На последнем уроке весь десятый биологический класс мистера Хогана сгрудился вокруг меня — посмотреть, как по моей руке ползет маленькая, усеянная зелеными точками улитка. Ростом выше всех, я чувствовал, как вверх поднимаются разные запахи. Слева от кого-то несло съеденным на обед буррито. А справа определенно стоял библиотечный воришка, свистнувший пробник мужской туалетной воды из журнала «Спортс иллюстрейтед».

Хоган на инвалидной коляске подкатился ближе. Надпись на его футболке гласила: «Зеленый сойлент — это люди!». По пятницам у учителей «день свободной формы», надо лишь внести доллар в общественную кассу на дружеские посиделки.

— Итак, этот голожаберный моллюск — не просто морская улитка.

— У него будто зеленый паричок на голове! — воскликнул кто-то из девочек.

— Он способен фотосинтезировать, — продолжил учитель, — а фотосинтез — это…

— Когда растения используют для питания солнечный свет. — Выскочка Миранда Коллинз опять успела раньше всех.

— Улитка ведь не растение…

Не знаю, кто произнес эти слова, но я думал о том же.

— Ага, среди нас есть гений! Верно, это не растение. — Хоган указал на улитку. — Однако она питается зооксантеллами, а те, в свою очередь, морскими водорослями. Ну, а водоросли и есть самые настоящие растения.

— Чушь какая-то…

Не отрывая взгляда от улитки, я почувствовал, как все головы разом повернулись в мою сторону. Повисла тишина. До пятого класса я не разговаривал — вероятно, из-за того случая с собакой. Сам я не уверен, что мое молчание связано с травмой, но именно это дефектолог и детский психиатр в один голос твердили маме. А по-моему, мне просто нечего было сказать. С тех пор каждое произнесенное мной слово становилось событием — все затихали и внимательно слушали.

— Я тоже ем растения, однако фотосинтезировать-то не могу. Люди… — Я пытался вспомнить пройденный на днях термин, которым называются организмы, питающиеся другими организмами, — гетеротрофы. — Мы не можем вырабатывать питательные вещества.

Хоган кивнул:

— Вот именно. А зооксантеллы эволюционировали до такого состояния, что сохраняют в себе клетки водорослей, отвечающие за фотосинтез. Эволюция — это…

— Изменения, происходящие в биологических видах с течением времени. — Снова Миранда.

— Точно! Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты. Зооксантеллы стали автотрофами. Самопитающимися организмами. Как и голожаберные моллюски.

Миранда Коллинз подняла руку:

— Мистер Хоган, в контрольной будет такой вопрос?

— Нет, — проворчал он, — но знать это все равно нужно.

Я поднес руку поближе и посмотрел на улитку.

— А зачем?

— Перед нами доказательство, что любой организм может стать автотрофным. Если пересадить кожу с этих улиток на все тело, то в солнечном климате тебе со временем станут не нужны ни вода, ни пища.

Девчонки заохали и зафыркали, а ребята засмеялись.

— Спасибо, не надо. Знаете, как я люблю чизбургеры!

Я осторожно снял улитку с руки и посадил в стеклянную посудину на учительском столе.

— Благодарю, Мейсон. — Хоган откатился за свой стол, а мы расселись по местам. — Кто-нибудь из вас слышал о Гири Бала?

Большинство покачало головами, остальные вообще не отреагировали.

Хоган включил проектор. На экране появился черно-белый слайд — зернистый снимок, на котором были изображены две пожилые женщины в широких, похожих на халаты одеяниях.

— Индия, тысяча девятьсот тридцать шестой год. Женщина справа — Гири Бала. Родилась в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом.

Рядом, через проход, сидел Джек Митчем — мой лучший друг еще с детского сада. Я перестал разговаривать, и другие дети отвернулись от меня, но Джек всегда болтал безостановочно, не замечая моего молчания. Позже, когда мы стали ходить друг к другу в гости, он понял, что у меня все-таки есть что сказать. Однако в школе, пока я наконец не разговорился, он молотил языком за нас обоих. Постепенно я значительно перерос его, как и всех в классе. Если сшить вместе две пары его джинсов, туда как раз можно просунуть одну мою ногу.

Джек поднял руку:

— Кем она была?

— Ты хочешь спросить, кто она есть? — усмехнулся Хоган.

Между бровями Джека пролегли складки.

— Если она родилась в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом, то ей… — Он явно делал вычисления в уме.

Хоть Джек и лелеял честолюбивые планы стать врачом, в школе дела у него шли неважно. Не то чтобы он не старался. Мой друг — толковый малый, но стоило только учителю объявить контрольную — он тотчас впадал в ступор.

— Э-э… ей бы уже за сотню перевалило… — Джек потряс головой. — Исключено.

— А может, и нет. — Хоган сложил руки вместе. — К тому времени, когда сделали этот снимок, Гири Бала не брала в рот пищи уже пятьдесят шесть лет.

По классу прокатился гул. Даже из меня вырвалось что-то вроде «Да ладно…».

Хоган поднял руку и, когда все замолчали, объяснил:

— Предположительно, она владела техникой йоги, благодаря которой получала энергию от солнца. Несколько дней ее держали взаперти без пищи и воды, чем ничуть не испортили самочувствия. Согласно многим источникам, она до сих пор жива.

Слайд сменился. На экране появилось изображение Московского Кремля.

— В Москве живет группа людей, относящих себя к автотрофам. Сперва они стали вегетарианцами, постепенно совсем прекратили принимать пищу, а сейчас заявляют, что не только не едят, но и не пьют.

Я помотал головой, а кто-то выкрикнул:

— Дурдом какой-то!

— Возможно, — кивнул Хоган. — Впрочем, один ученый утверждает: в тропическом климате он за два года сможет сделать из человека живой фоточувствительный элемент.

Джек поднял руку. Даже на таких уроках, как у Хогана, где разрешалось говорить с места — если у тебя действительно есть что сказать, — Джек всегда поднимал руку.

— А зачем? Чтобы деньги на обед не тратить, что ли?

Хоган улыбнулся:

— А ты подумай, Джек. Представь себе армию, которую не нужно ни кормить, ни поить.

Зазвенел звонок.

— Не забудьте, в понедельник контрольная работа!

В ответ послышались стоны. Не успел я встать из-за парты, как Хоган окликнул меня:

— Останься!

Я спросил Джека, не подкинет ли он меня до дому. Тот кивнул.

— Жду тебя на парковке.

Класс опустел, и я подошел ближе к Хогану. У него в руках я увидел знакомый листок бумаги — бланк заявления о приеме на летние исследовательские курсы, организуемые «Тро-Дин».

— Ты помнишь, что прием скоро заканчивается? — спросил Хоган, протягивая мне листок.

Гигантский научно-технический комплекс «Тро-Дин индастриз» раскинулся на доброй сотне акров в Мелби-Фоллз. Компания в основном занималась экологическими проектами и поддерживала город. В самих лабораториях работало не так уж много горожан, зато хозяева «Тро-Дин» владели большинством предприятий, включая дом престарелых, где трудилась мама, а также оплачивали поставки оборудования и питания для школы. Я читал о летних курсах, да и Хоган давно уже о них талдычил. «Мама ни за что не согласится, — думал я. — Она терпеть не может „Тро-Дин“». Возможно, дело в том, что ей не нравилась работа, которой она вынуждена заниматься; так или иначе, мама всегда плохо отзывалась об этой фирме.

Хоган постучал пальцем по бумаге:

— Пройдешь летние курсы, и у тебя будет прекрасный шанс получать от «Тро-Дин» именную стипендию.

Его взгляд встретился с моим. И взгляд этот был непринужденным.

Некоторые люди пялятся на мой шрам. Я ничего не имею против. По крайней мере, это честно. Но есть и такие, кто сразу спешит встретиться со мной глазами. Я почти слышу, как они повторяют про себя: «Не смотри на шрам, не смотри на шрам…» Хоган смотрел мне в глаза так же, как любому другому человеку.

— Не уверен, что буду поступать в колледж, — пожал плечами я.

— Брось, Мейсон. — Хоган помахал листком. — Ты один из самых умных учеников.

— Миранда Коллинз умнее.

Хоган закатил глаза:

— Наверняка Миранда зубрит день и ночь. И к учителям подлизывается. Так кто угодно заработает высокие отметки. Да что я рассказываю! Ты и сам все знаешь. Тебе необходимо поступить в колледж и учиться дальше.

Я не ответил.

— Они оплатят все расходы на обучение, включая магистратуру. В Стэнфорде.

Настала моя очередь закатывать глаза.

— Можно подумать, я поступлю в Стэнфорд.

— Я посмотрел результаты тестов. Академические способности Миранды Коллинз не идут ни в какое сравнение с твоими. Поступишь! — заключил Хоган и бросил листок на стол. — Отработать пять лет в лабораториях — вот и все, что они требуют взамен.

С этим без проблем. Вопрос в том, как убедить маму. Я окинул взглядом класс биологии — мое любимое место в школе. Полки уставлены книгами в глянцевых обложках и банками с образцами в заменяющей формальдегид фиксирующей жидкости. Меня всегда влекло к стеклянным витринам с дорогими коллекциями жуков, бабочек и других насекомых. Вдоль одной стены тянется ряд столов с компьютерами; я точно знаю — они напичканы программами для биологических исследований, подаренными школе «Тро-Дин». Далеко не каждый колледж может похвастаться таким богатством.

Скажи я, что не хочу поступать, я бы солгал. Как солгал бы, если б заявил, что не люблю биологию. Учиться в Стэнфорде, на биологическом факультете, полностью за счет фирмы — это ли не мечта? Но мне всегда было трудно открыться людям. Если мечтам не суждено стать явью, пускай разочаруюсь я один. Тогда никому не придется выражать сожалений. Этим я уже сыт по горло.

Я попытался увести разговор в другое русло:

— Вас подкупили, чтобы вы уговаривали ребят?

Он поднял вверх обе руки:

— Ладно. Возможно, тебе удастся получить стипендию другим путем. Не в Стэнфорде, разумеется. Ты ведь как-никак лучший в Мелби-Фоллз нападающий.

Я понял его мысль:

— Угу, оплатят максимум учебники в каком-нибудь колледже.

Взяв в руки бланк, я притворился, что впервые его вижу, хотя на самом деле в моем шкафчике уже лежал один такой, заполненный наполовину, а дома в старом ежегоднике были спрятаны еще три.

Хоган откинулся в кресле:

— Подумай.

— Хорошо, — улыбнулся я.

— В прошлом году им дали премию за исследования в области глобального потепления. Они действительно делают много хорошего. Глядишь, настанет день, и тебе выпадет шанс спасти мир.

— Да, вы правы. — Я положил бланк в учебник биологии.

— К понедельнику нужно сдать! — крикнул мне вслед Хоган.

В коридоре, закинув рюкзак на плечо и повернув ключ шкафчика, я услышал доносившиеся из холла для средних классов звуки ударов. Затем приглушенный крик. В два прыжка я оказался за углом. Двое малышей стояли у шкафчиков, рядом — мальчишка постарше зажимал рот одного из них рукой.

— Эй!

Все трое обернулись. Старший убрал руку и отступил. Где-то я уже с ним встречался. Уэндел — по-моему, так его звали. А может, Уокер.

— У вас проблемы?

Двое у шкафчиков замотали головами, третий скрестил на груди руки.

— Привет, Мейсон. Нет, проблем нет.

Я подошел ближе:

— А мне кажется, есть.

Глаза старшего забегали, и он попятился от меня.

— Марш домой, — приказал я малышне.

Двое дружно кивнули и пустились наутек, а я подошел к третьему — он уперся спиной в стенку. Хоть между нами и оставалось несколько футов, мальчишка тяжело дышал, глаза округлились. Еще бы! Многие незнакомые дети предпочитают держаться от меня подальше. Рост у меня огромный, а шрам делает лицо устрашающим. Если нужно разобраться с задирами, я этим пользуюсь.

— Оставь малышей в покое.

Мальчишка кивнул.

— Я серьезно. Еще раз увижу, как ты к кому-нибудь цепляешься… — Для пущего эффекта я сжал кулак и накрыл его другой рукой. — Все ясно?

Он не ответил — задал деру.

Улыбнувшись, я опустил руки. Вне футбольного поля я никого и пальцем не трону, но большинство людей, похоже, об этом не догадываются. Перед ними не парень, а громадина с хеллоуинской тыквой вместо головы. Зато как здорово спасать людей!..

Впервые это случилось в пятом классе. После уроков я ходил домой по тропинке через лес. Однажды до меня донеслись крики: кто-то звал на помощь. Свернув в сторону, я увидел двух второклассниц: им вздумалось поиграть на штабеле из бревен. Ногу одной из девчонок придавило бревном. Мне удалось откатить бревно, а девчонку я на руках донес до школы. Ее бабушка работала учительницей, и мою фотку напечатали в газете. Терпеть не могу фотографироваться. Я изловчился встать так, чтобы не было видно шрама. Самым приятным в этой истории было облегчение на лице бабушки, когда та обняла девчонок, ведь все могло закончиться иначе. Нести ответственность за счастливую развязку событий — это мне нравится больше всего.

После того случая я при любой возможности спешу на помощь людям.

На улице моросил дождь, и я подбежал к пикапу Джека, в котором он на всю катушку врубил «Дип Перпл»:

— Спасибо, что дождался.

Вкусы у нас во многом одинаковые: мы обожаем старый рок.

Я потянулся и добавил звука.

Прошло два месяца с тех пор, как Джеку подарили «форд», но внутри машина все еще пахла как новая. Мой друг из богатой семьи — его отец владеет сетью магазинов сантехники на Тихоокеанском северо-западе, ему по карману оплатить обучение в любом колледже. Однако с оценками Джека поступить ох как трудно. Поэтому он волновался о результатах тестов, а я — о банковском счете.

— Когда едем? — спросил я.

У семьи Джека коттедж в Гленвуде, у подножия горы Адамс, и мы планировали отправиться туда на выходные. В придачу к целому парку новехоньких квадроциклов «Арктик кэт», Митчемы владеют обширными землями — вот где можно вдоволь накататься! К тому же Джек совсем недавно получил права, и мы впервые собрались за город одни.

Однако выехав с парковки, Джек обронил:

— Придется подождать до завтра. Меня вызвали на работу.

— Так не ходи. — Я чертил круги на запотевшем окне. — Тебе ведь не нужны деньги.

— Отказаться от смены в «Тихой гавани»?

Перед поступлением в колледж Джек планировал пройти курсы начальной медицинской подготовки. Метил он высоко. Поэтому, как только ему стукнуло шестнадцать, стал подрабатывать в том же доме престарелых, где трудилась мама.

— Вдобавок я коплю, чтобы пригласить на выпускной Миранду Коллинз.

Денег на карманные расходы ему давали вволю, так что вряд ли пришлось бы долго копить.

Я состроил гримасу:

— Эту подлизу? Да ты с ней и словом не перекинулся с тех пор, как в шестом классе она разорвала твою валентинку.

Он усмехнулся:

— Я восхищаюсь ее… э-э-э… умом на расстоянии.

— Тоже мне, интеллектуалка!

Джек рассмеялся:

— И судьба на моей стороне.

— Я слышу это с шестого класса. А девчонки у тебя как не было, так и нет.

Он ткнул меня в бок:

— Под дождем мы все равно много не погоняем.

Действительно, трассы для квадроциклов располагаются на очень крутых склонах и во время ливней опасны. Но я ответил ему, что все равно хочу за город. Хотя бы просто поиграть вдвоем на приставке.

— Позвони, если рано отпустят, — попросил я, вылез из машины и хлопнул дверцей.

— Поаккуратнее! — взмолился Джек.

Я махнул рукой, не обернувшись.

Дома было тихо.

— Мам! Я пришел!

Ответа не последовало. Я сделал два сэндвича с копченой колбасой, уселся за стол и вытащил из рюкзака учебник биологии со слегка помятым бланком заявления. Мама — не Хоган. Вряд ли она меня поддержит.

И я придумал план: подделаю ее подпись, а ей скажу, что нашел себе на лето работу. Я знал, где можно подсмотреть, как она расписывается: на холодильнике под магнитом в виде клубнички всегда висит счет за аренду квартиры. Но на этот раз его на месте не было…

Сперва я опустился на колени и осмотрел пол, затем взглянул на календарь. Двадцать восьмое число. Ого, что-то рано она его оплатила…

Доев второй сэндвич, я стал думать, где бы еще отыскать ее подпись. Может, на уже оплаченных счетах? Я отправился в мамину комнату — там стоит коричневый шкафчик для хранения документов. Дернул за ручку: закрыт, как всегда. Ящички отпирались, когда нужно было достать что-нибудь вроде моего свидетельства о рождении или другой официальной бумаги. Потом мама сразу их закрывала.

У кровати зазвонил телефон. Я подпрыгнул от неожиданности и быстро схватил трубку.

— Солнышко?..

— Мама?

— Ты можешь забрать меня? Я… в «Брасс рейл». — Слова звучали несвязно.

Мои пальцы крепко сжали трубку, плечи опустились.

— Что ты там делаешь? — Ответ на этот вопрос я уже знал.

— Просто зашла пропустить стаканчик. Клянусь…

Стаканчик был пропущен явно не один. Я вздохнул:

— Ладно, сейчас приеду.

Схватив с тумбочки ключи от машины, я бросился на улицу.

Права я получу только через четыре месяца, в шестнадцать, однако это не мешало мне возить маму по городу весь последний год. Раньше когда она заходила в бар поднять настроение, то долго брела потом домой пешком. За рулем я езжу не сказать что часто. Но можно бы и пореже…

Я сел в джип и отправился в центр — по единственной улице, проходящей через весь город. Мелби-Фоллз расположен милях в десяти от шоссе № 5, и особых причин заезжать в наше захолустье у людей нет.

На главной улице один из представителей спонсируемого «Тро-Дин» муниципального отделения полиции помахал мне рукой. Если, нарушая закон, ты ведешь себя скромно, они не цепляются. Удобно для малолетних водителей.

С трудом припарковавшись перед «Брасс рейл», я увидел, как дверь распахнулась и из бара вышла мама в сопровождении грузного мужика в красной рубашке поло. Он и раньше приводил маму домой. Как его зовут, я не знал, но мне казалось, имя Буба подойдет идеально.

На маме были джинсы и белый свитер. Спереди на свитере красовалось огромное бурое пятно.

— Мейсон… — Темные волосы почти закрыли ее лицо, когда она попыталась улыбнуться.

Буба дернул дверцу и грубо втолкнул маму внутрь джипа.

Хоть меня и бесило, что она напилась, давать ее в обиду я не собирался. Я знал, ей трудно воспитывать меня одной и заниматься ненавистной работой. Пусть временами она и перебирала спиртного, но все равно оставалась хорошей матерью.

— Эй, полегче!

Я взял маму за руку и помог усесться. Меня так и подмывало выйти из машины и показать Бубе, что не боюсь его.

Взгляд Бубы задержался на шраме, затем наши глаза встретились. Его голос был спокоен и тверд:

— Вези ее домой, пусть протрезвеет. И не суется больше сюда, пока не научится помалкивать! Ей же лучше будет…

Я расстроился. Неужели никогда ничего не изменится? Ладно бы мама костерила «Тро-Дин» дома, так нет, наклюкавшись, критикует их на публике, а это совсем другое дело.

Я наклонился пристегнуть ей ремень и заметил, что в глазах у мамы стоят слезы. Мне хотелось отругать ее за то, что опять напилась. Вместо этого я спросил:

— Все в порядке?

Она кивнула и нежно провела кончиками пальцев по моему шраму.

К тому времени я уже привык к своей внешности. Было бы гораздо лучше, если бы шов наложили прямо, однако врачу пришлось стягивать изорванные края, и шрам делал лицо похожим на замысловато простеганное покрывало. Он шел от внешнего уголка правого глаза, из-за чего глаз выглядел немного провисшим. Эта линия пересекалась с другой вверху правой щеки, и оттуда ответвлялись еще две дорожки, одна из которых оканчивалась возле рта, а вторая — у подбородка.

Джек говорил, что я смахиваю на гангстеров из фильмов. А мне было все равно. На футбольном поле это, пожалуй, пригодилось бы, если бы лицо не закрывал шлем. Росту во мне больше шести футов, весу тоже не занимать — сразу ясно, не слабак. Но строить из себя головореза не хотелось. Если все срастется и я поступлю в колледж, то большую часть взрослой жизни я проведу в какой-нибудь лаборатории «Тро-Дин», где внешний вид не имеет ровно никакого значения.

С одноклассниками я знаком с детского сада. Через неделю после того, как меня искусала собака, я пришел в сад с повязкой на лице, которая спустя некоторое время сползла, и все увидели шрам. Потом я перестал разговаривать, и слава, которой я был обязан шраму, померкла. Я был просто Мейсоном, а шрам — частью меня. А когда я перерос всех в школе, то стал для большинства молчаливой громадиной.

Возможно, потому-то я и хотел остаться в Мелби-Фоллз после колледжа, если бы вообще удалось туда поступить. К моему шраму тут привыкли. В любом другом месте ко мне бы относились как к уроду. А видеть перекошенные от ужаса лица людей, когда они впервые со мной встречаются, — удовольствие то еще.

Мама прижала ладонь к моей правой щеке:

— Ты для меня все такой же красивый. Не знаю, что бы я делала без тебя!..

— Для начала пришлось бы вызвать такси.

Я пристегнул ее ремень и откинулся в кресле.

Она прислонилась головой к окну:

— Что-то вдруг пошло наперекосяк. С тех самых пор, как перестали поступать деньги. Я чувствую это…

— Что?

У мамы на лице застыла смешная гримаска, словно она не ожидала, что я ее слушаю. Отвечать мне не стала, просто тряхнула головой и хранила молчание всю дорогу.

Дома я сварил крепкий кофе и о заявлении в «Тро-Дин» вспомнил только тогда, когда мама плюхнулась на стул возле стола и взяла бумаги.