До безопасного места добраться не успеваем. Совсем немного — пары часов не хватает, а по темноте чапать, нет уж, увольте. Места здесь такие, можно и ногу сломать, и наступить на что-нибудь не то. Тут уж никакой эльф не спасет, ложись и помирай.

Ночь в Злом Лесу не столь опасно, как старики рассказывают. Уж я-то знаю, не раз ночевать доводилось вдали от безопасных мест, и ничего, до сих пор живой. Да, в темноте и впрямь выползает такое, что дневные твари безобидными медведями кажутся. Но ведь у тебя время есть подготовиться, обереги прочитать, охранный круг провести. Не всякая тварь через углем очерченную границу переступить сможет. Вдобавок, костер отпугивает, хоть и горит, прямо скажем, не ярко, и потухнуть норовит то и дело, но иных тварей отпугнет исправно, не любят здешние чудища живого огня.

Однако сушняка в любом лесу раздобыть можно, злой он там или добрый. Байки о том, что сухие ветки, опадая с деревьев, ползут себе жертву искать и кровь у нее злостно высасывают — бабкины сказки. Точнее, дедкины, не иначе, как старый Сурко постарался. В жизни ничего подобного не видел и, Звел даст, не увижу. И без того страшилок хватает.

Костер горит неохотно, но гаснуть, вроде, не собирается. Релли ставит котелок, готовит похлебку. Господин Излон книгу читает, старую такую, в кожаном переплете. Медвежонок тихо посапывает, этот всегда минутку для сна выкроит, даже в пасти бронетуши, небось, дрыхнуть будет.

Я проверяю снаряжение, накладываю наговоры на стрелы. Эльф бросает на меня короткий взгляд, исчезает в темноте и время спустя возвращается, одарив меня древками для стрел — не менее пары дюжин. Это он о лесе так заботится, чтоб я сам не наломал. Благодарственно киваю, делаю вид, что прицепляю к ним наконечники. Чтоб не обиделся. Завтра улучу момент, сам сработаю, стрела хозяйскую руку должна знать. Релли как раз заканчивает с ужином, дружно достаем плошки да ложки. Эльф, понятно, от трапезы отказывается и вновь исчезает в лесу. Не забыть бы защитную черту обновить, чтоб какая бяка ночью к огоньку погреться не зашла. Долго этот остроухий по темноте ходить собирается, хотел бы я знать?

Оказывается, совсем недолго. Возвращается, присаживается рядом.

— Дежурить будем? — спрашивает.

— А сам как полагаешь? — отвечаю вопросом.

— Думаю, лишним не будет, — серьезно говорит Дон. — Девчонка первая, маг следом, я третьим, ты, Охотник, за мной, а юнец перед рассветом. Идет?

Хмыкаю согласно. Мое время самое неудобное, но мне и не привыкать. Был бы другой какой эльф, подобрее, тот бы себе что потяжелее выбрал, остроухим со сном куда легче бороться. От Дона же этого не дождешься, да и Звел с ним, как-нибудь не сломаюсь.

Подкладываю суму под голову, и тут же проваливаюсь в чуткий тревожный сон. Мышь мимо не проскочит, комар не пролетит, бронетуша не пройдет. Просыпаюсь от неслабого пинка, недовольно бурчу, не желая отпускать блаженный сон. Проклятый эльф, по-человечески разбудить не мог? Впрочем, куда ему…

— Слышишь что-нибудь? — требовательно спрашивает Дон. Еще бы не слышать, Медвежонок храпит так, что твари подходить боятся, думают, бронетуша дрыхнет. Или нет, не все боятся, вон кусты трещат подозрительно, кто-то шастает неподалеку. Оглядываюсь — свои на месте, спят без задних ног, значит, черту не потревожили.

— Дальше слушай, — требует Дон. Да что он привязался, в самом деле? И тут до меня доходит, да так, что сон испуганной птицей спархивает прочь.

— Трещетки котгоблинов, — шепчу я и снова вслушиваюсь в далекий стрекот — может, ошибся таки? Нет, все верно, этот звук ни с чем не спутаешь, как есть — боевые трещетки. Вот же не было печали!

— Как раз там, где мы заночевать собирались, — не без злорадства замечает эльф. Вот тебе и безопасное место! Все верно, твари туда не сунутся, а вот гоблины-котгоблины — очень даже запросто.

— Откуда они здесь? — удивленно спрашиваю. — В поход, что ли, собрались?

— Похоже на то, — соглашается Дон, собирается что-то добавить, но не успевает.

Бам! Ночная тишина взрывается. Бам, бам, БАМММ! Труруру!

Со свистом выходит из груди воздух. Эльф стремительно бледнеет, показное высокомерие слезает с него, будто старая шкура с болотной гадюки.

— Гоблины, — хриплым, начисто лишенным даже намека на мелодичность, голосом, объявляет Дон. Киваю согласно, вслушиваюсь в далекие (слава Звелу!) звуки. Гоблины. И котгоблины на тропе войны (тропа у них общая, разойтись ну никак не получится). А мы аккурат между ними. Вот это попали в сказку двумя ногами!

— Уходить надо, — шепчет Дон, нервно озираясь по сторонам, будто ожидая, что враги прямо сейчас из ближайшего куста выскочат.

— Не думаю, — спокойно отвечаю, а внутри все сжимается от страха. — Что те, что другие в темноте видят, а мы вот нет. Да и треску по темноте поднимем — глухой услышит. Нет, костер гасим — и до утра не высовываемся, а с первым светом уходим.

— Накроют, — безнадежно говорит Дон. Но не спорит. Не подумайте чего, остроухий далеко не трус, просто в отличие от большинства болотных собратьев он не чужд ответственности. Потому в своем народе и слывет занудой и брюзгой. Брат поручил ему дело — сдохнет, а выполнит. Сперва выполнит, потом, может статься, и сдохнет. Уважаю гада.

— Поспи немного, — предлагает Дон, чем немало меня удивляет. — Завтра тебе все силы понадобятся, а я посторожу, нам много сна не нужно.

— Заснешь тут, — бурчу недовольно, но не спорю. Расслабляю тело, закрываю глаза…ну, здравствуй, спокойный здоровый сон на лоне природы.

Вторично меня будят перед самым рассветом.

— Некоторых людей называют жаворонками, потому что рано встают, — говорю недовольно. — А других — совами, потому как ночью не спят. Ты же, по-моему, из породы голубей.

— Это еще почему? — любопытствует эльф.

— Любишь свысока на голову гадить, — поясняю я. Против ожидания, эльф улыбается. Надо же, шутки понимать начинает!

— Поднимай остальных, не уйдем сейчас, накроют.

Это да, надо торопиться. Быстро бужу Релли, мага и Медвежонка, объясняю ситуацию. Доходит до них на удивление быстро, в действиях команды нет и следа суеты и неразберихи. Медвежонок ловко срезает огромный пласт дерна, под руководством Дона прикрывает место кострища. Эльф заставляет примятую траву подняться во всей своей красе — вряд ли кто теперь угадает, что здесь ночевала группа бродяг.

Во главе группы теперь я, а Дон идет замыкающим, заметая следы. Оба мага выглядят спокойными, разве что более собраны и сосредоточены. Релли перехватывает мой взгляд, подмигивает в ответ.

— Гоблины с котгоблинами всяко не страшнее Злого Леса, — говорит негромко. — Не волнуйся, Охотник, это горе — не беда.

Много она понимает! Злой Лес — донельзя знакомый и довольно-таки предсказуемый. А что взбредет в голову зеленым и котомордым, сам Звел не сообразит. Но этого я говорить не буду, делать мне больше нечего, кроме как девку пугать.

— А то ж, — говорю. — Да мы этих вот не к утру помянутых в два счета в сапог запхнем. Где наша не пропадала!

Эльф иронически хмыкает, собираясь, кажется, напомнить, где именно наша пропадала. Но в последний момент передумывает. Я так полагаю, из-за нежелания перечислять все места в течение нескольких часов.

Меж тем предрассветная хмарь потихоньку развеивается, легкий ветерок неприятно холодит и без того озябшее тело. Недовольно поеживаюсь, прослушиваю местность. Пусто, как у пьяницы в кармане. И тихо, словно Лес вымер. Не к добру это, ох, не к добру.

Эльф то и дело шевелит ушами, прислушиваясь, тишина эта и ему не по нраву. Лес — он ведь как живой, все время в движении, шорохи, шумы, звуки разные посторонние — а тут ничего. Самое время детские страшилки припомнить, о той твари, что эльфы кличут райгеном, а мы — Безымянным. Потому как не только назвать, а подумать даже о ней, означает призвать беду на свою не слишком умную голову. Кстати, райген по-эльфийски как раз безымянный и будет. И жрет этот райген эльфов так же охотно, как и самых простых людей, несмотря на «единение с природой», «любовь ко всему лесу» и прочие эльфийские штучки.

Поеживаюсь от ветерка… да какого ветерка, он же утих давно! От чего же тогда — от страха? Ох, что-то не то, неправильно что-то. А никого поблизости вроде и нет, или это я чутье потерял?

В сказки я никогда не верил, и все же, что там про Безымянного говорилось? «В час рассветный, еще бессолнечный, в час закатный, предвестник сумерек, выползает из Леса темного, из середки Леса недоброго, тварь незнамая, тварь без имени, в этот час не узреть чудовище, и шаги его не услышать-от, а в другой же час спит коварная…»

Вот оно как. Выходит, мы в самой середке, или около где-то. Надо бы место отметить, про середку Леса сказок мнооого, и все о сокровищах толкуют. Есть здесь, якобы, и «бессмертник, трава вечная, что эльфами в новолуние собирается и жизнь им безмерно продлевает», есть «зверь-ягода, съешь ее, и поймешь язык всех тварей лесных и деревьев, и собирают ее эльфы, когда месяц на ущербе в три четверти, и оттого все тайны лесные ведомы им», есть особо ценная «цвет-звезда, от которой коровы тройной удой дают и телятся, почитай, каждый месяц», ее те же зловредные эльфы собирают при растущем месяце, а вот куда девают, гады, непонятно, потому как коров у них в жизни никогда не было. Еще, помнится, речь шла о «грибе ноздреватом, усыпанном радужным цветом, что на деревьях спасается зверя и птицы, глазу людскому невидимом вовсе хоть днем, а хоть ночью. Лишь под эльфийской ладонью который откроется людям, также по сильному запаху можно настигнуть». Настигнутый по запаху, сказочный гриб может весьма пригодиться сказочным же ворам, он, де, любые замки открывает, в том числе и зачарованные. Вещь в хозяйстве абсолютно бесполезная, у нас в деревне замок только у священника имеется, он его детям показывает, когда значение слова объясняет. Только его никаким грибом не откроешь, потому как и так открыт, а ключа у священника нет.

В полнолуние же кричит в середке леса чудо-птица Горовун сладким нечеловеческим голосом, но вот зачем и какая от этого польза — хоть убей не помню. Дона, что ли, спросить, если сказкам верить, эльфы из этой середки Леса, чтоб ее, практически и не вылезают, должен знать, коли сказки не врут.

Ладно, не до сокровищ сейчас, что там еще про Безымянного? «Ни железо ему не страшно-от, ни огонь, ни осина-дерево. А ни божья вода, не вредит ему, не вредят колдовские заговоры. А чего-от боится он, и как выглядит, никому до сих пор не ведомо, ведь кому на дороге он встретился, ныне средь живых не встречаются…»

Резонно. Вот в это я верю — кто вот так запросто завтрак или ужин отпустит? Хотел бы я знать, как еще выяснили, чего зверь этот не боится? Выпускали, что ли, храбрецов по одному — первого с железом, второго с осиной (кстати, а другими деревьями что не попробовали? Чай, в лесу не одна осина растет?), третьего с божьей водой (а это что за штука, самогонка, что ли?), а напоследок мага пинками затолкали? Посмотреть бы на такое хоть одним глазком, тогда б и умирать не жалко было. Что там еще, в сказке?

«Не заметить его до времени, только тишь рядом с ним могильная, даже ветер смолкает рядышком, лишь дымок синеватый стелется…»

Вот из-за этого я сказку и вспомнил. Тишь и в самом деле — могильней не бывает, да и ветерок, как назло, стих. Хорошо, хоть без тумана пока… а это что за хрень еще?

— Бежим! — кричу во все горло, разворачиваюсь и мчусь обратно. Глупо, конечно, я же в сказки никогда не верил, ни в чудо птицу, ни в Безымянного ни в середку леса вообще… вот убегу подальше, и снова верить не буду…

Эльф меня обгоняет, оказывается вновь во главе отряда. Оглядываюсь назад — Релли бежит следом за мной, маг немного приотстал, а последним Медвежонок, этот всегда бегал неважно. А синий дым все гуще за нашими спинами, свивается в кольца, стелется по земле и вроде шипит даже, или это мне с перепугу чудится?

— Райген? — спрашивает эльф, улепетывая во все пятки, словно за ним Безымянный гонится. И это он у меня спрашивает, тоже мне, знаток леса и живности разной!

— Предлагаешь вернуться и посмотреть? — интересуюсь я.

— Нет, — коротко отвечает Дон и затыкается, сберегая дыхание.

— Кто такой райген? — тут же интересуется из-за спины Релли. Вот кому бег по лесу нелегко дается, вроде и бежим всего ничего, а уже запыхалась.

— Потом расскажу, — говорю. Девка понятливо затыкается, слышу только сопение за спиной. А как там господин Излон с Медвежонком? Оборачиваюсь посмотреть, спотыкаюсь, с трудом выравниваюсь. Кажется, синий дым немного приотстал, еще чуть поднажать — и прощай, Безымянный. Не ведаю, что ты такое и никакого желания пополнить кубышку знаний не испытываю.

Эльф вдруг останавливается, я едва успеваю отпрыгнуть в сторону, чтоб не врезаться. Зато Релли не успевает, и кубарем эти двое не летят лишь потому, что я успеваю подхватить вцепившуюся в Дона девчонку. Эльф оборачивается, лицо бледное, глаза безумные — видать, много в детстве сказок слушал.

— Попались, — говорит сорванным голосом, но я и сам уже вижу кольца синего дыма впереди. То ли здесь аж два Безымянных, то ли… Звел знает, что эта тварь из себя представляет. Впрочем, не думаю, что их двое, хищники одного вида свои владения блюдут строго, лишь сунься чужой — сразу в драку. Больше похоже на то, что загоняет нас тварь, как стая волков отбившегося от стада оленя. А раз так, дело плохо. Сзади туман, впереди туман — а где-то рядом ждет не дождется трапезы своей Безымянный.

— Туда! — Дон, словно безумный, срывается с места и стрелой летит куда-то, ломая кустарник. Вот и верь, что эльфу каждая травинка дорогу уступает! Или это ему попросить недосуг?

Сворачиваю, бегу следом. Куда же его понесло, хотел бы я знать? Спутники-то наши вот-вот уже падать начнут от усталости. Может, плюнуть на все эти сказки дурацкие и дать бой, хотя что до меня, не обучен я с синим дымом драться.

Эльф останавливается у огромного замшелого дуба, помнящего наверняка еще Огненный потоп и что-то взахлеб начинает ему объяснять, да так быстро, что я даже близко понять не могу, о чем речь идет. Хотя тут догадаться нетрудно, помощи просит да защиты против не будь к рассвету да закату помянутому райгену. И дуб ему что-то отвечает по-своему, ветвями кивает, шуршит листьями. Эх, найти бы мне зверь-ягоду, я бы послушал, о чем они беседуют!

— Сюда! — Дон призывно машет рукой, и я не колеблюсь ни секунды. Спутники же наши настолько вымотаны бегом, что даже не задумываются. Подбегают и падают здесь же рядом, жадно хватая воздух, как рыба на берегу.

Напряженно жду, поглаживая лук. Понимаю, конечно, что толку от него против Безымянного никакого, но так оно спокойнее, право. Лук меня ни разу не подводил, если уж не у него защиты искать, так у кого?

Запах около дуба тот еще. Впечатление такое что в корнях кто-то сдох, достаточно давно, чтобы сильно протухнуть, но недостаточно, чтобы мясо растащили муравьи и стервятники. Впрочем, что мне до запаха, есть проблемы и посерьезней.

Дым наползает быстро, нетерпеливо, заволакивая синей непроглядной мглой все вокруг. Это страшно, действительно страшно. Чувствую, как волосы на голове встают дыбом, как шерсть на кошке, узревшей здоровенного пса. Клубы дыма наползают друг на друга, свиваются в совершенно немыслимые фигуры, снова распадаются. Если на что это похоже отчасти, то на гадючью свадьбу, так же завораживающе, противно и страшно, безумно страшно. Хочется закричать, но крик костью застревает в горле, умирает, так и не родившись. Пытаюсь хоть слово выдавить из себя и не могу, синее безмолвие пожирает любой звук. Беззвучно шепчу, повторяю снова и снова слова сказки: «Не заметить его до времени, только тишь рядом с ним могильная, даже ветер смолкает рядышком, лишь дымок синеватый стелется…»

И тут замечаю, что кольца дыма отдергиваются, едва коснувшись отбрасываемой дубом тени. Хочет нас достать Безымянный, выковырять из нехитрого убежища, а вот не получается у него. Не знаю уж, что там Дон дереву наобещал за защиту да помощь, но от себя в радость добавил бы столько же, кабы не больше.

Страх отступает, не уходит совсем, но ослабевает. И вместе с ним блекнет дым, теряя плотность и жуткий синий оттенок, отползает, прячется, исчезает в лесу. Потому что утреннее солнце уже вскарабкалось на небо, разгоняя сумрак.

Предрассветный час кончился.