26 апреля 1871 г. Завод Новороссийского общества каменноугольного, железного и рельсового производств. Бахмутский уезд Екатеринославской губернии.

Лучи заходящего солнца, рассеянные облаками, неподвижно зависшими в безветренном воздухе над Смолянкой, на фоне быстро чернеющего апрельского неба окрасили доменный дым в неестественно белый, с розоватым оттенком цвет.

Колонна доменной печи и соседствующая с ней каменная труба изменили кардинально и местный пейзаж, и образ жизни немногочисленных местных крестьян, порой с тревогой поглядывавших в сторону возведенного на берегу Кальмиуса завода. Спокойные времена, похоже, закончились навсегда. Слухи о том, что англичане налаживают плавку чугуна, разнеслись по уезду и губернии, после чего в Григорьевке и соседней Александровке стали появляться чужаки – искатели счастья и лучшей доли.

Конечно, оставался некоторый шанс на то, что Пашка стал жертвой такого гастролёра, но что взять с работяги, державшего путь домой со смены с пустыми карманами – рассуждал Лузгин. Нет, даже если допустить такую случайность, то залетный грабитель наверняка остановил бы свой выбор на каком-нибудь гораздо лучше одетом англичанине, но никак не на бедном юноше в потертых штанах, крепко прохудившейся обуви и старой, запыленной косоворотке.

Нет, это был не случайный человек. Они были знакомы. Очень похоже на то, что Пашка шёл с ним некоторое время рядом. Тропинка через балку узкая, в аккурат для одного путника, а молодая трава на сырой, не высохшей еще в тени деревьев земле притоптана на протяжении нескольких десятков метров с обеих сторон. По отпечаткам подошв, иногда чётко просматривавшихся на сырой обочине, можно было легко понять, что эти два человека шли в одну сторону вместе. В сторону Пашкиного дома. Тот, что шёл справа, наступал на траву правой ногой. Тот, что слева – левой.

Эти подробности капитан разглядел по пути на завод. Предстояло сперва обстоятельно побеседовать с Хьюзом, а затем, в зависимости от ситуации, принимать решение о дальнейших действиях. Лузгин не мог себе ответить на вопрос, зачем он раскапывает подробности гибели Пашки. Селяне посчитали падение односельчанина в колодец несчастным случаем, волей Божьей. На фоне общего состояния тела жертвы кровоподтек на шее тоже странным никому не показался, да и что об этом могли знать люди, видевшие в своей жизни только узкие своды шахтной выработки или подсолнухи в огороде? И, казалось бы, причём тут ушлый валлиец, у которого и так забот по горло?

Беспокойный ум капитана перебирал возможные варианты. Конечно, говорить о том, что это сделал Хьюз, смешно. Не его уровень. У него алиби, которое подтвердят десятки людей, но мог ли управляющий сначала задумать, а потом кому-нибудь дать щекотливое поручение для исполнения? Вполне. Ведь всё случилось именно после того, как Пашка, проникнувшись собственной значимостью, разоткровенничался с капитаном из столицы. Таким взбешенным Лузгин не видел Хьюза за всё то время, что его знал. С таким же перекошенным лицом Вильямс крикнул на юношу, да так, что тот от неожиданности вздрогнул, и тут же ретировался, не дав Лузгину ответ на главный вопрос – кто приказал ему возить шихту именно из той кучи, в которой в числе прочих нужных ингредиентов была намешана глина.

«Эх, Пашка… Губа твоя заячья… Кто-то нашёл тебя быстрее, чем я…» – с сожалением подумал капитан. Парень был ему симпатичен своей искренностью и желанием помочь.

Размышляя о произошедшем на тропе, Лузгин попытался представить себе в лицах картину происходивших событий. Капитан относился к той породе людей, которые воспринимали мир глазами. В его уме должна была сложиться картинка, только после явления которой где-то там, в недрах его мозга могли сформироваться причинно-следственные связи событий и, в конце концов, рождалась версия, подтверждение которой он искал в дальнейшем.

Постояв на месте, где гнилая акация, завалившаяся, судя по слому, еще прошлой осенью, почти перегородила тропинку, капитан попытался в ролях представить себе происходившие события.

Да. Вот здесь Пашка шел уже по обочине, а его спутник следовал рядом. Никаких следов борьбы.

Скорее всего, они шли не спеша и о чём-то беседовали. Спутник не ставил перед собой поначалу цель убить каталя. Иначе он бы нанёс неожиданный удар сзади – камней подходящего веса по дороге подобрать можно было предостаточно.

Сколько у нас до тех кротовых ям, что приметил Михась?

Лузгин преодолел путь от поваленной акации до предполагаемого места схватки за полторы минуты. Предостаточно, чтобы обменяться несколькими фразами, задать вопрос, получить ответ. А если его спутник говорил на английском? Ведь Пашка совершенно не понимал англичан, а на заводе к тому времени уже не оставалось местных рабочих – они ушли раньше. Пашка шёл последним. Если его братья по ремеслу уже как-то, пусть на простецком уровне, но разбирались в ключевых фразах англичан, то Пашке даже примитивный набор слов не давался. Лузгин еще вчера обратил внимание, что парень совершенно никак не реагировал на команды мастеров, пока кто-то из земляков ему не крикнет, что от него хотят.

За полторы минуты в таком случае можно лишь попытаться объясниться. «Допустим…» – капитан, пройдя по одной стороне тропы, задал воображаемому своему собеседнику вопрос, пробормотав на английском: «How are you?».

Со стороны случайному наблюдателю поведение капитана могло показаться весьма странным – он тут же, слегка подпрыгнув, перескочил на другую сторону тропинки и, изобразив сутулую фигуру и неуверенную походку Пашки, так же бормоча себе под нос, ответил: «Чего надо? Я ж тебя не розумею…».

До открытой части тропки, идущей в гору, где уже виднелся колодезный сруб, оставалось не больше метров двадцати. Похоже, этого расстояния не хватило собеседникам, чтобы объясниться. Сейчас Пашка выйдет наверх, где дорожку видно от ближайших заборов и всё. У их диалога появятся свидетели.

Еще пара фраз, прокрученных Лузгиным в уме, заняли точно то время, которое было необходимо, чтобы он дошёл до места, где виднелись разрушенные кротовые холмики.

«Вот тут он и не выдержал» – оглянувшись вокруг, Лузгин сам собой согласился. Это было последнее место, не видное из крайних домов.

Быстро развернувшись, капитан Лузгин направился обратно в заросли акации, в которых Пашка Крапива встретил последнего в своей жизни человека. Увесистая трость с серебряным набалдашником легко, словно бамбуковая палочка перелетала из одной его руки в другую в такт его шагов – Лузгин быстро и уверенно двигался в сторону завода.

Упражняясь с тростью, капитан наслаждался своей властью над силой притяжения и тем балансом, равновесием, которого он добивался с помощью рук. Трость проделывала вокруг его пальцев замысловатые пируэты, иногда замирая в горизонтальном положении, словно весы богини Фемиды. Тут же, после того, как движение воздуха или очередной его шаг нарушали это секундное равновесие, трость снова продолжала крутиться, иногда – в бешеном темпе, словно повторяя карусель его мыслей, и следуя темпу их появления.

Так, легкомысленно жонглируя, капитан вышел к заводу Новороссийского общества, где быстро убедился в справедливости своих предположений.

Коллеги Лузгина по инспекции, сформировав мнение о происходящем и вооружив капитана заметками для написания детального отчёта Великому князю, отбыли каждый по своим делам, оставив адъютанта разбираться со всеми текущими кознями в одиночестве и, скорее всего, это было на пользу делу. Так рассуждал капитан, уже на подходе к невиданному доселе в этих краях строению.

Настроение англичан, колдовавших возле домны, одним словом можно было бы описать, как упадническое. Лица их выражали озабоченность, сродни той, что бывает у матери, выяснившей, что дитя её заболело. Воздуходувная машина надсадно ревела, пытаясь насытить чрево домны таким нужным ей кислородом, но из разговоров валлийцев Лузгин понял, что все попытки реанимировать «больного» к успеху не приводили.

Прежде чем задать мистеру Хьюзу вопросы по существу интересующего его дела, капитан несколько раз обошел заводской двор, обращая внимание на разного рода мелочи – кто и чем занят, откуда поступают поручения, существует ли какая-то система в этом муравейнике. Отдельно Лузгин для себя отметил, что от кучи шихты, замешанной с глиной, о которой сказывал ему Пашка Крапива, ничего не осталось.

– Мистер Хьюз! Мистер Хьюз! – капитан обратил внимание на изменения во внешнем облике управляющего, не оставившие и следа от вчерашнего довольного успехом и жившего радужными перспективами валлийца. Вчера улыбающийся и розовощёкий, представительный и официальный, подчёркнуто любезный, сегодня мистер Хьюз предстал перед Лузгиным таким, каким очевидно он был на протяжении всего строительства.

«Начинаю понимать, как они умудрились хоть что-то построить за зиму в степи…» – подумал адъютант Великого князя Константина, наблюдая в другом конце двора тучную фигуру валлийца. Мистер Хьюз сегодня был облачен в серый сюртук и брюки того же цвета, высокие сапоги покрылись толстым слоем пыли, что свидетельствовало о том, что весь день он провёл на ногах, и именно на заводском дворе – пыль была слегка рыжеватая, как и везде здесь. Выражение лица управляющего было подобно тому, какое имел Атлант, когда подпирал собой небо, согласно версии древнегреческих скульпторов – никакой истерики, но вместе с тем – явно сквозило понимание своей значимости. Оказалось, управляющий имел зычный голос, достойный флотского боцмана. Распоряжаясь заводской суматохой, Хьюз почти не сходил с места, он лишь громко командовал, сопровождая свои посылы выразительными жестами.

«Какие разительные перемены…» – Лузгин, понимая, что в этой суете не был замечен, приблизился к Хьюзу вплотную, чем вызвал его явное неудовольствие. В этот час, когда его репутация висела на волоске, меньше всего управляющий хотел видеть адъютанта.

– Если ваше дело терпит до завтра, я буду благодарен, капитан, если вы оставите меня в покое. Мне есть чем заняться! – Лузгин сразу же обратил внимание на то, что обычно показательно учтивый мистер Хьюз сознательно опустил в обращении к нему слово «господин».

– Я готов подождать, но не долго, господин управляющий. Моё дело не терпит отлагательства, и, я так думаю, совершенно скоро у вас появится время для предметной беседы.

Некоторое время Хьюз обдумывал этот выпад в свою сторону, но ответить не успел – подбежавший рыжий ирландец О’Гилви сорвал с головы кепку и с виноватым видом выпалил свой доклад:

– Мистер Хьюз! Нет сомнения, домна останавливается, нужно что-то делать….

Нет. На лице мистера Хьюза не наблюдалось ни отчаяния, ни злости, и Лузгин моментально уловил это. То было лицо человека, уже размышляющего о том, что делать дальше. Возможно, управляющий подготовил некоторый перечень аргументов для Великого князя и Правительства. Возможно, он уже просчитал и финансовые последствия, за которые ему придется отвечать перед акционерами. Вне всякого сомнения – управляющий полностью соответствовал своей репутации человека деятельного и делового, не пасующего перед ударами судьбы и неприятностями разного рода.

Одним только вопросом был озадачен сейчас капитан – эта самоуверенность – следствие выдержки и жизненного опыта управляющего Новороссийским обществом, или же логичное поведение человека, создавшего эту цепь событий собственными руками и головой?

– Кто-нибудь объяснит мне, где Вильямс? – в тоне управляющего всё же сквозило временами явное раздражение.

– Как сквозь землю провалился, мистер Хьюз! Прикажете искать? – О’Гилви уже одел кепи на голову, готовый принять к исполнению любые поручения.

– Этот же вопрос и меня интересует, мистер Хьюз… – Лузгин, опершись на трость, ослабил нагрузку на правую ногу, которая опять начала ныть после долгой ходьбы.

– Идите, О’Гилви. Мы с капитаном сами разберемся в этих вопросах, – Хьюз достал из маленького кармана жилетки хронометр на цепочке и, нажав на миниатюрную кнопку сбоку корпуса, заставил открыться его крышку. – Подарок жены. Сейчас, похоже, это самое ценное, что у меня есть… кроме этой груды металла и механизмов…

Взгляд Хьюза, направленный в сторону домны, красноречиво иллюстрировал происходящую сейчас у него внутри бурю.

– Да, мистер Хьюз… Меня тоже интересует ответ на вопрос – где мастер Вильямс? – Лузгин вывел управляющего своим вопросом из краткосрочного ступора. – Я еще не готов сформулировать свою мысль окончательно, но когда я получу ответы на многие свои вопросы, то смогу с минимальной долей погрешности доложить Его Императорскому высочеству Великому князю Константину Николаевичу о лично вашей роли в провале первой плавки. Надеюсь прийти к утешительным выводам. А сейчас я только в пути, так что, мистер Хьюз, давайте отставим в сторону всякого рода условности и поговорим искренне. Куда вы посылали Вильямса вчера вечером и где он сегодня?

Джон Хьюз изменился в лице. Уже много лет никто не позволял себе вести с ним диалог в подобном тоне. Взяв несколько секунд на размышление, управляющий снял шляпу, протер платком пот со лба и, обернувшись в пол оборота к капитану, нехотя стал отвечать:

– Со вчерашнего вечера стало понятно, что дело пошло, как это у вас говорят, наперекосяк. Процесс в домне поддерживать стало всё труднее. Воздуходувную машину мы включили двадцатого. В итоге получено насколько десятков пудов чугуна.

– Ужасного качества, – заметил Лузгин.

Не обращая внимания на ремарку капитана, Хьюз продолжил:

– После вашего прибытия состояние домны только ухудшалось, и я не могу понять, в чём дело. Возможно, качество руды.

– А что мастера говорят?

– Вильямс утверждает, что у него к руде претензий нет. Нил криком кричит, что шихта идеальная.

– Руду отдавали в департамент на исследование?

– Нет. Я своим специалистам доверяю.

– Похвально, конечно, мистер Хьюз… Капитан разве может в плавание уходить, если экипажу не доверяет? Только где они, эти ваши мастера… – Лузгин говорил спокойно, будто подводил управляющего к какой-то мысли. – Вот этот Вильямс ваш. Уверены, что вы его хорошо знаете? Расскажите, что он за человек.

– Господин капитан… – мистер Хьюз решил не обострять больше отношения с адъютантом, тем более, что тот вел разговор в доброжелательной манере. – Эд Вильямс – проверенный человек. Я с ним проработал много лет. Да, у него взрывной характер, но где вы видели в наших краях других мужчин?

– Он вам предан, как считаете?

– Был один случай в Мильволе… Как-то супруга моя попросила показать ей паровую машину. Мы только её собрали. Так вот, Эд ей машину и показывал. О, восхищению моей жены не было предела! Её можно понять – светская жизнь в наших местах не бьёт фонтаном, все больше скучные благотворительные вечера в обществе одних и тех же леди с каменными лицами… Так вот, Эд после того экскурса догнал нас уже возле экипажа и вернул ей брошь, которая случайно отстегнулась. Потом оказалось, что он заметил, как один рабочий, из новых, её подобрал с пола и засунул себе в карман. Чтобы не травмировать тонкую женскую натуру моей супруги, Вильямс сначала учтиво её проводил за ворота цеха, а потом только пустил в ход кулаки. Новичок этот не хотел признаваться в находке. Эду пять минут понадобилось, чтобы восстановить справедливость, а ведь мог отобрать и сам припрятать. На полгода безбедной жизни хватило бы.

– Вы говорите, кулаки – его излюбленный аргумент? – акцентировал внимание Лузгин. – А мог бы он убить? Ну, может не обязательно кулаком. Шнуром, к примеру, задушить?

Капитан пристально посмотрел на управляющего. Даже самые хладнокровные и подготовленные собеседники при постановке вопроса неожиданно, в лоб, дают едва заметную слабину, которую порой невозможно определить. Дрогнувший уголок рта или на секунду отведенный в сторону взгляд, характерные движения рук, рефлекторно маскирующие внезапно возникшее нервное напряжение – Лузгин знал множество симптомов, выдающих лжецов.

– Почему именно шнуром? – удивление Хьюза было настолько искренним, что адъютант восхитился его умению держать себя в руках.

– Мистер Хьюз, я правильно понял вас? Вы поражены избранным орудием, а не тем фактом, что Эд Вильямс способен пойти на убийство. Тогда картина складывается не самая лучшая…

– Папа Пий IX отлучит от церкви любого дуэлянта. Только этот факт сдерживает меня от сатисфакции! – мистер Хьюз теперь вид имел гневный и вместе с тем – озадаченный.

– Да, господин управляющий. Вижу, вы готовились к поездке в Россию. Папа римский издал этот указ в октябре 1869 года. Вы в пути были. И потом, какие из англичан дуэлянты? Попробую прояснить ситуацию, господин управляющий, – Лузгин привычным движением перекинул трость из одной руки в другую.

– Сегодня похоронили вашего каталя, погибшего в колодце. Я бы хотел убедиться сначала, что исчезновение мастера Вильямса и эта смерть – простое совпадение. Представьте себе, мистер Хьюз, с недавних пор я вам даже симпатизирую, наблюдая упорство, с которым вы преодолеваете трудности, поэтому я не хотел бы разочаровываться.

– Почему это вы решили, что Эд исчез? – возмутился управляющий.

– Где же должен быть опытный мастер, когда дело его жизни, дело жизни его шефа катится к чёрту? Вы ведь сами возмутились, что его нет возле домны. И судя по постановке вопроса, уже долгое время нет.

– Вы ищете в тёмной комнате кошку, которой нет, капитан… Я его не видел с утра, да, но зачем? Зачем вы связываете эту смерть с Эдом Вильямсом? – не успокаивался Хьюз.

– Хорошо. Ответы на все вопросы потом. Где все же искать эту кошку?

Валлиец задумался на некоторое время, и потом, несколько сомневаясь в правильности своего решения, всё же сказал:

– Для начала давайте глянем, что у него дома.

Спустя десяток минут Хьюз и Лузгин стояли перед входом в одно из тех жилищ, что были наспех собраны прошлой осенью для английских рабочих. Дверь, как оказалось, была не заперта и проникнуть внутрь не составило труда.

Положение мастера, некоторая напористость и скандальная репутация позволили Эду Вильямсу обосноваться в этом домике самому. Среди его земляков не нашлось ни одного, кто хотел бы разделить с ним кров. Если по вечерам свободные от смены англичане собирались вместе, коротая долгие зимние вечера за бутылочкой родного виски, то Эд на этих мероприятиях был гостем не частым. А о том, чтобы собраться в его логове и речи не шло. Вильямс не славился гостеприимностью.

Типичное жилище аскетичного холостяка пустовало. Кровать с мятым одеялом чистотой белья не отличалась. Первое, на что обратил внимание Лузгин – это грязные пятна в ногах. Скорее всего – Вильямс спал прямо в обуви. На столе стояла грубой работы глиняная миска, такая, какими были снабжены все англичане. Засохший кусок хлеба лежал прямо на столе, рядом со стаканом, который еще сохранил остатки и запах самодельного алкогольного напитка. Судя по резкости и характерному дрожжевому запаху – местного разлива.

– Мистер Хьюз, у нас нет времени на исполнение всех положенных процедур, всё-таки мы в чужом жилище, так что попрошу вас присутствовать в качестве свидетеля.

Управляющий, пребывая явно в напряжении и расстроенных чувствах, молча кивнул и присел на табурет, чем вызвал на себя хмурый взгляд капитана:

– Вы ни к чему не прикасайтесь. Вот где стояли, там и стойте. Сначала я всё рассмотрю тут детально.

Следуя своим правилам, Лузгин сначала осмотрелся, а затем последовательно начал исследовать жилище Вильямса, двигаясь против часовой стрелки, хотя прямо можно сказать, осматривать было особо нечего. Вся обстановка комнаты состояла из крепкого, как и сам хозяин, стола, пары сбитых крупными гвоздями табуретов, упомянутой выше кровати. Выбивался из этого недорого интерьера сервант, покрытый резными накладками. По всему выходило, что стремление к уюту вдали от родного дома Эду было не чуждо.

Под крышкой стола Лузгин не нашел ничего, кроме следов жирных рук. Скорее всего Вильямс не отличался аккуратностью, но одежду свою берёг и не имел привычки вытирать о неё руки, как это часто делали многие в его окружении.

Кровать была настолько тяжела, что капитану пришлось порядком поднатужиться, чтобы сдвинуть её с места.

– Эд сам сколачивал себе мебель. Кроме серванта, конечно. Он купил его в Григорьевке у вдовы местного священника, – подсказал капитану Хьюз.

– Да уж, – взявшись за ножку, Лузгин одним рывком сдвинул кровать, чтобы убедиться в отсутствии подпола, – живут ваши мастера скромно, если не сказать – бедно.

– Этот ваш очередной укол я с лёгкостью парирую, господин капитан. Вильямс вёл обособленный образ жизни. Раз в три месяца в Таганрог приходит теплоход из Великобритании. Парни ни в чём отказа не имеют. В рамках разумного, конечно. И потом – всё свое время Эд проводил на заводе. Иногда даже ночевал в комнате мастеров. Я тысячу раз его за это укорял, но в ответ получал только невнятное бормотание. Нет, это не бедность – склад ума. Во главе его жизни стоит металл, а не фарфоровые сервизы.

– Ну, вам виднее, господин Хьюз… – ответил управляющему капитан, ставя кровать на место. Следующим был сервант, всё содержимое которого состояло из пачки старых английских газет, бережно сложенных в стопку на верхней полке, пары тарелок, кружки и початой бутылки самогона, заткнутой обрезком кукурузного початка.

– А что с этим Нилом, часто они скандалили? – поинтересовался Лузгин, завершая осмотр, не принесший его расследованию ничего существенного, кроме понимания образа жизни Эдварда Вильямса.

– Это моя головная боль, – ответил Хьюз. – Так долго продолжаться не может. Мне предстоит принять решение, с кем из них расстаться.

– И к чему вы склоняетесь? – Лузгин достал платок и смахнул ним пыль с желтой перчатки на правой руке, чем вызвал некоторое удивление управляющего.

– Я еще не решил. На одной чаше весов перспективный и талантливый мастер. Алан Нил. Но полное отсутствие опыта, как жизненного, так и заводского. С другой стороны – опытный работяга Вильямс. Но какой же скверный у него характер… Решение пока не принято. Мои надежды на то, что Вильямс научит Алана жизни, разбились о самолюбие последнего. Всякая попытка Вильямса подсказать что-то, сделать замечание, наставить на путь истинный, нарывались на ревностную реакцию Нила. Так, с самого начала, они и не поладили. Нилу еще подучиться нужно, а Эд его ненавидит. Как-то раз высказал мне, что, мол, ведет себя Алан так, будто и не собирается здесь надолго оставаться.

Собеседники уже покинули помещение и отправились в сторону завода.

– Интересно, – Лузгин аккуратно сложил платок вчетверо и положил его в карман, – для чего же тогда Алан Нил приехал сюда с вами за тридевять земель?

– Вот-вот. Видели бы вы его горящие глаза, когда я людей набирал. Изначально я не планировал его брать. У парня молодая жена, куда ему… Уговаривал Алан меня долго и ему это в конце концов удалось – я сдался.

– Куда сейчас? У вас на рабочем месте мастера нет, а вы его и не искали… – капитан подождал, пока управляющий закончит свою мысль и вернул его к теме, которой они сейчас вместе занимались.

– Ума не приложу.

Дома для англичан были собраны практически вплотную друг к другу, образовав подобие улицы, которая, несмотря на поздний час, была пустынна – все её обитатели сейчас находились на заводе, пытаясь оживить домну. Ни один огонёк не освещал окон. Отсутствие во дворах собак, птицы и всякой другой живности создавало тот непривычный фон, который делал посёлок абсолютно безжизненным – полное отсутствие характерных для деревни звуков и кромешная тьма.

Внезапно среди этой всей тишины раздался хруст, и через долю секунды – хлопок, будто уронили что-то тяжелое. До источника звука было довольно далеко – он находился за углом в конце переулка, который образовывали дома.

Хьюз, резко ускорившись следом за капитаном, явно не поспевал и когда наконец-то добрался до места событий, то увидел лишь зияющий пустотой дверной проём. Сама дверь была выбита одним ударом внутрь и слетела с петель, подняв с пола густые клубы пыли, заметные даже в темноте.

Звуки борьбы, чьё-то звериное рычание и пара глухих ударов – это всё, что расслышал управляющий, с трудом справляясь со своей одышкой.

– Мистер Хьюз, зажгите лампу, – голос Лузгина раздавался откуда-то слева. – Она на столе и, кажется, цела.

В свете керосинки управляющий, поморщившись от её режущего глаз света, различил следующую картину.

На полу, раскинув руки в стороны, лежал Эд Вильямс, судя по всему, обездвиженный нокаутом, полученным от капитана. Вокруг правого запястья мастера была плотно обмотана веревка, другой конец которой валялся на полу, заканчиваясь большим узлом. Сам Лузгин еще не успел подняться, и восседал сверху, красноречивым жестом указывая на еще одно тело, лежавшее рядом. Это был Алан Нил, издававший уже предсмертные хрипы. То ли шея его получила смертельный перелом, то ли агония привела его в такое положение – но голова молодого мастера была неестественно повернута в бок и изо рта шла розовая пена.

– Боже… – Хьюз на секунду потерял самообладание, ноги его дали слабину. Благо, прямо рядом с ним оказалась лавка, на которую он и присел.

– Ну как вам, мистер Хьюз? – в словах Лузгина управляющий услышал весь сарказм, на который был способен капитан. – Колоритное представление, не правда ли? Перечень моих вопросов расширился, господин управляющий… – Лузгин перевернул еще не пришедшего в себя Вильямса лицом вниз, вытащил из его брюк пояс и принялся туго связывать руки мастера за спиной. В этот миг агония Алана Нила закончилась судорожным движением, и юноша испустил дух.

Хьюз перекрестился и сделал над собой усилие, чтобы встать и проверить пульс. Убедившись, что Нил отдал душу Богу, валлиец ладонью закрыл его глаза.

Капитан уже прислонил Вильямса к стене, поднялся на ноги, набрал ковшом воду и вылил её на голову мастеру, от которого крепко разило спиртным. Громко фыркнув, Эд выругался и попытался встать, но ноги его Лузгин успел стянуть полотенцем, потому попытка оказать противодействие со стороны мастера была обречена на провал.

– Что здесь произошло, вы можете объяснить, господин капитан? – Хьюз держал поднятой вверх рукой керосиновую лампу, пытаясь осмотреться.

Капитан, убедившись, что Вильямс сопротивления оказать больше не в состоянии, принялся тщательно сбивать пыль со своего мундира.

– Так как я оказался несколько быстрее вас, господин управляющий, то вам придется поверить мне на слово.

– Ваши колкости, господин капитан, уже не достигают цели. Вы разговариваете со мной, как с подозреваемым! – гневно парировал Хьюз. – Поначалу я терпел из уважения к вашему статусу, потом я терпел, потому что решительно ничего не понимал в ходе ваших мыслей, далее терпеть я не намерен. Или вы поясните, причину такого вашего тона, или я, чёрт возьми, забуду об обещанной Папой Римским анафеме!

– Не ваших интересах это, господин Хьюз… – Лузгин зажег еще одну лампу и осмотрел тело погибшего. На шее остался такой же специфичный кровоподтёк, какой был у Пашки Крапивы. Судя по его расположению, Вильямс душил Нила, напав сзади – кадык покойного получил явные повреждения.

– У нас правила дуэлей гораздо более жесткие. У нас ведь с десяти шагов стреляются, а не с тридцати, как в Европе. Хотя, если вы по-прежнему будете настаивать…

– Не буду лишь в том случае, если вы перестанете во мне видеть центр зла! – Почти прокричал управляющий.

– Будь по-вашему. Я открою карты, господин управляющий… Вчера я разговаривал с русскими рабочими. О том, как организовано производство, о том, что во главу угла вы поставили добычу угля, но не создание железоделательного производства, я сейчас умолчу. Это к главному вопросу относится косвенно. Что мне рассказали мужики? Да в общем, ничего нового. Я и сам все видел. Один только Павел Крапива разоткровенничался, и тут вы и ваш Вильямс, – Лузгин указал на мастера, который снова отключился, – прогнали его от меня. Что я узнал? Один интересный факт. С обратной стороны мастерской, метрах в тридцати от того места, где они брали шихту, лежала куча, в основе которой была глина.

– Тоже мне, новость! Это остатки от замеса для огнеупорного кирпича! Я приказал навести порядок, и убрать с глаз подальше! Еще не дай Бог подхватит кто, и в домну загрузит, – эмоционально ответил управляющий.

– Уже загрузили, мистер Хьюз, – слова Лузгина изменили валлийца в лице. – Единственное, что я не успел услышать от Крапивы, так это, кто же его туда послал. Бедняга заикался, выговорить не успел. А тут еще Вильямс за его спиной так рявкнул, что парень вообще дар речи потерял.

– Не может быть… – Хьюз пробормотал это автоматически, но теперь он и сам начинал понимать, почему все усилия выдавить из домны жидкий металл до сих пор никак не увенчались успехами.

– Может, может… Крапива сказал, что сам удивился, но ему сказали, что смесь заготовлена специально, и ему нужно раз в час набирать почти полную козу, а потом сверху засыпать шихтой. То же подтвердили и остальные катали – Крапива раз в час подходил к куче, а потом догружался шихтой. Таким образом, любой наблюдатель видел в тележке что? Правильно. Шихту. А что под ней – да чёрт его знает…

– Кто? – лицо управляющего и так налилось кровью, а этот его крик сделал его зловеще-бордовым в свете тусклого огонька керосинки. – Кто эта сволочь???

– А вот, благодаря вам и вашему мастеру я не успел это выяснить. Думал, вечерком посетить семью Павла, окончить беседу… Но, не успел. Меня опередили, мистер Хьюз. О судьбе каталя Крапивы вы уже информированы.

– Почему вы сразу не сказали мне об этом? Почему? – продолжал кричать управляющий.

– Потому, господин Хьюз, что подозреваемого никогда не информируют о ходе следствия.

– Так это я подозреваемый?

– Так точно, мистер Хьюз. Поберегите свои нервы. Вам еще предстоит объясняться с Великим князем и с акционерами. Если ваш статус, конечно, не поменяется…

– Что вы несете, капитан? Что вы несете? – последние три слова Хьюз произнёс надрывно, по отдельности, так, чтобы не было никаких сомнений, что он услышан. – Я свою репутацию положил в фундамент этой домны! Я всю жизнь свою на кон поставил! Да как вы смеете!

Мистер Хьюз опять осел, взявшись за сердце. От падения его спасла та самая лавка.

– Смею, мистер Хьюз, смею… Если уж вы настолько переживаете за дело, помогите мне разобраться. Не напускайте тумана, – бесстрастно продолжил Лузгин.

– Разве вы можете упрекнуть меня в неискренности? Я и так вот, с вами, вместо того, чтобы стоять возле домны и спасать свою репутацию и деньги.

– Давайте тогда продолжим. Есть какое-нибудь место, где мы можем изолировать убийцу?

Собравшись с мыслями, Хьюз указал пальцем на угол комнаты:

– Здесь есть подвал. Здесь восемь рабочих живут. Они решили выкопать.

– Отлично, – открыв не без труда крышку, Лузгин увидел добротно сколоченную лестницу, на которую он и перетащил еще не пришедшего в себя Вильямса. Закрыв крышку на засов, капитан сбил пыль с рук и опять обратился к управляющему:

– Теперь, мистер Хьюз, мы повторим процедуру, которую мы уже проделали в доме Вильямса.

– Воля ваша, капитан. Я так понимаю, на данном этапе моё мнение совершенно не является решающим.

– Что касается расследования этого инцидента – то да.

– Всё же, если вас интересуют личные вещи покойного, то скажу вам, лучше искать в инструментальной. Алан не то, чтобы был недоверчивым, но он один имеет ключ от этого помещения. Насколько я знаю, и за чаем, полученным в посылке, он туда ходил. Вполне возможно, что там же мы найдём и его личные вещи. Здесь он только спал.

– Какие у вас мастера затворники… Что за всеобщее недоверие? – с ухмылкой спросил капитан.

– Его право. Ничего не вижу в этом противозаконного. Вполне логично, что он озабочен был сохранностью вверенного ему инструмента.

– Ну что же, пойдёмте… – Лузгин снял с кровати покойного простыню и накрыл ней тело. – Дайте указание никому не входить, на звуки из подвала не реагировать, и сохранять спокойствие. Вон, ваши земляки идут уже.

Мистер Хьюз в свойственной ему властной манере (к нему быстро вернулось самообладание) приказал своим землякам не входить в помещение и назначил соответственным за порядок ирландца О’Гилви.

Среди англичан послышался было ропот, но управляющий подвёл рыжего букмекера к двери и указал на накрытое тело:

– Всё более чем серьезно. Никого не впускать, и если Вильямс начнёт ломиться наверх, его не выпускать до моего распоряжения. Всё понятно?

– Святой Патрик… – ирландец перекрестился, и всё же осмелился задать вопрос. – А под простынёй кто?

– Алан Нил!

Ответ был получен в такой форме, что О’Гилви себе сразу живо представил, что задай он еще один вопрос, то будет следующим. Ирландец только тихонько присвистнул и, проводив управляющего и русского офицера взглядом, посчитал нужным направиться к своим друзьям, чтобы дать нужные комментарии по поводу случившегося, попутно повысив свою значимость в их глазах. Шутка ли, господин управляющий доверил ему обеспечение спокойствия и порядка в такой критический момент.

Инструментальная представляла из себя глухую комнату без окон, со стеллажами внутри, где хранились разного рода измерительные приборы, необходимые для проведения исследований, хитрые приспособления механиков для ремонта вверенной им техники, инструмент для более грубой работы – кувалды, молотки, ломы и монтировки. Отдельно, в пронумерованных ящиках, наполненных крупными опилками лежали запасные части для паровой и воздуходувной машин. Каждая полка была подписана, а её содержимое дублировалось в специальном журнале, где Нил вёл учет полученного и выданного инвентаря. Здесь, в отличие от многих других мест, где успел побывать Лузгин, царил истинно английский порядок и чёткость, что тоже помогло составить мнение об Алане, как о человеке системном, продуманном и щепетильном.

– Да, я Алану доверил инструментарий именно потому, что он очень аккуратен в своих делах. Всегда ведет записи, всегда знает, что где лежит, – Хьюз будто прочёл мысли Лузгина.

– Знал, – уточнение капитана, уже открывающего ящики стола, вернуло управляющего к реальному положению дел.

– Тэээкс… – капитан среди прочих журналов учета и складской документации извлёк из ящика большую жестяную коробку, закрытую щеколдой и миниатюрным навесным замочком. Ключ, естественно, нигде рядом не хранился, поэтому капитан, посветив себе лампой, направился к ближайшему стеллажу, где лежали плотницкий инструмент. Клещи для извлекания гвоздей пришлись как нельзя кстати, и символическое препятствие в виде хлипкого, практически игрушечного замка было одним резким движением преодолено.

– Идите сюда, мистер Хьюз… Не стесняйтесь…

Управляющий зажег еще одну лампу и подошел к столу.

– Знаете, мистер Хьюз… У нас сказка есть про Кащееву смерть. Она была в яйце. И, чтобы до неё добраться, нужно было сундук найти, в котором яйцо… Целая история… – Лузгин внимательно рассматривал свою находку – аккуратно завернутые в бумагу обломки глиняной формы для литья, которые при сложении образовывали чёткий отпечаток красного дракона. – Так вот, господин управляющий, сейчас мы ваш сундук нашли. Считайте, сегодня не такой уж и плохой день для вас, несмотря на все неприятности…

– Вы меня изводите своей манерой изъясняться, господин капитан, – голос управляющего опустился почти до шёпота, потому что капитан говорил тоже очень тихо. Можно было подумать, что над упомянутой коробкой склонились какие-то воришки, негласно проникшие в это помещение, а не управляющий, которому оно фактически принадлежало и адъютант Великого князя.

– Кто такой этот ваш Кащей и при чём здесь я? – продолжал шипеть на капитана господин управляющий.

– Сюда доступ имел исключительно Алан Нил? – не обращая внимания на заговорщицкий тон собеседника, Лузгин размышлял о своём.

– Абсолютно так. Только он. Вторые ключи у меня, как видите.

– И не побоялся же, гадёныш, зная, что ключи у вас есть. А может на вот это рассчитывал, – Лузгин взял двумя пальцами уже сломанный миниатюрный замок.

– Я совершенно ничего не понимаю опять. Сколько можно? – в голосе Хьюза уже сквозила нота отчаяния.

– Снимите перстень, мистер Хьюз. Вот этот перстень, – Лузгин указал на безымянный палец правой руки Хьюза.

Некоторое время англичанин безуспешно крутил его на своём пухлом пальце, пока на помощь не пришел капитан, подав ему огарок свечи из подсвечника:

– Потрите. Снимется.

Последовав совету капитана, мистер Хьюз довольно быстро справился со своей задачей, и золотой перстень оказался в руках капитана, который уже присел за стол, поставив рядом с собой керосиновую лампу. Достав монокль, капитан попытался сложить из обломков форму, чтобы понять, что она представляла собой в оригинале, после чего победно резюмировал:

– Да. Интересно, как обстоятельства иногда резко меняют версию. Посмотрите, мистер Хьюз, эта форма – точный слепок вашего перстня с драконом. Естественно, она была таковой, пока сохраняла целостность. Вы не знаете, для чего Нил сделал эту матрицу?

– Понятия не имею, господин капитан… вы сегодня завалили меня вопросами, на которые я не имею ответов. Я устал от всех этих ваших викторин… Я перстнем сургуч запечатываю на особо важной корреспонденции.

– И отправлял её…

– Алан Нил, – убитым голосом ответил Джон Хьюз.

– Вы поразительно легкомысленны, господин управляющий. Посмотрите на это… – Лузгин взял бумагу, свернутую вдвое, лежавшую поверх стопки личных писем Алана Нила.

– Ваше Высочество, Великий князь Константин Николаевич! Настоящим довожу до Вашего ведома, что домна Новороссийского общества каменноугольного, железного и рельсового производства дала первый чугун… Знакомый текст?

Хьюз побледнел, и это было заметно даже в тусклом свете керосинового огонька.

– Это мой доклад его Высочеству. Только почему он не закончен? Там была исписана вся страница… – управляющий склонился над листом. И почерк какой-то странный. Это не моего писаря рука…

– Это рука человека, который никогда не писал по-русски. Эти каракули – всего лишь копия с вашего письма, выполненная, я должен признать, старательно, но не слишком разборчиво всё же… – Лузгин через увеличительное стекло рассматривал буквы, выведенные на бумаге пером. Очевидно, тем самым пером, которое стояло здесь же, на столе, рядом с чернильницей.

– А перо Нилу зачем понадобилось? Правда ведь, неудобно ходить с ним между стеллажами и делать отметки инвентаризации? Журналы заполнены угольным карандашом. Перо и чернила ему нужны были исключительно с одной целью – переписывать вашу корреспонденцию, – задумчиво проговорил капитан, не отвлекаясь от незаконченного письма.

– Как? Как же тогда мои депеши доходят до приёмной Его Высочества с целой печатью?

– Ах, да… Забыл довести до вашего сведения еще одну мелочь, – Лузгин аккуратно, подобно тому, как это делают иллюзионисты, запустил два пальца во внутренний карман и бережно достал оттуда свинцовый перстень, найденный на тропе недалеко от колодца. Вот он, перстень, который запечатывал ваши письма перед отправкой. Смотрите…

В одну руку капитан взял свою находку, в другую – золотой перстень валлийца:

– Полюбуйтесь на своего красного дракона, мистер Хьюз. Неплохая работа, не правда ли? Малец был действительно талантлив не только в металлургии, но и в литье миниатюр.

– Чёрт… – мистер Хьюз на некоторое время потерял дар речи.

– А вот и оригинал вашей депеши Великому князю, – Лузгин, продолжая изучать содержимое переписки Нила, наткнулся на конверт из заводоуправления со сломанной сургучной печатью. – Так что, ваше последнее сообщение адресату даже отправлено не было. Только берегите сердце, господин Хьюз… В моем личном отчете о поездке будет детально всё это указано, так что, Его Высочество обо всём будет проинформирован в срок и достоверно. Пусть эта мелочь вас не тревожит…

– Сволочь. Какая же сволочь, – расстроено бормотал управляющий.

– Кто? Нил? Или Вильямс?

– Оба…

– Я, мистер Хьюз, думаю, надо вашего Эда Вильямса доставать из подвала и хорошенько с ним поговорить, пока он не протрезвел. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Так думаю.

– О чём с ним разговаривать?

– Ну, я оставляю некоторый шанс на то, что мы ошиблись, вменяя ему убийство Нила.

– Я не перестаю удивляться полету вашей мысли, господин капитан! Только что вы пару раз к нему так приложились, что я теперь и не знаю, сможет ли он вообще разговаривать, а теперь утверждаете, что он может быть невиновен.

Мистер Хьюз нервно прохаживался вдоль стола, за которым сидел Лузгин, внимательно, но быстро перечитывавший письма, хранившиеся в большой жестяной коробке Нила. Ответа не последовало. Лишь после того, как капитан дочитал до конца, Хьюз услышал:

– Идёмте, мой друг. Освободим Вильямса из подземелья. Вполне возможно, он по-прежнему вам бесконечно предан. Хотя, нет. Там слишком много любопытных глаз. Велите его привести сюда.

Через некоторое, весьма малое время, которое адъютант посвятил детальному изучению остальных бумаг, О’Гилви сотоварищи привели пребывавшего в ярости Вильямса в инструментальную, где господин управляющий попросил их оставить наедине, предварительно скомандовав развязать ему руки.

– Эх, мистер Хьюз… Это за всё, что я для вас сделал… – мощного вида старик потирал онемевшие запястья. Пребывание в холодном подполе несколько его отрезвило и вернуло способность к рассуждению.

– Эд. Зачем ты убил Нила? – спросил Хьюз, наклонившись почти вплотную к его лицу.

– Я? Убил? Вы в своём уме, мистер Хьюз? Я его из петли вытащил!

– Позвольте, дальше я, господин управляющий, – Лузгин перехватил инициативу. – Давайте так, Вильямс. Я пока не задам ни единого вопроса. Вы весь ход событий расскажете сами. Согласны?

– Да что ж тут упираться… Мне не в чем каяться. Давно я за Аланом присматривал. Вчера вижу, он бегает как вшивый, а толку никакого. Металл не идёт. Я его спрашиваю, ты шихту проверял? Ошибки быть не может? А он мне – я перед мистером Хьюзом отчитываюсь, не перед тобой. Вы ведь сами ему доверили загрузку, не так ли, мистер Хьюз? Я смотрю – ну нет там жара, кокс уже расплавить должен был все на свете. А потом вечером Алан пропал. И так еще сказал мне – только ничего не делай, к утру выбьем заглушку и увидим первоклассный чугун. Как вернулся спустя почти час, так сам не свой. Палец всё время гладит, лепечет что-то, будто с ума сошел. Смотрю – перстня нет. Он всё время его носил, говорил, мол, о любимой он ему постоянно напоминает. Там еще буква «Л». Люси.

– Я обещал не перебивать, но уж простите… Этот? – Лузгин показал Вильямсу перстень обратной стороной, где действительно рельефом выдавалась первая буква имени жены Нила.

– Так точно господин офицер… Теперь у меня вопрос есть. Где учат так бить?

Слегка улыбнувшись, Лузгин произнёс:

– В Кронштадте. Когда служил в форте Константин.

– Точно! – воскликнул Хьюз. – Вот отчего мне казалось ваше лицо таким знакомым! Испытания бронелиста! Точно! Как же я мог запамятовать…

– Да, мистер Хьюз. А вот это, – капитан снял с левой руки желтую перчатку, под которой обнажилась глубоко травмированная, практически изуродованная кисть. – Это последствия тех самых испытаний. Я стоял сзади листа и немного сбоку. Когда он рухнул, обломок рамы оставил мне об этом память. Ну да ладно, не будем отвлекаться, мистер Вильямс. Что было дальше?

– А дальше я не знал, что мне делать. Мистер Хьюз о моих сомнениях и слышать не хотел, а щенок этот ходил, как в воду опущенный. Я, конечно, не прав… У меня виски был припрятан. Когда не знаешь, что делать, нужно голову в порядок приводить. Долго я думал, а потом решил найти этого нахала, да и поговорить по душам. Вижу, идёт домой. Один. Ну ладно, думаю, сейчас время настало, пока никто не видит. Это меня и подвело. Подхожу – заперто. Я к окну – там в свете свечи вижу, Алан на табурет стал, петля уже на шее. Эээ, нет, думаю… Делов натворил, так отвечай, сынок. Ты самый лёгкий путь выбрал. Ты перед мистером Хьюзом ответь, нам тоже в глаза посмотри… Я ту дверь вышиб с одного удара плечом, но не успел. Алан уже в петле дёргался. Веревку я резанул, он на пол свалился. Петля туго затянулась, но я её развязал всё же. Только не знал, что дальше мне с ним делать. А тут этот господин сзади на меня налетел, с ног сбил. Дальше помню с трудом. Очнулся в подвале.

Мистер Хьюз ошарашено смотрел сначала на Вильямса, потом на Лузгина, потом опять на Вильямса:

– Вы ему верите, господин капитан?

– Абсолютно.

– Можно отпускать?

– Конечно.

– Иди, Эд. Дверь вставляй.

После того, как тяжело переставляя ноги, Вильямс удалился выполнять порученное, Хьюз с неподдельным интересом спросил адъютанта:

– Почему Алан решил покончить с собой, вы расскажете наконец?

Трость с серебряным набалдашником проделала привычную траекторию своего полета из одной руки в другую и Лузгин ответил:

– Алан Нил получил письмо из Англии, где рукой его невесты написано, что его покровитель, господин К был бесконечно любезен и позволил им с сыном оставаться в доме еще три месяца, правда – в долг. Господин К рассчитывает, что после выполнения всех поручений в Малороссии, наша семья воссоединится. Для того, чтобы закрыть кредиторам последние его, Алана, долги по скачкам, требовалось всего лишь единственное – продолжать слать копии вашей корреспонденции, мистер Хьюз. Подозреваю, что основное поручение Алан выполнил. Домна металл качественный не дала, и перспективы весьма туманны. Что касается писем – то я вижу ход событий таким. Ответом на мой вопрос, который я не получил от Пашки Крапивы должна была быть фамилия Нила. Это он поручил возить глину. Потом, когда Алан увидел, что я с Крапивой веду беседу, занервничал, но тут вы ему сами помогли. После он исчез ровно на то время, которое понадобилось, чтобы Пашка оказался в колодце. И веревка, которой он его задушил из того же мотка, что и та, на которой он повесился. Дальше, по возвращении сюда, Алан обнаруживает, что потерял перстень. Сургучная печать на оригинале письма уже сломана, даже более того, раздроблена настолько, что сделать еще один слепок из неё невозможно, впрочем, как и с матрицы, обломки которой мы с вами видели. Собственно всё. Он совершил убийство, он потерял перстень, он не может выполнить поручение «покровителя, господина К», назад ему не вернуться, там кредиторы, здесь ему оставаться невозможно, он предатель и убийца. Всё. Тупик. Вот он и нашёл из него выход таким вот способом.

– Боже мой, как я всего этого до сих пор не замечал? – мистер Хьюз схватился за голову и крепко её сжал – у него начиналась та самая мигрень, которая терзала его в дни особого нервного напряжения.

– А заметить вы ничего и не могли, мистер Хьюз. От вас ничего не зависело. Даже состав шихты. Непростительное легкомыслие, как по мне.

В дверь неуверенно постучали.

– Я же сказал, меня не тревожить! – прокричал мистер Хьюз, но дверь всё равно приоткрылась и, просунув в образовавшуюся щель полкорпуса, О’Гилви доложил:

– Мистер Хьюз. Домна стала. Это совершенно очевидно. Внизу монолит. Мы его не расплавим.

В дверь полетело первое же, что попалось Хьюзу под руку – плотницкая киянка с грохотом ударилась о доски, а ирландец, продемонстрировав отменную боксёрскую реакцию, успел исчезнуть с траектории её полёта.

– Вот, мистер Хьюз. Всё же Алан Нил основную часть своей миссии таки выполнил… – констатировал капитан Лузгин, собирая все бумаги в жестяную коробку, которую он планировал забрать с собой в Петербург.