одит Васильев по кабинету и без конца размышляет. Сначала три одинаковым способом украденные шубы. Потом убийство шофера и угон машины. Через день она брошена на Выборгской стороне. Пока преступники ею владели, ни в городе, ни в пригородах ничего не произошло. Зачем же понадобилось угонять машину, да еще убивать из-за этого человека? А после того, как машина найдена на пустынной Чугунной улице, вдруг подряд идут четыре ограбления артельщиков. В первый раз — восемь тысяч, во второй — двенадцать, в третий — семь, в четвертый — восемь. И затем опять молчание. Будем рассуждать: шубы уведены, конечно, одной компанией. Убийство шофера, вероятно, — дело рук других людей, а ограбление инкассаторов- это, наверное, третья шайка. И у каждой группы свой собственный почерк.

Что такое почерк преступника? Излюбленный метод, неповторимые детали. Есть преступники, которые, ограбив квартиру, садятся обязательно закусить или выпить чаю. Есть преступники, которые вскрывают кассу всегда одним, только им свойственным способом. Не проявить своей излюбленной манеры, своих индивидуальных черт преступник не может. Эту «свою» манеру, «свой» стиль, то, что укладывается в емкое понятие «почерк», можно всегда узнать.

В случаях, с которыми имел сейчас дело Васильев, почерк разный. Почерк похитителей шуб — это одно. Почерк убийц шофера — совсем другое. Между прочим, никак нельзя догадаться о цели и смысле этого преступления… Наконец, почерк двух молодых людей, выскакивающих из подворотни, оглушающих артельщиков и уносящих сумку с деньгами, — это третий почерк. Неужели в городе появилось одновременно три шайки преступников? Случай мало вероятный.

Представим себе, что какая-то компания молодых людей — то, что они молодые, — бесспорный факт: женщины, потерявшие шубы, говорят об этом единодушно, — так вот, компания молодых людей, чтобы разжиться деньгами, решает проделать эту изящную операцию и, пофлиртовав с незнакомыми девушками, приобретает три дорогие шубы. Аппетит приходит во время еды. Продолжать знакомиться с молодыми девицами и отбирать у них шубы опасно. Что делать дальше?

И вот именно в ту минуту, когда расставлены все капканы и все глаза нацелены на театральные гардеробы, они говорят себе: довольно! И начинают в темных переулках оглушать артельщиков рукояткой нагана. Три случая проходят благополучно. И вдруг… Оказывается, инкассаторы насторожились. Оказывается, они теперь вооружены. Во время последнего нападения один из них хоть неудачно, но выстрелил. Со стариком, даже и вооруженным, справиться можно. Но, значит, угрозыск насторожен? Угрозыск поджидает ударов? Стоп! Пора переходить на новое пастбище. Артельщики могут спокойно нести свои запечатанные сумки с деньгами. Преступник продумал новый метод. Времени у него хватает. Денег достаточно.

Вот только машина путает. Похоже, что ни к шубам, ни к инкассаторам она отношения не имеет. Просто балованные сынки торговцев решили испытать сильные ощущения.

Ходит Васильев по кабинету и думает.

Может быть, конечно, и так. Но возможно и другое. Что, если придуман был план, для которого нужен автомобиль? Машину заполучили, а план не удался. Шоферы угрозыска проверили мотор. Мелкое повреждение, которое знающий шофер устранит в полчаса. Но откуда мы знаем, что у них был знающий шофер? А если это был любитель? А если это был пьяный?

Нет, скорее всего, это просто перемена адресов. В главном, в психологии преступников, — много общего. Вот я, допустим, преступник. Я высматриваю открытую дверь, дверь, о которой не подумали. Ведь советский розыск только еще создается, и просто ужасно, как многое еще не продумано и не предусмотрено… И вот находится дверь, которую еще не догадались или не успели закрыть. Три, четыре быстрых удара. Как только мы спохватываемся, как только мы настораживаемся, как только мы готовы их схватить — они уже далеко, они уже высмотрели новую незакрытую дверь.

Так это же и есть почерк!

Суметь вовремя покинуть театральные гардеробы. Суметь забыть про сумки с большими деньгами, которые так легко отнять у артельщиков… Это очень одинаково. За этим один замысел и одна воля. Но перемены сами по себе материал для опознания. Правы были классики криминалистики. У каждого преступника своя манера и свой стиль. И если у кого-то из них они чуточку похитрей, значит, и розыску надо быть похитрей.

Но если это так, то должен быть совершенно неожиданный удар, где-то в области, ничем не напоминающей прежнее. Предусмотреть? Но как? Можно грабить ювелирные магазины, отбирать выручку у торговок молоком, раздевать мужчин в шубах с бобровыми воротниками.

Ювелирные магазины? Для этого нужно уменье. Да и специальные инструменты, которые так просто не достанешь. А эти грабители, видимо, дилетанты. Они интеллигентней обычных бандитов, у них больше выдумки, но инструментов у них нет, и уменья тоже. Торговки молоком, мужчины с бобровыми воротниками? Мелко. Риск большой, а выручки мало. Что же остается?

Ходит Васильев по кабинету, думает. Не как работник угрозыска, а как главарь таинственной шайки, неведомый его противник.

Все ищет он, где просмотр угрозыска, где незакрытая дверь, где затаилась возможность внезапно и смело сразу взять большую сумму. Из магазинов и ресторанов деньги в банк доставляют артельщики. Ну, а из банка, зарплату на заводы и предприятия? Кассир с двумя охранниками едет днем на извозчике. Кругом людные улицы, постовые, телефоны. А в пригород? В пригородах немало предприятий. Кассир с двумя охранниками занимает отделение в дачном вагоне. В соседних отделениях едут пассажиры- люди мирные, их легко запугать, а места между станциями пустынные, и стоп-краном поезд можно остановить…

Зарплата у Васильева невелика, но дорогие папиросы он иногда себе позволяет. Он открывает ящик, достает «Жемчужины Крыма» и закуривает толстую, желтого цвета папиросу.

…Да, сегодня же надо распорядиться. Пусть, кроме охранников в форме, с завтрашнего же дня в каждом вагоне, в котором везут деньги, едут два сотрудника угрозыска, вооруженных, но в штатском. Может быть, Васильев ошибается, и неведомый его противник рассуждает иначе, задумывает совсем другое, но поймать его удастся, только предусмотрев и предупредив его планы. Главарю неизвестной шайки почти наверняка должна придти в голову мысли о тихом дачном поезде и о внезапной стрельбе, которая парализует сопротивление.

Светится окно в бывшем здании Главного штаба. Стоит у окна Васильев. Смотрит на Дворцовую площадь. Думает.

Начало марта. Холодный и резкий ветер. Мало у кого в такую погоду появится желание шататься по городу без нужды. Но вот человек в дорогом пальто, подняв меховой воротник и засунув руки в карманы, медленно, очевидно, прогуливаясь, переходит Дворцовую площадь. Обойдя Зимний дворец, он выходит на набережную. Сразу налетает на него ветер с залива, холодит уши, нос, щеки. Но хорошо одетому человеку он не страшен. Климову удается даже закурить, повернувшись к ветру спиной. Медленно идет он по набережной, попыхивая папироской, богатый бездельничающий человек. Год с небольшим прошел с тех пор, как молодой рабочий встретился с тремя студентами в танцевальном зале рабочего клуба, который казался ему очень шикарным местом. Сейчас Климов мог бы купить себе десять шуб, дорогие бриллиантовые кольца, золотой портсигар. Мог бы ходить каждый вечер в лучшие рестораны. Но ему все это не нужно. Он не какой-нибудь маленький спекулянт, сегодня разбогатевший, чтобы разориться завтра. У него большие деньги, солидное состояние. Он мог бы войти компаньоном в торговую фирму или открыть свое собственное дело. Но зачем все это ему нужно? Он избалован богатством, ему доступно все.

Кокетничает Климов. Даже наедине с собою, сейчас, когда на набережной не видно ни одного человека, все равно кокетничает Климов. Деньги у него есть, и много. Это верно. А все остальное неверно. Скверные сны снятся ему по ночам. Несколько раз за ночь просыпается он в холодном поту. Вдруг налетит на него где-нибудь на Невском та самая Ирина, с которой когда-то сидел он в голубых бархатных креслах Мариинского театра? Или кто-нибудь из ограбленных артельщиков вспомнит усики Ладыги, или покажется ему знакомым профиль Климова? Улики? Да начни только проверять, улик найдется сколько угодно. Метрдотели всех ресторанов покажут, что он бывал у них постоянно и не стеснялся деньгами. А откуда деньги?

Каждый раз, ограбив инкассатора, в ту же ночь делили они деньги, и Климов с Ладыгой уезжали в другие города. Ладыга не знал, где Климов, Климов не знал, где Ладыга. Выбирали они обычно курорты. Туда приезжают разные люди, и не надо искать причин приезда: приехал погулять, отдохнуть, повеселиться. Михайлова и Мещанинова в нападениях не участвовали. Когда артельщиков грабили, они поджидали неподалеку с чемоданчиком, чтобы переложить деньги, а сумку выбросить. Значит, их не могли опознать. Они оставались в Ленинграде, а недели через две, видя, что все спокойно и, значит, следы не замечены, одна из них давала в «Красной газете» заранее условленное безобидное объявление о том, что, мол, ищу родственника, Колесникова Ивана Петровича. Прошу его написать до востребования: Ленинград, почтамт, И.П.К. И Ивана Петровича Колесникова на свете не было, и таинственный И.П.К. не заходил на почтамт спрашивать письмо до востребования, а просто в Одессе или Батуме Климов и Ладыга, купив очередной номер вечернего выпуска «Красной газеты», прочитывали это объявление и знали, что могут спокойно возвращаться в Ленинград.

И все же опасность разоблачения не исчезала. Можно многое предусмотреть. Можно рассчитать каждый шаг, все предвидеть и все предугадать, все, кроме случая, которого по теории вероятностей не должно быть и который вдруг все-таки произойдет.

Даже здесь, на пустынной, безлюдной набережной, Климову было страшно. Еще одно дельце покрупнее, и надо будет толком подлечиться и отдохнуть. Но сейчас отдыхать еще рано. Слишком быстро вооружились артельщики. Еще не набралась сумма, на которую можно прожить всю жизнь или, чем черт не шутит, накупив золота и бриллиантов, перейти глухою ночью границу. Нужно еще одно дело. Какое же? Ему, Климову, надо выдумать. Не Ладыга же выдумает, не Михайлова же.

План за планом перебирает Климов. Этот слишком опасен, тот сулит очень уж мало выгоды. Прежде всего — внезапность. Нападать надо днем, на людях. Стрельба, паника и — удирай. И тут вспоминает Климов свою литографию. День получки. Кассир с двумя охранниками выходят из вагона дачного поезда, а в вагоне едет народ не боевой, трусоватый…