? — переспросил я, хотя и не был уверен, что хочу это знать.

— Технические и органические средства для управления способностью к самопитанию, — объяснила доктор Эмерсон.

Дикость какая-то. Неужели они создавали экокиборгов?

— Быть такого не может!

— Это только теория. Я читала общее описание. Сама идея… — Доктор Эмерсон опустила взгляд на сцепленные в замок руки.

— Что за идея?

— По сути, было предложено объединить подопытных органической корневой системой, связанной со специальным устройством — современным чипом, способным вызывать генетические изменения на клеточном уровне. Подключить детей друг к другу и создать искусственный симбиоз.

— Погодите. — Я сделал глубокий вдох, переваривая сказанное. — Им хотели привить компьютеризованные корни?

Доктор Эмерсон убрала волосы за ухо:

— Если говорить языком обывателя, то да. Электронное устройство в сочетании с органической системой ускорило бы мутацию и переписало строение гена, чтобы его могло унаследовать уже следующее поколение.

— Эволюция! — выдохнул я. — Они хотели подтолкнуть эволюцию.

У меня затряслись руки. Доктор Эмерсон молчала — значит, я был прав. Мелькнула мысль о том, как Лейла, войдя в транс, рассказывала о каком-то месте. Неужели это правда?

— Чем там занимались дети?

— Их обучали, и вполне успешно. Думаю, они научились гораздо большему, чем ты за все годы в школе.

— Какой толк в учебе, если на них ставили эксперимент? — непонимающе спросил я.

Доктор Эмерсон вздохнула:

— С этим я тоже была не согласна. Ребят готовили к работе в «Тро-Дин». Тут все ясно — вряд ли они получили бы возможность работать вне стен лаборатории.

— Постойте. — Все эти события казались слишком странными для Мелби-Фоллз. — Как же тогда компания принимала людей в интернатуру и на работу, если эксперимент проводили тайно?

Она улыбнулась:

— Поверь мне, «Тро-Дин» — огромная корпорация, в ней можно работать годами и не догадываться, что идет эксперимент с автотрофами. У них всегда была — и сейчас есть — масса других проектов, которые обеспечивали финансирование этому эксперименту. Вот почему в новостях ежедневно рассказывают об успехах «Тро-Дин» в борьбе с глобальным потеплением, создании новых технологий для устранения разливов нефти и последствий аварий на ядерных реакторах. Им постоянно нужны новые сотрудники — те, кто никогда не получит доступа к наиболее важным исследованиям.

— Почему же вы не остались работать над одним из таких проектов?

Она покачала головой:

— Узнав, что к чему, я не могла равнодушно наблюдать за детьми. Наверное, они мне были слишком дороги.

Интересно, что в «Тро-Дин» собирались делать с подопытными, когда те вырастут.

— Если для того, чтобы приспособиться, нужно несколько поколений…

Доктор Эмерсон кивнула и добавила:

— И здесь наши мнения расходились. Для истинной эволюции необходимо перекрестное скрещивание участников одного этапа. Так у длинноногих ящериц появляется потомство с еще более длинными ногами. Я же считала, что это… нельзя оправдать никакими научными исследованиями.

Меня чуть не стошнило.

— А эксперименты на детях, по-вашему, оправдать можно?

Она выпрямилась:

— Для всеобщего блага — да. Родители имели полное право решать за них.

Я пнул ногой оттоманку:

— Можно подумать, они решали, пускать их на свидание или нет. Проснитесь! Они ведь отказывались от своих детей!

Скрестив руки на груди, доктор Эмерсон закрыла глаза.

— Все не так просто. Понимаю, звучит… странно. — Она снова открыла глаза. — Но как же решение мировой проблемы, которая с течением времени только усугубляется? Возьмем, к примеру, меня. Я езжу по стране, пытаясь убедить людей завести собственные сады и пересесть на автомобили с малым расходом топлива. Поздно, уже не сработает! Даже если мы изменим поведение, планету не спасти. А проект с автотрофами позволял продвинуться на несколько этапов вперед. Мы делали нечто действительно важное. Да, потребности небольшой группы принесли в жертву потребностям большинства. Однако большинство всегда важнее. — Она развела руками. — Разве нет?

Я подошел к дивану и опустился на колени возле Лейлы:

— А как же она? Чем это обернется для нее?

Доктор Эмерсон вздохнула и посмотрела мне в глаза:

— Именно поэтому я и ушла. Достичь желаемых результатов, оставаясь в рамках морали, не удавалось. И…

Рамки ее морали казались мне слегка размытыми. Но неожиданная пауза заинтриговала.

— И… что?

— Ничего.

— Договаривайте.

— Да просто… — Доктор нервно почесала щеку. — У части ученых планы шли еще дальше. Они рассматривали материальные выгоды.

Автотрофов на полках супермаркетов в ближайшем будущем я вообразить себе не мог.

Заметив недоумение на моем лице, она объяснила:

— Военные готовы платить огромные деньги. Представь только — отличные солдаты, которым не нужно ни еды, ни питья.

Я чуть не застонал. Именно об этом Хоган рассказывал на уроке биологии.

— Но ведь до этого не дошло?

Доктор Эмерсон покачала головой:

— И все же такая возможность остается. Кое-кому из ведущих ученых идея пришлась по вкусу. А я не могла смириться и как ни в чем не бывало наблюдать за детьми, которых в будущем, возможно, отправят в солдаты.

— И вам дали спокойно уволиться из «Тро-Дин»? Без вопросов?

Она усмехнулась, слегка прищурив глаза:

— Вопросы есть всегда. Никто просто так из «Тро-Дин» не уходит. Я, например, подписала договор о неразглашении и обязалась никогда не работать в конкурирующих компаниях.

— То есть? Никаких клятв на крови?

Доктор Эмерсон рассмеялась:

— Нет.

— А у вас был ребенок?

— Нет. — Она покачала головой, надолго задержав взгляд на Лейле. — В каком-то роде они мои дети. Я проводила с ними дни напролет. Учила их, и они учили меня… Мне страшно было думать о том, что с ними сделают ради достижения результатов.

— И вы их предали! — не выдержал я.

— Нет, конечно нет. Просто я ничего не могла поделать.

— В общем, руки у вас связаны.

Доктор Эмерсон на мгновение опустила голову, а когда снова подняла, ее глаза были полны слезами. Указав на Лейлу, она с трудом заговорила:

— Эти дети словно мои собственные. Бросить их было для меня самым тяжелым испытанием в жизни. Но и спокойно наблюдать я не могла.

— Чем вас шантажировали?

— Ими. Детьми. Такими, как Лейла. Мол, если кто-нибудь попытается помешать проекту, от них ничего не останется.

— Что с ними сделали бы?

— Все что угодно.

Я задумался.

— Но они же не могли причинить детям вред — разве это не сорвало бы эксперимент?

Она дернула плечом:

— Ты рискнул бы? Лично я — нет. Я ушла, чтобы больше никогда с ними не встречаться. А теперь…

— Как же те, у кого были дети? И кто не хотел отдавать их на опыты?

— То же самое. Договор о неразглашении.

Я покачал головой:

— Неужели компания могла поручиться, что вы не раструбите об этом по всему свету?

— Те, кто ожидал появления ребенка, знали, что стоит на кону. Их дети. Они никогда не будут в безопасности, если родители нарушат договор. Ну и компенсация тоже была, конечно.

Компенсация?

— Деньги?

Она кивнула:

— Некоторым сотрудниками удавалось добиться ежемесячных выплат. По моему разумению, требовать плату за молчание — сущее вымогательство. Мне деньги были ни к чему. Хотя некоторым, кто ждал детей, они бы пригодились.

Ага. Я, кажется, знаю одну такую сотрудницу.

— Боялись, что «Тро-Дин» станет преследовать их, если они проболтаются?

Доктор Эмерсон пожала плечами:

— Опять-таки, кому хочется рисковать?

Я понял ее мысль. Лейле примерно столько же лет, сколько мне. А вдруг у меня была прямо противоположная ситуация? Просто ее и мои родители сделали разный выбор?

Доктор Эмерсон смотрела на Лейлу с любовью. Даже мне это было заметно.

— Вы уверены, что они не сделали того, о чем вы говорили? Я имею в виду имплантацию механической части, — спросил я почти шепотом.

— Уверена. — Она слегка нахмурилась. — Посмотри на Лейлу. У нее нет…

— Чего у нее нет?

Она нервно прикусила губу и подошла ко мне:

— За все время она хоть раз ходила в туалет?

Я смутился:

— Не знаю.

— А пила что-нибудь?

— Шоколадное молоко, — ответил я и тут же помотал головой: — Вообще-то нет. Она не выпила ни капли.

— Может, ела?

— Пончики.

— Правда?

— Только ее потом вырвало. — Я опустил глаза.

Доктор Эмерсон вдруг резко оттолкнула меня и принялась осматривать руки Лейлы.

— Они не могли, не могли, не могли, — повторяла она, изучая каждый дюйм.

— Что вы ищете?

Когда доктор Эмерсон задрала Лейле рубашку и стала ощупывать спину, девочка застонала и проснулась.

— Перестаньте, — взмолилась она, отталкивая от себя женщину и забиваясь в угол дивана.

— Что вы ищете? — снова спросил я.

Доктор Эмерсон, не обращая на меня внимания, продолжала осмотр:

— Боюсь, что…

Ничего хорошего эти слова не предвещали. Я схватил ее за руку и попытался поймать взгляд:

— Чего вы боитесь?

Она провела рукой по волосам и посмотрела на Лейлу:

— Что они все-таки сделали это.

— Что? Сделали что? — вскрикнула Лейла.

Доктор Эмерсон присела на край дивана:

— Я не вполне уверена, на теле могли остаться отметины или шрамы…

Лейла взглянула на меня и затрясла головой:

— У меня нет шрамов. — Она вытянула руки. — Сами посмотрите.

— Вообще-то есть. — Мое сердце колотилось. — На ногах сзади.

Лейла в изумлении открыла рот и заковыляла в ванную. Ни я, ни доктор Эмерсон не успели ее остановить. Дверь захлопнулась.

Я постучал:

— Лейла, открой.

Ни звука.

— Лейла, пожалуйста, впусти меня, — раздался голос доктора Эмерсон у меня за спиной.

Тишина.

— А если у меня действительно есть шрамы? — тихо и испуганно проговорила Лейла.

Эмерсон лбом прислонилась к двери и вздохнула.

— Лейла, просто открой, и мы…

— Нет!!! — Я подпрыгнул от ее крика. — Сначала скажите, что это значит!

Доктор вздохнула:

— Не исключено…

— Что? Что? — нетерпеливо перебил я.

Доктор только покачала головой, подошла к дивану, села и закрыла лицо руками.

Несколько мгновений в ванной царила тишина. Затем оттуда донесся продолжительный стон.

— Лейла! — Я заколотил по двери. — Открой!

Щелкнул замок, распахнулась дверь. Лейла стояла в нижнем белье, со спущенными джинсами, лицо блестело от слез.

— Что это значит?

Она повернулась. Задняя поверхность бедер до икр была покрыта шрамами.

Доктор Эмерсон, тяжело дыша, подошла к нам.

Лейла упала перед ней на колени и уткнулась лицом в юбку:

— Скажите мне!

Женщина прикоснулась руками к ее лицу:

— Мне жаль, мне так жаль. — Она взглянула на меня: — Слишком поздно. Они это сделали.

— Что? Что они сделали? — недоумевал я.

Доктор Эмерсон глубоко вздохнула и с дрожью в голосе произнесла:

— Укоренили ее в теплице.